Штучка

Штучка была маленькая и черного цвета. Ее Егору подсунули под папку с курсовыми работами, которые он сегодня собрал на проверку. К штучке прилагалась кокетливая бумажка с напечатанным на принтере «Угадаешь, чье?»

Если вы хотите познакомиться, то возьмите со стола визитку. Егор Васильевич Васнецов, кандидат физико-математических и технических наук, декан факультета приборостроения и информатики, и далее по списку — все это написано на прямоугольных кусках картона.

Самому Егору это все было перечислять скучно. Ага, тридцать шесть, да-да — уже декан факультета, да-да — уже не женат, и ей богу, отстаньте. Это все не интересно. А вот штучка — это интересно.

Штучка была пультом. Дистанционным пультом. Не от сигнализации. Понятное дело, что в университет с собой потащишь не особо большой спектр техники, хотя Егор мог допустить, что эта ерунда от чьего-нибудь дипломного проекта. Если бы не знал темы и состояние готовности всех дипломов на кафедре. Даже у самых старательных отличничков до пультов еще дело не дошло.

Опознать предназначение штучки помогло забитое в поисковик название торгового лейбла. Пульт был от вибратора — нужно заметить, не особенно большого, так, скорей вибропули, использовавшейся для того, чтобы растравить девушке аппетит.

Кстати, «1-S» — так себе название для производителя товаров интимного спроса. Ставили быть хоть XXL, что ли, было бы повеселей. Хотя это, наверное, чтоб никто ничего не понял, да?

И вот и остался Егор в компании штучки, ноутбука и пачки курсовых проектов думать тяжелую думу. Сама идея, что кто-то может слушать про цифровую обработку аналоговых сигналов с вибратором в трусах, была какой-то обкуренной. Но Егор травкой не баловался, а штучка на столе по-прежнему лежала — между справочником по квантовой механике и немытой чашкой из-под кофе. Значит, кто-то все-таки занимался на его лекциях весьма далеким от науки непотребством. Какая-нибудь барышня, явившаяся на приборостроительный факультет закадрить парня поперспективнее. И решившая пококетничать с преподавателем — ну а чем черт не шутит, ходят же слухи про преподавателя электроники, что он зачеты девушкам проставляет, только «обкатав», вдруг такое и с деканом проканает, да? Из этого вытекал ряд вопросов: «кто», «какого хрена» и «насколько мучительно эту легкомысленную леди размазать на экзамене и сколько раз заставить прийти на пересдачу». В том, что это была-таки леди, Егор не сомневался. На его кафедре студентов-геев не было, были только гондоны — и те в профессорском составе.

Штучка была подброшена под самый низ пачки курсовых (от трех потоков, чтоб вы понимали), видимо, чтобы усложнить задачу опознания. Ну, хотя бы до трех курсов выборку сузить можно. Вел-то Егор предметы у восьми курсов, в этом случае поиски были бы куда веселее. Жаль, что нет моды запирать аудиторию, нет, выходил обычно так, оставляя студентам возможность рассесться спокойно, и курсовики здесь же оставлял — а чего их с собой в деканат таскать лишний раз.

«Угадаешь, чье?» — напечатано, не написано от руки, явно нарочно, чтобы он не смог опознать по почерку — даже в век современных технологий студенты все равно часто расписывались в курсовых проектах, и имея на руках столько объектов для сличения, он бы точно догадался. Но предполагалось, что угадать он должен каким-то другим образом. Ну не отпечатки же снимать, да? Значит, девушка очень вероятно явится к нему на лекции завтра. С вибропулей в «самом интересном месте»?

Егор заглянул в ежедневник, сверился с расписанием. Так, сегодняшние лекции и завтрашние, совпадение только у одного курса. Мда, засада. Именно у прибористов, именно у третьего курса девушек было больше всего. Восемь штук. Ну хоть не восемнадцать. Хорошо, что он не статистику у финансисток вел, вот там на тридцать три человека на курсе, только трое парней. Хотя у финансисток бегали симпатичные… Кхм. Егор шлепнул себя ладонью по лбу. О чем думает вообще? О студентках? Пошлятина какая. И потом, разве у прибористов девушки хуже чем у экономистов? Взять хоть ту же Локалову. Симпатичная девица, ноги прекрасные — хоть вовсе к доске не вызывай, чтоб лишний раз не соблазняться, да и грудь приличного размера. Правда, носит одни джинсы со свитерами, ну так красивую грудь свитером не испортишь. И прическа у Татьяны интересная, недавно обрезала свою гриву до «каре», стала выглядеть стильно, особенно когда серьги надевала. Но вряд ли Локалова стала бы клеить преподавателя, краснодипломница же, тот же электроник, хоть глаза мечтательно в вырез свитера и косил, а зачет проставил через десять минут защиты Татьяной билета, а за право делать с ней диплом уже сражаются три преподавателя. Такой к черту не нужно никакое покровительство.

Еще две хорошистки Егор отмел по тем же субъективным причинам. Ну не может озаботиться такой ерундой девочка, у которой в голове реально учеба.

Ну что ж, пять подозреваемых. Егор улыбнулся, опуская штучку в карман пиджака. Что ж, девочка, завтра мы посмотрим в твои глупые глазки, и ты поймешь, как быстро тебе нужно бежать забирать документы и переводиться на другой факультет.

Прибористам не везло, Егор над ними должен был измываться всю первую половину дня, сначала на лабораторной по МИТ, в которых в живых возвращался только истинный повелитель ассемблера, умудрившийся, нет, не меч из камня вытащить, но плату верно закодить. Потом — пара Теории Обработки Цифровых Сигналов, и дай бог, чтоб к обеду хоть кто-то был еще жив и способен воспринимать информацию. Да хотя бы название предмета вспомнили бы… Даже Локалова после лабораторки и лекции у Егора к третьей паре уже складывала голову на столешницу и записывала конспект с осоловелыми глазками. А сегодня пар у прибористов четыре, ну хоть на перерыве головы проветрят.

На первой паре Егор раздает задания, садится за стол, поглядывает на студенток. Локалова как всегда закопалась в методичку, пальцы летают над клавиатурой, губа прикушена — ей не терпится закончить задание раньше других. Татьяна обожает лидерство, даже курсовые раньше всех сдает и непременно сама пишет, а не как большинство — берут сданные с прошлого курса и подставляют цифры из своих заданий.

Вот Розикова, хорошистка, кстати, тоже симпатичная. Чуть больше красится, чем Татьяна, — у той-то только блеск на губах, а тут тебе и тушь подчеркивает длиннющие черные ресницы, и помада с искорками блесток, и еще какая-то цветная дрянь на веках, чтоб мужчина смотрел не мимо, а в глаза, непременно в глаза. Волосы длиннющие, пышные, волнистые. Анна тщательно придерживается женственного образа, в университете появляется неизменно в платьях. Глядя на эти волосы, Егор отрешенно думает, что не будь у Розиковой парня, что ежедневно подвозит ее к универу, и будь сам Егор не профессором, а студентом, — он бы Анну обкатал, хорошенько так обкатал, наматывая эти чудные кудри на руку. Розикова тоже ушла с головой в работу, временами дергает за локоть Локалову, что-то спрашивает, та торопливо поясняет и снова бросается к своей программе. Как и думал Егор вчера, Розикова не могла подкинуть ему пульт.

Как и Степанюк — Ольга работает медленно, не отвлекаясь. У этой девчонки парня нет, и, кажется, он ей и не нужен. Особой привлекательностью не отличается, типичная серая мышь, которая есть на каждом курсе, звезд не хватает, но старается. Свои четверки имеет как раз за педантичную старательность, пунктуальность и посещаемость. Ну… Специалистом хорошим будет. Женой — верной. Степанюк тоже исключена из выборки, по объективным причинам, она вздыхает на Гордеценко — лидера «шайки ботаников», как окрестили в деканате костяк парней-отличников на этом курсе. У таких девушек, как Степанюк, все симпатии обычно написаны на лице, и они их совершенно не умеют скрывать. Впрочем, Гордеценко хоть и лидер своей компании, но в девчонках не разбирается совершенно, не то что в паяльниках.

Под особое внимание Егора попадают троечницы. Эти сдают сессии долго, мучительно, безнадежно, раз за разом являясь на пересдачи, так и не открыв тетрадки с лекциями и похеривая время преподавателей. Вот и сейчас забились в уголок, методички открывать и не думают, уткнулись в телефончики, шепчутся, вертят пустыми головами. И кто же из них? Комлева? Сухова? Веселова? Все три — пустоголовые курицы, разной степени перекрашенности. Наглости могло хватить у любой, подобные девчули заваливают инстаграмм фоточками и уверены в собственной неотразимости. Ну как можно не захотеть ее, всю такую расфуфыренную, да?

Согласно описанию игрушки на сайте интернет-секс-шопа вибрация у пули была не очень сильная. По идее, тело должно приглушать звук вибрации, так что расслышать его получится лишь с близкого расстояния. Тем более что Егор не мог похвастаться хорошим слухом.

Егор дождался середины пары и пошел проверять работу. Хорошо, что у него есть такая обязанность, а то черта с два он бы вообще смог разыскать хозяйку пульта.

У парней все стабильно хорошо, платы мигают как надо, цифровые фильтры для обработки сигналов прописаны верно. Подходя к первой девице, Егор в кармане ласкает пальцами пульт, предвкушая разоблачение. Подходит.

— Ну как у вас дела, Комлева? — склоняется над ее плечом, чтобы точно услышать, и жмет круглую кнопочку «On». Дела никак. У Комлевой компилятор неутомимо выдает ошибки с третьей строчки кода, и вибрации Егор не слышит, совершенно. Мимо. Как в морском бое. Ну ладно, поехали дальше.

Алиева. Чернявая экзотичная чеченка, не двоечница, сессию всегда сдает вовремя, но к доске ее лучше не вызывать. Теряется. Хотя деваха симпатичная, как уже сказано — экзотичная, и Егор ею иной раз любовался, как мужчина (не забывая про преподавательскую этику, естественно). Удивительно, что Асмар вообще делает в техническом вузе, и как ее еще замуж не отдали. Видать, мать прогрессивных взглядов оказалась. На всякий случай Егор снова жмет заветную кнопочку включения, но нет — девочка скромных мусульманских взглядов, она такое себе не позволит.

Адреналин кипит в крови. Охота. Да уж, за это развлечение он обязательно скажет «спасибо». Хоть как-то повеселили. Но все равно с кафедры выпрет, ибо нечего о нем думать так. О науке думать надо, коли занесло в МФТИ. Да, не Бауманка, но не особо и хуже.

Как назло, то ли Егор выбрал не тот маршрут, то ли батарейки в пульте сели, то ли вибрация была действительно настолько беззвучной, что даже вблизи ее расслышать нереально. Из выборки девчонок остаются только Веселова, Розикова, да сидящая рядом Татьяна, которая уже давно выполнила задание и теперь кодит что-то свое, безбашенное, чтобы в конце лабы с гордым видом показать Егору.

Неужели все-таки Розикова? Она рассталась с парнем? В этот момент мысли нагибаются под немыслимым углом и замечают, что если это все-таки Анна — то… то может, стоит и подумать? Такие девушки просто так не кокетничают, и ты же знаешь, что она достаточно умна, да, Егор Васильевич? И может быть, тебе и удастся реализовать эту свою сегодняшнюю мысль, про эти вот волнистые волосы, а? Хотя это, конечно, скандал, в учебной части вой будет. Хотя… Электроника же терпят… Может и пусть повоют, развлекутся хоть.

Егор даже хочет, чтобы склоняясь к Веселовой и снова вдавливая круглую кнопочку в черный корпус, он ничего не услышал. Но он услышал. Тихий, практически задушенный вздох. Едва слышный. Со стороны Розиковой. Это победа! Заманчивая, неожиданно сладкая победа! Егор развернулся в сторону Анны… И понял, что вздыхала не она…

Локалова! Губка закушена, пальцы подрагивают над клавиатурой, замерла, сведя коленки. Черт, как вообще не заметил — она сегодня в юбке пришла. В такой расклешенной белой юбке, сборки в три ряда. И голубой свитерочек в обтяг, приталенный, с вырезом на груди.

Егор выпрямился, уставившись на Локалову, а она, опомнившись, снова принялась писать код. Но все, GAME OVER, она попалась, и ей самой это ясно — на щеках расползаются красные пятна.

Значит, Танечка, решила поиздеваться над преподавателем? А ведь ему казалось, что он достаточно поощрял ее учебу, но вот же. Слухи ходят, что амбициозные студентки травят преподавателей, которые мало на них внимания обращают. Действительно, ее-то, краснодипломницу, из универа не выпрут. Егор мстительно улыбнулся. Хорошо, будет тебе месть, маленькая дрянь. Такая, что не забудешь.

 

Месть

— Локалова, ну-ка расскажите мне за ваш курсовой…

Не то чтобы Егор был уверен, что на перерыве девчонка вытащит пулю, но его план мести требовал убрать и эту небольшую возможность. А ну как струсит? Нет, сейчас он не даст ей никакого шанса, и ей же хуже, что она сама решила выпендриться и использовать в проекте другой цифровой фильтр.

Пускай обосновывает. Она и обосновывает, смущенно покусывая губки и то и дело поправляя на носике стильные очки в леопардовой оправе. Отличница-модница — это вообще очаровательно, все что работает против клише "страшная ботаничка" Егору обычно нравится, уж больно затавленные девчонки на их кафедре, вот только не сегодня, сегодня ему гораздо больше хочется крови, чем любоваться маленькой дрянью. Поэтому он неутомимо требует обоснования, и еще, и еще, и еще… Наконец, звонок к началу лекции подписывает Локаловой приговор.

— Садитесь, Татьяна, — улыбается Егор. Вкрадчиво улыбается, чтобы девчонку проняло. Работает. Она опасливо вздрагивает.

И откуда вообще что берется, деревенская же скромная девочка, хотя… у всякого интеллекта часто имеются всякие побочные эффекты. От Егора год назад жена ушла, мотивировав, что своим алгоритмам он внимания уделяет больше чем ей. Стала его побочным эффектом, впрочем, туда ей и дорога.

На лекции Егор развлекается. Благо формулы на доске и алгоритмы преобразований и одной рукой писать можно, а второй рукой в кармане можно играться с кнопочками.

Татьяна на свой второй парте уже все губы себе искусала, но терпит — мужественно терпит и даже пытается писать лекцию.

Но империя не утолится столь малыми муками, империя наносит свой контрольный удар…

— Татьяна, будьте любезны…

У девчонки глаза полезли на лоб. Да, Егор частенько ее вызывает, чтобы прорешать примеры, она это любит, у нее это получается, это дает некий бонус в карму на экзамене, так почему, собственно, нет?

Нет, потому что ее штучка создает сложности? Локалова, кажется, понимает масштаб своей катастрофы, уже когда выходит к доске. И ноги вполне заметно подгибаются, и пальцы в панике теребят подол юбки, и губа прикушена.

— Ну давай, беги, — взглядом советует ей Егор. Он бы принял это как капитуляцию и отдал бы ей пульт сразу после лекции, завернутый в ее же курсовик. Но нет, это ж надо проиграть, а Татьяна проигрывать совершенно не любит. Молчит. Берет в руки мел.

Егор диктует ей уравнение функции, девушка послушно его записывает. Даже на носочки встает, чтоб до верха доски дотянуться. Удивлен ли Егор, что сбоку, из-под чуть приподнявшейся юбки чуть мелькает кружевная темная резинка чулка?

Вот ведь маленькая дрянь, а! Все продумала, чтобы вывести его из себя. К своему неудовольствию, на это Егор все-таки ощущает реакцию. И кровь к паху приливает, и глаза торопливо обшаривают аудиторию, чтобы отловить — не дай бог, кто тоже заметил. Это ж для него зрелище!

Нет. Пацаны из «шайки» уже сами вовсю страдают над функцией, шепотом торгуются за форму преобразования, которую к ней применить, а троечники, позевывая, гипнотизируют кто доску, кто потолок, кто телефончик, кто спину впередисидящего. Какие им там мелькающие на краткий миг чулки, а?

Егор чувствует себя успокоенным, вновь обращает внимание на Татьяну. Она не обманывает ожиданий — уже исписала верхнюю треть доски рядочками формул, вовсю сокращает функцию, приводя ее в удобоваримый вид.

— Татьяна, внимательней, вы пропустили степень…

Егор вжимает кнопку на пульте, подгадав момент, когда Татьяна вновь чуть встала на цыпочки, чтобы поправить упущенный порядок степени, и девушка аж пошатывается от неожиданности.

Егор мог только представить, каково это, когда в момент мышечного напряжения в какой-то части тела начинает что-то вибрировать, но судя по реакции Татьяны — это было сильное впечатление. Егор поймал ее возмущенный взгляд, но насмешливо улыбнулся.

«Ты сама этого захотела девочка…»

— Вам плохо, Татьяна? — ласково поинтересовался Егор. — А то вы как-то побледнели.

— Нет, все хорошо, — ой-ой, какой вызов в глазах. Палец снова вдавливает чертову кнопку, и улыбка девчонки замирает на лице. Она торопливо пишет, путает переменные, а Егор смотрит на нее с садистским удовлетворением.

На самом деле это действительно эротично. Безумно дерзко и эротично — так измываться над глупой девчонкой на виду у всех. Ей хорошо, ей безумно это все нравится — ну что ж, Егор совсем дурак, чтоб не видеть, как она прикусывает свои пересохшие губы. Ей хочется стонать, в голос, но нельзя — все же узнают.

Во власти над ней Егор находит и свое удовольствие. Ему даже интересно — может ли девчонка кончить, вот так, стоя, с вибропулей в киске. А ножки-то у Татьяны подрагивают, напрягаются со всяким нажатием, черт возьми, сложно смотреть не на них, а на доску. Пытаешься поднять взгляд, а он, как назло, спотыкается на груди, потому что кое-кто совершенно точно хотел довести своего лектора и не надел лифчика. И что теперь — а правильно, возбужденные соски торчат через тонкую ткань водолазки, как будто маленькие верхушки айсбергов. И на эти айсберги Егор очень рискует сесть бортом, как тот Титаник. Она хочет, она хочет… Сложно не думать о том, что с удовольствием задрал бы эту юбку, спустил бы с маленькой нахалки трусы, нагнул бы ее у своего же преподавательского стола и засадил бы ей так, чтоб до ору, до истошных криков, до мольб о пощаде… Чтобы она больше никогда даже не пробовала его искушать… Сложно об этом не думать, и не желать от этих мыслей удавиться. Ну Локалова, и за что она его подводит под статью?

Когда Татьяна наконец добивает пример до верного ответа, звенит звонок, сообщая о конце лекции, а Егор подозревает, что наказал-то он не совсем ее. По крайней мере ему прежде чем пойти в деканат своими двоими, придется еще минут пятнадцать посидеть в тишине и подумать о чем-нибудь совершенно не сексуальном. О термодинамике, например. Или об уборщице, Клавдии Петровне.

На перерыв Татьяна задерживается без всяких просьб, собирается медленней, чем обычно, просит Розикову ее не ждать, а потом неуверенно подходит к столу Егора. Он выкладывает пульт на столешницу.

— Еще раз — и я тебе лично помогу с огромной скоростью вылететь с кафедры, поняла? — ровно говорит Егор. Локалова открывает рот (нет, не думать о губах, не думать о минетах, Егор, возьми себя в руки!), но потом попросту хватает пульт и вылетает из аудитории. Егор позволяет себе выдохнуть.

Лучшим лекарством от «утра» в штанах является человеческая тупость, поэтому Егор проверяет курсовые. Первую, вторую, третью. Постепенно успокаиваясь. Планируя жесточайший допрос Локаловой на экзамене. Нет, валить не будет, но живой не отпустит.

А потом на столе вибрирует телефон. На экране призывно распахивается конвертик СМС.

Телефон Татьяны у Егора был. Она была старостой, он был деканом, да еще и куратором курса Локаловой, и когда требовалось собрать студентов или сообщить им что-то важное, ничего быстрее мобильной связи придумать пока не успели.

Да и сейчас СМС от нее Егор не удивился. Может же извиниться, да? Ну, если допустить, что у этой маленькой умной дряни еще осталась совесть.

Вот только от этой СМСки у Егора все перед глазами поплыло, будто ему профессиональный боксер аперкот выписал.

«Милый, дорогой, спаси, срочно нужно потрахаться»

И все заново, и только-только успокоившийся член воспрянул и начал рваться из штанов. Егор распустил галстук на шее и попытался выдохнуть. Не получилось. Попытался еще раз. С тем же успехом. А к черту.

«Где?!»

«Орхидея, рядом с универом»

«Сейчас буду»

Вставая, Егор хотел убивать. Он уже понял, что Татьяна ошиблась номером, потому что… Ну не мог Егор Васильевич вдруг превратиться в «милый-дорогой». И настроение сейчас было соответствующее — хоть прямо сейчас заказывай киллера для одной потерявшей всякие берега отличницы, но оставить сей выкрутас без должного наказания было невозможно.

Егор позвонил заму по учебной части, сказал, что ему срочно нужно отъехать, и дезертировал из универа по самой ненаучной из всех причин. Шагал, закутавшись в свое пальто, пытаясь не распаляться с каждым, чертовым шагом, но получалось плохо. Очень вероятно, что сейчас Татьяну и вовсе удар хватит. Но вот ведь… Эксгибиционистка. Только перевозбудилась от его «пытки» на виду у всего курса. Настолько перевозбудилась, что решила вызвать парня, чтобы перепихнуться между парами.

Локалова забилась в самый угол кафешки и уткнулась в меню, потягивая кофе.

Как Егор и ожидал — при виде его она подавилась своим чертовым капучино и схватилась за телефон. Это все-таки взбесило, и кровь, кипящая в венах Егора, пришептывала, что очень вероятно отказ он сейчас очень плохо поймет.

— Ну что ж ты, Татьяна, сначала зазвала, наобещала, а теперь соскочить решила? — ехидно поинтересовался Егор, опираясь о стол, глядя в ее зеленые напуганные глазищи и пытаясь увидеть там угрызения совести.

 

Умопомрачение

Танька и сама понимала, что творит ерунду. Но честно говоря — осознанно понимала, что ни за что не подойдет к Егору Васильевичу и не скажет ему «Возьмите меня в любовницы». Не осмелится. Скажи она такое один раз, и второй раз уже точно ему на глаза попасться не решится.

Затея была дурацкой, и вообще Таньку вчера развели на это все. Подруженька, любимая, танцпол бы ей пухом… Затащила Таньку в сексшоп, купила ей вибропулю.

— Верное средство, — говорит, — если ты интересуешь мужика хоть капельку — сработает.

Нужно было сказать, что Егор не такой, вообще не такой, может бы удалось отмазаться. Хотя со Светки бы сталось спросить «не такой — это голубой, что ли». Такие подозрения в адрес Васнецова казались совершенно крамольными, как обвинение в немыслимом непотребстве какого-нибудь бога науки.

Вот только сейчас, когда Егор Васильевич уставился на нее с такой злостью, что от этого взгляда аж трусы дымились, хотелось скулить и умолять этого самого бога о милости… Чтоб снизошел! До непотребства!

Ошиблась СМСкой…

Какой идиот ищет себе в любовники тезку препода? А вот Таньке было очень нужно. Искала. Чтоб не псих, не спешил съезжаться (Таньке и в общаге было хорошо), не страшный, любил покувыркаться — и чтоб был Егор. Зачем? Затем, чтоб, блин, не путать, и чтоб в запале простонав «Его-о-о-ор», не размазать нежную и ранимую самооценку какого-нибудь Миши или Володи. Потому что Миша и Володя — это вот все сегодняшнее, а Егор — это кажется, уже до защиты диплома. Бзик. Может, вылечится потом?

Нашла.

Егорчик Лазарев, милый мальчик лет этак двадцати пяти, оказался очень полезным, когда нужно сбросить напряжение, перепихнуться и разбежаться без обязательств. Работал тренером в фитнес-центре неподалеку, был не дурак перепихнуться в любое время дня и ночи и хоть где — хоть в раздевалке спортзала.

Замуж не звал, детей не просил, презервативами пользовался отменно. Отличный вариант.

Хотя Танька подозревала, что он женатик, на безымянном пальце был еле заметный след от кольца, но она не парилась. Ну, жена пока не пришла, в волосы не вцепилась. И то хорошо, и на том спасибо.

Так вот, Танька и сама понимала, что она дура, но просто карты так совпали. Будь Егор Васильевич только умным или только симпатичным — она бы это перенесла. Но нет же — и умный, и харизматичный, и привлекательный, а этот характер… В общем, не мужик, а полный флеш-рояль для одной дуры-студентки.

Ходят слухи, что мужи науки все сплошь задохлики и задроты, и это все гнусные завистники сплетни распускают. По кафедре ходят очень симпатичные экземпляры, есть даже некоторые о-очень привлекательные мужчины, с которыми хочется замутить, даже не взирая на их очень почтенный возраст, а Егор Васильевич был вообще отдельным местным поводом для томных вздохов студенток.

Он был похож на итальянца — темноволосый и кудрявый, встрепанный, — из-за прически, кстати, Егор выглядел так, будто только что вышел с оргии, где его нещадно потрепали. А кисти рук? А пальцы? Длинные потрясающие пальцы пианиста! На такие нереально смотреть и не думать о том, как он ими к тебе прикасается. А задница? Поджарая задница, которую не могли спрятать даже за последние несколько месяцев ставшие мешковатыми классические брюки. Да, Танька такое замечала.

Ах да, Егор Васильевич при всем своем интеллекте и про бицепсы не забывал (и к сожалению, Танька об этом вспоминала вечно не вовремя). Как-то Егор на спор даже одного из двоечников в армреслинге заборол. Диалог был дивный, Танька его до сих пор вспоминала. Хотя она вообще бы все фразы Егора запоминала, но не все влезали в оперативную память. Хоть ходи за ним и записывай. В книжечку.

Эти — влезли. Причем очень детально.

— Я не учил, потому что заботился о здоровье! — тогда заявил Пашка-шкафчик.

У Егора вздрогнули брови, и он вкрадчиво улыбнулся.

— Это каким образом, Филимонов?

— В качалку ходил, — осклабился Пашка. Ему были не особенно нужны оценки, у него папа-ректор, тройку ему все равно так и так нарисуют, но к Егору даже «свои» ходили, выучив материал.

— Давай так, Филимонов, — Егор сел за парту, закатывая рукава, — завалишь меня — поставлю тройбан. Не завалишь — будь любезен прийти со знанием преобразования Лапласа.

Филимонов после зачета восхищенно всем рассказывал «какой наш Егорка сильнющий мужик», а Танька закатывала глаза. Егор был удивительным. Тем самым преподавателем, который умеет рассказывать лекции и учить, при этом никому не давая на занятиях страдать ерундой. Отловит, вызовет к доске, даст примерчик разобрать и обстебет, если вскроется, что прохлопала ушами. А нефиг на лекциях зевать, Локалова!

Да не зевала бы, если б полночи не трахалась, вас, Егор Васильевич, представляя. И знаю я, знаю эти ваши преобразования. И программку на МИТе напишу, и диодиками вам плата как нужно помигает. Только, блин, если я это с первого раза сделаю, вы же на меня не посмотрите, и не удастся лишний раз заглянуть в глаза цвета темного грозового неба, и внизу живота ничего не скрутится и жарко не завозится, и ноги не подкосятся.

В общем, от личного безумия в виде крышесносного преподавателя Танька избавлялась бурным сексом с тезкой этого самого преподавателя.

А потом Светка с этими ее идеями. Вырони, говорит, пульт в аудитории, глядишь, попытается проверить. Тут и спалишься. А игры мужикам нравятся. Обожают чувствовать в своих руках власть.

Ага, сказать легко, а придирчивый Танькин мозг тут же нашел недочеты в затее. Во-первых, выронить пульт было опасно. Пульт мог найти не Егор, а хоть даже уборщица. А во-вторых — ну нашел бы пульт Егор, ну а как бы он вообще понял, что с ним нужно что-то сделать. Как бы догадался, что пульт не просто потерян, а потерявшая таки явится на учебу с пулей в свербящем месте и без пульта.

Пришлось вмешаться логике, пришлось написать записку, пришлось подпихнуть пульт под стопку курсовых.

Танька сама на себя орала мысленным матом, но что-то в Светкиных речах ее безумно вштырило, шевельнулось «ну а вдруг», все-таки безумно же хотелось, хотелось! Хотелось, чтоб хоть на секунду он на нее глянул не как на зачетку с пятерками, нет. И юбку эту надела дурацкую.

С пулей оказалось в принципе ходить непросто — пусть приятная на ощупь, но она все равно ощущалась тяжестью, и это было странное ощущение. Странное, приятное, но непривычное ощущение. В конце концов, нужно было находиться на парах, ходить между аудиториями, а у Таньки уже после того как она поднялась по лестнице на второй этаж к лаборантским, уже дым из ушей был готов идти от перегрева, потому что там все терлось с нежной, бархатистой поверхностью. Наверное, можно было бы передернуть в туалете, было бы полегче. Но Танька так и не училась мастурбировать, никак не могла настроиться, даже мужские пальцы — просто пальцы — у клитора воспринимались совершенно по-другому, не как свои. А пулька была внутри. Касалась внутренних стенок. Дразнила, раскаляла, будоражила. Танька решила, что если на лабе Егор пультом не воспользуется, то она улучит момент и вытащит ее в перерыве.

Воспользовался. О боже, как он над ней поиздевался — даже слов нет. Она на лабе уже думала все — пропало, ему было настолько пофиг, что он просто выкинул пульт в близлежащую урну, но нет. Пошел проверять. И пулька вздрогнула, завибрировала, и казалось, уже успокоившееся, убитое ассемблером либидо всколыхнулось волной, при тесной спонсорской поддержке адреналина, голосящего «сейчас нас поймают и мучительно убьют».

Производитель не обманул — вибрация была едва слышна, не слышала ее даже Анька, сидящая за соседним компом. Егор обходил класс медленно, а Танька с каждым его шагом волновалась все сильнее. Адреналин уже клокотал в ее крови, а вибрации никак не унимались. В какой-то момент, когда Егор оказался близко, Танька попыталась сменить положение тела, чтобы чуть-чуть снизить эффект, но сделала только хуже — пуля сместилась, задела чувствительную точку, и Танька выдохнула. Спалилась. Но это хорошо — могла бы и ахнуть от этого резкого спазма удовольствия, безумно хотелось. Тогда бы спалилась она не только перед Егором.

Дальнейшая расправа со стороны Егора не оставила в Таньке ничего эмоционально живого. Он читал лекцию и смотрел на нее. Он писал формулы, разворачивался и смотрел на нее. А у нее внутри билась и дразнила ее своими вибрациями пуля. Полтора чертовых часа. Танька уже к исходу середины пары слушала лекцию только благодаря мелькающему среди слов корню «член». Танька и так едва сдерживала в себе возбужденный скулеж, а Егор вызвал ее к доске. Выставил перед всей аудиторией и врубил вибрацию в очень неподходящий момент.

— Вам плохо, Татьяна?

— Нет, мне хорошо, мне чертовски хорошо, вот только невыносимо мало, — хотелось орать Таньке, но она, стиснув зубы, сцепилась с чертовым уравнением, будто оно было виновато. Черт возьми, как же тяжело оказалось стоять у доски, пока внутри усиливала свои вибрации игрушка. Хотелось сползти прямо на колени Егора и выстонать его имя, надсадно, измученно, умоляюще. Но аудитория полна народу, и она у них на виду, и нужно было сдержаться. Но каков адреналин, а! Совсем не те же ощущения, что сидя за партой. Кто-то на нее смотрел. Интересно, было ли видно? Было ли понятно? Хорошо, что на курсе либо задроты, либо дурни. Им не до того, чтобы пялиться на доску. А даже если и заметят что, вряд ли поймут. А вот Егор на нее смотрел — тяжелым, нечитаемым взглядом. То ли просто хотел, то ли хотел убить.

Сдержалась. Выдержала. Надеялась. Не пойми на что надеялась, когда оставалась в аудитории. Хотя нет. Она надеялась ощутить крепкий член внутри себя и наконец кончить. Ей ведь и нужно было-то — совсем ничего. А Егор всего лишь выложил пульт на стол и пообещал кучу неприятностей… Но на этом и все… Все?

Это было больно. Ей хотелось думать, что он может ее захотеть. Но нет. Не захотел. В груди было горько, в трусах — невыносимо горячо и мокро. Перепихнуться хотелось так сильно, что в ушах звенело. Добралась до кафешки, написала Егорке, чтобы приехал «заполнить пустоту». Он неожиданно быстро ответил и даже сразу же заявился, вот только это был ну вообще не тот Егор.

Вот только, если он заявился, если смотрит на нее сейчас голодным взглядом, от которого даже трусы дымятся, то какого черта она вообще должна менять планы? Она хотела с ним потрахаться? И она потрахается.

— Соскочить? Да вот еще? — с вызовом улыбнулась Танька Егору Васильевичу и залпом допила свой кофе.

 

Отсутствие аффекта

— Соскочить? Да вот еще…

Сказать, что у Егора мир перед глазами кровавой пеленой подернулся, — ну ничего не сказать совершенно.

Кажется, это называется аффект — когда от бешенства даже забываешься? Хотя нет, Егор мог припечатать под каждым своим действием, проделанным после этих слов Татьяны, что делал это все сознательно.

Сознательно он прихватывал ее за запястье, сознательно вытаскивал из зала, швырнув на стол первую попавшуюся в кармане пятисотку. Пусть ее кофе столько не стоит, но вот еще не хватало, чтобы официантки поднимали трезвон из-за неоплаченного счета. И цифры в голове все равно не помещались, один только тестостерон, будь он неладен.

Сознательно он заталкивал ее в туалет, благо в этой кафешке санузел был оборудован отдельной комнатой, без привычных кабинок, разделенных тонкими ДСПшными перегородками.

Сознательно запирал дверь и толкал Татьяну к стене, коленом раздвигая слабеющие ноги девчонки. Сознательно прикусывал кожу на ее шее, чтобы услышать тихий приглушенный стон, отрезавший путь назад окончательно.

Егор давал Татьяне шанс. Он давал ей, раздери ее черти, не один чертов шанс, а она продолжает его дразнить? Поневоле чувствуешь себя быком, а наглая девица машет перед глазами красными кружевными труселями. Как тут вообще выдержишь, как откажешься?

Это будет просто секс. Одноразовый. Она же наверняка хочет именно этого? Последствия… Да какие к черту могут быть последствия? Она же хочет, она это вслух сказала. Самый треш будет, если она включит попятную и напишет заявление, что гнусный преподаватель ее изнасиловал, но… Не верилось Егору в эту херню, вот совсем не верилось. С чего бы Татьяне делать ему такую мерзость, у них в принципе сложились уважительные отношения.

«Ага, очень уважительно ты ее сегодня у доски доводил», — шепнул внутренний голос, и Егор внутренним же голосом посоветовал этому бесценному мнению сходить в задницу. Паровоз раскочегарился на полную мощность и обратную включить не мог.

— Егор! — неожиданно громко вырвалось у Татьяны, когда он прижал ее к холодному кафелю стены туалета.

— Не ори, сейчас весь персонал сбежится нас послушать, — яростно прорычал Васнецов, и девчонка напугано прикусила губешку.

В туалете Егор не трахался, пожалуй, со времен веселой разбитной студенческой жизни. Взрослому ему казалось — пошло, неудобно и негигиенично. Да что уж там — у Егора уже порядком так не прижимало в штанах, чтоб вот так, как сейчас, лихорадочно, в женском туалете, задирать водолазку на партнерше, второй рукой забираясь ей под юбку. Девчонка сдавленно стонала от жадных губ Егора, гуляющих по ее голой груди, выгибалась ему навстречу, забиралась пальцами в волосы, давила на затылок, настойчиво не желая, чтобы он отрывал от ее кожи свой рот. Ох, как же хотелось побыстрее ей засадить, побыстрее разрядиться. Но до чего же приятно было наблюдать, как она извивалась, когда он, запустив ей руку в трусы, резкими движениями начал растирать между пальцами ее клитор. В трусах у девчонки потоп просто библейских масштабов, если Егор до этого сомневался, что она хочет секса, — то теперь безжалостно вычистил из головы последние остатки тех сомнений.

Сексуальная, черт ее задери, ведь нереально сексуальная — причем не нарочитой, такой естественной сексуальностью, которой и может прихвастнуть молодая девчонка. Грудь — потрясающе аппетитная, почти третий размер, если Егор, конечно, не разучился определять на ощупь. Соски темные, будто шоколадные, сладкие не столько на вкус, сколько эмоционально — стоило приникнуть к ним губами, и стало так сладко, будто Егор и вправду тающий шоколад на языке перекатывал. Кожа — золотистая, гладкая, сразу было видно, что девчонка загорает сама, а не жарится в солярии до неестественно коричневого оттенка. Ох, эти ноги, так давно смущающие Егора, бросающие вызов его самоуважению как преподавателя. Стройные, ровные, на них чертовски соблазнительно смотрелись эти телесные чулки с темной кружевной резинкой, так эротично обрамляющей принципиально важную область женского тела. Кожа нежная, бархатистая, слабо пахнет ландышем, особенно если уткнуться носом в яремную ямку. Егор ненавидит слишком навязчивые запахи духов, но вот такой — нежный, вкрадчивый, почти незаметный — приходится очень к месту. Ягодицы у Татьяны подтянутые, кажется, она находит время на фитнес. Трусы, кстати, да — красные, да — кружевные, не стринги, конечно, но наверняка с пулей в трусах стринги были бы особенно неудобны. Все равно — красные трусы с кружевной вставкой на заднице. Впрочем, черт с ним, что не стринги, все равно долой. Пусть себе висят рядом с брошенной на раковину водолазкой. Лишь бы их не было на девчонке, никаких помех сейчас между собственным членом и девичьим лоном кроме презерватива Егор и видеть не хотел, не то что чувствовать. Но как же забавно, что Татьяна очень хотела сегодня выглядеть суперэротично. Получилось отлично. Хотя сейчас Егор бы ее поимел, даже окажись на ней какие-нибудь скромные шортики с выгибающейся кошкой на лобке. Вот и что этой дурочке от преподавателя-то понадобилось, при ее-то фигуре, при ее-то внешности?

— Можно? — Татьяна прихватила ремень за пряжку чуть трясущимися пальчиками.

— Расстегни только, — рвано выдыхает Егор, пока его жадные ладони пытались насытиться телом Татьяны тактильно.

Ничего Егору уже не было нужно, никакой дрочки, никаких минетов, он сейчас ее поимеет, а уж потом будет подумать о последствиях. К слову о последствиях, где там в кармане брюк успели потеряться презервативы? Взял же перед выходом из кабинета. Был уверен, что нахалка сбежит, но все-таки взял… Как чуял, что понадобится. Хотя такое в принципе лучше предполагать, даже если точно знаешь, что не понадобится. Чтобы надорвать конвертик из фольги, нужны были две руки, но это показалось кощунством, потому что он и так оторвал одну от груди девицы, убирать вторую от задницы не хотелось настолько, что одна только мысль об этом доставила крайне резкое неудовольствие. Нет уж, он будет лапать эту чудную задницу до последнего, а то кто его знает — может, потом эта задница сбежит от Егора вместе со своей хозяйкой. Чтобы разделаться с упаковкой, пришлось пустить в ход зубы.

— Обхвати меня ногами… — девчонка замялась на секунду, но подчинилась, оставив на полу ботиночки на каблучке. Егор подхватил ее под бедра, чуть приподнял, еще крепче прижал к стене. Возможно, не самая легкая, если смотреть со стороны, позиция для секса, но у Егора давненько не было настолько стройных партнерш, а слабость трахать девицу, держа ее на весу, осталась со студенческих времен. Контроль, максимальный контроль и девушка, которая почти никак не может повлиять на ситуацию. Это его всегда заводило. Татьяна легкая, почти невесомая, так что для того, чтобы удерживать ее на весу, потребовалось совсем немного усилий. Гибкая — никакого напряжения в теле не выказала, даже не пискнула, кажется, ее можно узлом завязать — и она это выдержит. Чем дальше заходит дело, тем меньше в голове Егора оставалось места для воплей возмущенного его аморальным поведением занудства. Сейчас Егор все больше, все сильнее сходил с ума, потому что не хотеть Татьяну уже не мог.

— Меня ли хочешь, Локалова, — выдохнул Егор, впиваясь пальцами в нежные бедра.

— Тебя, тебя, Васнецов, — шепнула она, — ну давай уже!

И он дал… Вогнал член на всю длину в ее горячее тело так резко, что аж искры из глаз полетели. Маленькая дрянь, что довела его сегодня, дрожала в его руках, постанывала, задыхаясь, будь ее воля — орала бы в голос, да только Егор заткнул ей рот поцелуем. Заткнул бы кляпом, ей-богу. Хоть и не практиковал подобные игры уже целую вечность.

Хрен с ней с пошлостью, хрен с ним с этим чертовым ледяным кафелем, к которому он сейчас прижал девчонку, удерживая ее на весу. К черту закон сохранения масс, она — весь его мир сейчас.

— Сладкая моя…Танечка…

Губы шептали какую-то сопливую околесицу, впрочем, ладно, сейчас можно было дать слабину. Сейчас можно, если только сейчас. Тем более девчонка, кажется, сама пребывала в неком подобии нокаута, по бледному лицу с прикушенной губой всякий раз, когда Егор опускал девушку на свой член, казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

Мир искрил. Мир бился в конвульсиях экстаза будто от ударов тока. Таня… Танечка… От чего же все тело готово было взорваться, откуда вдруг вылез такой космический восторг, будто за всю жизнь Егор и вовсе ни с кем не трахался. Почему сейчас себя удерживать от оргазма было так невыносимо тяжело с каждым медленным толчком внутрь нее. Не помогал даже презерватив, который так-то обычно порядком приглушал ощущения.

— Тань, смотри на меня…

Девчонка распахнула глаза, хотя видно, что ей смертельно сложно было не жмуриться. Ей не орать-то было практически невыполнимой задачей, не то что при этом еще и глаза открытыми держать. Но она должна смотреть на него сейчас. Она должна видеть, кто ее сейчас трахает, с кем ей хорошо.

Ох, какая же она… Напряженная, как натянутый лук. Раскаленная, как маленький вулкан. Тесная, как чертова девственница.

Ее оргазм оказался неожиданным, слишком уж быстро она кончила, впрочем, распаленная их «прелюдией», она наверняка во многом и не нуждалась.

— Будешь еще или хватит с тебя? — поинтересовался Егор, чуть замедляясь. В принципе, так ли много нужно было, чтобы разогреть девчонку еще раз?

— Х-хватит, — сдавленно выдохнула Татьяна тоном, будто она готова была умереть. Нет, Танечка, умирать ни в коем случае не надо, а вот Егору теперь можно уже и не сдерживаться. Можно ускорить темп.

От более резких проникновений Егор практически глохнет. Кажется, весь его мир заполнило колокольным звоном. В глазах темнеет, и наконец мир лопается, как воздушный шарик, разлетаясь на лоскуточки. Оргазм оказался даже слишком мощный, по телу сразу же начала растекаться слабость, удерживать девушку на весу стало сложнее. Но все же Егор продержался еще с минуту, уткнувшись губами в ее плечо, пока его собственная плоть, подрагивая, слабела.

Все. Сделано.

 

Эхо

Егор отпустил Татьяну, позволив ей встать на ноги, и в первую секунду девушка даже пошатнулась, опираясь на него. Опустила лоб ему на грудь, сжала пальцы на его плечах. Ладони Егора осторожно прошлись ее по голой, подрагивающей спине. Нужно же было ободрить после произошедшего. Без всяких особых прелюдий, дурочку сейчас натянул ее же декан, и если уж даже у него шевелилось подозрение, что это он все зря, и все-таки надо было удержаться, то девчонка может в принципе распереживаться.

— Ты нормально себя чувствуешь? — тихо шепнул Егор ей на ухо. Кажется, пора брать себя в руки, снова устанавливать дистанцию, но как же не хотелось это делать.

— Я отлично себя чувствую, — Татьяна выпрямилась, глядя на Егора дерзко, практически с вызовом.

— Не провоцируй меня сейчас, — устало попросил Егор. Он чувствовал себя эмоционально истощенным, с трудом пытался поднять с колен язвительного скептика. Затевать прямо сейчас еще один марафон пока не хотелось. Хотелось бы выдохнуть и подумать, прежде чем поиметь эту дурочку еще разок.

— Хорошо, — Татьяна неожиданно кротко улыбнулась. Взяла в руки водолазку, недовольно поморщилась, видимо, размышляя о количестве микробов в туалете хоть и неплохой, очень приличной, но все-таки общественной кафешки, но все равно надела и принялась оправлять измятую юбку. Правильно, не с голой же грудью и не в сбитой юбке на люди выходить.

— Салфетки нужны? — практично поинтересовалась Таня, протягивая Егору лиловую упаковку, которую вытащила из сумки. Надо же — «для интимной гигиены». Интересно: часто ли они ей в «походных условиях» пригождаются?

— Да, спасибо.

Нет, видимо, Татьяна просто практична. Потому что, обнаружив на чулке стрелу, вытащила из сумки пару запасных. И пока Егор наблюдал, как она их медленно натягивает, — у него опять что-то зашевелилось. Нет, надо было придержаться границы. Но как же хотелось опуститься на колени и самому натянуть этот чулок на ее ногу. От носка и до середины бедра, а потом скользнуть пальцами выше…

Выходя из туалета, Егор наткнулся на недовольную женщину, которую почему-то поневоле захотелось поименовать теткой, и та сразу начала гневно распинаться, что мол, «развели разврат в приличном месте» и «мужчина, вы в своем уме, ей хоть восемнадцать есть?»

Под носом кошелки вдруг оказался паспорт, практически молниеносно выхваченный Татьяной из сумки. Быстрая как Флэш, и не только в оргазмах?

— Не завидуйте, тетенька, — сладко улыбнулась Локалова, заставив женщину раздосадованно и гневно хлопнуть губами, и шагнула в зал кафешки. Нет, не за едой, за курткой, о ней-то как раз Егор не вспомнил. Про свое пальто, кстати, тоже не вспомнил, а вот оно — тут же на вешалке болтается. Вроде даже в карманах никто не шарился, по крайней мере купюр столько, сколько Егор и помнил. Впрочем, хрен с ними был бы, в карманах верхней одежды он сроду не таскал ничего, кроме средств на «мелкие нужды», типа кофе. А вот ключи от учебной части и от машины на месте — вот это ценно.

Егор бросил взгляд на часы. От полутора часов перерыва осталась только треть. После обеда предполагались лекции. Хотя, если написать Ардовой — она его заменит, у нее сегодня окно как раз в это время. Будет время разобрать те кучи мусора, что остались в голове вместо разумных мыслей.

— Ты есть хочешь?

— Хочу. Но не здесь, — коротко ответила Татьяна, о чем-то явно задумавшись. Да уж, не здесь, сюда еще пару недель ни ей, ни Егору лучше не соваться, уж больно красноречиво на них посматривают официанты. В универе тоже не вариант обедать — не дай бог кто Егора в компании студентки заметит, поднимется хай и будет куча вопросов. А у него нет ответов, он еще сам ровным счетом ни хрена не понял в положении дел. Впрочем, хрен с ним, с универом, здесь неподалеку есть приличная кафешка, на базе спортклуба. Егор там частенько перекусывал, собственно, после того как слезал с тренажеров.

— Пойдем, — Егор подставил Татьяне локоть, и она с ошалевшими глазами за него схватилась.

«Ты собирался просто поиметь ее и пойти обратно на работу», — скептически заметило подсознание, и Егор показал ему средний палец. Секс оказался неожиданно хорош. Даже слишком хорош, чтоб от него прям вот так сразу отказываться. Девушка не торопилась сбежать, значит, ей не очень-то и хотелось это сделать. И если он думал с утра насчет Розиковой, при прочих равных Татьяна была ничем не хуже. Благо Егор не был женат, мог себе завести любовницу-студентку без каких-то особых моральных терзаний. В конце концов, девушка умная — никто ее в поиске покровителя не обвинит, взрослая, сексом занималась не в первый раз, знает, чего хочет. Она подкинула пульт Егору — это ли не красноречивый намек на желаемую близость? Да, на первых порах эта идея Егору показалась бредовой, все-таки в первую очередь он для Локаловой был преподаватель, а о том, что он для нее еще и мужчина… пришлось догадываться самому.

Таня тоже молчала, тихонько льнула к его предплечью, и это даже согревало. Кажется, она тоже была в раздрае, и это было не так уж и плохо. Потому что если бы она после такой выходки смогла бы хладнокровно подкрасить губки, встряхнуть волосами и пойти мило щебетать с подружками про новые туфли — вот тут, пожалуй, Егору было бы даже думать не о чем. Вторая Людмила ему была вовсе ни к чему, пусть даже и временно, не для того он весь прошедший год перебирал женщину за женщиной, преследуя цель всего лишь уклониться от уже пережитых проблем. Мозг категорически не желал, чтоб его использовали для секса. Мозг утверждал, что для этого у Егора есть другие органы. И мозг был прав, совершенно прав.

— Вы злитесь? — осторожности в голосе Татьяны было больше, чем в руках опытного сапера, что с кусачками тянулись к заветному красному проводку. Вы?

— Давай ты мне будешь выкать только на учебе, ладно, Тань? — отстраненно произнес Егор. — А здесь, сейчас, после того что было — пока на «ты», пока не скажу об обратном.

— Хорошо, Егор Васи… — Татьяна спохватилась, ловя его взгляд, и поправила: — Егор.

Выглядела она сейчас такой милой девочкой, аж Егору самому захотелось с нее паспорт спросить и в полицию с поличным сдаться, как совратителю малолетних. Куда подевалась та амбициозная стервочка, в чьих глазах плескалось все ликование этого мира, когда кто-то из умных мальчишек не справлялся с той задачей, с которой справилась Таня. Это воспитание давало всходы? И характер из нее выступает только в учебе? Не так и плохо. Дома — мурлыкающая кошка, в работе — пиранья. Перспективные качества. Многообещающие. Интересно, в постели она тоже с когтями или предпочитает ваниль? Выходка с вибропулей… если уж отдавать себе трезвый отчет — Егору даже слишком понравилась. Можно было бы подумать над перспективой обострения постельной жизни. Людмила этого не любила, поэтому в принципе такие идеи были отложены Егором уже давно, почти что забыты, и вот надо же — шевельнулось, ожило, стоило лишь слегка повернуть голову в интересную сторону.

— Я уже не злюсь, — заметил Егор, ухмыляясь, заметив, что Татьяна смотрела на него в ожидании ответа, — ты свою вину отработала.

Девчонка покраснела. Татьяна! Та, которая на экзаменах всегда хладнокровна как удав, которую не собьешь с курса даже прицельным замечанием? Татьяна, которая переспорила самого Егора в прошлом семестре, обосновывая верность выбранного ей для составления программки алгоритма? Вот сейчас краснеет от дурацкого, пусть и слегка пошловатого намека? Будто это и не она таки около часа назад нагло заявила Егору в лицо свое добивающее «Да вот еще».

— Сенсация, Локалову можно вогнать в краску как первоклассницу, — насмешливо фыркнул Егор.

— Тоже мне сенсация, — огрызнулась Татьяна, — ты же специально это сказал, как в дурацком порнофильме.

— Часто смотришь порнушку, Локалова? — рассмеялся Егор. — И когда только курсовые делать успеваешь.

— В перерывах между передергиванием, — Татьяна отважно задрала нос. Строит из себя искушенную женщину. Ой, девочка, я ж тебя уже поимел, я ж чувствовал, что у тебя все там нерастраханно, тесно.

— Надо будет заценить это чудное зрелище, — вкрадчиво улыбнулся Егор, и вот теперь Татьяна вспыхнула целиком, как рак — до корней волос. Искушенная женщина, три раза «ха». Перепихнулась с тремя сверстниками и уже мнит себя великой гуру секса.

Таня вытащила из кармашка куртки телефон, посмотрела на дисплей, задумчиво нахмурилась.

— Прогуливаешь? — Егор чудом удержался от ухмылки, но вышло все равно ехидно.

— Кажется, начинаю, да, — растерянно отозвалась Таня, — первый раз, блин.

— Кажется, тебе надо предупредить декана о неотложных обстоятельствах, — с трудом держа на лице серьезную мину, заявил Егор.

Татьяна взглянула на него исподлобья.

— А у нас неотложные обстоятельства, господин декан?

Ой-ой, неужели дерзость таки начинает подниматься выше нуля. А Егор-то уж было подумал, что на сегодня наглость Локаловой торопливо покончила с собой, а нет, надо же — «господин декан».

— Ну, если отложить твой обед, ты можешь прилечь в обморок на лекции, — забавляясь, улыбнулся Егор, — и потом, если ты попробуешь отложить свое покаяние — я тебя мучительно убью, а вот это уже будет серьезная потеря для науки.

— Так уж и серьезная, — ой, артистка, аж зарделась от похвалы, реснички скромно опустила, а на губах расцвела польщенная улыбочка. Молодец, Егор Васильевич, обольститель из тебя тот еще — снова оцениваешь женщину по интеллекту? Хотя этот экземпляр, кажется, уже и обольщать-то не надо. И потом, разве с Людмилой ты в свое время не возложил космических размеров член на собственные представления об интеллекте спутницы жизни и не пожалел потом об этом пару тысяч раз?

— Куда ты меня вообще ведешь? — наконец озадачилась Татьяна и завертела головой.

— В притон, конечно, — Егор лениво пожал плечами, — сейчас сдам тебя на панель и буду получать приятную надбавку к преподавательской зарплате.

— О, как я хорошо зашла, — радостно осклабилась Татьяна, — как раз хотела наладить интимную жизнь, а тут ты похлопочешь…

Засранка.

— Я тебя веду кормить и разговаривать, — мирно сообщил Егор, — и только попробуй слинять от этого. Я ж воспользуюсь служебным положением, понимаешь, да?

Угроза была шуточная, Татьяна это поняла — в деланном испуге округлила глаза.

— Долго еще? — с любопытством поинтересовалась она.

— Мы пришли в общем-то, — Егор остановился. Фитнес-центр «Легион» на своей территории приютил кафешку здорового питания, и здесь кормили вполне съедобно и полезно. Егору нравилось по крайней мере. После антифитнеса или тренажеров самое оно было. Ну и после секса, разумеется, тоже ведь калорийный выброс был. Только Егор редко оказывался рядом с клубом после секса.

Вот только Татьяна вдруг, обернувшись и увидев вывеску клуба, побелела как хреновый спирт при смешивании с водой.

— А м-можно не здесь? — вдруг выдала она оборачиваясь к Егору.

Интересненько.

 

Немного расставленных точек

— Кто у тебя там?

Вопрос был задан прямо, скальпельно безжалостным тоном. Лицо Егора, еще пару минут назад насмешливое и живое, резко потеряло в эмоциональности, будто выстывая. Он смотрел на напуганную Таньку с ленивым прищуром, будто прикидывая ее дальнейшие перспективы. И Таньке чертовски хотелось, чтоб он их все-таки увидел.

Быстро он догадался, почему она попыталась увернуться, ничего не скажешь. Впрочем, считать Васнецова дураком Танька не посмела бы ни в коем случае.

— Бывший… — быстро произнесла Танька, но брови Егора насмешливо вздрогнули, и он на корню пресек ее попытку соврать.

— Насколько бывший? — проницательно уточнил он.

— Почти бывший, — сдалась Танька. Да, она еще не рассталась с Лазаревым, но эти отношения нельзя было назвать серьезными. Это она сейчас перед кем оправдывается, перед собой, да?

Вообще, ситуация была какая-то наркоманская. Танька до сих пор не могла нормально осознать, что да, Васнецов ее трахнул, да еще и не ушел после этого, морально растерев ее за легкомысленность какой-нибудь фразочкой, а потащил ее куда-то кормить и вообще сейчас на нее почему-то смотрел и о чем-то думал. Молчал — это напрягало, но ведь не разворачивался же, не уходил…

— Мы, конечно, можем сейчас не входить, — медленно произнес Егор, — но в этом случае, Тань, мы вернемся к «вы» и «Егор Васильевич», «и еще раз ты такое вытворишь — тебя не примут ни в одном приличном вузе нашего города». И второго шанса я тебе не дам. А можем войти и рассмотреть иные варианты. Что выберешь?

Блин. Выбор из разряда — либо ты сейчас нарываешься на скандал, либо можешь закатать свою раскатанную губешку обратно на палочку. Закатывать категорически не хотелось. Ну… значит, придется объясняться с Лазаревым. Если он, конечно, ей попадется.

— Пойдем, — тоном великомученицы выдала Танька и сама потянула на себя тугую дверь клуба.

— Ой, феминизм так и прет изо всех щелей, — насмешливо шепнул Егор, накрывая пальцы Таньки на ручке двери, и от этого соприкосновения у Таньки аж в ушах зазвенело. Егор, широкоплечий, высокий Егор стоял за ее спиной почти вплотную, и от его пальцев по коже девушки растекался жар.

— Отомри, дурочка, — все тем же вкрадчивым, бархатистым шепотом, от которого рябит поверхность душевного омута, посоветовал Егор. И по коже щеки, задетой теплым мужским дыханием, разбежались во все стороны мурашки.

Танька отмерла. Надо взять себя в руки. Ну, подумаешь… рядом Васнецов. Ерунда какая. Всего-то одно трехлетнее сумасшествие. Ничего серьезного же, да? Вдохнуть. Выдохнуть. Сдвинуть пальцы ниже — дать Егору открыть дверь. Шагнуть вперед — покинуть опасную зону близости Егора, отключающую мозг. Хотя чего самообманом заниматься — мозг сейчас у Таньки в принципе не работал. И начать работать ему не светило, потому что… Потому что путь от гардероба до кафешки Егор проделал с Танькой «в обнимку» — опустив тяжелую горячую ладонь ей на бедро. И Таньку и так-то его близость будоражила, а от этого просто хотелось перейти в состояние раскаленного пара и поклубиться где-нибудь под потолком.

Еще толком ни о чем не поговорили, а уже такая близость… Впрочем, разочароваться Таньке пришлось быстро. Циничный мозг сгенерировал правдоподобно версию, что Егор явно рассчитывал спровоцировать на активные действия потенциального соперника. С той же целью он за столиком кафе потребовал, чтобы Танька села рядом с ним, а не напротив. От его пристального взгляда хотелось сбежать.

— Ну рассказывай уже, Татьяна, — весело сказал Егор после того, как даже не заглянув в меню, надиктовал официантке заказ, — пока твой «почти бывший» не выпрыгнул и не испортил нам обед.

— Что рассказывать? — смущенно пробормотала Танька, теребя пальцами краешек скатерти.

— Какого хрена, Тань? — емко пояснил свой вопрос Егор, откидываясь на спинку стула и скрещивая на груди руки.

Кровь бросилась в лицо. Рассказывать? Что? Про три года шизофренической мании? Господи, да как такое вообще можно было рассказывать взрослому умному серьезному мужчине? На кой черт ему было знать про «это»? Но ведь иным способом сложно было объяснить, почему она вообще затеяла эту ерунду с вибропулей, и как тяжело ей вообще оказалось довести дело до конца, не слиться хоть сегодняшним утром, когда от страха трясло, а собственная тупость казалась зашкаливающей. Это же все бред — эта ее придурь, возведенная в абсолют. И она сама этому отчет отдавала. Но… Не сказать — очень вероятно, что уже и не переживешь снова ничего из того, что было сегодня. Ни поцелуев, ни прикосновений, ни секса с ним — ничего из этого больше не будет.

— Охренеть, — выдохнул Егор, и Танька вскинула на него несчастные глаза. И надо бы убрать все чувства с лица, да, видимо, уже поздно. Кажется, она все эти свои метания у себя на лбу шрифтом пятьдесят второго размера вывела. Или попросту Егор слишком хорошо разбирался в женщинах — безмозглых, двадцатилетних женщинах, чтобы расколоть причины Танькиного молчания.

— И давно это у тебя ко мне? — мягко поинтересовался Егор, касаясь Танькиной раскрытой ладони пальцами.

— Какая разница, — отстраненно ответила Танька, силясь не отдергивать руку. Слишком искусительно, слишком невозможно, слишком опасно. Слишком горячо.

— Разница принципиальная, — Егор ухмыльнулся, — мне интересны условия задачи.

— Тебе принципиально важно, сколько времени я страдаю идиотизмом? — вспыхнув, поинтересовалась Танька.

— Ну если ты это так называешь — да, — невозмутимо пожал плечами Егор. — Почему тянула? Почему не созналась сразу?

— Это было бессмысленно, — Танька поежилась, — ты был еще женат на моем первом курсе. И на втором тоже. И я вроде как надеялась, что «переболею».

— Переболела? — от внимательного взгляда Егора хотелось сбежать.

— Переболеешь тобой так легко, как же, — Танька болезненно скривилась.

— Но нахрена такие приключения? — Егор испытующе сощурился. — Пульты, вибратор…

— Почему нет? Мне-то понравилось, — Танька даже фыркнула и заметила, как дрогнул уголок рта Егора. Ему тоже понравилось. Хоть он и был в бешенстве.

— А парень твой как же?

— А ему от меня чувства не нужны, — жестко улыбнулась Танька, — да и мне от него в общем-то тоже.

Пальцы Егора легли на ее подбородок.

— Какая ты все-таки смешная колючка, — Егор даже усмехнулся, чуть наклоняясь вперед, — чувства ей не нужны… А что нужно?

— Ты мне нужен, ты! — отчаянно воскликнула Танька. — Это хотел услышать?

— Да, — горячо шепнул Егор, накрывая ее губы своими. Это было как фейерверк — со всем его водопадом раскаленных разноцветных искр, полыхающих за закрытыми веками. Мир вокруг Таньки вдруг закрутился как волчок, смазываясь.

Чего не было в Егоре во время их торопливого секса — так это нежности, была только резкость, яростная, неуправляемая, будоражащая, торопливая. Но сейчас Егор этой нежности Таньке выдал столько, что в ней можно было захлебнуться, в ней можно было утонуть, будто в теплом молоке. И Танька тонула, таяла, плавилась, тихо постанывая от удовольствия, скользя пальцами по щетинистой щеке Егора… Стоп.

Рассудок, боже, как вовремя ты проснулся и включил заднюю передачу. Егор просто не мог к ней сейчас вдруг чем-то воспылать. Это все — авансы глупой дурочке, коей является Танька. Ни к чему Егора не обязывающие, ни о чем не свидетельствующие. Никакая это не взаимность, и думать забудь, Локалова, все, на что ты вообще рассчитываешь? С чего ты вообще на это рассчитываешь? Вы всего один раз перепихнулись, с какого хрена стоило ему тебя поцеловать — в голове уже марш Мендельсона заиграл. Идиотка. Ванильная. Конченная. У тебя планы — вспомни их. Подчеркни их жирно, можно двойной чертой. И впредь, когда у тебя снова засвербит в трусах, когда ты снова дашь своей придури волю, — внимательно смотри на листочек с планами.

Отклоняться назад, вырываясь из такого восхитительного плена его губ, пришлось ценой неимоверной боли. Как будто назад дернулась и часть себя с мясом вырвала. Ничего. Сейчас. Сейчас она оправится и сможет вернуть все на место. Пусть ей этого ужасно не хотелось…

— Ты уже не соскочишь, — Егор прищурился, кажется, снова изучая выражение Танькиного слишком болтливого лица, — слышишь, Татьяна, ты уже не соскочишь, я тебе не дам.

Это звучало почти угрожающе. Слишком опасно, был уверен так поздно проснувшийся рассудок.

— Зачем тебе это?

— Любопытно, — Егор пожал плечами, — не помню, чтоб меня так очертя голову хотели, как ты.

Ох, Васнецов, если бы только «хотели»… Если бы Танькин идиотизм заканчивался на этом…

— Ты же хочешь повторить, да? — ладонь Егора лежала чуть выше Танькиного колена. Большой палец осторожно выводил на ее бедре круги — не очень большие, но достаточные для того, чтобы в животе Таньки переплетались в брачном танце электрические угри. Таньке хотелось назло своей дурости ответить «нет», огрызнуться, вскочить — и сбежать, но она не может. Потому что Егор смотрел прямо в ее глаза, и Танька чувствовала себя загипнотизированной. И почему она не согласилась разойтись на «вы» до входа в клуб? Почему так не хотела от себя отпускать это слишком сюрреалистичное безумие? Этого же не могло быть на самом деле, не могло, не могло.

— Хочу, — шевельнулись непослушные губы, пока в голове нервные мысли никак не могли закончить тур игры в чехарду.

— Ну так сделай лицо попроще, Тань, — фыркнул Егор, — ей-богу, такое ощущение, что я тебя в гарем зову семьдесят седьмой наложницей. Будто не ты все это затеяла. Пока хочешь — покувыркаемся, расхочешь — разойдемся. Только в университете знать не должны. Тебе ж самой будет лучше.

Его предложение звучало как сделка с сатаной. Нет, наверное, у кого другого были сделки повыгоднее и в качестве объекта для перепиха предполагался какой-нибудь Джонни Депп, но… к черту Деппа. Танькин вариант был гораздо искусительней. Сидел, просто на Таньку смотрел и будто взглядом этим ампутировал ей разумность — по пальчику, по кусочку, по ломтику.

— Звучит заманчиво, — тихо выдохнула Танька, по-прежнему удивленная, что еще не сбежала от насмешливой улыбки Васнецова, и что еще не елозит задницей у него на коленках. Она могла бы, да…

На столе начинает вибрировать телефон. Кажется, Анька встревожилась отсутствием Локаловой на паре.

— Я сейчас, — Танька виновато бросила взгляд на Егора, и тот пожал плечами. Танька схватила телефон и торопливо выскочила из кафе. Вдруг Егор что-то сказал бы во время разговора — хоть даже официантке. Вряд ли Анька не узнала бы голос декана. Впрочем, если б Танька знала, что в коридоре столкнется с Лазаревым, — она бы, пожалуй, осталась в кафе, с Васнецовым.

 

Ты — со мной

Вообще, по уму, надо было Татьяну послать. Вот прямо сейчас, встать, напустить на морду лица хмурости, цинично улыбнуться, сказать, что «вертел я это все на мужском половом органе», и свалить в закат. Это бы было жестко и скорей всего резануло бы девчонку по живому, но по молодой дурости такие вещи сносятся проще. Так она бы вполне спокойно могла доучиться и выбросить Егора из головы сразу после получения диплома. Это было бы очень благородно, с соблюдением преподавательской этики и все такое. Вот только… Вот только преподавательскую этику Егор поимел одновременно с Татьяной, и честно говоря — ему понравилось это увлекательное действо. К тому же Татьяна явно не из молчаливых, не из тех, кто опускает руки после одного отказа. Нет, есть, конечно, крохотная вероятность, что она впадет в великую тоску, сдастся и больше не пойдет на штурм, но… Куда больше причин предполагать, что Татьяна попробует еще раз. Ударит в выявленное слабое место. Конечно, если Егор решит завязать на этом, то он-то, если что, переживет еще пару таких случаев. Наверное. Но есть ли в этом хоть какой-то семантический смысл? В чем вообще заключается проблема? Какие вообще у Егора могут быть причины сейчас и здесь отказываться от симпатичной и безбашенной любовницы? Ну, студентка. Его студентка. А еще двадцать первый век на дворе, и чего только этот мир не видел. Сейчас женщины у Егора не было, так что даже совести возразить было нечего. Почему бы и не потрахаться, если девчонка его более чем устраивает? А там — сама сбежит, столкнувшись с количеством радиоактивных тараканов Егора. Это только издали томно вздыхать можно долго, а когда вздыхать уже не надо, и когда вместо идеализированного образа познаешь самого человека со всеми его вредными привычками — вот тут-то ванильные настроения демонстрируют крайне высокую скорость своего распада.

Так. И Татьяна что-то слишком долго рассказывает Розиковой, как ей внезапно поплохело, и с заказом что-то возятся. Сначала нужно найти Татьяну, потом разобраться с тем, сколько времени повар может нарезать две порции салата.

Самым рабочим предположением, где могла задержаться Татьяна, стала версия, что скорей всего она все-таки столкнулась со своим «почти бывшим» — и сам бы Егор предпочел, чтобы это произошло в его присутствии, но судьба решила иначе. И гипотеза оказывается верной. Первое, что увидел Егор, выходя в коридор, — Локалову, сидящую на подоконнике. Очень интересно, кто ее туда посадил, и чьи руки надо укоротить за прикосновение к Татьяниной заднице? Напротив девушки стоял, прям нависал над нею, высокий парниша в форме тренера. И Татьяна, и парень молчали, пытливо уставившись друг на дружку, даже не особо замечая происходящее вокруг них, и в эту немую сцену необходимо было вмешаться.

По стриженому светло-русому затылку Егор опознал в сопернике тренера по степ-аэробике. Васнецов его знал, регулярно сталкивались на территории тренажерных залов. Тезка, кажется. Ха, любишь ты имя «Егор», не так ли, Танечка? Впрочем, для обращения к сопернику Егору имя было не обязательно. Как там его другие тренера звали?

— Лазарь? — с ленцой и насмешливой приветливостью кашлянул Егор, встав за плечом парня. Тот обернулся с недовольной рожей, пытаясь взглядом сообщить, что кому бы его ни приспичило окликнуть — он не вовремя. Впрочем, не важно, что у Лазаря там на физиономии написано, лишь бы руки свои убрал, что лежат по бокам от коленей Татьяны. А то все-таки придется укорачивать. У самой Татьяны на лице при виде Егора проступил испуг, будто таки произошло самое страшное событие в ее жизни. Дурочка. Егор сюда пошел после твоего признания не для создания проблем, а для их решения. А конкретно эта проблема даже легче решается, чем Егору казалось. В конце концов, именно Лазарь на прошлой неделе устроил пьянку на весь клуб в честь знаменательного события в своей жизни.

Нужно отдать парню и вкусу Татьяны должное — тут есть действительно, с чем поконкурировать, и физиономия у Лазаря подчеркнуто мужественная, да и пристрастие к майкам у него не просто так, рельеф у плеч очень правильный, Лазарь сразу демонстрировал товар лицом, так сказать. Забавные понты, ничего не скажешь. Но не меряться же с сопляком объемом бицухи, не солидно как-то до подобной мелочности опускаться.

— Егор Васильевич, — поняв, что Васнецов не торопится уходить, соображает кивнуть Лазарь, — я тут немного занят, давайте я позже вас проконсультирую.

Да, да, дорогой, я прямо просто так мимо проходил, чтобы услышать твою суперполезную консультацию. И три раза в жизни не разговаривали, и ведь никакой даже мыслишки в голове не проскочит, что с тобой заговорили не просто так. Нет, не пара ты нашей Танечке, не пара.

— Как жена, — мягко улыбнулся Васнецов, и лицо Лазаря закаменело, — из роддома-то выписали?

На лице Татьяны мелькнула ликующая улыбка. Что, знала? Догадывалась? Ой, стерва, а! Трахалась с потенциальным женатиком, но при этом Егорова жена ей мешала. Последовательно, да. Впрочем, ладно, разберемся с этим позже.

— Выписали, — вымученно улыбнулся Лазарь.

— Ну отлично, — Егор улыбнулся, — а теперь сделай одолжение, приятель, отвали от девушки, ее с сегодняшнего дня танцую я.

Лазарь вскипает, это видно по побагровевшей физиономии, по сжавшимся кулакам, вот только смелости у щенка не хватит на Егора сейчас кинуться. Да хоть бы и хватило…

— Тань, ты серьезно — с ним? — сухо поинтересовался Лазарь, поворачиваясь к Локаловой. — Он же тебе в отцы…

Егор фыркнул, потому что трахался точно не с пятнадцати лет, и столь зрелой дочки у него в принципе не могло бы быть. Если, конечно, он верно помнил год рождения Локаловой.

— Нет разницы, с кем я, Егорчик, — мягко улыбнулась Татьяна, — суть в том, что я тебе только что сказала «Финита, милый, все. Чао, прощай и все такое. Номер удалить не забудь, а то жена спалит».

Егору стало жаль, что он сам не слышал, как Таня это сказала в первый раз, но, судя по всему — было, потому что Лазарь пару раз гневно выдыхает, а затем уходит, напоследок треснув кулаком по подоконнику рядом с Таниным коленом. Та даже не вздрогнула, лишь насмешливо хихикнула вдогонку.

Впрочем, вряд ли стоит списывать щенка со счетов, сейчас при Егоре он давить на девчонку побоялся. Да, сейчас вскрылось семейное положение, но… Но такие мудаки умеют убалтывать, убеждать, что с женой они «из-за ребенка», «и вообще, я ее не люблю, только тебя, солнышко». Не то чтобы Егор считал Татьяну за дуру, но не особенно ему хочется, чтобы она давала Лазарю хоть один шанс «поболтать».

— Ну вот и все, а ты боялась, — иронично проводив тезку взглядом, заметил Егор, а Таня ответила ему острым взглядом из-под ресниц.

— Я! Не! Боялась! — ровно произнесла она. — Я хотела минимизировать проблемы. Я бросила бы его и так. Без твоего участия в этом.

Не боялась она, ишь ты. То-то вид был такой, будто два бизона тут друг на дружку понеслись.

— Зато теперь я точно знаю, что он у тебя реально бывший, а не «почти», — безмятежно улыбнулся Егор. — Ты должна понимать, что точность в деле инженера превыше всего.

Вспомнить бы про обед, но Татьяна так заманчиво сидела на окне, что грешно было самому не шагнуть к ней, не опустить ладони рядом с бедрами. Как же легко с нее слетала вся эта напускная шелуха, если лишь от его близости она начинала смущаться и едва ли не краснела. И да, черт возьми, это было приятно — оказывать такое влияние. Да уж, Егор Васильевич, ты теперь соблазнитель юных дев, как тебе такое достижение?

— Он знает, где ты учишься? — прямо глядя в глаза, поинтересовался Егор, и Татьяна покачала головой.

— Точно не знает. Только примерно, и ни разу я с ним не доходила до нашего факультета. Мне не нужно было, чтоб меня с ним видели, — как можно нейтральнее поясняет она, — он даже адреса общаги не знает.

Кувыркались на нейтральной территории и на территории Лазаря? Впрочем, ладно, это не суть. Не стоит думать, сколько душевых и раздевалок эти двое могли пометить в клубе. А то так и до смены зала додуматься недолго.

— Не встречайся с ним больше ни разу, — требовательно выдохнул Егор. Про Лазаря ходили хреновые сплетни. Пугать Татьяну Егор сейчас не собирался, было бы неплохо, если бы она просто прислушалась к его просьбе. Девушка кивает, с видом «мол, даже и не собиралась». Хорошо бы так и было.

— И чтоб никаких больше «почти бывших», — ревниво шепнул ей в губы Егор, — с этого дня ты — со мной. Поняла?

— Да, — кротко ответила Таня, чуть подаваясь ему навстречу. Девчонка была без тормозов, абсолютно не обращала внимания на публичность места, и обычно Егор таким типажом не интересовался, но сейчас находил в этом свое очарование. Они будто существовали на одной частоте, и каждое движение, каждый взгляд одного вызывал резонансный отклик у другого. И плевать было на место, на людей вокруг, на все, что вокруг происходило — сейчас имели значение только ее губы, только ее руки, сжимающие его пальцы.

Егор потянул Татьяну с подоконника, не давая ей разорвать поцелуй. Было даже интересно, сколько времени выдержит девушка-администратор на ресепшене клуба, но, кажется постоянным клиентам в пустом холле посреди дня могли разрешить даже потрахаться, не то что пообжиматься. Вот что делали красивые суммы, которые Егор за абонементы ежемесячно переводил. О времена, о нравы! Даже устыдить некому.

Егор прижал к себе девчонку плотнее, пальцами правой руки зарываясь в ее волосы. И снова тактильный кайф — волосы у Татьяны гладкие, мягкие. Пусть короче, чем ему обычно нравятся — Татьяне необыкновенно шла именно эта стрижка, подчеркивала чувственность ее черт, делала ее чуть уязвимее, ранимей с этой обнаженной шеей.

От этих поцелуев Егор будто весь наэлектризовывался, кажется, с каждой секундой накапливая в себе все больше потенциального заряда. Татьяну же колотило, причем буквально, Егор ощущал ее дрожь всем телом, каждую секунду соприкосновения губ. И ведь нет, не убегала, нет, так и выгибалась к нему навстречу, с каждой секундой усугубляя накал. И нечто хищное, практически животное сейчас поднималось в Егоре от ощущения девичьего трепета. А ведь ничего не делали, просто целовались, просто обнимались, а с каждой секундой гормоны покоряли все новые рубежи. Даже тонкие пальцы Татьяны, несмело коснувшиеся щеки Егора, — и те были как раскаленные, дрожащие.

Черт. Даже до дома же не добрался. Что, опять в туалете? Егор Васильевич, кажется, ты предполагал, что у твоего недотраха нет особых побочных эффектов, да? Подумаешь, три недели, да? Подумал, блин! Вот тебе, пожалуйста, увидел соперника, и кровь горячих кельтов ударила в виски, требуя срочно заявить свои права на эту женщину. И пофиг крови, что женщина «его» дай бог час, в общей сложности. Ох, Таня, Танечка, не повезло тебе, но ты сама виновата.

 

Ее безумие

— Егор! — снова вырвалось изо рта, стоило ему только снова прижать Таньку к стенке.

— Нет, ты совершенно точно хочешь, чтобы кто-то прибежал и тебя от меня героично спас, — фыркнул Егор, ладонью заставляя девушку согнуть ногу в колене. Кажется, сегодня все-таки придется походить в чулках со стрелами, потому что вряд ли третья пара у Таньки в сумке найдется.

— Я им спасу, — тихонько выдохнула Танька. Томно выдохнула, прикусывая нижнюю губу, надеясь поддразнить. Судя по сжавшимся на бедре пальцам, слегка прищипнувшим кожу, Танька аж слабо охнула от этой легкой болезненности — сработало.

Вакуум в голове, разросшийся после долгого поцелуя с Егором, Таньку даже немного пугал. Но нет, ей ничего сейчас не хотелось, кроме как поддаться. Подыграть ему, чтобы выиграть — его самого. В конце концов, три года! Три года она хотела именно этого, чтобы у Васнецова от нее рвало крышу, чтобы он ее вот так хотел, без разницы где, без разницы когда, лишь бы только ее. Плевать, что истинное его к ней отношение… ну просто как к любовнице. Пусть он и не сдвинут на ней, это даже хорошо, в конце концов, не всем быть идиотами. Суть в том, что Танька от его прикосновений критически перегревалась и хотела взорваться. А то, как он ее целовал… Наверное, так целуют боги, так, что забываешь про все на свете. Такими поцелуями можно было разбудить (и возбудить) даже чертову Вечно Спящую Красавицу. У Таньки от близости Егора — вот такой вот, сумасшедшей, интимной — срывало крышу. С каждой секундой рядом с ним все меньше оставалось сдерживающих факторов.

Он ее пошлет. Это неизбежно. Она его измотает своей ненасытностью до него, своей манией, и он ее пошлет. Поэтому… Поэтому был смысл взять от него именно столько, сколько возможно взять. Отказываться? От секса в раздевалке спортзала? Да вот еще, как будто в первый раз. Но с ним — с ним в первый. Все остальное будто и не важно, сейчас уже и не вспомнишь, как это — когда тебя касаются другие пальцы, а не эти, все воспоминания поблекли, опреснели, просто потому что как он — не мог никто другой. Никто другой такого удовольствия ей не дарил. Вот как так вышло вообще?

— Нас не застукают?

— Мои соседи занимаются только по вечерам, — невозмутимо улыбнулся Егор.

— А камер нет?

— Тань, а глазами ты потолок обшарить не можешь? Нет в Легионе видеонаблюдения в раздевалках. Камера с той стороны двери. Это все.

Идиотские совпадения преследовали Таньку. Ведь надо же было — найти парня для перепиха именно в том спортзале, в котором занимался Егор. И не просто занимался — абонементы проплачивал. Для постоянных клиентов у «Легиона» были отдельные блоки раздевалок, на меньшее количество человек, с личными ключами. Кажется, девушка на ресепшене, выдававшая Егору ключ, поняла, каким видом «спорта» они с Танькой собрались заняться, но ничего не сказала. И хорошо, что не сказала, иначе бы не было бы сейчас вот этого — сумасшедшего, безумного, раскаленного.

Таньке Егор не давал даже шевельнуться, перехватив ее запястья свободной рукой и прижав их к стене над Танькиной головой. Это ужасно бесило, она уже подыхала от желания ощутить его тело своими ладонями. У нее оставалось так мало возможностей насладиться им, что это было даже слегка обидно.

— Егор, — умоляюще шепнула она, пытаясь высвободить руки, но Васнецов лишь насмешливо качнул головой.

— Это ты еще не заслужила, — шепнул он, оставляя раскаленный поцелуй прямо под ее ухом. У Таньки даже голова закружилась.

— Еще? — пискнула Танька.

— Будешь себя хорошо вести — заслужишь, — мурлыкнул Егор, и от его мягкого шепота снова скрутило болезненно сладким спазмом. Вот же… Ведь знал, на что давить, знал, чем дрессировать. Заслужи! Добейся! Больные Танькины места, зацикленность на том, чтобы добиться результата, одержать победу, получить вожделенный приз. Ведь захотелось же сделать все, чтоб он дал ей волю, разрешил, допустил до себя ближе. Может, не сейчас, но позже…

Сейчас у нее осталось только восприятие. Сосредоточенное на мягких губах, скользящих по ее шее. На твердых пальцах, гуляющих по ее груди, танцующих на животе, и от всякого лишнего пируэта, выписанного ими на ее коже, тело Таньки на толику становилось ближе к точке взрыва.

Запах. Егор был близко, так близко, что ей удавалось им дышать. Святые микросхемы, от Васнецова даже пахло одуряюще. Танька не была особенной поклонницей мужского парфюма, в большинстве своем он был слишком резким, но… Но боже, как отлично подходил Егору этот теплый запах бергамота и кардамона. Больше ноток Танька разобрать не смогла, но остро ощутила, как же ей хочется уткнуться носом в его кожу и дышать им, недолго, лишь только пару крошечных бесконечностей.

Воздуха с каждой секундой становилось все меньше и меньше. Ладонь Егора прочно застряла под ее юбкой. Ну надо же, надо будет почаще их надевать, благо апрель вот-вот закончится, и скоро станет совсем тепло. Но нет, он пока что вырисовывал узоры на ее бедрах, не прикасаясь к самой горячей зоне. Кажется, он хотел, чтобы измученная Танька стекла к его ногам.

— Егор…

— Ей-богу, кляп куплю, сегодня же, — раздраженно шепнул Егор, прикусывая кожу на Танькиной шее, будто наказывая, и Танька раздосадованно прикусила губу. Ему нужно, чтоб она молчала. Будто он и так все знает о том, что она чувствует. Хотя наверное, знает, он совершенно точно знает, на какие «кнопки» ему нажимать, чтобы получить нужную реакцию. Он действительно знает, какой конкретно сейчас Таньку переполняет раскаленный, мучительный, но такой сладкий жар. Знает, что с каждой секундой девушка под его пальцами пылает все сильнее, хочет все большего.

Когда его пальцы наконец легко, невесомо касаются половых губ, даже поверх ткани трусиков, у Таньки плывет перед глазами. Дай он ей волю, ей-богу, быть бы ему трахнутым прямо сейчас, на этом кафельном полу. Но нет. Танька не может сама. Таньке приходится изнемогать. А Егор тем временем пальцами отводит ткань в сторону, скользит пальцами по влажным складкам. Его прикосновения невыносимо хороши, но их так возмутительно мало, он как нарочно медлит с переходом к основному действу. Танька прикусывает губу еще сильнее. Без члена внутри себя она вытерпит еще совсем недолго. А потом произойдет самая первая в мире смерть от перевозбуждения. Оставалось надеяться, что Егор этой смерти не допустит и чуть-чуть сжалится.

— Давай-ка сюда, солнышко, — Егор наконец-то выпускает руки Таньки из своей железной хватки, но нет, это не для того, чтобы дать ей к себе прикоснуться, это для того, чтобы заставить ее развернуться.

— Левее вставай.

Слева от двери висит зеркало, неширокое, но до пола. Танька упирается ладонями по бокам зеркала. Егор заставляет ее отвести назад бедра, ближе к нему, заставляет расставить ноги шире, спускает трусы до колен. Танька понимает, что наверняка выглядит со стороны даже слишком пошло, но… Но для Васнецова можно. Если он хочет видеть ее так — пусть видит. Для него — все, и даже больше.

— Шикарная у тебя задница, Танечка, — заметил Егор, распаковывая еще один презерватив. Пачку он в своих карманах носит, что ли?

От этого комплимента внутри все замирает. Можно ли ответить? Нет, не стоит. Танька просто молча смотрит на Васнецова в зеркало, надеясь, что ее взгляд достаточно голодный, и Егор удовлетворенно улыбается.

— Быстро схватываешь, солнышко, — шепнул он. А пальцы снова скользят по нежным половым губам, танцуют вокруг трепещущего входа, так что Танька аж слегка жмурится от удовольствия. Егор шлепает ее по внутренней стороне бедра. Не столько больно, сколько неожиданно, и девушка даже вздрагивает, тут же распахивает глаза.

— На меня смотри, — требовательно произнес тоном, с которым и спорить-то не хочется, — ты должна видеть, кто тебя трахает.

О, да, черт возьми, на это, Васнецов, Танька посмотрит с огромным удовольствием. Но сложно не жмуриться, когда головка его члена касается девичьей щелки. Черт, это кажется сейчас самым долгожданным, самым сильным ощущением.

А потом… Потом он толкнулся внутрь нее. И мир начал расползаться по швам, не выдерживая напора этого пронзительного наслаждения. Таньку уже не волновало, есть ли в раздевалке камеры, даже если и были — пускай бы там какой-нибудь охранник сдох от зависти, а она сейчас испытывала тот максимум кайфа, который вообще дозволен женщине.

Егор был неумолим. От его раскаленного взгляда было сложно дышать, Егор будто следил, чтобы Танька смотрела именно на него, в его лицо, в его пронзительные глаза, и эта нить, протянувшаяся через зеркало, была будто лишняя струна удовольствия, дрожащая в Танькиной душе.

— Сладкая моя. Моя! — тихонько выдохнул Егор, вбиваясь в ее тело очередным резким движением бедер, а Таньке с каждой секундой все невыносимей было держать глаза открытыми. В этой позиции удовольствие от каждого проникновения было ослепительно яркое, ей-богу, Таньке казалось, что более удачной позиции для секса в принципе не придумать. А когда Егор сжал пальцами клитор, осторожно его массируя, — задача «держать рот закрытым» стала невыполнимей всех миссий Итана Ханта вместе взятых. Орать хотелось во всю полноту легких, потому что его пальцы и его член творили с Танькой нечто невообразимое. Невозможное!

Таньке даже стыдно, что она снова кончила так быстро. Слишком он ее раздразнил, слишком он охренительный, слишком сильный он вызывает в ней отклик. И никак не вышло скрыть этот оглушительный гром, сотрясающий ее тело в сладких спазмах удовольствия.

Но нет, Егор был доволен, Егор улыбнулся, когда услышал Танькин восторженный скулеж, таки продравшийся сквозь стиснутые губы. Все было так, как он рассчитывал.

— Умница моя, — шепнул он, осторожно скользя пальцами по ее бедру, и ускорился сам. Танька чувствовала хуже, но все же всякий толчок его члена внутри нее по-прежнему был в удовольствие. Сладкое, приятное, восхитительное. Когда Егор кончил, он зажмурился сам. Зажмурился, упираясь влажным лбом в Танькино плечо. На несколько секунд они замерли вот так — закрыв глаза, сосредоточившись лишь на ощущении тел друг друга. Потом Егор с тихим вздохом развернул Таньку к себе, осторожно, уже сам поправляя ее юбку.

— Пойдем уже обедать, — выдохнул он, — если я сейчас не сяду и не поем — я вполне могу сожрать тебя.

 

Вызов

Потрахался дважды за день и даже не расстегнул рубашки. В списке необычных достижений — это, пожалуй, близко к тому, чтобы выбиться в лидеры последнего месяца. Затрахал девушку до головокружения — сомнительность достижения сомнительна, восхитительный каламбур. Голова у нее и вправду кружилась, в кафе Егор Татьяну вел, придерживая за плечи, впрочем, это было совершенно не сложно. Даже в удовольствие.

Вот прямо сейчас Егор смотрел на Татьяну и, кажется, понимал, почему Астахов питает такую слабость к студенткам. У Татьяны даже мысли не возникало с ним спорить, капризничать, пытаться навязать свои условия. Хотя… Нет, это же исключительный случай скорее. Все же он помнил, насколько эмоциональны и неконтролируемы двадцатилетние девицы. Так что на всякую студентку бы Егор сам не посмотрел. И на эту бы не посмотрел, если сама бы не вынудила это сделать. После секса тело приятно ломило, внутренний викинг был доволен. Хотя на работе сегодня лучше не появляться — некая помятость внешнего вида все же была в наличии, декану это не к лицу. Ладно, обойдутся без него вечерочек, срочных дел не было, семинар был назначен на завтра. Консультация по курсовым — в понедельник.

— Довольна ли ты, девица? — насмешливо поинтересовался Егор, переплетая пальцы и опуская на них подбородок. Скорее для проформы спрашивал, нежели для получения вопроса. Мордашка у девушки была на редкость удовлетворенная. Даже не пискнула ни до, ни после, ни в процессе. Кажется, Егор даже больше чем оправдывал ее ожидания. Она… Она, кстати, тоже. Даже более чем оправдывала. Если бы не оправдала — не было бы ни этого совместного обеда, ни второго раза, в принципе.

— Ой довольна, Морозушко, — Татьяна безошибочно опознала перевранную фразу из сказки, незаметно ухмыльнулась. Да уж, скромница из тебя, Танечка, та еще. Хотя ладно, ни на кой черт Егору не сдались скромницы, хуже нет, когда женщина от одного только слова «секс» норовит потерять сознание. Нет, в этом плане Татьяна даже слишком хороша, Егор очень оценил ее раскованность. Еще чуть-чуть — и был бы перебор, но нет — все было в самый раз.

— А то смотри, может, я тебе мало позволяю, может, тебе за Лазарем сбегать? — вкрадчиво предложил Егор. Нет, он бы сейчас ни к какому Лазарю ее не пустил, но подколоть этим стоило. А то может, она сейчас как раз сожалеет, что отказалась от «того варианта». Никаких тебе условий, никто ничего не запрещал.

— Себе сбегай, если он тебе так понравился, — Таня отложила вилку, отодвинула пустую тарелку, бросила на Егора тяжелый взгляд. Бледность с лица девушки спала, все-таки обед из трех блюд творит чудеса, особенно с хорошо вымотанными девицами. Ну все хоть совести стоило перестать угрызаться, что несносный декан заездил несчастную студентку до потери пульса.

— Увы, не видать юноше счастья в личной жизни, я слишком консервативен для этих ваших современных тенденций, — рассмеялся Егор. Татьяна по-прежнему была забавная. Даже более чем, ведь сейчас она перед Егором как перед преподавателем не трепетала. Ну, по крайней мере отчаянно пыталась. Получалось через раз. И к слову, этот контраст ее реакций забавлял даже больше.

— Пускай семейное счастье строит, — ехидно фыркнула Таня. Кажется, все-таки окольцованность Лазаря ее слегка задела.

— Тебя его семейственность вроде бы не очень волновала, — заметил Егор, качая в пальцах чашку с кофе — единственным нездоровым напитком в его сегодняшнем заказе.

— Не сказать, чтоб сильно волновала, — Татьяна опустила глаза, — он мне нужен был для секса. Свадьбы и детей у меня в планах нет. На ближайшие пять лет — нет.

А вот тут Акела промахнулся. Конечно, понятно, что Таньяне-то, может, торопиться некуда, в ее прекрасные двадцать один, но для Егора подобное отношение к вопросу семьи было неприемлемо. Первый минус в твоей копилочке, Таня. Причем жирный такой минус, весоменький, сводящий практически в ноль одну из ветвей развития отношений. Вопрос отношений серьезных в принципе следует рассматривать долго, вдумчиво и даже не в один подход, использовать для анализа каждую мелочь, подобную ныне озвученной. Так что с Татьяной — только секс. Нужно затрахать ее так, чтобы сбежала и больше ни одной мыслью в сторону декана не шевелилась. Сей процесс будет и в удовольствие, и крайне воспитателен для этой мадемуазели. Просто чтобы знала, к кому стоит лезть, а к кому нет. А то что, в следующий раз она заявится к нему на экзамен в плащике на голое тело, с фурри-хвостом на анальной пробке в этой ее прекрасной заднице?

Егор с сожалением отогнал от себя этот соблазнительный образ. Пожалуй, он бы взглянул на это, до того, как он доведет Татьяну до ручки. Надо реализовать, правда, на своей территории, не на учебной.

Да и в принципе, пожалуй, на сегодня стоило остановиться. Конечно, Егору было искусительно оттащить Татьяну домой и отделать ее уже там, в комфортных условиях, но… Но меру следовало все-таки знать. И торопиться было некуда, стоило еще подумать, спланировать план «воспитания» как можно тщательней.

— Какие планы на выходные? — поинтересовался Егор, а девушка, подняв глаза от тарелки, пожала плечами.

— Какие у меня могут быть планы, когда программа для курсовика не дописана? И мама в моей «тьмутаракани» ждет.

— Да уж, всего две недели до защиты, а у тебя такие недоработки, — фыркнул Егор. Не то чтобы его разочаровало отсутствие интимных перспектив на выходные, но все-таки слегка царапнуло. Впрочем, ладно. Не сексом единым. Завтра семинар, да и проект для фирмы нужно подготовить к сдаче.

— Терпеть не могу все доделывать в последний момент, — Татьяна тем временем недовольно скривилась, — лучше делать по графику, так хоть как-то успеваешь нормально жить.

— И трахаться по расписанию? — ехидно улыбнулся Егор, без особых проблем расшифровывая, что у этой умницы входит в понятие «нормально жить».

— Разумеется, — Таня чуть улыбнулась, откидываясь на спинку стула и скрещивая на груди руки, — в этом деле расписание очень не помешает. Вторник-среда-пятница, в понедельник — если повезет.

Вторник-среда-пятница… Егор практически услышал собственное расписание свиданий с третьим приборостроительным курсом. В понедельник — это если он кого-то подменял. Значит, трахалась только после лекций у него? Интересно, шутит она или нет. Судя по сверкающим с вызовом глазкам — нет. Ну что ж, раз так… Хорошо, малышка, найдем, чем тебя подковырнуть. Будешь за свои слова отвечать. Раз тебе хотелось так давно — будь добра, докажи, что готова добиваться.

— Интересно, повезет ли тебе в этот понедельник? — вкрадчиво улыбнулся Егор.

В понедельник стояла консультация по пресловутым курсовикам. Не то чтобы Татьяне имело смысл на нее приходить, Егор ей мог только порекомендовать некоторые корректировки, она с работой справлялась прекрасно.

— Хорошо бы знать, какими законами описывается распределение моего «везения», — Татьяна внимательно смотрела на Егора, явно пытаясь понять, что он задумал. А ведь ничего не задумал. Ничего конкретного, просто вызов. И только тебе, Татьяна, решать, поведешься ты или нет. Хотя ты — поведешься. Обязательно.

— Удиви меня, — просто улыбнулся Егор, — только без пультов, в лайт-режиме. Ты же у нас умеешь креативно мыслить, Танечка?

Девушка молчала, покусывая губу, но глаза — глаза заблестели. Вызов задел ее за живое.

— Удивишь, может, это пойдет тебе в зачет по хорошему поведению, — мягко произнес Егор, забрасывая ей еще одну удочку для мотивации. Что ж, ему предстояло неплохо развлечься за счет Татьяны. Любопытно, что она может придумать, чтобы произвести на него впечатление.

— Хорошо, — Таня кивнула, будто что-то уже обдумывая. По-прежнему быстрая как Флэш. Честно говоря, Егору было интересно, что она там задумала, но он умел смаковать удовольствие. Он вполне дождется понедельника.

— Только не переборщи, солнышко, — посоветовал Егор, — рассердишь меня — ей-богу, не сможешь сесть на свою чудную задницу, хоть я и не практиковал порки давненько, но ради тебя и не на такие свершения готов. Выбесила сегодня.

— Сделаю все возможное, чтобы больше ты на меня не сердился, — кротко отозвалась Таня. Послушная, покорная. Вот только покорность эта была… Как у пумы, обряженной в овечью шкуру. Поверить в это было и невозможно, и опасно, и незачем. Она нарочно говорила сейчас именно так. Она подыгрывала Егору, подмахивала его замашкам, преследуя свои цели. Очаровательная девица, ничего не скажешь. Жаль только в голове кроме интеллекта и секса ничего толком не помещалось.

Из клуба они вышли вместе — если бы Лазарю вздумалось подкараулить девушку у входа, его бы ждал жесткий облом. Егор милосердно предложил Татьяне руку, и она снова шла рядышком, обдумывая что-то свое, незаметно к нему прижимаясь. Ну, она думала, наверное, что прижимается незаметно.

— Тебя подвезти, — спросил Егор уже на походе к учебному блоку, — до общежития?

— Ты говорил — не афишировать, — Таня пожала плечами, — я обойдусь трамваем, не волнуйся. Только прикрой мой прогул, пожалуйста.

— Отработаешь, — насмешливо хмыкнул Егор, притягивая ее к себе. Татьяна лишь тихонько пискнула, когда он накрыл ее губы своими. Крепко целовал, настолько, насколько вообще было возможно. Нет, невозможно было привыкнуть к этой ее слабости, к тому, как подкашивались ее ноги. Черт, ни одна женщина еще на Егора вот так не реагировала. От этого и сам Егор немного плыл, снова наэлектризовывался.

К остановке, у которой они остановились, торопливо пристроился долгожданный трамвай. Кажется, даже нужный номер.

— До понедельника, солнышко, — выдохнул Егор, отрываясь от ее губ, с, черт его раздери, немыслимым сожалением. Целовал бы и целовал. Глаза у Татьяны были просто одуревшие.

— До понедельника, — слабо отозвалась она и лишь спустя секунд сорок качнулась в сторону остановки. Вскочила на ступеньку в самый последний момент. Развернулась, провожая Егора взглядом.

Егор фыркнул, подбросил на ладони ключи и отправился на парковку. Нужно было еще сделать пару звонков, предупредить, что в деканате он сегодня не появится, сказать Оксане «спасибо» за то, что она его подменила, и найти толковый секс-шоп по пути домой. Ведь Егор совершенно не шутил, обещая Татьяне, что купит для нее кляп сегодня же.

 

Первый тур

— Комлева, я вам уже второй раз повторяю, это не ваши цифры, — устало буркнул Егор, маркером наискось перечеркивая листок с техническим заданием к проекту.

— Ну как же так, Егор Васильевич, я же смотрела в методичке, — Кристина пыталась закосить под конченную идиотку. На деле ничего она не смотрела, это был чей-то прошлогодний курсовик, и ей даже пересчитать было лень. Естественно, ведь пересчитав — пришлось бы переделывать и принципиальную схему термометра. Перечерчивать. А ведь девица умела чертить и считать умела, ну, только с применением калькулятора, но все же. Просто была ленива по самое не могу. Работала только, когда уже припирало к стенке, когда деканат доставал ведомости для отчисления, как последний инструмент воздействия.

Егор перевернул лист с техническим заданием, на память выписал на нем цифры для проекта Комлевой, черкнул подпись, пододвинул папку с проектом к девушке.

— Пересчитайте с этими цифрами, Кристина, — сухо велел он, — и лист с моей подписью не потеряйте. Не приму без него, ясно?

— Да, — в лице Комлевой ничего не дрогнуло. «Потеряет» она листок, как пить дать. И опять будет изображать из себя дуру, еще большую, чем она в принципе есть. Чертов учебный план, требовавший отчислять с курса не больше определенного количества человек и только в исключительном случае. Егор бы без колебаний вычистил тридцать процентов дураков и бездельников, и дышать стало бы гораздо легче. Но должен был быть минимальный выпуск, раздери его конем.

— Ну, вы меня порадуете, Анна? — Егор кивнул Розиковой, которая уже стояла у его стола.

— Что смогу, то сделаю, — кокетливо улыбнулась Анна. Она всегда слегка флиртовала с мужской частью преподавательского состава. Не то чтобы это шло ей в зачет, но все же — может быть, слегка… Правда, вряд ли в иных случаях Розикова удостаивалась ревнивого взгляда своей же подруги. Быстрого, но такого пронзительного.

Татьяна сидела в дальнем углу аудитории, уткнувшись в книжку. Обычно она пользовалась авторитетом старосты и бесстрашно вскакивала на амбразуру, первой попадая под безжалостную руку руководителя курсового проекта. Но нет, сегодня спряталась себе в уголочке и не отсвечивала. Бросила Егора на эту вот толпу… гениев, не желая задавать ему настроения хоть одной толково сделанной работой.

Ладно. Розикова, как всегда, не разочаровала, всего лишь запуталась в паре коэффициентов, но не критично, пересчитывать нужно было не много.

На стульчик справа от Локаловой плюхнулся Воронин и, улыбаясь, о чем-то шепотом ей начал втирать. Татьяна развернула к нему лицо, выражая явную заинтересованность.

Кирилл Воронин был треплом. Хорошо подкованным, но регулярно косячащим треплом. Много знал, но много и ошибался. Впрочем, экзамены сдавал всегда с первого раза, ловя свои честно вытрепанные четвертаки. Появись у него девушка, он, наверное, смог бы сдавать экзамены и за нее, разговаривать он мог за семерых. Что ему нужно от Татьяны? И почему она ему вдруг улыбается?

Первым позывом ревнивой натуры было дернуть Воронина на разбор сразу после Анны, но… Но во-первых, уже была сформирована очередь, а во-вторых, никаких особых причин отдергивать его сейчас от Татьяны не было. Это ее проблемы, если она захочет склеиться на флирт однокурсника. Егор в этом деле ей мешать не собирался пока что. Если у нее настолько мало моральной устойчивости — то и на кой черт ее в принципе удерживать.

И все же раздражение от того, как панибратски что-то рассказывал Татьяне шепотом Воронин, никуда не исчезало. Глаза то и дело пытались скосить в тот угол. Впрочем, Егор себя накручивал зря. Татьяна улыбалась, качала головой, что-то шептала в ответ, но не так открыто, чтобы появлялись поводы для беспокойства. В принципе, с Ворониным на курсе если не дружили, то приятельствовали все, даже самые лютые интроверты вроде Гордеценко.

Последних великомучеников в очереди Егор отпускал, уже пролистывая их курсовики через страницу. Глаза бы не смотрели на эту бредятину, маркер просто перечеркивал страницу за страницей с неверными расчетами.

Аудитория опустела. Локалова закрыла книжку, убрала ее в сумку, встала из-за парты. Егору же захотелось зажмуриться. Ясно, к чему пытался приклеиться Воронин, если он, конечно, пытался именно это.

На девчонке было настолько дерзкое красное мини, что если бы она надела его на экзамен Егора, хоть раз, он бы точно заподозрил, что она к нему неровно дышит. Астахова бы эта юбка отправила в долгий нокаут. Егор поднял взгляд, надеясь, что хотя бы верх порадует возможностью приложить взгляд без особого искушения, да куда там. Распаленное либидо шепнуло, что вот эта белая блузочка с рядом мелких пуговичек тоже очень-очень ничего. Особенно если расстегнуть еще пару пуговок.

Ну, ведь может же… И никаких тебе пультов. Хотя ладно. С пультом было весело.

Так. Курсовик. Ему же было что сказать, что порекомендовать.

Егор повернулся было к пачке курсовиков, и… не увидел синего скоросшивателя, в котором был подшит Татьянин отчет по проекту.

— Где? — Егор уставился на Татьяну, и она невинно ему улыбнулась.

— Что? — девушка невинно округлила глаза. — Ах, курсовик? Так вот же, Егор Васильевич. Проверите сейчас?

И шлепнула на стол перед ним. Красный скоросшиватель. Егор не был маразматиком. Он прекрасно помнил, чем конкретно успокаивал нервы после соприкосновения с курсовиком Веселовой. Значит, утащила свой курсовик? Зачем? Нет, все-таки нужно запирать аудиторию.

— На проверку нужно было сдавать заранее, — Егор тяжело взглянул на Татьяну.

— Ой, простите, Егор Васильевич, я совсем забыла про сроки. У меня было сто-о-олько дел…

Она прекрасно отыгрывала… Комлеву. Точнее, все «лучшее» сочетание качеств Комлевой, Веселовой и Суховой. Тех самых, которые удивленно хлопали глазками и прикидывались идиотками.

Егор склонил голову, разглядывая Татьяну. Что ж, ясно, что ты затеяла, дорогая, посмотрим, на что ты дальше пойдешь. Егор положил поверх ее скоросшивателя ключ от аудитории, красноречиво улыбнувшись.

Девушка просияла, вскакивая. Егору же снова захотелось зажмуриться. Она снова была в чулках, и таки кружевная резинка мелькнула из-под юбки, усугубляя положение. А ведь еще сегодня утром Егор размышлял, как бы ему сделать вид, что все, что она запланировала, на него влияния не произвело, и «давай все-таки не будем, Танечка». То ли из милосердия, то ли из нежданного приступа совести. Преподавательскую этику маленькая дрянь не щадила совершенно. В принципе было сложно выбросить из головы два уже произошедших перепиха, а тут… нет, этика, тебя не было в пятницу — сегодня, пожалуй, тоже не до тебя.

— Рассмотрю ваш проект, Татьяна, — будто делая одолжение, заметил Егор, — но со штрафом. Одна верхняя пуговица на вашей блузке за каждые десять страниц.

— Соглашусь на коэффициент один к двадцати, — усмехнулась Татьяна, возвращаясь к его столу и присаживаясь на стул сбоку, — иначе это просто возмутительно. Можно просто сразу раздеться.

— Я не против, — отстраненно заметил Егор, покосившись сначала на запертую дверь, а потом на окно аудитории с плотными жалюзи.

— Ну, может, вы сначала проверите мою работу? — девушка томно вздохнула. — Я же так старалась. Очень жду вашей оценки.

— Один к пятнадцати, — произнес Егор. В среднем курсовик был страниц на пятьдесят, если брать в расчет листинг программного кода. Так что три пуговки он у нее отвоюет. Не пять, конечно, но так и быть. Он чуть-чуть потерпит.

— Вы ужасно убедительны, Егор Васильевич, — трагичным тоном произнесла Татьяна.

— Плата за первые пятнадцать страниц вперед, — Егор ухмыльнулся, — утром деньги…

Пальчики девушки таки подцепили маленькую белую бусинку-пуговку. Отлично. Егор нечаянно зацепил взглядом черную полоску на Татьяниной шее и даже удивился, что не заметил ее раньше. Очень интересно… Полоска была тонкая, опоясывала горло девушки, будто тонкий ошейник и над ключицами уходила полоской вниз. Так. Стоп. Бондаж?

— Надо было брать плату вперед за всю работу, — задумчиво произнес Егор, а Татьяна сдавленно хихикнула.

Ее курсовик был прекрасен. С точки зрения того, насколько восхитительная там была написана пурга — это было просто произведение искусства. Кажется, его скомпилировали из трех десятков каких-то околонаучных, художественных текстов, заполнив промежутки между ними предложениями, явно переведенным с какого-то иностранного языка автопереводчиком. Вместо формул была какая-то удивительная кракозябра, которую вполне можно было использовать на психологических тестированиях вместо тестов Роршаха. Егор читал чисто из любопытства, он был уверен, что где-нибудь среди всего этого бреда найдется цитата Ницше или как минимум Толстого. И потом… Если бы он не дошел до конца — он бы не получил еще двух расстегнутых пуговиц в качестве награды за свой героизм.

В финале курсовика его тоже ждал сюрприз. Вместо листинга программного кода ровными строчками, со всеми положенными коду отступами двенадцать листов были заполнены стихами Маяковского.

— Я сразу смазал карту будня… — задумчиво повторил Егор, находясь… в катарсисе. Он, конечно, ожидал чего-то такого после того, как она притащила «другой проект», но это был действительно шедевр абсурда. Кажется, Татьяна потратила не один час — веселый час, следует отметить, она вряд ли писала это и не угорала со смеху над созданием данной… работы. Да… Карту будняя она ему… смазала. Отлично смазала, нужно сказать. Что дальше?

— Что скажете, Егор Васильевич? — весело поинтересовалась Татьяна. — Как, по-вашему, на какую оценку я могу рассчитывать?

— Ох, Локалова, — Егор с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться, от этого его останавливали лишь расстегнутые-таки пуговицы на блузке, ложбинка между девичьих грудок, уже доступная взору, и темные полоски бондажа, которые удавалось рассмотреть, — вас за такую работу надо гнать из университета… С позором.

Судя по сияющим глазам Татьяны, этот текст был сказан точно по сценарию.

— Ох, Егор Васильевич, только не это-о-о, — умоляюще взмолилась она, — мне нельзя… с позором. У меня мама… с сердцем.

— Даже не знаю, — Егор закрыл скоросшиватель. Надо будет оставить эту хрень потом, себе на память, она однозначно связнее, чем курсовик Суховой… Будет что почитать в рамках психотерапии.

— А может, мы как-нибудь договоримся? — томно предложила Татьяна, накручивая прядь волос на палец.

— Как же мы с вами договоримся, Татьяна? — с любопытством поинтересовался Егор.

— Ох, ну Егор Васильевич, все что угодно просите, — артистка разошлась не на шутку, даже бухнулась на колени перед Егором.

— Все? — Егор смотрел на Татьяну и не знал, то ли ему смеяться, то ли нахлобучить ее прямо сейчас. Ее и так было сложно не хотеть, а сейчас — на коленях, перед ним, опустив руки ему на бедра, глядя на него с такой жаждой, скользя языком по мягким губам, — она была будто воинственным вызовом его самоконтролю.

— Ты можешь просить все, — это было сказано хрипло, совсем иным тоном, — а можешь ничего не просить. Я сама все сделаю.

Егор провел пальцами по ее волосам, спустившись по скуле к губам, очертил их большим пальцем. Девушка чуть жмурилась, но глаз не прикрывала. Помнила свои уроки.

— Делай, — улыбнулся Егор.

 

Финал игры

Той еще штучкой в результате оказалась сама Татьяна. Ей-богу, кто бы сказал Егору, что гордость всея третьего приборостроительного курса делает такой крышесносный минет — Егор мог дать и по морде, просто потому, что не надо стебаться над святым и отличницами в том числе.

Нет. Сейчас ему оставалось только поверить, потому что у него было самое лучшее из всех доказательств. Практическое. От этих губ и языка на члене мозг ловил критический перегрев, осознавая не весь мир, но лишь некоторые его детали будто в кратких вспышках молнии. Быстрый, влажный язык. Осторожные, нежные губы. Собственные пальцы на ее затылке зарывались в мягкие волосы. Хотелось толкнуться глубже в этот сладкий рот, но… Но нет, Егор решил обойтись без испытаний глотательного рефлекса. В конце концов, за шлюху он Татьяну не держал. Да — раскованная, да — безрассудная, но не шлюха.

— Иди-ка сюда, — когда мир Егора раскалился добела — Татьяна не успела даже пискнуть, как оказалась вздернута на ноги. Нагнуть ее или посадить на стол? Если нагнуть, то бандажа он не увидит. Может, хрен с ним? Впрочем, нет!

Ох, была бы его воля — дернул бы эту блузочку наотмашь в разные стороны, рассыпая пуговицы по полу, но пускать Татьяну полуголой на улицу в его планы не входило. Ее тело может видеть только он. Пока она с ним. К слову, эта поправка ревнивому чудовищу Егора не очень понравилась, потому что, чисто гипотетически, он сразу же представил рядом с этой девушкой какого-то сопляка и чуть не захлебнулся злостью. Нет. Она — его. Только его. Блузку удалось сдернуть через голову, расстегнутую лишь до половины.

— Руки, — тихо шепнул Егор, разворачивая ее к себе спиной. Вообще, он не думал использовать наручники именно сегодня, но… Они лежали с самого верха в пакете, притаившегося за столом. А разрешать Татьяне к себе прикасаться Егор пока не собирался. Еще не заслужила. Широкие кожаные браслеты с ремешками на ее тонких запястьях смотрелись восхитительно. Будто специально для нее и создавались.

— Не туго?

— Нет.

Егор развернул ее к себе, наконец, давая себе возможность ее разглядеть. Бандаж оказался нестерпимо хорош на ее груди. Изящной черной паутинкой опутывал мягкие округлости, будто зазывая скорее к ним прикоснуться. Было невозможно от этого предложения отказаться, совершенно. Соски на ощупь твердые, на вкус — сладкие. А девушка под губами Егора — дрожала, вздрагивала, кажется, всем телом тянулась к его губам и пальцам.

Юбку — задрать или снять? Нет, к черту, снять. Оставить ее в одних чулках и туфлях, кстати, отличные же туфли. Рассмотреть подробнее весь боекомплект «паутинок» — потому что так-то трусы не отставали от бандажа, одни только черные лямочки на заднице. Хороша же, чертовка. Ужасно хороша. Вся целиком. Не оторвешься. Просто маленькое произведение эротического искусства.

— Вот как я мог тебя не хотеть, скажи-ка, Тань? — шепнул Егор, скользя губами по ее скуле, от виска к мягкому сладкому рту. Поймал польщенный взгляд из-под опущенных ресниц. Прижался к горячим губам в тщетной попытке утолить терзавшую его алчную жажду. Получилось примерно так же, как попытка затушить пожар цистерной масла. Впрочем, это было даже хорошо.

Таня тихонько постанывала от нетерпения, пока его ладони жадно обшаривали ее тело. Настолько негромко, что сегодня Егор даже решил ей это не запрещать. В конце концов, ему и самому такая ее реакция на него нравилась. Кожа у нее была такая нежная, что в принципе отрываться от нее не хотелось, ни губами, ни руками, но все же следовало помнить про время и про место, выбранное ими для действия. Разогревал Егор партнершу торопливо, больше для проформы, потому что просто не мог отказать себе в удовольствии легкими ударами пальца по клитору заставить девушку прикусывать его же губы в исступленном наслаждении. Ему безумно нравилось, как ложатся ее груди в его ладони, и как она вздрагивает, когда он чуть стискивает пальцами ее соски. А когда он касался пальцами чувствительного входа — она и вовсе тихонечко скулила, будто умоляя его поторопиться.

Она хотела его. Снова. Сейчас. Казалось, разреши он ей — и она на него набросилась бы сама, но нет, терпит, пока он раскатывает пальцами по члену тонкую пленку презерватива.

Вот на своем рабочем столе Егор еще никого не трахал… Как-то со столами в его интимной практике складывалось неважно. Впрочем, восполнялся этот пробел хорошо. Очень хорошо. Настолько хорошо, что у Егора мысли будто замыкало, как неисправные проводники.

— Господи, Таня!

Да уж, Егор Васильевич, ты ж конченый материалист, какое еще «господи», а? Но вот хрен же подберешь подходящее междометие, чтобы выдохнуть его в такой момент.

В ней было хорошо, прямо-таки нестерпимо. Весь мир будто сводило от этой бесконечной, пронзительной сладости. Нет, в следующий раз Егор эту чертовку оприходует точно дома, где не надо будет беспокоиться, что слишком громким стоном удовольствия привлечешь ненужное внимание. И там она наконец-то будет кричать, там он ей это позволит. Он заставит ее сорвать голос. Только — дома, не здесь.

Почему от нее настолько туманился рассудок? Почему так хотелось растянуть на вечность каждый толчок внутрь горячего тесного лона? Почему время прогорало так быстро, незаметно, будто его и вовсе не было? Почему было абсолютно без разницы, когда и где, лишь бы с ней? Черт, Егор, когда ты вообще успел вот так вот зациклиться?

Сегодня Таня пытается держаться. Оттягивает свой оргазм, как может, замедляя движения Егора бедрами, стискивая их плотнее. Но невозможно оттягивать вечно. Егор просто не позволяет ей оттянуть еще раз, тем более что так выходит, что кончают они как раз одновременно. И вся вселенная плавится, достигнув критической точки нагрева. Жарко так, что невозможно дышать.

Егор обнаружил себя прижимающимся к груди девушки носом. Дышать ею было приятно. В мире должно было быть хоть что-то постоянное, и ее запах ландыша годился для того, чтобы стать этой точкой опоры.

Расстегивая наручники на ее руках, Егор молчал, пытаясь собрать себя из оглушительных осколков тишины. Она выжимала из него все, что в нем было живого, утоляла голод досыта, выжигала дотла. И ведь при этом… ничего особенного не делая. Лишь подыгрывая ему. Играя по его правилам. Почему никто другой до нее этого не делал?

— Ну что, в следующий раз трахаемся на столе у ректора? — Егор, наконец, нашел в себе силы заговорить, и Татьяна засмеялась.

— Ну, спасибо хоть не президента, — хихикнула она.

— Ну, не все же сразу, — Егор, смеясь, пробежался пальцами по бедру девушки, а затем потянулся к оставленной на его же стуле белой блузке, помогая девушке ее надеть. Точнее, надевая ее на нее и старательно отводя ее ладони от пуговиц. Ему хотелось самому.

— У меня получилось? — тихо шепнула Таня, глядя на него с такой надеждой, что Егор даже слегка ощутил укол совести.

— У тебя отлично получилось, — улыбнулся он, — ты молодец, солнышко.

Татьяна уронила ему лоб на плечо, тихонечко застонав.

— Что ты вообще со мной делаешь, Васнецов, у меня, кажется, совсем поехала крыша, — тихонько произнесла она, — я все выходные думала, что ты… меня пошлешь сегодня.

— Так быстро? Вот еще, — Егор фыркнул, заканчивая возню с пуговицами, а затем подцепил Татьяну за подбородок и заглянул ей в глаза. — Мне с тобой хорошо, — произнес он, — так что… если у тебя нет на примете кавалера помоложе и погорячей… значит — мы продолжим.

— Чтоб иметь кого на примете, нужно, чтобы в голове что-то помещалось, — девушка вздохнула, — а у меня там только ты, ну и учеба. Еле влезает, кстати, та учеба.

Самолюбие Егора она тешила очень старательно. Прям из раза в раз. Он даже рисковал к подобным заявлениям привыкнуть, и это было бы очень не осмотрительно с его стороны.

— Дурочка ты, маленькая, — мягко заметил Егор, целуя ее в губы — легко и быстро.

— Не, — Татьяна мотнула головой, — я — большая дура. Не надо меня жалеть, господин декан.

— Даже не думал, — девушка будто плавилась от самой незначительной его ласки. Она была готова жмуриться даже от невесомых прикосновений к ее лицу, к скулам. Очень чувственный экземпляр попался Егору. Даже жаль было, что наиболее вероятно, что с ней ничего толкового не выйдет.

— Нормальный курсовик где, солнышко?

— В сумке у меня, — Татьяна с сожалением приоткрыла глаза и, вздохнув, спрыгнула со стола, пытаясь найти взглядом юбку. Да, нужно было возвращаться в реальный мир, они и так уже катастрофически задерживались, скоро уборщица по кабинетам пойдет.

— Поймешь рекомендации сама?

— Я смотрела твои правки, я поняла, — Татьяна, наконец, нашла и юбку, заброшенную за стол, оделась до конца, прошлась пальцами по блузке, обернулась к Егору, — нормально выгляжу?

— Ты выглядишь так, что я бы тебя поимел еще разик, — Егор пожал плечами, — но нужно уже иметь совесть, а не тебя.

Татьяна аж покраснела. То ли от смущения, то ли от радости из-за полученного комплимента, то ли из-за всего вместе сразу.

— Захвати с собой подарочек, солнышко, — Егор вынул из-под стола черный пакет — самый таинственный пакет, который в принципе нашелся в секс-шопе.

— А что там? — с опаской поинтересовалась Татьяна.

— Сюрприз, — Егор улыбнулся, — только откроешь, когда я разрешу, поняла?

Глазки девушки снова блеснули. Ну а что, ты думала, все время будет одинаково, крошка?

— Выходи первая, — велел Егор, и Татьяна кивнула. Потянулась к ключу, и Егор накрыл ее пальцы своими. Поймал. Девушка замерла, как напуганный сурикат.

— А поцеловать? — мягко поинтересовался Егор, привлекая ее к себе.

В их поцелуях на прощанье было что-то иное, отличное от тех яростных, голодных столкновений губ, что имели место во время секса. Нежное, мягкое, трепетное удовольствие. Егор необъяснимо кайфовал от того, как обмирала девушка в его руках, слабея. Хотелось сжать ее чуть крепче, чтобы точно удержать, чтобы стать для нее границами ощутимого мира. Чтобы больше в ее мире ничего и никого не было.

— До завтра? — тихо шепнул Егор, выпуская Татьяну из рук. Ею было сложно не любоваться в эти моменты, когда глаза слегка затуманивались и она, кажется, теряла связь с действительностью. В такие мгновения Егору мерещилось, что она его не просто хочет, но глубоко и по уши влюблена… Но, это вот как раз очень вряд ли. И с чего бы вообще?

— До завтра, — тихонько выдохнула Татьяна, приходя в себя. Подхватила со стула сумку и наконец завозилась ключом в двери.

— Ой, добрый вечер, Оксана Леонидовна, — чуть напуганный возглас за дверью и торопливые шаги.

У Егора же сердце пропустило два удара. Ну… Хорошо, что Оксана, а не завкафедры…

 

По-дружески

У Оксаны, зашедшей в кабинет, лицо было самое что ни на есть охреневшее. Оправляя рукава пиджака, Егор пытался нацепить неприступную мину, но вышло плохо, хотелось только смеяться. Ничего не скажешь, палево вышло эпичное. И Татьяна в ее супермини наедине с Егором в запертом кабинете, и воздух здесь все еще хранил в себе легкий, чуть пряный запах секса. Все было предельно ясно любому взрослому человеку. Больших доказательств не требовалось. Спасибо, что презерватив не на видном месте валялся.

— Васнецов, ты шизанулся? — кажется, Ардова очень хотела Егора убить, а после — подвергнуть тело посмертному надругательству. — У тебя что, кризис среднего возраста? Или это тебя после развода до сих пор так колбасит?

Ну, блин, Оксана, ну и версии у тебя, это ж сколько по-твоему может колбасить после развода? Ну не шестнадцать же лет, не первый раз расстался с «истинной любовью».

— Пойдем прогуляемся, Ксюш, — миролюбиво улыбнулся Егор, — и желательно пропустим по пиву, потому что натрезво я тебе это все не расскажу.

Оксана Ардова была другом Егора еще со студенческой скамьи. Вместе учились, соревнуясь друг с дружкой, как те Локалова с Гордеценко, только еще и дружили. Прошли и магистрат с аспирантурой, вместе остались в родных пенатах МФТИ. Оксана была простым преподавателем на кафедре, от деканства она в свое время сама отказалась, вела научную работу со студентами. С ней было можно выпить, поменяться парами, обсудить очередной выкрутас ректора или завкафедры, перемыть кости очередному косяку «особо одаренных» студентов или обсудить какую-то запару в новом проекте в поисках решения. Оксана, как никто, была в курсе семейных перипетий Егора, и если он кому и мог рассказать о происходящем в своей личной жизни — то только ей. Дальше Оксаны это все равно не уйдет.

— Охренеть, — выдохнула Оксана, когда Егор закончил рассказывать про эпопею с вибратором, — ты как вообще ее не убил после этого?

Ох, как она его понимала… Понимала даже, насколько жестоко Егор хотел прикончить Локалову утром чертовой пятницы, причем желая, чтобы его возмездие настигло Татьяну многократно… Вообще, можно ж было поставить девчонку на место «цивилизованными средствами», влепить ей дисциплинарный выговор, например, но это было бы недостаточно. Это не дало бы никакого внутреннего удовлетворения. Выгонять-то Татьяну нельзя, статистика у третьего курса без нее будет гораздо печальнее.

— У меня другие методы, — Егор расслабленно улыбнулся. И эти его методы устраивали его гораздо больше всех прочих существующих вариантов. Это было то самое многократное возмездие, только без смертельного исхода. Ну вот еще, убивать — и избавлять эту маленькую нахалку от ответственности за ее выкрутасы? Нет уж, он над ней еще поиздевается. У него на эту месть большие планы.

— Это не твои методы, Васнецов, — Оксана покачала головой, — это больше похоже на Астахова…

— Ну вот не надо сравнивать, — Егор отмахнулся, — Астахов — мудак.

И это было слабо сказано… Почему его методы до сих пор действовали, почему на него до сих пор никто не заявил — было загадкой. Казалось бы, девочки, устройте вы скандал, скандал — основная причина, по которой преподавателя из учебного совета могут выпереть, так ведь нет. Сплетничать — сплетничали. Заявлений не писали, скандалов не устраивали. И что в головах? Как будто сам Егор мог вышибить Астахова без весомой причины. В конце концов, именно его электроник не клеил и «покататься» не приглашал.

— А в чем разница, если и он, и ты… со студентками? — жестко поинтересовалась Оксана.

— С одной студенткой, — Егор фыркнул, — Ксюш, ну, не прикидывайся, что не видишь разницу между добровольной инициативой конкретной девушки и шантажом всякой дуры, которая не может выучить принцип работы диода. Девчонка по мне сохнет с первого курса, сама уверена, что ее чувства — мания. Не проще ли сделать ей прививку реальностью, тем более ты сама знаешь, какой у меня характер.

— Как-то это… цинично, — Оксана покачала головой. Неужели пожалела Татьяну. Ну, вот тебе и дружеское понимание, как быстро оно закончилось. Это обострилась в Оксане женская солидарность? Тяга к обязательной романтизации отношений между мужчиной и женщины. Благослови Ньютон, это серьезно говорит женщина с кандидатской степенью? Утверждает, что трахаться без любви мужчине с женщиной… цинично. Нет, это однозначно требует уточнения.

— Что цинично, Ксюш? — поинтересовался Егор. — Заниматься сексом с заинтересованной в нем женщиной?

С очень заинтересованной женщиной. Но Оксане этого знать не нужно. Егор нарочно подбирал такие слова для описания ситуации, чтобы Татьяна не выглядела… уж очень легкомысленно. Некоторые вещи о ней даже другу Егора знать не стоило. Пусть лучше Оксана считает, что Таня в Егора влюблена. Почему нет? Никому это не повредит, Егору — так точно.

— Ну, она же девочка…

— Ксюш, не смеши. — Егор аж фыркнул. Вот кем-кем, а «девочкой» Татьяна точно не была, хотя и нахрен бы Егору та «девочковость» не сдалась. В отсутствии всяких комплексов Таня, пожалуй, могла дать Оксане фору. При всей разнице в возрасте, да.

— Я вообще-то про эмоциональный фон, — пояснила Ардова, несколько смущаясь, даже чуточку краснея. Ну, вот тебе и доказательство неозвученной гипотезы. Оксану даже сейчас немного коробит свобода взглядов Егора.

— Ну, если уж говорить про него, — Егор пожал плечами, — ей-богу, в Татьянином возрасте безответно сохнуть куда вреднее, чем самой решить, что объект чувств ей по совокупности факторов не подходит. Менее травматично, как ни крути.

— А если она не решит? — осторожно спросила Оксана. — Что если не решит, что ты будешь делать? Женишься? Снова в ту же реку — из-за секса, но не по трезвому расчету?

— Я не рассматриваю такого варианта, — Егор качнул головой, — я-то себя знаю, Ксюш. Двадцатилетняя девочка долго со мной не выдержит. Я слишком сухарь для этого. Им подавай чувства, эмоции, вот эту всю ерунду. А у меня нормальные чувства вызывает лишь прибор, работающий в соответствии с требованиями технического задания. Какое, нахрен, женишься? Она сама от меня сбежит, гораздо быстрее чем зайдет речь, хоть о какой-то серьезности отношений.

— Тебе не страшно? — Оксана сощурилась. — А если это реально мания? Это не вылечится твоей «терапией».

— Да нет, — Егор безмятежно улыбнулся, — пока не похоже.

Было похоже на зацикленность, это да. Но Татьяна Егора не сталкерила, не была замечена ни в слежке, ни в активных подкатах, ни в чем сверхъестественно неадекватном. Да что там, если бы она не сделала свой «ход пультом», Егор был бы свято уверен, что девочка просто к нему очень хорошо относится как к преподавателю. И продолжал бы тайком любоваться ее ногами, вызывая Татьяну к доске.

Блин, а ведь к этому состоянию рано или поздно придется вернуться. Вряд ли она продержится дольше месяца рядом с ним. Дальше придется обходиться лишь взглядами, придется вычистить из головы все эти лишние гормональные реакции. Впрочем, до конца бакалавриата у Татьяны остался год. Не так уж и много времени нужно будет ее вытерпеть. Хотя если она вздумает остаться и в магистратуре МФТИ, то все же немало. Да неужели он не возьмет себя в руки и три года будет париться, что с кем-то там из студенток кувыркался. Ну хрень же, а не гипотеза. Чтобы выбросить из головы Людмилу, понадобилось всего-то ничего. Ну, да, Людмила перед ним не бегала с такой частотой и вообще к разводу уже основательно заколебала, но все же. К ней-то у Егора когда-то что-то было.

— Но с чего ты вообще взял, что она по тебе сохнет? Что ей нужна эта твоя «прививка».

Может, это действительно был кризис среднего возраста? Почему сейчас спорить с Оксаной, доказывать, что у него есть право самому решать, с кем заниматься сексом, Егору было настолько раздражительно? Да что там, раздражало даже размышление о том, что Таня от Егора в принципе сбежит, когда от него устанет. Ладно, это пустое, это изживется после того, как эти отношения закончатся.

— Ксюш, она сама призналась. Да и говорить нечего, там все симптомы налицо, — Егор тяжело вздохнул, — ты можешь себе представить, что ее бывшего парня тоже зовут Егор? Особым совпадением мне это не кажется. И она его практически при мне бросила.

— Как это при тебе? — недоумевающе нахмурилась Оксана. — Вы что, встретились?

— Не то чтобы был особый выбор, — Егор пожал плечами, — он работает в спорт-клубе, где я занимаюсь. Так уж совпало.

К слову, о совпадениях, надо будет убедиться, что Лазарь от Локаловой отвалил. С этим, насколько Егору было известно, у тренера даже после окольцованности были проблемы. Вот надо было Татьяне трахаться именно с Лазарем, поимела бы Гордеценко, глядишь, юноша перестал бы зеленеть при виде девушек. Хотя нет, в этом случае и Евгений мог поиметь психологическую травму, и Степанюк бы с Татьяной сцепилась. Но все же потенциального сталкера на горизонте бы не было.

— Она тебе хоть нравится? — устало поинтересовалась Оксана. — Или тебе не особенно принципиально, кого на своем столе шпандорить…

— Мне принципиально, — Егор вдруг ощутил себя задетым. Вот в неразборчивых связях его еще не подозревали. Ей-богу, как вообще можно было предположить, что он свяжется абы с кем, не особенно различая, собственно, кого нахлобучивает. Таня ему действительно нравилась. В тех рамках, которые он для нее очертил — все было более чем на высоте. А дальше — дальше он ее не пустит, пока что. Нет особого повода, нет особой веры, что это вообще имеет смысл.

— Ты пойми меня правильно, Васнецов, но выглядит это все как-то очень дико, — Оксана говорила осуждающе, — вот прости, но это совсем на тебя не похоже. Чтобы ты… и со студенткой.

— Честно говоря, Ксюш, ты же понимаешь, что это мое личное дело, да? — поинтересовался Егор, подводя черту под дискуссией. — Ты можешь сообщить в ученый совет, они там наверняка разволнуются, могут меня даже с деканства снять, хотя это они вряд ли сделают, но надежда умирает последней…

— Васнецов, ну ты совсем обо мне плохого мнения, — Оксана, кажется, даже обиделась от этого его предложения, — я не наушничаю в совет, я просто так тебе советовала. По-дружески.

— Успокойся, Ксюш, — улыбнулся Егор, — я знаю, что я делаю. У меня все под контролем.

И это было замечательно.

 

Промах

«С добрым утром»

СМС пришло с утра. Танька только-только завтракала. И увидев сообщение от Егора, чуть не уронила телефон в свою овсянку. Сам написал. Ни фига ж себе.

«С добрым, господин декан»

«Давай просто «господин», мне так больше нравится»

«С добрым утром, Егор»

«Непослушным девочкам не видать своей награды»

«Награда не должна даваться легко»

«А с чего ты взяла, что она вообще тебе легко дастся?»

Егор с ней играл. И Таньке это… понравилось. В конце концов, если ему нравится ее дразнить — значит, ему нравится и она. Ну… Хотя бы чуточку.

«Что делаешь?»

«Собираюсь в душ»

«Смотри там, а то знаю я эти женские душевые, студенточки так и норовят друг дружку облапать».

Таньку бросило в жар. Ну какое там «облапать», специально ходит по утрам, когда большинство соседей по общежитию еще дрыхнет.

«А ты будешь ревновать и к девушке?»

«Даже к твоему вибратору, детка, если его в тебя запихну не я»

Напоминание о вибраторе оказалось слишком провокационным. Душ после этого СМС пришлось принимать практически ледяной.

Расписание на вторник, в принципе, было слегка облегченное. Кажется, у Егора появились какие-то дела, потому что его лекции по ТОЦОСу сняли, впихнув вместо них две пары по КИП. Так было отчасти лучше, потому что после ТОЦОС не хватало перерыва на сорок пять минут, чтобы разгрузиться для лабораторки у Ардовой на полторы пары. После КИПа лабораторки шли хорошо, особенно те, на которых шла работа в Оркаде. Таньке нравилось составлять электронные схемы, было в том, чтобы добиться на выходе модели нужной реакции, нечто увлекательное, слегка адреналиновое. Кто-то для адреналина прыгает с парашютом, а Танька занималась моделированием электронных схем. Получалось вроде отлично.

Егор не унимался даже во время пар. Черт его знает, чем он занимался в учебной части, но кажется ему было слегка скучно. Писал совсем чуть-чуть, явно давая Таньке шанс вплотную заняться конспектом.

«Хочу тебя увидеть. Знаешь как?»

«Перед тобой на коленях?»

«Какая ты у меня умная, солнышко»

У меня… Мелочь, но когда Васнецов говорит так, будто она — часть его жизни, ужасно хочется улыбаться как дуре.

«О чем думаешь?» — прилетело на второй паре. Как раз перед перерывом до лабораторки. О чем, блин, она может думать, когда он достает ее уже с утра. Хотелось бы ответить ему чем-то равноценным, раз уж он над ней смеется.

«О тройничке с двумя Егорами»

Это была самая сумасбродная мысль, которая в принципе приходила в Танькину голову. Но почему-то эта мысль реализовалась быстрее всех прочих, пальцы отважно отбарабанили текст и тыкнули в кнопку «Отправить».

Ответом Таньке была тишина…

Тишина в ответ. Оглушительная. Долгая. Запоздало Таньку хлестанула пощечиной паника. Танька рассердила Егора. Наверняка, заставила его ревновать. Он же сказал ей с утра… Черт, ну вот почему у нее такой тупой талант все портить, причем на самой ранней стадии.

«Прости, прости, прости, я пошутила» — торопливо набрала Танька, и сообщение ушло.

Ответа не было до самого звонка, возвещающего конец лекции. Молчание его пронизывало до самых костей. Оно могло означать, что Егор… решил ее послать уже совсем.

Но, все-таки, звенит звонок, и телефон на столе вибрирует.

«Через пять минут в моем кабинете. Задержишься хоть на секунду — крепко пожалеешь».

Таньку бросило в жар. Нет, она догадывалась, что эта шутка может его задеть, но все же надеялась, что это не будет уж очень сильно. Но… Такие интонации… Она никогда даже не представляла, что Егор может так. И это — через СМС, даже не лично.

Танька торопливо запихнула тетрадь с конспектами в сумку, отмахнулась от Аньки и почти бегом припустила к кабинету декана факультета, надеясь только, что не опоздает.

Ох, как она ошибалась насчет того, как он разозлился. Недооценила. Стоило ей только войти в его кабинет, закрыть за собой дверь, как Егор, ожидающий ее даже не за своим рабочим столом, а рядом с дверью, замерший, уставившийся на часы на запястье, явно отмеряющий выданные Таньке пять минут, резко качнулся вперед, практически впечатывая Таньку в дверь.

— Это что еще значит, детка, — яростно выдохнул Егор, — значит, моего члена тебе мало уже?

Он раздвинул коленом Танькины бедра, запустил ладонь прямо Таньке в трусы.

— Мало меня, а, дрянь маленькая?

— Нет, нет… — Танька взвизгнула, а пальцы Егора впились в ее клитор, растерли его несколькими быстрыми движениями, и Таньку сразу же бросило в жар.

— Я тебе говорил, говорил, что ты теперь только со мной, а?

Боже, какие у него были безжалостные пальцы. У Таньки от этих его резких движений вполне могли загореться трусы. Она уже задыхалась, потому что мир все сильнее заволакивало раскаленным душным туманом, Таньке хотелось перепиха с каждой секундой все острей, все нестерпимей.

— Я тебе говорил, отвечай? — Егор рычал, негромко, но все равно было страшно.

— Да-да, — едва помня себя, взвыла Танька.

— Тогда какого ж хрена…

— Прости, прости, само вырвалось, — взмолилась Танька, пока мысли, закипая в голодной раздроченной жажде начинали бурлить, заполняя голову невыносимым шумом, — пожалуйста, прости…

— Не-е-ет, — беспощадно выдохнул он, толкаясь своими потрясающими пальцами в ее девичью щель. Раз, другой, третий. Боже. Тело хотело этого. Тело хотело Егора, прямо сейчас, не особо задумываясь о происходящем, о расписании, да что там — даже о том, что за дверью в коридоре так-то, наверняка, бегают студенты и преподаватели, и их кто-то может услышать. Танька со стыдом поняла, что сама насаживается на его пальцы, скуля от удовольствия. Ей хотелось больше, гораздо больше…

— Ага, размечталась, дрянь, — яростно прошипел Егор, будто слыша ее мысли, отшатнулся, — может, ты еще и кончить хочешь?

Рука, творившая немыслимое непотребство у Таньки в трусах, рука, которая по качеству удовлетворения могла задать планку некоторым членам, исчезла, и яростное неудовлетворенное разочарование практически швырнуло Таньку носом в землю.

Он не дал ей кончить. Выкрутил всю душу, перевозбудил за чертову пару минут и не дал… Наказал. Раздери весь мир ядерным напалмом.

— Нет, пожалуйста, Егор, — у Таньки от обиды аж слезы на глазах выступили, — пожалуйста, закончи. Умоляю. Я не смогу нормально пойти на лабораторную.

— Твоя проблема, — процедил он, — это наказание. Не можешь вытерпеть — иди трахнись об Лазаря. О нас можешь забыть, в принципе.

— Я не хочу его, — выдохнула Танька, — только тебя. Никого больше. Пожалуйста, Егор. Накажи по другому, умоляю. Как угодно…

— Детка, — пальцы Егора впились в ее подбородок, а глаза, неумолимые, яростные, как синий смерч, — в Танькино лицо, — не бросайся такими словами, если не знаешь, что за ними может стоять. Потому что меньшее, что я могу сделать, — я делаю сейчас, просто потому что ты маленькая дура, и мне тебя жаль. После большего ты спокойно сидеть на своей чертовой заднице не сможешь.

Он говорит о порке? Танька нервно сглотнула. Настолько близко к БДСМ она еще не приближалась. Страшно. Ужасно страшно. Но… Но на лабе в таком состоянии от нее будет толку меньше, чем от Суховой. Она и пары слов из методички не разберет, перед глазами будут плыть цветные круги. Разочаровать Ардову было же так страшно, что проще сразу было документы забрать.

— Я согласна, — тихо выдохнула Танька, — я согласна заплатить задницей, Егор, только пожалуйста… Доведи сейчас до конца. Я не смогу так…

Она боялась дышать. Боялась спугнуть его молчание, потому что если он молчал — он думал, если он думал — значит, был шанс.

— Хорошо, — выдохнул Егор и резко развернул Таньку лицом к двери, заставляя ее упереться в нее руками. Нет. Он не стал заканчивать пальцами. Он решил засадить ей прямо сейчас, в своем кабинете. Боже. Сдохнуть можно от его милосердия.

— Открой рот, — сухо, жестко, от этого тона хочется упасть на колени. И не вставать с них, пока он не разрешит.

Шарик кляпа был плотный, черный, его удобно было сжимать зубами. Ну хоть не в себе давить вопли. Все-таки купил. Сказал — сделал. В кармане, что ли, носит?

— Еще только раз… Еще только раз ты заикнешься о ком-то другом… — выдохнул Егор, — и ты пойдешь к черту, поняла?

Это был риторический вопрос. Тем более ответить Танька все равно не могла.

В трусах все пылало так, будто там извергался чертов вулкан. Слабый банановый запах презерватива коснулся напряженного Танькиного восприятия. Джинсы Егор с нее спустил вместе с трусами — одним лишь только быстрым движением.

Никаких прелюдий. Никаких лишних прикосновений. Лишь один только член, резко вбивающийся в ее тело. Пальцы, жестко сжимающие бедра — больно сжимающие, но от этого только ощущения острее, — настолько острые, что хочется выть, но все, что может Танька — это впиваться зубами в тугой шарик кляпа в своем рту, вытягиваться струной от упертых в стену рук, двигая бедрами ему навстречу. Этот секс — не для их общего удовольствия, не реализация обоюдно вспыхнувшей страсти. Этот секс для ее облегчения, подчеркнуто безжалостный, потому что она провинилась. Но такой — резкий, грубый, он выбивал из головы все что в ней было. Кажется, после такого взрыва ощущений, как после чумы — невозможно уйти живой. Слишком сильно, слишком остро, слишком грандиозно. Оргазм — как милосердный дар, оргазм как незаслуженная награда. После него Танька даже пошатывается и все-таки оседает на колени, потому что стоять на ногах невыносимо сложно.

Егор за ее спиной швыряет презерватив в урну, застегивает брюки.

Вопреки ситуации — приседает, осторожно, даже ласково гладит по волосам.

— Если это тебе слишком, может, тебе все-таки поискать кого еще? — вкрадчиво спрашивает, расстегивая кнопки кляпа.

— Мне нормально, — тихо выдыхает Танька, когда появляется возможность заговорить, пытаясь собрать себя из молекулярной пыли. Она действительно чувствует себя на диво удовлетворенной. Да. Она не подозревала в Егоре вот такой вот стороны, вот таких вот наклонностей. Но почему-то ничто в ней не протестует против этой расправы. Провинилась. Заслужила.

Егор помогает ей встать, сжимает пальцами ее подбородок. Его любимый жест, кстати.

— Смотри, — беспощадно улыбается он, — я не собираюсь терпеть твои выкрутасы просто так. Так что…

— Я поняла. Не смогу сидеть, — торопливо выдыхает Танька, застегивая джинсы, и Егор недовольно щурится. Надо завязывать с манерой перебивать его, однозначно. Все-таки не надо забывать, что трахаясь с ней… он делает ей одолжение, да. Это он — ее безумие, а не она — его.

Эти его поцелуи. Безжалостные, настойчивые, глубокие. От которых звенит напряженной струной вся душа, все тело. Господи, как жить, когда он ее бросит? Впрочем… Пока не бросил. Пока что даже делает уступки. Целует так, что хочется отдать ему всю душу до капли.

— Спасибо. — тихонько шепчет Танька. Спасибо за милосердие, спасибо за эти поцелуи, спасибо за то, что позволяешь чувствовать себя твоей.

— До конца твоего перерыва десять минут, — сухо заметил Егор. Полчаса с ним вспыхнули и сгорели, как пара чертовых минут. Танька торопливо оглядела джинсы. Нет, вроде никаких следов. Хотя слабый запах произошедшего секса все-таки чувствуется от кожи. Но учуять его можно только вблизи, беспокоиться вроде не о чем, на лабораторках Танька сидит одна.

— И к слову, о наказании… — произносит Егор, когда Танька касается ручки двери, — я ничего не забуду, ты поняла?

— Да.

— Свободна.

 

Акт I

Кажется, ни хрена не верную тему для диссертации Егор когда-то выбрал. Надо было писать о том, как сорваться в уже тысячу лет как принятую к забвению Тему, не имея этого в планах. И как не надо воспитывать нижнюю, раз уж так вышло, что ваша любовница стала ею.

Ну ведь повелся же.

Собирался же проморозить нахалку минимум неделю молчанием и игнором, но повелся, поплыл, уступил умоляющим влажным и таким голодным глазищам, отчаянному раскаянию. Охренительно. Хотелось загнуть что-нибудь особенно матерное по этому поводу. Ну какого же черта, Егор Васильевич, ты уступаешь? Зачем подыгрываешь? Раз решил наказать — какого хрена передумываешь? Какого черта ты позволяешь нижней оказывать на тебя влияние? И… зачем тебе вообще делать из Татьяны нижнюю? Ты же знаешь, что она сбежит от тебя очень быстро. Какой смысл тратить на это время? Простой секс тебя устраивал же! А ведь теперь он может быстро закончиться.

И все же… Все же положение дел, внезапно изогнувшееся в немыслимую позу, Егора неожиданно проняло. Он даже не думал, что ему настолько не хватало… вот этого. Когда за вынос мозга женщина получала должное наказание, а не Егор сам собственноручно справлялся со своим раздражением.

«Вечером, в восемь, буду ждать у твоего общежития. Возьми с собой подарочек, вчерашние туфли и запасные шмотки».

Подарочек и туфли — для вечера, одежда — чтоб было во что втряхнуться утром. Не факт, что Татьяна об этом подумает, не факт, что она вообще ожидает оказаться у него на всю ночь. Но что с ней делать, на такси в общежитие отправлять? Ну, а утром при этом натянуть будет некого, возникни такое желание.

Локалова не опаздывает. Она никогда не опаздывает, а тут, кажется, вообще раньше пришла, видимо, не хотела заставлять Егора ждать. Стоит себе, наслаждается последним апрельским вечером, неожиданно теплым — кажется, даже погода хочет, чтобы Татьяна надевала юбки, и она как послушная девочка носит именно их. Кажется, специально для Егора, и это правильный маневр с ее стороны. Будь у этих отношений особо далекие перспективы, Егор в принципе бы настоял на том, чтобы ее возлюбленные джинсы стали только зимним предметом одежды. Ей-богу, сам бы купил два десятка юбок и совокупной хрени, сам бы отвозил ее на учебу — или куда там ей могло понадобиться, — лишь бы на постоянной основе наслаждаться видом этих восхитительных ног с изящными лодыжками.

— Мог открыть изнутри же, — замечает она, когда Егор выбирается из машины, чтобы открыть ей дверь и забрать пакет с вещами.

И ведь не пришло же в голову даже, что ему нравятся подобные этому ритуалы ухаживания. Да, нравится открывать дверь перед женщиной. Да, нравится сближаться, потихоньку сокращая дистанцию. И если кто-то решил, что может делать ему замечания, значит, именно этому кому-то придется обломиться в своих надеждах, что и Егор сократит дистанцию между ними. Ведь должна же понимать, что все имеет свои последствия.

— Как же плохо у тебя с воспитанием, солнышко, — Егор смотрит на нее, сощурившись, — а дальше что — будешь мной командовать, как тебя трахать?

Девушка виновато опускает глаза. Хорошо. Ничего, перевоспитается. Перестанет бунтовать в тех местах, где ее бунт совершенно неприемлем. Нужно просто дать ей понять, где пролегает граница.

— Тебе же нравится, как я тебя трахаю, да, солнышко? — шепчет Егор, заставляя ее поднять лицо. Нет, вопрос не для него — он не конченный идиот, он знает, что ей больше чем нравится. Но она должна помнить свое место.

— Очень, — едва слышно выдыхает Татьяна, глядя ему в глаза.

— Не слышу, — безжалостно улыбается Егор. Нет, детка, могла вслух пытаться выпендриваться и оспаривать логику его поведения — умей вслух и признавать, что тебя хорошо удовлетворяют.

— Мне очень нравится, как ты меня трахаешь, — глазки поблескивают с вызовом, мол, хотел громко — держи, во весь голос скажу, да еще так, чтобы у случайного слушателя не осталось сомнений, о чем ведется речь. А вот эта провокация очень хороша. Хищник в груди не только удовлетворен, но и в предвкушении напрягается. А ведь ей было бы охренительно хорошо этим вечером, если бы она сама не напросилась. У Егора были вполне мирные планы. Но нет, Татьяна заставила их откорректировать. Нашла на свою задницу неприятностей — в прямом смысле этого слова.

Возвращаясь в водительское кресло, Егор бросил пакет на заднее сиденье, а затем взглянул на Татьяну. Она пыталась держать себя в руках. Вид у нее был практически невозмутимый и все же слегка встревоженный. Боялась?

— Татьяна, у тебя платья есть, оказывается? — насмешливо улыбнулся Егор, любуясь голыми коленками. Красивыми, заманчивыми коленками.

— Тебе нравится? — смущенно поинтересовалась девушка, тиская пальцами гладкую ткань подола.

— Нужно оценить целиком, — Егор пожал плечами, — но ноги у тебя красивые, Тань, я давно уже это знаю.

— Давно? — ох, как же зажглись у нее глаза. И много ли надо для приступа эйфории, а? Всего лишь один комплимент.

— Да можно сказать, всегда знал, — ухмыльнувшись, Егор потянулся к ней, вжимая девушку в спинку кресла. О, эти непередаваемые реакции. Как он их не видел раньше? Почему не срабатывали все эти рефлексы, которые видят сейчас и расширенные зрачки, и чуть раскрытые пересохшие губы. Кажется, она вообще боится дышать вблизи него. Интересно, этот ее голод хоть на малую часть утолим? Или она так и существует в режиме недостижимого насыщения? Сложно удержаться и не поцеловать ее — быстро, дразня, совсем чуть пробуя ее губы на вкус. Затем пальцы Егора таки нашаривают над ее плечом клипсу безопасности и тянут ее вниз по ремню.

— Кто не пристегнулся? — насмешливо шепнул Егор Татьяне в губы, и она слегка покраснела.

— Извини.

Покусывает губы — ей-то наверняка хотелось поцеловаться подольше. Что уж там, Егору это тоже хотелось, но в этом случае очень вероятно, что до постели бы они сегодня снова бы не добрались, а он и так уже отступил от установки, отделав Татьяну в собственном кабинете. Будь он сторонним наблюдателем — сам бы решил, что у них с Татьяной есть какой-то чек-лист с тем, где бы им в очередной раз перепихнуться, лишь бы не дома. Чек «потрахаться в машине», так и быть, Егор поставит несколько попозже.

По дороге Татьяна поначалу молчит, тихонько о чем-то размышляя.

— Егор…

От дороги особенно не отвлечешься, но все-таки Егор бросает на девушку быстрый взгляд. Растерянная, встревоженная, смотрит на него в упор.

— Да?

— Можно спросить?

— Ты уже спрашиваешь, Тань, — заметил Егор.

— Ты меня сегодня?..

— Выдеру? — ухмыляясь договаривает Егор. — Да, Тань, сегодня. Откладывать не вижу никакого смысла.

Она замолкает, тихонечко вздыхая.

Тормозя на светофоре, Егор бросает на нее взгляд. Татьяна явно в противоречивых чувствах.

— Не забудь — ты была согласна.

— Я помню, — тихо отзывается Татьяна.

С одной стороны, можно было бы ее успокоить, что никто ее до кровавых соплей пороть не собирается, с другой же — Егор прекрасно помнил, как полыхнул алым яростным заревом перед глазами мир, когда он получил это ее СМС. Ничего, пусть потревожится. Это первая и обязательная часть ее наказания.

— Егор…

— М? — все-таки, находясь за рулем, не очень удобно болтать, на собеседника не взглянешь, мимику не оценишь, нужно сосредоточиться на дороге.

— А ты это практиковал?

— Ты решила, что пора задавать правильные вопросы?

— Егор… — у девчонки отчаянный тон, будто она смертельно боится повторять вопрос. Да уж, Татьяна, как потрахаться где попало — нет, тебе не страшно, а тут — аж затрепетала. Вот что страх перед неизвестностью делает даже с умными девочками.

— Да, Тань, я — практиковал, — спокойно улыбнулся Егор. И четыре года той практики были, пожалуй, самыми острыми годами в его жизни.

— И… с женой?

Ох если бы. Если бы Людмила за все свои истерики могла получать заслуженное воздаяние — наверное, меньше бы было у них проблем. Но нет, до свадьбы еще очертила, что «это» ее оскорбляет, а Егор, очертя влюбленный, был вообще на все согласен, лишь бы она с ним была. Не хочешь, милая, — я не буду. А потом столкнулся лицом к лицу со своим раздражением, необходимостью держать слово, держать себя в руках, пусть это чем дальше — тем сложнее становилось.

Егор понял, что промолчал, так и не ответив на Танин вопрос, уже когда выворачивал к своему дому. Не хотелось отвечать. Не хотелось тащить в эти отношения прошлое. Ни в какие не хотелось так-то.

— Я у тебя не спрашиваю за прошлое, солнышко, — тихо сказал он, припарковавшись, — и ты за мое не спрашивай, у нас с тобой не те отношения.

Он успел заметить, как в лице Тани что-то мелькнуло, но конкретную эмоцию разобрать не смог.

— Прости, — кротко произнесла девушка, и кажется, эта ее покорность даже не была напускной.

— Так, зайка, — Егор отстегнул ремень и взглянул на Татьяну в упор, — давай-ка договоримся.

— О стоп-слове?

— Об общем алгоритме, — Егор поморщился, — стоп-слово… Ну, можно и с ним. Хотя честно скажем, мне вполне достаточно слова «хватит», сказанного в любой момент времени.

— Ну, блин, а я думала, что смогу, если что, в самый неподходящий момент заорать «трансформатор», — нервно хихикнула Татьяна, и Егор рассмеялся и сам. Потому что эти ее попытки пошутить «перед смертью» были удивительно забавны.

— Сложно по звучанию, солнышко, — он качнул головой, — поверь, тебе будет непросто выговорить это с первого раза, так что придумай что-нибудь попроще.

— Ты будешь считать, или что-то вроде того?

Егору захотелось побиться головой об руль, чтобы не расхохотаться снова, но нет, нельзя, смех только портит всю напряженность. Он не мог поверить, что Татьяна сталкивалась с тематиками, так что очень вероятно, она такая осведомленная, потому что… готовилась. А как могла готовиться отличница? Правильно — почитав. Картинка того, как напуганная девчонка ползает по интернету, и у нее шевелятся волосы от того, что она там видит, рисовалась перед глазами очень ярко.

Вообще, он мог бы ничего ей не пояснять. Это в принципе было неверно с точки зрения отношения верхнего и нижней. Но все-таки… Все-таки Егор-то понимал, что соглашаясь расплачиваться за проступок задницей, она ровным счетом не представляла ничего из того, что ее может ждать.

— В этот раз — нет, — ответил Егор, насмешливо разглядывая Татьяну, — в этот раз граница — только у тебя в голове. Либо ты выдержишь — либо нет.

— Егор, — тихо произнесла она, — а если я… не выдержу…

Егор уставился на Татьяну.

— Тебя интересует, продолжу ли я с тобой?

Кивнула, пряча глаза, тревожно сминая пальцами синюю ткань подола. С одной стороны, и сказать бы, что слейся она — и может забыть обо всем в дальнейшем, но… Но, черт возьми, Егору же ужасно нравились эти отношения — кипящие, без лишней напускной ванили. И Локалова была хороша, причем слишком во многом. Сам от нее отказываться он не хотел, не мог перебороть в себе чувство собственника. Конечно, если она будет и дальше так сильно ошибаться — тогда да, можно будет и послать ее далеко и навсегда, но пока — нет. Пару ошибок он ей спустить может.

— Продолжу, Тань, — спокойно произнес Егор, — но буду очень в тебе разочарован. Ты хочешь, чтобы я был в тебе разочарован?

— Нет, — твердо и тихо сказала, не поднимая глаз. Правильно, солнышко, за слова нужно отвечать. И если согласилась, вымолила себе право на другое наказание, а не на то, которое для тебя было слишком жестоким — твоя задача соответствовать твоим словам. Если тебе нельзя доверять в этом, то в чем можно?

 

Акт II

«Ох и вляпалась же я»

Мысль была случайная и дурацкая, и Танька аж встряхнула головой, чтобы эту мысль из нее вытрясти. Плевать. Если… Если все будет ужасно… То это должно раздавить ее безумие. Во многом она согласилась на это ради того, чтобы понять, каким может быть Егор с иной стороны. Настоящим. Чего стоило вся эта ее теоретическая влюбленность? Что у нее было, кроме общего представления о его характере и трех перепихов? Она его не знала. Она была уверена, что дальше первого-то секса дело не зайдет, но зашло же. По инициативе Егора зашло. И он не устроил драки с Лазаревым, не вынес мозг из-за стычки с Танькиным бывшим. Он делал ровно то, чего Танька от него не ожидала, и это было странно, и вот такой практический Егор ей голову кружил даже сильнее, чем теоретический, тот, что все это время был на дистанции.

Но это был не весь Егор. Даже приблизительно понять, с кем она имеет дело, и что ей от него ждать, было сложно. Ведь накосячила же, пошутила не тем образом, как могла бы. И, кажется, сегодня ей и предстояло наконец дочертить линию с пониманием того, с кем она имеет дело. Да — никакой точности. Но хотя бы примерно.

«Сделай мне прививку от самого себя, Васнецов».

Может… Может, уже завтра она будет с неприязнью вздрагивать от мыслей о нем, может, уже завтра будет, чем купировать приступы головокружения, вот как нынешний, когда Егор стоял в лифте, опустив свои руки на стенку по обе стороны от Танькиной головы, и глядя ей в глаза. Он будто издевался. Потому что вот от такого взгляда ноги так и подкашивались. Да уж, кажется, что действительно ее место — перед ним на коленях. Он будто чувствовал в ней эти мысли — слегка посмеивался уголком рта. Нет, не требовал. Отнюдь. Будто подчеркивал, что все, что она делает — зависит только от нее. Пока сама не захочет — не встанет. Впрочем, Танька хотела. Просто пол в лифте был грязный.

— Проходи и можешь даже чуть-чуть постесняться, — насмешливо улыбнулся Егор, открывая перед ней дверь. Таньке хотелось орать от нереалистичности происходящего. Она была дома. Дома у Васнецова. У своего личного сумасшествия. И не просто так зашла…

«Ты зашла, чтоб он тебя выдрал как козу».

— Что мне делать? — нерешительно спросила Танька, торопливо разувшись и сняв куртку. Взгляд Егора прошелся прям от Танькиной макушки и до кончиков пальцев ног. Будто жаром обдало.

— Ну вот надо же тебе было накосячить, солнышко, — мягко вздохнул он, — я б тебя сейчас просто так… расчехлил.

Танька не нашлась, что ответить, но на такие слова от него как всегда смущенно покраснела. Может, он передумает? Простит?

— Проходи в комнату. Переоденься. Жди на коленях у кровати. У тебя на это десять минут, — это был совсем иной тон Васнецова, такой стальной, от него вся Танькина сущность вытянулась в струнку. Он и вправду мог заставить ее встать на колени одной только парой слов. Как?!

Переодеться? Во что? Очевидно, ответ заключался в «подарочке», который Таньке пришлось торопливо распаковывать. Корсет. Вкус у Егора был отличный — впрочем, это было видно и по интерьеру его квартиры, но Танькино внимание сейчас занимал «подарочек». Черный, атласный, с бархатной оторочкой. Безумно красивый. Черные атласные стринги в комплекте прилагались. Бархатные перчатки, аж выше локтя — в качестве бонуса. Отдельно — чулки. Не с кружевными резинками, как носила сама Танька, с более простыми, более элегантными. Переоделась, обрадовавшись, что застежки у корсета оказались спереди. Пристегнула пажи к резинкам чулок. Обула туфли — любимые, черные, бархатные с серебристой окантовкой. Поискала взглядом по комнате часы, нашла и чуть не споткнулась на ровном месте. Вот было бы позорище, растянись она на этом темном паркете.

Ремень лежал рядом с настольными часами. Простой ремень. Но не свернутый, нет, сложенный, будто подготовленный для того, чтобы кого-то им отходить.

Стало страшновато, в ушах даже слегка зазвенело. Танька заставила себя отвернуться. Она была к этому готова. И сейчас — готова по-прежнему. Либо вытерпит и примет, либо вытерпит и не примет. Все. Без вариантов.

Так. Встать на колени у кровати. Куда лицом? Одни вопросы от этих нечетких алгоритмов. Встала лицом к кровати — охренительно огромной двуспальной кровати, кстати, — чтобы видеть входную дверь боковым зрением.

Кажется, Егор снова отмерял выданное им время по часам, потому что внутренний отсчет не подвел ни на секунду. Егор вошел уже без пиджака и галстука, расстегивая на запястье часы. Танька чудом не дрожала, пока он стоял за ее спиной, молча закатывая рукава рубашки. Слух был напряжен настолько, что Танька слышала все, каждый мерный вдох Егора, даже звякнувшие, опущенные где-то рядом с ремнем часы. Сейчас он возьмет ремень…

Пальцы Егора скользнули по Танькиным волосам, прошлись по ее шее. Таньку, напряженную и паникующую, это его практически нежное прикосновение заставило вздрогнуть. К голой коже шеи прикоснулось что-то. Ошейник. Он застегнул на ней ошейник.

— Ни единого слова, кроме «хватит», сегодня тебе не позволено, пока я не разрешу, — он говорил это негромко, но в этом его приглушенном тоне и мерещилась самая главная опасность, заставляющая душу замирать, — запрет касается только слов. Звучать — ты можешь.

Звучать. Иными словами — стонать, кричать, орать ей сегодня можно. Ну… Хоть на этом спасибо.

А пальцы Васнецова тем временем скользили по ее лицу, по губам, нежно, ласково. До того чувственно, что внутри все замирало, раскалялось. Он будто заставлял ее раскрыться, выставить все самые чувствительные места. И ведь… выставлялись же…

— На кровать. В коленно-локтевую, — никаких лишних слов он сейчас не говорил, и это пробирало даже глубже, чем все остальное. Ощущение было именно такое, что у Егора нет на уме ничего, кроме этой расправы. Впрочем, видимо, так оно и было. И это было правильно. Почему он должен ей забыть ее косяк?

Танька выполнила приказ. Замерла — и телом, и чувствами. Он слегка потянул на себя ее бедра, заставляя отвести их назад. Со стороны, наверное, выглядело, что Танька будто была готова к его расправе… Это было не так. Танька все пыталась себя успокоить, но она по-прежнему была не готова. Ни к порке… Ни к ремню…

Хлесткий удар по ягодице вышибает из головы весь посторонний шум. Боль — резкая, да. Но не настолько, как Танька ожидала. Не похоже на ремень. Ладонь… Он бьет ее ладонью.

Еще один удар. Танька даже не выдерживает и вскрикивает — потому что, да, не ремень, но рука у него все-таки очень тяжелая, и боль от его ударов, хлесткая, обжигающая. И снова теплые ладони оглаживают ее выставленную задницу. Ласково, будто успокаивающе.

— Какая же ты красивая, детка, — шепчет он. И снова вспышка боли от твердой, безжалостной ладони. Танька давит в себе стон. Рано. Мало. Вряд ли это все.

Он играет на контрасте боли и нежности, чередует удары с нежными ласковыми поглаживаниями. Успокаивает Таньку в те минуты, когда бедра горят от боли особенно нестерпимо.

Когда его пальцы касаются половых губ, кажется, что они колются маленькими иголочками тока, до того сильная разница между чувствами мгновением раньше — когда на пылающую ягодицу вновь опустилась тяжелая рука.

Танька не выдерживает, скулит, тихонько подаваясь его пальцам навстречу. Ей хочется чуть больше этой ласки, сейчас, когда, кажется, что его удары сбили с души какой-то панцирь, любое ощущение чувствуется особенно острым, пронзительным. Таньку сейчас возбудить может столь не многое, что это попросту стыдно. Кажется, телу без разницы, от чего раскаляться — от ударов ли Егора, или от его прелюдий же. Соски уже настолько чувствительны от возбуждения, что им кажется грубоватой даже атласная ткань корсета, трущаяся об них.

— Руку. Правую, — кажется, голос Егора может заставить вытянуться в струнку даже слона, не то что жалкие волоски на Танькином теле. Вокруг запястий смыкается плотная кожаная петля.

— Вторую.

Хорошо, что нет проблем с растяжкой, потому что, пожалуй, заломи он ей стянутые наручниками руки еще чуть-чуть, и она бы заорала пресловутое «хватит». Нет. Больно — но на пределе, а не сверх него. Хочется скулить, орать и сдаться, но продержаться — хочется больше. Пусть уткнувшись лицом в простыню, впиваясь в гладкую, прохладную ткань зубами, но выдержать до конца.

По отбитой коже щелкает натянутая его пальцами резинка пажа. Хлестко, остро, неожиданно. Танька ахает не от боли, а именно от неожиданности.

Господи, эти руки. Как он так может — сначала левой рукой отвешивать очередной звонкий, болезненный шлепок, а затем двумя пальцами толкаться внутрь Таньки, вглубь раскаленного лона? От этого невозможно не вскрикивать — потому что удовольствие невыносимо острое, практически слепящее.

— Громче, — еще один удар обжигает болью ягодицу. Он знает, видит, что она пытается сдержаться, закусывает губы… Черт возьми, откуда у него такое понимание Танькиного тела и ее же реакций?

На минуту пальцы Егора вновь касаются Танькиной шеи, а затем голой кожи плеча — горячей, раскаленной адреналином и возбуждением. А потом пылающего входа касается головка члена…

Толкаясь внутрь нее, Егор швыряет Таньку на колени — снова, пусть сейчас — исключительно эмоциональную, чувственную ее часть. Кроме его члена в себе для Таньки ничего не остается. Все остальное заполняет звенящее, пронзительное, небывалое удовольствие. Будто бы всякий раз до этого Танька занималась сексом исключительно в водолазном скафандре и теряла огромное количество ощущений. А сейчас — сейчас она вдруг чувствует сразу все, в новых красках, с новой силой.

Он подцепляет кольцо на ошейнике, оттягивает его на себя — становится тяжелей дышать и приходится подчиниться его требованию — напрячься еще сильнее, чем до этого. То, что нужно, даже Егор начинает глухо рычать, вбиваясь в ее тело.

Егор. Егор. Егор.

Ничего вслух — все про себя. Весь этот восторженный ор, всякий раз, когда ты толкаешься внутрь своим потрясающим членом. Почему, почему твое наказание такое охренительное? Почему то, что должно было стать чем-то отвращающим, стало тем, от чего вся душа хором с самой Танькой вопит — да, от боли, но и от восторга тоже? Да, давай еще раз — опали кожу хлесткой болью, заставь ощутить сполна истинную цену того удовольствия, что ты даришь. Да, напомни, что есть другая сторона тебя. Безжалостная. Нетерпимая. Яростная. Да, милый, заставь ценить тебя и твою ласку еще сильнее.

Еще!

Еще!!

Еще!!!

 

Занавес

— Солнышко, живая?

Вот в этом Танька сейчас очень сильно сомневалась.

Она лежала на смятом одеяле, съежившись, чуть слышно всхлипывая, едва помня, кто она и где находится. Егор уже освободил ее руки, поэтому просто лег рядом, осторожно опустил ладонь на голое плечо. Кажется, на ее щеках были слезы, потому что он провел по Танькиной скуле теплыми пальцами, стирая с кожи влагу. Вот ведь… Даже не заметила, как они текли, до того отключили ее от происходящего его безжалостные ладони. Заметила — наверное бы, стало стыдно, но сейчас, постфактум, уже, кажется, пофиг. Хорошо, что не стала краситься сегодня. Разводы туши вряд ли бы ее украсили.

Шевелиться не хотелось. И не столько потому, что было больно, а просто потому что не было сил. Ни капли. Это был самый сильный шквал эмоций, который Танька в принципе в своей жизни переживала. И он растер ее в порошок, в мельчайшую молекулярную пыль. Кажется, в любом трупе сейчас жизненных сил было больше, чем в Таньке.

— Говорить уже можно, — заметил Егор, но Таньке было, честно, не до того, чтобы пользоваться этим разрешением. Казалось, он просто содрал с нее кожу, и внезапно так было легче дышать. Болезненней, но легче. Будто весь воздух, который Танька вдыхала, стал как-то… вкуснее, слаще.

Егор потянул Таньку к себе, и она смогла уткнуться в кожу его обнаженной груди. Наконец-то. Вплотную, кстати, удалось учуять легкий запах табака, которого она не чуяла еще в машине и в лифте, хотя стоял он очень близко к ней. Он курил, пока она переодевалась? Он курил?

Пальцы Таньки нерешительно касались груди Егора, выводили на ней несмелые узоры, и Егор не возражал. Сейчас — не возражал. Танька прямо интуитивно ощущала, что дело исключительно в этой лайт-версии сессии, которую он ей устроил. Егор ее жалел. Позже он наверняка снова вернется к дистанции между ними, и, честно говоря, Таньке об этом думать было неприятно. Ей нравилось сейчас тихонько гладить его кожу, дышать им, любоваться его телом, благо без рубашки он был еще охренительней, чем в ней.

Будь у Таньки хоть чуть-чуть живого внутри, она бы, наверное, уже хотела употребить Васнецова эротически снова. Нет, Васнецов, может, не обладал высушено четким рельефом качка, но все равно при этом был чертовым мужественным совершенством. По этим мышцам хотелось скользить пальцами, полировать их ладонями, выглаживать губами. Но живого не было — поэтому любование было исключительно эстетическим. И черт, пожалуй, одна отбитая задница была не такой уж большой ценой за удовольствие лежать к нему настолько близко и иметь возможность на него смотреть.

Егор смотрел на нее мягко, будто с легким, едва уловимым сочувствием, и вообще, кажется, ожидая, что она вскочит, торопливо впрыгнет в свои трусы, схватит остальные шмотки в охапку и сломя голову ломанется от извращенца-декана. Ох, Егор… Знал бы ты… Но кажется, это все-таки шизофрения, и от твоих рук, душа готова даже смерть принять, не то что десяток-другой шлепков. По всей видимости, чтобы Танька смогла справиться с этой одержимостью, было нужно что-то поэффективнее, может — полноценная жесткая порка, а лучше — хорошая доза галоперидола. О, вроде как, особо психованных лечат электрическим током, наверное, Таньке помогло бы…

Егор бережно гладил ее по спине, по волосам, по плечам, будто кошку наглаживал. Будто распускал в Танькиной груди тугой клубок напряжения. Медленно, не торопясь, со всем возможным трепетом. И в крепких руках Егора было тепло и не хотелось шевелиться вовсе. Все, истерзанное таким количеством острых ощущений, Танькино существо грелось и успокаивалось.

— Все закончилось, солнышко, — шепнул Егор, касаясь губами ее лба, — все, ты выдержала, умница моя.

— Скажи еще раз, — тихо выдохнула Танька, впиваясь пальцами в его плечи.

— Все закончилось, — мягко повторил Егор.

— Не это, — шепнула Танька, и Егор на секунду завис. Впрочем, понял ее он быстро, ну кто бы сомневался. Не так уж и много было возможных вариантов.

— Ты — моя умница, солнышко, — боже, как ласково он это говорил, аж сердце восторженно заплясало, — ты моя, моя — ясно?

— Всю жизнь бы слушала, — губы сложились в слабую улыбку, а Егор, забавляясь, закатил глаза. Ну что? Ну что тебе еще сделать, Васнецов, что тебе сказать, чтоб ты понял, насколько безнадежно по тебе сходят с ума? Даже сейчас — особенно сейчас — вся Танька замирает от его близости, от его тепла, от его нежности. До сих пор кажется, что это сон, странный сон, полный даже слишком острых ощущений. И из этого сна совершенно не хотелось просыпаться. Незачем. Тут был Егор. Больше ничего не надо было.

Кажется, он делал только хуже, и лечение зависимости от него протекало пока что без особого успеха. Да, Танька уже с Егором спала, причем, сейчас вот-вот — действительно скоро заснет, прикорнув на его плече. Казалось бы, должна уже удовлетвориться и, «подтянув труселя», как говорила Светка, должна бы уже успокоиться и поискать взглядом рядом какую-нибудь новую цель, но нет, не получалось. Не получалось выдохнуть его из груди, казалось, с каждой секундой он кружит ей голову все сильнее. Давая слишком многое, давая то, чего от него не ждали, давая то, что неожиданно оказывалось необходимо.

— Ты меня развел, — Танька наконец наскребла в себе силы заговорить нормально и даже легонько ткнула его пальцем в грудь, — с ремнем. Я чуть в обморок не прилегла.

Егор рассмеялся. Да. Похоже, он так и думал, что она напугается. И ведь оставил на виду специально, чтобы испугалась, прониклась, просто чтобы впредь дразнить его другими мужчинами Таньке было не повадно. Будто в принципе она могла посмотреть на кого-то еще сейчас, когда у нее был он.

Нельзя так любить, нельзя — это больше походит на безумие, если ты в ком-то настолько теряешься, что не чувствуешь границ самой себя, но как можно выкрутить тумблер чувств на какой-нибудь минимум? Как отрегулировать в себе это? Как заставить себя думать — меньше, не смотреть — вовсе и дышать — не им? Преодолеть гравитацию и то, казалось, было полегче, чем откорректировать в себе силу чувств хоть до какого-то приемлемого, адекватного уровня. Придется смириться с собственной неадекватностью. И надеяться, что Егора эта неадекватность быстро не спугнет. Хоть бы чуть-чуть подольше от нее не устал…

— Нет, ну если ты хочешь — мы можем повторить с ремнем… — вкрадчиво улыбнулся Егор, а Танька обеспокоенно напряглась. Даже простые удары в «ручном режиме», в том количестве, в котором они были сегодня, уже прошлись очень близко с предельным уровнем той боли, что она могла выносить более-менее достойно, а ремень…

— Да нет, не хочу, пожалуй, — Танька заглянула ему в лицо, надеясь увидеть в нем хоть один намек, что он все-таки шутит. Увидела — глаза весело щурились. Да и встретив ее взгляд, он успокаивающе улыбнулся. Да, можно облегченно выдохнуть.

— Маленьких дурочек ремнем пороть жалко, — Егор фыркнул и притянул ее к себе еще ближе.

— А пугать не жалко? — отважно уточнила Танька. Кажется, сейчас Егор был более чем спокоен, опасаться вроде было нечего. Можно и поспрашивать.

— Вообще нет, — Егор ухмыльнулся, — в конце концов, это был просто ремень. А не отрубленная рука моей бывшей жены.

Танька хихикнула, прикрывая глаза.

Силы говорить по-прежнему было немного. Честно говоря, вся это эмоциональная соковыжималка выкрутила Таньку практически до сухого остатка, и чудовищно сложно собрать в себе достаточное количество слов, чтобы сложить их в предложение.

— Егор… — Танька тихонько вздохнула, пытаясь сосредоточиться. — Ты же удовлетворен, да?

— М? — Егор задумчиво взглянул на нее, кажется, Танька его своим вопросом сдернула с орбиты какой-то далекой мысли. — Да, разумеется, солнышко. Какой смысл делать что-то, что не принесет удовлетворения?

Да кто же знает… Может, ему все-таки хотелось большего, все-таки хотелось отходить Таньку ремнем… Хорошо, что нет.

Хорошо, что он удовлетворен.

Хорошо же?

Танька никогда не считала себя мазохисткой. Даже больше того, в школе она дралась с особой беспощадностью, потому что ненавидела, когда хоть кто-то смел причинить ей боль. И может, тогда Локалова и была не очень-то уж сильной, что поделать — с физкультурой на уровне школьной программы она плохо дружила. Впрочем, это не мешало дубасить противников до черных синяков, так, чтобы впредь они с «этой ненормальной» связываться боялись. Но тут…

Да, конечно, сравнивать было нельзя. Егор… Егор знал, что делал, и явно щадил ее, умело сочетая «кнут» и «пряник». И Танька, при всем прочем, была согласна, чтобы он ее наказал вот таким вот методом. Да что там, предполагала она куда больший жесткач. Просто потому, что реально была виновата. И будь на его месте кто поэмоциональнее, то честно говоря, проблем у Таньки было бы гораздо больше, чем одна отбитая задница.

Черт возьми… Танька уже сейчас, собирая себя из мелких-мелких осколочков, понимала — она хочет пережить это снова. Еще раз. Хочет снова оказаться лицом к лицу с волной этих жгучих, таких разных, противоречивых ощущений. Хочет снова ощутить, как на осколки разлетается панцирь, как душа вдруг оказывается такой уязвимой, такой чувствующей! Нет, вряд ли она вытерпит такое на постоянной основе, но сейчас хочется попробовать еще раз, уже без страха, чтобы лучше прочувствовать границу, при которой боль не заполняет весь разум, но обостряет следующее за ней удовольствие. Божечки, да она сейчас даже шевельнуться не может, кажется, что сегодняшний оргазм был самый оглушительный и невозможный в ее жизни. Да, нужен еще один раз. Для подтверждения гипотезы. Только… Только задница хотя бы чуть-чуть заживет, несколько дней все равно придется спать на боку.

Вот как Егору об этом сказать? Сейчас сказать?

— Солнышко, — Егор осторожно коснулся ее щеки пальцами, заставляя Таньку вынырнуть из ее мыслей, взглянуть на него. Лицо у него было на редкость серьезное. — Давай договоримся, а? — кажется, в его тоне даже звучала просьба, такая не свойственная Егору в принципе. — Веди себя… нормально, пожалуйста. Не давай мне повод. Тогда сегодняшний вечер не повторится.

Ну… Хорошо, Васнецов, принято…

 

Утром

То, что Татьяна проснулась, Егор услышал, выходя из душа. В голове было восхитительно свежо, как всегда после хорошей ночи и хорошей утренней пробежки. Настроение было на редкость спокойное, удовлетворенное. Давненько Егор не ощущал себя настолько в равновесии. Честно говоря, Егор испытывал в адрес Татьяны некую благодарность. Не накосячь Таня… Не дай она согласия — он бы душу не отвел. Пожалуй, это как раз было из того, что он себе позволять не собирался.

Подслушивать телефонный разговор девушки Егор в планах не имел, но совершенно случайно услышал фамилию «Лазарев» и замер, не доходя до двери в комнату, так, чтобы случайно не попасться, проходи Таня мимо. Толком подслушать все равно не удалось, он попал уже на окончание разговора.

— В общем, надо думать, Свет, — спокойно говорила Татьяна, — потому что в Легион я теперь не сунусь, ну и сама понимаешь — там-то он договаривался, это было… кстати.

Замолчала, что-то слушая. Затем рассмеялась.

— Ну ладно тебе, братан, разберемся же, — миролюбиво, — честно говоря, мне сейчас и не очень до йоги, голова кругом идет, нифига не понимаю, что происходит.

Кажется, масонского заговора никто не планировал, она даже говорила без особой утайки, не пытаясь ничего скрыть, поэтому Егор зашел в спальню. Опасался быть замеченным он напрасно, Татьяна стояла у окна, спиной к двери, упираясь локтями в подоконник. С учетом того, что на нее была лишь одна гигантская зеленая футболка, красноречиво оставленная Егором на подушке, — с точки зрения «выставленного тыла» это она делала зря… Ну… Или не очень зря.

Егор не стал ничего говорить, лишь подошел и молча обнял, опуская ладони ей на живот, утыкаясь лицом в ее волосы.

— Все, Светка, я тебя потом наберу, — быстро выдохнула Татьяна, разворачиваясь к Егору лицом, и пока она не сбросила, Васнецов ясно расслышал из трубки насмешливое «Удачи, маньячка». Кем бы ни была таинственная Светка — она явно хорошо знала Татьяну.

— Это кто тут в моей квартире да поминает тех-кого-нельзя-поминать, — с легкой угрозой в тоне поинтересовался Егор, глядя в Татьянины глаза. Она чуть поморщилась.

— Извини, там личный вопрос был, — неопределенно отозвалась Таня, сделав рукой загадочный жест.

— За такой расплывчатый ответ я б тебе, Дездемона, посоветовал бы помолиться.

— Да не важно это…

— Тань, — Егор нахмурился, — давай я сам решу, важно или нет. Просто не чеши мою паранойю, и нам обоим будет хорошо.

Девушка замолчала, задумчиво покусывая губы, затем пожала плечами.

— Светка — моя подруга, — спокойно начала она, — мы с ней вместе ходим на йогу три раза в неделю. Вот она и спрашивала, почему я вчера не явилась, не настигла ли меня ужасная и мучительная смерть, не пора ли ей заказывать шапочку с траурной вуалью и все такое.

Судя по всему, это была очень хорошая подруга.

— И причем тут Лазарь?

— Ну, — Таня недовольно сморщила нос, — при том, что йогой мы занимались в Легионе. По Лазаревской протекции с меня денег не брали. Ну и как бы. Сейчас я же не пойду пользоваться тем его договором, мне и пересекаться с ним не охота, да и как-то это некомильфо совсем.

— Ясно, — в принципе, она не сказала ничего противоречивого тому, что Егор из его разговора слышал. Это, конечно, могло быть хитрое и торопливо сплетенное с учетом сказанных слов вранье, но чтобы в это поверить, Егор был еще недостаточно параноиком.

— Ты выспалась, солнышко? — мягко уточнил Егор, отстраняясь.

Татьяна кивнула, пряча зевок в плече.

— Ага.

Ей шла эта футболка. Она даже Егору-то была велика, все-таки он ее не сам покупал, осталась как сувенир с какой-то выставки в каком-то Экспо. Татьяна же в ней смотрелась необыкновенно хрупкой. Ну, на то и был расчет.

— Если что, в ванной есть новая зубная щетка, — заметил Егор.

— А женского шампуня там не найдется? — Татьяна хихикнула. Вот чего Егор от нее не ожидал, так это такого настроения. Думал, будет ходить с пришибленным видом и бояться пискнуть лишний раз. Нет, кажется, ее вчерашний вечер не сломил, не раздавил, и это очень неплохо. Сейчас «погода» между ними была на редкость спокойная, даже слегка теплая. Отлично для утра выходного дня.

— Найдется у меня женский шампунь, — невозмутимо улыбнулся Егор. О да, как он и думал — лицо у Татьяны вдруг посмурнело. Наверняка задумалась, с чего бы это и кто тут кроме нее ночевал.

— Расслабься, детка, — Егор ухмыльнулся, — я его вчера с зубной щеткой покупал.

Мимика у девчонки была красноречивая до болтливости. Таня с облегчением выдохнула.

— Васнецов, нельзя быть таким убийственным совершенством, — весело заметила Татьяна.

— Пояснишь? — лениво уточнил Егор.

— Кажется, ты в принципе предусматриваешь все на свете.

Все куда проще, детка, просто от тебя не должно пахнуть мужским шампунем. Если Егор захочет, чтоб от тебя пахло им, он найдет как этого добиться без легких путей.

— Ну не все, — пожал плечами Егор, — иначе бы моя студентота ко мне на лекции с вибраторами бы не ходила.

— Если б ты одевался на работу как сейчас — с вибраторами бы к тебе на лекции перевозбужденные студентки ходили целыми паломничествами, — ворчливо заметила Татьяна. Да, кажется, домашняя форма одежды Егора произвела на нее впечатление, примерно такое же, как на него самого — переход Татьяны на юбки. А всего-то черная борцовка и джинсы, много ли дурочке надо, а?

— Проверю эту твою гипотезу, когда мы разбежимся, — фыркнул Егор, — хотя… Нет, ты — мое исключение из правила «не спать со студентками». Допускать еще одно у меня в планах нет.

— Какое счастье, — иронично заметила Локалова.

— Что на завтрак будешь? — мягко улыбнулся Егор. В конце концов, обмениваться колкостями можно было бесконечно. А жрать уже хотелось, не все с утра пораньше спали, кто-то еще и бегал. Ну, немного, но все равно.

Татьяна окинула его взглядом.

— А тебя можно? — задумчиво поинтересовалась она. Действительно, маньячка.

— Меня можно после завтрака, — Егор усмехнулся, чуть качнув головой, — потому что я не очень-то калорийный. Я бы даже сказал — антикалорийный.

Татьяна вздохнула.

— Где там твоя зубная щетка? — тоном великомученицы поинтересовалась она. Характер у утра был какой-то обкуренно милый, почти что семейный, и это было как-то сюрреалистично с учетом прошедшей ночи. Хотя… Послушная нижняя — добрый верхний. Интересно, а тапочки она в зубах принесет, если он прикажет?

Когда Таня вернулась в кухню, Егор задумчиво смотрел на дисплей планшета.

— У тебя найдется большое полотенце? — поинтересовалась девушка.

— Тань, лучше пилатес или все-таки йога? — Егор поднял взгляд на Татьяну, и девушка замерла.

— Ты что делаешь? — с подозрением поинтересовалась она.

— Крою карты Лазаря, — Егор пожал плечами.

— Не надо, — тон Татьяны зазвучал неожиданно резко, — мне это не надо, Егор.

Она побледнела, и в чертах лица вдруг начало проглядывать что-то воинственное.

— Детка, у тебя опять феминизм обострился, прими таблеточку, — ехидно заметил Егор и тапнул пальцем по экрану планшета, переходя на страницу оплаты абонемента.

— Васнецов, я тебя не просила, — кажется, девушка уставилась на дисплей, потому что она явно видела, что делает Егор. Ну, спасибо, что из рук планшет не выхватывала, по выражению лица казалось, что эта амазонка была готова и на такое.

— А его ты просила? — Егор бросил на Татьяну тяжелый взгляд. — Интересно, чем это он заслужил такую честь.

— Он… — Таня произнесла это неохотно. — Предложил сам. Типа в подарок на восьмое марта.

— Ну, я тебе тоже сам предлагаю, — Егор пожал плечами. Нет, он отчасти понимал это вот обострение, сам был студентом, сам пытался жить на стипендию отличника. Знал, что современные девчонки ужасно боятся показаться расчетливыми, пытаются за все платить самостоятельно. Но не спрашивал же он ее разрешения на то, чтоб тратить свои деньги.

— Егор, ну я же… — голос Татьяны вдруг начал дрожать. — Я же не… Не шалава, чтобы мне за секс платить…

Все. Это было все. Сдержаться дальше было невозможно. Это было слишком шедевральное измышление, чтобы и дальше оставаться спокойным. Егор расхохотался, откинулся на стуле, разглядывая Таню с насмешливой иронией. Впрочем, она выглядела искренне подавленной, ему даже стало слегка совестно, что у него есть силы над ней ржать.

— Я даже не думал, что ты шалава, солнышко, — фыркнул чуть выдыхая, — я-то тебе в своей системе значений присвоил статус любовницы, а среди них у меня шалав не водилось сроду. Хотя, кажется, нынче мне повезло, и я напоролся на нимфоманку.

— За любовниц не платят, — Татьяна вспыхнула как спичка — и тоном, и лицом.

— Детка, мне, наверное, лучше знать, что там делают с любовницами и за них, — мягко фыркнул Егор, — у меня их всяко побольше было, чем у тебя, как думаешь?

— Я не такая, — сдавленно выдохнула Татьяна, тяжело дыша. Так. Вот только истерик тут не хватало. Ну, Таня, блин, не девица, а русская рулетка. После сессии тебе, значит, все нормально, нежничаешь ночью, а утром вообще можешь зубоскалить, а заплати за тебя где-нибудь — и здравствуйте, сейчас будем истерить. А ведь повод-то самый что ни на есть идиотский.

— Сядь, — Егор сощурился, взглядом указывая на стул напротив себя.

Девушка чуть скривила губы, но подчинилась. То-то и оно, что нехрен тебе тут, Татьяна, характер показывать.

— Детка, я тебе объясню один раз, желательно, чтоб ты меня услышала, — ровно произнес Егор, переплетая пальцы, — стройность твоей задницы и твоя гибкость — вопросы, задевающие сферу моих личных интересов. Я на тебя смотрю. Я тебя трахаю. Почему мне не заплатить за то, чтобы то, что вижу, соответствовало моим ожиданиям? Логично?

— Слегка, — Татьяна пытается брыкаться даже тоном, раздраженным взглядом, — но я думала, что об этих вопросах заботиться должна я. Предполагала, что это моя проблема.

— Это не то, что следует считать проблемой, — Егор качнул головой, — абонемент на два месяца. Куплен по скидке. Честно скажем, шлюхи за такие сроки сдерут гораздо больше, так что расслабься солнышко.

— А ты откуда знаешь, если не пользовался? — недовольно бурчит Татьяна.

— Приценивался для общего ознакомления, — фыркнул Егор, складывая руки на груди и изучая ее лицо. Нет, не убедил. Она по-прежнему недовольна. Блин, и ведь снова в голове нет ни одной мысли о том, что Егору не очень-то хочется, чтобы она хоть как-то сожалела о потере из своей жизни Лазаря. Чтоб даже не вспоминала. Цена у купленного Егором абонемента не отличается от цены занятий в Легионе, так что подружайка Татьяны вряд ли будет недовольна финансовой разницей.

— От него ты аналогичное приняла, — сухо заметил Егор.

— Это ему денег не стоило, — глядя мимо, отозвалась Татьяна.

— Это была иная форма доступного ему ресурса, — Егор пожал плечами, — ей-богу, мне лично проще заплатить, чем у кого-то просить уступок.

— Дай мне чертово полотенце, — устало произнесла Татьяна, — я же правильно понимаю, что выбора у меня нет?

— Ну от чего, — скептически отозвался Егор, — ты, в принципе, можешь не ходить на тренировки. Правда, деньги мне хрена с два кто вернет, но это как раз будет на твоей совести.

— Егор, дай мне полотенце, — Таня поднимается, упорно уводя взгляд, — пожалуйста.

 

Чуть-чуть воды

Во всем, что окружало Васнецова, сквозила его практичность и обстоятельность. Никаких лишних деталей интерьера, ничего, что могло бы показаться ненужным. Никаких лишних финтифлюшек, фигурок, статуэток, всякой хрени, которая обычно безумно бесила Таньку. Все — нужное. Даже книги в книжных шкафах в широкой прихожей — необходимые для работы справочники, учебники, научные журналы последних годов выпуска. Книги, которые очень нужны своему хозяину. И ванная Васнецова не была исключением. Ванны в ней не было. Только отгороженная прозрачными скругленными матовыми дверцами четверть ванной под душевую. Душ принять быстрее. Практично и гигиенично.

Когда Егор принес полотенце, Танька уже успела запихнуть голову под струю такой ледяной воды, какую она в принципе смогла выдержать. Нужно было остыть и успокоиться. Она прям чувствовала, что вот-вот сорвется и наговорит Егору лишнего. А за что? За нежданный подарок? За такие вещи так-то спасибо говорят и улыбаются радостно, а не качают права и выносят мозг. В конце концов, ей действительно нравилась йога, она была довольна результатами тренировок, ей было слегка жаль, что она теряет возможность с этим соприкасаться. Ну, да, нашла бы способ держать себя в форме, вернулась бы к пробежкам, но раз уж так сложилось, что бросать занятия не надо, чем она вообще недовольна?

Да. У Таньки убеждения, и они сейчас пытаются устроить шумный митинг, выступая против того, чтобы позволять Егору оплачивать Танькино хобби. Она не должна отягощать мужчину, с которым спит. Но Егор-то эти убеждения уже поимел парой движений пальцев, уже оплатил, и с возвратом денег обратно непременно возникнут проблемы, даже если не тем, кому деньги были заплачены, то с самим Егором. Именно поэтому нужно успокоиться. Она не хочет спорить с ним. Вообще. В конце концов, это Егор. У него свои алгоритмы поведения, совершенно Таньке, порой, не понятные. Нет, он был логичен в своих доводах, но кто швыряется хоть даже мало-мальски значимым суммами на любовницу, отношениям с которой нет и недели? У него далекие планы? Ну… Получается, на два месяца точно. Два месяца. Два месяца с ним — да, они кончатся, обязательно кончатся, но потом у нее хотя бы будет, что вспомнить. Будет, что лелеять в памяти, как самое охренительное время в своей жизни.

Прийти-то Егор пришел, а вот уходить не торопился.

— Дуешься, солнышко? — мягко поинтересовался он, и Танька слегка убавила напор воды, чтоб его слышать.

— Пытаюсь — нет, — отозвалась она.

— Хорошо, что пытаешься, — удовлетворенно заметил Егор и с минуту молчал. — Вообще, в чем ты видишь проблему, а, Тань?

— Я будто выпросила это… — да, Танька помнила, что даже не высказывала ни единого слова сожаления, не просила по факту, но все равно это дурацкое ощущение никуда пропадать не хотело.

— Будто, — подчеркивает Егор, — Тань, а в детском саду тебя учили не просить у Деда Мороза конфеты?

— Ну блин, хватит уже надо мной ржать, — сердито буркнула Танька.

— Тань, я тоже был гордым студентиком, у которого в карманах не водилось даже на пиво, — заметил Егор тоном, будто рассказывал о том, как президент когда-то просил в метро подаяние, — и Тань, не нужно просить о таких вещах. Пойми пожалйста, я не хочу проигрывать Лазарю даже в подобной мелочи. Если он решал твои проблемы — почему не могу решить и я? Тем более, что я — лицо заинтересованное.

— А если ты будешь заинтересован, чтоб я одевалась по-другому, ты меня по магазинам поведешь? — огрызнулась Танька, но тут же оказалось, что выбрала она для спора совершенно не тот вопрос, который бы ей помог переспорить Васнецова.

— Поведу, конечно, — невозмутимо отозвался Егор, — если буду заинтересован, солнышко. Но меня пока все устраивает. У тебя отличный вкус, и я пока еще не весь твой гардероб пересмотрел.

Пока… Ох уж это «пока», прозвучавшее аж два раза.

Танька тихо вздохнула. Да уж… Придется привыкнуть к этому, кажется. Потому что он-то перепривыкать точно не будет. Егор привык жить вот так и никак иначе. И уступка будет стоить ей не так уж много. Ну, разве что некоторое количество неловкости. Но в конце концов… В конце концов, вряд ли Танька продержится с ним хоть сколько-нибудь долго, скорей она ему наскучит, вряд ли даже привычка сформироваться успеет. Хоть бы эти два месяца продержаться до конца экзаменов. Хоть бы не надоесть ему раньше.

— Извини, что психанула, — негромко произнесла она, — и спасибо, Егор. Я просто не ожидала. И не привыкла к такому…

Он затих, Танька даже подумала, что он ушел после этих ее слов. Поэтому когда мокрой кожи талии коснулись теплые ладони, Танька аж вскрикнула от неожиданности.

Егор, уже раздетый, быстрый, как чертова молния, прижался к ней всем телом, и это была ослепительная вспышка тактильного шока, Танька еще в принципе не ощущала столько его тела сразу.

— Дай-ка, — Егор перехватил из ее пальцев пузырек с гелем для душа, и уже в следующую секунду его пальцы растирали по ее животу скользкую пену. Кажется, в самом животе заворочался, просыпаясь из спячки, кто-то голодный и очень-очень кровожадный.

— Ты решил меня намылить, да? — Танька хихикнула, тихонько балдея даже от того, что гладко выбритая щека касалась ее кожи.

— Угу, у тебя мыло неправильное, вот у меня то, что надо, — Егор легонько сжал зубами мочку ее уха, и Таньку будто током ударили. Вот тебе и лечение, о котором ты вчера так мечтала. Вот только вряд ли оно тебе поможет, Локалова.

— Поменьше спорь со мной, сильней заводишь, — Егор шепнул это мягко, вкрадчиво, танцуя мыльными ладонями по Танькиному телу. Так старательно огибал все эрогенные зоны, но даже при этом заводил Таньку так быстро, будто она была его машиной, и он знал, как именно нужно повернуть ключ в замке зажигания, чтоб добиться мгновенной реакции.

— Эй, мне ж тебя нельзя с утра, ты же антикалорийный, — Танька рассмеялась, а Егор тем временем, кажется, пытался заклеймить губами кожу на ее шее. Ох, и зачем там, Васнецов, ты же на душе уже свое клеймо на всякое видное место влепил. И так твоя, только твоя, всем телом, всем существом. И потом, после расставания — забыть тебя будет уже невозможно, будет ли возможно перестать быть твоей?

— А ты скажи, что ты не хочешь, и я отстану, — о, эти его несносные губы, что произносили всю эту невозможную чушь. Чертовы дьявольские повадки — сначала скользнуть одной ладонью к лобку, а второй сжать грудь, а потом породить на свет это вот шедевральное «Скажи, что не хочешь». Ну как можно не хотеть его, как можно отказаться от него, когда он — вот тут, здесь, только чуть задницей двинь и натолкнешься. И хочется же натолкнуться, прямо сейчас, еще до того, как Егор решит, что довел Таньку до нужной ему кондиции.

— Так что, скажешь, что не хочешь? — мурлыкнул Егор, покуда его пальцы у клитора медленно и со вкусом растравляли в Таньке аппетит.

— Хочу, хочу, — слабо выстонала Танька, запрокидывая голову ему на плечо, — я тебя ужасно хочу.

— Хорошая девочка, — шепнул Егор, — даже не пытаешься соврать.

Соврать? Ему? Хорошая идея, отложить в копилку мыслей, до момента, когда она решится его рассердить и добиться его наказания. Правда, каким образом он поймает ее на вранье?

Нет, мысли категорически не желали удерживаться в голове. Не сейчас, когда Танька держалась на ногах лишь неведомым чудом. Дрожала. Скулила. Извивалась в его руках. Это не помогало. Это делало только хуже.

— Как легко ты настраиваешься, солнышко, — Егор говорил это с искренним удовольствием, и Танька тихо хихикнула. Ну… Хорошо, что ему это нравится. Хотя он-то может настроить ее всего лишь одним движением бровей. Режим «сексуальная маньячка», настроенный только на одного мужчину.

— Ну я ж тебе не рояль, чтобы настраиваться подолгу, — фыркнула она.

— О нет, не рояль, ты у меня скрипочка, милая, — Егор умудрялся и посмеиваться, и тискать Таньку, продолжая выбивать из ее груди сдавленные стоны. Он был невозможен, невозможен. Таньке вообще казалось, что она может кончить прямо так — от одних его пальцев, только ускорься он хотя бы чуть-чуть. Но он не ускорялся, явно не желая, чтобы Танька отправлялись в путешествие до оргазма в одиночку.

— Скрипочке смычка не хватает, — на выдохе вырвалось у Таньки, и Егор таки фыркнул, оценив шутку. Затем надавил на талию, заставляя прогнуться и расставить ноги шире. И тихонько, медленно толкаясь внутрь нее, внутрь пульсирующего лона, продолжал ласковую пляску собственных ладоней вокруг Танькиной груди. Неторопливый, вкрадчивый, он еще ни разу не был с Танькой настолько нежен, как был сейчас. Просто берег, по минимуму беспокоя Танькину пятую точку.

И был смычок, и была… симфония. Из капель воды, каким-то чудом не испарявшихся при соприкосновении с Танькиной раскаленной кожи. Из тихих вздохов от его ладоней, скользящих по ее животу и груди. Из хриплых вскриков, когда его пальцы у ее клитора довели Таньку до точки, когда кипеть сильнее было уже невозможно. И было «включение голоса» — спасибо, спасибо, спасибо, Егор, что разрешил не молчать. И были их имена, звенящие по одиночке и одновременно, сталкивающиеся друг с другом и будто звучащие в унисон.

Таньке смертельно хотелось целовать его, но нет, он не давал ей повернуться, не давал ей на себя глядеть, не давал прикоснуться, и это доставляло, пожалуй, побольше неприятных покалываний, чем ноющие после вчерашнего ягодицы. Ладно. Она с этим справится. Он ей доверится. Ну… или не доверится и прогонит ее. Все равно. Все равно сейчас она содрогается от «звучания» самых последних нот их «симфонии», и сама того и гляди — доорется до соседей Егора.

— Скажи, а тебя вообще можно затрахать? — насмешливо поинтересовался Егор, когда смог отдышаться. — Голова у тебя вообще болит? А то кажется, я могу умереть смертью великого любовника — от сердечного приступа во время секса.

— Голова у меня скорей от недотраха болит, — Танька хмыкнула, задирая лицо навстречу струям воды. В глазах плавали темные мушки и на ногах Танька держалась только благодаря крепким руками Егора, обнимающим ее.

— Знаешь, это звучит как вызов, — Егор расхохотался, а затем уже более практичным тоном поинтересовался. — Ты жрать что будешь, солнышко? Овсянку? Творог? Яичницу? Я за яичницу, но хрен же знает, как ты относишься к жареному с утра.

— К жареному с утра я нормально отношусь, — усмехнулась Танька, — особенно, если жарят меня.

— Ну, точно нимфоманка, — тоном, как будто он выиграл в лотерею джек-пот, произнес Егор.

 

Тигр и его усы

Еженедельные совещания у ректора протекали как обычно — довольно скучно, особенно для декана, который о своей работе отчитался практически в самом начале данного мероприятия. На факультете приборостроения все было по плану. Егор уже откорректировал график зачетов на май, с учетом того, что часть преподавателей кафедры моталась в мелкие филиалы. Конечно, это удлиняло зачетную сессию в МФТИ, но что поделать — специалистов нужной квалификации не хватало. Опять же, студенты были довольны, у них зачеты были сбиты не в две недели, а в три — между ними был разрыв. Посещаемость была в норме. Подготовительные курсы для абитуриентов проходили успешно. Все выполнялись настолько эффективно и по графику, что Егор бы сам себе выписал премию за отличную работу, вот только, увы, этими делами заведовал ректор, который на такие вещи созревал в основном после того, как показатели успеваемости на приборостроительном факультете начинали греть душу. К сожалению Егора, такое у прибористов происходило не каждый семестр.

Но хорошо, что сидел Егор не под самым носом ректора, хорошо, что была возможность строчить СМСки, и слава беззвучному режиму на телефоне. С учетом совокупности этих факторов слушать чужие отчеты было не так скучно.

«Ну и как там твоя картошка? Всю посадила?»

Маленькая нахалка сбежала на все первомайские выходные. Егор только и успел нахлобучить ее еще разок в среду до обеда, а потом, стоило только снять с нее наручники, как она впрыгнула в прихваченные сменные джинсы и сбежала. На деревню к мамочке.

Не то чтобы Егору было нечем заняться, в конце концов доклад подготовил возмутительно заранее, график тренировок остался неизменным, но все ж отсутствие эротического досуга несколько удручало. И как, спрашивается, достать девчонку своим пофигизмом и ядовитостью, если она остается рядом чуть-чуть подольше, чем требуется времени для перепиха. Только еду успей впихнуть, потому что если не впихнешь, можешь быть уверен — пожрать эта дурында забудет. Ну, да ладно, есть же СМС, можно отвести душу, за все четыре дня.

«Ну, на следующие выходные еще осталось. Мама сказала, там луна в созвездии рыб будет, чтобы это ни значило».

Значит, опять сбежит. Ну что ж, ладно. Все равно картошка рано или поздно кончится, и просто однажды утром наручники Егор пристегнет собственно к кровати. Так нахалка сбежать не сможет. Только сползет, затраханная им до состояния беспамятства.

«Лучше бы твоя луна на следующие выходные была в созвездии рака».

Егор даже представлял как вспыхнули от этой смски у Татьяны щеки, но даже если она и смутилась, это оказалось не заметно.

«А что, звезды на моих небесах сияют только на выходные? Какое разочарование».

Ответить на этот выпад Егор не успел, потому что проректор заговорила, собственно, о научной деятельности приборостроителей, и это было важно выслушать до конца. А пока выслушивал — пришла другая СМС-ка.

«Получается, я зря сегодня надевала юбку, надо было ждать до выходных?»

Дразнила. Конечно, смотрелось это довольно наивно, потому что приемы у Татьяны все равно были очень девчоночьи, но почему бы и не сделать вид, что повелся на эту ее провокацию?

«Знаешь, куда бы я тебя сейчас посадил, как ты ту картошку?»

Нахалка не ответила словами, прислала смайлик-банан. Угадала, молодец, Локалова, лови зачет.

Очень хотелось фыркнуть, но что-что, а держал лицо Егор профессионально — поэтому мог набирать текст сообщений практически вслепую, с деловитым видом прислушиваясь к докладу проректора по хозяйственной части о том, что в женском общежитии университета что-то там накрылось.

«Бананы в наших широтах не растут. Двойка тебе, отличница».

«Ну, извините, господин декан, моркови в смайликах растет и того меньше. Не то что в вашем кабинете».

«Слушай лекцию уже, бездельница. Ты же знаешь, что Оксана Леонидовна может проверить конспекты».

«У нас сегодня расчет, и я его уже сделала. Не знаю, чем занять руки».

Егор покосился на часы. Быстро она справилась. Еще двадцать минут до конца пары. И переписываются они уже минут десять, а телефоны Оксана на расчетах забирает. Так что получается, разделалась Татьяна с задачами за полчаса до конца занятия. Впрочем… Ничего удивительного. Это же Локалова. Еще сидит сейчас поди и насмешливо поглядывает на Гордеценко, который в расчетах всегда медлит, перепроверяя каждый шаг.

«И какие же у тебя соображения?»

«Такие, к которым ты наверняка будешь ревновать».

Егор прищурился. Шуточка была на грани фола, и Татьяна наверняка понимала ее двойной подтекст. Еще до сессии он бы понял ее, в конце концов, не проведена же была эта граница. Но сейчас… Татьяна не походила на дуру. Егор не походил на идиота. Интересно, чего она может добиваться? Или ее попросту опять слегка несет, потому что делать нечего, пока однокурсники корпят над расчетом? Ну ладно, сейчас есть повод только удивиться, не более.

«Без меня не начинай, солнышко, и все доживут до вечера».

«А если я не доживу?»

«Я уже говорил: это будет большая потеря для науки».

Вообще, Егор ожидал что-то вроде СМС-ки «А для тебя?», но не дождался. И совещание кончилось, и директивы деканам и проректорам успели выдать, а ничего такого Татьяна не написала. А потом просто стало не до телефона.

Честно говоря, работы было дохрена. Настолько дохрена, что Егор до своего кабинета за полдня так и не добрался, зато успел осчастливить завкафедры прекрасным фактом, что проректор подкинула им проведение лекции по защите интеллектуального права университета. Вместе с Ольгой Валерьевной они «обрадованно вздохнули», выбрали день и начали присматриваться — кто в педсоставе был пригоден, чтобы стать жертвой и выступить в качестве лектора. Педсостав тоже был не лыком шит и не первый год работал с Егором, прекрасно знал, с каким лицом обычно декан факультета ищет «везунчика», и все поголовно делали очень занятые физиономии. Будь это срочно, Егор в принципе бы сразу назначил исполнителя, но не горело, можно было подумать.

До кабинета он добрался только с началом третьей пары. Вообще, нужно было сходить пообедать, но было несколько мелких дел. Честно говоря, наверное, не пристань к нему завкафедры и не попроси она выдать подписанное расписание зачетов и график командировок для преподавателей, Егор бы все-таки отложил бы все те мелочи на время после обеда. Нет. Не отложил. Ольга Валерьевна была крайне инициативной и очень ответственной сотрудницей, и повода отказываться уделить ей десять минут времени у Егора вроде бы не было.

А лучше б нашел…

Некая западня стала понятна сразу, потому что… Потому что стоило зайти в кабинет, и Егор прямо ощутил, насколько глубоко воздух здесь пропах ландышем. Будто пол помыли духами. Понять, что что-то не так, Егор понял, но… было совсем не ясно, что конкретно происходит, и чем оно вообще закончится. Ольга Валерьевна тоже напряглась, принюхиваясь, но ничего не сказала. Кажется, решила, что лучше ей не знать, чьими духами может пахнуть в кабинете декана. Ольга Валерьевна оказалась стойкая, потому что даже подойдя к столу Егора, не взвизгнула от неожиданности, хотя был повод, нет, она всего лишь замерла как вкопанная. Данное поведение Ольге Валерьевне, преподавателю с тридцатилетним стажем, видевшей очень многое, в принципе было не свойственно.

— Егор Васильевич, что это? — слабо поинтересовалась завкафедры, судя по интонациям, испытывая настойчивое желание прилечь в обморок. Егор, в это время искавший чертово расписание в стеллаже, повернулся и увидел, как почтенная женщина заливается слабым румянцем, тыкая пальцем в рабочий стол Егора.

Это — было красными кружевными трусами. С фигурной гипюровой бабочкой на заднице. И возлежало данное прекрасное «это» на черной папке с документами на подпись. Красиво так возлежало, так, чтоб было видно трусы во всей красе.

«Здесь была Локалова», лучшей подписи и не придумаешь, особенно в совокупности с запахом духов. И ведь… И ведь нет, не было ее на этом столе. И как она это все провернула?

Да, действительно, вряд ли завкафедры когда-то видела демонстративно возложенные на стол декана факультета как на алтарь женские трусы, да еще и такие… Подчеркнуто сексуальные. Кажется, в мировоззрении завкафедры секса по прежнему не было.

Егор торопливо прихватил «это», сунул в карман брюк, обернулся к Ольге Валерьевне.

— Кто-то совсем обкурился, — драматично произнес он, — не волнуйтесь, Ольга, я разберусь и влеплю идиоту дисциплинарный.

Ну, пусть не обкурился — но обнаглел настолько, что спер у Егора запасной комплект ключей и на перерыве между лекциями влез в его кабинет для совершения сомнительной авантюры. Планировала — потому что ключи могла свистнуть только в прошлую среду. И ведь молчала. Ждала. Выжидала. Про кабинет оговорилась только один раз, но у Егора даже мысли не шевельнулось, что это вот не просто так.

— Лепите выговор сразу с отчислением, — возмущенно выдохнула Ольга Валерьевна, и Егор успокоительно улыбнулся, намекая, что торопиться все-таки не стоит. Кто ж его знает, а вдруг это… Отличник? Или Филимонов, у которого благодаря папе-ректору понятие границ практически отсутствовало напрочь.

— Я найду, как наказать так, чтобы проняло, — произнес он и таки вытащил из пресловутой папки график командировок. Брала его Ольга Валерьевна двумя пальцами, будто подозревая, что трусы осквернили распечатку даже через картонную папку, даже через файл. Ох, уж эти куртуазные пожилые леди, до чего легко вам наносятся аморальные травмы. Знали бы вы, чье это имущество сейчас в кармане у Егора в кармане обретается — были бы впечатлены еще сильнее. На кафедре Татьяну держали за умную скромную, пусть и уверенную в себе девочку. Не за ту оторву, которая была известна Егору.

— Боже, куда мы катимся, — в легком суеверном ужасе пробормотала завкафедры, и Егор лишний раз благословил сам факт того, что о его связи с Татьяной пока не известно. А то сейчас пришлось бы отпаивать Ольгу Валерьевну валокордином и одновременно отмахиваться от кадила, которым она всенепременно попыталась бы изгнать из Егора бесов.

Выпроводив впечатленную Ольгу Валерьевну из кабинета, Егор сполз в кресло, пряча лицо в ладонях. Очень хотелось ржать и убивать. Ну, Локалова, ну зараза. Более идиотскую выходку придумать было сложно. Вот зачем ей это вообще понадобилось?

 

Реакция

«Пятнадцать минут на то, чтоб собралась и вышла»

Танька от этого СМС чуть кофе на ноутбук не опрокинула, до того поспешно вскочила на ноги. Сбила собственной же рукой с носа очки, выматерилась и помянула пару языческих богов во славу того, что эти очки не разбила.

— Ты куда? — удивленно поинтересовалась Алиева, а Танька ломанулась к шкафу. — Опять к парню? На ночь?

— Ага, — отозвалась Танька, лихорадочно пытаясь понять, какая блузка подойдет к темной джинсовой юбке до колена. Ну не совсем к парню, но не «к мужику» же. Скажи она такое Алиевой, и та непременно бы охренела. И потом Егор — мужчина. Называть его мужиком было как-то… неловко, что ли. Будто называть его орангутангом.

— Ты так сессию завалишь, — Асмар, кажется, решила поиграть в Вангу. Казалось бы, какое ей дело до Танькиной сессии, не сказать, чтобы ритмы Танькиной личной жизни как-то изменились за три года. Все-таки она довольно долго пыталась выбросить Егора из головы… не очень путными методами.

— Ну вот если завалю — вот тогда мы и обсудим вопрос насыщенности моей личной жизни, — буркнула Танька, завязывая на талии пояс снятой с вешалки блузки, — с удовольствием послушаю твои рекомендации, Ась.

Глянула на себя в зеркало, вздохнула, потому что… Потому что. Толковых претензий к внешнему виду не было, кроме «что-то не то«, и «ничего такого». Показываться на глаза Егору, даже провинившейся, в непонятно каком виде не хотелось.

— Меня бы отец из дома выгнал, если б я столько гуляла, — деловито сообщила Асмар, высовывая нос из любовного романа. Между прочим, у Таньки взятого любовного романа. И где у Алиевой совесть вообще обреталась, пока ее хозяйка сидела тут, нотации читала, а сама мечтала о роковом пирате, что укатил бы ее на край света, сраженный красотой ее темных глаз.

— Аська, — Танька торопливо расчесывалась и искала взглядом сережки, — ну вот тыщу раз же обсуждали. Мне девственницей замуж не выходить. Мне в принципе замуж не выходить, похоже, так что…

— Что, не зовут? — Алиева посмотрела на Таньку с насмешливым прищуром. У нее-то какой-то жених был, «родители договорились». Вот и кому нужно такое договорное «счастье»? Танька бы тысячу таких договорных променяла бы на один вечер с Егором, только он почему-то проводил с ней время просто так.

— А что, оно мне надо? — ехидно отозвалась Танька, торопливо обувая ботинки и хватая с вешалки куртку. Ботинки аккуратные, на каблучках, любимые — отлично подходят под юбку. Куртка — косуха, выпрошенная у мамы после прошлой сессии. Все, нормально. Может, не самый элегантный образ, один сплошной кэжуал, но зато хоть стильно…

Много Алиева понимала. Работа шла по плану. Восемь задач из десяти по схемотехнике были уже решены и оформлены в отчет. Так с чего бы Таньке отказываться от встречи с Егором, раз уж… раз уж сама сегодня поработала над тем, чтобы эта встреча… состоялась.

Егор молчал до вечера, сначала Танька подумала, что он не заходил в кабинет, но потом краем уха подслушала, как возмущается завкафедры Оксана Леонидовна, что кто-то из студенток совсем охренел и подкинул декану в кабинет трусы.

Честно говоря, Танька пару раз на лекции поймала на себе острый взгляд Ардовой, но старалась выглядеть невозмутимой. В конце концов, никто не видел, камер нет, сам Егор Таньку не изобличил, так что какие вообще претензии? А доказательства у вас есть, Оксана Леонидовна?

Таньку немного потряхивало весь остаток дня. Егор молчал. Может, его слишком взбесило, что она стащила у него ключи? Но план сам нарисовал в голове, когда она заметила запасной комплект ключей на вешалке в прихожей. Показался достаточно идиотским и потому и был утвержден. Может, она перебрала, и сегодня она все-таки нарвется на ремень?

Серебристый ниссан Егора стоял не у самой общаги — ну и правильно, нефиг декану со студентками перед другими студентками палиться, так? Сам Егор невозмутимо стоял у машины, глядя на часы.

Заметив Таньку, опустил руку, прошелся взглядом от макушки и до носков ботинок. Ничего не сказал. Лицо даже не дрогнуло. От этой демонстративной холодности хотелось орать еще сильнее.

— Прошу, — произнес Егор тоном, далеким от тона просьбы, открывая перед Танькой дверь машины. В этот раз Танька пристегивалась сама, тем более что дважды снаряд в одну лунку не падает, и кажется, целовать ее сегодня никто не собирался.

— Егор…

— Я тебе говорить не разрешал, — оборвал ее Егор. Неприступный, как форд Нокс, ледяной, как айсберг.

Упс!

Кажется…

Кажется, переборщила…

Ни слова сказано не было. Ни одного. И смотрел Егор исключительно на дорогу. В лифте Таньку уже не шутя потряхивало. Она бы извинилась… Если бы он разрешил говорить.

— Пять минут, — заговорил Егор, только уже поворачивая ключ в замке, — на переодевание. Ждать на коленях, на кровати, спиной к двери.

Красные трусы ждали Таньку на графитовом покрывале, которым была заправлена кровать. Больше ничего не было, значит… Значит, больше ничего и не предполагалось. Боже, как кипела кровь, как барабанило сердце. Танька чувствовала себя такой уязвимой сейчас — в одних чертовых кружевных стрингах с бабочкой на заднице. Но… Но она же хотела? Она же хотела именно этого и нарывалась именно на это. И все же было страшно слышать шаги Егора за своей спиной. Аж мурашки по спине бежали. От легких, практически невесомых прикосновений пальцев Егора к голым лопаткам Танька вздрогнула. Провел пальцами от шеи и до задницы, будто оставляя на коже тонкую дорожку тепла и снова отнял руки. Он обогнул кровать, как и в прошлый раз расстегивая на запястье ремешок часов, опуская их на тумбочку, рядом с лампой, закатал рукава. Танька же, отслеживая всякое его движение, чудом не содрогнулась. Ремень снова был тут — лежал рядом с лампой. Тут же был ошейник, черный, с блестящими заклепками, похожий на длинный черный браслет, но самое главное — ремень. Вряд ли в этот раз он здесь для разводки. Желание заорать и спастись бегством стало совершенно нестерпимым. Но… Но Танька никогда не сбегала от проблем и сейчас тоже не сбежит. Если она его выбесила настолько, ну… Ну будет ей впредь наука, как себя вести не стоит.

Егор взял в руки ошейник. Точнее, нет — в правую руку ошейник, во вторую ремень. Подошел к кровати.

— Руки вперед, — ровно произнес, и у Таньки аж в ушах загудело. Только не ремнем по рукам, хрен скроешь эти синяки…

— Руки, — скучающим тоном повторил Егор, — дверь помнишь где?

Танька чуть сглотнула и, прикрыв глаза, вытянула вперед ладони. Ничего, пару ударов она, наверное, выдержит. А он… он, наверное, не будет слишком жесток. Ну, по крайней мере в этом она не сомневается. Не могло его настолько сорвать. Но на пару раз ремнем по рукам его злости хватит.

На ладони… На ладони опустилась без всякого размаха мягкая кожаная полоса с прохладными металлическими бляшками на поверхности. Танька открыла глаза.

Ошейник. На ее ладонях лежал ошейник. А Егор… Егор давил в себе смех, сжимая пальцами переносицу.

Развел.

Опять.

— Господи, солнышко, ты б свое лицо сейчас видела, — выдохнул он, пока Танька пыталась охренеть настолько, чтоб заговорить.

— Смешно? — шепотом поинтересовалась Танька, посылая в пешее эротическое запрет на болтовню.

— Ты забыла одну замечательную вещь, солнышко, — фыркнул Егор, — ты тогда дала согласие на наказание. А тут — нет, не дала.

— А это принципиально важно?

— Да, Тань, это важно, — спокойно пояснил Егор, — не знаю, как для кого, для меня — важно. Видишь ли, смысл не в том, чтобы сделать тебе больно, смысл в твоем принятии.

— Было же оговорено, что если я веду себя нормально — тогда не повторится…

— И ты решила действовать от противного? — насмешливо уточнил Егор.

Танька смущенно опустила глаза. Пояснять не требовалось.

— В следующий раз просто надень ошейник, солнышко, — Егор усмехнулся, — не надо пытаться меня выбесить, потому что, скажем честно, выходит у тебя так себе. Смеялся я сегодня больше, чем злился.

— Извини, — Танька неловко улыбнулась.

Егор же пару секунд смотрел на нее, а потом внезапно качнулся вперед, обхватывая ее шею ремнем, притягивая ее к себе, впиваясь в полураскрытые губы своим беспощадным поцелуем, от которых всякий раз сердце замирало столбиком, как напуганный суслик. А сейчас — от его резкого движения, от жесткого ремня на шее — адреналин и вовсе парализовал Таньку, заставил тело обмякнуть. Давненько она в постели не ощущала себя настолько пассивной… И… Блин, охренительное чувство…

— Любишь ты сюрпризы, солнышко, — шепнул Егор ей в губы, отрываясь, заставляя в который раз почувствовать себя оголодавшей. Слишком мало его, пока что — слишком мало.

— Ты быстро догадался? — тихо спросила Танька, Егор пожал плечами. Кажется, довольно быстро. И даже вернул ей «долг» с лихвой.

— Ты не первая нижняя, которая боится попросить, чтобы ей еще раз надрали задницу, — с усмешкой ответил он, — с этого начинают очень многие. Хотя я от тебя… не ожидал, честно скажем.

Интересно. Интересно, много ли у него было нижних. Хотя кажется, это из разряда «не спрашивай о прошлом».

— Почему не ожидал?

— Ну, на лбу у тебя не написано было, что тебе понравилось, — фыркнул Егор, — а в таких вещах я чутью не особо верю. Пока вслух не скажут — додумывать нельзя.

— У меня просто только с тобой так, — Танька смущенно поежилась, неловко вспоминая, что вообще-то сидит перед Егором почти что голышом. Хотя почему «почти» — как будто те стринги очень много скрывали.

Она многого недоговаривала этим «только с тобой». Вряд ли нормально можно было понять, как именно все в Таньке замирает, когда она рядом с Егором, как сами собой подкашиваются ноги, когда она смотрит ему в глаза. Как в мыслях то и дело проскакивает мысль, что если за то, чтобы он оставался рядом, нужно было стоять перед ним на коленях, то она, пожалуй, постояла бы на них сколько понадобится. Да хоть бы даже вообще не вставала.

— Ну, это заметно, — кажется, Егор тоже вспомнил, что Танька вообще-то раздетая, потому что именно сейчас он потянулся к ней, притягивая ее ближе к себе, — заметно, что для тебя это ново, солнышко, и не обижайся.

Да какие обиды. Какие обиды вообще могут быть сейчас, когда его пальцы сжимаются на ее талии, когда он придвигается к ней, явно намереваясь опрокинуть ее на кровать.

— Погоди, — слабо выдохнула Танька, нашаривая таки выпущенный из пальцев ошейник, — я же не…

— Ты уверена, солнышко? — мягко шепнул Егор, глядя на Таньку с каким-то не очень ясным прищуром. — Уверена, что настолько мне доверяешь? Что готова ко всему, что я могу с тобой сделать?

Честно или самонадеянно? Честно — нет, но самонадеянно — да. Но риск… Риск, честно говоря, только обострял. Она была согласна попробовать играть по его правилам. Она же действительно всегда помнила, где дверь. Она помнила и про слово «хватит». Принятие — кажется, это ему было нужно, да?

— Да, я уверена, — тихо сказала Танька, застегивая кнопки ошейника на шее, а затем опустила руки на колени, опустила и ресницы, — господин.

 

Покорная

Хотелось бы предупредить очень впечателительных людей — эта глава по своей эмоциональной БДСМ-составляющей — самая жесткая на всю оставшуюся книгу. Она — можно сказать, переломная. Дальше — будет легче.

Первое, что сделал Егор после того, как Татьяна произнесла свое «Господин», — это качнулся на нее, накрывая этот несносный рот поцелуем, запуская ладонь в трусы девчонки, двумя пальцами толкаясь в девичье лоно. Раз, другой, третий… Достаточно, чтобы девушка под его руками заскулила и выгнулась ему навстречу. Достаточно, чтобы возбудить ее, раздразнить аппетит. Потому что без возбуждения пороть было — все равно, что трахаться насухую.

— На исходную, — выдохнул Егор, отстраняясь. Вышел, чтобы дать ей время подготовиться. Да и попросту потому, что нужно было взять стек. На полном серьезе у Егора и в уме не было полосовать Татьяну ремнем. Он в принципе не очень любил синяков на женской коже, они противоречили чувству внутренней эстетики.

Это был страйк. И она выбила его одним легким движением руки, одним только сказанным словом.

Кажется, Татьяна играла только по-крупному и никак иначе. И ее ставки… Играли. Боже, как они играли.

От нее вышибло все предохранители, что могли хоть как-то удерживать Егора в руках.

«Господин»

А ведь никто этому ее не учил. В голове лишь только болталась теория, наловленная в интернете, да его стебные СМСки, но ведь сказала же! Да еще каким тоном, и опустив глаза. Идеальная покорная, пусть даже и Егор знал, что ни черта она такой не была. Разве что — для него была. Для него была готова. И осознание этого ее к нему отношения шибало в голову так, что Егор сам себе казался не трезвым.

С этой секунды — только его правила имели значение в игре. И только он определял границы. Она сказала, что готова к этому. Она была готова подчиниться.

Стек. Маска. Лед.

Достаточно. Больше чем достаточно — Таня могла не выдержать удары стеком, но это все же куда сильнее, чем удары ладонью, которых ей… не очень-то надолго и хватило. И недели же не прошло, как ей захотелось еще. Кажется, кто-то слишком проникся адреналином того вечера.

Это стало неожиданностью. Очень неожиданно, но когда до Егора дошло, чего Татьяна добивается, все стало на свои места. Боль — контролируемая, принятая добровольно, бережная, вкрадчивая — зачаровала неопытную дурочку своей мелодикой. Отравила своим наркотическим ядом, сделала Татьяну своей адепткой.

Мазохистка. Совсем неискушенная, но словившая неожиданный кайф от отделанной задницы. Был ли воспитательный эффект — хрен его знает, кажется, Татьяна куда серьезнее относилась к установкам самого Егора, чем к его наказанию. Но она приняла его злость в той форме, которой он хотел ее выпустить. Рассчиталась.

Сейчас же наказывать ее было не за что. Сейчас она просто передавала себя в его руки. Покорялась. Абсолютно. Доверяла настолько, что была согласна принять от его руки что угодно. И, черт возьми, какое же это было сильное чувство — эта власть оказывалась именно в его руках. И никаких споров, никаких возражений, есть либо да, либо нет — после стоп-слова.

Бабочка. Гипюровая, красная. Отлично смотрелась на Татьяниной заднице. Татьяна в принципе отлично смотрелась как спереди, так и сзади, в одних только этих трусах. Какая ж у нее хорошая фигура. Очень-очень хорошая. Приятно скользить по этой коже пальцами, приятно вести вдоль позвоночника стеком, наблюдая, как напрягается ее спина. Она роскошно бы смотрелась сейчас вот так — со сведенными за спиной руками, с браслетами черных кожаных наручников на запястьях. Жаль сейчас наручники только помешали бы.

Лед на белом фарфоровом блюдце был оставлен на тумбочке рядом с кроватью. Быстро растаять ему не грозило, а очень уж расходиться Егор не собирался. Совсем слегка. Многого Таня все равно не выдержит. Болевой порог наверняка еще совсем невысокий.

Маска легла на Танины глаза, и она тихонько вздохнула. Да, солнышко, Егор любил ограничивать восприятие своей нижней во время сессии. Знал, что это делает ощущения еще сильнее и беспощаднее.

— Не молчать, поняла? — тихо спросил Егор. — И если будет слишком — ты просто обязана меня остановить.

Кивнула, не сказав ни слова.

Цель была не в том, чтобы сломать, раздавить. Цель была в том, чтобы она приняла его — причем не избирательно, а вот так, целиком. С болью, которую он ей дарил. С болью, которой он испытывал глубину ее доверия.

Сейчас ему было не за что ее наказывать. Но она хотела боли, она ждала этого от него.

По правилам — это нужно было обсуждать. Всякое его действие. Но она уже положилась на него. Значит, можно изучить ее болевой порог на ощупь, тщательно отслеживая, каково ей приходится.

Со стороны стек обычно казался безобидным, в сравнении с плетьми-то, но вообще — инструмент был жесткий, недаром его использовали для лошадей. Жесткий и в неумелой руке опасный — легко было рассечь кожу гибкой частью стека. Егор умел с ним обращаться и даже во многом предпочитал чему-либо другому.

Первый раз стек опустился на кожу над левой лопаткой. Девушка вскрикнула — да, милая, это было сильнее, чем то, что было в прошлый раз. Не слишком ли сильно, детка? Вправду ли ты готова принимать эту часть Егора? Ну же, скажи. Ведь тебя только из-за этого никто не бросит, обычный секс Егора вполне устраивал, и будет устраивать, коль ты сдашься.

Второй удар ужалил второе плечо. Безопасные места. Их на самом деле немного, одни только плечи, лопатки, да задница, все, что влево-вправо — уже риск задеть сухожилия или отбить почки. Нет, нам не нужен риск, да, малышка?

Егор заставил Татьяну вытянуться вперед, опереться на руки, сводя на нет риск, что она попытается защититься и удар придется по уязвимым местам.

Тьма внутри Егора клубится, окутывает душу в теплые бархатные объятия. Его женщина, его нижняя, сейчас лежит перед ним, подставляя задницу под его руку, под стек, раз за разом впивающийся в кожу ягодиц. Она принадлежала ему, отдала себя ему. Полностью. Настолько глубоко, что даже сейчас — вскрикивая, взвизгивая от очередного удара, — она его не останавливает. Кажется, она была на все готова ради него. Господи, как же это было непередаваемо — знать, что он может делать с ней все, что хочет. И она это принимала. Она этого хотела не меньше его.

Он хотел ее. Беспощадной голодной похотью, прямо здесь и сейчас, без особых прелюдий. Просто потому что нереально знать, что тебя принимают вот настолько, и не испытывать при этом никакого ответного желания. Егор ощущал себя морем, что беспощадно роняло свои волны на берег, смывая с него все лишнее, все напускное. Сейчас не было мира за пределами этой комнаты. И даже в ней — ничего не было, кроме Егора и Тани.

Так. Все. Хватит с нее. Кожа на ягодицах девушки и так уже достаточно красная. Кубик льда лег в пальцы вместо стека. Прошелся по раскаленной, пылающей спине, не по прямой — выписывая на коже узоры, вжимая в нее лед. И снова прозвучал вскрик — не такой сильный, как от ударов, но да — контраст ощущений наверняка был предельно острый. Кричи, солнышко, кричи. Как можно громче. Пока не прозвучало слова «хватит» — Егор знал, что это для нее в удовольствие. Да, острое, неправильное, но удовольствие, в котором она сама себе отказывать не хотела.

Пальцы — холодные после льда — скользнули по коже ее живота, по горячим половым губам, по клитору. Егор снова трахал девушку лишь двумя пальцами, которые так и не успели нагреться, и она, то ли взбудораженная, то ли измученная количеством ощущений, снова звучала — выдавала стон за стоном — негромкие, глухие.

Таня… Танечка. Почему ты не останавливаешь сейчас, солнышко? Почему? Почему ты так стонешь сейчас, почему как голодная тянешься к рукам Егора, впивающимся в твое тело без особой ласки? Тебе же было больно, малышка, ты же не искушенная мазохистка, ты даже не нижняя, у тебя совершенно не такой характер, но почему? Как так у тебя получается делать именно то, что настолько резонирует в сущности самого Егора? Почему именно с тобой ему становилось так нестерпимо охренительно, что выключались звуки всего мира, а все остальное — просто растворялось. Егор видел, слышал, ощущал сейчас только ее, и больше ничего ему было не нужно. Ничто иное не доставляло бы ему этого сладкого, раскаленного удовольствия.

Такая красивая, такая нежная, чувственная, и такая горячая, один сплошной жаркий ураган, который Егору чудом удавалось сдерживать в своих ладонях. Почему она позволяла все это с собой делать, разве не хотела иного, более традиционного, более трепетного к ней самой?

Нет. Почему-то она не хотела. Она хотела его. Даже сейчас, с расписанной стеком задницей, она все равно подавалась бедрами навстречу члену Егора. Она вскрикивала — громко, надсадно, не сдерживаясь. И в этих вскриках была и боль, было и удовольствие. И как же глубоко впивалось в душу Егора наслаждение этой ее жаждой. Она хотела его. Вопреки боли. Несмотря на его к ней беспощадность, несмотря на отсутствие трепета. Она хотела именно его — его руки, его член, его тело. Вот здесь, сейчас. Господи, да она даже кончила — да, после порки, громко, шумно, колотя ладонями в смятую простынь.

— Солнышко, солнышко, — шептал взахлеб Егор, сцеловывая слезы со щек, сжимая, практически укачивая ее в руках, желая спрятать от всего мира, да и от себя — хоть даже в самом себе. Просто потому что не желал отрывать ее от себя ни на чертов микрометр. Потому что сейчас ее ощущал настолько глубоко своей, что выпускать ее из рук находил самой возмутительной идеей на свете.

Вот сегодня у нее сил болтать не было, были силы только прижиматься к нему и тихонько всхлипывать уткнувшись в сгиб руки.

— Ты в порядке? — шепнул Егор. Она могла терпеть из принципа, и это было плохо, но все же — следовало это предусмотреть. Следовало уточнить. И услышать или увидеть правду в ее реакции.

Не ответила. Просто качнула подбородком. Усталая, измученная.

— Спи, солнышко, спи.

Пальцы одной руки выглаживали ее волосы, вторая же прижимала девушку к телу самого Егора.

Он думал… Он думал, что она от него сбежит. Что не выдержит и пары дней в тесном соприкосновении с его-то неуступчивым характером. Честно говоря, Егор даже ждал этого ее побега, будто выигрыша на тотализаторе, чтобы ощутить себя правым насчет нее — и насчет себя, в общем-то, тоже. Он не мог даже предсказать, что все зайдет так далеко, не собирался обращаться к этой голодной жестокости больше чем шутливой угрозой. Зашел… И сейчас, все стало еще эфемернее. Еще неувереннее. Если он переборщил — она могла сбежать уже даже утром.

Вот только сейчас Егор ощущал, что… что если Татьяна все-таки захочет от него уйти, просто так отпустить ее он уже не сможет.

 

С добрым утром

Как и все нормальные люди, будильник по утрам Танька безумно ненавидела, но сегодня он подвергся особенно жуткому хейту, потому что просыпаться не хотелось совершенно. Глаза слипались особенно упорно, любое движение беспокоило следы вчерашнего, хотелось исключительно свернуться в комочек под одеялком и не высовывать оттуда и носа. Лежать, греться, дремать. Видеть во сне Егора, с еще более синими глазами, чем они были у него в реальности. Хотя казалось бы — куда уж больше.

Где-то на третий перевод будильника рядом с Танькой на кровать опустилось что-то тяжелое, и она методом несложной дедукции поняла, что это Егор. Действительно, кому же еще находиться в его квартире, кроме как ему? Он был возмутительно свеж, бодр, выбрит, вовсю благоухал шампунем. И все это Танька узнала, потому что он склонился к ней, прижимаясь к ее щеке губами, будто окутывая Таньку самим собой.

— Солнышко, пора вставать.

Его тон был настолько ласковый, настолько теплый, что в него можно было завернуться вместо одеяла. Танька вздохнула, приоткрывая глаза, разглядывая Егора. Пока не переодетого — в джинсах и футболке. Смотревшего на Таньку с какой-то непривычной, такой несвойственной ему мягкостью.

— Как ты, милая?

Боже. Васнецов. Васнецов, ну что ж ты был такой обеспокоенный, будто Танька уже швыряла в тебя ботинками и крыла тебя всеми матерными эпитетами. Нельзя тебе таким быть, у Таньки даже голова закружилась от этой твоей стороны. Вот почему тебе было не оказаться мудаком? Вот чтоб, раз — и разочарование. Почему даже садист из тебя выходил настолько охренительно трепетный, что этому твоему качеству никак не удавалось присвоить статус недостатка? Кажется, даже лишний раз дохнуть на Таньку опасался, будто компенсацию выдавал за все острые ощущения ночью.

— Я — нормально, — сипло выдохнула Танька, а Егор в сомнении поджал губы.

— Ложись на живот, — деловито произнес и в наглую содрал с Таньки одеяло. И он говорил, что ему для того, чтобы делать, что ему хочется, нужен ошейник, да? А меж тем, Таньке без теплых объятий одеяла сразу же стало зябко.

Теплые пальцы, легкие, невесомые скользнули по лопаткам, обводя болящие места, но не касаясь их.

Егор потянулся к тумбочке, вытащил оттуда белую баночку.

— Не дергайся, ладно?

— А что это вообще? — не то чтобы Танька обеспокоилась, но все же было любопытно.

— Заживляющий антисептик, — спокойно отозвался Егор, — вообще, вчера надо было обработать, но ты так быстро отключилась. Не хотел будить.

— Ты в принципе такими вещами запасаешься? — с интересом уточнила Танька, пока он аккуратно, с минимальным нажимом наносил мазь на кожу плеч. От мази кожа слегка немела — кажется, в ней был и анельгетик.

— Ну, если есть, чем драть, значит, должно быть и чем обеззаразить же, — невозмутимо фыркнул Егор, — тебе ж не нужно воспаление, солнышко?

— Да уж, — Таньке захотелось взвыть. Потому что закончив со спиной, он спустился к заднице, и вот тут эти легкие, чуткие прикосновения были не то чтобы не в тему, но… Но да, не в тему. Утро же. На учебу же собираться пора.

— Я тут понял, что не практиковал на регулярной основе уже чертовски давно, — задумчиво заметил Егор, и его пальцы начали двигаться чуть шире, чуть раскованней, кажется, не одну Таньку заставили напрячься эти «процедуры».

— Почему давно? — выдохнула Танька, силясь удержаться и не куснуть тайком уголок подушки, чтобы не заскулить. Она заводилась, медленно, верно, но неумолимо. Потому что… Потому что, боже, ну что могло надраконить сильнее, чем эти порхающие, такие воздушные прикосновения? Их хотелось больше. Его пальцев хотелось больше. Да — болью покалывало, но воспринималась эта боль — слабая, почти никчемная — лишь только как усилитель вкуса.

— Ну, если кратко — пытался следовать жизненным приоритетам, — Егор отвечал. Казалось бы, почему отвечал? Вроде же очерчивал, что с вопросами к нему лезть не стоит, но отвечал же сейчас. Доверялся — хоть и по капельке. Ох, до чего от этого становилось тепло.

— Пытался?

— Хреново получается, — тихо ответил Егор, — все равно срывает в это. Как бы мне ни казалось необходимым от этого отказаться.

Сейчас он звучал странно. Непривычно. Нет, не было никакой неуверенности в голосе, просто в голосе не звучало привычной насмешки.

— А не на регулярной основе, получается, ты?.. — задумчиво повторила Танька.

— А ты все-таки внимательно слушаешь, солнышко, — Егор невесело фыркнул, бережно поглаживая Таньку по бедру, — да. Нерегулярно — да. Но давай не сейчас об этом, у меня не то настроение, да и времени нет особенно.

Не то у него настроение. А какое оно у него. Танька тихонько вздохнула и заставила себя сесть на колени, взглянуть Егору в лицо.

— Может, ты тогда хочешь?..

— Солнышко, ну ты же не в форме… — насмешливо заметил Егор, явно верно поняв, что Танька не договорила. — Тебе бы отойти, правда. И лучше бы поговорить, пока есть время. Это, в общем-то, полезнее.

— У меня на это кнопки выключения нет, — огрызнулась Танька, — и поговорить… Лучше попозже. Когда я смогу говорить, потому что сейчас я еще не готова это все обсуждать.

И это была правда. Потому что в душе сейчас не было ни единой эмоции, было блаженно пусто и чисто. Каждая мысль, каждое чувство воспринималась как-то незамутненно, без фильтров.

— А на включение у тебя кнопка есть, да? — Егор улыбнулся, бросая баночку с мазью в ящик тумбочки, протирая пальцы влажной салфеткой.

— А на включение у меня — ты, — Танька печально вздохнула, потому что это была не самая веселая правда. Осознавать, что он может ее завести одним только пристальным взглядом глаза в глаза — было чуточку грустно. Но по-другому у Таньки не получалось, и она была не готова отказываться от любви к Егору. Пусть даже и шизофренической.

— Ох, Татьяна, — Егор потянул Таньку к себе, заставляя усесться к себе на колени, — завязывай говорить такие вещи. У меня от них слишком многое перекрывает.

— Не проси такого, — отважно качнула головой Танька, — не проси, не приказывай, я все равно не смогу.

Как отказаться, когда уже сейчас стало ясно, что ему это важно? Как будто Таньке было жалко этих слов. Для Егора-то? Нет. Ни капли не было жалко.

— Дурочка, — шепнул Егор, обжигая губы Таньки своим дыханием. И снова мир рассыпался на одни лишь атомы, потому что иначе и быть не могло, пока он ее целовал.

— Твоя дурочка, — отозвалась Танька, на выдохе захлебываясь звуком, потому что, оторвавшись от ее губ, Егор прижался губами к ее шее.

— Моя, да.

Танька упустила момент, когда она снова оказалась на кровати. Вот казалось, только-только она, несусветно обнаглев, забралась пальцами в волосы Егора, снова вскипая от прикосновения его жадных раскаленных губ к ее губам, а тут уже — хоп, и она лежит на спине, накрытая его телом. Да уж, слишком многое он в ней выключал, заставляя забыться.

Танька не успела обрадоваться тому, что сегодня он не уклоняется от ее рук. Потому что Егор оторвался от ее рта на секунду и потянулся к прикроватной тумбочке за маской.

— Егор… — Танька чудом не захныкала. Она хотела его видеть. Хотя бы сейчас. Хотя бы один раз — во время секса, а не после него, постфактум.

— Играй по правилам, солнышко, — шепнул Егор, — маска или наручники — выбирай сама.

Поразительно жестокий.

— Маска, — измученно выдохнула Танька. Ладно. Она еще победит. Добьется того, чтобы он ей доверился, сократил дистанцию. А так, так хотя бы можно было прикасаться, такой роскоши он ей еще не позволял.

Вслепую Танька завелась даже быстрее, чем могла бы. Казалось бы, всего лишь такая мелочь, но темнота заставляла сосредоточиться на прикосновениях, а с ними Егор совершенно не скупился, хотя и явно экономил время на прелюдии, пользуясь наиболее эффективными, но тем не менее очень нежными приемами. Впрочем, эта спешка была позволительна, в конце концов, время действительно поджимало.

Да плевать. К черту долгие прелюдии, это что, последний секс в Танькиной жизни? Нет.

Что было особенно возмутительно — Егор молчал. Обычно он-таки выдавал какие-то мелкие комплименты, подкидывавшие дров в топку поддержания Танькиной самооценки, но сейчас — сейчас молчал. И Танька, искусившись ответить ему взаимностью, молчала тоже. Позволяла себе только глотать воздух, хотя тактильная передозировка ее настигла уже после того, как она стащила с него футболку и соприкоснулась с ним — телом к телу. Хотела взорваться, от губ и языка, не отрывающихся от ее груди. Задыхалась от его пальцев, терзавших ее клитор, прикусывала губы от того, насколько будоражащий это был «танец». Боже, хотелось впиться в его плечо зубами, потому что это было совершенно невыносимо — так ее кипятить, доводя это возбужденное головокружение почти до боли, и ведь не прекращал же — нет, тянул, минута за минутой, будто выжидая чего-то…

Серьезно?!

— Егор… — измученно выдохнула Танька, вжимаясь ладонями в кожу его голой спины.

— А? — так и есть. Тон был насмешливый. Он снова над ней издевался. Хотел, чтобы она попросила.

— Трахай уже, — прорычала Танька, силясь не вцепиться в его спину ногтями. Отделанная задница подсказывала, что это Егору, скорей всего, не понравится.

— Никакого воспитания, — укоризненно фыркнул он, а сам в это время ткнулся пальцами внутрь Таньки, и мир расцвел яркими пятнами удовольствия, как воздух во время фестиваля красок Холи, — ну ладно, так хватит?

Да блин. Да, он мог вытрахать ее сейчас и так, пальцами, да, она бы непременно кончила, но…

— Егор, ну время же…

— Жаль, да, поджимает, — с сожалением заметил Егор, и в кои-то веки Танька почуяла запах презерватива. Сегодня клубничный.

Этот кайф всегда был уникальным. И никогда не могло надоесть это ощущение, когда член — твердый, крепкий, охренительный член — толкался внутрь. И всякий его толчок в ее тело хотелось растянуть, распробовать как можно лучше.

Егор жульничал. Потому что именно сейчас он вжимал Танькины руки в простынь, и все, что она могла — обвивать его ногами, сжиматься вокруг его члена, лишь бы ощутить его еще сильнее, еще ярче.

— Солнышко, не больно?

Танька мотнула головой. Какое там больно — в груди воздуха не было, любой стон, сорвавшийся с губ, казался слишком тихим. Да, в принципе, пятая точка возмущается с каждым движением, но это все было очень вторично. Первичным был Егор.

— Какая ж ты у меня сладкая…

Горячие слова, горячим шепотом сказанные — в Танькины губы, будто пуховкой прошлись по обнаженной коже души. Танька потянулась к Егору, пытаясь найти его вслепую, но Егор уклонялся от ее губ, заставляя изнемогать по нему еще сильнее. Еще громче вскрикивать от его движений внутри нее, от всякого из которых от Танькиной души во все стороны летят искры, как от раскаленной головни.

Егор, Егор… Такой возмутительно волшебный, такой разный, то нежный, то безжалостный, в любой своей версии — пьянящий, раскаленный, божественный. Дорогой настолько, что Таньке хотелось смаковать с ним каждую секунду. И не нужно было больше ничего, только он — сейчас.

Сейчас… Сейчас…

— Егор! — выдохнула из последних сил, прогорая дотла, до пепла, слабея всем телом. Перед глазами кружились разноцветные точки.

— Да, — интонации на грани рычания, от этой дикости душу будто парализует, — да, солнышко! Мое солнышко! Мое!!

Он будто ждал, пока она кончит, потому что не стал оттягивать ни одной лишней секунды — разрядился практически сразу же. Навалился на Таньку, уткнувшись в ее висок губами, заставляя прибалдеть от его такой приятной тяжести. Затем скатился с нее, и это было грустно, но неизбежно.

— Все. Бегом собираться, милая, — как ни в чем не бывало выдохнул, пока Танька наскребала в себе силы для того, чтобы просто сесть на постели. Чертов энерджайзер, разве не мужчины обычно после оргазма устают и валяются пластом? Почему у Егора с Танькой все было настолько наоборот?

Ладно, действительно некогда было думать, Танька покосилась на часы и… тоже подпрыгнула. Собираться надо было не бегом. Собираться надо было со скоростью света.

 

В компании

— Как я выгляжу? — Танька обернулась к Егору. Голову пришлось оставить немытой, сушить было некогда. С какой скоростью Танька запихивала в себя творог — лучше не рассказывать. А ведь заикнулась же, что «может, я без завтрака», — так Васнецов уставился на нее таким взглядом, от которого Танька сама шлепнулась на табуретку пятой точкой, заодно лишний раз вспомнив, что вообще-то именно эта область у нее сейчас чувствительная.

— Отлично выглядишь, — кажется, это действительно так — Егор обернулся и не только одобрительно кивнул, но торопливо Таньку поцеловал, даже вопреки тому, что время уже не просто поджимало — затягивало на горле кожаную петлю, — солнышко, выходим, Оксана Леонидовна просила ее подбросить сегодня.

Танька вздрогнула.

— Ты говорил, что знать не должны, — выдохнула она, — так может, я сама доеду?

— Ага, доедешь ты, как же, — Егор покосился на часы, — к половине первой пары разве что. А кто мне примеры разбирать будет?

— Ну, если… — Егор качнул головой, и Танька не стала договаривать свое «надо».

— Оксана знает, — пожал плечами, кажется, это было неважно, — не переживай, солнышко.

Ну, Танька это предполагала. Ладно. Егору лучше было знать — кому говорить, кому нет. Ей-богу, Таньке было пофиг — знает кто-то о том, с кем она трахалась, или нет. Тут имело значение лишь то, насколько это могло повредить Егору на работе. Но, кажется, опасности не было, потому что он выглядел абсолютно спокойным.

— Чем загрузилась, Тань?

Этот вопрос прозвучал уже в машине, когда Танька действительно подзависла, размышляя о том, о чем ей размышлять не стоило.

— Неважно, — кратко отозвалась Танька, дергая плечом.

— Солнышко, я неважно отношусь к слову «неважно», — ровно заметил Егор, не отрываясь от слежки за дорогой, — знаешь, если ты думаешь, что я вчера перебрал, я бы предпочел это ушами услышать.

— Да нет, не перебрал, — Танька аж закашлялась от неожиданности, — правда, это было жестко… По самому-самому пределу. Еще чуть-чуть и…

— Уверена? — почему-то Таньке казалось, что Егор даже рад, что нужно смотреть на дорогу и не смотреть на нее. — Уверена, что не перебрал?

Танька растерянно пожала плечами. Вчерашний вечер был… Очень ярким. Адреналина было столько, что Танька действительно выдержала еле-еле. Экстремально. Это было настолько экстремально, что сегодня Танька была точно уверена, что ей не приспичит повторить в ближайшее время. Но боже, какой сокрушительный был оргазм. Никогда в жизни она еще так не орала. Никогда в жизни не ощущала себя растертой в настолько мелкую стеклянную пыль. И слезы текли по лицу после — не от боли, а от кипучего, острого, практически нестерпимого кайфа.

— Ладно, вечером договорим о том, что там у тебя «неважно», — произнес Егор, притормаживая возле остановки. Да уж, вряд ли он это забудет… Хотя ладно, вечером она наверняка уже слегка справится с впечатлениями.

— Доброго утра, Татьяна, — заметила Ардова, загружаясь на заднее сиденье машины Егора, и, кажется, еще никогда Таньку не подкалывали только пожеланием доброго утра. У Ардовой получилось.

— Доброго, Оксана Леонидовна, — Танька и пыталась не улыбаться, как застуканный с распакованной шоколадкой ребенок, но не очень выходило. И почему она сейчас чувствовала себя настолько неловко?

У Ардовой вечно был слегка ироничный тон, под стать прищуренным насмешливым серым глазам. Вообще, они с Егором были неуловимо похожи — и требовательным подходом к студентоте тоже, среди перваков на курсе даже слухи ходили, что Егор и Ардова если не живут вместе, то по крайней мере трахаются, до того часто декана видели в компании Оксаны Леонидовны, до того похожа была их манера общения. Но нет, уже в конце первого семестра становилось понятно, что нет там секса. Химия была — исключительно интеллектуальная, никаких гормонов. Танька, в свое время первогодкой, Ардовой по-тихому завидовала, потому что… Потому что! Это была совершенно иная весовая категория, соперничать с такими Танька никоим образом не могла. Нет, Ардова не была какой-то моделью, иначе чтобы она делала на кафедре приборостроителей? Но нормальная, симпатичная, умная, зрелая женщина. Именно вдохновившись ее примером, Танька срезала собственную гриву, потому что, оказывается, красивыми могут выглядеть не только длинные волосы. И хорошо вышло, по крайней мере Таньке эффектность стрижки очень нравилась!

— Разрешите мое любопытство, Татьяна, так с трусами это все-таки вы постарались? — с интересом спросила Оксана Леонидовна, и Танька вспыхнула.

— Да она, она, — насмешливо заметил Егор, — а кому тут неуд за отсутствие ответа?

— Произвол, — ехидно буркнула Танька, — меня заваливают. Я к ректору пойду.

— Зачем тебе ректор, солнышко? Он уже в летах и никоим образом не готов к эротическим подвигам. Тем более, разве тебе не нравится, как тебя заваливаю я?

Кажется, Егор не особенно стеснялся Оксану. Танька такой вот смелостью прихвастнуть не могла. Уж больно внимательно на нее смотрела Ардова с заднего сиденья, что поневоле робелось. И сразу вспоминалось про недосчитанные лабы по схемотехнике.

— Мне очень нравится, — кратко отозвалась Танька, заметив, что Егор, недовольный отсутствием ее ответа, поджал губы, — ты же знаешь.

— Ты главное, сама не забывай.

Оставшийся кусок дороги прошел более-менее спокойно. Танька отмалчивалась, Егор тоже не особенно отвлекался от дороги, они с Оксаной затеяли беседу по поводу какого-то проекта, а Танька развлекалась тем, что в уме пересчитывала задачку по схемотехнике «вручную» — без калькулятора. Хотя что там было просчитывать, схема была легкая.

— Вечером увидимся? — Егор произнес это, пока Танька возилась с ремнем безопасности, пытаясь нашарить кнопку.

— Вечером — йога, — заметила Танька, напоминая, — и после двух часов тренировки я буду в состоянии только упасть и уснуть.

— Печально, — Егор, кажется, это действительно недовольно сказал. — Ладно, тогда я отвезу тебя на тренировку.

— Я могу сама добраться, — кротко отозвалась Танька. Неохота было отвлекать его лишний раз. Наверняка ему было на что потратить лишний час.

Егор раздраженно сощурился, забарабанил пальцами по рулю.

— Ладно, ладно, — Танька вскинула ладони, — отвезешь.

Невозможно было не поддаться вот этому красноречивому недовольству.

— Умница, — Егор насмешливо усмехнулся, — кажется, не все так неизлечимо, как мне в принципе казалось.

Выбрался из салона машины, как всегда обогнул ее, чтобы открыть Таньке дверь, подал руку. Прикасаться к его пальцам было по-прежнему горячо, вот в таких вот прикосновениях на самом деле заключалось огромное количество потенциальной эротической энергии.

— Ладно, я пошла, — Танька уже дернулась было в сторону учебного блока, но Егор поймал ее за локоть, потянул к себе.

— Ты кое-что забыла, — насмешливо заметил он, склоняясь к Танькиному лицу. Поцелуй, крепкий как ром, терпкий, вкусный настолько, что всякое соприкосновение губ вызывало только нестерпимую жажду по следующему. Святые микросхемы, Васнецов, перестань, от тебя же и так невозможно оторваться. В душе и так уже нет ни клочка, который не отдан тебе на растерзание, а ты все еще клеймишь, выжигаешь дотла, снова и снова заставляешь мир кружиться под ногами. Как после таких твоих поцелуев сидеть на твоих же лекциях, не вспоминать, не выглядеть идиоткой, не стекать на стул бесформенным влюбленным кисельком?

— Увидят же, — тихо шепнула Танька, когда он выпустил ее губы из плена своих собственных, позволяя дышать. Краем глаза заметила, как неловко Ардова смотрит в сторону. Уже увидели, да.

— Я могу целовать свою женщину, когда и где захочу, — Егор безмятежно улыбнулся, будто напоминая, что ему-то лучше знать, где и кого увидят.

После такого заявления оказалось очень тяжело начинать шагать своими ослабевшими ногами. Но все же это было необходимо.

— Повезло тебе, что Васнецов тоже опаздывает, — свистящим шепотом сообщила Аська, когда Танька швырнула на парту сумку, торопливо выуживая из нее тетрадь с конспектом ТОЦОСа, — а то бы вздрючил он тебя.

— Меня хорошо отдрючили ночью, — суфлерским шепотом на всю аудиторию буркнула Танька. Без уточнения «кто», без подробностей «как». И так достаточно, чтобы Аська вытянулась в лице, в углу заржали в голос Воронин с Филимоновым, а у Гордеценко, сидящего слева от Таньки, запылали уши. Танька пообещала себе, что обязательно подарит ему в конце сессии какой-нибудь журнальчик с голыми модельками. Или подкинуть ему на флешку пару порнушных видео? Не такая уж это была и сложная задача.

— Решила впустить в свою жизнь еще больше степ-аэробики? — шепотом уточнила Аня, подталкивая Таньку локтем. — Мне казалось, что еще больше просто некуда. Но раньше ты на учебу не опаздывала.

— Ох нет, со степ-аэробикой у меня все, — безмятежно улыбнулась Танька.

Анька округлила глаза.

— Ну и кто он? — с любопытством поинтересовалась она.

Танька пожала плечами. Улыбка на губах была самая что ни на есть дурацкая. Впрочем, продержалась она недолго, когда в аудиторию вошел Егор, Танька развернула плечи, заставляя себя сосредоточиться. Она не должна опозориться в его глазах. Хотя бы даже потому, что своим авторитетом Танька гордилась. Слишком много усилий было потрачено на то, чтобы его заработать.

Именно поэтому она не давала себе слабины в принципе, особенно на лекциях у Егора и на лекциях у Ардовой. Отбивалась от заинтригованной ее молчанием Аньки больше из развлечения, чем из принципа. Анька и сама интересовалась не потому, что умирала из любопытства, а просто ради поболтать. В конце концов, когда ты студентка-приборостроитель, да еще и хорошистка — до чего приятно бывает выпустить из головы формулы, алгоритмы, схемы — и просто душевно обсудить девчоночьи проблемы.

Егор сегодня то ли жалел Танькину психику, то ли просто был занят, потому что ни одной СМС от него не пришло. Лишь на исходе четвертой пары от абонента «Егор В.» прилетело сообщение «Буду ждать тебя у машины».

Танька удивилась. Вообще-то Егор освобождался из учебной части несколько позже, чем она, пусть даже и после четырех пар. И вообще-то на йогу Таньке было всего через два часа. Впрочем… Все эти вопросы стоило адресовать Егору. Танька торопливо утрамбовала свернутый в трубу скоросшиватель с задачами по схемотехнике в сумку, попрощалась с Оксаной Леонидовной и практически вприпрыжку ринулась из университета. Впору было петь песенку Красной Шапочки, до того лютая и беспощадная Таньку переполняла эйфория. Лишний повод увидеться с Егором оказался как нельзя кстати.

Вот только…

Вот только когда Танька добралась до машины Егора на преподавательской парковке — Васнецова почему-то не наблюдалось ни рядом с машиной, ни в принципе в поле зрения. Танька задумчиво сунула руку в карман, доставая телефон. Чьи-то руки вдруг легли Таньке на живот, обнимая со спины.

Егор? Танька в принципе не могла представить, чтобы Егор прятался где-нибудь за своей же машиной, лишь бы Таньку обнять.

Именно поэтому она крутанулась на пятках, замахиваясь, но… Но рука была поймана за запястье еще будучи занесенной.

— Здравствуй, киса, — хищно улыбнулся Таньке Егор. Лазарев!

 

Стычка

— «Своя женщина», — насмешливо повторила Оксана, когда Татьяна скрылась из поля зрения, а Егор с Ардовой уже почти дошли до деканата. — Знаешь, Васнецов, не очень похоже, что ты пытаешься отбить у нее интерес к себе.

— А на что похоже? — Егору думалось не о том, но все же он с интересом взглянул на Ардову.

— Ты, по-моему, отчаянно пытаешься вскружить девчонке голову, — Оксана неодобрительно покачала головой, — будто боишься, что она к тебе интерес все-таки потеряет.

Это не был страх. Но нежелание — да, было.

— Скажешь тоже, Ксюш, — Егор фыркнул, — с чего бы мне это делать?

— Не знаю, Егор, — Оксана пожала плечами, — я не знаю, но ты сейчас выглядишь куда более увлеченным, чем хочешь показаться. Я тебя таким очень давно не видела.

В деканате, слава биному Ньютона, было пусто. Впрочем, неудивительно. Не все себе позволяли опаздывать. Но должны же быть у декана факультета и приятные привилегии? Тем более что после обеда нужно вплотную заняться вопросом студенческой конференции, будь она неладна.

— Знаешь, Ксюш, — Егор прихватил журнал посещаемости третьих прибористов, — честно говоря, это вот очень бредовая версия, но даже если допустить, что ты права, то я по-прежнему не вижу в этом проблемы. Ты видишь?

— Нет, никаких проблем, — Ардова подняла ладони, — это действительно твое дело, с кем спать. Кто я такая, чтобы тебе что-то диктовать? Хоть и выглядит твое поведение сейчас диковатым.

На парах Татьяна выглядела невозмутимой. О чем-то шепталась с Розиковой, отвечала на вопросы. Спокойно разобрала пример у доски. Блин, чертова память, которая подпихивала совершенно не те воспоминания. Интересно, только ли Егору они лезли? Хотя, кажется, да, у Локаловой была весьма хладнокровная мордашка, когда она возвращалась к себе за парту. Впрочем, Егор не самообманывался, если он три года не замечал, как она по нему сохнет, то вряд ли сейчас прозрел бы, что она реально чувствовала после сессии.

На самом деле Егор имел веские доводы ожидать от Татьяны сейчас более чем обоснованной попытки бегства. Она не была в Теме, и даже легкий мазохизм не мог обеспечить гарантированного интереса к этому. Татьяна могла спохватиться. Очень многие спохватывались на ранних стадиях и сбегали на поиски менее экстремальных отношений, пару раз пощекотав себе нервы. Егор не планировал допускать ничего подобного, он не планировал даже первой лайт-сессии, не то что второй. Он планировал отбивать у девчонки интерес к себе менее темными сторонами своего характера. Допланировался, хрен ли. Теперь-то, когда настолько глубоко прочувствовал ее своей, терять Татьяну совсем не хотелось.

Да. Она вчера кончила, да, она с утра снова завелась, но… Но мозги же у нее есть, да? Могла же решить, что это все для нее слишком, в конце концов, вряд ли в ее эротических фантазиях Егор фигурировал со стеком в руках. Ладно. Хрен с ним, что не фигурировал. Нужно бы уже завязать с этой бессмысленной рефлексией.

Тем более что с конференцией возни было более чем дохрена. Два выступающих сразу как сговорились и заболели, и к пятнице выползти с больничных не планировали. А значит, надо было перебрать студенческие статьи из тех, что отбор не прошли, срочно найти замену, созвониться с выступающими, сообщить им о том, что им внезапно нужно готовиться к участию к конференции и разослать скорректированную программу по филиалам МФТИ.

Стоило только разгрестись с конференцией — пришла глава студсовета приборостроителей и напомнила о поездке в Юнион Экспо на выставку новейших разработок. Список, который она сейчас выдала Егору, разумеется, отличался от списка, поданного две недели назад, и хорошо так отличался — на семнадцать дополнительных человек. Пришлось, мысленно матерясь на своевременность студенческого самоопределения, срочно заказывать для них билеты. А потом общаться с организаторами выставки и дипломатично уговаривать их выдать МФТИ на четыре посетительских билета сверх установленного для учебных заведений лимита.

Когда разговор с девушкой из Экспо закончился, наконец, успешно, да еще и в одну минуту со звонком, возвещающим конец четвертой пары, Егор подумал, что это довольно красноречивый знак, и решил поймать Татьяну после лекции, проводить до остановки, обговорить, когда за ней заехать. Ну, и поцеловать разочек, куда без этого? Зачем упускать такую возможность, раз уж между делами выпала передышка.

В аудитории по схемотехнике под конец лекции оказалось неожиданно пусто. Кажется, Оксана сегодня затеяла проверку отчетов — проверенных в первую очередь она всегда отпускала раньше. Только вот сейчас это оказалось неожиданно не в тему. Сама же Ардова сидела, методично собирая с преподавательского стола свои вещи.

— Оксан, а где Локалова? — Егор спросил больше для проформы, потому что сомневался, что Татьяна Оксане сказалась.

— М? — Оксана повернулась к Егору, задумчиво пожала плечами, — ушла. Минут пять назад.

Сюрприз не удался. Придется все же вызванивать по телефону.

— Ей кто-то звонил перед тем, как она вышла, — заметила Оксана, — и я думала, что это ты.

— Почему? — хмуро поинтересовался Егор.

— Ну, Егоров я еще немного знаю, — Оксана развела руками, — а она сказала: «Да, Егор. Сейчас выхожу».

— Твою же мать, — с душой выдохнул Егор и сорвался с места.

Еще никогда и ни один студент МФТИ не видел декана факультета приборостроения, сломя голову несущегося по коридору. Но все бывает в первый раз. Студенты шарахались в сторону, вжимались в стены. Даже не Егоровы студенты — кажется, вид у него был убийственный.

Сорвался с места Егор не просто так. Дело было абсолютно даже не в ревности, не в том, что после сессии Татьяна вдруг решила встретиться с бывшим. Дело было в том, кем этот бывший являлся. Егор ведь так и не объяснил Татьяне, чем это все чревато, а между прочим, если он сейчас не успеет, то вчерашняя сессия может оказаться вполне безобидной по сравнению с последствиями встречи с Лазарем. Зря не сказал — это да. Но, честно говоря, обсуждать с Татьяной ее бывшего не хотелось даже на протяжении пяти минут. А тут рассказ предполагался довольно долгим. И рассказ, и объяснение, потому что вряд ли бы девушка поверила бы Егору на слово с первого раза.

Вылетая из здания, Егор лихорадочно крутанул головой. Татьянина куртка винного оттенка внезапно бросилась в глаза, когда Егор мазнул взглядом по преподавательской парковке. Почему Татьяна решила затеять встречу с Лазарем на парковке? Да еще и рядом с машиной самого Васнецова. И какого хрена он поставил машину так далеко?!

Черт его знает, что было до, но сейчас Лазарев уже сжимал в руках отбрыкивающуюся Татьяну и пытался разложить ее на капоте машины. Машины Егора. Женщину Егора — на его же машине!

Да раздери ж тебя нетрадиционным способом во время оргии! С конем!!

На охранника парковки нужно написать служебку. Вот прям сегодня, как только Егор разберется со всей этой херней. Пусть уволят этого сонного урода нахрен. Если бы он работал, Егору бы сейчас не пришлось бежать к парковке, пытаясь обогнать необгонимое, надеясь лишь, что он успеет до того, как Таня пострадает.

Татьяна отбивалась, колотила Лазарева по плечам кулаками, но, черт возьми, не орала. Казалось бы, заори — привлеки внимание, спугни. Нет, дура, молчала, она же ненавидит просить о помощи, да? Или может, не хотела, чтобы Лазарев схлопотал на свою морду неприятностей, надеялась помириться?

О, исхитрилась — со всей силы лягнула Лазаря в грудь, соскочила с машины. Кажется, нет, мириться не рассчитывала. Но нет, не побежала… О боже, идиотка, ведь попыталась дать сдачи — да, может, не так неумело, как большинство девиц, да, кулаком и в солнечное сплетение противника, но это проканало бы, если бы Лазарь был мешком с соломой, а он был спортсменом. Поймал кулак девчонки, выкрутил ей запястье.

Татьяна снова лягнула его ногой — молодец, попала в голень, кажется, ударила довольно сильно — сумела высвободиться из захвата, обернулась к разъяренному ее вторым болевым приемом Лазарю и… получила хороший такой удар кулаком в височную область головы. Вот такого хрупкая девчонка выдержать на ногах уже не смогла. Отлетела назад, ударилась спиной об тачку ректора и осела на асфальт.

Ты не успел, Егор Васильевич.

Ну, лучше позже, чем вообще не…

Лазарь успел обернуться, и это было очень хорошо. Егор испытал практически экстаз, впечатывая собственный кулак прямо в нос ублюдка. Да, и хруст сломанного хряща этого мудака прозвучал прекрасной симфонией. Никакого Верди было не надо.

— Таня! — воспользовавшись тем, что Лазарь, взвыв, отшатнулся и на некоторое время выбыл из драки, Егор обернулся к девушке, пытаясь понять, как она.

Татьяна слабо — слишком слабо — шевелилась, тщетно пытаясь подняться с асфальта — при падении она задела головой бампер машины, рассекла себе скулу. Лицо было белое, по щеке бежала кровь.

Егор спохватился было, что отвлекся от Лазаря, но повернувшись в его сторону, понял, что поздно. Лазарев уже дал деру, и сейчас отвлечься на него — означало оставить Таню без присмотра. В машине был установлен видеорегистратор, устроить Лазарю неприятности Егор сможет и так. Правда, надо будет добиться, чтобы Татьяна написала заявление, а это… не факт, что удастся. Хотя Егор будет убеждать, да. Не хуже, чем ту упертую из Юнион Экспо.

Но вот же трусливая тварь, бить девчонку — это мы запросто, никаких церемоний, а стоило рядом оказаться кому-то, кто мог дать сдачи — и Лазарь тут же свалил.

— Солнышко… — Егор присел рядом с Татьяной. Она попыталась посмотреть на него — но с фокусировкой зрения у нее складывалось очень хреново. Сознание не теряла… Ну, это, наверное, было неплохо.

Сначала Егор вызвал скорую, выслушал требовательный вопль из трубки «ни в коем случае не двигайте пострадавшую с места — может быть повреждение позвоночника», потом вызвонил секретаршу из деканата, потребовал притащить аптечку и привести медсестру из медкабинета. Впрочем, на явление последней надежды было не много, она редко когда оставалась в университете позже третьей пары. Конечно, она редко когда была нужна позже — но все равно выговор ей следует выбить. Потому что вот такие вот исключительные случаи все-таки происходили, а рабочий день у медички был вполне нормированный.

— Держись, солнышко, — вот же дерьмовая была ситуация, даже обнять ее было страшно, во избежание усугубления травмы. Взял за руку, чтобы хоть как-то подбодрить — и Таня вцепилась в его пальцы как клещ, будто в якорь. Судя по тому, как она судорожно сжимала руку Егора, — приложилась она сильно, больно ей было охренеть как, и она явно не хотела, чтобы он уходил. Дуреха. Как будто он собирался уходить. Как будто мог ее тут бросить… Вот в таком вот состоянии, когда она вот-вот могла потерять сознание.

Танька, ну вот… Ну, говорил же — не встречаться! Ну, вот что за извечное желание все сделать наперекор?

 

В режиме ожидания

— Ты будто знал, — уверенно заметила Оксана, а Егор устало пожал плечами, выдыхая из себя сигаретный дым. Они стояли у больницы. С Оксаной Егор столкнулся в коридоре — она уже выходила от Тани, сообщила, что та еще спит и под капельницей.

— Ты сорвался, значит, знал, — Оксана нахмурилась, твердо глядя на Егора. Кажется, слезать она с Егора не намерена, пока он не ответит ей на вопросы.

— Знал, — скупо отозвался он, — ходили слухи, что из двух клубов его уже выгоняли. Сначала спал с клиентками, потом они его бросали, узнав про женатость, потом он их сталкерил, потом избивал. Почему не загребли его еще тогда — хрен знает. То ли бабы его жалели и забирали заявления, то ли отмазывал его кто — хрен же его знает. Факт в том, что говорили про два случая точно, но он при этом не сидел, ни разу.

— Тане ты об этом не сказал?

— Пугать не хотел, — тихо ответил Егор. И потом… вот если бы он мог предостеречь Таню до того, как она с Лазарем крутила свой роман — вот тогда был бы смысл. Постфактум — смысла не было. Лазарь уже был в ее жизни. И она его все равно должна была бросить. Это уж задача Егора была Таню от мудака оберегать. И он с этой задачей не справился.

— Лучше б напугал, — сурово заметила Оксана, и она была права.

Вечер был отвратительный. Сначала Егор вместе со скорой доехал до больницы, потому что Таня, даже засыпая, не выпустила из пальцев его руки. Потом ездил за вещами Тани в общежитие — потому что, блин, некому кроме него это было делать, полюбовался на охреневшую Алиеву, которая охренела еще больше, когда Егор собственноручно собрал Татьяне вещи для больницы в сумку. Можно, конечно, было пощадить психику Асмар, попросить ее собрать вещи для соседки по комнате, но у Егора совершенно не было настроения делать реверансы перед кем бы то ни было. Таниной матери звонил, чтобы «обрадовать», еще в пути, и даже это превратилось в хренов квест. Вспомни он об этом в больнице — посмотрел бы нужный номер в Танином же телефоне, но вспомнил же в общежитии, пришлось дозваниваться до учебной части и поднимать данные из Татьяниных документов. Еще повезло — застал-таки секретаршу. А мог бы и не застать, с учетом времени звонка.

Татьяне «повезло». Удар был охренительно опасный, и сотрясение мозга было в возможных последствиях самым безобидным. Фельдшер из скорой столько раз повторила слова «возможный летальный исход», что даже хладнокровие Егора начало мелко подергиваться. Только бы не… леталка. Еще раз это переживать с близким человеком… Нет, только бы не леталка!

— Ты уже третью берешь, — едко заметила Ардова, когда Егор снова вытащил из кармана пачку сигарет, — ты говорил, что у тебя курево под контролем, разве нет?

— Это — последняя, — Егор поморщился, — врач поставил вторую степень сотрясения, Ксюш. Этот урод мог проломить ей голову. Она сама могла проломить голову, упади она чуть-чуть неудачнее. А все почему? Потому что я, хренов мудак, не сказал.

— Ты не виноват, — тихо заметила Оксана, сжимая пальцами локоть Егора, — это же она с ним встречалась.

— Ну да, конечно, — Егор затянулся так глубоко, что в пепел рассыпалась аж половина сигареты сразу, — еще скажи, что она сама виновата. Будто у этого урода на лбу было написано, что он хренов сталкер. Будто она могла это телепатировать и с ним не трахаться.

— Я так не говорила, — тем не менее тон у Оксаны был оправдывающимся, — я так не думаю, правда, Егор.

— Проехали, — окурок отправился в урну. Курить хотелось нещадно, но… Но Егор сегодня и так исчерпал все обозначенные себе лимиты на сигареты, и все только сейчас — за четверть часа у больницы.

— Что будешь делать? — осторожно спросила Оксана.

— С чем?

— Ну… с ней. Кажется, она хотела встретиться с бывшим…

— С ней я сам разберусь, Ксюш, — Егор поймал себя на том, что уже с минуту пялится на то, как бредет по больничной аллейке старик с двумя тростями.

Разборки все равно стоило отложить. Сотрясение второй степени… Из больницы Татьяне не грозило выйти в ближайшие несколько недель. И оставлять ее там одну, не навещая, Егору не хотелось. Она была его женщиной, и уступать ее, отпускать ее вот так вот просто Егор не собирался. Ей нужно время отойти? У них сейчас будет дохрена времени, когда даже потрахаться будет нельзя, не то что провести сессию. Достаточно времени, чтобы понять, что ей нужно, как ее удержать при себе подольше. Осадок, конечно, от произошедшего был охренительный, но… Но если бы Егор был намерен сдаваться так легко, то какова вообще была цена его слову? Пусть даже и данному самому себе.

— Пойдешь к ней сейчас? — тихо спросила Оксана. Егор покосился на часы.

— Поздно. И бесполезно. Пускай отсыпается, заеду завтра. Поехали, отвезу тебя домой, Ксюш.

Дорогу домой провели практически в тишине, не было никакого настроения ни обсуждать что-то, ни даже улыбаться. Отчасти Егор Оксане был за эту молчаливую компанию даже благодарен, сейчас одному ему было бы не по себе.

— Спасибо, что навестила Татьяну, — заметил он на прощание, — не ожидал.

— Ну, так не твоя же личная отличница, — Оксана усмехнулась, хоть и слегка смущенно, — Татьяну весь педсостав любит, погоди, станет известно, что она в больнице, — всем деканатом будем скидываться ей на мандарины.

Егор невесело улыбнулся. Почему-то от таких слов в адрес Тани в душе стало чуть потеплее.

— Не накручивай себя, — перед тем, как вылезти из машины, посоветовала Ардова, — все будет нормально.

— Нормально — это «перпендикулярно к поверхности»? — иронично фыркнул Егор. — Ну так-то точно будет. Рано или поздно. До завтра, Ксюш.

И вот она — тишина, вот она — обратная дорога домой. Ничего нормального в этом вечере не было. И вот как тут не накручивать — если дерьмо так и лезет в голову. Тревожно же, как не тревожиться за Татьяну? Как не выдумывать себе двадцать седьмой версии того, почему она решила встретиться с Лазарем?

Хотя нахрен все эти сомнения, когда был банальный способ разрешить для себя дефицит информации — в той или иной мере. Именно поэтому, добравшись до дома, Егор просто забрал из видеорегистратора карту памяти. Запись с регистратора все равно бы пришлось смотреть. Потому что для клуба, для полиции — впоследствии — следовало предъявить не что-нибудь, а нужный отрезок видео. Медики же, кажется, должны сообщать полиции о случаях с сотрясениями, и если Таню взять в обработку со второй стороны — она напишет заявление, это очень поможет в задачи обезопасить ее жизнь в дальнейшем. А уж задача Егора — не дать ей передумать. Но доказательства все же нужны, и лучше срезать с записи, если Таня с Лазарем как-то уж слишком откровенно обнималась, к примеру, чтобы никому не вздумалось сгенерировать прекрасное «сама-дура-виновата». Да и потом, встречу «голубков» следовало рассмотреть детальнее, чтобы самому сделать выводы.

Вообще — нет. Не обнимались. Вообще, по записи — обнял-то Татьяну Лазарь — со спины, а Таня от него шарахнулась. Звук записался хреново, но отфильтровать часть помех Егору удалось. Голоса звучали приглушенно, но четко.

— Здравствуй, киса.

Эта фраза… Егору хотелось вырвать Лазареву язык, до того фривольно она была сказана. Потому что ну какого ж хрена, а?

— Пошел нахрен, — резко рявкнула Татьяна, вырывая руку, отпрыгивая от Лазарева аж на два шага. Молодец, солнышко. Порадовала. Неожиданно порадовала.

— Зайка, я соскучился, — мягко произнес тренер. Лица его было не видно — к регистратору он стоял спиной. Вообще чудо, что записать удалось — Татьяна стояла в самом углу «поля зрения» камеры, чуть-чуть бы левее — и хрена с два, что бы было понятно.

Татьяна оглядывалась. Будто кого-то искала взглядом.

— Танюш, ну, хочешь, я уйду от жены, а? — проникновенно заявил Лазарь. — Разве тебя кто-то вообще может заменить?

Егор все-таки достал четвертую сигарету за вечер и первый раз за три года закурил в кабинете. Уж в чем— в чем, а в этом мудак был прав. Подобрать Татьяне аналогичную замену было сложно. Как-то так вышло, что у девчонки было отличное сочетание и характера, и податливости. Она не скандалила, даже тогда, когда могла бы, принимала условия игры, ей предложенные, и спокойно играла по ним, не наглея. И с ней не было скучно! Хотя вряд ли Лазарев сейчас имел в виду именно это. Его-то, скорей всего, интересовало в Татьяне ее любовь к сексу. Она же как пионерка — всегда была готова.

— С недотрахом — к жене, — Татьяна говорила короткими, почти что рублеными фразами, и вообще была как-то слишком напряжена, если они о встрече договорились.

— Тань, ну завязывай, разве этот мамонт тебе обеспечит твои потребности? — насмешливо поинтересовался Лазарев. Егор не успел охренеть от подобной наглости, Локалова заржала настолько искренне, что сомнения в ней как-то разом подзатерлись.

— Отсоси, Егорчик, тебе так далеко до этого «мамонта», как мне — до Стива Джоббса, — ехидно заявила Татьяна и, честно говоря, одной этой фразой заслужила себе помилование. Хотя были и негативные последствия, именно после этих слов Лазаря и повело, именно к началу последующей разборки Егор успел подоспеть в качестве зрителя. Неважно. Просто такое осознанно не говорят в лицо мужчине, с которым хотят примириться. Татьяна это должна была понимать, она, в принципе, очень неплохо соображала в таких вопросах.

Из всех разумных объяснений этому дерьму было то, что Татьяна перепутала абонентов. Могла же? Могла. Самого Егора с Лазарем она уже перепутала — с этого у них все и началось. Могла забиться о встрече не с тем. У Егора не было объяснений, почему Оксана сказала про звонок — но в запаре проверки отчетов Ардова могла что-то попутать. Хорошо так попутала, своевременно, Егор мог и не успеть, а Татьяна бы пострадала еще сильнее. Вопросы к Локаловой все же были — например, какого хрена она не удалила номер Лазаря из контактов. И какого хрена не орала, не сваливала от агрессора, когда у нее появилась такая возможность. Но сейчас Егору было сложно в ней сомневаться. По-крайней мере на Лазаря у нее никаких планов явно не было.

И все же вопрос сталкерства следовало обдумать именно Егору. Он-то рассчитывал, что Лазарев не знает и не узнает в принципе про место учебы Татьяны. Хорошо, если его прихватит за задницу доблестная полиция, но… Но если не прихватит? Если его снова отмажут? Связи были и у Егора, были и рычаги давления, но кто его знает — хватит ли их? Сколько нужно времени, чтобы Лазарь от Татьяны отвалил? Девчонка от одной краткой встречи заработала сотрясение, дай мудаку чуть больше времени — о последствиях думать тошно. А чтобы думать было не тошно — нужно мозгами пораскинуть получше и план действий сформировать покачественнее.

 

Нокаут

Танька плохо помнила скорую. Танька вообще все плохо помнила. И скорую, и все, что было до нее. Голова раскалывалась, в ушах звенело, в глазах — стоило их раскрыть, — не было никакой ясности, один лишь расплывчатый туман. Почему? Почему это все было именно с Танькой — вот на это ответов не было.

Таньке мерещилась всякая чушь, каждый звук сказанных кем-то слов раскатывался гулким эхом, не желая складываться ни во что связное. Кажется, единственным внятным ощущением, за которое ей удалось удержаться, — было ощущение чьей-то теплой ладони, сжимающей ее пальцы. Кто был с ней в скорой? Кто что-то говорил — тихо, успокаивающе, — но непонятно? Удержаться хоть за какое-то воспоминание было невозможно. В голове был лишь звон, а потом — когда к Таньке подкралась тяжелая сонная усталость, — не осталось и его.

Проснулась Танька от того, что на тумбочке исходился вибрацией телефон. Шевельнуть головой было нереально больно, свет из окна практически ввинчивался в глаза шурупами. Танька нашарила телефон на ощупь, сквозь сжатые веки глянула на дисплей.

Мама.

Ткнула пальцем в зеленую кнопочку, положила телефон на ухо, нашла в себе силы кашлянуть, прочищая горло.

— Да, мам…

— Таня! — голос у мамы был встревоженный. — Ты где?

У мамы был потрясающий талант — спрашивать то, чего Танька сама не знала. Да и снова открывать глаза, чтобы оглядеться, не хотелось. Впрочем… Нужно всего-то напрячь мозги. Что она видела, когда открывала глаза. Блекловатые серые стены, обшарпанная тумбочка советской эпохи. На локтевом сгибе левой руки что-то чужеродное и пульсирует болью. Капельница?

— Кажется, я в больнице, мам, — тихо произнесла Танька. — Мам, давай не сейчас поговорим, ладно?

Вырубить телефон. К черту. И спать… снова спать, потому что кроме как спать Танька сейчас ничего не хотела.

Второй раз за утро Таньку разбудила соседка по палате. Танька ее еще не знала, но даже не раскрывая глаз уже возненавидела эту женщину, которая в восемь утра начала разговаривать по телефону во весь голос. И ведь ни в коридор выйти, ни тон приглушить ей в голову не пришло. Самое хреновое — от этого дерьма было не убежать, Танька все еще лежала под капельницей, да и просто шевельнуться было больно, не то что голову от подушки оторвать. Приходилось лежать, смотреть на потолок, благо чувствительность к свету немного приглохла, да и за окном было не солнечное, тусклое небо.

Вот теперь можно было позвонить и маме. Вот только когда Танька дозвонилась, маму было слышно плохо — фоном громыхал своими железными костями их межпоселковый автобус.

— Танюша, я еду к тебе, — успела прокричать мать, а затем пропала из сети. Вышки мобильной связи в их краях работали самым волшебным образом.

Приехала мама через час, когда Танька успела окончательно возненавидеть и болтливую соседку по палате, и медсестру, попытавшуюся впихнуть в Таньку завтрак, хотя он в нее категорически не лез. И вообще на еду смотреть было тошно.

Ирине Георгиевне Локаловой, в отличие от дочери, ничего не стоило хлестким замечанием приструнить болтливую девицу. Одним только «тут человек с сотрясением». Мама умела — не зря столько лет оставалась директором школы.

Сама мама почти не говорила, лишь только тихонько гладила по ладони.

— Сотрясение? — шепотом спросила Танька. Хотелось бы знать, что это вообще с ней такое.

— Да, — мама кивнула, — тебе не сказали?

— Не, — Таньке хотелось качнуть головой, но это делать было больно, — я даже врача еще не видела.

— Мне позвонил твой декан, — тихо ответила мама, — сказал про сотрясение, сказал, что вторая степень, предупредил, что привез твои вещи в больницу.

— Е-егор?..

— Да, милая, Егор Васильевич… — хорошо, что было, на что свалить дурную привычку называть Егора по имени. Мама, по крайней мере, пока не напрягалась.

— Ответственный он у вас, — негромко заметила мама, — о тебе побеспокоился.

Звучало это чертовски проникновенно. Егор о ней позаботился. Черт возьми. Правда… попади какая другая студентка в передрягу — Егор бы тоже помог. Он и вправду ответственный.

Мама просидела еще где-то с час, поглаживая Танькину руку и шепотом ей что-то рассказывая — Танька все равно нифига не услышала, но это хотя бы успокаивало. Затем мама засобиралась, а Таньке к своему стыду и не особенно хотелось дольше разговаривать, она чувствовала себя ужасно усталой даже от этого. Хотелось подремать, но до обеда прибежал с обходом врач, такой говорливый, что ему сразу захотелось врезать.

— Сколько мне здесь лежать, — терпеливо прохрипела Танька. Пару дней… Пару дней она выдержит, но уже вот-вот начнется зачетная сессия…

— Две недели, милочка, — безжалостно расправился с Танькиными планами врач.

— Да что за бред, — вспыхнула Танька, — я не могу столько.

— Милочка, после сотрясения могут быть очень серьезные осложнения, — отрезал врач, — а вам нужен покой. Так что лежите. Отдыхайте. Пожалуй, вам нужно успокоительного добавить.

Таньке не нужно было чертово успокоительное. Таньке нужно было, чтоб ее выписали, к чертовой матери. Финальные лекции — как назло, билеты на экзамене вытащатся именно по ним. Зачеты — со следующей же недели. Консультации по курсовикам и лаб-отчетам, которые непременно прохерятся. Ей что, обязательно завалить сессию? Сделать ручкой стипендии? Охренеть перспективки — полгода прожить на довольствии матери да собственных скудных доходах с переводов. От такой жизни можно же не удержаться — поступиться принципами, начать делать курсовики для идиотов, а это из разряда запрещенного и неприятного. Или что, в официантки? И похрен на универ с его дипломом?

Успокоительное подействовало неправильно. Или правильно — Танька думала, что просто успокоится, а сама заснула темным, тяжелым болезненным сном. Проснулась от того, что кто-то тихонько гладил ее по голове. Раскрыла глаза и уткнулась взглядом в усталое лицо Егора, в синюю бархатную ночь его глаз. Он сидел на краешке кровати и смотрел на нее.

— Привет, — тихо заметил он, — извини, что разбудил.

— Ничего, — шепотом отозвалась Танька.

Васнецов. Вот как вот он мог быть вот таким — приходить и унимать звон в висках одним только своим взглядом. Как он мог говорить вот так — мягко, так, что казалось, что Танька для него действительно что-то значила? Что стыдно было даже думать, что ей это «казалось». Хотелось съежиться, обвиться вокруг него как змее, прочувствовать его тепло всем телом.

— Раз проснулась, — Егор кивнул на тумбочку, — имей в виду, это тебе.

Танька подняла взгляд, и ей стало ужасно восхитительно. Розы. Красные розы в прозрачной обертке. Танька неуверенно потянулась к ним пальцами, коснулась бархатистых лепестков. Офигеть… Офигеть!

— Не завянут? — шепотом спросила Танька.

— Я поставлю в воду, — отозвался Егор, — ты не дергайся, ладно?

— Две недели, — Танька болезненно скривила губы и ощутила, как по щекам побежали слезы, — две недели тут, Егор…

— Это в лучшем случае, как мне сказал врач, — тихо заметил Егор, — лучше бы месяц.

— Я не могу…

— Тань, — тихо произнес он, — успокойся. Все в порядке. Я тебя не брошу же.

— Да ты-то причем, — устало выдохнула Танька, — сессия, сессия же! Васнецов. Зачеты.

— Сдашься на дополнительной, раз такой форс-мажор, — Егор пожал плечами.

— С медотодводами хрен добьешься стипендии, — Танька тоскливо поморщилась. — Я не могу здесь даже неделю лежать, зачет по ЦИП в следующий четверг.

— Я мог бы договориться с Андреем, — заметил Егор, — объяснить ситуацию.

— Смычков вообще меня не особенно любит, а если ты еще и попросишь… то он будет уверен, что я свои пятерки благодаря покровительству декана получаю. Ты же помнишь прошлый семестр?

— Дурочка ты моя, упрямая, — ласковые пальцы Егора коснулись Танькиной щеки. И было тепло, ужасно тепло. Танька даже чувствовала себя слегка кошкой и хотела замурлыкать.

— Ну просто… Прости, стипендия это важно.

— Ох, Тань, если тебе это прям жизненно необходимо, могу выступить твоим личным стипендиальным фондом, на один семестр, — заметил Егор.

— Ага, а отдавать мне предполагается натурой, — вспыхнула Танька, дернулась и заскулила от боли в голове.

— Солнышко, основным твоим недостатком является вот этот твой бессмысленный феминизм, — голос у Егора был такой подчеркнуто терпеливый, что Таньке даже стыдно стало. — Никому не станет лучше, если ты свалишь из больницы. Зато у тебя может быть в результате меньше проблем. Ты не в том положении, чтобы дергаться и что-то из себя строить.

Танька не ответила. Не хотелось. Может, положение и не то, но…

Да, если он будет содержать ее целый семестр — это означает, что минимум семестр собирается быть с ней? Новость, конечно, дивная, но… Но… нельзя же… нельзя брать от него деньги… Ни в коем случае.

— Не такая у тебя грандиозная стипендия, чтобы я на ней разорился, — миролюбиво заметил Егор, касаясь пальцами ее щеки.

— Неважно, — тихо шепнула Танька, — просто, это… принципиально.

— Принципиально и ужасно тупо, — отрезал Егор и замолчал, задумавшись. Затем встал, и что-то в груди Таньки отдалось болезненной болью. Вот надо ж было с ним спорить, что он решил уйти.

— Тань, полежи, пожалуйста, — тихо сказал Егор и вышел из палаты. Фух. Показалось. Хотя совет он ей, конечно, божественный выдал. Полежи. Будто у нее был особый выбор. Слабость-то никуда не девалась. И двинуть головой было по-прежнему больно.

Танька притянула к себе букет, уткнулась в него носом. Розы… алые, как чертова кровь. Таньке никто сроду не дарил роз, разве что тюльпанчики на день рождения или восьмое марта. Но розы… Анька регулярно притаскивала подаренные ей розочки по праздникам, чаще всего одиночные — ее парень тоже еще был студентом. И они так одуряюще не пахли. Чаще всего вообще никак не пахли. Эти же прямо благоухали.

Блин. Эти розы ей подарил Егор. С букетом хотелось обниматься, чертовски жаль было, что любоваться им Танька сможет только неделю-полторы. Танька бы вообще не расставались с этим букетом. Может, засушить его как икебану? Хотя бы одну розочку, на память, чтобы хоть что-то осталось после того, как Егору она надоест.

Дверь палаты снова скрипнула, в палату вернулся Егор. Молча подошел, сел рядом.

— Меня отпустят? — тихо спросила Танька.

— Есть один вариант твоей амнистии, — произнес Егор, и Танька скосила на него глаза.

Егор смотрел на нее изучающе, чуть склонив голову.

— Какой вариант? — поинтересовалась Танька.

Егор сунул руку в карман пиджака и, помедлив пару секунд, вытащил оттуда ключи и положил их перед Танькиным носом.

— Если ты переедешь ко мне, — спокойно произнес он. Вот это был практически нокаут…

 

(Не)возможность отказа

Из горла Таньки вырвался нервный смешок. Самое волшебное в словах Егора было то, что он не шутил — ни тени улыбки в его спокойном лице не было. Лишь настойчивое, практически неподвижное внимание. Он ждал ее реакции.

— Неожиданно, — пробормотала Танька. Хотелось сесть, казалось, в этом положении голова заработает чуть лучше. Но это было очень иллюзорное желание. Лучше бы не стало. Она бы просто приподняла голову и тут же положила бы ее обратно, только в мире стало бы чуть больше боли, которую было совершенно невозможно терпеть и жалобно при этом не хныкать.

— На самом деле я уже об этом думал, — без тени иронии заметил Егор, — экстрим экстримом, но, сколько можно перепихиваться, где попало, солнышко? Или что, мне к тебе ходить на скрипучую кровать в общежитие?

— Аська была бы в шоке, — Танька фыркнула, пытаясь приводить мысли в порядок. Алиева и так была, наверное, в шоке, если Егор и вправду заезжал в общежитие забрать Танькины вещи для больницы.

Вообще, Егор говорил очень правильные, здравые вещи. Которые непременно бы имели место быть, если бы… Если бы Таньке было с ним на что-то рассчитывать, кроме перепиха. Если бы… Но нет, нельзя даже допускать эту надежду. Он просто хочет… А чего он хочет? Какой ему прок в Таньке рядом, в его квартире, да еще и шандарахнутой на голову — теперь еще и буквально?

— Тебе подумать нужно? — спросил Егор, кажется, заметивший, что Танька подзависла. Ладно, думать бессмысленно, мысли Егора Танька не прочитает, миелофон* она еще не изобрела. А вот рот был изобретен кем-то очень умным гораздо раньше, и пользоваться им можно было без особых проблем.

— Зачем тебе-то это? — тихо спросила Танька, фокусируя взгляд на ключах. Нет, точно комплект был подготовлен для нее. Поверить, что Егор может пользоваться для ключей брелоком с мишкой-Тедди, было невозможно. Значит… Он и вправду это обдумывал? Охренеть. Васнецов хочет, чтобы она к нему переехала. Господи, как бы от осознания этого факта не размечтаться. Это же ради комфортного секса, да? Хотя какой сейчас секс для нее-то с ее сотрясением?

— Солнышко, вот представь, у меня есть не только член, да, — насмешливо сообщил Егор, и Танька даже слегка вспыхнула от того, как он ловко подрезал ее мысли, — и мне не нравится идея, что ты будешь валяться с сотрясением в общежитии, где тебя может снова подкараулить Лазарь.

С минуту Танька пыталась сообразить, при чем тут вообще Лазарев, и только потом, осколками, клочками воспоминаний до нее доходит, что да — кажется, по голове ей съездил именно он. Блин. И как так вышло вообще?

— Он же не знает, где мое общежитие, — с легким недоумением заметила Танька. Не то чтобы она не боялась встречи с Лазаревым — после того как благодаря ему она уже оказалась на больничной койке — тут уж было как-то не до иллюзий. Ей с ним действительно было лучше не встречаться. И не столько для морального комфорта, сколько для того, чтобы продолжать ходить на своих ногах.

— Ты говорила, что он и где ты учишься — не знает, тем не менее, смог как-то с тобой пересечься, — безжалостно отрезал Егор, — Тань, тебе нужен постельный режим, минимальная подвижность. С учетом твоего шила в одном месте в общаге все эти предписания прохерятся. У меня же ты будешь лежать, я прослежу, и на зачеты тебя буду возить я. В конце концов, врач настаивал на том, что тебе нужен уход.

— И что, ты будешь… ухаживать? — тихо спросила Танька.

— У тебя закончатся тупые вопросы, а? — сердито спросил Егор. — Разумеется, буду, что с тобой еще-то делать?

Да уж, для организации эротического досуга она сейчас профнепригодна.

— Извини, — Танька растерянно потерла глаза, пытаясь убедиться, что не спит.

— Сделаю скидку на сотрясение, — фыркнул Егор, — сказали, что эмоциональная нестабильность тоже возможна.

— Вот этого еще не хватало, — Танька вздохнула. Эмоциональная нестабильность — это капризы и перемены настроения. Совсем не к месту, совсем ей не свойственно. Она не любила в настроении отклоняться от нуля. Хотя Васнецов в последнее время вытянул ее в какой-то нереальный плюс, и Таньке было чертовски страшно того падения, которое обязательно наступит, когда она ему надоест. А при сотрясении, при эмоциональной нестабильности надоесть она ему может даже быстрее. Так не хотелось запоминаться Егору нервной, капризной и плаксивой… А ведь первое впечатление — это важно. Как запомнится изначально, такой и останется до конца отношений. Хотя… Если объективно, вряд ли ее нестабильности удастся каким-то образом затмить «прелюдию» перед самым первым их с Егором разом. И так сразу было сложно понять — хорошо ли это.

— Ну, так что, солнышко? — тихо поинтересовался Егор. — Согласна переехать?

Ох, Васнецов, Танька тут вовсю себя уговаривала найти повод и не навязывать тебе свою нуждающуюся в уходе тушку, а ты такие вещи спрашивал.

— Это же тебя спалит в универе, — тихо произнесла Танька, — если я к тебе перееду, скрывать, скорей всего, не получится.

— Может, я очень заботливый декан, раз буду довозить пострадавшую отличницу на зачеты во время сессии? — насмешливо поинтересовался Егор.

— У Аськи язык как помело, — с сожалением качнула подбородком Танька, — она всем растреплет, что я съехала из общежития. И кто собирал мои вещи — тоже растреплет.

— Ну и пусть, — Егор пожал плечами, — ей-богу, мое дело, с кем жить. Да и ты, как я понял, не очень-то боишься огласки.

— А у тебя проблем не будет?

— Проблемы всегда есть, что теперь, по углам обжиматься? — сбить Егора с толку было просто невозможно. — И вообще, солнышко, ты лучше подумай про свои проблемы, не про мои. У тебя их дохрена, кстати. Сотрясение, сессия и сталкер. Не находишь, что это все как-то не дотягивает до того, как меня может натянуть ректор. Ну, натянет. Это ж церебрально, а не буквально. Ты можешь не верить, но я выживу. Я вообще довольно живучий в этом вопросе. И декан я уже не первый год.

Танька чуть фыркнула, потому что, кажется, чувство юмора Егору не отказывало в принципе никогда.

— А если тебя уволят? — уже окончательно для спокойствия переспросила она. Вряд ли он предлагает, не обдумав последствий по работе, но все же… Для внутреннего баланса этот вопрос следовало прояснить.

— Солнышко, если даже меня и уволят — у меня проблем меньше будет, — вздохнул Егор, — меньше учебных планов, конференций и больше проектов. Но меня не уволят. Уж слишком хорошо я работаю, сам бешусь от собственной ответственности. И ты, знаешь ли, очень хорошо учишься, чтоб подозревать, что ты со мной, чтобы выбить послабления по учебе. Хотя, если станет известно, что я тебя не только трахаю — тут может быть скандал, да. Но, в конечном счете — не так уж это мне и повредит. Да и откуда узнают, ты хочешь нажаловаться?

Танька прикрыла глаза. Нет, это все сон. Ну не может такого быть, чтобы Васнецов ее… уговаривал переехать к нему. А выглядело это все именно так.

— Тань, если ты устала, я могу завтра зайти, — тихонько произнес Егор.

— Да нет, — хотя Танька и чувствовала себя уставшей, ей не хотелось, чтобы Егор уходил, — я просто… думаю.

— И что надумала?

— А это не будет… слишком быстро? — Танька коснулась пальцами ключей.

— Слишком быстро — это трахаться до того, как в принципе осознали взаимность симпатий, — Егор ухмыльнулся, — а когда секс уже есть, но где и как попало — это хрень какая-то, солнышко. И потом… Я тебе не предлагаю въезжать ко мне навсегда. Только пока не снимут диагноз. Потом можешь сбежать в свое общежитие и снова мотаться ко мне на ночь, раз ты так меня боишься.

Это не был страх. Точнее, это не был страх перед Егором. Это был страх перед тем, что она надоест ему быстрее, чем могла бы. Сейчас о ней еще и нужно было заботиться. Больше всего на свете Танька не любила быть слабой. Нуждаться в помощи. Кого-то утомлять своей слабостью. Быть обузой. Но… Но отказаться от предложения Егора… Не хотелось. Не моглось. Если была возможность побыть рядом с них хоть сколько-нибудь времени, то отказываться от нее сейчас было совершенно невозможно.

— Я согласна, — Танька сгребла ключи в горсть и сунула их под подушку, — ты мог бы даже не уговаривать так-то.

— Ну, кто тебя знает, — тепло заметил Егор. — Совместная жизнь — это в принципе серьезно. Даже на пару недель.

Ну, за пару недель Танька вряд ли поправится… Хотя не нагло ли ей рассчитывать на больший срок? Ладно, посмотрим, сколько он ее вытерпит. Блин, а как она потом сможет уехать? Уже сейчас казалось, что она будет готова остаться с ним — хоть даже в роли коврика в ванной. А-а-а! Так, стоп, эти мысли стоило отставить. Это просто эйфория, ничего больше. На самом деле — нет, она сможет уйти, она уйдет от Егора и, в принципе, насовсем, когда он скажет, что устал от нее. Что там будет в душе твориться — это вот неважно. Совершенно. Чувства — это же вторичное, да? Разве им не нужно будет заткнуться когда разрыв все-таки случится, просто потому, что она очень многое для их удовлетворения делала сейчас.

— Мама будет в шоке… наверное, — отстраненно произнесла Танька, — но я переживу.

Мама, мягко говоря, могла и офигеть, и даже прикинуться, что у нее сердечный приступ, и попытаться воззвать к Танькиному здравомыслию, и отговорить ее от этой сомнительной затеи. Вот только, если Танька могла легко отказаться от любого из оказывающих ее внимание сверстников, отказаться от предложения съехаться с Егором — значило все равно, что отказаться от ноги. Так что маме придется выпить валидола и оставить Таньку в покое.

— Выспись, солнышко, ладно? — Егор осторожно сжал в своих руках Танькины пальцы. — Врач сказал — можно забрать тебя в конце недели, смотря по твоей динамике. Так что не скандаль, лежи, отсыпайся. Завтра я съезжу за твоими вещами.

— Может, я сама? — встревожилась Танька.

— Если ты переживаешь, что я увижу весь запас твоих трусов, то ты немного поздно спохватилась, — безжалостно улыбнулся Егор, — я собирал твои вещи для больницы и особой разницы между пятью трусами и семнадцатью я не вижу.

Ну, блин… Пересчитал? Серьезно?

*миелофон — прибор для чтения мыслей (Алиса Селезнева, Кир Булычев)

 

Выписка

«В конце недели» обещанное лечащим врачом Таньки в конечном итоге вылилось в почти что неделю, и только во вторник врач, недовольно хмурясь, согласился разрешить выписку на амбулаторное лечение.

Танька подыхала. От неподвижности — да, голову она уже могла поднимать. Медленно — даже вставать. И передвигаться по несколько минут, потом тело все равно норовило принять горизонтальное положение. От нервяка — потому что на подготовку к зачету оставалось всего ничего, а голова отчаянно плохо работала. От волнительной, но такой тревожной перспективы съехаться с Егором — она сейчас была невыносима дерганная, уже сама себя ненавидела. Раздражало все, яркий свет, громкие голоса, сильные запахи. Тошнило практически от всего. Если бы Егор не приносил ей еду, а Анька не таскала бы бананы — Танька за эту неделю в больнице усохла бы до состояния глиста. Потому что у них тут то каша пригорала, то суп был какой-то совершенно непонятной консистенции с плавающими пятнами жира, то рагу приносили такого вида и с таким запахом, будто для его изготовления пользовались части тела пациентов, скончавшихся в больничных стенах…

На третий день Танькиного лечения в больницу пришел полицейский, предложил оформить заявление. Танька согласилась. Честно говоря, трепета перед Лазарем у нее не было ровным счетом никакого. Она вообще не очень догоняла, насколько к себе паршиво нужно относиться, чтобы отказаться от того, чтобы мудака, отправившего тебя больничную койку, привлекли к ответственности.

Танька впервые за время учебы в МФТИ влетела в больницу. Она обычно довольно серьезно относилась к заявленному преподавателям девизу «Даже смерть — не повод не приходить на лекцию», как-то даже самоубийственно приперлась на лабораторку к Егору с высоченной температурой — бледная как смерть, но отважно готовая на подвиги. Тогда Егор, кстати, отправил ее домой, сказал, что ответственность — это, конечно, хорошо, но ему, мол, не нужно, чтобы Локалова вот в таком вот виде, настолько же бледная, являлась к нему укоризненным призраком, после того как скончается от передозировки этой самой ответственности.

Суть произошедшего во вторник Танька до сих пор не особенно понимала. Она нашла в телефоне СМС от Егора Л. и, честно говоря, подзависла на это. Во-первых, Лазарь в принципе у нее всегда был «Егорчик», во-вторых… если ее не глючило, она удалила его номер буквально в тот же день, как завизировала перед обоими Егорами свой с Лазаревым разрыв. Хотя… Может, и глючило. Памяти сейчас Танька не верила в принципе. Весь вторник, когда она получила по голове, целиком не складывался. Только из каких-то отрывков, осколков, без четкой картины случившегося. Когда Танька сказала об этом своему врачу, тот сказал, что это как раз нормально, и к сожалению — ничего с этим было сделать нельзя. Последствия гематомы. Может, память о дне сотрясения восстановится, а может — нет. Очень вероятно, что нет.

Хреново это было. Потому что Танька очень бы хотела вспомнить, действительно ли удаляла номер Лазаря и вне зависимости от ответа на этот вопрос — правильно ли она помнила, как был назван контакт в телефонной книжке.

И почему такой странный текст у самого сообщения.

«Буду ждать тебя у машины»

Егор сказал, что драка произошла у его машины. Да, может, случился космический прокол и Танька перепутала Егора В. с Егором Л., но откуда Лазарев-то мог знать, что это все-таки произойдет? Нет, ничего не было ясно. Совсем ничего. В Танькиной больной голове этот пазл сейчас не складывался ни в одну внятную картинку. Она не стала рассказывать это Егору, честно говоря, она себя чувствовала перед ним виноватой — все-таки с Лазарем-то она пересеклась, пусть и не помнила особенно, каким это макаром.

Она думала, что Егор заберет ее вечером, но он приехал буквально в обед, видимо, сразу после утренних пар. Явился — такой восхитительно деловитый, энергичный, собранный, что хотелось пищать и издали любоваться этим широкоплечим совершенством.

— Солнышко, я говорил, чтоб ты не собирала вещи? Тебе нельзя переутомляться, — сердито произнес Егор, заметив у кровати уже подготовленную сумку.

— Это медсестра помогла, — оправдываясь, произнесла Танька, медленно присаживаясь на кровати. Она дремала уже одетой — поверх покрывала. Медсестра же обещала забрать постельное вечером, в конце смены.

— Помогла или собрала? — Егор сощурился.

— Она почти все собирала, — честно ответила Танька, — я совсем чуть-чуть, правда.

— Ох, ладно, — Егор качнул головой, видимо, решив, что с больными не спорят, а теперь у Таньки еще и справка в доказательство была, и, взяв сумку, склонился к Таньке, обхватывая ее за плечи. От него сильно пахло табаком, и это было ужасно непривычно. Впрочем, запах ему шел. Пахни сейчас от него каким-то парфюмом — Таньку могло и затошнить. Идти с Егором вот так было тепло. Но тяжело — пространства было слишком много, голова то и дело порывалась кружиться. Все-таки ощущалось с каждым сделанным шагом, что лечащий врач был прав, и Таньке было бы лучше остаться в больнице, но сдаваться Локалова не собиралась.

Поэтому — коридор, лифт, пройти через холл больницы. Дойти до машины Егора. Сползти пластиком на заднее сиденье и съежиться там. Все силы кончились, голова раскалывалась. Как она послезавтра доползет до зачета и даже там что-то ответит — было загадочно и непонятно, но Танька изо всех сил надеялась, что она — как супермен, — сможет сотворить невозможное.

— Ты жива? — забросив сумку в багажник, Егор вернулся в машину и уставился на Таньку. — А то я, кажется, зря повелся на твои капризы, и надо было оставить тебя в больнице.

— Нет, нет, — испуганно воскликнула Танька, — я жива.

— Неубедительно, но ладно, — Егор вздохнул, — раз уж из больницы мы уже вышли — давай попробуем добраться до дома.

Он вел машину так бережно и медленно, что в какой-то момент Таньке показалось, что быстрее было бы пешком дойти.

— А в универе у тебя нет дел сегодня? — тихонько пискнула Танька.

— Были. Но закончились. И не отвлекай водителя.

Не было никакой проблемы. Танька в принципе ощущала легкую сонливость и продремала практически всю дорогу.

— Могла и лечь, — заметил Егор, уже запарковавшись. Действительно, можно же было и лечь, наверняка Егор это предусматривал, загружая Таньку на заднее сиденье.

— Не подумала, — шевелить мозгами в принципе было сложновато. Честно говоря, до Таньки уже сейчас дошло, что скорей всего на зачете она будет зависать и пытаться связать три слова в одно предложение. Перспектива медотводов и заваленной сессии становилась все отчетливей. И Таньке было страшновато, но выхода… выхода она не видела. Ладно. Сначала попробует, ну а когда провалится — вот тогда и будет плакать.

— Ну, давай пойдем, солнышко, — с поддержкой Егора было возможно все. И не только до подъезда дойти, но и в принципе куда угодно. И плевать, что голова нещадно кружилась. Все-таки правы были те господа, что раскладывали влюбленность на гормональные реакции и говорили, что, мол, эйфория вполне может справиться с болью. Да. Помогало. Даже стоять вертикально помогало, в том же лифте — лишь бы вот так, лишь бы так — уронив голову на плечо Егора и прикрыв глаза. Жаль только недолго тот лифт взлетал на двенадцатый этаж, Танька бы позависала подольше.

Уже в квартире, пока Танька подтормаживала, Егор даже не помог ей раздеться, нет, он фактически «распаковал» Таньку из куртки и, присев, развязал шнурки на ботинках.

— Егор, ну зачем? — у Таньки от этого зрелища едва ноги не подкосились.

— Тебе нельзя наклоняться, солнышко, — деловито отрезал Егор и сжал пальцами Танькину лодыжку, заставляя ее приподнять ногу. Может, Золушка была на седьмом небе, когда на нее надевали хрустальную туфлю, у Таньки же зазвенело в ушах от того, что с нее снимали банальный обычный ботинок.

— И ты две недели меня разувать будешь? — офигевая, поинтересовалась Танька.

— Детка, мне не нужны твои обмороки, — насмешливо отозвался Егор, — поэтому да, буду. Хоть месяц, если ты столько не будешь в форме.

— Блин, — Танька чуть пошатнулась, и Егор, выпрямившись, опустил тяжелую ладонь ей на талию.

— Какие-то проблемы, Тань? — тихо спросил он, впиваясь взглядом в ее лицо.

— Мне кажется, это перебор, — в тон ему ответила Танька, — что это слишком, потому что…

Потому что это было на грани со сказкой, на грани с обходительностью самого шикарного героя мелодрамы, настолько далекого от реальной жизни, насколько в принципе возможно. Но вот он, реальное, синеглазое совершенство, стоял, прижимая ее к себе, после того как собственноручно снял с ее ног оба ботинка.

— Тань, нет, это — не слишком, — Егор чуть улыбнулся, — ей-богу, не глупи. Я же с врачом консультировался. Мне все подробно расписывали, как с тобой обращаться в домашних условиях.

— И кормить с рук будешь? — с легкой иронией поинтересовалась Танька.

— Ну, если ты сама будешь отказываться есть — да, буду, — Егор фыркнул, — пристегну наручниками к стулу и накормлю.

Вообще, он сказал это слегка вкрадчиво, настолько, что Таньке даже наперекор отвратному самочувствию захотелось один раз взять и поотказываться от еды… чтобы он ее покормил, да.

Некая часть Таньки хотела побрыкаться, поспорить, отстоять какую-то дистанцию. Другая же — другая же устала. Она же прибалдела от этого момента, он был такой трепетный… Аж мир замер, а Танька забыла, как ей дышать, на пару мгновений. Так Егор точно не относился ни к какой из своих студенток. Он выделял ее. Боже, как это было… Как это было охренительно. Практически волшебно — если бы материалистка Танька все еще верила в волшебство, она бы сказала именно так.

— Люблю тебя, Васнецов, — снова роняя ему голову на плечо, тихонько пробормотала она, потому что держать это в себе уже было невыносимо, — ты даже не представляешь, насколько.

— Ох, Таня, — Егор вздохнул, прижал ее к себе плотнее, — посмотрим, как ты запоешь через неделю. Ты будешь ждать своей выписки, как амнистии.

— Я буду ее бояться, — Танька чудом не засмеялась — за неделю с сотрясением она усвоила, как болезненно это делать.

— Дурочка, — Егор невесомо коснулся губами ее виска, — знала бы ты, как я за тебя боялся, дурочка ты моя.

Он был такой непривычный, будто выпустил из внутреннего панциря некую толику собственных чувств, и, боясь спугнуть этот странный, такой волнующий, такой потрясающий момент, Танька так, не шевелясь ни единой мышцей, простояла бы и час, наверное. Вопреки даже подкатывающему головокружению. Вот только Егор опомнился довольно быстро. Отстранился, скользнул по Танькиному лицу внимательным взглядом.

— Давай-ка уже в постель, солнышко, — заметил он, — лежачий режим у тебя до конца недели минимум.

 

Сговор

— Ну что, договорились?

Андрей смотрел на Егора как на обкуренного.

— Слушай, вот разъясни, нахрена этот весь геморрой, если я просто могу поставить ей зачет — как мы ставим беременным дурындам?

Егор скривился. Это был бы легкий вариант, да, не пришлось бы организовывать Андрею всего этого головняка.

— Слушай, честно тебе скажу, Локалову в принципе заклинило на том, чтобы получать свои отметки «по-честному», а с этим сотрясение она в принципе очень дерганая.

— Да уж, я помню прошлогодний скандал, — Андрей поморщился.

Данный разговор происходил уже в деканате, свидетелем переговоров выступала Ардова, да секретарша Ира. Лица Оксаны Егор не видел — стоял к ней спиной, но мог себе представить, как она угорала, пряча в ладонях лицо. Зато было видно Иру, которая, заслушавшись разговором декана и Смычкова, уже даже от бумаг оторвалась и от любопытства покусывала найденную на столе ручку. Да, вот прям завтра Егора и натянут — завтра вообще весь профессорат охренеет и будет гудеть, как улей. Сенсация века, блин, Васнецов съехался со студенткой. Егор уже мысленно триста тридцать три раза отрепетировал фразу «Мы — взрослые люди, это наше дело» и даже дал себе честное слово, что всем возмущенным средний палец будет показывать только мысленно. Жаль ректору придется выдать куда менее хамский вариант ответа. Но, к вопросу переговоров…

— Ты не волнуйся, она тоже помнит, — фыркнул Егор, — и жутко трепещет. Я вчера ей лекции вслух читал, потому что читать сама она еще не может.

Андрей прикрыл глаза, кажется, с трудом подавил в себе ухмылку.

— Ну и как оно? На пути совращения малолетних? — тихо спросил Смычков, а из его горла рвался смех. Егор уже ему сказал про Татьяну и свои с ней отношения, и Андрей это явно еще не до конца переварил.

— В монастырь собираюсь по четыре раза за ночь, — Егор сощурился, — после каждого оргазма. Так мы договорились?

— Поехали, — Андрей качнул головой, — полюбуюсь на трепещущую Локалову. Почувствую себя отомщенным.

Вообще, вопреки страхам Татьяны — Андрей Смычков не был даже женоненавистником, и не был ни к кому предвзят, кроме идиотов. Просто в прошлом году его решение задачи не сошлось с Татьяниным, и они сцепились так, что дошло до деканата. Татьяна ни в коем случае не соглашалась на четверку, а Андрей, у которого задачи были проверены тремя годами практических экзаменов, не мог допустить и мысли о своей ошибке. Хотя объективно — он потом позже вспомнил, что именно эту задачу верно не решал никто. Просто обычно контингент попадался… Не боевой. У Локаловой же от озвученной в ее адрес оценки «хорошо» на голове волосы чудом дыбом не вставали — за саму себя она вечно чуть ли не до крови билась. Это был единственный случай, когда Егор видел Смычкова в деканате, пьющим валерьянку. Так-то он был совершенно невозмутимый.

И нет, Локалова, как истый параноик, конечно, подозревала Смычкова в предвзятости, как к девушкам на кафедре, так и к ней лично, в принципе, хотя Андрей, кажется, перед ней тогда извинялся. Память у Андрея была хорошая, вот только и преподавателем он был отличным, из тех, на ком держался факультет. Молодой и перспективный парень, никуда не денешь этих его достоинств.

— А если она нихрена не ответит? — это Андрей спросил уже в машине. — Ну вот сам понимаешь, я могу сделать вид, что она все ответила правильно, даже если она нанесет херни, но если она ничего не нанесет?

— Будем верить в талант Татьяны, — улыбнулся Егор, — вообще, первые лекции она явно учила наизусть, вчера отвечала хорошо, строчка в строчку. Я только раз зачитал.

— Упоротая девица, — Андрей покачал головой, — учит лекции задолго до сессии.

— Все бы так, да? — фыркнул Егор. — Тогда Бауманка бы лежала у наших ног и целовала бы пыль.

— Мечтай больше, — скептически поморщился Андрей, — опять же нас по олимпиадам кроют…

— Увы, — Егор вздохнул. Упоротых вроде Локаловой у МФТИ было меньше, чем у Бауманки. Хорошо, что хоть сколько-то было, да.

— Ты к себе студенток уже не по одной водишь? — с интересом поинтересовался Андрей в прихожей квартиры Егора, разглядывая синие туфли на хорошем таком каблуке.

— Это Розикова, к Татьяне пришла.

Егор аж вспомнил, как бледненькая Таня с виноватыми глазами спрашивала разрешения пригласить в гости подружку. Как зверски хотелось ее стебануть и заявить, что все посещения запрещены, а прогулки так вообще — только с надзирателем, но Егор сдержался. Ей было не до смеха сейчас, да и ему в общем-то тоже — стоило только взглянуть на багровую царапину на щеке да здоровую шишку на голове. Господи, как же хорошо, что Лазарь все-таки не проломил ей черепушку…

— Ты чего встал? — вполголоса поинтересовался Егор у Андрея, когда тот замер у двери в комнату, вслушиваясь. Андрей махнул на него ладонью, явно прося заткнуться. Егор заткнулся и подошел.

За дверью умирающим голосом Татьяна проговаривала цифровые методы спектрального анализа. Так хорошо проговаривала — слово к слову, почти без пауз.

— Читает или на память? — шепотом поинтересовался Андрей.

— Читать она и не может, и нельзя ей, — заметил Егор и, стукнув для порядку в дверь три раза, заглянул в спальню. Впервые за три года узрел, что вообще Розикова носит джинсы. Что ее совершенно не портило. Вот сейчас она, как всегда хорошенькая, даже с убранными в хвост волосами, сидела, скрестив ноги, на покрывале кровати, рядом с Таней. Держала в руках тетрадь с конспектом, косилась в нее — видимо, сверяла точность ответа.

— Здравствуйте, Егор Васильевич, — невозмутимо произнесла Анна. Кажется, она это мысленно репетировала, потому что выглядела она сейчас, как Смычков во время переговоров.

— Виделись, Анна, — Егор фыркнул и бросил взгляд на Таню, которая замолчала и смотрела на него. Бледновато она выглядела. Впрочем, бледной она сейчас была в принципе. Видимо, пока нормально не оклемается — не расцветет. Так, одетая лежит поверх покрывала. Ну и отлично, значит, Андрея можно было впускать.

— У меня тут к тебе сюрприз, — Егор обернулся к Смычкову, и тот, слегка улыбаясь и запихнув руки в карманы брюк, вошел в комнату.

У обеих девиц глаза стали по пять копеек.

— А-андрей В-владимирович? — Таня аж заикаться начала. Андрей, просто обязан был испытывать тот самый мстительный экстаз, которого так хотел.

— И вам здравствуйте, Татьяна Ивановна, — насмешливо кивнул Андрей, — зачетку давайте…

— Но зачет же завтра, — пискнула Татьяна, — я приду. Я готовлюсь…

— Я слышал, — Андрей пожал плечами, — хорошо готовитесь, Татьяна, я оценил. Честно говоря, хотел вас поспрашивать, но слышал же — материал вы знаете.

Обиделась. Это было видно по глазам, по косому взгляду, брошенному на Егора, но промолчала же. Дуреха, да кто вообще сомневался в том, что ты можешь? Просто вот сейчас и идиоту было ясно, что тебе никак. Вот видно же было, что ты вовсю пытаешься — но никак. Но ты же в курсе, что за старание всегда что-нибудь да обламывается? Вот и считай, что тебе — обломилось сейчас.

— Я сам доберусь, — заметил Андрей, выгребаясь и давая Васнецову свой обеденный перерыв провести дома. Не то чтобы было много времени — но пар сегодня после обеда не стояло, час дома можно было и проторчать.

— А вы-то почему не на занятиях, Анна? — с интересом уточнил Егор у Розиковой, которая явно планировала собственное бегство.

— Ну, помочь-то Тане надо было, — девушка осторожно улыбнулась, — я отпросилась.

Хорошая подруга. Впрочем, в тандеме Розиковой и Локаловой никто особенно и не сомневался, они дружили с первого курса, и, честно говоря, именно Таня вытащила Анну из зоны троечниц, подтянув в по физике с математикой, но… После этого Розикова хорошо справлялась сама. Способная была девица. Такую не надо было тащить за собой бесконечно. И это был отличный базис для хорошей дружбы одного умного человека с другим.

— Не злоупотребляйте только, Анна.

— Ой, не буду, — Аня улыбнулась шире, — Асмар можно доверить пару лекций записать, но она много ворон ловит, все равно же у меня потом сверяет.

— Завтра зайдешь? — тихонько спросила Татьяна, приподнимаясь.

— Конечно, после лекций, — Анна неуклюже обняла Таню и торопливо затопала в прихожую.

— Не дергайся, я провожу.

Таня вздохнула и положила голову обратно на подушку.

— Ты сейчас на работу?

— Нет, не сейчас, — Егор улыбнулся и пошел провожать Розикову. Он был прав — ничего с Таней за две минуты в уединении не случилось. Но она по-прежнему выглядела грустной.

— Обиделась, дурочка? — Егор говорил это с теплом, зарываясь пальцами в волосы девушки.

— Я, честно говоря, вчера еще поняла, что вряд ли потяну даже час в универе, — неожиданно спокойно отозвалась Таня, — без сборов и дороги. Так что… нет, не обиделась, спасибо, Егор.

Егор наклонился, прижимаясь лбом к теплой щеке.

Вот ведь. Даже с сотрясением в этой голове еще шевелится здравомыслие? Неужели? Честно говоря, Егор ожидал капризов, хныканья, всего того, что Таня до сотрясения в себе мастерски подавляла. Но нет. Кажется, она в принципе была довольно прагматичной. Хотя знал ли он вообще иную Татьяну? На учебе она довольно легко отстранялась от эмоций — что уж там сказать, три года шифровала от Егора свое к нему отношение, расколоть он ее смог лишь только в минуту эмоциональной слабины. Да, было много лишней «принципиальной» шелухи, привычка спорить чуть что, но, в общем и целом… Девчонка даже не среагировала вчера, когда он на ее признание в любви сказал лишь только, что волновался о ней. Людмила бы уже вынесла мозг. Трижды. Таня, кажется, даже не задумалась. Будто все было так, как она ожидала. Будто она ни на что и не рассчитывала. Дурочка.

А ведь теплело, тяжелело в груди. Вопреки тому, что сам решил же, что серьезно к Татьяне привязываться не будет, вопреки здравому смыслу. Она пробиралась в него как медленный, вкрадчивый яд, текла по венам вместе с кровью, впитывалась в кожу, и без нее уже как-то и не хотелось — ни просыпаться, ни попросту быть. Нужно бы остановиться, опомниться, взять себя в руки, но… Егора вело куда-то в сторону. Он боялся за Таню, он хотел, чтобы она была рядом, чтобы с ней все было в порядке.

— Ты голодная? — шепотом спросил Егор.

— Да я-то всегда, — Таня смешливо фыркнула, — но ты же сказал, что без разрешения врача мне антикалорийное противопоказано.

Егор не удержался — слегка прикусил кожу на ее шее. Совсем слегка, так что она тихонько ахнула, чтобы неповадно было его дразнить. Сказал — вчера, да. Когда предложил ей спать отдельно, в гостевой комнате. Несчастья в глазах у Татьяны от этого предложения было столько, будто Егор ей сообщил о смерти любимого котика. Согласился, оговорив условия «обета воздержания», сам же уже дважды слегка искусился его нарушить, потому, что в обнимку с конкретно этой девицей — как засыпать, так и просыпаться было одинаково… провоцирующе.

Ох, а ведь это был только день из их жизни вместе. А что будет к концу второй недели?

 

Перегрев

— А кто тут нарывается, а? — Танька от этого горячего опасного шепота втянула бы в плечи и голову и руки, но, увы, не была черепахой… Поэтому забила и продолжила «нарываться».

Это было утро. Томное утро через чертовых десять дней после выписки. За полчаса до срабатывания будильника Егора. Танька уже даже сожрала свои таблетки — во многом она и проснулась от накатившей из-за неловкого движения головной боли. Ну и вот, таблетки употребила, а пока они начинали действовать, Танька решила, что самое время ей обнаглеть и облапать соседа по кровати. Тем более он слишком вызывающе лежал — спиной к Таньке. Такой охренительной, красивой, широкоплечей спиной, на которую нельзя было смотреть и не испытывать острого желания прижиматься губами к этой коже, к этим лопаткам — да даже к чертовым ямочкам на пояснице. И невозможно было удержаться от искушения исследовать пальцами узор родинок, будто складывающихся в созвездия. Вот, на левой лопатке вышел идеальный Скорпион. Прям звездочка в звездочку, тьфу ты, родинка в родинку.

Егор перевернулся на другой бок и, сощурившись, уставился на Таньку.

— Бесишь, — раздраженно заметил, ловя ее запястья и отводя от своей кожи. — Ну нельзя же таким способом будить. Врач не разрешил.

— Накажешь? — Танька дерзко фыркнула. Очень надеялась, что-таки почешет в нем его деспотизм и уже получит долгожданную «трепку».

— Ох, наказал бы, — Егор притянул Таньку к себе, и она едва восторженно не запищала, ощутив его возбуждение собственным животом, — наказал бы так, чтоб ты только орать и смогла. А потом — чтобы не могла и этого. Но врач по-прежнему не разрешал. И пока не разрешит…

— Ну, Егор, — Танька чудом не захныкала, — ну я же нормально себя чувствую…

Она ужасно по нему соскучилась, она вскипала от одного лишь его прикосновения, кажется, скоро она могла случайно получить оргазм просто от того, что Васнецов на нее в принципе посмотрел. Нет, она могла и без этого, ей и без этого было хорошо, но с сексом — все было бы даже больше, чем хорошо, это был бы чертов божественный «all inclusive», грозящий сделать ее воспоминания об этих отношениях даже слишком радужными.

— Ох, солнышко, — пробормотал Егор, чуть подаваясь вперед и накрывая Танькино тело своим собственным. Горячие губы обожгли Танькину шею, выбивая из Танькиных же губ тихий стон удовольствия.

— Я тоже тебя хочу, — шепнул Егор, чуть прикусив мочку Танькиного уха, — вот даже не представляешь, как я хочу тебя, но нельзя, Тань, нельзя. Пока не разрешит врач.

Боже, как это было… Как это было обидно. Впрочем, ладно — если обходиться малым, то сейчас целоваться с Егором было охренительно. В груди щемило все, что там, в принципе, могло щемить. Казалось, безумные лягушки там устроили сейшн и, ни в чем себе не отказывая, прыгали, кувыркались, плясали, заставляя Танькину душу ходить ходуном.

Эти десять дней Танька испытывала желание вести дневник. Хотя сроду этим не занималась, но просто каждый день, каждый час хотелось зафиксировать не только в памяти, но и в чем повещественнее, хоть даже в буквах на бумаге, а позже перечитывать и охреневать от того, что Егор действительно так над Танькой трепетал. Казалось, еще чуть-чуть — и он пылинки в воздухе ловить начнет, лишь бы они на Танькину голову не садились. Нет. Если с Егором у нее ничего не выйдет, то в перспективе следующим Танькиным кавалером до самой пенсии станет кот. Потому что с задачей «оказаться лучше Васнецова» никакому другому мужчине было просто не справиться.

Нет, он по-прежнему был несносен, например, когда Танька получила стипендию и кинула большую ее часть Егору переводом с припиской «на прокорм больных и убогих», поймала обратный перевод за минуту с СМС-кой «оставь себе на чулки, детка». Он угорал над ней тогда целый вечер: «Ты серьезно думаешь, что ты жрешь столько, что я тут разоряюсь и не знаю, где денег взять?». Танька пыталась надуться, но… но честно говоря, не получилось. Получилось только, заразившись его настроением, самой слабо хихикать, радуясь, что обезболивающие позволяют это делать. Совестью она, конечно, угрызаться продолжила, тишком и молчком, но… Если Егора это все не напрягало — хрен с ним, она напрягаться не будет.

Но божечки, как Егор о ней заботился… Хотелось орать. Хотелось обнять его, сжать в руках и попросить остановиться. Потому что больше влюбиться, чем Танька уже была — было невозможно. Потому что она бы все равно не ослабела к нему ни одной частичкой чувства, даже если бы он не таскался с Танькой даже в душ, опасаясь, что она во время мытья приляжет в обморок и стукнется обо что-нибудь своей многострадальной башкой. И блин, как же горячо, безумно горячо было стоять с ним в обнимку под тугими водяными струями.

Сколько не целовались в душе, сколько не впивались друг в дружку губами, ладонями, даже кожей, казалось, пытались врасти друг в дружку — все равно было мало, не хватало этих поцелуев, чтобы утолить их голод друг по другу. Но это противное, саднящее чувство приходилось игнорировать. И до чего обидно, потому что, в принципе, к концу второй недели больничного Танька после того, как надиралась своих таблеток, чувствовала себя почти здоровой. Правда, когда действие лекарств ослабевало — становилось не до иллюзий о собственном состоянии, да. Но все-таки на второй зачет, как и на последующие, Танька все-таки добиралась и хоть и подозревала, что преподаватели ей слегка подыгрывают, но, все же она на зачетах отвечала, и отвечала по делу. Ну… Может, не так идеально, как обычно, и вот из-за этих своих ответов она бы саму себя отстаивать не стала, но это и не требовалось.

Среди студентоты в ходу была поговорка, что, мол, первую половину обучения ты работаешь на авторитет, а потом — авторитет работает на тебя. Таньке в принципе было поперек горла следовать этой поговорке и расслабляться, нет, она всегда стремилась быть лучше самой себя, всегда соответствовать собственным ожиданиям, всегда быть… Лучшей, да. На курсе — она должна была быть лучшей. Той, которая никогда не приносила шпор, той, которая не только понимала лекции, но и знала их назубок, так же детально, как и преподаватель. Сейчас был тот исключительный случай, когда она своим требованиям соответствовать не могла. Увы. Но с этим Танька вполне смирилась. Ничего. На следующей сессии она свое имя в своих глазах восстановит и весь следующий семестр будет всячески соответствовать собственному авторитету.

— Ну что, до вечера, солнышко? — хоть бы никогда Егор не перестал на нее так тепло смотреть, так улыбаться, что душа так и тянулась к нему навстречу загребущими лапами. — После врача отпишешься?

— О да, — Танька даже хихикнула, — я тебе даже на диктофон запишу, что он скажет.

— Отличная идея, — Егор ухмыльнулся, — смотри, не застремайся с вопросом.

Застрематься? С вопросом «доктор, как вы думаете, можно ли мне уже трахаться»?

— За кого ты меня держишь, а? — Танька чуть усмехнулась. — За девственницу, которая краснеет при слове «член» даже, а не при виде?

— Нет, спасибо, обойдусь без такого счастья, — Егор качнул головой, смеясь, — что я бы с девственницей делал? Никакой сноровки же, писк один и три вагона комплексов.

Сказал, потянул Таньку к себе, приложился к ее губам, заставляя звезды в танькиной душе запылать ярче. В этих прощальных поцелуях была какая-то магия. Танька в нее не верила, но если между мужчиной и женщиной в принципе могло иметь место что-то мистическое — то сейчас, здесь, в том, как он ее целовал, заключалось целое таинство. Будто он оставлял с Танькой некую часть самого себя, будто подчеркивал, что она ему нужна по-прежнему и сейчас, хоть в это и с трудом получалось верить. И никакая Танькина рациональность, твердившая, что это ненадолго, что вот сейчас он уже устанет — не могла сейчас опустить ее — парящую, окрыленную, опьяненную — на землю. Это были охренительные десять дней. Наполненные таким количеством Егора, сколько Танька и не рассчитывала получить. И кажется, это время с ним все еще не торопилось закончиться. Хорошо. Отлично. Это было отлично. Она возьмет столько, сколько он ей в принципе может дать. Чтобы потом было, что вспоминать, что переживать, чем согреваться. Потому что за каждую секунду с ним хотелось говорить «спасибо». Ему — и всей вселенной, что не разводила их «мосты» столько времени.

Очереди к неврологу… Это был трэш. Кажется, к терапевту столько народу не собиралось. И ведь три очереди «по больничному: через человека», «по записи» и «без времени — на второй прием». Все три очереди неприязненно зыркали друг на дружку, мерялись болячками и по два раза в час сцеплялись между собой за то, кто за кем идет и «почему это все так, а никак иначе». К слову, яростность тех словесных баталий вполне могла поконкурировать с яростностью какого-нибудь эпичного, некогда имевшего места быть сражения. Казалось, сунься кто-то ушлый без очереди — и престарелые местные амазонки загрызли бы его, разорвали на клочья с лютостью пираний. К неврологу не заявлялось даже пресловутых «мне просто так спросить». Боялись, видимо. Молча притулялись куда-то между безвременных и тихонько выжидали свою личную вечность, которая в принципе была предназначена всем несчастным, которым не повезло здесь оказаться.

Заветный вопрос Танька действительно задала, без сомнений и именно в той формулировке, которую и озвучила Егору. И ни один нерв не дрогнул, ни один комплекс не шевельнулся. Невролог от Танькиной прямоты в сочетании с включенным диктофоном на телефоне, выложенном на стол, чуть ручкой не подавился. Смотрел на Таньку, явно испытывая желание сказать ей «нет, нельзя», но… Но потом закопался в амбулаторную карту, завздыхал, зашуршал результатами анализов.

— Ну, если осторожно… — задумчиво протянул он. — То — пожалуйста. И если у вас будет желание, и ни в коем случае не игнорируйте болевые ощущения.

— Ой, спасибо, доктор, — насмешливо произнесла Танька, — вы мне прямо жизнь спасли.

Нужно сказать, лечащий врач у Таньки оказался просто железобетонный — он не засмеялся. А вот его медсестричка хихикала без стеснения, прикрывая пунцовые щеки руками.

Ну, все. Разрешение было. Осталось его дать послушать Егору. И встретить Васнецова с работы на кровати в каких-нибудь совершенно непотребных трусах. А можно и без них.

 

Совпадение

«Юху-у-у-у!!!»

Получив настолько восторженное сообщение, Егор аж прикрыл глаза от накатившего желания заржать. Вот же дуреха. До чего соскучилась — радость рвется в такой незамутненной форме.

«Доказательства готовы?»

«А презумпция невиновности? Ты мне что, на слово не веришь?»

«Да или нет?»

«Разумеется, мой господин»

Ох, зараза. Ну, нельзя было такое заявлять — после чертовых семнадцати дней воздержания. На нее ж по-прежнему было страшно дохнуть, так легко было переусердствовать и измотать девчонку. Нет, частоту придется ощутимо понизить, интенсивность как до сотрясения Таня просто не потянет. Она храбрилась, но все равно быстро утомлялась. Все равно возвращаясь с зачетов — стекала на кровать и не вставала с нее по часу. И ела по-прежнему как будто через силу, с лица постепенно сходила. А ведь и так-то была стройная по черте только-только, теперь уже вот-вот и грозилась стать конкретно худой. Не то чтобы это было страшно, просто не радовало. Хотя ладно, отожрется.

«Мне когда начинать раздеваться?»

«После ужина?»

«А до — не стоит даже думать?»

«А до ужина — ты сознание потеряешь. И не от оргазма»

«А ты любишь изощренные методы пыток, мой господин»

Нет, пару раз ее сегодня стоило укусить. Вот за это вот — черт возьми, во время зачета, о котором она к слову, знала. Ему ведь после этих ее провокаций предстояло слушать ответы студентов и пытаться их слышать, а не представлять, что он сделает с маленькой нахалкой вечером, и как это можно сделать побережнее.

«Я люблю послушных женщин»

«Ах, какая жалость, что мне не видать твоей любви»

С одной стороны, характер у этого СМС был ироничный, с другой стороны… Егор уже не в первый раз задумывался о том, понимает ли Татьяна, как он к ней относится. С одной стороны, да — не говорил. Потому что до сих пор стояла за плечом ее фраза про семью, про то что «в ближайшие пять лет ни-ни», по-прежнему ставившая под вопрос саму возможность серьезных отношений. С другой стороны… Уже было поздно думать о той возможности. Он уже притащил Татьяну к себе домой, испугавшись, что Лазарь доберется до нее раньше, чем полиция доберется до него. Он уже находил даже очень приятным просыпаться в одной постели с ней. В груди уже предательски теплело, когда она выходила к Егору навстречу, когда он возвращался с работы. И черт его знает — было ли это видно Татьяне. Но лучше бы — да.

«Буду дома в районе семи» — милосердно отписал Тане Егор и получил еще одно «Юху-у-у-у» с кучей восклицательных знаков.

«Забыла приписать «мой господин»

«Нет мне прощения»

Не было, да. Потому что даже при учете, что семь студентов из семнадцати пытались Егору парить дичайшую хрень, Егор все равно с трудом справлялся с задачей не зацикливаться и не ждать вечера. Вот взрослый, интеллектуальный дядечка вроде, а в некотором роде чувствовал себя как недотраханный озабоченный подросток. Так, в принципе, всегда было на первой стадии отношений, когда гормоны цвели наиболее пышно. Но как, черт возьми, это было неуместно, когда приходилось решать рабочие проблемы. Которых, как всегда, на стыке зачетной и экзаменационной сессии было дохрена. Первые апелляции к сданным экзаменам, черт — когда их разрешили, никто и не думал, сколько их будет, и ведь каждую нужно было рассмотреть, проверить черновики, выслушать преподавателей, назначить внеочередные пересдачи, морально подготовиться к тому, чтобы сидеть в комиссии. Потом потребовалось срочно успокоить и отпоить чаем преподавательницу по эстетике. Она на факультете приборостроения была самая впечатлительная, самая тонко чувствующая — среди черствых-то инженеров да кандидатов точных наук. Потом ректор вызвал на отчет, профилактически выписал вербального леща «а вы побольше о делах думайте, Егор Васильевич, а не о студентках».

Ага, вот сейчас Егор как раз и пытался думать только о делах. А время, будто нарочно тянулось, тянулось, ужасно бесило, хотелось даже послать все к черту, отложить дела, съездить до дома, добраться до Татьяны, но… но преждевременно. Во время сессии он должен был быть по максимуму на рабочем месте.

Когда Егор уже отъезжал от университета… Позвонили по проекту. И, как назло, фирма хотела увидеть наработки по проекту, и, как назло, представитель уже был недалеко от вуза, как назло, эту встречу нельзя было не отложить. И смотрел Егор в светлые очи своего начальства, и пытался не чувствовать себя обращающим в камень василиском.

— Я вижу, вы устали, — заметил куратор… через полтора часа после встречи, отрываясь от ноутбука, — в принципе, я доволен.

Ну еще бы он не был доволен. Программа писалась по плану, даже с опережением срока. Сейчас уже были прописаны и работал весь основной базис функций, оговоренных в техническом задании, доработка требовалась во многом «эстетическая», по мелочам. С чего бы вообще тут быть недовольным?

К дому Егор подъезжал уже к девяти. И ощущал себя слегка неловко. Его ждали… Уже два часа… И он даже не предупредил, да. Обидится, как пить дать — обидится.

Все вышло даже эпичнее, Таня к его приходу попросту заснула, завернувшись в плед, как в рулетик. Будить ее было слишком — не будь сотрясения, то почему нет? Но с сотрясением… Нет, без почему. От огорчения оставалось только пожрать. Вот надо ж было именно сегодня потребоваться отчету, и почему не вчера, а? Нахрена вот все эти совпадения именно сегодня?

На кухне Егора ждали две новости, одна хорошая, другая так себе. Хорошая — на плите его ожидала сковородка с ризотто, такая себе — кое-кто уже четвертый день игнорировал его просьбы не лезть к готовке. Лезла, неутомимо лезла, кажется, пытаясь «компенсировать» Егору его «затраты» на ее пропитание. Он пытался как-то до нее донести, что это делать не обязательно.

— Я плохо готовлю? — печально поинтересовалась Татьяна позавчера, и Егор даже не нашелся, что ответить. Готовила она отлично. Просто… ну торчать у плиты ей наверняка было утомительно, и он бы, в принципе, пережил и с едой попроще. Хотя… Ризотто было вкусным, видимо, Егору в утешение.

Впрочем, хоронил он свои планы совершенно зря, как оказалось в результате.

Непонятно, что он делал громко, то ли жевал, то ли думал — но через десять минут после того как Егор приступил к своему позднему ужину, из комнаты с заспанной мордашкой выбрела Таня. В пижаме — вполне симпатичной, кстати. Впрочем, сейчас Егор бы на ней оценил бы даже водолазный костюм, не то, что этот вот атласный комплект цвета вишни, с короткими шортами. С отличными видами — как на грудь в вырезе топа, так и на ноги. Подошла, отчаянно зевая, практически не отрывая ладони ото рта.

— Извини, задержался, — с сожалением заметил Егор, предвосхищая возможную претензию.

— Все нормально, — Таня снова накрепко зевнула, — честно говоря, я сама уснула в шесть. Ставила будильник и… кажется, я его выключила, во сне.

Егор фыркнул, испытывая некоторую форму удовлетворения от того, что в очередной раз не случилось конфликта, и, отвернувшись от стола, похлопал ладонью по колену. Большего приглашения Тане было не нужно. Скользнула к нему, прильнула к его груди, будто ослепляя, заставляя все вокруг потерять свою значимость. Теплая, с беспокойными пальцами, с голодными губами.

Наконец-то можно было не останавливаться, наконец-то можно было не убирать рук от нежной кожи бедер, не нужно было обходиться одними только поцелуями. Она была охренительно легкая, по крайней мере, Егор ее — обвившую его ногами, вцепившуюся в его плечи — до постели через кухню, прихожую и полкомнаты донес с возмутительной легкостью. То ли сам перед собой выпендривался, то ли она похудела сильнее, чем он думал.

— Танюшка, — она тянулась к его губам, подставлялась под них, будто купаясь в его поцелуях. Сегодня и вообще в ближайшее время — никакой резкости. Пусть. Голод и жажда ее подчинения пока что не были столь уж сильны, чтобы их нельзя было легко игнорировать. Нет, сегодня разве что только запястья сковать наручниками, зацепив цепочку между браслетами за один из прутьев спинки кровати.

Таня кусала губы — по-прежнему хотела свободы воли, но нет, золотко, это тебе будет позволено позже. Мог бы и ноги зафиксировать, но нет, не было в нем столько жесткости к пострадавшей Татьяне. Это сошло бы за наказание, если, конечно, проступок оказался бы не столь уж страшным.

Егор наслаждался тем, что делал. Тем, что выглаживал ее тело пальцами, губами, любым свободным клочком кожи. Тем, как она быстро очнулась ото сна, и распаленная — уже от предварительных ласок едва ли не умоляла его не тянуть.

— Егор…

Выгнулась к нему навстречу, насколько позволяли наручники, заскулила, когда плотно сжал ее груди. Таня не любила нежных, невесомых прикосновений, нет. Куда больше ее заводила граничащая с грубостью алчность— даже чуть грубее, чем сейчас, но нет, никакой неосторожности Егор себе позволять не собирался. Пока — лишь только трепетать над ней, как над хрустальной, тем более что это было не сложно. Пока никаких болезненный прелюдий, лишь только прикусить слегка этот восхитительный сосок, а потом — другой, чтобы сравнить, насколько же они различаются на вкус. А девушка вскрикивает, девушка тянется к нему всем телом…

— Егор, пожалуйста…

Ох, да, солнышко, раз ты так вежливо просишь… Но давай-ка сначала проверим, точно ли ты готова, точно ли ты хочешь.

Как же приятно наконец-то залезть ей в трусы. Столько времени хотелось, столько — останавливался. Половые губы — скользкие, влажные. Хотела. Никто не сомневался, но знать наверняка было очень приятно.

— Егор, умоляю, — заскулила девчонка, после того как Егор всего-то с минуту развлекался с ее клитором. А ведь нежно к нему прикасался. Очень нежно, очень ласково, почти вкрадчиво. Не доводя до кипения уж слишком быстро, лишь осторожно усиливая томление.

Но как же быстро ты вспыхнула, а солнышко? Умоляешь? Уже? Как же хорошо, что уже! Ждать? Еще? Ну уж нет. Режим ожидания уже исчерпал все допустимые пределы. Уже даже за презервативом руку под подушку тянуть — практически невыносимое усилие. Но Егор смог…

Член толкнулся внутрь тесной девичьей щели. И вот теперь Егор начал свой путь к точке кипения — медленный, как всякое его движение в эту сладкую тугую плоть, под Танины же стоны — глухие, пока еще неуверенные, но все равно, всякий ее вскрик отдается в груди сладким спазмом.

Таня… Танечка…

Боже, как же без этого было тяжело. Как же тяжело было без нее. И даже не только эти семнадцать дней. Но, кажется, и в принципе — без нее Егору было хреново. А с ней сейчас ему было настолько охренительно, что хотелось лишь целовать ее губы, снова и снова, снова и снова осторожно двигать бедрами, проникая в нее раз за разом, доводя ее до экстаза — медленно, верно, но неумолимо.

Танюшка… Солнышко…

Ну, вот правда, что такого могла предложить взамен нее девственница? Такую самоотдачу? Когда никакого возражения не возникало даже против того, что месяц спустя Егор по-прежнему Таню ограничивал.

Нежная… Горячая… Страстная…

От которой перехватывало дыхание, от которой оргазм приходилось в себе удерживать, сознательно замедляться еще сильнее, потому что он-то кончить мог, а она только-только еще подбиралась к своим рубежам экстаза.

От нее Егор пылал. Из-за нее ему самому казалось, что раньше он просто тлел, и лишь после ее появления в его жизни — восгорел в полную силу.

И ты все еще не видишь, что ты влип по самые гланды, а, Егор Васильевич?..

 

Последние ноты спокойствия

— С добрым утром.

Танька подняла голову и постаралась нормально улыбнуться. Егор выглядел… Как и всегда, когда он собирался на пробежку. Шорты, майка, ничего лишнего. Даже часы с собой не брал. Черт, на эти плечи слишком легко получалось залипнуть, а это было совершенно не к месту сейчас…

— Ты сегодня рано встала, — Егор слегка нахмурился, а Танька, пожав плечами, постучала пальцами по лежащим перед ней конспектам.

— Экзамен у Ардовой, — кратко отозвалась она, — а я плохо запоминаю схемы, не держатся в голове. Решила повторить на свежую голову.

Ну, относительно свежую голову, скажем честно. Сотрясение-таки делало танькино мышление слишком медленным, негибким, каким-то очень тяжелым. Вот в таком вот состоянии найти альтернативный метод решения задания у нее вряд ли бы вышло.

— Давно проснулась? — Егор достал из холодильника маленькую бутылку с водой.

— Полчаса назад, — Танька снова уткнулась в конспекты. Егор кивнул — кажется, это его вполне устраивало. Если бы встала раньше — рассердила бы? Так, не отвлекаться, учить.

Когда Егор вернулся на кухню — уже после душа даже, — Танька уже выползла из-за стола, чтобы встать у плиты и перемешивать лопаткой омлет. Конспект она держала в другой руке и вовсю пыталась понять, как Цезарь умудрялся делать больше двух дел сразу. У нее и два-то делались не очень удачно, и омлет пытался подгореть, и запоминать прочитанное получалось плохо. Да ладно, прочитанное еще ладно, но схемы.… Нет, Танька помнила основные принципы и правила компоновки, но это не гарантировало, что при воспроизведении не «на память» она не накосячит. Обязательно накосячит.

— Опять не слушаешься, — ладони Егора скользнули под Танькину майку, легли на голую кожу живота, горячие губы ужалили шею, сразу под мочкой уха — мир сладко задрожал, а в животе под пальцами Егора начало ворочаться что-то раскаленное и громадное. Пока еще вяло, неуверенно, но до большего Таньку отделяло не так и много.

— Мне нужно было отвлечься от зубрежки, — мрачно вздохнула Танька. Выключила плиту, отложила лопатку, повернулась было к столу и налетела на Егора как корабль — на мель.

— Помогу отвлечься, бесплатно, без регистрации и СМС, — фыркнул Егор, ловя Таньку за подбородок. О да… Его поцелуи отлично справлялись с задачей «отвлечься». Все мысли из головы исчезали, как узоры на песке после очередной нахлынувшей волны прибоя.

— Ну, все, сжалься, мне все-таки учить надо, — простонала Танька, пытаясь высвободиться из его хватки. Ага, сейчас. С тем же успехом она могла бы попытаться снять трусы через голову, не снимая при этом джинс. Егор ухмылялся и не ослаблял хватки, прижимая Таньку к себе.

— То надо, то не надо, никакого постоянства, — хмыкнул Егор, — а я, может, недоволен, что проснулся в пустой постели.

Танька тихонько хихикнула. Он дурачился, это было ясно. На самом деле никакого недовольства в его лице не было, но надо ж было до чего-то докопаться, да?

— Ох, простите, мой господин, — задиристо улыбнулась ему в губы. Он целовать ее не спешил — она тоже, так и смотрели друг на дружку, в паре сантиметров от очередного танца для губ. И воздух между ними исчезал. Все исчезало, если уж на то пошло, когда Танька смотрела в эти безумно-синие, такие похожие на море глаза.

— Я вам не верю, Станиславский, — ладони Егора скользнули вниз по Танькиной спине под ремешок джинсов. Нет, разумеется, никакого перепиха он на утро не планировал — он просто Таньку дразнил.

— Мне правда надо учить, — Танька вздохнула, прямо глядя на Егора, — извинишь?

— Ну, это серьезный повод, да, — Егор даже слегка подмигнул Таньке, — а то меня точно уволят, потому что окажется, что я на тебя плохо влияю.

Запоминалось все равно плохо. Танька даже учила по пятнадцать минут подряд, делая равные перерывы. Даже позавтракала вместе с Егором в один из перерывов.

Однако, время закончилось, и в половине девятого Егор начал уже Таньку поторапливать.

Как назло, все валилось из рук, и под руку попадался то старый, неподписанный вариант отчета, то непишущие ручки, а после на блузке, в которой Танька собиралась ехать на экзамен, нашлось пятно непонятного происхождения.

Пока Танька доставала новую блузку — ей на ногу упал спрятанный на полке между футболками ошейник. И Танька подняла его, и задумчиво уставилась на кожаную полосу.

— Тань, сейчас — даже не думай, — ровно заметил Егор. Танька подняла на него взгляд. Егор стоял, опираясь плечом на косяк, глядя на нее как на дурочку. Как-то даже сразу и объяснять расхотелось, что нет, она вообще-то и не думала — сейчас. Просто вспомнила последнюю сессию. Когда душа была обнажена настолько, что казалось, что с нее содрали кожу…

— Почему это? — спокойно поинтересовалась Танька, опуская ошейник на полку рядом со стопкой трусов и торопливо сдирая с себя майку.

Было слегка обидно, что ей запрещают «даже думать». Казалось бы, договаривались же, что она сама решит, когда. Она и не собиралась сейчас, ей-богу, сейчас она и с кровати-то вставала, и на своих двоих передвигалась только благодаря горсточке таблеточек, какой уж тут экстрим? Но думать-то, почему нельзя было?

— Потому что, — непреклонно отрезал Егор. То ли за дуру держал, то ли что. Было слегка обидно.

— Доводы такие веские, убедил, — пробормотала Танька, обнаружив, что застегнула блузку криво, и выругалась, начиная застегиваться заново. Ну, вот что это был за идиотский день, и когда он уже имел намерение наладиться?

Егор прищурился. Что-что, а объяснять причины своих действий он терпеть не мог, Танька уже успела это понять. Кажется, объяснений кому-то вполне хватало в рамках преподавательской практики.

— Я готова, — негромко произнесла Танька, подхватывая сумку. Настроение окончательно скурвилось. И так-то все было через задницу и, кажется, сегодня было против Таньки, так еще и Егор смотрел на нее сейчас очень недовольно. А так хотелось сейчас к нему прижаться, закрыть глаза — и будто начать день заново, но уже с хорошей ноты. Все-таки да, встала раньше него — кажется, это была неважная примета.

— Ну, пойдем тогда.

Таньку потряхивало. Руки так и тянулись к конспекту, чтобы заглянуть в него лишний раз, но во время езды читать было нельзя. Еще и голова слабо ныла — погода начала июня решила сменить милость на гнев и напялила на небеса недовольные серые тучи. Таблетки принимать было пока рано — можно было и передозировать, а побочки у этих лекарств были неприятные. Приняв один раз лишнюю таблеточку, чтобы унять боль, Танька почти час валялась, силясь унять хлещущую из носа кровь. И сердце билось как бешеное.

Уже у университета, на парковке, Танька не удержалась — сама качнулась к Егору, прижимаясь к нему.

— Нормально себя чувствуешь? — шепнул он, и Танька сдавленно угукнула. Легкая слабость, легкое головокружение и легкая мигрень — это все как раз в пределах нормы. Терпимо. На зачетах справилась и на экзамене справится. Ладно, сегодня можно согласиться на четверку, если выйдет ее заработать. В конце концов, перед дипломом бесящие четверки можно будет и пересдать. Главное — нормально сдаться, чтобы все-таки сохранить стипендию.

Потянулась к губам Егора Танька тоже сама, потому что… Потому! Вот так ей сегодня хотелось своевольничать. Будет против — ну… ладно. Сделает скидку на сотрясение, наверное. Впрочем, Егор не выглядел недовольным — уже не выглядел. С души отлегло. Все-таки переживать, что он на нее рассердился, Таньке не хотелось. Это могло отвлечь от экзамена.

— Ну, ни пуха, — ободряюще улыбнулся Егор. Он ждал от нее хорошего результата. Сама Танька его от себя ждала. Вот только сможет ли она хоть какой-то результат выдать сегодня, не то что хороший…

— К черту, — как можно уверенней Танька, всем своим видом показывая, что ей удача не потребуется, — до вечера?

— А как иначе? — Егор, забавляясь, прищурился. — Я даже знаю, чем мы будет отмечать твой сданный экзамен.

Сердечко подпрыгнуло в груди восторженным зверьком. На экзамен Танька шагала, стараясь сосредоточиться и не думать о том, что может ее ждать вечером.

Оксана Леонидовна была как всегда хладнокровна, всем пожелала удачи, Танька прям ощутила, как со свистом уменьшаются ее шансы на сдачу экзамена. Судя по сегодняшнему «фарту» — удача сегодня к Таньке повернулась филейной частью.

— Ну что, старосты вперед? — Оксана Леонидовна посмотрела на Таньку, и та поднялась. Вот ведь трусливые суслики-однокурснички. И Гордеценко — хорош петух, как поумничать вне аудитории, так первый, а билет первым взять — вечно очкует. Танька обычно брала первый в ряду билет. Ей просто обычно было без разницы, что отвечать, потому что она знала. Сегодня был исключительный случай, сегодня она знала не очень. Замерла, поводила пальцами над рядком билетов, выдохнула и схватила третий с левого края. Кажется, Танька Ардовой поломала весь выверенный алгоритм своего поведения, потому что у нее удивленно дрогнули брови.

В билет Танька не заглянула до тех самых пор пока не села. Вздохнула, поправила на носу очки, с трудом удержалась от того, чтобы перекрестить — и себя, и билет, и перевернула лист к себе лицевой стороной.

В первую секунду Таньке казалось, что все пропало, потому что она не помнило ровным счетом ничего.

А потом в голове вяло и неуклюже зашевелились будто бы отекшие извилины. Это было в отчетных задачах.

— А можно отчетом пользоваться? — с задней парты подал голос Воронин. О, как хорошо, что не пришлось спрашивать самой.

— Да, разумеется, — Оксана Леонидовна пожала плечами, обозревая аудиторию и склонившихся над черновиками студентов.

Хорошо. Очень хорошо. Обычно Танька это вот не практиковала, но сейчас…

Плевать.

Пусть она кому-то порвет шаблон, но она нормально ответит.

Танька придвинула к себе отчет, поймала еще один удивленный взгляд Ардовой. Ну, простите, Оксана Леонидовна, да, Танька сегодня была не в форме. Но тут уж ничего сделать было нельзя, к сожалению, материализм отрицал и чудесные исцеления от недугов. Не было их. Приходилось выздоравливать помаленечку.

Танька обычно справлялась с билетом раньше всех, но в этот раз засиделась — пропустила вперед себя аж пятерых, перечитывала ответы, пересчитывала задачу, пытаясь найти неточности и ошибки.

Защищаться Танька пошла после Алинки Суховой. И вот именно поэтому, кажется, и разразилась последующая буря.

 

Буря

— Егор Васильевич, подойдите в деканат, у нас тут скандал… — беспокойно пропищала в трубку Ольга Валерьевна.

Да чтоб у вас у всех платы вовек нормально не разводились, почему все именно сегодня, а?

Настроение съезжало в ноль с самого утра, потому что… Потому что Тане Егор не соврал, проснуться и не найти ее рядом оказалось слегка неприятно. Нет, не было у него никаких планов ее с утра оприходовать, бережный режим обращения еще никто не отменял, и Егор в общем-то мог понять нервяк перед экзаменом, просто кольнуло слегка. Ладно. Он себе это недовольство компенсировал поцелуями, а Таня от себя еще и завтрак добавила. Вроде только начало выравниваться, как увидел Таню с ошейником в руке. В глубокой, мать ее, задумчивости. Такое ощущение, что ей и инстинкт самосохранения «сотрясло», не только мозг. Тут даже думать нечего — до нормального, полного выздоровления ни о каких сессиях речи не шло. Это ж насколько у нее оказывался острый мазохизм, если она думала о таких вещах при сотрясении!

Еще и огрызалась. Отмалчивалась. Егор уже начал напрягаться — забеспокоившись, что она что-то задумала, но нет — полезла обниматься. Отлегло.

А потом ректор… С новостью о предстоящей Егору командировкой после сессии. И как Васнецов не отбивался, между прочим, кучу доводов привел, что именно он конкретно в том филиале МФТИ в июле вообще не нужен — все оказалась тщетно.

«Нужно подготовить международную конференцию — так что будь любезен: поезжай за месяц, а готовиться начинай уже сейчас».

Да кому она нужна, та конференция, посреди вступительных экзаменов и набора абитуриентов?

— В общем, готовься, Егор Васильевич, — деловито произнес ректор, проигнорировав все высказанные веские возражения Егора против того, чтобы данная ответственность доставалась именно ему. Но достаточно было только обеспокоенно напрячься из-за звонка — и спор тут же завял, и выиграл, как всегда, ректор. Черт возьми.

Надо работать похуже… Правда, тогда премий будет меньше, но и количество вот таких вот сюрпризов уменьшится тут же. Возможно. Если, конечно, ректор в принципе обратит на это внимание, увы, чаще всего авторитет сотрудника-трудоголика у начальства остается нетронутым, вплоть до увольнения, как бы он ни брыкался.

В деканат Егор шагал с желанием убивать всех неуемных скандалистов, но… В деканате ему пришлось сначала охренеть, а потом уже вспомнить про свои кровожадные помыслы.

В деканате сидели Ардова и Локалова, обе бледные, обе напряженные, Татьяна — еще и с раскрасневшимся носом. Она что, плакала? А вот этой вот картины Егор еще не наблюдал… Боевая — она была, да, открытая, податливая — для него лично, но слабой, заплаканной он ее еще не видел. Хотя, может, ему просто кажется. Сейчас она выглядела ужасно раздраженной.

— Что случилось?

— Списывала твоя отличница, — едко произнесла Оксана, скрещивая руки на груди, явно пытаясь выглядеть спокойной, но получалось это у нее неважно. Списывала? Таня? Нет, не то чтобы сногсшибательная новость, но… Но все же неожиданно. Хотя Таня с утра нервничала — это да.

— Это не моя шпора, — тоном Татьяны можно было дробить камни, — вы перепутали, Оксана Леонидовна.

Если бы Егор что-то понял…

— А подробнее?

— Во время ответа из листов выпало это, — Оксана подняла зажатый в пальцах маленький прямоугольничек, — я сделала замечание, а наша звезда устроила концерт перед всем курсом.

— Потому что это не моя шпора, — все тем же ядовитым, твердым как гранит тоном повторила Татьяна.

Егор взял в руки протянутый ему Оксаной кусочек бумаги. Обычная шпора студента-прибориста, мелкий шрифт, схема накинута скриншотом из Оркада.

— Егор, — у Оксаны даже голос дрожал, — я тебе клянусь, я готова была закрыть глаза, все-таки у девочки травма. Но она же устроила скандал. Перед всем курсом.

— Вы перед всем курсом выставили меня такой же дурой, как и они, — яростно выдохнула Татьяна. — Это не моя шпора. Вы это знаете.

— Тань, тише, — оборвал девушку Егор, — ты не в том положении.

На самом деле, концерт она устраивала зря. Шпорами пользовались… все. Случались в жизни даже самых старательных студентов — даже у Егора когда-то такие провалы, в которые не хватало времени, здоровья или спокойствия, чтобы нормально подготовиться. Но нет же, концерт Татьяна закатила действительно дивный, дошла до деканата, будто не могла договориться. Оксана же понимала ее состояние, и не было в ее намерениях Татьяну завалить. Если бы Локалова не устроила скандал. А зачем она могла устроить скандал? Таня никогда не ссорилась с Ардовой, это на нее было ужасно не похоже. Неужели она так пыталась вывести Егора из себя своим поведением? Не надеть ошейник, так довести его до ручки и добиться наказания?

— Я требую гребанной переэкзаменовки, — свистящим шепотом и глядя в пустоту произнесла Татьяна, — сейчас, здесь. Мне плевать. Это не моя шпора.

— Это исключено, — рявкнула Оксана, — мало мне вашего хамства, Локалова, мало ваших обвинений не пойми в чем, вы собираетесь потратить мое время. С чего мне это делать? Вы даже не подумали извиниться.

Оксана была права в общем-то. Апелляции по существу принимались для оспаривания ответов по человеческому фактору. Преподаватели все-таки были люди, многие научники на факультете были уже за чертой пенсионного возраста, но их преподавательский опыт и профессионализм не оспаривались. Однако, во время экзаменов и с ними случались ошибки. А вот пойманный на списывании студент с экзамена дисквалифицировался. Это можно было бы смягчить, если бы Таня успокоилась и прекратила скандалить. Но она не прекратила…

— Это вы не заметили шпору Суховой и приняли ее за мою, — выдохнула Татьяна, — не мне за это дерьмо извиняться.

— Шпора выпала из ваших черновиков! На столе ее не было! — холодно отрезала Оксана. — И признай вы это, я могла бы принять вас на пересдаче.

— Нахрен мне не сдались такие одолжения! — прорычала Локалова, и это уже было через край.

— Тань, прекрати хамить, — ровно заметил Егор. Он все еще мог уговорить Оксану принять у Тани пересдачу в промежутке между экзаменами. Но для этого нужно было смягчить ситуацию хоть как-то.

— То есть ей меня грязью поливать можно? — скальпельно ледяным тоном поинтересовалась девушка. — Ей можно позорить меня перед курсом?

— Тань, завязывай с концертом, это уже даже не смешно, — устало произнес Егор. Не было сил выслушивать в который раз «это не моя шпора», слова, которые Татьяна твердила как заведенная. Этот ее спектакль надоел, чуть ли не с первых своих аккордов. Егор сегодня не был намерен позволить себя разозлить. И Таня должна понять, что нынешние ее методы провокации просто неприемлемы.

Пока что до нее неожиданно плохо доходило. Татьяна замолчала, сощурилась, окинула Егора взглядом, затем чуть скривила губы.

— Ну, в таком случае, приношу свои извинения, — отчеканила она таким тоном, что даже обложи она Егора с Оксаной матом, и то прозвучало бы не настолько оскорбительно.

— Локалова, мы тебя не отпускали… — заикнулась было Оксана, когда Татьяна резко встала и повернулась к двери.

— Не буду тратить ваше время больше, — высокомерно отрезала девчонка, — до допсессии, Оксана Леонидовна.

Ненависти в ее голосе было столько, что было ясно — она даже не подумает извиняться искренне.

На этом спектакль закончился — Татьяна ушла. Хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Надо, кстати, будет напомнить ректору про ремонт для деканатской…

— Как ты с ней вообще живешь, — тихо спросила Оксана устало, опустошенно, глядя куда-то в сторону и скрестив руки на груди.

«Да нормально живу», — хотелось ответить Егору, но скорей всего, это бы Оксану обидело. Ей не стоило объяснять, почему, собственно, Таня устроила весь этот скандал, а Таню следовало приструнить, чтобы больше такого не было. Никто не должен был быть втянут в отношения между ними, никто не должен был быть задет.

— Я такое первый раз вижу, — Егор устало потер переносицу, — Ксюш, не злись на нее, это все сотрясение…

И зудящая задница, которой очень хотелось приключений… Но Оксане об этом знать было не нужно.

— Высокомерие не может быть последствием сотрясения, Егор, — прохладно заметила Оксана, — и вот эти все понты. На ровном месте. Даже не извинилась! Как будто я сама ей эту шпору подкинула.

— Я с ней разберусь, Ксюш, обещаю, — Егор, честно говоря, очень хотел поговорить с Татьяной наедине. Желательно, отодрать за сегодняшнее хамство. Господи, ну кто мешал извиниться перед Оксаной за шпору. Со всеми же бывает. И Егор когда-то носил шпоры в трудные моменты, а ей с сотрясением — могли и не такое спустить легко — веди она себя прилично. Но, с таким уровнем агрессии — о каком попустительстве вообще могла быть речь?

Вообще-то Егор должен был сразу после экзамена отвезти Татьяну домой. Но, честно говоря, раздосадованный ее спектаклем, он даже не думал торопиться. С Оксаной они выпили по чашке чая, просто для того, чтобы она сама смогла прийти в себя. Вроде успокоил, отправил ее добивать экзамен. Честно говоря, Егор не особенно беспокоился, что Тане придется его ждать, пусть подождет, проветрится, ей, в конце концов, полезно. Если Егор поощрит сегодняшний поступок — то что будет потом? Будет собачиться с ректором, лишь бы довести Егора до белого каления?

Когда Егор вышел из университета, у машины Татьяны не было. И вот уже это заставило Егора занервничать. Она что, пошла пешком? С ее-то сотрясением? Или прыгнула от злости на проходящий мимо транспорт? Все-таки от универа до его дома путь был не очень близкий. Ушла в общежитие? Нет, вряд ли, все ее вещи у него в квартире. Зачем бы ей идти в общагу?

Егор взялся за телефон. Но после четвертой попытки автодозвона стало ясно — трубку Таня брать не собиралась. Блин, в таком темпе сегодня дело вполне могло дойти до чертовой порки, потому, что нехрен себя так вести.

Нужно было убедиться, что она добралась до дома. Завкафедры Егор звонил уже из машины, выруливая с парковки, рискуя поймать штраф за болтовню по телефону за рулем. По пути выдыхал, успокаивался, доносил до себя, что нет — нельзя, что надо просто объяснить девчонке, что она не права, и что так добиваться сессии не нужно ни в коем случае. И вообще сейчас — не нужно. Придется объяснить словами, раз сами мы настолько непонятливые.

Однако, добравшись до своей квартиры, уже зайдя в дом и увидев стоящий у шкафа чемодан, Егор понял, что нет, сегодня дело, кажется, ничем толковым не закончится. Дело только набирало обороты.

Потому что Таня собирала вещи.

 

Карма

Вылетая из универа, Танька уже задыхалась от разрывающих грудь рыданий. Поверил. Он поверил! Егор поверил, что это шпора — действительно Танькина.

Из всех надежд, что у нее были, пока она сидела в деканате, — было то, что Егор во всем разберется. Как разобрался он в прошлом году со Смычковым, как заставил Андрея Владимировича проверить решение ее задачи, прорешать самому еще раз. Но нет. То ли была какая-то суть в дружбе Егора с Ардовой, то ли конфликт был иного характера. Не дававший права на апелляцию.

Танька на самом деле не знала, откуда взялась шпора. В отличие от Ардовой, она не помнила, была ли бумажка на столе или нет. Она вообще даже не сразу обратила на стол внимание — она, плюхаясь за стол перед Оксаной Леонидовной, вообще запоздало вспомнила, что отчет с лабами так и остался на парте. Пришлось вскакивать и возвращаться. А потом шпора. На столе. Выпала ли она? Может, и вправду выпала? Может, Танька поехала крышей и уже не помнила, как делала эти шпоры, как с них списывала? Да нет, бред же! И почему только Танька понимала, что это вот все — бред? Ну серьезно, это же Ардова недоглядела, перепутала и спустила собак на Таньку. Шишки при этом достались тоже многострадальной Танькиной башке. И кажется, это были еще не все шишки. Скорей всего, Егор еще выскажет ей за все произошедшее.

Больно, как же было больно думать о том, что он в нее не поверил. И обидно, просто до слез — при воспоминании о чертовом экзамене. Перед глазами так и стояла довольная улыбочка Крис и высокомерная физиономия Гордеценко.

Танька была на курсе лучшей. Она билась за это звание каждый семестр, с остервенением, убивая на это кучу времени, кучу сил, бесконечно конкурируя с Гордеценко — и всякий раз оставляя его позади себя. Легко было уступить из-за сотрясения — да. Но достоинство было в том, чтоб проиграть, играя по правилам. А не выиграть любым, даже самым нечестным путем. И вот… Вот теперь весь Танькин статус, который она нарабатывала целых три года, лопнул, как мыльный пузырь. Теперь идиотка Крис, которая не отличает резистор от конденсатора, будет заносчиво морщить носик, считая Таньку такой же, как она сама и вся ее кодла «шпороносцев». Теперь поди-ка оспорь у Гордеценко победу в том или ином достижении, когда вот сейчас заявлено, что Танька может пользоваться «чит-кодами». Как ни старайся, но пятно на репутации — такое, уже было не смыть. Танька уже была вне игры. Опозорилась на курсе, лишилась стипендии, и Егор… Егор ей тоже не верил! Ну все, теперь точно можно было и в официантки отчалить. Куда уж больше терять, правда же?

Танька остановилась на парковке, глядя на номер машины Васнецова невидящими глазами. Голова невыносимо раскалывалась, а меж тем до приема таблеток был еще час. Вот уж действительно — от психозов одни проблему. Нет. Не надо ждать Егора. Скорее всего, он заведет речь о скандале, либо просто будет молчать, а Танька и так в его глазах уже, похоже, ничего не стоила, чтобы позволить себе еще и беззвучно реветь на заднем сидении его же машины.

— Таня, это вы? — за спиной раздался негромкий женский голос, и Танька крутанулась на пятках.

Девушку, которую она увидела, Танька не знала. Невысокая, слегка полноватая, с мягким дружелюбным лицом. Губы пухлые, волосы длиннющие, вьющиеся, собеседница была очень женственная, даже в джинсах и футболке. Причем, даже при легкой полноте, девушка была сложена гармонично, с хорошим соотношением объема талии и задницы. Таньке, конечно, до вот такой характерной женственности было далековато. Спасибо, что сиськи были, да благодаря йоге удавалось не походить на костлявого мальчишку. И волосы длинные Таньке вот так вот не шли.

— Вы кто? — Танька стерла пальцами с щек остатки слез и попыталась выдохнуть. Взять себя в руки при ком-то оказалось очень легко.

— Олеся, — медленно произнесла девушка, запихнув руки в карманы джинс и разглядывая Таньку, — Олеся Лазарева.

Вот теперь-то Таньке стало ясно, почему этот день был настолько дерьмовым. Это ей было кармическое воздаяние за то, что она полгода трахалась с женатым мужиком без напряга. С мужем беременной девицы, вот, так было поточнее и почестнее.

— Вам чего? — напряженно поинтересовалась Танька. Она глубоко сомневалась, что сейчас отобьется от этой девицы, если та вдруг решит вцепиться Таньке в волосы.

— Поговорить, только поговорить, — девушка подняла вверх ладони, — клянусь.

— А муж твой меня нигде не дожидается? А то, знаешь ли, второе сотрясение мой мозг, наверное, уже не выдержит.

— Егор в КПЗ, — девушка поджала губы, — так что? Пройдемся?

— Нахрена? — Танька испытующе прищурилась, разглядывая собеседницу.

— Поговорим, раз уж мы трахались об одного мужика.

Олеся выглядела мирной. Хотя даже с учетом этого — идея ее была хреновая. Нет никакой логики в том, чтобы пройтись поболтать с женщиной, для которой ты — соперница, считай, что лютый враг. Но отвлечься не помешало бы. Если она сейчас уйдет — Танька останется одна и может случайно кого-нибудь угробить. Скажем, ту же Крис, если она сейчас довольная выпрется из универа со своей тройкой в зачетке и «А у тебя и тройки нет, зубрила».

— До остановки, — предупредила Танька, — дальше я никуда не пойду.

— Ладно, — Олеся пожала плечами.

— Я не собиралась его уводить, — быстро сказала Танька, уже шагая к остановке.

— Ты знала, что он женат? — остро спросила Олеся, пытаясь примериться к Танькиному быстрому шагу.

— Были подозрения, — Танька пожала плечами, — но я не беру с мужиков деньги, из семьи не увожу, так что мне было почти не стыдно.

— Какая радость, что все-таки «почти», — с легкой ехидцей заметила Олеся.

— Чего ты хочешь? — поинтересовалась Танька, останавливаясь на остановке. Нужный троллейбус должен был подойти через шесть минут.

— Забери свое заявление, пожалуйста.

Да, именно этой фразы Танька и ожидала. Посмотрела на Олесю, с ног до головы, потом еще раз, потом пожала плечами.

— Нет.

— Послушай, — Олеся зачастила, — я понимаю, что тебе-то на Егора плевать, вряд ли у тебя проблемы с мужиками, но у меня ребенок дома, и его отцу два года светит с учетом старых приводов.

— Он раньше как-то отмазывался, — Танька качнула головой.

— Раньше его мой отец отмазывал, — понизив голос, призналась Олеся, — а сейчас он сказал, что ничего делать не будет, и вообще давит, чтоб я с ним развелась.

— Так разведись, — Танька пожала плечами.

— Тебе говорить охренеть как легко, — Олеся вспыхнула, — а мне двадцать шесть, и у меня ребенок. И фигуры твоей у меня нет. Разведенка, с прицепом и без особой самостоятельности. Ну и кому я буду нужна?

— Олеся, — Танька нашарила взглядом троллейбус — в самом конце улицы, и полз он возмутительно медленно, — твой муж выписал мне сотрясение мозга. У меня из-за этого куча проблем. Прости, но я не вижу повода снова оказываться в опасности от его действий.

— Он оставит тебя в покое, — горячо выпалила Олеся, — он клялся мне в этом, клялся, что больше тебя искать не будет.

— И я должна поверить?

— Ну, других-то он в покое оставлял, — тихо пробормотала Олеся, пряча взгляд и цепляясь пальцами в лямки комбинезона.

— Ты почему с ним живешь, а? — резко поинтересовалась Танька. — Почему терпишь? Не все будут, как я, кто-то будет тянуть с него деньги. Деньги, которые он будет тратить не на тебя, не на вашего ребенка…

— Я его люблю, — пробормотала Олеся, глядя в сторону, — принимаю.

Таких девушек Танька не понимала. Слишком мало собственного достоинства. Ну, ведь есть же у нее отец, явно нормального положения, раз мог отмазывать Лазарева от предыдущих приводов.

А она что? Вот сейчас, объективно? Разве она не подыгрывала Егору? Разве не позволила себе потерять в его глазах всякое уважение? Да, ей это было в удовольствие, ей было приятно ему уступать, да даже на коленях перед ним стоять — особенно это. Сейчас он уже смотрит на нее и видит лишь дуру, а что будет потом? Многим ли Танька отличалась от Олеси? Молчащей, терпеливой Олеси без какого-либо самоуважения, позволявшей мужу леваки?

— Если тебе деньги нужны…

— В задницу, — резко оборвала Олесю Танька, — заберу я заявление. Просто так. Завтра.

Троллейбус наконец-то притащился, распахнул свои двери.

Олеся не сказала «Спасибо». Таньке это было не надо. Она была любовницей. Для Олеси — даже при всей ее внешней мягкости — она была злейшим врагом. Это было видно во взгляде, в прищуре серых глаз. Олеся просто обязана была вести себя дружелюбно, чтобы добиться выгоды для себя, но в душе она Таньку ненавидела. Как ненавидела бы и Танька любую женщину, с которой мог переспать Васнецов.

Даже о его жене когда-то Танька думала с неприязнью, но тогда это было не всерьез, слабая, тлеющая ревность. Тогда Егора в Танькиной жизни не было. Сейчас — он был. Его было много. Его было столько, что Танька ушла в него с головой, перестав замечать себя. Как Олеся не замечала никого, кроме Лазарева.

Танька играла по правилам Егора, была уверена, что это ее никак в его глазах не обесценивает, но вот… Получается, обесценивало. Он уже ей не верил. Она уже потеряла его уважение. Хрен бы с Гордеценко, хрен бы даже с Крис, ей можно было показать средний палец и завернуть ей какой-нибудь сложный и нецензурный «комплимент» на дорожку. Но уважение Егора… Им Танька дорожила, как мама — бриллиантовыми бабушкиными сережками. Без подобных вещей разве она оставалась самой собой?

Квартира Егора встретила Таньку тишиной, будто замерев, ожидала от нее решения. Руки сами взялись за пустой чемодан, сами подтащили его к шкафу. Таньке было страшно, Таньку трясло. У Таньки по-прежнему раскалывалась голова. На тумбочке у кровати исходился вибрацией телефон. Танька знала, что если возьмет трубку, если ответит ему — скорей всего, передумает, скорей всего, расплачется и уступит и в этом. Позволит себе остаться и для него, и для себя — девочкой, которая жульничает. Нарушает правила. Ничего не стоит. И все, что в ее жизни будет ценного, — только он. Но он — он был не навсегда. Это она знала. Знала и мирилась — как Олеся мирилась с тем, что муж наставляет ей рога. Правильно ли это было? Да похрен.

Танька бы хотела успеть справиться со сборами до возвращения Егора, но вот он уже завозился ключами в двери, а она не сложила и половины вещей.

Сердце замерло, когда Егор вошел в спальню и, остановившись в дверном проеме, уставился на Таньку, скрестив руки.

— Ну и какого хрена ты делаешь, Татьяна? — прохладно поинтересовался он.

 

Выстывание

— Тань, это детский сад, — заметил Егор, не дождавшись ответа на заданный сначала вопрос.

Таня молчала, не поворачиваясь к нему. Беззвучно, методично и возмутительно аккуратно складывала вещи в чемодан.

— Вот уж не думал, что ты так легко можешь сдаться, — сердито заметил Егор. Реакция была, но снова молчаливая. Только в лице что-то дернулось на долю секунды, но это тут же задавила та же ледяная отстраненность.

Да что вообще происходило? Не легче ли сейчас было запеленать эту истеричку в простыню и отвезти ее в больницу? Уж больно это все походило на осложнение после сотрясения. Егор не верил, что она могла столь достоверно изображать свой уход. Что это? Провалы в памяти? Она уже не помнила, как пользовалась шпорой? Ложные убеждения стали казаться ей уже настоящими? В принципе, врач говорил, что так могут проявляться ухудшения. Но это был самый крайний вариант. Так, ладно, сначала стоило попробовать унять ее спокойными методами.

Егор шагнул к Тане.

— Не дури, — произнес шепотом ей на ухо, перехватывая за руки. Это должно было сработать, должно было ее осадить, но… нет, не сработало. Она лишь досадливо дернула плечом, отмахиваясь от него как от надоедливого насекомого. Да, это точно не напускное. Таня сейчас делала ровно то, что делала три года до этого. Наступила на чувства каблуком и тщательно их давила. Это не могла быть демонстративная истерика. Она всегда чувствовала свою вину, до нее всегда доходило в чем она ошиблась, причем довольно быстро — до этого случая.

— Тань, это моя работа. Я не могу смешивать личное с рабочим, — спокойно заметил Егор, вставая рядом, чтобы видеть выражение лица, уже целиком. Впрочем, ничего не изменилось в ее настроении еще с института. Лицо ее было по-прежнему бледное и бесстрастное. А ведь ничего хорошего в ее выкрутасах не было. Сотрясение лечилось не за две недели, и облегчение не означало выздоровления. Нет бы подумать о себе, лечь отоспаться, успокоиться — нет, дергается, трепыхается, ерепенится, как может. Зачем?

— Ты уже смешал, — шепотом отозвалась Таня, — ты уже все что можно и что нельзя смешал, Васнецов.

Васнецов. Не Егор. Это был довольно хреновый звоночек, лично по фамилии с такой зашкаливающей резкозтью к нему обращаться она себе не позволяла. Теперь дистанцию устанавливала она, и это раздражало.

— Тань, прекрати страдать ерундой, — устало произнес Егор. Из возможных средств удержания у него было только принуждение. Можно было бы прихватить ее сейчас в охапку, швырнуть на кровать и держаться на ней столько времени, сколько понадобится, чтобы она унялась. Вот только ни хрена это не было правильно.

— Ерундой я страдаю уже третий год, — глядя прямо ему в глаза, ответила Таня. И дураку было ясно, на что конкретно она намекала. Боже, как захотелось заставить ее пожалеть об этих словах. Это стоило припомнить позже, чтобы получить опровержение.

— В чем конкретно ты видишь проблему? — скучающим тоном поинтересовался Егор. Хотя, скучно ему не было. Ему было охренительно раздражительно.

— Пока я с тобой не спала, ты меня уважал, — ровно ответила Таня, опуская глаза, — и если мне нужно выбирать между сексом с тобой и твоим уважением — я бы предпочла уважение. Только теперь уже поздно. Ты уже держишь меня на равных с идиотами.

— Шпорами пользуются не только идиоты, — спокойно произнес Егор, разглядывая бледное усталое Танино лицо. Кажется, этот эмоциональный вихрь ее изматывал. Но нет, даже не думала прекращать истерику.

Таня подняла взгляд.

— Я всегда играю по установленным правилам. Это ты обо мне понять мог, Васнецов, — медленно произнесла она, глядя прямо ему в глаза. И да, он бы с ней согласился, что это ей, действительно, свойственно, если бы не одно «но»…

— С Лазарем ты тоже встречалась по правилам? — поинтересовался Егор, отводя взгляд мимо ее лица. Потому, что эта претензия была высказана слишком рано, не тогда, когда стоило с Татьяны по ней спрашивать.

Девушка замерла, будто налетела бортом на риф. Судя по напряженному лицу — она силилась что-то поднять в памяти.

— Я не помню, как с ним встречалась, — тоскливо отозвалась Таня, — не помню, как…

Она недоговорила. Ее лицо вдруг замерло.

— Охренеть… — тихо выдохнула она и вдруг закопалась пальцами в волосы.

— Ты вспомнила, почему встретилась с бывшим, хотя я ясно тебе сказал, чтоб ты этого не делала? — ровно спросил Егор. Не то чтобы ему было любопытно, но кажется, на краткий миг она отвлеклась от идеи побега от проблем. Стоило попытаться потянуть за эту ниточку.

— О да, — ехидно улыбнулась Таня, — кажется, мне помогли. И хочешь, скажу, кто?

— Ну? — Егор бесстрастно поднял брови.

— Ардова и помогла, — резко воскликнула Таня, — она переименовала контакт в моем телефоне. Так что я приняла его сообщение за твое.

— И шпору она тебе подкинула, да? — устало уточнил Егор. Цирк творился какой-то совсем неадекватный. Нужно будет позже глянуть, нет ли в побочках Татьяниных таблеток обострения шизофренических маний. А то, кажется, сработал именно тот минимальный, но самый токсичный эффект.

— Молодец, пять, давай зачетку! — Татьяна уставилась на него лихорадочно блестящими глазами.

— Давай ты пойдешь поспать, а? — тоскливо предложил Егор. С этой неадекватной версией Татьяны сейчас было сложно разговаривать. Она выдавала уже какой-то откровенный бред.

— Ты не веришь, — пробормотала Таня едва слышно, — ты мне не веришь. Я же тебе даже повода не давала… А ты все равно не веришь.

— Такие вещи не говорят без доказательств, детка, — Егор поджал губы, — у тебя есть доказательства? Или хотя бы адекватная версия?

Промолчала, бледнея еще сильнее. Не было ни доказательств, ни даже складной версии. Так, надо уже было дать ей отдохнуть, еще чуть-чуть, и ее все-таки придется везти в больницу.

— Тань, зачем бы Оксане это делать? — поинтересовался Егор, не возвращаясь к вопросу «поводов». Если встреча с Лазарем не повод для сомнений — то, что вообще для нее было весомым поводом?

— Васнецов, ты совсем дурак? — впервые двадцатилетняя девица смотрела на Егора, как на идиота. — Хочет тебя наша Оксана Леонидовна. И я ей поперек горла — ясно же.

Егор вздохнул. Вот оно. То, чего он так долго ждал. Эмоциональность, экспрессия и полное отсутствие здравого смысла.

— Я с Оксаной знаком восемнадцать лет, — спокойно произнес он, — и знаешь, если бы у нее был ко мне какой-то интерес — уж, наверное, она бы о нем сказала, поди, не двадцатилетняя дурочка, которая по три года зреет.

Щеки Тани вспыхнули, и она, присев к чемодану, не заполненному на треть, дернула за молнию, застегивая его.

Что ж, пожалуй, сейчас, лучше дать ей уйти и выдохнуть. Говорить с ней было бесполезно, удерживать силой — могло быть травмоопасно для нее же. Да, долго бы она не протрепыхалась, попытайся он ее удержать, не та у нее весовая категория. Но как бы ей при этом ненароком не добавить чего-нибудь в анамнез к ее сотрясению. Ладно, Егор даст ей время остыть, избавиться от этих вот параноидальных мыслей, вспомнить, откуда же на самом деле взялась шпора. Приведет мысли в порядок — вот тогда-то он с ней поговорит. И о последствиях этого ее поведения тоже.

— Тань, — вздохнул Егор, давая ей последний шанс передумать. Не среагирует на него, значит, пусть идет.

— Остальные вещи завезешь в общежитие сам, — резко бросила и потащила к двери свой чемодан. Ну что ж, ладно.

— Ищешь повод, чтобы я к тебе зашел? — проходя за ней в прихожую, насмешливо поинтересовался Егор.

— Я буду у матери, — ледяным тоном отозвалась Таня.

— Я вызову тебе такси, — произнес Егор, когда она завозилась с ключами.

— Я обойдусь, — резко ответила Таня, закостеневая лопатками.

— Нет, не обойдешься, иначе ты даже до лифта не дойдешь, золотко, — как будто ей кто-то собирался позволять спорить, даже сейчас, — я вызову и оплачу тебе такси. А ты, как хорошая девочка, дождешься машину на лавочке у подъезда, так, чтобы я тебя видел с балкона, поняла?

— Я обойдусь, — еще резче повторила Таня, разворачиваясь к нему лицом. И как не надоело устраивать этот чертов цирк с отбрыкивающимися конями. У некоторых, между прочим, это все уже свербело в печени.

Егор пожал плечами и качнулся вперед, прижимая девушка к двери.

— Хочешь по-плохому, а, солнышко? — шепнул он. — Ну, давай, скажи еще раз это свое «обойдусь», и я сменю методы. Хочешь этого?

Он хотел. Хотел сгрести эту дуру в охапку, выцеловать ее дотла, чтобы больше не смела с ним спорить, пусть бы даже она и брыкалась, потуже стянуть эти чертовы руки ремнем над чертовой головой и вытрахать до последнего звука, что она могла издать, так, чтобы с кровати встать не смогла. И будь она здорова, Егор бы разрешил этот скандал именно так. А потом заговорил бы о наказании.

Таня смотрела ему в глаза расширенными зрачками как загипнотизированный кролик. На долю секунды Егору показалось, что ему получилось вызвать в ней отклик, пробиться через этот ее психоз, но потом она качнула головой. Влево-вправо. «Нет». Это был ответ на его вопрос. Ну, хорошо, пусть будет так.

Егор сделал шаг назад.

— Значит, я вызову тебе такси, детка, — ровно произнес он снова, — как там называется твоя Тьмутаракань?

Ни единого слова, кроме названия деревни, она больше не сказала. Простояла пару минут с неподвижным лицом, ежась, будто от холода, пока Егор дозванивался до диспетчера и договаривался о безналичной оплате.

— Вишневый ниссан, семь-два-восемь.

Вообще-то, она все еще могла одуматься. Никто ее не выгонял, никто, кроме нее самой.

Входную дверь Таня закрывала со хлопком, чтоб замок закрылся сам. Оставила ключи на тумбочке в прихожей. Она ушла, и в душе Егора стало тихо, как в морге.

В самом начале этих отношений Егор знал, что Таня от него сбежит. Сбежала. И от того, что он оказался прав, было тошно. Да, это все на время, он не позволит ей уйти насовсем, но даже осознание этого жизнь не облегчало. Он не хотел — даже на время. Пусть это было необходимо. Пусть — так лучше. Лишь бы не стало еще хуже с ее состоянием. Ладно, Егор это все отложит на потом.

Егор вышел на балкон, слушая матерок алкашей и смех детей, доносившиеся из соседнего двора. Достал из заначки пачку сигарет. Закурил.

Таня уже сидела у подъезда. Спиной к окнам Егора. Головы в сторону балкона не повернула, даже не взглянула.

Пока к ней ехало такси, Егор успел выкурить три сигареты, и тления в груди от этого не стало меньше.

Так и не повернулась. А потом просто прыгнула в подъехавшую машину и уехала.

Жаркий полдень третьего июня стремительно выстывал…

 

Вопрос противоречий

— Егор Васильевич приезжал, — сообщила Аська сразу же, как только Танька вошла в их с ней комнату. Танька даже разуться не успела. Ну да ладно, черт с ним, это она быстро…

— Вещи привез? — устало поинтересовалась Танька. У нее не было настроения ничего обсуждать, но судя по подпрыгивающей на табуретке от любопытства Асмар — вечер предстоял тяжелый.

— Не-а, — Аська мотнула головой, — ключи оставил.

Ключи?

Ключи лежали на тумбочке. И маленький мягкий мишка-тедди на брелке лежал вместе с ними. Красноречиво, ничего не скажешь.

«Возвращайся, когда напсихуешься»

Ну, или «забирай свое тряпье сама», но это как раз вряд ли… Тут Егор вряд ли поленился бы собрать Танькины шмотки в сумку, раз уж не поленился специально заехать в общежитие. Таньке было хреново уже утром первого дня этой недели без Егора, а остальные шесть можно даже не вспоминать. Было и тоскливо, и стыдно за саму себя.

— Вы поругались, да? — с интересом спросила Аська.

Танька поморщилась. Это называлось по-другому. Это называлось — Танька выбрала самый тупой способ объяснить Егору, что она не виновата. Хотя, разумеется, самый эффектный. Ну, если добиваться того, чтобы тебя считали не только дурой, но еще и истеричкой.

Объективно — Егор никак Танькину невиновность проверить не мог. Все-таки карты у Таньки в конфликтных ситуациях со Смычковым и Ардовой были разные. Списывание и нерешенная задача — совсем не похожие друг на дружку условия. И Егор в той ситуации никак Танькиной невиновности понять не мог. Вот если бы Таньку тогда не шибануло по больному, вот если бы она не психанула, вот если бы… Вот если бы она вела себя, как чертова отличница, а не истеричка — вот тогда бы… Вот тогда бы, может, и был бы толк. Никто ж не заставлял на Ардову орать — сама справилась. Молодец, Локалова, вот тебе твоя «два», заслужила. Так что Васнецов брал за основу для своих суждений лишь те гипотезы, которые звучали логично. Да, для него была логична студентка со шпорой, особенно нервная, неуверенная в своем успехе студентка с сотрясением и шпорой. А вендетта многоопытной преподавательницы, в чьем профессионализме и сама Танька до сегодняшнего дня не сомневалось, — была для Егора не логичной версией произошедшего. И вот от этой расстановки логических приоритетов у Таньки страшно пригорало. Эмоционально. Умом она мотивацию Егора могла понять. А вот с принятием выходило плохо.

Пока Танька вычитывала курсовик перед защитой и клепала презентацию — ключи, кажется, глядели ей в затылок. Хотелось поднять задницу, взять их и поехать к Егору. Вот только в качестве кого она в таком случае к Егору вернется? Сможет ли рассчитывать на то же отношение, что и до скандала? Не придется ли ей в таком случае извиняться перед Ардовой?

В случившейся истерике был один прок — Таньку осенило версией. Это было лучше, чем бессвязно рыдать и захлебываться жалостью к себе. И условно — некоторые точки сходились. Ардова забирала телефоны на время расчета буквально незадолго до стычки с Лазаревым, и в это же время Таньке было совершенно не до того, чтобы следить — а ничего ли там Оксана Леонидовна с ее телефоном не мутит? Она вполне могла забить в контактный лист телефон Лазарева как Егора В. Телефон у Таньки был обычный, без диалогов в СМС, так что афера проканала, во многом и благодаря тому, что в справочник контактов Танька так часто не лазала. Во многом сразу становился понятен текст СМС-ки. Лазарев знал, что писать и где ждать. Он знал, что Танька выйдет на СМС от Васнецова к его машине. Потому что Ардова пообещала ему поддержку.

Но вот на этом версия у Таньки забуксовала. Нет, она вполне легко представляла, как Ардова подсунула шпору между листами черновиков, пока Танька моталась к столу за отчетом. И пусть целый курс возможных свидетелей — все лихорадочно строили свои ответы, никому и дела не было, трогала Оксана Леонидовна Локаловские черновики или нет.

Не объяснялось, каким образом к утру Танькиного пробуждения Егор В. стал Егором Л. Ардова навещала Таньку, пока она еще валялась под снотворным? В таком случае ее должна была заметить та болтливая девица, соседка по палате, и сегодня — только свалившись с межпоселкового автобуса, — Танька рысью рванула в больницу. Подарила лечащему врачу шоколадку, извинилась за истерику, принесла Жене коробку сока и пакет круассанов.

— Извини, чем могу, — улыбалась Танька, а Женя, румяная от неожиданного внимания, хомячила круассаны. Бедная, лежала в неврологии с каким-то адским количеством защемлений, пошла уже на второй месяц больничного. Пожаловалась, кстати, Таньке на проплаканную зарплату, и Танька посмеялась, что они, мол, теперь коллеги по несчастью. Стипендия-то Танькина тоже сгинула в дальней дали.

Танька почти сразу спросила, не навещал ли ее кто сразу по поступлении. Женя, честно говоря, сначала зависла, а потом вспомнила.

— Женщина была, такая симпатичная, взрослая. Я подумала, что мать твоя или тетка. Посидела-посидела, но быстро ушла. Ну, ты спала, я не очень удивилась.

— А телефон у меня не трогала? — как бы невзначай поинтересовалась Танька. Как бы. Сама себе она тоже не поверила.

— Вот этого не помню, — честно сказала Женя, — мне тогда позвонили, я поговорить вышла.

С такими вот незначительными достижениями Танька и возвратилась в общагу. Версия слегка прояснилась, но… Но по-прежнему звучала бредово. Танька не могла позвонить Лазареву и спросить «какого хрена» и не помогала ли ему Ардова. А жаль. Сама-то Оксана Леонидовна в этом бы вряд ли раскололась. На всякий случай Танька спросила у Ани не видела ли она, как Ардова трогала ее черновики — но нет, Розикова не видела. Писала свое. Было не до этого. Таньке оставалось либо допрашивать весь курс — и не избежать сплетен, а вот за это ей Егор точно спасибо не скажет, либо… Либо забить. Версия-то была, но уж очень сырая, нечеткая. Ну заходила к ней Ардова в больницу — что это доказывает? Что она беспокоящийся за своих студентов преподаватель? Охренеть, какое преступление. Отпечатки пальцев с телефона уже, наверное, было поздно снимать.

Без адекватной версии на глаза Егору показываться не хотелось. И это была замкнутая петля. Потому что Танька не смогла придумать, чем еще могла бы подтвердить свою непричастность. Она же даже СМС от Лазарева удалила — дура, надо было сохранить, может текст сообщения Егора бы напряг. Ну, левый же он был. Сейчас это Танька ясно видела, даже удивлялась как до нее вся эта хрень не дошла сразу.

Но боже, как же без Егора было паршиво… Вот прям сдохнуть хотелось, как только утром открывала глаза и понимала, что Егора рядом нет. Как будто сама себя в угол поставила. И хотелось вернуться, хотелось извиниться — хотя бы за нерациональные претензии, помириться — и починить все как было, но…

Некая часть Таньки все равно была задета тем, что он ей не поверил. И эта часть ужасно хотела, чтобы Егор к ней пришел сам. Размечталась, да… Ключи тебе отдали, оставили путь обратно — скажи спасибо и прекращай распускать сопли.

А еще некая часть Таньки все-таки надеялась на чудо. На то, что что-то произойдет, и удастся Егору доказать то, что Танька не виновата. Если Егор, конечно, будет Таньку слушать… Ну, ключи оставил, значит, наверное, выслушает…

Нет, в крайнем случае… В крайнем случае, хрен с ней — с Ардовой, можно извиниться, притаиться и теперь уж точно знать, откуда ждать удара, желательно карауля возможность поймать соперницу на горячем. Чтоб в итоге все-таки доказать, да.

Защита курсовика утром прошла спокойно. Никто как в мелодраме не буравил Таньке лоб тяжелым взглядом, полным страсти. А жаль, сейчас не помешало бы… Никто не искал встречи с ней ни до, ни после защиты. Егор с ней просто не заговаривал иначе, чем на учебные темы. Отстранился. Выжидал. Ну а что ему еще было делать, цветы в зубах тащить? Кому, Таньке? Нет, это была очень сказочная версия. Вот если бы он реально понял, что она про Ардову права — вот тогда можно было бы поговорить о цветах, хоть и не в зубах, но все-таки.

На консультацию после защиты курсовиков Танька осталась, не потому, что у нее были вопросы по билетам, вопросов как раз не было. ТОЦОС Танька могла сдавать даже после трех бессоных ночей. Отлетал от зубов — разумеется, предвзятость к лектору имела значение. Осталась Танька на консультацию, потому что ей хотелось остаться.

Потому что неделю не видя Егора — сейчас хотелось выглядеть на него все глаза, но это было как-то слишком, пришлось прикидываться, что видовое разнообразие кактусов на подоконнике заботило Таньку больше, чем то, как Женя Гордеценко бился над решением задачи. Хотя сейчас — это реально было уже неактуально, Гордеценко все равно уже надел корону, просто так ее не сбить. И теперь весь деканат будет подозревать Таньку в пользовании шпорами.

— Локалова, вы знаете решение задачи? — невозмутимо поинтересовался Егор, отрывая Таньку от кактусов. Дозевалась…Танька мельком глянула на доску. Лаплас всемогущий, взгляни, пожалуйста, в светлые Женькины очи и научи его пользоваться твоими преобразованиями.

— Знаю.

— Тогда прошу… — Егор качнул головой в сторону доски и зависшего у нее Женька. Пол доски расчетов канули в небытие после столкновения с тряпкой в Танькиной руке.

Расчеты — это несложно. Просто формулы, просто цифры, просто переменные. В голове от соприкосновения с великим математическим искусством становилось спокойно и тихо. Даже с учетом мигрени — Танька была на своем коне. И никакая Ардова у нее не отняла вот этого вот.

Женька смотрел на расчет, открыв рот. То-то же, королек, почирикай еще и впредь зубри таблички формул лучше. Теоретик-то из него был охренительный, Танька с этим даже спорить не собиралась. А в плане практики, особенно вот такой — математической, как только вставала необходимость выбора метода решения, — Гордеценко всегда лажал и путался. А Танька — нет. И эта маленькая победа была реально маленькой, но все равно приятной. Прям как бальзам на душу едва живой самооценке. А то Танька уже всерьез подумывала — может, и правда, того — в официантки? Останавливало разве что хорошее знание классической литературы и образ мамы, которая непременно бы процитировала самую известную фразу Тараса Бульбы, коль любимая дочь бы заикнулась об уходе из института. И процитировала, и повторила бы действие.

Повернувшись к Егору, чтобы получить оценку полученного решения, Танька поймала его взгляд. Пристальный, изучающий взгляд. Направленный на нее, а не на доску. Егор, кажется, этим столкновением взглядов остался недоволен — поджал губы, глянул на результат преобразования.

— Верно, — спокойно произнес он, и Танька в еще большей задумчивости затопала к Аньке. Ей по-прежнему хотелось поехать к Егору — благо сегодня у него нет тренировки в клубе, и вечером его дома вполне можно застать. Допустим, после консультации. Допустим, просто забрать вещи. Может, в этом случае он попробует ее удержать? Может, во время разговора удастся помириться?

Нет, нахрен. Это была очень идиотская причина, чтобы к нему поехать. Даже мысль просто так молча съездить потрахаться, забив на объяснения, и та была попутней.

Охренеть, какая была бы красота. Мало того, что ты взяла и, устроив истерику, свалила от проблем, сбежав от любовника, так ты еще и решила подчеркнуть, что тот шанс вернуться, который он тебе дал — тебе нахрен не нужен. Был же он нужен, даже очень…

Вот только хотелось-то — не возвращаться самой. Хотелось, чтобы Егор ее сам вернул… А для этого было нужно какое-то чудо. Если бы еще чудеса существовали…

 

Обойдясь без чуда

Стоя перед его дверью, Танька не решалась открыть ее своими ключами. Не представляла, как это сделать. А может, еще спокойно разуться и пойти безмятежно на кухню попить чаю? Как будто и не уходила… Ну уж нет!

Да, Танька решила обойтись без чуда, да, она сама притащилась к Егору с вполне определенной целью. Но это не означало, что она готова делать вид, что конфликт исчерпан и вообще ничего не произошло.

Палец вдавил кнопку звонка, и Танька замерла напротив глазка напуганным зайцем. Егор открыл не сразу, видно, шел из кабинета.

— Я помешала? — тихо спросила Танька, глядя на него исподлобья.

— Я работал, — спокойно отозвался Егор, невозмутимо Таньку разглядывая. Танька же отвечала ему взаимностью, любуясь и на босые ступни, и на светлые домашние джинсы, и на рубашку с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. Он был вкусный даже на взгляд, даже глазами его хотелось ласкать, не отрываясь от его кожи ни на одну чертову секунду.

— Извини, — нейтрально улыбнулась Танька, выжидающе глядя на Егора.

Между ними — Танькой стоящей на пороге, и Егором, стоящим в дверях, был всего шаг. И преодолевать его самой Таньке не хотелось. Она и так к нему пришла — сама, неплохо бы, если бы он со своей стороны тоже что-то сделал.

Егор налетел своими губами на Танькины так неожиданно, что она чуть не охнула. Сердце от неожиданности так и подскочило. Егор втащил Таньку в квартиру, прихватив за футболку, и лишь тут вжал Таньку в стену, запуская пальцы не куда-нибудь — сразу в трусы, благо джинсы Танька напялила сегодня вполне свободные.

— Соскучилась? — тихо шепнул Егор, сжимая Танькин клитор. Боже, да он мог ничего этого не делать, она и так его хотела, — но он делал, он натирал Танькину чувствительную точку так, что Танька скулила уже на первой секунде.

— Да-да! — выдохнула Танька, вжимая пальцами в его спину.

— Это ты — молодец, — Егор фыркнул, а вторая его ладонь уже залезла к Таньке под футболку и скользила вокруг левой груди. Злился… Пальцы его Танькину кожу жадно прищипывали, слабо, но ощутимо.

Впрочем, сегодня Танька сама даже думать не желала, что ему там не понравится, она просто в отместку же кусала его губы, тянула из-под ремня рубашку, чтобы добраться до кожи Егора, чтобы впиться в нее ногтями. Пусть чувствует, что зол тут не только он. Как бы ни были логичны его действия, все равно — он ей не поверил. Он ее не услышал. При том, насколько сильно ему доверяла она, это все равно было больно. Он мог хотя бы рассмотреть вариант с Ардовой? Хотя бы здесь, дома! Нет. Отверг сразу же. В Ардовой он не сомневался. А в Таньке — сомневался. И это, честно говоря, очень сильно жгло, прямо скажем — отравляло. Ведь ничего не просила, ни на что не претендовала, а Егор ей даже довериться не мог. Ни на одну чертову каплю. Вот и пускай за это платит. Сегодня — он не заслужил Танькиного смирения.

Танька прикусывала его кожу всюду, где могла дотянуться — на подбородке, на шее, перемежая поцелуи с укусами, сжала зубами даже мочку уха. У нее уже в голове шумело от его пальцев, возящихся с клитором, казалось что больше раскалиться уже нельзя, а Егор уже тихо рычал, потому что с задачей его завести и выбесить Танька явно справлялась. Отлично!

Они впивались друг в дружку: жадные, взаимно друг другом недовольные, но слишком голодные, чтобы дать себе оторваться от партнера. Нет, хотеть оторвать от него кусочек, хотеть расчертить ногтями всю его спину на клеточки — Танька могла. Но отодрать свои пальцы, свои губы, да и в принципе все тело от Егора Таньке было не под силу. Впрочем, когда Егор отстранился на долю секунды — Танька не успела даже обломаться. И охнуть тоже не успела — потому что спустя секунду уже оказалась закинутой Егору на плечо.

— Эй! — Танька аж взвизгнула от неожиданности. От нее же родимой треснула Егору по чему дотянулась — по заднице. Ох, да, Васнецов, вот можешь хоть выгонять после этого, но свое удовольствие от этого Танька очень даже получила. Мстительное мелкое удовольствие.

— Еще одно слово, и я тебя разделаю прямо на полу, — прорычал Егор. Вообще, это было заманчиво… Но так-то сотрясенная мозгами Танькина тушка это вот оценила бы явно меньше, чем Танькино либидо.

На постель Егор Таньку, прямо скажем, — швырнул. Одним резким движением содрал с нее футболку.

— Как же ты меня бесишь, Локалова, — выдохнул, наваливаясь сверху, вжимая в простыню, раздвигая коленом сведенные бедра.

— Плевать, — Танька скривила губы, — не хочешь — не трахай.

Жесткие пальцы сжались на голых боках, крепко, прищипывая. Девушка аж взвизгнула, глубже впиваясь ногтями в кожу Егора, с охренительным удовольствием оставляя после себя царапины. Обнаглела — дернула свободной рукой за воротник рубашки, причем с силой, пуговицы не выдержали. Голова уже кружилась от того насколько сильно Танька хотела Егора. Не нужно ей было ничего, никакой чертовой нежности, сейчас — только он. В любой своей форме.

У Егора был однозначный талант или просто охренительная практика в раздевании женщин. Потому что джинсы он с Таньки стащил с такой легкостью, будто они были на четыре размера больше. А затем содрал и с себя рубашку, через голову, пользуясь тем, что благодаря Таньке пуговиц на нее осталось в два раза меньше чем было.

Стащил и ладонью легко шлепнул Таньке по бедру.

— На колени.

С этим тоном не хотелось спорить, даже Таньке, которая сегодня была намерена с Егором спорить во всем, что возможно. И потом, ей нравилось в коленно-локтевой. Трахаться в этой позиции было гораздо острей, чем в классической. Танька перекатилась на живот, вставая на колени. Егор надавил ей на поясницу, заставляя уткнуться лицом в простыню.

— Вот так, детка, ты особенно хороша, — ехидно заметил он, придвигаясь ближе, скользя ладонями по Танькиной заднице, спуская с ней трусы.

— Ты болтать еще долго будешь? — «дурочку, которая зреет три года» Танька собиралась вернуть с процентами.

Твердая ладонь с размаху опустилась на ее бедро. Боль была ослепительно контрастной на фоне общего перевозбуждения.

— Это за побег, — спокойно произнес Егор, — и да, детка, я сегодня у тебя не спрашиваю, согласна ли ты. Раз уж ты у нас выпендриваешься.

— За побег — согласна, — выдохнула Танька, — за него можешь и добавить…

Он добавил. Правда, уже после того, как Таньке засадил. И Танька захлебывалась этими ощущениями — от его члена внутри себя, раскаленного, восхитительного, от которого было неимоверно хорошо, и от этой боли — острой, обжигающей, безжалостной. Было еще семь шлепков. Семь горячих, звонких, таких справедливых ударов, по одному за каждый день этой недели, который она посмела провести не рядом с ним. Танька сжималась всем телом, жмурилась — до разноцветных звездочек перед глазами, исступленно комкала пальцами простынь — и орала во весь голос, потому что молчать было невыносимо. Мир вокруг — как он смел не умирать? Хотя бы даже от зависти, потому что он-то такого кайфа сейчас не испытывал. Танька вот очень хотела — всякий раз, когда Егор ее буквально натягивал на свой член, всякий раз, когда кожу обжигало болью. Это было сильно, это было сногсшибательно, это было настолько потрясающе, что Танька впивалась зубами в ткань простыни, лишь бы хоть что-то еще ощутить, кроме члена внутри себя, лишь бы убедиться, что она все еще жива, а не сдохла в этой сладкой агонии наслаждения. И вот он — пик, когда Егор вбивался в ее тело с такой силой, что, казалось, ножки кровати все-таки не выдержат. Когда мир все-таки кончился, когда ничего не стало — ни звуков, ни света, ни воздуха, ничего. Когда дышать было невозможно, орать — тоже, лишь только съежиться и тихонько скулить, пока тело подрагивало в мелких судорогах наслаждения, стремительно теряя энергию. После — все, что смогла Танька, — это лежать и собирать себя из пыли, в которую Егор ее опять растер.

Оргазм никогда не надоедал, хотя, честно говоря, в сексе Танька не меньше любила сам процесс, чем его результат. Ладонь Егора легла на прогиб талии, он попытался придвинуть Таньку к себе, но она перехватила его руку, качнула головой. Нет, сейчас она категорически не настроена нежничать и потакать чувствам, что так и норовили к Егору прильнуть и поластиться.

— Я переборщил? — Егор уставился на Таньку.

— Нет. Я просто не хочу, — отозвалась Танька, уставляясь в потолок. Тело изнемогало от приятной слабости, ей было сейчас настолько хорошо, насколько это вообще возможно.

— Я предположил, что конфликт исчерпан, я был не прав? — поинтересовался Егор.

— Мне прекрасно известна цена полного исчерпания конфликта, — ответила Танька, — и я ее платить пока не готова.

— Но ты же пришла… — в тоне Васнецова послышалось удивление.

Танька вздохнула, села и прямо взглянула на Егора, лежащего рядом.

— Мне не стоило приходить? — поинтересовалась она. — Вот я сейчас соберусь и уйду, но перед этим скажи — мне не стоило приходить?

Егор недовольно сощурился. Ему явно не нравилась бунтующая, что-то требующая Танька, но и ему следовало чем-то жертвовать, раз он не умел доверять.

— Стоило, — прохладно отозвался Егор.

Отлично. Танька даже позволила себе улыбнуться, слезая с кровати и начиная собирать свою одежду. Радиус разброса у нее, кстати, был охренительный, лифчик вообще повис на абажуре лампы.

— Ты же понимаешь, что если ты сейчас уйдешь — я спрошу с тебя и за это, — все тем же тоном уточнил Егор, сев на постели и наблюдая за Танькой.

— Понимаю, — Танька пожала плечами, — но для того, чтобы тебя принять как раньше — мне нужно успокоиться. Если ты еще не понял, задето не только твое самолюбие.

— Я мог ту проблему решить, — Егор тоже встал на ноги, но Таньке одеваться не препятствовал. Хотя, честно говоря, он — без рубашки, в одних только джинсах, которые он сейчас застегнул, сам по себе был препятствием. Даже если бы в углу стоял, не то что рядом. Блин.

— Дело не в проблеме же, — Танька хмыкнула, — на оценку мне уже плевать. Даже на стипендию плевать, вот сейчас — особенно. А вот твоего доверия мне действительно не хватает, знаешь ли.

— Мое доверие просто так не дается, — ровно заметил Егор.

— Мое, в общем-то, тоже, — откликнулась Танька, одергивая футболку.

Егор вышел за ней в прихожую проследил, как она сдвигает друг к дружке сброшенные с ног балетки.

— Вызвать такси? — в этот раз он спрашивал.

Танька подняла с пола сумку, вытащила из нее телефон, глянула на время.

— Я доберусь и так, автобусы еще ходят, — практично отозвалась она. Егор кивнул. Протянул руку, провел пальцами по Танькиной щеке — от скулы до подбородка, нарочно искушая ее передумать.

— В следующий раз — не звони, — фыркнул он.

— Не звонить — значит, вернуться домой, а не прийти к тебе «в гости», — Танька понимала, что и за эти слова с нее тоже спросят — прямо видела по глазам Егора, как он откладывает это в копилочку «предъявить позже», но не сказать все равно не могла, — а я не знаю, буду ли готова в следующий раз вернуться совсем.

Продолжать быть для него дурочкой Танька пока не была готова. Не настолько она по нему соскучилась.

Судя по лицу Егора — у него было желание многое завернуть по поводу всего сказанного Танькой, но он сдержался. Всего лишь закатил глаза.

— Ты со своим детским садом не затягивай, — спокойно произнес он, когда Танька открывала дверь, чтобы выйти, — у меня далеко не резиновое терпение.

 

Явление на букву «Ч»

— Вы с Локаловой расстались?

Егор поднял хмурый взгляд от экзаменационных ведомостей и уставился на Оксану. Она смотрела на него с обеспокоенным видом.

— Стоит назвать этот конфликт «мы поругались», — нехотя произнес он, и на этом желание разговаривать о проблемах в личной жизни стухло окончательно.

— Из-за?..

— Оксан, тебе работы мало? — скучающе поинтересовался Егор. — А то, может, ты хочешь в комиссию сходить? Шепелеву как раз нужен напарник.

— Я просто спросила.

— Я тоже просто спросил, — отрезал Егор и снова уткнулся в ведомости.

И так-то все бесило, а тут еще и Ксюша с ее… беспокойством. Лишний раз поминает Локалову, будто Егору нужны те напоминания.

Маленькая дрянь. Заявилась вчера такая голодная, такая осмелевшая, что Егор раскалился за чертовы несколько минут, чудом не засадил ей прямо в прихожей, забив на всякие церемонии. И ведь трахнулась об него, напялила свои шмотки и, невозмутимо улыбаясь, отчалила. Шмотки, к слову, на ней вчера были такие подчеркнуто не женственные, что становилось ясно — она даже оделась «по-пацански», чтобы лишний раз продемонстрировать, что удовлетворять интересам Егора сейчас не хотела. Даже трусы были самые простые, хлопковые, с Микки-Маусом на заднице, кажется, специально купленные для этого вечера. Егору-то было плевать, просто обычно Татьяна носила нечто более кружевное. Не стринги, разумеется, их все-таки на регулярной основе носить неудобно, но все-таки. А тут…

«Не хочешь — не трахай»

Охренительное предложение, оставалось понять, как эту чертову лань не хотеть. Ведь хотел. И плевать ему было на те мешковатые джинсы с драными коленями, на эту футболку, кажется, снятую со слона — и с башкой этого же слона на груди. И на трусы с Микки-Маусом Егору тоже было плевать. Потому что эта дуреха его заводила не только лишь формой задницы, тем более что прятать свое тело от Егора Татьяне было поздно — он уже знал, что она за своими «занавесками» прячет. Куда больше размера груди Таня срывала крышу своим зашкаливающим голодом, тем, как жадно хотела именно его. Ведь даже обидой поступилась, просто потому что соскучилась. Да где бы записать такое, в принципе. От одного этого у Егора вчера стояло дыбом все — а не только член. Да хоть бы она даже паранджу надела или мешок из-под картошки, все равно он не удержался бы.

Что шевелилось у Татьяны в голове, было не очень ясно, мотивацию для ее обид логически объяснить было сложно — с другой стороны, некоторую вину она явно ощущала, по крайней мере за свой побег, практически попросила, чтобы Егор ее за это наказал, но… Но она злилась. Злилась настолько, что нарочно пересекала все границы и демонстративно кривила губы — «не хочешь — не трахай», прекрасно понимая, что он хотел. Хотя, если она хотела как-то Егора охладить этой своей вчерашней экспрессией, то в этом она провалилась. Этим она завела его даже быстрее, чем обычно, куда сильнее выбила Егора из колеи. Он не привык к такой стороне Локаловой, он в принципе не ожидал, что она осмелится нарушить его границы вот так, без разрешения, но она это сделала. На нее вчерашнюю наручники было не надеть. Таня прямо жирно подчеркнула, в чем она Егору раньше уступала и в правах на что ему сейчас отказывала. И это бесило. Заводило — и бесило, да.

Раздражение от непонимания ситуации уже достигло той ступени, когда Егор был готов поверить в шальные Татьянины параноидальные версии, лишь бы… Лишь бы что?

Нет, нахрен. Ему не нужен был повод, чтобы за ней поехать. И он поедет в ее Тьмутаракань сегодня же, посадит ее в машину и все на этом. Готова она там возвращаться домой или нет — пофиг. Пускай готовится и отходит уже при нем, так и быть, он мог со своими претензиями подождать.

Егор даже удивлялся, насколько безболезненно Таня вписалась в его ритм жизни, настолько, что даже больная не особенно отягощала. А без нее — оказалось пусто. Никто не зависал в кабинете на диване с ноутбуком на коленях, пока Егор работал. Некого было обнять и облапать, а тактильно Егор испытывал в этом не меньшую потребность, чем в потрахаться. Не с кем было даже попикироваться или даже обсудить какую-нибудь хрень. Да боже, с ней даже ее учебные проблемы было обсуждать интересно, хотя Егор и заподозрил в себе тот самый кризис среднего возраста, потому что неожиданно, вспоминая студенческие годы, и сам себя чувствовал… Посвежее. Казалось, с чего бы, не было у него комплекса неполноценности, но все равно ощущение будто «слега помолодел» было приятным. Но сейчас Тани рядом не было, и было не свежо, было очень даже тухло. А ведь Егор в этом сам был виноват, сам позволил ей уйти, из лучших побуждений, разумеется, ну так стоит ли удивляться, что сия благая дорога завела его в место очень смахивающее на задницу?

— Ты, кажется, устал. Может, посидим вечером где-нибудь? — произнесла Оксана, вырывая Егора из глубокой задумчивости. Да, столько времени проверке ведомостей он точно никогда раньше не уделял.

— У меня экзамен завтра.

— Тебе это обычно не мешало, — скептически заметила Оксана, и Егор пожал плечами.

— Извини, просто на этот вечер у меня планы.

Оксана обиделась. Это было видно. И на самом деле Егору было жаль, но… Но откладывать поездку еще на день он уже не мог. Завтра экзамен у курса Локаловой, и принимать его нужно, уже сгладив острые углы. А то неровен час Таня и у него занервничает и будет выпускать свои шипы. Превращать экзамен в цирк уж очень не хотелось. Будь Татьяна здоровая — Егор бы объяснил, что данное поведение непреемлемо, но до сотрясенной мозгом девушки это вполне могло и не дойти. Хотя Таня, в принципе, неплохо дистанцировалась. Пожалуй, даже слишком дистанцировалась, ее отстраненность выглядела практически вызывающей. И даже с ней — тоже был цирк. На консультации этой дурынде, разглядывающей подоконник, хотелось выписать щелбан для усиления внимательности. Смешивать учебное и личное было вредно, она же хотя бы на каком-то уровне должна была это понимать? Но смешивала же.

— Можно завтра посидеть, если хочешь, — миролюбиво предложил Егор Оксане, обиженно уткнувшейся в свои ведомости.

— А вот хочу, представь себе — фыркнула Оксана.

— Если меня будут искать — я уехал, — Егор наконец отложил ведомости и встал из-за стола.

— Надолго?

— До вечера не появлюсь.

До конца рабочего дня было два часа. И декан факультета, решивший все текущие проблемы, во время экзаменационной сессии, да еще и в пору между экзаменов, во время которой здание института почти что вымирало, мог свалить по своим делам, раз уж у него эти дела были.

Из всех проблем самой неприятной заключалась в том, что Татьянина деревня была в полутора часах езды от города. Посреди недели-то на выезде из города наверняка уже поджидали Егора охрененные пробки, и кроме этого пришлось заезжать заправляться. И хрен его знал, как обстояло с заправками по пути, поэтому Егор выбрал заправку в черте города. Отчасти как оказалось позже — это было хорошо. Отчасти — поначалу ему было жаль, что он не выбрал другое место.

Заправка была удобная, с заправщиком, и, расплачиваясь в кассе за бензин, Егор взял бонусом кофе, решив «подзаправиться» за компанию с машиной. Именно в этот момент к станции к свободной колонке и подъехала вишневая мазда. Охренительно знакомая вишневая мазда, с охренительно известными Егору номерами.

Кофе на АЗС был паршивый — прямо как настроение Егора, стремительно поползшее вниз. Смертельно хотелось закурить, но именно здесь, именно сейчас это было делать опасно. Нет, ну какого ж хрена. Большой же город, что ж с бывшей женой разъехаться не получилось?

Кофе Егор допивал из принципа, наблюдая в окно, как вылезает из мазды Людмила, как оглядывается в поисках заправщика и замечает, собственно, машину Егора. Бросила взгляд в сторону магазинчика, Егор не без издевки ей отсалютовал в окошечко. Только бы не вздумала заговорить… Как бы ядом плюнуть случайно не вышло.

Следует отдать Людмиле должное — она уезжать не стала. Встряхнула гривой выблонденных волос, дождалась заправщика и пошла расплачиваться. К ней, вошедшей в магазин, Егор не повернулся. Охоты не было. Поздоровались? Хорош.

— Ну, здравствуй, Васнецов, — раздался за спиной насмешливый голос. Ну ладно, раз сама заговорила — сама и будет виновата, если Егор ее нечаянно вербально прикопает.

— Здравствуй, — прохладно произнес Егор, поворачиваясь к бывшей жене и ее разглядывая.

Следовало отдать ей должное, выглядела Людмила действительно хорошо, ухоженно… Впрочем, Егор смотрел на нее и не особо замечал прелестей фигуры или хорошо сидящего бежевого платья, о нет. Видел он женщину, семь лет выносившую ему мозг истериками. Женщину, ушедшую из семьи, молча, приславшую документы на развод по почте и не отвечавшую на звонки в те первые две недели, когда Егор еще хотел выяснить, что произошло. Женщину, по вине которой не стало их сына… И хрен с тем, насколько хорошо она выглядела, Люда бесила всем своим существом, особенно этой вот неестественной улыбкой.

— Приветлив, как всегда, — недовольно произнесла Людмила, а пальцы ее нервно стискивали ручку закинутой на плечо сумочки. Красной, лаковой сумочки, которая раздражала глаз. Хотя по-честному, в Люде Егора сейчас раздражало все, даже невинный френч на ногтях.

Егор пожал плечами. Особо болтать с Людой ему не хотелось, даже пикироваться с ней не возникло никакого желания. Все, что касалось бывшей жены, у Егора уже давно не вызывало ничего, кроме чувства стойкой неприязни.

— Ну как твои дела? — Людмила, кажется, очень хотела нарваться на неприятности.

— Волшебно, — кратко произнес Егор. Нужно бы уже валить к машине, наверняка его, занимающего колонку уже справедливо кто-то поминал нецензурным словом. Вот только самолюбие отступать, пока Людмила сама не отстанет, не позволяло.

— Как Оксана? — улыбка Люды стала еще натянутей.

— Еще лучше, — тоном выказывая свое недовольство этой неприятной беседой, ответил Егор. В лице бывшей — и охренеть как много о себе возомнившей — жены мелькнуло что-то раздраженное, будто застарелая ревность. Да-а, Егор тоже помнил, сколько ему предъявляли за дружбу с Ардовой, сколько было воплей, что мужчина и женщина дружить не могут, господи, как темнело от этого в глазах. Но сейчас это были проблемы исключительно Людмилы — чем ей парить себе мозг.

— А как ваш с ней ребенок? — вопрос был задан ехидным тоном, в вопросе Егор внезапно услышал неожиданную боль. — Кто хоть родился, мальчик? Девочка?

— Чего-о-о? — только и смог вытянуть кандидат физико-математических и технических наук, с пяти лет не лезший за словом в карман, но сейчас познавший новую, ранее спрятанную за облаками, вершину состояния «охренеть».

 

(Не)сказка

— Ты меня, что, за дуру держишь? — устало спросила Люда, глядя на Егора как на завзятого лжеца. — Васнецов, ну я же правду уже знаю, зачем прикидываешься идиотом?

Егор идиотом не прикидывался, Егор себя идиотом чувствовал. Какой, нахрен, ребенок? У кого? У него и Ардовой? Это звучало как форменный бред. Но перед Егором стояла женщина, на которой он был женат семь лет. Которую знал, как свои пять пальцев на руке. Она не врала. Она действительно думала, что «знает правду».

За окном раздался яростный гудок. Кажется, все-таки в очередь у колонки кто-то уже подъехал и желал Егору, чтоб его кофе вышел из него каким-нибудь не предусмотренным организмом образом, и хорошо, если фантазия ожидающего касалась только носа или ушей…

— Никуда не уходи, — быстро выдохнул Егор и бросился освобождать заправочное место. Люда вышла следом, не дожидаясь, пока матом обложат и ее, отъехала от колонки сама, запарковалась рядом с Егором и, выбравшись из машины, уставилась на бывшего мужа, скрестив руки на груди. Она походила на какую-то оскорбленную в лучших чувствах богиню. При том, какой она в семейной жизни была мегерой, это было прямо забавно наблюдать. И Егор бы, пожалуй, над этим посмеялся, если бы ему сейчас было до того.

— Какой ребенок, Люда? — осторожно спросил Егор. — И с чего ты вообще взяла, что у меня и Оксаны он есть…

— С того, что твоя любовница явилась ко мне на работу как-то с налезающим на нос пузом, — едко произнесла Людмила, — долго распиналась мне, какая у вас с ней любовь, но как ты не можешь меня бросить, потому что считаешь, что я все еще не оправилась… Просто умоляла меня обойтись без скандала, потому что, мол, не хотела, чтобы ты нервничал еще сильнее. Я обошлась, кстати, пожалуйста, можешь и ей передать заодно.

— Ты же трезвая, да? — Егор чуть прищурился. — Ты серьезно?

Вся эта хрень походила на какой-то не очень реалистичный мелодраматичный сериал, не хватало только режиссера, который обматерил бы Люду и Егора, как ни на что не годных актеров, конкретно так недобирающих в трагичности.

— А ты думаешь, что не будь у меня повода — я могла бы уйти молча? — саркастично уточнила Люда.

Нет. Людмила и «молча» — не сочеталось категорически. Даже сейчас она не смогла отказаться от идеи выяснить отношения, раз уж их «судьба столкнула», так сейчас с момента развода уже год прошел. Что-то обязано было тогда произойти в ее жизни, чтобы Люда вдруг вот так взяла и молча ушла, именно поэтому Егор тогда больше всего и злился. Был уверен в существовании любовника, даже воображал вскрывшуюся беременность и жутко бесился от ревности. Потом его, конечно, отпустило, но все же.

Ардова никогда не была беременной. Да что уж там, Егор даже особенно с ней мужчин не припоминал, не особенно в это лез, хотя нет, она точно несколько раз упоминала каких-то единичных любовников, но обычно она пропагандировала дистанцию в отношениях. Егор дистанцию с любовницами держать умел плоховато, хреново осознавал, где заканчиваются его проблемы, а начинаются проблемы его женщины, зато понимал сказанное очень хорошо. Понимал, что с этой вот дистанцией себя удовлетворенным чувствовать не будет, поэтому мелькавшие когда-то в давней истории мыслишки в сторону Ардовой свернул на очень ранних стадиях.

И все же это походило на какую-то очень обкуренную сказку. Ардова? Наплела Люде про ребенка? Пришла к ней с накладным пузом и умоляла с Егором развестись потише? И Люда, как послушная девочка, пошла и развелась? Хотя это в ее духе, да — пойти и хлопнуть дверью, ищи ее потом по всему городу. Она так хлопала. А Егор искал. Хотя конкретно получив бумаги на развод — не стал напрягаться. Это была последняя соломинка.

— Это точно была Оксана? — объективно, самым лучшим доказательством честности Люды было ее лицо. Уж в чем, в чем, а в неискренности ее упрекнуть Егор не мог. Но все-таки, может быть, она перепутала? Каким-нибудь необъяснимым образом.

— Семь лет в браке, и ты думаешь, что я не знаю твоих «коллег»? — насмешливо уточнила Люда, красноречиво подчеркивая, как она сомневается в исключительно «коллегиальных» отношениях Егора и Оксаны. Впрочем, просто этими словами она явно успокаиваться не захотела. Кажется, у нее что-то было покрепче слов. С деловым видом Люда сунула руку в сумочку, достала смартфон, закопалась в него, затем протянула телефон Егору.

— Сфоткала тайком, — виновато усмехнулась она, — чтобы точно к тебе не вернуться.

Снимок был слегка смазанный и с не очень удачного ракурса, но… но на экране телефона действительно была Оксана. Ее стрижка, ее рыжеватые крашеные волосы, ее профиль — да боже, даже этот лиловый жакет с маленькой брошью-пчелой на лацкане, надетый поверх черного трикотажного платья Егор знал — регулярно видел на Оксане. Действительно, на фото Ардова была с наползающим на нос животом, очень характерно «беременным». Нет, конечно, можно было заподозрить Люду в подлоге, но это было уже из разряда «очень параноидальное». Тут скорей себя заподозришь, что где-то в параллельной вселенной Васнецов Оксану таки нахлобучил, и это фото оттуда принесло, пока управляющий астрала этих двух вселенных жестко бухал.

Егор провел пальцами по дисплею смартфона, пересылая фото самому себе через мессенджер. Такое надо было сохранить и для себя, уж больно неоднозначная сейчас рисовалась картина, как бы потом не заподозрить себя в паранойе.

— Это — хрень, — протягивая телефон его хозяйке, емко заметил Егор, не для того, чтобы оправдаться перед Людой, но для того, чтобы закрыть внутренний гештальт. В конце концов, Людмила смотрела на него сейчас с охренительной претензией на лице, и на это у нее права не было.

Аккуратные брови бывшей жены Егора поползли на лоб.

— И у вас с ней нет ребенка? — недоверчиво переспросила она.

— Ни девочки, ни мальчика, — для большей доказуемости Егор даже достал паспорт, показывая последнюю страничку.

— Ну, если ты, конечно, думаешь, что я бы своего ребенка не признал, то тут я, конечно, ничего не докажу, — Егор хмыкнул. Вопрос детей в семье тогда еще Васнецовых обсуждался не раз. Люда даже пыталась отбиваться от «торопливости» в этом вопросе, мотивируя собственной карьерой, хотя в конечном счете согласилась. Закончилось это крайне драматично, но это не был повод, чтобы сомневаться в серьезности Егора, с которой он подходил к вопросу серьезных отношений.

Люда смотрела в паспорт как завороженная, кажется, охреневая больше Егора, хотя это и казалось невозможным. Наконец она подняла глаза.

— И у вас с ней ничего?.. — растерянно спросила она. Как вовремя она об этом спросила. Хотя… Зная Люду — тогда она бы все равно нормальный ответ не услышала. Она в принципе слушала только саму себя. Показалось что-то — значит так оно и есть. И не волнует.

— Какая уже разница, — насмешливо уточнил Егор, — ничего. Я тебе об этом тысячу раз говорил. Леваки — не моя история. Но ты же лучше знаешь, правда ведь?

В лице Люды, кажется, даже виноватость проступила, она протянула Егору его паспорт и тихонько вздохнула.

— Наверное, стоило тогда с тобой поговорить, — тихо произнесла она.

— Наверное, — Егор пожал плечами, убирая паспорт в карман пиджака. Хотя, честно говоря, сейчас ему было до лампочки, что Люда тогда с ним не договорила. Пальцы наткнулись на квадратик бумаги, который Егор в своем кармане встретить не ожидал. Достал, развернул. Это была сложенная вчетверо шпора по схемотехнике… Танина шпора… Точнее, та шпора, которую Ардова выдавала за Танину. И вот только сейчас охренение вдруг затихло, и Егор понял, что, оказывается, мозг уже вовсю звонит в колокола. Да уж, куда там Егору до жирафов, с его-то скоростью соображения…

Ардова! Развела его с женой! Прикинулась беременной и навешала Люде на уши запредельное количество лапши. А ведь у Егора несколько раз прорывалось, и он делился с Оксаной, что Люда ревнует его к каждой юбке и даже собственно к коллеге по работе. И давай сейчас, Егор Васильевич, подумаем о том, что ссора с Таней тоже произошла с участием Оксаны. И насколько вероятно, что это все совпадение, что на самом деле Оксана и не думала внести разлад между тобой и твоей любовницей? Настолько же, что Оксана соврала Люде про свою беременность из каких-то космически благих побуждений и беспокойства о Егоре.

Твою же мать, Егор Васильевич, а ведь девица двадцати двух лет тебе еще неделю назад об Оксане сказала. Да-да, девица с сотрясением мозга додумалась до этого, имея на руках не так и много, а ты — ты, взрослый, умный, весь из себя кандидат наук, не додумался. Так… А если сохранилась шпора, значит, есть возможность Ардову на ее вранье поймать. И какой же он лох, раз сразу этот вариант не проверил… Ведь это ему ничего не стоило, зато конфликт с Локаловой удалось бы решить на ранней стадии и вскрыть Ардову — тоже.

— Мне пора, — Егор торопливо кивнул Люде. Она не была настроена прощаться, это было видно, но хрен бы с тем, на что она была настроена, у Егора было не так уж много времени. Лишь час на то, чтобы поймать Оксану — и на рабочем месте, и на горячем. Хотя какое горячее — некоторые ее косяки, аж годичной давности, были уже холоднее всякого айсберга.

Вопрос «зачем» не стоял. Это был идиотский вопрос в сложившихся реалиях. Не было более правдоподобной мотивации разводить Егора с женой, а после — еще и с Таней иначе как озвученный Локаловой интерес Оксаны к Егору. Выходит — реально был. Охренеть! Тысячу раз охренеть!

Судя по невнимательности Егора на дороге, в следующем месяце в почтовом ящике таки грозила найтись пара штрафов за нарушения. Красивых таких штрафов, кругленьких… Но взять себя в руки и сосредоточиться удавалось с трудом. В глазах так и темнело от ярости. Хорошо не вписался ни в кого…

Уже паркуясь у университета, забив даже на то, чтобы заезжать на преподавательскую парковку, найдя свободное место на студенческой, Егор вспомнил и еще одну танину мысль.

«Она переименовала контакт в моем телефоне».

Если это вот действительно было правдой… Если Оксана поучаствовала в появлении Лазарева рядом с универом… Если благодаря ей Таня оказалась в больнице… То жить Ардовой оставалось ровно столько, сколько Егор мог потратить времени на путь до деканата.

 

В глаза правде

Егор успел. Ардова была в деканате, хотя уже явно собиралась домой. Завидев Егора, она даже удивленно подняла брови.

— Ты же говорил, что не вернешься, забыл что?

Ага, забыл! Забыл прихватить с собой лопату… Хотя все равно, охрана бы не пропустила, наверное… Как хорошо, что никого больше в деканате не было, потому что публичного скандала Егор не хотел. Пока что!

— А дай-ка мне глянуть черновик Локаловой с экзамена, — спокойно произнес Егор, глядя Оксане прямо в лицо. Да. Глаза Ардовой вполне отчетливо паникующе расширились. Не ожидала, да, Ксюша?

— Что-то случилось? — осторожно спросила она. Ага. Случилась Люда. И неожиданно ей за это хотелось сказать «большое спасибо». Но это кое-кому было знать не обязательно.

— Ксюш, дай мне черновик ответа Локаловой, — повторил Егор, — и по утвержденному регламенту ты обязана его хранить, даже с учетом ее неуда. В чем проблема?

По регламенту они вообще собирали даже самые черновые черновики, на которых студенты решали задачи в столбик, даже изрисованные сердечками и цветочками листы подлежали хранению, если на них была написана хоть строчка ответа на билет. Именно поэтому, все листы на экзаменах выдавались особые, факультетские — с проставленным названием предмета сверху листа и местом для подписей студента и преподавателя внизу — с каждой стороны листа.

— Мне просто интересно, почему ты вдруг это спросил.

Она пыталась выглядеть удивленной. Хороша актриса, ничего не скажешь. Не будь у Егора поводов в ней сомневаться — он бы поверил. Легко.

— Потому что я декан факультета и могу это спрашивать, — Егор сощурился, — а ты хочешь оспорить это мое право?

— Нет, нет, даже не думала, — Оксана встала из-за стола, подошла к стеллажу с папками, закопалась в бумагах. Медленно. Она делала это очень медленно, будто пытаясь что-то придумать по пути. Но видимо, не придумала, вытащила два листа, исписанные Татьяниным почерком, протянула их Егору.

Егор уткнулся в лист, торопливо сверяя его содержание с содержимым шпаргалки.

— А теперь расскажи мне, Ксюш, — Егор поднял глаза от ровных строчек ответа на билет, — если Таня списывала, то почему билет и шпора друг другу не соответствуют, а?

Лицо Ардовой было бледным. Она уже поняла, зачем Егор затребовал черновики.

— Может, я и вправду перепутала? — тихо предположила она, заглядывая в листы черновиков. — Может, шпора и вправду Суховой?

Очень ожидаемый маневр. Действительно, сейчас у нее других вариантов для оправдания и остаться не могло.

— Ну то есть ты хочешь сознаться в своей некомпетентности, да? — жестким тоном спросил Егор. — Допустим, а что будет, если я проверю черновики Суховой? Там будет совпадение по билету?

Оксана опустила глаза. Кажется, она ощущала себя загнанной в угол, и Егору этого было недостаточно. Боже, как этого было мало, за все ее «подвиги».

— Ну так что, будут там совпадения? — беспощадно поинтересовался Егор.

— Кажется, ты уже сам знаешь, что нет, — устало произнесла Оксана, поднимая взгляд.

Между ней и Егором на краткий миг повисла тишина.

— И с Лазаревым — тоже ты, — свистящим шепотом поинтересовался Егор. Хотя вопрос был задан скорее для проформы. Да — она. Теперь уже никаких сомнений не было в том, что Таня была права. Оксана действительно посодействовала появлению Лазаря рядом с институтом. Участие Оксаны слишком многое объясняло, особенно участие в интерлюдии на преподавательской парковке именно машины Егора.

Оксана кивнула, глядя в сторону. Молча. Хотя, пожалуй, скажи она сейчас хоть слово — Егор мог реально перейти от мысленного убийства собеседницы к физическому.

— Ты понимаешь, что из-за тебя девчонка могла умереть? — отстраненно поинтересовался Егор. Честно говоря, если бы не умение держать лицо — он бы в швырнул в эту тупую бабу чем-нибудь тяжелым. Ярость стучалась в виски тараном, в таком состоянии Егору с трудом удавалось напомнить себе что вообще-то перед ним женщина, коллега и все такое. Потому что настолько тупых и стервозных представителей рода человеческого он еще не видел. И, честно говоря, был бы рад помочь Ардовой прекратить ее существование.

Ардова чуть поморщилась.

— Я не знала, что этот идиот затеет драку, мы договаривались, что он просто с ней поговорит, — Оксана вздохнула, — мне было ужасно жаль Локалову, веришь, нет — я очень за нее испугалась.

— А, ну то есть совесть у тебя еще не до конца отморозило, да? — скептически поинтересовался Егор, отходя к столу у окна, от греха подальше, и разглядывая Ардову, как будто-то в первый раз в своей жизни.

На самом деле перед ним стояло воплощение выражения «наглость — второе счастье». Она знала, что Егор, доверяя ей, не полезет сверять шпору с билетом, да он и шпору-то сохранил случайно, просто забыл выкинуть. Даже врагов никаких не надо было, с такими-то друзьями…

Но до чего точно стерва выбирала цели для удара. Люде — наплела про ребенка. С учетом семейных проблем Васнецовых это был страйк, Людмилу немногим было возможно сломать и заткнуть, заставить уйти молча. С Егором — пыталась ударить по ревности. Нет, не вышло, он слишком беспокоился о самочувствии Тани, слишком напугался за нее, чтобы просто взять и бросить ее. И Ардова выбрала себе другую цель — саму Таню. Эмоционально нестабильную из-за сотрясения и так-то болезненно самолюбивую, во всем, что касалось ее личных достижений. И Таня взорвалась, совершенно закономерно взорвалась. Ардова хорошо чувствовала людей — их слабые места, самые болезненные точки, и безжалостно била именно в них.

В сложившейся ситуации Егор охреневал. Во многом из-за себя. Потому что лимит внутреннего доверия он выписал совершенно не тому человеку, потому что он же мог все это сложить раньше — и сложить, и разобраться, но нет ведь.

— Как ты могла, я спрашивать не буду, — отстраненно произнес Егор, испытывая какое-то прям доселе неведомое количество внутреннего омерзения, — ты довела девчонку с сотрясением чуть не до больницы, и, кажется, тебя это не парило…

— Ну, — Оксана попыталась гордо улыбнуться, — тебя же не парило, как меня раздражало, что ты ее трахаешь чуть ли не в любой свободный момент, даже в институте, что ты с ней съехался, вместо того, чтобы с ней расстаться, что ты ей столькое спускаешь, ты даже целовался с ней при мне же. Охренительно мне было на это смотреть, ничего не скажешь.

— Это твои проблемы, дорогая, — процедил Егор. Он, в принципе, мог бы добавить сверху, что вместо того, чтобы творить дерьмо, она могла бы напрячься и выдать Егору сигнал о своих чувствах, у него же был пунктик на озвученный интерес, но… Но, честно говоря, Оксана такого даже в мыслях не заслуживала.

— Прости, — тихо заметила Оксана, — я просто хотела, чтобы ты на меня посмотрел как на женщину…

Просто посмотрел… О да, знакомый, и такой неприятный лично Егору, типаж женщин, которые будут молча сидеть и дожидаться, пока ты вдруг на них посмотри и начнешь добиваться. И ведь не только сидела. Нет. Добивалась, чтобы Егор разошелся с партнершей — и продолжала сидеть дальше. Как сука на сене, да.

— Сейчас я на тебя смотрю. Ты довольна? — презрительно уточнил Егор. Оксана глянула ему в лицо, разочарованно поморщилась. Ну еще бы, конечно нет… Никакой приязни в его лице сейчас и быть не могло. Честно говоря, его практически подташнивало, потому что… Шестнадцать лет… Дружил — вот с этим вот человеком… Обсуждал проблемы, доверял, делился эмоциями — тем, что чаще всего держал в себе.

Самое «забавное» заключалось в том, что Таня оказалась права. Настолько полностью, что Егор даже понимал, что вчера, вытерпев несколько укусов, он легко обошелся.

Потому что да, фактологически, он был прав. Хотя… Сверить черновик и шпаргалку он мог еще в тот злополучный день, но все равно — поверил бы он? Ему же казалось, что Таня его доводит, поэтому, в принципе, объяснить разницу он бы нашел чем. Вопрос был и в том, что когда Таня начала собирать вещи, когда продолжала настаивать на собственной невиновности, он ее слушать не стал. И проверять не стал, и обдумывать ее версию тоже. Списал на эмоциональную нестабильность, на сотрясение, даже не взял ее версию в расчет. А ведь мог бы. Должен бы, если по честному-то. Если бы доверял.

Но он не доверял. Он в ней сомневался, каждый день, каждую секунду, и если быть уж очень придирчивым — и до того, как появился Лазарь, тоже. Даже то, что она озвучивала вслух, подвергалось сомнению, хотя казалось бы, с чего? Она действительно не давала ему повода. И в отличие от него, она-то Егору лимит доверия выписала практически заоблачный.

С какой стороны ни глянь — с любой стороны отсутствие доверия выглядело хреново. Недоверие к любовнице ничем хорошим не заканчивалось, вспомнить только Люду — и в висках уже звенело от того, насколько беспощадно она расправлялась с попытками в ней усомниться. Наносила еще больше урона, чем в принципе было нанесено ей. Но Таня же была не просто любовницей, она еще и стала нижней. И с этой точки зрения все было еще хуже. Потому что Егора-то она принимала. Доверяла ему настолько, что позволяла делать с ней все, что ему хотелось.

И это было какое-то обкуренное, странное сочетание простых отношений и Тематических, которое Егору ужасно нравилось, но которому он не отдавал должное. Он не отдавал должное ей… Внешне — да. Внутренне — до сих пор не пустил дальше коврика в прихожей.

И ведь она молчала. Не претендовала на большее, не требовала ровным счетом ничего. Боже, да это тянуло на какую-то уж очень отчаянную любовь, при которой ничего не было жалко ради другого человека. Даже себя. Таня его… любила? Причем, кажется, совершенно безнадежно, потому что пошла на уступки даже вчера, когда очень сильно была задета ее гордость. Охренеть же!

Осознавать это сейчас было настолько оглушительно, что аж волосы дыбом вставали. Какого хрена он все еще здесь? Какого хрена он тратил свое время на Ардову, если она этого не заслуживала в принципе? У него же есть кому воздать должное!

Хотя, прежде нужно было таки разрешить вопрос с Оксаной, потому что оставлять без должного возмездия все ее «подвиги» было ни в коем случае нельзя. Увы, но большинство вариантов которые Егору хотелось реализовать — были запрещены законом. А те что не были — были охренительно слабыми, недостаточными, не могли компенсировать нанесенного и Егору, и Тане ущерба даже минимально.

В первую секунду у Егора шевельнулась в голове очень искусительная мысль — дать-таки Оксане «то, чего она хочет», улыбнуться, сказать «что же ты раньше молчала», отвести домой — а там, уже без всяких розыгрышей, пообщаться со стервой при посредничестве ремня и наручников. Уж она-то заслужила полноценную жесткую порку. Может и поняла бы, собственно, в чем разница между ней и Татьяной, и почему Оксане с Егором изначально рассчитывать не на что было. Она не была способна его принять. Она и хотела-то не Егора, а какой-то очень отдаленный от Васнецова теоретический образ.

Вариант был охренительно вкусный, с точки зрения мести. С точки зрения же Егора, как мужчины, как верхнего — это, фактически, была измена. Он не мог позволить занять место Тани, даже подумать, что ее место в принципе можно занять. Егор не собирался прикасаться к другой женщине, тем более что на Ардову — после вскрывшегося у него могло встать только после лошадиной дозы виагры. Опять же, нельзя было давать Оксане такой компромат на себя. После расправы долго бы язык за зубами она бы не удержала. Если за роман со студенткой на Егора просто косо посмотрели, то информация о его сопричастности к Теме, и о том, что он втянул в это и Таню — могла действительно сказаться на карьере. Казалось бы, хрен с ней, с карьерой, в конце концов, основную часть своего заработка Егор совсем не в МФТИ получал, но Тане вообще-то здесь еще учиться предстояло. Выплыви, что она может быть нижней — и ее попросту сжили бы со свету, затравили закомлексованные клуши и озабоченные придурки, вроде Филимонова, который вообще ни одной юбки не пропускал. И вот только ради этого приходилось прикусывать удила. В расправе над Оксаной нужно было обойтись и без ремня, как бы не чесались руки. В конце концов, средства испортить Оксане жизнь у Егора имелись в достаточном количестве. Она ответит. За все!

Егор потянулся к принтеру, вытаскивая из него чистый лист. Положил его на стол перед Ардовой.

— Хочешь, чтобы я уволилась? — Оксана чуть подняла брови.

— А ты хочешь, чтобы я добился, чтобы тебе преподавательскую практику перекрыли? — хладнокровно поинтересовался Егор. Хотя… Он, пожалуй, и так этого добьется. Только не вовлекая в скандал Таню. Ей и без этого хватало стресса.

Ардова смотрела на него с минуту, но, кажется, ей стало ясно, что Егора она не отговорит.

— Каким числом писать? — печально поинтересовалась она. Королева драмы нашлась.

— Последним твоим экзаменом, — Егор пожал плечами, — доводи сессию и проваливай. Из города — да. Потому что у нас тебя ни в один университет не возьмут, я гарантирую. Хотя можешь пойти в какое-нибудь ПТУ, так и быть.

— Это цена твоей дружбы? — едко поинтересовалась Ардова, сжимая в пальцах ручку. — Твой роман с соплячкой?

Нет, ну хватало же наглости пытаться взывать к их дружбе вот сейчас, когда Егору уже было известно, сколько сделала «для него». Прямо трясло уже от этого. И руки аж рвались вперед — к шее пригретой на груди гадины, чтобы выжать ее горла воздух, увидеть в этих бесстыжих глазах страх — и ничего больше. Чтобы напугалась за свою никчемную жизнь хотя бы на пару секунд, как он боялся за Танину, пока сидел в скорой. Нет, нужно было выдержать. В конце концов, заимей Егор проблемы — и возможностей отомстить за Таню у него станет резко меньше.

— Цена моей дружбы — это то, что я тебе даю уйти самой, без громкого скандала, — Егор свирепо улыбнулся, угрожающе щурясь, — не доводи меня до греха, дорогая, пиши заявление.

 

Схождение

— Тань, ужин на плите.

— Хорошо.

— Обязательно поешь.

— Я поняла, мам.

Мама собиралась в гости. Ну, как в гости — попить чаю с вдовцом с Болотной улицы. «Чаепития» у них обычно затягивались до утра, именно поэтому мама и настаивала, чтобы Танька не забыла про ужин. В общем-то, свою дочь, которая за подготовкой к экзамену про еду забывала напрочь, Ирина Георгиевна Локалова знала неплохо. Потому и была столь настойчива со своими наставлениями. Даже поиски помады не могли отвлечь ее наставления дочери на путь истинный.

— Как я выгляжу? — этот вопрос был ритуальным Танька привычно обернулась, скользнула по маме взглядом, показала оттопыренный большой палец. Мама и правда хорошо выглядела — совсем недавно освежала и стрижку, и цвет волос. Да и глубокий сливовый цвет платья ей шел. Хотя что уж там, маме всего было сорок пять, и она была красивая.

— Отлично, все заварочники будут дыбом стоять, — весело заметила Танька, и мама смущенно заулыбалась, теребя пальцами кулончик на груди. Да уж, на такие темы они начали разговаривать совсем недавно, и, честно говоря, обе еще не привыкли.

Дорешав седьмую задачу из билетов, Танька ощутила, что ей жизненно необходим перерыв. Цифр она уже написала столько, что, казалось, они отпечатались на внутренней стороне век. В принципе, прорешивать все задачи не было необходимости, Танька просто освежала в своей голове алгоритмы решения, но… Как всегда, стоило только соприкоснуться с расчетами, и они утягивали ее в свои паучьи сети. Нет, нужен перерыв все-таки.

Танька взяла тетрадь с конспектами, вышла на старое рассохшееся крыльцо их с мамой дома и села на верхнюю ступеньку, уставившись на разгорающийся над лесом закат. Читать не читалось, да и, в принципе, особого смысла в этом не было. Билеты Танька по-прежнему знала. Она и тетрадку с собой взяла больше для успокоения, не для чтения. Мысли не мешало почистить, в конце концов, ей предстояло завтра сдаваться не кому-нибудь, именно Егору.

К ногам Таньки начала ластиться блудница Анфиска, которую обе двуногие хозяйки дома Локаловых не видели по трое суток из четырех. Танька прихватила кошку на руки, начала наглаживать ее между ушами. Ладно. Три года как-то запихивала чувства к Егору в задний карман джинс и завтра тоже запихнет. Ответит первая, как можно скорей, и свалит обратно в деревню. Не так уж это и сложно.

Деревня у них была не очень большая, но все-таки не такая и маленькая, чтоб удивляться, что рядом с домом проезжает машина. Проезжать — проезжали, но останавливались у дома Локаловых крайне редко.

А это остановилась. Таньке не особенно хотелось раскатывать губу надеждам, не хотелось отрывать взгляд от закатной феерии и разочарованно понимать, что желания опять обломались, но все-таки, если кто-то приехал по делу к маме — его стоило предупредить, что ее дома сегодня нет. Повернулась к калитке, глянула за сетку-рабицу, которой был отгорожен участок перед домом, и опешила, увидев на краю дороги серебристый ниссан.

Егор!

Егор приехал!

У Таньки аж все в груди замерло. А Васнецов стоял у машины какой-то растерянный и ерошил пальцами волосы. Встряхнулся, глянул в Танькину сторону, подошел к калитке. Это было ужасно невозможное зрелище, нереальное — будто мираж в пустыне, Танька даже пару минут боялась вдохнуть, чтобы не разрушить эту хрупкую галлюцинацию одним лишь неосторожным движением воздуха. Но галлюцинация не только не исчезла, но и замерла у калитки, глядя прямо на Таньку.

— Проходи, там не закрыто, — громко сказала Танька, не дожидаясь, пока Егор спросит разрешения войти во двор. Он приехал прямо с работы, по-прежнему был в костюме, именно поэтому, когда он присел на нижнюю ступеньку раздолбанного и тысячу лет некрашеного крыльца, Танька осторожно произнесла:

— Ты брюки испачкаешь…

— Да хрен с ними, Тань, — тихо заметил Егор.

— Ты — поздно, — закат был охренительный. Провожать его вместе с Егором было неожиданно и даже приятно. Хотя конечно, глупым влюбленным дурочкам слова не давали, но все же внутренняя Танькина ванилька сейчас таяла как пломбир под открытым солнцем. Еще бы за руки взяться — и можно было вообще отрубать сознание.

— Тань, поехали домой, — произнес Егор, негромко, устало.

Танька вздохнула. В груди от этого вот предложения что-то болезненно защемило. Наверное, она переборщила с Элениумом и уже отрубилась, но какой же крутой это было сон… Не дай бог было проснуться прямо сейчас…

— И какие же условия у моего возвращения? — поинтересовалась Танька, задумчиво таращась на тучи. Закатное небо менялось каждую секунду, каждый миг небо наполнялось все новыми оттенками алого, и отсветы на тучах были просто завораживающие.

— Какие скажешь, такие и будут.

Нет, это точно был сон, Егор никогда не был вот таким… Мирным. Капитулирующим. Так, стоп, капитулирующим? Танька уставилась на Егора, тихонько пощипывая собственное запястье. Нет, чувствовала. Не спала. И этот спокойный Васнецов, с виноватыми глазами и расслабленной улыбкой, никуда не исчезал и, кажется, был вполне реальным. Нереально реальным.

— Ты была права, солнышко, — негромко произнес Егор, глядя на пылающее тысячей оттенков алого небо, — насчет Оксаны. Так что прости меня, пожалуйста. Я перед тобой очень виноват.

— Что-то случилось? — тихо спросила Танька, осторожно касаясь его ладони, переплетаясь с ним пальцами.

— Дохрена всего, — Егор пожал плечами, — но это неважно, правда. Колючка, ты меня простишь?

Колючка. Ох. Танька вздохнула, сползая к Егору — на две ступеньки ниже, — опустила подбородок ему на плечо. Как будто этот вот панцирь ей было держать легко.

— А если бы прав был ты, — подумав пару минут, Танька все-таки поняла, что хочет услышать положительный ответ на этот вопрос, — ты бы приехал?

Мир полыхнул заревом поярче того заката — Егор повернулся к Таньке накрыл ладонью ее затылок, забрался пальцами в волосы, придвинулся ближе, сталкиваясь с ней лбом.

— Даже не сомневайся, солнышко, — фыркнул, но замер до поцелуя, явно ожидая от Таньки реакции, — ты же моя, помнишь?

Ничего иного он ответить не мог, но Танька не усомнилась в его искренности ни на секунду. Поверила. Расстояние между губами было сантиметров десять. И даже этого было достаточно, чтобы вскипал воздух. Она даже недооценивала, как по нему скучала. Кажется, она без него — умирала. И только сейчас задышала снова.

Чувственней, чем сейчас, Танька еще никогда не целовалась. У нее от этого медленного танца губ и языков внутри вокруг свой оси проворачивалось сердце.

Приехал! Егор за ней приехал! Разве была во вселенной новость лучше этой? Весь мир сейчас существовал только в нем, в его губах, в его ладонях, в его плечах, в которые Танька отчаянно цеплялась слабеющими пальцами. Танька даже не особо понимала, что с ней и вокруг нее происходит, потому что не хотела сейчас ничего ощущать, кроме Егора.

— Твою мать, Таня, ну что ты со мной делаешь, — выдохнул Егор, а Танька вдруг поняла, что уже лежит обеими лопатками на траве. Чуть-чуть левее — оказалась бы головой в клумбе. В маминой клумбе, прямо в кусте с пионами. Ох это был бы такой бесславный конец так и не начавшейся Танькиной научной карьеры… Что она с ним делает? Офигеть, сам разложил ее на лужайке перед домом, и «что ты со мной делаешь, Таня»… Ох, Васнецов!

Егор же нависал над Танькой, уткнувшись ей в плечо, и смеялся, тихо, но так, что Танькина душа вибрировала целиком. Смеялся Егор настолько заразительно, что Танька зафыркала и сама, представляя, как они выглядят со стороны.

— Да уж, а на траве мы с тобой еще не валялись, — шепнул он.

— Подожди июля, — выдавила Танька, хихикая, — вот там у нас за огородом будет такая травища — валяйся, не хочу. Правда, и клещей на задницу можно поймать три десятка, но это ж мелочи… Экстрим!

— Да уж, экстрим мы с тобой любим, явно, — Егор поднялся, подал Таньке руку, отряхнул колени, — но может, лучше поедем домой?

— Если мама не найдет меня утром — у нее будет инфаркт, — улыбнулась Танька, поправляя лямки сарафана. Спасибо, что только с плеч их спустил, с Егора бы сталось и до молнии на спине добраться. Вообще-то, можно было позвонить, но отрывать маму от ее «чаепития» ради своего собственного было несколько… эгоистично, да. Тем более, что так вот вышло, что дом стоял пустой, по идее — никто не мешал в кои-то веки покувыркаться и на Танькиной территории.

— Если твоя мама увидит утром у вас дома меня, то инфаркта у нее будет два, — невозмутимо откликнулся Егор.

— Нет, она просто меня убьет. И все на этом, больше жертв не будет, — фыркнула Танька.

— Нам нужно будет успеть на экзамен, помнишь?

— Экзамен в двенадцать, выедем не позже семи — успеем не только к экзамену по пробкам, но даже заехать переодеться, — Танька пожала плечами, — честно говоря, я не очень хорошо себя чувствую, мне бы не хотелось сейчас куда-то ехать, да и если выедем сейчас — приедем поздно, нормально поспать не получится.

— Чтобы успеть по утренним пробкам, выезжать придется в пять, — Егор покосился на часы и пожал плечами. Он перегибал. Хотя… Наверное ему было лучше знать. Да и насчет двух инфарктов Васнецов — был прав, и Танька это понимала.

— Нет, если ты настолько не хочешь знакомиться с моей мамой… — Танька пожала плечами. Вообще-то это должно было рано или поздно произойти, Танька сомневалась, что в принципе сможет еще некоторое время описывать маме Егора исключительно фразой «мужчина, с которым я живу». Мама уже напрягалась, подозревая, что имя от нее скрывают не просто так — и была права в общем-то.

— Давай все-таки домой, — как-то отстраненно попросил Егор, — ты же можешь написать маме СМСку?

— Могу.

Вообще-то это кольнуло. А потом Танька озадачилась вопросом, с чего она вообще решила, что ей нужно знакомить Егора с мамой? Он ведь по-прежнему не очерчивал своего к ней отношения, и было не очень-то ясно, сколько эта их связь продержится. Так что, может, и лучше, что мама не будет про Егора знать, позже будет меньше переживаний…

— Тань, может, мы уже выедем? — вопрос Егора вырвал Таньку из размышлений.

— Ладно, — Танька кивнула, — подожди, я только соберусь.

— Окей, — кротко кивнул Егор. Танька поднялась на крыльцо, взялась за ручку двери и обернулась к Егору.

— Кстати, насчет моих условий, — произнесла Танька, пристально глядя Егору в лицо.

— Да? — он, кажется, выглядел даже слегка заинтересованным.

— Я ничего не забуду, понял?

— Предельно, — Егор усмехнулся.

 

Укрощение

Ошейник Егор себе купил сам. Смотрел на него, вертел в пальцах и хотел проржаться. Докатился, Егор Васильевич, до чего же ты докатился? Но, глядя на Таню, прямую, с развернутыми плечами и твердым взглядом, он быстро понимал, что да, именно ей, именно сейчас было по силам быть сверху.

— Жди меня на кровати, — это было практически заклинание к началу вечера, — без рубашки.

— Сколько времени? — педантично уточнил Егор, и глазищи Татьяны недовольно прищурились.

— Сколько понадобится, — резко отрезала она.

Молодец, солнышко. Да, этим вечером все условия могла задавать только ты.

С одной стороны, ее хотелось похвалить — у нее отлично получалось, с другой стороны, Егор понимал, что нет, это было бы неуместно. Ему сейчас не хотелось даже покровительственно ей улыбаться, просто потому что чувствовалось — этим Егор ее только оскорбит. Хотя, честно говоря, в его чувствах сегодня сквозила некая гордость. Потому что вот этому Таня обучалась у него. И эволюция растерянной девчонки, не умеющей сказать «нет», в эту вот стальную леди, которая знала цену собственной уступчивости, которая заставляла ценить себя и преклоняться перед собой — это было отличное достижение. Раз Егор смог раскрыть в ней это — значит, Таня была даже еще заманчивей, чем до этого. Она могла ответить. Она могла выиграть. А значит, проигрывала ему — ради него. И это делало его победы слаще, ведь именно он был причиной ее капитуляций. И никто, и ничто другое.

Егор вышел из гостевой комнаты, оставил Татьяну переодеваться, по пути расстегивая рубашку, чтобы остаться в одних только джинсах.

Вообще, воображение девчонки не могло не восхищать. Потому что — придумала же, как Егора «наказать». И как! О нет, никаких порывов к стеку, хотя предложил же, и научить обращаться, и принять эту форму наказания. Танина «месть» оказалась изящнее и изощреннее.

Где она нашла именно этот магазин с портупеями и бандажами — хрен ее знает. Егор о нем не знал, да и ехать до него пришлось далековато. По общим впечатлениям, самый первый бандаж из тонких стреп-полосочек, который на Татьяне Егор видел, был именно из того магазина, где он сегодня провел дивных и очень непростых два часа своего времени. И кажется, девочка дорвалась, после того как Егор пообещал ей, что все оплатит, и она не просто может подразнить примеркой, но и купить, ограничиваясь не своим студенческим бюджетом, а лишь вкусом и чувством меры. Ну… Позже уже, увидев чек, Егор, конечно, впечатлился, но могло быть и хуже. Шоппинг с бывшей женой обычно был затратнее, и нет, у Егора во время тех заходов так внутренний эстет в восторженных конвульсиях не бился.

Казалось бы — что такого? Маски, ремешки, вроде минимум различий, но смотрелось оно охренительно — и на голых бедрах девушки или поверх алого боди, выбранного Таней в качестве основы для примерки тех портупей. Женщина в красном… И ведь не обязательно платье, чтобы от одного только взгляда на девушку весь прочий мир исчезал.

По правде, для того, чтобы ощутить необходимые Татьяне эмоции, чтобы оказаться на краю, Егору хватило бы одного комплекта портупей, хоть даже самого первого — лифа из черных кожаных ремней, который в идеале вообще можно было надевать без основы — вот только для примерки в магазине это было бы слишком. Хотя воображение Егора все-таки доработало картинку, раздев Татьяну до конца. И черт ее возьми, как же хотелось затащить ее в ту примерочную и оприходовать там же, не снимая с нее тех ремней, опутывающих то ноги, то грудь, то платьем тонких кожаных полос обнимающих тело. Торопливо, жадно, впиваясь в нее зубами и пальцами, в голодной досаде от того, что нельзя переплестись с ней один раз — и навсегда.

Нет. Запретила прикасаться.

«Трогать только глазами».

И Егор смотрел на нее, сидя на пуфике напротив примерочной, и терзал в изнемогающих пальцах уже снятый с шеи галстук. Потому что в принципе больше бы никуда не смотрел, только на Таню. На эту смешную, сногсшибательную девицу, что вертелась перед ним юлой, что дурачилась и тянула время, примеряя то маску кошки, то черные кожаные крылья. Кстати, те крылья — особой сложности, нереально красивую работу Егор еле уговорил Татьяну купить, она была очень впечатлена ценником, но ей чертовски шли черные перья над плечами. Отражали. Если ее и можно было назвать ангелом — то только темным, распутным и только его — Васнецова — ангелом. Убедил даже на две покупки — одни крылья объемные, только для «домашнего пользования». А вторую портупею с маленькими черными крылышками над лопатками можно было надеть поверх обычного однотонного платья — хоть на ту же учебу. Чтобы одному озабоченному лектору было на что позалипать, когда Локалова разбирала примеры у доски. Позалипать и попредвкушать вечер, да. Еще пара портупей были тоже такие — слегка будничные, вроде аксессуаров для «повседневной носки». И тот, кто сказал бы, что Егор сам хотел искушаться даже на работе — был бы прав. В конце концов, на столе в его кабинете Тани все еще не было.

Таня наконец-то вошла в спальню. Снова в этой красной ерунде, такой охренительно яркой, вкусной для глаз ерунде, с короткими рукавами, обнажающими плечи. А поверх той ерунды — плотная паутина из кожаных ремней — отдельно лиф, отдельно ремешки для бедер с двойным охватом, так и льнули к гладкой коже бедер. А на Таниной голове — гордо задранной вверх — красовалась черная корона. Да, солнышко, ты действительно сегодня королева. Хотя, что там сегодня — всегда.

Красивая. Она была нереально красивая. Боже, и как раньше думал не о ней? Как вообще в голове хоть кто-то помещался? Она будто издевалась. Будто мало ему было всего остального — всей ее, сводящей его с ума, такой податливой, такой отзывчивой, такой очертя голову в него влюбленной. Будто Егор уже не влип в нее по самые уши, так что согласен был уже на все, даже на большее, чем сейчас — лишь бы не уходила от него больше. Нет. Надо было становиться воплощением эротической фантазии, от которого совершенно невозможно было оторвать жадный взгляд.

На колени перед кроватью Егор опустился сам. Сам же застегнул на горле ошейник. Никогда бы не подумал, что это окажется настолько легко, настолько в удовольствие. Но, вправду же, хотелось ей уступить. Он провинился — и готов был принять свое наказание. Хотя впоследствии можно будет повторить нечто подобное сегодняшнему вечеру. Уж больно у Татьяны глазищи были прибалдевшие. Кажется, она нешуточно кайфовала, ощущая себя королевой положения. Наверняка провокаций и пресечения границ станет больше. Хотя — ей не жалко. Если ей будет нужно — Егор уступит. Он сам завизировал, что она может диктовать ему какие-то условия.

Таня села на кровать, томно глянула на Егора. Он же про себя улыбнулся ее замешательству и, придвинувшись к ней, прижался губами к голому колену. Это не была ласка — скорее знак преклонения, и судя по тонким, девичьим пальцам, пробежавшимся по волосам, — он ей понравился.

— Ты можешь ко мне прикасаться, где угодно, — вкрадчиво заметила маленькая дрянь и, разумеется, добавила: — Но только губами или языком.

Ну да. Никто не обещал, что вечер без сессии будет простым. Егор глянул на Татьяну снизу вверх, едва ли не улыбаясь, а затем опустил ладони рядом с бедрами девушки, снова оставляя поцелуй рядом с ее коленом, теперь выписывая языком на голой коже английскую «S».

Дурочка. Маленькая глупая дурочка. Она серьезно думала, что вот этим она Егора наказывает?

Нет, разумеется, запрет на прикосновения доставлял неудобство, но…

Этим своим запретом Таня всего лишь бросала Егору вызов — сможет ли Егор при урезанном арсенале способов воздействия заставить ее стонать от наслаждения, заставить задыхаться от голодной жажды.

А ведь это было охренительно просто. Чувственность у его королевы изначально была зашкаливающая. Судорожно дышать она начала, еще, когда Егор неторопливо выцеловывал каждый дюйм кожи ее бедер, очень медленно, очень вкрадчиво поднимаясь выше, возвращая ей сторицей все то предвкушение, что раздирало его сегодня, лишь этими прикосновениями губ заставляя раздвигать ноги. Ага, сегодня в ошейнике был Егор, но это не значило, что у него над Таней не было никакой власти. Была. Только он решал, сколько ему ждать, сколько Таня будет возбужденно кусать губы, и когда уже Егор наконец уткнется носом в девичий треугольник.

— Расстегнуть можно?

— Да.

Никаких трусов под боди ожидаемо не оказалось. И это было прекрасно. Кто сказал, что сегодня Таня укрощала Егора? Нет. Сегодня он укрощал ее. Даже сейчас, стоя на коленях, он был хозяином положения, не она. Он заставлял ее стонать и прилагал к этому абсолютно ничтожное количество усилий. Всего лишь пробовал ее на вкус. Всего лишь с вкрадчивой, нарочитой медлительностью вылизывал влажные девичьи складочки, ласково касался клитора самым кончиком языка, заставляя Таню вздрагивать, слабо всхлипывать от переполнявших ее ощущений. Никакой резкости, нет, до кипения Егор Таню доводил настолько медленно, чтобы его жертва ощущала, насколько ей не хватает члена внутри себя.

Честно говоря, сегодня ее хотелось смаковать как можно дольше. Потому что Таня действительно была как редкое, коллекционное вино. Вкрадчивое, терпкое, но опьяняющее с пары глотков. Егор же хотел не пару глотков Тани, он хотел ее всю, до самого донышка, во всех возможных позициях. И в невозможных тоже.

Его руки к своим бедрам Таня придвинула сама, будто разрешая к ним прикоснуться, и это было очень милосердно с ее стороны. Егор с трудом просто скользил пальцами по коже ног, всего лишь поглаживая их, еле сдерживаясь, чтобы не оставить на ней синяков. Перекрывало у него все, пожалуй, еще с магазина, но пришлось не только вытерпеть, но еще и домой добираться. И пытаться не коситься на голые Татьянины колени, пытаться сосредоточиться на дороге.

Ей-богу, ГИБДД недооценивало влияние гормонального состояния на положение водителя. Прямо жизненно необходимо было в КоАП приравнять вождение в непотраханном виде к вождению в нетрезвом. Каким чудом Егор никуда не вписался — было не ясно. Кажется, магия все-таки существовала, и она была на стороне Егора.

Кажется, Татьяна дошла кондиции, потому что пальцы ее вцепились в волосы Егора, оттягивая его голову назад. Егор даже не удержался от улыбки, когда встретился с ней взглядом. Да, вот сейчас его вполне могли поиметь. Отличное состояние. Ничего не видел Егор в жизни прекраснее распаленной возбужденной женщины. А Таня — в этом же состоянии — затмевала любую другую женщину в принципе.

— На кровать, живо, — выдохнула девушка. Таким голодным, таким алчным тоном, что у Егора либидо в который раз за вечер шибануло в голову темным, глубоким взрывом.

— Я уж думал, ты не попросишь, моя королева, — сорвалось с языка прежде, чем Егор вспомнил, что вообще-то ему слово не давали.

 

Связь

Если бы сейчас кто-нибудь поднес к Таньке зажженную спичку — она бы вспыхнула, будто промасленная и сгорела бы факелом. Уж больно она сейчас была раскалена. Уж больно невозможные вещи с ней происходили. Сегодня — она раздевала Егора. Распаковывала свой подарочек, сдирая с него его чертовы джинсы. И боже, как это было охренительно, казалось, еще пару минут — и Танька вполне могла взорваться от перевозбуждения. Ей хотелось вытрахать Егора досуха, вот только, кажется, это была самая несбыточная из всех имевшихся у нее желаний. Ей хотелось Егора в принципе сожрать, потому что он умудрялся над Танькой издеваться, даже стоя на коленях. Ох, какая ж жалость, что отказалась от стека, ох надо было согласиться… А ладно, черт с ним…

— Танька, — вырвалось из груди Егора, когда Танька, оседлав его верхом, резким движением бедер насадилась на его член. И этот его выдох оказался хлеще любого афродизиака, любых феромонов. Егор первый раз назвал Таньку именно так. Как звали ее близкие. Да, звал ласково, звал вежливо, но во всем чувствовалась чертова дистанция. Сейчас ее будто не стало.

Боже, как же долго ждала этого — и сегодня, с самого утра, когда проснулась, уткнувшись в его плечо, и в принципе — с самого начала этой связи с Егором. Не верила, что настанет такой момент, когда между ними больше ничего не будет стоять, но надеялась, ждала этой секунды. Вот это была победа, а все эти церемонии с ошейником… Ну, весело было. Однозначно. Оно того стоило. Каждую секунду.

Жесткие пальцы сжали кожу на бедрах, будто натягивая Таньку на член Егора еще сильнее. У Таньки было ощущение, что из ушей вот-вот полетят звездочки, до того сильный это был кайф.

Кто был сейчас сверху? И правильно ли было разрешать Егору эти слишком хозяйские прикосновения? Но разве это было важно? Танька не могла себе представить в здравом уме, что она бы смогла отказаться от его жадных касаний. Они были нужны — ей было смертельно необходимо ощущать его желание. Тем более, что корону — знак своего «верховодства» — Танька оставила на тумбочке, после того как, потянувшись за ней к наручникам, уступила умоляющему «Не надо». Егор не хотел, чтобы она его ограничивала. Егор просил ее этого не делать. Да, Танька могла его не слушать, но не смогла это сделать и потому решила сейчас отказаться от того, чтобы верховодить до самого конца. Нужно было отдавать себе отчет — получалось у нее так себе. Все-таки диктовать условия Егору у нее выходило только потому, что он ей это разрешал. Хотя с Егором в принципе иного было и не нужно. Так, поиграть, развлечься, повыпендриваться — да, можно было, разнообразие очень доставляло. Но именно отпуская себя, именно отдавая себя в руки Егора, Танька чувствовала себя действительно свободной и счастливой. Она воевала больше, чем достаточно, — в учебе и в жизни — с Егором ей воевать совсем не хотелось. Ему хотелось лишь сдаваться.

Сегодня и так ее слишком сильно вело, Танька и так подозревала, что слишком много о себе навоображала, что совершенно зря сейчас уверена, что много значит для Егора. Она могла ошибаться. Хотя объективных поводов считать себя ошибающейся не было. Егор за ней приехал. Егор предложил ей вернуться на своих условиях, это означало, что свою линию столь беспрекословно он ей гнуть не будет. Егор готов был на уступки. Ради нее. А значит — она для него была важна.

Боже, Светка, тысячу раз спасибо тебе за тот вибратор… И то мало той тысячи будет. Ну кто же знал, что сработает? Ну кто же знал, что это безумие захлестнет Таньку еще сильнее, затянет ее еще глубже, что в жизни Егор окажется настолько упоительным. И что приведет это все — вот к этому. К Егору…

Егор… Ее — Танькин, нереальный Егор. Обожаемый, до выкипания мозга. Чертово супер-совершенство, охрененный до каждого миллиметра улыбки. А какой же кайф было ощущать, что не только она — его, но и он — ее. Вот сейчас, когда он сдавленно стонал от всякого движения ее бедер. Жмурился от духоты и удовольствия. Стискивал Танькину задницу, впивался в кожу на ней пальцами до кипящей, раскаленной боли. Заставлял вскрикивать, заставлял задыхаться, заставлял забывать обо всем и о том, что в мире вообще есть что-то. Не было. Ни времени, ни смерти. Один лишь секс. Их секс.

Хотя нет, это не был секс, это была чертова близость. Больше, чем секс. По крайней мере, Таньке сейчас казалось именно так. Когда между ними был лишь воздух, и никаких подводных камней. Когда Танька не желала отрицать, что Васнецов — ее мужчина, когда все в душе вскипало от одного лишь слова «мой», сказанного про себя — и в его адрес. Но… Если она ошибается? Что, если Егор себя не чувствует ее мужчиной… Что, если будет возмущен этими ее притязаниями?

— Чей ты, Васнецов? — сорвалась глупость с губ. Но хотелось, смертельно, ужасно хотелось, чтобы это признал и Егор. Он мог промолчать, да боже — в такую минуту и соврать было очень легко, но все-таки… Танька была уверена, что Егор не соврет. Что если скажет — то правду.

— Твой, солнышко, — Егор произнес это на выдохе. Он признавал! Боже, как загрохотал мир, Танька даже сильнее двинула бедрами, ощущая, что вот-вот кончит. Егор снова охнул от удовольствия, отчаянно жмурясь от этой нестерпимо-сладкой близости.

— Так смотри на меня, Васнецов, — яростно слетело с языка. Куда резче, чем хотелось, но Танька жаждала его взгляда, чтобы Егор видел — видел ее, только ее. Танька хотела каждого звука, что он мог издать, забывшись от наслаждения, не с кем-нибудь, а с нею.

Уставился. Будто впился своими жадными глазами в самую глубь души. Сместил пальцы на ее коже чуть ближе к заднему проходу. Когда его пальцы толкнулись внутрь — Танька ахнула. Никогда она не думала, что член можно ощущать настолько плотно. И так-то всякое движение бедер вышибало дух, а сейчас так и вовсе хотелось тихонько скулить, потому что сил на крики у нее не было. Это был восторг — один огромный, оглушительный, упоительный восторг. И двигаться сил почти не было, Егор сам заставлял ее насаживаться на его член в нужном ритме. Медленном, но остром.

Когда Танька кончила — практически ослепнув и оглохнув от кайфа, едва удержав позвоночник в вертикальном положении, искусав собственные губы, — она тут же оказалась на спине. Егор сбросил ее с себя, швырнул на простыни — и в этот момент Танька ощутила, как это все напоминало ей борьбу. Швырнул и тут же навалился всем телом, будто не желая дать Таньке сбежать, примеряясь к тому, чтобы толкнуться членом внутрь нее, но не спеша с этим.

— Бунтуешь? — с насмешкой выдохнула Танька, подаваясь бедрами его члену навстречу. Нет… Не воспользовался, не засадил, лишь вжался горячими губами в Танькину шею, будто нашаривая на ней кнопку перезагрузки. Кажется, у него не было цели кончить побыстрее самому. Кажется, он хотел разрядить Таньку еще раз…

— Даю своей королеве отдохнуть, — горячим, пробирающим до мурашек шепотом проникновенно заверил Егор. И она бы ему поверила, если бы в его глазах не плясали черти. Просто Васнецов, кажется, вообще не мог выпустить вожжи ситуации из своих рук до конца. Он еще долго выдержал, Танька ожидала, что он сдастся и пойдет на этот «государственный переворот» гораздо раньше.

— Танька, Танечка, — от одного только своего имени на его губах, выдохнутого с таким ярко выраженным удовольствием, Танька уже могла кончить еще раз, уже могла орать, потому что…

Егор.

От его пальцев, жестких, безжалостных, хотелось и орать, и растекаться. То он прищипывал соски, то, запустив руку между ног, нежно касался клитора, заставляя Таньку дрожать. Заставляя ее снова захлебываться в голодной жажде.

Егор.

Как ему было не сдаться? Он же был чертовым композитором секса, и он совершенно точно знал, что ему нужно сделать, чтобы добиться отклика. То ли просто знал, как завести женщину, то ли чувствовал именно Таньку, хотя… не такой уж это был и секрет. Лишний раз с Егором — никогда не был лишний. И вот сейчас — снова горячо. Снова член толкался внутрь, а Танькины ноги уже были закинуты Егору на плечи. Боже… Когда мышцы были напряжены вот так — ощущения были еще острей. Хотя и казалось, что это невозможно.

Егор.

Имя, отдающееся эхом в голове, имя, от которого взрывались звезды.

Его имя. Любимое имя. Единственное имя, важное для нее. Потому что это имя принадлежало именно Васнецову.

— Егор!

— Громче! — прорычал он, вколачиваясь в ее тело сильнее.

Все, как ты хочешь, любимый. Все.

Нет ничего сложного в том, чтобы орать от наслаждения, если твой мужчина его тебе дарит. Сложно — терпеть. Невыносимо — терпеть. Но именно поэтому сейчас кажется, что Танька растворялась в Егоре до конца, целиком, полностью. У нее с трудом получалось слышать собственный голос, крики, которые сама же и издавала, — но они доносились до нее будто сквозь вату, потому что весь ее мир — был землетрясение в преддверии оргазма. Черт возьми, не может быть так. Не может… быть… та-а-а-ак!

— Милая…

Под зажмуренными веками плясали разноцветные солнечные зайчики. Кажется… Кажется, это было одновременно. По крайней мере Егор дорабатывать не стал, да и сейчас тяжело дышал, навалившись на Таньку всем своим весом, а внутри Таньки тихонько подрагивал, слабея, его член.

Егор был горячий, усталый, вспотевший. Соленый на вкус — и такой вкусный, Танька век бы губами от его кожи не отрывалась. Танькино тело дрожало, вздрагивало, как у загнанной, упавшей лошади. Заездил, блин… Жокей. Но как же хорошо, как же потрясающе, она и не думала, что сможет так — лежать, не в силах шевелиться. С трудом находя в себе силы на дыхание. И ведь ни с кем до него у нее так не было. Хотя… Стоило ли сравнивать? Никто не был достоин быть сравненным с Васнецовым, даже для того, чтобы ему проиграть. Тени, просто тени. И даже не в сексе дело было.

Под ладонями была кожа Егора, на губах — его губы. Егор уже исцеловал все ее лицо, он прижимался к ней так крепко, как никогда раньше. Будто и микрометра воздуха между их телами ощущать не желает. Он мог в нее нечаянным образом врасти, и ведь не слабели его объятия, ни капельки. Ни на один чертов ньютон. Боже, как это прогревало. Неужели ее мог так обнимать — он. Он!

— Солнышко… — тихий отрывистый шепот Егора будто поцеловал в губы Танькину душу. — Никуда больше от меня не сбежишь… Не пущу. Не дам!

— Да никуда я от тебя не денусь. — прошептала Танька, — никуда, Васнецов. Ни-ку-да!

 

Подводный камень

— Работа, работа, перейди на Федота, — тихо пробормотал Егор, сваливаясь с Таньки на простыню.

Из одежды на нем были только чертовы часы, и, глянув на них, он недовольно скривился.

— Опаздываешь? — тихо шепнула Танька, и Егор негромко вздохнул, прижимая ее к себе.

— Слегка, — пожал плечами, поцеловал рядом с ухом, недовольно ворча, встал.

Таньке вставать не хотелось. Вообще, как так вышло? Обычно же мужчина не должен после секса вставать с постели, а дамочка вроде как могла скакать как стрекоза, почему у них наоборот? Почему она сейчас хотела только обняться с этим чертовым одеялом, просто потому что телу было слишком хорошо, оно не желало шевелиться.

Одевался Егор как в армии — быстро, четкими выверенными движениями. Сел рядом с Танькой, съежившейся в клубок, пытающейся удержать в теле последнее эхо удовольствия после утренней нахлобучки, забрался теплыми ласковыми пальцами в волосы.

— Тань, постарайся не опоздать сегодня к врачу, хорошо? Не бери с меня пример.

— Угу, — Танька уткнулась носом в его ладонь, попыталась вдохнуть больше его запаха, чтобы запастись впрок.

По губам Егора пробежала мягкая улыбка. Он вообще в последнее время был непривычно умиротворенный. Даже почти Таньку не подкалывал. Танька даже пару раз спросила — точно ли она его не отравила. А то было у Таньки подозрение, что это так аллергия на ее борщ проступала. А если не на борщ — то на рататуй. С экспериментальной кулинарией нужно было завязывать, кажется, все-таки таланты Таньки заканчивались на схемотехнике…

— Ты же доберешься до врача сама? — спокойно спросил Егор, поднимаясь, и Танька очень волевым усилием перекатилась на кровати на другой бок, увидев, как Егор уже подхватывает свой рабочий дипломат и явно готовясь к выходу.

— А… — Танька хотела было вскочить с кровати, чтоб Егора проводить, но стоило резко сесть, как голова закружилась. Да, от сотрясения она еще не оправилась, чтобы там ни говорил невролог, отмечая хорошую динамику Танькиного восстановления.

— Не дергайся, — фыркнул Егор, заметив, как Танька схватилась за виски, — отдохни, солнышко. До вечера?

— Ага, — выдохнула Танька, стекая обратно на кровать.

Предложение отдохнуть было как никогда в тему. Честно говоря, Танька до сих пор никак не могла оправиться от сотрясения. Таблетки уже были сведены к минимуму, но как следствие — с приступами головокружения приходилось справляться самой. Спать начало хотеться чаще и дольше. И Таньку это беспокоило, она даже записалась к неврологу на консультацию раньше срока.

«До вечера».

Вечером Егор уезжал. И эти четыре дня его командировки по внеуниверситетской работе грозили затянуться и показаться гораздо длиннее, чем эти три недели после их примирения. Теплые, спокойные — и такие неумолимо горячие три недели, каждый день из которых Таньке хотелось записывать чуть ли не посекундно, настолько они были отличные. Даже экзамены прошли как-то ужасно незаметно.

И как назло день промотался настолько быстро, что Танька его возненавидела. Кажется, все желало, чтобы Танька поскорее проводила Егора до аэропорта и осталась на четыре дня в охренительно отвратительном одиночестве.

Даже чертова очередь к неврологу, в которой быстрее, чем свидания с врачом, можно было дождаться апокалипсиса, — и та хоп, и закончилась.

Невролог, к слову, не порадовался Танькиным жалобам, выписал кучу направлений, сказал «лучше бы обошлось без осложнений» и послал офигевшую и расстроенную этим его заявлением Таньку разбираться в этой куче бумажек. А потом позвонили из деканата. И спросили, а почему зачетки Локаловой нет среди зачеток отличников, уже сданных для проверки и подписи куратора их курса?

Танька офигев, уточнила, что у нее вообще-то нет оценки по схемотехнике, на что Ольга Валерьевна взвилась, что вот такой-то безответственности она от старосты курса не ожидала. В ведомости же стояла «отлично», почему в зачетке-то нет?

— Давайте поживее к Оксане Леонидовне, проставляйтесь и несите мне зачетку! — сердито велела завкафедры, а Танька все, что и смогла выродить на свет — «Хорошо, сейчас». Она вообще и думать забыла про ту оценку, из-за которой у них с Егором вышла ссора. Как-то сыграла против нее привычка воспринимать экзамены как взятые вершины и забывать про оценки сразу после получения. Только со схемотехникой взятой вершиной оказался сам Егор.

Пришлось-таки стартовать в университет и, недовольно морщась от мигрени, носиться по трем этажам в поисках Ардовой.

Нашла. В аудитории, на финальной консультации по магистерской диссертации.

— Подождите, Татьяна, я сейчас, — Ардова махнула Таньке ладонью и снова ушла в обсуждение предстоящей предзащиты.

«Сейчас» настало, увы, только через двадцать минут, и Танька, честно говоря, жутко бесилась от этого бессмысленного ожидания. Ей в принципе сейчас в компании Ардовой было находиться не очень-то приятно, после случившегося скандала. Но нужно было отстраниться от личного, нужно было установить дистанцию «студентка-преподаватель» и не отклониться от нее ни на шаг. В этом плане время ожидания, конечно, сыграло на руку, и когда непутевый, отчитанный Ардовой магистрант наконец сбежал торопливо дотягивать диссертацию до пригодного к защите уровню, Танька уже держала себя в руках.

— Мне сказали проставить оценку, — спокойно произнесла она, — и я могу ответить по билету.

— Не нужно, — Оксана Леонидовна глядела на Таньку странно, — я видела билет еще на экзамене, я знаю, что вы тогда были готовы.

Танька промолчала. Честно говоря, она на Ардову ужасно злилась, и не столько из-за этого тупого скандала, сколько за преданное восхищение. Она же чуть ли не с первого курса на Оксану Леонидовну равнялась, ведь она была — женщиной. В науке, да. И не уступала тому же Егору, была с ним на равных. А тут — такое. Личное. Не профессиональное. На такое уже и не поравняешься.

Ардова же взяла Танькину зачетку, не торопясь, в ней вывела и оценку, и свою подпись, а затем — подняла глаза на Таньку. Не возвращая зачетку назад. Кажется, к Танькиной досаде, Ардова хотела поговорить…

— Вообще, я хотела извиниться, — наконец произнесла Ардова, глядя прямо Таньке в глаза, — я с вами переборщила, Татьяна, простите.

Танька ощутила, как загораются щеки. До этих слов конфликт с Ардовой оставался не озвученным, и удавалось оставлять его за спиной, фокусируясь на отношениях студентки и преподавательницы, не вспоминая о том, что вообще-то суть конфликта заключалась в соперничестве за мужчину. Тем не менее, Танька постаралась нейтрально улыбнуться. Конфликт был исчерпан. Она просто впредь будет вести себя с Оксаной Леонидовной осторожнее.

— Поймите меня правильно, Таня, — Ардова, кажется, тяжело вздохнула, — я ничего против вас не имею, правда.

— Тогда зачем? — вырвалось у Таньки из рта прежде, чем она вспомнила, что в разборки с соперницами встревать вообще последнее дело.

— Ради вас вообще-то, — спокойно отозвалась Ардова.

У Таньки аж глаза на лоб полезли. Честно говоря, заявление было какое-то слишком наглое… При всем уважении к возрасту и достижениям Оксаны Леонидовны.

— Ради меня? — повторила Танька, — ради меня вы Лазареву помогли мне сотрясение выписать?

Пусть Егор не рассказал практически ничего о том, как дошел до того, что Танька была права. Танька и так знала, что Ардова помогла Лазареву.

— Да нет, — Оксана Леонидовна качнула головой, не отрицая, — я же не знала, что он настолько псих. Я правда хотела, чтоб вы поговорили, думала, что он сможет вам напомнить о чувствах к нему. Ну, и дать Егору Васильевичу повод вас бросить, конечно.

— Так как это помочь ему меня бросить — ради меня? — возмущенно поинтересовалась Танька, скрещивая руки на груди.

— Тань, а вы хотите семью и детей в ближайший год? — вдруг резко поинтересовалась Ардова.

У Таньки под ногами аж мир пошатнулся. И она-таки села на стул, в тишине, повисшей в кабинете, слушая, как где-то в коридоре ругается на завалившего экзамен сына отец Филимонова.

— Почему в ближайший год? — тихо спросила Танька.

— Потому что Егор Васильевич уже очень давно озабочен этим вопросом, — Ардова говорила очень убедительно, — и вопросом детей озабочен не меньшее количество лет. Он будет тянуть как можно меньше, и вы обернуться не успеете, как уйдете в академ. Без диплома, да. Потому что ждать Егор не будет.

— Но почему без диплома, — вспыхнула Танька, — можно же доучиться…

Ардова уставилась на Таньку как на дурочку, сощурилась.

— Так, а Егор вам не рассказал? — спросила она. — Про сына?

— У него есть сын? — голос Таньки прозвучал хрипло, аж в ушах зазвенело.

— Был, — Оксана Леонидовна даже глаза отвела, ей явно было не по себе, — погиб. Выпал из окна, когда Людмила, жена Егора, отвлеклась на звонок по работе.

У Таньки аж в висках зашумело от того, насколько это был драматичный факт. И почему сам Егор Таньке об этом не рассказывал? Будто нарочно старался изолировать ее от каких-то частей своей жизни. Да и в ее жизнь, будто не стремился залезать уж очень глубоко, вспомнить то же нежелание знакомиться с Танькиной мамой. Будто все еще оставлял Таньке возможность разойтись и при этом не быть ни чем и ни кем отягченной. И как-то… И как-то стало тоскливо на душе. Потому что ей казалось, что Егор стал ей больше доверять, но — не сказал. Не сказал про сына. Не сказал о причинах своего недоверия к женщинам — а ведь Таньке бы эта история очень многое объяснила. Но… Наверное, просто он решил, что это не ее дело.

— Сколько было ребенку? — тихо спросила Танька.

— Меньше двух лет, — невесело откликнулась Оксана Леонидовна, вторя Танькиному настроению. — Для Егора это был большой удар, Люда долго оттягивала рождение ребенка, а тут еще и это… Скажем честно, Егор и до тех пор карьеру своей женщины не одобрял как факт, а после развода — принципиально искал себе наиболее склонную к домохозяйству женщину. Работу и карьеру для своей жены он не предусматривает в принципе.

Мозг обрабатывал информацию в фоновом от эмоций режиме. Могла ли Ардова знать о личной жизни Егора после развода? Наверняка. Они общались долгое время, и если Ардовой Егор о своей связи с Танькой рассказал очень быстро, скорей всего, и других любовниц мог обсуждать. В формате того, как они подходят или не подходят на роль его жены.

Жены?

Танька не собиралась замуж! Ну… В принципе — не собиралась… Она вообще догадывалась, что скорей всего муж потребует именно того, о чем сейчас говорила Ардова — засесть дома, с домохозяйством и детьми, положив большой, практически космических размеров половой орган на собственный диплом, научные амбиции и способности. А Танька была уверена, что рождена не только для того, чтобы варить борщи. Нет — борщи это неплохо, но можно же жить не только ими. Правда, очень вероятно, что с такими убеждениями замуж Танька так и не выйдет, но она же честно говорила Асмар, что и не считала это целью своей жизни.

Но неужели выйдет? Неужели может? За Егора?

Это было как-то сказочно. Да — Танька ему важна, но чтоб настолько… Неужели Васнецов мог настолько серьезно к ней относиться? Нет, нереально. Без доверия — не может же.

— Нет, это бред какой-то, — отстраненно произнесла она, — я не могу представлять для него серьезный интерес…

— Да бросьте, Татьяна, — Ардова насмешливо фыркнула, — вы думаете, со столь многими женщинами Егор Васильевич съезжался?

— Это было из-за сотрясения, — возразила Танька.

— И сейчас из-за него? — иронично уточнила Ардова.

Ну… Объективно, состояние Таньки уже сильно улучшилось, ей сейчас не нужен был постоянный уход и лежачий режим. Ничего такого, что она не смогла бы соблюдать в общежитии или в деревне, в предписаниях врача не было. И все же… И все же свое «поехали домой» Егор говорил, подразумевая, что его квартира — и Танькин дом. И… Это не противоречило внутреннему Танькиному ощущению.

Никогда в жизни Танька не ощущала настолько противоречивых эмоций. Прямо раздирало на части — от такого странного эйфорического осознания, что, возможно, все-таки да, и Егор видит в ней больше, чем в ней было возможно увидеть. А с другой стороны…

С другой стороны — это было страшно. Все это — замуж, дети… Таньке всю жизнь казалось, что наука — это ее. Завязать с этим? Ради Егора? И сколько после этого от Таньки останется ее самой? Это же практически как выдернуть из Таньки весь ее стержень, все, что для нее важно. Нет, не вопрос — Егор наверняка сможет занять все освободившееся место, но… Но при этом кем она ему будет? Очередной «еще одной», которую он в свою жизнь до конца и не пустит?

Если уж, строго говоря, пожертвовать амбициями Танька и могла бы — ради Егора, да. Ради него — иной раз, казалось, она могла и с моста прыгнуть, только пожелай он того. И это было не здорово, это было на самом деле охренительно не здорово, но… Но эту цену она могла заплатить только при одном условии. Невозможном условии. Если бы Егор мог ответить ей взаимностью. Если бы между ними был не только секс. Если бы Егор Таньке доверял. Если бы… если бы любил. Не так, как любила его Танька — в конце концов, не все настолько сходят с ума. Но хоть как-то. Без этого… Без этого Танька на жертвы пойти не могла. И мерзкое, неприятное чувство засосало под ложечкой, потому что было ясно — предложи Васнецов Таньке завести ребенка, ей придется от него уйти. Потому что дать ему желаемое просто так — она была не готова. Так же, как и занимать его жизнь, которую он мог потратить на других, менее амбициозных женщин, которые могут ему дать необходимое.

Так, ладно. Для паники было не время. В конце концов, пока Егор замуж Таньку не звал и может, все-таки и не позовет.

В общем… Все, на что сейчас хватило оглушенной словами Ардовой Таньки, — это забрать зачетку, скомкано попрощаться и отчалить. Думать.

Правда, думать ей дали недолго.

Она едва успела выпить чашку кофе, как от Егора прилетело СМС: «Солнышко, забыл дома документы на проект, ты можешь привезти?»

Думать придется по дороге… Но… Егор? Что-то забыл? Такое бывает?

 

Вопрос

— Я дома. Где там твои документы? — поинтересовалась Танька, сбрасывая с ног балетки. Телефон она прижимала ухом к плечу.

— В кабинете, на столе.

— Ты забыл документы на столе? — удивленно переспросила Танька. Подготовить и забыть? Боже, как это все-таки на Егора не похоже. Хотя ладно, со всяким же бывает.

— Ну, Тань, ну извини… — виновато вздохнул Егор. — Ну что, ты уже в кабинете?

— Да, Егор тут нет никаких бумаг…

— А что есть? Опиши, может, я вспомню.

— Черный пакет. Подозрительный. Ты точно не террорист и это точно не бомба?

— Ну не знаю. С утра вроде не был. Но кто знает. Слушай, а глянь, что там в пакете, а то я не помню?

— Это склероз?

— Возможно. Еще бы помнить, что такое склероз. Стар я слишком. Татьяна, ну глянь в пакет, тебе сложно, что ли? Может, там документы?

Да непохоже было, что там были документы… Пакет был реально подозрительный — и вообще в таких не документы оставляли. В таких обычно всякие шопоголички из сериалов носили покупочки. И стоило Таньке сунуть руку в пакет — как пальцы окунулись в теплую бархатистую ткань. Так, это что еще значило?

Танька вытряхнула содержимое пакета на стол. Коснулась пальцами нежной ткани. Зажала плечом телефон, с другой стороны которого молчал Егор, приподняла находку на вытянутых руках.

— Е-егор?

— Не помялось? — с теплой насмешкой поинтересовался Васнецов.

— Н-нет.

Танька не могла себе представить, сколько это платье стоит. Ну, точно не столько же, сколько машина, но не одну Танькину стипендию тоже — точно. Синее. Бархатное. Летящего покроя. С открытыми плечами. Смотрелось охренительно дорого.

— Ты решил разориться?

— Люблю платить за то, что потом собираюсь снять, — фыркнул Егор, — да, с такими замашками я по миру пойду, это ты права.

— И что мне с ним делать? — растерянно поинтересовалась Танька.

— Надевать, конечно, — фыркнул Егор, — у меня семь часов до вылета, и, честно скажем, я бы не хотел упускать ни минуты.

— Сейчас?

— Ага, я уже почти у дома…

Васнецов мутил воду. Хрен его знает, что он там задумал, но… Но это было интересно. С учетом количества времени, очень вероятно, что вопрос не касался секса, разве что секса в каком-нибудь экстремальном месте, но вроде как сейчас с этим все было более-менее спокойно.

Хм. Танька изучающе глянула на платье. Длинное… До колена. Обычно Танька носила короче. Подозрительно. Уж не потащит ли ее Егор в какой-нибудь театр, кажется, на прошлой неделе он что-то такое упоминал, что неплохо бы глянуть какую-нибудь хрень… Ага, и нахлобучиться в антракте? Нет, времени на это вряд ли хватит, пусть даже вещи для командировки у Егора уже в багажнике наверняка лежат. Хотя… Да блин, какого хрена Танька тут вообще раздумывала? Ее вообще-то Егор внизу наверняка уже ждал. И с учетом его задвигом на время — лучше все-таки ждать его не заставлять. Так что переодеваться надо было в ритме вальса.

Танька в принципе любила «эротический дресс-код» — чулки, кружевные труселя под платьем, а после начала совместной жизни с Егором вообще — в натуре, по его же предложению, спустила почти всю стипендию на запас чулок, просто потому что было заметно, что это Егору реально нравилось. Вот и сейчас отступать от этого «дресс-кода» не хотелось, тем более платье было охренительное. Достойное того, чтобы осторожно натягивать на ноги черные тонкие чулки, смертельно боясь посадить стрелу.

Ох слава богу, что начало июля не было ослепительно душным. Нет, на счастье Таньки, было в меру тепло, и в платье ей было хорошо.

Егор уже действительно подъехал, будто караулил где за поворотом, чтобы Танька его не заметила.

— Какой я у тебя молодец, не прогадал с размером, — Егор одобрительно прошелся по Таньке взглядом, и она смущенно улыбнулась. Она едва успела глянуть на себя в зеркало. О боже, это охренительное «у тебя»… Никогда еще Танька такое от Егора не слышала. До сих пор не осмеливалась рассчитывать на что-то, до сих пор опасалась, что пожелай она больших прав в его жизни — и он торопливо захочет от нее избавиться.

— Вообще, Васнецов, мог и раньше предупредить, — ворчливо произнесла Танька, — а то я только из универа, ни тебе причесаться, ни накраситься.

— Ну, губы накрасить ты успела, — Васнецов фыркнул, подчеркивая свою наблюдательность, и потянул Таньку к себе, — а больше и не надо.

В его теплых объятиях было легко утонуть. Было совершенно невозможно вспоминать о каких-либо других делах, когда сталкивались его и ее губы. В этих поцелуях заключалась музыка, и разум Таньки будто кружился в медленном танце. Так вот выходило, что во время поцелуев Егор отрывался от Таньки. Она от него — не могла. Она бы с ним в принципе никогда не расставалась — не расплетала бы рук, не отрывалась от его губ, прикипела бы к нему, срослась бы с ним намертво — если бы была возможность, если бы он был на это согласен.

Хотя Егор тоже любил целоваться подолгу. Вот и сейчас — целовал, а пальцы его порхали по голым Танькиным плечам, выписывая на них сложные узоры.

— Ничего не успеем, солнышко, — шепнул он, наконец отпуская ее губы. Такое ощущение, что это Танька его держала, а не он отправлял ее каждым своим поцелуем в очередной оглушительный нокаут. А, что, какой такой мир? Рефери, можете не считать, можете фиксировать очередное поражение.

— У тебя такие большие планы? — с интересом уточнила Танька.

— Да не то чтобы, — Егор усмехнулся, — но на нас с тобой моих планов точно хватит.

Вообще-то предполагалось, что Танька расслабится. Она просто обязана была это сделать, покуда рядом был Васнецов — такой вот живой, улыбающийся, покуда он куда-то Таньку вез и обсуждал с ней джаз-концерт, угрожая отвести ее на него сразу по возвращению из командировки. Но все же неясное чувство тревоги Таньку подтачивало — из-за того, что сказала ей Ардова. Может быть, стоило сейчас об этом поговорить с Егором? Но… Блин, ощущалось же, что он очень сильно заморочился с этим вечером, возможно, даже ему самому не хотелось уезжать от Таньки. И не стоило ли уже отпустить всю эту дурь, раз рядом был Егор — энергичный, бодрый, веселый, треплющийся обо всякой ерунде.

Какая же жалость, что вот сейчас нельзя было усесться ему на колени, прильнуть к нему поплотнее и признаваться ему шепотом в любви, не забывая добавлять какие-нибудь другие романтические глупости. Потому что сейчас Таньке этого очень хотелось.

Егор привез Таньку не в театр. В ресторан. В охренительно красивый ресторан на набережной, хотя грамотней было назвать его летней верандой. Такой мега-крутой летней верандой, которая могла дать фору куче серьезных мелких ресторанчиков. Никакой лишней тяжеловесности и пафосности — белый шифон занавесок, белые изящные, ажурные диванчики. Танька никогда не думала, что диванчик можно назвать ажурным — но эти резные спинки, резные подлокотники создавали именно такое впечатление.

— У нас заказан столик на фамилию Васнецов, — вообще… Танька впервые была в ресторане с хостес. С такой симпатичной хостес, с дорогущим маникюром, в черном облегающем платье, открывающим прекрасный вид на зону декольте. Почему Танька все это заметила, потому что нахалка с любопытством скользнула по Егору задумчивым взглядом. Пришлось крепче сжать локоть Егора и вызывающе девице улыбнуться.

«Занято».

Бровки хостес на это надменно дрогнули, но то ли у нее постоянный кавалер был, то ли что, упражнять свое обаяние сия особа не стала. Лишь проводила Таньку и Егора к столику с видом на деловой комплекс.

— Красиво, — задумчиво заметила Танька, замерев у столика и разглядывая слегка футуристично закручивающиеся зеркальные башни. Егор остановился у нее за спиной, опустил ладони ей на живот, и от этого сразу по венам поползло тепло. Как же с ним было хорошо.

— Ты у меня гораздо красивее, солнышко, — заметил он, — был бы столик с видом на тебя, я бы именно такой и заказал.

— Тебе повезло, сегодня именно такой столик у тебя и будет, — фыркнула Танька.

— Отличные новости, — усмехнулся Егор, — обязательно скажу за это спасибо, в отзыве на ресторан.

— Маме моей спасибо надо говорить.

Танька шутила очень отважно и совершенно не задумываясь об особой изощренности шутки. Вообще-то она была очарована. По самое что ни на есть горлышко. Это место было потрясающе красивым. Вид был просто волшебный. И сам ресторан был настолько хорош, что даже мысленно употреблять что-то грубое не хотелось. Хотелось внутренне соответствовать тому, кого Егор хотел в ней видеть. Быть для него изысканной леди хотя бы сейчас.

Васнецов как будто поставил себе за цель взять и свести своими романтичными выходками Таньке голову окончательно и бесповоротно. Вот и зачем бы ему все это было нужно? Зачем нужны были вот эти нежные прохладно-розовые розы, которых совершенно точно не было больше ни на одном столике.

Кормили тут тоже вкусно. Правда, от Егора пришлось отбиваться, потому что он норовил впихнуть в Таньку хоть что-то серьезнее десерта, а Танька не хотела. Только один десерт. Ну ладно — можно два, раз ты так настаиваешь Васнецов. И Танька хомячила свои десерты — и воздушную нежную Павлову, и мусс из трех видов шоколада, смотрела на Егора через столик и тихонько вздыхала. Это было свидание как из голливудского романтичного фильма, красивое по самое нельзя. Васнецов… Каким же разным он был, и жестким, и горячим, и заботливым — и вот таким, как сейчас, спокойным, глядящим на Таньку взглядом, в котором ей мерещилась тихая нежность.

— Честно говоря, сейчас себя чувствую как сопливый мальчишка, — тепло произнес Егор, в какой-то момент времени нашаривая Танькину ладонь на столе, — настолько не хочется тебя тут оставлять одну, что даже пытался отбрехаться от этой поездки. Правда, не вышло, увы.

— Ну, я никуда не денусь, — Танька улыбнулась, — буду тебя ждать и ужасно скучать, правда.

Егор улыбался. Мягко. Непривычно. Пробирающе. Желание усесться ему на колени и поластиться никуда не исчезло, лишь только усилилось, вот только леди так себя не вели. Пришлось страдать и обходиться лишь только соприкосновением рук. Впрочем, ладно, даже переплетаться пальцами с Егором было восхитительно, душа медленно оплавлялась от этого удовольствия.

— Знаешь зачем я тебя сюда позвал? — тон у Егора был вкрадчивый. А у Таньки в голове была блаженная пустота и в загадки вопреки себе играть не хотелось.

— Чтобы меня откормить? — хихикнула она, выдвигая самый дурацкий вариант ответа из всех ей пришедших в голову.

— Откормишь тебя, как же, — фыркнул Егор, — будто я не знаю, что ты уже вовсю востришь лыжи таки вернуться к йоге до выписки.

— А ты не подслушивай мои разговоры со Светкой, — ухмыльнулась Танька, — и вообще, в твоих интересах, чтобы меня не разнесло, разве нет?

— Знаешь, в моих интересах, чтобы ты не скакала вперед паровоза, — спокойно улыбнулся Егор, — но мы, знаешь ли, отвлеклись.

Танька удивленно подняла брови.

— Мне было очень важно сделать это до командировки, — произнес Егор, глядя на Таньку сложночитаемым взглядом, затем протянул вперед ранее убранную в карман руку и опустил ее рядом с их переплетенными ладонями. Этот жест явно имел смысл, поэтому Танька опустила глаза, пытаясь понять, что он прячет под ладонью. И внезапно до нее начало доходить, что она увидит, когда Егор уберет руку. Сразу стало ясно, к чему цветы, к чему этот ужин…

— Тань, ты выйдешь за меня?

 

Ответ

— Нет.

Вот скажем честно, Егор такого ответа не ожидал. Он видел Татьянины огромные удивленные глазищи, он спокойно выждал все то время, что она провела, спрятав лицо в ладонях. Ну понятно, что было неожиданно. Кто же спорил. Но он, в общем-то, и так выждал три недели, давая Тане отойти от ссоры, чтобы решение не было принято под влиянием эмоций. Ведь мириться он к ней ехал уже с этой вот синей бархатной коробочкой в бардачке. Сам от себя охренел, когда, зацепив взглядом по дороге ювелирку, заложил нехилую петлю, чтобы перестроиться и к ней вывернуть. И ведь стоял же у витрины, смотрел на кольца, охреневал от собственной поспешности, но… Но все равно купил. Осознав Танино к себе отношение, отказаться от этой идеи оказалось нереально. Егор сам себя чувствовал обкуренным — весь сегодняшний день, когда разрываясь между делами и университетом подтверждал бронь для столика и бронь для номера в гостинице, выбранной так, чтобы успеть из нее в аэропорт не больше, чем за час. Даже у ректора отпросился. Причем, даже сознавшись вслух, нахрена отпрашивается. Филимонов-старший посмотрел на Егора как на придурка, закатил глаза, но отговаривать не стал. Видимо, решил, что с влюбленными идиотами среднего предкризисного возраста спорить бессмысленно. И вот она — феерия этого вечера…

— Нет.

И что это? Ну сейчас-то не спишешь на сотрясение. Состояние-то у нее нормализовалось. Нормализовалось же?

— Тань, — Егор не сразу даже нашел, что сказать, просто глянул в Танино лицо и понял, что у девушки дрожат губы, и только после этого смог выдохнуть и попытался улыбнуться, — неправильный ответ, Локалова, давай на пересдачу прямо сейчас.

Татьяна выцветала на глазах и, судя по кривящимся губам, вовсю пыталась сдержать в себе слезы. Господи, да что за цирк она устраивала? Ну ведь хотела же с ним остаться, хотела! Что за идиотское сопротивление? Во стольком уступала, а в этом — нет?

— Я не шучу, — это Татьяна выдохнула едва слышно, — Егор, прости, но я не выйду за тебя. Я еще не готова.

Таня попыталась вытянуть свою руку из ладони Егора, но он сжал пальцы крепче, не давая ей это сделать. Не готова? Речь о тех ее словах про «пять лет»? Неужели она на них продолжает стоять? Даже он уже давно про них позабыл, даже он уже думал об этих отношениях только как о серьезных, и никак иначе. Неужели она этого не ощущала? Неужели для нее он столь мало значил, чтобы она прекратила следовать своим глупым убеждениям? Ладно, ее волнение понятно. Все-таки понятно. В конце концов, ее подход был лучше, чем у тех дурочек, что рожали ребенка уже на втором курсе универа. Лучше же, Егор Васильевич, ты же правда так думаешь?

— Тань, не нужны пять лет, чтобы понять, с кем ты хочешь и можешь провести свою жизнь, — Егор говорил это с максимально возможной нежностью, пытаясь взять Татьяну именно ею. Ну правда, чем еще можно пронять вдруг вставшую на дыбы девицу. Ей ведь хотелось наверняка ощутить, что она ему важна, в этом он был уверен.

— Ты с женой тоже так думал? — Таня остро глянула на него из-под ресниц, будто пытаясь возразить. Напомнить о негативном опыте. Возможно, она считала, что ошибкой Егора, сделанной «по дурости», она могла сейчас козырнуть. Хотя нет — не могла. За Людой Егор ухаживал сам. Сам ее завоевывал, сам покорял. Был глубоко и очертя влюблен, не замечал никаких недостатков. В этом плане чувство к Татьяне было лишено иллюзий. Оно было честным. Ну по большей своей части. Хотя Татьяну с Людой нельзя было сравнивать принципиально. Даже сейчас, когда Таня нещадно тупила. Так. Ладно, если говорить с большей толерантностью — нещадно сомневалась.

— Тань, что и как у меня было с бывшей женой — неважно, — терпеливо заметил Егор, — она — мое прошлое. Ты — мое будущее. Я хочу тебя в нем видеть.

Это должно было сработать. В конце концов, Егор по себе знал, как необходимо подчеркивать, что ты в партнере действительно нуждаешься. И ему действительно нужна была Таня. Только она, в общем-то, и за эти свои слова Егор был готов ответить, если бы даже кто-то и захотел спросить.

— Нет, — Таню начало трясти. Будто ее раздирали чертовы противоречия. Ведь понимала, чем чреват ее ответ. Она понимала, что именно сейчас Егор с ней и порвет, если она продолжит стоять на своем. Эта сюрреалистичная картинка вымораживала по самое не могу. И Егор поневоле уже сам начал напрягаться. Потому что нихрена не понимал. И желание давать ей возможность одуматься — оно иссякало. Нет, он не собирался от нее отказываться, но спускать это ее упрямство безнаказанно, списав на неожиданную ситуацию, хотелось все меньше.

— То есть, Тань? — тихо спросил Егор. — Почему спать со мной — да, жить со мной — да, признаваться в любви — да, и даже подставить задницу — да. Почему замуж — нет?

Может быть, она уверена, что семье и Теме вместе жизни нет? Так ведь это тоже никто не ограничивал, лишь только будь осторожен и на время сессий отправляй детей к бабушке. Все и проблемы.

Или что? Не доверяла? Так в том же и была суть, чтобы оформить отношения, чтобы гарантировать ей его поддержку, чтобы могла ему сильнее довериться, чтобы могла на него рассчитывать.

— Я не готова, — повторила Таня. В голосе ее никаких эмоций не было — говорила она будто деревянный истуканчик. Пыталась дистанцироваться, пыталась прятаться. Раздражала. Он не хотел ни видеть, ни слышать ее безразличия к себе. Ни на одну чертову секунду.

— К чему ты не готова, Татьяна? — сощурился Егор. Ему нужно было, чтобы она озвучила свои причины. Разумеется, чтобы их оспорить. Оспорить Егор мог практически все, что угодно, да и что за глупости могли быть сейчас в голове у девушки ее возраста? Что могло ей мешать?

— К детям я совсем не готова, — тихо ответила Таня, и вот в этот момент воздух внутри Егора начал выстывать, поняв, что вот эту проблему уже никак не решить только своими силами. Да… Это он оспаривать не мог. Не хотел.

Егор прикрыл глаза. О, какое же это было дежавю. Да, Люда тоже не была готова, когда он с ней об этом первый раз заговорил. Таня, ну зачем ты сейчас напоминаешь своим инфантилизмом неприятного Егору человека? Он же не был готов потратить еще четыре года на то, чтобы все-таки уговорить, а потом — снова и снова дергаться, все ли в порядке дома, и не случилось ли того же, что и с… Юриком. Лучше бы по-нормальному, лучше бы без принуждения — и без плохих ассоциаций с прошлым Васнецова.

Ведь до сих пор вспоминая тот год после смерти сына, что они с Людой прожили, — трескался панцирь, в который Егор одел душу. Ко многим вещам он мог относиться бесстрастно, но не к этим — тянущим из-за спины старую, сильную, пусть и притупившуюся боль. Никогда не забывал, всего лишь убирал на задворки памяти, ко всем болезненным воспоминаниям.

Блин, да что ж за хрень в Егоровой жизни происходила? Почему что ни баба ему попадалась — то по самые уши обкуренная чайлдфри. Чем он их привлекал? И можно ли было эту привлекалочку как-нибудь отрезать. Он хотел семьи. Он хотел сына. Да и дочку — боже, ну плевать же было, кого, просто — хотел ребенка. Уже не первый год ощущал, что «пора». Ей-богу, пора было завязывать с предусмотрительностью, нужно было начать трахаться без предохранения, глядишь, и напоролся бы на какую-нибудь дуреху, с которой бы вышло «по залету». Нет ведь. Пытался по-нормальному, по-правильному, уважал способность принимать решения, соблюдал негласные правила игры, давал время все обдумать без стрессовых факторов.

— Тань, мне не нужна просто девочка для траха, — тихо произнес Егор, разжимая свои пальцы, выпуская ладонь Локаловой, — у меня с такими нет особых проблем. Я в женщинах ищу другое.

Серьезно, сейчас он был в ярости. Такого рода, что обычно в ходе семейных ссор с Людмилой становилась причиной для того, чтобы Егор вызванивал сабу и просил ее о сессии без обязательств. И это был почти что не левак. Ничем Егор в те моменты не гордился, но так было лучше. Лучше, чем чесать углами своей психики о семейные проблемы. С Таней этого можно было бы избежать… У нее, в принципе, был более податливый характер. Плюс она соглашалась быть нижней и принимать наказания. В общем и целом, в плане перспектив для улаживания конфликтов — это был тот идеальный вариант, который устраивал и Егора, и его Тематичную сторону.

— Ну, значит, я больше твое время занимать не буду, — она пыталась говорить без боли в голосе, а все равно не справилась, — мне тебе предложить нечего, Егор.

Мда, не так Егор представлял финал этого вечера. Не так представлял коротать последние часы перед вылетом. Ей-богу, лучше бы меньше морочился. Кровать дома была самым надежным местом обеспечения досуга.

— Я… я пойду, — Татьяна поежилась, кажется, повисшее между ними молчание затянулось.

— Иди, — сухо отозвался Егор. Сейчас в нем не шевелилось ничего, чтобы Локалову при себе удержать. Он ее не мог поменять, увы. Она ему не подходила.

Честно говоря, давненько разочарование не было настолько болезненным. Он был уверен в Локаловой, он был уверен в ее чувствах, он был уверен, что эта ее инфантильность — не более чем напускное, что уж ради него она уступит этим своим страхам. Ведь чего-то должны были стоить три года ее любви? Хотя любви ли? Все же он не ошибся изначально, и девочка просто хотела потрахаться. Увы. Только потрахаться. Вот только одним этим обходиться было нельзя.

Боже, как же хотелось завернуть что-то нецензурное. Хотя бы для того, чтобы выпустить изнутри хоть толику этой горечи.

— Прости меня, — тихонько выдохнула Татьяна, встав и вцепившись в спинку стула, — прости, пожалуйста, Егор.

— Нет настроения, — Егор раздраженно глянул ей в лицо, и, видимо, этого оказалось достаточно, чтобы она все-таки поняла, что он сейчас не в духе, — исчезни уже, Татьяна, сделай одолжение.

— Совсем? — прошелестела девушка, глядя куда-то за плечо Егора.

— По максимуму, — отрезал Егор. И Таня кивнула, качнула головой, а затем торопливо развернулась и бросилась прочь.

— А говорила, что никуда не денешься, — насмешливо заметил Егор, и спина торопливо шагающей девушки заметно вздрогнула. И не хотел вроде делать больно вот таким образом, а все же не удержался. А она — не остановилась. Все равно ушла. И он — он ее не удержал… Совсем?

 

Раздумья

«Она мне не подходит».

Решить — решил, принять не принял. И если в ночь вылета и первый день командировки Егор рвал и метал, то к вечеру второго дня понял, что принять и не сможет в принципе. Можно было бы забить. Если уж ему так везет на женщин с отбитым материнским инстинктом, ну… ну может, просто такова была его, Васнецова, судьба? Хотя… Нахрен судьбу. Он просто подождет. Он просто уломает Таню на принятие нужного решения, в конце концов, нельзя забывать — для нее очень много значит учеба. Защитит диплом — и можно будет уломать ее. Неужели он не сможет? Егор уломал даже Людмилу, а уж эта представительница рода человеческого была упряма как представительница рода козьего.

Просто представить себе, что он вернется-таки домой, и там не будет Тани — его теплой, улыбчивой, отзывчивой Тани, — было не приятно. Даже отвратительно. Ведь потому и хотел возвращаться домой к невесте, чтобы подмахнуть чувствам собственника. А вышло, блин, — ну как вышло. Теперь возвращаться придется к пустой квартире. Опять. И это несказанно бесило.

Таня была отчасти права в этой своей непреклонности — и не все семейные обязательства для нее сейчас были в тему. Это было правильно — ей сейчас о детях не думать. Она еще даже бакалавриат не закончила. Не говоря уже о магистратуре, а потом о паре лет работы по специальности. И Егор это понимал. В конце концов — он же мог пойти навстречу любимой женщине? И если ей хотелось доучиться — пусть себе доучивается. Его часики, конечно, тикали, но год-два особого влияния на положение не оказали бы. А там — Егор сам поможет ей защитить диплом, сам поможет его написать, они подгадают момент, чтобы ребенок родился после защиты, — и все. Надо было не наседать. Нет, блин, перекрыло с этой его торопливостью.

И на самом деле, мог же об этом даже по телефону сказать. Заключить хотя бы какое-то перемирие, удержать дурочку от поспешных действий — тем более Егор-то знал, что она к ним склонна. Вот только на первый день Таня трубку на звонки Егора не взяла, а на второй… аннулировала симкарту. И вот на этом у Егора цензурные слова как-то резко закончились, а настолько нецензурно ругаться в Танин адрес, как ему хотелось, было как-то неприлично в адрес дорогой женщины. Но это был чертов детский сад, и за него впору было ставить в угол. Коленями на горох — чтоб чувствовала, какие ассоциации вызывает ее поведение. Голышом, чтобы и Егору был какой-то прок в том наказании, кроме воспитательного эффекта.

А вечером третьего дня симпозиума до Егора, уже тихонечко собирающего вещи в чемодан и морально готовящегося стартовать в аэропорт сразу после того, как закончится последнего выступления, не дожидаясь банкета, дозвонился Филимонов-старший.

— Вот скажи мне, Васнецов, какого хрена? — вдумчиво поинтересовался ректор. Хороший вопрос. Егор его очень любил. Вот только не в свой адрес.

— Это не я, — устало отшутился Егор и уточнил: — Какого хрена что, Павел Андреевич?

— Невеста твоя заявление в ректорат подала на забор документов, — тон у Филимонова был похоронный. И Егор даже догадывался, кого хоронили…

— Локалова?

— А ты много студенток замуж звал? — скептически переспросил ректор. — Мне тебе все-таки выговор лепить за вопиющее несоблюдение преподавательской этики?

— Лучше два, — Егор хмыкнул, — Павел Андреевич, серьезно, подала? Когда?

— После обеда принесли, — заметил Филимонов, — Васнецов, мне тебе рассказать, как тепло я отношусь к тому, что наши краснодипломники покидают МФТИ? Знаешь, как я люблю видеть в заявлении слова «хочу перевестись в МГТУ имени Баумана»?

— Лучше рассказать, чем показать, — вздохнул Егор, прекрасно представляя, в какой далеко не эротичный узел его хочет завязать сейчас Павел Андреевич. Бауманку Филимонов, конечно, уважал, специалисты там работали отличные, уровень у выпускников был не менее охренительный. Но при этом Бауманка всегда была для МФТИ самым злейшим конкурентом, который вечно уводил у них основной слой талантливых абитуриентов. И Таня решила перевестись…

Ну, Локалова… Ну, истеричка, а… Вот ведь как дословно отнеслась к его просьбе «исчезнуть». И ведь нет, не шевельнулось ничего, пока он ей звонил. Исчезать — так исчезать, без сотен лишних слов, да?

— Отказалась? — в тоне ректора сквозило все утомление этого мира. Он терпеть не мог влезать в личную жизнь сотрудников, да и беспокойство о каких-то там единичных студентах было ему обычно не свойственно, но… Уйти собралась краснодипломница с показателем по диплому 5.0. Такие в каждом годовом выпуске водились в штучном экземпляре. Естественно, что ректор лично озаботился предотвращением этого побега.

— Ну, что-то вроде, — неопределенно отозвался Егор. Ну хрен с ним, что отказала сейчас. Скорей всего, это можно свести на нет, пообещать этой трусихе, что ничего серьезного он от нее требовать не будет. Он все равно затащит ее в ЗАГС, тем более что видел вчера, что она хотела. Просто брыкалась, как назло, попадая своими «копытами» по больным местам Егора.

— Я б тебе сказал, куда запихнуть это твое «вроде», Васнецов, — веско произнес ректор, — да вот только сомневаюсь, что ты найдешь это место на глобусе. В общем смотри, бумажку я эту подержу пока без подписи. Без приказа об отчислении Локалова свои документы из архива не получит. Но если за неделю заявление она не заберет — будем считать, что премиальных ты, мой дорогой и ответственный сотрудник, до конца года лишен. Раз уж твои телесные и матримониальные порывы портят нам статистику. Понял?

— Предельно, — честно откликнулся Егор. С Филимоновым ему спорить было не о чем. Ведь преподавательская этика в основном потому и затрагивала вопрос отношений со студентами, потому что последние не отличались… приличным количеством рассудочности. Экспрессивные они были, что уж поделать. И Таня… Таня тоже такой была. Умная, да, но местами — дура. Закончив эту мысль, Егор перед Таней мысленно же и извинился.

Хрен с ними — с премиальными. Честно говоря, прок в звонке Филимонова был один. Егор узнал, что Таня пытается уйти. Совсем. Сжигала мосты до конца. Дурочка. Будто он не знал, где ее, если что, можно найти. Или что, один раз он до ее деревни доехал, а второй раз типа не доедет, забудет дорогу?

И все-таки Егора начало тревожно потряхивать. По крайней мере в самолете ему казалось, что лететь-то можно было и побыстрее. Дома он оказался уже за полночь, в таком невыспавшемся состоянии мозга, что садиться таковым за руль и ехать в чертову Тьмутаракань было реально опасно.

Поэтому сначала был душ, а потом — подушка. В пустой постели, раздери ее крокодил.

Спал Егор неважно, даже утром, поднявшись, долго тупил над кофе и яичницей, познавая дзен и пытаясь понять, что он хочет и что может сказать Татьяне. Локалова должна была понять, что возвращая ее, Егор делал ей уступку. И впредь подобное допускать не собирался.

Нужно было переговорить о примирении, очертить условия. Потому что никаких безмолвных договоренностей по типу «сделаем вид, что ничего не было» Егор заключать не собирался. Он даст Татьяне понять, что все еще злится, но очертит, что в решениях был слишком резок. Да и она… Как-то слишком… Ну, блин, всего лишь сделал предложение, никто не говорил о детях, никто не говорил о том, что «срочно пошли беременеть, дорогая, у меня жуткий нетерпеж, я смертельно хочу потискаться с памперсами». Почему Татьяна вообще так сходу об этом заговорила? Нет, конечно, хорошо, что она сразу поняла, что семья — это не просто красивое слово, что с ней в комплекте обычно идут и иные обязательства, и полный воз проблем, но вот так вот в лоб — нагора, «я не готова к детям»? Почему? Тогда-то эта тема ударила в больное место, и Егор даже не подумал напрячься на эту тему. Его волновало другое. Сейчас же это показалось Егору странным. Просто потому что на Таню это было слегка не похоже. Неужели в ее понимании свадьба обязательно была связана с залетом? Странно, не было похоже, что она настолько следует шаблонам. Казалось, что в ее голове вообще каких-то границ или рамок нет. А нет же — обнаружилось. И почему это вызывало такое внутреннее недоумение?

Вот то, что Таня за эти три дня из квартиры Егора свалила, забрав свои вещи подчистую, даже пыль протерла с тумбочки, на которой лежал ее ноутбук, — вот это недоумения не вызывало. Это было на Локалову очень даже похоже. А ведь кому-то эти вещи потом обратно класть. Нет, со скандалами подобного масштаба было пора завязывать, а то дурдом какой-то. Утащили вещи — притащили вещи… Еще хорошо без дележки мебели пока обходилось.

Конечно, Егор сейчас даже в мыслях был весьма самонадеян. Он не особенно сомневался, что Таню ему вернуть получится. Потому что, черт ее знает, любила ли она его, но влюблена была точно. Это отрицать было невозможно, это было ясно как белый день, даже вспоминая злополучный вечер в ресторане — ее натурально трясло, она практически ревела от того, что говорила, а уж со слезами Егор Татьяну в принципе никогда не видел. Поэтому… Поэтому речь больше шла о том, как наладить эту разладившуюся систему. Как найти общее решение, потому что «как есть» Егору оставлять все-таки не хотелось. Хотелось большего, чем секс и молчаливое сожительство. Его даже от слова «сожительство» коробило. Оно очень сильно опошляло все его к Татьяне отношение…

Неожиданно затрезвонил домофон — не самая разговорчивая деталь интерьера в квартире Васнецова. Будильник, и тот болтал почаще. И рано утром в субботу Егор никого не ждал. Кто заявился? Таня? Это было бы очень неожиданно и даже существенно облегчило предполагаемый для нее разнос. Однако на дисплее домофона камера Егору показывала не Таню, а незнакомую девушку. Такую характерно-женственную брюнетку с длинными гладкими волосами. Одетую в принципиально пацанские шмотки. Что, система сетевого маркетинга не только не сдохла, но и продолжала штурмовать своими представителями безмятежно дрыхнущих в выходной потребителей?

— Девушка, я не вызывал стриптизершу, — произнес Егор в домофонную трубку. Не то чтобы он этим ожидал смутить девицу, обычно шляющиеся по квартирам нахалки были совершенно нечувствительны к подколам, но как-то… Как-то сразу посылать было неинтересно.

— Таня у вас?

Девушка спрашивала таким встревоженным тоном, что стало ясно как белый день — Таня пропала…

 

Пропажа

— Нет.

Девушка выругалась, отворачиваясь от камеры, и, кажется, слегка подзависла над тем, что ей делать дальше.

— Зайдите, — твердо потребовал Егор, открывая ей дверь в подъезд. Девушка в смятении обернулась, но, кажется, у нее не было конкретного плана действий, поэтому она торопливо нырнула в дом.

— Вы — Светлана? — поинтересовался Егор, когда девушка уже оказалась в его прихожей. Из всех известных Татьяниных близких подруг лично он не знал только таинственную Светку. Ту самую, по инициативе которой — как созналась сама Таня не так давно — на столе Егора и появился пульт от вибропули.

— Я-то Света, а вы, наверное, не Васнецов, а Кашпировский? — иронично поинтересовалась девушка, глядя на Егора с легкой насмешкой.

Ей было лет двадцать пять — на первый взгляд. И во всем — в жестах, в прищуре, в манере общения — сквозила такая самоуверенность, что Егор невольно восхитился. Такая девица не тратила времени на скандалы — если ты ее не устраивал, то все, ты вылетал из ее жизни и больше в ней не появлялся. И такая не стала бы три года вздыхать молча. Она приходила и брала все, что ей нужно. Слишком самоуверенная для Егора, но в принципе — очень яркая. В юности он на таких западал. Интересно, как они с Татьяной познакомились? Не то чтобы Егор сомневался в том, что эти две девушки могли дружить, но они казались очень разными, будто вращались в совершенно противоположных системах координат. Но где-то же они пересеклись? В МФТИ Светлана точно не училась, Егор бы ее обязательно запомнил, даже учись она не на его факультете.

— Так что с Таней? — поинтересовался он. Света не стала проходить дальше, даже не разулась, просто стояла на коврике, засунув руки в карманы джинс, и смотрела на Егора. Будто подчеркивала, что позвал-то ее сюда он — ему и говорить — зачем.

— Она не пришла на ночь сегодня, — Света поморщилась, — и телефон вне зоны…

Значит, ночевала Таня у подруги.… К матери ехать не захотела. Хотя вряд ли бы мать одобрила идею с забором документов, однозначно. Скорей всего, Татьяне бы за это влетело, а постфактум — не так страшно, что ли?

— Она же заблокировала симку, — тихо заметил Егор.

— У меня был ее свежий номер, — пожала плечами Света. Егор же на это недовольно нахмурился. Ладно, он даже не сомневался, что это Таня так рвет связи. Егор конечно, даже не думал, что ему Таня свой новый номер не сообщит. Ну, по крайней мере, пока — это было маловероятно. Гордая же? Наверняка еще бы и перезванивать не стала.… Назло себе, доказывая, что она «не такая». А лучше бы не выпендривалась и взяла трубку.… Ну, или позвонила сама, феминистка, блин.

— И она не могла остаться где-то еще? — уточнил Егор, проясняя для себя момент «не ушла ли Таня в загул». С одной стороны, нет, не должна была. С другой стороны — она и отказываться от предложения не должна была, но отказалась же. Так что лучше бы прояснить.… И заранее приготовиться к тому, чтобы кого-то придушить. Может быть, даже вместе с Таней — за компанию.

— А нахрена? — озадачилась Света. — Она мне четко сказала, куда я могу пойти со своими парнями на ночь, мол, потому что в ближайшее время ее вопрос секса не интересует принципиально. А тут взяла и где-то еще осталась? Специально же попросилась ко мне на недельку. Нет, товарищ Васнецов, если бы она куда свинтила — я бы знала.

Егор с трудом удержался от облегченной улыбки. И отвесил себе внутренний подзатыльник. Потому что тут Таня пропала, а его по-прежнему волновал вопрос, не прыгнула ли эта нимфоманка в чью-нибудь еще постель.

— А домой к матери она не могла уехать? — спросил на всякий случай, хотя был уверен, что если Светлана явилась к Егору сама, значит, точно обдумала все остальные варианты. Но, всякое же случалось с людьми. Забывчивость, там.

— Мы созванивались в обед, и она покупала какую-то хрень к ужину. Так что исключено, — Света качнула головой.

Хреново. Значит, нужно было вызванивать мать Татьяны и тащить ее в полицию. Может, за ней съездить? Или по выходным пробкам проще было довериться электричкам?

— Адрес-то мой, откуда? — спросил Егор, пока мозг торопливо формировал варианты алгоритмов действий.

— А это… — Света торопливо дернулась, сбросила с плеч маленький синий рюкзачок и закопалась в нем. Нет, Егор, конечно, был в курсе того, что в женских сумках чего только не водилось, но когда из рюкзака Светы появился розовый вибратор, аккуратно запакованный в полиэтеленовый пресс-пакет, чудом не подавился.

— Ой да ладно, — фыркнула Светлана, заглядывая в рюкзак, видимо, не находя там искомого, и запихивая вибратор обратно, — вам ли надо мной ржать, господин Васнецов?

Акценты во фразе были расставлены так, что было ясно — она знала.

— Таня сказала? — тихо поинтересовался Егор.

— Нет, — усмехнулась Света с настолько самодовольным видом, что Егор в ее словах не усомнился даже. Но отвечать ему на вопросы Света явно не собиралась. Она, молча, сунула руку в боковой кармашек, просветлела лицом, выдохнула: «Наконец-то», — вытаскивая оттуда…связку ключей.

— Танька попросила занести, давала ваш адрес.

— Сама оставить забыла? — Егор вздохнул, забирая ключи. И заносить тоже побоялась.… Побоялась искуситься поговорить и вернуться? Побоялась просто показываться на глаза Егору после всего сказанного? Хотя, честно говоря, Егор ожидал, что попросту найдет ключи в почтовом ящике. А нет, не подкинула, решила передать через подружку. Егор в прострации глянул на ключи… и завис еще сильнее, потому что то, что он ожидал увидеть, с тем, что он реально увидел, — не совпало.

— А брелок где? — Егор удивленно глянул на Светлану. Девушка насмешливо фыркнула, закатывая глаза.

— Слушайте, вы со своей Санта-Барбарой…

— Свет, это важно, — перебил ее Егор, — где брелок? Потеряли?

Светлана удивленно взглянула на Егора, всем своим видом говоря: «Какая хрень вас волнует, товарищ Васнецов, когда тут человек пропал». Хрен с ним. Нужно было, чтобы она ответила.

— Себе Танюха его оставила. На память, — подчеркивая, насколько идиотичным она сама считает этот вот жест, сообщила Светлана.

— Отлично, — Егор развернулся на пятках и почти бегом бросился в кухню к оставленному там телефону, а затем уже — в кабинет, к компьютеру, на который была установлена программа. Бросил через плечо «Проходите». Господи, ну хоть в чем-то Локалова не надурила…

Когда Егор покупал дурацкий брелок с плюшевым медвежонком, он настойчиво искал медведя «говорящего». И обязательно — с липучкой на спине игрушки, чтобы электронный болтающий блок из игрушки можно было вытащить.

— Вы ей что, маячок в медведя вшили? — с любопытством поинтересовалась Светлана, уже разувшаяся и таки дошедшая до кабинета. Догадливая.

— Трекер GPS, — отозвался Егор, вытаскивая из памяти СМС нужный номер и отправляя на него нужный запрос, чтобы трекер заработал и начал отправлять сигнал. Можно было бы взять без СМС, с круглосуточным пингованием, но они разряжались гораздо быстрее.

— Так-то следить за девушкой некомильфо, — меланхолично заметила Светлана, пока Егор, переплетя пальцы и опустив на них подбородок, ожидал пока прогрузится компьютер.

— Некомильфо было девушке трахаться со сталкером, — отрезал Егор.

Об отслеживании Егор подумал практически сразу, как решил с Татьяной съехаться. Потому что не мог быть с ней рядом постоянно, потому что тогда на парковке ему охренеть как повезло, что он успел до того, как Лазарь успел девушке навредить сильнее.

— Она сама упоролась, — вздохнула Света, — ей нужен был именно Егор, а среди моих знакомых, как назло, свободных вариантов не было.

Егор глянул на Светлану убийственным взглядом. Вообще, уже даже парой своих комментариев, очертивших участие этой девицы в личной и интимной жизни Татьяны, Светлана уже будила в сердце Егора ревнивого мавра.

Нахалка же даже не дрогнула, лишь ухмыльнулась самодовольно.

— Ну что там?

— Что Таня вчера делала? — пока программа тормозила, добиваясь сигнала от трекера, и потихоньку уточняла координаты, поинтересовался Егор, пытаясь понять, насколько сильно ему беспокоиться. Потому что поневоле казалось, что пропаже Тани помог Лазарев, и… и это было плохо.

Света же уставилась на Егора оценивающим взглядом, будто что-то прикидывая.

— Ну, в универе была, — медленно произнесла она, — около четырех собиралась зайти в Легион…

Твою же мать, Локалова… Егор ощутил, как взгляд начинает смотреть не в монитор, а сквозь него. Заставил себя сосредоточиться, сфокусировать взгляд хотя бы на лице Светланы.

— Зачем?

Не дай бог этой дурище решить встретиться с Лазарем… За такое Егор бы ее, конечно, нашел, и даже постарался бы вытащить, но вопрос примирения с ней перечеркнул бы жирным маркером.

— Тренерша по йоге… — Света недовольно скривилась. — Требовала, чтобы Танька забрала свой инвентарь. Коврик, блоки, вот это все. Мне не давала, у нее типа личная ответственность. Вчера аж концерт устроила, что, мол, или Танька его забирает, или тренерша его выкинет.

Вообще, произойди это при Егоре — или скажи Таня Егору об этом звонке, — он бы настоял на том, чтобы она никуда не ходила, или сходил бы с ней. Хрен бы с тем ковриком для йоги — ну в рамках своего материального положения Егор мог бы такое сказать и сделать. Но в рамках финансового положения прижимистой студентки было ясно, что свои вещи она предпочла бы забрать.

— Господи, угораздило же влюбиться в дуру… — лишь по округлившимся глазам Светланы Егор понял, что эту мысль произнес вслух. Понял и забил. Сейчас это было неважно.

Именно вчера. В день, когда Таня умудрилась пропасть, с ней связывалась знакомая Лазарева и требовала явиться к Легиону. Совпадение? Да ладно, блин, серьезно, что ли? Ощущение произошедшего с Татьяной одного большого пиздеца подкрадывалось все ближе.

Егор набрал Легион. Рявкнул на администраторшу, она переадресовала его на службу охраны. Вот тут Егор перебрал все известные ему матерные словоформы, и четыре раза пообещать настучать руководству клуба на то, что охрана от работы… уклоняется. Вот только после четвертого раза удалось добиться от них результатов работы. Ведь должны были они работать в принципе… Хорошо хоть удалось что-то выдавить… Все-таки безапелляционная уверенность и богатства русской нецензурной речи оказывали хороший эффект на всяких уклонистов от работы.

— Твою ж мать, — устало выдохнул Егор, выслушав блеяние охраны, прокрутившей записи с внешней камеры наблюдения, и сбросив звонок.

— Говорите уже, — встревоженно произнесла Света, — что с Таней?

— Не знаю, — Егор попытался собраться и отключиться от накатывающей отстрой тревоги, — есть две новости, одна другой краше. Первая — хреновая. Вчера Лазарев Татьяну подкараулил у клуба. Судя по записям, запихнул в машину и увез.

— А вторая хорошая? — тихо поинтересовалась Света, все сильнее бледнея в лице.

— Вторая — гипотеза, — Егор достал сигареты из верхнего ящика стола, но вовсю удерживал себя от того, чтобы закурить, — если он ее увез — можно надеяться, что она жива. Слегка…

— Слегка жива?

— Слегка надеяться… Лазарь Таню вырубил… И я не знаю нетравмоопасных методов вырубить человека быстро. Все они могут быть летальны… И если этот урод перестарался…

…то как бы не присесть уже, собственно, Васнецову — потому что в желании урыть Лазаря перестараться мог уже он.

В повисшей в комнате тишине писк зафиксировавшей координаты трекера программы прозвучал, будто гром среди ясного неба.

— Поехали, — Егор встал, записал адрес для навигатора и шагнул к двери, схватив со стола телефон. Сидеть на месте было уже невыносимо.

 

Тревоги

Ехать на другой конец Москвы… По пробкам… Нет, сегодня Егор не был настроен на такие подвиги. Полковнику Воронину Егор звонил по дороге до метро, благо Егору-то до метро было пилить почти пятнадцать минут. Объяснять пытался по существу, а получалось — с матом. Впрочем, собеседник попался понятливый и терпеливый. Выслушал, спросил про адрес, куда Васнецов направляется, и сказал, что пришлет пару сотрудников на подмогу. Сказал, где Васнецова будут ждать. В прошлом году именно Егор протащил племянника полковника на факультет — вообще-то потому, что Кирилл с первого взгляда показался способным парнем, хоть и переводился из провинциального, очень посредственного, радиотехнического вуза. И да — Егор тогда после собеседования дал свои рекомендации. Парня взяли на курс даже вопреки тому, что по вступительному экзамену он не тащил. Как Егор и предполагал — Кирилл нагнал быстро, косячил, правда, но нагнал же. И хорошо вписывался в статистику курса Локаловой. А дядя-полковник неожиданно после зачисления лично завалился к Егору, оставил визитку и сказал звонить, если понадобится помощь. Семья у Ворониных была такая… Общительная! Егор думал, что не понадобится, хотя визитку сохранил, в угоду собственной педантичности. Оказывается — не зря.

— Зачем вам менты? — поинтересовалась Светлана, торопливо семеня вслед за Егором. По уму нужно было ее послать домой, чтобы мало ли что — не оказалась под ударом. Но если этот ум напрячь — то сам Егор в свои двадцать пять друга бы в жопе не оставил.

— Ну, желательно, чтоб меня от этого урода оттащили раньше, чем я его убью, — Егор вздохнул, останавливаясь у перехода на светофоре.

— Не знала, что у вас такие связи есть, — заметила Света, — Танюха говорила, что вы этим не любите пользоваться.

Надо же, Локалова запоминала даже такие мелочи, которые и вылезали-то в разовых случаях…

— Я не «не люблю», я «не пользуюсь», — Егор пожал плечами, — просто моим положением можно злоупотреблять, и использование «связей» этому способствует. Поэтому я никого обычно стараюсь не напрягать, но это исключительный случай. Заявления-то нет о похищении, понимаешь? И постановлений — на обыск, на арест… знаешь, сколько времени займет оформление и сбор доказательств? И есть ли у нас столько времени? Я вот сомневаюсь. Они обещали оформить заявление и постановления задним числом, только подвези я им прогу для маяка и записи с камер Легиона. Ну и мать Тани надо будет вызвонить, чтобы подписала то заявление. Но все равно, быстро это не делается, а действовать надо прямо сейчас.

Света замолчала, глядя вперед. Нервничала. Сильно нервничала. И Егор бы даже и хотел ее успокоить, да кто бы его успокоил. Самого практически трясло. И он ненавидел сейчас каждую секунду задержки, дополнительные пересадки, кучу народа в метро, которые выступали помехами на пути, и необходимость еще пятнадцать минут ехать на троллейбусе, до нужного района. Еще и троллейбус в пробку влип.

— Вы Таньку любите? — отрывисто поинтересовалась Света в какой-то момент, и Егор уставился на нее, потому что сейчас это был совершенно неуместный вопрос. Но… От хорошей подруги такой вопрос можно было и услышать.

— Люблю, — устало отозвался Егор, глядя в окно троллейбуса. Вообще, стоит об этом сказать Татьяне. Просто потому, что до этого не говорил. А теперь еще не известно даже — удастся ли. Что мог с ней сделать гребанный Лазарь? Жива ли? Цела ли? Насколько с ней все в порядке? Все в нем притухло, все замерло, втянув в панцирь все эмоции, что было возможно. Было уже плевать, что она ему отказала, лишь бы оказалась жива. Хрен бы с ним, с ЗАГСом, хрен с ним со штампом, и хрен с ними — с принципами Егора. Танька опять влипла… Дуреха, из-за своей влюбленности в Егора выбравшая себе в любовники его тезку — чертова Лазарева. Нет, конечно, Лазарев увез ее с собой, значит, может быть, сразу и не избил. Но прошла ночь. И время потихоньку подбиралось к обеденному. Кто его знает, сколько могло произойти за это время. И думать о том, что могло произойти — за ночь-то с хрупкой девчонкой, — было тошно. И поневоле чесались мысли — а пошла бы она в Легион, если бы он не уехал? Если бы они не разошлись? Она бы наверняка посоветовалась с Егором. Она бы не повелась. Если бы Егор не решил внезапно пристать к ней с предложением. И вот стоило сказать себе, что все это чушь, и что ему теперь было — замуж ее не звать, раз уж хотелось? Откуда же он мог знать, что все так вывернется?

Черт, да Егор вообще думал, что Лазарев уже ждет суда за нанесение побоев, он же узнавал в клубе — тренера же задерживали. Ну и как он оказался на свободе? Его опять отмазали? Или одна дурища милосердно забрала свое заявление? Ох, несдобровать ей было, если верным окажется все-таки последний вариант…

Мысли сделали еще один упоротый кульбит и поинтересовались — а оказалось бы все так плохо, как сейчас, если бы Егор сам разглядел чувства Татьяны к себе. Раньше. Тогда ей не было бы потребности искать никаких тезок-«заменителей». Тогда все было бы хорошо… Жаль, что не разглядел. Жаль, что она так долго шифровалась… Ну наконец-то нужная остановка!

Полицейские, уже ожидавшие Егора на остановке, оказались «в штатском». Потому что как они пояснили, были «не при исполнении». Но оба по внешнему виду казались вполне дельными мужиками. Вопросов относительно того, кто там Егору Таня, они не задавали. Кажется, и так поняли. Егор еще раз объяснил, в чем дело, они почесали репы, вздохнули, сказали, что «без постановления такое хрен провернешь» и загрузились поиском решения задачи.

Дом-то, как назло, был… двадцатипятиэтажный. К сожалению, понять, в какой именно квартире, на каком этаже оказалась Локалова, было нереально. Егор знал только сторону дома и примерно — подъезд.

— Ждать надо, — заключил один из парней, когда стало ясно, что вариантов не так и много. Без постановлений ребята, конечно, могли на белом глазу блефануть, вот только народ в столице был подкованный. И сотрудника в форме от сотрудника не в форме отличал. И права свои знал… Ну, в общем, охренел народ, да.

Ждать.

Это было самое отстойное слово из всего словаря отстойных слов. И его сейчас Егору не то что исполнять — слышать не хотелось. Но он особо не мог спорить, озвученный ему алгоритм был действенным и логичным. Он был только медленным, и ставил под удар Таню… И вот это было в нем действительно паршиво.

Егор и Антон (младший из полицейских) встали курить у дальнего подъезда с той стороны здания, что была противоположна месту локации трекера. Они даже обогнули дом так, чтобы внезапно не наткнуться на выходящего из подъезда Лазарева. Света же села на лавочке рядышком, вполголоса иногда задавая Антону уточняющие вопросы о том, почему и что в плане действий именно так.

Саша — второй мент, — курить начал у того подъезда, что был к месту локации ближе. У того же подъезда, спиной к Егору сидела какая-то бабка, укутанная в платок. Егор предложил было к ней подойти спросить не знает ли она живущего здесь Лазарева, но Антон против этого возразил. Сказал, что быстрее эта же бабка зайдет и стуканет соседу, что его искал какой-то невнятный тип. Потому что соседи ближе всяких незнакомых персонажей. Ждать пришлось долго — целый час на внезапно обострившейся жаре. Сигареты в пачке Егора успели кончиться, перешел на сигареты Антона, не спуская глаз с двери «заветного» подъезда. Конечно, трекер мог ошибиться… Но точность локации была пять метров. Подъезд точно был крайний…

Когда из подъезда таки выскочил Лазарев — белобрысый, улыбающийся ублюдок, — Егор аж дернулся в его сторону, Антон, заслонявший Васнецова, вцепился ему в плечи.

— Не вздумайте, — тихо прошипел он, — спугнете. Он не должен оставить заложницу надолго. Если она жива, конечно…

Если она жива… Все, что было в груди Егора, — стыло, застывало, будто все его нутро вдруг оказалось в температуре абсолютного нуля, и все мельчайшие частицы его души застыли, не в силах двигаться в этом невыносимом холоде. Он смотрел, как неторопливо ковыляя и припадая на трость, заходит в подъезд бабка, — и пытался это осознать. Но никак не мог. Кто? Что делал? Шел? Куда? Как там Таня — скажите лучше!

Антон сбросил Саше один звонок. Саша же повернулся — вроде для того чтобы сплюнуть, а на деле бросил взгляд в сторону Лазарева, его запоминая. Спокойные, собранные. Не менты — фээсбешники просто. А душе смертельно хотелось фургончика с омоновцами, вертолетов, да вот только… слишком это было жирно для одной девочки-студентки, да?

Антон оказался прав. Лазарев метнулся в гипермаркет, расположенный буквально на углу дома через дорогу, ближайшего к его подъезду. Вышел через десять минут. Курящий у его дома незнакомый мужик Лазаря особо не напряг, он, безмятежно улыбаясь, с бутылкой шампанского в руках зашел в дом. За бутылку взгляд Егора зацепился. Сопоставил его с улыбкой тренера, сделал странные, одновременно и успокаивающие, и не очень выводы. Ладно. Сперва Васнецов вытащит Таньку из дерьма, а уж потом будет думать, что ему с ней делать.

Саша же невозмутимо затушил сигарету об крышку мусорного бачка и, придержав дверь после Лазаря с десять секунд, нырнул вслед за ним. Слава богу, и Антон, и Егор, и Света бегали быстро, успели до того, как медленно подводил дверь к стене доводчик.

— Двенадцатый этаж, — сообщил Саша, с деловитым видом шагая в распахнувший свои двери лифт. Егор был охренеть, как впечатлен работой оперативников. Сообразительные, осторожные, практичные до нельзя, они старались свести к минимуму всякую временную потерю. Далее — по разным алгоритмам, озвученным ребятами, нужно было либо его вызвонить и «попросить помочь спустить вниз к скорой лежачую бабульку», либо — в идеальном, невозможном случае успеть поймать за шиворот у двери и заломать руки, и отнять ключи. Егору хотелось не только руки, и не заломать, а сломать, но…

— Егор Васильевич, постарайтесь себя в руках держать, — попросил Антон, когда лифт мучительно медленно подползал к одиннадцатому этажу. — Мы, конечно, оформим в протокол сопротивление при аресте, но под него не все травмы попадают… Ну и штрафы у нас за это…

Ему было легко говорить, а когда Егор, пока двери лифта только-только разъезжались, услышал женский крик — Танин крик, — удержаться на месте оказалось невозможно.

 

Опасная игра

Сначала Танька поняла, что у нее затекли руки, а уж потом она поняла, что уже не спит. На языке было сухо, она аж ощутила, насколько язык шершавый на самом-то деле. На щеке лежала чья-то тяжелая ладонь, и пальцы ее осторожно Танькину кожу поглаживали.

Раскрывать глаза Танька не торопилась, осторожно анализируя и себя, и свои воспоминания. Она помнила сладковатый запах от прижатой к ее лицу тряпки, она помнила умоляющий голос Лазарева над ухом «Киса, только не рыпайся», и сейчас кисти рук прочно были обняты браслетами наручников. Металлических наручников.

Танька открыла глаза, облизала губы, уставилась в лицо Лазарева. Они лежали рядышком на кровати, а кровать, судя по всему, была в той квартирке, в которой они с Егорчиком частенько кувыркались. То есть вряд ли это была квартира Лазарева, хотя кто его знает. Танька была уверена, что он эту хату снимал. Ну, нормальная была квартирка. Однокомнатная — для потрахаться вполне хватало.

Танька была в тех же джинсах и футболке, в которых бегала по врачам и ездила в Легион. Кожа была до омерзения липкая и пыльная. Лазарев валялся рядом на покрывале в джинсах и майке.

— Привет, — шепнул Егорчик, виновато улыбаясь. Он глядел на Таньку настороженно, будто ожидая, что она начнет орать.

— Принеси воды, пожалуйста, — невозмутимо произнесла Танька, спокойно глядя Лазареву в глаза.

У Егорчика что-то дернулось в лице.

— Да-да, конечно, — он тут же соскочил с кровати и убежал на кухню. Вернулся со стаканом воды. Танька подтянулась к спинке кровати и села. Голова кружилась. Блин, только бы не вырвало… Еще не хватало. Наручники Лазарев не снял, и Танька этому не удивилась. Поил из своих рук. Оторвав стакан от ее рта, скользнул пальцами по Танькиным губам, стирая с них лишние капли.

— Леська сказала про твое сотрясение, — еле слышно выдохнул он, — кошка, прости меня, а? Перемкнуло меня тогда…

— И спасибо, киса, что забрала заявление, — ухмыляясь, продолжила Танька, глядя, как Егорчик смущенно прячет от нее глаза, — ты же это тоже хотел сказать, не так ли?

— Да, — прошептал Лазарев, — спасибо, кошка.

Он часто называл ее именно кошкой, продолжая, что, мол, она кошка для него — вечного мартовского кота.

— Пожалуйста, — Танька улыбнулась, — к слову, твоей жене просить не надо было. Я бы все равно забрала…

— Почему? — говорил Егорчик негромко, но глядел на Таньку остро, тяжело.

— Потому что ты мне важен, милый, — усмехнулась Танька, — а ты думал, что? Что я тебя посажу своими руками? После всего, что между нами было?

Лазарев не ответил. И вообще отвел от Таньки взгляд, видимо, не желая отвечать честно. Да, именно так он и думал…

— Без хлороформа на свидание позвать не мог, да, — поинтересовалась Танька, — или мой номер телефона забыл?

— Ты его сменила, — тихо откликнулся Егорчик, сев рядом на кровать и чуть отворачиваясь.

— А, точно, — Танька поморщилась, — а ты звонил в эти два дня, получается?

— Звонил, — Лазарев дернул плечом, — загадал, что, если ты ответишь — я обойдусь без хлороформа.

— Ну ладно, — Танька фыркнула и кончиками пальцев ноги провела по бедру сидящего рядом парня, — соскучился?

Он реагировал… Он по-прежнему на нее реагировал… Егорчик поймал ее ногу, провел ладонью по голени, остановил пальцы под коленом, глянул на Таньку чуть расширившимися зрачками.

— Что поменялось? — тихо спросил он. — В первый раз ты меня послала.

— В первый раз я была занята, — Танька виновато улыбнулась, — ты меня пойми правильно, я Васнецовым три года переболеть не могла.

— А сейчас? — пальцы Лазарева чуть больнее сжали Танькину ногу, и девушка сердито пихнула Егорчика пяткой в бедро. Шутливо, мягко, лишь бы не спровоцировать. У Лазарева дрогнули губы.

— Я от него ушла, — ровно отозвалась Танька, — он захотел детей. С этим не ко мне.

— Ты мне не врешь? — Егорчик сощурился, пытаясь найти в Танькином лице хоть нотки фальши.

— Я из универа даже пытаюсь уйти, — Танька пожала плечами, — правда, не пускают пока, но я их добью.

— Тань, я от Олеси ушел… — тихо произнес Лазарев, видимо, услышав Таню и решив сменить тему, — просто не смог с ней. После тебя…

— Скучно? — насмешливо поинтересовалась Танька.

— Пресно, — отозвался Лазарев, и его взгляд скользнул на Танькины губы, — никак. Да и мало.

— Была бы я твоей женой, я бы с тебя не слезала, — шепнула Танька, и, кажется, на этой фразе Лазарев не выдержал. Качнулся вперед, притягивая Таньку к себе, впиваясь в ее губы. Ладони Егорчика легли на Танькины груди, сжали их — с таким привычным Таньке голодом.

— Ш-ша, — Танька стиснула губу Лазарева зубами, глянула на его исподлобья, — ты вообще офигел, да? Мы, блин, два месяца толком не виделись. А все, что ты можешь при виде меня — это меня трахнуть, да? Ты, может, зря от жены ушел? Или что, так и будешь мне мальчиком для траха? Ты бы еще в штаны спустил от одного взгляда.

Это были насмешки на опасном уровне. Но Танька себе их и раньше позволяла — чтобы Егорчик особо не любезничал. Вот и сейчас, он не вспыхнул, лишь мазнул губами вдоль по Танькиной скуле.

— Ко-о-ошка, — шепнул он, явно взбудораженный Танькиным тоном, — а что ты хочешь?

Танька задумчиво на него посмотрела.

— Шампанское есть? — поинтересовалась она. — Подходящий для него день — воссоединение все-таки. И ты от жены ушел, и я от Васнецова…

— Нет шампанского, — с сожалением потупился Лазарев, — я здесь не был с месяц, здесь даже тараканы вымерли, не то что мыши в холодильнике.

— Насколько я помню — магазин через дорогу, — с намеком произнесла Танька, и Егорчик на нее тяжело уставился.

— Ты хочешь меня спровадить? — остро поинтересовался он. Танька закатила глаза и дернула за наручники, чья цепочка была зацеплена за один из прутьев спинки кровати.

— Ты смеешься, да? — уточнила Танька. — Я с кроватью вместе в окно выпрыгну? С двенадцатого этажа?

— Ты можешь доораться до соседей, — настороженно выпалил Егорчик.

— Ну ты как маленький, милый, а рот мне кто заклеить мешает, — Танька покачала головой, — ну если уж устроил эту всю ролевуху с похищением, доигрывай роль бандита до конца.

— Так может, — Лазарев снова потянулся к Таньке, скользя ладонями от груди к бедрам, — может, я тебя сначала оприходую, а потом шампанского?

Танька надулась.

— Ты оприходуешь бревно, — недовольно произнесла она, — вот не шевельнусь вообще ни разу, буду изображать труп. И ни звука не издам. Маленький каприз, и тот тебе исполнить жалко. Я, может, хочу, чтоб ты меня из рук поил шампанским.

— Какая сердитая кошка, — Егорчик чуть улыбнулся, — ну нет, я не готов — бревно, да еще и молчащее. Хочу — тебя. И чтоб ты кричала, ясно? Как всегда. Так, чтобы соседи приходили возникать.

— Тогда иди ищи скотч, — хмыкнула Танька.

— Тебя наручники заводят, что ли? — с подозрением поинтересовался Лазарев, а Танька насмешливо прищурилась.

— Как быстро ты соображаешь, дорогой, — хихикнула она, — давай уже, ищи скотч. А я постараюсь изобразить жертву.

Скотч Лазарев нашел быстро. Все-таки набор похитителя у него был полный.

Егорчик даже не представлял, насколько он прав, говоря, что Танька хотела его спровадить. Так оно и было.

Скотч Таньке очень помог.

По крайней мере, чтобы не заорать, когда пришлось себе выбивать большой палец на руке с положенного ему места.

В иной раз Танька даже находила положительные стороны в том, насколько отбитой она была в свои школьные годы. Палец был сломан тогда в одной из школьных драк, в которые Танька когда-то ввязывалась, не жалея ни себя, ни своих противников — за правду же стоять было не так обидно, больно, конечно тоже, но к боли-то как раз в результате Танька привыкла. А после того, как Танька увидела, как в одном из фильмов сломанный большой палец на руке позволял избавиться от наручников — она даже проверила, а «правильно» ли у нее палец сломан. Да, палец смещался. Через боль, но смещался — и вставал на место. И это сейчас пригодилось. Целиком наручники было не снять, браслет так и остался болтаться на левом запястье. Ладно, хрен с ним, он почти не мешал. Главное что освободив одну руку, Танька освободилась в принципе, ведь теперь цепочка наручников ни за что не цеплялась.

Сейчас же, пока Егорчик свинтил, окрыленный своей обдолбанной любовью, Танька могла успеть попытаться найти выход из своего хренового положения. Больше ей сейчас рассчитывать было не на кого. Страшно подумать, как сходит с ума Светка — и мама Таньки, если Светка до нее прозвонилась.

В прихожей нашлась ее, Танькина, сумка. Вот только в ней не было Танькиного телефона, так что никого вызвонить она не смогла бы. Чертов Лазарев — ну вот телефон-то ему чем мешал? Боялся, что по нему его смогут пробить?

Ключи! Запасные ключи. Раньше были на кухне в ящике кухонного стола. Танька бросилась на кухню. Времени было капец как мало, магазин был действительно через дорогу, Лазарев мог вернуться очень быстро.

Тщетно. На нужном месте ключей не оказалось. Танька со злости треснула кулаком по холодильнику и яростно зашипела от боли. Что делать? Так. Вариант оставался один. Ей нужно вырубить Лазарева. Чем это можно сделать?

Нож? Нет, ножи в этой квартире все тупые, да и не сможет Танька ударить с нужной силой, и это будет не «вырубить», а собственно, «ранить» или «попробовать убить». Плохой вариант. Так. Что в ящиках? Может, есть скалка? Пустая бутылка?

Таньку порадовали не ящики и не холодильник. Таньку порадовала духовка. В ней лежала шикарная черная чугунная сковородка. Танька едва успела примериться к ней, оценить вес — хороший, кстати, вес, главное, чтобы рука не дрогнула, — как в замке двери завозились ключи. То ли время у паникующей Таньки пролетело слишком быстро, то ли Лазарев оказался даже быстрее, чем она ожидала.

Прихожая в этой квартире была узкая и очень напоминала коридор с ответвлением к кухне. Поэтому Танька и затаилась за углом кухонной двери, ожидая, пока Лазарев закончит возиться с ключами.

Выдохнув, Танька коснулась пальцами живота, набираясь храбрости. У нее не было права на жалость, она не должна была пожалеть Лазарева ни на секунду. Она должна была выбраться. И шанс на это у нее был только один.

Лазарев не торопился. Видимо, Танька хорошо его обнадежила своими авансами, потому что в комнату он прошел очень неторопливо. Хотя Танька его не видела — ориентировалась только по звуку шагов. Затем, не дожидаясь, пока до него дойдет, что из пустой кровати Танька выбралась не далеко, метнулась вдоль по коридорчику и со всего размаху обрушила сковородку на затылок… стоявшей перед входом в комнату женщины.

Танька умела передвигаться быстро и бесшумно, в школе ее за это даже дразнили тенью. И Танька умела не жалеть силы удара. Вот только… Вот только она совершенно не ожидала, что к ее ногам упадет не кто-нибудь — а Ардова. В каком-то непонятном старушечьем прикиде. И из руки Оксаны Леонидовны на бежевый линолеум с грохотом выпал черный, тяжелый пистолет…

 

Промах

Сковородка выпала из ослабевших пальцев и едва не приземлилась Таньке на ногу. Руки сразу стали какими-то ватными. Охренеть. Она ударила не Лазарева… Пиздец! Лазарева было хотя бы не очень жалко, это трактовалось Танькой как самооборона и действие во благо побега, но Оксана-то Леонидовна ей ничего плохого не сделала.

Блин, но откуда она тут? Откуда у нее ключи? Зачем пистолет?

Думать-то Танька думала, ответов своей паникующей пустой головой не находя, а сама трясущимися руками быстро обшаривала карманы Ардовой. Ключи. Телефон… О, телефон, отлично! Даже включенный! И без блокировки — ну охренеть вообще, как повезло.

Номер скорой ответил не сразу. А разве им не полагалось отсутствие очередей на линиях? Но первые три раза звонок у Таньки сорвался, и секунды, драгоценные секунды времени на побег ускользали из ее рук, как песок вытекал из под пальцев.

— Скорая, слушаю?

— Тут женщина с черепно-мозговой…

Танька не знала, что ей делать. Ее раздирали на части эмоциональная и рассудочная стороны, и эмоциональная выигрывала. Мозг орал дрянью, что Таньке надо было валить как можно быстрее, что Лазарев вернется вот-вот, и вряд ли он обрадуется, поняв, что Танька его обманула. Но Танька не могла бросить Оксану Леонидовну с пробитой Танькой же головой… Она даже Лазареву бы непременно вызвала скорую — предварительно свинтив отсюда куда подальше. А тут — преподаватель. Свой, родной, некогда даже любимый. А ну как дятел Лазарев, увидев оглушенную Ардову, свалил и бросил бы, и Оксана Леонидовна тут взяла бы и умерла? Если уж Таньке обещали летальный исход, то Ардовой он точно светил. Пришлось заморачиваться, обследовать место удара, пытаться прощупать пульс, объясняться с диспетчершей на линии. Со сковородкой Танька не поскупилась, ничего не скажешь. Ардова дышала, но в себя не приходила. Под головой потихоньку натекала кровь. Особо — что она здесь делает, и как она здесь оказалась, Танька не понимала, да и искренне считала, что на эти раздумья времени у нее нет. Так, скорую Танька вызвала. Но как помешать Лазареву, если что, заблокировать дверь в квартиру, чтобы врачи могли войти?

Все, до чего додумалась Танька — это выкрутить в незапертой двери замок на полную длину засова, а затем с помощью трех ударов сковородки обломать ключ в замке. Все. Теперь не получилось бы ни закрыть дверь, ни запереть. Только проделав это, Танька вцепилась покрепче в телефон Ардовой, чтобы, вылетев из дома и заныкавшись где-то, вызвать в эту же квартиру ментов, чтобы Оксане Леонидовне реально помогли. Скорей всего, при виде пострадавшей Лазарев бы дал деру, но было бы неплохо подстраховаться. Вдруг попытается оборонять место своей дислокации от врачей — и те пострадают?

Танька не успела даже добежать до лестницы. Объективно — она слишком долго провозилась с замком и с прозвоном в скорую. Они же там даже трубку подняли не с первого раза. А после — Танька еще и путано объясняла, что, где и как. Поэтому, когда вылетев из квартиры, она едва не впилилась собственно в Лазарева, выходящего из лифта… ничего удивительного не произошло. Это была катастрофа, и Танька в ней была сама виновата. На несколько секунд они с Лазаревым замерли, глядя друг на дружку, а потом лицо Егорчика резко начал свирепеть. Скулы вдруг резко стали острыми. Дыхание становилось все тяжелее и глубже с каждой секундой.

— Лживая тварь, — яростно выдохнул Лазарев, опуская бутылку с шампанским на пол.

— Ты неправильно понял, — пискнула Танька в тщетной надежде, что обмануть его удастся во второй раз, и отчаянно надеясь, что сейчас выйдет на лестничную клетку сосед по площадке. Тщетными были обе надежды. Глаза Лазарева медленно наливались кровью, а сосед выходить не спешил. Дура-дура-дура, ты, Локалова, бежала бы сразу, вызвала бы скорую по дороге… А теперь не Ардовой будут кранты, а тебе… Ну, хорошо, если Ардовой они не настанут тоже.

— Я же тебе поверил, — свистяще прошипел Лазарев. Он сделал шаг к Таньке, Танька прыгнула через ступеньку лестницы. Это был бесполезный маневр, лестница-то вела наверх, убежать бы Таньке все равно не удалось, но вот так вот просто сдаться она не могла.

— Я тебе поверил, — это было сказано страшно. Настолько страшно, что аж волосы на затылке зашевелились. Танька медленно отступала, вслепую нашаривая ногами ступеньки за спиной. Поверил, ага, сам виноват, придурок.

На самом деле наврать Лазареву, прикинуться соскучившейся дурой — ей было не сложно. И это Танька решила рискнуть провернуть еще до того, как открыла глаза. И ей было ни капли не стыдно. Ей-богу, если бы не удалось провести Лазарева без секса — Танька бы с ним перепихнулась разичек, лишь бы он ей поверил. Выждала бы, пока он выйдет из квартиры — хоть даже за едой, — и попыталась бы свалить так же, как сейчас. Не так уж и много было у Таньки выбора. Она не верила в охренительные чувства Лазарева, она не верила даже, что ей светило выбраться из квартирки в ближайшее время. И кто бы ее тут нашел? Не всякий съем фиксируется документально. Даже если бы Светка и мама затеяли кипишь — искать Лазарева могли долго.

Сейчас было лишь ужасно жаль, что Танька не успела воспользоваться форой. Бездарно прохерила собственный шанс. Ладно хоть не зря, хоть Ардова выживет. А вот Танька — не факт, что уцелеет. И в данной ситуации Таньке было жалко совсем не себя… Надо ж было — удалось достоверно изобразить возбужденную дурочку, Егорчик повелся как малолетка, а Танька… нет, не убежала.

Лазарев поднимался следом за Танькой. Так же неторопливо, и это, честно говоря, пробирало. От резкого броска Танька могла и уйти, увернуться, проскочить под рукой — попытаться убежать еще раз. Но вот такой вот напряженный, выжидающий Лазарев однозначно бы ее поймал. Еще более страшно было, что он с Танькой не говорил. С говорящим можно было затеять диалог, отвлечь, а с этим вот безмолвным злющим маньяком — а после того, как Егор Таньке рассказал, почему от Лазарева стоит держаться подальше, никаким иным словом Танька Лазарева и не именовала. Но повелась же на просьбу Олеси — забрала же заявление. Ступила. Вообще первые недели с сотрясением лучше было не вспоминать, ничего особо умного Танька там не делала. Хотя ничего не изменилось. Она же отказала Егору… Она от него ушла. Вымирая душой до пустого холодного льда. И даже сейчас — даже страх, который Танька ощущала, был безвкусный, будто ненастоящий, картонный.

Танька оступилась. Самым лажовым образом — просто не рассчитав внезапно под ногой не обнаружить ступеньки. Оступилась, пошатнулась — и именно этот момент и выбрал Лазарев, чтобы броситься вперед. Он прихватил Таньку за волосы и швырнул ее к стене.

Удар спиной об стену оказался неожиданным, и боль от него все-таки выбила из Танькиной груди крик.

— Рано орешь, — яростно выдохнул Лазарев, прижимая Танькину шею к стене рукой согнутой в локте, — рано, детка, я еще даже не начал.

— Да пошел ты, — отчаянно выпалила Танька, попытавшись пнув его в пах, но Лазарев поймал ее ногу.

— Интересно, как ты сбежишь со сломанной ногой, — криво ухмыльнулся Лазарев, стискивая стальными клещами пальцев коленную чашечку, так сильно, что у Таньки в глазах потемнело, и она снова заорала, на этот раз нарочно, надеясь, что все-таки сосед по лестничной клетке проникнется.

— Заткнись, — на краткий миг шея Таньки оказалась свободна, но уже через секунду — хлесткая пощечина такой силы, что зазвенело в голове, обожгла Танькину щеку. А потом на горле сжались клещами жесткие пальцы. И в глазах начало темнеть.

— Ты не бойся, киса, я тебя не до смерти, — возможно, Лазарев думал, что этот его шепот звучал вкрадчиво, Таньку же от него едва не стошнило. — Я ж тебя еще буду трахать. Сколько понадобится, чтоб ты забыла этого своего Васнецова? А?

— У тебя для этого потенции не хватит, — из последних сил прохрипела Танька, отчаянно надеясь, что все-таки он ее додушит. Лучше так. Хоть не придется терпеть липкость этого мудака.

Пальцы сжались крепче. Это вот было все? Конец? Егор, прости, что так вышло. Тысячу раз прости. Пусть тебе лично Танька этого уже и не скажет, но видит бог — она хотела… И сейчас бы многое отдала за то, чтобы лично увидеть Егора, чтобы попросить прощения — хоть даже на коленях. За дурость, за инфантильность, за то… что столько времени в нем сомневалась, что не смогла довериться до конца, все ждала, ждала, пока он ее бросит, и в результате — осталась одна, с пустыми страхами в голове.

— Гнида! — прогремел кто-то рядышком, Лазарев дернулся — и хватка его пальцев на шее Таньки ослабла, она даже умудрилась вдохнуть пару глотков воздуха, ощутить, что не так близка к концу, как думала — и что ей смертельно хочется жить.

А потом — потом раздался звук бьющегося стекла, запахло чем-то — кажется, шампанским, — и Лазарев, резко обмякнув, вдруг повалился вниз, к Танькиным ногам. Танька — с непроглядными пятнами перед глазами — вдруг ощутила, что без опоры не очень-то и сможет воспользоваться своей свободой, пошатнулась и чуть не упала поверх Лазарева, если бы ее кто-то не подхватил.

— Танька… — растерянный голос — так похожий на голос Васнецова над головой. — Танька, ты живая?

Нос Таньки уткнулся в ткань рубашки. Этот запах. Еще на слух полуобморочная Танька могла допустить, что на чистом глазу собравшейся помирать клуши взяла и обозналась — но этот запах, теплый запах какого-то парфюма с бергамотом, так причудливо сочетавшийся с запахом сигарет, точно принадлежал Васнецову. Запах, которым хотелось дышать, в который хотелось окунуться с головой.

Танька подняла к Егору лицо. Сосредоточиться и разглядеть что-то в мелькании этих цветных пятен было охренеть как сложно. Но она попыталась. Удержалась за глаза — синие, тревожные, такие эмоциональные — в отличие от самого Егора. В них-то всегда было легко увидеть, что действительно Егор чувствует.

— Прости меня, — шевельнулись губы, и вот после этого сил сопротивляться накрывающему ее душному обмороку Танька не смогла.

 

2:1

Никогда еще на улице Серебрякова, сорок семь не было такой феерии. Впору было подумать, что тут затеяли съемки какого-то сериала. Криминального. Три машины скорой помощи, и одна полицейская толкались на подъезде к дому. Помимо этого в срочном порядке жильцы дома вызвонили хозяина тридцать восьмой квартиры, и он, отказавшись от выезда на картошку, приехал спасать собственную жилплощадь от разорения — но от опечатывания оказался спасти не в силах. Ему пришлось не только озаботиться срочной заменой замка, но и слегка вспотеть и ответить на ряд неудобных вопросов о неофициальной аренде недвижимости, но это лишь дало хороший повод для злорадства некоторых личностей, расположившихся на лавочке у подъезда. Местные бабки, к слову, уже перемыли всей компании «неместных» кости, определили, кто убийца, и едва не подрались за правдивость своей версии.

Танька же открыла для себя, что при некоторых условиях задачи неприятный резкий запах нашатыря мог становиться поводом для кайфа. Особенно если от него отступала дурнота. Шевельнуть шеей было больновато, но и только.

— Слава богу, не повредили трахею, — недовольно ворчала медсестра, осторожно, практически невесомо прощупывая Танькину шею. Кажется, ей для статистики было бы лучше, чтобы повредили.

Танька глядела на солнце над головой и охреневала от того, насколько оно красивое. Сейчас в принципе все было ужасно красивое, даже странно, что Танька этого раньше не замечала. Она лежала на лавочке, головой на коленях Егора, и не собиралась никуда шевелиться. Вот тут можно было и провести остаток жизни, да.

— Да вы везучая, девушка, — наконец заключила медичка, — отделались одним только обмороком, никаких симптомов повреждения хрящей. Хотя все-таки я бы рекомендовала на всякий случай сделать рентген или УЗИ мягких тканей. Чтобы точно исключить возможность кровоизлияния.

— Да уж, братан, ты такая везучая, прямо пиздец, — ехидно заметила Светка, запихивая руки в карманы. Танька нервно фыркнула. Да уж. Везучая по самое нельзя. В любовники самым точным попаданием себе выбрала психа. Да и не только это…

— Я поседею нахрен с таким везением, — негромко заметил Егор. Медичка лишь закатила глаза — мол, какие вы все впечатлительные, граждане, не можете оценить своей удачи, и уткнулась в карточку вызова.

— От госпитализации отказываетесь? — деловито поинтересовалась она.

— Да, — быстро ответила Танька.

— Может, все-таки в больницу? — тихо спросил Егор, и Танька качнула головой. Не хотела она в больницу. Категорически. Особенно с учетом того, что в ту же больницу могли привезти и Лазарева. С этого психа сталось бы, очнувшись, явиться к Таньке и попытаться ее додушить.

Медсестра уговаривать Таньку не собиралась, ткнула ей бумажки на подпись, схватила чемоданчик и отчалила, явно радуясь, что ее случай менее геморройный, чем у ее коллег.

— Ладно, — Егор кивнул и осторожно встал, опустив Танькину голову на скамейку, — Тань, полежи, я вызову такси.

Танька была бы рада, если бы такси он вызвал прямо отсюда, но, кажется, его раздражали туда-сюда снующие люди рядом. Поэтому Егор направился к дальнему, самому непопулярному сегодня подъезду, по пути доставая телефон. К слову, бабок этот маневр явно обеспокоил, кажется, в их топе подозреваемых на роль убийцы Егор был ведущим кандидатом.

— Две машины закажите, — бросила ему в спину Светка, подошла к Таньке, присела, щелкнула в лоб — и поморщилась, потому что отшибла ноготь.

— Ну что, теперь я тебе должна, да? — усмехнулась Танька.

— Ты мне еще с вибратора должна, — усмехнулась Светка, — а после сегодняшнего аж дважды — потому что с моей подачи Васнецов тебя начал искать, и сегодня же вы помиритесь. Двойной профит.

— Не уверена, — Танька чуть прикусила губу, — не уверена, что ему хочется со мной мириться и что я ему вообще нужна.

— Братан, тупить завязывай, — фыркнула Светка, — мужик летел за тобой через пол-Москвы, паниковал настолько, что даже снизошел до того, чтобы попросить помощи по блату, его от Лазарева практически оттаскивали, потому что он очень хотел посчитать этому мудаку ребра. Ну, конечно, ты ему не нужна, и с чего я вообще взяла иное.

Танька фыркнула и прикрыла глаза. Светка говорила очень правильно, очень обоснованно. Но все равно надеяться на то, что Егор вдруг переменится в своем решении насчет Таньки — казалось слишком самонадеянным. Не хотелось потом в этих надеждах жестоко обламываться. Но… Но… Но как же это было бы хорошо, если бы он дал ей шанс…

— Вам надо поговорить, — негромко заметила Светка, разглядывая узоры на своем маникюре, — Танюх, вот правда, надо. Вам обоим есть, что сказать друг дружке.

— Ты ему не говорила? — тихо спросила Танька.

— Вообще стоило бы, — Светка скептически поморщилась, — тогда бы он носом землю рыл активнее, как я думаю, но нет, не сказала. Сама скажешь.

— Думаешь, стоит?

— Танюха, блин, — Светка прикрыла глаза рукой, — ты во всем, что касается других мужиков, такая умная была, почему с Васнецовым своим так немыслимо тупишь?

— Потому что мой он — исключительно в фиолетовых мечтах, — Танька вздохнула и замолчала. Мимо силами собранных по подъезду мужиков и двух полицейских протащили на носилках Лазарева.

— Танюха, почему ты у меня «братан»? — насмешливым шепотом поинтересовалась Светка и, не дожидаясь ответа, продолжила, — потому что обычно ты ведешь себя как хренов мужик, не страдаешь херней, держишься до конца, рубишь — с плеча и наотмашь. Я поняла, когда ты поперлась за документами. Потому что ты уходила от своего безумия, решала его проблему радикально. Правильно же — не можешь победить, значит ищи себе другое поле боя. Я знала, что и с вибратором ты выдержишь, не сольешься. И что на дальнейшее тебя тоже хватит. И хватило же. Танька, тебя хватило на все, чтобы заставить мужика, по которому ты сходила с ума, позвать тебя замуж. С учетом того, как сильно мужики не любят туда звать — это была твоя грандиозная победа. Так что сейчас завязывай наматывать сопли на кулак, хоть это и сложно, да, я знаю, тебе-то в твоем положении, но все-таки. Подтяни трусы, соберись тряпка и вынь уже из ушей пробки — твой Васнецов чуть не поседел из-за тебя сегодня. Он за тебя переживал. Да он чуть сигареты целиком не жрал, пока мы тут караулили. Тут нечего сомневаться. Он — твой. Со всеми этими его типа бесчувственными потрохами.

— Он не говорил… — Танька вздохнула и не договорила. Светка поняла и так.

— Может, и не скажет, — пожала плечами она, — Тань, но слова-то пшик, сама понимаешь. Если ты сейчас сбежишь, это будет самый тупой поступок в твоей жизни. Ну, после того твоего захода к нам на курс гоу-гоу.

Танька аж закашлялась, фыркая и улыбаясь.

— Все, на личные темы молчок, — шепнула Светка и приклеила на губы практически искреннюю улыбку.

К ним подошел Артем — один из тех двух ментов «в гражданском», которые, как Таньке уже объяснили, выступали группой поддержки Васнецова.

— Домой собираетесь? — с интересом поинтересовался Артем, внимательно разглядывая Таньку.

— А нельзя? — с опаской поинтересовалась она, глядя на собеседника снизу вверх. — Меня уже арестовывают, и все такое?

— Да нет, — Артем усмехнулся, — просто загляните завтра-послезавтра в местное отделение, дайте показания. И заявления подпишете заодно.

— А проблемы будут?

— Девушка, — Артем чуть сощурился, — проблемы у вас уже есть. И знаете, я бы даже не сказал, что с законом.

— В каком смысле? — с вызовом поинтересовался Васнецов, как раз подходя к скамейке, на которой Танька возлежала. Кажется, он-то воспринял это предложение Артема как угрозу.

Артем бросил взгляд в сторону — как раз мимо проносили еще одни носилки, на этот раз с Ардовой. Глянув в ту сторону, Егор явно опешил. Нет, он слышал, как Танька, как только очнулась, начала отплевываться от медички «спасайте не меня, там на двенадцатом у меня преподаватель умирает», но, кажется, до сей поры так и не задумался на эту тему глубоко — кто и как?

— Мне дохрена не ясно, — произнес Артем, — но знаете, наличие у этой жертвы ключей от чужой квартиры, пистолета… Сам тот факт, что она вошла в дом только после того, как из него вышел наш объект — говорит, в общем-то, о том, что вы, Татьяна, молодец, и очень вовремя нашли эту вашу сковородку.

— Вы думаете, она хотела меня?.. — Танька ощутила, как перехватывает дыхание, и это было совсем не последствие удушения. Она просто не могла произнести одно конкретное слово вслух, будто от того, что она его скажет, это слово имело шанс оказаться неправдой.

— Застрелить? Да. Я так думаю, — прямо произнес Артем, пытливо глядя на Таньку, — и разрешите мне мое любопытство, у нее были мотивы?

У Оксаны Леонидовны? К Таньке? Но она же — взрослый человек… Что могло для нее стать причиной для подобной ненависти? Вот такой, чтоб… решиться на убийство?

— Были, — устало произнес Егор, — были у нее мотивы. У нее ко мне были какие-то чувства. И похоже, она в них совершенно съехала с катушек.

— Егор… — Танька попыталась было возразить, но встретила взгляд Васнецова и замолчала.

— Про то, что я позову тебя замуж — в университете знали, — бесстрастно произнес Егор, — и честно говоря, сейчас мне уже не верится, что этот твой бывший мудак похитил тебя во время моего отсутствия в городе случайно. Видимо, Оксану это прижгло. Очень сильно.

— Страсти, как в чертовом сериале, — тихонько пробормотала Светка.

— Знаете, у меня в работе все эти страсти, увы, слишком часто играют, — вздохнул Артем, разглядывая Светку и явно раздумывая, не стрельнуть ли у нее телефончик. Война войной, а пикап по расписанию?

Светка же улыбалась стерильно и хищно. Так мог бы улыбаться птеродактиль-хирург, существуй они в природе. Прям на лбу вывела крупным шрифтом «Я тебе не по зубам». Хотя… мужик-то был вполне в ее вкусе.

— Тань, ты ко мне поедешь или куда еще? — спокойно спросил Васнецов. Танька поймала взгляд Светки. Красноречивый такой взгляд «не будь лохушкой».

Ладно, в конце концов, Егор — взрослый человек. Вряд ли будет предлагать то, что ему не хочется, вряд ли не найдет в себе сил отказать в чем-то для него неприятном.

— Если можно — к тебе… — нерешительно произнесла Танька. Если ей улыбнется удача… то, наверное, от ее задницы удача отвернется. Но это была та цена, которую Танька заплатила бы с радостью. Лишь бы Егор ее простил…

 

По душам (1)

Танька проснулась среди ночи — у нее случилась паническая атака. Вот просто сердце вдруг начало биться как бешеное, а в крови закипел адреналин. И сев в постели, Танька долго смотрела в темноту, пытаясь понять, где она и как тут оказалась. Глаза привыкли к сумраку довольно быстро — впрочем, какой сумрак, небо за окном явно пыталось светлеть, готовясь к рассвету. По очертаниям мебели Танька опознала квартиру Егора. Запоздало вспомнила, как занюхивая дурноту нашатырем, ехала в такси, опустив голову на колени Егора, ощущая его ладонь на своих волосах. От его рук будто становилось спокойнее. Танька даже уснула, лишь только прижавшись к Егору, лишь только убедившись, что рядом — он, и ничто ей не угрожает. К слову, а где сейчас находился Егор, а? В постели его не было…

Васнецов нашелся на лоджии. Тут, кстати, Таньке стало слегка зябковато, хотя июльская ночь была все-таки довольно теплой.

— Ты чего вскочила? — оглянувшись, обеспокоенно спросил Егор.

— А ты? — тихо спросила Танька.

— А я и не спал, — также тихо отозвался Егор, отводя от Таньки взгляд. Возможно, он хотел, чтобы Танька ушла, но у нее без его прямо высказанного желания на это сил бы не хватило. Она уже ушла один раз. Она знала, насколько это больно.

Егор курил. Молча, и по его лицу казалось, что выгорала дотла не его сигарета, а он сам. Не было привычной ухмылки, взгляд резко потерял в насмешливости. Таньке безумно хотелось обнять его, но… она, честно говоря, не была уверена, что имеет на это право. После того, как ему отказала, после того, как ушла… Это было слишком интимно, наверняка и Васнецов счел бы именно так. Вчерашний вечер не особенно считался, Таньке тогда было сложно думать о том, что можно, а что нельзя, ей просто хотелось спрятаться в тепло Васнецова. Рядом с ним было до уютности хорошо, и ужас, навалившийся на Таньку как-то запоздало, ослаблял свою хватку.

— О чем ты думаешь? — тихонько произнесла Танька, вставая рядом с ним, не задевая, но близко.

Егор бросил на нее острый взгляд искоса.

— Какая разница? — выдохнул он, вместе со струей табачного дыма. Танька отодвинулась. Честно говоря, когда от его кожи пахло табаком — это заводило, а вот нюхать курево напрямую было неприятно. Кажется Егор заметил этот ее маневр, потому что в следующий раз он выдохнул в другую сторону, и вообще сдвинулся ближе к дальнему углу лоджии.

— Ты кажешься… — Танька запнулась, споткнувшись об очередной его взгляд, — расстроенным.

— Кажусь, — Егор дернул плечом, — иди спать, солнышко, я сейчас приду.

— Мне кажется, что нет — не кажешься, — настойчиво повторила Танька.

— Тань, иди в постель, — повторил Егор, — мои проблемы — только мои, поняла?

— Ну эти же из-за меня, — тихо произнесла Танька, — Егор, если мне нужно уйти, то скажи… Я вчера тебе навязалась зря, наверное…

Пальцы Егора сжались на Танькиных запястьях, он притянул ее к себе, заставляя уткнуться носом в свою рубашку.

— Слушай, тебе еще не надоело нести чушь? — вздохнул Егор, перебивая и Танькину болтовню, и Танькины мысли. — Какое нахрен «навязалась», а, Татьяна? Как будто я вчера вообще мог дать тебе опять свалить непонятно куда, где я бы не знал, что с тобой все порядке.

Наверное, это был сон. Потому что таких слов от Васнецова Танька по честному не ожидала. Не после ее отказа. Разве что в самых розовых мечтах все было так.

От него пахло сигаретами. От него охренеть как сильно пахло сигаретами — кажется, сегодня он выкурил столько, сколько не выкурил за те два месяца, что Танька была с ним рядом.

— Прости меня пожалуйста, — Танька глянула на Егора прямо, снизу вверх. Она до сих пор с трудом на это осмеливалась, чувство вины пожирало ее заживо.

— Проехали. — Егор коснулся Танькиного лица, глядя на нее так, будто она была миражом, — просто проехали, солнышко. Будем считать, что я забыл.

Танька плотнее прижалась к ладони Егора, пытаясь в нее впитаться. Где-то внутри она кончалась, захлебывалась от беспредельной благодарности, от зашкаливающей острой нежности. Еще бы как-то Егору о них сказать, так, чтобы эти слова не прозвучали пустыми. Если честно, после своего отказа Танька вообще сомневалась, что Егор поверит хоть в какие-то слова о любви с ее стороны. Ведь что за любовь такая, которой не достаточно, чтобы наконец преодолеть собственную незрелость? Так, надо было уже открыть свой чертов рот. Сказать!

— Егор, — Танька тихонько вздохнула и заставила себя заглянуть Егору в лицо, — я хотела поговорить…

— Да я тоже, — меланхолично откликнулся Егор, — правда, может, это ждет до утра, Тань? Тебе бы поспать?

Нет уж, Таньке хотелось уже разрешить все сомнительные вопросы, тем более что уснуть с этой неприятно свербящей договоренностью, как сейчас казалось, было бы сложно. Танька прижалась к Егору, примеряясь к царящей внутри себя тишине, пытаясь понять, с какого бока к ней подойти.

— Мы с тобой говорили о детях тогда… — нерешительно произнесла Танька, пытаясь сформулировать, что ей надо было сказать. да признавайся уже, ссыкло!*сквозь ор от названия*

— Не загружайся, солнышко, — тихо произнес Егор, глядя в сторону, — мои желания — мои проблемы. Не твои.

Он звучал пустотой и тихой тоской. Будто уже не особо и верил, что его желаниям суждено нормально реализоваться.

— Знаешь… — Танька вздохнула, заглядывая ему в глаза, — если ты хочешь… Если все еще хочешь — со мной… Ну… Мы можем попробовать.

Это было слишком в лоб, слишком нагло, но… Но как-то же надо было начать? Она не смела даже заикаться о свадьбе, просто потому что… нет, это был бы перебор. Она наверняка отбила ему всякое желание с собой связываться.

— Попробовать? — острым как скальпель переспросил Егор. — Попробовать это как, детка? Это мы попробуем, поиграем в семью, а потом тебе не понравится, и ты сыграешь в кукушку?

— Да нет же, — Танька вспыхнула, возмущенная таким ходом его мыслей — хотя нужно давать себе отчет, формулировки она действительно выбрала не самые удачные.

— Тань, да, я хочу детей, — мрачно произнес Егор, глядя Таньке в лицо, — но я с тобой вел речь о семье. А не о том, что мне приспичило воспитать наследника. Я хочу — да. Но в том, что я хочу, нет никаких исключений. Семья — так целиком. «Попробовать» — нет, пробовать я не буду. Либо «да», мы строим с тобой семью, либо «нет» — и мы оставляем все как есть. В принципе… В принципе, на пару лет оно, наверное, сгодится.

— Я просто не уверена, что смогу согласиться на все твои правила, — тихо произнесла Танька, — даже после того…

…как ты меня спас — это Танька договорила уже про себя, потому что Егор взглянул на нее настолько пронзительно, что Танька этими словами чуть не подавилась. Кажется, ему меньше всего нужны были какие-то уступки «из благодарности». Хотя за все, что он для Таньки сделал, — ей впору было соглашаться на роль кого угодно. Девочки для траха, вечной нижней, суррогатной матери — без разницы. Егор спас Танькину жизнь. Его предусмотрительность спасла Таньке жизнь.

— На все мои правила, это на какие? — медленно произнес Егор.

— Ну… — Танька зависла, пытаясь сформулировать. Все-таки время для разговора она выбрала не самое подходящее, — домохозяйки из меня не выйдет. Никогда не хотела выскочить замуж и осесть дома.

— А я тебя просил об этом? — недоверчиво поинтересовался Егор, испытующе глядя на Таньку.

Танька чудом не ежилась от этого его взгляда. Нет. Он не просил. Ей об этом сказали…

— Ардова сказала, что ты не хочешь для жены карьеры и работы в принципе, — тихо произнесла Танька, — что после того, как погиб твой сын…

Лицо Егора вздрогнуло, в нем проступило нечто болезненное, и Танька снова замолчала. С минуту в лоджии царила настолько мертвая тишина, что было слышно, как переругиваются внизу дворники. С высоты седьмого этажа — как это ни удивительно.

— Она соврала? — тихо спросила Танька.

— Не во всем, — Егор прикрыл глаза и чуть выдохнул, — про сына — правда. Остальное… Тань, честно говоря, это охренеть как оскорбительно, что ты подумала, что я дам тебе сгнить на корню, что прохерю весь твой потенциал в угоду борщам, хоть они у тебя и приличные выходят. И кому ты, мать твою, поверила, а, Тань? С чего?

— Она была очень убедительна, — тихо произнесла Танька, — говорила, что беспокоилась о моих перспективах…

Сейчас это даже звучало глупо, но ведь именно эти Танькины амбиции тогда в итоге перевесили.

— Чего у Ардовой не отнять — так это умения складно и убедительно врать, — ядовито усмехнулся Егор, — но мать же твою, Таня, ты в это дерьмо поверила? Она сдала тебя Лазарю! Просто на блюдечке подала — на дорогой, бей сколько влезет!

— Она же не знала…

— Может, в первый раз и не знала, — Егор скривился, — но это ей вообще не помешало после тебя на экзамене подставить. Охренеть была забота о твоих перспективах.

Танька чувствовала себя дурой. И… это самоощущение она, пожалуй, заслужила.

— И ведь это только о том, что было до вашей дружеской беседы, — презрительно улыбнулся Егор, — кстати, а когда вы с ней успели посекретничать?

— Тогда! — емко ответила Танька. — В день твоего вылета.

Егор прищурился, сопоставляя, затем раздраженно передернул плечами.

— Нет ведь, какой охренительный расчет, — пробормотал он. — И ведь придумала это все дерьмо.

— Какое? — недоумевающе уточнила Танька. Ей хотелось считать, что подтупливает она по объективным причинам…

— Ну вот все это, — Егор неопределенно поморщился, — тебя спугнуть детьми буквально в принципиально важный день. К слову, даже я бы давил на это, любая умная амбициозная девица залета боится как огня. Затем эта великодушная женщина вызвонила Лазаря и накапала ему по мозгам. Подговорила тебя похитить до моего приезда. Отобрала у него запасной вариант ключей — я хрен знает, под каким предлогом. Может, наврала что за тебя боится, что это все только ради вашей с Лазарем великой любви. После этого ей оставалось только подкараулить, пока он выйдет за чем-нибудь, и пристрелить тебя. Охренеть, у нее пригорело от того, что я на тебе жениться собрался. Хотя… После того как она вырядилась под беременную и явилась к Люде — я не так уж и удивлен.

— Чего-о? — Танька уставилась на Егора. Честно говоря, она действительно легко отказалась от своей же идеи, что Ардова хочет Васнецова, во многом потому, что… ну не хотела считать Ардову за настолько беспринципную стерву. Танька ею восхищалась. Потому и поверила в ее «беспокойство», приняла за чистую монету это объяснение. Ведь до связи Таньки с Егором Оксана Леонидовна к ней относилась очень хорошо… Драла три шкуры, конечно, но она со всех их драла. А тут… Вырядилась под беременную?

— Вот и я так среагировал, — Егор фыркнул, насмешливо глядя на Таньку.

— Серьезно?

— Да куда серьезней! — Егор усмехнулся, поднимая взгляд. — Я даже фотку сохранил, покажу потом.

Охренеть же! Вообще охренеть! Убийственно охренеть, блин!

— Мог и сразу сказать, — тихо заметила Танька, — я бы ее не слушала даже.

— Я сказал, — Егор глянул на Таньку недовольно, — я сказал же, что ты была права. Я не сказал, что ты была права частично.

— Ну Его-о-ор, — Танька тихонько застонала, утыкаясь лицом в его плечо, — ну это же не одно и то же.

— Я понял, — с легким вздохом откликнулся Егор, одним лишь тоном сетуя на «этих неисправимых женщин, которым все разжевывай в подробностях». Вздохнул еще раз, а потом запустил пальцы Таньке в волосы и слегка потянул за них, заставляя ее поднять голову.

Он целовал ее — с таким трепетом, что от них мог растаять даже камень, не то что сама Танька, этих поцелуев так и не заслужившая. И Танька едва не захлебнулась от этой его неторопливой нежности, сладкой, будто исцеляющей раны на ее душе. И плевать было, что он весь был пропитан сигаретной горечью, это лишь придавало его губам особый терпкий вкус, который хотелось пробовать и пробовать. По голым Танькиным плечам заскользили теплые пальцы, и внизу живота снова начал скручиваться тугой узел…

— Подожди, — выдохнула Танька, с трудом выдираясь из теплого плена губ Егора, и сама себя за это возненавидевшая. Она должна была договорить сейчас.

Егор взглянул на нее с интересом. Да уж, вот останавливала она его очень редко.

— Мы не договорили же, — вымученно улыбнулась Танька.

— Больше дела, меньше слов, — усмехнулся Егор, опуская одну из ладоней Таньке гораздо ниже талии, — стресса у нас обоих сегодня было более чем дохрена. А секс — лучший антистресс, ты не знала?

— Ну, Егор…

— Солнышко, — пальцы Егора кружили по Танькиной шее, вырисовывая на ней узоры, и Танька с трудом удерживалась от того, чтобы не прикрыть глаза, фокусируясь только на этой ласке, — ну давай я вслух скажу, если ты так немыслимо тормозишь. Я не собираюсь держать тебя на цепи дома. Да, я — доминант, но не настолько. И потом… Из тебя выйдет отличная госпожа декан, если ты, конечно, захочешь ею стать. Все? Мы уже можем пойти потрахаться?

— Я вообще-то о детях говорила, — титаническим усилием удерживая лицо серьезным, произнесла Танька, — ты лучше бы прямо сказал. «С тобой — не готов, Тань». Это было бы честно… Только знаешь — поздно!

 

По душам (2)

Лицо Егора замерло. Да он, блин, весь замер, каждым нервом тела. Уставился на Татьяну так пристально, что она аж поежилась. Ну а сама виновата, говорить надо прямее.

— То есть?

— Ну… — Таня глянула на него исподлобья, как слегка обиженный ребенок, — у нас же были с тобой пара раз, когда мы не предохранялись.

Были… Да. Первый, когда она заявилась к Егору во время ссоры, дикая, как неприрученная рысь, тогда яростным адреналином от ее непокорности у Егора отшибло насухо все, что отвечало за здравомыслие. Он даже не вспомнил про те презервативы, что вообще-то лежали под чертовой подушкой, только руку протяни.

И второй раз — когда Егор надевал ошейник — мысли были заняты не тем, не напомнил Тане, наслаждался этой их глубочайшей близостью. Двух раз оказалось достаточно? Серьезно? С Людой, помнится, даже не один месяц на зачатие ушел. Она тогда даже проезжалась на тему фертильности Егора. И он ей это спускал. Бесился и спускал. Впрочем, нахрен Люду. Этому давно истлевшему скелету псевдосемьи место исключительно на кладбище.

— Тань, ты серьезно? — чуть севшим голосом уточнил Егор. Татьяна вздохнула, пожала плечами, отвела взгляд.

— Да.

— Погоди, — Егор прищурился, — а ты-то откуда знаешь? Да еще и по срокам «когда вышло» прикинула? У тебя задержка? Разве тесты так рано выдают положительный результат? Даже месяца же не прошло.

Таня вздохнула, попыталась было отстраниться, но Егор этот ее порыв проигнорировал, не расслабив ни единой мышцы, так и прижимая ее к себе, глядя в ее лицо. Ему сейчас нужна была вся ее искренность.

— Мои головокружения, — Таня говорила практически шепотом, — невролог послал меня к гинекологу, типа, нужно точно исключить вариант беременности, все-таки осложнения у сотрясения могут быть паршивые. Я даже особо не думала, что там есть какие-то варианты, думала, что он на воду дует. Просто пошла по направлению. Гинеколог начал спрашивать про задержки, я даже не напряглась. Вроде как только-только кончился… мой техосмотр. В общем, меня послали на УЗИ. А там… плодное яйцо, три недели от зачатия, пять акушерских… Ну, я и посчитала те три недели…

— И что ты… — Егор уже тысячу лет как не запинался как нерешительный первокурсник. — Что ты решила, Тань?

Вот теперь Таня посмотрела на него как на идиота.

— А какие у тебя варианты ответа? — едко поинтересовалась она. Ну да, вряд ли бы она вообще об этом сказала, если бы решила сделать аборт. И все же поверить в это было сложно.

Егору было слегка жаль, что в городе его в нужный момент не было. Услышь он про даже малую вероятность — поперся бы с Таней на УЗИ, на всякий случай. Успокоил бы. Она наверняка ужасно напугалась, и никто же ее не обнял, не заставил эти ее страхи отступить. Даже сейчас Таня выглядела как напуганный зверек, глядела на Егора с опаской, будто опасаясь, что он ее прямо сейчас прогонит. Дурочка… Кто ж тебя прогонит, кто ж тебя отпустит теперь хоть куда-нибудь? И так-то не хотел, а тут — лишь крепче утвердился в своем намерении. Потому что уже даже судьба сделала все, чтобы доказать Егору, что эта девушка создана специально для него. Кажется, больше никто Егору подойти не мог принципиально.

— А как же твои «пять лет»? — тихо спросил Егор. — Ты же не собиралась пытаться в семью и детей, у тебя же планы на жизнь…

Ох, не на те темы ты сейчас говоришь, Егор Васильевич, ну к чему сейчас напоминать девчонке про ее планы? Ну как передумает?

— Ну, скажем честно, это не очень мои планы, — Таня смущенно сморщила нос, — просто мама говорит, что сначала лучше доучиться. Я у нее рано родилась, и отец мой сразу свалил, стоило ему тест с двумя полосками показать. Маме пришлось через многое пройти, пока она меня растила и воспитывала. Только сейчас спокойно жить начала без оглядки. Она прям очень хотела, чтоб у меня все по-нормальному было.

Ох, дурочка, какая же дурочка. Маленькая дурочка. Сейчас даже глядеть на нее — напряженную, нахохлившуюся в ожидании его ответа, непременно какого-то отрицательного ответа, — и не смеяться при этом было сложно. И Егор даже сам не знал, чего бы в том смехе было бы больше, насмешки ли, или идиотской радости, которая потихоньку начинала шевелиться в его груди.

— А по-нормальному это как? — бесстрастно уточнил Егор.

— Нормально, — Таня пожала плечами, — без ребенка в универе, собственно с оконченным универом, с красным дипломом, степенью и карьерой. У нее этого не было, у нее была я. Не то чтобы она очень жалела — но все-таки жалела, выходит.

— А ты, ты думаешь, что будешь жалеть? — прямо спросил Егор.

— Я все равно боюсь, — тихо произнесла Таня, — что будет сложно, что я не справлюсь…

— Ох, Татьяна, — тихо пробормотал Егор и прижал ее к себе еще крепче, девушка аж сдавленно пискнула, — как будто тебе надо справляться в одиночку, как будто я позволю тебе это.

— Прости, — тихонько всхлипнула Таня, — просто я до тебя ни с кем в серьезные отношения даже не пыталась. Мама очень рьяно возражала, говорила, что это слишком рано.

— Так с чего бы тебе не слушать маму, солнышко? — насмешливо поинтересовался Егор.

— Ну… — Танька тихонько вздохнула, прикрывая глаза, пытаясь выпустить из себя напряжение, — знаешь, тут дело в том, что слушать маму мне уже поздновато. И… не хочется.

Ох блин. Наговорила она тут ему столько — только бери и переваривай. Просто услышать, что для Локаловой это в принципе первый и единственный серьезный роман… Это заставило что-то давно остывшее в душе Егора нагреваться. Он-то помнил, насколько глубокой и всепоглощающей была его первая любовь. Она прошла, завяла, скончалась — это да, но Егор-то не собирался позволять Татьяне к себе охладевать. Он уже перед ней вскрылся максимально, если она приняла его таким, то более крупных айсбергов в этих отношениях выплыть не могло.

— Ты поэтому хотела документы забрать? — мягко поинтересовался Егор. И глаза у Тани стали совершенно загнанными.

— Ты знаешь?

— Меня ректор за твой уход грозил завязать в очень трудоемкий узел, — усмехнулся Егор, — да, я знаю, солнышко. Так поэтому? Хотела скрыть?

— Не совсем, — Таня отвела взгляд. — Уйти я решила сразу. Ты хотел, чтобы я исчезла. Ну и… так было проще, чем видеть тебя ежедневно.

Да уж, а что она планировала потом? После того, как узнала, что беременна? Родить тишком? И это не создало бы ей сложностей?

— Признавайся, мне не хотела говорить? — поинтересовался Егор, прищурившись.

— Ты издеваешься? — Таня глянула на него с обидой. — Я только вчера сделала УЗИ, после того как подала заявление на перевод в ректорат. Я, мягко говоря, охренела и ничего особо придумать и решить не успела. Только Светке позвонить и поделиться… впечатлением. А потом Лазарев… вылез.

— Ты ж понимаешь, что не ты одна можешь перейти в Бауманку? — насмешливо улыбнулся Егор. — Я же тоже могу. У меня, знаешь ли, очень неплохое резюме. И я вполне мог тебя «догнать» таким образом. Патриотом быть бы перестал, но догнал бы.

— Зачем? — измученно шепнула Таня. — Вот просто, зачем тебе я, у тебя же нет проблем с девочками для траха?

Черные ресницы подрагивали, и, кажется, из уголка левого глаза все-таки побежала слеза. Никогда Егор не видел эту дурочку в слезах в обычной жизни, не после сессии, и вот надо же — все-таки увидел. Он мог затопить ее нежностью сейчас. Да что там. Он мог затопить нежностью, которую испытывал сейчас к ней, три ближайших микрорайона. И он точно не хотел, чтобы сейчас Таня плакала. Да что там сейчас — вообще никогда. Просто потому, что женщина Егора Васнецова не должна была быть несчастной.

— Зачем? — тихо повторил Егор, стирая подушечкой большого пальца влажную дорожку с ее щеки. Потянулся к ее губам, целуя их невесомо, легко, трепетно.

— Затем, что я тебя люблю, солнышко, понимаешь? — шепнул, глядя прямо в глаза, с расстояния настолько малого, что Егор касался носом Таниной щеки. — И не нужен мне никто больше.

Таня замерла, не сводя с Егора взгляда. Кажется, с секунду не дышала. Только бы не решила, что это ей Егор сказал из-за беременности. В головах беременных дурочек иногда и не такие тараканы пробегали. А умение конкретно этой дурочки нести иной раз чушь было просто космическим. Хоть на постоянной основе предлагай ей не вынимать кляп изо рта.

— Любишь? — тихо повторила Таня.

— Очень люблю, — улыбнулся Егор, выписывая легкими касаниями узоры на Таниной коже, — так ты станешь моей женой, солнышко?

В этот раз тоже была пауза. Правда, только она — Таня — просто опешив, смотрела на Егора, даже не моргая. Ну да, не самое романтичное предложение, романтик как-то провалился, но, честно говоря, сейчас — само как-то вырвалось.

— Это, наверное, сон, — наконец произнесла Таня, и ее тонкие пальцы вцепились в футболку Егора, — но да, я не настолько дура, чтобы отказаться второй раз. Да, Егор, да!

Ну наконец-то…

 

Эпилог

Ассистентка регистратора Марина Алферова в Кутузовском ЗАГСе работала недавно. И еще не успела привыкнуть к тому, насколько необычные бывают пары, приходящие на регистрацию брака. Не видела она еще и красных свадебных платьев, и пар, менявшихся ролями на регистрацию, когда жених одевал пышное платье принцессы, а невеста — смокинг.

Именно поэтому Марина Алферова сегодня и таращила удивленные глаза на сегодняшнюю парочку, что изволили сочетаться браком в предпоследний день лета. Нет, они с одной стороны выглядели отлично, правда невеста вместо типичного свадебного пышного платья была в очень легком воздушном — и свободном платье в греческом стиле. Жениху же отчаянно шел его черный смокинг, Марина даже завистливо вздохнула, глядя на него. Красивый мужик. Такой, даже с учетом возраста, вполне себе мог позволить вот эту вот такую юную нимфу, что сейчас держала его под руку, и слушала, как регистратор торжественно им зачитывала «напутствие» в семейную жизнь.

Взглядом Марина, конечно, уже научилась замечать намечающиеся животики невест, даже на ранних сроках, но по тому лишь как вступавший на тропу брака второй раз Егор Васильевич Васнецов смотрел на свою невесту — залет там был едва ли основополагающей причиной для свадьбы. Везло же некоторым молоденьким профурсетками. Марина бы тоже сейчас… Постояла в этом вот нежном платье, с такой вот не сложной, но все-равно изысканной прической, с жемчужинками в волосах и вышла бы замуж за такого шикарного мужика. Так думала Марина, а потом… А потом ее взгляд зацепился за шею девушки и вот тут она и передумала. На шее невесты — сразу не замеченный, из-за своего белого цвета, был ошейник. Даже со стразиками, кажется… Марина в Кутузовском ЗАГСе работала недавно, и первый раз видела Тематиков… Воображение сразу нарисовало какую-то оргию, с плетками, и множеством сплетенных в кучу тел. Заманчивая вышла картинка, будоражащая воображение… Эх, везло же некоторым!

— Егор, я беременная, а не беспомощная…

— Ты сегодня в ошейнике, детка, а это значит, что спорить со мной ты не будешь.

Егор опустил Таньку прямо на кровать. В лепестки мать его роз, как будто это сам Егор был фанатом тех романтических мелодрам, откуда лезли вот эти все клише. Фиг его знает, как оно будет, говорят лепестки липнут к телу, но сейчас, Танька в принципе кайфовала. Это было красиво. Ужасно красиво.

— Ну что ж, где тут мой свадебный подарок, — усмехнулся Егор, нависая над Танькой.

— Распакуй и найдешь, — Танька улыбнулась, и, глянув на Егора из-под ресниц, добавила, — мой господин.

Егор безмолвно прикусил кожу на Танькином плече. Это был тот максимум боли, который он сейчас Таньке осмеливался даровать. Дай ему волю — он бы на руках ее таскал ежедневно, не только как сегодня — спускаясь со ступенек ЗАГСа и вдоль по коридору до дверей номера «для новобрачных». Впрочем, Таньке все-равно было сложно, даже с учетом того, что Егор сдерживался, и подчеркивал, что пока о сессиях и речи быть не может, и не подмахивать ему, надевая ошейник. Ей нравилось, как он на это реагировал. Будто переставал замечать, что в окружающем его мире вообще есть люди. Вот и сегодня, когда она явилась к ЗАГСу в белом ошейнике Егор, будто хищный зверь, увидевший жертву — не смотрел никуда, только на Таньку.

Егор заставил Таньку сесть к нему спиной, и медленно — нарочно медленно, начал расстегивать крючки на ее платье, каждый побежденный крючочек отмечая поцелуем — под мочкой уха, на шее, не закрытой ошейником, на плечах. К тому моменту как Егор наконец-то спустил с плеч бретели платья, снимая его и «распаковывая» наконец свой «свадебный подарок», Танька уже ощущала катастрофический перегрев.

— Ох, Татьяна! — Егор это практически промурлыкал. Он наконец-то разглядел. А между прочим подобрать бандаж из ремней так, чтобы его было не видно в вырезах платья, и чтобы он не выступал из-под бретелей было не просто. Танька со Светкой и Анькой вчера весь вечер … ржали и терроризировали магазин портупей. Две переупотреблявшие шампанского, и одна — просто переполненная предсвадебной эйфорией, девицы задолбали персонал магазина вусмерть. У консультанта глаза подергивались — по очереди, когда девушки, наконец, соизволили отчалить. Хорошо что, он не видел, как Светка сегодня отбивалась от того, чтобы ее ставили в ряд подружек невесты, которые должны были поймать букет… Может, позлорадствовал бы. Особенно, после того как Светка все-таки взяла и поймала тот букет, и потом угорая, замахнулась им же на Таньку. Мол, ты чего мне кликаешь, дорогая подружка?

Честно говоря подобранная Танькой портупея ее самой казалась простенькой, но… Но судя по пальцам Егора заскользившим по лопаткам вдоль ремней, по участившемуся горячему дыханию обжигавшему Танькины плечи — ему понравилось. И конечно, и портупея, и ремни на бедра были белые. Ну а кому нужны были все эти кружевные подвязки?

— Ну что, Васнецова, за подготовку вам «отлично», — шепнул Егор и Танька тихонько улыбнулась. Васнецова… Вообще, мама предлагала фамилию не менять, но Танька не очень-то хотела узнавать, как на это посмотрит Егор. Да и вообще, сам тот факт, что фамилию Таньке предстояло менять не на чью-нибудь, а на фамилию Егора — он был удивительным, и ужасно доставлял. Танька до сих пор с трудом верила в происходящее. Кто же знал, что все закрутится именно так, что Танька втянется в Тему, что Егор будет ее любить и даже позовет замуж — дважды. Скажи кто-нибудь Таньке, что в это выльется та выходка с вибропулей, она бы не поверила. Впрочем, она бы не поверила и в маньяка Лазарева (ну, мальчик-то казался таким безобидным, ну подумаешь — потрахаться был не дурак), и в съехавшую кукушку Ардовой — по этой-то вообще было ничего не ясно. Впрочем, суд все-равно не счел их настоящими сумасшедшими, поэтому огребли и Ардова, и Лазарев — после того как выписались из больнички, по-полной. Хотя, Танька сейчас о них не думала, ее куда больше занимали ладони Егора блуждающие по ее телу. На краткий миг они задержались на Танькином животике — уже слегка заметном ну, в конце концов, второй месяц пошел. УЗИ не ошиблось. И Танька по-прежнему слегка не представляла, как будет защищать диплом спустя всего несколько месяцев после родов, догадывалась, что с Егором ей предстоит воевать, потому что он наверняка будет по-максимуму пытаться решать Танькины проблемы, и как бы не написал ее диплом за нее — с него могло статься. А Танька хотела сама. Обязательно.

— Может мы, наконец, перейдем к практической части экзамена? — дерзко поинтересовалась Танька и Егор прихватил зубами ее ухо, «наказывая» за потерянного «господина». Ну, на то Танька и рассчитывала.

— Перейдем, — его тон был многообещающим. И опасным. Танька аж в струнку вытянулась от этого тона.

Вопреки этим словам, Егор «переходить» не спешил. Танька и так уже готова была лезть на стену, а он продолжал неторопливо нежничать с ее телом, с грудью, которая из-за беременности стала ужасно чувствительной, и Танька скулила даже от легких прикосновений к соскам, не то что когда Егор легонько прищипывал ее кожу. Он давал слишком мало, ее голодное существо желало куда большего.

Так Егор расправлялся с Танькой, надевавшей ошейник в эти полтора месяца. Никаких стеков, нет, он просто мог по нескольку часов к ряду изводить Танькино тело прелюдиями, целовать, выглаживать, ласкать и при этом — не то что, не засаживая, даже не позволяя кончать. Ему нравилось, как Танька хныкала, извивалась в его руках — вот как сейчас, например, телом умоляя о том, чтобы Егор уже перешел к главному. И Таньке нравилось ощущать себя в его власти, что уж там. Нравилось даже кончать — по его команде, это добавляло всякому оргазму остроты, ведь теперь их надо заслужить, до них нужно было дотерпеть, изнемогая от этих сладких мягких пыток.

— Ну, что, сжалиться над тобой? — шепнул Егор, отрывая пальцы от Танькиного клитора.

— Сжалься, мой господин, — простонала Танька.

У нее уже шумело в ушах. Что там? Какие лепестки прилипшие к заднице?

Все что сейчас Таньку волновало — это Егор, вставший с кровати, медленно расстегивавший запонки на рубашке, «распаковывавший» Танькин свадебный подарок.

Раздевающийся, не отпускающий взгляда Таньки, и сам не отводящий от нее своих, с ума сводящих, синих как море, ярких и таких живых глаз.

Ее безумная мечта, вдруг претворившаяся в жизнь.

— Как же я тебя люблю, Васнецов. — Эти слова срывались с ее губ слишком часто, но удержать их в себе Танька не могла, даже зная, что мужиков частые признания в любви обычно утомляют.

— Спорим, я люблю тебя сильнее, а, Васнецова? — лукаво улыбнулся Егор.

Конец