Сегодня памятна немногим Та довоенная игра: Сигнал химической тревоги Звучал со школьного двора. Противогазы надевали И шли, выравнивая шаг, И стеклышки отпотевали, И кровь тиктакала в ушах. И было в жизни всё, что надо, И молодость была легка, Лишь голоса идущих рядом — Как будто бы издалека, Сквозь маску.                      И наставник классный, Едва мы возвращались в класс, С задумчивостью, нам неясной, На нас поглядывал подчас. Склонясь над нашею судьбою, Он достоверно знал одно: Там, в будущем, сигнал отбоя Не всем услышать суждено.

Напрасно старается память Достигнуть былых берегов — Чьего-то лица не представить, И чьих-то не вспомнить шагов. Кончаются сроки храненья Для многих имен и страстей, Для юношеских невезений, Для давних надежд и вестей. Но всё, чем жилось и дышалось На дымных распутьях войны, Не убыло, и не распалось, И явью является в сны. Там радости и сожаленья, Там холод и вспышки огня — И памяти сроки храненья Даны до последнего дня.

Сиротеют военные ордена. Кто вернулся живым тогда, Тех, кого на войне не взяла война, — На мушку берут года. Мы живем — живые среди живых, Но друзей уже многих нет — Командиров запаса и рядовых, Журналистов военных лет. Не дарит бессмертия мирный быт, Не молодит седина. С паспортов на дерево и гранит Переносятся письмена. Так вне строя, забыв земные дела, Отбываем волей судеб К тем, кого война на войне взяла, С кем делили блокадный хлеб. Но Отчизна навеки нам дана — Это ей мы в свой строгий час На храненье сдаем свои ордена, На храненье сдаем свои имена И уходим в вечный запас.

Мне город — каменное утешенье, Хоть не поймет вовек его душа Моих ошибок мелких мельтешенья, Моих удач, не стоящих гроша. Шаги мои всё медленней и глуше — А он, как встарь, нелицемерно-строг, Как прежде, неподкупно-равнодушен, Но никогда я в нем не одинок. Когда окончится мой век мгновенный, Мой город не расстанется со мной. Я верую, что вечны эти стены — И мне не надо вечности иной.

Там, где стоит вон тот кирпичный старый дом, Сто лет назад тропинка узкая струилась, И кто-нибудь кого-то ждал на месте том, Напрасно ждал — и всё забылось, всё забылось. Где трансформаторная будка на углу — Когда-то кто-то у калитки приоткрытой Расстался с кем-то и шагнул в ночную мглу, И слезы лил, — и всё забыто, всё забыто. Мы их не встретим, не увидим никогда, Они ушли — и отзвучало всё, что было. Их без осадка, без следа и без суда В себе стремительная вечность растворила. Но в дни, когда душа от радости пьяна И ей во времени своем от счастья тесно, Она вторгается в былые времена, На праздник свой она скликает неизвестных. И на асфальте вырастает дивный сад, Где всем ушедшим, всем забытым воздается, И чьи-то легкие шаги вдали звучат, И у калитки смех счастливый раздается.

Под старость всё в мире иначе, Иных я исполнен забот. Пусть пестрая рыбка удачи К другому спокойно плывет. Все глубже я невод кидаю, Чтоб дивное диво найти, И сеть все длинней, но с годами Всё шире просветы в сети. Там, в омутах воспоминаний, Сквозь невод свободно сквозит Плотва мимолетных признаний И недолговечных обид. И всё сокровенней глубины, И в сумеречной тишине Покачиваются мины И дремлют русалки на дне.

В дыму, в пыли нарост земной коры. Внизу, в долине, вздрагивают ставни. Оторванные взрывом от горы, Уходят в небо воющие камни. И, торопясь вернуться в мир былой, Стремятся вниз они в слепой надежде И падают на гору. Но горой Им никогда уже не быть, как прежде.

Пойми: не в том бессмертие, не в том, Чтоб уцелеть из многих одному, А в том, что в день, когда покинешь дом, Не станет пусто в мире и в дому. Как прежде, будет колоситься рожь, И вздрагивать на стрелках поезда, И город тот, в котором ты живешь, Не сдвинется, не канет никуда. Весь этот мир, что на короткий миг Открыли для тебя отец и мать, Весь этот мир — бессмертный твой двойник — Останется навек существовать.

Экскурсовод сошел с ума, Всех из музея выгнал вон: «Смотрите, граждане: дома! Взирайте, братцы: это клен! Глазейте: в скверике цветы! Какие странные цвета! Вот кот крадется сквозь кусты! Дивитесь, люди, на кота! Вот солнце — огненный орел, Нам подсветить его пора!» И на светило он навел Фонарик ватта в полтора. У всех на лицах был испуг — Его бы к доктору скорей! А солнце засияло вдруг Вдвойне сильней.

Когда последняя беда Опустит свой топор, Я упаду, как никогда Не падал до сих пор. Не так, как листья в листопад Иль кó дну корабли, — Я буду падать, падать, пад... И не коснусь земли. Я врежусь в купол голубой, В небесные пары, Я буду прошибать собой Нездешние миры. Сквозь звезды, через темноту, Через хвосты комет Я буду падать в высоту Сто миллионов лет.

Поживем — и умираем, Очень грустные дела. А ведь жизнь была бы раем, Если б вечною была. Не успев проститься с веком, Умолкаем на века От смещения молекул, От простого сквозняка. Чуть нарвемся на обиду, Сразу — камушком ко дну — Отбываем в Инфарктиду, Молчаливую страну. А бывало, а бывало, Ни кола и ни двора, Пили воду из канала — И холера не брала. А бывало, лезли в драки, Натощак пускались в пляс — Будто кошка от собаки, Грусть шарахалась от нас.

Свое отработав, уходит кочующий гром — И мокрые звезды дрожат за оконным стеклом. И отсветы неба мерцают на березняке, И каждый листок — будто стеклышко в детской руке. А поезд впервые вбегает в такие леса — За ним остается протоптанная полоса. Сквозь белые рощи проносится он прямиком, Вагоны продуты черемуховым сквозняком. Плывет и качается влажно-зеленый хаос, Мгновенья, как птицы, взвиваются из-под колес, И в чьих-то глазах ослепительно отражены Дрожащие звезды, счастливые звезды весны.

Надо мной висят стрекозы Легкой дымкой слюдяной. Нимфы севера — березы — Скромно шепчутся со мной. Не страшась идет лисица По тропинке прямиком, И в траве змея струится Светло-серым ручейком. А в реке, в затонах сонных, Средь зеленоватой тьмы, В омутах незамутненных Дремлют мудрые сомы. И, планету огибая, Мирно реет надо мной Небо — птица голубая С кругло-желтой головой.

Последний кабак у заставы, И в инее конь у крыльца. В снега величайшей державы Дорога легла без конца. В недолгом трактирном уюте Задумайся у камелька, Какие пути и распутья Ждут путника и ямщика. Художник останется с нами, А кто-то шагнет в неуют, А кто-то расстанется с нами — И версты в глазах поплывут. Он едет по снежной равнине; Морозно, бело и темно, — И все, чего нет на картине, Ему испытать суждено.

В сыром пароходном дыму По набережной залива Цветы неизвестно кому Несет человек торопливо. Подобран осенний букет Как бы в ослепленье счастливом — И желтый, и розовый цвет, И алый с лиловым отливом. А окна рассветом горят, Разбросано пламя по кленам, Патрульные чайки парят В полете целеустремленном. И пахнет опавшим листом, И радостно так и тревожно Трубят пароходы о том, Что все в этом мире возможно.

За пятьдесят, а все чего-то жду. Не Бога и не горнего полета, Не радость ожидаю, не беду, Не чуда жду — а просто жду чего-то. Хозяин вечный и недолгий гость Здесь, на Земле, где тленье и нетленье, Где в гордые граниты отлилось Природы длительное нетерпенье, — Чего-то жду, чему названья нет, Жду вместе с безднами и облаками. Тьма вечная и негасимый свет — Ничто пред тем, чего я жду веками. Чего-то жду в богатстве и нужде, В годины бед и в годы созиданья; Чего-то жду со всей Вселенной, где Материя — лишь форма ожиданья.

Ты в былое свое оглянись: Все — от камня до человека — Торжествующе тянется ввысь, Как в возвышенном мире Эль Греко. И чем дальше уходят года, Тем властительней и своевольней Память строит свои города И надстраивает колокольни. Память ставит своих часовых У черты, у расстанного круга, И покуда мы живы — в живых Оставляет убитого друга. И порою, не помня имен, Все исходы забыв и невзгоды, На полянах ушедших времен Водит праздничные хороводы.