Тюфяк выслушал Баоцина, не проронив ни слова. Когда тог кончил, он встал и пошел.

– Куда ты? – спросил Баоцин, схватив брата за рукав. Тюфяк повернулся, взгляд его был решительным, губы дрожали. Он долго сдерживался, наконец сказал:

– Вот за это дело я возьмусь. Всякая там мелочь меня не касается. А этот вопрос тебе не по плечу, тут нужен я. Пойду встречусь с командующим Ваном и проучу его. Что это еще за субъект! Я ему скажу, что теперь республика и не те времена, чтобы покупать и продавать людей. – Тюфяк сжал пальцы так, что раздался хруст. – Хм, а еще называет себя командующим! Дерьмо, а не командующий! – Он сделал небольшую паузу, его худощавое лицо покраснело. – Сюлянь, эту любимую всеми девушку, продать старикашке! Даже думать противно!

Баоцин опустил руку на плечо брата,

– Потише, – сказал он. – Могут услышать. Садись, давай хорошенько все обдумаем.

– Она столько денег заработала, чтобы содержать нашу семью, – продолжал возмущаться Тюфяк, садясь. – Мы не можем ее продать. Не можем, не можем!

– Я и не говорю, что нужно соглашаться, – возразил Баоцин. – Я всего лишь рассказал тебе, как асе было на самом деле.

Тюфяк будто не слышал.

– Продолжай, говори. Можешь говорить все, что хочешь. Я не могу вздуть твою жену, но я твой старший брат, могу вздуть тебя. Не слушай старуху, ты должен все тщательно взвесить, а потом уж решать.

– Будь я с ней заодно, неужто пришел бы к тебе за советом? – Баоцин возмутился. – Я ни за что не дам согласия,

– Вот это правильно. Вот теперь это похоже на моего брата, в моем духе. Нужно помнить, что наши родители были людьми порядочными. Мы должны у них учиться. Зарабатывать деньги, исполняя сказы, не зазорно, а вот покупать и продавать людей – это недостойно порядочного человека.

Оба приумолкли, каждый думал о своем. Вдруг Баоцин разом высказал свои опасения.

– Брат, – сказал он, – ты подумал о том, что, даже если мы вернемся обратно в Чунцин, нам не увернуться от этого Вана. Имея автомобиль, сорок ли пути – сущий пустяк.

– Откуда ты знаешь, что у него есть автомобиль?

– Есть или нет, я не знаю, но он из военных кругов. Наберет хулиганья, те начнут бузить и скандалить. А с военной кликой и местные власти не смогут справиться. Чиновники будут друг друга защищать. Что бы ни вытворял этот тип по фамилии Ван, все сойдет ему с рук. Кто же нас защитит?

– Что же – ты так и отдашь ему Сюлянь? – глаза у Тюфяка, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.

– Как можно! – ответил Баоцин. – Я говорю только, что нам не удастся избежать его лап. Нельзя наносить ему обиды. В этом деле надо по-хорошему.

– Как можно с таким человеком по-хорошему?

– Давай вот как. Я отправлюсь к нему на поклон. Возьму с собой Сюлянь, пусть и она поклонится ему до земли. Если он человек умный, то должен все понять, сказать в утешение пару слов, высоко поднять свою драгоценную руку и отпустить нас. Если же он рассердится, тогда и я от своего не отстану. А будет настаивать, не посчитаюсь ни с чем. Ну, как, брат?

Тюфяк почесал голову. Если Баоцин схватится с кем-нибудь, это получится даже лучше, чем у него. Но он не очень верил в то, что предлагал брат.

– Скажи-ка мне, – спросил он с долей сомнения, – под каким предлогом ты отправишься к нему?

– В народе говорят: сначала церемонии, потом оружие. Те, что продают свое искусство, испокон веков должны были первыми протягивать людям руку. Другого пути нет. И отбивать земные поклоны не считалось унизительным. Разве люди нашей профессии могут не отбивать земных поклонов бодисаттвам и чжоускому Чжуан-вану? А отбить земной поклон военачальнику – это ведь почти одно и то же? – Он засмеялся и вспомнил 'прошлое. – Было это в Циндао. Вторая жена генерал- губернатора заприметила меня и велела прийти в ее покои исполнять сказы. Поступи я так, мне бы потом несдобровать. Как быть? Я отбил земные поклоны чиновнику, которого она послала за мной. Ему стало неловко, и он внимательно выслушал все, что я ему рассказал, какой я бедный, как вся семья живет на моем иждивении. Если я хоть один день не заработаю денег, семья будет голодать. Вот почему яне могу с ним пойти. Он поверил мне, был очень тронут и отпустил меня. Если земными поклонами можно решать некоторые вопросы, я вовсе не считаю это зазорным. Возможно, и повезет. Если же земные поклоны не помогут, придется действовать круто. Тогда уж гори все огнем – буду биться с ними до конца.

– Зачем же брать с собой Сюлянь?

– Чтобы они убедились, что она еще ребенок. Она еще слишком молода, чтобы стать наложницей.

– Старики как раз и предпочитают молоденьких несмышленых девочек. Повидавшую жизнь женщину труднее окрутить.

На это Баоцину нечего было ответить.

– Я пойду с тобой вместе, – сказал Тюфяк без особого энтузиазма.

– Не нужно. Ты сиди спокойно дома и присматривай за моей женой.

– За женой?

– Нужно же за ней кому-то присматривать, брат!

На следующий день утром Сюлянь и Баоцин вместе с адъютантом Тао отправились в резиденцию. Тюфяк отправился присматривать за женой брата.

– Хороша же, – начал он без предисловий, с издевкой в голосе. – Тебе мало, что несмышленый ребенок продает искусство, теперь ты еще хочешь, чтобы она продавала себя. Куда подевалась твоя совесть? Сердце-то у тебя есть?

Тетушка, перед тем как что-то сказать, должна была сначала выпить глоток. Тюфяк, заметив, что она тянет руку к выпивке, опередил ее, схватил бутылку и хватил ею об пол так, что только осколки полетели. Тетушка обмерла со страху. Она совершенно обалдела и, вытаращив глаза, уставилась на Тюфяка. Хотела сказать что-то и не могла. Успокоившись, она перешла в наступление:

– Я ее сама вырастила, для меня она как родная. Об этом нечего и говорить. Но я понимаю дело так, что девушку-актрису нужно пораньше сбыть с рук, чтобы получить приличную сумму. Она и сама успокоится, если у нее будет хозяин. Ей нужно подыскать мужчину. Тогда всем будет хорошо. Вы говорите, что я не права? Хорошо, отныне я снимаю с себя всякую ответственность. Я к ней никакого отношения иметь не буду. Как говорят, вода из колодца не мешает водам реки. Трясущимися дряблыми пальцами она тыкала в сторону Тюфяка.

– Вы еще пожалеете. Ты и твой братец ее испортили. Если она не выкинет номер, можете мне глаза выцарапать. Я повидала жизнь. Ей на роду написано продавать искусство и продавать себя. У нее в каждой клеточке заложен порок. Вы считаете, что я бессердечна? Ладно. Скажу вам. Мое сердце, как и ваше, из плоти, только глаза мои зорче ваших. Я знаю, что ей не избежать своей судьбы – все девицы, которые выступают с подмостков, одинаковы. Я уже только что сказала. Отныне я не пророню ни звука.

Тюфяк перешел к уговорам.

– Если действовать терпеливо, можно воспитать ее общими усилиями. Она быстро выучилась исполнять сказы. И другому она выучится так же быстро.

– Того, что на роду написано, никому не избежать, – упрямо повторяла тетушка. – Посмотри, как она ходит: задом верть-верть, чтобы мужчины видели. Может быть, не нарочно, но таким качествам вместе с профессией обучаются с рождения.

– Это все потому, что она привыкла выступать, она с детства обучалась этому, это не намеренно. Я знаю точно.

Тетушка засмеялась.

– Выпью рюмочку, – она подняла рюмку, – развею печаль вином. Сегодня есть вино, сегодня я пьяна. Зачем влезать в чужие дела? – Она бормотала наедине с собой, Тюфяк уже ушел.

Баоцин, Сюлянь и адъютант Тао вышли на дорогу и сели в открытые паланкины, специально присланные командующим Ваном. Сюлянь весь путь думала о чём-то своем. Она чувствовала что-то неладное, но не представляла себе, какая опасность ее ожидает. Ей было страшно, как во время воздушного налета. Слышишь свист бомбы – и не знаешь, куда она упадет; видишь мертвых – и не знаешь, как они умерли. Ее охватило волнение и какая-то непереносимая усталость. Совершенно не было сил. Она чувствовала себя, как выжатый лимон. Время от времени потягиваясь и как-то по-новому ощущая свое тело, она чувствовала, что совсем стала взрослой. Она все время думала о том, что кто-то хочет взять ее в наложницы. Наложница – это значит взрослая женщина.

Может быть, это не так плохо, как об этом говорят? Нет, она немедленно отвергла такую мысль. Быть чьей-то наложницей низко. Быть игрушкой у старика, как это позорно! Если смотреть правде в глаза, то она будет всего лишь одной из наложниц. Она, еще совсем юная, должна будет спать со стариком, которому уже за пятьдесят! Она такая слабая, а он наверняка очень груб, будет ее обижать. Ей чудилось, что его рука уже беспорядочно ощупывает ее тело, а жесткая щетина на щеках колет лицо. Чем больше она думала, тем страшнее ей становилось. Если и в самом деле так, то уж лучше умереть.

Впереди простирались бескрайние леса. Кругом, плотно прижавшись друг к другу и заслоняя великолепные дали, возвышались деревья. Наконец прибыли в резиденцию. Сюлянь могли здесь продать как курицу. Этот гадкий старикашка с узкими прищуренными глазками жил именно здесь. Жаль, что нельзя, подобно птичке, взмахнуть крылышками и улететь. Теперь уже было поздно.

Носильщики замедлили шаг, а Сюлянь, наоборот, хотелось, чтобы они шли быстрее. Раз уж предстоит неизбежное, так хоть быстрее бы все произошло! Она с трудом сдерживала слезы, не желая огорчать отца.

Баоцин наказал дочери, как нужно одеться. Она должна была походить на маленькую девочку в простой и чистой старой синей курточке и старых атласных туфлях. Косички были перетянуты не атласными лентами, а синей шерстинкой. На лице никакой косметики. Сюлянь вынула из маленького кожаного чехольчика зеркальце и посмотрела на себя. Тонкие, в ниточку, губы, ничем не приметная внешность. Зачем она нужна такая мужчинам? Она и маленькая, и самая обыкновенная. Все же мать правильно говорила: «Только твое тело и стоит пару грошей». Вспомнив эти слова, она покраснела и поспешно бросила зеркальце обратно в кожаную сумочку.

Носильщики разом остановились. Они оказались на пустыре перед большим зданием. Сюлянь быстро сошла с паланкина, постояла и глянула на небо. Где-то пела птичка, зеленели деревья. Прохладный воздух овевал лицо. Все вокруг было так красиво, а для нее начинался жуткий, кошмарный сон, в котором ее продадут гадкому старикашке.

Сюлянь взглянула на отца. Он побледнел, сильно изменился в лице, был весь натянут как струна. Она заметила, как его густые брови взлетели вверх. Это означало, что отец готов ринуться в бой и будет бороться до победного. Ей стало чуточку полегче.

Они прошли через большой сад, мимо искусственной горки, на вершине которой стояла маленькая беседка. Рядом с ровно подстриженным газоном были разбиты клумбы с высокими красными и белыми цветами, над которыми порхали бабочки. Сюлянь любила цветы, теплый ветерок доносил их густой аромат. Но сейчас ей и на них смотреть не хотелось. Цветы и деспотизм не могут соседствовать друг с другом. Возле самой красивой клумбы у нее даже замерло сердце. Цветы как бы смеялись над ней, в особенности красные. Они заставили ее вспомнить кровь. Она чуть зашла за спину отца, невольно ища у него защиты. Ее кулачки сжались в два белых комочка, пальцы напряглись, будто готовы были в любой момент сломаться.

Адъютант Тао привел их в роскошную гостиную. Они оба остались стоять – слишком велико было волнение. На лице Баоцина блуждала растерянная улыбка, брови были приподняты, нервно подергивалась щека. Он застыл в напряжении. Сюлянь стояла рядом, опустив голову и закусив губу.

Время еле тянулось, казалось, их ожиданию не будет конца. Баоции хотел почесать голову, но не решился – вдруг именно в этот момент войдет господин командующий. Вид у него был плачевный. Он повторял про себя слова, которые предстояло произнести. Как только войдет командующий Ван, он тут же упадет на колени и начнет говорить. Слова, что он собирался произнести, были заучены намертво.

Послышалось какое-то шевеление и шуршание одежды, Сюлянь тихонько вскрикнула и крепче прижалась к отцу.

– Тсс! Не бойся, – успокаивал он ее. Нервный тик на его лице стал более заметен. Вошел адъютант Тао, но с ним не высокомерный командующий Ван, а пожилая женщина в черном шелковом халате. Баоцин сразу же обратил внимание на ее сухое приплюснутое лицо, огромный рот и плоский затылок, говорившие о том, что перед ним сычуанька.

Адъютант лишь коротко представил:

– Это госпожа командующего Вана, это – хозяин Фан. – Баоцин оказался в замешательстве. Он предполагал, что появится мужчина, а вышла женщина. Слова, которые он приготовился сказать, были забыты начисто. Госпожа внимательно оглядела Сюлянь с ног до головы. Она разожгла бумажный жгутик и закурила трубку.

Как быть? Баоцин ничего не соображал. Не может же он отбивать земные поклоны женщине. Будь она хоть еще выше положением, он не стал бы этого делать даже ради спасения Сюлянь. Вдруг его осенило. Он потянул ее за рукав. Она поняла намек и, медленно опустившись на колени, сделала земной поклон, и госпожа еще раза три шумно затянулась, каждый раз стряхивая пепел на пол прямо перед Сюлянь, которая с глазами, полными слез, по-прежнему стояла на коленях, опустив голову.

Баоцину было больно видеть всю эту сцену, но он просто не знал, с чего начать. В этот момент Сюлянь начала всхлипывать.

Госпожа погладила рукой трубку и холодно посмотрела на Баоцина. Маленькие черные глазки так и впились в него. Она сказала несколько слов по-сычуаньски.

Баоцин ничего не смог ответить. Адъютант Тао медленно покачивал головой, на лице у него появилась брезгливая улыбка.

– Я говорю, а мне почему-то никто не отвечает, – сказала госпожа. – Я спрашиваю, как это так получается? Повторю еще раз. Как это получается, что такая маленькая девчонка вздумала стать наложницей? Отвечайте же мне! – Она насупила брови. Лицо Баоцина в момент стало багровым.

Наконец он раскрыл рот:

– Это командующий Ван хотел...

Она перебила его своим пронзительным голосом:

– Чего хотел командующий Ван? – Она остановилась, поджала губы и резко закричала: – Если бы ты не соблазняла его, он бы на тебя н не глянул!

Сюлянь вскочила. Вся в слезах, она закричала, обращаясь к старухе:

– Соблазняла его? Да я никогда такими делами не занималась!

– Сюлянь, – Баоцин быстро нашелся и оборвал ее. – Нужно быть вежливой.

К удивлению, госпожа громко расхохоталась.

– Командующий Ван – человек хороший. – Она посмотрела на Тао. – Ладно, адъютант. – Тот расплылся в улыбке.

– Мы ведь люди с незапятнанной репутацией, госпожа, – вежливо вставил Баоцин.

Госпожа командующего Вана задумчиво глядела на трубку.

– Хорошо сказано, – обратилась она к Баоцину. – Верно. Если ты не будешь сам себя унижать, никто не сможет тебя унизить. – После этого она громко приказала: – Адъютант Тао, проводите их обратно, – Она докурила трубку, раздула бумажный жгутик и закурила снова.

На какое-то мгновение она будто забыла про них. Баоцин был в полной растерянности. У этой старушки, однако, осталась еще хоть капля совести. Она человек донимающий. Неужели она так просто и отпустит их?

 – Госпожа, они хотят вас поблагодарить, – заметил адъютант Тао. Она ничего не ответила, а лишь покрутила в воздухе зажженным бумажным жгутиком, давая понять, что ей не нужна благодарность и что они могут идти,

Баоцин поклонился до земли. Сюлянь также отвесила низкий поклон.

И вот они отправились обратно. Дошли до сада. На этот раз казалось, что они вошли в волшебный мир. Цветы никогда не были столь красивыми, яркими и праздничными, как сейчас. Счастливой Сюлянь хотелось петь и прыгать. На душе было так легко. Маленькая желтая бабочка, расправив крылышки, порхнула мимо ее лица, она даже вскрикнула от радости.

Адъютант Тао засмеялся. У ворот Баоцин спросил:

– Земляк, что же произошло? Что-то я ничегошеньки ие понял.

– Каждый раз, когда командующий берет молодую жеиу, требуется одобрение госпожи. Она не может не позволить ему увлекаться женщинами, однако выбрать нужно такую, которая была бы ей по душе. Она всегда недовольна его юными избранницами, особенно такими, которые могли бы захватить ее место. Тут она бдительна, понимает, что хоть и стара для постели, но хозяйкой дома все же остается. – Он вдруг фыркнул: – Твоя дочь вскочила и стала с ней спорить, это не прошло мимо ее внимания. Госпожа не любит, чтобы девушки в доме имели свое мнение. На этот раз вы оба можете идти спокойно домой и не огорчаться. Но-если вы сможете еще раз выказать почтение командующему, заполучить его благосклонность, будет совсем хорошо.

– А как это лучше сделать?

Адъютант Тао соединил большой и указательный пальцы.

– Так, какую-нибудь малость.

– Сколько? – стал допытываться Баоцин.

– Чем больше, тем лучше. – Тао снова соединил пальцы. – Когда командующий видит это, он забывает про женщин.

Баоцин поблагодарил.

– Когда вы будете в городке, не сочтите за труд и отпейте у нас чаю, – сказал он. – Вы так нам помогли, я обязательно отблагодарю вас за доброту.

Адъютант обрадовался. Он поклонился и горячо пожал Баоцину руку.

– Как прикажете, земляк, братья должны помогать друг другу.

Сюлянь , счастливая, любовалась чудесной природой. Густые рощи, поля и буйволы на них создавали чарующую картину. Все вокруг зеленело, все радовало сердце, она была свободна!

Сюлянь тоже поблагодарила адъютанта Тао. На ее лице сияла улыбка, открытая, по-детски наивная. Она и отец медленно спустились с горы и вышли из рощи, Баоцин вздохнул.

– Теперь не он будет тебя покупать, а мы его. Нужно что-то ему подарить.

– Деньги достаются нелегко, – сказала Сюлянь. – Никакой пользы мы от него не получили, зачем же делать подарки?

– Придется все же сделать именно так. Если мы не купим его расположение, то он начнет строить всякие козни. Были бы деньги. Теперь вопрос разрешился, и я очень рад. Я и предположить не мог, что все кончится так удачно. – Он положил руку ей на плечо. – Ты вела себя молодцом. Я знаю, как обидно было стоять на коленях перед этой теткой. Как она сказала? Если ты не будешь сам себя унижать, никто не сможет тебя унизить. Неплохо сказано, запомни эти слова. Это золотые слова.

Сюлянь молча думала о своем. Когда он кончил говорить, она сказала:

– Папа, не переживай за меня. Встала на колени, ну и что? Наоборот, я почувствовала себя совсем взрослой и могу теперь постоять за себя. Ты знаешь, если бы этот старикашка в самом деле взял меня в наложницы, я бы откусила ему ухо. Я и впрямь могла бы это сделать.

Баоцин испугался.

– Не нужно так своевольничать, девочка, не нужно так рваться вперед! – урезонивал он ее. – Жизнь – нелегкая штука, всюду подстерегает опасность. Запомни эти слова: «Если ты не будешь сам себя унижать, никто не сможет тебя унизить». Эту фразу можно прямо включить в текст сказа.

На пути им повстречался ожидавший их Тюфяк. Дальше они пошли вместе, обсуждая по пути происшедшее.

Когда Баоцин закончил свой рассказ, Тюфяк остановился прямо посреди улицы.

– Сюлянь, – закричал он. – Остановись, дай мне хорошенько на тебя взглянуть. – Сюлянь повиновалась, опасаясь, не сошел ли дядюшка с ума. Он долго смотрел ей в глаза и наконец сказал, улыбаясь: – Сюлянь, ты сказала верно. На вид ты еще девочка, однако действовала как взрослая. После такого испытания у тебя должно прибавиться твердости. Ты никогда не пойдешь по наклонному пути, несмотря на то, что всего лишь исполняешь сказы.

У Сюлянь отчего-то снова подкатили к глазам слезы.