В старом фильме совсем молодые По экрану артисты снуют, На пригорки взбегают крутые, Довоенные песни поют. И костры разжигают в долине, И дурачатся, прячась в тени, И не знают герой с героиней, Что на пенсии нынче они. Значит, молодость не отмерцала И навеки осталась при них... Мы подсматриваем из зала, Как целует невесту жених. Вместе с ними и мы торжествуем, У чужого пригревшись костра, — Мы ведь тоже в былом существуем, Но никем не заснята игра.

Припомнится давний мотив, Базарная, нищая песня, — И, душу за шкирку схватив, Уносит тебя в поднебесье. Уносит от писем и книг, От прочных земных декораций, От мнений, которым привык Уверенно повиноваться. Без груза надежд и тревог На несколько тайных мгновений Возносишься ты, как дымок Над пеплом своих достижений; Не к свету и не в темноту, Не в райскую тишь и отраду, — Возносишься в ту высоту, Где даже и счастья не надо.

На вокзалы надежд и стремлений, На мечтаний твоих города Оседали песчинки мгновений, Наползали барханы-года. Что обрушилось, что там осталось, Что хранит сокровенная глушь? Призадумайся. Все мы под старость Археологи собственных душ. Пусть вонзается памяти заступ В глубину спрессовавшихся дней: Может, в прошлом и нечем похвастать, — Но грядущее станет видней.

На задворках эпох и на свалках забытых событий Бродит мудрый историк — и ждет небывалых открытий. В его памяти книги большими лежат штабелями, О минувшем он пишет, то черня его, то обеляя. А история длится, отвергая каноны и схемы. Мы творим ее сами, — выходит, историки все мы. Только жаль, что свой век оценить мы при жизни не сможем: Том XX прочтут те, которые нас помоложе.