По взморью иду, вспоминая погибших друзей, Которые моря не видят уж многие годы, Не видят земли, потому что покоятся в ней, — На что им теперь небеса, и равнины, и воды. Я вижу за них, как в свободном пространстве морском Холодные волны идут на закат молчаливо И парус белеет живым и небрежным мазком, Живым лепестком на шершавой ладони залива. Прибрежный песок огневые занес рубежи, В развалинах дотов гнездятся счастливые птицы... Осенняя память моя, помоги, подскажи, Напомни былое, которое больше не снится. Давно отстоялась нежданная горечь потерь, Давно по друзьям все грома и ветра отрыдали, Как будто сквозь сумерки лица их вижу теперь, — Иль зренье души постепенно слабеет с годами? Иль это растет равнодушия мутный ледок? Иль память немеет, готовясь ко дню расставанья? Иль мчится сквозь душу бушующий жизни поток, Событий поток, размывающий воспоминанья?..

Идут с урановой рудою Крупнотоннажные суда. Спят под зеленою водою Неведомые города. В глубинах — стены кладки прочной, Колонны в блеске золотом Как будто прячутся нарочно, Чтоб сразу вынырнуть потом. Там дремлют мраморные боги В планктоне, средь подводной мглы, Там спать ложатся осьминоги На мозаичные полы. Дворцы стоят недвижным строем, Хранит их сонная вода... Неужто пережить дано им Земли жилые города? ...Над ними пенною водою К цветущим гаваням Земли Идут с урановой рудою Коммерческие корабли.

Осенний дождь — вторые сутки кряду, И, заключенный в правильный квадрат, То мечется и рвется за ограду, То молчаливо облетает сад. Среди высоких городских строений, Над ворохами жухлого листа, Все целомудренней и откровенней Деревьев проступает нагота. Как молода осенняя природа! Средь мокрых тротуаров и камней Какая непритворная свобода, Какая грусть, какая щедрость в ней! Ей все впервой, все у нее — вначале, Она не вспомнит про ушедший час, — И счастлива она в своей печали, И ничего не надо ей от нас.

У больших городов за плечами — На вокзалах, в преддверье полей, — Будто стрелы в стеклянном колчане, Ждут составы отправки. Скорей! Вот она — сторона отправленья. До свиданья, домашний уют! Вот она — сторона удивленья, За которой открытья встают! То в весеннего луга убранство, То в речной розовеющий плес Перемалывается пространство Жерновами веселых колес. Будет холод, и зной, и усталость, Только все же назад не гляди: Позади — лишь былое осталось, Настоящее — там, впереди. Там — страна золотых обещаний, Там шагов твоих ждет тишина. Сторона неумелых прощаний Нам как вечная юность дана.

Домов наших каменным стенам Земная опора нужна; Фундаментом зыбким и пенным Под килем лежит глубина. Чтоб моря седые невзгоды Людей разделить не могли, — Все лучшее взяв у природы, Воздвиг человек корабли. Обшитым железною кожей, Им вечно стремиться вперед, — В конструкции мирные вложен На грузы и грозы расчет. Сквозит в очертаньях упрямых Вся гордость и сила земли. Нужней и прекраснее храмов, Надежней дворцов — корабли.

Как далеко мы видим в день осенний, Когда редеет утренний туман И тополей безлиственные тени Лежат, как шпалы, поперек полян! Нам и легко, и словно жаль чего-то, И даль зовет, бессмертно хороша, И отбегают мелкие заботы, И к трудным целям тянется душа. Уже мы дышим дальнею весною, Торопимся мы, ищем и творим, — И стала в новом городе стеною Та глина, на которой мы стоим. И ясной достоверностью такою Увиденное все озарено, Как будто некой памятью второю Нам вспоминать грядущее дано.

Придуманы кем-то когда-то Слова для хороших стихов: И музы, и розы, и злато, И вздохи, и трель соловьев. Но лирика шляется где-то, Не веря в такое старье, — На вздохи, на все самоцветы Теперь не приманишь ее. Прилягу на мостик бетонный У самого края шоссе: В болотной канаве — тритоны Во всей первозданной красе, На лыжах жуки водяные Идут по воде без мостов, И пятна плывут нефтяные Совсем необычных цветов, О мир, в глубину устремленный, Высокий, подножный, земной, Твоей красоты эталоны Пока что не найдены мной. Быть может, за лугом шершавым, За свалкою, за гаражом, В цистерне огромной и ржавой Поэзии свет отражен.

Еще байдарки тащат волоком Через болотистую гать, Еще поэтам и геологам На свете есть чего искать. Еще по незнакомой местности Через весенний бурелом Путем счастливой неизвестности Идут влюбленные вдвоем. Есть где-то реки безымянные, Цветы неведомых полян, Тропинки странные, нежданные, Ведущие в лесной туман. И, отвергая слог напыщенный, Маня под солнце из квартир, Высокой техникой насыщенный, Взрослея, не стареет мир.

Средь ящиков с битым стеклом, Среди одуванчиков лысых Коррозия — рыжая крыса — Грызет металлический лом. Торчат из древесной трухи Меж травок, бессильных и сонных, Внимательные лопухи — Не уши ль слонов погребенных? А птица летит тяжело С клочком перепревшей соломы Сквозь будущих окон стекло, Сквозь будущих зданий объемы. Их нет еще на чертеже, Все здесь еще хмуро-понуро, Но просится в небо уже Грядущая их кубатура.

О версты дорог непролазных, Где сталь устает и сдает, Моторов предсмертные спазмы, Последний руля поворот. У них перекошены рамы, Стоят, беззащитно стары, Давно позабытые «амо», «Фиаты» минувшей поры. Им оси трава обмотала И шины пришила к земле, И ржавчина — траур металла — Желтеет на мятом крыле. И, напоминающий клизму, Смешон из резины клаксон (Рассвет автомобилизма Такими вот был возвещен). Не помня о них, не печалясь, Врываясь в космический век, В какие мы дали умчались От этих железных калек! А я ведь их видел иными! И как я завидовал тем Шоферам, что правили ими, Машинами новых систем! На свалке, у края болота, Где города меркнут огни, Живое в них чудится что-то: Ведь людям служили они. Пусть годы другие настали, Пусть все по-иному вокруг, Но теплится в ржавом металле Тепло человеческих рук.

По копейке — ни много ни мало — Шла в орлянку лихая игра, И квадратное небо сияло Над кирпичным колодцем двора. Вдруг я выхлопы сверху услышал — Будто чудо творя задарма, К нам примчался, газуя по крышам, Мотогонщик, сошедший с ума. Вот он выпростал крылья и въехал В тот небесный квадрат голубой, Многократное рваное эхо По задворкам таща за собой. Тень его, распростершая руки, Осенила провалы дворов, Канализационные люки И сырые поленницы дров. Был под крыльями воздух спрессован, Он слоился, блестел и гудел, И, доверясь прозрачным рессорам, Человек над землею летел. И беды никакой не случилось, Он давно промелькнул и утих, — А старуха тревожно крестилась, У помойки ведро опустив.

Здесь ходят песчаные тучи, Здесь мертвенно-бел солонец, Здесь травы верблюжьи колючи — Пустыни терновый венец. И горы стеклянным отливом Мерцают в дрожащей дали (Как бы термоядерным взрывом Оплавлены грани земли). Кому здесь терпенья хватило Воздвигнуть в просторе пустом Железную ель над могилой, Над чьим-то понурым крестом? Не слушая мудрых советов, Сюда, где ни троп, ни дорог, Тяжелое дерево это Пустынею кто-то волок. О, эти наклонные трубы В горячей пыли соляной, Что швом неумелым и грубым Приварены к стойке стальной! Не шепчутся ветви невнятно, Не источают смолу — Лишь окислов горькие пятна Ползут по стальному стволу. И смотрит в пустынные дали Безмолвнее, чем кипарис, Железное древо печали С ветвями, простертыми вниз. ...Не добрым раденьем завхоза, Не дружбой, что дружбе верна, Здесь чья-то предсмертная греза Столь дерзостно воплощена. Шагая пустыней угрюмой, На дерево это взгляни, О верности чьей-то подумай И чью-то любовь помяни. И вот отступает пустыня, Отходят усталость и боль, Блестит, будто северный иней, На ветках осевшая соль. Песчаные вихри не рыщут, Не бредит земля о воде. Прохлады нежнее и чище Не сыщешь ты, сердце, нигде.

В старинной книге я прочел недавно О том, как полководец достославный, Вождь, Искандеру в ратном деле равный, В былые отдаленные века Из долгого и трудного похода, Что длился месяц и четыре года, На родину привел свои войска. На двадцать семь дневных полетов птицы (Доподлинно так в книге говорится) Он всех врагов отбросил от границы, И вот с победой в боевом строю Вернулся он, не знавший поражений, Склонить пред императором колени И верность подтвердить ему свою. Пред летней резиденцией владыки Расположил он лагерь свой великий, И, под толпы приветственные клики Сойдя с лимонногривого коня, В доспехах медных, грузен и степенен, Поднялся он по яшмовым ступеням, Руки движеньем стражу отстраня. И царь царей, властитель вод и суши, Тысячелетний этикет нарушив, Добросердечен и великодушен, Шагнул к нему — и чашу преподнес С вином, достойным полководца славы, С вином без горечи и без отравы, С древнейшим соком виноградных лоз. Такой нежданной чести удостоен, С поклоном чашу принял старый воин, Но не пригубил. Сердцем неспокоен, Он вниз, на луг, невольно бросил взгляд, Где наклонилась, жаждою влекома, Над каменною чашей водоема Усталая толпа его солдат. Не с ними ли в походе дальнем пил он Гнилую воду, смешанную с илом? Не с ними ли пред смертью равен был он? Теперь один за всех в почете он. Он с войском шел по вражескому следу — И вот не с войском делит он победу, — От войска он победой отделен! И что-то в сердце тайно всколыхнулось, И что-то в нем дремавшее проснулось, И Справедливость поздняя коснулась Его своим невидимым крылом: Минуя царедворцев и министров, Сошел он вниз решительно и быстро, И выплеснул он чашу в водоем. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Тот царь забыт. О давнем том походе Лишь в книгах мы подробности находим. Но песнь о старом воине в народе Звучит еще и в наши времена. А в водоеме все вода струится, И, говорят, доныне в ней хранится Тончайший привкус древнего вина.

Даря человечество песней, Забыв и покой, и ночлег, Она без дотаций и пенсий Вступает в наш атомный век. И пусть электронному зренью Доверено многое, но — Все грани любого явленья Искусству лишь видеть дано. Пока вычислительный робот Свершает свой верный расчет, Поэзии пристальный опыт По тысячам русел течет. И где-то в работе бессрочной, Что к легким успехам глуха, С наукой смыкается точной Точеная точность стиха.

Труднее становится вдвое, Когда вдруг почувствуешь ты, Что вот наконец-то в герое Живые возникли черты. Пока он был мертвою глыбой, Ты тропкой тащить его мог; Он ожил — и сразу на выбор Потребовал сотню дорог. Путями побед и лишений Шагает он, споря с тобой, — И тысяча тысяч решений Таится в детали любой. Куда повернуть выключатель? Над строчкою думай, потей. Есть мрак — соучастник зачатий, Есть свет — соглядатай смертей.

Бывало — жарили, варили; Бывало — гости до утра. Мне ж, чуть стемнеет, говорили: «Повеселился, спать пора». Хотя бы в скважину дверную Взглянуть хотелось мне до слез В жизнь праздничную, в жизнь иную — В ту, до которой не дорос. И, пробуя со сном бороться, Я верил, отходя ко сну, Что самый праздник-то начнется, Когда я накрепко усну. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как быстро годы пролетели! А старость будет ли добра? К сосновой подведет постели И скажет: «Пожил, спать пора!» Что, если было бы возможно Проснуться — и найти к вам путь, Цветком пробиться придорожным И незаметно, осторожно В грядущий праздник заглянуть?

Река глубокая. Над ней Прибрежный наклонился сад — И отражения ветвей На плоском зеркале лежат. Порой колышет их волна, Но, безучастна и темна, Под пленкою зеркальной спит Таинственная глубина. Вот если б лак содрать с волны, Поверхность зеркала разбить, Чтоб всею глубью глубины Цветущий мир отобразить!

Ходит, в высоту подброшенное, Облачко над головой; Как ботинки неразношенные, Снег скрипит на мостовой. День такой сегодня новенький, Он чему-то очень рад, И сосульки, как морковинки, Соблазнительно висят. И по взгорью к лесу синему Путь-дорога пролегла — Холодна еще по-зимнему, Да по-вешнему светла.

Черемухи наклоняются Над омутами реки, Глядят на них, восхищаются Зеркальные двойники. Довольные восхищением, Доверчивы и чисты, Черемухи отражениям Дарят свои цветы. А их уносит течением За пристани и мосты.

В прозрачном и праздничном воздухе На север летят журавли, Травинок зеленые гвоздики Проткнулись к нам из-под земли. Торчат, коротки и не шелковы, Иголочки ранние трав, Средь них одуванчики желтые Встают у дорожных канав. Встают над весенними лужами, Просторами удивлены, Доверчивые, неуклюжие Посланцы земной глубины.

Когда-нибудь все позабуду, Но это останется вам: Рассвет, будто тихое чудо, Ступает по тихим волнам. И сосенок тени, как лыжни, От рощицы наискосок На берег легли неподвижно, Впечатались в белый песок. Камней добродушные глыбы В ночных бородавках росы, И пахнет непойманной рыбой Вода у песчаной косы.