Быть может — вдалеке, быть может — за стеною, Быть может — подо мной, быть может — надо мною Пластинку прежних лет опять заводит кто-то, И у меня с утра не спорится работа. Сквозь известь и кирпич, сквозь плиты перекрытий, Сквозь время, сквозь пласты слежавшихся событий, Как через кожу шприц — мне прямо в сердце вколот Напев тридцатых лет, когда я был так молод. Обшарпанный рефрен, любовные угрозы, И в голосе певца заученные слезы, Но за тщетою слов, за их усталой сутью Вся жизнь мне предстает как вечное распутье. Еще не пробил час, и жребий наш не выпал, И тысяча надежд раскинута на выбор; Все впереди еще — и доброе, и злое. Еще в грядущем все, что отошло в былое. И голоса друзей, войной навечно взятых, Мне слышатся вдали, и в громовых раскатах Напев тридцатых лет звучит в пыли дорожной, Преобразясь в хорал возвышенно-тревожный.

На Невском проспекте, где зданья Всё те же, что до войны, Сгущаются воспоминанья, Нежданно сбываются сны. Порой чрезвычайная схожесть Тебя остановит на миг — В толпе, среди множества множеств, Покажется чей-то двойник. Вглядишься в того человека — И друг твой сквозь давнюю тьму Из памяти тайных отсеков Выходит навстречу ему. Мгновенная очная ставка, Мгновенный наплыв тишины — И вдруг тротуарною давкой Все трое вы разлучены. И снова — в иное, в иное, Над зыбью привычных забот, Над сказочною глубиною Кораблик надежды плывет.

Яснее видеть нам дано Не золотую середину, А опустившихся на дно Или взошедших на вершину. А рядом с веком и с тобой, Участвуя в огромном чуде, Живут таинственные люди С не очень шумною судьбой. Кипит людская быстрина, Слились бессмертие и бренность — И судеб необыкновенность Обычностью оттенена. В реторту жизненную ту Вглядись, чтобы открыть в зачатке Все выпадения в осадки, Все воспаренья в высоту.

Не стань покорным должником удачи. Когда дорога чересчур легка, Она предъявит счет наверняка За эту легкость — так или иначе. Когда дорога чересчур легка, Задумайся: а нет ли тупика? Не к пропасти ли ты идешь по ней? Сверни на ту, что круче и трудней. Пусть всё с тебя возьмет судьба сполна Наличными — усталостью и потом, Ведя по высям горным и болотам, По рытвинам, без отдыха и сна. И пусть опасен каждый поворот — Тебя от тупика и от обрыва Сама дорога предостережет Тем, что она не кажется счастливой.

Огней электрических ясная стая На бронзовых ветках сидела, блистая, Сидела, роняя лучей оперенье, — И вдруг мне послышалось тихое пенье: «Мы лампочки, мы этот зал озаряем, Мы светим, мы светим — и перегораем. Шестнадцать свечей в нас, иль сорок, иль двести — Исход предугадан, конец наш известен. Одни из нас гаснут нежданно, до срока, Когда напряженье меняется тока; Другие — прочнее, но в ходе событий Стареют вольфрама упругие нити. Когда твоя очередь — завтра иль нынче? Свершай свое дело, гори — если ввинчен! Ты вечным не станешь, светясь вполнакала, — Сияй и сгорай, чтобы люстра сверкала! Гори — и не жди восхвалений за это: Ты — смертная искра бессмертного света!»

Предо мной, словно кони, дела Мчатся вдаль, закусив удила. Надо мною грехи и долги, Словно коршуны, чертят круги. Месят землю копыта коней, Чтоб цветы вырастали на ней. И над крыльями сумрачных птиц — Небо радостное без границ.

Когда надолго выедешь из города, Почувствуешь недели через три: Все в нем, далеком, вдвое сердцу дорого, Все улицы, мосты и пустыри. Он все светлее в памяти становится, И все роднее каменный уют, И все печали от него сторонятся, В нем сплошь одни счастливые живут. В него все вести добрые слетаются, В него — по зову памяти твоей — Все, кто ушел навеки, — возвращаются, Чтоб только ты вернулся поскорей.

Раскачавшись, обрушив Все хвалы и хулы, В древний колокол суши Ударяют валы. То не звон погребальный, Не праздничный звон — Это голос глобальный Всех глубин и времен. По Земле по планете Гонит волны, как встарь, Нарастающий ветер — Сумасшедший звонарь. За волнами-валами Горизонт горбат — И гремит над мирами Океанский набат.

Какие взрослые все звери! На воле или взаперти, Они давно уже созрели, А нам еще расти, расти. Еще нам, людям, ошибаться, Одолевать свою тщету, Еще нам лоб о лоб сшибаться, А может быть — щитом к щиту. И, зверя из себя гоня, Над истинами спины гнуть нам... А волк из-за железных прутьев Печально смотрит на меня.

Чудес никогда я от жизни не требовал, Без них мне на свете светло. А вам вспоминается то, чего не было, Что с вами не произошло? Вам помнятся в рощах тропинки, проложенные К знакомым как будто местам? Там вроде бы все вами лично исхожено, — Да только вы не были там. А то вдруг какой-нибудь день необыденный Вам в спешке припомнится, — но Ведь это не с вами, не вами увидено, Никем вам не сообщено. И мне в моей жизни запомнилось многое — Распутья, моря, города... Но память порою шагает дорогами, Где я не ходил никогда. Долины и лица ей видятся дальние, Она не скупа, не скупа, — Она меня вводит в какие-то здания, Куда на порог не ступал, Ведет косогорами и коридорами, Сквозь грозы и уличный смог, На горные выси ведет, на которые Вовек я подняться б не смог. Быть может, мы памятью с кем-то меняемся, Быть может, не зная о том, Мы воспоминаньями перекликаемся С друзьями, которых найдем? Еще не знакомы, еще в отдаленье мы, Но к нам на незримой волне Летят чьи-то помыслы и впечатления, Отчеты о прожитом дне. ...Куда-то идем мы холмами, долинами, Несем свою честную кладь, Чтоб где-то за миг, с полуслова единого Кого-то навеки понять.

Хотел я смерти не орлу, Не хищникам чащобы — Я в друга выпустил стрелу Несправедливой злобы. Я промахнулся... Повезло, Быть может, нам обоим? Но мною посланное зло Летит, летит над полем. Летит сквозь строй лесных стволов, Сквозь городские стены, С океанических валов Срывает клочья пены. Пронзая ливень и метель, Соборы и заборы И, словно дьявольская дрель, Просверливая горы, Летит стрела с моей виной, Летит в мою долину — И огибает шар земной, Чтоб мне вонзиться в спину.

Башенной, горной страшусь высоты я, Но в самолет вхожу спокойно. Вот уж внизу купола золотые — Будто головки гвоздей обойных. Вижу: с крышами вровень — площадь, С нивами вровень — леса и рощи, В землю, как сваи, вдавились башни, Стала планета совсем простою. Так высоко, что уже и не страшно, Страх высоты побежден высотою. С юностью я боялся расстаться — Канула юность, ушла в былое. Гасли огни промелькнувших станций, Как угольки под седой золою. Первые встречи, первые чувства, Радости молодости своевольной Так далеки, что уже и не грустно, Так далеки, что уже и не больно...

Романтика, кто ты? Неужто Опущен таинственный флаг?.. Усталое слово — кормушка, Банальности фирменный знак. Ты храбрых водила в разведку, Во гневе вздымала копье — Теперь обернули конфетку В бумажку, где имя твое. Ты с выгодой пущена в дело, Тебя на расхожий мотив Поет безголосая дева, Слюней в микрофон напустив. В лесу, где лютуют туристы, Березки и елки губя, Под вечер гундосый транзистор Расслабленно славит тебя. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Когда-то рожденные новью, С годами теряя права, На сером кресте суесловья Распятые гибнут слова. Живая их суть остается, Да только не сразу она По-новому нам отзовется, Не сразу войдет в письмена.