Просыпаться после того, как перебрала — ну такое себе удовольствие. Хотя вот до того, как уснуть, мне же было хорошо, мне было вообще отлично. По крайней мере, душа не порывалась взорваться кровавыми ошметками от разрывающей ее тоски. Ленка сказала мне ждать, а это как раз было самое невыносимое. Я из-за этого даже трезвела быстрее. И пить приходилось больше, однозначно. Однако сейчас… Сейчас голова у меня пыталась расколоться на мелкие осколки совсем не от того, что в моей крови было слишком высокое процентное содержание тосканского вина. А от того, что этот процент был нереально критическим. Серьезно, я даже глаза боялась открыть — была уверена, что сейчас буду поочередно знакомиться со всеми зелеными человечки со всех краев галактики. Да еще и в себя я пришла, сидящей на жестком полу, спиной опиралась ужасно неудобно, да еще и с неудобно закинутыми за голову руками. И запястье левой руки резало странной неприятной болью… Так, а это что?

Мне все-таки пришлось открыть глаза. Очки съехали и почти упали с лица. Почти. Хорошо, что почти. Потому что если бы упали — не факт, что я бы их смогла поднять. По одной лишь прекрасной причине — левая моя рука была прикована к батарее. Но одна рука у меня была все-таки свободна, поэтому очки я поправила спокойно. Осталось только понять, где я оказалась и какого хрена?

Я была… Не пойми где. Обстановочка была так себе, дешевенькие бумажные обои, невысокие потолки из фанерных, местами провисающих от древностей, листов. Комнатка была совершенно небольшая, больше походила на какой-то коротковатый коридор. Диван здесь помещался — такой красный, советского периода… Да, очень похоже на какую-то очень дешевую и очень запущенную дачу.

Человека, спящего на диване, я никак не ожидала увидеть. И нет, даже вид сослуживца никак меня не отвлек от того прискорбного факта, что я вообще-то сидела на полу и была прикована к батарее. Тем более что этим сослуживцем был Тихонов. Тем более что на тумбочке рядом с Иваном Георгиевичем черной немногозначной кляксой на меня дулом смотрел пистолет.

У меня аж в животе похолодело от ужаса.

Так.

Как я здесь вообще оказалась?

Ох, если бы еще помнить…

Я помню, как пила вместе с Ленкой вино. Много. Потому что мальчики там в очень неторопливом темпе разбирались с Аллой. Потому что мне надо было ждать. Потому что мы выспались и нам было ужасно скучно, а я еще и порывалась сдохнуть от тоски и неизвестности. А потом? А что потом? Нет, все-таки, пожалуй, последняя бутылка была напрочь лишняя. Или последние две? Ох эта математика, в голове вообще чудом помещалось что-то кроме той мигрени, которая мне сообщала, что алкоголь — это реально зло, особенно в таких количествах. И вообще-то я не зря употребляю только на корпоративах — в обыденной жизни мне свою тушку жалко…

Непомерным интеллектуальным усилием удалось вспомнить, что вообще-то в ожидании новостей мы с Ленкой вполне себе уснули снова, а потом меня разбудил какой-то звонок. Кажется, да — это был звонок от Тихонова.

Вот убей не помню, о чем мы там разговаривали. Не могу себе представить себя трезвую, на что-то согласившуюся с этим вот персонажем, которого я в уме именовала исключительно матерными словами.

Но трезвой я как раз и не была.

Кажется, я как-то хотела ему наконец чем-нибудь отомстить за презентацию, но… Но вот я тут — пристегнута к батарее, запястья режет неприятной болью от наручников, сижу в крайне неудобной позе и, кажется, свечу трусами из-под платья. А Тихонов дрыхнет на диване. Шикарно отомстила, Дашуня, ничего не скажешь. Шикарней было бы только дать ему во всех позах.

Я подтянулась к батарее. Сидеть прямо было сложно, но хотя бы удалось сесть, подобрав колени так, чтобы никаких сакраментальных женских секретов вроде цвета белья не выдавать. Пока ворочалась, устраиваясь — несколько раз звякнула цепочкой наручников об батарею, и Тихонов, продемонстрировав удивительную чуткость сна и резкость движений, сел на диване и уставился на меня.

Я замерла, и в общем-то в комнате с пару минут была тишина. В моей голове ворочались всякие неприятные мыслишки и предчувствия. Как ни крути, а положение дел у меня было дерьмовым. Разве что, я пьяная затеяла с Тихоновым какую-нибудь ролевую игру с похищением, это я в принципе могла устроить, но… с Тихоновым? Было ли столько в этом мире алкоголя, чтобы мне настолько снесло башню, чтобы я вдруг увидела что-то стоящее в этом… человеке?

— Какого хрена, Иван Георгиевич? — едко поинтересовалась я. Нет, я, конечно, могла бы изобразить курицу, прикинуться напуганной или что-то в этом роде, но я… сомневаюсь, что Тихонов бы мне поверил. У меня действительно была своя репутация в нашей фирме, и «хладнокровная стерва» — это лишь самое мягкое, что до меня и про меня говорили. Не самый простой имидж, но с поддержанием — я справлялась.

Сальность взгляда Ивана Георгиевича зашкаливала. Отмываться, если выберусь из передряги, мне придется с Фэйри.

— Вы перешли дорогу опасным людям, Даша, — проникновенно заявил Тихонов, разглядывая меня и явно сожалея о том, что я сменила позу. Фетишист хренов.

— Вам? — вообще сарказм надо было придержать, но все-таки Тихонов не походил на «опасного человека», да и чем я ему там дорогу перешла? Не дала? Три раза «ха», и ему за это присесть захотелось?

— О нет, я вас могу спасти, — претенциозно заявил Иван Георгиевич. Даже плечи расправил, пытаясь выглядеть внушительнее. А мне, вопреки лежащему на тумбочке пистолету, вопреки наручникам на запястье, захотелось расхохотаться. Истерично — да, но все-таки громко. Удержалась. Вроде как даже лицом не дрогнула.

— От кого спасти? — поинтересовалась я, позволяя голосу чуть вздрогнуть. Чуть-чуть тревоги показать не помешает. Могу же я встревожиться, да? Хотя, конечно, внутренне меня трясло гораздо сильнее, но это же в душе, а на показ настоящие чувства выставлять… Нет, мешает, очень сильно мешает.

— Ох, Дашенька, — тон Ивана Георгиевича сделался ласковым, — ну вы же должны были понимать, что не со всеми подряд мужчинами можно крутить романы безнаказанно…

Алла. Его подослала Алла. Твою ж мать, Иван Георгиевич… Так, стоп, а почему вдруг — она и его выбрала, чтобы вытянуть меня? Ту же Лику подкупить было куда эффективнее. Но… Какие бонусы могли быть от начальника охраны? Доступ к видеонаблюдению? Так эта стерва не просто так заявилась практически сразу после того, как мы с Игорем сорвались в первый раз?

— Вы меня ей сдали? — без обиняков и яростно поинтересовалась я.

— Я, — Тихонов, к моему удивлению, ответил мне гораздо хладнокровнее, чем я ожидала, — слабые места есть в любой системе, Даша. Алла Артуровна все равно бы узнала о вашей интрижке с Игорем Вячеславовичем. Только заработал бы на этом кто-то другой, а не я.

— Ну и почем нынче курс сребреников? — выдохнула я, прикрыв глаза и запрокидывая голову. Мне сейчас точно не нужно было собачиться с Тихоновым, а для этого нужно было хотя бы пять секунд выдохнуть.

— Курс хороший, — усмехнулся Тихонов, — лучше, чем ты можешь себе представить.

Он съехал на «ты». Хреновый признак, значит, все-таки изначально он был намерен пофлиртовать, а сейчас от этого намерения отказался. Не то чтобы я надеялась, что процесс «потянуть время» мне что-то даст, но не могла не сожалеть о том, что не удалось отодвинуть неприятную неизбежность.

И все-таки Алле можно было выдать Оскара за тот ее спектакль. Видимо, не зря она не видела во мне соперницу. Так, мошку, которую она могла растереть между двумя пальцами. И ей действительно оказалось не сложно. Вот серьезно — я себя сейчас ощущала ужасно отстойно. Меня вот-вот должно было затрясти не только внутренне.

— Как вы меня вытянули? — поинтересовалась, тихонько гася в себе ярость и панику.

— Не помнишь? — насмешливо уточнил Тихонов. — Я же тебе позвонил, извинялся за презентацию…

— Умолял принять бутылку вина в подарок, да… — я кивнула, вспомнив этот разговор. Не помню, чего я хотела больше — продолжить алкотрип или запихнуть эту бутылку Иван Георгиевичу куда-нибудь в глубокое темное место, утрамбовав туда же и его извинения.

— Клофелин в вине был, да?

Тихонов улыбнулся. Улыбка эта была неприятной, но… Похрен сейчас на это все. Нужно было сосредоточиться на цели.

— А настоящий вы — куда интересней себя-подхалима, — задумчиво произнесла я, разглядывая Ивана Георгиевича.

Тихонов кратко хохотнул.

— А настоящая ты не могла не попробовать ко мне подмазаться, да?

Я пожала плечами.

— Тут два в одном, Иван Георгиевич, — устало произнесла я, — я же сейчас от вас завишу — так что да, не могла не попробовать. Что не меняет того, что ваше истинное лицо вам идет больше.

— Вижу, ты настроена на диалог, — хмыкнул Тихонов, — а если ты настроена на диалог — думаю, понимаешь, что мне от тебя нужно, и что нужно Алле Артуровне.

— Ей нужно, чтобы я завязала с Венецким, — произнесла я, глядя на пистолет на тумбочке, — вам нужна я. Вопрос только в том, насколько надолго?

— Вопрос в том, детка, что вообще-то мне было поручено тебя убеждать совсем другими методами, — откликнулся Тихонов, — и лучшим вариантом для тебя будет уволиться. Причем не появляясь на фирме, потому что шанса пойти в полицию тебе никто не даст. Напишешь заявление, я его отвезу.

— А отработка?

— Оформим тебе больничный, — у Тихонова будто на все был ответ, — скажем, что ты сломала ногу и не можешь явиться сама.

— И я и вправду сломаю ногу? — уточнила, а меж тем от ощущения приближающегося пиздеца чудом не стучали зубы.

— Это как ты себя вести будешь, — Тихонов развел руками. — Можем и сломать. И в травмпункт отвезти. А можем достать фиктивный больничный.

— Хорошо, а потом?

— А потом ты пропадешь с радаров, детка. На пару месяцев — совсем. Потом, думаю, я смогу тебя куда-нибудь устроить, а Алле Артуровне уже будет не до тебя.

— Предложение не самое привлекательное, — я чуть скривила губы.

— Я очень заинтересован в том, чтобы ты была живая и здоровая, — спокойно возразил Иван Георгиевич.

Бля, ну просто рыцарь в сияющих доспехах. Еще бы переговоры вел не после того, как траванул меня клофелином, увез не пойми куда и приковал к батарее.

Я не успела определиться с ответом.

Тихонов не зря говорил «мы».

Дверь комнаты распахнулась, и в дверном проеме появился здоровенный мордоворот. Шириной своих плеч он не уступал широте Тихонова, вот только если у начальника охраны нашей фирмы полнота была абсолютно нездоровой, то этот бугай воплощал собой словосочетание «гора мышц», и как на нем его пиджачок не лопался — хрен его знает.

— Завязывай с болтовней, — тихо произнес он, явно обращаясь к Тихонову, но глядя на меня. Я себя прямо котлетой ощутила — до того кровожадный это был взгляд.

— В смысле? — вскинулся Тихонов. — На болтовню запрета не было.

— Планы поменялись, — обрубил здоровяк, — хозяйка сказала, что девку надо кончать.

Мама… Мамочка… Я только было заболтала Тихонова, только начала прикидывать возможные варианты действия, а тут… Сердце в груди в панике подскочило — если бы могло, достало бы до потолка. Подскочило и забухало в груди, тяжело и страшно, и в груди для него — тревожно бьющегося об ребра изнутри — вдруг не стало хватать места.

Алла точно не беременная или она просто с катушек съехала? Нет, понятно, что богатенькую куколку богатенький папочка, скорей всего, отмажет, но… Блин, я не хочу, не хочу… кончаться…

— План был другой, — медленно произнес Тихонов, глядя в глаза амбалу, — мы договаривались, что я смогу забрать девчонку.

— Хочешь — трахай ее сейчас, — мрачно буркнул громила, — вряд ли хозяйка будет против. Но потом — в расход. Годится?

Господи, ты там вообще? Серьезно, мало того что меня собираются убить, так меня еще и поимеют перед этим? Я что, в прошлой жизни была Гитлером, что вот это вот — смерть, которой я достойна?

Тихонов смотрел на меня задумчиво примерно с минуту, и от его взгляда я настолько сильно вжималась спиной в батарею, будто у меня была возможность спрятаться между секций.

Лучше бы он ответил: «Нет»…

Господи, хотя бы умереть не изнасилованной, не униженной еще и таким вот скотским образом. Хоть бы что-то оставили напоследок.

— Окей, — Тихонов кивнул и повернулся к громиле, расплываясь в улыбке, — только, если не возражаешь, Тох, я ее не один раз оприходую. Полгода эта стерва меня мурыжила. Одного раза маловато.

— Не затягивай, — бросил громила через плечо, — не больше часа. Мне еще в город ехать.

— Часа более чем хватит на то, чтобы поиметь все ее дырки, — Тихонов осклабился, и от этой улыбки у меня в глазах потемнело. Вот тебе, мать твою, и «я заинтересован в твоей целости и сохранности».

Громила вышел, а Иван Георгиевич медленно взял с тумбочки пистолет и прокрутил его на пальце, а потом шагнул ко мне.

— Я буду кричать, — прошипела я. Может, тут есть какие-то соседи? Может, он побоится, что мои вопли привлекут внимания.

— Да, детка, будешь, — Тихонов говорил неторопливо, разглядывая меня и, кажется, что-то взвешивая, — это просто жизненно необходимо, чтоб ты это сделала.

Присел напротив меня, протянул руку, прошелся пальцами по скуле. Должно было быть чувственно, а меня практически стошнило от этого прикосновения. Размахнулась свободной рукой, но Иван Георгиевич себя ударить не дал. Да и сила и скорость у меня после нашего с Ленкой алкозабега были удручающе ничтожны.

— Ну, раз ты брыкаешься, дрянь, — рыкнул Тихонов, — значит сама виновата…

А потом с размаха, пусть не сильного, но достаточного, чтобы отправить меня в звенящий, оглушительный нокдаун, с силой ударил меня по голове пистолетом.

Больно…