Чего-то все душа боится, И от добра не ждет добра, — Вдруг послезавтра повторится Недоброе позавчера? Вдруг Некто, числящийся в нетях, Воскреснув, улучив момент, Сопротивления не встретив, На свой вернется постамент?

Не ожидая почестей и нег, Не обещая Землю сделать раем, Не в календарный — просто в новый век Мы по необходимости вступаем. Редеет восхвалительная муть, Виднее даль и нам, и детям нашим, — И ясно всем, что предстоящий путь Не гладок и цветами не украшен. И ты, мой друг, в грядущее войдешь, Где царствует, изъянов не скрывая, Не бутафорски-праздничная ложь, А будничная правда трудовая.

Что спасать при пожаре, При внезапной войне, — Карту двух полушарий, Что висит на стене? Кошку, спящую в кресле? Всех, живущих в дому? Что спасать тебе, если Не спастись никому?

Тайного не зная кода, Без отмычек и ключей Я всю жизнь стою у входа В мир всеобщий и ничей. Я не ведаю, откуда И куда летит со мной Неразгаданное чудо — Тяжеленный шар земной. И никто мне не ответит, И нигде мне не прочесть, Почему на этом свете Существует все, что есть. Вдруг все сущее прервется, Вздрогнет звездная пыльца — И грядущее начнется С неизбежного конца?

Я с каждым годом сам себе родней, Но годы вдаль безудержно стремятся, — И знаю я, что мне на склоне дней С самим собой придется распрощаться. Отхлынет явь, и отоснятся сны, Весь мир мой будет у меня похищен, — И составною частью тишины Я стану на окраинном кладбище. Но тысячи и тысячи живых, Как прежде, будут мыслить и трудиться; В невзгодах чьих-то, в радостях чужих Судьба моя продлится, обновится. Тревоги и надежды стариков Из века в век наследует планета, — И миллионы наших двойников, Не зная нас, живут на свете этом.

Нет, не в мирную ввел обитель, Дал судьбу, крутую, как трек, Мой творитель, мой покровитель, Мой могильщик — Двадцатый век. Не узреть, не понять мне с ходу, Светозарен он или мглист, — Я петляю, я мчусь сквозь годы, Как слепой велосипедист. Только в смертной прозрев больнице, Разгадаю свой век, пойму, — Надо ль с ним, как с другом, проститься Или молча уйти во тьму.

Всю-то жизнь он играл на гармошке В захудалой подвальной пивной, — А теперь отдохнет хоть немножко, Он до Судного дня — выходной. О какой-то загадочной славе Он мечтал с отдаленных времен, Но его на концерты не звали, И в пивнухе состарился он. Сникла, сгорбилась мало-помалу, Обреченно согнулась душа; Отсыревшие своды подвала Придавили ее не спеша. А вчера он скончался, он выбыл, Он покинул житейскую тьму, — Все богатства планеты на выбор Предоставлены нынче ему. Он врастет в прямоствольные сосны; Он простится с подвальной тоской, Воцарясь маяком светоносным Над стогорбой пучиной морской. Разогнется душа, распрямится, Вознесется над сутью земной, С прямизной, с высотой породнится, — У нее выходной, выходной!

Рояль, ковры, резная мебель, На столике — бокал вина, И ангелы дежурят в небе Неподалеку от окна. И всюду — серебристо-синий Таинственный, нездешний свет... Самоубийца на картине К виску приставил пистолет. Бедняга и здоров, и молод. Благопристоен и богат. Зачем отсюда в смертный холод Ты, парень, прешься наугад? И слышится мне голос властный: «Не зная дела — не суди; Смерть совершенно безопасна, Поскольку вечность — впереди. Не убоясь ни тьмы, ни тленья, Простым движением курка Вмещу я в смертное мгновенье Все предстоящие века».

Приснилось мне, что еду я В курортно-дачные края, И вдруг динамик со стены Промолвил: «Годы сочтены. Последний возраст настает, Твой поезд дальше не пойдет». Колеса, что меня везли, Мгновенно к рельсам приросли, И неожиданный вокзал Приклеился к моим глазам. Я увидал отца и мать — Они пришли меня встречать; Друзья, убитые войной, Опять предстали предо мной... ...Куда ни гляну — весь перрон Ушедшими заполонен. Я знаю всех, я помню их — И молодых, и пожилых... Одних угробили зазря Невоинские лагеря, Других от голого стола Блокада в вечность забрала, А третьи жили много лет, Но нынче их на свете нет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я пробудился. Я живу. Я существую наяву, Но знаю: время сочтено, Предупреждение дано, — Последний возраст настает, Мой поезд дальше не пойдет.

Бывало, дрожь берет от стужи, От голода — хоть волком вой, — Но я-то знал: бывает хуже; Мне плохо — значит, я живой. С тех пор немало лет я прожил, И на судьбину не ропщу; Плохого не ищу в хорошем, В плохом хорошее ищу.