Сошли снега, растаял лед, Земля строительство ведет. Как строим дом из кирпичей, Так, полная своих забот, Из атомов и из лучей Земля строительство ведет. Сипят и вздрагивают в ней Насосы жадные корней И гонят из подземных нор К цветам строительный раствор. Пока в прекрасные слова Одеть природу хочешь ты, Здесь созидается трава, Здесь воздвигаются цветы. С приходом света и тепла На стройплощадках всех полей Встают соцветий купола Над колоннадами стеблей. Вглядись, вглядись, к земле припав, — Зеленый город рвется ввысь, Сторожевые башни трав Победно в небо поднялись. На уровне твоих зрачков — Балконы алых лепестков, Зеленые массивы стен, Система шпилей и антенн, И колокольчик над тобой Склоняет рупор голубой. Храните Землю от невзгод — Земля строительство ведет.

В лесной глубине перешейка, Где шла боевая страда, Осыпавшаяся траншейка Теперь не ведет никуда. Роняя легкие тени, Осинки-подростки стоят На месте надежд, и ранений, И невозвратимых утрат. Играют выводки лисьи, Тропу пробивает трава, От неотосланных писем Дожди отнимают слова. И пасмурными ночами, Летя от приморских болот, О чьей-то любви и печали Осенний ветер поет.

Широкий ров пересекает луг, Весенние в него сбегают воды. Он кажется не делом чьих-то рук, А давним порождением природы. Я вспоминаю сорок первый год. Здесь заняли мы свой рубеж когда-то. Но этот ров у склона двух высот Копали не саперы, не солдаты. Здесь девушки работали. Они, Совсем не по-военному одеты, Пришли сюда в те роковые дни, Я помню их платочки и береты. И голоса их в памяти звучат... Они, покинув этот луг зеленый, Отправились не в тыл — а в Ленинград, На ближние объекты обороны. Они ушли, бесстрашно-молоды, На плечи взяв тяжелые лопаты, И каблучков их легкие следы Оттиснулись на глине синеватой. ...Летят послевоенные года Над Ленинградом, над страной, над миром; Мы их, наверно, видим иногда, Тех девушек, но мы проходим мимо. Мы их не узнаем среди других — В ту пору мы не вглядывались в лица. Они ж молчат о прошлых днях своих: У них — дела, им некогда гордиться. Но есть другие — те, которых нет, Которых повидать нигде не сможем. Они не встретят над Невой рассвет, Гулять не выйдут вечером погожим. Они в свои квартиры не вбегут, Даря улыбки и рукопожатья. Лишь матери седые берегут В своих шкафах их выпускные платья. Да у подружек школьных, у друзей Еще по старой памяти хранятся Их фотоснимки довоенных дней — Шесть на девять и девять на двенадцать. Они ни встреч не помнят, ни разлук, Ни голода, ни пламени, ни дыма, — И смотрят на седеющих подруг С улыбкой ясной и неповторимой.

Они не знают про вчерашнее, Они воркуют по-домашнему, — Не на блокадных граммах вскормлены, Не из блокадных ведер вспоены. А он, гружен пшеницы тоннами, Стоит над бедами вчерашними Большими железобетонными Боками сросшимися башнями. И те, что воду брали в проруби, Что на блокадном хлебе выжили, С улыбкой смотрят:                               вьются голуби Над элеваторною крышею.

Когда отпустит боль — Жизнь кажется легка, И глубже синева, И ярче облака, И чище глубь реки, И зеленее поле. Жизнь кажется прекрасней, Чем до боли.

Мне иногда совсем не нужно Ни счастья, ни любви, ни дружбы. Забыв свое предназначенье, Гляжу на тихое теченье. Гляжу в задумчивом покое На куст, склоненный над рекою. И вспоминаю, вспоминаю... Я что-то помню, что-то знаю. Трава шуршит, ногой примята, — А я травою был когда-то, Землей и небом был когда-то, Лучом рассвета и заката. Вы все меня спокойно ждете, Лишь иногда — сквозь сон — зовете. И я вернусь, к покою жаден, — Школяр, набегавшийся за день. Когда моя настанет осень, Вернусь ко всем, кого я бросил: К земле — землей, к траве — травою И к небу — ясной синевою.

Счастье мне противопоказано, Мне невыгодно быть счастливым: Голубыми путами связанный, Становлюсь нетрудолюбивым. Все мне чудится подсознательно, Что судьба меня только дразнит, — В будни радость не обязательна, Радость — это недолгий праздник. За характер свой не в ответе я, Он со мной до смерти пребудет, — За века, за тысячелетия Не приучены к счастью люди. Жизнь, старуха с чертами резкими, Им дарила, с Богом не споря, Счастье мелкими разновесками На пудовые гири горя. Много радости нам отпущено, Но и горе не раз встречали. Знаю, люди века грядущего Знать не будут моих печалей. Мир, от горя отмытый начисто, Ощутят они всем дыханием. Стань же, счастье, рабочим качеством И естественным состоянием!

Жизнь не кончается там, где кончается, — Что-то другое там начинается. Только не райское, только не адское: Ляжешь пылинкой на чьем-то лацкане, Станешь травинкой и чьей-то сказкою, Белой снежинкой приникнешь ласково К чьему-то окошку в вечерний час.

Редко от радости плачем мы. Может, один лишь раз Радость у горя берет взаймы Слезы в счастливый час. Ветер шуршит весенней листвой, Утро зовет в поход, Радость — честна, радость с лихвой Горю свой долг вернет. Но на пороге дальней зимы, Все испытав всерьез, Слезы счастливые вспомним мы — Горьких не вспомним слез.

Кто-то лапкой скребется в окошко, Кто-то плачет за нашим окном, — Как озябшая белая кошка, Вьюга жалобно просится в дом. Голосок ее тонок и грустен. Пожалеем ее, хоть на час Дверь откроем и в комнату впустим — Пусть погреется вьюга у нас.

В пространствах осенних ночных, Как серая птица-подранок, Нахохлившийся полустанок Под сосны забился, притих. И дождик, и поезда нет, И утро настанет не скоро. Горит огонек семафора — Дробинки краснеющий след.

Над самым берегом реки Шли тучи, как грузовики, Везя косматые тюки Невоплощенного дождя, Шли, интервалов не блюдя, — И сгрудились, столкнулись вдруг. И потемнело все вокруг. Гром — будто лопнувший баллон, Помноженный на миллион. И тонны ливня — под откос, И пламя бьет из-под колес. Вдруг — тишина. И гром забыт, И влажен радостный покой. Рессора радуги висит Над нивами и над рекой. Подсолнух в синий океан Наводит золотой экран И ловит солнце в небеси, Вращаясь на своей оси.

Как древние добрые боги, Забывшие святость свою, Деревья стоят у дороги В косматом веселом строю. Хмельная их радует вьюга, Они враспьяную пьяны, Стоят они друг против друга, Дорогою разделены. Им любо под ветром качаться, Они в серебре, в январе, Местами хотят обменяться, Как в пляске, как в детской игре. Застигнутый ветра порывом, Прищурюсь, зажмурюсь — и тут Они в беспорядке счастливом Друг другу навстречу шагнут.

Не смущаясь большим расстояньем, Этот мальчик приходит сюда Не для встреч и не для расставаний — Просто любит смотреть поезда. Под железнодорожным откосом, Где и маленькой станции нет, Он стоит, аккуратно причесан И с опрятностью бедной одет. Пусть там, дома, смеются и дразнят И добра не пророчат ему, Он приходит сюда как на праздник — Удивляться и верить всему. Будто птица, готовый к полету И на цыпочки даже привстав, Ждет он сказки.                         Из-за поворота Вырастает гремящий состав. И квадраты горят золотые, И по насыпи тени плывут, И на стыках колеса литые Громогласную песню куют. И, исполненный гордости буйной, Так победно трубит в вышине Паровоз этот, сильный, как буйвол, С невысоким горбом на спине. И, подумав, помедлив минуту, Не ища себе тропки прямой, Как сквозь сон улыбаясь кому-то, Отправляется мальчик домой. Косогором, болотистым лугом Он к поселку бредет своему, Молчалив и почти что испуган Красотой, непонятной ему.

Люблю вагонов и кают Геометрический уют. Здесь украшений лишних нет, Здесь дерево, металл и свет. Давно пора, давно пора И жить, и строить без прикрас, И мудрые конструктора С природою сближают нас. В ней тоже ложных нет красот, Она и в сложности проста; Нагрузку нужную несет Ее земная красота. В ней ухищрений лишних нет: На маки алые взгляни — Им до зарезу нужен цвет, Иначе б умерли они. И лист кленовый вырезной Прекрасен просто потому, Что нужен он и в дождь, и в зной Не нам, а клену самому. Учусь у маков и планет, У радуги и у листа — Ценою миллионов лет Добыта эта красота, Добыта эта простота.

Тянулись ввысь из джунглей разогретых Таинственных растений веера. Далекое младенчество планеты, Беспечное ее позавчера. Не донесли к нам черные скрижали Великолепья зарослей густых — Лишь отпечатки тайно удержали, Лишь знаки отрицательные их. Чтоб углем стать, за тысячи столетий Распались их объемы и цвета; Всей их красы единственный свидетель — От них оставшаяся пустота. Как детские ошибки и мечтанья, Их оттиск смутен и неповторим, Но о былом своем существованье Они твердят отсутствием своим.