Ошейник Егор себе купил сам. Смотрел на него, вертел в пальцах и хотел проржаться. Докатился, Егор Васильевич, до чего же ты докатился? Но, глядя на Таню, прямую, с развернутыми плечами и твердым взглядом, он быстро понимал, что да, именно ей, именно сейчас было по силам быть сверху.

— Жди меня на кровати, — это было практически заклинание к началу вечера, — без рубашки.

— Сколько времени? — педантично уточнил Егор, и глазищи Татьяны недовольно прищурились.

— Сколько понадобится, — резко отрезала она.

Молодец, солнышко. Да, этим вечером все условия могла задавать только ты.

С одной стороны, ее хотелось похвалить — у нее отлично получалось, с другой стороны, Егор понимал, что нет, это было бы неуместно. Ему сейчас не хотелось даже покровительственно ей улыбаться, просто потому что чувствовалось — этим Егор ее только оскорбит. Хотя, честно говоря, в его чувствах сегодня сквозила некая гордость. Потому что вот этому Таня обучалась у него. И эволюция растерянной девчонки, не умеющей сказать «нет», в эту вот стальную леди, которая знала цену собственной уступчивости, которая заставляла ценить себя и преклоняться перед собой — это было отличное достижение. Раз Егор смог раскрыть в ней это — значит, Таня была даже еще заманчивей, чем до этого. Она могла ответить. Она могла выиграть. А значит, проигрывала ему — ради него. И это делало его победы слаще, ведь именно он был причиной ее капитуляций. И никто, и ничто другое.

Егор вышел из гостевой комнаты, оставил Татьяну переодеваться, по пути расстегивая рубашку, чтобы остаться в одних только джинсах.

Вообще, воображение девчонки не могло не восхищать. Потому что — придумала же, как Егора «наказать». И как! О нет, никаких порывов к стеку, хотя предложил же, и научить обращаться, и принять эту форму наказания. Танина «месть» оказалась изящнее и изощреннее.

Где она нашла именно этот магазин с портупеями и бандажами — хрен ее знает. Егор о нем не знал, да и ехать до него пришлось далековато. По общим впечатлениям, самый первый бандаж из тонких стреп-полосочек, который на Татьяне Егор видел, был именно из того магазина, где он сегодня провел дивных и очень непростых два часа своего времени. И кажется, девочка дорвалась, после того как Егор пообещал ей, что все оплатит, и она не просто может подразнить примеркой, но и купить, ограничиваясь не своим студенческим бюджетом, а лишь вкусом и чувством меры. Ну… Позже уже, увидев чек, Егор, конечно, впечатлился, но могло быть и хуже. Шоппинг с бывшей женой обычно был затратнее, и нет, у Егора во время тех заходов так внутренний эстет в восторженных конвульсиях не бился.

Казалось бы — что такого? Маски, ремешки, вроде минимум различий, но смотрелось оно охренительно — и на голых бедрах девушки или поверх алого боди, выбранного Таней в качестве основы для примерки тех портупей. Женщина в красном… И ведь не обязательно платье, чтобы от одного только взгляда на девушку весь прочий мир исчезал.

По правде, для того, чтобы ощутить необходимые Татьяне эмоции, чтобы оказаться на краю, Егору хватило бы одного комплекта портупей, хоть даже самого первого — лифа из черных кожаных ремней, который в идеале вообще можно было надевать без основы — вот только для примерки в магазине это было бы слишком. Хотя воображение Егора все-таки доработало картинку, раздев Татьяну до конца. И черт ее возьми, как же хотелось затащить ее в ту примерочную и оприходовать там же, не снимая с нее тех ремней, опутывающих то ноги, то грудь, то платьем тонких кожаных полос обнимающих тело. Торопливо, жадно, впиваясь в нее зубами и пальцами, в голодной досаде от того, что нельзя переплестись с ней один раз — и навсегда.

Нет. Запретила прикасаться.

«Трогать только глазами».

И Егор смотрел на нее, сидя на пуфике напротив примерочной, и терзал в изнемогающих пальцах уже снятый с шеи галстук. Потому что в принципе больше бы никуда не смотрел, только на Таню. На эту смешную, сногсшибательную девицу, что вертелась перед ним юлой, что дурачилась и тянула время, примеряя то маску кошки, то черные кожаные крылья. Кстати, те крылья — особой сложности, нереально красивую работу Егор еле уговорил Татьяну купить, она была очень впечатлена ценником, но ей чертовски шли черные перья над плечами. Отражали. Если ее и можно было назвать ангелом — то только темным, распутным и только его — Васнецова — ангелом. Убедил даже на две покупки — одни крылья объемные, только для «домашнего пользования». А вторую портупею с маленькими черными крылышками над лопатками можно было надеть поверх обычного однотонного платья — хоть на ту же учебу. Чтобы одному озабоченному лектору было на что позалипать, когда Локалова разбирала примеры у доски. Позалипать и попредвкушать вечер, да. Еще пара портупей были тоже такие — слегка будничные, вроде аксессуаров для «повседневной носки». И тот, кто сказал бы, что Егор сам хотел искушаться даже на работе — был бы прав. В конце концов, на столе в его кабинете Тани все еще не было.

Таня наконец-то вошла в спальню. Снова в этой красной ерунде, такой охренительно яркой, вкусной для глаз ерунде, с короткими рукавами, обнажающими плечи. А поверх той ерунды — плотная паутина из кожаных ремней — отдельно лиф, отдельно ремешки для бедер с двойным охватом, так и льнули к гладкой коже бедер. А на Таниной голове — гордо задранной вверх — красовалась черная корона. Да, солнышко, ты действительно сегодня королева. Хотя, что там сегодня — всегда.

Красивая. Она была нереально красивая. Боже, и как раньше думал не о ней? Как вообще в голове хоть кто-то помещался? Она будто издевалась. Будто мало ему было всего остального — всей ее, сводящей его с ума, такой податливой, такой отзывчивой, такой очертя голову в него влюбленной. Будто Егор уже не влип в нее по самые уши, так что согласен был уже на все, даже на большее, чем сейчас — лишь бы не уходила от него больше. Нет. Надо было становиться воплощением эротической фантазии, от которого совершенно невозможно было оторвать жадный взгляд.

На колени перед кроватью Егор опустился сам. Сам же застегнул на горле ошейник. Никогда бы не подумал, что это окажется настолько легко, настолько в удовольствие. Но, вправду же, хотелось ей уступить. Он провинился — и готов был принять свое наказание. Хотя впоследствии можно будет повторить нечто подобное сегодняшнему вечеру. Уж больно у Татьяны глазищи были прибалдевшие. Кажется, она нешуточно кайфовала, ощущая себя королевой положения. Наверняка провокаций и пресечения границ станет больше. Хотя — ей не жалко. Если ей будет нужно — Егор уступит. Он сам завизировал, что она может диктовать ему какие-то условия.

Таня села на кровать, томно глянула на Егора. Он же про себя улыбнулся ее замешательству и, придвинувшись к ней, прижался губами к голому колену. Это не была ласка — скорее знак преклонения, и судя по тонким, девичьим пальцам, пробежавшимся по волосам, — он ей понравился.

— Ты можешь ко мне прикасаться, где угодно, — вкрадчиво заметила маленькая дрянь и, разумеется, добавила: — Но только губами или языком.

Ну да. Никто не обещал, что вечер без сессии будет простым. Егор глянул на Татьяну снизу вверх, едва ли не улыбаясь, а затем опустил ладони рядом с бедрами девушки, снова оставляя поцелуй рядом с ее коленом, теперь выписывая языком на голой коже английскую «S».

Дурочка. Маленькая глупая дурочка. Она серьезно думала, что вот этим она Егора наказывает?

Нет, разумеется, запрет на прикосновения доставлял неудобство, но…

Этим своим запретом Таня всего лишь бросала Егору вызов — сможет ли Егор при урезанном арсенале способов воздействия заставить ее стонать от наслаждения, заставить задыхаться от голодной жажды.

А ведь это было охренительно просто. Чувственность у его королевы изначально была зашкаливающая. Судорожно дышать она начала, еще, когда Егор неторопливо выцеловывал каждый дюйм кожи ее бедер, очень медленно, очень вкрадчиво поднимаясь выше, возвращая ей сторицей все то предвкушение, что раздирало его сегодня, лишь этими прикосновениями губ заставляя раздвигать ноги. Ага, сегодня в ошейнике был Егор, но это не значило, что у него над Таней не было никакой власти. Была. Только он решал, сколько ему ждать, сколько Таня будет возбужденно кусать губы, и когда уже Егор наконец уткнется носом в девичий треугольник.

— Расстегнуть можно?

— Да.

Никаких трусов под боди ожидаемо не оказалось. И это было прекрасно. Кто сказал, что сегодня Таня укрощала Егора? Нет. Сегодня он укрощал ее. Даже сейчас, стоя на коленях, он был хозяином положения, не она. Он заставлял ее стонать и прилагал к этому абсолютно ничтожное количество усилий. Всего лишь пробовал ее на вкус. Всего лишь с вкрадчивой, нарочитой медлительностью вылизывал влажные девичьи складочки, ласково касался клитора самым кончиком языка, заставляя Таню вздрагивать, слабо всхлипывать от переполнявших ее ощущений. Никакой резкости, нет, до кипения Егор Таню доводил настолько медленно, чтобы его жертва ощущала, насколько ей не хватает члена внутри себя.

Честно говоря, сегодня ее хотелось смаковать как можно дольше. Потому что Таня действительно была как редкое, коллекционное вино. Вкрадчивое, терпкое, но опьяняющее с пары глотков. Егор же хотел не пару глотков Тани, он хотел ее всю, до самого донышка, во всех возможных позициях. И в невозможных тоже.

Его руки к своим бедрам Таня придвинула сама, будто разрешая к ним прикоснуться, и это было очень милосердно с ее стороны. Егор с трудом просто скользил пальцами по коже ног, всего лишь поглаживая их, еле сдерживаясь, чтобы не оставить на ней синяков. Перекрывало у него все, пожалуй, еще с магазина, но пришлось не только вытерпеть, но еще и домой добираться. И пытаться не коситься на голые Татьянины колени, пытаться сосредоточиться на дороге.

Ей-богу, ГИБДД недооценивало влияние гормонального состояния на положение водителя. Прямо жизненно необходимо было в КоАП приравнять вождение в непотраханном виде к вождению в нетрезвом. Каким чудом Егор никуда не вписался — было не ясно. Кажется, магия все-таки существовала, и она была на стороне Егора.

Кажется, Татьяна дошла кондиции, потому что пальцы ее вцепились в волосы Егора, оттягивая его голову назад. Егор даже не удержался от улыбки, когда встретился с ней взглядом. Да, вот сейчас его вполне могли поиметь. Отличное состояние. Ничего не видел Егор в жизни прекраснее распаленной возбужденной женщины. А Таня — в этом же состоянии — затмевала любую другую женщину в принципе.

— На кровать, живо, — выдохнула девушка. Таким голодным, таким алчным тоном, что у Егора либидо в который раз за вечер шибануло в голову темным, глубоким взрывом.

— Я уж думал, ты не попросишь, моя королева, — сорвалось с языка прежде, чем Егор вспомнил, что вообще-то ему слово не давали.