Из Стамбула я возвращалась с огромной коробкой восточных сладостей, окрепшей уверенностью в себе и безумной тоской по Тиму.

Эксперимент хотя и удался, но не повлиял на главное. Я по-прежнему любила мужа. Это чувство за пять лет стало такой же органичной частью моей сущности, как графоманские наклонности или страх высоты. Когда я мысленно касалась перспективы расставания, на меня обрушивалась такая глыба беспросветной тоски, что не хотелось жить.

Но утро моего возвращения из Стамбула в Москву стало поворотной точкой.

Я, сонная, плелась от метро по утреннему бульвару и думала о том, что прошло всего пять дней, а кажется – не меньше месяца. Слово «соскучилась» не передавало того жадного нетерпения, с которым мне хотелось увидеть Тима.

Внезапно, когда бульвар еще не закончился, в голове мелькнула подленькая, странная мысль: «А вдруг он уже ушел к ней? Пока меня не было, собрал вещи и ушел? И сейчас я приду и найду квартиру пустой?» От этого по телу от живота прошла болезненная судорога, как при остром приступе гастрита. «Нет, ерунда, он так никогда не сделает», – я отмахнулась, прогнала негодяйку-мысль. Но мой шаг замедлился, словно оттягивая неизбежный момент.

Поднявшись на второй этаж, не снимая рюкзака с плеч, я нажала кнопку звонка. Трель разлилась за дверьми и затихла.

И ничего больше. Я подождала еще пару секунд и достала ключ.

В нашем доме ничего не изменилось с моего отъезда – по крайней мере, внешне. В тот момент я не чувствовала боли: внутри было так же пусто и гулко, как в квартире. Сбросив на пол рюкзак и куртку, я села на диван и на некоторое время просто выпала из времени. На миг мелькнула утешительная мысль, что, может, Тим вышел в магазин, но я только усмехнулась ей в ответ. Нет, все было закономерно и ожидаемо. Рано или поздно это бы случилось. Я уехала, чтобы найти силы быть одной, и нашла их. Но это был урок, а теперь начинается экзамен. Возможно, самый главный, который мне предстоит сдать в этой жизни. Я слушала пустоту внутри себя и не обманывалась: боль была там, затаившись. Она сидела и ждала своего часа. А сейчас… кажется, это называется шоком?

Единственное, что я умею делать в ситуациях, когда депрессия стоит за плечами, причем сразу за обеими, заменив собой и Ангела, и беса, это делать вид, что живу.

Я стянула одежду и пошла в душ.

Душ – божье благословение, ниспосланное не иначе как специально для женщин и Ангелов. Поток горячей воды смывает не только пыль и усталость, но и раздражение, и гнев, и даже обиду – если та не сидит в теле слишком глубоко. Душ может лечить, но только в том случае, если не спешить, а позволить своему телу находиться под потоком воды ровно столько, сколько оно хочет. Я люблю горячую воду – на пределе возможности терпения, ее жар подпитывает меня силой.

Я тщательно помыла волосы, помассировала кожу щеткой. И когда смывала медовый гель, услышала, как в дверном замке поворачивается ключ.

Тим зашел в ванную прямо в пальто. Отдернул шторку и посмотрел на меня тем взглядом, в котором соединяются и боль, и сожаление, и нежность. И от этого взгляда мне захотелось рыдать. Он выключил воду, взял большое полотенце и принялся нежно вытирать меня, укутывая махровой тканью и одновременно своими руками. Сначала мы оба молчали, и я пыталась заглушить просыпающуюся внутри боль. Его молчаливая ласка была хуже, чем холодность: словно обман, попытка сделать вид, что ничего не случилось.

– Прости меня, пожалуйста, – прошептал он, глядя снизу вверх в мои глаза. Трогательный раскаявшийся взгляд, который всегда вызывал во мне желание прикоснуться губами к его лицу, лбу, векам, губам…

И тогда я разрыдалась. Лицо, едва высохшее от воды, снова стало мокрым.

– Прости, пожалуйста, – повторил он. – Я не рассчитал время. Думал, что успею вернуться до твоего приезда.

– Лучше бы ты не возвращался!

Это вырвалось у меня само собой, но в тот момент я поняла – да, действительно, так было бы лучше.

Весна одновременно с капелью и гололедицей обрушила на наши головы грипп и авитаминоз. Анечка больше недели не выходила из дома, выжидая, пока ее организм справится с вирусом, и слушая по телефону рассказы дяди Славы об Африке. А также кушая бульончики, заботливо приготовленные Вадимом Григорьевичем.

Инопланетянка работала с десяти до семи, писала в блогах цитаты из прочитанных в метро книг, а в оставшееся время спала. Выходные она проводила с Костей: они смотрели кино или просто полдня валялись в обнимку на кровати, мечтая о будущем. На мой взгляд, такое времяпровождение мало отличалось от сна.

Так что сразу после возвращения из Стамбула мне удалось увидеться только с Асей.

Следуя инстинкту самосохранения, я наплевала на работу и отправилась среди бела дня пить с ней чай в маленьком чайном клубе на проспекте Мира.

На самом деле я довольно равнодушна к чаю, даже к зеленому. Во всяком случае, мне далеко до того уровня гурманства, с которым его пьет Тим. Он бережно берет двумя пальцами крошечную чашечку и, прикрыв глаза, смакует каждый глоток. «Если бы я мог регулярно пить такой чай, то перестал бы брать в рот вино!» – говорит он, вернувшись в реальность. Глядя на этот ритуал, я впервые в жизни завидовала тонкости его вкуса.

Мои личные предпочтения куда более банальны: чистая вода, натуральный сок, шампанское. Поэтому в чайные клубы я хожу не ради чая, а ради той атмосферы неспешности, которая разлита в воздухе.

Клуб на проспекте Мира радовал тем, что здесь посетители располагались прямо на полу, покрытом коврами, за низенькими столиками. Сам зал разделяли легкие деревянные перегородки, так что компания, собравшаяся вокруг одного столика, чувствовала себя вполне уединенно. Интерьер был предельно прост: никаких восточных украшений, кроме плакатов с иероглифическими надписями, деревянные балки потолка, массивные, нарочито грубые двери, журчание воды в миниатюрном фонтанчике, который не сразу отыщешь взглядом.

– Хорошо-то как. – Ася вытянула ноги на полу и оперлась спиной о стену.

– Да… – согласилась я, наконец почувствовав себя расслабленной.

Время здесь меняет свой привычный ход и становится таким же долгим, тягучим и сладким, как медовое мороженое. Люди Востока не умеют спешить и смотрят на нас – проносящихся мимо калейдоскопических туристов – как на сумасшедших прожигателей жизни. Мы безжалостно бросаем свои дни в топку ради того, чтобы еще больше ускорить ход поезда, везущего нас к очередной цели. Они же смакуют каждый проживаемый день как глоток хорошо заваренного чая с тонким вкусом. Его невозможно оценить, если выпить всю чашку одним глотком. Только так – катая капли по языку и не думая о том, сколько времени это займет.

Я умею забывать о времени только в двух местах – в чайном клубе и в постели любимого мужчины.

После того как нам сделали чай и мы отдали дань первому молчанию, я рассказала Асе об окончании своих стамбульских каникул.

– И что ты думаешь делать? – спросила мудрая Ася. – Разводиться?

– Нет… пока еще нет. – Слово «пока» вырвалось само. – Я вот думаю – может, нам сходить к хорошему семейному психологу?

– Пойти к семейщику – вариант. – Ася потерла лоб и глаза. – Но, знаешь, есть у меня явное ощущение, что тебе сейчас лучше пойти к индивидуальному психотерапевту.

– Зачем?

– Чтобы понять – а чего ты сама хочешь? От отношений с Тимом в том числе.

– Я хочу сохранить их.

– А в каком виде? Так, как есть?

– Ну уж нет! Статус-кво меня больше не устраивает!

– Вот я и говорю – знаешь ли ты сама, чего хочешь? Ради чего ты собираешься сохранить эти отношения, какими они должны стать? И что тебе нужно в этой жизни, помимо отношений с Тимом?

– Много чего! – вспылила я. – Просто это самое горячее, что есть.

– А ты уверена, что самое горячее – твои отношения с Тимом, а не с самой собой?

Я задумалась. Мои прежние убеждения за эту долгую зиму проржавели насквозь. Я следовала ангельским заповедям о терпении и принятии, однако с каждым днем раздражения и обиды во мне становится все больше и больше. Сколько бы я ни твердила, что Настасья мне не враг, от одного ее имени меня начинало колотить мелкой зябкой дрожью. Терпение, сила воли и самоконтроль – я верила в эти силы, как в Святую Троицу. Верила, что они проведут меня сквозь любые жизненные неприятности. А эти три столпа взяли и рухнули, раздавив мои надежды и упования. Я обнаружила себя стоящей в тупике – нос к носу с каменной стеной. Я точно знала, чего больше не хочу. Ответить на остальные вопросы казалось не легче, чем войти в нарисованную дверь.