Приход к власти Садата

Садат пришел к власти чисто случайно. Перед смертью президент Насер не собирался оставлять бразды правления в руках Садата, но его внезапная кончина нарушила все его планы в отношении преемника. При Насере Садат работал в правительстве 18 лет. Все это время он всегда соглашался с тем, что говорил Насер, почему и держался так долго. В 1969 году, примерно за год до смерти Насера, тот назначил Садата вице-президентом. Конечно, будучи самой сильной фигурой в Египте и во всем арабском мире, Насер, не назначил бы вице-президентом человека, который создал бы угрозу его абсолютной власти. Был слух, что 28 сентября, чувствуя приближение кончины, Насер быстро дал указания Сами Шарафу (министру аппарата президента) назначить первым вице-президентом Закарию Мохиеддина и немедленно объявить об этом по радио. События развивались быстрее, чем он предполагал, и он умер в тот же день, а президентский указ так и не был выпущен. Говорили, что после смерти Насера Сами Шараф вместе с Шарави Гома, министром внутренних дел, стремились захватить власть и полагали, что им будет легче иметь дело со слабым, а не сильным президентом. Находясь у ложа умирающего, они никому не сказали о решении Насера назначить Закарию Мохиеддина первым вице-президентом и не объявили об этом. Так, благодаря его показной слабости и при поддержки Сами Шарафа и Шарави Гома, которые оба обладали значительным политическим влиянием в Арабском социалистическом союзе, единственной политической партии в Египте, Садат 15 октября 1970 года стал президентом Египта.

Первые семь месяцев пребывания на посту реальной властью Садат не обладал. Он был именно таким президентом, каким его хотели видеть Сами Шараф и Шарави Гома. Но 13 мая 1971 года Садат осуществил военный переворот и арестовал всех своих политических соперников, включая Сами Шарафа и Шарави Гома. В осуществлении переворота ему помогали генерал Л. Нассеф, командир президентской гвардии и генерал М.А. Садек, в то время начальник Генштаба. Только с этого времени можно было говорить о приходе Садата к власти.

* * *

19 октября 1970 года: прошло первое совещание командующих вооруженными силами под председательством президента Садата. Новый президент вознес хвалу своему предшественнику и пообещал продолжать политику президента Насера (см. Приложение «Комментарии к совещаниям у Садата».)

30 декабря: еще одно совещание командующих под председательством Садата. С длинным докладом о положении дел выступил министр обороны генерал Мохаммед Фавзи. Садат выступил с короткой речью. Он сказал, что когда 17 февраля 1971 года истечет срок соглашения о прекращении огня, продлевать его мы не будем. Он спросил, готовы ли вооруженные силы к возобновлению боевых действий. Мы должны быть готовы сражаться теми средствами, что у нас есть, сказал он, не ожидая ничего большего. В заключение он сказал: «Не верьте американской и израильской пропаганде, которая говорит, что у нас плохие отношения с Советским Союзом, Они бы этого хотели, но это не так».

23 марта 1971 года: президент созвал общее совещание старших офицеров всех видов войск. Вместе с четырьмя офицерами я представлял округ Красного моря.

Он начал с того, что попытался объяснить, почему 4 февраля он все-таки продлил действие соглашения о прекращении огня. Он сказал, что Египет проявил дипломатическую инициативу. Он не входил в подробности, но утверждал, что Египет изолировал Израиль от мирового сообщества, упомянув США, Великобританию и ЕЭС, Испанию и Иран! Мы не могли рисковать этими политическими достижениями, отказавшись продлить соглашение о прекращении огня, когда Израиль уже согласился на это. Конечно, сказал он, никого этим не обмануть. 21 февраля Израиль проинформировал Генерального секретаря ООН о том, что никогда не вернется в границы 1967 года, продемонстрировав всему миру свои агрессивные и экспансионистские устремления. Президент роздал нам экземпляры карты Синая, разделенного линией, идущей на юг от точки западнее Рафаха (на границе Египта) до точки, западнее Шарм-эль-Шейха. Он сказал, что Израиль утверждает, что готов эвакуировать свои войска на запад от этой линии, но настаивает на аннексии территории к востоку от нее. (См. карту 1 и Приложение «Комментарии к совещаниям у Садата».)

Садат осудил США: «Мы не верим Америке. Я написал Никсону, что мы не доверяем обещаниям его страны, и судим о ней по ее делам». Он также обрушился на другие арабские страны за использование палестинского вопроса в политической игре. Он особо выделил Алжир и президента Бумидьена: «Он продался американцам в политическом и экономическом смысле. Он только что подписал контракт с американцами на поставку им нефти и сжиженного газа на десятилетия вперед. Экономика его страны полностью привязана к американской».

18 апреля: историческое совещание Совета верховного командования вооруженных сил. Председательствовал министр обороны Фавзи. Как командующий округом Красного моря, я не входил в состав Совета верховного командования Вооруженных сил, но меня на него пригласили. Темой было объявление о создании Союза Арабских Государств в составе Египта, Ливии и Сирии.

Фавзи начал с того, что ему сообщили о создании Союза всего несколько часов назад, перед передачей сообщения в прессу. Он не понимал, чем это вызвано: «У нас и так очень хорошие отношения с Сирией. Сирийские вооруженные силы уже находятся под моим командованием, и уже есть договоренность, что в будущем их действия будут полностью скоординированы с действиями Египта». Другими словами, Фавзи ясно дал понять, что он не согласен с созданием Союза, и, заканчивая свою речь, заявил, что генерал Садек, начальник Генштаба, полностью его поддерживает.

Фавзи сказал, что просит всех нас высказать свое мнение. Он собирался выступать на мероприятии, которое он назвал «политическом совещанием на самом высоком уровне», на котором он должен был сообщить мнение вооруженных сил. Ясно, что он имел в виду совещание Высшего исполнительного комитета Арабского социалистического союза. Его тон дал понять, что большое число членов комитета, если не все, были против образования Союза и были так же удивлены, как и сам Фавзи. Значит, новый президент пошел на этот шаг без предварительного обсуждения вопроса с политическим руководством страны. Используя тщательно выбранные и обтекаемые выражения, Фавзи фактически обращался к Верховному совету Вооруженных сил с просьбой сделать выбор между президентом и Арабским социалистическим союзом, причем власть перейдет к победителю.

Нас было 16 человек, считая Фавзи и ведущего протокол, секретаря министерства обороны бригадного генерала Амира эль Назера. Я был двенадцатым по старшинству среди участников совещания. Когда Фавзи, пропустив Садека, начал свой опрос в порядке старшинства, я занялся тем, что делал заметки о мнении своих коллег и начальников. К моему удивлению, девять выступивших передо мной были против союза, причем их речи отличались только степенью его осуждения. Другими словами, что бы ни сказали остальные, мнение большинства уже было известно. Я подумал, что у меня был прекрасный предлог обезопасить себя.

Но я поддерживал создание Союза и в своем выступлении сказал об этом, подчеркивая его положительные стороны — он давал еще одну возможность укрепить единство арабских стран, о котором, по нашим заявлениям, мы так пеклись. Я отверг большинство аргументов других ораторов, как противоречащие здравому смыслу. Например, одна из статей договора о Союзе предоставляла любым двум сторонам, подписавшим договор, право военного вмешательства для свержения будущего режима в третьей стране, если он становился враждебным Союзу. Вопреки доводам других я утверждал, что бояться этого должна Ливия, а не Египет, поскольку ни Ливия, ни Сирия не могли вторгнуться в Египет, в то время как Ливия не смогла бы противостоять наступлению египетских вооруженных сил.

Когда некий раздраженный оратор попытался прервать меня критическими замечаниями, Фавзи заставил его замолчать. Я был благодарен за помощь, но я не принял вежливость за согласие с моей точкой зрения. Когда выступили остальные, все против Союза, я почувствовал себя в еще большей изоляции. Закрывая совещание, Фавзи был в восторге: «Я вижу, что все вы, за исключением генерала Шазли, против Союза. Я доведу ваше мнение до сведения заседания, на которое приглашен».

Вдруг тот офицер, который прерывал меня, сказал: «Мы не слышали мнения генерала Садека. Давайте выслушаем его перед тем, как разойтись». Фавзи посмотрел на Садека, сидящего справа от него, и попросил его высказаться. Садек, который ранее был начальником Управления военной разведки, был осторожным и подозрительным человеком. Он сказал, что его беспокоят два момента. Первое, это то, что Советский Союз поддерживает создание Союза; он не понимает логики СССР. Второе — это вхождение в Союз Сирии, несмотря на печальный опыт первой попытки Египта создать союз государств в 1958 году. Если бы не эти два момента, он поддержал бы Союз! Прервавший меня офицер опять вмешался, резко потребовав от Садека высказаться определенно: «за или против». Садек сказал, что он против. Я остался в одиночестве.

Совещание закончилось в 22.00. На следующий день я вернулся в свой штаб в округе Красного моря, ожидая худшего при разразившейся буре. Мне не приходило в голову, что через месяц я отправлюсь в Каир, чтобы занять пост начальника Генерального штаба египетских Вооруженных сил.

* * *

Многое из того, что случилось в промежутке, осталось мне неизвестным. 2 мая вице-президент Али Сабри, один из главных политических противников президента, был снят со своего поста. Через восемь дней меня вызвали в Каир еще на одно совещание старших командиров.

11 мая: Мне говорили, что вести его будет Министр обороны Фавзи. Вместо него я увидел президента. Это была его четвертая встреча со старшими командирами с тех пор, как он пришел к власти. В этот раз его тон отличался от тона предыдущих совещаний. Теперь его речь была полна местоимениями «я», даже иногда «мы». Он держался более уверенно, более решительно, постоянно критикуя некую группу, которую он упоминал, так ни разу не назвав.

Садат поведал нам подробности политической инициативы, о которой он говорил на совещании 23 марта: «4 февраля я предложил к реализации двумя этапами новую инициативу. Первый этап предполагает открытие судоходства по каналу, при отводе сил израильтян с Синая до Эль-Ариша. Этот этап должен занять не более шести месяцев. За ним сразу же последует второй этап, во время которого произойдет полный вывод израильских войск». Он продолжал: «Во время моей недавней встречи с Госсекретарем США Уильямом Роджерсом я сказал ему, что мои условия возобновления судоходства по каналу не подлежат обсуждению. Наши войска должны переправиться через канал и занять оборону на восточном берегу, чтобы обеспечивать безопасность судоходства. А в отсутствие окончательного урегулирования, соглашение о прекращении огня будет действовать только ограниченное время. Роджерс ответил, что ничего больше он от Египта не требует, потому что мы и так предложили так много, что больше нечего у нас просить. И тогда я попросил его ответить на один основной вопрос: поддерживает ли Америка израильскую оккупацию наших земель или всего лишь гарантирует выживание Израиля в его собственных границах?» Садат добавил, что все эти условия содержатся в официальном документе, который он вручил Роджерсу.

Затем президент рассказал об ответе Израиля, который, как он сказал, был передан ему помощником Госсекретаря США по делам Ближнего Востока Джозефом Сиско. Во-первых, Израиль хотел знать, смогут ли его суда проходить по каналу, как только по нему откроется судоходство, или же это будет запрещено до полного вывода его войск? Во-вторых, вывод израильских войск будет проводиться в течение действия соглашения о прекращении огня. В-третьих, Израиль категорически возражал против присутствия египетских войск на восточном берегу канала, но был согласен допустить туда некоторое количество полицейских сил и административных служащих. В-четвертых, необходимо сократить численность египетских войск к западу от канала. В-пятых, Израиль отказался отводить войска на линию 4 июля 1967 года. В-шестых, кнессет должен провести обсуждение и одобрить проект окончательного соглашения.

Президент Садат сказал, что египетские вооруженные силы заслуживают похвалы за поддержку внешней политики страны. Последняя попытка Америки найти решение была вынужденной из-за военной мощи Египта и его решимости занять ведущее положение в арабском мире. (Он говорил о планах усилить ВВС. Он сказал, что сможет спать спокойно, только когда у нас будет тысяча действующих летчиков).

Президент настаивал, что у нас прекрасные отношения с Советским Союзом. В ближайшие пять лет Советы будут строить у нас промышленные объекты стоимостью 460 миллионов долларов США. Они помогут нам создать экономическую базу, которая является залогом политической независимости.

Его речь была полна сладких слов. Оглядываясь назад, я так и не могу решить, верил ли президент тому, что говорил, или просто пытался выиграть время. Ибо события после этого начали развиваться очень быстро. 13 мая было объявлено, что большинство Высшего исполнительного комитета Арабского социалистического союза, ключевые деятели Центрального комитета и несколько министров, включая Фавзи, подали в отставку. К 15 мая эти политические противники Садата уже были арестованы. Он стал единоличным правителем.

С ним рядом стояли три человека: генерал Садек, стремительно повышенный до поста начальника Генштаба Министерства обороны и Главнокомандующего Вооруженными силами, генерал Лейси Нассеф, командующий президентской гвардией и находящимися в его личном распоряжении одной бронетанковой и одной пехотной дивизиями, и Мамдух Салем, полицейский, чья карьера проходила под сенью секретных служб. Был ли захват власти Садатом военным переворотом? Или политическим, совершенным с согласия вооруженных сил? Если да, то кто представлял эти силы, поскольку 18 апреля Верховный совет Вооруженных сил поддержал Арабский социалистический союз против президента?

В своих пространных речах, а теперь и в мемуарах, Садат представил нам свою версию событий. Его заключенные в тюрьму противники не имели такой возможности. Так всегда бывает при автократическом режиме. Даже три его главных сторонника не имели возможности высказаться. 30 августа 1973 года генерал Нассеф умер в Лондоне при загадочном несчастном случае. Генерал Садек, смещенный со своего поста в октябре 1972 года, сам подвергся беспощадным разоблачениям. Мамдух Салем, после переворота назначенный министром внутренних дел, поднялся до поста премьер-министра в 1975 году и стал лидером партии в 1977 году. В октябре 1978 года он был смещен с обоих постов.

16 мая меня вызвали в Каир, где я получил назначение на пост начальника Генштаба. Я был выбран через головы более чем 30 старших по должности генералов. На следующий день в доме генерала Садека у меня была встреча с президентом. Я пробыл там более двух часов, обсуждая с ним исключительно военные темы. В памятных мне выражениях президент сказал, что полностью доверяет моим способностям. Был ли я выбран из-за моей поддержки Верховного совета Вооруженных сил? Если бы это было так, все остальные, безусловно, должны были лишиться своих постов или, по крайней мере, были бы переведены на менее важные посты. Ничего подобного не случилось. Уволен был только тот офицер, который задавал вопросы Садеку.

 

Отношения с русскими

Мы не могли бы вести войну без помощи Советского Союза. Я не высказываю мнения в пользу СССР или против этой страны, ее идеологии, структуры власти или общественного строя. Я констатирую факт. Никакая другая страна или группа стран одновременно не могла и не стала бы снабжать Египет оружием соответствующего уровня и в необходимом количестве для ведения войны с Израилем.

Вопрос состоял в наличии возможностей и воли. Только сверхдержава могла иметь такие разработки и объемы производств. Из всех сверхдержав воля была только у СССР. (Возможно, в Западной Европе имелись вооружения, но вряд ли было налажено их массовое производство и уж во всяком случае отсутствовала воля). Также ни одна другая страна не предоставила бы нам кредиты на таких условиях, как СССР. По моему мнению, все обстояло именно так. Я считаю, что СССР был и остается наилучшим союзником Египта в его решимости отвоевать утраченные территории.

Именно этот факт породил одну из исконных проблем в наших отношениях с СССР. Как монопольный поставщик, Советский Союз мог контролировать и контролировал поставки нам оружия: виды вооружений, количества и сроки поставки.

Его мотивы были достаточно очевидны. Как сверхдержава, СССР имел собственные цели. Например, Советы ясно давали нам понять, что хотя они поддерживают Египет и борьбу арабских стран, они не собираются допустить уничтожения Израиля. Еще одна забота этой сверхдержавы состояла в том, чтобы не доводить гонку вооружений на Ближнем Востоке до уровня конфронтации с США. Другими словами, контролируя поставки оружия, Советский Союз старался влиять, хоть и не напрямую, на ход событий на Ближнем Востоке. Главной заботой СССР — характерной не только для сверхдержав, но в их случае легче достижимой — было за счет союза с нами набрать очки для получения преимущества в политическом соперничестве с враждебной сверхдержавой. Цели Египта были столь же очевидны: как можно быстрее и дешевле получить нужное нам оружие и при отсутствии условий его поставки использовать его по собственному усмотрению. Мы не были заинтересованы в установлении господства одной из сверхдержав над арабским миром. Но в знак нашего союза и поскольку интересы арабского мира состояли в обеспечении равновесия сил сверхдержав, мы были готовы предоставить СССР в Египте определенные возможности при условии, что их использование не будет ограничивать нашу свободу действий. Чтобы быть честным до конца, я должен добавить, что, хотя эти политические задачи и определяли отношения Египта с СССР, другим определяющим фактором был характер русских. Русские обладают многими положительными качествами, но в число этих качеств не входит уважение чужого мнения. Они ведут себя резко, жестко, часто агрессивно и не склонны думать, что кто-то может их чему-либо научить. Я думаю, что в конечном итоге из-за этого они и остались в проигрыше. Например, они критиковали наш образ жизни: «Вы просите у Советского Союза поставлять вам оружие на льготных условиях в то время как большое число людей в вашей стране живут в роскоши, владея несколькими автомобилями и драгоценностями. Они не понимают, что Египет находится в состоянии войны. Почему вы не мобилизуете ваши ресурсы для борьбы, как это сделали мы во время Великой Отечественной войны или как это сделали англичане?» Многое из того, что они говорили, можно понять. Но, как и следовало ожидать, руководство Египта не только отвергало такие предложения, но рассматривало их как попытку распространить идеи коммунизма и даже как прелюдию к свержению режима, что лишь усложняло наши отношения.

Во время моего пребывания на посту начальника Генштаба в наших отношениях доминировала острая потребность в вооружениях — мы старались подтолкнуть Советы к беспрецедентному увеличению поставок. Но в первую очередь мы столкнулись с более далеко идущими амбициями Советов в отношении США.

19 мая 1971 года, 20.00 часов: советская делегация в составе трех человек — генерала Ефимова (ВВС), адмирала Васильева (ВМФ) и генерала Василия Окунева (главный советский советник в Египте) — встретилась с египетской делегацией — генералом Садеком, мной и бригадным генералом Амиром эль-Назером. Советский военный флот уже имел базы в Александрии и Порт-Саиде. Целью их делегации было получить новые базы.

Они хотели получить в Александрии здание или комплекс зданий для размещения 200 семей советских военных, которые в то время жили в городе в разных местах. Они предложили, чтобы им был отдан отель Сан Стефано. Еще более амбициозными были их планы в отношении Мерса Матрух. Они хотели углубить порт на 12 метров и построить или взять в аренду помещения поблизости для размещения 160 семей и 2 000 одиноких служащих. Они хотели расширить аэропорт Мерса Матрух для размещения там советского истребительного полка и частей ПВО. Ещё они хотели разместить две РЛС: одну в 80 км к западу от города, другую в 80 км к востоку.

Садек сразу же ответил, что их просьбы носят скорее политический, чем военный характер, и он принять решение не может. Он должен проконсультироваться с президентом и даст ответ через неделю. Когда советская делегация ушла, Садек попросил меня возглавить комиссию по рассмотрению их просьбы.

Среди членов моей комиссии были командующий ВВС генерал Ахмед Багдади и командующий ВМС генерал Махмуд Фахми. Через несколько дней мы предложили компромисс. Мы предоставим в распоряжение Советов объекты в Мерса Матрух, сравнимые с теми, что уже отданы им в Александрии и Порт-Саиде. Но мы не выделим им отдельного объекта или участка, которые мог бы сойти за военную базу. Советскому полку ВВС будет разрешено базироваться в Мерса Матрух только в том случае, если в его задачу будет входить защита не только советских объектов, но и всего египетского воздушного пространства от Александрии до ливийской границы. Полк будет подчинен высшему командованию Египта и будет заменен, как только в наших собственных ВВС будет достаточно летчиков. Садек вернулся от президента, чтобы сообщить, что тот согласен и предлагает заключить соглашение сроком от пяти до десяти лет.

25-28 мая: В Каир прибыл Председатель Верховного совета СССР Подгорный.

27 мая: новая встреча двух делегаций. На этот раз советскую делегацию возглавляет генерал Павловский, который сопровождает Подгорного.

К нашему удивлению, Павловский сказал нам, что во время своего визита в Москву в марте именно Садат вместе с бывшим министром обороны Фавзи предложили советскому ВМФ использовать Мерса Матрух. Павловский сказал, что их предложения основывались на этой инициативе. Чтобы защищать свои суда, им был нужен полк ВВС. А полку нужна база. Для защиты базы нужны средства ПВО. Чтобы защищать все эти объекты, нужна РЛС. Поэтому Советы настаивали на своей просьбе. Мы предложили наш компромисс.

Мы провели еще одну встречу на следующий день, 28 мая, но ко времени отъезда Павловского вместе с Подгорным мы так и не пришли к соглашению. Для меня ирония была в том, что в то время, как мы не могли договориться, Садат с Подгорным подписали новый договор о дружбе и сотрудничестве. Но прежде всего меня беспокоило то, что президент так много пообещал Москве, ничего никому об этом не сказав, и предоставил нам искать пути отступления.

3 июня: первая встреча президента с Верховным советом Вооруженных сил после переворота. Он объявил, что во властных структурах в Каире существовала некая «тайная организация». Ее возглавлял Али Сабри, и они планировали избавиться от президента. Ключевыми фигурами в этой организации были генерал Фавзи, государственный министр Амин Хувайди, министр внутренних дел Шарави Гома, Сами Шараф, который возглавлял президентскую администрацию, и Магди Хасанейн, посол Египта в Чехословакии, которого считали одним из членов левого крыла Арабского социалистического союза. Позже, отвечая на вопрос, он сказал, что эта организация была создана по идее Насера: «Группа тщательно отобранных людей проникла в ряды Арабского социалистического союза на всех уровнях, от рядового состава до верхушки, без какой-либо огласки. Те, кто хотели унаследовать мантию Гамаля Абдель Насера, планировали передать этой тайной организации оружие, чтобы силой навязать свою волю народу. К счастью мы взяли под контроль все оружие до того, как оно было передано».

Президент посвятил нас в свои планы: «Пусть ни у кого из вас не будет сомнений относительно нашей стратегии. Я могу выразить ее двумя словами. Во-первых, поддерживать и укреплять отношения с Советским Союзом до тех пор, пока мы не построим современную и мощную страну, как в экономическом, так и в военном отношении. Сионизм — это агрессивное движение, такое же, как движение крестоносцев. Как и оно, он будет существовать десятилетия. Наша дружба с Советским Союзом дает нам силу и помощь в отражении этого наступления. Вторым элементом нашей стратегии является арабское единство. Мы будем упорно и последовательно продвигаться вперед в направлении этих двух целей».

Садат рассказал о своих встречах с Президентом Подгорным: «Во время переговоров с советской делегацией ее члены ни разу не коснулись наших внутренних дел. Когда я был наедине с президентом Подгорным, он просто спросил меня, почему я выбрал именно этот момент, 2 мая, чтобы уволить Али Сабри. Я сказал ему, что я принял решение уволить его за несколько дней до приезда Роджерса 4 мая. Приняв решение, я не хотел откладывать его увольнение на время после отъезда Роджерса, на тот случай, если увольнение Сабри будет условием достижения договоренности с американцами. Вот я и решил избавиться от него немедленно. Знаете, что сказал Подгорный? „Брежнев, Косыгин и я пришли к такому же объяснению“».

Президента спросили о слухах, появившихся в результате разговоров о Мерса Матрух, относительно того, что СССР добивается создания военных баз в Египте. «Это неправда, — ответил он. „Я никому баз не предоставлю. Позвольте сказать вам еще одну вещь. Во время последнего визита Роджерса я сказал ему, что планирую создать новую военно-воздушную академию, и что русские будут помогать нам в этом. Но я также сказал Роджерсу, что если случится израильская оккупация или если кто-то попытается принудить нас согласиться на нее, я передумаю насчет нашего участия в движении неприсоединения. Американцы знают, что мы являемся хозяевами своей страны“».

Его спросили, можем ли мы получить технику, причем спрашивающий явно имел в виду тот факт, что Советы всегда готовы поставлять нам скорее оборонительное, а не наступательное оружие. «Когда мы будем планировать наступление, — сказал президент, — я хочу, чтобы в основу нашего плана были положены наши возможности и ничего больше. Если мы форсируем канал и удержим хотя бы десять сантиметров Синая — я конечно преувеличиваю — это сильно поможет мне и полностью изменит политическую обстановку как в международном масштабе, так и среди арабских стран». (См. Приложение «Комментарии к совещаниям у Садата»).

 

Поиски союзников

Во время «октябрьской войны» сотрудничество арабских стран в борьбе против общего противника было наиболее масштабным с 1948 года. Безусловно, тесно сотрудничали между собой три фронтовых государства — Египет, Сирия и Иордания. Обстановка на иорданском фронте была спокойной, но Иордания отправила подкрепления на сирийский фронт в составе двух бронетанковых бригад — одну 13 октября, через неделю после начала войны, и еще одну неделей позже. Ещё восемь арабских государств, не фронтовых, тоже отправили свои войска для участия в боевых действиях. Как мы увидим дальше, иногда это вызывало проблемы, из чего мы должны извлечь уроки. Но мы также видим, что именно можно сделать в этом аспекте. Планирование этой стороны операции тоже началось задолго до войны.

30 июня 1971 года: на церемонии в штаб-квартире Лиги арабских государств я принес присягу как заместитель Генерального секретаря по вопросам обороны Лиги арабских государств. На этом посту я координировал работу начальников Генеральных штабов всех арабских стран.

Совет коллективной обороны арабских государств был создан по Договору коллективной обороны арабских государств, подписанному в 1950 году. Этот договор был открыт для подписания любой арабской страной, которая захотела бы присоединиться к нему, хотя участие в нем не было обязательным. В настоящее время его участниками являются все арабские страны. Поскольку я твердо верю в важность знания истории вопроса, я взялся за новую работу, начав с изучения текста договора и протоколов, а также сопутствующих документов всех одиннадцати заседаний, проведенных Советом обороны до того момента. Из этого я пришел к четырем выводам, причем все они были обескураживающими.

Во-первых, на заседаниях Совета коллективной обороны арабских государств фронтовые государства всегда просили у своих арабских братьев только финансовой помощи и ничего другого. Во-вторых, выслушав хлесткие и полные энтузиазма речи в пользу предоставления взаимопомощи, Совет коллективной обороны всегда принимал решительные резолюции. Но, в-третьих, они никогда не считались юридически обязательными, поэтому почти никогда не выполнялись. Проголосовав за активные действия, делегаты почти всех стран, особенно тех, которые должны предоставлять помощь, обычно говорили, что утвердить эти решения должно высшее руководство их стран. На практике этого никогда не случалось. Реальное положение вещей состояло в том, что главам фронтовых государств или их министрам иностранных дел, объезжающим страны арабского мира с протянутой рукой, приходилось выбивать ту небольшую финансовую помощь, которая все-таки поступала. Размер этой помощи зависел только от их умения вести переговоры и настроения правителя страны-донора.

Наконец, я пришел к выводу, что наиболее успешными, то есть результативными заседаниями Совета коллективной обороны арабских государств были те, на которых присутствовали главы государств. Дело в том, что как бы ни назывались арабские государства — монархиями, республиками или эмиратами — реальная власть всегда оставалась в руках главы государства.

Затем я задался вопросом: если не существует действительно коллективной программы обороны арабских государств, какие индивидуальные меры они принимают? Взяв данные ООН за 1970 год, я сравнил военные расходы арабских стран с их национальными доходами и эти данные по каждой стране с данными других арабских стран и Израиля. Эти сравнения повергли меня в шок.

Страны арабского мира с населением 110 миллионов человек производят валовый национальный продукт в 26 миллиардов долларов США. ВНП Израиля с населением в три миллиона составляет 3,6 миллиарда долларов США. В странах арабского мира среднегодовой доход на душу населения 236 долларов США, а в Израиле 1 300 долларов. Безусловно, при такой разнице арабские страны не могут себе позволить тратить деньги впустую. Я считал, что у них нет иного выбора, как координировать свои действия. На самом деле их военные бюджеты сильно отличались друг от друга. Те арабские страны, даже бедные, которые граничили с Израилем, отводили гораздо большую часть своего ВНП на оборону, чем другие, гораздо более богатые страны, которым повезло находиться далеко от линии фронта. Египет, у которого годовой доход на душу населения составлял всего 203 доллара США, выделял на оборону 21,1 процент своего ВНП, в то время как в неизмеримо более богатых арабских странах эта цифра составляла менее 3 процентов.

У меня сложилось мнение, что пока мы более равномерно не распределим бремя военных расходов, у нас почти нет шансов мобилизовать ресурсы арабских стран для коллективных действий против израильского экспансионизма. Я подготовил план, согласно которому чем богаче страна, тем больше она должна выделять средств на оборону арабских государств. Процент ВНП каждой страны, выделяемый на оборону, будет варьироваться в зависимости от годового дохода на душу населения в этой стране: 10 процентов ВНП в тех странах, где годовой доход на душу населения меньше 200 долларов США, 15 процентов, где этот показатель доходит до 500 долларов США; 20 процентов в тех странах, где годовой доход на душу населения от 1 000 до 2 000 долларов США и 30 процентов, если он превышает 2 000 долларов США. Необходимо было учредить фонд обороны арабских стран для управления всеми средствами, выделенными на оборону арабского мира (согласно моим предложениям). Эта общая сумма будет распределяться среди государств-членов, при том, что более половины их числа будут фронтовыми государствами. Конечно, любая страна вправе выделить больше средств на оборону из своего бюджета, если она того пожелает.

Утопическая мечта. Когда я неофициально распространил среди стран Лиги арабских государств даже самый общий набросок своего проекта, я понял, что он настолько неприемлем, что даже не стоит пытаться представлять его официально. Тем не менее, на моей первой встрече с начальниками Генеральных штабов арабских государств, вскоре после назначения на этот пост, я настоял на том, чтобы одну за одной рассмотреть все цифры в таблицах данных о доходах и военных расходах, и обратил их внимание на несоответствия, но, к сожалению, не предложил им план их устранения. Если радикальное решение проблемы военного сотрудничества арабских государств оказалось невозможным, моя задача от этого не менялась. Как еще можно мобилизовать арабские силы для предстоящего сражения?

 

Октябрьское соглашение о поставках оружия

Но прежде всего нам надо было ответить на важнейший вопрос: каким будет это сражение?

6-7 июля 1971 года: я объезжал части и базы ВМС в Александрии в сопровождении нескольких членов Верховного совета Вооруженных сил. Заседание Верховного совета Вооруженных сил в полном составе было назначено на 8 июля в Каире, поэтому я решил, что будет уместно провести предварительное совещание в Александрии. 7 июля мы собрались в Военно-морском колледже в Александрии. Я изложил свое мнение относительно наших реальных возможностей проведения наступления в свете тех ограничений, которые существовали из-за нашей слабости в воздухе. Казалось, мне удалось убедить большинство участников совещания.

8 июля: заседание Верховного Совета Вооруженных сил в полном составе. Председательствует министр обороны Садек. Первое столкновение между мной и Садеком по вопросу о египетской наступательной операции. (Взгляды моих оппонентов изложены в главе 2). Предложение генерала Садека, как он изложил его на заседании, было следующим: «Давайте определим оптимально возможную цель, независимо от того, есть у нас для этого средства, или нет. Затем давайте сосредоточимся на том, как получить средства для достижения этой цели». Я возразил, что такой подход может быть правильным для сверхдержавы или для страны, пользующейся неограниченной поддержкой и гарантиями какой-либо сверхдержавы. У нас не было ни того, ни другого. Мы не контролировали средства. Поэтому мы должны действовать в рамках тех возможностей, на которые мы можем разумно рассчитывать.

Другими словами, военное решение зависело от политического. Каких поставок оружия мы можем ожидать от Советов?

На заседании голосования не проводилось. Садек решил, что надо готовить ограниченное наступление, конечной целью которого был захват перевалов Синая, а присутствующие должны составить список необходимых вооружений и техники. Фактически здесь родилась «Операция 41». Однако за пределами совещания Садек и я продолжили обсуждение, пока 15 июля или около того я не смог убедить его продолжить разработку операции «Высокие минареты». Это объясняет, каким образом в результате этого и последующих заседаний был достигнут тайный компромисс, о котором я уже писал в главе 2: «Операция 41», форсирование канала и захват перевалов Синая в рамках одной операции, которая будет разработана с участием наших советских советников. Тем временем, операция «Высокие минареты», ограниченная удержанием плацдарма на другом берегу канала, будет планироваться в строжайшей тайне, и в ее основу будут положены наши оценки минимальных потребностей в технике, которую мы можем надеяться получить. Однако, когда планирование «Операции 41» достигло критической точки, в дело снова вмешались политические аспекты, касающиеся сверхдержав.

Первая неделя сентября: дело Рандополо. Наши разведывательные службы разоблачили американскую шпионскую сеть. Главными фигурами в ней были Танаши Рандополо, египтянин греческого происхождения, и мисс Свейн Харрис из миссии США в Египте.

Рандополо полностью признался, назвав свои источники информации среди русских на авиабазе Джанаклис вблизи Александрии. Его хороший друг, некто Беляков, служил там с мая 1969 года по март 1971 года, а затем прислал себе замену в лице г-на «Виктора» с рекомендательным письмом, адресованным Рандополо. Помощник Виктора, г-н «Юрий» тоже участвовал в работе. Виктор и Юрий часто обедали у Рандополо, а Рандополо обедал на авиабазе так часто, что мог посещать жилые помещения русских. Он даже был среди зрителей на показе советского учебного фильма, предупреждающего о шпионах. Он побывал во всех новых бетонных ангарах, первых в мире такого рода. И он был в курсе всех разговоров, идущих на базе: что советский радар, который нам поставили, не самый лучший, какие ЗРК защищают советскую базу, советское мнение о египетских возможностях. Он был ценным шпионом.

6 сентября: на фоне всего этого шума мы провели совещание по обсуждению списка вооружений и техники, необходимых для проведения «Операции 41», которую спланировал Генштаб с помощью советских советников. На нем присутствовали ключевые лица Генштаба: я сам, Багдади (ВВС), генерал Мохаммед Али Фахми (ПВО), генерал Мамдух Тухами (начальник оперативного управления), генерал Омар Гохар (помощник начальника Генштаба по организационным вопросам). Мы составили внушительный список, и я передал его Садеку.

12 сентября: по приказанию президента я пригласил к себе генерала Шварца, заместителя Главного советского советника (генерал Окунев, главный советский советник, был в отъезде), чтобы рассказать ему, что мы узнали от Танаши Рандополо о советской системе безопасности. «Все, что Рандополо рассказывал Харрис, без сомнения, передавалось в Израиль, — сказал я. — Но, чтобы не испортить наши отношения с Советским Союзом, презиент решил закрыть дело. Мы считаем, что, будучи нашими друзьями, русские должны потребовать от своих служащих проявлять больше бдительности, чтобы избегать таких связей в будущем. Мы предоставляем вам решать, какие меры предпринять в отношении тех, кто уже участвовал в этом».

Шварц обещал немедленно принять меры. На следующий день он сказал мне, что все виновные отосланы на родину. Что касается мисс Свейн Харрис, через несколько дней президент приказал освободить ее из-под ареста. Только Танаши Рандополо полностью расплатился за свои деяния.

21 сентября: генерал Абдель Кадер Хасан, заместитель министра обороны, полетел в Москву для проведения предварительных переговоров о поставках оружия для «Операции 41» стоимостью в 130 миллионов рублей (примерно 195 миллионов долларов США). Вместе с Хасаном, который всегда представлял Египет на таких переговорах с Советами, полетел генерал Омар Гохар, помощник начальника Генштаба по организационным вопросам.

8 октября: переговоры прошли успешно. Генерал Садек полетел в Москву для подписания соглашения и вернулся 16 октября.

17 октября: совещание старших командиров по обсуждению соглашения. Председательствует Садек. Советский Союз поставит нам:

— 10 бомбардировщиков Ту-16 с ракетами «воздух-земля», способных поражать цели на земле на дальностях до 150 км;

— 100 самолетов МиГ-21 ФМ, причем 50 из них поступят до конца года;

— 20 самолетов МиГ-23 в течение 1972 года, на которых будут летать русские летчики, пока их не сменят египтяне;

— бригада передвижных ЗРК «КВАДРАТ», известных на Западе как САМ-6;

— дивизион 180-мм артиллерийских орудий. Один дивизион 240-мм минометов. Три понтонных моста. Кроме этого, Советы согласились оказать масштабную помощь собственной промышленности Египта по производству оружия. Они помогут нам производить:

— 120-мм пушки Д-30;

— 23-мм спаренные зенитные пушки:

— автоматы АКМ;

— противотанковые гранатометы РПГ;

— окажут помощь в реализации нашей обширной программы производства боеприпасов: 23-мм снарядов для зенитных орудий, 82-мм снарядов для пусковых установок Б-10, боеприпасов для 120-мм минометов, 122-мм снарядов для пушек М-30; снарядов того же калибра для пушек Д-30; 130-мм снарядов для пушек М-46; 152-мм снарядов для гаубиц; реактивных снарядов для РПГ и ручных кумулятивных гранат РКГ.

Советы брали на себя также строительство заводов в Египте по производству некоторых других видов техники и запчастей: запчастей для самолетов МиГ-17, МиГ-21 и СУ-7; завод по производству сбрасываемых топливных баков, другой по производству радаров Б-15; еще один по производству радиостанций для танков Р-123 и Р-124.

Что касается оперативных вопросов, советский министр обороны маршал Андрей Гречко согласился с просьбой египтян о том, чтобы советские эскадрильи истребителей, которые уже базировались в Египте, вместе с нашими силами ПВО защищали нашу территорию протяженностью до 16 км на восток от линии соприкосновения египетских и израильских войск. (Советский командир в Египте хотел проводить действия к западу от 32 долготы).

Садек сообщил нам, что он также попросил русских наладить в Египте производство вертолетов Ми-24. Политическое руководство отказалось это сделать, но в частной беседе Гречко сказал ему, что еще раз рассмотрит этот вопрос позже.

4 ноября: президент созвал совещание узкого круга своих военных советников: Садека, меня, Хасана (заместителя министра), Багдади (ВВС), Фахми (ПВО), Нассефа (Президентская гвардия), и Окунева (Главного советского советника). Президент сделал три объявления:

ПЕРВОЕ: накануне он провел совещание Совета национальной безопасности и приказал мобилизовать все ресурсы страны, необходимые для предстоящей операции;

ВТОРОЕ: он немедленно принимает на себя звание Главнокомандующего Вооруженными силами;

ТРЕТЬЕ: 11 ноября он планирует объявить, что отзывает свою мирную инициативу от 4 февраля, согласно которой он предложил возобновить судоходство по каналу на определенных условиях.

Он обратился к генералу Окуневу: «Для вашего сведения, — сказал он, — мы информировали американцев, что собираемся войти на Синай, даже если у нас будут только винтовки». В ответ Окунев сообщил три следующие новости: самолеты Ту-16 вместе с учебными группами скоро прибудут в Египет; русские сразу же начнут обучать наших пилотов и штурманов. Маршал Гречко, министр обороны СССР, просит прислать персонал нашей бригады КВАДРАТ для обучения в Советский Союз, потому что в Египте невозможно создать учебную базу (президент сразу же ответил, что он предпочитает провести обучение в Египте; мы сделаем все, чтобы устранить возможные препятствия. Этот вопрос решен не был. Окунев сказал, что должен доложить в Москву). Наконец, Окунев сказал, что он получил из Советского Союза полные разведывательные данные съемки Синая со спутника. Эта пленка будет передана в наше распоряжение.

В конце совещания президент приказал Садеку подготовить для него кабинет в здании Министерства обороны, чтобы он мог в любое время посещать Генштаб. Для него были оборудованы апартаменты на втором этаже с личным лифтом из-за слабого сердца президента. (См. Приложение «Комментарии к совещаниям у Садата»).

19 ноября: президент созвал совещание на авиабазе в Иншасе с участием Садека, меня, Багдади, Нассафа, генерала Хосни Мубарака (начальника штаба ВВС, второго по старшинству командира после Багдади), Окунева и советского посла в Египте Владимира Виноградова.

Президент Садат: «Вчера я встречался с Дональдом Бергусом [чиновником госдепартамента США, представляющим интересы США в Египте]. Я сказал ему следующее: до настоящего времени мой опыт контактов с вами, американцами, не позволяет мне доверять вам. Я выдвинул инициативу по возобновлению судоходства по каналу. Теперь вы пытаетесь превратить ее в некую новую договоренность, которая выгодна одному Израилю. Ранее американцы спрашивали меня, возможно ли продлить действие соглашения о прекращении огня (шестимесячное), если, согласно моей инициативе, Израиль выведет войска. Я отвечал, что да, его возможно продлевать максимум на год отдельными соглашениями на три месяца каждое. Вчера я все эти предложения снял. Бергус спросил меня: „Должен я информировать Вашингтон, что вы нам не доверяете и не будете иметь с нами дел, пока Израиль не ответит на вопросник посла Ярринга?“. Я сказал — „Да“».

Г-н Бергус продолжал: «Нам известно, что у вас теперь есть новые бомбардировщики Ту-16, способные запускать сверхзвуковые ракеты. Эта система вооружения предназначена в основном для бомбардировок кораблей флота. Поэтому Соединенные штаты глубоко обеспокоены. У нас нет другого выбора, кроме как рассматривать появление этого оружия в качестве серьезного фактора, влияющего на баланс сил между нами и Советским Союзом в этом регионе».

«Я сказал Бергусу: я не собираюсь объявлять войну США. Но вы должны понимать, что на удары, наносимые внутри территории Египта, мы теперь будем отвечать ударами по территории Израиля. Вместо того, чтобы выражать обеспокоенность, вам надо стыдиться своих действий. Вы поставляете в Израиль „Фантомы“, которые наносят удары по глубине нашей территории. Но когда у меня появляется оружие для ответного удара, вы выражаете обеспокоенность. Почему?»

Президент продолжал: «Теперь американцы вызвали в Вашингтон генерала Даяна. Без сомнения, они сообщат ему о наших самолетах Ту-16. Я опасаюсь только того, что когда противник узнает об этом, он может нанести внезапный удар. Поэтому я попросил Советский Союз предоставить нам разведданные М-500 и со спутника по Синаю и Израилю».

Командующий ВВС генерал Багдади в какой-то момент прервал президента, чтобы высказать свои опасения в отношении бесполезности ракет на Ту-16. Очевидно, его главный технический советник сказал ему, что максимальная их скорость составляет всего 1 200 км/час. По его мнению, скорость меньше 2 чисел М ничего не даст. Генерал Окунев ответил, что у Багдади неверные сведения и сообщил истинные технические характеристики. (Я не вижу причин открывать военную тайну дружественной страны, поэтому их здесь не привожу). Однако Окунев добавил, что есть проблемы с подготовкой летчиков. Чтобы летать на Ту-16, штурман должен налетать 500 часов.

Затем Багдади поставил еще один вопрос. «Чтобы подготовить к ведению боевых действий 50 самолетов МиГ-21 МФ, которые нам обещали [в октябре] поставить в течение 1971 года, потребуются три месяца, поэтому мы надеемся на их скорейшее прибытие. Еще не готова мастерская для ремонта и обслуживания их двигателей. Мы надеемся, что Советский Союз незамедлительно закончит ее подготовку».

Президент обратился к советскому послу. «Прошу Ваше превосходительство попросить руководство СССР как можно скорее прислать нам то, о чем мы договорились, и сообщить нам ожидаемые даты поставки. Я также просил бы ускорить работы на авиационном заводе и ремонтной мастерской».

Никогда ранее наши отношения с Советским Союзом не были более плодотворными. По октябрьскому соглашению мы могли получить все необходимые вооружения. Советские представители в Египте явно стремились уладить все проблемы. Я покинул совещание с чувством уверенности, чтобы в тот же день сопровождать президента в его поездке в войска — части спецназа и Второй армии. Проведя ночь в Исмаилии, мы поехали посетить части Третьей армии и вернулись в Каир 20 ноября.

Пришло время обратиться к другим нашим союзникам из числа арабских стран. С 21 по 26 ноября я встречался с начальниками Генштабов вооруженных сил всех арабских стран, чтобы подготовить почву для проведения в конце ноября первого заседания Совета коллективной обороны арабских государств. Я не предполагал, что это заседание Совета коллективной обороны не только будет решающим в деле поиска подкреплений для наших сил, но и положит начало конфликту между мной и Садеком.

 

Механизм власти

Когда президент Насер поставил во главе Вооруженных сил маршала Абдель Хакима Амера, его первой задачей было не допустить повторения случившегося летом 1967 года. С этой целью он решил установить личный и непосредственный контроль над тремя управлениями Генштаба: Управлением разведки, Управлением кадров и Управлением финансов. Через них он имел возможность влиять на дела всех других составных частей Вооруженных сил. Управление разведки сообщало ему, кто из офицеров «лоялен», а кто — нет. Действуя через Управление кадров, которое занимается вопросами карьерного роста и назначения на должности, он мог продвигать вверх лояльных, оставляя без повышения сомневающихся. Управление финансов давало ему возможность решать вопросы, как он говорил, «не отходя от кассы». Лояльных неплохо вознаграждали.

Преемники Амера на посту Министра обороны, генерал Фавзи и затем генерал Садек, сохранили эту систему. Власть привлекательна; кто, кроме святого, добровольно от нее откажется? И сколько святых найдется в армиях всего мира? У меня лично было слишком много забот как у начальника Генерального штаба, чтобы разбираться в этом. Кроме того, Садек и я дружили более 30 лет, с тех пор как вместе служили еще младшими офицерами. Но целый ряд случаев, самих по себе мелких, привел к столкновению между нами. Будучи в прошлом начальником Управления разведки, Садек хорошо знал его личный состав. Он привык звонить его служащим напрямую в обход действующего начальника. Я же, напротив, мало знал и еще меньше интересовался делами Управления разведки, довольствуясь получением от них нужной мне точной информации о противнике. Но в начале своей работы на посту начальника Генштаба я впервые получил представление о разветвленной деятельности Управления.

Находясь в моем клубе, Спортивном клубе в Гелиополисе, я беседовал с одним из отставных египетских послов, достойно послужившим своей стране. Вдруг он пожаловался мне, что без разрешения со стороны военных он не может получить визу на выезд из Египта даже на отдых. Причина состояла в том, что восемнадцать лет тому назад он был офицером вооруженных сил. Удивленный сообщением о таком неразумном правиле, я пообещал разобраться. Начальник Управления разведки подтвердил его существование. Когда я велел ему отменить это правило, он вежливо попросил меня обсудить это с министром. Садек мне отказал. Через начальника Управления разведки я узнал, что министр ведет черный список офицеров, которым запрещается покидать страну. Если это правило отменить, они смогут уехать. Я предложил передать этот список в управление полиции, выдающее визы, чтобы сберечь тысячи человеко-часов и позволить офицерам, не входящим в этот список, получать визы обычным порядком. Ну как же, сказал Садек, ведь тогда станет известно о существовании черного списка; «по соображениям безопасности» мы должны хранить сам этот факт в тайне. При автократическом режиме выражение «по соображениям безопасности» является оправданием любого акта подавления свободы.

Но это была всего лишь верхушка айсберга, мельчайшая деталь обширного механизма безопасности в распоряжении политического руководства страны. Правители Египта имели в подчинении три конкурирующих разведывательных ведомства: Управление разведки Генштаба, подчиненное министру обороны, Национальную службу разведки под непосредственным контролем президента и Управление тайных расследований в ведении Министра внутренних дел. Первые два вели работу в том числе и за пределами Египта. Третье же осуществляло слежку за гражданами Египта, особенно за военнослужащими.

Несмотря на щедрые средства, выделяемые этим аппаратам на оборудование, их методы работы были примитивными. Например, каждый агент управления разведки (я говорю об этом, потому что регулярно видел плоды их работы) просто докладывает о любом слухе, обрывке сплетен и разговоров, который до него дошел. Полученная в результате мешанина подается на рабочий стол президента в виде «настроений в вооруженных силах». На одном из моих ежемесячных совещаний с полевыми и штабными офицерами я высказался против этой бессмысленной работы. «Если мы действительно хотим знать мнение вооруженных сил по какому-либо вопросу, почему бы не подойти к этому по-научному? Распределить анкету среди членов правильно отобранной группы военных? Как полагается, объявить о результатах, вместо того, чтобы опираться на случайную болтовню?» Полевые командиры с энтузиазмом поддержали меня. Сомневаюсь, что среди них был хоть один, кто не пострадал однажды в результате оговора, искажения его слов или просто ошибки, о которой Управление разведки доложило в Генштаб и Президенту.

Я высказал свое мнение, хоть и знал, что оно не будет принято во внимание. Управление разведки подчиняется министру обороны. Министр обороны, в общем и целом, делает то, чего хочет президент. А президент хочет поддерживать соперничество служб. Отчеты каждой из служб ложатся на стол президента. Если в двух отчетах содержится какой-то слух, а в отчете третьей его нет, сразу же возникает подозрение, что там существует заговор с целью его сокрытия. Таков Египет — страна, где руководство не доверяет своему народу.

Так люди, которым есть что предложить Египту, служат ему, а вся их жизнь может быть разрушена тайными действиями и произволом власти, которую обслуживает этот механизм и который она поощряет. Влияние Садека на Управление кадров представляет собой яркий тому пример. Как начальник Генштаба, я возглавлял Комитет старших офицеров из 15 генералов, занимающийся вопросами повышения по службе, увольнения, наказания и многого другого, за исключением назначений на новые должности и переводов в другие округа. Мы серьезно относились к своей работе, иногда проводя часы, а то и дни, разбирая какой-то отдельный случай, собирались на совещания несколько раз, прежде чем вынести решение большинством голосов. Затем наши решения передавались министру обороны для утверждения — как я считал чисто формального, так как едва ли он мог за несколько минут перерешить то, на что мы потратили много часов. Но нет, в случае с одним или двумя офицерами Садек просто проигнорировал решение Комитета. Когда я стал возражать, он ответил, что он больше о них знает, чем Комитет (хотя так и не уточнил, что именно) и что он имеет право утверждать или нет нашу работу. В таком случае, сказал я, нет смысла тратить впустую мое время и время 14 старших коллег, — «Почему бы тебе самому не заняться этим и избавить нас от хлопот?»

Но, разумеется, как один из трех основных сторонников Садата, Садек казался непотопляемым. Понятно также, что власть вскружила ему голову. Сначала она ему льстила. Помню, как перед одной поездкой в Саудовскую Аравию он хвастался письмом Садата королю Фейсалу, в котором тот писал: «Я полностью доверяю генералу Садеку. Все, что он говорит или делает, он говорит и делает от моего имени. Вы можете говорить с ним и иметь с ним дело, как если бы вы говорили и имели дело со мной». Затем она его развратила. Отправляясь в поездку, он пользовался «Боингом», взятым в национальной авиакомпании, не задумываясь о нарушении расписания ее коммерческих рейсов или убытках. Приближенные офицеры бесплатно ездили за границу на отдых и лечение, хотя они прекрасно могли лечить свои болезни в Египте — то есть лояльность, вместо того, чтобы быть заслуженной, покупалась обычными средствами.

К концу 1971 года Садек повел себя так, как будто обладал божественным правом. Все, что он говорил, было правильно. Но даже при всем этом наши разногласия могли остаться личными и мелкими, если бы не нетерпимость Садека в политических вопросах. Его крайне отрицательное отношение к коммунизму заставляла его думать, что любой человек, хоть чуть-чуть доброжелательно относящийся к Советскому Союзу или его посланцам, был коммунистом и тут же становился его личным врагом. Ненависть Садека к коммунизму не давала ему увидеть разницу между коммунизмом как идеологией, и Советским Союзом как супердержавой, имеющей собственные национальные и глобальные интересы. Он также не осознавал тот стратегический факт, что Советский Союз был необходим Египту. По мере того, как наши отношения с СССР портились, Садек был рад стараться этому способствовать.

Но наша первая стычка по вопросу внешней политики произошла не в связи с Советским Союзом, а в связи с нашей нуждой в помощи наших арабских союзников.

27-29 ноября 1971 года, Каир: двенадцатое заседание Совета коллективной обороны арабских государств. Это было мое первое заседание в качестве заместителя Генерального секретаря этой арабской оборонной организации. Невзирая на неудачу с моим первым радикальным проектом объединения военных бюджетов арабских государств, я предложил два проекта решений. Первый я разработал в качестве альтернативного способа мобилизации военной мощи арабских стран. Второй предполагал простое техническое мероприятие.

Основу моего первого предложения, измененного плана мобилизации, составляли три надежды. Я хотел избавить фронтовые государства от унизительной обязанности выпрашивать деньги для ведения войны, в которой номинально участвовали все арабские государства. Я также хотел, чтобы эти страны одновременно испытали чувства гордости и вины: гордости за их положительную роль в этой войне и вины, когда они сравнят свою роль с огромным бременем, ложившимся на плечи фронтовых государств. В-третьих, я надеялся сберечь деньги и, прежде всего, время.

План, при помощи которого я надеялся осуществить эти надежды, был прост. Просить надо не денег, а солдат. Деньги не могут сражаться. Требуется по меньшей мере два или три года, а иногда и больше, чтобы превратить деньги в боевые возможности. И надолго денег не хватает. Содержание современной полевой части обходится очень дорого из-за постоянного роста стоимости не только вооружений, но и проведения боевой подготовки и самих боевых действий. (Требуется от трех до пяти лет и не меньше одного миллиона долларов, чтобы обучить летчика, минимально соответствующего требованиям боевых действий, еще до того, как будут приобретены самолеты, на которых он будет летать.)

Я изучил вооруженные силы каждой из арабских стран, прикидывая, что ценного они могут отправить на фронт без увеличения риска для внутренней безопасности. Мой список меня порадовал:

ИРАК: две эскадрильи истребителей-бомбардировщиков «Хокер Хантер» (для иорданского фронта); три эскадрильи МиГ-21 и одна эскадрилья МиГ-17 (для сирийского фронта); одна бронетанковая дивизия и одна механизированная пехотная дивизия (для иорданского фронта).

САУДОВСКАЯ АРАВИЯ: две эскадрильи истребителей «Лайтнинг» (для иорданского фронта).

ЛИВИЯ: одна эскадрилья самолетов «Мираж III» (для египетского фронта).

АЛЖИР: две эскадрильи МиГ-21 и две эскадрильи МиГ-17 (для египетского фронта).

МАРОККО: одна эскадрилья Е-5 и одна бронетанковая бригада (для египетского фронта).

В целом получалось неплохо: шесть эскадрилий истребителей (пять — Миг-21, одна — «Мираж III»); восемь эскадрилий истребителей-бомбардировщиков (две — «Хокер Хантер», две — «Лайтнинг», три — МиГ-17 и одна Е-5); бронетанковая и механизированная пехотная дивизии и отдельная бронетанковая бригада. Представьте себе мое удивление, когда наиболее яростно воспротивился моему плану человек, чьи вооруженные силы должны были больше всего от него выиграть.

Я не говорил с Садеком о моем предложении перед тем, как представить его Совету коллективной обороны арабских государств. Я серьезно относился к своим обязанностям заместителя Генерального секретаря этой организации. Надевая мундир офицера организации межарабского сотрудничества, я не видел причин информировать о чем-либо министра обороны Египта раньше других. Я был офицером вооруженных сил Египта, но я также считал необходимым отделять свою национальность от своих межарабских обязательств. Садек думал по-иному. Когда я представил свой проект Совету коллективной обороны арабских государств (в основном упирая на временной фактор и держа при себе более личные соображения), Садек передал мне записку: «Ты действуешь вопреки интересам Египта». Я был с ним не согласен и, отложив записку, продолжал.

Во время перерыва на обед Садек в ярости отвел меня в сторону, — «Как ты можешь просить войска вместо денег? — бушевал он. — Нам нужны деньги».

«Ты представляешь здесь Египет, — сказал я. — Ты можешь говорить, что хочешь, и мы это обсудим. Я здесь Египет не представляю. Я здесь представляю Совет коллективной обороны арабских государств и должен говорить то, что я считаю важным для арабского мира в целом».

«Я твой министр», — сказал он.

«Как министр обороны, ты, безусловно, мой начальник, как начальника Генштаба, — отвечал я. — Но ты должен понимать, что твоя власть надо мной не распространяется на мои функции заместителя Генерального секретаря Совета коллективной обороны».

«Но ты стал заместителем Генерального секретаря Совета коллективной обороны арабских государств только потому, что ты начальник Генштаба Египта».

«Я знаю, — отвечал я. — Но я не собираюсь поступиться свободой действий в должности заместителя Генерального секретаря этой организации только ради того, чтобы сохранить за собой пост начальника Генштаба, и ты должен это понимать».

«Я доложу о твоем поведении президенту», — сказал Садек.

«Конечно, ты имеешь на это право», — отвечал я.

Когда заседание возобновилось, мой план был единогласно принят, поскольку Садек не мог публично выступить против него. Мне поручили посетить те страны, которые будут выделять подкрепления, чтобы убедиться в том, что соответствующие части должным образом обучены и снаряжены. Я поздравил себя с первой крупной победой.

По сравнению с этим мое второе предложение не представляло трудностей. Это был проект составления точных гидрологических морских карт наших государств. Протяженность береговой линии арабских стран составляет более 16 000 км, лишь немногим меньше протяженности береговой линии СССР и длиннее, чем у США. Меня огорчило открытие, что у нас нет хороших карт наших внутренних вод. Флоты арабских стран до сих пор пользовались для навигации картами, оставленными нам англичанами и французами; эти карты уже давно устарели и были неточны.

Я не видел причин, почему мы не можем составить для себя новые карты, особенно если мы собираемся засекретить карты большого масштаба. В Египте гидрографы были. Больших расходов эта работа не потребует. Я выяснил, что мы можем приобрести в Великобритании два судна, оборудованных для наших целей, за 1,5 миллиона фунта стерлингов. Деньги также не представляли проблемы. Решением арабской встречи на высшем уровне в январе 1964 года было создано Объединенное командование арабских государств, которое прекратило работу в марте 1967 года и затем постепенно самоликвидировалось. Но на его счетах в египетских банках все еще лежали 3 миллиона фунтов стерлингов. Эти деньги принадлежали странам арабского мира: Совет коллективной обороны арабских государств был единственным органом, который мог санкционировать расходование этих средств. Я предложил использовать эти деньги для финансирования гидрографической съемки. Мой план был немедленно и единодушно одобрен. Впоследствии это тоже привело к столкновению с Садеком.

 

Проблемы с русскими

Теплые отношения, которые установились у нас с Советским Союзом после заключения октябрьского соглашения, вскоре начали охладевать. Октябрьское соглашение предусматривало, что вооружения должны быть поставлены нам до конца года. Так оно и было, но у нас оставалось недостаточно времени, чтобы обучить наших летчиков и штурманов. Поэтому к концу 1971 года наши боевые возможности не увеличились. (В частности, нам требовалось по крайней мере три месяца, чтобы переподготовить наших летчиков с МиГ-17 на Миг-21 и от девяти до двенадцати месяцев для подготовки экипажей Ту-16, в основном штурманов.) Становилось ясно, что Советы не одобряют наше намерение начать наступление до конца «года принятия решений», как ежедневно настаивал президент Садат в своих речах. Стоит отметить, что ради сохранения своего достоинства после всей этой пропагандистской шумихи вокруг «года принятия решений» Садат попытался утверждать, что вооружения вообще не были поставлены.

20 декабря 1971 года: встреча советского посла Виноградова с Садатом. Позже Садат рассказал нам, что посол сообщил ему об обнаружении советской разведкой растущей концентрации израильских войск на Синае. Он сказал, что Советам также известно, что Израиль получил новые гарантии поддержки со стороны США в случае возобновления военных действий. Вполне вероятно, что Израиль совершит одновременное нападение на несколько арабских стран.

25 декабря: в Каир прибыл Гречко. Он сделал 24- часовую остановку в Каире на пути из Могадишо в Москву, так что это был неофициальный визит. Но он приехал как раз после окончания индо-пакистанской войны (которая закончилась отделением восточного Пакистана и образованием Бангладеш), так что его визит явно служил какой-то цели в политической игре. Или же, возможно, что Гречко получил сведения от советских советников о нашем недовольстве и приехал, чтобы проверить все на месте. Он был в прекрасной форме. Я никогда еще не видел его таким веселым, как во время обеда в его честь этим вечером в советском посольстве. «Только представьте себе, — с нажимом рокотал он, — только вчера моя группа и я купались в Индийском океане». Это был ясный намек на то, что Советский Союз готов и способен прийти на помощь своим друзьям.

2 января 1972 года: по мере приближения нового года критические высказывания Садека в адрес Советского Союза становились все более резкими и публичными. Президент созвал Верховный совет Вооруженных сил. Я решил выяснить для себя, сколько его членов разделяют взгляды Садека. Мои записи содержат его оценку политического положения:

«Американцы предоставляют Израилю всестороннюю помощь, в то время как Советы еще не поставили нам то, что они обещали в октябре прошлого года. Соглашение, подписанное генералом Хасаном, также не включает все то оружие, которое нам обещали.

— Американцы не собираются оказывать нажим на Израиль. Как они говорят, они теперь играют роль „катализатора“.

— 1971 год был нашим „годом принятия решений“, но непоставка Советским Союзом вооружений и война между Индией и Пакистаном вынудили президента пересмотреть планы».

Затем Садат попросил нас изложить свои оценки военного положения.

Мохаммед Али Фахми (ПВО): «Моя проблема состоит в том, что от меня требуют готовить наступление, когда у меня есть только оборонительное оружие».

Махмуд Фахми (ВМС): «Мы должны надавить на Советы, чтобы заставить их прислать нам это оружие. Если они не откликнутся, мы могли бы полностью или частично закрыть наши порты для советских судов».

Багдади (ВВС): «Мне нужен самолет сдерживания (то есть способный нанести ответный удар, если Израиль будет бомбить внутреннюю территорию Египта). Истребитель-бомбардировщик, со скоростью 2М, способный нести большую полезную нагрузку и имеющий дальность полета, достаточную для того, чтобы достичь внутренней территории Израиля».

Генерал Саид Эль Махи (артиллерия): «Мы должны каким-то образом усилить наш потенциал».

Генерал Али Абдель Хабир (Командующий Центральным округом): «Недостатки наших вооруженных сил делают невозможным успешное наступление. Наиболее слабыми являются наши ВВС, у нас не хватает транспортных средств и оборудования связи, и мы не можем найти способ достаточно быстро проделать проходы в минных полях».

Я: «Несмотря не наши недостатки, наши вооруженные силы способны провести ограниченную наступательную операцию. Президенту следует связаться с Советами и уладить с ними те проблемы, которые влияют на наше планирование. Например, у Советов значительное количество сил в Египте: две бригады истребителей, дивизион ПВО и несколько частей РЭБ. Нам необходимо знать, какой будет их роль в случае начала нашей наступательной операции, особенно роль частей РЭБ, задачей которых будет поддержать наше наступление».

Садек (подводя итоги): «Мы готовы сражаться. Но мы не должны принимать решение о начале войны, если не можем гарантировать победу. Наша страна не переживет еще одного поражения. У наших вооруженных сил много недостатков. Мы должны их исправить до начала войны. Что касается меня, я постараюсь восполнить некоторые нехватки вооружения путем их закупок в странах западного блока. Как только я это сделаю, г-н президент, я немедленно доложу вам» (см. Приложение «Комментарии к совещаниям у Садата»).

24 января: Садек обратился к нескольким тысячам офицеров всех званий. Он сказал им, что Советы не поставили необходимые нам вооружения и технику. Они намеренно блокируют планы наступления Египта. Если президенту не удастся добиться какого-то нового соглашения во время его визита в Москву, мы будет закупать оружие по всему миру. Он предупредил, что русские распускают слухи, будто у наших войск есть все, что надо, но командиры не хотят сражаться. Этим лживым утверждениям верить нельзя, сказал Садек. Это было первое самое смелое выступление Садека против Советов.

 

Сбор подкреплений

27 января: еще один этап моих попыток мобилизовать собственные ресурсы арабских стран. В ноябре Совет коллективной обороны арабских государств постановил, что я должен объехать арабские страны, чтобы оценить наш потенциал подкреплений. Но, чтобы выехать из Египта, мне нужно было получить разрешение президента. Я не был уверен, что именно Садек рассказал президенту о заседании Совета коллективной обороны арабских государств, поэтому я ограничился подачей краткой записки с просьбой разрешить мне посещение Ливии, Алжира, Марокко, Ирака и Саудовской Аравии. Прошли недели. Ответа не было. Сегодня я спросил президента о его решении.

«Я не согласен, — сказал он. — Это просто потеря времени. Пользу могут принести только поездки в Ливию и Саудовскую Аравию. Все прочие используют ваш приезд в целях пропаганды и ничего не дадут для войны».

Я напомнил ему, что я поеду как заместитель Генерального секретаря Совета коллективной обороны арабских государств, а не как начальник Генштаба Египта.

«Даже если это так, — сказал он, — скрыть этот факт нельзя».

«Г-н президент, — сказал я, — мне известно, что у Египта плохие отношения с Алжиром и Марокко. Даже в этом случае, если нам удастся получить от них хоть какую-то помощь, для ведения войны это будет что-то. Если нет, мы ничего не теряем».

«Послушайте, — закричал Садат, — Вы профессиональный военный. Вы не разбираетесь в политике. Я занимаюсь политикой двадцать лет и знаю этих людей. Иногда они торгуются, иногда просто критикуют нас, иногда они говорят „да“ и затем навязывают неприемлемые условия. На них нет никакой надежды. Как вы можете ехать в страну, которая постоянно нападает на нас и критикует нашу политику?»

«Г-н президент, — сказал я как можно спокойней, — я не сомневаюсь, что у вас был отрицательный опыт, который лишил вас надежды на сотрудничество. Но я хочу напомнить вам одно изречение Пророка: „Любите своих друзей, но не слишком сильно, однажды они могут стать вашими врагами. Ненавидьте своих врагов, но не слишком сильно, однажды они могут стать вашими друзьями“».

«Я никогда раньше не слышал этого изречения, — сказал президент после паузы. — Оно звучит очень мудро. Повторите его».

Я повторил. Внезапно он рассмеялся: «Благослови вас Аллах, езжайте».

2 февраля: президент Садат улетел в Москву.

6 февраля: я вылетел в Алжир, первую страну в моей поездке от имени Совета коллективной обороны арабских государств. После Алжира я собирался посетить Марокко, а затем по пути домой Ливию.

7 февраля: моя первая встреча с президентом Хуари Бумидьеном. На самом деле это была одна из первых попыток высокопоставленного египетского официального лица преодолеть разлад, возникший между нашими странами в результате обмена взаимными упреками после 1967 года. Когда я объяснил цель своего приезда, у президента несколько убавилось энтузиазма из-за сомнений, которые он и не пытался скрыть, что мы действительно собираемся начать войну. «Но вы можете быть уверены, — сказал он, — что когда все-таки война начнется, мы пошлем всех до единого солдат, каких сможем выделить, сражаться рядом с нашими египетскими братьями».

«Г-н президент, — сказал я — я понимаю ваши сомнения. Даже в Египте многие не верят, что война будет. Но когда она начнется, будет слишком поздно использовать алжирские или какие-либо иные войска дружественных государств, если они не прошли обучение и не готовы к своей роли. Наш план наступления должен основываться на наличии войск, а не на том, что кто-то, возможно, присоединится или не присоединится к нам позже. Мы не станем включать такие силы в наш план, если они не будут переданы полностью под наше командование».

Бумидьен сказал, что понимает нашу логику. Но что если алжирским войскам, расквартированным в Египте, придется ждать неопределенно долгое время начала войны, которая может так и не начаться? «У нас, алжирцев, горячая кровь, — сказал он. — Мы не любим ждать. Когда наши солдаты отправятся в Египет, их моральный дух будет на самом высоком уровне. Если же им придется ждать, начнутся неприятности. Кроме того, они захотят, чтобы к ним приехали их семьи, или же будут постоянно просить отпуска, чтобы навестить родственников на родине. Мы сможем избежать всех этих проблем, если мы отправим их после назначения дня начала войны».

Мы нашли компромисс: подкрепления из Алжира будут призваны не ранее чем за три месяца до начала военных действий.

При нашем разговоре все время чувствовалась скрытая горечь Бумидьена по отношению к нашему руководству. Он ни разу не упомянул имени Садата, он говорил: «вы в Египте». «Вы в Египте все время нападаете на нас, — говорил он. — Всегда утверждаете, что после смерти президента Насера я претендую на лидерство в арабском мире. Это неправда. Я хочу, чтобы вы в Египте поняли, что я даже никогда об этом не помышлял. Все, чего я хочу, это объединить наши усилия по изгнанию израильтян с наших оккупированных земель. Унизительно наблюдать, как это крошечное агрессивное, экспансионистское государство оккупирует наши земли, а мы, арабские государства, не можем собрать свою волю, чтобы ему противостоять».

Я провел два дня, инспектируя алжирскую армию и военно-воздушные силы. Я был поражен. При обретении независимости у Алжира не было ничего. Ноль. Страна была больше французской, чем арабской. За прошедшее десятилетие после «арабизации» Алжир достиг большего в деле строительства вооруженных сил и общества в целом, чем я мог ожидать.

Я также узнал, какая мелкая проблема оставалась нерешенной между нами. Мне сообщили, что, когда в 1969 году Алжир вывел из Египта свою бригаду, был вывезен только личный состав и легкое вооружение. Тяжелая техника оставалась в Египте. Алжирцы всего лишь хотели получить за нее расписку, чтобы можно было подвести черту под этой проблемой. Я сказал, что ничего об этом не знаю, но улажу вопрос. По возвращении в Каир я так и сделал. В благодарность в декабре 1972 года Алжир предложил нам 24 артиллерийских орудия среднего калибра.

9 февраля: я вылетел в Марокко для встречи с королем Хасаном II. Вопреки своим предчувствиям, я был оглушен церемонией встречи. Наверное, я ожидал, что глава исполнительной власти, как любой другой на его месте, встретит меня в своем кабинете, возможно стоя, в окружении своих советников. Так обычно и бывало. Вместо этого меня доставили во дворец в сопровождении министра обороны генерала Мохаммеда Уфкира, где нас встретил почетный караул в традиционных одеждах. Мы проследовали вдоль шеренги служащих дворца, пока нас не сдали на руки гофмейстеру, не меньше, с длинным жезлом в руках, которым он стукнул о мраморный пол королевского кабинета, объявив о моем прибытии. Я пришел к выводу, что Хасан сочетает восточную роскошь с атрибутами западного быта. (Те несколько дней, которые я провел в этой удивительной стране, очень традиционно восточной, и в тоже время проникнутой влиянием Запада, подтвердили мою точку зрения).

«Вооруженные силы Марокко находятся в вашем распоряжении, — сказал король, когда я объяснил свой план, — каждый в этой стране будет счастлив, что наши воины сражаются за арабское дело».

«Ваше величество, — сказал я как можно тактичней, — у меня лишь общие сведения о ваших вооруженных силах. Например, я не знаю, используете ли вы такие же методы обучения личного состава, что и мы. Я был бы благодарен за возможность посетить те части, которые наиболее подходят для выполнения наших задач».

Хасан величественно повел рукой в сторону Уфкира. «Начиная с завтрашнего дня, генерал Шазли, вы сможете посетить любую нашу часть, выбрать любую часть». Он повернулся ко мне: «Когда вы это сделаете, приходите и расскажите мне, что вам нужно. Но постарайтесь немного познакомиться с нашей страной, пока вы здесь». Он опять указал на министра: «Генерал Уфкир выполнит все ваши пожелания».

Когда разговор коснулся политических вопросов, Хасан, как и Бумидьен, имел свои претензии. Претензии Хасана были к президенту Ливии Каддафи. «Каждый день его радио целый час обливает нас грязью и осыпает обвинениями. За что? Что он от нас хочет? Что мы ему сделали? Разве разумно тратить силы, нападая друг на друга, вместо того, чтобы объединить их против общего врага?».

После двух дней поездок по сухопутным частям и ВВС я опять увиделся с королем, чтобы объяснить, что в качестве подкреплений он мог бы выделить как раз те части, которые я предварительно наметил. Среди них были эскадрилья Е-5 и отдельная бронетанковая бригада. Хасан согласился. Мы обсудили их слабые места и как исправить положение, как доставить части на фронт и какие материальные средства и боеприпасы им понадобятся. Когда я встал, чтобы попрощаться, король был полон энтузиазма.

«Брат Шазли, — сказал он, — когда-нибудь, возможно, вы будете писать мемуары. Утверждаю, что в них вы напишете: „Король Хасан сдержал свое обещание“».

Я улыбнулся: «Ваше величество, надеюсь, что это так и будет».

12 февраля: встреча с полковником Муаммаром Каддафи в штаб-квартире Революционного совета в Триполи. Также присутствовали: премьер-министр майор Абдель Салам Джаллуд, начальник Генерального штаба подполковник Абубакр Юнис, заместитель начальника Генштаба майор Мустафа Харуби, министр внутренних дел майор Абдель Мунейм эль-Хони. Все они члены Революционного совета. Кабинет Каддафи очень скромный, мы одеты в полевую форму; все это напоминало совещание в отдаленном командном пункте в пустыне.

Я несколько раз виделся с Каддафи в Каире, но это была моя первая беседа с ним. По правде говоря, я приехал не за оружием. Я собирался сообщить о результатах моих посещений Алжира и Марокко и посетить египетские части в Ливии. Собственные вооруженные силы Каддафи были так малы, что у него не было ничего ценного для нас, кроме истребителей-бомбардировщиков «Мираж III», но они у нас уже были.

С тех самых пор, как Каддафи пришел к власти в сентябре 1969 года, он прилагал гигантские усилия для создания современных и мощных вооруженных сил. Его амбиции превышали потенциал страны. У Ливии были деньги, но не было людей и технической базы. Поэтому он сильно зависел от Египта. В наших военных училищах и колледжах учились тысячи ливийцев. Египет получал за это щедрое вознаграждение. Каддафи закупил «Миражи» во Франции в таком количестве, которое Ливия не могла ввести в строй. Итак, он предложил отправлять египтян с ливийскими паспортами во Францию для обучения и затем базировать их в Ливии. Одна эскадрилья будет полностью укомплектована египтянам и сможет вылететь в Египет в нужный момент. Кроме этого, Ливия, возможно, могла предложить нам кое-что из артиллерии и некоторое количество бронемашин пехоты, но не крупные воинские части.

Когда я рассказал Каддафи о своих предыдущих встречах, он просто сказал, что не верит, что Хасан пошлет войска. Я сказал, что, по-моему, он это сделает.

«Почему вы так уверены?» — спросил Каддафи.

«Я работаю с людьми более 30 лет, — сказал я. — Думаю, что могу распознать, кто намеревается сделать то, что обещает, а кто нет».

Каддафи оглянулся на своих коллег. — «В этом случае Хасан, должно быть, чувствует опасность, исходящую от его солдат, и хочет удалить их из страны», — сказал он. Я не считал для себя возможным втягиваться в обсуждение этого вопроса, поэтому сказал, — «Г-н президент, предположим, это так. Что это меняет для вас или для нас? Главное — получить войска для ведения войны».

Каддафи кивнул. «Вы правы. Нас это не касается». После этого он повеселел. «Братья, — сказал он, когда беседа закончилась, — похоже, что все-таки произойдет „арабизация“ борьбы, к которой мы все призывали».

14 февраля: возвращение домой. Этим же вечером я встретился с президентом Садатом на обеде в честь премьер-министра Болгарии. Я коротко доложил ему об успехе поездки. Через несколько дней я отправил ему подробный отчет. Когда я прибыл, чтобы обсудить его, я ожидал, что он будет в восторге. К моему удивлению, он от отчёта отмахнулся.

«Вас обманули, — сказал он. — Ваши заявления во время поездки освободили их в будущем от любых обвинений, а в ответ вы ничего не получили».

Я напомнил ему о торжественных обещаниях Бумидьена и Хасана, но он только с насмешкой сказал: «Король Хасан давал такие обещания даже на арабских встречах на высшем уровне и никогда не выполнял их. Что касается Бумидьена, как мы можем сообщить ему о начале наступления за три месяца? Такое условие неприемлемо».

Он запретил мне ехать в Иорданию. Король Хусейн не лучше остальных: он предатель арабского дела — продался американцам, и нет надежды привлечь его на нашу сторону. «Иметь с ним дело на любом уровне значит зря тратить время. Я не разрешаю вам принять его приглашение», — сказал он. Я утешал себя той мыслью, что, по крайней мере, мои поездки помогли разбить лед между Египтом, Алжиром и Марокко. Должно быть, Садат думал так же. Менее чем через три месяца он нанес официальные визиты в эти две страны.

 

Вопросы оплаты

15 февраля: наконец вернувшись в свой кабинет, я начал знакомиться с результатами встреч президента в Кремле. Советы не только подтвердили свои прежние обязательства, но и согласились нам поставить дополнительно:

— 200 Т-62, наиболее мощных танков последней модели; десять должны прибыть в марте 1972 года, остальные в течение года;

— 20 бомбардировщиков Ту-22 (каждый с полезной нагрузкой в девять тонн); два с поставкой в марте, остальные в течение года;

— 25 МиГ-17 с немедленной поставкой. Электронное оборудование для увеличения наших возможностей.

Советы также обещали помочь Египту наладить собственное производство самолетов МиГ-21 МФ, причем строительство завода будет вестись поэтапно и завершится к 1979 году.

18 февраля: маршал Гречко вновь прибыл в Каир, на этот раз с трехдневным официальным визитом. Мы обсуждали военные вопросы, но главная цель приезда Гречко была политической. Советы пытались сгладить антагонизм Садека по отношению к ним. Гречко это не удалось. На одном из заседаний они обменялись такими резкими словами, что казалось, переговоры должны закончиться. Но за этим последовали другие заседания. Садек и Гречко даже обедали неофициально в ресторане в Сахара Сити. Меня приглашали присоединиться к ним, но я отклонил приглашение. Я полагал, что если им суждено уладить противоречия, надо дать им возможность побыть наедине. Достичь согласия они не смогли. После отъезда Гречко я имел частную беседу с Садеком. Как и прежде, он был непримирим. Ничто не могло поколебать его убеждение, что Советский Союз «не искренен» с нами.

Я считал это наивным. Советский Союз был нам необходим, но и мы были ему нужны — как в тот момент показывали наши проблемы с обслуживанием наших средств ПВО.

Эта история берет начало в январе 1970 года, когда наша ПВО была в руинах. Президент Насер поехал в Москву просить помощи. Советы прислали две бригады истребителей и дивизию средств ПВО. Соглашение содержало три основных условия: первое состояло в том, что Египет должен купить эту технику. Тогда по закону эти вооружения составляли бы часть собственных сил Египта, которые просто обслуживаются военнослужащими дружественной страны. Согласно второму, Египет должен обеспечивать расчеты питанием и полевой формой и выплачивать Москве суммы, эквивалентные их окладам в твердой валюте: 150 фунтов стерлингов в месяц солдатам и 170 фунтов стерлингов офицерам. Третье условие предусматривало, что советский контингент будет отозван, как только в Египте будут подготовлены собственные кадры.

Однако наши силы ПВО росли так быстро, что, несмотря на масштаб нашей программы подготовки личного состава, только к весне 1972 года у нас появилось некоторое количество людей, способных заменить часть русских расчетов. В этот момент мы, конечно, стремились как можно скорее отпустить советские расчеты, отчасти ради экономии валюты, отчасти по соображениям национальной гордости. Садек написал Гречко, прося отозвать 18 батальонов советских расчетов ЗРК.

Москву эта просьба огорчила. Это была одна из причин, почему Гречко прилетел в Каир. Он подозревал, что подоплекой этой просьбы было антисоветское настроение Садека. Даже если это было не так, Советы все равно возражали против любого шага, который, как им казалось, был направлен на сокращение их присутствия в регионе, поддержание которого стало частью их глобальной стратегии.

В мае Москву должен был посетить президент Ричард Никсон. Вывод частей ПВО мог ослабить позицию Москвы во время переговоров на высшем уровне. Гречко стремился к компромиссу. Я рассматриваю этот эпизод как явное свидетельство твердого намерения Советов сохранить наши союзнические отношения. Садек был со мной не согласен.

* * *

Как будто нам не хватало других проблем, еще одним препятствием для поддержания дружеских отношений с Садеком была его одержимость антикоммунизмом. В новом году Садек выступил непосредственно против меня. Он объявил, что, как министр обороны, только он имеет право принимать решения. Я должен обо всем докладывать ему.

«В этом случае, — ответил я, — тебе нужен начальник протокольного отдела, а не начальник Генштаба Вооруженных сил».

«Читай, — сказал Садек, протягивая мне лист бумаги. — Ты сам увидишь, что я действую в рамках моих полномочий». Это был указ президента, изданный в то время, когда министром обороны был Фавзи. Он был составлен в обтекаемых выражениях, но в широком смысле придавал министру обширные полномочия. Я не сомневался, что Фавзи сам его сочинил и добился подписания, не спрашивая независимого мнения или совета. В Египте часто случается, что лицо на важном посту подгоняет закон или указ под собственные цели и затем как ни в чем не бывало заявляет, что действует «согласно закону».

Чтобы предупредить поползновения Садека, я создал комитет для рассмотрения вопроса о разделении функций. В него вошли Гохар, помощник по организационным вопросам, и генерал Абдель Гани эль-Гамасси, начальник оперативного управления. Наше общее мнение состояло в том, что министр должен быть политической фигурой, ответственной за военно-политическую стратегию, а решения военных вопросов должны быть в ведении начальника Генштаба. Чтобы избежать обвинений в желании расширить свои полномочия, я предложил, чтобы такое положение было обязательным только для наших преемников. Садек отказался прислушаться.

В нашем споре все большее значение приобретал вопрос о том, доколе руководство Египта будет ставить политические соображения выше потребностей народа. Во всеуслышание руководство призывало к всесторонней борьбе с противником и обещало полную поддержку вооруженным силам в этом деле. В глубине души руководство было прежде всего озабочено сохранением режима привилегий неограниченной власти, который поддерживался путем обмана своих граждан и затем слежки за ними, чтобы удерживать вооруженные силы в подчинении, даже если за это придется заплатить провалом нашего наступления на противника.

Случай с танками Т-62 представляет собой классический пример такой политики. Из результатов визита президента в Москву в феврале мы узнали, что Москва готова предоставить нам 200 таких танков. Нам надо было спланировать заранее, как включить их в свои войска.

26 февраля: совещание по этому вопросу. Председательствует Садек. Т-62 с их 115-мм пушками были таким мощным средством, что при правильном использовании могли оказать решающее влияние на исход сражения. Я предложил придать их двум бронетанковым дивизиям и держать в резерве для применения в сражении по мере необходимости. Министр вместе с Тохаром и Гамасси спорил, что они должны заменить собой Т-55 на вооружении наших двух отдельных бронетанковых бригад (разница была в том, что наши бронетанковые дивизии действовали как независимые боевые соединения, а отдельные бронетанковые бригады — то есть отдельные от остальных бронетанковых частей — использовались как части поддержки). Танки Т-55, выведенные из состава бригад, в свою очередь заменят более старые Т-34 в других частях. Я настаивал, что таким образом мы рискуем свести на нет потенциальную роль Т-62, особенно, если отдельные бригады будут рассредоточены во время сражения, что вполне вероятно, для подкрепления ряда полевых частей. Со мной согласился заместитель министра, генерал Хасан.

27 февраля: совещание продолжается, на этот раз с участием советских советников. Садек зондирует мнение моих коллег, одного за другим. Хасан свое мнение изменил. Я — нет. Затем высказались советские советники. Все они согласны со мной. Садек недоволен. Дав волю всем своим инстинктам офицера разведки, он обратился к главному советскому советнику. «Я вижу, — сказал он генералу Окуневу, — что вы и генерал Шазли полностью согласны друг с другом».

Танки были распределены так, как приказал Садек между 15-ой и 25-ой бронетанковыми бригадами. Как я выяснил позже, главной причиной его решения было то, что у руководства страны были сомнения относительно лояльности бригадного генерала — командира одной из бронетанковых дивизий, и оно рассудило, что 100 танков Т-62 под его командованием представляют угрозу для внутренней безопасности. (С тех пор руководство, конечно, изменило свои взгляды на то, что является приемлемым мнением, а что нет. Теперь все потенциальные предатели стали патриотами, а патриоты — предателями. Маятник самовластия качнулся в другую сторону.)

10 марта: генерал Хасан улетел в Москву, чтобы, как обычно, подписать контракты на покупку техники, о которой Садат договорился в феврале. Он вернулся без подписанных контрактов на обещанные танки Т-62 и самолеты Ту-22. Он доложил, что Советы требую оплаты в полном размере и в твердой валюте.

Мы были озадачены. Со времени первого соглашения о поставках оружия, заключенного президентом Насером в 1955 году, Москва предоставляла Египту самые льготные условия. Техника поставлялась за полцены. На остаток суммы выдавался кредит под два процента годовых. Мы могли погашать кредит в течение 10–15 лет и в неконвертируемой валюте. Даже полная стоимость советских вооружений обычно составляла примерно половину стоимости западной техники. Суть дела была в том, что мы получали вооружения примерно за одну четверть западной цены при оплате в нашей собственной валюте. Например: МиГ-21 стоил нам около 250 000 фунтов стерлингов, а Т-55 около 25 000 фунтов стерлингов, примерно 365 500 и 36 765 долларов США соответственно. Теперь же, требуя полную оплату в твердой валюте, Советы тем самым повышали цены в четыре раза и требовали деньги на бочку. Так действовали правительства западных стран. Но мы не могли понять, почему Советы заняли такую позицию. Они наверняка знали, что у нас на это нет средств. Мы пришли к единственному выводу, что они надеялись, что деньги нам дадут Ливия или Саудовская Аравия.

18 марта: Садек не терял времени. Он созвал заседание Верховного совета Вооруженных сил под своим председательством, якобы для того, чтобы опровергнуть слухи.

«Ходят слухи, — сказал он, — что существуют разногласия между мной и премьер-министром, д-ром Азизом Сидки. Это ложные слухи. Ходят слухи о том, что я в плохих отношениях с Советским Союзом. Это тоже неправда. Существующие между нами разногласия являются делом принципа. Есть слухи, что Советский Союз собирается установить контроль над нашими военно-морскими базами в Александрии и Мерса Матрух. Это тоже ложь».

Он продолжал говорить о поездке Хасана в Москву. Ему не удалось договориться о поставках наиболее важных вооружений, которые нам были нужны. Теперь цена, названная Советским Союзом, составляла 5,6 миллионов рублей за каждый самолет Ту-22 и 250 000 рублей за танк Т-62, примерно 8,4 миллиона и 375 000 долларов США соответственно. И Советы требуют, чтобы мы также платили в твердой валюте за боеприпасы.

Покидая заседание, я старался понять, чего добивался Садек. Часто слухи в Египте совсем не то, чем они кажутся. Часто их фабрикуют и распространяют сами власти ради кого-то или какой-то цели. Я подозревал, что «слухи», о которых говорил генерал Садек именно такого сорта. Было хорошо известно, что новый премьер-министр д-р Азиз Сидки выступает за тесное сотрудничество с Советским Союзом. Поэтому Садек выбрал премьер-министра целью свих нападок. Я пришел к выводу, что Садек сам распускает эти слухи, чтобы подчеркнуть свои антисоветские убеждения, и теперь ищет новых сторонников из-за плохих новостей об условиях продажи советского оружия.

19 марта: утренняя встреча Садека и генерала Окунева. Удивительные новости. Накануне Окунев и советский посол Виноградов встречались с президентом. Окунев передал слова Садата:

«Он лично поручил премьер-министру Азизу Сидки сообщить в Москву, что Египет готов платить за оружие твердой валютой». Поэтому русские и требовали этого от Хасана.

— Египет готов платить полностью в твердой валюте за самолеты МиГ-21 и М-500 (МиГ-25) (если Советы согласятся их продать нам), но не за Ту-22;

— вместо Ту-22 Египет получит самолеты «Лайтнинг» для подкрепления: две эскадрильи из Саудовской Аравии и одну из Кувейта;

— мы очень нуждаемся в танках Т-62, но у нас нет средств для их приобретения. Возможно, за них заплатит Ливия, но тут еще не все ясно;

— Египет оплатит боеприпасы твердой валютой;

— Египет решил заменить советские расчеты ЗРК. Но в качестве дружественного жеста мы заменим персонал только 12 батальонов, а не 18, как указал Садек в письме к Гречко.

Пораженный этими новостями, Садек только мог сказать, что ему об этом ничего не известно и он должен проконсультироваться с президентом. После ухода Окунева Садек позвонил Садату. Я оставался с ним. Президент подтвердил слова Окунева, добавив, что, когда он соглашался на оплату боеприпасов, он имел в виду расширение собственных производственных мощностей Египта, а не сами боеприпасы.

Примерно в 10:30 Садек положил трубку. Почти сразу же он уехал в аэропорт, отправляясь в плановую поездку в Саудовскую Аравию. Я занялся самым срочным делом: заменой советского персонала 12 батальонов ПВО на египтян. Неожиданно мне позвонил президент. Он приказал мне немедленно явиться к нему вместе с заместителем министра обороны генералом Хасаном.

В 12:30 мы прибыли в резиденцию в Гизе. Там уже был советник президента по вопросам национальной безопасности Хафез Исмаил. По просьбе президента Хасан пустился в подробный рассказ о трудных переговорах в Москве. Президент слушал его без комментариев. Затем он сказал: «Меня информировали, что в вооруженных силах идет широкое обсуждение, организованная дискуссия об отношениях с Советским Союзом. Офицеры говорят солдатам, что Советский Союз настаивает на оплате оружия в твердой валюте; что есть тайное соглашение с Советским Союзом о предоставлении ему военно-морских баз; и что Управление разведки хочет знать мнение офицеров и солдат по обоим вопросам». Он сказал, что об этом ему поведал офицер полиции (он имел в виду сотрудника Управления тайных расследований) и позвал его из приемной, чтобы тот повторил свой рассказ. Офицер сказал, что он узнал об этом «от одного друга» в воинской части.

Президент сказал, что все должны понимать следующее: наша дружба с Советским Союзом обусловлена стратегической необходимостью. Нам необходимо ее поддерживать. Это наш единственный козырь, который мы вскоре разыграем. Что касается баз, мы предоставляем в распоряжение Советов некоторые объекты, но базы — никогда. Наконец, сведения, сообщаемые Верховному совету Вооруженных сил не должны ни в коем случае передаваться или обсуждаться на более низком уровне.

После этого генерала Хасан покинул кабинет. Я остался, чтобы поговорить о других делах. Вопрос о том, как мы сможем получить нужные нам вооружения, остался нерешенным.

 

Сказ о двух союзниках

23 марта: с уведомлением за очень короткий срок в Каир прибыла делегация Ирака во главе с вице-президентом Саддамом Хусейном. Решение о приезде, в особенности такой важной фигуры, было знаменательным. За кулисами иракской политики сильной фигурой был именно Саддам Хусейн. Мы спешно собрались, чтобы определить нашу позицию по тем вопросам, которые могли быть поставлены. Присутствовали: вице-президент Махмуд Фавзи, советник по вопросам национальной безопасности Хафез Исмаил, министр внутренних дел Мамдух Салем, министр иностранных дел Мурад Галеб, я, замминистра иностранных дел и посол Египта в Ираке.

Учитывая соперничество Ирака и Сирии, никто из нас не хотел допустить ухудшения отношений с Сирией, которая уже делила с нами бремя ведения войны. Думаю, что посол, естественно, стремился к продвижению сотрудничества и примирению, а большинство остальных подозрительно относились к намерениям Ирака. «Чтобы они ни говорили, я не верю, что они стремятся к единству, — заметил один из присутствующих. — Я также не думаю, что они пошлют войска для участия в войне. У них на уме какие-то партийные маневры».

Я настаивал, чтобы мы попытались. Для меня Ирак означал 250 боевых самолетов, четыре пехотные дивизии и две бронетанковые дивизии. «Если нам удастся заручиться гарантиями в отношении хотя бы части этих войск, они добавят новое измерение нашим вооруженным силам», — сказал я.

Ирак, возможно, захочет знать, кто будет командовать войсками, которые он может послать на сирийский фронт. Также они могут сказать, что пошлют войска после начала войны. Мы должны возражать, что в этом случае они не прибудут вовремя, чтобы быть полезными. Наконец, Ирак может указать на слабость ПВО Сирии: не случится ли так, что военно-воздушные силы Ирака будут уничтожены в результате внезапного нападения, если их отправить на фронт до начала боевых действий? Но из моих переговоров с Сирией я знал, что Сирия готова позволить Ираку создать на территории страны любые авиабазы и установить любое оборудование, которое им нужно для защиты своих частей.

Один раунд переговоров следовал за другим. Нашей делегации было поручено сосредоточиться на вопросе о том, какую помощь Ирак может оказать в войне, и не допускать ничего, что могло бы обидеть Сирию. Иракцы настаивали, что их разногласия с Сирией вполне преодолимы. Единственным положительным результатом было приглашение Саддама Хусейна мне посетить Ирак, как я посетил другие страны, чтобы ознакомиться с его войсками.

Забегая вперед, я могу сказать, что в конце концов поехал в Ирак в конце мая. Это был первый официальный визит высокопоставленного представителя Египта за много лет. (Садат с неохотой разрешил мою поездку. Его мнение об Ираке и президенте Ахмеде Хасане аль-Бакре было не лучше его мнения о короле Хасане, Бумидьене или короле Хусейне). С 26 мая по 2 июня я объехал страну от курдских поселений на севере до Шатт-эль-Араб на юге, места пограничного конфликта с Ираном. Я увидел все важнейшие военные объекты и встретился с тысячами египетских учителей, ученых и специалистов в Багдаде.

В наших переговорах президент Бакр и другие старались внушить мне, что у Ирака две основные проблемы: курды и конфликт с Ираном. Его войска должны быть сосредоточены в этих местах. Кроме того, Ирак представляет собой восточный фланг арабского мира. Необходимо держать войска на востоке тоже. Но при этом иракцы обещали, когда начнется война, отправить значительную часть их войск на фронт. Кроме того, они немедленно займутся ремонтом и переделкой своих самолетов Хокер Хантер, чтобы отправить их на египетский, а не сирийский фронт.

Откровенно говоря, вернувшись в Каир, я думал, что мне нечего представить в результате моей поездки, кроме условных обещаний, типа: «Обстановка на курдских территориях и на границе с Ираном должна быть спокойной». Через несколько дней меня ждал приятный сюрприз. В Каир приехал замминистра обороны генерал Аднан Абдель Джелиль из Генштаба Ирака. Саддам Хусейн собирался во Францию в середине июня и хотел знать, какая техника нам нужна, чтобы Ирак мог закупить ее для нас.

Итак, мы восстановили отношения с Ираком, хоть они и были окрашены осторожностью. Мы предложили выделить в наших штабных колледжах и учебных центрах места для иракских офицеров и рядовых. А Ирак щедро предоставил нам в лондонском банке 7 миллионов фунтов стерлингов для срочных военных закупок на Западе. Обещанная эскадрилья «Хокер Хантеров» начала прибывать в Египет в марте 1973 года.

* * *

У Египта всегда были загадочные отношения с Саудовской Аравией. Даже как начальник Генерального штаба я в них не участвовал, оставаясь сторонним и часто озадаченным наблюдателем. Все контакты поддерживались министрами обороны, но также, в какой-то неизвестной степени, самим президентом или его личным посланником и эмиссаром, д-ром Ашрафом Марваном. Контакты были весьма частыми. Думаю, за время моего пребывания на посту начальника Генштаба, они совершили более 30 поездок в страну. Мне неизвестно, что происходило во время этих визитов.

Странный характер этих отношений хорошо виден на примере случая с самолетами «Лайтнинг». На заседании Совета коллективной обороны арабских государств в ноябре 1971 года было решено, что мы мобилизуем две эскадрильи истребителей-бомбардировщиков «Лайтнинг» в Саудовской Аравии и странах Персидского залива. Когда я вернулся в Каир, мне было сказано, что этим займется Садек. Через несколько недель он сообщил мне, что саудовцы не согласны отправить летчиков вместе с самолетами. Египту придется предоставить своих летчиков. Мне было приказано отправить египетских летчиков в Саудовскую Аравию на обучение, чтобы они могли доставить самолеты в Египет. (Теперь, в марте, выяснилось, что Садат сказал об этом Советам.)

Это было неразумно. Нам не хватало квалифицированных летчиков, а не самолетов. При том, что 100 советских летчиков уже летали на наших самолетах, как могли мы выделить 10–15 своих пилотов для отправки в Саудовскую Аравию? (А утверждение Садата, что «Лайтнинги» могут заменить Ту-22, было такой же чепухой.) Но решение было принято, и 2 мая 1972 года первая группа из семи летчиков отправилась в Саудовскую Аравию.

Это оказалось пустой тратой времени. Возникло такое множество проблем с обслуживанием самолетов и стандартами обучения, что, потеряв почти год, наши летчики вернулись в Египет. Самолеты так никогда и не поступили.

Однако это никак не отразилось на отношениях с Саудовской Аравией. Чтобы закончить с этим вопросом: в июле 1973 года мне позвонил Марван. Саудовская Аравия собиралась подписать контракт от нашего имени на покупку вертолетов Си Кинг и 32 самолетов «Мираж». Марван сказал, что сумма, выделенная на закупку боеприпасов для бортовых пулеметов, слишком велика — 35 миллионов долларов США — и ее надо сократить. Когда я переговорил с генералом Хосни Мубараком, новым командующим ВВС, он сказал, что не запрашивал боеприпасов. Мы просто посмотрели друг на друга.

В той же беседе было еще два сюрприза. Марван сказал, что король Фейсал решил подарить Садату вертолет. Он просит послать летчиков для доставки его в Египте. Когда я упомянул это Мубараку, он сказал, что уже послал людей осмотреть его. Это был вертолет Огуста Белл L-13, одномоторный и со скольжением при посадке. Мубарак полагал, что президент Садат должен от него отказаться, как от неподобающе скромного.

Последний сюрприз: «Отныне, — сказал Марван, — все контакты между Египтом и Саудовской Аравией будут осуществляться непосредственно между президентом Садатом и королем Фейсалом, а не между министрами обороны».

«Зачем вы мне об этом говорите? — спросил я. — Разве вы не должны сказать об этом министру?»

«Конечно, — ответил Марван. — Я так и сделаю, когда он вернется из поездки, тебе я говорю для сведения».

Что происходило? Я так и не узнал. Но я знаю, что мы не получили ни вертолетов «Си Кинг», ни «Миражей», о которых говорил Марван.

 

Столкновение с Садеком

20 апреля: самое серьезное мое столкновение с Садеком. Не ожидал, что причиной станут не отношения с Советами и не принципы управления войсками. Вопрос касался законности действий.

После того, как Совет коллективной обороны арабских государств единогласно проголосовал за мой план закупки двух судов для составления морских карт наших прибрежных вод, я, как заместитель Генерального секретаря этой организации, должен был выполнить это решение. Я решил послать генерала Абдель Рауфа в Британию для совершения сделки. Рауф был египетским военным, временно откомандированным из его полка для работы в Лиге арабских государств в качестве начальника штаба Объединенного командования арабскими силами. В его задачу входило повышение роли этого органа. Рауф отправился в Лондон и в аэропорту Каира по прямому указанию Садека был арестован агентами Управления разведки. С ним обошлись, как с пытающимся сбежать уголовником, и отобрали его паспорт. Это было вопиющим нарушением того правила, что сотрудники Лиги арабских государств, выполняющие поручения Лиги, пользовались дипломатической неприкосновенностью. К тому же Садек сам голосовал за решение, которое должен быть выполнить Рауф. Его задержание было намеренным вызовом со стороны Садека моей свободе действий, как заместителя Генерального секретаря Лиги.

Я узнал об этом, когда вернулся в свой кабинет с полевого учения в 17.30. В 20.00 я уже был в кабинете Садека. Это был самый тяжелый разговор между двумя старыми друзьями, не говоря уже о том, что один был министром обороны, а другой — начальником Генштаба. Для меня это была последняя капля.

Я сказал, что нам надо поговорить с президентом. Это не может так продолжаться.

«Хорошая мысль, — прокричал Садек, разъяренный, как и я, — в субботу мы вместе поедем к президенту и попросим его выбрать, который из нас останется в вооруженных силах».

На следующий день, в пятницу (выходной в арабских странах) Садек, все еще не имея на то полномочий, уволил Рауфа с его поста в Объединенном командовании арабскими силами и отправил телеграмму в Лондон, отзывая средства, депонированные для оплаты контракта.

23 апреля, 11.30: Садек и я предстали перед президентом в его резиденции в Гизе. Я рассказал все, включая инцидент с Рауфом и попытки Садека не допустить меня в Управление разведки и Управление кадров. «Г-н президент, — сказал я, — в таком положении, когда эти два управления находятся исключительно под контролем генерала Садека, я не могу отвечать за безопасность в вооруженных силах» — вежливое выражение, означающее возможность переворота. Подробно изложив суть нашего спора по поводу использования танков Т-62, я высказал свою точку зрения. Для меня было не важно, что мы в чем-то не согласны. Меня беспокоило то, что Садек явно верил, что на мои взгляды влияют Советы, с которыми я их согласую.

Слушая ответ Садека со всей возможной объективностью, я решил, что он неубедителен. Что касается Рауфа, он от прямого ответа уклонился: ставил под вопрос способ оплаты, говорил, что разведка много знает о Рауфе, что он приказал провести расследование и обещал представить результаты президенту через несколько дней. Что касается Управления разведки, он согласился, что меня надо обо всем ставить в известность, но отстаивал свое право делать то, что считает нужным, не советуясь со мной. По вопросу о карьерном росте офицеров он сказал, что имеет право утверждать решение комитета и что вообще он вмешивался в эти дела только раз или два.

Я прервал его: «Это вопрос принципиальный. Чтобы изменить решение комитета в составе 15 генералов, у тебя должна быть более веская причина, чем личное мнение. Будущее любого офицера не должно зависеть от одного человека».

«Видите, г-н президент, — сказал Садек, — он пытается ущемить мои права».

Когда разговор зашел о танках Т-62, мои подозрения подтвердились. Садек высказался в том смысле, что я всегда против него и на стороне русских.

Как всегда, президент ничего не решил. «Мохаммед, — сказал он Садеку, — ты должен сообщать Сааду обо всем, что происходит в Управлении разведки и Управлении кадров. Он делит с тобой ответственность».

Но когда он обратился ко мне, было ясно, что слова Садека оказали на него влияние. «Послушай, Саад, тебе надо быть осторожнее, — сказал Садат. — Русские тебя обманут. Теперь все против них, и зная это, они попытаются использовать тебя. Ты окажешься в проигрыше».

«Г-н президент, — повторил я, — если я согласен с русскими по отдельным вопросам, это не следует воспринимать как то, что я нахожусь с ними в сговоре против кого-либо. Я всегда говорю то, что считаю правильным для моей страны, неважно, на чьей стороне я оказываюсь».

«Знаю, знаю, — отвечал президент. — Я знаю, что ты патриот и никогда ничего не предпримешь против своей страны. Но я боюсь, что тебя могут обмануть и увести в сторону».

Итак, после трехчасовой беседы никакого решения принято не было. Несколько недель все шло гладко, затем ситуация ухудшилась. Тем временем расследование по делу Рауфа, которое Садек обещал президенту провести, шло в направлении поиска доказательств финансового скандала, в чем преемник Рауфа, назначенный Садеком, усердно оказывал помощь. В конце концов, Рауфа смогли обвинить только в том, что он звонил дочери в США по служебному телефону, купил авторучку на казенные деньги и тому подобных мелочах.

Я не склонен прощать прегрешения. Я не одобряю любые финансовые нарушения. Но я не мог не сравнивать «преступления» Рауфа с теми вольностями, которые позволяли себе члены нашего руководства. Что такое один телефонный звонок по сравнению с постоянно действующей линией связи с Европой? Что такое авторучка по сравнению с использованием государственного самолета для личных поездок в Париж, Рим или Лондон? Почему обычные суточные при поездках в Европу составляют 10 фунтов стерлингов, но у некоторых лиц есть открытые счета более чем на 200 фунтов в день? Когда придет время, я расскажу о еще более серьезных проявлениях коррупции. Мое мнение таково, что, как показал инцидент с Рауфом, сегодня в Египте власть дает человеку право на все, что угодно, и позволяет уничтожать противников на основе пустяковых, иногда сфабрикованных обвинений.

* * *

27 апреля — 10 мая: президент опять уехал в Москву, второй раз менее чем за три месяца и на самый долгий срок. Знаменательно, что Садек с ним не поехал. Что бы президент ни говорил мне наедине, на людях он оставался другом и защитником советского присутствия в Египте, а Садек был врагом № 1 Советов. По иронии судьбы, пока президент был в Москве, Садеку и мне в Каире пришлось разбираться с двумя инцидентами, которые действительно обострили отношения с русскими.

Первый случился, когда советская миссия уведомила нас, что средиземноморский флот проводит маневры и хотел бы 8 мая произвести высадку войск в районе Мерса Матрух и вывести их на следующий день. По очевидным причинам министр обороны немедленно в этой просьбе отказал.

Следующий инцидент был более пустячным, но он оставил неприятный осадок.

8 мая, 17.00: Когда прибыл главный советский советник Окунев, я находился в штабе Центрального округа, наблюдая за проходящими учениями. Окунев пожаловался, что в каирском аэропорту таможенники не дружески относятся к персоналу, возвращающемуся в Советский Союз. Некоторые военнослужащие, сказал Окунев, везут с собой кольцо или браслет для жены или любимой, но такие мелочи не должны считаться контрабандой. Я позвонил директору Управления разведки. Он сказал мне, что все серьезнее, чем кажется. Замечено, что советские военнослужащие уже несколько недель скупают золото в больших количествах.

Неохотно уехав с учений, вместе с Окуневым я вернулся в Генштаб, чтобы спустить все на тормозах и уладить дело. Не прошло и полчаса, как прибыл Садек, а за ним генерал Хасан Герейтли, статс-секретарь Министерства обороны.

Садек пытался одновременно объяснять Окуневу, что он не властен над таможней, и шептать мне и Герейтли, что по его сведениям русские хотят вывезти около 100 кг золота. Он предложил Окуневу, чтобы его люди заполнили таможенные декларации, передали все золото таможне и уехали, а Окунев, как ответственное лицо, должен заверить их, что они вернутся, если того потребует суд. Когда все утихнет, Садек пообещал уладить этот вопрос. Окунев повторил, что его людям нечего декларировать, и, если им придется отдать украшения, купленные как сувениры, за год или более службы в Египте, они будут горько разочарованы.

Спор продолжался без результата, пока Садеку кто-то не позвонил. Он стал более сговорчивым. То же лицо позвонило ему еще раз. Отношение Садека полностью изменилось. Теперь меня отправили в аэропорт, чтобы решить эту проблему. Я не хотел участвовать в этом неприятном мелком инциденте, поэтому вместо меня поехал Герейтли. Садек так и не сказал, кто ему звонил, а я не спрашивал. Но он называл звонившего «Мохаммед», из чего я заключил, что это был советник президента по вопросам национальной безопасности, Мохаммед Хафез Исмаил.

Этим же вечером мы были приглашены в советское посольство на прием по случаю Дня победы. Но, когда я покинул Садека и Окунева около 19.00, у меня не было никакого желания туда идти. Велев моему секретарю принести мои извинения, я вернулся на учения.

На следующий день я узнал, что советским служащим, конечно, разрешили вывезти все, что у них было. Мне передали список. У 71 советского служащего было: 75 колец, 45 колец-печаток, 41 пара серег, 26 ожерелий, семь браслетов и три броши. Общий вес золота составлял менее полутора килограммов, чуть больше 25 граммов на человека. Вот чего стоили сведения Управления разведки о «больших количествах золота» и слова Садека о «100 килограммах». Со всех точек зрения этот случай оставил неприятный осадок.

14 мая: в Каир прибыл маршал Гречко. В 19.00 президент принял Гречко и советского посла Виноградова. На встрече не присутствовали ни Садек, ни министр иностранных дел д-р Мурад Галеб.

Планировалось, что встреча продлится один час. Затем Гречко собирался нанести визит вежливости Садеку в его доме в Замалеке, прежде чем отправиться на обед в его честь в Офицерском клубе неподалеку. Но Гречко пробыл с президентом до 23:00, и когда он наконец приехал к Садеку, то весело сказал ему: «У меня ничего не осталось. Президент опустошил мои карманы».

«Что ж, — сказал Садек, — надеюсь, он нашел в них все, что нам нужно».

За обедом договорились, что на следующий день генерал Хасан, как обычно, подпишет новые контракты на поставки оружия. Но, когда, улучив момент наедине с Садеком, я спросил его, что будет в контракте, он поклялся, что ничего не знает.

15 мая: Я приехал к Садеку. Пришел Хасан, чтобы сообщить нам, что предлагают Советы:

— 16 самолетов Су-17, с поставкой четырех в следующем месяце и остальных до конца года;

— 8 батальонов ЗРК-3 «Печора»;

— 200 танков Т-62, с поставкой половины количества в 1972 году и остальных в 1973;

— бригаду ЗРК «КВАДРАТ», с поставкой в 1973 году;

— запчасти и разное оборудование.

Я спросил Хасана о цене и условиях поставки танков Т-62. Он не знал. После его ухода я сказал Садеку: «Ты должен выяснить у президента условия Советов и сообщить их Хасану». Садек позвонил президенту. То, что он услышал, так его поразило, что он, жестом пригласив меня слушать, начал повторять слова президента: «Не обсуждать цены… Не обсуждать даты поставки… Мы договорились о поставке 60 танков немедленно, то есть в июне; еще 60 прибудут до конца 1972 года; остальные 80 в течение 1973 года… а бригада средств КВАДРАТ прибудет в 1972 году». Положив трубку, Садек беспомощно посмотрел на меня. «Ты слышал наш разговор, — сказал он. Перед Аллахом и историей ты мой единственный свидетель. Я должен подписать договор, не обсуждая цены и сроки поставки. По крайней мере, я постараюсь надавить на них, чтобы получить все до конца года. Но, если они не согласятся, — он пожал плечами, — я все равно подпишу».

«Можешь на меня рассчитывать, — сказал я. — Я скажу правду». (Я записал наш разговор в моем карманном дневнике, как только покинул кабинет Садека).

Позже я узнал, что Советы сняли свое требование полной оплаты в твердой валюте. Оплата должна была производиться по-старому. Но я до сих пор не знаю точно, что произошло между Садатом и советскими руководителями. Однако я рассудил, что Советский Союз согласился на поставки только ради сохранения своих позиций перед встречей на высшем уровне Никсон-Брежнев, назначенной на 20 мая в Москве. Я уверен, что в ответ Садат сказал русским, что больше всего египетско-советским отношениям мешает генерал Садек, и пообещал уволить его в первый удобный момент.

* * *

В этот день наше руководство еще раз показало, как оно действует. Чтобы отметить заключение сделки, на одной из наших авиабаз прошли показательные полеты МиГ-25 и Су-17, после которых Садат вручил маршалу Гречко наш орден Звезда Почета, а маршалу Кутахову, командующему ВВС Советского Союза, сопровождающему Гречко, орден Военная звезда. Затем вышло коммюнике, в котором утверждалось, что в Египте есть самолеты, способные летать на высоте 10 км со скоростью более 3 000 км в час, и что теперь у нас есть истребители-бомбардировщики дальнего действия.

Все это не соответствовало действительности. МиГ-25 обладали такими техническими характеристиками; и четыре таких самолета базировались в Египте. Но Советы никогда не предлагали продать их нам и не намекали, что могут это сделать. Когда бы мы ни поднимали этот вопрос, они неизменно отвечали: «Не беспокойтесь, самолеты уже здесь и используются в наших общих целях». (МиГ-25 — более совершенные самолеты, чем любые машины на вооружении Израиля и США. Поэтому я думаю, что Советы считали их продажу Египту рискованной в плане безопасности, и что она может привести к наращиванию гонки вооружений в регионе). Что же до восхваляемых «истребителей-бомбардировщиков дальнего действия», я спросил о них нашего нового командующего ВВС генерала Хосни Мубарака. Су-17 должны были заменить Ту-22, о которых договорились в феврале. Ту-22 были слишком дороги, а изучив их технические характеристики, мы утратили к ним интерес. Но, по мнению Мубарака, Су-17 мало чем превосходили имеющиеся у нас Су-7. Эскадрилья Су-17 никак не могла существенно изменить боеспособность наших ВВС. В любом случае они не войдут в строй до конца 1972 года.

Читая коммюнике, я не пытался понять, кого мы хотим обмануть. Уж конечно не американцев и не израильтян. Благодаря своим совершенным средствам наблюдения США скоро узнают, что у нас есть. И если захотят, используют это коммюнике как предлог для поставки Израилю еще более совершенного оружия, оставив Египет вновь далеко позади. Единственные, кого мы могли обмануть, были египтяне и их арабские товарищи. А пользу из этого извлекли Советы, которым эта ложь добавляла престижа.

16 мая: однако польза для Советов оказалась более ощутимой. Чтобы довершить обман, два МиГ-25 отправились с разведывательным заданием вдоль Синая от Порт-Фуада на севере до Рас Насрани на южной оконечности полуострова. Они вылетели в 10:00 часов и завершили полет в 10.35. Два Фантома противника поднялись на перехват с базы в Мелесе в центре Синая, и еще два с авиабазы Рас Насрани на юге. Но американские ракеты класса «воздух-воздух» «Спэрроу», которые они выпустили, не имели шансов догнать МиГ и. Одна ракета, выпущенная с базы в Мелесе, упала на землю к западу от канала, и ее подобрали наши войска. Мы включили отчет об этом в наш ежедневный доклад президенту о состоянии вооруженных сил от 17 мая. Тот приказал отдать ее Советам, которые были в восторге.

 

Высылка русских

6 июня: совещание в узком кругу Верховного совета Вооруженных сил, созванное президентом в его резиденции в Барраже. Садек, я, Хасан (замминистра), Мохаммаед Али Фахми (ПВО), Махмуд Фахми (ВМС), Массири (начальник штаба ВВС, заменяющий Мубарака), Мехрез (Управление разведки), Гамасси (начальник оперативного управления), Хабир (командующий Центральным округом), Гохар (замминистра по организационным вопросам), Герейтли (секретарь Минобороны).

Садек просит Гамасси прочитать доклад, подготовленный генералом Ахмедом Исмаилом Али, директором Национальной службы разведки, и представленный президенту. Выводы этого доклада сводились к тому, что преимущество противника, особенно в воздухе, было таким, что египетские Вооруженные силы не в состоянии провести успешную наступательную операцию. Затем выступил президент: «Мы должны отличать политиков от военных. Вы, как военные, должны сосредоточить свои усилия на подготовке войск к предстоящей битве. Я знаю, и генерал Садек со мной согласен, что мы не можем начать войну, если у нас не будет возможности воспрепятствовать израильским налетам на наши внутренние районы [то есть если у нас не будет ВВС, способных нанести ответные удары по Израилю]. Наша проблема в том, что мы будем делать, если по политическим причинам нам придется начать войну до того, как у нас появится возможность такого сдерживания противника?»

Следующим выступил я: — «Нельзя отрицать факты, содержащиеся в докладе. Учитывая его предпосылки, выводы неоспоримы. Что касается меня, я сомневаюсь в предпосылках. Если мы будем брать за основу наших планов наличие необходимых военно-воздушных сил, нам придется откладывать войну на годы и годы. Невозможно даже предсказать срок. На самом деле я считаю, что разрыв между нашими ВВС и ВВС противника будет скорее увеличиваться, а не уменьшаться, что бы мы ни делали сейчас. Стратегия американцев состоит в том, чтобы поддерживать превосходство Израиля в воздухе над всеми арабскими фронтовыми государствами вместе взятыми. У нас же проблемы с получением необходимых самолетов из Советского Союза. Даже если нам их поставят, противник просто получит еще более совершенную технику от США. Так оно и пойдет. Кроме того, противник имеет возможность осваивать новые самолеты быстрее, чем мы. Таким образом, он всегда сможет, по крайней мере, сохранить существующий разрыв и, возможно, увеличить его.

У нас нет другого выбора, как готовиться к войне в условиях превосходства противника в воздухе. Мы можем это сделать, противопоставив их превосходству в воздухе наши ЗРК».

Мессири (ВВС): — «Я полностью согласен с генералом Шазли».

Президент (с шутливой яростью): — «Мессири, клянусь Аллахом, если на этот раз ВВС не справятся со своей задачей, я лично повешу тебя на одном из деревьев в этом саду». (См. Приложение «Комментарии к совещаниям у Садата»).

8-13 июня: генерал Садек в Москве.

20 июня: Садек созвал небольшое совещание с участием меня, командующих ВВС, ПВО, ВМС, Второй и Третьей полевых армий и директора Управления разведки.

Перед выступлением Садека директор Управления разведки рассказал о репортаже советского журналиста, который во время посещения наших полевых частей задавал провокационные вопросы: «У Израиля есть современное оружие. Когда мы поставляем вам оружие такого же класса, вы узнаете, что у Израиля появляется еще более современное оружие, и тогда обращаетесь к нам с новыми просьбами. Разрыв между вами и Израилем не исчезнет. Он может даже увеличиться. Означает ли это, что вы никогда не начнете войну? Почему народ Вьетнама может сражаться таким же оружием против самих американцев?»

Садек бросил на меня взгляд. «Об этом говорит генерал Саад эль-Шазли» — было все, что он сказал. (После совещания ко мне подошли генералы Саад Мамун и Абдель Мунейм Васел, командующие Второй и Третьей армиями, и спросили, что Садек имел в виду. Я рассказал им о совещании 6 июня).

Докладывая о своей поездке в Советский Союз, Садек сказал, что, по словам Гречко, Египет должен готовить свои вооруженные силы, гражданское население и страну в целом к длительной войне. И Египту будут поставлены вооружения для победы. Затем высказался Брежнев:

ПЕРВОЕ: в Египте неспокойное внутреннее положение. Одни смотрят на восток, другие — на запад.

ВТОРОЕ: положение на Ближнем востоке сложное. Израиль предлагает решения, которые неприемлемы для наших стран.

ТРЕТЬЕ: Советский Союз считает, что то, что отнято силой, можно вернуть только силой. СССР будет помогать Египту.

ЧЕТВЕРТОЕ: наши две страны должны вместе действовать в рамках резолюции 242 ООН.

ПЯТОЕ: чтобы вернуть себе захваченную противником территорию, сначала надо создать силы обороны. Затем надо создавать силы наступления. Но до этого необходимо четко представлять себе, какие силы будут фактически участвовать в войне.

ШЕСТОЕ: присутствие советских советников в Египте является международной необходимостью.

СЕДЬМОЕ: Советский Союз никогда не подпишет какое-либо соглашение с США в ущерб Египту.

ВОСЬМОЕ: Освобождение территории Египта является делом самого Египта. Также Египет обязан помочь своим братьям в Сирии.

У Садека сложилось неважное впечатление от поездки в Москву. Политика СССР не изменилась. С другой стороны, Москва хотела, чтобы до президентских выборов в США в ноябре международная обстановка оставалась спокойной. Если Никсона выберут на второй срок, как того ожидала Москва, напряжение спадет, и Советский Союз будет потихоньку поставлять нам оружие в надежде достичь мирного урегулирования совместными усилиями с Вашингтоном. Пока что они озабочены внутренней обстановкой в Египте и безопасностью своего положения. Они просят египетское руководство удалить всех, кого можно считать антисоветчиками.

9 июля: посольство Саудовской Аравии. Обед в часть министра обороны принца Султана. Также присутствовали Садек и Хасан. В разгар веселья Садек отвел нас обоих в угол. «Президент решил выслать русских», — сказал он.

«Он позвонил мне в прошлую пятницу [7 июля] и сказал: — „Какие у тебя планы на сегодня?“ „Никаких, господин президент, — ответил я, — кроме посещения мечети для молитвы днем и обеда сегодня вечером“. „Почему бы тебе не приехать ко мне в Барраж? — сказал он. — Ты сможешь помолиться и здесь“. „Хорошо, господин президент, я немедленно выезжаю“, — ответил я. Когда я приехал, он сказал мне, что решил выслать русских советников и военных из Египта и что он объявит об этом решении через несколько дней, но сначала хотел проинформировать меня, чтобы я мог принять необходимые меры предосторожности. Он велел никому об этом не говорить. Последние 48 часов я спорил сам с собой. Сегодня я решил рассказать вам двоим, поскольку я понял, что другие присутствующие здесь об этом, вероятно, знают».

Я был поражен: «Но ты должен понимать, насколько опасно такое решение, — сказал я. — „Все мы это понимаем. Нет сомнений, что это повлияет на наши боевые возможности. Советские военные части играют важную роль в нашей противовоздушной обороне и электронной войне“».

Вдруг я понял, что даже Садек, главный противник Советов в Египте, не радовался этому решению. «Знаю, — сказал он. — Я пытался убедить президента не делать этого. Но не смог. Он просто сказал: „Мое решение окончательно. Я позвал тебя, чтобы сообщить о нем, а не для обсуждения“. Садек был озадачен: — „Я всегда говорил, что мы должны оказывать на них давление, чтобы получить, что нам нужно. Но я никогда не думал, что мы зайдем так далеко“». Хасан был также удивлен.

Я задумался об одном из замечаний Брежнева, которые Садек изложил нам в прошлом месяце: «Присутствие советских советников в Египте является международной необходимостью». По моему опыту, Советы ничего не говорят и не делают без причины. Я пришел к выводу, что советская разведка пронюхала о назревавшем решении. Другая загадка для меня была: почему сейчас? Было ли это импульсивным ответом на какое-то изменение советской позиции? Если да, то на какое именно? Или же он принял принципиальное решение уже давно и просто ждал подходящего момента для его осуществления? Если так, кто в Египте и за его пределами знал о решении президента? (В своих мемуарах Садат объясняет свое решение необходимостью незамедлительного ответа на резкий демарш СССР. Но в свете всего, что случилось за прошедшие семь лет, я уверен, что это решение было рассчитанным и согласованным с другими лицами, чью роль Садат все еще тщательно скрывает).

16 июля: решение Садата объявлено в войсках. Оно должно вступить в силу на следующий день.

17 июля: собрались Садек, Окунев и я. Тема: возвращение на родину советского персонала. В Египте находились четыре категории военнослужащих, некоторые из которых были более важны, чем другие. Прежде всего, у нас было 870 советских «советников». Они в буквальном смысле консультировали нас по вопросам тактики, обучения и административным вопросам. Их отъезд большого значения не имел. Во-вторых, у нас было более 100 «экспертов» — технических специалистов, которые обучали наших людей пользоваться новым оружием и техникой, от танков Т-62 до новых приборов ночного видения. Их отъезд до того, как будет закончено обучение, поставит нас в очень трудное положение. Наконец, у нас были «дружественные войска» — две группы войск. Одна включала советские части, обслуживающие вооружения и технику, уже купленные Египтом и находящиеся в нашей собственности. Эти войска включали две бригады истребителей и все еще существенную часть системы ПВО. Другая группа военнослужащих обслуживала технику, которая все еще принадлежала Советскому Союзу: другими словами, советские воинские части по личному составу и вооружениям. Часть этих вооружений мы в тот момент покупали: например, бригаду средств «КВАДРАТ» (ЗРК-6). Но в других частях была техника, которую Советы всегда отказывались нам продать: четыре МиГ-25, средства РЭБ и электронной разведки и создания помех.

Стараясь придерживаться жестких указаний президента, и в то же время пытаясь минимизировать ущерб для наших боевых возможностей, Садек и я предложили Окуневу рассматривать каждую категорию отдельно. Контракты с советниками и экспертами будут расторгнуты немедленно. Дружественные войсковые части, обслуживающие технику, приобретенную Египтом, должны передать ее нашим людям в течение недели. Но те части, где есть советская техника, которую мы не можем ни заменить на другую, ни найти персонал для работы с ней, должны оставаться в Египте, при условии, что теперь они будут находиться под контролем египетского командования.

Весь советский персонал, чей отъезд, согласованный с нами, откладывался до 1 августа, тем не менее, должен был немедленно прекратить работу в Египте.

Это была отчаянная попытка. Окунев был согласен сотрудничать с нами. Он принял все условия, кроме самого важного — что останутся те, кого мы не можем заменить. Он сказал, что у него приказ вывезти всех. Но он обещал передать нашу просьбу и последующий ответ. (Никого не удивило, что ответ был отрицательным).

Оставляя в стороне политику, надо сказать, что организация отъезда русских была утомительным делом. В Египте было почти 8 000 советских военнослужащих, включая советников, экспертов, личный состав полевых частей и их семьи. Общее число служащих советских частей (обслуживающих египетскую и советскую технику) составляло 6 014 человек, включая персонал ВВС, ПВО и частей РЭБ. Мы предложили помощь транспортными средствами, но Окунев сказал, что у него строгий приказ выполнить задачу только собственными средствами.

В течение следующих двух недель на меня сыпались проблемы в виде рапортов и телефонных звонков. Звонили из каждого вида войск, сообщая о новых проблемах или прося указаний. «Русские демонтируют РЛС на авиабазах в Бени-Суэйфе и Бейр Арида. Что делать?». «Русские забирают тонны запчастей из подразделений, в которых передают нам технику. Что делать?». Тем временем звонил Окунев, чтобы сообщить, что пока русские паковали оборудование авиачасти вблизи Асуана, «исчезли» одни из их самых современных ракет класса «воздух-воздух», которых не было у египетских ВВС.

Всем, кто звонил, я внушал одно-единственное правило: русские имеют право забрать все, что является собственностью Советов. У нас остается только то, что оговорено в контрактах с ними. Когда я вспоминаю, что за весь этот ужасный период времени не произошло ни одного серьезного инцидента, меня охватывает гордость, окрашенная грустью, за то, что высшее командование Египта и СССР одинаково стремилось решать вопросы, поставленные горячими молодыми офицерами обеих сторон.

К концу июля морем или по воздуху отбыли только 2 590 военнослужащих из общего числа 7 752 человека. С 28 июля по 11 августа мы приостановили занятия в военном колледже, временно приспособив его под общежитие для тех, кто не мог уехать до крайнего срока 1 августа. Остальные 5162 — а именно, 529 советников и членов их семей и 4 633 военнослужащих дружественных войск — были репатриированы в первой половине августа.

Затем мы начали работу по восполнению потерь. Мы потеряли четыре самолета МиГ-25, электронное оборудование СМАЛЬТА по созданию помех для системы наведения ракет класса «земля-воздух» «Хок» противника, оборудование ТАКАН, которое создавало помехи бортовым радарам самолетов противника, и советское оборудование дивизиона электронной разведки и создания помех.

15 августа: последнюю проблему представляли собой батареи средств КВАДРАТ, которые принадлежали русским и ими же обслуживались; они защищали высотную плотину в Асуане. Мы уже подписали контракт на приобретение двух бригад этих средств, так что Советы не считали их секретными и предложили передать нам. Не имея достаточно персонала для их использования, мы отказались. Однако в отсутствие достаточных сил ВВС эти мобильные ЗРК играли центральную роль в нашем планировании наступления, так что нам пришлось пересмотреть свое решение. Итак, генерал Садек созвал совещание с участием меня, Фахми (ПВО) и Окунева для его пересмотра. Садек сказал Окуневу, что президент теперь согласен, чтобы бригада КВАДРАТ оставалась в Египте до конца 1972 года при условии, что она не будет участвовать в операции, то есть не будет делать ничего, кроме обучения египтян. Окунев сказал, что он должен проконсультироваться с Москвой.

29 августа: ничего не получилось. Командующий Асуанским военным округом позвонил и сказал, что русские демонтируют свои установки КВАДРАТ. Окунев это решение мне подтвердил.

30 августа: я позвонил президенту и доложил ему о решении Советов. «Счастливого пути», — все, что он сказал.

 

Пустые хлопоты

После отъезда русских еще важнее стало тесное сотрудничество с нашими арабскими соседями. Но в следующем месяце, к сожалению, в полной мере обозначилось расхождение между теорией и реальностью.

9-13 сентября: Совет Лиги арабских государств, собравшийся в Каире на 58-е заседание, решил создать комитет министров обороны и иностранных дел пяти стран для изучения способов укрепления сотрудничества в борьбе. Были предложения провести следующее заседание Совета коллективной обороны арабских государств в конце года.

(Число членов Комитета увеличивалось, пока в него не вошли 13 из 19 членов Лиги арабских государств, так что он сам по себе стал мини-Советом коллективной обороны). Комитет должен был подтвердить выделение войск нефронтовыми арабскими государствами согласно предложенному мной плану.

27 сентября: однако почти сразу же мы стали свидетелями того, как, несмотря на все комитеты, личные отношения все еще мешали нашему делу. Бригадный генерал Бахр, командующий пехотной бригадой суданской армии, выделенной для нас, пришел, чтобы сообщить мне, что он получил приказ из Хартума вернуть его части домой. Президент Джафар эль-Нимейри разругался с Садатом.

Этим был положен печальный конец развитию дружеских отношений. Когда в ноябре 1971 года мятежники Аньяанья в южном Судане стали реальной угрозой, Египет поставил в Судан около 100 тонн бомб, ракет класса «воздух-земля» и технических специалистов для обучения местных кадров. В благодарность весной 1972 года в Египет прибыла суданская пехотная бригада, и Египту разрешили перевести несколько его учебных центров в Судан, чтобы удалить их из зоны действия израильских ВВС.

Теперь же сотрудничество было разрушено, потому что два человека разошлись во мнениях. (В следующем месяце, во время репатриации суданцев, мы узнали, что у наших слушателей учебных центров в Судане возникают проблемы, так что было принято политическое решение тоже эвакуировать их).

2 октября: еще один пример того, как арабские страны распыляли свои силы. В сентябре в Йемене началась гражданская война. Арабы уже разделились на тех, кто поддерживал Йеменскую Арабскую Республику (Северный Йемен) и Народную Демократическую Республику Йемен (Южный Йемен). От президента позвонил Ашраф Марван. Мы собирались послать бомбардировщики для оказания помощи Северу.

Учитывая катастрофический исход нашего последнего вмешательства в дела Йемена и нашу отчаянную нужду в каждой единице техники, я не поверил своим ушам. Но, когда я позвонил президенту, он подтвердил приказ послать пять МиГ-17 и четыре бомбардировщика Ил-28. Самолеты надо было отправить в Сану в Йемене через Джидду в Саудовской Аравии. Наши летчики не должны были принимать участие в боевых действиях, их задачей было только обучать йеменцев. В тот же день йеменские летчики повели наши истребители на юг. Ил-28, пилотируемые египтянами, вылетели через два дня. (Двумя неделями позже, 15 октября, было принято еще одно политическое решение: отправить 22 танка Т-34 — к счастью, без экипажей).

Почему? Было ли это той ценой, которую мы заплатили за какую-то сделку с саудовцами? Я увидел в этом еще один пример того, как арабские вооруженные силы не просто отстраняются от участия в войне, но фактически растрачиваются в сражении с другими арабскими вооруженными силами, которые должны бы быть на фронте.

 

Последствия

Следует признать, что нам пришлось восстанавливать отношения с Советским Союзом. Даже Садат это осознал. В сентябре наши отношения находились на самом низком уровне. Затем они медленно начали восстанавливаться. Была достигнута договоренность, что министр Сидки поедет в Москву в середине октября. Тем временем Советы начали выяснять, насколько глубоким был разлад между нами. А президент понял, насколько неустойчивым был его режим.

4 октября 1972 года: советские власти попросили разрешения поставить на якорь три морских перевозчика танков в гавани Порт-Саида. Они там базировались всего два месяцев назад и, хотя ушли вместе с другой советской техникой, юридически имели право вернуться. Пятилетнее соглашение о предоставлении военно-морских объектов в пользование русским, подписанное президентом Насером в 1968 году, еще действовало, и его никто не отменял. Но я предположил, что просьба Советов была на самом деле пробным шаром перед приездом Сидки в Москву. Я позвонил президенту, выдвинув в качестве основания нашего согласия предстоящий визит Сидки в Москву. «Ладно, — сказал он. — Наше соглашение о предоставлении им в пользование военно-морских объектов действует до марта 1973 года. Мы можем дать разрешение на этих условиях. Если визит Сидки в Москву будет неудачным, я разорву соглашение и попрошу их уйти». В результате на следующий день, когда жители Порт-Саида проснулись, они вновь увидели вдоль мола знакомые силуэты.

12 октября 18.45: редкий вечер дома. Зазвонил телефон. Генерал-лейтенант Шериф, старший адъютант Президента. В Каир вошли несколько танков, игнорируя сигналы полиции. Создалась реальная угроза для президента, сказал Шериф, потому что он вечером собирается на встречу с членами Ассамблеи. Генералу Садеку уже сообщили. Я помчался в Генштаб, где узнал, что военная полиция уже арестовала вожака и доставила его в штаб Центрального округа. Я поехал туда. Генерал Садек прибыл за несколько минут до меня, и менее чем через полчаса к нам присоединились генерал Абдель Хабир, командующий Центральным округом. Арестованного офицера опознали как капитана Али Хосни Эйда, командира механизированной роты бронетанковой бригады, расквартированной в 16 км. к востоку от Каира.

Садек допрашивал его, а мы с Хабиром время от времени задавали свои вопросы. Капитан рассказал следующую историю: «Моя рота поднялась по тревоге для действий против вражеского десанта — я решил провести учение для подготовки моих солдат. Когда мы его закончили, около 16:00, я подумал, что мы можем проехать в мечеть эль-Хусейн для вечерней молитвы. Мы оставили машины на площади и пошли молиться. Выйдя из мечети, мы были удивлены, когда нас окружила и арестовала военная полиция».

Он заслуживал похвалы, по крайней мере, за оригинальность истории. Но его рассказ был полон пробелов, которые Эйд не мог заполнить. Почему с ним были машины и солдаты из другой роты? Почему он не сообщил командиру батальона о намерении провести учение, чтобы были предприняты обычные меры безопасности? Почему он не реагировал на сигналы военной полиции на окраинах Каира, нарушая установленный порядок, по которому ни одна военная машина не может въехать в Каир без предварительного письменного приказа Генштаба? Наконец, считает ли он нормальным ехать в мечеть на бронированном автомобиле?

Напротив, спутники капитана казались искренне смущенными. Он сказал им, что они проводят учение. Они выехали на двенадцати БМП. Когда они подъехали к военному КПП в Каире, первые семь машин свободно проехали, но полиции удалось остановить остальные пять. Затем капитан повел их на высокой скорости по улицам Каира, передавая по радио сумбурные и невнятные приказы. У командиров четырех машин возникли серьезные сомнения, и они остановились. Когда капитан с оставшимися тремя машинами доехал до площади мечети, они, как он сказал, пошли молиться.

По мере того, как его допрос продолжался, становилось совершенно ясно, что капитан Эйд был религиозным фанатиком. Он прерывал свои ответы, чтобы цитировать Коран, затем пускался в яростное обличение египетского образа жизни, людей, забывших Аллаха, пренебрегающих своими религиозными обязанностями и т. д. (Впоследствии капитан Эйд был отправлен в психиатрическую больницу.)

Обеспокоенный Садек вскоре отбыл, сказав, что он доложит обо всем президенту. Глядя ему вслед, я подумал, что, возможно, президент напомнит ему о моем предупреждении 23 апреля о том, что если Садек будет настаивать на контроле над двумя ключевыми управлениями Генштаба, я не смогу отвечать за безопасность в войсках. Я оказался прав.

16-18 октября: к всеобщему облегчению, визит Сидки в Москву прошел с большим успехом. Советы пообещали поставить нам эскадрилью самолетов МиГ-23 (которая, однако, прибудет в Египте только в последнем квартале 1973 года), одну эскадрилью самолетов Су-20 с поставкой в то же время и, самое главное, бригаду ракет класса «земля-земля» Р-17Е (на западе известных под названием СКАД) с дальностью стрельбы до 250 км. Срок поставки этих вооружений будет определен в начале следующего года. Мы начинали восстанавливать важный для нас союз.

24 октября: решающее заседание Верховного совета Вооруженных сил. Президент созвал его в резиденции в Гизе в 21.00. Тогда генерал Садек сказал, что хочет провести заседание Верховного совета Вооруженных сил до этого в полдень в его кабинете. (В этот день я также проводил свое ежемесячное совещание полевых и штабных командиров. Нам пришлось его закончить в 11:30).

Полуденное совещание с Садеком длилось один час. Почти каждый присутствующий командующий коротко высказался о положении дел, как он его видел, о состоянии его войск и, в частности, о проблемах и трудностях. Вкратце выступление Садека сводилось к следующему: «Я только хочу, чтобы сегодня у президента вы рассказали ему об истинном положении дел. Президент думает, что я преувеличиваю ваши трудности. Он хочет узнать правду от вас». Все обещали высказаться.

Примерно с 20:30 мы начали съезжаться в Гизу. Ровно в 21:00 президент открыл заседание, выступив с довольно длинной речью.

«Мои встречи с руководством Советского Союза в марте и октябре 1971 года и в феврале 1972 года состоялись по моей просьбе. Я посетил Москву в апреле 1972 года по просьбе Советов. Во время моего визита в апреле 1972 года я сказал советскому руководству следующее:

ПЕРВОЕ: наша проблема никогда не будет решена политически, если мы не решим ее военным путем.

ВТОРОЕ: Советскому Союзу потребовалось шесть месяцев, чтобы подготовить и снарядить Индию для войны с Пакистаном. Я прошу вас сделать то же самое для Египта. В 1972 году пройдут выборы в США. Пока они не закончатся, вы не можете заключить какое-либо прочное соглашение с США. Воспользуйтесь оставшимися восемью месяцами 1972 года, поставьте мне, что мне нужно, и затем ведите переговоры с новой администрацией с позиции силы.

ТРЕТЬЕ: Я согласен с вашей стратегией оказания помощи переизбранию Никсона. Будет гораздо удобнее иметь дело с ним, чем с каким-то новым президентом, который будет думать об удержании власти в течение последующих восьми лет.

В мае 1972 года в Египет приехал маршал Гречко. Он посетил показательные полеты М-500 (МиГ-25). Маршал привез с собой коммюнике о его визите, подготовленное Центральным комитетом. Русские хотели вести переговоры с американцами с позиции силы, поэтому я одобрил этот документ. Но я также дал маршалу Гречко письмо для передачи советскому руководству. Я писал, что мне нужны самолеты М-500 (МиГ-25). Мне также нужно военное электронное оборудование. Я также разъяснил им, что никогда не соглашусь на пребывание в Египте советских частей, если они не будут полностью подчинены египетскому командованию.

6 июня я получил послание от Брежнева, в котором он писал, что положение визави с США остается без изменений. Я сказал советскому послу, что хочу получить ответ на письмо, которое передал через Маршала Гречко, и повторил, что я в нем писал.

6 июля мне сообщили, что у советского посла есть ответ, и что он хочет увидеться со мной. Я встретился с ним 8 июля. Но ответ, который мне прочел посол, был неопределенным, и в нем даже не упоминалось про мое письмо, отправленное советскому руководству. Когда он закончил читать, я сказал послу: „Я это послание не принимаю. Я решил прекратить пребывание в Египте всех советских советников и частей с 17 июля“.

Прежде чем обнародовать мое решение, я послал Азиза Сидки [премьер-министра] в Москву для объяснения положения и чтобы предложить совместное заявление о том, что происходит. Москва не согласилась. Они сказали, что это одностороннее решение и поэтому заявление тоже должно быть односторонним. Они все еще думали, что я блефую, несмотря на заверения Азиза Сидки, что это не так. Как вы знаете, после 17 июля мое решение было реализовано.

31 июля я получил послание от Брежнева. Я намеренно не спешил на него ответить. Но 31 августа я, наконец, послал ему мой ответ из десяти пунктов.

Советы попросили президента Хафеза эль-Асада [Сирия] помочь им наладить отношения с нами. По его предложению я согласился отправить д-ра Азиза Сидки в Москву еще раз, и я считаю, что его поездка имела два положительных результата. Первый состоит в том, что мы установили отношения с Советами на новой основе: сотрудничать как друзья, но абсолютно на равных и с полной свободой действий. Второй результат был тот, что Советский Союз согласился поставить нам больше оружия. [Президент огласил тот список, который я уже приводил].

Но поскольку сроки поставки определяет Советский Союз, бразды правления остаются у него. Однако, по крайней мере, русские продемонстрировали свою готовность продолжать регулярные поставки оружия. Это очень важно. В моем последнем письме в Москву от 31 октября я написал им, что считаю 31 октября датой принятия решений о наших отношениях. Итак, Советы знали, когда Сидки был в Москве, что, если они не переменят свое отношение, я разорву договор о дружбе между нами и отменю право использования ими наших портов, что означает, что наши отношения ухудшатся еще больше».

По моему мнению, говоря об общей позиции Советского Союза, президент противоречил сам себе.

«Разрядка, о которой русские и американцы договорились в Москве на встрече на высшем уровне 20 мая, теперь является основой стратегии СССР. Холодная война между блоками стран закончилась, и разрядка будет длиться минимум 20–25 лет. Но разрядка означает, что небольшие державы, такие, как мы, будут раздавлены. Советский Союз не хочет, чтобы мы начинали войну. Они хотят, чтобы мы пришли к мирному урегулированию, потому что знают, что война может привести их к конфронтации с американцами».

Но он также сказал: «Советы не уверены, что мы собираемся сражаться. Вот почему они неохотно предоставляют нам оружие. Во время всех моих встреч с ними их руководство давало мне это понять косвенным образом и намеками — „Когда вы собираетесь воевать? Когда вы поведете себя как мужчины и освободите свои земли?“ Наконец, они открыто сказали это доктору Сидки. Они сказали, что на нашем месте они бы сражались за освобождение своей земли, даже если бы у них были только винтовки. Я уверен, что в узком кругу они выражаются еще более откровенно».

И все же президент сказал, что русские обещали Сидки, что разрядка никогда не повлияет на их отношения с Египтом, и что советская политика и впредь будет направлена на поддержку Египта и на поставки ему вооружений.

Затем он обратился к теме альтернативы войне: «Что касается мирного урегулирования конфликта, мои предложения были совершенно ясными:

ПЕРВОЕ: мы объявим прекращение огня, во время действия которого Израиль отведет свои войска из зоны Суэцкого канала; наши войска перейдут на восточный берег, и движение по каналу будет вновь открыто;

ВТОРОЕ: соглашение о прекращении огня будет действовать шесть месяцев. Если к этому времени мы не придем к окончательному соглашению, тогда у нас будет право прекратить действие соглашения о прекращении огня и вновь предпринимать меры по освобождению нашей территории.

Но американцы стремятся извратить мои предложения. Они согласны на вывод израильских войск, переправу наших войск через канал и открытие судоходства по каналу. Но, хотя они говорят, что все вопросы могут быть решены путем переговоров, они не согласны на установление крайнего срока принятия решений. И Западная Европа трусливо соглашается с ними. Но это совсем не то, что я имел в виду. Если не принять какие-то меры, Израиль может растягивать переговоры на 10, 15, 20 лет. Мы тогда потеряли бы все. Канал, что больше всего интересует Америку и Западную Европу, был бы уже открыт. Мир забыл бы о нашей проблеме. Мы потеряли бы не только нашу территорию, но и дело освобождения Палестины было бы проиграно навеки».

Наконец, президент попытался извлечь некоторые уроки на будущее: «Мы должны прекратить полагаться на внешние поставки вооружений. Мы должны стать способны производить наши собственные истребители-бомбардировщики и вертолеты. Мы должны сами производить небольшие быстроходные корабли и вооружать их самыми мощными ракетами. Мы должны производить танки и гусеничные машины. Мы должны производить самое современное электронное оборудование, и в этой области Великобритания и Франция готовы с нами сотрудничать». Затем он предложил задавать вопросы.

Гамасси (начальник оперативного отдела): «Что думают сирийцы и ливийцы по поводу сражения?»

Садат: «Хафез эль-Асад совершенно убежден, что, что бы мы ни делали, это только улучшит наше нынешнее положение, каковы бы ни были наши жертвы. Сирия сыграет свою роль в сражении; и сирийцы согласны, чтобы действия на двух фронтах координировались из Каира. Скоро генерал Садек поедет в Сирию обсудить детали.

Что касается Ливии, там все наличные силы готовы к бою. Они предоставляют в наше распоряжение эскадрилью Миражей, двадцать четыре самоходные 155-мм пушки, двенадцать 120-мм минометов на гусеничных машинах и сто бронемашин пехоты».

Васел (Третья армия): «Уровень обучения и боеготовности войск очень высок. Но если мы начнем боевые действия в существующих обстоятельствах, мы должны быть готовы к большим потерям. Давайте не забывать, что у противника имеется песчаный вал высотой до 30 метров с огневыми точками, скрытыми в нем вдоль всей длины. Противник способен смести наши наступающие части. Нам нужно, по крайней мере, возвести песчаный вал на нашей стороне, такой же или большей высоты, как израильский. Тогда мы сможем обеспечить огонь прикрытия».

Шазли (никто, кроме президента, Садека и меня не знал о подкреплениях, обещанных другими арабскими странами. Я решил дипломатично напомнить, что теперь, возможно, пришло время призвать их): «Г-н президент, собираетесь ли вы предпринять какие-либо шаги по мобилизации всех арабских ресурсов, или же боевые действия будут вестись только силами Конфедерации Арабских Республик — исключительно Египтом, Сирией и Ливией?»

Президент: — «В основном боевые действия будут вестись Египтом. Вначале другие арабские страны будут держаться в стороне и наблюдать. Затем они столкнутся с отрицательным общественным мнением в своих странах, и их позиция изменится». (Я решил не настаивать, но поднять этот вопрос позже в частном порядке.)

Садек: «Мы должны помнить, что противник способен нанести удары по внутренним районам нашей территории. Мы также должны учитывать, что Израиль с благословения американцев и, возможно, других стран, которые я не хочу называть, может напасть на нас в любой момент. Все они хотят уничтожить Египет и его вооруженные силы, которые представляют собой очень серьезную угрозу для Израиля».

Президент: «Я совершенно согласен. Наиболее подходящий момент для нанесения удара Израилем будет до 7 ноября этого года [дата президентских выборов в США]. Тогда с приходом новой администрации мир забудет об агрессии, и начнутся разговоры о новом прекращении огня».

Хабир (Центральный округ): «Насколько я понимаю, вооруженные силы не получили от русских ничего, что усилило их боевые возможности. Напротив, если учесть обычный расход материальных средств на единицу вооружения и износ, можно утверждать, что наши возможности скорее уменьшаются, чем увеличиваются. В частности, наши военно-воздушные силы не изменились, у них все те же недостатки, что были раньше. Разве это не важный фактор, который надо учесть до того, как мы решим начать войну, особенно принимая во внимание ожидаемые потери?»

Президент: «Вы явно не слушали, когда я анализировал положение. Если бы я так думал, я бы никогда не принял решение 8 июля [выслать русских]. Вопрос, который мы сейчас обсуждаем — это „быть или не быть“. Мы не можем просто обвинять во всем русских. Они вооружили и снарядили целых две полевых армии — конечно, они сами выбирали оружие и технику, но все-таки вооружили их».

Хабир (возвращаясь к вопросу о наступлении): «Если вопрос стоит „быть или не быть“, мы, безусловно, должны мобилизовать все силы, чтобы „быть“. Если мы собираемся начать войну, нам нужно мобилизовать все в стране для войны, как это делается в других странах во время войны».

Президент: «За мобилизацию страны отвечаю я, а не вы. Многие в этой стране еще сомневаются, что война будет. Если все оставить как есть, обстановка на внутреннем фронте будет ухудшаться. Мы должны пойти на рассчитанный риск».

Хабир: «Рассчитанный риск? Почему бы не исключить риск полностью?»

Наваль Саид (генерал-квартирмейстер): «Является ли нашей целью освобождение оккупированных территорий или мы возобновим военные действия для того, чтобы иметь лучшие шансы для политического урегулирования?»

Президент: «Я сказал министру в августе: прервем действие соглашения о прекращении огня».

Хасан (вице-президент): «Мы можем провести ограниченное наступление. Но фактор неопределенности при боевых действиях таков, что, что бы мы ни планировали, оно может перейти в полномасштабную войну. Даже если этого не случится, мы можем добиться успеха на начальном этапе наступления, но затем, без сомнения, противник вынудит нас перейти к обороне. Конечный результат может быть тот, что позиции израильтян будут сильнее наших. Они все равно будут контролировать Шарм-эль-Шейх и большую часть Синая и, возможно, станут претендовать на эти районы. А что у нас? Надо учитывать, что большая часть нашей внутренней территории не защищена должным образом от авиаударов. ВВС противника могут нанести нам этими ударами серьезный урон. В Сирии ПВО еще слабее. Для Сирии чрезвычайно опасно начинать войну до того, как она завершит строительство своих сил ПВО. Мы же не хотим опять призывать на помощь Советский Союз — как это может случиться, если, например, наши внутренние районы сильно пострадают от авиаударов».

Президент, сердито, обращаясь к Хасану по имени: — «Абдель Кадер, тебе не надо говорить мне, что делать и чего не делать. Я отвечаю за независимость этой страны и знаю свои обязанности. Тебе не следует вмешиваться в то, что тебя не касается. Я не собираюсь это повторять. Держись в рамках. Ты военный, а не политик».

Фахми (ВМС), пытаясь успокоить всех: «Все считают, что нашу проблему мирными средствами не решить, и единственным решением может быть только война. Если мы обсуждаем, какой будет эта война, или когда она начнется, или высказываем разные мнения, мы делаем это ради сохранения и защиты интересов нашей страны».

Президент, набрасываясь на него: — «Ты еще пытаешься защитить Абдель Кадера? Все могут высказываться, но только в пределах своей компетенции. У каждого есть область его ответственности, и не больше. Я не желаю, чтобы мне говорили, в чем моя задача и как ее решать».

Обстановка накалилась, и наступило долгое молчание, пока президент, уже спокойнее, не подвел итоги заседания: «Перед нами стоит трудная задача. „Быть или не быть“. Мне предложили частичное решение [мирные предложения США], и ожидают моего одобрения. Но я эти предложения не приму. Другие могли бы пойти на частичное решение, но не я. Нам просто придется применить наши способности и спланировать наши действия так, чтобы восполнить нехватку некоторых видов техники. Благослови вас Аллах».

Он вышел из зала заседания. Мы сложили свои бумаги в портфели и направились к ожидающим нас автомобилям. Было за полночь.

Середина дня 26 октября: мне позвонил секретарь президента. Президент желает видеть меня в 15:30 в Гизе.

Когда я прибыл, Садат не тратил зря слов. Он решил уволить генерала Садека. С этого момента — он посмотрел на часы — на меня ложилась вся ответственность за состояние вооруженных сил и их безопасность. Я спросил его, знает ли об этом Садек. Садат ответил, что еще нет. Я спросил, собирается ли он сам сказать об этом Садеку или хочет, чтобы это сделал я. Президент сказал, что пошлет своего секретаря к Садеку с этой новостью через два часа, чтобы дать мне время принять необходимые меры предосторожности.

Садат также сказал, что решил уволить генералов Хасана и Абдель Хабира. После столкновения во время заседания Верховного совета Вооруженных сил я этому не удивился, и у меня не было оснований спорить с ним. Разногласия были настолько глубокими, что президент с некоторым основанием мог думать, что они затрагивают его безопасность. Но, когда он заговорил об увольнении командующего ВМС генерала Махмуда Фахми и командующего Третьей армией генерала Абдель Мунейма Васела, я запротестовал. Я сказал, что они оба хорошие генералы.

Садат набросился на меня: «Как ты можешь так говорить? Разве ты не слышал, что они говорили на совещании? Я раньше тоже думал, что Васел хороший солдат и здравомыслящий человек. Но посмотри, что он говорил».

«Г-н президент, — отвечал я, — как полевой командир, генерал Васел только высказал свои опасения относительно возможного уровня наших потерь. Это его право. А то, что он сказал о песчаном вале противника, верно. Мы должны принимать его слова в расчет. Он хороший человек и хороший солдат, и я прошу ваше превосходительство дать ему возможность доказать это. Что же до генерала Фахми, он один из самых профессиональных морских офицеров, которые у нас есть. Его увольнение будет большой потерей».

«Как армейский офицер, ты, возможно, знаешь Васела, — сказал президент. — Но я знаю Фахми. Он очень любит похвалу, как и Садек. Садек понял, что Фахми любит, когда его хвалят, а Фахми понял то же самое о Садеке. Они осыпали друг друга комплиментами и, в конце концов, стали им верить. Я знаю людей лучше, чем ты».

Наступила пауза. «Теперь, — решительно сказал президент, — давай подумаем, кто будет новым министром обороны». Я молчал, и через несколько секунд Садат опять заговорил: — «Я думаю об Ахмеде Исмаиле».

Я был в ужасе. «Г-н президент, сказал я, — у меня плохие отношения с Ахмедом Исмаилом уже 12 лет, еще с тех пор, как мы встретились с ним в Конго (теперь Республика Заир). Нам будет невозможно работать вместе в согласии».

Садат махнул рукой: «Я об этом знаю. Но могу тебя заверить, что он будет стараться установить с тобой лучшие отношения, чем те, что у тебя были с Садеком». Я стоял на своем, говоря, что меня заботит все, что может повредить состоянию вооруженных сил во время подготовки к войне, которая определит судьбу нашей страны на многие годы вперед. Садат продолжал заверять меня, что ничего такого не случится.

Я скоро понял, что он уже все решил. Я мог принять его решение или подать в отставку. Пока мы беседовали — наш разговор длился полчаса — я должен был принять решение. Я решил остаться. Мы готовились к судьбоносному сражению. Почти 18 месяцев я упорно трудился на посту начальника Генштаба, и сейчас, по крайней мере, самая трудная часть моей работы была позади. Отдать вооруженные силы и плоды моего труда в другие руки было бы чересчур. Кроме того, сказал я себе, возможно, уверения Садата оправдаются. (Как я расскажу далее, однажды президент Насер уже давал мне такие заверения относительно Исмаила). Если нет, если обстановка станет невыносимой, я всегда смогу подать в отставку. Но самой веской причиной было то, что, если бы я подал в отставку сейчас, это было бы расценено как поддержка генерала Садека. Это могло быть понято так, как будто я разделяю мнение Садека, что мы не можем начать войну сейчас или в ближайшем будущем.

Я вернулся в Генштаб и занялся организацией обычных мер предосторожности. В 22:30 мне позвонил генерал Ахмед Исмаил. Президент только что принял его и назначил министром обороны. Исмаил сказал, что президент решил уволить генерала Фахми с поста командующего ВМС и назначить на его место генерала Зекри.

 

Печальный конец Исмаила

Ахмед Исмаил Али и я были совершенно разными людьми. Из-за этого я уже однажды подавал в отставку. Мы познакомились в Конго в 1960 году. Я командовал нашим контингентом сил ООН. Бригадный генерал Исмаил прибыл во главе египетской военной миссии, чтобы обсудить, чем Египет может помочь конголезской армии. Однако ко времени прибытия миссии в Леопольдвиль (теперь Киншаса) Лумумба, которого поддерживал Египет, был смещен. Мобуту пришел к власти для проведения совершенно противоположной политики. Работа миссии Исмаила была заморожена. Вместо возвращения в Каир ее сотрудники болтались по городу два месяца, и от нечего делать Исмаил начал вмешиваться в мое управление нашим контингентом сил ООН. Мы обменивались сердитыми словами, пока, наконец, я ему не врезал. Новости об этом инциденте дошли до Каира, и его миссию отозвали. Затем наступил 1967 год, который, как всем казалось, привел карьеру Исмаила Али к концу. Он был начальником штаба на Синае, и Насер, справедливо считая Исмаила одним из виновников поражения, в результате уволил его через несколько дней после окончания войны. Но у Исмаила были друзья, некоторые из которых стояли близко к Насеру. Через несколько дней он вернулся в вооруженные силы. В марте 1969 года, к всеобщему изумлению, Насер назначил его начальником Генштаба вооруженных сил.

Не прошло и часа, как я подал в отставку, послав министру обороны, генералу Мохаммеду Фавзи откровенное письмо. Если Исмаил будет начальником Генштаба, а я командующим войск специального назначения, нам будет невозможно придерживаться прежней тактики, когда мы старались избегать друг друга, а работать вместе мы не могли. Затем я поехал домой. На третий день президент Насер послал ко мне Ашрафа Марвана, своего зятя, последнего из череды людей, пытавшихся отговорить меня, с личным посланием: «Президент Насер расценивает вашу отставку как критику в его личный адрес. Исмаила назначил он». Я сказал Марвану все, что думал об Исмаиле, повторил свое мнение, что не смогу работать с этим человеком, но заверил его, что мои действия ни в коем случае не имели целью критиковать президента. Марван уехал. Через несколько часов он вернулся. «Президент вас понимает, — сказал он. — Он просит вас вернуться на работу и лично заверяет вас, что генерал Исмаил никогда не будет мешать вам».

Я вернулся на работу и должен сказать, что президент Насер сдержал свое обещание. Исмаил ни разу не посетил мои войска специального назначения на базе в Киншасе. Без сомнения, рано или поздно мы бы схлестнулись. Но Исмаил продержался всего шесть месяцев. 9 сентября 1969 года морской десант противника совершил рейд в северном секторе нашего округа Красного моря, оставаясь на нашей территории почти сутки, а Исмаил ничего об этом не знал. Насер уволил его второй раз.

Когда накануне захвата власти в мае 1971 года Садат искал сторонников в среде военных, он не мог не выбрать Исмаила Али. Тот ненавидел Насера. После того, как Садат призвал его на службу 15 мая 1971 года и назначил новым начальником Национальной службы разведки, он полностью принял сторону Садата. Теперь, в качестве замены Садека, Исмаил был еще более нужной фигурой. Его назначение только способствовало укреплению безопасности Садата.

Как я уже говорил, Садек был одной из трех ключевых фигур в заговоре Садата. Он всегда верил, что вследствие этого он будет иметь реальную власть. Например, он откровенно и публично высказывал свои взгляды, даже когда они противоречили взглядам Садата. И Садек пользовался популярностью в войсках, благодаря повышению окладов и пенсий, раздаче наград, организации поездок за границу, раздаче денег и привилегий своему окружению — то есть он использовал все обычные методы завоевания популярности. В ответ он требовал и получал абсолютную лояльность. Садату, который стремился утвердиться в качестве абсолютного правителя, Садек мог казаться угрозой.

У генерала Ахмеда Исмаила Али такого потенциала не было. Он был слабым человеком, который подчинялся вышестоящим и помыкал подчиненными. На него сильно повлияла вторая отставка в сентябре 1969 года. Он стал еще более нерешительным, чем раньше. Он избегал ответственности за принятие решений, предпочитая получать, а не отдавать приказы. Он был крайне непопулярен в войсках, что неудивительно, поскольку вел себя исключительно резко и, хотя он не интересовался личными проблемами людей вокруг него, он был твердым приверженцем непотизма, когда дело касалось его семьи или семей тех, кто мог ему помочь. В глазах Садата такая непопулярность была еще одним достоинством. Так же, как и то, что он и начальник Генштаба были в ссоре (Садат твердо верил в принцип «разделяй и властвуй»).

Также нельзя было забывать, что дни Исмаила Али были сочтены. И президент Садат это знал. После смерти Исмаила в декабре 1974 года результаты вскрытия, проведенного английскими врачами, лечившими его, показали, что рак у него прогрессировал по меньшей мере уже три года. (Я видел этот отчет, когда был послом в Лондоне). Таким образом, болезнь медленно убивала Исмаила уже год, когда президент Садат назначил его министром обороны и Главнокомандующим. Садат признался, что все знал. В своей речи в 1977 году Садат сказал, что знал о болезни Исмаила до октябрьской войны и во время нее, и врачи говорили ему, что Исмаил больной человек, не способный принимать решения.

В связи с этим возникают пугающие вопросы. Почему в самый критический момент Садат назначил на ответственный пост тяжелобольного человека? Неужели он ставил личные интересы выше жизненных интересов его страны?

Я сожалею, что так написал об Исмаиле. Но я должен говорить правду. Исмаил не годился для такой работы, и его слабость имела катастрофические последствия для страны. Грех лежит на том человеке, который назначил его, а затем манипулировал им, зная, что Исмаил умирает.

Случилось так, что в течение 11 месяцев нашей совместной работы до начала войны Исмаил и я редко спорили. Мы оба старались изо всех сил. Кроме того, нам не из-за чего было спорить. Наши планы были готовы. Конечно, мы постоянно вносили в них поправки, когда получали сведения о противнике или у нас вступали в строй новые войсковые части. Но ядро этих планов не менялось. Что касается ведомственных дел, Исмаил продолжал контролировать работу Управления разведки и Управления кадров, но он позволял мне вмешиваться в дела Финансового управления. Наедине со мной он не пытался скрыть свою неприязнь, но на людях он никогда на меня не нападал. Нам удавалось ладить.

Как мы увидим, во время самой войны все было по-другому. Но опять виноват был Садат. После войны Исмаил, конечно же, сыграл свою роль в кампании Садата по моей дискредитации. Некий английский историк, который после войны взял продолжительное интервью у Исмаила, затем приехал ко мне в посольство в Лондоне и рассказал мне, как ему не советовали упоминать мое имя в присутствии Исмаила. Но без этого оказалось невозможно разумно говорить о войне. Выведенный из себя, Исмаил неожиданно выплеснул всю свою неприязнь ко мне, на грани ненависти.

И все же, в конце концов, он чувствовал свою вину. В 1974 году в последней попытке приостановить развитие рака Исмаил лег в частную клинику в Лондоне. Я приехал навестить его. Он знал, что умирает. Вдруг он сказал: «Я знаю, что ты был предметом злобных и несправедливых нападок. Этого всегда хотел президент. Даже когда мы снимали документальный фильм о войне, президент приказал изъять твое имя и фотографию. Я хочу, чтобы ты знал, что я сказал ему: генерал Шазли принадлежит истории, мы не можем это игнорировать…». Я его успокоил. Я сказал, что Аллаху известны все факты и что происходит в наших сердцах, и говорил то, что обычно говорят умирающему. Затем я уехал, размышляя о том, что делают люди ради преходящей власти, и мысленно молясь о том, чтобы это искушение меня миновало.

 

Заговор

Во время первых дней пребывания Исмаила на посту министра возник только один вопрос нашей подготовки к войне, которым он занимался: строительство нашего песчаного вала на западном берегу канала. Наше решение вести огонь прикрытия с западного берега означало, как Васел напомнил президенту во время того печально закончившегося заседания Верховного совета вооруженных сил, что нам нужна более высокая насыпь, чем у Израиля, в качестве платформы для ведения огня. (Мы на самом деле начали возводить песчаный вал в конце 1969 года в противовес израильскому валу, который начал возводиться за 8-10 месяцев до того). Чем выше они насыпали свой вал, тем выше мы воздвигали свой, хотя их насыпь всегда превосходила нашу и была лучше оборудована). За некоторое время до своего увольнения Садек безуспешно просил выделить 23 миллиона египетских фунтов из резервного фонда для завершения работ.

Теперь, через несколько дней после назначения Исмаила, деньги были выделены. К концу 1972 года наши инженерные войска возвели не сплошную насыпь, но 30 отдельных валов вдоль пяти фронтов, 30 метров высотой из 110 000 куб. м. песка каждый. Это были гигантские сооружения, прекрасные площадки для ведения огня нашими танками и установками противотанковых управляемых снарядов на начальных этапах наступления.

29 октября 1972 года, 17:00: Тем временем начался ропот по поводу увольнения Садека. Нам не пришлось долго ждать, чтобы убедиться, что многие разделяли его взгляды. Генерал Саид эль Махи, начальник Управления артиллерии позвонил и сказал, что некий молодой офицер в артиллерийском училище открыто критиковал президента. Начальник училища объяснил собранию молодых офицеров, почему уволили Садека. (Текст краткого объяснения был спешно распространен преемником Садека). «Президент не разбирается в военных вопросах», — сказал один молодой офицер. Всеобщий ужас. Но, когда началось расследование, молодой человек это отрицал — следуя разумному совету с чьей-то стороны, как я полагаю. Его отрицание было принято, и, к всеобщему удовлетворению, инцидент был исчерпан. Но вскоре последовали более серьезные выражения недовольства.

11 ноября, 17.45: меня вызвал президент в Гизу. Туда уже прибыли министр внутренних дел Мамдух Салем и заместитель руководителя Национальной службы разведки Эззат Сулейман. Был раскрыт заговор.

Все случилось несколько дней тому назад, когда капитан Управления разведки наткнулся на что-то такое, что возбудило у него подозрения в отношении некой группы офицеров. Вместо того, чтобы сообщить своим начальникам, он обратился прямо к президенту. Выслушав его, Садат начал подозревать, что сотрудники Управления разведки сами участвуют в происходящем, и обратился в Национальную службу разведки с приказом разобраться. Национальная служба разведки подтвердила, что некоторые офицеры, сторонники Садека, проводили собрания с такими мерами предосторожности, которые не позволили узнать, что там происходило. Полный подозрений, президент решил нанести удар по этой группе до получения доказательств. И вот мы сидели и слушали Эзата Сулеймана, который излагал нам все, что НСР удалось узнать об этой организации.

Даже само название — «За спасение Египта» — говорило об их наивности. По сути, эти люди разделяли взгляды Садека.

Они также полагали, что некая сила пытается подтолкнуть нас к войне, когда мы еще не готовы, что это приведет к уничтожению наших вооруженных сил, к падению режима и политическим волнениям, а там и к появлению в Египте коммунизма и его распространению по всему арабскому миру.

Я с таким анализом был не согласен. Это и была причина моих расхождений с Садеком. Но Садек и я дружили 30 лет, с тех пор, как были младшими офицерами. Я так же не сомневался в его мужестве и патриотизме, как не сомневаюсь и сейчас. Я не одобрял то, что собирались сделать его сторонники, но в душе я был уверен, что Садек не выступает от чьего-либо имени. Я с грустью слушал, как президент Садат стал поносить Садека как марионетку в руках Саудовской Аравии. Садат сказал, что Садек агент короля Фейсала, получающий из его рук деньги, золотые изделия, дорогие подарки и в ответ выполняющий его приказы. Мамдух Салем поспешил подтвердить все, что говорил президент. Я молчал, будучи не в состоянии опровергнуть факты, но про себя вспоминая письмо, которое Садат послал королю Фейсалу всего год назад, прося Фейсала доверять Садеку, как ему самому. Может быть, Фейсал именно так и поступал?

Когда в 22:00 мы втроем покинули Президента, у нас был приказ арестовать и допросить всех подозреваемых. Мы отправились в штаб-квартиру Национальной службы разведки, где я пробыл до 05:00 следующего утра, когда, подписав все ордера на арест участников из числа военнослужащих, я уехал к себе в Генштаб, чтобы поспать пару часов перед началом обычного рабочего дня. Допрос должен был вести военный прокурор, но в помещении Национальной службы разведки.

12 ноября: президент уволил генерала Мехреза, начальника Управления разведки. В ходе допроса в Национальной службе разведки выявились новые имена и потребовались аресты новых военнослужащих. В разгар всего этого мне надо было на два дня уехать в Кувейт на заседание Совета коллективной обороны арабских стран. (Я расскажу о нем позже).

15 ноября, после полудня: когда я вернулся из Кувейта, допрос лиц, связанных с организацией «За спасение Египта», продолжался. (С уходом генерала Мехреза допросы были перенесены в помещение Управления разведки.) И худшее было еще впереди. Позже этим же вечером военный прокурор попросил меня выдать ордера на арест генерала Абдель Хабира, который в последнее время был командующим Центральным округом, полковника Омрана, командира дивизии, полковника Ахмеда Абдель Вахаба, начальника штаба дивизии, и подполковника Махмуда Эсама, командира отряда спецназа. Прокурор сказал, что их имена были названы другими арестованными, их участие не подлежит сомнению. Все они были арестованы вскоре после 01:30 часов.

К этому времени я встревожился. Положение выглядело более серьезным, чем я сначала предполагал. Я ввел строгие меры безопасности, включая немедленно вступивший в силу запрет на все передвижения вооруженных сил.

16 ноября, после полудня: я приехал в Управление разведки. К моему удивлению, мне показали полные письменные признания генерала Абдель Хабира и подполковника Аделя.

Мне было нелегко присутствовать при допросе находящегося под арестом Абдель Хабира, всего две недели назад моего товарища по работе и старшего командира. Его признание было таким, какого можно было ожидать от храбреца: он брал на себя всю ответственность, явно стараясь спасти других. Я тихо спросил его: — «То, что вы подписали, верно, и вы сделали это по доброй воле?» Так же тихо он ответил: — «Да». Я отозвал военного прокурора в другую комнату: «Как я вижу, генерал Хабир выглядит хорошо» — сказал я. — «Но я должен настоятельно напомнить вам, что абсолютно запрещено применять силу или угрозы. Более того, с ним и его товарищами следует обращаться с полным уважением». Прокурор заверил меня в том, что он против применения каких либо угроз или силовых методов, и что ни то, ни другое не использовалось для получения признаний.

Я перечитал признания. Они были убийственными. Организация планировала нанести удар на прошлой неделе, 9 ноября. Это был день свадьбы моей дочери, и заговорщики знали, что все, кто занимает важное положение, включая президента, будут присутствовать на церемонии этим вечером. Только когда они узнали, какая на церемонии предусмотрена сильная охрана, они отложили осуществление переворота.

Обстоятельства сложились так, что когда вечером я уехал из Управления разведки, мне пришлось направиться еще на одну свадьбу — майора Абдель Мунейма эль-Хони, одного из членов Ливийского революционного совета, с которым я познакомился у Каддафи. Свадебная церемония проходила в Стрелковом клубе у Пирамид. Президент Садат уже был там. Я отвел его в угол и рассказал о последних признаниях. Вскоре он уехал, и хозяин проводил его до двери. Вдруг в комнате раздались голоса: «Президент вас зовет». К тому времени, как я протолкнулся вниз по лестнице, он уже уехал, оставив мне приказ следовать за ним. Даже не сказав ничего жене, я отправился в Гизу и нагнал президента у дверей резиденции. Полчаса мы ходили взад и вперед по ступеням, а президент размышлял вслух.

По-настоящему его беспокоил Садек. Заговорщики не упоминали имени Садека, но было ясно, что они руководствовались его взглядами. Президент задал мне три вопроса. Насколько опасны взгляды Садека? Сколько офицеров их разделяют? И где они? (Все-таки президент сильно полагался на личные советы Садека при назначении на высшие посты).

«Он обманывал меня, рекомендуя людей на посты, — говорил президент, расхаживая туда-сюда. — Насаждал своих людей, убирая соперников». Он обернулся ко мне. «Что ты думаешь о…» и назвал имя офицера, отправленного Садеком в изгнание — на пост военного атташе в европейскую страну. Я ответил, что он был хорошим солдатом. (На самом деле он был командиром бронетанковой дивизии, которому Садек не хотел доверить 100 танков Т-62). «Верни его, — сказал президент. — Завтра же верни его».

Я подумал, что его импульсивность делает честь его сердцу, но не голове. «Г-н президент, — сказал я, — если позволите, я бы посоветовал это на время отложить».

«Почему?» — спросил Садат.

«Генерал Садек обвиняет любого, кто с ним не согласен, в коммунизме, — сказал я. — Я на себе испытал его замечания и инсинуации. Но если мы начнем возвращать людей, в войсках это не поймут. Мы их реабилитируем или возвращаем сюда как подозреваемых в заговоре?»

Президент кивнул: «Ты прав. Давай отложим».

Мы вновь заговорили о принятии необходимых мер безопасности в Египте. Он все еще ходил взад-вперед по лестнице, когда я уезжал, получив его распоряжения. Прошел еще час, прежде чем я смог поехать за женой, чтобы отвезти ее со свадьбы домой.

 

Надежды на будущее

13 ноября: в разгар всех этих событий мне пришлось уехать в Кувейт на заседание Совета коллективной обороны арабских государств. Только что, убедившись, какой ущерб египетскому обществу наносит бремя непрерывной подготовки к войне, я приехал туда, не имея намерения ублажать тех, которые подталкивали нас к нескончаемой войне, а сами не приносили никаких жертв. В моем докладе заместителя Генерального секретаря Арабской лиги за оборону прямо говорилось о том, что я хотел сказать год тому назад.

Я критиковал нефронтовые государства за их недостаточную финансовую помощь. С 1967 года Египет потратил 4 125 миллионов египетских фунтов, а если прибавить сюда материальные потери, сумма составит 4 500 миллионов. За эти годы мы потеряли 2 882 военнослужащих и гражданских лиц. Валовой национальный продукт Египта (ВНП) составлял всего 26 % ВНП арабского мира, но из него покрывались 50 % всех расходов на оборону. И при этом с 1967 года Египет получил 566,2 миллиона египетских фунтов от Саудовской Аравии, Кувейта и Ливии вместе взятых — всего одну восьмую расходов Египта — без учета потери человеческих жизней.

Нам нужны две оборонные политики арабских стран, сказал я: краткосрочная и долгосрочная. В краткосрочной перспективе несправедливо и недопустимо, чтобы некоторые страны выделяли 22,7 процента их ВНП на оборону, в то время как другие выделяли всего три процента. Каждая из арабских стран должна выделять по крайней мере 15 процентов своего ВНП. Если она не потратит всей этой суммы — потому что ее население слишком мало, чтобы освоить эти средства, или по какой-либо другой причине — она должна перевести избыток в Фонд обороны арабских государств, в поддержку усилий фронтовых государств.

В долгосрочной перспективе, говорил я, если мы не создадим военную промышленность на арабской земле, мы вечно будем отставать от Израиля, как мы отстаем сейчас. Военное производство в Израиле объемом в 90 миллионов американских долларов в 1966 году выросло в пять раз — до 428 миллионов долларов к 1972 году. За тот же период времени производство вооружений в арабских странах, объемом 93 миллиона долларов, вообще не увеличилось.

Чтобы проиллюстрировать существующий разрыв, я заговорил о нашей слабости в воздухе. Я показал, что израильские ВВС способны в день сбрасывать 2 500 тонн взрывчатых веществ. Объединенные ВВС арабских фронтовых государств даже теоретически могут сбрасывать всего 760 тонн. Реальность — небольшая дальность полета большинства наших самолетов, низкая скорость самолетов большой дальности — означала, что на практике даже эта цифра будет гораздо ниже. Без собственной военной промышленности нам никогда не удастся сократить этот разрыв.

Я предложил создать коллективную военную промышленность. Она не будет зависимой от какого-либо арабского государства. На протяжении 5 лет каждая страна будет финансировать ее в размере 2 процентов своего ВНП. Доли участия будут распределяться пропорционально. Прибыль будет распределяться только через пять лет. Производство внутри отрасли будет размещаться в соответствии со стратегическими, техническими и экономическими критериями.

12 декабря: мой план принес первые плоды. Начальники Генеральных штабов вооруженных сил арабских государств приехали на встречу в Каир.

Мы договорились, что военные обязательства нефронтовых государств — подкрепления, которые они должны прислать — останутся прежними, всего с тремя поправками. Саудовская Аравия с помощью Египта немедленно снарядит одну эскадрилью самолетов «Лайтнинг» и вторую в 1974 году. Кувейт, опять же вместе с Египтом, немедленно выделит одну эскадрилью самолетов «Лайтнинг» и вторую в оговоренный срок. Ливия немедленно выделит две эскадрильи Миражей III и еще одну в оговоренный срок.

Мы договорились призвать наши правительства выделять 15 процентов ВНП каждой страны на оборону и передавать все неистраченные остатки фронтовым государствам. Мы утвердили план создания военной промышленности, финансируемый за счет двух процентов ВНП ежегодно на протяжении пяти лет. Эта промышленность будет независимой и будет работать на основе экономических и коммерческих критериев.

Я считаю, что это было историческое решение. Оно перевело на практическую основу все разговоры об общей борьбе арабских стран. Ни рекомендации начальников Генеральных штабов, ни решения Совета коллективной обороны арабских государств не являются окончательными. (К концу января 1973 года Совет коллективной обороны арабских государств собрался в Каире. Он утвердил доклад начальников Генеральных штабов.) Но единодушное мнение высших военных чинов медленно оказывало свое влияние на арабский мир. Через шесть лет все осталось по-прежнему — некоторые арабские страны не выделяют 15 процентов своего ВНП на продолжение борьбы. Но, по крайней мере, теперь существует критерий оценки их поведения.

 

Последнее соглашение

1 февраля 1973 года: я добился всего, чего мог, от наших арабских собратьев. Более насущной проблемой было восстановление отношений с Советами, чему д-р Сидки положил начало в октябре. В Каир прибыла военная делегация во главе с генералом Лащенко. После ряда консультаций они уехали, увозя с собой согласованный перечень необходимых нам вооружений.

Март 1973 года: генерал Исмаил отправился в Москву для подписания нового соглашения о поставке вооружений согласно этому перечню. По этому соглашению мы должны были получить:

— одну эскадрилью самолетов МиГ-23, и в мае или июне египетские летчики отправятся в Советский Союз для обучения;

— одну бригаду ракет класса «земля-земля» Р-17Е (СКАД) с поставкой в третьем квартале 1973 года;

— около 200 БМП (боевых машин пехоты) с поставкой части машин немедленно и остального количества в третьем квартале 1973 года;

— около 50 ПТУР (противотанковых управляемых ракет) МАЛЮТКА (известных на Западе под названием «САГГЕР»);

— одну бригаду ЗРК-6 «КВАДРАТ»;

— орудия полевой артиллерии, включая 180-мм пушки.

Также была достигнута договоренность, что Советский Союз вернет в Египет 4 разведывательных самолета МиГ-25 и дивизион электронных средств разведки и создания помех.

Мы вздохнули с облегчением. Отношения с русскими были исправлены за один день.

9 июля: Советы сдержали свои обещания. Сегодня Хафез Исмаил, советник президента по национальной безопасности сообщил мне, что едет в Москву. Он спросил, какие у меня проблемы в войсках, и какие вопросы надо затронуть в беседе с Брежневым. Я сказал ему, что пока что поставки идут по графику, но Советский Союз еще не поставил бригаду Р-17Е, не вернул в Египет МиГ- 25 и дивизион РЭБ.

12 июля: Генерал Самоходский (заменивший Окунева в качестве советского офицера связи взаимодействия) сообщил мне, что на следующий день прибудет генерал Сапков с пятью офицерами для подготовки поставки техники бригады Р-17Е. Самоходский сказал, что в течение восьми-десяти дней приедут 63 советских эксперта: 26 займутся передачей техники и сразу же уедут, а остальные 37 будут обучать наш персонал.

14 июля: Сапков и Самоходский посетили меня, чтобы обсудить формирование бригады и обучение ее личного состава.

17 июля: совещание в Генштабе: присутствуют мои заместители и начальники управлений. Я сказал, что создание новой ракетной бригады ставит перед нами трудную задачу. Мы не можем ее не выполнить. После этих слов совещание прошло прекрасно. Мы решили, как укомплектовать всю бригаду офицерами и рядовыми и снарядить их легкими вооружениями, транспортом, средствами связи — в течение двух недель.

Наш план успешно выполнялся. Когда суда с ракетами подходили к Александрии в последние недели июля, мы обустраивали бригаду и подбирали пещеры для хранения ракет, чтобы спрятать их от наблюдения со спутника.

1 августа: бригада, полностью вооруженная ракетами, начала проходить обучение.

Это был не единственный случай. Темпы обучения у нас были таковы, что за несколько месяцев мы без труда освоили всю советскую технику, которая потоком шла в страну. Кроме ракет, самым трудным было освоение БМП, потому что для нас это была совершенно новая модель. Но в первые дни августа 1973 года стало ясно, что у нас в начале сентября в действии будут, по крайней мере, два батальона с 80 машинами, а еще три батальонах с остальными 120 машинами будут готовы к началу октября.

Мы достигли той степени готовности, к которой мы стремились.