Мне помнится Старая Русса, И детство, и плац полковой, Где так громогласно и грустно Играл мне оркестр духовой. Я там у кирпичной казармы, В земном музыкальном раю, Забыв о соблазнах базарных, С портфельчиком школьным стою. Ловя из грядущего вести, Из марева встреч и разлук, Рисует мотив капельмейстер Тревожным движением рук. Меня с моим веком венчая, В банальную музыку он Включил дисциплину печали И поступь пехотных колонн. Певучие взлетопаденья Я слушаю, будто во сне, И тайный озноб вдохновенья, Как льдинка, скользит по спине. И, лично мне что-то пророча, Пунктирно гремит барабан, Ряды звуковых многоточий Втыкая в весенний туман...

Хороша зимой и летом И пригодна для жилья Всенародная планета Наша матушка-Земля. До сих пор не обветшала Крыша синяя над ней; В странах — комнатах и залах — С каждым годом все людней. Где — богаче, где — попроще Жизнь идет, но с давних пор Двери все выходят в общий Коммунальный коридор. Семьи всех оттенков кожи Рядышком расселены; Семьи все на свете схожи: Не хотят они войны. Не хотят, чтоб стала тиром, Превратилась в полигон Эта общая квартира Всех народов и племен. Людям надо непременно Сохранить свой дом земной — Ведь у них во всей Вселенной Нет жилплощади иной.

Целенаправленно стремится, Торопится поток людской В леса, в зеленые столицы, Из глухомани городской. Но под моторное гуденье, Под тысячеколесный шум Банальное предупрежденье Невольно просится на ум. Ты, человек, любя природу, Хоть иногда ее жалей; В увеселительных походах Не растопчи ее полей; В вокзальной сутолоке века Ты оценить ее спеши: Она — твой давний добрый лекарь, Она — союзница души. Не жги ее напропалую И не исчерпывай до дна, И помни истину простую: Нас много, а она — одна.

Ветеринар — ланцета пролетарий, Гонитель незначительных смертей, Последний друг четвероногих тварей В век нечетвероногих скоростей. Его портретов не видать в газете, И слава не гостит в его дому, Но звери, беззащитные как дети, Доверчиво вверяются ему. Для них он добротой своей могучей Превыше всех хозяев вознесен: Те их ласкают, учат или мучат — Но лечит и спасает только он. Он знает: все подчинено природе, И в ею запланированный срок Болезнь и старость не спросившись входят В собачью будку и в людской чертог. Пусть мы мудры, удачливы, двуноги, Истории земной поводыри, — Для младших братьев все же мы не боги, А просто самозванные цари.

Недавно в море били громы, Как будто в бубен жестяной, — И все вдруг стало по-иному, Не видно тучи ни одной. И день предстал в ином убранстве — Как будто бы со мною он В другое, новое пространство Из прошлого перемещен. Он заново организован, Провентилирован до дна, И послегрозовым озоном Насквозь пропахла тишина. И яхты так светлы обводы, Так безбоязненно чиста Преобразившейся природы Взъерошенная красота...

Вдали от дорог и тропинок, Вдали от людской суеты, Явившись сквозь серый суглинок, Столпились лесные цветы. На тихое их совещанье Пришел я, непрошен, незван; Стою на секретной поляне, Как будто глухой истукан. Я чувствую к ним уваженье, — Их юные стебли умны, Их скромные телодвиженья Наследственным смыслом полны. Земли благонравные дети, Явите свою благодать И кодом открытым ответьте — Смогу ль вашим тайнам внимать? И слышится шепот: «Ты лишний, Мы старше, ты нас не поймешь. Мы к солнцу весеннему вышли Оттуда, куда ты уйдешь».

Событья бродят табунами — То ни единого, то вдруг Нагрянут в топоте и гаме, Берут нас, бедных, на испуг. Не спрячешься в чащобах быта, Не отсидишься за стеной... Одна лишь есть от них защита — Встречать их грудью, не спиной.

Подытожь меня, художник, Сотвори на склоне лет Из набросков всевозможных Мой законченный портрет. Начинай с того, приятель, Как в орлянку шла игра На асфальтовом квадрате Петроградского двора. А потом вокзал и пристань, Ильмень, Новгород, Валдай В беспорядке живописном На бумаге раскидай. ...Избы, крытые соломой, Нянино веретено, Старорусского детдома Монастырское окно... И, снабдив буханкой хлеба, Возвращай меня скорей В Ленинград эпохи нэпа И последующих дней. ...ФЗУ, рабфак, заводы, Первые черновики, Топки и паропроводы, Кочегарские очки, Тесный стол редакционный, Рукописная тетрадь, Лейтенантские погоны, Госпитальная кровать... Нет, рисуй не только это! Ты еще изобрази Много фактов и предметов В отдаленье и вблизи. Воссоздай приметы быта, Суету любого дня — Даже то, что мной забыто, Ты припомни за меня. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А закончив рисованье, Погляди издалека — И возникнут очертанья Паруса и рыбака. Не попутный дует ветер, Мало шансов на улов, Но рыбарь бросает сети В глубь неведомых миров.

Написаны не от руки Ушедших подземные письма. На кладбище возле реки Во сне осыпаются листья. Они что-то шепчут сквозь сон, В них жалобы чьих-то молекул, А ветер — слепой почтальон — Ссыпает их сотнями в реку, — И мимо почтовых контор, Прочтений, надежд, узнаваний В морской уплывают простор Флотилии тайных посланий.

Все мы в чем-то виноваты, И за это день за днем Старый Рок, Судьба и Фатум Судят всех своим судом. Дарят горькие сюрпризы, Шлют нам тысячи невзгод, И хотят, чтоб маслом книзу Падал каждый бутерброд. Но не зря с улыбкой юной, Без дорог и без орбит, Бродит девочка Фортуна, Беззащитная на вид. Вдруг, забыв про все препоны, Выручает нас шутя Статистическим законам Неподвластное дитя; Обезвреживает раны, Гонит хвори со двора, Отклоняет ураганы И спасает крейсера; И отводит все напасти, И отпетых бедолаг Отоваривает счастьем Не за что-то — просто так. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Чтобы меньше было плача И нечаянных утрат, Ходит девочка Удача, Всех прощая наугад.