В тот день Инкой овладел один из тех приступов бесшабашности, который подговаривает писать откровенные письма бывшим любовникам, бродить по улицам в промокшей обуви, наплевав на возможную простуду, подчиняться сиюминутным прихотям и улыбаться людям на улицах, невзирая на отсутствие смысла в жизни.

Инка вышла с работы, вдохнула июньский вечер, и запах теплого неба тут же разбежался по крови как вино. Ее смена закончилась в восемь: жара уже спала, и теперь в воздухе чувствовались первые нотки ночной свежести. По светлому небу расползалась лиловая дымка. На волнах едва ощутимого ветра по улицам плыл тополиный пух.

Стоя на крыльце, Инка потянулась всем телом, почувствовала, как оно изогнулось в тонкой трикотажной оболочке платья. Медленно, словно раздвигая телом воду, она двинулась в сторону метро. По мере приближения к красной букве «М» ее шаги замедлялись. И у самых ступенек в урчащее подземелье она поняла: меньше всего ей сейчас хочется возвращаться домой, где ее ждет Костя и утренний салат, киснущий в холодильнике.

Ей хотелось другой еды и другого мужчины на этот вечер. Инка все же спустилась в метро, но вышла на «Новокузнецкой» и направилась в одно из любимых кафе, где последний раз была год назад. С аппетитом поужинав грибным жульеном, запеченной рыбой и воздушным картофельным пюре, она отправилась бродить по городу.

Это была странная прогулка. Инка очень давно не гуляла одна, и ей казалось, что совершается некий ритуал – посвящение ее в новую роль. Закатное небо над Москвой, теплый воздух, облегающее как вторая кожа платье, купленное на остатки зарплаты, – все это были кусочки из той мозаики, которую Инопланетянка давно собиралась сложить и никак не могла.

Она купила мороженое и съела его, сидя на скамейке в Александровском саду. Потом пошла дальше.

На Кузнецком мосту она затормозила возле «Джаганата». Трое мальчиков с дредами играли на барабанах, собрав вокруг себя приличную толпу. Инка зависла в ней, завороженная ритмом. Мальчики играли с азартом: ладони бойко отскакивали от кожаной поверхности. Они улыбались то ли зрителям, то ли не видимому для остальных танцующему Будде.

Инка почувствовала, как ее ноги начали притопывать под дикую бесшабашную пляску звуков. Тело хотело танцевать… нет, даже не танцевать, а нестись, кружиться, выделывать немыслимые движения, трясти руками и ногами, сбрасывая с них, как пыль, прилипшие минуты.

Некоторое время Инопланетянка еще колебалась: стоит ли привлекать к себе слишком много внимания? Но потом она пролистнула страницы Золотой тетради, и робкие убогие невнятные желания осыпались с них пересохшими буквами. Уметь желать – то же самое, что уметь жить. «Танцевать – когда хочется танцевать», – мысленно решила она и шагнула вперед.

Ее ладони сами собой сошлись над головой, сходились и расходились, и вот она уже закружилась, отталкивая ногами землю. Веселая сумасшедшая пляска под барабаны мальчиков с дредами – Инка давно так не веселилась. Народ бурно хлопал, кто-то восторженно засвистел. Но ей в целом было все равно: она плясала ради себя самой, своего удовольствия. Не больше и не меньше.

…День закончился на Горбатом мосту, где Инка целовалась с одним из музыкантов с дредами, который властно взял ее за руку и, хмельную от ритма, повел гулять по ночной Москве. Время от времени он останавливался, доставал из рюкзака барабан и начинал выбивать ритм, а Инка плясала. Каждый раз тело творило новый танец, в зависимости от того, где они оказывались. Танец ночи, танец моста, танец огней, плывущих в темной речной воде, танец взгляда, которым мужчина смотрит на желанную женщину.

Инке было все равно, где заканчивается вчера и начинается завтра. Она упивалась радостью. Спать ей не довелось, зато выпало много пить и смеяться.

Утро встретило ее в квартире на «Китай-городе», где почти коммунальным бытом жила толпа растаманов. Она приняла душ, расчесала мокрые волосы деревянным гребнем, вырезанным одним из жильцов квартиры, и поехала на работу.

Инка не оставила телефона своему новому знакомцу. Ей было совершенно ясно, что короткая радость куда лучше невнятного романа. И дело было не в том, что он младше на десять лет. Просто теперь Инка очень ясно понимала, что и зачем ей нужно.

На работе, открыв почту, она обнаружила письмо от Кости.

«Дорогая госпожа Инопланетянка, – писал он. – Позвольте объясниться. Вы уже довольно долго подвергаете презрению мои чувства. Судя по всему, ваши интересы сместились в более банальную сторону. Ваше желание танцевать похвально. Но, похоже, ваши границы…»

От первых строчек сердце Инки екнуло и в груди набух комок чувства вины. Но по мере того, как она читала письмо, комок рассасывался. Обиженный тон капризного ребенка – она очень хорошо представляла, с каким выражением лица Костя писал это послание. Чуть выпяченная нижняя губа, подрагивающие от волнения крылья носа.

Она дочитала до конца, закрыла почту и приступила к работе. Внутри было спокойно и светло, как за окном, где по раннему небу как обрывок белого шифона тянулась легкая дымка.

Свобода по вкусу напоминала чуть недозрелый сочный апельсин, от которого слегка щиплет язык.