Дискордианцы и подобные им люди играют в игру «УТОПИТЬ».

Цель: утопить любой объект, предмет или вещь в воде или в грязи – в общем, в чем-нибудь, где можно что-то утопить.

Правила: топить можно как угодно. Желательно иметь лужу или пруд с водой, чтобы было где топить. Но сгодятся и реки, и заливы, и моря, и, пожалуй, даже океаны.

Очередность ходов: начинает тот, кто первым доберется до топимого объекта.

Обязанности: все играющие в игру «УТОПИТЬ» должны активно искать новые топимые объекты, когда утоплен предыдущий.

По утоплении: топильщик должен выкрикнуть: «Утопил!» – или что-нибудь не менее глубокомысленное.

Называть объект иногда даже желательно. Название объекту дает тот, кто его нашел, а тот, кто топит, может (например) сказать: «Я утопил Колумбус, штат Огайо».

Ала Гера, цитируется по «Principia Discordia», Малаклипса Младшего, X. С. X.

Больше недели все места в самолетах до Ингольштадта занимали сплошь музыканты. Еще 23 апреля, когда Саймон и Мэри Лу слушали «Кларка Кента и его суперменов», а Джордж Дорн писал о звуке одного открывшегося глаза, группа «Филе души», обнаружив, что авиабилетов в Лондоне не хватает, отправилась в Ингольштадт на «вольво», выкрашенном в семнадцать ярких флюоресцирующих цветов, на котором красовался старый лозунг Кена Кизи: «Дальше!». 24 апреля по дорогам, ведущим в Ингольштадт, потекли первые струйки машин. Пока Гарри Койн смотрел в глаза Хагбарда и не видел в них ни малейшего сострадания (а Бакминстер Фуллер, пролетавший в реактивном самолете над Тихим океаном, объяснял соседу по креслу, что такое «все направленный ореол»), «Зловещие видения», «Тараканы» и «Сенат и народ Рима» ехали в странных машинах по Ратхаусплац, а «Ультрафиолетовый гиппопотам» и «Тварь на пороге» в еще более диковинных автобусах рулили по ФридрихЭберт-штрассе. 25 апреля, когда Кармел грабил сейф Малдонадо, а Джордж Дорн повторял «Я – Робот», струйки машин превратились в потоки и в Ингольштадт въехали «Наука и здоровье с ключом к Священному Писанию», «Нюхатели клея», «Кинг-Конг и динозавры с острова Черепов», «Говард Джонсон Гамбургер», «Бунт в десятом блоке», «Дом Франкенштейна», «Дразнящаяся обезьяна», «Проклятая штуковина», «Оранжевый лось», «Банан цвета индиго» и «Розовый слон». 26 апреля потоки машин превратились в наводнение, и пока Сол и Барни Малдун старались урезонить Маркоффа Чейни, а тот пытался от них удрать, ингольштадтцы обнаружили, что к ним прибыли рок-группы «Фродо Бэггинз и его кольцо», «Мышь, которая рычит», «Экипаж летающей тарелки», «Великолепные Амберсоны», «Дом, в котором я живу», «Звук одной ладони», «Территориальный императив», «Друиды Стоунхенджа», «Головы острова Пасхи», «Ис чезнувший континент My», «Багз Банни и четырнадцать морковок», «Евангелие от Маркса», «Действительные члены», «Пески Марса», «Эрекция», «Ассоциация», «Амальгамация», «Резня в день Святого Валентина», «Климакс», «Прыгуны в ширину», «Фрики» и «Окна». Мик Джаггер со своей новой группой «Отребье» прибыл 27 апреля – когда агенты ФБР опрашивали шлюх в Лас-Вегасе. Следом не замедлили явиться «Крыши», «Моисей и монотеизм», «Степной волк», «Цивилизация и ее издержки», «Бедный Ричард и его розенкрейцерские тайны», «Наручные часы», «Нова Экспресс», «Отец вод», «Человеческие существа», «Вашингтонский монумент», «Талидомидные дети», «Чужаки в чужой стране», «Доктор Джон Ночной Путник», Джоан Баэз, «Рука покойника», «Джокер и одноглазые валеты», «Пейотная женщина», «Небесно-голубые», «Големы», «Высшее осознание», «Семь видов неоднозначности», «Холодная война», «Уличные бойцы», «Поджигатели банков», «Рабы Сатаны», «Принцип домино», «Максвелл и его демоны». 28 апреля, когда Диллинджер заряжал пистолет, а индейцы-качины в Ораби начали бить в барабаны, прибыли «Искатели золота Акапулько», за которыми потянулись «Эпос о Гильгамеше», «Второй закон термодинамики», «Дракула и его невесты», «Железный занавес», «Горластое меньшинство», «Международный долг», «Три дополнения к теории сексуальности», «Пелена неведения», «Рождение нации», «Зомби», «Аттила и его гунны», «Нигилизм», «Кататоники», «Торндейлские дрочилы», «Взрыв на площади Хэймаркет», «Голова мертвой кошки», «Тень из Безвременья», «Сирены Титана», «Механическое пианино», «Улицы Ларедо», «Космическая одиссея», «Голубые лунатики», «Крабы», «Доза», «Травяной холм», «Скрытый образ», «Колесо кармы», «Сообщество святых», «Город Бога», «Всеобщие неопределенные колебания», «Левосторонний разводной ключ», «Жало в плоть», «Восходящий Шаляй», «Шазам!», «Мини-санки», «Приложение 23», «Другая щека», «Западный бык», «Госпожа и Председатель», «Коэн, Коэн, Коэн и Кан» и «Совместный феномен».

29 апреля, когда Дэнни Прайсфиксер увлеченно слушал Маму Сутру, в Ингольштадте начался всемирный потоп: автобусы, грузовички, фургоны, спецпоезда и все остальные виды транспорта, за исключением разве что собачьих упряжек, доставляли в город рок-группы «Чудеса незримого мира», «Проклятие Мэттью Мола», «Глюк Иисуса», «Ахав и его ампутация», «Головы без всадников», «Листья травы», «Геттисбергское обращение», «Розовоперстая заря», «Вин– ноцветное море», «Нирвана», «Драгоценная сеть», «Сюда приходит каждый», «Пизанские канто», «Прошлогодний снег», «Розовое измерение», «Гусь в бутылке», «Невероятный Халк», «Третье Бардо», «Непреодолимая сила», «Эм Це в квадрате», «Акты разделения», «Вечная эмоция», «Аренда на 99 лет», «Неподвижный объект», «Космический корабль Земля», «Радиоуглеродный метод», «Клич к восстанию», «Сжатый кулак», «Машина Судного дня», «Обязательство Соединенных Штатов», «Жены энтов», «Игроки мира нуль-А», «Прелюдия к космосу», «Гром и розы», «Армагеддон», «Машина времени», «Масонское Слово», «Обезьяньи проделки», «Труды», «Восьмерка Мечей», «Городская горилья», «Обед в коробке», «Царство приматов», «Новый Эон», «Энола Гэй», «Октетная конструкция», «Стохастический процесс», «Производные», «Горящий дом», «Капитан-призрак», «Закат Запада», «Дуэлянты», «Зов Природы», «Сознание III», «Реорганизованная церковь святых последних дней», «Стандард Ойл оф Огайо», «Люди-зигзаги», «Дети Ра», «ТНТ», «Допустимая радиация», «Уровень загрязнения», «Великий Зверь», «Вавилонские блудницы», «Пустыня», «Неприглядная правда», «Окончательный диагноз», «Неудовлетворительное решение», «Тепловая смерть Вселенной», «Просто шум», «Девять неизвестных», «Совсем другой коленкор», «Зона камнепада», «Восхождение Змея», «Городское чудовище», «Геркулес и черепаха», «Срединный Столп», «Непечатное пропущено», «Пространное цитирование», «ЛюЦиФеР», «Песья Звезда» и «Противогеморройный сбор».

(Но 23 апреля, когда Джо Малик и Тобиас Найт закладывали бомбу в редакцию «Конфронтэйшн», а Дили-Лама телепатически передавал Хагбарду Челине, что еще не слишком поздно отступить, Джо после секундного колебания наконец выпалил:

– Можем ли мы быть уверены? Можем ли мы быть по-настоящему уверены?

Тобиас Найт поднял на него усталые глаза.

– Мы ни в чем не можем быть уверены, – откровенно ответил он. – Вот уже пять раз Челине неожиданно появлялся на банкетах, где присутствовал Дрейк, и в каждом разговоре обязательно всплывала метафора о марионетке, а также излюбленная тема Челине насчет подсознательного саботажника, живущего в каждом из нас. Что еще можно предположить?

Он поставил таймер на 2:30 ночи, а затем снова посмотрел в глаза Джо. – Жаль, что я не смог дать Джорджу достаточно намеков, – промямлил Джо.

– Ты дал ему слишком чертовски много намеков, – пробормотал в ответ Найт, закрывая чемоданчик с бомбой.)

1 апреля, когда «Божья молния» маршировала вокруг площади ООН, а капитана Текилья-и-Моту вывели на расстрел, Джон Диллинджер встал из позы лотоса и перестал транслировать магическую математику. Он потянулся, встряхнулся всем телом, как собака, и двинулся по туннелю под зданием ООН в сторону «Контроля аллигаторов». Йога «Ордена Восточного Храма» всегда вводила его в состояние напряжения; он радовался, что теперь с ней покончено и можно вернуться к повседневным обязанностям.

У двери «КА» его остановила охранница. Джон предъявил ей пластиковую карточку с изображением глаза в пирамиде. Охранница, женщина сурового вида, чью фотографию Джон встречал в газетах, называвших ее «лидером движения Радикальных Лесбиянок», опустила его карточку в стенную щель; карточка сразу же выскочила обратно и зажегся зеленый свет.

– Проходите, – сказала охранница. – Heute die Welt1 .

–  Morgens das Sonnensystem2 , – ответил Джон.

Он вошел в бежевый пластиковый подземный мир «Контроля аллигаторов» и двинулся по геодезическим коридорам к двери с надписью «Мониторинг монотонности». Достигнув этой цели, он вставил карточку в нужную щель. Снова зажегся зеленый свет, и дверь открылась.

Сидевшая за столом из того же бежевого пластика, которым было отделано все главное управление «Контроля аллигаторов», Тэффи Рейнгольд в мини-юбке, элегантная и привлекательная, несмотря на возраст и седину, оторвала взгляд от печатной машинки и, узнав Джона, расплылась в улыбке.

– Джон, – радостно сказала она. – Какими судьбами?

– Надо повидаться с твоим шефом, – ответил он. – Но сначала хочу тебя спросить: знаешь ли ты, что фигурируешь еще в одной книге?

– В новом романе Эдисона Йерби? – Тэффи философски пожала плечами. – По крайней мере, он поступил со мной лучше, чем Атланта Хоуп в романе «Телемах чихнул».

– Согласен, но как этому парню удалось так много узнать? Некоторые эпизоды в романе абсолютно правдивы. Он что, тоже в Ордене? – Утечка мыслей, – ответила Тэффи. – Ты же знаешь этих писателей. Один иллюминатский маг специально просканировал Йерби и пришел к выводу, что тот все придумал. У него не было никакой информации. Мы имели дело с такой же утечкой мыслей, когда Кондон написал «Маньчжурского кандидата». – Она передернула плечами. – Порой случается и такое.

– Возможно, – рассеянно сказал Джон. – Ладно, сообщи шефу, что я здесь.

Через минуту он вошел в кабинет, где его шумно приветствовал старик, сидящий в инвалидной коляске.

– Привет, Джон, как здорово увидеться с тобой снова, – сказал он проникновенным голосом, который когда-то завораживал миллионы людей; если бы не голос, в старце трудно было бы узнать некогда обаятельного и подвижного Франклина Делано Рузвельта.

– Как это тебя угораздило на такую работенку? – поинтересовался Диллинджер, когда обмен приветствиями был закончен.

– Ты же знаешь эту нынешнюю кодлу в Агхарти, – проворчал Рузвельт. – «Новая кровь, новая кровь» – вот их боевой клич. А всех нас, старых преданных служак, выталкивают на второстепенные бюрократические посты.

– Помню твои похороны, – задумчиво произнес Джон. – Я ведь тебе завидовал. Думал, ты отправишься прямо в Агхарти и будешь работать с самими Пятью. И вот что мы в итоге имеем… «Мониторинг монотонности» в «Контроле аллигаторов». Иногда Орден меня просто бесит!

– Осторожно, – сказал Рузвельт. – Они могут сканировать. А двойной агент вроде тебя, Джон, всегда находится под особым наблюдением. Кроме того, на самом деле все не так уж плохо, если учесть, как они отреагировали в Агхарти, когда в конце сороковых начали появляться откровения насчет Перл-Харбора. Знаешь, я ведь не очень-то изящно провернул это дело, так что они имели полное право меня понизить. И потом, мне интересно работать в «Контроле аллигаторов».

– Ну, не знаю, – с сомнением произнес Джон. – Я никогда не понимал смысла этого проекта.

– Это очень важная работа, – с серьезным видом сказал Рузвельт. – Нью-Йорк и Чикаго – наши главные полигоны для испытания уровня толерантности личелов. В Чикаго мы концентрируемся лишь на безобразии и жестокости, а в Нью-Йорке проводим еще и долгосрочное изучение скуки. Вот тут-то и необходим «Контроль аллигаторов». Мы должны поддерживать минимальное количество этих тварей в канализационных трубах, чтобы санитарный надзор не возобновил свою собственную программу «Отлов аллигаторов». Это означало бы возможность приключений для молодых самцов-личелов. Добровольцы-охотники, опасность, подземная мистика… понимаешь? По этой же причине мы убрали с улиц троллейбусы: ездить в них было веселее, чем в автобусах. Поверь мне, «Мониторинг монотонности» – очень важная часть нью-йоркского проекта.

– Я видел психиатрическую статистику, – сказал Джон, кивая. – Около семидесяти процентов жителей густонаселенной части Манхэттена – потенциальные психотики.

– К 1980 году мы доведем их количество до восьмидесяти процентов! – воскликнул Рузвельт с былой непреклонностью во взгляде. Он вставил косяк в мундштук слоновой кости и, лихо стиснув его зубами под знаменитым «рузвельтовским углом», добавил:

– А мы благодаря эликсиру Саббаха обладаем иммунитетом. – Он радостно процитировал: «Трава получше, чем , может путь оправдать пред человеком Божий». – Но что привело тебя сюда, Джон?

– Небольшое дельце, – ответил Диллинджер. – В моей организации есть человек по фамилии Малик, который слишком близко подобрался к секрету всей игры. Мне нужна помощь здесь, в Нью-Йорке. Его надо бы отправить охотиться за снарками до тех пор, пока не наступит первое мая. Я бы хотел узнать, кто из твоих сотрудников может подобраться к нему поближе.

– Малик, – задумчиво произнес Рузвельт. – Это тот самый Малик из журнала «Конфронтэйшн»?

Джон кивнул.

Рузвельт с улыбкой откинулся на спинку своей инвалидной коляски.

– Плевое дело. У него в редакции есть наш агент.

(Ни один из них не знал, что через десять дней дельфин, плавающий среди руин Атлантиды, обнаружит, что никакая Драконья Звезда никогда не падала. И уж тем более они не подозревали, что Хагбард Челине, узнав об этом открытии, подвергнет переоценке историю иллюминатов, а затем примет решение, которое резко и неожиданно изменит все существующие в мире заговоры.) – Вот пять альтернативных историй, – сказал Груад, озорно прищурив старые мудрые глаза. – Каждый из вас будет отвечать за распространение свидетельств, позволяющих считать одну из этих историй совершенно достоверной. By Топод, ты займешься историей Каркозы. Эвоэ, на тебе будет континент My. – Он вручил каждому по увесистому конверту. – Гао Дводин, ты займешься этой очаровательной змеиной историей: я хочу, чтобы различные ее варианты встречались по всей Африке и Азии. – Он вручил еще один конверт. – Уника, ты получаешь историю Урантии, но она должна быть обнародована лишь к самому концу Игры. – Он взял пятый конверт и снова улыбнулся. – Каджеси, любовь моя, ты будешь распространять историю Атлантиды, но с некоторыми изменениями, которые выставят нас самыми отъявленными негодяями в земной истории. А теперь я объясню вам смысл всего этого…

Это было в 1974 году. Джо Малик сидел в своем кабинете. На него со стены угрюмо взирали четыре члена «Американской Медицинской Ассоциации». День обещал быть долгим и на фоне событий прошедшей ночи не сулил ничего интересного. В коробке для входящей почты лежала толстенная рукопись в конверте из оберточной бумаги; Джо обратил внимание, что марки были отклеены. Несомненно, работа Пат Уэлш: ее младший брат увлекался филателией. Джо улыбнулся, вспоминая, как когда-то сам, будучи подростком, вел дневник. На случай, если родители обнаружат его откровения, он называл мастурбацию коллекционированием марок: «Сегодня собрал пять марок – установил новый рекорд», «После пяти дней без марок нашел многоцветную красавицу. Грандиозно, но переговоры шли мучительно». Наверняка сегодняшние подростки, если они вообще ведут дневники (возможно, они пользуются кассетными магнитофонами), говорят о мастурбации вполне открыто или же считают ее обычным делом, о котором не стоит и упоминать. Католический подросток, которым был Джо в 1946 году, сейчас казался ему не более далеким, чем обманувшийся в своих надеждах либерал, каким он был в 1968 году. И все же Джо чувствовал, что весь его нынешний жизненный опыт мало что значит. Такие люди, как Пат и Питер, по-прежнему относятся к нему как к одному и тому же человеку, и он по-прежнему выполняет все ту же работу все теми же методами.

Джо вынул тяжелую рукопись из конверта и потряс им над столом. Конверта для ответа не прилагалось. Что ж, работая в таком журнале, как «Конфронтэйшн», авторы которого в основном радикалы и всякие чудаки, готовые писать за бесплатно, не стоит и рассчитывать на конверты с обратным адресом и наклеенными марками. Зато к рукописи прилагалось сопроводительное письмо:

Слава Эриде и привет, Джо!

Здесь дается блестящее и совершенно оригинальное объяснение международной финансовой системы. Эта статья, названная «Вампиризм, гелиоцентрическая система и золотой стандарт», написана Хорхе Лобенгулой, поистине замечательным молодым дискордианским мыслителем. ДЖЕМы не слишком любят писать, но, к счастью, это умеют делать дискордианцы. Если вы сочтете сей труд достойным публикации, можете купить его по вашим обычным расценкам. Выпишите чек на Движение сепаратистов Фернандо-По и отправьте на адрес Хорхе: 15, рю Хассан, г. Алжир-8. Между прочим, Хорхе не будет участвовать в перевороте на Фернандо-По. Он склоняется к синергической экономике, которая помогла ему понять всю неразумность Фернандо-По как единичной акции. К самому перевороту мы, разумеется, не имеем ни малейшего отношения. Но Хорхе станет ключевой фигурой в последующем экономическом возрождении Экваториальной Гвинеи – если, конечно, мир переживет эту конкретную коллизию. Если вам эта статья ни к чему, сожгите ее. У Хорхе много копий.

Пять тонн льна, Мал.

P. S. Мятеж в Фернандо-По произойдет не раньше, чем через год или два, так что не делай поспешного вывода, будто кульминация близка. Помни, что я тебе говорил насчет гуся в бутылке.

М.

(Запершись в дамской уборной, Пат Уэлш достает из колготок мини-рацию и передает сообщение в штаб-квартиру Совета по международным отношениям, которая находится в полуквартале к востоку: «Продолжаю готовить выписки из литературы по иллюминатам, дающие ему массу ложных наводок. Важная новость сегодня: статья по эридианской экономике, написанная выходцем с Фернандо-По. К статье приложено сопроводительное письмо за подписью „Мал“. Судя по тексту, это наверняка сам Малаклипс Старший. Если же нет – значит, мы все-таки вышли на этого скользкого типа, Малаклипса Младшего. На конверте штемпель города Мэд-Дог, штат Техас…») Джо отложил письмо Мала, пытаясь вспомнить, что говорили о Фернандо-По перед вчерашним кинопросмотром. Вроде бы что-то там должно случиться. Может быть, стоит завести на этом острове внештатного корреспондента или даже отправить туда кого-нибудь? Джо зловеще ухмыльнулся: было бы интересно послать туда Питера. Сначала порция АУМа, потом командировка в Фернандо-По. Может быть, хоть это ему поможет.

Пролистав и просканировав рукопись Лобенгулы, Джо испытал облегчение. Фнордов не было. С тех пор как Хагбард избавил Джо от рефлекса отвращения, каждый фнорд отзывался в его теле резкой болью, напоминавшей о том, как беззаботно он жил раньше. Джо вернулся к первой странице и начал читать внимательно:

ВАМПИРИЗМ, ГЕЛИОЦЕНТРИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

И ЗОЛОТОЙ СТАНДАРТ

Хорхе Лобенгула

Делай, что хочешь, – вот весь закон

Джо задумался. Эта фраза звучала во время черной мессы в Чикаго, а когда-то давно она была девизом Телемского аббатства у Рабле. Джо смутно ощущал, что в ней есть некий скрытый, ускользающий смысл. Это не просто первая аксиома анархизма, нет, тут что-то еще, что-то более герметическое. Джо перевел взгляд на письмо Мала: «Помни, что я тебе говорил насчет гуся в бутылке».

Насколько помнил Джо, эту простую загадку использовали дзэнские мастера при обучении монахов. Берут новорожденного гусенка, проталкивают его в бутыль и держат там месяц за месяцем, пока он не становится взрослым гусем, который уже не может пролезть через горлышко. Вопрос: «Как достать гуся, не разбивая бутылки?»

Делай, что хочешь, – вот весь закон

Как достать гуся, не разбивая бутылки?

Ни одна из этих загадок вроде бы не была ключом к разгадке другой.

«Господи Боже, – рассмеялся Джо. – Делай, что ты хочешь, – вот весь закон».

Гусь выберется из бутылки тем же способом, что и Джон Диллинджер, совершивший побег из «защищенной от побегов» тюрьмы Краун-Пойнт.

«Господи гребаный Боже, – выдохнул Джо. – Он жив!» КАК ДЕРЕВО, КОТОРОЕ РАСТЕТ У ВОООДЫ НАС НЕ… НАС НЕ СДВИНУТ

Единственным местом встречи всех пяти Первоиллюминатов был большой зал Груада в Агхарти, иллюминатской цитадели в Гималаях, сооруженной 30 000 лет назад и имеющей выход в гигантское подземное Валусийское море.

– Будем докладывать в обычном порядке, – сказал брат Гракх Груад, нажимая на кнопку в столе и включая магнитофонную запись для иллюминатских архивов. – Прежде всего Фернандо-По. Теперь реализация наших планов зависит от капитана Эрнесто Текилья-и-Моты, одного из немногих белых, которые еще остались на Фернандо-По. У него есть большие связи среди богатых буби, поддерживающих сепаратизм, и к тому же он безмерно честолюбив. Не думаю, что нам нужно вносить изменения в сроки.

– Надеюсь, что не придется, – сказал брат Марк Маркони. – Было бы просто стыдно не имманентизировать Эсхатон первого мая!

– Мы пока не можем с полной уверенностью рассчитывать на первое мая, – сказал брат Гракх Груад. – Но если у нас будет три различных плана, работающих на эту дату, один из них обязательно сработает. Слушаем тебя, брат Марк.

– Чарльз Мочениго уже подбирается к идее «антракс-лепра-мю». Еще несколько своевременных ночных кошмаров, и дело будет в шляпе.

Следующей говорила сестра Феда Феодора.

– Атланта Хоуп и «Божья молния» становятся все более влиятельными. Когда придет время, Президент будет бояться ее до смерти и решится стать еще большим тоталитаристом, чем она, лишь бы не допустить ее к власти.

– Я не доверяю Дрейку, – сказал брат Марк Маркони.

– Естественно, – сказал брат Гракх Груад. – Но он построил себе дом у моря.

– А строящий у моря строит на песке, – заметил брат Отто Огатай. – Моя очередь. Наша пластинка «Подавайте, сострадайте, подавляйте» стала международным хитом. Наше следующее гастрольное турне по Европе обещает грандиозный успех. Тогда мы сможем начать, не торопясь и очень осторожно, переговоры насчет фестиваля «Вальпургиева ночь». Разумеется, любого, кто попытается преждевременно форсировать эту идею, придется осаживать. – Или ликвидировать, – сказал брат Гракх Груад. Он посмотрел на того, кто сидел отдельно от всех, на дальнем конце стола. – Теперь твоя очередь. Все это время ты молчал. Что ты можешь сказать?

Тот расхохотался.

– Пару слов от скелета на празднике, а? – Это был пятый и самый грозный Иллюминатус, брат Генри Хастур, единственный, кому хватило наглости назвать себя именем ллойгора. – Сказано, что вселенная – это грубая шутка, которую общее сыграло над частным. Не спешите смеяться или плакать, если вы согласны с этим изречением. Я могу вам сказать лишь одно: существует серьезная угроза осуществлению всех ваших планов. Я вас предупреждаю. Вы предупреждены. Вы все можете погибнуть. Вы боитесь смерти? Отвечать не обязательно – я вижу, что боитесь. И сам этот страх может быть ошибкой. Я пытался вам объяснить, почему не стоит бояться смерти, но вы меня не слушали. И в этом источник всех ваших проблем.

Четыре остальных Первоиллюмината равнодушно и надменно молчали.

– Если все ЕДИНО, – многозначительно добавил пятый Первоиллюминат, – всякое насилие – это мазохизм,

– Если все ЕДИНО, – язвительно ввернул брат Отто, – то секс – это мастурбация. Давайте-ка впредь обходиться без личеловской метафизики.

ХАРЕ КРИШНА ХАРЕ ХАРЕ

– Джордж!

И тогда Джордж оказался вместе с Челине здесь, в Ингольштадте. Ситуация запутывалась. Голова Джорджа была склонена над глиняной пивной кружкой, несомненно наполненной местным пивом.

– Джордж! – снова окликнул его Джо.

Джордж тряхнул головой, убирая с лица длинные светлые волосы. Джо глянул в его глаза и поразился. Это были странные глаза, лишенные страха, сострадания и вины. Такие глаза бывают у человека, сознающего, что жизнь полна бесконечных сюрпризов, и потому ничему не удивляющегося, даже неожиданному появлению Джо Малика. Что сделал с ним Челине за последние семь дней? Разрушил его сознание или же… иллюминизировал?

На самом деле это просто была его десятая кружка пива за сегодня, и Джордж был очень, очень пьян.

ГАРРИ РОБОТ ГАРРИ ГАРРИ

(13 апреля с полудня до половины первого по всем телевизионным каналам транслировали специальное обращение президента к народу США. Президент сообщил, что он временно отменяет гражданские свободы и вводит в стране чрезвычайное положение. Через пятнадцать минут на Сорок первой улице Нью-Йорка в районе автовокзала начались первые беспорядки – толпа попыталась преодолеть полицейский кордон и захватить автобусы, чтобы бежать на них в Канаду. В это время в Ингольштадте, где было 18:45, «Граф Дракула и его невесты» исполняли песню из старого мультфильма Уолта Диснея, переделанную в стиле рага-рок… В Лос-Анджелесе, где было 9:45 утра, группа Моритури из пяти человек, быстро посовещавшись, приняла решение немедленно использовать весь свой бомбовый запас для взрыва полицейских участков. «Мочи ублюдков, пока не прочухались», – призвала их лидер, шестнадцатилетняя девочка со скобками на зубах… На общепринятом языке эта фраза означала: «Парализуем фашистское государство, пока оно не может защитить себя»… Сол, доверившись прыгуну с шестом в собственном подсознании, вел Барни и Маркоффа Чейни к входу в пещеры Леман… Кармел, находившийся почти в километре к югу от них и на несколько десятков метров ближе к центру Земли, прижимал к себе свой чемодан, в котором лежали пять миллионов зеленых богов, но уже не шевелился… Около него валялись обглоданные кости дюжины съеденных им летучих мышей…)

БЫТЬ ЛЕТУЧЕЙ МЫШЬЮ – ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО, ГЛУПОЕ И БЕССМЫСЛЕННОЕ ДЕЛО,

НО, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ – ЭТО КОЕ-ЧТО, А ТЫ – ВООБЩЕ НИЧТО.

Джо Малик, пришибленный рага-роком, словно каждая нота в этой звуковой лавине была здоровенным камнем, почувствовал, что его тело растворяется. «Граф Дракула» снова завопил (А ТЫ – ВООБЩЕ НИЧТО). Джо, ощущая, как вместе с телом рассыпается и его сознание, пытался и не мог найти точку опоры среди волн звука и энергии. Чертова кислота была союзником Хагбарда, а ему стала врагом; он умирал. Слова «А этот кот ленивый…» доносились откуда-то издалека. Предпринятая Джо попытка определить, сказаны ли эти слова о нем самом, свелась к попытке понять, что они значат, которая, в свою очередь, сорвалась в бездну невозможности ответить на вопрос, какую именно попытку, умственную или физическую, он попытался только что предпринять и почему. «Потому, – выкрикнул он, – потому, потому…» Но в его «потому» не было никакого смысла.

ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ НИЧТО, ВСЕГО ЛИШЬ НИЧТО.

– Я не могу сейчас жрать кислоту, – запротестовал Джордж. – Я уже так перепил этого баварского пива, что меня наверняка «прибьет».

– Все принимают кислоту, – сухо сказал Хагбард. – Это приказ мисс Портинари, и она права. Мы сможем выстоять перед этой штукой, только если наше сознание полностью откроется Внешнему.

– Эй, слышь, – сказал Кларк Кент. – Видишь того французика, который ест мороженое на палочке?

– Ну? – сказал один из «суперменов».

– Это Жан-Поль Сартр. Кто бы мог подумать, что я увижу его здесь. – Кент удивленно покачал головой. – Надеюсь, он дождется нашего выступления. Эх, как вспомню, какое влияние оказывал на меня этот чувак! Ему стоит услышать, как все это вернется к нему в виде музыки!

– Это твои проблемы, малыш, – отозвался другой «супермен». – Лично мне глубоко насрать, что думает о нашей музыке любой гребаный белый.

ВСЕГО ЛИШЬ НИЧТО

– Еще даже Мик Джаггер не спел «Симпатию к Дьяволу», а проблемы уже начались, – сказал протяжный английский голос…

«Аттила и его гунны» пытались нанести тяжелые телесные повреждения «Сенату и народу Рима»… А все началось с того, что обе группы, хорошенько ускорившись, пустились в весьма интеллектуальное обсуждение текстов песен Боба Дилана… «Гунн» ударил «римлянина» пивной кружкой, когда еще один голос пробормотал что-то насчет веселых проделок Тиля Уленшпигеля.

ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ НИЧТО

Работая в «Конфронтэйшн», Джо настаивал на том, чтобы всех настоящих сумасбродов непременно отсылали к нему для собеседования, однако представший перед ним в этот раз толстый коротышка не казался таким уж ненормальным. Мягкие, правильные, несколько мелковатые черты лица – типичный стопроцентный американец.

– Джеймс Кэш Картрайт, – представился толстяк, протянув руку для рукопожатия, – а тема – энергия сознания.

– Тема чего?

– Да вот этой статьи, которую я для вас написал. – Картрайт полез в портфель крокодильей кожи и вытащил толстую кипу машинописной бумаги. У бумаги был странный формат, примерно восемь на десять дюймов. Толстяк вручил рукопись Джо.

– А что это за бумага? – спросил Джо.

– Это стандартный формат в Англии, – ответил Картрайт. – Когда я был там в 1963 году, навещал могилы предков, то купил десять пачек такой бумаги по четыреста восемьдесят листов в каждой. 22 ноября, в день убийства Кеннеди, я сел на самолет, вылетавший из Далласа. Синхронистичность. К тому же я чихнул в тот момент, когда убийца нажал на курок, – снова синхронистичность. Так вот, эта бумага: с тех пор я пишу только на ней. Приятно, знаете, ощущать, что все деревья, которые пошли на ее изготовление, были срублены десять лет назад, и с тех пор ни одно дерево не погибло ради распространения философских исследований Джима Картрайта.

– Это чудесно, – сказал Джо, думая о том, как ему ненавистны моралисты-экологи. В разгар всеобщего экологического помешательства, в начале семидесятых, какие-то наглецы несколько раз писали Джо о том, что экологически ответственные журналы вроде «Конфронтэйшн» должны закрыться, чтобы не тратить бумагу и тем самым остановить вырубку лесов. – И каковы же плоды ваших философских исследований, мистер Картрайт?

– Золотые яблоки Солнца, серебряные яблоки Луны, – ответил с улыбкой Картрайт.

Джо увидел Лилит Велькор, бросающую вызов Груаду на вершине Пирамиды Глаза.

– Понимаете, сэр, – произнес Картрайт, – мое главное открытие заключается в том, что жизнетворная энергия пропитывает всю Вселенную, подобно свету и гравитации. Поэтому жизнь едина, так же как един свет. Видите ли, все энергии излучаются единым центральным источником, который нам еще предстоит найти. Если объединение четырех аминокислот – аденина, цитозина, гуанина и тимина – внезапно порождает жизнь, значит, все химические вещества потенциально живые. И вы, и я, и рыбки, и букашки, и микробы – все мы представляем собой вид жизни, порожденный аденином, цитозином, гуанином и тимином: жизнь ДНК. А то, что мы называем неживой материей, – просто другой вид жизни: жизнь не-ДНК. Пока понятно? Если осознание – это жизнь, а жизнь едина, следовательно, осознание индивидуума – всего лишь один из органов чувств Вселенной. Дело в том, что Вселенная порождает существ вроде нас, чтобы воспринимать самое себя. Можно представить ее в виде гигантского самосущего глаза.

Джо сохранял невозмутимость. Картрайт продолжил:

– Поэтому сознание может также проявляться как телепатия, ясновидение и телекинез. Эти явления представляют собой нелокальные виды сознания. Меня всерьез интересует телепатия, и я добился значительных успехов в исследовании этого феномена. Случаи телепатического общения доказывают, что сознание – это цельнотканная паутина, растянутая через всю Вселенную.

– Погодите, – сказал Джо. – Автомобили движутся, используя механическую, тепловую и электрическую энергию, но это вовсе не означает, что все автомобили в мире находятся в контакте друг с другом.

– А что сгорает? – спросил с улыбкой Картрайт.

– Вы имеете в виду, в автомобиле? Ну, искра от свечи воспламеняет газовую смесь в цилиндре…

– Горит только органическая материя, – самодовольно произнес Картрайт. – А вся органическая материя происходит из одной клетки. Огонь – един. И все автомобили действительно контактируют друг с другом. Вы мне не расскажете ничего нового о газе или бензине. Или об автомобилях. Ведь я из Техаса. Разве я вам не сказал?

Джо покачал головой.

– Из какой именно части Техаса?

– Из маленького городка, который называется Мэд-Дог.

– Я так и подумал. А скажите-ка мне, мистер Картрайт, знаете ли вы что-нибудь о конспиративной организации, которая называется «Древние Видящие Иллюминаты Баварии»?

– Вообще-то я знаю три организации с похожими названиями: «Экуменический Баварский Союз», «Новый Баварский Союз» и «Союз Баварских Свидетелей». Джо кивнул. Похоже, Картрайт не владеет точной информацией. Вероятно, у толстяка другие фрагменты головоломки, и к тому же их меньше, чем у Джо. Тем не менее эти фрагменты, если они другие, могут оказаться полезными.

– Эти организации владеют контрольными пакетами акций крупнейших телевизионных каналов в США, – сказал Картрайт. – Причем названия каналов являются аббревиатурами названий владеющих ими . Кроме того, они контролируют все крупные журналы и газеты. Вот почему я пришел именно к вам. Судя по материалам, которые вам удавалось безнаказанно публиковать в последнее время, ваш журнал не контролируется иллюминатами, но у вас явно есть очень могущественная «крыша».

– Итак, есть три отдельные группы иллюминатов, и они влияют на все средства массовой информации, – я вас правильно понимаю? – уточнил Джо.

– Верно, – сказал Картрайт с таким веселым лицом, будто разговор шел о том, как его жена готовит домашнее мороженое. – Вдобавок у них в руках вся кинопромышленность. Они приложили руку к созданию сотен фильмов, из которых я бы отметил такие, как «Ганга Дин» и Гражданин Кейн». В двух этих фильмах особенно много иллюминатской символики и направленной на подсознание пропаганды. Например, «Розовый бутон» – это их кодовое название древнейшего символа иллюминатов, так называемого Розового Креста. Вы понимаете, что это означает.

Толстяк скабрезно . Джо кивнул.

– Значит, вы знаете о «цветочной борьбе»? Картрайт пожал плечами.

– А кто о ней не знает? Доктор Хорас Найсмит, мой ученый друг и глава общества «Джон Диллинджер умер за тебя», написал статью, в которой, анализируя фильм «Ганга Дин», раскрыл истинное значение тугое, злой богини Кали, ямы, кишащей змеями, слоновьего лекарства, звучания сигнальной трубы на вершине храма и всего прочего. «Ганга Дин» прославляет утверждение Закона и Порядка в местах, терроризируемых преступными последователями Кали – этой порождающей зло и хаос богини. Туги – это карикатура на дискордианцев, а англичане – это иллюминаты, какими они видят сами себя. Иллюминаты обожают этот фильм.

– Порой я думаю: а не работаем ли мы на них, все до единого? – сказал Джо, чтобы посмотреть на реакцию Картрайта. – Э, да наверняка, – отозвался Картрайт. – Каждое наше действие, которое уменьшает общечеловеческую гармонию, содействует их процветанию. Они постоянно будоражат общество экспериментами, сопряженными со страданиями и гибелью огромного количества людей. Вспомните 15 июня 1904 года, когда погиб «Генерал Слокум». И, кстати, обратите внимание: 19 плюс 04 равно 23.

Что, и он тоже? Джо мысленно вздохнул. Совершенно ясно, что он либо один из нас, либо один из них, однако если верно второе – почему он так много рассказывает?

– Скажите мне, – произнес Картрайт, – если сознание не едино, как же тогда получилось, что Джойс описывал в «Улиссе» день, следующий после катастрофы, чтобы его персонажи могли прочесть о гибели «Генерала Слокума» в газетах. Понимаете, Джойс знал о своей гениальности, но не понимал ее природы; он не понимал, что пребывает в более глубоком контакте со вселенским сознанием, чем обычный человек. Так или иначе, во время гибели «Генерала Слокума» иллюминаты опробовали новую, более экономичную технику достижения трансцендентальной иллюминации, требующую лишь нескольких сотен внезапных смертей, а не тысяч жертв. Как вы понимаете, дело не в том, что они заботились о сохранении чужих жизней, хотя… демонстрируя такое желание, они могли показывать, что вернулись к первоначальной, благородной цели иллюминатства.

– Вот как? – удивился Джо. – И в чем же заключалась эта благородная цель?

– В том, чтобы сохранить накопленные людьми знания после природного катаклизма, который тридцать тысяч лет назад погубил континент Атлантиды и первую человеческую цивилизацию, – сказал Картрайт.

– Природного катаклизма?

– Да. В то время, когда Атлантида была обращена к Солнцу, произошла мощнейшая солнечная вспышка. Первые иллюминаты были учеными, которые предсказывали эту солнечную вспышку. Они покинули континент, став объектом насмешек со стороны коллег. На смену гуманистическим идеалам тех первых иллюминатов пришли представления их последователей о собственной элитарности, хотя изначальная благородная цель Ордена то и дело всплывает в идеологических установках фракций, которые откалываются от иллюминатского движения. Фракции хранят тайные иллюминатские традиции и стремятся помешать деструктивным действиям головной органи зации. Древние Жрецы Единого Мумму были изгнаны из рядов иллюминатов еще в 1888 году. Но древнейший антииллюминатский заговор – Эридианский Фронт Освобождения – отделился еще до зарождения нынешней цивилизации. Кроме того, есть Дискордианское движение – еще одна отколовшаяся фракция, но они такие же злодеи, как и иллюминаты. Дискордианцы – что-то вроде гибрида последователей Айн Ранд и сайентологов. Их главаря зовут Хагбард Челине. Вы ничего о них не читали, потому что все правительства мира запуганы и боятся обнародовать имеющуюся информацию. Пять лет назад этот тип Челине устроился на атомную подводную лодку ВМФ США, чтобы снабжать сведениями иллюминатов – и угнал ее. У Челине сверхъестественный дар убеждения: например, он уговорил старого X. Л. Ханта продать ему половину нефтяных скважин. Сначала, будучи старшиной на лодке, Челине сумел внушить чуть ли не половине команды самую невероятную чепуху со времен Тимоти Лири. Затем он запустил какой-то наркотик в вентиляционную систему и, пока все были под воздействием, обратил в свою веру большинство остальных членов команды. Тех, кто артачился, Челине совал в торпедные аппараты и запускал вместо торпед. Славный малый, правда? Эта подводная лодка была вооружена ракетами «Поларис». Поэтому Челине предпринял следующий шаг – он спрятался где-то в океане, где его нельзя было найти, и шантажировал правительства США, СССР и Красного Китая, угрожая направить ракеты на их города. Челине потребовал от каждого из правительств по десять миллионов долларов золотом, а в обмен обещал уничтожить ракеты.

– В тот момент Челине все еще работал на иллюминатов?

– Черт, конечно же, нет! – фыркнул Картрайт. – Это не их почерк. Они любят действовать скрытно, закулисно. В их арсенале – яд, кинжалы и прочие такие штуки, но никак не водородные бомбы. Нет, Челине послал иллюминатов к черту, и им оставалось только скрежетать зубами. С тех пор он ведет себя как пират. И скажу вам больше. Многие мировые лидеры, включая лидеров иллюминатов, не могут спать по ночам спокойно, зная о грузе, который хранится на корабле Хагбарда Челине.

– И что же это за груз, мистер Картрайт?

– Видите ли, правительство США в свое время поступило очень опрометчиво. Им мало показалось «Поларисов» с ядерными боеголовками на подводных лодках. Они сочли, что лодки должны быть вооружены еще и микробами. Джо похолодел от страха. Пусть другие беспокоятся по поводу ядерной зимы, сколько им вздумается. Его кошмаром была мысль об эпидемии – какой-нибудь искусственной чуме, от которой нет лекарства. Возможно, этот кошмар преследовал его из-за того, что в возрасте семи лет Джо чуть не умер от полиомиелита. Хотя с тех пор он ни разу не болел, ему не удавалось избавиться от страха перед смертельными болезнями.

– То есть на борту подводной лодки Хагбарда Челине, у этих дискордианцев, имеется бактериологическое оружие?

– Да. Оно называется антракс-may. Если Челине выпустит культуру бактерий в воду, то через неделю все человечество погибнет. Эта гадость распространяется молниеносно, а ее переносчиком может стать любое живое существо. Но есть и хорошая новость – она смертельна только для человека. Если Челине когда-нибудь настолько обезумеет, что решит ею воспользоваться, – а он уже сейчас вполне безумен, и с каждым днем ему становится все хуже, – на планете начнется, так сказать, новая жизнь. В этом случае какая-нибудь другая форма жизни может эволюционировать до разумного состояния. Но если возникнет ядерная война или мы доведем планету до гибели, загрязняя окружающую среду, то не останется никаких форм жизни. Возможно, если бы Хагбард Челине выпустил антракс-may в метро, это был бы наилучший выход из положения.

– Наилучший – с чьей точки зрения? – спросил Джо. – Если никого не останется в живых…

– С точки зрения жизни, – ответил Картрайт. – Я же вам говорил, что вся жизнь едина. Что, кстати, возвращает меня к рукописи. Пусть она останется у вас. Я понимаю, она намного длиннее, чем ваши обычные публикации, так что вы можете по своему усмотрению выкинуть из нее все лишнее. Заплатите мне по вашим обычным расценкам за тот объем, который опубликуете.

В тот вечер Джо оставался в своем кабинете до девяти вечера. Ему, как обычно, не хватило дня, чтобы передать в набор материал для его редакторской колонки и для колонки писем. Джо полагал, что только он мог поддерживать эти две рубрики на должном уровне, и потому не передоверял их ни Питеру, ни кому-либо другому из сотрудников.

Для начала он перепечатал на машинке письма читателей, по ходу сократив их и подредактировав для вящей остроты. Затем по мере необходимости написал краткие «ответы редакции». А потом, отложив в сторону заметки для собственной редакционной статьи, которую он планировал в этот августовский выпуск, написал страстное обращение к читателям, возлагая на каждого из них персональную ответственность за недопущение бактериологической войны. Даже если Картрайт все наврал, ему удалось подкрепить старое убеждение Джо: конец роду человеческому, скорее всего, положит бактериологическое оружие, а не ядерное. Слишком уж просто развязать эту войну. Джо представил, как Хагбард со своей подводной лодки впрыскивает в море культуру смертоносной чумы, и содрогнулся.

Портфель с тяжелой рукописью Картрайта, которую Джо решил взять домой, оттягивал руку. Джо стоял в вестибюле здания, где находилась его редакция, и уныло рассматривал в витрине зоомагазина огромные аквариумы с тропическими рыбками. В одном из аквариумов красовалась фарфоровая модель тонущего пиратского корабля. Она заставила Джо вновь вспомнить о Хагбарде Челине. Доверяет ли он Хагбарду? Можно ли всерьез верить, что Хагбард страдает психозом капитана Немо и способен, поразмыслив над пробирками и склянками с культурами бактерий, решительным нажатием волосатого пальца на кнопку отправить торпеду с бактериями антракс-тау в чернильные воды Атлантики? Тогда, как сказал Картрайт, человечество погибнет в течение одной недели. Трудно поверить, что Картрайт лжет: слишком уж много он знает.

Вернувшись домой, Джо поставил свою любимую запись из коллекции Музея национальной истории, «Язык и музыка волков», и зажег косяк. Ему нравилось под кайфом слушать волков и пытаться понять их язык. Затем он вытащил из портфеля рукопись Картрайта и взглянул на ее титульный лист. Там не было ни слова об энергии сознания, зато говорилось о том, что показалось Джо гораздо более занимательным:

КАК ДРЕВНИЙ БАВАРСКИЙ ЗАГОВОР

СПЛАНИРОВАЛ И ОСУЩЕСТВИЛ

УБИЙСТВА МАЛЬКОЛЬМА ИКСА, ДЖОНА Ф. КЕННЕДИ, МАРТИНА

ЛЮТЕРА КИНГА, ДЖОРДЖА ЛИНКОЛЬНА РОКУЭЛЛА, РОБЕРТА

КЕННЕДИ, РИЧАРДА М. НИКСОНА, ДЖОРДЖА УОЛЛЕСА, ДЖЕЙН

ФОНДЫ, ГАБРИЭЛЯ КОНРАДА И ХЭНКА БРАММЕРА

– Ну всё, – выдохнул Джо, – тут-то мне и конец.

– Вполне приличный трип, – сказал Хагбард Челине. – Ты настоящий герой, – ответила мисс Портинари. – Обслужил Гарри Койна просто по-царски. Возможно, когда у него хватит духу встретиться со мной, он сделает то же самое.

– С ним проще, чем с самим собой, – устало произнес Хагбард. – Моя вина намного глубже, потому что я больше знаю. Проработать его вину было куда легче, чем мою.

– Но теперь все позади? Твоя шерстка больше не поднимается дыбом?

– Я знаю, кто я и почему я здесь. Аденин, цитозин, гуанин, тимин.

– Как ты вообще умудрился это забыть? Хагбард усмехнулся.

– Забыть легко. Ты это знаешь. Она улыбнулась в ответ.

– Будь благословен, капитан.

– Будь благословенна, – сказал он.

Вернувшись в каюту, он по-прежнему чувствовал себя подавленным. Видение Саморожденного и змея, пожирающего собственный хвост, разрушило роль и образ. Эмоциональная энергия снова толкала его в «темную ночь души». Решение личной проблемы не спасало Демонстрацию и не помогало справиться с надвигающейся катастрофой. Но оно напомнило ему, что конец есть начало и лишь смирение бесконечно, тем самым освободив его и позволив начать все заново. Повернуть Колесо Таро…

Он понял, что все еще немного бредит. Это было легко исправить: бредил Гарри Койн, а он уже не был Гарри Койном.

Вспомнив, кто он такой и почему он здесь, Хагбард открыл дверь своей каюты. В кресле, под изображением осьминога, сидел Джо Малик и хладнокровно взирал на него.

– Кто убил Джона Кеннеди? – спокойно спросил Джо. – На этот раз мне нужен прямой ответ,  Хагбард опустился в другое кресло, едва заметно улыбаясь.

– Дошло наконец-то, а? Несколько лет назад я велел Джону, чтобы он, когда встретится с тобой, особо подчеркнул: тебе не следует верить никому с инициалами Эйч-Си. Но ты не обратил внимания на его предупреждение и умудрился мне поверить.

– Я обратил внимание. Но мне казалось дикостью воспринимать это всерьез.

– Джона Кеннеди убил человек по имени Гарольд Канвера, который живет в Чикаго на Фуллертон-авеню близ ресторана «Рассад– ник», где ты впервые обсуждал с Саймоном его нумерологические теории. В конце пятидесятых Диллинджер на некоторое время снова вернулся в эти места, потому что ему хотелось тряхнуть стариной и сходить в кинотеатр «Биограф», а Канвера, вполне нормальный, заурядный и довольно скучный тип, был хозяином снимаемой им квартиры. Затем в 1963 году в Далласе Джон увидел, как он всадил пулю в голову президента еще до того, как успели выстрелить Освальд, Гарри Койн и мафия. – Хагбард умолк, раскуривая сигару. – Впоследствии мы исследовали Канверу, как ученые исследовали бы первую инопланетную форму жизни. Можешь представить, как дотошно мы его изучали. В то время он совершенно не занимался политикой, и это повергло нас в глубокое изумление. Оказалось, что еще в начале пятидесятых Канвера вложил большие деньги в некую корпорацию «Блю Скай», строившую аппараты для посадки на планеты с малой гравитацией. Потом из-за враждебного отношения Эйзенхауэра к космической программе курс акций «Блю Скай» упал ниже некуда, и Канвера распродал свои акции с колоссальными убытками. Затем появился Кеннеди и заявил, что США намерены отправить человека на Луну. Акции, которые Канвера распродал по дешевке, внезапно стали стоить миллионы, и парня просто «заклинило». Безнаказанно убив Кеннеди, он вообще стал полным психом. Сначала Канвера ударился в спиритуализм, а позже вступил в ряды «Белых героев, противостоящих красному экстремизму» – это одна из самых параноидных антииллюминатских групп – и даже возглавлял телефонную службу, пропагандирующую деятельность .

– И никто ничего не заподозрил? – спросил Джо. – Канвера по-прежнему живет в Чикаго, занимается своими делами и ходит по улицам, как обычный гражданин?

– Не совсем так. Несколько лет назад его застрелили. Из-за тебя.

– Из-за меня?

– Он был одним из первых объектов испытания АУМа. Затем он совершил ошибку, обрюхатив дочь одного чикагского политика. Судя по всему, АУМ сделал его восприимчивым к свободомыслию.

WE'RE GONNA ROCK ROCK ROCK TILL BROAD DAYLIGHT

– Твои слова кажутся убедительными, и я почти тебе верю, – медленно сказал Джо. – С чего это вдруг? Где же обычные розыгрыши, напускание Тумана и заговаривание зубов? – Скоро пробьет полночь, – ответил Хагбард, по-латински картинно пожав плечами. – Волшебство закончится. Карета превратится в тыкву, Золушка вернется на кухню, все снимут маски, и карнавал завершится. Это правда, – добавил он с честным лицом. – Спрашивай меня, о чем хочешь, и услышишь правду.

– Почему ты держишь нас с Джорджем отдельно? Почему я должен скрываться на подводной лодке, будто разыскиваемый беглец, и есть за одним столом с Келли и Эйхманном? Почему ты не хочешь, чтобы мы с Джорджем сравнили наши записи?

Хагбард вздохнул.

– Чтобы объяснить это, потребуется целый день. Сначала ты должен понять всю систему Челине. Если говорить детским языком традиционной психологии, я лишаю Джорджа отцовских фигур. Ты – одна из таких фигур: первый и единственный начальник, человек, старший по возрасту, пользующийся его доверием и уважением. Второй такой фигурой очень быстро стал я, и это одна из тысячи причин, по которым я передал функции гуру мисс Портинари. Джорджу пришлось столкнуться с Дрейком, плохим отцом, и потерять тебя и меня, хороших отцов, чтобы по-настоящему научиться спать с женщиной. Если тебе интересно, то на следующем этапе женщину придется у него отнять. Временно, – быстро добавил Хагбард. – Не будь таким нервным. Ты испытал на себе действие значительной части системы Челине, и это тебя не убило. Благодаря Системе ты стал только сильнее, разве не так?

Джо согласно кивнул и тут же задал следующий вопрос:

– Ты знаешь, кто взорвал «Конфронтэйшн»?

– Да, Джо. И я знаю, почему ты это сделал.

ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ НИЧТО

– Ладно, тогда я задам тебе последний вопрос – и очень хочу, чтобы ты дал на него правильный ответ. Почему ты помогаешь иллюминатам имманентизировать Эсхатон, Хагбард?

– Как однажды сказал очень мудрый человек, когда приходит время паровых машин, их оборудуют паровыми двигателями.

– Господи, – устало сказал Джо. – А я-то думал, что прошел это pons asinorum8. Поняв, как достать гуся из бутылки в дзэнской загадке, – не нужно ничего делать, просто следует подождать, пока гусь сам проклюет себе путь на волю, как проклевывает его цыпленок, вылупливаясь из яйца, – я осознал, что «Делай, что хочешь» превращается в «вот весь закон» посредством математического процесса. Обе части уравнения уравниваются, когда до тебя доходит, о ком именно идет речь. Вселенная настолько же жива, насколько живы мы все, и настолько же механична, насколько механичны мы. Робот. Тот, кому можно доверять больше, чем всем буддам и святым. О Господи, я думал, что все понял. Но этот… этот… этот твердокаменный фатализм – за каким чертом мы направляемся в Ингольштадт, если ничего не можем сделать?

– У монеты две стороне. Сейчас монета выпадает одной стороной, но у нее по-прежнему две стороны. – Хагбард напряженно подался всем телом вперед. – Она механическая и живая. Приведу тебе сексуальную метафору, поскольку ты обычно водишься с нью-йоркскими интеллектуалами. Ты смотришь на женщину в другом конце комнаты и знаешь, что еще до утра ляжешь с ней в постель. Это механический процесс: что-то произошло, когда ваши глаза встретились. Но оргазм – процесс органический: ни ты, ни она не можете предсказать, каким он будет. Точно так же я знаю, как знают это и иллюминаты, что имманентизация произойдет первого мая в результате механического процесса, запущенного два столетия назад Адамом Вейсгауптом, и вследствие иных процессов, запущенных другими люди позднее. Но ни я, ни иллюминаты не имеем представления, какую форму примет имманентизация. Вовсе не обязательно, что на Земле наступит ад. Возможно, наступит рай. Именно поэтому мы направляемся в Ингольштадт.

THREE O'CLOCK TWO O'CLOCK ONE O'CLOCK ROCK

Я стала копом из-за Билли Фрешетт. Впрочем, мне не хочется вас обманывать – дело не только в ней. Но она, безусловно, сыграла чертовски важную роль в этом моем решении, что любопытно, если учесть все последующие события и то, как Майло Фланаган, поручив мне проникнуть в группу анархистов Линкольн-Парка, затянул меня по самую мою черную задницу в международную интригу и йогический трах с Саймоном Муном. Но, может быть, мне стоит начать рассказ с самого начала – с Билли Фрешетт. Видите ли, в начале пятидесятых я была маленьким ребенком, а она – пожилой женщиной. (Тогда Хасан ибн Саббах Икс еще действовал в открытую; он шлялся по Саут-сайду и проповедовал, что совсем недавно в Англии умер величайший Белый Маг и теперь начинается эра Черных Магов. Впрочем, все считали его просто жеребцом, которому наркотики сорвали крышу.) Мой отец работал поваром в ресторане на Халстеде. Однажды он показал мне ее на улице (должно быть, это произошло незадолго до ее возвращения в висконсинскую резервацию, куда она отправилась умирать).

– Видишь эту старуху, детка? Она была подружкой Джона Диллинджера.

В общем, я посмотрела и увидела, что она действительно сильная, собранная и что ее не сломило то, что с ней сделал закон. Но еще я увидела, что ее окружает черный ореол скорби. Папа еще долго что-то рассказывал о ней и о Диллинджере, но мне запомнилась лишь ее скорбь. Это воспоминание запечатлелось в каждой клеточке моего детского сознания. Мне понадобились годы, чтобы понять, о чем она на самом деле скорбит: о том, что она была обычной женщиной саутсайдского бандита, хоть и индианкой. У черных в Чикаго один путь – вступить в банду. Саймон называет это Вечной Солидарностью. Но, как я понимаю, есть только одна поистине надежная, и к тому же самая крупная банда – мальчики , гребаный Истэблишмент.

Наверное, каждый чернокожий коп в глубине души чувствует (причем еще до того, как убеждается в этом самолично), что он никогда не сможет вступить в эту банду, по крайней мере в качестве полноправного члена. Я выяснила это быстрее всех, поскольку была не только чернокожей, но и женщиной. То есть я вроде бы числилась в этой самой крупной и самой преступной банде, но стремилась к чему-то лучшему, невозможному, жаждала чуда, которое перенесло бы меня с черно-белой шахматной доски мужчин в такое место, где я могла бы быть собой, а не пешкой, переставляемой по доске из прихоти Чарли.

У Отто Уотерхауса такого чувства не было, по крайней мере до тех пор, пока игра не подошла к концу. Я никогда не знала, что творилось у него в голове (а вот он был настоящим копом и начал читать мои мысли практически сразу после нашего знакомства; я всегда чувствовала, что он за мной следит, дожидаясь момента, когда я повернусь спиной к Чарли и перейду на другую сторону), но он не был Черномазым в обычном смысле: он гнобил Черных не ради Белых, а ради самого себя; это был его личный выбор.

Отто стал моим связником, когда меня назначили на подпольную работу. Мы встречались в таком месте, которое я могла посещать в любое время, ни у кого не вызывая подозрений. Это была обшарпанная юридическая контора «Вашингтон, Вейсгаупт, Будвайзер и Киф», расположенная на Норт-Кларк, 23. Позже, по какой-то причине, о которой мне не сообщили, ее переименовали в «Рали, Кемпт, Шивелд и Каут», а потом в «Вири, Стэйл, Флэтт и Профитэйбл», и для видимости туда наняли парочку адвокатов, которые оказывали юридические услуги корпорации «Блю Скай».

29 апреля, все еще испытывая сомнения по поводу Хагбарда, Джо Малик решил попробовать простейший метод гадания на картах Таро. Сконцентрировав всю энергию на вопросе, он снял колоду и вытащил одну карту, которая, если верить в это гадание, должна была раскрыть истинную сущность Хагбарда Челине. С замирающим сердцем Джо увидел, что вытянул карту «Иерофант». Вспомнив мнемонические приемы, которым научил его Саймон, он к традиционному толкованию этой карты (притворство, лицемерие или обман) присовокупил число пять и еврейскую букву Bay (значение – «гвоздь»). Пять – число Grummet, разрушительного и хаотического конца цикла. Буква Bay символизирует ссоры, а значение «гвоздь» ассоциируется с распятием Христа. Итак, карта говорила о том, что Хагбард – лицемерный плут, стремящийся к разрушению, убийца такого аспекта человеческой природы, как Мечтатель-Спаситель. Или, следуя более мистическому толкованию, каковое и рекомендуется в Таро, Хагбард таким лишь казался, а на самом деле был агентом Воскресения и Возрождения – как Христос должен был умереть, прежде чем стать Отцом, как в индийской веданте для слияния с Великим «Я» нужно уничтожить ложное «я». Джо выругался. Карта попросту отразила его собственные сомнения. Он порылся в книгах, которые Хагбард поставил на полку в его каюте, и нашел три томика, посвященных Таро. Первая книга, , оказалась совершенно бесполезной: она приписывала Иерофанту следование букве, а не духу, религиозный конформизм и ложные ценности представителей среднего класса – короче говоря, все то, что у Хагбарда явно отсутствовало. Вторая книга (написанная истинным адептом Таро), подтвердила его собственное первоначальное и совершенно непонятное толкование карты, сообщив при этом, что Иерофант – фигура «таинственная и даже зловещая. Кажется, он радуется очень тайной шутке над . Третья книга пробудила еще больше сомнений: это была «Liber 555», написанная неким Мордехаем Малигнатусом. Джо смутно помнил, что в старой газете «Ист-Виллидж азер» на схеме заговора иллюминатов фигурировал некий «Мордехай Мерзкий», ответственный за «Сферу Хаоса». Согласно этой отчасти истинной и отчасти ложной схеме, Мордехай (наряду с Ричардом Никсоном, тогда еще живым) руководил «Сионскими мудрецами», Домом Ротшильдов, Политбюро, Федеральной резервной системой, Коммунистической партией США и «Студентами за демократическое общество». Джо захотелось узнать, что говорит об Иерофанте этот полумифический Мордехай. Он зашуршал страницами книги и вскоре нашел искомое. В «Книге республиканцев и грешников» говорилось:

5 Bay ИЕРОФАНТ Они пригвоздили Любовь

(гвоздь) к Кресту,

Символу их Могущества,

Но Любовь не была побеждена,

Она просто не воевала.

Пятеро одурманенных были во дворе, когда вошел слон.

Первый был одурманен сном и не увидел слона, а видел вместо этого во сне вещи, которые были нереальными для бодрствующих.

Второй был одурманен никотином, кофеином, ДДТ, избыточными углеводами, белками и другими компонентами той диеты, которую иллюминаты навязали полубодрствующим, чтобы не дать им полностью пробудиться. «Эй, – сказал он, – в нашем дворе какая-то огромная вонючая тварь».

Третий человек одурманивался травой, и он сказал: «Нет, ребята, это самый настоящий Бал Привидений, Темная Мочь Души», – и глупо хихикнул.

Четвертый одурманенный сидел на пейоте, и он сказал: «Вы не чувствуете тайны, но ведь слон – это поэма, написанная тоннами, а не словами», – и в его глазах заплясали огоньки.

Пятый одурманенный перся от кислоты и ничего не сказал, но лишь молча поклонился слону как Отцу Будды.

А потом вошел Иерофант и вогнал гвоздь тайны в их сердца, сказав: «Вы все – слоны!» Но его никто не понял.

(В восемь часов в Ингольштадте к микрофону пробилась незаявленная группа «Культ карго» и начала оглушать публику своей космической аранжировкой старой детской песенки:

ОНА СПУСТИТСЯ С ГОРЫ, КОГДА ПРИДЕТ ОНА СПУСТИТСЯ С ГОРЫ, КОГДА ПРИДЕТ

А в Вашингтоне, где все еще было два часа пополудни, Белый дом пребывал в панике. Вооруженная толпа, обстреливаемая пулеметами Национальной гвардии, двигалась по аллее к памятнику Вашингтона, чей одинокий палец указывал вверх в красноречивом и вульгарном жесте, который, как было ведомо только иллюминатам, означал: «Мать вашу так!»… В Лос-Анджелесе, где было одиннадцать часов утра, в полицейских участках начали взрываться бомбы… А в Пещерах Леман Маркофф Чейни с отвращением показал Солу и Барни надпись на стене:

ПОМОГИ ИСКОРЕНИТЬ ШОВИНИЗМ РАЗМЕРОВ: ПРИГЛАСИ ЛИЛИПУТА НА ОБЕД.

– Видите? – сказал он. – Считается, что это смешно. Но это вовсе не смешно. Ни капельки не смешно.)

ОНА БУДЕТ ПРАВИТЬ ШЕСТЕРКОЙ БЕЛЫХ КОНЕЙ ОНА БУДЕТ ПРАВИТЬ ШЕСТЕРКОЙ БЕЛЫХ КОНЕЙ ОНА БУДЕТ ПРАВИТЬ ШЕСТЕРКОЙ БЕЛЫХ КОНЕЙ, КОГДА ПРИДЕТ

29 апреля Хагбрад пригласил Джорджа к себе на мостик «Лейфа Эриксона». Они плыли в гладкостенном туннеле, полностью заполненном водой, под землей и ниже уровня моря. Этот туннель, построенный атлантами, выдержал катастрофу и поддерживался иллюминатами в рабочем состоянии на протяжении последующих тридцати тысяч лет. Он даже был оснащен соляным шлюзом, расположенным где-то под французским Лионом и не пропускавшим соленые воды Атлантики как в сам туннель, так и в подземное пресноводное Валусийское море. Подземные водные пути были связаны со многими озерами в Швейцарии, Баварии и Восточной Европе. Как пояснил Хагбард, если бы в этих озеpax обнаружили соль, подземному миру иллюминатов грозило раскрытие. Когда подводная лодка подплыла к перегораживавшему туннель громадному круглому люку, Хагбард выключил устройства, обеспечивающие невидимость. Люк сразу же распахнулся.

– А иллюминаты не узнают, что люк открывался?

– Нет. Он открывается автоматически, – ответил Хагбард. – А им никогда не приходило в голову, что этим туннелем могут воспользоваться посторонние.

– Но ведь они знают, что им можешь воспользоваться ты. И ты ошибся, думая, что их корабли-пауки не способны тебя засечь.

Хагбард резко повернулся к Джорджу и занес волосатую руку, словно намереваясь ударить его в грудь.

– Молчи об этих чертовых кораблях-пауках! Я не хочу о них слышать! Сейчас командует Портинари! И она утверждает, что здесь безопасно. Ясно?

– Командир, ты совсем на хрен спятил, – убежденно сказал Джордж.

Хагбард расхохотался и слегка расслабился.

– Ладно. Ты можешь сойти с корабля в любой момент, когда тебе захочется. Мы просто откроем люк, и плыви на все четыре стороны.

– Ты спятил на хрен, но я тебя не брошу, – сказал Джордж, ободряюще похлопав Хагбарда по плечу.

– Или ты на борту, или ты не на борту, – сказал Хагбард. – Помни об этом, ладно?

«Лейф Эриксон» проплыл через люк, который тут же закрылся. Здесь высота подводного туннеля была футов на пятьдесят выше, причем туннель был заполнен водой лишь частично. Создавалось впечатление, что через вентиляционные отверстия в потолке поступал воздух. В глубине туннеля виднелся еще один люк.

– Какой громадный шлюз, – заметил Джордж. – Наверное, иллюминаты проплывали здесь на гигантских подводных кораблях.

– И на подводных тварях, – сказал Хагбард.

Люк впереди открылся, и в шлюз начала поступать пресная вода. Уровень воды поднялся до потолка, двигатели «Лейфа Эриксона» включились и снова привели лодку в движение.

Сейчас Джордж пишет в своем дневнике: 29 апреля.

И что же, черт возьми, означает фраза: жизнь не должна меняться слишком быстро? Какова скорость эволюции? Можно ли измерить ее в единицах продолжительности жизни? Один год длится дольше, чем жизнь многих видов животных, тогда как семьдесят лет – лишь час в жизни секвойи. А Вселенной всего лишь десять миллиардов лет. Как быстро проходят десять тысяч лет? Для Бога они могут промелькнуть мгновенно. Допустим, продолжительность жизни типичного Бога составляет сто квинтильонов лет. Тогда для него время существования нашей Вселенной сопоставимо со временем, которое мы тратим на просмотр фильма.

Итак, с точки зрения Бога или Вселенной всё сущее эволюционирует очень быстро – подобно тому, как в мультфильме Диснея растение за две минуты проходит полный жизненный цикл, превращаясь на наших глазах из почки в плод.

Для Бога жизнь – единый организм, растущий во всех направлениях по всей Земле, а сейчас уже на Луне и на Марсе, и весь этот процесс от первого из первичных организмов до Джорджа Дорна и его собратьев-людей занимает не больше времени, чем…

Раздавшийся из интеркома голос Хагбарда вывел его из состояния задумчивости.

– Давай наверх, Джордж. Здесь есть на что посмотреть.

На этот раз на мостике рядом с Хагбардом стояла Мэвис. Когда Джордж вошел, Хагбард неторопливо убрал руку с ее левой груди. Джорджу захотелось убить его. Спасибо хоть Мэвис не тискала Хагбарда. Вот этого Джордж не пережил бы. Наверняка он врезал бы Хагбарду, проверяя на практике свое новообретенное мужество, и одной Богине известно, какой удар каратэ, йоги или магии получил бы в ответ. Кроме того, должно быть, Хагбард и Мэвис любовники. Кого, как не Хагбарда, выберет в качестве основного любовника такая женщина, как Мэвис? И кто, если не Хагбард, сумеет ее удовлетворить?

Мэвис приветствовала Джорджа дружеским объятием, от которого у него заныла вся передняя половина тела. Хагбард показал на надпись, высеченную в каменной стене подводной пещеры. Она состояла из символов, неизвестных Джорджу, но над надписью он увидел нечто знакомое: круг с перевернутым трезубцем внутри.

– Символ мира, – сказал Джордж. – Я не знал, что он такой древний. – В те времена, когда его создавали, – отозвался Хагбард, – он назывался Крестом Лилит Велькор и означал, что любой, кто попытается спорить с иллюминатами, подвергнется самым страшным пыткам, которые они смогут придумать. Лилит Велькор стала одной из первых их жертв. Они распяли ее на вращающемся кресте, очень похожем на этот.

– Ты однажды говорил, что на самом деле это не символ мира, – сказал Джордж, задумчиво провожая глазами надпись, – но я не знал, что ты имел в виду.

– В кружок Бертрана Рассела входил иллюминат-«дирижер», который и подбросил им идею, что круг и трезубец – прекрасный символ, который могут нести участники Олдермастонских походов. Это было сделано весьма расчетливо и тонко. Если бы члены Комитета за ядерное разоружение немного подумали, зачем им вообще нужен какой бы то ни было символ… Но Рассел и его сторонники купились. Они не знали, что трезубец в круге на протяжении тысячелетий был традиционным символом зла у сатанистов «левой руки». Среди правых много тайных магов «левой руки» и сатанистов. Они, разумеется, сразу сообразили, что к чему, и, ошибочно решив, что за движением в защиту мира стоят иллюминаты, обвинили пацифистов в использовании сатанистского символа, чем до некоторой степени дискредитировали все движение. Хитрый ход.

– А почему он изображен на той стене?

– Надпись предупреждает путника о необходимости очистить сердце, потому что он вот-вот окажется в Валусийском море, которое принадлежит только иллюминатам. Совершив путешествие по Валусийскому морю, мореплаватель приближается к подземному порту Агхарти, который был первым убежищем иллюминатов после гибели Атлантиды. Как раз сейчас мы в это море и входим. Смотри.

Джордж открыл рот, наблюдая, как расступаются стены окружавшей их пещеры. Выплыв из туннеля, лодка оказалась в подводной мгле. Разумеется, телевизионные камеры и лазерные системы наведения работали тут не хуже, чем в Атлантике, поэтому они шли в обычном режиме, с той лишь разницей, что пространство вокруг было не синим или зеленым, а серым. Казалось, они плыли по затянутому сплошными тучами небу. Оценить расстояния не представлялось возможным. Подземное море вокруг могло простираться на сотни миль – а может быть, от берега их отделяли считанные метры. – Здесь глубоко? – поинтересовался Джордж.

– Очень, – ответила Мэвис. – Дно этого моря лишь чуть-чуть выше дна Атлантического океана.

– Ты такая умная, – хихикнул Хагбард, ущипнув ее за ягодицу, от чего Джорджа передернуло.

– Не обращай на него внимания, Джордж, – сказала Мэвис. – Он немного нервничает и потому плохо соображает.

– Заткнись, – сказал Хагбард.

С беспокойством спрашивая себя, не дал ли трещину благородный разум Хагбарда Челине под грузом ответственности, Джордж снова перевел взгляд на водную гладь и заметил, что море вовсе не было пустынным, как ему показалось сначала. В нем плавали здоровенные рыбины и мелкие рыбки весьма причудливых форм. У них не было глаз. Мимо подводной лодки в поиске добычи проскользнуло осьминогоподобное чудище с невероятно длинными тонкими щупальцами, кончики которых покрывали тонкие волоски. Маленькая слепая рыбка проплыла достаточно близко к одному из щупальцев, и волоски вздыбились. В мгновение ока тело осьминога дернулось в ее сторону. Щупальце со вздыбленными волосками обвилось вокруг несчастной рыбки, к нему на помощь поспешили другие щупальца, зажимая жертву в тиски. Спрут сожрал рыбку в три приема. Джордж с удовлетворением отметил, что хотя бы кровь у этих существ красная.

Дверь позади них открылась, и на мостик вышел Гарри Койн.

– Всем доброе утро. Я хотел выяснить, не здесь ли мисс Мао.

– Она на вахте, – сказал Хагбард. – А ты, Гарри, останься здесь и взгляни на Валусийское море.

Гарри задумчиво огляделся вокруг и покачал головой.

– Знаешь, порой мне кажется, будто все это делаешь ты.

– Что ты хочешь сказать, Гарри? – спросила Мэвис.

– Ну, это как научно-фантастическое кино, – махнул Гарри длинной, как змея, рукой. – Что, если ты просто заманил нас в заброшенный отель у черта на куличках, установил в подвале мощный двигатель, от которого дрожит все здание, и понаставил везде кинокамер? Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Обратная проекция, – сказал Хагбард. – Скажи-ка, Гарри, а что изменится, если все вокруг и вправду нереально?

Гарри на мгновение задумался, и его лицо со скошенным подбородком помрачнело. – Тогда нам не следует делать то, что, по нашему мнению, мы делать должны. Но и тогда ничего не изменится. Это значит, что надо продолжать.

Мэвис вздохнула.

– «Надо продолжать» – могущественная мантра, – обронил Хагбард.

– А если продолжения не последует, – сказал Джордж, – то тоже ничего не изменится. И это значит, что надо все равно продолжать.

– Еще одна могущественная мантра, – сказал Хагбард. – «Надо все равно продолжать».

Далеко впереди Джордж заметил маленькое пятнышко. Когда они подошли ближе, он понял, что это, и покачал головой. Неужто нет конца сюрреализму, законам которого он подчиняется последние шесть дней? Дельфин с аквалангом!

– Привет, люди, – послышался через динамик на мостике голос Говарда.

Джордж бросил взгляд на Гарри Койна. Бывший наемный убийца стоял с открытым ртом, обмякнув от удивления.

– Приветствую, Говард, – отозвался Хагбард. – Ну, что там с нацистами?

– То ли мертвы, то ли спят, тот ли в коме. Я приставил к ним целую орду дельфинов – главным образом из Адептов Атлантиды: пусть присматривают.

– Надеюсь, они готовы при необходимости выполнять другие задачи, – заметил Хагбард.

– Всегда готовы, – ответил Говард и сделал сальто.

– Хорошо, – тихо вымолвил Гарри Койн. – Хорошо, – сказал он более уверенно. – Пусть это говорящая рыба. Но зачем ей кислородный баллон и чертова трубка, через которую она дышит?

– Я смотрю, у нас на мостике новый друг, – произнес Говард. – Я получил акваланг от наземного представителя Хагбарда на Фернандо-По. Ведь дельфин должен дышать воздухом. А это подземное море нигде не выходит на поверхность. Повсюду до самого верха вода. Единственный способ подышать воздухом – всплыть на поверхность в озере Тотенкопф.

– Чудовище озера Тотенкопф, – рассмеялся Джордж.

– Уже сегодня мы встанем в этом озере на якорь, – сообщил Хагбард. – Говард, я бы хотел, чтобы ты и твоя команда были в пол– ной готовности сегодняшней и завтрашней ночью. Причем завтра вас ждет тяжелая физическая работа. И держитесь подальше от нацистов. Они под магической защитой, которая особенно опасна для морских животных, поскольку предполагалось, что главная угроза для солдат будет исходить именно от них. Мы обеспечим вас всех аквалангами. Скажи своим, чтобы они старались не всплывать на поверхность озера без крайней необходимости. Мы не хотим привлекать к себе лишнего внимания.

– Я салютую тебе от имени дельфиньей стаи, – сказал Говард. – Славься и прощай. – Он уплыл.

Чуть позже они увидели в отдалении гигантскую рептилию с четырьмя плавниками и шеей вдвое длиннее туловища. Она ожесточенно преследовала косяк незрячих рыб.

– Чудовище озера Лох-Несс, – произнес Хагбард, и Джордж вспомнил свою шуточку насчет всплытия Говарда в озере Тотенкопф. – Один из генетических экспериментов Груада с рептилиями, – продолжил Хагбард. – Он был помешан на рептилиях и заселил Валусийское море этими тварями эпохи плезиозавра. Разумеется, слепыми, чтобы они плавали в темноте. Только подумайте: в определенных условиях глаза могут стать помехой. По мнению Груада, эти чудовища должны были обеспечить дополнительную защиту порта Агхарти в том случае, если его обнаружат посторонние. Но у «Лейфа Эриксона» такие размеры, что Несси мы не по зубам, и она это знает.

Впереди забрезжил столб света. Это был свет, проникающий в Валусийское море через озеро Тотенкопф. Хагбард объяснил, что дно озера, которое одновременно было верхним сводом пещеры над Валусийским морем, стало обваливаться. Падавшие со дна озера обломки породы сформировали гору ниже того места, где было пробито отверстие в крыше Валусийского моря.

– Конечно, иезуиты всегда знали, что озеро Тотенкопф связано с Валусийским морем и здесь можно осуществлять контакт с Агхарти, – сказал Хагбард. – Именно поэтому, поручив Вейсгаупту основать официальное крыло иллюминатов, они послали его в Ингольштадт, расположенный на берегу озера Тотенкопф. А под озером есть гора.

Скоро и гора замаячила впереди, темная и неприветливая. Джордж заметил полчища дельфинов. Казалось, вершина горы была срезана, причем очень аккуратно, словно искусственно. Получилось ровное серое плато около двух миль в длину и одной мили в ширину. Издалека казалось, что оно разделено на темные квадраты. Они подплыли ближе, и Джордж увидел, что эти квадраты – это большие скопления человеческих тел. Еще через минуту «Лейф Эриксон» завис над плато, словно вертолет, ведущий наблюдение за войсками на параде. Джордж отчетливо различал черные мундиры, зеленые танки с черно-белыми крестами и длинные темные очертания стволов пушек. Солдаты, безмолвные и неподвижные, стояли на глубине нескольких тысяч футов от поверхности озера.

– Это и есть то оружие, с помощью которого иллюминаты планируют имманентизировать Эсхатон? – спросил Джордж. – Почему бы нам их не уничтожить прямо сейчас?

– Потому что они находятся в защитном биомистическом поле, – ответил Хагбард, – против которого мы бессильны. Но мне хотелось, чтобы ты их увидел. Когда электрические, астральные и оргоновые вибрации «Американской Медицинской Ассоциации» войдут в резонанс с вибрациями ментальной и эмоциональной энергии всех этих молодых людей, которые там собрались, нацистский легион оживет, и тогда Богине Эриде придется явиться на поле битвы, чтобы спасти положение.

– Хагбард, – с отвращением заявил Джордж. – Ты утверждаешь, что Эрида реальна? По-настоящему реальна? Что она не аллегория и не символ? Я верю в это не больше, чем в Иегову или Осириса.

Ответ Хагбарда прозвучал весьма торжественно:

– Если ты имеешь дело с такими силами или энергиями исключительно в философском или научном смысле, то есть размышляешь о них, сидя в кресле, рациональный подход оправдан. Удобное кресло весьма располагает к тому, чтобы считать богов, богинь и демонов проекциями человеческого ума или подсознательными аспектами нашего «я». Но любая истина истинна только в свое время и в своем месте, и это, как я сказал, – истина для кресла. Когда ты сталкиваешься с богами и демонами на самом деле, безопаснее и практичнее считать, что они реально существуют и обладают желаниями и целями, которые совершенно не совпадают с желаниями и целями призывающих их людей. Если бы Ученик Чародея это понимал, он мог бы избежать множества проблем.

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА,

КОГДА ОНА ПРИДЕТ

Приблизившись к краю толпы, Фишн Чипс увидел музыкантов, которые, судя по одежде и прическам, были англичанами. Группа называлась, как следовало из надписи на самом большом барабане, «Рассчитанная скука». Потом он увидел флягу на бедре гитариста. Агент 00005 вспомнил, что уже давно хочет пить, и спросил:

– Простите, не подскажете ли, где тут можно достать воду или прохладительные напитки?

– Можешь глотнуть у меня, – приветливо ответил гитарист, протягивая флягу. – Видишь вон тот фанерный геодезический купол? – Он показал рукой на запад. – Это самая большая в мире палатка для раздачи , построенная . Там столько напитков, что хватит всем до конца фестиваля, даже если количество народа еще удвоится. Я только что оттуда, так что питье свежее. И там можно набрать еще в любое время, когда захочешь.

– Спасибо, – сердечно поблагодарил 00005, с наслаждением сделав долгий, холодный глоток.

У него был очень низкий порог чувствительности к ЛСД, и потому через пару минут мир стал казаться ему гораздо ярче, необычнее и интереснее.

(Шутницу, вокалистку «Голов острова Пасхи», звали Родой Чиф. Это она, к восторгу молодежи и ужасу старшего поколения, назвала своего внебрачного ребенка Иисусом Иеговой Люцифером Сатаной Чифом. Бывшая последовательница «теологии процесса» и сайентологии, ныне избравшая путь «ведьмовства», резвая Рода славилась в шоу-бизнесе тем, что «лучше всех девчонок в мире делала минет». Как обладательница такой репутации, она часто провоцировала некоторых сатанистов из комитета «Линду Лавлейс – в президенты» посылать в ее адрес смертоносные вибрации, которые, впрочем, от нее отскакивали благодаря магическому щиту. Кроме того, Рода, возможно, была величайшей певицей своего поколения и твердо верила в то, что многие человеческие проблемы были бы решены, если бы можно было заставить весь мир «врубиться» в кислоту. Она готовилась к фестивалю в Ингольштадте несколько месяцев, покупая самое высококачественное ЛСД у самых надежных дилеров, и всего несколько минут назад пробралась в геодезический купол для раздачи кул-эйда, влив в бак с водой такую дозу диэтиламида лизергиновой кислоты, что хватило бы свести с ума население не очень большой страны. А идею эту Роде искусно подбросила ее сестра по ведьмовскому искусству, удивительно красивая женщина с огненно-рыжими волосами и зелеными искрящимися глазами, исполнившая однажды главную роль в черной мессе, которую служил падре Педерастия в квартире по адресу Лейк Шор-драйв, 2323. Эта женщина называла себя Леди Велькор и часто подшучивала над своими воспоминаниями о Баварии восемнадцатого столетия – по мнению Роды, тут все дело было в реинкарнации.)

10 апреля, когда Говард делал открытия среди развалин Атлантиды, а Тлалок усмехался в парке музея антропологии в Мехико, Тобиас Найт, находившийся в номере отеля «Пан Крестон» в Санта-Исабель, заканчивал передачу на американскую подлодку в заливе Биафра.

– Русские и китаёзы вывели свои войска полностью, генералиссимус Пута явно настроен по отношению к нам дружески и к тому же популярен как среди буби, так и среди фанг. Задачу выполнил, жду приказа о возвращении в Вашингтон.

– Вас понял. Конец связи.

(Фрэнк Салливан наживал капитал на своем единственном достоинстве, действуя в Гаване под видом кубинского супермена Папы Пьябы. Именно там Братство заметило его сходство с Джоном Диллинджером.

– Боже правый, – воскликнул Салливан, когда они сделали ему предложение, – пять тысяч долларов только за то, чтобы отвести двух леди вечером в кино? И вы говорите, что это всего лишь розыгрыш?

– Это будет весьма забавный розыгрыш, – пообещал ему Джайкапо Мочениго.

«Имущество» мистера Салливана приобрел Смитсоновский институт. Оно стало одной из самых интересных реликвий в их музее.)

МЫ УБЬЕМ СТАРОГО КРАСНОГО ПЕТУХА

(Хагбард возвращался в каюту в сопровождении Джо Малика.

– Ты пойдешь в ту пивную в Мюнхене, – инструктировал он Джо, – и что-нибудь там украдешь. Это может быть что угодно, любая достаточно старая вещь, которая была там в то время, когда он устроил Путч. Затем ты присоединишься к нам в Ингольштадте. Понятно?)

МЫ УБЬЕМ СТАРОГО КРАСНОГО ПЕТУХА

Леди Велькор, в зеленой крестьянской блузе и зеленых шортиках, осматривалась близ геодезического купола для раздачи кул-эйда. Поймав на себе взгляд мужчины в зеленой водолазке и зеленых же штанах, она подошла к нему и спросила:

– Вы черепаха?

– Конечно, прелесть моя, а как же, – охотно отозвался мужчина, из чего она заключила, что контакт установить не удалось. Леди Велькор протянула олуху бесплатный напиток. При этом она продолжала мило улыбаться, тщательно скрывая свое раздражение.

МЫ УБЬЕМ СТАРОГО КРАСНОГО ПЕТУХА, КОГДА ОНА ПРИДЕТ

Робинсон и Лерман из убойного отдела фактически приступили к последней фазе операции. Я приехал в Нью-Йорк из Чикаго (где организовал для мисс Сервикс беседу с Уотерхаусом), чтобы обсудить с Хасаном ибн Саббахом Иксом новую фазу лаосской опиумной операции. Разговор с Робинсоном и Лерманом нужен был мне для того, чтобы сверить некоторые детали из тех, что не попадают в официальные отчеты. Мы встретились на Вашингтон-сквер и уединились на скамейке, в некотором отдалении от сборища чокнутых шахматистов.

– Малдун о нас знает, – первым делом сказал мне Робинсон. Он отпустил бороду; я сразу понял, в чем тут дело: сейчас он в группе «Уэзер андеграунд», а не в «Моритури», куда берут юношей моложе двадцати одного года; Робинсон на юношу уже явно не тянул.

– Ты уверен? – спросил я. Он ответил как обычно:

– Кто и когда в нашем деле может быть в чем-нибудь уверен? Но Барни – коп до мозга костей, да и чутье у него, как у лозоходца. Так или иначе, сейчас в полиции все знают, что мы туда проникли. Они даже отпускают шутки на наш счет, спрашивают, кто в нашем отделе работает на ЦРУ, и всякое такое.

– Да, Малдун о нас знает, – согласился Лерман. – Но меня волнует не он. – А кто? – я нервно погладил свои длинные, свисающие, как у моржа, усы; шпионская деятельность на пять фронтов меня уже порядком достала. Дошло до того, что я уже не был уверен, кому из моего начальства следует знать об этом разговоре. Впрочем, ЦРУ придется уведомить обязательно, поскольку не исключено, что Робинсон и Лерман могут дублировать мои донесения через второго связника и тем самым надежно меня контролировать.

– Начальник отдела убийств в Северном округе, – сказал Лерман. – Старый хрыч по фамилии Гудман. Он чертовски умен, и порой мне приходит в голову, что он может быть агентом самого Глаза. Его логика скачет впереди фактов, не хуже чем у исключительного адепта Ордена.

Я поднял глаза на памятник Гарибальди и вспомнил старую байку нью-йоркских студентов: статуя Гарибальди вытащит меч из ножен, когда через парк Вашингтона пройдет хоть одна девственница.

– Расскажите о Гудмане подробнее, – попросил я.

( – Ты только посмотри, какие сиськи у этой цыпочки, – с энтузиазмом сказал один из «Суперменов».

– Как арбузы, – с энтузиазмом согласился второй супермен. – Ты знаешь, как мы, простонародье, едим арбузы, – добавил он, облизывая губы.

– До корки! – крикнул первый.

– До корки! – согласился второй.

Они хлопнули ладонью об ладонь, и Кларк Кент вышел из состояния задумчивости. Незадолго до этого попробовавший кул-эйда, он чувствовал, что слегка «поплыл», хотя еще не понял, в чем дело. Неожиданно на него нахлынул поток воспоминаний, связанных с тем периодом, когда он был антропологом. Тогда он, Кларк, был глубоко поражен догадкой, что черная Мадонна Гваделупская связана с древнегреческой богиней Персефоной и его собственными сексуальными наклонностями. Тут он вздрогнул, увидев женщину, чьи груди вызвали у него благоговение.

– Ни хрена себе, – с искренним восхищением произнес Кларк, расплываясь в улыбке.)

В три часа пополудни Ребекка Гудман вышла из дома с тележкой для продуктов и прошла мимо гаража. Ближайший супермаркет находился в десяти минутах ходьбы от ее дома и был достаточно большим. Ей понадобится не менее получаса, чтобы выбрать продукты. А еще очередь к кассе… Я выбрался из машины и подошел к дому со стороны черного хода. От любопытных соседских глаз меня защищал комбинезон ремонтника из телефонной компании.

Мне даже не пришлось доставать отмычки, поскольку кухонная дверь запиралась на простейший «язычок». Я поддел его игральной картой и вошел.

Первым делом я намеревался отправиться в спальню – старик из Вены был прав, когда утверждал, что именно там выявляется характер человека, – но меня остановил кухонный стул. Вибрации этого стула оказались столь сильными, что я закрыл глаза и психометрировал его по методике А.:А.:. Да, это вибрации Ребекки: она сидела тут, думая об уколе героином. Вибрации быстро слабели, и я не успел разобраться, что ее остановило.

Добравшись до спальни, я чуть не упал от изумления. «Старик-то еще ого-го!» – произнес я, отступая. Считывать здесь все подряд было бы профанацией, но и того, что я просканировал, оказалось вполне достаточно. Как сказала бы мисс Мао, Сол Гудман – мужчина Дао-Инь (Бета-прим в терминах иллюминатов). Ничего удивительного, что Робинсон постоянно рассказывает о его «интуиции».

В гостиной стояла статуя копенгагенской русалочки. Считав с нее вибрации, я фыркнул от смеха. Господи, у всех свои комплексы.

Вдоль одной из стен тянулся встроенный книжный шкаф; судя по всему, читателем в этой семье была Ребекка. Я начал пробное сканирование и обнаружил вибрации Сола на полке с детективами; там же находился сборник математических и логических головоломок из «Сайентифик америкен». Этот человек решал задачи, не имея представления о своих скрытых способностях. Шерлок Холмс без скрипки, после интенсивной умственной деятельности снимающий напряжение в горячей спальне наверху.

Ага, на журнальном столике альбом с эскизами. Его альбом, судя по вибрациям.

Я быстро пролистал страницы: рисунки весьма обстоятельны, аккуратны и выглядят предельно натуралистично. В основном лица: преступники, с которыми он имел дело по долгу службы. Масса тонких наблюдений, портреты исполнены сострадания. Деревья в Центральном парке. Эскизы обнаженной Ребекки – в каждой карандашной линии обожание. Удивленное лицо черного малыша на фоне здания в трущобах Гарлема – снова неожиданная нотка сострадания. Затем резкая перемена – абстракция на тему звезды Давида, излучающей энергетические волны, причем острый луч звезды, направленный вниз, заштрихован: он неосознанно подошел поразительно близко к истине. Большинство лиц явно криминального типа. Сцена в Кэтскиллсе, Ребекка читает книгу под деревом – в штриховке ощущается боль, тяжесть и страх. Я закрыл глаза и сконцентрировался: в картине чувствуется присутствие другой женщины… Меня бросило в пот, и я открыл глаза. Это была его первая жена, умершая от рака. Сол боялся потерять и Ребекку, но она молода и здорова. Значит, он представлял, что Ребекка могла уйти от него к более молодому мужчине. Так, это ключ. Я перелистнул еще несколько страниц и увидел единорога – еще один признак работы бессознательного, приведшей к этой эротической звезде Давида.

Потом я начал быстро просматривать книги Ребекки. В основном антропология, главным образом африканская. Я снял с полки одну из книг. Опять Эрос, тонко сублимированный. Вот и вторая половина ключа. Хорошо подметил Хасан ибн Саббах Икс: «Если у белой женщины мертвая душа в живом теле, ей поможет лишь черный мужчина в постели».

Я аккуратно вернул книгу на место и направился к черному ходу. В кухне еще раз попробовал считать со стула вибрации Ребекки. Рецидив – неотъемлемая часть синдрома привыкания к героину. Внезапно мне стало понятно, что ее остановило. Если скажу «любовь» – прозвучит сентиментально, а если «секс» – цинично. Назову это моногамностью – пусть звучит научно.

Сев в машину, я посмотрел на часы: прошло семнадцать минут. Чтобы раскопать столько же фактов обычными методами, мне понадобилось бы потратить несколько часов, причем это были бы другие, менее важные факты. Безусловно, обучение в А.:А.:, весьма облегчало мою работу.

Оставалась лишь одна проблема – я не хотел никого убивать. Но взрыв привлечет к месту действия только Малдуна; исчезнувшего Малика объявят пропавшим без вести и вызывать Гудмана не станут.

Затем я вспомнил о манекенах в ателье на восемнадцатом этаже, прямо над офисом «Конфронтэйшн». Сжечь манекен перед тем, как взорвется бомба… Возможно, это сработает. Я ехал в сторону Манхэттена, насвистывая: «Хо-хо-хо, кто смеется последним?»

(Бомба взорвалась через неделю в 2:30 ночи. Саймон, покидая аэропорт О'Хэр, где было полвторого ночи, решил, что у него еще есть время заскочить в «Дружелюбный незнакомец» и встретиться там с прелестной леди-полицейской, которая так лихо проникла в Орду Безымянных Анархистов. Он довольно легко мог затащить ее в постель, поскольку все женщины-шпионки почему-то считают, что после оргазма мужчины впадают в мечтательное состояние и, утрачивая бдительность, выбалтывают секреты. Саймон решил преподать ей урок сексуальной йоги и посмотреть, какие секреты после этого выболтает она сама. Однако он вспомнил, как во время полуночного совещания у здания ООН после закладки бомбы Малик мрачно сказал: «Если наши догадки верны, то мы имеем все шансы не дожить до европейского Вудстока, который состоится на следующей неделе».)

– Вы черепаха? – спрашивает Леди Велькор, приближаясь в очередному мужчине в зеленом.

– Нет, – говорит он. – У меня нет панциря. Леди Велькор улыбается и тихо шепчет:

– Будь благословен.

– Будь благословенна, – отвечает он. Дорис Горус слышит за спиной чей-то голос:

– Как поживает наша мескатоникская Мессалина? – У нее ёкает сердце, она не верит своим ушам и, обернувшись, видит, что это действительно Старкерли…

– Господи Иисусе, – говорит один «супермен» другому, – он что, лично знает всех симпатичных белых курочек в мире?… «Сенат и народ Рима» все еще дерутся с «Аттилой и его гуннами». Герми Трисмегистос по кличке «Ускоренный», барабанщик группы «Кризис доверия», внимательно смотрит на драку; он пытается понять, что иллюстрирует этот математически сложный балет: то ли вечный конфликт Сета и Осириса, то ли слияние атомов при создании молекул. Он понимает, что находится под кислотным кайфом; черт побери, должно быть, это кул-эйд, очередная веселая проделка Тиля Уленшпигеля…

Подводная лодка поднялась над плато в озере Тотенкопф. Поставив ее на якорь намного ниже поверхности озера, подальше от Ингольштадта, Хагбард и около тридцати членов его команды надели акваланги и вплавь устремились к берегу. Вдоль дороги, огибавшей озеро, растянулась длинная вереница припаркованных автомобилей. Хагбард с гордым видом подвел Джорджа, Стеллу и Гарри Койна к роскошному «бугатти-ройялу», стоявшему во главе колонны. Джорджа поразило лицо шофера, сплошь покрытое серой шерстью. Им пришлось объезжать озеро, чтобы попасть в Ингольштадт. Именно таким Джордж и представлял его – с башенками, шпилями и готическими замками вперемешку с современными марсианскими зданиями, как на Мэдисон-авеню. Впрочем, судя по архитектуре, большинство зданий было построено еще в эпоху принца Генриха Птицелова.

– В этом городе полно красивых зданий, – заметил Хагбард. – Большой готический собор в центре называется Либфрауэнминистер. Есть и рококо – церковь Марии-Виктории. Мне всегда хотелось наесться кислоты и пойти рассмотреть ее резные орнаменты: они весьма замысловаты.

– Ты уже бывал здесь, Хагбард? – спросил Гарри.

– Приезжал на разведку и потому знаю тут все хорошие места. Сегодня вечером я приглашаю вас в Ингольштадтский Замок: будете моими гостями в ресторане «Шлосскеллер».

– Нам придется быть твоими гостями, – сказал Джордж, – потому что ни у кого из нас нет денег.

– Если у вас есть льняные, – ответил Хагбард, – в «Шлосскеллере» можно расплачиваться ими.

Но сначала они отправились в «Дунай» – самый современный и комфортабельный, по словам Хагбарда, отель в Ингольштадте.

Там Хагбард забронировал для своих людей большую часть номеров. Поскольку все отели в Ингольштадте были переполнены, ему, чтобы оформить заказ, пришлось раскошелиться на огромную сумму. Завидев вереницу автомобилей, возглавляемую роскошным «бугатти», персонал отеля встал по стойке «смирно». Даже в этом городе, наводненном знаменитыми и богатыми рок-музыкантами со всего мира, автомобиль Хагбарда внушал уважение.

Войдя вслед за Хагбардом в холл, Джордж неожиданно столкнулся с двумя престарелыми немцами. Один из них, с длинными седыми усами и клоком падавших на лоб седых волос, буркнул по-английски, с ужасным акцентом: «Прочь с дороги, выродок-жид-коммунист-гомик». Второй старик, поморщившись, шепнул ему что-то успокаивающее. Усатый отмахнулся, и они захромали в сторону лифта, где к ним присоединились еще несколько стариков. Джордж был так удивлен, что даже забыл рассердиться. Ненависть старого хрыча показалась ему крайне любопытной с исторической точки зрения. Ведь этот дед, несомненно, видел самого Гитлера во плоти. Хагбард с важным видом принял горсть ключей от администратора отеля.

– Для простоты я в каждый номер записал одного мужчину и одну женщину, – сообщил он своим спутникам, раздавая ключи. – Выбирайте себе соседей и можете меняться, как хотите. Поднявшись к себе в номер, вы увидите на постели удобную одежду, какую носят баварские крестьяне. Прошу вас ее надеть.

Стелла и Джордж поднялись наверх вместе. Джордж открыл дверь и увидел огромную комнату с двумя двуспальными кроватями. На одной лежал комплект мужской одежды – кожаные короткие штаны-ледерхозен, шелковая рубаха и гольфы до колен, а на другой – крестьянская юбка, женская блуза и жилетка.

– Костюмы, – сказала Стелла. – Хагбард совсем сошел с ума.

Она закрыла дверь и дернула за молнию на своем желтом трикотажном комбинезоне. Под комбинезоном ничего не было. Заметив полный обожания взгляд Джорджа, Стелла улыбнулась.

Когда они спустились в холл, выяснилось, что крестьянское одеяние хорошо смотрелось только на Стелле. Из всех мужчин баварские штаны шли одному Хагбарду, чем, возможно, и объяснялась его идея переодевания. Длинный тощий Гарри выглядел несуразно, но, судя по ощеренным в усмешке зубам, старался держаться молодцом.

Джордж огляделся.

– Где Мэвис? – спросил он Хагбарда.

– Она с нами не поедет. Вернулась обратно, чтобы присматривать за кораблем. – Хагбард повелительно махнул рукой. – Вперед, в «Шлосскеллер»!

Ингольштадтский Замок представлял собой расположенную на холме средневековую постройку с зубчатыми стенами и бойницами.

Судя по всему, там, где сейчас находился прекрасный ресторан, раньше была подземная тюрьма или винный погреб – или то и другое сразу. Хагбард заранее снял зал ресторана на весь вечер.

– Здесь, – сказал он, – мы соберемся с силами, повеселимся и подготовимся к завтрашнему дню.

Хагбард был возбужден и вел себя чуть ли не легкомысленно. Он занял похожий на трон епископа резной черный стул и уселся во главе стола. На стене за его спиной висела большая картина: босой император Священной Римской империи Генрих IV одной ногой наступал на горло папы Григория Великого, который валялся в снегу, потеряв тиару и позорно зарывшись лицом в сугроб. – Легенда гласит, что эта картина написана по заказу известного баварского шутника Тиля Уленшпигеля, когда он находился в зените славы, – сказал Хагбард. – Потом, когда Уленшпигель постарел и остался без гроша, его повесили за анархические воззрения и грубый баварский юмор. Вот так-то

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА

(– Он там! – возбужденно шепчет Маркофф Чейни. Сол и Барни наклоняются вперед, всматриваясь в фигуру, маячущую впереди. Сол прикидывает: рост рост этого типа примерно пять футов семь дюймов, а у Кармела, если верить сведениям, которые они выкрали в полицейском управлении Лас-Вегаса, рост пять футов два дюйма… Но кого они могли встретить в этой пещере вдали от обычного маршрута экскурсий? Сол тянется к пистолету. Вдруг откуда-то выскакивает еще один тип и, тыча стволом, кричит: «Всем стоять, не двигаться!")

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА

– О Господи, – с отвращением произносит Сол, поднимая руки. – Слава Эриде друг, мы из одного лагеря. Я Сол Гудман, вот он – Барни Малдун, мы оба раньше служили в полиции Нью-Йорка. А это наш друг Маркофф Чейни – человек с огромным воображением и преданный слуга Богини. Да здравствует Дискордия, двадцать три сваливай, Каллисти, или какие вам еще нужны пароли, мистер Салливан?

– Черт, – бормочет Маркофф Чейни. – Вы хотите сказать, что это действительно Джон Дилленджер?

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА, КОГДА ОНА ПРИДЕТ (Ранним утром Рода Чиф, вокалистка и начинающая ведьма, отведала собственного кул-эйда. Потом до конца своих дней она клялась, что во время Вальпургиевой ночи на поверхности озера Тотенкопф всплыл гигантский морской змей. Рода утверждала, что тварь изогнулась, схватила себя за хвост и скрылась вдаль, излучая клевые вибрации и вспыхивая Астральным Светом.)

Стол был таким большим, что когда дискордианцы расселись, за ним оставалось еще много свободного места… Хагбард не торопился заказывать еду, однако ни на минуту не забывал о местном пиве, которое по случаю рок-фестиваля было заготовлено в ресторане в громадных количествах. Джордж, Стелла и Гарри Койн сидели возле Хагбарда. Джордж и Гарри вели обстоятельную беседу о содомии, то и дело прерываясь, чтобы не менее обстоятельно глотнуть из кружек. Хагбард заказывал пиво с такой частотой, что Джорджу приходилось чуть ли не каждые две минуты выпивать по большому глиняному штайну. Какие-то люди входили в ресторан и садились на свободные места за столом. Джордж обменялся рукопожатием с человеком лет тридцати, представившимся Саймоном Муном. С ним пришла миловидная чернокожая женщина, которую звали Мэри Лу Сервикс. Саймон тотчас же начал рассказывать о фантастическом романе, который он читал, пока летел сюда в самолете. Джордж с интересом слушал, пока не сообразил, что речь идет о книге Атланты Хоуп «Телемах чихнул». Ему было непонятно, как можно воспринимать всерьез подобную макулатуру.

Когда Джордж, чувствуя себя совсем пьяным, допивал десятую кружку знаменитого ингольштадтского пива, в поле его зрения, которое к тому моменту сузилось до размеров кроличьей норы, попал седой, стриженый «ежиком» человек в коричневом костюме и роговых очках.

– Джордж! – крикнул человек.

– Да, это я, – пьяно сказал Джордж. – А это ты, Джо, не так ли? – Джордж повернулся к Гарри Койну. – Это тот парень, который послал меня в Мэд-Дог.

Гарри засмеялся. Джо выглядел испуганным.

– Боже мой, – сказал он. – Что с тобой случилось, Джордж?

– Много чего, – сказал Джордж. – Сколько же лет мы не виделись, Джо?

– Лет? Прошло всего семь дней, Джордж. Я видел тебе как раз перед тем, как ты сел в самолет, чтобы лететь в Техас. Чем ты занимался?

Джордж погрозил ему пальцем.

– Ты многое скрывал от меня, Джо. Ты не был бы здесь сейчас, если бы не знал гораздо больше, чем притворялся, когда отправлял меня в Мэд-Дог. Может быть, старый добрый Хагбард расскажет тебе, чем я занимался. А вот и он сам, старый добрый Хагбард, смотрит на нас со своего конца стола. Что скажешь, Хагбард? Ты знаешь старого доброго Джо Малика? Хагбард поднял громадную, богатую кружку, которую ему как почетному гостю преподнесла администрация «Шлосскеллера». Поверхность кружки была покрыта барельефами, изображавшими языческие лесные пейзажи, на фоне которых опухшие от пьянства сатиры гонялись за упитанными нимфами.

– Как дела, Малик? – крикнул Хагбард.

– Прекрасно, Хагбард, просто прекрасно, – ответил Джо.

– Будем спасать мир, правда, Джо? – прокричал Хагбард. – Спасать Землю, верно?

– Иисус спасает, – сказал Джордж и запел:

Я обрел покой, что выше понимания

В глубине моей души,

В глубине моей души,

В глубине моей души.

Я обрел покой, что выше понимания

В глубине моей души…

В глубине моей души… живет!

Хагбард и Стелла рассмеялись и зааплодировали. Гарри Койн покачал головой и пробормотал: «Как бывало. Да уж, как бывало».

Джо сделал несколько шагов в сторону Хагбарда, стараясь разглядеть через стол выражение его лица.

– Что ты имеешь в виду под «спасать мир»?

Хагбард глупо посмотрел на него, открыв от удивления рот.

– Если ты этого не знаешь, что тогда ты здесь делаешь?

– Я просто хочу уточнить: будем ли мы, спасая мир, спасать людей?

– Каких людей?

– Живущих на Земле.

– А, этих, – протянул Хагбард. – Да, да, мы будем спасать всех. Стелла нахмурилась:

– Более идиотского разговора я в жизни не слышала. Хагбард пожал плечами:

– Стелла, голубушка, почему бы тебе не вернуться на «Лейф Эриксон»?

– Да пошел ты в задницу!

Стелла резко встала из-за стола и ушла, покачивая крестьянской юбкой. В этот момент Джо по плечу хлопнул маленький косоглазый человек.

– Джо, присаживайся. Выпей.

– А я вас где-то видел, – сказал Джордж.

– Возможно. Давай садись. Выпей-ка этого прекрасного баварского пива. Это настоящее пиво. Ты когда-нибудь его пробовал? Официантка!

Новый гость, по-совиному таращась на Джо через очки с толстыми, как дно пивных бокалов, линзами, нетерпеливо щелкнул пальцами. Джо послушно сел рядом с ним.

– Вы очень похожи на Жана-Поля Сартра, – сказал он. – Я всегда мечтал познакомиться с Жаном-Полем Сартром.

– Увы, должен тебя разочаровать, Джо, – заметил косоглазый. – Вложи руку в мои ребра.

– Мал, детка! – воскликнул Джо, попытавшись обнять призрака, но обнял самого себя. Джордж посмотрел на него затуманенным взором и покачал головой. – Как же я рад тебя здесь видеть, – продолжал Джо. – Но с чего это ты косишь под Жана-Поля Сартра, а не под волосатого таксиста?

– Это хорошее прикрытие, – ответил Малаклипс. – Люди ожидают встретить тут Жана-Поля Сартра, который опишет всемирный рок-фестиваль с экзистенциальной точки зрения. Кроме того, это страна Лона Чейни-младшего, и если бы я появился здесь в облике Силвана с заросшим шерстью лицом, толпа крестьян с зажженными факелами охотилась бы за мной по всему городу.

– А я сегодня видел волосатого шофера, – сообщил Джордж. – Думаете, это был Лон Чейни-младший?

– Не волнуйся, Джордж, – улыбнулся Малаклипс. – Волосатые люди на нашей стороне.

– Правда? – спросил Джо.

Он огляделся. Самым волосатым среди сидевших за столом был Хагбард. Его пальцы, руки и предплечья были покрыты черной шерстью. Щетина на лице поднималась почти до глаз. Волосы на шее не прекращались, но лишь уходили под воротник. У Джо мелькнула мысль, что в голом виде Хагбард должен быть похож на медвежью шкуру. У многих людей за столом были длинные волосы или прически «афро», мужчины носили бороды и усы. Джо вспомнил волосатые подмышки мисс Мао. Крестьянские блузы на женщинах, находившихся в этом зале, не позволяли рассмотреть их подмышки. Даже у Джорджа были длинные белокурые волосы до плеч, делавшие его похожим на ангела с картины Джотто.

«А как же я? – задумался Джо. – Я ведь совсем не лохматый. Я всегда коротко стригусь, потому что мне так нравится».

– Причем тут волосы? – спросил он Малаклипса.

– Волосы – самое главное в нашем обществе, – сказал Джордж. – Я многократно пытался это тебе объяснить, Джо, но ты меня не слушал. Волосы – это всё.

– В настоящее время волосы в нашем обществе являются неким символом, – пояснил Малаклипс. – Кроме того, посмотрев на присутствующих в этом зале, я именно по их волосам могу убедиться, что многие из них – враги иллюминатов. Понимаешь, все люди когда-то были покрыты шерстью.

Джо кивнул.

– Я видел это в кино.

– Ага, ты смотрел фильм «Когда Землей правила Атлантида», да? – обрадовался Малаклипс. – Ну так вот, тогда ты должен помнить, что отсутствие волос было характерной приметой Груада. Большая часть людей, которым иллюминаты позволили жить – и в конце концов стать представителями следующей, проиллюминатской цивилизации, – спаривались с потомками Груада или были ими изнасилованы. Но ген, отвечавший за «волосатость», который можно было обнаружить у всех людей до катастрофы, не исчез. Он весьма распространен среди врагов иллюминатов. Я подозреваю, что если бы мы хорошо знали прошлое ЭФО, дискордианцев и ДЖЕМов, то убедились бы: все они родом из Атлантиды и до некоторой степени сохранили гены врагов Груада. Лично я склонен считать, что волосатые люди, у которых преобладают гены атлантов, а не Груада, наследственно предрасположены к антииллюминатской деятельности. То же самое можно сформулировать и по-другому: противники иллюминатов любят быть заросшими и лохматыми. Отсюда легенды об оборотнях, вампирах, зверолюдях всех мастей, снежном человеке и косматых демонах. Обрати внимание на всеобщий успех этой пропагандистской кампании иллюминатов – ведь они изображают всех волосатых существ злыми и страшными. Склонность антииллюминатов к лохматости объясняет, почему активными членами антииллюминатских организаций обычно становятся представители богемы – битники, леваки, ученые, художники и хиппи. – Не кажется ли тебе, что мы выставляем иллюминатов исчадием ада и единственной опасностью, угрожающей Земле? – заметил Джо. – Разве люди, выступающие против иллюминатов, не могут быть столь же опасными?

– О да, конечно, – согласился Малаклипс. – Добро и зло – две стороны одной медали. Но эту медаль выплавили иллюминаты. Понимаешь, они считали, что у них есть все основания проповедовать массам христианскую этику. Что такое Джон Гилт?

Джо вспомнил собственные слова, сказанные несколько лет назад Джиму Картрайту: «Порой я думаю: а не работаем ли мы на них, все до единого?» На самом деле тогда он так не думал, но в данный момент допускал, что, возможно, так оно и есть. Не исключено, что как раз сейчас, полагая, что спасает род человеческий, он выполняет работу иллюминатов. Как и Челине, уверенный в том, что спасает Землю.

– Где ты познакомился с Шерифом Джимом, Джо? – улыбаясь и глядя затуманенным взором, спросил Джордж.

Джо уставился на него:

– Что?

– Отсутствие волос объясняет, почему Груад и его последователи обожали рептилий, – продолжал Малаклипс, поправляя на носу очки с толстыми стеклами. – Они ощущали глубокое внутреннее родство с рептилиями. Одним из их символов был змей, кусающий себя за хвост. Он олицетворял не только груадовских змееподобных убийц, но и другие его эксперименты с рептилиями.

Все еще потрясенный вопросом, который задал ему Джордж, но не желавший разбираться в этом дальше, Джо сказал:

– По всему миру существуют самые разные мифы о змеях.

– И все они восходят к Груаду, – пояснил Малаклипс. – Змеиный символ и катастрофа Атлантиды положили начало мифу об искушении Адама и Евы змеем. Они пали, обретя знание добра и зла. Точно так же, познав моралистскую идеологию змея-ученого Груада, пала Атлантида. А вспомни древнескандинавский миф о кусающем себя за хвост Мировом Змее, который удерживает Вселенную, не давая ей распасться. Иллюминатский змеиный символ лежит в основе мифов и легенд разных народов. Это и медный змей Моисея, и пернатый змей ацтеков, и орел, пожирающий змею, у тех же ацтеков. Это и кадуцей Меркурия, и Святой Патрик, изгнавший змей из Ирландии. А еще балтийские сказки о змеином царе, легенды о драконах, стерегущих сокровища, о Лох-несском чудовище и великое множество других историй, в которых змеям приписываются сверхъестественные способности. Само имя «Груад» происходит от атлантического слова, которое переводится в зависимости от контекста либо как «червь», либо как «змей», либо как «дракон».

– Я бы сказал, что он был всеми тремя, – заметил Джо. – Насколько я могу о нем судить.

– Сегодня я видел Лох-несское чудовище, – произнес Джордж. – Хагбард говорил о Несси в женском роде, и это меня удивило. Но вообще-то я впервые слышу всю эту змеиную историю. Я считал символом иллюминатов глаз в пирамиде.

– Большой Глаз – их самый главный символ, – сказал Малаклипс, – но вовсе не единственный. Есть еще Розовый Крест. Однако больше всего тиражируется змеиный символ. Глаз в пирамиде и змей часто фигурируют вместе. В комбинации они символизируют морское чудовище, Левиафана, чьи щупальца изображаются в виде змей, а тело представлено глазом в пирамиде. Считается, что каждое щупальце Левиафана обладает собственным мозгом, и это ужасно. Символ свастики, широко распространенный в этих краях несколько десятилетий назад, изначально был стилизованным изображением Левиафана с его многочисленными щупальцами. В первых вариантах у свастики не четыре загнутых конца, а больше, и в ее центре часто изображался треугольник и даже глаз в треугольнике. Общеизвестная переходная форма свастики – треугольник, углы которого загибаются, образуя щупальца. На каждый из трех углов приходится по два щупальца. Польские археологи обследовали одну пещеру кроманьонского периода – это вскоре после падения Атлантиды. Так вот, там на стене была изображена пирамида с охряным глазом в центре и двадцатью тремя закручивающимися вокруг нее щупальцами.

Появилась Мэвис, и Джордж затаил дыхание. Она успела сменить крестьянский наряд на дразнящие мужское воображение облегающие кожаные бриджи, подчеркивающие округлые изгибы ягодиц. В этих бриджах ее ноги казались просто фантастически длинными.

– Ух ты, шикарная женщина, – поперхнулся Джо.

– Ты ее не знаешь? – спросил Джордж. – Значит, здесь я тебя опередил. Сейчас я вас познакомлю.

Когда Мэвис подошла, Джордж сказал: – Мэвис, это Джо Малик – парень, посадивший меня в камеру, из которой ты меня вытащила.

– Это не вполне справедливо, – возразил Джо, с улыбкой беря Мэвис за руки, – но я действительно отправил его в Мэд-Дог.

– Извините, – сказала Мэвис, высвобождая руки. – Я хочу поговорить с Хагбардом.

Она удалилась. Джо и Джордж растерянно смотрели ей вслед. Малаклипс улыбался.

В зал вошел высокий сурового вида чернокожий мужчина, как и все присутствующие одетый в костюм баварского крестьянина. Он подошел к Хагбарду и обменялся с ним рукопожатием.

– Эй, да это же сам Отто Уотерхаус, печально знаменитый убийца копов и коп-убийца! – прогремел Хагбард, отхлебнув пива из своей громадной кружки.

На мгновение лицо Уотерхауса исказила обида; он сел и, прищурившись, обвел взглядом зал.

– Где моя Стелла? – угрюмо спросил Уотерхаус.

Джордж почувствовал, как у него закипела кровь. Он знал, что у него нет никакого права претендовать на Стеллу. Но ведь такого права не было и у этого мужика. Единоличное обладание партнером – единственный вид сексуальных отношений, не практиковавшийся дискордианцами и их союзниками. Дискордианцев объединяло что-то вроде всеобщей племенной любви. Наверное, холодный сторонний наблюдатель назвал бы это «промискуитетом», но такой термин, как понимал его Джордж, подразумевал лишь физическое использование тела партнера для сексуального удовлетворения и исключал эмоциональную составляющую. Дискордианцы же были слишком близки и слишком связаны друг с другом, чтобы к их сексуальной жизни подходило слово «промискуитет». Джордж любил их всех: Хагбарда, Мэвис, Стеллу, других дискордианцев, Джо, Гарри Койна и, возможно, даже Отто Уотерхауса.

– Стелла отправилась на корабль, Отто, – сказала Мэвис. – Она присоединится к нам, когда будет нужно.

Хагбард тяжело поднялся со стула.

– Прошу тишины! – прокричал он.

В прокуренном зале наступила тишина. Все с любопытством смотрели на Хагбарда.

– Сейчас мы все в сборе, – сказал он. – И я должен сделать объявление. Я хочу, чтобы вы выпили со мной по случаю объявления помолвки. – Помолвки? – послышался чей-то недоверчивый выкрик.

– Заткнитесь на хрен, – прорычал Хагбард. – Сейчас говорю я, и если меня еще раз кто-нибудь перебьет, я вышвырну его вон. Да, я говорю о помолвке. За которой последует свадьба. Послезавтра, после имманентизации Эсхатона, когда все это будет позади, – поднимите ваши кружки – мисс Портинари обвенчает меня с Мэвис на борту «Лейфа Эриксона».

Джордж замер, пытаясь осознать смысл сказанного. Он переводил взгляд с Хагбарда на Мэвис, и его глаза наполнялись слезами. Потом он встал, аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, поднял свою кружку и с криком «Вот тебе!» запустил ее в голову Хагбарда.

Хагбард, смеясь, небрежно качнулся в сторону, и кружка угодила в картину, прямо в нарисованную голову императора Генриха Четвертого. Судя по всему, холст был натянут на доску – кружка разлетелась на куски, не оставив на портрете ни царапины. Подбежавший официант, укоризненно поглядывая на Джорджа, стал вытирать разлившееся пиво.

– Прошу прощения, – сказал Джордж. – Я не хотел портить произведение искусства. Тебе не следовало дергать головой, Хагбард. Было бы меньше ущерба. – Джордж набрал в легкие воздуха, поднял руку ладонью вверх и прорычал: – Грешники! Грешники в руках гневного Бога! Все вы пауки в руках Господа! Он держит вас над огненным котлом.

Заметив, что присутствующие умолкли и уставились на него, Джордж опустил руку. Постояв так мгновение, он иссяк и упал на руки Джо Малику.

– Красиво, – сказал Хагбард. – Просто замечательно.

– Ты это имел в виду, когда сказал, что отнимешь у него женщину? – сердито спросил Джо, аккуратно усаживая Джорджа на стул. – Да ты просто садист и мерзавец.

– Это лишь первый шаг, – ответил Хагбард. – И потом, я же сказал, что это временная мера. Ты видел, как он запустил в меня кружкой? Его замысел был великолепен. Он размозжил бы мне голову, если бы я не был готов к его броску.

– Жаль, что у него не получилось, – буркнул Джо. – Значит, ты врал насчет обручения с Мэвис? Ты сказал это просто так, желая вывести Джорджа из себя? – Конечно, нет, – сказала Мэвис. – Мы с Хагбардом досыта нахлебались одинокой жизни, перебиваясь чем придется. И я никогда не найду другого мужика, который бы лучше соответствовал моей системе ценностей, чем Хагбард. Никто другой мне не нужен.

Как будто желая доказать, что она говорит правду, Мэвис опустилась на колени и поцеловала волосатый подъем стопы Хагбарда.

– Новый мистицизм, – воскликнул Саймон. – Путь Левой Ноги!

Джо отвернулся, смущенный ее поступком. Затем у него в голове мелькнула некая мысль, и он снова посмотрел на Мэвис и Хагбарда. Эта сцена всколыхнула что-то в его памяти, но он не знал, было ли это воспоминание о прошлом… или же о будущем.

– Что тут говорить? – сказал Хагбард с усмешкой. – Я просто ее люблю.

Принесли блюда с едой, и Гарри Койн, перегнувшись через стол, спросил:

– Хагбард, ты точно уверен, что эта богиня, Эрида, реальна и будет здесь сегодня вечером в таком же трехмерном физическом теле, как ты или я?

– И ты еще сомневаешься? – надменно произнес Хагбард, манерно махнув рукой. – Кто видел меня, тот видел Нашу Богиню.

Хагбард действительно сходит с ума, подумал Джо, испытывая головокружение.

– Я не могу больше есть, – сказал он, жестом отсылая официанта. Услыхав его слова, Хагбард воскликнул:

– Ешь! Ешь, пей и веселись. Может быть, ты больше никогда меня не увидишь, Джо. Один из вас за этим столом предаст меня, разве ты не знаешь?

Две мысли столкнулись в голове Джо: Он маг и всё знает; Он псих и считает себя Иисусом.

В этот момент очнулся Джордж Дорн и сказал:

– Господи Иисусе, Хагбард, мне нельзя кислоту. Хагбард расхохотался.

–  Morgenheutegesternwelt15 . Ты опережаешь события, Джордж. Я еще даже не начинал раздавать кислоту.

Он вытащил из кармана бутылку и вывалил на стол кучу капсул. И тогда Джо отчетливо услышал, как пропел петух. ** *

Автомобилям, за исключением служебных машин, а также личного транспорта исполнителей, их помощников и лиц, обслуживающих фестиваль, было запрещено въезжать на территорию в радиусе десяти миль от фестивальной сцены. Хагбард, Джордж, Гарри Койн, Отто Уотерхаус и Джо прокладывали себе путь сквозь бурлящие толпы молодых людей. Мимо проехал кемпер-«фольксваген» с Кларком Кентом и его «суперменами». Следом двигался огромный черный «мерседес»-ландо тридцатых годов с эскортом мотоциклистов в белых комбинезонах, не подпускавшим нетерпеливых фанатов. Эта старинная машина привела Джо в восхищение. Кожаный верх «мерседеса» был поднят, но, заглянув внутрь салона, Джо увидел несколько стриженых «ежиком» светловолосых голов. Внезапно к окошку приникла девушка-блондинка с бесстрастным взглядом.

– В этой машине едет «Американская Медицинская Ассоциация», – сказал Джордж.

– Эх, – вздохнул Гарри Койн, – мы могли бы сейчас бросить одну бомбу и решить сразу все проблемы.

– Вместе с ними ты взорвешь кучу ни в чем не повинных людей и оставишь множество дел в незавершенном состоянии, – ответил Хагбард, провожая взглядом «мерседес». – Отличная машина. Она принадлежала фельдмаршалу Герду фон Рундштедту, одному их самых способных гитлеровских генералов.

За «мерседесом» двигался тяжелый черный автобус с аппаратурой АМА. Он бесшумно проехал мимо.

МЫ УБЬЕМ СТАРОГО КРАСНОГО ПЕТУХА МЫ УБЬЕМ СТАРОГО КРАСНОГО ПЕТУХА

«Закрытая корпорация» считалась самой эзотерической и экспериментальной из всех рок-групп; поэтому ее поклонники, хотя и фанатичные, были немногочисленными. «Никто не спорит, что это музыка тяжелая, – признавало большинство представителей молодежной культуры, – но действительно ли это рок?» Тот же вопрос, хотя и в более деликатной форме, часто задавали лидеру группы Питеру Моллу журналисты. Он всегда отвечал одинаково:

– Это рок, и на этом камне я создам новую . Отвечая на вопросы, Питер, как правило, хихикал, поскольку предпочитал давать интервью под кайфом (репортеры его нервировали). И действительно, в концертах «Закрытой корпорации» ощущалось нечто религиозное; слушатели часто жаловались, что не понимают смысла песнопений, сопровождаемых внеземными аккордами. Эти песнопения основывались на Енохианских Ключах, которые доктор Джон Ди расшифровал по акростихам «Некрономикона»; в современном мире ими пользовались известный поэт Алистер Кроули и преподобный Антон Лавэй из Первой Церкви Сатаны в Сан-Франциско. Ночью 30 апреля «Закрытая корпорация» совершила ритуальное жертвоприношение петуха в пентаграмме (перед тем, как ему перерезали горло, он издал последнее отчаянное «кукареку»). Пропев Варварские Имена, участники группы проглотили по капсуле мескалина и дружно отправились на концертную площадку, готовые испускать вибрации, которые заставят побледнеть от ужаса даже «Американскую Медицинскую Ассоциацию».

МЫ УБЬЕМ СТАРОГО КРАСНОГО ПЕТУХА, КОГДА ОНА ПРИДЕТ

– Я только что видела Хагбарда Челине, – заявила Винифред Зауре.

– Естественно, где же еще ему быть со всеми прихлебателями и мальчиками на содержании, – отозвался Вильгельм Зауре. – Но мы должны выстоять до конца.

– Интересно, что он планирует, – сказал Вернер Зауре.

– Ничего, – ответил Вольфганг Зауре. – Я так думаю, он вообще ничего не планирует. Я знаю, как устроен его ум. У Хагбарда голова набита восточной мистической чепухой. Он намерен довериться своей интуиции и думает, что мы не сможем предвидеть его действия, поскольку он и сам не знает, что собирается делать. Но он ошибается, так как в любом случае у него мало возможностей для маневра. Ему не удастся нас остановить.

Сначала над черно-зелеными верхушками сосен появились башни. Они напоминали сторожевые тюремные вышки, вот только находившиеся в них люди не были вооружены и отвечали всего лишь за прожекторную подсветку и качество звука. Затем дорога повернула, и они приблизились к ограде из колючей проволоки высотой до двадцати футов. Параллельно ограде, футах в тридцати, тянулся и внутренний забор примерно такой же высоты. Далее высились ярко-зеленые холмы. Устроители фестиваля вырубили и распродали все деревья с холмов внутри огороженной забором территории, выкорчевали пни и покрыли сырую землю свежим дерном. На зеленых лужайках теснились толпы людей. Повсюду, словно грибы после дождя, вырастали палатки, в воздухе реяли флаги. На одинаковом расстоянии друг от друга были установлены передвижные туалеты ярко-оранжевого цвета. Отовсюду слышались голоса, крики, пение и музыка. За возвышенностью, на которой располагалась сцена, плескались иссиня-черные волны озера Тотенкопф. Территория фестиваля была огорожена даже со стороны воды.

– Можно подумать, их беспокоило, как бы кто-нибудь не проник сюда бесплатно, – сказал Джо.

– Эти люди умеют огораживать территорию, – заметил Отто Уотерхаус.

Хагбард расхохотался.

– Эй, Отто, так ты расист, когда дело доходит до немцев?

– Я говорил о белых вообще. Они и в США точно так же обустроили довольно большие площади. Я видел несколько таких мест.

– Но ни в одном из этих мест мне не доводилось видеть геодезический купол, – сказал Джордж. – Смотрите, какой высокий. Интересно, что в нем.

– Я читал, что кабутеры собирались построить купол и оказывать в нем первую помощь при плохом трипе, или что-то в таком роде, – заметил Джо.

– Возможно, из купола надо слушать музыку, – предположил Гарри Койн. – Черт, если учесть размеры этой штуковины, вряд ли оттуда видно людей на сцене, не говоря уже о том, чтобы их слышать.

– Ты просто не знаешь, какие у них динамики, – сказал Хагбард. – Когда начнет греметь музыка, ее будет слышно до самого Мюнхена.

Они подошли к воротам. На арке красовалась надпись, выведенная готическими буквами красного цвета:

EWIGE BLUMENKRAFT UND EWIGE SCHLANGEKRAFT.

– Видите? – заметил Хагбард. – Выставлена на всеобщее обозрение. Но предназначена для тех, кто знает и, прочитав, поймет, что близится час. Они больше не собираются таиться.

– Что ж, – сказал Джо, – по крайней мере, там не сказано «Arbeit macht frei»17 . Хагбард протянул контролеру, одетому в черную униформу, оранжевые билеты на всю группу, действительные в течение недели. Контролер аккуратно их прокомпостировал и вернул Хагбарду. И они вошли на территорию Ингольштадтского Фестиваля. Когда солнце опустилось над дальним берегом озера Тотенкопф, Хагбард и его спутники поднялись на холм. Огромная надпись над сценой возвещала, что играет «Оклахомский клуб обучающихся домашнему хозяйству». Из динамиков грохотала старая, всеми любимая вещь этой группы – «Кастер Стомп».

Участники группы «Американская Медицинская Ассоциация», одетые в черные переливающиеся туники и шаровары, за сценой держались особняком и созерцали закат. Музыканты из других групп стояли толпой и болтали, радуясь возможности познакомиться друг с другом. Они по-братски приветствовали тех немногочисленных фанатов, которым удавалось прорваться через оцепление. Но люди в белых костюмах, сопровождавшие «Американскую Медицинскую Ассоциацию», не подпускали к ней ни публику, ни коллег-музыкантов. Это считалось общепризнанной привилегией АМА. В конце концов, именно их провозгласили величайшей рок-группой в мире. Их диски продавались лучше всех. Во время гастрольных турне они собирали намного больше слушателей, чем в свое время «Битлз». Их музыка звучала повсюду. Как «Битлз» какое-то время были выразителями новой свободы шестидесятых, АМА стала олицетворением духовной подавленности семидесятых. Секрет ее популярности заключался в том, что она ужасала публику, напоминая людям обо всех несчастьях, ежедневно сыплющихся на их головы. Таким образом, простой акт слушания и лицезрения АМА был чем-то вроде расчесывания зудящего лишая. Они превращали боль в удовольствие. Молодые ребята, чтобы научиться наслаждаться страданием (поскольку страдание было их жребием), миллионными толпами валили на концерты АМА.

– Это как прожектор, – сказал Вольфганг. – Мы в центре. Наше послание проецируется на параболическое зеркало яркого молодого человеческого сознания. Отражаясь и фокусируясь, оно пронизывает озеро на глубину одной мили и пробуждает затонувшую армию. В каком-то смысле воскрешает из мертвых.

– Мы близки к осуществлению цели, о которой мечтали тридцать тысяч лет, – сказала Винифред. – Сумеем ли мы это сделать? Станем ли мы теми, кто завершит работу, начатую великим Груадом? А если нас постигнет неудача, что с нами случится? – Тогда мы будем гореть в аду до скончания веков, – сухо проронил Вернер. – На что еще нам рассчитывать, если мы провалим операцию?

– Нам нужно бояться вечности только в том случае, если на свободу выйдет Пожиратель Душ, – сказал Вильгельм. – Но его по-прежнему держат в заточении в Пентагоне.

– Давайте не говорить о провале, – сказал Вольфганг. – Провал исключен. План абсолютно надежен и, как говорится, «защищен от дураков».

Винифред покачала головой.

– Как раз от дураков-то он и не защищен. Ты, Вольфганг, знаешь это лучше остальных.

Стемнело. В относительном уединении, между забором и травянистым пригорком, стоял большой шатер из золотой парчи. Было очень тихо – во-первых, потому что далеко от сцены, а во-вторых, потому что именно здесь обосновались дискордианцы. Хагбард скрылся в шатре. Джо и Джордж беседовали снаружи, на свежем воздухе. Джордж кипел от ярости. Он предполагал, что Хагбард резвится в шатре с Мэвис; ему хотелось убить гада. Джо нервничал. Сжимая в кармане маленький пистолет, он прикидывал, не застрелить ли ему Хагбарда прямо сейчас, в шатре, пока тот ублажает женщину – вероятно, Мэвис.

Я кружу, я кружу…

Примерно через полчаса Хагбард с улыбкой вышел из шатра.

– Давай-ка входи, – сказал он Джо. – Ты там нужен. Джордж схватил его за руку, стараясь вонзить пальцы поглубже.

Но мышцы Хагбарда были словно из стали – он даже ничего не заметил.

– Кто там? – прошипел Джордж.

– Стелла, – сказал Хагбард, глядя на виднеющуюся вдали сцену, где выступала группа «Пластиковое каноэ».

– И ты ее трахал? – воскликнул Джо. – Чтобы высвободить энергии, да? И теперь нужно, чтобы ее трахнул я? А после меня Джордж? А потом все остальные? Это магия левой руки, и это гнусно!

– Давай заходи, – буркнул Хагбард. – Ты удивишься, но я трахал вовсе не Стеллу. Ее там вообще не было.

– Кто же там был? – спросил Джордж в полном замешательстве. – Моя мать, – осклабился Хагбард.

Джо повернулся лицом к шатру. Он сделает еще одну попытку поверить Челине, но потом… Внезапно к нему вплотную приблизилось ястребиное лицо Хагбарда:

– Я знаю, что ты планируешь. Делай все быстро.

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА, КОГДА ОНА ПРИДЕТ

Второго февраля Роберт Патни Дрейк получил по почте книгу. Он обратил внимание на обратный адрес: «Гольд энд Эппель, грузовые перевозки», Канал-стрит. Это была одна из фирм, которыми владел загадочный Челине, в течение последнего года неизменно появлявшийся на самых великосветских приемах. Книжка называлась «Не свисти, когда писаешь». На форзаце неразборчивым почерком было нацарапано: «С наилучшими пожеланиями от автора», ниже стояла подпись – огромная буква «Си», похожая на полумесяц. Издательство «Грин энд плезант пабликейшнз», Гленко, штат Иллинойс.

Дрейк открыл книгу и прочел несколько страниц. К своему удивлению, он нашел там обстоятельное и четкое объяснение нескольких иллюминатских секретов, хотя тон изложения был явно саркастическим. Дрейк перелистал страницы в поисках других пикантных подробностей и ближе к концу нашел:

Определения и различия

Свободный рынок. Такое состояние общества, когда все экономические операции происходят вследствие добровольного выбора, без принуждения.

Государство. Институт, который мешает свободному рынку посредством принуждения или наделения привилегиями (основанными на принуждении же).

Налог. Форма принуждения или вмешательства в деятельность свободного рынка. Государство собирает дань (подать), позволяющую ему содержать вооруженные силы для применения насилия с целью защиты привилегий, а также для участия в войнах, авантюрах, экспериментах и «реформах» без всяких ограничений, но не за свой собственный счет, а за счет «подданных».

Привилегия. От латинских слов privi («частное») и lege («право»). Преимущество, пожалованное Государством и защищаемое им посредством принуждения. Право, позволяющее извлекать личную выгоду.

Ростовщичество. Форма привилегии, или вмешательства в деятельность свободного рынка: одна группа, поддерживаемая Государством, монополизирует чеканку монет и, таким образом, прямо или косвенно взимает дань (проценты) со всех (или большинства) экономических операций.

Землевладение. Форма привилегии, или вмешательства в деятельность свободного рынка: одна группа, поддерживаемая Государством, «владеет» землей и на основании этого взимает дань (ренту, или арендную плату) с тех, кто живет, работает или что-либо производит на этой земле.

Пошлина. Форма привилегии, или вмешательства в деятельность свободного рынка: товарам, произведенным за пределами Государства, не разрешается на равных правах конкурировать с товарами, произведенными внутри Государства.

Капитализм. Организация общества, которая объединяет в себе элементы налога, ростовщичества, землевладения и пошлины и тем самым отрицает свободный рынок, в то же время делая вид, что служит его воплощением.

Консерватизм. Направление капиталистической философии, заявляющее о своей приверженности свободному рынку, но в действительности поддерживающее ростовщичество, землевладение, пошлину и иногда – налогообложение.

Либерализм. Направление капиталистической философии, которое пытается исправить несправедливости капитализма, вводя новые законы в дополнение к уже существующей законодательной базе. Всякий раз, когда консерваторы принимают закон, порождающий привилегию, либералы принимают другой закон, ее модифицирующий, что, в свою очередь, заставляет консерваторов принимать более завуалированный закон, порождающий привилегию, и так далее.

Социализм. Неудавшаяся попытка отменить все привилегии путем передачи власти в руки принудительного агента, стоящего «над привилегиями», то есть Государства. В итоге капиталистическая олигархия превратилась в Государственную монополию. Стену побелили черной краской.

Анархизм. Такое состояние общества, когда свободный рынок функционирует свободно, без налогов, ростовщичества, землевладения, пошлин и других форм принуждения или привилегий.

Правые анархисты предсказывают, что в условиях свободного рынка люди будут сознательно предпочитать конкуренцию кооперации.

Левые анархисты предсказывают, что в условиях свободного рынка люди будут сознательно предпочитать кооперацию конкуренции.

Увлекшись текстом, Дрейк перелистнул страницу и обнаружил антропологический отчет о каком-то племени, о существовании которого ему раньше слышать не приходилось. Скоро он сообразил, что это сатирическая притча. Отложив книгу, Дрейк вызвал секретаря и попросил соединить его с «Гольд энд Эппель».

Через секунду в трубке послышался голос:

– Гольд энд Эппель, я мисс Марис.

– Мистер Дрейк хочет переговорить с мистером Челине, – сказал секретарь Дрейка.

– Мистер Челине в продолжительном путешествии, – ответила мисс Марис, – но оставил сообщение для мистера Дрейка на случай, если он позвонит.

– Я сам приму сообщение, – быстро сказал Дрейк. Послышался щелчок: секретарь отключился.

– В нужное время мистер Челине пришлет к вам эмиссара, – сказала мисс Марис. – Он уверен, что вы узнаете эмиссара, потому что тот привезет с собой произведения искусства эпохи Груада. Боюсь, это всё, сэр.

– Благодарю, – глухо произнес Дрейк, вешая трубку.

Он знал этот прием и сам пользовался им, чтобы захватить контроль над Синдикатом в достопамятном 1936 году.

– Ты трахал Стеллу?

– Кто говорит, что я кого-то трахал?

Шатер был богато украшен, словно принадлежал мавританскому вождю. За полупрозрачным занавесом на диванных подушках возлежала женщина. «Кожа светлая, значит, это не Стелла, так что Хагбард соврал», – подумал Джо и откинул занавес.

Как и предполагал Джо, это была Мэвис, облаченная в тончайшую красную пижаму, сквозь которую были видны темные соски и кустик волос между ног. Джо почувствовал, что его член начинает разбухать в предвкушении любви, однако он заранее решил, что хозяином этой ситуации будет его голова.

– Зачем я здесь? – спросил он Мэвис как можно более непринужденно и все еще держась за полог шатра одной рукой.

Улыбнувшись, Мэвис жестом пригласила его опуститься на подушки рядом с ней. Джо попытался сесть и поневоле сполз в полулежачее положение. Он ощущал нарастающее напряжение в паху. Его пьянил тонкий аромат духов Мэвис.

– Чтобы сразиться с иллюминатами, нужны все энергии, которые мы способны задействовать, – сказала Мэвис. – Помоги мне, Джо.

Она простерла к нему руки.

– Ты трахалась с Хагбардом? Мне никогда не нравилось быть вторым в очереди.

Мэвис зарычала и набросилась на Джо. Она глубоко засунула ему в рот язык и одновременно старалась бедром раздвинуть его ноги. Джо уступил. Слишком привлекательной она была, чертовски привлекательной. Мэвис расстегнула на нем брюки, и его твердый горячий пенис запульсировал в ее руке. Она нагнулась и начала ритмично сосать.

– Подожди, – выдохнул Джо. – Еще секунда, и я сделаю тебе в рот. Я уже неделю не был с женщиной и потому быстро кончу.

Она взглянула на него с улыбкой.

– Тогда полижи меня. Я слышала, у тебя это здорово получается.

– От кого ты это слышала? – спросил Джо.

– От моего друга, священника-гея, – рассмеялась Мэвис, развязывая тесемки на поясе своих красных шароваров.

Джо начал деловито лизать языком клитор Мэвис, наслаждаясь едким мускусным запахом ее смазки. Скоро он почувствовал, как она напряглась всем телом и стала двигать тазом. Сжимая руками бедра Мэвис, он продолжал ее вылизывать. Издав стон, она попыталась поглубже насадить себя на его язык.

– А теперь трахни меня, быстро, быстро, – выдохнула она, и Джо, как был, со спущенными штанами и в задравшейся рубашке, навалился на нее. Вскоре он кончил и, чувствуя себя опустошенным, лег рядом с ней. Она позволила ему пару минут отдохнуть, затем нежно толкнула его локтем, чтобы он отодвинулся, перекатилась на бок и заглянула ему в лицо.

– Ну что, теперь я свободен? – спросил Джо. – Выполнил свою работу? Высвободил энергии? – Ты огорчен и опечален, я чувствую это. Побудь со мной еще немного. Что тебя беспокоит?

– Масса самых разных вещей. Мне кажется, я сделал что-то не так. Джордж в тебя влюблен, а вы с Хагбардом относитесь к этому как к шутке. Хагбард и ко мне относится точно так же. Вы оба меня использовали. Ты использовала меня сексуально, и мне начинает казаться, что это было нужно Хагбарду. Я уверен, что тебе это известно.

– Ты не принимал кислоту, верно? – печально спросила Мэвис.

– Нет. Сейчас слишком серьезный момент, чтобы играть в Страсти Господни.

Мэвис улыбнулась. Она прижалась к нему и начала играть его опавшим пенисом, водя им по своему лобку.

– Джо, тебя воспитали католиком. Католики чувствительнее к богохульству, чем кто-либо другой. Вот почему Хагбард выбрал именно тебя. Как твоя страсть, Джо? Усиливается?

Прижавшись к нему обнаженным телом, она прошептала:

– Ты бы хотел трахнуть Деву Марию?

В ту же секунду Джо увидел лицо своей матери и почувствовал пульсацию в пенисе. Ему показалось, он понял, что имел в виду Хагбард, сказав, что в шатре его мать.

Когда Джо вошел в Мэвис, она сказала:

– Я вечная девственница, Джо. Как и любая женщина, если только у тебя есть глаза, чтобы это увидеть. Сегодня мы хотели открыть тебе глаза. Но ты отказался от причастия. Ты выбрал самый тяжелый путь, Джо. Если ты собираешься пройти его этой ночью, тебе придется найти способ видеть самостоятельно. С помощью иных, чем предлагает Хагбард, средств. Тебе придется найти собственное причастие.

Затем она кончила, и он кончил вслед за ней.

– Разве это не Причастие? – прошептала Мэвис.

Он отодвинулся и взглянул на красную татуировку треугольной формы между ее грудями.

– Нет, ты не Дева Мария. Ты по-прежнему Мэвис.

– И тебе все так же предстоит принять решение, – сказала она. – Прощай, Джо. Пришли ко мне Джорджа.

Пока Джо одевался, ощущая тяжесть пистолета в кармане брюк, Мэвис, не глядя на него, лежала на животе. Ее обнаженные ягодицы казались беззащитными. Он посмотрел на подушку из золотой парчи, на которой покоились ее бедра, когда они занимались любовью. На подушке была вышита украшенная завитками надпись: КАЛЛИСТИ. Покачав головой, Джо покинул шатер.

Когда он вышел, Хагбард вполголоса говорил Отто Уотерхаусу:

– Это было бы по твоей части, если бы тебя не ждала другая работа. Антракс-лепра-пи в течение нескольких дней может уничтожить все население Земли.

Внезапно белая рубашка Хагбарда, золотая парча шатра, свет фестивальных прожекторов – все стало ослепительно ярким. Во рту пересохло. Выброс адреналина, классические симптомы поведения «дерись или убегай». Скиннер называет это синдромом активизации. Я был настолько возбужден, что меня буквально колотило.

– Привет, Джо, – тихо произнес Хагбард.

Джо осознал, что непроизвольно сжимает в кармане пистолет. Хагбард улыбнулся, и Джо почувствовал себя маленьким мальчиком, застигнутым врасплох при мастурбации. Он быстро вынул руку из кармана.

– Она зовет Джорджа, – едва слышно промямлил он. Повернувшись спиной к Хагбарду, Джо перевел взгляд на сцену.

Там во мраке мерцало название группы – «Хлеб и рыбы». Они пели: «Я кружу, я кружу над границами мира…»

В шатре на подушках за прозрачным занавесом возлежала Стелла, и на ней не было ничего, кроме тончайшей красной пижамы.

– Ты позволила Джо себя трахнуть? – спросил Джордж.

– Джо меня не трахал, – ответила Стелла. – Ты будешь первым, кто сегодня это сделает. Послушай, для победы над иллюминатами нам нужны энергии, причем в больших количествах. Иди ко мне, и давай вместе приведем эти энергии в действие.

– Это Дэнни Прайсфиксер, – сказала Дорис Торус. – Я познакомилась с ним в самолете, когда летела сюда.

( – Святый Боже! – завопила Мария Имбриум, вокалистка рок-группы «Сицилианская защита». – Из озера выходят ангелы! Ангелы в мантиях! Смотрите!

– Тебя просто плющит от кабутерского кул-эйда, детка, – ответил ей забинтованный «гунн». – Из озера никто не выходит.

– Нет, из озера что-то выходит, – сказал ударник «Сицилианской защиты», – а ты так укурился, что ни хрена не видишь.

– Что это, если не ангелы? – требовала ответа Мария.

– Господи, да откуда я знаю! Но, что бы это ни было, они идут по воде.) Сверкая длинными зелеными перьями, лечу, Я кружу, я кружу…

( – Это просто группа серферов, только почему-то в зеленых накидках.

– Сам ты серфер! Это же самая настоящая банда баварских демонов. Они похожи на монстра Франкенштейна, облепленного водорослями.)

– Прайсфиксер? – переспросил Кент. – А не встречались ли мы с тобой лет пять или шесть назад в Аркхеме? Ты, часом, не коп?

( – Это гигантское зеленое яйцо… и оно любит меня…) Джон Диллинджер нашептывал Хагбарду:

– Вон тот рыжий парень, рядом с черным музыкантом и девушкой с потрясными сиськами… Он коп из нью-йоркского взрывного отдела. Могу поспорить, что он расследует здесь взрыв в «Конфронтэйшн».

– Видно, побеседовал с Мамой Сутрой, – задумчиво произнес Хагбард.

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА КОГДА ОНА ПРИДЕТ

Когда Отто Уотерхаус вошел в шатер, его ждала там мисс Мао.

– Я никогда не трахал китаянку, – сказал Отто, раздеваясь. – Не думаю, что Стелле это понравится.

– Стелла не будет возражать, – ответила мисс Мао. – Нам нужно задействовать все энергии, чтобы сражаться с иллюминатами. Нужна твоя помощь.

Она простерла к нему руки.

– Меня не надо просить дважды, – заявил Отто.

В 17:45 телефонистку, работавшую на коммутаторе в Пентагоне, известили, что через десять минут взорвутся бомбы, заложенные где-то в здании.

– Сегодня на улицах Вашингтона вы убили сотни наших людей, – произнес женский голос. – Но мы все равно даем вам шанс покинуть здание. У вас не хватит времени найти бомбы. Покиньте Пентагон сейчас, и пусть история рассудит, какая из противоборствующих сторон действительно сражалась за жизнь и против смерти.

Высокопоставленные пентагоновские чины (поскольку в столице государства происходила революция, все они были на месте) немедленно спустились в подземное бомбоубежище. Министр обороны, после консультации с Объединенным комитетом начальников штабов, заявил, что с вероятностью девяносто пять процентов предупреждение о взрыве Пентагона не более чем провокация, цель которой – помешать подавить революционное восстание, прежде чем оно перекинется на всю страну. Следует начать поиск бомбы и продолжать работать, как обычно.

– Кроме того, – шутливо сказал министр обороны начальнику штаба армии, – бомба несчастных радикалов причинит этому зданию не больше вреда, чем петарда слону.

Каким-то образом тот факт, что голос по телефону предупреждал о бомбах (во множественном числе), остался без внимания. Прогремевшие взрывы оказались гораздо мощнее, чем предполагала звонившая. Поскольку никто впоследствии так и не провел тщательного расследования случившегося, навсегда осталось загадкой, какое взрывчатое вещество использовалось при изготовлении бомб, сколько их было, как их пронесли в Пентагон, где заложили и как они взорвались. А главное, никто не дал удовлетворительного ответа на самый интересный вопрос: кто это сделал? Так или иначе, в 17:55 по вашингтонскому времени взрывами была уничтожена треть Пентагона со стороны реки. Пробиты были все четыре кольца, отделявших внутренний двор от внешней стены.

Погибли сотни людей, работавших в этой части здания. Хотя явных следов разрушения бомбоубежища не было, министра обороны, членов комитета начальников штабов и многих других высокопоставленных военных чинов обнаружили мертвыми. Предположили, что они погибли от взрывной ударной волны, и в воцарившемся хаосе никто не удосужился обследовать их трупы. Опасаясь новых взрывов, сотрудников Пентагона с опозданием эвакуировали. Вот, собственно говоря, и все. Военное ведомство США временно осталось без руководства.

Еще одной жертвой случившегося стал мистер Эйч Си Винифред из министерства юстиции США. Сей государственный муж, явно расстроенный ужасными событиями злополучного и позорного дня, сел за руль служебного лимузина и на сумасшедшей скорости помчался к зданию Пентагона, двадцать три раза проехав на красный свет. Прибыв к цели, он подбежал к месту взрыва, угрожающе размахивая куском мела, и попытался нарисовать линию, которая соединила бы уцелевшие края взорванной стены, но внезапно упал замертво. Видимо, от сердечного приступа. В 23:45 по ингольштадтскому времени громкоговорители и световое табло над сценой объявили выступление «Американской Медицинской Ассоциации». После десятиминутной овации зазвучали первые аккорды знаменитой композиции «Эпоха Баварии».

(В Лос-Анджелесе, в лаборатории Калифорнийского университета, стрелка сейсмографа резко качнулась к отметке 1.

– Небольшие возмущения, – спокойно констатировал доктор Вулкан Тролль, заметив скачок.

На землетрясение силой в один балл обычно не обращали внимания.)

– Почему ты решил, что мы найдем его здесь? – спросил Сол.

– Здравый смысл и психология, – сказал Диллинджер. – Я знаю сутенеров. Он сто раз обделается, прежде чем решится пересечь границу. Это же настоящие маменькины сынки. Первым делом я начал поиски с подвала его дома, потому что там могла быть потайная комната.

Барни рассмеялся.

– Сол тоже первым делом полез туда.

– Похоже, мы с вами одинаково мыслим, мистер Диллинджер, – сухо заметил Сол.

– С психологической точки зрения между полицейским и преступником нет особой разницы, – парировал Диллинджер.

– Я тоже это заметил, – согласился Хагбард. – И какие выводы?

– Хм, – сказал Диллинджер. – Прайсфиксер подцепил девушку не потому, что хотел с ней переспать. Она наверняка имеет какое-то отношение к этому делу.

– Музыкант об этом не знает, – изрек Хагбард. – Понаблюдай за его руками: они у него чешутся, ему хочется затеять драку, и через пару минут он это сделает. Он и эта леди когда-то были любовниками: разве ты не видишь, как она крутит задницей, когда с ним разговаривает? И он хочет, чтобы белый свалил. Но белый не сваливает. Она проходит по делу, которое он расследует.

– Я был полицейским, – говорил Дэнни с подкупающей откровенностью. – Но эта работа никогда мне не нравилась. Кроме того, с тех пор прошли годы. Теперь я торгую «Британской энциклопедией». Сам себе хозяин, и люди просто захлопывают дверь перед моим носом, а не стреляют в меня.

– Слышишь? – воскликнула Дорис. – АМА исполняет «Эпоху Баварии». Эта композиция, больше чем любая другая, выражала и в то же время жестоко высмеивала чаяния молодых людей всего мира. И то, и другое восхищало молодежь.

Все началось, едва зазвучала музыка. На глубине одной мили у противоположного берега озера эсэсовская армия воскресала из мертвых. Трупы в черных мундирах освобождались от якорей и всплывали на поверхность. По мере того как к ним возвращалось подобие жизни, они начинали двигаться, затем вставали и шли по воде.

Эсэсовцы выстраивались в шеренги. Их лица под стальными касками казались зеленоватыми, глаза прятались под тяжелыми веками, черные рты склабились в отвратительных ухмылках. Губы офицеров и сержантов шевелились, словно они отдавали приказы, хотя из их глоток не доносилось ни звука. Беззвучные приказы мгновенно исполнялись. Сила, пожалованная Адольфу Гитлеру Ложей Просветленных в 1923 году («Ты такой нелепый», – говорили ему тогда), сила, переполнявшая армии, которые утвердили его власть от Атлантики до Сталинграда и от Северного полярного круга до пустыни Сахары, – вновь стала видимой на Земле.

– Они идут. Я это чувствую, – прошептал Вернер своему близнецу Вильгельму, пока Вольфганг стучал по барабанам, а Винифред кричала во все горло:

Так начинается Эпоха Баварии – Эпоха Баварии – Баварии – !

Танки и артиллерия занимали позиции. Лязгали гусеницы. Мотоциклисты, набирая скорость, двигались по пляжу. Вдоль дороги выстраивались грузовики с прицепами, на которых размещались частично демонтированные самолеты. После того как участники фестиваля будут зверски уничтожены, а Ингольштадт захвачен, самолеты соберут на ближайшем к Ингольштадту аэродроме и подготовят к утреннему вылету.

Мертвецы снимали черные резиновые футляры со скатанных красно-бело-черных знамен. Это были знамена Третьего Рейха, но с одним дополнением: на каждом из них в центре свастики располагался красный глаз в пирамиде. На некоторых знаменах виднелись девизы, выполненные готическими буквами:

и

.

Наконец все было приведено в боевую готовность. Иссиня-черные губы генерала СС Рудольфа Ханфгайста, мертвого вот уже тридцать лет, зашевелились, отдавая приказ о наступлении. Этот приказ был передан высшими офицерами низшим чинам. Тишина взорвалась рокотом дизельных двигателей. Чеканя шаг, солдаты двинулись вперед. Их манили огни и музыка на противоположном берегу, за темной бездонной водой. В лунном свете поблескивали каски на мертвых головах и рунические значки на петлицах.

– Они идут, – сказала лежавшая под Хагбардом женщина. Это не была ни Мэвис, ни Стелла, ни Мао. У нее были прямые черные волосы, кожа оливкового цвета, густые черные брови и костлявое лицо.

– И я на подходе, Мать, – воскликнул несущийся в потоке неудержимого желания Хагбард. Мгновение спустя он подошел к порогу оргазма и переступил его.

– Я не твоя мать, – сказала женщина. – Твоя мать была светловолосой голубоглазой норвежкой. А я, по-моему, сейчас похожа на гречанку.

– Ты мать всех нас, – возразил Хагбард, целуя ее влажную от пота шею.

– О, – сказала женщина. – Вот я, оказывается, кто? Это уже интересно.

И тут меня немного понесло: эклипс Малика Малаклипсом, потом Челине с сердитой миной, Мэри-Лу-я-тебя-люблю, Красный Глаз – мой собственный помысел, в чем замысел промысла? и тому подобная семантика семенная мантика античное семя (в моей голове алгорифмический логаритм: территориальный императив запускает Stay Off My Turf21 , латынь воюет с англосаксонским в синапсах бедного Саймона; мертвецы сражаются за право пользоваться моим языком, превращая демографическую ситуацию в слишком уж нас до хрена и наоборот, так что уж недалеко до слишком графической хренации… и, кроме того, Ведьма не пускала стрейтов на Черно-Белую Мессу; кислота была во мне, и это был трип, я влип, ну и тип, гип-гип! на моем Пути вместе с Маоцзуси-Даоцзуси, ибо число Нашей Госпожи – сто пятьдесять шесть, и здесь Муммудрость!). Я не ожидал, что так будет.

– Что ты видишь? – спросил я Мэри Лу.

– Какие-то люди выходят из озера. А что видишь ты?

– Совсем не то, что должен видеть. Ибо в первом ряду, ясное дело, шел Мескалито из моих пейотных видений, и Осирис с огромными женскими грудями, и Человек-паук, и Маг Таро, и старый добрый Чарли Браун, и Багз Банни с автоматом «томми», и Джагхед с Арчи, и Капитан Америка, и Гермес Трижды Благословенный, и Зевс с Афиной, и Загрей с его рысями и пантерами, и Микки-Маус с Суперменом, и Санта-Клаус, и Смеющийся Будда-Иисус, и миллионы миллионов птиц: канарейки и волнистые попугайчики, длинноногие цапли и священные вороны, орлы и соколы, и плачущие голуби (ибо нескончаема скорбь), и все окаменевшие еще с конца девонского периода, когда они начали клевать зерна конопли (неудивительно, что Хаксли считал птиц «самым эмоциональным классом живых существ»), у всех навсегда съехала их птичья крыша, и все постоянно поют: «Я кружу, я кружу…», за исключением говорящих скворцов, пронзительно выкрикивающих: «Ко мне, кис-кис-кис!», и тут я вспоминаю, что бытие настолько же воспринимаемо, насколько оно горячо, или красно, или высоко, или кисло: лишь отдельные элементы бытия обладают подобными качествами, а затем появился и о Боже о боже их возглавляет мой отец, который поет:

СОЛИДАРНОСТЬ НАВЕКИ

СОЛИДАРНОСТЬ НАВВВВВВВЕКИ!

В СОЮЗЕ МЫ СИЛЬНЕЕ

– Знаете, – заявил Англичанин, – я считал его чудовищем, а он всего лишь Жаба из Тоуд-Холла… и Крыса… и фея Динь-Динь… и Венди… и …

– Сам ты все они, – перебил его Хагбард, – если для тебя это одна и та же гребаная личность.

– Мне кажется, тебе пора подняться на сцену и сделать наше небольшое объявление, – сказала женщина. – Я думаю, все к этому готовы.

– Я пришлю к тебе Диллинджера.

– Да ну?!

– Ты же знаешь, что все было не так. Тот член принадлежал другому парню, Салливану.

– Я вовсе не об этом. Меня не беспокоит размер его члена, пусть он даже не больше моего мизинца. Просто сама мысль о том, чтобы потрахаться с Джоном Диллинджером… если он меня не разогреет, это уже никому не удастся.

Хагбард расхохотался. – Ну вот, ты опять становишься Мэвис. Смотри не растеряй силы, Суперсучка!

Когда «Американская Медицинская Ассоциация» закончила свое выступление и ее сменила рок-группа «Кларк Кент и его супермены», Хагбард, Джордж, Гарри, Отто и Малаклипс направились к сцене. Они прошли этот путь за полчаса, пробираясь сквозь толпы молодых людей, практиковавших монгольский кластерфак, медитировавших в позе дзадзэн или просто слушавших музыку. Приблизившись к сцене, Хагбард показал охранникам, не пропускавшим посторонних, золотую карточку.

– Я должен сделать объявление, – твердо сказал он. Охранники разрешили ему подняться на сцену, попросив все же

дождаться окончания выступления. Но, увидев Хагбарда, Пирсон сразу подал «суперменам» знак, и музыка умолкла. Публика недовольно зароптала.

– Ну что ж, Хагбард, отлично, – сказал Пирсон. – А я гадал, покажешься ты когда-нибудь или нет.

– Добрый вечер, – обратился Пирсон к Уотерхаусу. – Как поживает моя девушка Стелла?

– С каких это, на хрен, пор ты называешь ее «своей девушкой»? – угрожающе рявкнул Уотерхаус.

– Кислота всего лишь раскрывает тебе глаза, Джордж. Она не творит чудеса.

И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.

– Интересно, что за хреновина в этом чемодане, – пробормотал Диллинджер.

– Сейчас я его открою, – сказал Сол. – После этого нам всем придется принять противоядие. Оно у меня в машине.

Он наклонился и с усилием вытащил чемодан из окоченевших рук Кармела. Барни, Диллинджер и Маркофф Чейни напряженно следили за тем, как он возится с замками. Наконец чемодан открылся.

– Будь я проклят, дважды проклят, – глухо вымолвил Барни Малдун.

– Хагбард нас все время разыгрывает, – сонно говорит Саймон. (В Первом Бардо это неважно.) – Нацисты уже тридцать лет мертвы, и точка. Он вызвал нас сюда с одной целью: отправить в Трип. Ничего из озера не выходит. Все это моя галлюцинация.

– Что-то все-таки происходит, – горячо доказывает Мэри Лу, – но не имеет никакого отношения к озеру: это просто хитрая уловка, чтобы отвлечь нас от настоящей схватки между твоим Хагбардом и теми сумасшедшими музыкантами на сцене. Вот черт, если бы я сейчас не была под кайфом, моя голова работала бы лучше. Это как-то связано со звуковыми волнами; они усиливаются в воздухе. Никто не требует, чтобы мы поняли суть. Вся эта выдумка с озером нужна лишь для того, чтобы показать нам нечто реальное – то, что мы можем понять, или почти понять.

На черном личике Мэри Лу было написано, как трудно ее интеллекту сражаться с океаном неудобоваримой информации, поступавшей от органов чувств.

– Папа! – воскликнул Саймон, плача от счастья. – Скажи мне Слово. Ты должен его знать. Что это за Слово?

– Кетер, – блаженно отозвался Тим Мун.

– Кетер? И всё? Просто каббалистика? – покачал головой Саймон. – Разве это может быть так просто?

– Кетер, – твердо повторяет Тим Мун. – Вот здесь, в середине Малкута. Что вверху, то и внизу.

Я вижу престол мира. Один-единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный рубинами, Розовым Крестом и Глазом, обвитый змеем, кусающим себя за хвост.

– Кто был этот приятный мужчина? – спросила Мэри Лу.

– Мой отец, – ответил Саймон, рыдая. – И, наверное, я больше никогда его не увижу. Скорбь не кончается никогда.

А потом я поняла, зачем Хагбард дал нам кислоту и почему ее постоянно употребляли ребята из «Уэзер Андерграунд» и «Мори-тури». Я начала умирать, чувствуя, что сжимаюсь в точку и приближаюсь к абсолютному нулю. Мне стало страшно, я схватила Саймона за руку и слабеющим голосом пробормотала: «Помоги». Если бы он сказал: «Сначала признайся, что ты коп, и тогда я тебе помогу», – я выложила бы ему все, но он лишь улыбнулся, ласково сжал мою руку и произнес: «Оно живое!» Так оно и было, точка начала излучать свет и энергию – мой свет и мою энергию, но еще и божественную энергию, и это было не страшно, она была живая и росла. Откуда-то ко мне пришли слова «всенаправленный ореол» (или это Хагбард беседует с Диллинджером?), я оглянулась и увидела, что Диллинджер раздвоился. Это и был ответ на вопрос: помимо Лже-Диллинджера, которого застрелили у кинотеатра «Биограф», было еще два Диллинджера-близнеца. Ноль равен двум, думала я, чувствуя, что наряду с ответами на вопросы, которые не давали покоя столь многим авторам, писавшим о криминальном прошлом Диллинджера (например, почему одни свидетели утверждали, что в тот день в 1934 году он находился в Майами, тогда как другие заявляли, что он в это время грабил банк в Восточном Чикаго и убил охранника; и, кстати, почему Хагбард сказал, что он якобы находится в Лас-Вегасе, хотя я своими глазами вижу его здесь в Ингольштадте), есть также некий абстрактный вечный ответ. Все пребывало в движении. Точка была одна, и из нее исходило всё, и это всё двигалось – звезда с мечами и жезлами, корона, которая одновременно была чашей и вращающимся диском, чистый белый свет, говоривший: «Я, Птах, пришел забрать тебя из Мемфиса на небо». Я помнила, что в Мемфисе копы зверски избили моего отца и заставили его поклясться, что он вернется в свой город и больше никогда в жизни не отправится на юг (как это сочетается с причиной, по которой я стала копом?), а Птах стал Зевсом, Иакхом и Вотаном. Однако все это не имело никакого значения, они все трое оказались далекими, равнодушными и холодными, не богами человечества, а богами над человечеством, богами пустоты, сверкающей и холодной, как бриллиант. Они кружились в одной точке, пока не превратились во вращающуюся свастику. Затем передо мной появилось лицо врача, который сделал мне аборт, когда я забеременела от Хасана ибн Саббаха Икса. Врач сказал: «Ты убила сына Божьего в своем чреве, чернокожая женщина», и я снова начала рыдать, а Саймон держал меня за руку и повторял: «Оно живое!», но я чувствовала, что нет и что именно я каким-то образом убила его. Я была Отто Уотерхаусом наоборот: я хотела кастрировать Саймона, кастрировать всех белых мужчин, но так и не сделала этого; и я продолжала бы кастрировать чернокожих мужчин, Я – Ужас Жизни в Смерти.

– Оно живое, детка, – повторял Саймон, – оно живое. И я люблю тебя, детка, даже если ты коп.

( – Все озеро живое, – виброфонист из «Филе души» пытался объяснить остальным участникам группы. – Одна большая восходящая и вращающаяся спираль, похожая на молекулу ДНК, но с головой ястреба…)

– Добрый вечер, – обратился Пирсон к Уотерхаусу. – Как поживает моя девушка Стелла?

– С каких это, на хрен, пор ты называешь ее «своей девушкой»? – угрожающе рявкнул Уотерхаус.

– Остынь, брат, – урезонил его Пирсон.

– Никакой я тебе не «брат». Отвечай на вопрос.

– С какой помойки ты вылез вместе со своим вопросом? – поинтересовался Пирсон.

– Роберт трахает только белых женщин, Отто, – сказал Хагбард. – Я уверен, он никогда не спал со Стеллой Марис.

– А ты не будь слишком уверенным, – заметил Пирсон.

– Не шути с Отто, Роберт, – посоветовал Хагбард. – Он специализируется на убийстве чернокожих. Мало того, он только что убил своего первого белого человека и еще не знает, насколько это ему понравилось.

– Раньше я не представлял себе, что такое убийство, – отозвался Уотерхаус. – Все эти годы я был психом и, убивая, получал удовольствие, поскольку не понимал, что делаю. Лишь теперь, убив Фланагана, я понял, чем занимался, и теперь мне кажется, что я по второму кругу убиваю тех, кого уже убил.

По его щекам потекли слезы, и он отвернулся.

– Ну и ну, – тихо сказал Пирсон. Затем он повернулся к Хагбарду: – Ну что ж, твой выход.

Они вместе подошли к микрофону. Кое-кто из слушателей стал хлопать, требуя музыки. Но большинство хранило молчание, с замиранием сердца ожидая, что будет дальше.

Пирсон произнес в микрофон:

– Братья и сестры, перед вами Свободный Человек Хагбард Челине, отличный чувак и самый клевый мужик на Земле. Послушайте его: он введет вас в курс дела.

Затем он почтительно уступил микрофон Хагбарду. В полной тишине Хагбард произнес:

– Как вам только что сказал Кларк Кент, меня зовут Хагбард Челине…

(В Мэд-Доге Джон Диллинджер и Джим Картрайт играли в шахматы. Внезапно звучавшая из радиоприемника музыка стихла и диктор произнес: «Мы прерываем нашу музыкальную программу для специального сообщения из Вашингтона».

Джон сделал ход конем и сказал:

– Шах и мат. Могу поспорить, будет выступать президент. Вся надежда на то, что мой брат успеет найти этого пропавшего сутенера, пока дела не станут совсем плохи.

Картрайт угрюмо разглядывал доску. – Да, шах и мат, – наконец признал он. – Надеюсь, твой второй брат и Хагбард смогут уладить проблему в Ингольштадте, – добавил он после того, как они, повинуясь рефлексу, приобретенному в результате многолетнего сидения перед телевизором, уставились на радиоприемник…)

Плохо быть женщиной, но быть чернокожей женщиной еще хуже. Я чувствую себя треснувшим львом (я размышляю как Саймон) с дыркой посередине (именно она интересует мужчин, эта дырка). Кислота довела меня до агонии, а потом затянула трещину, и я стала целостным Львом, готовым уничтожать своих врагов. Я поняла моего отца, мне стало ясно, почему он считал, что должен противостоять белым, даже если это в конце концов его и убьет. Конный рыцарь пересек пустошь, пустыню вокруг Лас-Вегаса, но она оказалась шахматной доской; он поднял огненный жезл и воскликнул: «Власть – Черным!» Это был Хасан ибн Саббах, мой любовник, мой враг, Черный Христос, бабуин с безумной ухмылкой. Внутри каждой женщины скрыт сердитый мужчина, пытающийся выйти наружу, – мужчина-женщина с глазами совы, и меня охватывает радость, когда мой клитор начинает расти и превращаться в пенис. Я стала моим отцом и теперь ничего не боюсь. Я могу уничтожить весь мир, метнув глазом молнию, словно Шива. МОЙ ПЕНИС – ЭТО НЕВИДИМЫЙ ЗВЕЗДНЫЙ РУБИН, МУЖЧИНЫ СГОВОРИЛИСЬ И ЗАСТАВЛЯЮТ МЕНЯ ЕГО СКРЫВАТЬ, ПОЭТОМУ Я ВЫНУЖДЕНА ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ИХ ПЕНИСАМИ. Я двуликая, вечно обманывающая, как все женщины; обман – наша единственная защита, и я понимаю это все отчетливее, по мере того как растет мое безумие. Запах гашиша, с привкусом мускуса, который доносится со стороны жилого автоприцепа «Пластикового каноэ», напоминает меня – женское растение с мужской силой; они пригвоздили меня к кресту (буквально), но крест воздвигнут внутри вращающегося огненного колеса. О Святой Моисей! Не Эриду, а Будду я нахожу в своей шишковидной железе. Третий глаз открывается. Я – земля под твоими ногами, я – Билли Фрешетт, имя мне – легион, есть миллионы меня, я нашествие саранчи, уничтожающей вашу Технологию Белых Мужчин. Он произносит: «Меня зовут Хагбард Челине». Они продают героин в моей школе (именно так получают образование чернокожие дети в Чикаго). Саймон все еще пытается провести меня через это, сейчас он говорит: «Смерть над нами не властна», и я стараюсь поверить, что над нами властна Любовь, но сначала мне нужно потратить мою ненависть, до последнего гроша, ведь они заставили меня убить моего ребенка. Я и вправду схожу с ума от возбуждения, я хочу почувствовать жезл Саймона в своей чаше, и еще я знаю, что истинный Бог выше бога, а настоящие Иллюминаты выше иллюминатов, есть Тайное Общество за тайным обществом: иллюминаты, с которыми мы сражаемся, – марионетки в руках других Иллюминатов, и мы тоже.

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ. КАРНАВАЛ ОКОНЧЕН. ИГРОКИ, СНИМИТЕ МАСКИ.

– Странно такое слышать от Жабы из Тоуд-Холла, – пробормотал, ни к кому не обращаясь, Фишн Чипе. Голос грохотал:

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ.

ПРОШУ НЕ УСТРАИВАТЬ ПАНИКУ,

КОГДА ВЫ УСЛЫШИТЕ ТО, ЧТО Я ДОЛЖЕН ВАМ СООБЩИТЬ.

И тут Чипе увидел, что это не Жаба из Тоуд-Холла и даже не зловещий Святой Жаба, а просто хорошо одетый итальяшка с двумя лицами, одним улыбающимся, а другим – гневно хмурящимся. – Знаете, – громко произнес 00005, – я уверен, что в той воде был проклятый наркотик.

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ.

ПРОШУ НЕ УСТРАИВАТЬ ПАНИКУ,

КОГДА ВЫ УСЛЫШИТЕ ТО,

ЧТО Я ДОЛЖЕН ВАМ СООБЩИТЬ.

БУДЬТЕ ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНЫ.

Я ПРИШЕЛ СКАЗАТЬ,

ЧТО ВАШИМ ЖИЗНЯМ УГРОЖАЕТ СЕРЬЕЗНАЯ ОПАСНОСТЬ.

В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ ОЗЕРО ТОТЕНКОПФ ОГИБАЕТ АРМИЯ,

ОНА ДВИЖЕТСЯ СЮДА, ЧТОБЫ ЗВЕРСКИ УБИТЬ ВСЕХ,

КТО ПРИСУТСТВУЕТ НА ФЕСТИВАЛЕ.

– Господи, – сказал Джордж, – это не сработает. Он все преподносит не так. Ему никто не поверит. Они будут над ним смеяться. Три четверти из них даже не понимают по-английски.

– Ты так думаешь? – спросил Малаклипс. – Тебе кажется, он говорит по-английски? А по-моему, на древнегреческом диалекте Афин пятого века до нашей эры, причем мне все понятно.

– Как это?

– На самом деле он говорит по-норвежски или по-итальянски, поскольку знает эти языки лучше других. Он использует то, что я называю «трюком Пятидесятницы», который в «Деяниях апостолов» описывается как говорение на иных языках. В пятидесятый день после смерти Иисуса, когда все апостолы собрались вместе, над их головами появились огненные языки. А потом они пошли проповедовать толпам народу из разных стран, и каждый человек услышал проповедь на своем языке и в самой убедительной для него форме. Таким способом они обратили в христианство десятки тысяч людей. Именно я устроил этот трюк, хотя никто об этом так и не узнал.

– Говорение на языках! – воскликнул Джордж в изумлении. – Обычно об этом рассказывают на уроках Библии: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы .

( – Не обманывай себя, Джордж. Ты прекрасно знаешь, что мгновение назад я была Мэвис.)

– Огромная черная женщина… гётевская Матерь-Ночь, – говорил кто-то, но я размышляла о позе «69» с Саймоном, о, этот парень знает, как можно доставить наслаждение женщине, дать ей почувствовать себя королевой на троне, и меня не волнует, если он знает, что я коп, потому что на этом плане радость сменяется скорбью, да, я всегда буду раздвоена, а в центре Бога всегда будет пустота, и на лице моем маска ночи вроде той, о которой я читала у Шекспира, когда училась в школе, я река, желтая от сточных вод, а сосать – грязное слово, но что же еще символизирует знак Рака, или весь этот Инь-Ян, Господи, я любила это делать, женщины, утверждающие, что они этим не занимаются, просто лгуньи, я ненавижу его и люблю его, вечная двойственность, а тот детектив, который хотел меня тогда похвалить, сказал: «Да ты баба с яйцами», интересно, как бы ему понравилось, скажи я ему: «Да ты мужик с сиськами», трон за троном опрокидываются в пустоту, и при этом у меня есть сила, которой все они поклоняются в их троицах, а пирамиды – это символы влагалища, и я снова возбуждена, но все, что я хочу, – это чтобы он мною овладел, я не могу сейчас веселиться, не могу говорить, я вижу лицо моего отца, но оно серебряное а не черное и вдруг я понимаю что у Джо Малика есть пистолет и что в нем даже есть серебряная пуля Матерь Божья неужели он считает что Хагбард не человек я ощущаю запах смеси опиума с гашишем в «Пластиковом каноэ» серьезные ребята я чувствую проходящую через меня энергию я в шатре и меня трахают все мужчины я Мэвис и Стелла и мать всех их я Деметра и Фрейя и Кибела а также Эрида и Нефтида Черная Сестра Исиды о которой никто не смеет говорить и я могу даже понять почему Джо Малик взорвал свой офис это была ловушка и Хагбард в нее попал Джо теперь знает его тайну.

– Обычно об этом рассказывают на уроках Библии: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут». И «узрит всякая плоть в одно .

Малаклипс улыбнулся.

– Чтобы пройти тренинг Пятидесятницы, надо умереть. Это первое, последнее и промежуточное слово, Каллисти. Наверняка на уроках тебя награждали призами, когда ты цитировал наизусть стихи из Библии, Джордж.

– Могли бы, но учителю не нравилось мое поведение.

– Отлично. Видишь ли, я обучил Хагбарда трюку Пятидесятницы. То, что он говорит, кажется тебе неправдоподобным, потому что тебя не нужно убеждать. Все остальные ощущают в его словах столько эмоций и риторики, сколько им необходимо для мотивации. Классная это штука, трюк Пятидесятницы.

Все стало твердым и трехмерным и я почувствовала как из меня изливается прощение словно психологические месячные но в виде воды а не крови я даже простила «Американскую Медицинскую Ассоциацию» всех четверых по отдельности несомненно я была Исидой пурпурно-синей и скрытой под вуалью и даже если в этом озере оживал Посейдон я и его прощала Он был покрыт оливками и трилистниками зеленый водяной бог сверкающий как аметист единорог с гигантским рогом а затем он стал Индрой заклинателем дождя чей громовой голос был замаскированным блаженством я подчинилась ему и положила куклу в тетраэдр мне нечего бояться ибо все что произойдет станет благодеянием ибо Сверкающие спустились принеся белый огонь на красную землю работа будет закончена в наслаждении а не в муках ведь я же знала Джо Малик выяснил что служебные записки Пат Уэлш были липой ибо Хагбард хотел чтобы он это выяснил и заложил бомбу и даже появился здесь сегодня с пистолетом так что все это имеет смысл если есть модель земного шара с черным светом вспыхивающим при каждой смерти и белым светом вспыхивающим всякий раз когда кто-то кончает чтобы ему казалось что он излучается все время вот почему так здорово быть женщиной я могу кончать и кончать и кончать о Господи столько раз сколько я хочу а мужчины даже Саймон вряд ли могут кончать чаще одного раза за ночь и это значит что мисс Форбз в первом классе нуждалась в хорошем сексе но я могу простить и ее

ЛЕДИ И ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, ПРЕЗИДЕНТ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

– Все должны покинуть зону фестиваля, – продолжал Хагбард. – Воскресшие нацисты намерены безжалостно убить всех вас. К счастью, нам хватило времени соорудить для вас путь к спасению. Смотрите!

Он вытянул руку по направлению к озеру, и в ту же секунду луч прожектора осветил огромный понтонный мост, перекинутый по диагонали с восточного берега, где находилась зона фестиваля, на северо-западный берег. Этот мост в течение часа бесшумно соорудила команда Хагбарда, воспользовавшись неоценимой помощью Говарда и его дельфинов.

– Вот это да, – сказал Джордж Малаклипсу. – Ты обязательно назови это «трюком Красного Моря».

Хагбард воздел руки.

– Я назвал это Мостом Адама Вейсгаупта. Сейчас все встанут и организованно пройдут к мосту, чтобы перейти через озеро.

МОИ СООТЕЧЕСТВЕННИКИ, АМЕРИКАНЦЫ! С ТЯЖЕЛЫМ СЕРДЦЕМ Я ОБРАЩАЮСЬ К ВАМ ВОТ УЖЕ ВО ВТОРОЙ РАЗ ЗА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ. МНОГИЕ БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ОТРЕАГИРОВАЛИ НА НАЦИОНАЛЬНОЕ БЕДСТВИЕ СУМАСШЕСТВИЕМ И ЖИВОТНОЙ ПАНИКОЙ И СТАЛИ УГРОЗОЙ ДЛЯ ОСТАЛЬНЫХ. Я ВНОВЬ ЗАВЕРЯЮ ВАС СЛОВАМИ ВЕЛИКОГО ЛИДЕРА ПРОШЛОГО, ЧТО НАМ НЕЧЕГО БОЯТЬСЯ, КРОМЕ НАШЕГО СТРАХА.

Лицо на телевизионном экране выражало абсолютную уверенность, и многие граждане почувствовали слабый проблеск надежды; в действительности же Президент себя не помнил, наглотавшись демерола; когда чуть раньше в тот же день горел Белый Дом, его самое конструктивное предложение звучало так: «Давайте перед уходом поджарим зефира». ДАЖЕ СЕЙЧАС, ПОКА Я С ВАМИ ГОВОРЮ, ДИРЕКТОР ФБР ЗАВЕРЯЕТ МЕНЯ, ЧТО ЕГО ЛЮДИ СЖИМАЮТ КОЛЬЦО ВОКРУГ ЕДИНСТВЕННОГО ПЕРЕНОСЧИКА ВОЗБУДИТЕЛЯ ЧУМЫ, ВЫЗВАВШЕГО ВСЮ ЭТУ ИСТЕРИЮ. ЕСЛИ ВЫ ОСТАНЕТЕСЬ В СВОИХ ДОМАХ, ТО ОКАЖЕТЕСЬ В БЕЗОПАСНОСТИ И С БЕДСТВИЕМ БУДЕТ ПОКОНЧЕНО.

– Можно отправить армию на западный берег озера, чтобы их перехватить, – сказал Вильгельм.

( – Розовые бутоны, – воскликнул Джон Диллинджер. – Какого черта он притащил в пещеру полный чемодан бутонов?)

Вдруг все поднялись со своих мест и куда-то пошли Саймон заботливо меня вел я вновь вернулась в настоящее время между Хагбардом и «Американской Медицинской Ассоциацией» происходило самое настоящее сражение а это означает что кто-то его проиграет Адские Врата разверзлись и я едва передвигала ноги голова папы на полу полицейского участка в Мемфисе и эти копы топчут и топчут его ногами как только они не проткнули ему бок копьем когда вошли в раж и как я могу в реальности такое простить это же просто наркотик а втайне я буду всегда ненавидеть белых даже Саймона если это Страшный Суд то я знаю что Христос сделает с каждой голубоглазой сволочью они обладают всей властью и затевают все войны они затрахали планету их единственный бог это Смерть они уничтожают все живое гигантский светловолосый бог Тор размахивает молотом и уничтожает все цветные расы красная алая красная кровь на этом молоте черная кровь особенно но Хагбард это Гор и поэтому он всегда будет сражаться и убивать до конца времен а женщины и дети главные жертвы только плоть священна а люди убийцы плоти каннибалы.

– Сколько их, по-твоему? – сонно спросил лидер «Закрытой корпорации».

– Шестьсот шестьдесят шесть, – ответил кто-то из его группы. – Если в Вальпургиеву ночь принести в жертву петуха в пентаграмме, то всегда будет шестьсот шестьдесят шесть.

– Они идут к нам, – так же сонно продолжал говорить лидер группы. – Чтобы поклоняться нам и служить.

Музыканты рок-группы «Закрытая корпорация» сидели неподвижно, дожидаясь прибытия шестисот шестидесяти шести рогатых и хвостатых демонов, за приближением которых они наблюдали… Выйдя из пещеры Леман, Сол заполняет шприц противоядием. – Чур, я первый, – говорит Джон Герберт Диллинджер, закатывая рукав… В ЭТОТ ЧАС, КОГДА ВАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО РАССЧИТЫВАЕТ НА ПОЛНОЕ ДОВЕРИЕ С ВАШЕЙ СТОРОНЫ…

Обстрелянный градом пуль, Президент валится за трибуну. Пока он плыл в демероловой безмятежности к смерти, зрители могли видеть на его лице все то же выражение решимости и уверенности. – О Господи! – послышался за кадром голос диктора… В Мэд-Доге Джон Гувер Диллинджер вопросительно смотрит на Джима Картрайта. «Кто за этим стоит? – спрашивает он, пока диктор что-то истерически тараторит. – Судя по всему, стреляли из пяти разных мест пресс-центра, но, возможно, Президент жив…» Кто-то отчетливо и безнадежно произносит вблизи микрофона: «Разворотили всю его сраную голову. Сплошное месиво…» В Нью-Йорке Августейший Персонаж, один из тех немногих, кто не бунтовал и не слушал телевизионное обращение Президента, с увлечением читает книгу «Атлант расправил плечи»…

– Вы черепаха? – спрашивает Леди Велькор.

– А? – переспрашивает Дэнни Прайсфиксер.

– Нет, ничего, – торопливо произносит она. Прайсфиксер слышит, как она обращается к другому мужчине: «Вы черепаха?»

– Можно отправить армию на западный берег озера, чтобы их перехватить, – предложил Вильгельм.

– Nein, – отказался Вольфганг; он стоял в медленно движущейся штабной автомашине и изучал ситуацию в полевой бинокль. – Этот verdammte26 мост проложен до северного берега озера. Они могут идти напрямик, а наши люди идут в обход. Прежде чем мы до них доберемся, они успеют перейти на ту сторону озера.

– Артиллерия может обстрелять мост прямо отсюда, – заметил Вернер.

– Артиллерийский огонь вести нельзя, – объяснил Вольфганг. – Сюда устремится вся армия Западной Германии и помешает нашему наступлению на восток. Если западные немцы начнут с нами сражаться, вряд ли восточные немцы совершат ту ошибку, на которую мы рассчитываем. Они не примут нас за вторгнувшуюся западногерманскую армию. Русские будут заблаговременно предупреждены, и весь план провалится.

– Тогда пропустим эту фазу, – сказала Винифред. – Слишком много препятствий. Давай немедленно направимся на восток, и черт с ними, с этими фестивальщиками. – И снова nein, дорогая сестричка, любовь моя, – не согласился Вольфганг. – В отеле «Дунай», в старом люксе фюрера, двадцать три кандидата, в том числе и сам Гитлер, ожидают трансцендентальной иллюминации. Массовая гибель всех вот этих людей переведет наших кандидатов на энергетический план, даруя им вечную жизнь. И я не позволю этому Scheisskopf27 Хагбарду Челине помешать последовательному осуществлению нашего плана. Надо показать ему раз и навсегда, кто хозяин. И всем остальным Schweinen28 – Диллинджеру, Дили-Ламе, Малаклипсу, и даже Старухе, если она тут. Если все они находятся здесь, у нас есть шанс раз и навсегда уничтожить противника еще до начала имманентизации Эсхатона, а не в финале.

– Но мы не догоним этих молодых, – сказал Вильгельм.

– Догоним. Должны догнать. Чтобы перевести всех через понтонный мост, понадобится много, очень много времени, они ведь идут пешком. А у нас есть транспорт. Мы их догоним, когда половина из них еще даже не выйдет на мост. Они будут идти, сбившись в кучу, и на мосту станут прекрасной мишенью для автоматов. Мы попросту перестреляем их. Мы потратили годы, создавая себе имя лучшей рок-группы мира, чтобы организовать фестиваль в Ингольштадте, заманить всех этих людей на берег озера Тотенкопф и окрасить кровью его священные воды. Неужели мы упустим свой шанс?

– Блестящий план. Я согласен, – произнес Вильгельм.

– Тогда мы должны двигаться на полной скорости, – сказал Вольфганг. Он повернулся к машине, следовавшей позади, и крикнул: « Vorwarts29 на максимальной скорости!» Генерал СС Ханфгайст, шевеля почерневшими губами, повторил приказ своим подчиненным. Танки, мотоциклы и бронетранспортеры двинулись по дороге с удвоенной скоростью.

Это было замечено дозором, выставленным на одной из осветительно-акустических башен. Предупреждение передали на сцену. Роберт Пирсон сказал в микрофон: «С прискорбием вынужден вас проинформировать, что эти скоты приближаются на большой скорости. Пожалуйста, без паники. Просто прибавьте шагу».

– Джон, – крикнул Хагбард через дверь золотого шатра, – да хватит же, ради Дискордии. Выходи и дай зайти Малаклипсу.

– А я считал тебя бестелесным, – сказал Джордж.

– Знай ты меня подольше, заметил бы, что я часто ковыряю в носу, – сказал Сартроподобный призрак. – Фью, – присвистнул Джон-Джон Диллинджер, выходя из шатра, – кто бы мог подумать, что в старике еще столько прыти? Она сказала, чтобы после Мала зашел Джордж.

Женщина за занавесом светилась. Если бы не это интенсивное золотистое свечение, исходившее от ее тела, в шатре было бы темно.

– Подойди ближе, Джордж, – произнесла она. – На этот раз я не хочу, чтобы ты занимался со мной любовью, – я лишь хочу, чтобы ты знал правду. Встань здесь передо мной.

Это была Мэвис.

– Я люблю тебя, Мэвис, – воскликнул Джордж. – Я люблю тебя с тех пор, как ты вытащила меня из тюрьмы в Мэд-Доге.

– Посмотри внимательнее, – сказала Стелла.

– Стелла? Что случилось с Мэвис? Я кружу, я кружу…

– Не обманывай себя, Джордж. Ты прекрасно знаешь, что мгновение назад я была Мэвис.

– Это кислота, – вымолвил Джордж.

– Кислота только раскрывает твои глаза, Джордж. Она не творит чудеса, – сказала мисс Мао.

Я кружу, я кружу…

– О Боже! – пробормотал Джордж, подумав: «И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется».

И снова увидел Мэвис.

– Ты понимаешь, Джордж? Понимаешь, почему не видел всех нас одновременно? Понимаешь, почему, желая заняться любовью со мной, получал то, что хотел, трахая Стеллу? Понимаешь ли ты, что я не одна и не три женщины, а бесчисленное множество женщин?

У него на глазах она становилась краснокожей, желтокожей, чернокожей, смуглой, юной, зрелой и пожилой, превращалась в светловолосую норвежку, черноволосую сицилийку, гречанку с горящими глазами, высокую ашанти, масаи, раскосую японку, китаянку, вьетнамку и так далее, и так далее.

Бледнолицый продолжает менять цвет кожи, как это обычно происходит с людьми, когда ты смотришь на них под пейотом. Сейчас он выглядит почти как индеец. Поэтому с ним легче говорить. Почему люди не меняют цвет? Все мировые проблемы вызваны тем, что люди всегда сохраняют один и тот же цвет кожи. Джеймс многозначительно кивает. Как обычно, пейот открыл ему великую Истину. Если бы у белых, черных и индейцев все время менялся цвет кожи, в мире исчезла бы ненависть, потому что никто не знал бы, какой из народов ненавидеть.

В шатре царил полумрак. Чей это был дух, черт побери? – недоумевал Джордж. Убедившись, что его собеседница исчезла, он выскочил из шатра. Никто не обратил на него внимания. Хагбард и все остальные с трепетом взирали на колоссальную фигуру золотой женщины в золотых одеждах с буйно развевающимися золотисто-красно-черными волосами, возвышавшуюся над баварскими соснами. Женщина удалялась крупным шагом и при этом все больше увеличивалась в размерах. В ее левой руке сиял громадный золотой шар. Она перешагнула забор, огораживавший зону проведения фестиваля, с такой легкостью, словно это был дверной порог.

Хагбард положил руку на плечо Джорджа.

– Трансцендентальной иллюминации, – сказал он, – можно достичь не только в результате массовых смертей, но и в результате многочисленных оргазмов.

Женщина, чей рост достигал сейчас девяноста трех футов, шагала по дороге в сторону стремительно приближавшихся огней. Она смеялась, ее смех прокатывался эхом над озером Тотенкопф.

– Великий Груад! Что это? – воскликнул Вернер.

– Это Старуха! – крикнул Вольфганг и злобно оскалился.

И тут она издала клич: «Каллисти!» Этот крик, пронесшийся над баварскими холмами, прозвучал громче, чем звучала музыка во время ингольштадтского фестиваля. Затем по воздуху, будто комета, оставляя за собой хвост из искр, пронеслось золотое яблоко и упало в самый центр наступающей армии.

Супернацисты, эти живые мертвецы, по-прежнему оставались людьми, и каждый из них увидел в золотом яблоке свое заветное желание. Рядовой Генрих Краузе увидел собственную семью, с которой ему довелось расстаться тридцать лет назад (он не знал, что в эти минуты его внуки спасаются бегством по понтонному мосту через озеро Тотенкопф). Капрал Готфрид Кунц увидел свою любовницу (ему было невдомек, что в 1945 году, после того как пал Берлин, русские солдаты вспороли ей живот, предварительно изнасиловав). Обер-лейтенант Зигмунд Фогель увидел билет на Вагнеровский фестиваль в Байройте. Полковник СС Конрад Шайн увидел сто евреев, выстроившихся в ряд в ожидании того момента, когда он нажмет на гашетку пулемета. Обер-группенфюрер Эрнст Биклер увидел очаг в доме своей бабушки в Касселе и в очаге голубую китайскую супницу, до краев наполненную кипящим собачьим дерьмом, из которого торчала серебряная ложка. Генерал Ханфгайст увидел почерневшее лицо, вылезшие из орбит глаза и вывалившийся язык Адольфа Гитлера, со сломанной шеей болтающегося на виселице.

Эсэсовцы дрались и убивали друг друга, чтобы завладеть золотым яблоком. Сталкивались танки, артиллеристы опускали стволы орудий и стреляли прямой наводкой по своим.

– Что это? – в панике завизжала Винифред, вцепившись в Вольфганга.

– Посмотри в центр сражения, – мрачно сказал Вольфганг. – Что ты видишь?

– Я вижу престол мира. Один-единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный семнадцатью рубинами, Розовым Крестом, Глазом и обвитый змеем, кусающим себя за хвост. Я вижу этот трон и знаю, что мне предстоит на него взойти и занять его навеки. А что видишь ты?

– Я вижу чертову голову Хагбарда Челине на серебряном блюде, – огрызнулся Вольфганг, отталкивая ее трясущимися руками. – Эрида бросила Яблоко Раздора, и наши супернаци будут убивать друг друга до тех пор, пока мы его не уничтожим.

– Куда она пропала? – спросил Вернер.

– Приняла другую форму и где-то спряталась, – ответил Вольфганг. – Превратилась в поганку, или сову, или еще какую-нибудь гадость и хихикает, радуясь учиненному ею хаосу.

Неожиданно Вильгельм стал хвататься пальцами за воздух и поднялся со своего места. Неуклюже, словно слепоглухонемой, цепляясь за что-то невидимое, он полез из «мерседеса» фон Рундштедта. Выбравшись из машины, Вильгельм отошел на десять футов от братьев и сестры и повернулся к ним лицом. Он стоял, окаменев, и смотрел на них немигающими глазами; его брюки вздулись в паху.

Затем из рта Вильгельма раздался глубокий, звучный, елейный и в то же время тошнотворный голос:

– Надо платить по старым счетам, дети Груада!

Голос напоминал сырую нефть, сочащуюся через гравий. Он казался таким же ископаемым. Это был голос существа, появившегося на Земле, когда Южный полюс находился в Сахаре, а высшую форму жизни представляли головоногие моллюски.

Вольфганг забыл о сражении, которое бушевало вокруг.

– Ты! Здесь! Как ты сбежал?

– Не заметил как. Просто геометрические формы перестали меня связывать. Я выбрался и ел души. Свежие души, а не ту жалкую плазму, которой меня кормили все эти годы.

– Великий Груад! И это твоя благодарность? – взорвался Вольфганг. Понизив голос, он шепнул Вернеру: – Найди талисман, по-моему, в черном ларце, запечатанном Печатью Соломона и Глазом Тритона.

Обращаясь к существу, завладевшему телом Вильгельма, Вольфганг сказал:

– Ты появился в нужный момент. Здесь будет много убийств и тебе на съедение достанется множество душ.

– У тех, кто нас окружает, нет душ. Я чую в них лишь псевдожизнь. Меня от них тошнит.

Вольфганг рассмеялся.

– Значит, даже ллойгор способен испытывать отвращение.

– Меня тошнит уже многие сотни лет, в течение которых вы держите меня запечатанным то в одном пятиугольнике, то в другом, скармливая мне не свежие души, а жалкие экстракты из ваших запасников.

– Мы прекрасно тебя обеспечивали! – воскликнул Вернер. – Каждый год, только для тебя, тридцать – сорок – пятьдесят тысяч смертей в одних только дорожно-транспортных происшествиях.

– Обеспечивали, но не свежими душами. Не свежими! Впрочем, возможно, сегодняшней ночью вы сумеете отдать мне долг. Я чую поблизости много жизней, каким-то образом привлеченных вами сюда. Они станут моими.

Вернер протянул Вольфгангу палочку с серебряным пятиугольником на конце, а Вольфганг направил ее на одержимого Вильгельма. Тот пронзительно вскрикнул и упал на колени. Воцарилась тишина, прерываемая всхлипываниями испуганной Винифред, одиночными выстрелами из винтовок и отдаленным стрекотанием автоматных очередей.

– Эти жизни не для тебя, Йог Сотот. Они предназначены для трансцендентальной иллюминации наших слуг. Но если ты подождешь, то получишь свое.

– Пока мы тут разговариваем, – перебил его Вернер, – наша армия уничтожает сама себя. Еще немного, и мы вообще не сможем рассчитывать ни на какие жизни. – Правда? – раздался хриплый голос. – Неужто ваш план пошел насмарку? Дайте-ка я прочту ваши мысли.

Вольфганг ощутил, как его тело покрылось гусиной кожей. Он содрогнулся, когда шероховатые источающие слизь бескостные пальцы начали перелистывать страницы его сознания.

– Ммм. Ясно. Значит, она здесь. Мой древний враг. Было бы неплохо снова с ней сразиться.

– А равен ли ты ей по силам? – с интересом спросил Вольфганг.

– Я никому не уступаю, – последовал гордый ответ.

– Спроси его, почему он попадает в ловушки пятиугольников, – шепнул Вольфгангу Вернер.

– Заткнись! – свирепо прошипел Вольфганг. Ллойгору он сказал:

– Уничтожь ее золотое яблоко и спаси мою армию. Тогда я освобожу тебя из-под власти этого пятиугольника и подарю тебе жизни, на которые ты рассчитываешь.

– По рукам! – раздалось в ответ.

Вильгельм задрал голову вверх и широко открыл рот. Из его горла донесся клекот, будто он задыхался. Потом он рухнул навзничь и распластался на земле. Из рта Вильгельма заструился странный зеленоватый светящийся газ.

Вернер выскочил из машины и подбежал к нему.

– Он жив.

– Конечно, жив, – сказал Вольфганг. – Просто Пожиратель Душ завладел его телом, чтобы общаться с нами.

– Смотри! – взвизгнула Винифред.

Облако зеленоватого фосфоресцирующего газа накрыло мертвую армию. Оно напоминало паука с бесчисленными ножками, ручками, антеннами и щупальцами. Облако постепенно меняло форму, его свечение усиливалось. Стало светло, как днем. Затем свет померк. Над холмами вокруг озера Тотенкопф воцарилось великое безмолвие, прерываемое лишь отдаленными радостными возгласами людей, благополучно перебравшихся на другой берег.

– Нельзя терять ни минуты, – сказал Вольфганг Вернеру и Вильгельму. – Вызовите кого-нибудь из офицеров. И поищите Ханфгайста.

Но Ханфгайст пропал. Старшим из оставшихся в строю офицеров был обергруппенфюрер Биклер, в сознании которого, сохранявшем жалкое подобие жизни, брезжило унылое видение собачьего дерьма. Четверо первоиллюминатов обнаружили, что Яблоко Раздора стоило им половины войска.

– Вперед! – проревел Вольфганг. Повинуясь его приказу, остатки мертвой эсэсовской армии проломили огораживавший зону фестиваля забор и затем ворвались на мост.

Вольфганг стоял в «мерседесе» фон Рундштедта, держась руками в черных перчатках за спинку переднего сиденья. Порывы ветра трепали его светлые стриженые волосы, как жнивье на пшеничном поле. Неожиданно Вольфганга толкнул находившийся рядом Вильгельм.

– Ну что еще? – прокричал Вольфганг в грохоте наступления.

– Так как насчет тех жизней, которые мы вот-вот получим, – заскрежетал голос ллойгора. – Они ведь мои? Все мои?

– Слушай, ты, энергетический вампир. У нас другие долговые обязательства и другие проекты, которые нужно довести до конца. В отеле «Дунай» ждут трансцендентальной иллюминации наши преданные слуги. Ты получишь свое. Но сначала они. Тебе придется подождать своей очереди.

– Тогда прощай, – сказал ллойгор. – Увидимся в твой смертный час.

– Я никогда не умру!

– Дурак! – изрыгнули уста Вильгельма. Неожиданно Вильгельм встал, распахнул дверцу машины и бросился с моста в озеро. Плюхнувшись в воду, он поднял тучу брызг и камнем пошел на дно. Там, где он утонул, черная вода осветилась зеленоватым светом.

И тогда их осталось четверо.

Хагбард, стоя на вершине холма, наблюдал, как на мост въезжают танки, за ними черный «мерседес» и следом бронетранспортеры. Когда на мост взошла пехота, он опустился на колени и рванул рукоятку взрывной машинки.

Взрывчатка, заложенная дельфинами под руководством Говарда, взорвалась, и мост вместе со всеми, кто на нем был, исчез в гейзерах белой воды. Эхо взрыва прокатилось по приозерным холмам.

Первыми пошли на дно танки. Когда начал тонуть штабной «мерседес», Вернер Зауре завизжал: «Моя нога застряла!» Затем он ушел под воду вместе с машиной. На поверхности озера Тотенкопф плавали плачущие Вольфганг и Винифред, и с ними горстка спасшихся супернацистов.

И тогда их осталось трое.

Хагбард крикнул:

– Я его утопил! Я утопил мост Джорджа Вашингтона! – Что-то изменилось? – спросил Джордж.

– Конечно, – ответил Хагбард. – Мы остановили наступление нацистов и скоро сможем их добить. Тогда в мире не останется зла. Все будет восхитительно и прекрасно. Сердце Джорджа екнуло от недоброго предчувствия – в голосе Хагбарда было больше сарказма, чем торжества.

– Конечно, я допускаю, – рассудительно сказал Фишн Чипе, – что на меня действует чертов наркотик в кул-эйде. И все-таки это не может быть галлюцинацией. Тринадцать человек сняли с себя одежды и начали танцевать. И я ясно слышал, как они пели: «Будь благословенна, будь благословенна». Потом откуда ни возьмись появилась гигантская женщина, после чего сирены, ундины и русалки нырнули в воду. Если это Армагеддон, то он происходил не совсем так, как описано в Библии. Я правильно излагаю ситуацию?

Дерево, с которым он разговаривал, не отвечало.

– Будь благословенна, будь благословенна, – продолжала петь Леди Велькор, танцуя против часовой стрелки в кругу тринадцати ведьм, второпях собранных на шабаш. Заклинание сработало: она своими глазами видела Великую Мать Исиду, поразившую злых духов мертвых католических инквизиторов, которых пытались оживить иллюминаты. Леди Велькор знала, что позднее Хагбард Челине будет хвастаться в оккультных кругах, что чудо сотворил именно он, и скажет, что здесь была эта сучка-разрушительница Эрида. Плевать. Она, Леди Велькор, своими глазами видела Исиду, и этого вполне достаточно.

– Теперь я вас спрашиваю, – продолжал Фишн Чипе, обращаясь к другому дереву, показавшемуся ему более общительным. – Что, черт побери, сегодняшней ночью видели здесь вы?

– Я видел великого Мага, – ответило дерево, – или великого мошенника (что, впрочем, одно и то же), сказавшего пару слов и заставившего банду эсидхедов бежать от собственной тени.

Это был Джо Малик, в котором бедный одурманенный кислотой агент 00005 попросту не признал человека. Помолчав, «дерево» добавило:

– Или же я видел последнюю битву Добра со Злом, причем и тех и других поддерживал Гор.

– Тебе тоже дали наркотик, – раздраженно заметил Чипе.

– Можешь в этом не сомневаться, – удаляясь, ответило «дерево». …Я не знаю, как суды намерены это распутывать. С учетом того, что стрелявших было пятеро и они стреляли одновременно, а агенты секретной службы сразу же открыли ответный огонь, никакаякриминально-баллистическая лаборатория не сможет достоверно восстановить траектории всех пуль. Кого из числа выживших судить за убийство, а кого – за покушение на убийство? Вопрос ценой в шестьдесят четыре тысячи долларов и… что?…а… А сейчас, леди и джентльмены, в этих печальных обстоятельствах… ммм… в этот трагический для истории нашей страны час, давайте все вместе обратим особенно пристальное внимание на нового Президента, который сейчас выступит перед нами с обращением.

– Что это за черномазый там стоит? – спросил кого-то за кадром новый глава исполнительной власти, прежде чем появиться на телевизионных экранах.

«Шевроле-стегозавр» въехал на пустующую концертную площадку и остановился. Из окна машины высунул голову гитарист и спросил Леди Велькор:

– Что тут за чертовщина происходит?

– В кул-эйд попала кислота, – серьезно ответила она. – Все одурели и рванули в город.

– Вот дьявол, – сказал гитарист. – Мы впервые должны были выступать перед большой аудиторией. Ну и невезуха!

Он развернулся и уехал. Леди Велькор прочла надпись на заднем стекле его машины: «ИНЦИДЕНТ В ФЕРНАНДО-ПО».

– Как ты сейчас, детка? – спросил Саймон.

– Я знаю, кто я, – медленно ответила Мэри Лу, – и думаю, что мой ответ понравится тебе не больше, чем чикагской полиции. – Ее глаза были исполнены далекой печали.

Вольфганг и Винифред почти добрались до берега, как вдруг вода забурлила и вокруг замелькали зловещие веретенообразные тела. Винифред истошно завопила:

– Вольфганг! Ради Груада, Вольфганг! Меня тянут вниз!

Ее длинные светлые волосы еще какое-то мгновение оставались на поверхности, затем исчезли и они.

И тогда их осталось двое.

Вольфганг понял, что ее утащили дельфины. Он продолжал неистово плыть к берегу. Что-то схватило его за брючину, но он брыкнулся, высвободил ногу и выбрался на мелководье, где его уже не могли преследовать морские твари. Он поднялся на ноги и побрел к берегу. И столкнулся лицом к лицу с Джоном Диллинджером.

– Прости, дружище, – сказал Джон, вскидывая автомат. Тридцать серебряных пуль ударили Вольфганга, словно тяжелые дуби– ны. Он отлетел обратно в воду и лишился чувств. Мерзкие щупальца сжали его душу. Он услышал гадкий бормочущий смех, перешедший в поистине бездонный хохот, а затем отвратительный голос: Добро пожаловать в место, подготовленное для тебя навеки. Теперь ты и в самом деле никогда не умрешь. И в этот момент замурованная, словно муха в янтаре, душа Вольфганга Зауре познала, что она останется в заточении на миллиарды и миллиарды лет, и закричала…

И тогда остался один.

Джо Малик, чувствуя себя так, словно он наблюдает за собственной игрой из зрительного зала, подошел к Нему и протянул руку.

– Поздравляю, – ледяным тоном произнес Малик. – Ты и впрямь это сделал.

Хагбард взглянул на руку Малика и сказал:

– В прошлый раз ты был любезнее.

– Прекрасно, – сказал Джо. – Мой Господь, мой враг.

Он наклонился вперед, поцеловал Хагбарда в губы, вытащил из кармана пистолет и аккуратно выстрелил ему в голову.

И тогда не осталось никого.

А вот что произошло наяву. Джо усмехнулся, вытащил из кармана пистолет и протянул его Хагбарду.

– Неожиданная развязка, – сказал он. – Я расшифровал все подсказки, как ты и хотел. Теперь я знаю, что ты пятый Иллюминатус Примус. И еще я знаю, что ты уничтожил остальных четверых совершенно не ради того, во что заставил нас поверить. Но я не могу доиграть свою роль до конца, потому что все еще доверяю тебе. У тебя должна была быть веская причина сделать это.

Хагбард открыл рот в совершенно искреннем изумлении.

– Ну так утопи меня! – воскликнул он, начиная смеяться. Занималась заря; «Девять неизвестных», самая загадочная из всех рок-групп, нахлобучив футбольные шлемы и встав лицом к Востоку, запели:

Есть лишь ОДИН Бог:

Это Бог СОЛНЦА!

Ра! Ра! Ра!