Бреду знакомыми местами, Покой уютен и глубок, — Вот придорожный серый камень, Как кот, свернувшийся в клубок. Все так обыденно и странно, И подступает благодать — Как будто здесь душа нежданно Себя сумела разгадать. И незаслуженной наградой, Безмерной россыпью щедрот Под скромный шелест листопада Жизнь предо мною предстает. Здесь неземное и земное Добрососедствуют во мне, И вся Вселенная со мною Беседует наедине.

Листаю пожелтевшие газеты, Разглядываю тусклые клише. Нестрого смотрят на меня портреты Строжайших тех, которых нет уже. Толпятся пассажиры на вокзале; В даль вечную умчат их поезда. Тех, что спиной к фотографу стояли, В лицо я не увижу никогда.

В грядущем меня не ищите — Не сыщете там, вдалеке; Я вам не строка на граните, Я — только пунктир на песке. Не будет исчислен подробно Мой длительный опыт земной, — Он будет затоптан беззлобно Шагами идущих за мной. Но, может быть, микрочастица Мечтаний моих и невзгод В иные слова воплотится И в чьих-то стихах оживет, — И кто-то со мной на мгновенье, Не зная, не помня меня, Увидит в седом отдаленье Черты отошедшего дня.

Молчаливые фильмы, трамваи с площадкой открытой, Чехарда и лапта, дровяной деревянный сарай... Возникают из тьмы очертания давнего быта — И душа экскурсанткой вступает в покинутый рай. Как светло и привольно живется там детям и взрослым! Все капризы мои моментально прощаются мне; В мире этом еще не обижен никто, и не сослан, И не болен никто, и никто не убит на войне. Там счастливые сны до утра моей матери снятся, Там осенней порой вечера так уютно длинны, И на книжную полку, где с Фетом соседствует Надсон, Даргомыжский и Лютер степенно глядят со стены. В том домашнем раю, в безмятежно-безгрешном покое Беспечально, бессмертно родные звучат голоса, А на Среднем проспекте копытами цокают кони, И на кухне чуть свет музыкально гудят примуса.

Это так, а не иначе, Ты мне, друг мой, не перечь: Люди стали жить богаче, Но беднее стала речь. Дачи, джинсы, слайды, платья... Ценам, цифрам несть конца, — Отвлеченные понятья Улетучиваются. Гаснет устная словесность, Разговорная краса; Отступают в неизвестность Речи русской чудеса. Сотни слов родных и метких, Сникнув, голос потеряв, Взаперти, как птицы в клетках, Дремлют в толстых словарях. Ты их выпусти оттуда, В быт обыденный верни, Чтобы речь — людское чудо — Не скудела в наши дни.

Я знаю верного врага — Да будет жизнь его долга. Попутчик юности моей, Он помнит с давних лет Своих врагов — моих друзей, Которых больше нет. Он не забудет ничего, Пока жива вражда. В сердитой памяти его Я молод навсегда. Пусть он меня переживет — Хранитель тайн былых, Ходячий памятник невзгод И радостей моих.

Ругают ли критики люто Иль хвалят, впадая в экстаз, — Стихи наши твердой валютой Становятся лишь после нас. С годами — без лести, без блата, Строга, неподкупно груба — На медь, серебро и на злато Все рассортирует судьба.

Заявляю: за нами следят! Межпланетные супершпионы Вместе с нами в столовках едят, Ходят в бани и на стадионы; Пьют, как люди, любое вино, Покупают шелка и ватины, И, как люди, шагают в кино На глупейшие кинокартины; Носят юбки они и штаны, Даже вклады имеют в сберкассах, — А на карты их нанесены Склады ядерных боеприпасов. Чуть стемнеет — их будто и нет, Хоть с ищейкой ищи — не отыщешь... Каждой ночью — военный совет На заброшенном старом кладбище. Каждой ночью за тихой стеной Шелестят межпланетные речи, И недавно подслушано мной, Что квадрат приземленья — намечен; И даны их десантным полкам На Земле боевые заданья, И присвоены материкам Неземные наименованья.