Милли очень прилично обходилась самым минимумом сна. В подростковом возрасте это вначале ее обрадовало, а затем, когда она узнала о катастрофических экспериментах с бессонницей в начале столетия, не на шутку обеспокоило. Теперь же Милли просто воспринимала это как подарок судьбы — вроде природно красивого или природно здорового тела.

Сова не иначе как выпроводил Милли, Алекса и Магрит Кнудсен — пожалуй, именно это слово в данном случае годилось, учитывая столь резкое окончание собрания. Всем им снова предстояло встретиться только после того, как Сова с Бенгтом Суоми сумеют объяснить, что же случилось — или, вернее, не случилось, — когда Себастьян Берч нырнул к своей смерти на Юпитере. Милли, которая то и дело отплывала в дрему в течение долгих часов погони «москита» за «мухой», теперь чувствовала себя слишком взвинченной, чтобы заснуть.

Она позаботилась о том, чтобы Сова смог в любое время пригласить ее на новое собрание независимо от того, где и когда оно состоится, после чего вернулась в свою квартиру. Там имелась надежная линия связи с Джеком Бестоном и станцией «Аргус», а Милли прямо сейчас хотела кое-что важное у Людоеда спросить и, возможно, сказать.

Системе потребовалось довольно долго время, чтобы его обнаружить, а затем Джек уставился на Милли с экрана в очевидном приступе зеленоглазого гнева.

— Каким дьяволом вы там занимались? Я по всему Ганимеду сообщений наоставлял, чтобы вы позвонили.

Людоед пребывал в самом что ни на есть скверном расположении духа. Милли это почему-то ободрило. Она решила, что в любом случае будет держать свои эмоции под контролем.

— Я не могу точно сказать, чем я занималась, — ответила она, — поскольку единственные люди здесь, которые что-то об этом знают, не говорят. Но судя по всему, несколько часов тому назад я чуть было не погибла.

Этому предполагалось шокировать Людоеда, и он был шокирован. Выражение его лица сразу же сменилось с гневного на участливое.

— Вы нападению подверглись?

— Если и подверглась, то об этом не поняла.

Для Людоеда этого было вполне достаточно. У него имелся самый минимальный интервал внимания ко всему, не связанному напрямую с проектом «Аргус».

— Итак, этот инцидент на вашу работу не повлиял, — сказал он. — Вы что-нибудь из-за сбоя Невода потеряли?

— Из-за какого сбоя Невода?

Глаза Джека из полураскрытых сделались широко распахнутыми.

— Да где вас, черт побери, последнюю половину суток носило? В альтернативной вселенной? Вся сеть Невода вырубилась на семь минут. Был сбой здесь, на Поясе, на Земле — везде.

— Когда это случилось? — Милли показалось, что она и впрямь пребывала в альтернативной вселенной — начиная с того момента, как голодной волчицей вторглась в комнату Великой Совы.

— Шесть часов тому назад. В два часа утра. Мы с тех пор кровавым потом исходили, пытаясь данные проекта восстановить.

Если сеть Невода вырубилась на семь минут в ранний утренний час, многие люди могли этого попросту не заметить. Но подобные детали для Людоеда мало что значили. Он уже говорил Милли о том, что станция «Аргус» работает круглосуточно.

— В два часа, Джек, я не работала. Но я и не спала. Я наблюдала за тем, как один человек самоубийство совершает. Он взял корабль и в Юпитер нырнул. Никто не смог его остановить.

— Понимаю. Крутое развлекалово. Что ж, тоже отдых. Но Милли, если из-за этой психованной банды Сети Головоломок вы там сидите и попусту время тратите, когда вы должны сигнал расшифровывать, я вас не поддержу. Работа должна делаться.

Таким образом Людоед подвел Милли, пусть даже куда скорее, чем ей хотелось, к настоящей причине ее звонка.

— Вот что, Джек Бестон. Хочу вам вопрос задать.

Это привлекло его внимание. Никто на станции Джеком Бестоном его не звал. Для немногих он был Джек, для остальных сэр. Он знал, что за глаза его зовут Людоедом, но ему было наплевать.

— Вопрос? Какой вопрос? — подозрительно спросил Джек.

— Почему вы проектом СЕТИ занимаетесь?

— Идиотский, безмозглый вопрос. У меня нет времени с вами в игрушки играть.

— Я бы хотела получить ответ. Вы большую часть своей взрослой жизни в проекте «Аргус» работаете. Что вы надеетесь из этого извлечь? Пусть это будет только одно желание. Какое оно?

Зеленые глаза сузились. Джек Бестон ничего не сказал.

— Желать можно было бы самых разных вещей, — продолжила Милли. — Свое собственное желание я знаю. Я знаю, почему я покинула Ганимед и присоединилась к вашему проекту на станции «Аргус». Даже если бы мы не нашли сигнал — а я не уверена, что ожидала когда-либо его найти, — я наслаждалась интеллектуальным вызовом. А если бы мы все-таки нашли сигнал, это привело бы к самому потрясающему открытию в истории человечества. Открытию не менее великому, чем открытие огня или усвоение методов сельского хозяйства.

Джек Бестон открыл рот, чтобы заговорить, но не издал ни звука.

А Милли продолжила:

— И мы действительно нашли сигнал. — Припоминая момент убежденности, когда ей стало ясно, что «там что-то есть», она снова почувствовала мурашки на спине. — В первые дни после регистрации мне показалось, что главное мы проделали. Я подумала, что самая тяжелая работа закончена. Но я ошибалась, верно?

Джек кивнул.

— Регистрация лишь призывает к терпению. Самая трудная часть — интерпретация, понимание внеземного, чуждого разума.

— Вы об этом знали. Возможно, вы всегда об этом знали. Но я не знала. Теперь регистрация пройдена — а также и подтверждение. Осталась только интерпретация. Когда мы занимались регистрацией, вполне разумно было предпринимать параллельные усилия — даже соревновательные усилия. Не происходило никакого дублирования, поскольку мы проделывали обзор всего неба, а Филип вложил деньги в целевой поиск.

Но теперь мы уже все это прошли. У нас есть сигнал. Осмысление его и достижение той точки, когда мы сможем на него ответить, потребует чудовищно масштабных усилий. Работы хватит для всех, причем на многие и многие годы. Совместной работы, не соревновательной. Я знаю, сотрудничество — новая для вас идея, а потому вот вам мой вопрос: вы трудитесь днем и ночью, потому что хотите оказаться способны прочесть послание со звезд? Или Джек Бестон главным образом работает за тем, чтобы победить Филипа Бестона и тем самым доказать, что он лучше своего братца-ублюдка?

На лице Джека ровным счетом ничего не отразилось.

— Мне следовало прислушаться к Ханне Краусс, — сказал он. — Она сказала, что с вами будут проблемы. Она была права.

— Проблемы возникли из-за того, что я спросила вас, чего вы хотите от жизни?

— Чего я хочу, не ваше дело. Вы уволены, Милли Ву. Ноги вашей больше на станции «Аргус» не будет.

— Вот это правильно. Избавляйтесь от всех, кто пытается повернуть вас лицом к правде. Вы думаете, мне интересно, где я живу или на кого работаю? — Милли уже чувствовала свою эмоциональную заряженность несмотря на твердое намерение этого избежать. — То, чего мы пытаемся добиться, и люди, с которыми мы работаем — вот что имеет значение. Я скучаю по Ханне, скучаю по Саймону Биттерсу, Лотте Дейнс и Арнольду Рудольфу. Бог мой, я даже по вам скучаю. Только не спрашивайте меня, почему. Но то, что мы пытаемся сделать, куда важнее любых личных чувств. И наша работа продолжится независимо от того, где буду я или где будете вы. Она будет продолжаться, даже если мы оба умрем.

Джек молча на нее глазел.

— Это верно. Потребности проекта превосходят потребности любого отдельного индивида.

— Включая вас.

— Включая меня. Ладно, я слишком остро отреагировал. Вы не уволены. Но вам следует несколько дней отдыха взять. Вы перенапряглись и переутомились, и вы также слишком остро реагируете.

Прежде чем Милли успела послать его подальше, как он того заслуживал, Людоед добавил:

— Хорошенько поешьте и выспитесь. Это не предложение, Милли Ву. Это приказ. Обо всем остальном мы после поговорим.

И образ Джека исчез, вынуждая Милли кричать в пустой экран:

— Мудак, тварь надутая! Сукин сын! Ублюдок самый натуральный, куда там братцу! И нечего мне приказывать! Я на вас, Джек Бестон, больше не работаю!

Тут Милли посмотрела на свои ладони, лежащие на столе. Они тряслись. Она чувствовала, что внутри у нее все тоже трясется.

Хорошенько поешьте и выспитесь? Славная шутка. Если бы Милли в таком состоянии попыталась поесть, то подавилась бы первым же куском. Вопрос о сне вообще не стоял.

Милли была слишком возбуждена даже для того, чтобы спокойно сидеть. Стены ее комнаты, обычно такой скромной и уютной, теперь словно бы на нее сходились. Старые гравюры Дюрера и Эшера, которые Милли захватила с собой со станции «Аргус» и развесила здесь для своего удовольствия, скорее раздражали, чем радовали. Она вспомнила о том, что ей сказала Ханна Краусс вскоре после прибытия Милли в юпитерианскую точку Л-4. Профессиональными угрозами математиков, логиков и криптоаналитиков были депрессия, безумие, паранойя и самоубийство.

С депрессией Милли еще в подростковом возрасте боролась. Выходом в те годы был не отдых, а физическая активность и смена умственного фокуса.

Милли натянула на себя спортивный костюм и быстро направилась к ближайшему входу на свободно-скоростную дорожку. Прямо на ходу она поставила перед собой практическую проблему. Прошлая ночь началась в комнате командного центра Сети Головоломок в секторе 291, глубоко на уровне 147. А закончилась в изоляторе научно-исследовательского центра у самой поверхности на уровне 4. Сегодняшнее собрание с Совой в качестве его председателя логичным образом должно было состояться в одном из этих мест. Милли хотелось избрать такой маршрут своего моциона, который позволил бы ей максимально быстро добраться и туда, и туда.

Большинство людей в подобных случаях консультировалось с главным маршрутным плановиком, обеспечивая себе оптимальные маршруты между любыми парами уровней и секторов внутри Ганимеда. Милли этого делать не хотела. Ей требовалось на что-то отвлечься. Войдя на свободно-скоростную дорожку, Милли побежала трусцой мимо десятков людей, упражняющихся там тренировки или удовольствия ради. Прямо на ходу она визуализировала и стала держать в уме замысловатую сеть вертикальных и горизонтальных маршрутов, к которым у свободно-скоростной дорожки имелся доступ. Когда приглашение поступит, Милли потребуется в темпе переместиться из своего текущего местоположения туда, где Сова будет проводить собрание.

Она равномерно бегала почти час, ощущая, как внутреннее возбуждение постепенно спадает. Мозг Милли благодаря пробежке перешел в приятное состояние эндорфинного утешения, и ей даже стало досадно, когда приемник настойчиво загудел.

— Слушаю?

Раздался голос не Совы, не Алекса Лигона и даже не кого-то, кого она знала. Он сказал:

— Заинтересованные стороны должны собраться в экспериментальном центре «Лигон-Индустрии», уровень двадцать второй, сектор сто восемнадцатый.

Милли мысленно выругалась. Собрание должно было состояться далеко от тех мест, к которым она планировала стремительный маршрут. В экспериментальном центре «Лигон-Индустрии» Милли никогда не бывала; откровенно говоря, она даже никогда о нем не слышала.

Милли устремилась к ближайшему выходу со свободно-скоростной дорожки и быстро проскочила выходную камеру. Вообще-то так делать не полагалось. В результате у выходного процессора не оказалось достаточно времени, чтобы закончить свою работу. Пот с тела и одежды Милли был удален, однако температура ее наружных покровов по-прежнему осталась существенно выше нормы. Пока она звонила главному плановику и просила обеспечить ее маршрутом к уровню 22, сектору 118, на теле выступил новый пот.

Впрочем, когда Милли прибыла к экспериментальному центру, сразу же стало ясно, что пот непосредственной проблемы не составит. Дежурный Факс второго уровня ввязался в нешуточную перепалку — насколько Факсу вообще было позволено ввязываться в перепалки — с какой-то женщиной.

— Я не мисс Блум, ты, жертва броуновского движения. — Женщина, яростно спорящая с Факсом, была тощая, рыжеволосая и предельно стервозная. — Клякса электронная. Десять раз тебе сказала — доктор Блум. И если «Лигон-Индустрия» может среди ночи без разрешения в мою лабораторию вломиться, будь я проклята, если мне здесь пройти нельзя. А ну пропусти.

— Прошу прощения, мисс Блум, но у меня нет оснований вас пропускать.

— Ах, так? Прочь. Исчезни. Я требую Факс пятого уровня.

— Очень хорошо, мисс Блум.

Милли сделала шаг вперед.

— Доктор Блум? Меня зовут Милли Ву. Я одна из тех людей, которые прошлой ночью в ваше учреждение прошли.

Женщина повернулась к ней.

— В самом деле? А кто сказал, что вам можно?

— Никто. Но я, пожалуй, смогу вам помочь. — Милли повернулась к Факсу, который, предпринимая попытку воззвать к версии пятого уровня, колебался в своих контурах. Прямо сейчас он казался персоной неопределенного пола и возраста. — Меня зовут Милли Ву. Думаю, у меня есть полномочия посетить это собрание.

Образ Факса застыл.

— Совершенно верно, мисс Ву. Вы можете войти. — Двустворчатые двери за спиной у Факса раскрылись.

— Со мной моя коллега, доктор… — Милли повернулась к другой женщине.

— Блум. Вальния Блум.

— Моя коллега, доктор Вальния Блум. Мы обе должны посетить это собрание. И мы обе требуем доступа.

— Очень хорошо. — Факс кивнул. — Я объявлю о вашем прибытии и передам имена. Милли Ву и доктор Вальния Блум. Следуйте стенным указателям.

Две женщины вместе двинулись вперед. Когда они прошли двустворчатые двери, Вальния Блум сказала:

— Думаю, мне следует вас поблагодарить. Но я хочу знать, что за дьявольщина прошлой ночью происходила. По возвращении в лабораторию я обнаружила, что на меня возложено обвинение в несанкционированном использовании корабля класса «муха» и скутера «москит». «Муха» пропала, а «москит» с двумя пассажирами на борту был подобран медицинским судном, следующим по неотложному вызову. Капитан ЛВС «Ахиллес» позвонил мне, спрашивая, что я сделала с его старшим помощником. Я узнала о том, что ночью в мое учреждение незаконно проникли какие-то люди. А что хуже всего, человек, находившийся на моем попечении, погиб — и мне до сих пор не предложили ровным счетом никаких объяснений по поводу происходящего. Потребовались колоссальные усилия с моей стороны, чтобы я по крайней мере узнала о проведении здесь этого собрания.

— Поверьте, доктор Блум, я бы хотела иметь ответы, но у меня их нет. Некоторые из них нам были обещаны сегодня. Вот почему я здесь.

— Лучше бы нам хоть какие-то получить. Иначе тут на ковре будет море крови и куча костей.

Никакого ковра там не оказалось, а лишь грубый и стойкий к коррозии настил научно-исследовательской лаборатории. Впрочем, смысл Милли уловила. Вальния Блум была сейчас там, где Милли всего два часа тому назад находилась. У нее уже все главные схемы горели.

Когда что-то собиралось вот-вот рвануть, лучше было не лезть под ноги. А потому Милли держалась за Вальнией Блум, пока они, согласно подсвеченным стенным указателям, следовали по коридору, проходили еще одни двустворчатые двери и появлялись в длинном зале, заполненном аппаратурой, совершенно Милли незнакомой.

Зато группу людей, собравшихся в дальнем конце зала, она хорошо узнала. Алекс Лигон, напарник Милли по совершенному прошлой ночью незаконному вторжению, был там. Женщина, Магрит Кнудсен, которую Алекс охарактеризовал как свою начальницу и как очень высокопоставленного члена ганимедского правительства, также там присутствовала. И Бенгт Суоми, поразительно похожий на Мефистофеля со своими темными бровями и задумчиво-мрачным лицом. Наконец, над всеми упомянутыми черной горой высился Великая Сова. Он очень внимательно вглядывался в какое-то затейливое устройство, водруженное на лабораторный стол.

Все заботы, какие имелись у Милли касательно личной свежести, мигом испарились. На Сове было то же самое похоронное одеяние, что и прошлой ночью, причем он явно в нем спал или того хуже. Милли он наградил лишь легким кивком, а вот ее спутница удостоилась его пристального внимания.

— Доктор Блум?

— Да. — Вальния Блум неотрывно на него глазела. — Я уже где-то вас видела — или, по крайней мере, вашу фотографию. Не участвовали ли вы несколько лет тому назад в исследованиях на Европе?

— Данное высказывание можно описать как истинное. Меня зовут Свами Савачарья. Должен принести вам искренние извинения. Прошлой ночью мы без разрешения вторглись в ваш научно-исследовательский центр.

— Но почему вы не попытались это разрешение получить? Со мной не так сложно связаться.

— Да, мы этого сделать не попытались. Существовали, однако определенные смягчающие обстоятельства. Мы в то время считали, что для предотвращения невообразимой катастрофы необходимы немедленные и стремительные действия. По причинам, которые мне до сих пор неясны, мы ошиблись, однако основания для нашей тревоги вскоре станут вам очевидны. Вначале, однако, я бы хотел предварить наглядную демонстрацию заявлением. И если оно поначалу покажется вам отступлением от темы, пожалуйста, потерпите.

— Говорите. Я буду слушать — пять минут.

— Этого будет вполне достаточно. Позвольте мне начать с одного признания. Несмотря на то, что очень многие склонны так полагать, я не идеален. У меня есть личная слабость. Много лет я был страстным искателем и коллекционером реликтового оружия, оставшегося от Великой войны. Данные изыскания имели определенный успех… — Тут Сова вопросительно взглянул на Магрит Кнудсен, которая немного поколебалась, затем кивнула. — Однако периодически возникали соблазнительные намеки на нечто гораздо большее, нежели то, что мы уже обнаружили. Одной из таких вещей являлся легендарный Кладезь, полный список всего оружия, разработанного вооруженными силами Пояса. Никакого следа Кладезя никогда найдено не было. Многие сомневаются в его существовании, хотя у меня остаются надежды. Еще одной неоткрытой страной было так называемое «абсолютное оружие», инфернальное устройство, предназначенное не для того, чтобы выиграть войну, а для того, чтобы погубить все живое в Солнечной системе — и победителей, и побежденных.

Реальность подобного оружия ставилась под вопрос — в том числе до недавних пор и мной. Но затем, следуя весьма окольным маршрутом, я наткнулся на свидетельство того, что женщина по имени Надин Селасси не умерла, как раньше считалось, незадолго до конца Великой войны. Она являлась гениальной разработчицей оружия Пояса. Именно она создала ракеты типа «искатель» и, как предполагается, разработала оружие возмездия, которое должно было сделать Солнечную систему «темнее дня». Стало ясно, что Надин Селасси все-таки умерла, но перед этим она и, вполне возможно, ее абсолютное оружие, бежали с Пояса и отправились на Марс, а оттуда, скорее всего, на Землю. С ней были маленькая девочка и маленький мальчик. Девочка умерла, но мальчик выжил. Возможно, Надин Селасси доверила ему природу изобретенного ею оружия. А возможно, не доверила. Так или иначе, мальчик вырос и стал весьма неординарным молодым человеком. Его звали Себастьян Берч.

Перебивая Сову, Вальния Блум насмешливо фыркнула.

— Это полная чушь. Я знаю Себастьяна Берча. Вернее, знала. Если ваши смехотворные обвинения вынудили его бежать с Ганимеда и совершить свой смертельный нырок к Юпитеру, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы вас обвинили в убийстве.

— Нет, доктор Блум, я подобной роли не играл. Все мои действия предыдущей ночью были нацелены на то, чтобы не позволить Себастьяну Берчу покинуть Ганимед. Видите ли, у меня возникло убеждение, что он нес с собой секрет абсолютного оружия Надин Селасси. Присутствие Себастьяна Берча на Юпитере, не сомневался я, полностью уничтожило бы жизнь во всей Солнечной системе. У меня на уме имелся некий вид механизма воспламенения, который обратил бы планету, представляющую собой преимущественно водород, в колоссальную бомбу, использующую водородно-гелиевую термоядерную реакцию. Однако обсуждение с доктором Суоми вывело меня из этого заблуждения.

Сова наклонил голову в сторону долговязого главного научного сотрудника «Лигон-Индустрии», который, точно нетерпеливый аист, горбился над лабораторным столом.

— Доктор Суоми в исключительно тактичной форме указал мне на то, что хотя у меня есть собственные сферы компетенции, в некоторых научных областях я форменный идиот. Ни один известный науке метод не может вызвать термоядерную реакцию на Юпитере. Моя идея требовала того, чтобы в последние недели Великой войны Надин Селасси разработала не просто новое оружие, а целую новую физику. Это было не просто невероятно. Это было невозможно.

Однако, прежде чем я смог успокоиться, Бенгт Суоми послал мне результаты одного позднего теста, которые поначалу озадачили и его, и меня. Теперь он собирается повторить для нас с вами этот эксперимент, причем в такой форме, когда легко будет увидеть, что происходит. Доктор Суоми, не будете ли вы так любезны?

— Безусловно. Наблюдайте внимательно. — Суоми выступил вперед и показал всем то, что казалось пустым стеклянным цилиндром с металлической затычкой в верхнем конце. Затем он повернул этот солидный, полметра в длину и почти столько же в ширину, цилиндр ловким жестом фокусника, который никак не вязался с его похоронным обликом. Рука ученого была длинной и тощей, и Милли вдруг поняла, что мысленно слышит фразу: «Как видите, в рукавах у меня ничего нет». Она тут же постаралась подавить неуместную ассоциацию. Это был вопрос жизни и смерти, а не повод для шуток.

— Вы можете заметить, — продолжил Суоми, — что этому цилиндру как будто недостает содержимого. Это отнюдь не так. Данный цилиндр содержит две вещи. Прежде всего, водород, под низким давлением. Кроме того, на дне цилиндра имеется примерно сотня маленьких сферических узелков, взятых из тела Себастьяна Берча.

— Что? А ну-ка дайте мне посмотреть. — Вальния Блум решительно прошагала вперед и попыталась вырвать цилиндр из руки Суоми.

— Доктор Блум, узелки слишком малы, чтобы увидеть их невооруженным глазом.

— Я это лучше вас знаю. Я месяцами с Себастьяном Берчем работала. На самом деле я хочу знать, где вы, черт побери, эти пробы взяли.

Бенгт Суоми посмотрел на Сову. Сова повернулся к Алексу Лигону. Алекс Лигон с видом самым что ни на есть преступным, как показалось Милли, промямлил:

— Не уверен, но думаю, что они поступили из медицинской тестовой лаборатории на орбите Земли.

— В самом деле? Что ж, это маловероятно, но возможно. — Вальния Блум вручила цилиндр обратно Бенгту Суоми. — По этому поводу я парой-другой слов с Кристой Мэтлофф обменяюсь.

Алекс Лигон постарался максимально слиться с фоном, а Суоми продолжил:

— Здесь у нас имеет место идеально стабильная ситуация. Водород — и узелки, составленные из неких неорганических материалов, сосуществующих без того, чтобы вступать в любого рода химическую реакцию. — Он подступил к лабораторному столу. — Теперь я помещаю цилиндр на фиксированный стенд и даю поршню свободно двигаться.

Дно цилиндра точно подошло к серебристому кольцу. Металлическая вставка на его верхнем конце идеально соответствовала ручке с круглым наконечником, которая торчала из большой серебристой штуковины яйцевидной формы.

— Я могу управлять движениями поршня вверх-вниз при помощи вот этого колеса, уменьшая или увеличивая таким образом давление внутри цилиндра. Обратите внимание, что значение остается стабильным, и в данный момент мы имеем давление существенно меньше килограмма на квадратный сантиметр. По сути, необходимо прикладывать направленное вверх усилие, чтобы удержать поршень на месте. Теперь я предлагаю опустить поршень. Внимательно следите за манометром.

Суоми взялся за колесо сбоку прибора и принялся его поворачивать. Поршень медленно, но заметно опускался. Показание манометра так же медленно увеличивалось.

«Ну и откровение, — подумала Милли. — Давление обратно пропорционально объему. Водород ведет себя именно так, как предполагается вести себя идеальному газу. Выходит, я черт знает откуда сюда неслась, потная и вонючая, чтобы за демонстрацией закона Бойля-Мариотта пронаблюдать?»

Поршень продолжал опускаться. Давление внутри цилиндра в точной пропорции поднималось. Оно достигло нескольких килограммов на квадратный сантиметр, и Милли уже готова была заключить, что Бенгт Суоми и Великая Сова дружно с ума сбрендили, когда произошла внезапная перемена.

Давление на манометре упало до нуля. В то же самое время поршень быстро пошел вниз. Вскоре свободного пространства на дне цилиндра вообще не осталось.

— Зримая аномалия, совершенно определенная аномалия, — заметил Бенгт Суоми. — Объем падает до исчезающе малого значения, но то же самое и давление. Что же произошло с нашим идеальным газом, давление которого обратно пропорционально его объему?

Он сделал эффектную паузу. Милли решила, что Суоми не просто напоминает фокусника, а что он такой и есть. Ученый из демонстрации не иначе как цирковой номер устраивал.

— Все вполне очевидно, — сказала она. — С водородом произошла фазовая перемена. Газ перешел в жидкость или в твердое вещество. Отношение давления к объему уже неприменимо. У вас там крошечный объем вещества и никакого давления.

Милли тут же поняла, что попала в точку, поскольку Суоми мрачно подтвердил:

— Это верное заключение. Действительно, произошел фазовый переход. Содержимое цилиндра перешло из обычной формы газообразного водорода в гораздо более плотную форму. Фазовая перемена произошла по всему объему газа почти мгновенно, причем узелки явно послужили каталитическим агентом для конденсации. Именно это наши эксперименты и выявили. Но в чем была важность данного явления? Я не смог усмотреть здесь никакой связи ни с «абсолютным оружием», ни с любым другим оружием. И мой персонал тоже. Чтобы распутать загадку, потребовался тонкий ум Свами Савачарьи.

Суоми поклонился Сове, а тот перехватил у него эстафетную палочку и продолжил:

— Я сформировал ясную мысленную картинку, но не знал, как просчитать последствия. Себастьян Берч отличался навязчивым интересом к облакам Юпитера и Сатурна. Тогда я спросил себя, что случится, если узелки, подобные тем, что были обнаружены в теле Себастьяна Берча, будут выпущены в верхние слои атмосферы газового гиганта. Поначалу никакого взаимодействия не будет. Как мы только что видели, узелки не оказывают никакого воздействия на водород, находящийся под низким давлением. Однако сами узелки плотные. Они будут стремительно падать сквозь наружные планетарные слои к тем регионам, где давление выше. И там уже будут иметь место немедленные и страшные последствия. Фазовая перемена, которую мы только что наблюдали, произойдет и с огромной скоростью распространится по всей атмосфере. Водород в новом фазовом состоянии займет гораздо меньший объем. Юпитер катастрофически сожмется, образуя плотную сферу всего лишь в малые доли процента от своего нынешнего размера.

После этого фазового перехода мы получим значительно меньший Юпитер. Однако масса планеты останется той же самой, а следовательно, ее гравитационное воздействие никак не изменится. Ганимед, Европа и другие спутники, никак фазовым переходом не затронутые, продолжат движение по своим орбитам. Так что же произойдет? Я попытался заглянуть внутрь темного разума Надин Селасси и странным образом уверился в том, последствия непременно будут — причем ужасные. Но какими именно они окажутся? Этого я не мог сказать. В данном пункте мне опять потребовалась помощь превосходного эксперта.

Сова взглянул на Бенгта Суоми и вопросительно поднял брови. Тут Милли пришла к еще одному заключению. Раньше она даже в мыслях не имела ничего подобного о Сове, но где-то в глубинах этого человека сидел такой же великий актер, что и в Бенгте Суоми. Оба они обожали свое представление. И знали, что публика у них на крючке.

Следующая фраза Суоми это подтвердила.

— Давайте заглянем в прошлое, — предложил он. — Порой старые теории находят свое применение. В течение девятнадцатого столетия возраст Солнца много дискутировался. Биологам и геологам требовалось много миллионов лет, чтобы природные процессы произвели необходимый эффект. Физики, с другой стороны, не могли представить себе ничего, что обеспечило бы Солнцу такой долгий срок жизни. Наконец Кельвин и Гельмгольц выдвинули предположение. Так уж получилось, что оно было неверным, но имело смысл. Они предположили, что Солнце остается горячим, потому что постоянно сжимается в размере. На протяжении этого медленного коллапса гравитационная потенциальная энергия преобразуется в энергию тепловую. Этой энергии должно хватать, чтобы поддерживать Солнце сияющим и горячим в течение многих миллионов лет. Примерно то же самое происходит, когда звезда внезапно коллапсирует. Высвобождается громадное количество энергии — достаточное, чтобы взрывом выбросить наружные слои звезды далеко в космос.

Теперь рассмотрим нашу ситуацию. Если весь водород на Юпитере подвергнется внезапному фазовому переходу в более плотную форму, планета сожмется до тысячной доли ее нынешнего размера. Последует гигантское высвобождение гравитационной потенциальной энергии. Мы увидим, как Юпитер коллапсирует, но в то же самое время возникнет вспышка достаточно яркая, чтобы Солнце показалось тусклым. На самом деле мы увидим всего лишь миллисекунду этой перемены, поскольку Ганимед и все остальные спутники мгновенно станут обгорелыми угольями. Именно таким было абсолютное оружие Надин Селасси. Действие этого оружия было основано не на расщеплении атома или термоядерной реакции, а на высвобождении планетарной гравитационной энергии. Данный коллапс не станет стабильным — при вызванным им температурах фазовый переход стремительно пойдет в обратную сторону. Но эта перемена произойдет слишком поздно, чтобы спасти хоть одно живое существо от Земли до облака Оорта.

— Надин Селасси была безумна, — удивленным тоном заключила Магрит Кнудсен. — Она хотела абсолютно со всеми покончить.

— О да. — Сова с предельно довольным видом кивал. — Такова была ее финальная месть. Во всей этой истории трудно ощутить какое-либо сочувствие к Надин Селасси. Наше сочувствие должно адресоваться Себастьяну Берчу. Совершенно очевидно, что он не располагал никакой свободой в отношении своих действий. Ввиду проделанной Надин Селасси модификации его мозга и особой психологической обработки они был принужден искать смерти внутри атмосферы Юпитера или Сатурна. Выяснилось, однако, что Надин Селасси ошиблась. Где-то в своих вычислениях она допустила фатальный просчет. Смерть Себастьяна Берча, к счастью для всех нас, не возымела результатом уничтожение всей жизни в Солнечной Системе. Но сам Себастьян Берч…

— Нет, — вдруг сказала Вальния Блум. И, когда все на нее воззрились, добавила: — Надин Селасси не ошиблась.

— Но мы живы, — возразил Бенгт Суоми. — А она намеревалась уничтожить все человечество. Она допустила ошибку.

— Нет, не допустила. Мы живы, потому что нам повезло. — Вальния Блум подошла к прозрачному цилиндру. — Эти узелки, плюс еще немногие в учреждении Кристы Мэтлофф на орбите Земли, должны быть единственными, какие еще существуют. Все узелки в теле Себастьяна Берча были разрушены и удалены в процессе операции промывки. Окончательная проверка, чтобы убедиться в том, что промывка закончена, была проведена всего пару дней тому назад. А вот если бы он до этого сумел добраться до корабля и полететь на Юпитер…

— Нас бы здесь не было, чтобы его действия обсуждать. — Сова испустил могучий вздох облегчения. — Счастливый результат и поучительный урок. Удаление узелков из тела Себастьяна Берча: вот о каком важнейшем факте мы не осознавали. «Против невежества сами боги бороться бессильны». Вот так.

Он казался совершенно удовлетворен. Тогда заговорила Магрит Кнудсен, властно и настойчиво:

— О том, как вам повезло, вы сможете после поговорить. Разве вы не осознаете всей опасности? Я немедленно же распоряжусь. Все оставшиеся узелки во всей Солнечной системе должны быть найдены и уничтожены. Если я правильно вас поняла, один-единственный такой узелок, брошенный в атмосферу одной из внешних планет, запустит необратимую реакцию, которая со всеми нами покончит. Начнем мы прямо отсюда. — Она прошла вперед и схватила цилиндр, невзирая на протестующие жесты Бенгта Суоми. — Я беру на себя ответственность. Доктор Блум, я хочу, чтобы вы немедленно связались с медицинским учреждением на орбите Земли. Все узелки, какие они только смогут найти, должны быть сосчитаны и помещены в изолятор самого высокого уровня. Там они будут храниться, пока мы не договоримся о безопасном способе их утилизации. Кто руководил операцией промывки?

— Гарольд Лониус.

— Я этой фамилии не знаю, но хочу, чтобы вы пошли и как можно скорее его нашли. Скажите ему, что независимо от его текущих занятий ему поручено особое задание, о котором он должен докладывать непосредственно юпитерианскому правительству. Нам необходимо знать, что именно он проделал и как он это проделал. Он больше ни с кем не должен этого обсуждать.

— Он обязательно обо всем доложит. Он наш лучший специалист.

И Вальния Блум поспешила прочь. А Магрит Кнудсен подступила к Сове.

— Свами Савачарья, вы гений, но я вас когда-нибудь обязательно убью. — Она развернулась так, чтобы обращаться ко всем в помещении. — Я собираюсь стать среди всех вас крайне непопулярной. Я знаю, что у вас имеется другая работа, которой вы хотите заняться, но эта имеет абсолютный приоритет. Мы должны услышать обо всем, что вы знаете, думаете или даже подозреваете. Обо всем, что имеет отношение к делу. Я заранее извиняюсь, но вас будут гонять в хвост и в гриву, пока вы не пожалеете о том, что не остались в постели и на это собрание пришли. Если кто-то еще спросит, что стряслось, вы будете молчать как пленные партизаны. Всех интересующихся отсылайте ко мне. Есть вопросы?

Сова набычился. Алекс Лигон осторожно спросил:

— А мои предсказательные модели…

— Какое-то время без вас обойдутся. Кейт Лонакер и Оле Педерсен всегда на посту. Как я припоминаю, даже в вашем худшем сценарии человечество половину столетия протягивало. А с абсолютным оружием Надин Селасси мы чуть было на скапутились вчера и запросто можем сделать это завтра. В любом случае, я не требую, чтобы мы совсем бросали другую работу — просто эта должна иметь высший приоритет. Что-то еще?

Милли так и подмывало спросить о проекте СЕТИ, но она придержала язык. Ей требовалось еще раз поговорить с Джеком Бестоном. Милли не была уверена, хочет ли она восстановить их любопытные отношения дружбы-вражды. Вчера сигнал СЕТИ и Джек были самыми важными вещами в ее вселенной, но то, что сегодня сказали Сова и Бенгт Суоми, возымело свой эффект. Вчера, в то самое вчера, когда сигнал СЕТИ значил так много, Милли чуть было не погибла. Причем так, что только на том свете она бы об этом узнала. Или бы вообще не узнала. Жизнь, такая огромная, вдруг сделалась предельно хрупким имуществом, деликатной загадкой, которая могла исчезнуть так же случайно и необъяснимо, как и появилась.

Милли не сказала ни слова, но Магрит Кнудсен прочла выражение ее лица. И улыбнулась.

— Бывают такие дни, моя милочка. Вам лишь следует надеяться, что вы еще очень много их увидите. — Затем Магрит Кнудсен снова повернулась к Сове. — Еще одно. Я знаю, как страстно вы любите потерянное оружие Великой войны собирать. Я этому вполне симпатизирую и обычно я это одобряю. И я могу представить себе, что вы говорите себе примерно следующее: если бы я только смог заполучить несколько узелков из тех, что Надин Селасси разместила в Себастьяне Берче — пусть хоть один узелок, — это была бы самая чудесная военная реликвия, какой любой коллекционер во все времена мог рассчитывать владеть. И я так славно запакую, изолирую эти узелки и стану хранить их в таких потаенных глубинах Совиной Пещеры, что они не будут ни для кого опасны. Я никогда никому не упомяну о том, что они у меня есть, и они по-прежнему будут оставаться только моими. Так вот, Сова, по поводу такой линии мысли я могу сказать только одно. Не смейте ей следовать. Даже если ваш изощренный ум уже ищет способ заполучить еще немного узелков, не делайте этого.

— Очень хорошо.

— Это надо понимать как настоящее «да»? Как обещание, данное лично вами лично мне?

— Полагаю.

— Полагаете?

Сова был на полметра выше Магрит и по меньшей мере вчетверо ее тяжелее. Она стояла перед ним, держа ладони на бедрах, пока он хмурился, поджимал губы, пыхтел, раздувал щеки и всем своим видом изображал муки адовы.

Наконец Сова сунул руку в карман своей мятой рубашки и хорошенько там пошарил. Рука появилась обратно с огромной кучей всевозможного мусора. Милли узрела какие-то бумажки, камешки, разъем интерфейса, крохотную электронную линзочку. Все это было склеено воедино комьями леденцов. Двумя пальцами другой руки Сова потянулся в самую середину всей этой пакости и аккуратнейшим образом изъял оттуда закупоренную металлическую пробирку пару сантиметров шириной. Затем он передал ее Магрит.

Сделав это, Сова испустил вздох умирающего кита и сказал:

— Существует далеко не один-единственный способ убить человека, Магрит Кнудсен. Примите этот контейнер. А также мое торжественное обещание.