Глава первая ЕЩЕ СУТКИ
— Сегодня медовая неделя подходит к концу! — сказала Марья Александровна, подойдя к окну вагона.
— А мы подъезжаем к Петрограду!
— Медовая неделя! Неужели только неделя!
— Но она стоит медового месяца! Даже медового года!.. Как в осажденной крепости месяц считается за год… Да, мы объявили себя на положении об усиленной… Нет, даже на положении чрезвычайной… чрезвычайных поцелуев… Ну когда это было, чтобы я целую неделю не читал газету!
— Ты, конечно, рвешься к семье…
— Совсем напротив. Я хочу подарить себе еще сутки… Мы остановимся в Европейской гостинице или в Эрмитаже… Я пропишу тебя женой… Мое заседание в четверг, а сегодня вторник… Целые сутки мы отдохнем.
— Знаю я этот отдых, от которого еще больше устаешь!.. Но неужели мы никуда не пойдем? Приехать в Петроград для того, чтобы торчать взаперти и бояться встречи с твоей женой! Ты для этого меня сюда привез?!..
— Милая… мне только сегодня и завтра хочется провести инкогнито… Разве это не забавно?.. Как в уголовных романах. Впрочем, если хочешь, мы можем поехать куда-нибудь… где я не рискую встретить кого-нибудь из друзей или знакомых…
Невзоров ловил себя на непонятном, неприятном чувстве: ему было тяжело возвращаться домой.
Как он посмотрит на детей?
Что он скажет жене?
Рассудок говорил:
— Разве произошло что-нибудь особенное? Разве я стал любить от этого жену меньше? Произошло то, что происходит во всех романах, рассказах, драмах, комедиях — я полюбил еще одну женщину… Так делают все… Жена должна это понять и примириться, как примиряются все… Институт брака давно уже явочным порядком изменен. И вообще…
А в душе что-то протестовало:
— Я разбил счастье семьи ради личного счастья. Разрушил годы семейной тихости ради бурных восторгов одной медовой недели…
Марья Александровна, напротив, возмущалась искреннейшим образом:
— Неужели меня, в самом деле, он хочет прятать от жены!.. Посмотрим!.. Нет, голубчик, это не пройдет!.. Я приду к его жене и расскажу все…
Глава вторая ЖИВОЙ ТРУП И ДВЕ ЕГО ЖЕНЫ
Паспортист взял у старшего дворника документы и вскрикнул на весь участок:
— Иван Николаевич!..
— Что с тобой!..
— Иван Николаевич, ущипните меня!.. Я или сплю, или еще после вчерашнего пьян!..
— Ты, брат, и после вчерашнего, и после третьего дня и вообще всегда пьян… Я не знаю, зачем так орать…
— Да вы посмотрите на этот паспорт… Сами закричите…
Околоточный взял паспортную книгу и вслух прочитал:
— Петр Николаевич Невзоров… потомственный дворянин… Ну, что же из этого? Мало ли на свете дворян Невзоровых…
— Так ведь Петр Николаевич…
— Ну так что же… Вон у нас в участке два Семенова и оба Иваны Никифоровичи… И даже не однофамильцы!..
— Да вы читайте дальше!..
— «Время рождения 15 мая 1879 года… Вероисповедания православного… Место постоянного жительства… Петроград… Женат первым браком на девице Лидии Львовне, урожденной Буйносовой…»
— Да, ведь убийцу-то Невзорова, жену-то его Лидией Львовной зовут… Я — сам в газетах читал, что она дочь полковника Буйносова!.. А у полковника Буйносова в поварах был дядька моей Марьи Михайловны…
— Что ты брешешь…. Лидия Невзорова сидит в тюрьме…
— Вот то-то и оно! Как же я пропишу, когда собственник паспорта убит! Значит, этот паспорт Невзорова кем-то похищен…
— Ну какой же дурак будет предъявлять в Петроград, где все кричат о деле Невзоровой, паспорт ее мужа!..
— Этот дурак не один… С ним дама, которую он выдает за свою жену и хочет прописать под именем Лидии Невзоровой!..
— Сенсационное преступление!.. Звони скорей помощнику!.. Их надо преследовать, пока не поздно!..
Глава третья НА СТРЕЛКЕ
В закрытом автомобиле Петр Николаевич и Марья Александровна поехали на острова, на Стрелку.
Избалованная Варшавой и ее окрестностями, утомленная железной дорогой и медовой неделей, Бина не восхищалась ничем.
Скоро она задремала, склонивши голову на плечо возлюбленного.
А он ехал, полный самых противоречивых настроений.
Ему вспоминались поездки на Стрелку с Лидией, когда она была еще невестой.
Часами бродил, любуясь закатом.
Так безмятежно и ясно все было.
Так радостно было это вспоминать…
А то вдруг делалось так тоскливо, так обидно… так жалко Лидию… и себя, — того чистого себя, которого больше нет.
Как это случилось…
Зачем Бина вошла в его жизнь?
Зачем они хотят завтра же, с места в карьер, отравить жизнь и Лидии: прийти и рассказать ей все, все, все…
Эта Бина какая-то истеричка…
Бывают случаи, когда ложь благородней правды, и нужнее, и чище, и святее.
Такой ложью является обычная ложь супругов, старающихся скрыть друг от друга свои измены, оставить друг друга в счастливом неведении.
Счастье именно в неведении, а не в ведении.
Разве Бине мало ее собственного опыта?
Ее муж уже устроил это «несчастие втроем», от которого она бежала.
Она хочет исправить его основную ошибку: неравенство двух жен Василия.
Ну разве может быть у нее, женщины воспитанной, образованной, с тонким вкусом и утонченными взглядами, что-нибудь общее с этой девицей из цирка, кафешантана, оперетки, — невоспитанной, необразованной, грубой и кричаще безвкусной?
Она пробовала сближаться с ней, но после такого дня сближения они стали еще дальше друг от друга.
Тине все время казалось, что жена играет роль барыни, а ее хочет сделать какой-то экономкой.
Марье Александровне, напротив, казалось, что Василий относится к Тине с явным предпочтением, а жену третирует и только терпит.
Здесь же, судя по всем данным, жена Пьеро во всем не ниже Марьи Александровны.
Глава четвертая ПРОРОЧЕСКИЙ СОН
— Я решила предложить ей жизнь втроем. А в случае отказа… я ее вызываю на дуэль. Все равно на какую, на простую — рыцарскую, или на американскую. Я предложу ей выбрать из двух чашечек кофе: одна будет с отравой. Мы дружно выпьем и одной из нас не станет… А вдруг она откажется. Ведь у нее дети… Ну что такое дети… Детей я возьму на воспитание к себе… Я их воспитаю так, что Пьеро будет гордиться ими… И все-таки… а вдруг она откажется!.. Тогда я ее убью!.. Я подкараулю ее где-нибудь и всажу пулю в грудь… И его убью, если он будет противиться моим планам, если окажется, что он жену любит больше меня… О, я покажу им… Недаром я умею стрелять… Надо было бы давным-давно убить Василия… Но…
Так думала Марья Александровна, засыпая на плече Петра Николаевича в автомобиле.
И ей снилось, что она за кем-то гонится с револьвером в полутемной комнате.
Вот его труп грохнулся на пол…
Вот пришли ее арестовать…
Надевают кандалы…
Везут в тюрьму..
Кто-то сильно обнял ее и втаскивает по лестнице.
— Я не хочу в тюрьму! — крикнула Бина и проснулась.
— Мы приехали… Тебя в автомобиле укачало… При чем тюрьма…
Пока они высаживались из каретки и расплачивались с шофером, два подозрительных глаза следили за ними из-за угла.
Шпик, переодетый в костюм коридорного гостиницы.
После прогулки и Петра Николаевича тянуло ко сну.
Электричество еще не погашено, — значит, еще нет часа.
Сейчас начнется белая ночь.
Неужели Бина проспит первую белую ночь в своей жизни…
Глава пятая БЕЛАЯ НОЧЬ
Коридорный помог им снять верхнее платье.
— Можете уходить! — отпустил его Невзоров.
— Извиняюсь… как прикажете записать барыню?..
— Что за вопросы… женой!..
— Извиняюсь… но требуется имя и отчество.
— Мария Александровна… — он запнулся: — Невзорова. Да ведь я же вам отдал еще утром паспорт…
— Паспорт в участке…
Проснувшаяся Мария Александровна делала ему знаки глазами.
— Как Мария Александровна!.. Ведь в паспорте Лидия.
— Ах, да!.. — засмеялся Невзоров. — Ну, да это пустяки… Простая формальность.
Коридорный копался у умывальника, не обращая внимания на мимическую сцену господ.
— Можете идти…
Коридорный сделал два шага к двери и вернулся.
— Извиняюсь…
— Что еще вам…
— Извиняюсь… А не родственник вам будет инженер Невзоров…
— Я сам инженер Невзоров…
— Извиняюсь… Я спрашиваю про убитого…
— Я сейчас засну, как убитый…
— Извиняюсь… Так вы не родственник…
— Ни о каком убитом инженере Невзорове я не слыхал…
— Как же не слыхали?!.. Дело такое громкое, а вы не изволили слыхать…
— Повторяю вам, что ни о каком другом инженере Невзорове я не слыхал.
— Извиняюсь… Быть может, вам знакома Лидия Львовна Невзорова!..
— Это моя жена…
— Извиняюсь… Как вы изволите говорить?
Невзоров спохватился:
— Вот моя жена Лидия Львовна…
— Извиняюсь… Лидия Львовна Невзорова сейчас сидит в тюрьме.
— Вы с ума сошли.
— Извиняюсь, если огорчил известием… Лидия Львовна сидит в тюрьме за убийство мужа…
— Что вы говорите за чушь… Вот Лидия Львовна…
— Извиняюсь, но это Мария Александровна… А Лидия Львовна убила Петра Николаевича Невзорова… инженера… и рассылала его труп по частям по городу…
— Ах! — вскрикнула Марья Александровна. — Какой ужас!.. Что же ты мне не говорил, что в Петрограде у тебя есть…
Она оборвала фразу, не договорив, пораженная внезапным мраком.
Глава шестая ВО МРАКЕ
Потухло электричество, — в номерах оно тухнет ровно в час.
Наступил жуткий момент.
Впотьмах в одной комнате остались втроем, храня гробовое молчание, сыщик, Невзоров и Топилина.
Сыщик опустил руку в карман.
Он был уверен, что самозванец Невзоров — большой уголовный, а может быть, и политический преступник и не шевелился, боясь, что лже-Невзоров будет стрелять.
Невзоров и Топилина молчали, пораженные темнотой слов коридорного и темнотой номера.
Вдруг молчание прорезал чей-то чужой истерический крик:
— А дети! Где мои дети!..
Это кричал не своим голосом Невзоров.
На крик распахнулась дверь, вспыхнуло снова электричество, и в дверях показалась полиция и понятые.
— Господин Пржездецкий, я имею предписание вас арестовать…
— Это недоразумение!.. Я не знаю никакого Пржездец-кого…
— Петр Николаевич! Успокойся! Тебя принимают за известного в Варшаве вора и шулера Пржездецкого… Он действительно похож на тебя! — Мария Александровна овладела собой и даже улыбнулась.
— Ваша дама благоразумнее вас. Она сознается, что знает Пржездецкого…
— Еще бы не знать! — засмеялась Мария Александровна. — Мы с мужем заработали на нем свыше трехсот рублей…
Она вспомнила, как все в редакции острили над Василием: «Не с чего, так Топилин с Пржездецкого»…
— Популярность Пржездецкого во многом обязана моему мужу…
— Но я, клянусь вам, в первый раз слышу эту фамилию!
— Господин Пржездецкий! Запираться бесполезно!.. Потрудитесь объяснить, каким образом попал к вам паспорт покойного Невзорова…
— Хо-хо-хо! Это смешно… Да, я жив… Я — Невзоров…
— Вы будете упорствовать, что вы убитый Невзоров, а эта дама, сидящая в тюрьме, Лидия Невзорова…
— Мне кажется, я сплю… Клянусь вам, что я инженер Петр Николаевич Невзоров, ездивший в Варшаву в командировку. Я виноват только в одном, что прописал моей женой мою добрую знакомую Марию Александровну Топи-лину… В Петрограде у меня много знакомых, из которых каждый может подтвердить, что я Невзоров, а не Пржез-децкий… Сейчас поздно, но я попрошу вас позвонить 71717… Там вам дадут обо мне самые точные сведения…
Помощник пристава пошел к телефону.
Глава седьмая 717-17…
Через пять минут он вернулся.
— Ну, что? Вы удовлетворены?
— Я нахожу с вашей стороны это издевательством над полицией…
— Почему издевательством?..
— Чей телефон вы дали?..
— Моего лучшего друга, занимающего видное положение…
— Вы мне дали телефон… Теремовского…
— Ну да… Это мой лучший друг…
— Это любовник Лидии Невзоровой!..
— Позвольте!..
— Не ломайте дурака!..
— Что он вам ответил?.. Он ничего не ответил?.. Его нет дома?
— Он в тюрьме…
— Как в тюрьме?!..
— В тюрьме по делу об убийстве Невзорова, паспортом которого вы хотели воспользоваться… Но всевидящее око петроградской полиции не допустило этого… Сорвалось… И вы и ваша дама пожалуйте в ту же тюрьму, где сидят Невзорова и Теремовский.
Невзоров зашатался и чуть не упал.
Ему вспомнилась зловещая телеграмма жены.
Огненные буквы прыгали в глазах:
«Страшное несчастие. Немедленно приезжай».
Глава восьмая ПРЖЕЗДЕЦКИЙ ИЛИ НЕВЗОРОВ?
Редактор сказал Топилину, что кто-то видел Марью Александровну на Варшавском вокзале.
Она приехала с каким-то господином, по приметам весьма похожим на субъекта, которого Василий выдал редактору за Невзорова и который оказался вором Пржездецким.
Василий в ответ расхохотался.
— Вы это серьезно?
— А разве я похож на шутника? Вот на вас я действительно удивляюсь. Мы все знаем вас за болтуна. Но чтобы наболтать столько, сколько вы про этого несчастного Невзорова… И почему, в самом деле, вам понадобился для вашей шутки именно Невзоров!..
— Ха-ха-ха! Так вы в самом деле уверены, что я вас мистифицировал?!..
— Так не знакомили же вы меня с живым трупом! Пока мы тут болтали с «Невзоровым», настоящего Невзорова в Петрограде рассылали кусками по разным адресатам… Причем себе на память мадам Невзорова оставила только ногу мужа…
Топилин вспыхнул:
— Извините… Но вы городите чушь!.. Я Невзорова знаю с гимназической скамьи… Это он… Я занял у него 50 рублей!.. Какого еще доказательства нашей дружбы надо!..
— Тогда, значит, Пржездецкий — псевдоним Невзорова… Или Невзоров — псевдоним Пржездецкого… как бы то ни было, а лицо, которое мне передавало, не станет шутить. Ваша жена в Петрограде…
— Да, она уехала к сестре! — соврал Топилин. — И сам я собирался туда, потому что сестра при смерти… Я вам говорил, что у меня в Петрограде очень богатая сестра. Мари ее любимица… и я тоже… Если сестра умрет, чего искреннейшим образом не желаю, я буду богатым человеком… И не только заплачу аванс, но и сам войду пайщиком в ваше дело… Да, я давно об этом мечтал… Быть соиздателем…
— Ну, что же… Богатейте… Но все-таки я вам по совести говорю… Какая-то связь у вашего Невзорова с Пржез-децким есть…
— Вот если вы мне дадите командировку, я открою такие сенсационные вещи, что вся Россия содрогнется!.. Я докажу, что убит не Невзоров, что арестован не Пржездец-кий, что жена Невзорова жертва глупого стечения обстоятельств… Дайте мне на дорогу сто рублей и я привезу вам сто тысяч!..
— Почему не двести!.. Ха-ха-ха!..
— Потому, что кроме меня есть и еще наследники…
— Ну и бестия же, вы Топилин… Топите меня в омуте неоплатных авансов… Подо что только я вам не давал авансов: и под зуб, и под слепую кишку, и под сломанную ногу Тины, и под Эмира Бухарского…
Глава девятая ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТИНЫ
Топилин получил деньги.
— Немедленно ехать в Петроград.
АТина?
Как бросить ее одну?
Взять с собой?
Но, тогда, как же быть с женой?
Втроем она не вернется в Варшаву…
Он не верил, а чувствовал, что жена уехала с Невзоровым в Петроград.
Так бывает: не веришь, потому что боишься верить, а чувствуешь, что это так!
Пришли петроградские вечерние газеты и Топилин впился в подробности заметок об аресте Пржездецкого, о его самозванстве, о самозванстве его дамы, которая сперва назвалась Невзоровой, а затем… женой варшавского литератора T.
Руки задрожали у Василия.
Он выронил газету и… бросился к телефону.
— 222-11… Барышня, 222-11…
— Это ты, Тина?
— Это я, барин…
— Позовите барыню…
— Барыня еще не возвратилась…
— Откуда!.. Где она?..
— Как уехали в клуб, так и не возвращались…
— Как!.. Первый выезд из дома и в клуб!..
— Они так сказали…
Опять какое-то черное предчувствие закрыло сердце.
Ненавидел Топилин клуб, — ему очень не нравились те знакомства, которые заводила там Тина, — конечно, с дамами, с кавалерами она, по ее словам, не знакомилась.
А главное: как смела она первый выезд после болезни направить в клуб, — в душные, накуренные залы, в давку насыщенных азартом и развратом разгоряченных тел.
Надо позвонить Немецкой, не у нее ли Тина…
Глава десятая В ИГОРНОМ ДОМЕ
— Алло… Это вы, Берта Антоновна?
— Я… Кто говорит?
— Ваш друг Топилин…
— Вася, вы?.. Ну, а что с Тиной?
— Я сам вас хотел спросить об этом…
— Как так?..
— Где Тина?
— Да разве ее нет дома?..
— Она вчера выехала в клуб и до сих пор не возвращалась…
— Тина!.. Не может быть!..
— Я потому и звонил вам, что вы каждый день бываете в клубе… Разве вчера не были?..
— Была…
— И видели Тину?..
— Видела Тину… Она сперва много выиграла, потом много проиграла… А потом…
— Что потом?!..
— Ей сделалось дурно… И…
— Говорите, договаривайте же все!.. Где она?
— Не знаю…
— Когда вы с ней расстались?
— Часа в два… Когда ей сделалось дурно, ваш Грондэ ей предложил свой автомобиль, чтобы довезти до дома…
— Какой Грондэ?..
— Ваш друг детства… Тина говорила, что это ваш лучший друг…
— Вы шутите… Никакого Грондэ я не знаю…
— Больше я ничего не знаю… и ничего не скажу… И так, кажется, выболтала много лишнего… Если не ваш друг этот Грондэ, так он ее друг… Они все время играли вместе, он с ней был предупредительно нежен… В клубе он в первый раз… Торопитесь, пока не поздно… Бедный Вася…
В тоне Немецкой слышалась ирония.
Хотя она и считалась подругой Тины по сцене, но всегда завидовала ей и старалась, где можно, ей напакостить.
Глава одиннадцатая ГОСПОДИН ГРОНДЭ
Тина очнулась в автомобиле на руках у этого ласкового господина с актерским бритым лицом и безукоризненной французской речью.
Она только что познакомилась с ним у «золотого стола» в клубе.
Она жадно протянула руку к золотым, выигранным ею, и нечаянно уронила две-три пятишны.
Кинулась поднимать, головой ударилась об руку соседа, тот от удара тоже выронил пригоршню золотых.
Их взгляды встретились.
— Не беспокойтесь… Золотые разбежались. Человек поднимет…
Игроки не обращали внимания на уроненные деньги и продолжали ставки, мешая лакею собирать золотые.
Незнакомец мило улыбнулся и сказал:
— Не беспокойтесь, сударыня. Лакей по окончании игры соберет. Для него это будет приятная находка…
— А для меня, — искренне воскликнула Тина, — неприятная потеря!..
— Вы сколько потеряли?
— Право, не знаю?
— Вас устроят десять кружочков?
Незнакомец протянул Тине десять десятишен.
— Что вы?.. Это слишком много…
— Ну вот, пустяки… Ведь я тоже не знаю, сколько я уронил… Наша потеря — общая потеря… И мы должны поделиться… Давайте играть сообща…
Он сказал это так просто, и так мило улыбнулся.
— Вам сегодня, кажется, везет… А мне нет… Вы поделитесь со мной вашим счастьем.
И вдруг Тине стало так смешно, так смешно, что она от смеха чуть не разрыдалась.
— Человек… Воды…
Он подал ей воды, увел от стола в библиотеку.
Представился.
— Грондэ… Эдмонд Грондэ… Эдмонд Эрастович… из
А через полчаса Тина объяснила удивленной Немецкой, что ее кавалер — друг детства ее Василия, и что вообще…
Потом она сама не помнит, как ей стало дурно…
И вот она в авто, на руках Грондэ.
Глава двенадцатая ПОХИЩЕНИЕ ТИНЫ
Светает. Свежо.
— Где мы? Куда едем?
— Молчите… Вам вредно говорить…
С ужасом, в дверцу автомобиля, Тина видела деревья, дачные постройки…
— Вы едете ко мне на дачу… Грондэ не сделает вам никакого зла…
Тина схватила его за руку.
— Не надо! Не смейте! Не хочу!..
По дороге шла какая-то девица с книжкой. Тина хотела ей крикнуть.
Но Грондэ устами зажал ей рот и стал покрывать поцелуями.
Убийственная мысль пронеслась в голове Тины.
— Что будет с Василием, когда он узнает, что она исчезла!
Она стала судорожно отбиваться. Но стальные руки Грон-дэ сжимали ее. Поцелуи впивались в губы, как раскаленное железо.
Глава тринадцатая СТРАШНОЕ ПРИЗНАНИЕ В АВТОМОБИЛЕ
Тина задыхалась, Тина билась, как истеричка, Тина глухо стонала…
— Молчи, женщина! Из рук Пржездецкого еще не уходила ни одна женщина!..
— Пржездецкий! Стась Пржездецкий!.. — Тина поняла, что борьба немыслима и покорно склонила голову, и беспомощно откинулась на подушки автомобиля…
— Так Грондэ и Пржездецкий — одно и то же лицо!..
Ее спутник, довольный эффектом, который произвели его слова, глядел на нее властным, страшным взором.
— Боже! Все погибло! Только чудо меня может спасти… И вдруг чудо совершилось.
На повороте автомобиль с размаху налетел на дерево и…
Глава четырнадцатая ЭММА КОУТС
Встав, как всегда на даче, в шесть часов, мисс Эмма Коутс совершала по парку утреннюю прогулку.
В руках у нее томик «Magasin’a». Но вовсе не хотелось читать. Хотелось дышать чистотой этого чудного утра.
Хотелось одной покататься, покачаться в лодке…
Хотелось подышать одной, пока не встали ее милые, но все-таки, в конце концов, утомительные воспитанницы. Они встают в десять. В ее распоряжении целых три часа. Можно вдоволь намечтаться о Джоне Крафте, который с родины пишет нетерпеливые письма.
«Подожди, милый Джон! Скоро, совсем скоро! Еще вот это лето и еще одна зима в этой холодной и скучной России… А уж весной можно будет и свадьбу отпраздновать».
У нее будут как раз те три тысячи русских рублей, чтобы заработать которые она и приехала в Россию.
Почему в Варшаву? Говорят, в Петрограде лучше платят.
Но и в Варшаве, право, недурно. Семья генерала такая милая.
Девочки ее полюбили.
В особенности младшая…
Мальчик… впрочем, он уже не мальчик, этот Витя.
Бедный, он влюблен в Эмму.
Он часами исподлобья, молча, смотрел на нее.
Стал таким скромным, молчаливым.
Только тогда и разгорается, когда она с ним заговорит.
Бедный мальчик, он знает, что у Эммы на родине жених.
Первые письма к Джону уходили под его руководством: он писал адрес на русском языке.
О, теперь Эмма сама умеет писать на русском…
За три-то года!..
Генерал тоже всегда очень мил с нею и… даже иногда чересчур мил… Но не забывается.
Генеральша, бедная старая развалина, тоже совершенно доверилась ей.
Вот теперь она с мужем уехала в Карлсбад, и весь дом на мисс держится. То есть не дом, дом остался в Варшаве на попечении Казимира, а дача вся на ее руках…
Генеральша, может быть, больше и не вернется…
Она очень, очень плоха. Особенно ее расстроил этот разгром зимой. Шутка ли сказать, одних бриллиантов украли тысяч на тридцать.
В газетах целую неделю писали:
«Разгром у генерала Чибисова».
Все сыщики Варшавы подняты были на ноги.
Все полицейские собаки перебывали в квартире. Но разве в городе, где к услугам вора трамваи, автомобили, извозчики, трудно замести следы!
Вор воспользовался вечером, когда вся семья была в театре…
Мисс Эмма шла по аллее, размечталась и чуть не попала под мчавшийся навстречу автомобиль.
Ей показалось, что в карете автомобиля кто-то глухим голосом что-то крикнул.
— Вероятно, испугались за мою судьбу…
Она посмотрела вслед уносившемуся бенцу:
— Какой шикарный авто… и так мчится, так рано… Кто-нибудь из дачников покутил всю ночь и спешит домой из города…
Только отвернулась, как вдруг раздался нечеловеческий крик.
Оглянулась и — сразу поняла все.
— Опять на том же месте… И в прошлом году была такая же катастрофа! Как раз у самого озера!..
Она побежала к месту крушения. Кроме нее, туда бежал какой-то рабочий с пустой тачкой, шедший на работу.
Глава пятнадцатая КАТАСТРОФА
Автомобиль лежал на боку.
Кузов его забрызган кровью и мозгом шофера.
Несчастный с раскроенным черепом бился в предсмертной агонии, даже не стараясь сбросить с себя придавившую его тяжесть.
Дверцы каретки разбиты и из них недвижно торчали мужские ноги в шикарных лакированных туфлях.
Ноги не подавали признаков жизни.
Очевидно, удар моментально оглушил и лишил чувств их обладателя.
Мотор еще работал. Колеса вертелись.
Но их бесцельные движения на воздухе и на земле заставляли кузов только вздрагивать нервно, неровно, судорожно.
Рабочий и Эмма почти одновременно подбежали к месту крушения.
Из каретки слышались слабые женские стоны.
Словно сговорившись, энергичная англичанка и чернорабочий стали отламывать дверцу и освобождать полутру-пы Тины и Пржездецкого от их объятий.
В ужасе смерти вцепились и застыли.
Тина, освобожденная от обломков, бережно положена на землю.
Рабочий загляделся на ее красоту и, не будь посторонних свидетелей, Бог знает что мог бы сделать с несчастной.
Но энергичная Эмма командовала им, не давая опомниться.
Полиции нет.
В такой ранний час еще все на дачах спят.
Да и место глухое.
Ближе всего дача Чибисовых.
Бережно уложив Тину на тачку, положив под голову подушку автомобиля, Эмма приказала везти к ним.
За паном рабочий вернется еще раз.
Нельзя терять времени.
Дома есть маленькая аптечка.
Глава шестнадцатая ДРАГОЦЕННОСТИ ПРЖЕЗДЕЦКОГО
У Ванды золотые руки, если она захочет, она может управиться, и несчастная будет жить.
Она слабо стонет, но видимых повреждений нет.
Пан — другое дело.
У него, кажется, перелом руки, да и крови он потерял много: стекло дверцы рассекло ему висок, впилось в него.
А может быть, и еще что-нибудь повреждено.
Опасно его оставлять одного.
Тем более, что у него такая массивная золотая цепь и часы золотые вывалились… и бумажник толстый — тоже в крови…
Опасно оставлять…
Разве взять с собой все драгоценности…
Какие крупные бриллианты в запонках… И кольцо с сапфиром…
Да, да… если оставить его в соблазне всех этих драгоценностей, первый прохожий ограбит и убьет… если он уже не мертв…
Эмма твердо решила взять с собой часы, кошелек, драгоценности…
Она заметила, что и рабочий, освобождая девушку от объятий пана, смотрел на золото и камни с такой алчностью.
Если она пошлет его одного за паном, он все равно не привезет.
Снимет драгоценности и скроется.
— Я должна их спасти для пана, если он останется жив. Или для нее, для этой красавицы-панны… О, она-то будет жить несомненно.
Она спрятала в карман часы и цепочку с брелками…
Глава семнадцатая РОКОВОЙ ВЫСТРЕЛ
Но едва Эмма вторично наклонилась над полутрупом Пржездецкого, как потеряла сознание от ошеломляющего удара в висок.
Это рабочий, бросив тачку, с яростью тигра прыгнул на нее.
Такой наживы Войтех Хрщон не упустит.
— Ишь, чего захотела! Такие случаи подвертываются раз в жизнь! Войтех Хрщон никогда в жизни ни грабил. Но если уже на его глазах даже панночка, такая красивая и нарядная, не удержалась от грабежа, ему, мужику, и сам Бог велел.
Он сбил англичанку с ног, схватил обломок автомобильной двери, уже размахнулся им, чтобы размозжить ей череп, как вдруг покачнулся…
Раздался неожиданный выстрел и из-за кустов показалась голова юноши в гимназической фуражке..
Витя Чибисов сегодня рано оседлал своего стального коня и отправился вслед за обожаемой девушкой.
Он понимал, что Эмма Коутс ему не пара.
Она и старше, и умнее, и самостоятельнее его.
Он только гимназист шестого класса.
Второгодник.
По-английски говорит и пишет.
А из русского — два!
Виктор понимал, что он — ничтожество.
Что у него нет ни одного шанса на успех.
Ведь этот Джон, которому в неделю два раза шлет свои чудесные письма Эмма, через год — капитан.
Эмма показывала ему его портреты.
Красавец-мужчина, — бронзовый, крепкий, смелый, благородный.
Виктор понимал все это, но не мог от себя отогнать навязчивой идеи.
С каждым днем мрачная мысль становилась мрачнее.
Он знал, чем все это кончится.
На первой странице его записной книжки уже стояла четко выведенная надпись:
«В смерти моей прошу никого не винить».
Уже две недели, как Виктор не расставался с револьвером, взятым из коллекции отца.
У него не хватит духа покончить с собою сразу, — раз навсегда.
Но мысль об этом не покидала его ни на минуту.
Вот и сегодня он выехал, чтобы издали следить за милой Эммой, и — на всякий случай револьвер, заряженный на шесть зарядов, захватил с собой.
Это его лучший друг.
Он меня поймет и в самую трудную минуту жизни поддержит!
Виктор выехал из дома значительно позже Эммы.
Он не видал самой автомобильной катастрофы, но попал как раз в момент, когда разъяренный алчностью тачник бросил тачку с Тиной, кинулся на Эмму и сшиб ее ударом в висок.
Виктор выстрелил, и тачник повалился наземь, даже не вскрикнув.
Бросив велосипед, сквозь кусты и деревья, дрожа от предчувствия чего-то рокового, Виктор напрямик бежал к своей ненаглядной.
— Поздно! Она без движения лежит.
Он припал к ее груди.
Сердце не бьется.
— Какой ужас! Стоит ли теперь жить!..
И, не отдавая себе отчета, юноша сунул в рот дуло револьвера и окровавленный упал к ногам девушки.
На выстрел прибежали лесники. Никогда еще судебному следователю не приходилось иметь дело с такой неразберихой.
Кто кого убил?
Глава восемнадцатая ТАЙНА ДАЧИ ЧИБИСОВЫХ
На даче Чибисовых настоящий лазарет.
Выписаны из города две сестры милосердия.
Маленькие девочки — Женя и Леля превратились в их помощниц.
Рана Виктора, к счастью, не смертельна.
Его уже вывозят в качалке в сад и бледный, как призрак, мальчик не сводит больших очарованных глаз с бледного, как призрак, лица Эммы, с бесстрастным равнодушием греющейся на раскаленных ступенях каменной лестницы, ведущей в замок-дачу генерала.
Ей все зябко, ей все страшно, она то вздрагивает, то жутко оглядывается, чутко прислушивается.
Подле на кресле засыпает строгая и стройная старуха Анна Ивановна, генеральша Чибисова, мать Виктора.
Генерал, получив телеграмму, немедленно выехал в Варшаву и взял больную жену с собой; не мог же ее такую беспомощную бросить.
Она очень слаба, все засыпает и, кажется, не отдает себе отчета в происходящему.
Рядом с ней, тоже на кресле, уставила свои большие прекрасные глаза куда-то вдаль, в одну точку, Тина.
Вся забинтованная, она медленно, но верно поправлялась.
Иногда вставала без посторонней помощи, делала несколько шагов по саду, подходила к клумбе, равнодушными глазами смотрела на цветы, вдыхала их озонирующий аромат и все думала, думала, думала, что-то стараясь вспомнить.
И не могла.
Генерал от неожиданностей и неприятностей тоже занемог и слег в постель.
Он не мог ничего понять во всей этой истории.
Следователь рассказал ему невероятные вещи.
Он застал на месте крушения автомобиля труп шофера с раздробленным черепом, труп чернорабочего с огнестрельной раной в груди, со слабыми признаками жизни тело какого-то незнакомца, по-видимому, богатого человека, с лицом, обезображенным стеклом автомобиля, с переломанной рукой.
Его немедленно отправили в больницу. Он, если и выздоровеет, навеки лишится разрезанных осколками стекол обоих глаз. Рана Виктора очень опасна. Но пуля вылетела, операции не требуется. Бог даст, мальчик выживет.
Легче других отделались обе девушки. Одну в бессознательном положении и со слабыми признаками жизни следователь застал на тачке чернорабочего.
Это, очевидно, подруга или жена владельца автомобиля.
Гувернантка Чибисовых при падении обо что-то твердое получила жесточайший удар в висок.
Удар был настолько силен, что мог бы уложить на месте, но, к счастью, поля шляпки умерили его опасность.
Глава девятнадцатая СООБЩНИЦЫ ИЗОБЛИЧЕНЫ
Но самое главное, что удивило судебного следователя и что положительно потрясло генерала — это обнаружение в кармане у англичанки золотых часов и цепочки… Тех самых фамильных часов, которые зимой были украдены из квартиры Чибисовых в числе прочих драгоценностей.
Разве мог кто-нибудь предполагать тогда причастность к краже этой восхитительной, всеми любимой очаровательной девушки?
Она так искренне возмущалась тогда дерзостью вора, она так старалась помочь следователю, она была так далека от всяких подозрений: ни она никого не подозревала, ни ее никто не мог подозревать!
И вдруг…
Значит, ей известна и судьба остальных вещей…
Быть может, она в заговоре с кем-нибудь.
Неужели она сумела бы похитить все сама единолично?
Нет, генерал отказывается верить ушам, глазам, логике.
А следователь развертывает перед ним картину такую стройную и вероятную: по его мнению, этот Грондэ (судя по карточкам, найденным у него в бумажнике), его любовница, в ридикюле которой найдена солидная сумма золотом, и Эмма Коутс — сообщники.
Генерал потрясен.
Он взял слово со следователя, что он не намекнет даже генеральше, девочкам и сыну об его подозрениях.
Глава двадцатая ГЕНЕРАЛ И АВАНТЮРИСТКИ
Генерал решил наблюдать за этими двумя красавица-ми-авантюристками лично.
Если они действительно авантюристки, в каком положении сейчас дача!..
Очнувшись, придя в себя, Эмма ни разу не спросила о судьбе часов, найденных у нее в кармане.
Она словно забыла об их существовании.
«Очевидно, она боится спросить о них?» — с тоской подумал генерал.
Задавать ей какие бы то ни было вопросы еще рано.
Между собой девушки не обнаруживают никакой близости.
Словно видят друг друга в первый раз.
Тина в самом деле не понимает ровно ничего.
Каким образом она очутилась в этой нарядной, богатой санатории?
Очевидно, после крушения ее поместил сюда Грондэ.
Очевидно, он заплатил за ухаживанье за ней хорошие деньги: все так предупредительны и внимательны к ней.
В душные, больные бессонные ночи она мучительно силится вспомнить все подробности роковой поездки:
— Овладел он мною в автомобиле или не успел?..
И не может вспомнить…
То ей вдруг представится, что растворилась дверь и входит… Василий.
Она бросается к нему на шею:
— Вася! Где ты был! я измучилась без тебя!
А он отстраняет ее холодно и сухо:
— Молчи, проклятая!.. Разве ты не знаешь, что Грондэ и Пржездецкий — одно лицо… Молчи — любовница Пржез-децкого!..
— Вася! Послушай! Я не виновата!
Она рыдает, уткнувшись в подушку, а сестра милосердия ее утешает:
— Тише, милая, вы разбудите мисс Эмму…
— Какую мисс Эмму?!..
Иногда Тине казалось, что растворяется дверь и входит Грондэ.
И ей радостно, что он вошел — такой интересный, элегантный, богатый, — и радостно, и страшно.
— Вон, вон!.. Я не прощу вам!.. Я крикну Василия!..
А Грондэ так покорительно смотрит на нее:
— Несчастная! Разве ты не знаешь, что твой Василий покинул тебя…
— Вася! Милый Вася! Где ты!..
И она рыдает, уткнувшись в горячую подушку пылающей головой.
Ей кладут на лоб мешки со льдом.
В бреду без счета повторяет имя Пржездецкого, и все слышат это.
Она на время приходит в себя.
Однажды сквозь сон она слышала, как в ее комнате вполголоса разговаривали:
— Вы читали, генерал, об аресте Пржездецкого в Петрограде?
— Странная история. Я был уверен, что он обокрал меня и бежал за границу!..
— Он в тюрьме…
— Значит, действительно, мы с Топилиным ошибались, когда думали, что эта кража — дело рук Пржездецкого…
— Кстати, курьез… Дама Пржездецкого при аресте назвалась… женой Топилина…
— А где, в самом деле, Топилин?
Тина выскочила в одной рубашке:
— Где Топилин?!. Где Вася?!..
И забилась в истерике.
Одно для ее стало ясным:
— Пржездецкий и Грондэ — не одно лицо!..
Она с тоской взывала:
— Вася! Вася!
А где-то носилась радость:
— Грондэ солгал… Грондэ пошутил! А может быть, это был кошмар…
Днем Тине было легче.
Она бродила по саду и ждала.
Кого?
Конечно, Василия…
А может быть, Грондэ.
Порой ей казалось, что там, в автомобиле, еще ничего не было.
А порой… порой поцелуи Грондэ жгли ее больные обескровленные губы.
Этот гимназист, Витя, все чаще и дольше засматривался на нее.
Ей это льстило.
Она чувствовала, что в душе мальчика совершается перелом.
Она угадывала, что он был все время влюблен вот в эту милую англичанку, а теперь потерял почву, колеблется; неотразимо влечет его к Тине, обе влекут: одна загадочная, а другая разгаданная…
Глава двадцать первая ЛЮБОВЬ МАЛЬЧИКА
Эмма — женщина.
Геройский поступок Виктора тронул ее. Она знает, почему он стрелял, почему стрелялся, почему в кармане носил записку:
— «В смерти моей прошу никого не винить».
Но не могла же она винить себя!
Разве она виновата, что у нее уже есть жених?
— Джон! Милый Джон! Виктор спас меня для тебя!..
Ей так захотелось бежать поскорее в Англию, потому что в Польше она не ручается за себя.
Этот гимназист так трогателен.
Положим он еще мальчик… Но уже герой.
И так настойчив… И так трогателен, молчалив…
И верен ей, несмотря на то, что знает, как бесполезны, тщетны его вздохи и домогания.
Верен!.. да, да верен, хотя за последние дни и засматривается на эту польку…
Да, да, засматривается… Вот и сейчас поверх клумбы с левкоями жадно, стыдливо и жадно впился в лихорадочные глаза Тины.
— Неужели мой мальчик мне изменил!
И вдруг что-то оборвалось в сердце Эммы.
Она поняла, как этот мальчик дорог, как всегда был дорог ей…
— Нет, нет, ни за что не уступлю его польке. Я вижу, как она кокетничает с ним. Разве не для него она спустила отворот тюлевой рубашки…
Вообще, для кого же она так франтит… Ворвалась в чужой дом и ведет себя как победительница.
В душе Виктора, действительно, рос разлад.
Откуда появилась эта изумительной красоты девушка?
Он отчетливо помнил, что видел раньше, и во сне и наяву, это небесное личико.
Он старался вспомнить и не мог, при каких обстоятельствах.
А обстоятельства очень простые: товарищ Виктора, Казя Сущевский, зимой приносил в класс целую коллекцию открытых писем с изображением артисток варшавских театров.
Виктор долго рассматривал их, и больше всех ему понравилась карточка Тины.
Он не запомнил ее имени и фамилии, но черты лица, в особенности глаза, впились ему в память.
Сейчас он не может оторваться от них.
Ах, как хорошо ему здесь среди стольких милых: милая Эмма, милая Тина, милая мама… папа… сестрички…
Неужели он не выживет!
Генеральша не давала себе отчета в окружающем: дни ее были сочтены.
Зато генерал мучился за всех.
Предательские золотые часы давили его совесть, как пудовые гири.
А следователь вел свою линию.
Преступное сообщничество этих лиц казалось ему таким ясным.