В жизни Циньчжу наконец наступила полоса везения. Беспорядки военного времени все глубже разлагали государство и общество. Интеллигенция и простые служащие с каждым днем получали все меньше и меньше. Растущие день ото дня цены на обычные товары вытягивали из них последние фыни. Зато ожили те, кто сколачивал целые [состояния на бедствиях своей страны.

Элитой и опорой общества стали завсегдатаи черного рынка: всякого рода авантюристы, контрабандисты и спекулянты. Они были вульгарны и невежественны, но зато имели массу денег.

Среди этого сброда был некий Ли – Золотой Зуб. Когда-то он держал контору по найму рикш. Потом каким-то образом раздобыл грузовик, занялся торговлей и разбогател. Он использовал этот грузовик для правительственных перевозок. Получая три тонны государственных товаров, он сбывал их по установленной цене. Еще полтонны он прихватывал себе, а это уже шло по ценам черного рынка. В скором времени он сколотил себе огромное состояние. При чем тут рост цен, если денег столько, что их все равно не истратить? Когда денег слишком много, их надо тратить, а не копить. Он носил

американскую одежду высшего сорта и часы, которые стоили десять тысяч юаней. И хотя он не знал ни одного иероглифа, из нагрудного кармана его светло-сиреневого костюма торчали четыре дорогих американских авторучки с золотыми перьями. Иногда ему казалось, что хорошо бы иметь пять, чтобы продемонстрировать свою состоятельность. Раз у других в кармане одна ручка, у него их должно быть пять. Авторучки – это капитал, который он носил при себе. Случится, не повезет, и он проиграется в пух и прах, можно вынуть парочку в качестве залога. У всех должна быть авторучка, поэтому они и стоили денег.

Золотой Зуб был типичным порождением республики. Его друзья-коллеги успели все промотатщ а он продолжал покупать все самое лучшее. Его носовой платок ручной раскраски был из индийского шелка, золотой портсигар был набит импортными сигаретами из России и Америки. И хотя простые жители города давно уже голодали и мерзли, его гардероб был увешан европейскими костюмами и всем чем угодно. Его черные волосы были напомажены привезенным из Парижа бриллиантином, стоившим по пятьдесят американских долларов за бутылку. Сидя за тяжелой баранкой, трудно не потеть. Чтобы избавиться от неприятного запаха, он обливал себя одеколоном. Денег, уплаченных за одну бутылочку такого одеколона, было достаточно, чтобы больше месяца кормить сотню детей. Дорогие вещи, в которых он щеголял, могли поспорить с теми, что носили американские миллионеры.

Стоимость одного его обеда в ресторане равнялась расходам рядовой семьи за полмесяца. Ежедневно он приглашал к себе на ночь женщину и платил ей столько, что ей хватало этого на целый год. Когда он играл на деньги, то ставил только на тысячные банкноты, мелочь вызывала у него раздражение. Отправляясь в Бирму, он каждый раз привозил оттуда несколько золотых ручек, пару ящиков бренди, которых ему хватало на месяц.

Однако этого было мало. Следовало подумать и о будущем. Он собирался купить несколько грузовых машин и открыть транспортную контору. Тогда можно было бы вообще не работать, а только загребать деньги. Еще он хотел обзавестись семьей и жениться.

Более всего для этого подходила Циньчжу – исполнительница сказов. Он видел ее несколько раз на сцене. Вот это действительно то, что нужно! Потратив тысячу юаней, чтобы только познакомиться с ней, он теперь уже не мог с ней расстаться. Она умела тратить деньги, что весьма ему импонировало. А у него уже начинала болеть голова оттого, что иссякла фантазия, куда и на что еще тратить деньги.

В Циньчжу ему нравилось абсолютно все. Поистине, тут царила полная гармония. Циньчжу нравилось ухаживать за мужчинами, она в этом преуспевала, проявляя исключительную заботу и внимание. Она любила поесть, это их тоже сближало. Но самое прекрасное заключалось в том, что ее имя всегда красовалось в самой верхней строке театральных анонсов. Сам он был всего лишь малоизвестной пешкой, а женившись на Циньчжу, наверняка мог стать фигурой достаточно заметной.

По этому поводу Золотой Зуб еще должен был договориться о цене с отцом невесты – Тан Сые. Тому достаточно было разочек взглянуть, чтобы сразу понять, есть у него деньги или нет. Человек, у которого четыре золотых ручки, наверняка сорит деньгами. Тан Сые понимал также, что, если в один прекрасный день такому мужчине кто-то приглянулся, он не станет мелочиться. У Тан Сые была видная дочь, которую можно было продать. Ее имя каждый день печаталось в газетах, она выходила на сцену со знаменитостями первой величины, и за нее наверняка можно было запросить хорошую цену.

Тан Сые назвал Золотому Зубу солидную сумму и вдобавок попросил большой грузовик американского производства. Деньги могли девальвировать через каких-то несколько часов, а вот грузовик – капитал надежный. Золотой Зуб согласился на это условие. Свои люди, один грузовик – мелочь. И Тан Сые без всяких усилий заполучил грузовик. Его умевший строить планы и крайне жадный умишко заработал с новой силой. Он захотел, чтобы в транспортной конторе, которую вскорости должен был открыть зять, ему досталось место советника или директора. Золотой Зуб сказал, что он сделает все, что тот ни попросит. Теперь Тан Сые кусал себе локти. Надо было просить два грузовика и денег вдвое больше. Он попробовал узнать у Золотого Зуба, сможет ли тот ему каждый месяц в определенное время давать десять лянов опиума, на лечение подагры. Золотой Зуб сделал жест, полный безразличия: «Конечно, можно, это просто». Потом Тан Сые замахнулся на сбережения зятя: пусть, мол, хранятся у него. Мало]ли что может произойти, а у него они будут целее. Но на это Золотой Зуб не пошел.

Когда Тан Сые подписывал документ о браке, он чувствовал себя обиженным и обманутым.

Свадебная церемония проводилась в самом фешенебельном ресторане Чунцина. И хотя Ли – Золотой Зуб платил Циньчжу по тысяче юаней в день вплоть до дня

свадьбы, он все же настаивал на том, чтобы свадьба была официальной. Деньги ничего не стоят, а свадьба останется в памяти. Циньчжу была счастлива. Ей и присниться ^не могло, что в один прекрасный день она станет невестой и официально выйдет замуж.

Циньчжу попросила Сюлянь быть у нее на свадьбе свидетельницей. Сначала Сюлянь отказалась. Ее не покидала грусть, и идти на свадьбу не было никакого желания. Однако потом она поняла, что Циньчжу просит ее искренне, из самых добрых побуждений. Девушек, которых она могла бы пригласить, было сколько угодно, а Циньчжу вес же предложила ей. Видя нерешительность Сюлянь, она обняла ее за плечи и с мольбой во взгляде срывающимся голосом сказала:

 – Давай, Сюлянь. Я выхожу замуж, будь у меня свидетельницей! Я не очень блюла себя, а ты чиста и непорочна, но все-таки приходи. Выполни мое сокровенное желание. Я хочу, чтобы на моей свадьбе свидетельницей была девушка. Это будет счастливым предзнаменованием, и тогда вся моя жизнь тоже окажется счастливой и благополучной.

Ребеночек в животе у Сюлянь легонько шевельнулся. Не слишком ли это смахивает на принуждение, подумала она, но все-таки согласилась.

Свадьбу закатили пышную. Сама церемония бракосочетания и убранство помещения должны были символизировать современную эпоху. В зале были развешаны флаги всех стран мира, включая совершенно черный флаг какого-то африканского государства, на стенах висели всевозможные шелковые панно с пожеланием счастья. Все вокруг было расцвечено, блестело и сверкало так, что у человека голова шла кругом. Оркестр пригласили из местного цирка, поэтому звучала в основном музыка, под которую фокусники вынимают из цилиндров зайцев или голубей из рукавов. Одна из мелодий сопровождала номер воздушных акробатов. И хотя гостям это показалось слишком экстравагантным, жених не видел тут ничего предосудительного. В конце концов, музыка есть музыка. Чем больше гремел оркестр, тем более впечатляюще. Так он смотрел на вещи.

К свадьбе Золотой Зуб подготовился весьма основательно, нанял двух слуг, которые должны были его сопровождать. Из-под модного костюма в черно-белую клетку виднелся высокий накрахмаленный воротничок, который был повязан импортным индийским шелковым галстуком в красно-желтую полоску. В верхнем кармане пиджака – четыре самых знаменитых золотых авторучки.

На ногах – высокие черные сапоги, начищенные до блеска так, что в них можно было увидеть собственное отражение. Эти сапоги он купил у английского офицера, на них даже остались шпоры, гремевшие при каждом шаге. В петличке пиджака красовался огромный цветок из белых перьев, а под ним – шелковая лента с надписью «Жених».

Все устремления Циньчжу сводились к одному: выглядеть как богатая дама. Белое шелковое подвенечное платье муж привез из Бирмы. Под него сна нацепила три комплекта белья, пояс для чулок, корсет, накрутив поверх всего еще несколько метров атласа. К белой фате был приколот пестрый шелковый платок. Циньчжу с ног до головы была усыпана драгоценностями. Она надела все свои фальшивые побрякушки, в том числе и купленные совсем недавно. Были и настоящие бриллианты, подаренные женихом. На каждом ее пальце было по крайней мере по одному кольцу, правая рука, от кисти до локтя, была унизана бриллиантовыми браслетами. В руке она держала огромный букет мэйхуа, испускавший душистый аромат. Чуть длинноватые ветви были сплошь усеяны цветами. Создавалось впечатление, что Циньчжу держит маленькое деревце. Она считала, что невеста должна быть украшена символами чистоты, поэтому не расставалась с букетом ни на секунду.

Большинство гостей имело отношение либо к транспортным перевозкам, либо к сказительскому искусству. Приходили не друзья, так соперники, чтобы бесплатно поесть да покурить иностранные сигареты. Тан Сые всем расписывал, как богат его зять. Одних лишь американских сигарет, которыми угощали гостей, было сколько угодно. Они и в самом деле стоили денег. Кто же откажется прийти на свадьбу, да еще прихватить несколько штучек задарма?

Оркестр заиграл музыку, под которую обычно в цирке зайцу полагалось выпрыгивать из цилиндра. Появились жених и невеста, их окружила толпа. Тан Сые сегодня, что называется, вышел в свет. Он смыл с лица все следы, оставленные курением опиума, и был чисто выбрит. Его маленькие глазки сияли от радости, а тонкие губы под большим и острым носом все время растягивались в улыбке. Вот уж у действительно праздник! На этот раз можно считать, 'что дочь продана за большие деньги! Мечта всей его жизни наконец осуществилась.

Тетушка Тан надела длинный пестрый халат и стала похожа на маленькую горку, сплошь усыпанную весенними цветами. Или же на хорошо замаскированный пароход, настолько пестрый, что трудно было догадаться, где у него нос, а где корма. Тетушка Тан потратила много сил, чтобы втиснуть себя в эти одеяния. Она была так затянута, что едва могла дышать. Однако ее не покидали кичливость и высокомерие. Когда она, переваливаясь, ползла по лестнице в зал, на ее пути оказалось несколько ребятишек. Схватив виновников за уши, она тут же отчитала их хорошо натренированным языком, нисколько не стесняясь в выражениях.

Сюлянь появилась в розовом халате с букетом полевых цветов. Она шла с гордо поднятой головой и трогательно улыбалась, а когда стала подниматься к церемониальному возвышению, некоторые из присутствующих зааплодировали. В толпе пестро и вульгарно разодетых людей она была похожа на скромный полевой цветок.

Жених и невеста шли позади всех. Циньчжу виляла задом, и бренчала браслетами, а жених гордо вышагивал радом, демонстрируя всем свои сапоги со шпорами.

С их появлением люди в зале оживились. Золотой Зуб заранее договорился, чтобы друзья кричали ему здравицы, и те действительно постарались. Одни аплодировали, другие бросали в них горох и разноцветные ленты серпантина. После завершения церемонии жених и невеста поклонились друг другу, и народ дружно закричал: «Поцелуйтесь!» Они поцеловались. Все это должно было означать, что их любовь, после такого представления при всем честном народе, полностью искупила прошлые грехи.

Жених вручил невесте кольцо, два браслета, инкрустированных бриллиантами, и вдобавок ко всему американскую золотую авторучку лучшего качества.

Свидетелем с его стороны выступал некий бывший соратник, который и произнес речь. Слова такого оратора, конечно, нельзя было отнести к высокому стилю, но слушатели долго аплодировали. А затем начались всевозможные скабрезности и непристойности. Гости орали во всю глотку, требуя от жениха доложить историю своей любви.

Сюлянь нездоровилось, ребенок в животе непрерывно толкался. В помещении было полно народу и ужасно душно, ей не хватало воздуха. Циньчжу с самыми добрыми намерениями пригласила ее быть свидетельницей, поэтому нужно было во что бы то ни стало поддержать ее, продержаться хотя бы до конца церемониала. На лбу у нее выступили крупные бусинки пота. Сюлянь стояла вытянувшись, не смея пошевелиться и не позволяя себе проронить ни звука. Вдруг в глазах у нее потемнело, и она упала на пол, потеряв сознание.

Очнулась Сюлянь у себя в комнате, на кровати. Рядом сидел отец, бледный, весь разом осунувшийся, со странным блеском в глазах.

Он долго не мог произнести ни слова. Наконец облизал пересохшие губы.

– Кто это? – спросил он, с трудом превозмогая себя. – Кто?

Сюлянь безучастно в двух словах рассказала все как было. Она сразу успокоилась. Открыв свою тайну, она почувствовала облегчение. Теперь ребенок, который толкался у нее в животе, не так мозолил людям глаза.

Баоцин не стал корить ее. Он только покивал головой, похлопал ее по плечу и ушел. Но на душе у него все кипело. Ну и подлая тварь этот Чжан Вэнь! От злости он готов был живьем содрать с него шкуру. У него и в мыслях не было, что этот тип воспользуется моментом и опозорит его дочь!

Он встретил Чжан Вэня в чайной, куда тот часто ходил после обеда. Завидев его, Баоцин понял, что все рассказанное Сюлянь – чистейшая правда. Чжан Вэнь встретил его с улыбкой, но не осмелился посмотреть ему прямо в глаза.

– Как ты собираешься поступить? – спросил Баоцин без обиняков.

– Как поступить? – переспросил Чжан Вэнь. Баоцин больше не мог себя сдерживать и размахнулся, чтобы ударить этого типа с напомаженной головой. Чжан Вэнь стремительно увернулся в сторону и сунул руку в карман. На Баоцина было направлено дуло пистолета. От злости и от страха на его лице появился нервный тик.

– Ты, старое барахло, если еще раз посмеешь потревожить меня, – Чжан Вэнь медленно цедил слова сквозь зубы, – я тебя прикончу, как крысу.

Баоцин подумал секунду, глубоко вздохнул и тотчас же принял решение. С улыбкой на лице он сказал громко, так, чтобы все в чайной могли услышать:

– Стреляй, я и так уже стар. Когда ты еще находился в утробе матери, я уже скитался по стране, зарабатывая, как умел, себе на хлеб. – Он медленно подошел к бандиту, его черные глаза уставились прямо в лицо Чжан Вэня. – Стрелой, подлец, стреляй.

Чжан Вэнь опешил. Такого отпора никто еще ему не давал. Когда он прежде пугал кого-нибудь пистолетом, большинство терялись от страха. Обычно, не раздумывая ни секунды, он тут же и расправлялся с жертвой. Баоцин же открыто бросил ему вызов. Чжан Вэнь убил немало людей, однако не хотел даже по злобе убивать при таком количестве свидетелей.

Он опустил пистолет, наклонил голову и засмеялся Баоцину прямо в лицо.

– Как же я могу убить своего тестя? Я не такой человек.

– Как ты собираешься поступить? – строго спросил Баоцин.

– Слушаю ваши указания, хозяин Фан.

– Ты собираешься жениться на ней?

– Я, конечно, хочу, но не могу.

– Почему?

– Это уже мое дело, старый. – Чжан Вэнь, покачав головой, сделал шаг в сторону выхода. – Не могу, и все. Находясь на службе у правительства, нельзя жениться. Ты что, не знаешь этого?

– Не смей больше переступать порог моего дома.

– Чжан Вэнь засмеялся. Он щелкнул пальцем и сплюнул на пол.

– Когда захочу, тогда и приду.

Баоцин вспомнил, что Чжан Вэнь больше всего любил деньги. Может быть.

– Сколько хочешь? – спросил он, не отрывая взгляда от подонка. – Сколько хочешь, у меня есть деньги.

– Деньги мне нужны, старый, – сказал, смеясь, Чжан Вэнь. – Но человек мне тоже нужен. Теперь она моя, она меня любит. Я ее муж, не веришь, можешь спросить ее.

У Баоцина от злости помутился рассудок.

– Сволочь, – закричал он. – Разрази тебя гром, чтоб ты подох не своей смертью.

Чжан Вэня это стало забавлять.

– Нехорошо ругаться, старый. Осторожность никогда не помешает, когда дело имеешь с властями. Твой хороший друг Мэн Лян уже успел вкусить всю прелесть этого. Он думал, что сможет скрыться, но попался. Ну как? Раскинь мозгами. Ребенок в животе Сюлянь мой. Как я с ней поступлю, дело мое и тебя не касается. Не беспокойся. Я не буду относиться к ней плохо. Если все это возьмешь в толк, то и к тебе я буду относиться неплохо. – Он потрогал свою напомаженную, гладко уложенную прическу, закурил сигарету и не торопясь вышел.

Баоцин, сам не свой, словно лунатик, еле добрался до дому и прямиком направился в комнату Сюлянь. Ей не хотелось разговаривать. Что бы он ни спрашивал, она только улыбалась и отрицательно качала головой.

– Как же это ты? Эх, как же ты позволила ему себя опозорить? – доискивался Баоцин. Он чуть не сошел с ума. Лоб его горел, ныло сердце. – Скажи мне, как... как это случилось? – умолял он. Баоцин протянул руку, чтобы погладить ее, но передумал. Все это время она продолжала смотреть на отца с еле заметной улыбкой.

Баоцин не обратил внимания, как вошли тетушка и Дафэн. Он видел лишь лицо Сюлянь, ее тонкие губы были плотно сжаты, в глазах таилась какая-то трудно уловимая безысходность. Шлеп! В лицо Сюлянь попал огромный липкий плевок. Баоциы вскочил. Он схватил двумя руками жену и вывалок ее из комнаты. За дверью он отвесил ей оплеуху и вернулся обратно. Дочь хоть и забеременела, но плевать в нее непозволительно.

Дафэн вынула платок и вытерла Сюлянь лицо.

– Скажи-ка мне, – сказала она с мольбой.- – Почему бы не рассказать о своей беде? Тогда станет легче.

Сюлянь закрыла лицо руками и заплакала.

– Что ты собираешься делать? – снова спросила Дафэн. – Пойдешь с ним? Ты в самом деле его любишь?

– А что я еще могу поделать? – сказала Сюлянь, совсем убитая. – Как я могу дальше здесь оставаться, если мать вот-так ко мне относится?

– А он женится на тебе? А если да, то сможет ли тебя содержать? Он вообще-то надежен?

– Не знаю, откуда я могу знать? Я увидела его и совершенно потеряла голову. Как он хочет, пусть так и будет. Может, это и есть любовь? Очень печально, но ничего не поделаешь.

– Он в самом деле тебя любит? Я не понимаю, что значит любовь, не понимаю ту любовь, о которой ты говоришь. Он относится к тебе так же, как ты к нему?

– Я не знаю, не знаю. – Сюлянь сжала кулаки и застучала ими по кровати. – Я ничего не знаю. У меня и тяжело на душе, и вроде бы нет. Не пойду к нему, куда еще идти? Не пойти – значит стать низкой тварью и опозорить всю семью. Пойти – ждать хорошего не придется.

Немного погодя Дафэн сказала Баоцину, что Сюлянь думает отправиться к своему возлюбленному. Баоцину ничего не оставалось, как согласиться. Он подумал о своей работе. Все кончено. Кто может заменить Сюлянь? Циньчжу вышла замуж и тоже ушла! Он вспомнил, что может на пару с Сяо Лю выступать с сатирическими диалогами, как конферансье. Может быть, это выход?

Он спустился вниз и вошел в зал. В тот же вечер они попробовали себя в новом жанре, однако успеха не имели.

После представления Баоцин тут же у входа нанял сторожа с пистолетом и велел ему ни под каким видом не пускать Чжан Вэня. Он купил замок и запер Сюлянь. Чжан Вэня он не боялся. Еще посмотрим кто кого, даже если тот станет в него стрелять.