Сковородка выпала из ослабевших пальцев и едва не приземлилась Таньке на ногу. Руки сразу стали какими-то ватными. Охренеть. Она ударила не Лазарева… Пиздец! Лазарева было хотя бы не очень жалко, это трактовалось Танькой как самооборона и действие во благо побега, но Оксана-то Леонидовна ей ничего плохого не сделала.

Блин, но откуда она тут? Откуда у нее ключи? Зачем пистолет?

Думать-то Танька думала, ответов своей паникующей пустой головой не находя, а сама трясущимися руками быстро обшаривала карманы Ардовой. Ключи. Телефон… О, телефон, отлично! Даже включенный! И без блокировки — ну охренеть вообще, как повезло.

Номер скорой ответил не сразу. А разве им не полагалось отсутствие очередей на линиях? Но первые три раза звонок у Таньки сорвался, и секунды, драгоценные секунды времени на побег ускользали из ее рук, как песок вытекал из под пальцев.

— Скорая, слушаю?

— Тут женщина с черепно-мозговой…

Танька не знала, что ей делать. Ее раздирали на части эмоциональная и рассудочная стороны, и эмоциональная выигрывала. Мозг орал дрянью, что Таньке надо было валить как можно быстрее, что Лазарев вернется вот-вот, и вряд ли он обрадуется, поняв, что Танька его обманула. Но Танька не могла бросить Оксану Леонидовну с пробитой Танькой же головой… Она даже Лазареву бы непременно вызвала скорую — предварительно свинтив отсюда куда подальше. А тут — преподаватель. Свой, родной, некогда даже любимый. А ну как дятел Лазарев, увидев оглушенную Ардову, свалил и бросил бы, и Оксана Леонидовна тут взяла бы и умерла? Если уж Таньке обещали летальный исход, то Ардовой он точно светил. Пришлось заморачиваться, обследовать место удара, пытаться прощупать пульс, объясняться с диспетчершей на линии. Со сковородкой Танька не поскупилась, ничего не скажешь. Ардова дышала, но в себя не приходила. Под головой потихоньку натекала кровь. Особо — что она здесь делает, и как она здесь оказалась, Танька не понимала, да и искренне считала, что на эти раздумья времени у нее нет. Так, скорую Танька вызвала. Но как помешать Лазареву, если что, заблокировать дверь в квартиру, чтобы врачи могли войти?

Все, до чего додумалась Танька — это выкрутить в незапертой двери замок на полную длину засова, а затем с помощью трех ударов сковородки обломать ключ в замке. Все. Теперь не получилось бы ни закрыть дверь, ни запереть. Только проделав это, Танька вцепилась покрепче в телефон Ардовой, чтобы, вылетев из дома и заныкавшись где-то, вызвать в эту же квартиру ментов, чтобы Оксане Леонидовне реально помогли. Скорей всего, при виде пострадавшей Лазарев бы дал деру, но было бы неплохо подстраховаться. Вдруг попытается оборонять место своей дислокации от врачей — и те пострадают?

Танька не успела даже добежать до лестницы. Объективно — она слишком долго провозилась с замком и с прозвоном в скорую. Они же там даже трубку подняли не с первого раза. А после — Танька еще и путано объясняла, что, где и как. Поэтому, когда вылетев из квартиры, она едва не впилилась собственно в Лазарева, выходящего из лифта… ничего удивительного не произошло. Это была катастрофа, и Танька в ней была сама виновата. На несколько секунд они с Лазаревым замерли, глядя друг на дружку, а потом лицо Егорчика резко начал свирепеть. Скулы вдруг резко стали острыми. Дыхание становилось все тяжелее и глубже с каждой секундой.

— Лживая тварь, — яростно выдохнул Лазарев, опуская бутылку с шампанским на пол.

— Ты неправильно понял, — пискнула Танька в тщетной надежде, что обмануть его удастся во второй раз, и отчаянно надеясь, что сейчас выйдет на лестничную клетку сосед по площадке. Тщетными были обе надежды. Глаза Лазарева медленно наливались кровью, а сосед выходить не спешил. Дура-дура-дура, ты, Локалова, бежала бы сразу, вызвала бы скорую по дороге… А теперь не Ардовой будут кранты, а тебе… Ну, хорошо, если Ардовой они не настанут тоже.

— Я же тебе поверил, — свистяще прошипел Лазарев. Он сделал шаг к Таньке, Танька прыгнула через ступеньку лестницы. Это был бесполезный маневр, лестница-то вела наверх, убежать бы Таньке все равно не удалось, но вот так вот просто сдаться она не могла.

— Я тебе поверил, — это было сказано страшно. Настолько страшно, что аж волосы на затылке зашевелились. Танька медленно отступала, вслепую нашаривая ногами ступеньки за спиной. Поверил, ага, сам виноват, придурок.

На самом деле наврать Лазареву, прикинуться соскучившейся дурой — ей было не сложно. И это Танька решила рискнуть провернуть еще до того, как открыла глаза. И ей было ни капли не стыдно. Ей-богу, если бы не удалось провести Лазарева без секса — Танька бы с ним перепихнулась разичек, лишь бы он ей поверил. Выждала бы, пока он выйдет из квартиры — хоть даже за едой, — и попыталась бы свалить так же, как сейчас. Не так уж и много было у Таньки выбора. Она не верила в охренительные чувства Лазарева, она не верила даже, что ей светило выбраться из квартирки в ближайшее время. И кто бы ее тут нашел? Не всякий съем фиксируется документально. Даже если бы Светка и мама затеяли кипишь — искать Лазарева могли долго.

Сейчас было лишь ужасно жаль, что Танька не успела воспользоваться форой. Бездарно прохерила собственный шанс. Ладно хоть не зря, хоть Ардова выживет. А вот Танька — не факт, что уцелеет. И в данной ситуации Таньке было жалко совсем не себя… Надо ж было — удалось достоверно изобразить возбужденную дурочку, Егорчик повелся как малолетка, а Танька… нет, не убежала.

Лазарев поднимался следом за Танькой. Так же неторопливо, и это, честно говоря, пробирало. От резкого броска Танька могла и уйти, увернуться, проскочить под рукой — попытаться убежать еще раз. Но вот такой вот напряженный, выжидающий Лазарев однозначно бы ее поймал. Еще более страшно было, что он с Танькой не говорил. С говорящим можно было затеять диалог, отвлечь, а с этим вот безмолвным злющим маньяком — а после того, как Егор Таньке рассказал, почему от Лазарева стоит держаться подальше, никаким иным словом Танька Лазарева и не именовала. Но повелась же на просьбу Олеси — забрала же заявление. Ступила. Вообще первые недели с сотрясением лучше было не вспоминать, ничего особо умного Танька там не делала. Хотя ничего не изменилось. Она же отказала Егору… Она от него ушла. Вымирая душой до пустого холодного льда. И даже сейчас — даже страх, который Танька ощущала, был безвкусный, будто ненастоящий, картонный.

Танька оступилась. Самым лажовым образом — просто не рассчитав внезапно под ногой не обнаружить ступеньки. Оступилась, пошатнулась — и именно этот момент и выбрал Лазарев, чтобы броситься вперед. Он прихватил Таньку за волосы и швырнул ее к стене.

Удар спиной об стену оказался неожиданным, и боль от него все-таки выбила из Танькиной груди крик.

— Рано орешь, — яростно выдохнул Лазарев, прижимая Танькину шею к стене рукой согнутой в локте, — рано, детка, я еще даже не начал.

— Да пошел ты, — отчаянно выпалила Танька, попытавшись пнув его в пах, но Лазарев поймал ее ногу.

— Интересно, как ты сбежишь со сломанной ногой, — криво ухмыльнулся Лазарев, стискивая стальными клещами пальцев коленную чашечку, так сильно, что у Таньки в глазах потемнело, и она снова заорала, на этот раз нарочно, надеясь, что все-таки сосед по лестничной клетке проникнется.

— Заткнись, — на краткий миг шея Таньки оказалась свободна, но уже через секунду — хлесткая пощечина такой силы, что зазвенело в голове, обожгла Танькину щеку. А потом на горле сжались клещами жесткие пальцы. И в глазах начало темнеть.

— Ты не бойся, киса, я тебя не до смерти, — возможно, Лазарев думал, что этот его шепот звучал вкрадчиво, Таньку же от него едва не стошнило. — Я ж тебя еще буду трахать. Сколько понадобится, чтоб ты забыла этого своего Васнецова? А?

— У тебя для этого потенции не хватит, — из последних сил прохрипела Танька, отчаянно надеясь, что все-таки он ее додушит. Лучше так. Хоть не придется терпеть липкость этого мудака.

Пальцы сжались крепче. Это вот было все? Конец? Егор, прости, что так вышло. Тысячу раз прости. Пусть тебе лично Танька этого уже и не скажет, но видит бог — она хотела… И сейчас бы многое отдала за то, чтобы лично увидеть Егора, чтобы попросить прощения — хоть даже на коленях. За дурость, за инфантильность, за то… что столько времени в нем сомневалась, что не смогла довериться до конца, все ждала, ждала, пока он ее бросит, и в результате — осталась одна, с пустыми страхами в голове.

— Гнида! — прогремел кто-то рядышком, Лазарев дернулся — и хватка его пальцев на шее Таньки ослабла, она даже умудрилась вдохнуть пару глотков воздуха, ощутить, что не так близка к концу, как думала — и что ей смертельно хочется жить.

А потом — потом раздался звук бьющегося стекла, запахло чем-то — кажется, шампанским, — и Лазарев, резко обмякнув, вдруг повалился вниз, к Танькиным ногам. Танька — с непроглядными пятнами перед глазами — вдруг ощутила, что без опоры не очень-то и сможет воспользоваться своей свободой, пошатнулась и чуть не упала поверх Лазарева, если бы ее кто-то не подхватил.

— Танька… — растерянный голос — так похожий на голос Васнецова над головой. — Танька, ты живая?

Нос Таньки уткнулся в ткань рубашки. Этот запах. Еще на слух полуобморочная Танька могла допустить, что на чистом глазу собравшейся помирать клуши взяла и обозналась — но этот запах, теплый запах какого-то парфюма с бергамотом, так причудливо сочетавшийся с запахом сигарет, точно принадлежал Васнецову. Запах, которым хотелось дышать, в который хотелось окунуться с головой.

Танька подняла к Егору лицо. Сосредоточиться и разглядеть что-то в мелькании этих цветных пятен было охренеть как сложно. Но она попыталась. Удержалась за глаза — синие, тревожные, такие эмоциональные — в отличие от самого Егора. В них-то всегда было легко увидеть, что действительно Егор чувствует.

— Прости меня, — шевельнулись губы, и вот после этого сил сопротивляться накрывающему ее душному обмороку Танька не смогла.