Далеко от нашего Союза И до нас за очень много лет В трудный год родные Сиракузы Защищал ученый Архимед. Многие орудья обороны Были сконструированы им, Долго бился город непреклонный, Мудростью ученого храним. Но законы воинского счастья До сих пор никем не учтены, — И втекают вражеские части В темные пробоины стены. Замыслом неведомым охвачен, Он не знал, что в городе враги, Он в раздумье на земле горячей Выводил какие-то круги, Он чертил, задумчивый, негордый, Позабыв текущие дела, — И внезапно непонятной хордой Тень копья чертеж пересекла. Но, убийц спокойствием пугая, Он, не унижаясь, не дрожа, Руку протянул, оберегая Не себя, а знаки чертежа. Он в глаза солдатам глянул смело — Убивайте, римляне-враги! Убивайте, раз такое дело, Но не наступайте на круги! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я хотел бы так пером трудиться, Родине отдав себя вполне, Чтоб на поле боя                           иль в больнице За себя не страшно было мне. Чтобы у меня хватило духа Вымолвить погибели своей: «Лично убивай меня, старуха, Но на строчки наступать не смей!»

Сторожихи спят в сторожках, Спят коты и мыши, Дождь в серебряных сапожках Пробежал по крыше. Постояв над нами малость, Туча грозовая Быстро к западу умчалась, Небо открывая. И над нами ходят важно Звезды и планеты, Протянув к травинкам влажным Проволочки света. Ходят звезды без дороги В выси беспредельной, Как девчонки-недотроги — От Земли отдельно.

Ты мне приснилась на рассвете, И, пробуждаясь, наяву Глаза в глаза я взор твой встретил — Чуть дымчатую синеву. В окно глядел рассвет весенний, Капель стучала в тишине, — И самых светлых сновидений Светлей ты показалась мне.

Тоскует звезда на рассвете весеннем, Под мостиком плачет вода. Вот здесь мы по будням и по воскресеньям Встречались с тобой иногда. Ты просекой шла в своих валенках серых, Я рядом шагал, как жених, И звезды совсем необычных размеров В глазах отражались твоих. Так были тогда белоснежны сугробы, Так светел полуночный час — Казалось, что в небе рубильник особый Включен специально для нас. С другим тебе нынче темней и спокойней, Живи без невзгод и потерь, Над вашей судьбой и над просекой хвойной Обычное небо теперь. А я только изредка по воскресеньям Один забредаю сюда. Тоскует звезда на рассвете весеннем, Под мостиком плачет вода.

Я еще не устал удивляться Чудесам, что есть на земле, — Телевизору, голосу раций, Вентилятору на столе. Самолеты летят сквозь тучи, Ходят по морю корабли, — Как до этих вещей могучих Домечтаться люди смогли? Как придумать могли такое, Что пластинка — песню поет, Что на кнопку нажмешь рукою — И средь ночи день настает? Я вверяю себя трамваю, Я гляжу на экран кино, — Эту технику понимая, Изумляюсь ей все равно. Ток по проволоке струится, Спутник ходит по небесам... Человеку стоит дивиться Человеческим чудесам.

Марсианин умирал На Земле моей, С Марса он к себе не ждал Белых кораблей. В телескоп он разглядел, Что у нас — беда, Добровольцем прилетел Именно сюда. В партизанский наш отряд Заявился он, Не гражданский, не солдат, А в бою — силен. С нами он, как друг и брат, В смертный бой ходил, Он трофейный автомат Сам себе добыл.

Марсианин умирал Средь земных людей, Он медпомощи не ждал Со звезды своей. Не страшась в тяжелый час Никаких невзгод, Он на Марсе ради нас Полный взял расчет. С нами радость и беду Он делить привык, Быстро, прямо на ходу, Выучил язык. Был он доброй шутке рад, Незаносчив был. В самокрутке самосад Запросто курил. «Что на Марсе за народ? — Спрашивали мы. — Есть ли рощи, синий лед, Снежные холмы? Есть ли страны, рубежи, Золото и сталь? Есть ли там любовь, скажи, Есть ли там печаль?» Он болтать был не мастак, Он курил, молчал, На вопросы наши так Кратко отвечал: «Есть любовь и есть отказ, Есть закатный свет, — Все там — вроде как у вас, Только смерти нет. Там, на Марсе на моем, Жизнь всегда в цвету. Я вам как-нибудь о нем Лекцию прочту».

Марсианин умирал На Земле моей, С Марса он сюда не ждал Белых кораблей. Он, громя врага в упор В боевом строю, У деревни Спасский Двор Отдал жизнь свою. Лежа в мерзлом лозняке, Пулею сражен, На нездешнем языке Тихо бредил он. Он сквозь горестную дрожь Продолжал твердить Словно все одно и то ж — Имя, может быть? Он глядел в ночную тьму, В звездную метель, Я под голову ему Подложил шинель. С дальней родины своей Не сводил он глаз, Протянул он руки к ней — И ушел от нас. И его среди зимы Схоронили здесь. Так и не узнали мы, Что на Марсе есть. Нет подробностей у нас, Что там за народ... Вот она, планета Марс, По небу плывет.

Я пил из колодцев пустыни, Воды я не помню вкусней, Хоть, кажется, горечь земная Изрядно подмешана к ней. Но в этом волнистом просторе, Где ни колеи, ни следа, Такой драгоценной и чистой Казалась мне эта вода! Из ржавой консервной жестянки, С обросшим и жадным лицом, Напиток богов и верблюдов Я пил, позабыв обо всем. Из водопроводного крана Струя холодна и вкусна, В ней горечи привкуса нету, Да только не та ей цена. Иной ее выпьет лениво И даже невкусной найдет, — А в горьких колодцах пустыни И горечь за сладость сойдет. Кто пил из далеких колодцев, Навеки запомнил одно: Чем счастье трудней достается, Тем сердцу дороже оно.

Там, где кончается Ленинград, Начинается море. Пенные волны шумят В белесом просторе. С лодки вглядишься — вдали Различаешь ты мало-помалу: Осторожно идут корабли По Морскому каналу. А на другой стороне Увидишь крылатые яхты, Сосны в закатном огне, Отмели Лахты. Море... Лазури в нем нет, Синим назвать его трудно, Море покрашено в цвет Военного судна. Только тебе все равно: Пусть не синее, не голубое, — Счастлив ты тем, что оно Рядом с тобою.

Как будто и глаза похуже, Но все ясней за годом год В своем стоцветном всеоружье Земля передо мной встает. Она встает, в глаза мне кинув Снегов живую белизну, Цветов невзрачных, трав низинных Таинственную новизну. От рощи, от речной излуки Не отвести порою глаз. О, как в предвиденье разлуки Взор обостряется у нас! Неужто только на исходе, В преддверье вечной слепоты, Дано нам различить в природе Ее заветные черты?

Под Кирка-Муола ударил снаряд В штабную землянку полка. Отрыли нас. Мертвыми трое лежат. А я лишь контужен слегка. Удача. С тех пор я живу и живу, Здоровый и прочный на вид. Но что, если все это — не наяву, А именно я был убит? Что, если сейчас уцелевший сосед Меня в волокуше везет, И снится мне сон мой, удачливый бред Лет эдак на двадцать вперед? Запнется товарищ на резком ветру, Болотная чвякнет вода, — И я от толчка вдруг очнусь — и умру, И все оборвется тогда.

Твое несчастье в том, что ты не знал беды, Легки твои пути, легки твои труды. Пусть говорят слепцы: тебе во всем везет, — Но не хотел бы я шагать с тобой в поход. Я видывал таких. Ты добр, покуда сыт, Покуда твой кусок легко тобой добыт. До первой встряски ты и ловок, и умел, До первой рюмки трезв, до первой драки смел. С товарищем моим пошел бы я в поход, Хоть в жизни, говорят, ему и не везет. Победы он знавал, но и хлебнул беды, Трудны его пути и нелегки труды. Он — не на побегушках у судьбы, Он падал и вставал, шаги его грубы. Такой не подведет, он жизнью закален, Его удача в том, что неудачник он.

Холодновато пахнет мята, Деревья клонятся ко сну, И ночь на краешек заката Плывет, как щука на блесну. И в линию одну во мраке Слились окрестные леса, Созвездий огненные знаки Вмонтированы в небеса. Сова, владычица ночная, Летит, хвостом своим руля, — И спит, цены себе не зная, Умаявшаяся земля. Ни шелеста, ни взлета ветра, Недвижны иглы на сосне, Лишь вздрагивает чуть заметно Трава, растущая во сне.

Не ревнуй меня к одиночеству, Этой ревности не пойму. Иногда человеку хочется Одному побыть, одному. Не кори, что порой рассветною, В ясной утренней тишине, С рощей, с тропкой едва заметною Я встречаюсь наедине. И, шагая в утреннем свете, я Вижу, счастлив и одинок, То, чего бы ни с кем на свете я Увидать бы вдвоем не смог. Нет, отшельничества не жажду я, Не бегу от света во тьму. Иногда ведь хочется каждому С миром встретиться одному.

В маленькой гостинице районной, В среднеазиатском городке, Я тебя припомнил удивленно, Замер с папиросою в руке. Ты мне неожиданно предстала В памяти, в осенней тишине, Той, какой ты быть не перестала, Той, какой ты всех дороже мне. Так я долго жил с тобою рядом, Что едва тебя не позабыл. Иногда расстаться людям надо, Чтобы им простор глаза открыл. Пусть по справедливости воспеты Грусть разлук, печаль их и тоска, — Но любви счастливые приметы Иногда видней издалека.

Да, я в детстве любил провожать корабли, Уплывающие на закат, С побережья, где желтые дюны легли, Где шершавые сосны шумят. Много лет, много зим с той поры протекло, Много мест повидать я успел. Не по-здешнему солнце мне спину пекло, Не по-здешнему ветер гудел. Далеко увозили меня поезда, Уносили меня корабли, — Но душой не уйти, не уплыть никуда От своей, ленинградской земли. Где в тумане виднеются шпили вдали, Где косматые сосны шумят, Где я в детстве любил провожать корабли, Уплывающие на закат.

Вот девушка стоит на солнцепеке И, голову красиво наклоня, Глядит с холма в разлет полей широких, Кого-то ждет — да только не меня. Меня давно уж дождалась другая, С ней я не знаю горя и невзгод: А все-таки порой краса чужая Под сердце вдруг иголочкой кольнет. Почудится, что я почти что вечен, Что старость бесконечно далека, Что голубями легкими на плечи Слетают утренние облака.