На осеннем рассвете петух прокричал, Прогудели вдали поезда. Расклубился туман, и скрипучий причал На реке раскачала вода. И живая задумчивая тишина Залегла у подножья холмов, И земля плодородным покоем полна — Ей не надо возвышенных слов. Помолчи. Пусть поет за тебя тишина, Пусть листвой шелестит на пути, Пусть неслышно заронится в душу она, Чтобы песней живой прорасти.

Вот именно здесь был убит мой друг. Высотка... Траншей следы... «Утешься! Цветами пестреет луг, Над пеплом шумят сады. И радуга встала — добрый знак, И светел вешний рассвет...» Я знаю, знаю — все это так, Но друга все-таки нет.

Что ж, что ссоримся иногда, — Вместе радость делить и горе. Нам с тобой не в беду беда, Мы с тобой — как земля и море. Даже если и шторм силен, Даже если землетрясенье, — Ни на миг и ни на микрон Нет меж ними разъединенья. Никому их не развести, Посторонним тут зря стараться: От нее ему не уйти, Ей вовеки с ним не расстаться.

Покинув заморское великолепье — Оазисы, пальмы и зной, Трубят журавли над весеннею степью И клином летят надо мной. Они утомились, они отощали За этот далекий полет, Крылами три тысячи верст отмахали, Но рвутся вперед и вперед. Летят, подогнув голенастые ноги, Под перьями ветер свистит. А следом, по той же небесной дороге, Журавушка старый летит. От них отстает, отстает, отстает он, Уже не пристроиться в ряд — Надорвано сердце последним полетом, И старые крылья болят. Зачем ты торопишься, бедная птица? Тебе молодых не догнать. Они возвращаются жить и плодиться, А ты к нам летишь умирать! Усталый, ты нынче же, вечером синим, Падешь у гнезда своего... Но, видно, страшнее, чем смерть на чужбине, На свете уж нет ничего. ...Над сизым холмом высоту набирая, В бессмертную веря судьбу, Торопит вожак многокрылую стаю, Трубит в золотую трубу. Под солнцем косматая степь серебрится, Роса на травинках блестит. Ведут перекличку усталые птицы — И молча отставший летит.

Я завидую завистью светлой Тем, кто строит стране корабли, Перед кем в изобилье несметном Раскрываются тайны земли. Тем, кто колос растит небывалый, Кто штурмует арктический лед, Кто взрывает кремнистые скалы И кто камень на камень кладет. Но завидуя — не унижаю Повседневной работы своей: Я профессии лучшей не знаю, Потому что не знаю трудней. Когда лампа полночная светит И бумага лежит на столе, Я не только за строки в ответе — Я в ответе за все на земле.

Вхожу я в бор, в высокий цех природы. Здесь тишина — громов и бурь сильней, Напряжены ветвей трубопроводы И кабели чешуйчатых корней. Ни озорных березок, ни плакучих Понурых ив... Ветрам наперерез Уходят сосны в облачные кручи, Ввысь, в кубатуру синюю небес. И только слышно в тишине бессонной, В настое из озона и смолы — Как поршни, равномерно и синхронно Качаются могучие стволы. И древесина зреет золотая Для мачт и свай, для плотницких работ. Зеленых рук своих не покладая, Бор трудится как может: он растет.

Шагал я горною тропой, Был склон горы туманом заткан, Вдруг солнца луч —                               и надо мной Раскрылась радуга внезапно. Жар-птицей сказочной она В таком явилась оперенье, Что обесцветила до дна И все слова, и все сравненья. И в сердце мне закрался страх — Что я могу, чего я стóю, Как людям передам в словах Красу, увиденную мною? Но разум все твердит: трудись, Смани словами эту птицу, Пускай она покинет высь И на твою слетит страницу!

В этом доме я не был четырнадцать лет, Предо мной не раскроется дверь, Я тебе не любимый, не друг, не сосед — Просто старый знакомый теперь. Но едва лишь завижу твой дом вдалеке, Так мне светел твой кажется дом, Будто это не он отразился в реке, А река отражается в нем. И когда средь рассветной живой тишины Прохожу мимо окон твоих, Вижу — это не окна зарей зажжены, А заря загорелась от них.