«О любви не говори, о ней всё сказано» — такими словами начинается романс, когда-то очень модный. О своих давних влюблённостях я в этом своём повествовании ничего не говорю. Почему? Потому, что, в меру своих литературных возможностей, все об этом уже сказал в стихах и прозе, — и от себя лично, и от лица своих героев. Не хочу повторяться, ибо никакими словами нельзя воскресить того, что однажды сказано-рассказано о любви. Не хочу унижать ни тех, в кого я влюблялся в молодости, ни самого себя, былого-молодого, старческим бормотанием о своих давнишних сердечных радостях и невзгодах. Я был сентиментально-влюбчив, в ухаживаниях мне редко везло, много было у меня душевных терзаний из-за этого. А всё-таки я, наверное, человек удачливый. В конце концов я женился на той, с которой счастлив уже сорок девять лет. Когда мне в чём-то не везёт, когда дела мои не ладятся, я мысленно повторяю утешительную формулу: «Дурак-Вадим, тебе стыдно кукситься: тебе повезло и с тем городом, где ты родился, и с той, на которой женился!»

О всех девушках и женщинах, в которых когда-то влюблялся, вспоминаю я со смиренной благодарностью. Как бы они ко мне ни относились — плохих среди них не было; это я был для них плохой. Да и вообще плохие, злые женщины встречались мне на жизненном моем пути куда реже, чем злые представители моего пола. Женщины созданы для добра, ведьмами они не рождаются, — это жизнь учит злу кое-кого из них. А в мужчинах некоторых зло словно генетически заложено — не поймёшь, с чего они такими сволочами стали.

...На Оптико-механическом заводе N 5 проработал я совсем недолго, а затем устроился на работу в книжную не то базу, не то контору, которая находилась в Гостином дворе. Там я и ещё несколько молодых людей упаковывали в пачки книги — разные справочники и подписные издания. Работал я там месяца полтора, но на всю жизнь запомнил одного парня моих тогдашних лет, работавшего рядом со мной. Он был здоровый, румяный, раскормленный и весь пропитанный злобой и завистью. Он ненавидел всё и вся — даже книги, которые упаковывал. И обо всех, даже о своей девушке, говорил такие пакости, что слушать было тошно. Ни разу ни о ком и ни о чём он по-доброму не отозвался, всё норовил облить грязью. А жил он в семье благополучной, никакие беды и обиды тех нелёгких лет его не коснулись.

Теперь, на склоне своей жизни, я думаю, что такие гниды двуногие тоже нужны человечеству. Нужны для того, чтобы люди знали, какими им не надо быть. Ибо если среди хороших не будет плохих, то хорошие, незаметно для самих себя, утонут в море благополучия, тоже могут стать плохими, эгоистичными. Быть может, в далёком-далёком будущем дрянных людей вовсе не будет, — и тогда, на смену им, будут сконструированы ходячие, говорящие и пишущие человекоообразные биоэлектронные механизмы с отрицательными людскими свойствами. На каждый школьный класс, на каждую вузовскую аудиторию, на каждое учреждение, на каждый заводской цех выделят по одному такому электронному негодяю. Он будет говорить глупости и гадости, писать склочные доносы, а живые люди будут радостно думать: «Мы-то, слава Богу, не таковские! Мы такими никогда не станем!» В учебных заведениях эти псевдочеловеки будут иногда нагло приставать к девушкам, чтобы нормальные живые парни могли проявить своё душевное благородство и физическую силу, защищая своих подруг от электронных хулиганов.