— Егор! — снова вырвалось изо рта, стоило ему только снова прижать Таньку к стенке.

— Нет, ты совершенно точно хочешь, чтобы кто-то прибежал и тебя от меня героично спас, — фыркнул Егор, ладонью заставляя девушку согнуть ногу в колене. Кажется, сегодня все-таки придется походить в чулках со стрелами, потому что вряд ли третья пара у Таньки в сумке найдется.

— Я им спасу, — тихонько выдохнула Танька. Томно выдохнула, прикусывая нижнюю губу, надеясь поддразнить. Судя по сжавшимся на бедре пальцам, слегка прищипнувшим кожу, Танька аж слабо охнула от этой легкой болезненности — сработало.

Вакуум в голове, разросшийся после долгого поцелуя с Егором, Таньку даже немного пугал. Но нет, ей ничего сейчас не хотелось, кроме как поддаться. Подыграть ему, чтобы выиграть — его самого. В конце концов, три года! Три года она хотела именно этого, чтобы у Васнецова от нее рвало крышу, чтобы он ее вот так хотел, без разницы где, без разницы когда, лишь бы только ее. Плевать, что истинное его к ней отношение… ну просто как к любовнице. Пусть он и не сдвинут на ней, это даже хорошо, в конце концов, не всем быть идиотами. Суть в том, что Танька от его прикосновений критически перегревалась и хотела взорваться. А то, как он ее целовал… Наверное, так целуют боги, так, что забываешь про все на свете. Такими поцелуями можно было разбудить (и возбудить) даже чертову Вечно Спящую Красавицу. У Таньки от близости Егора — вот такой вот, сумасшедшей, интимной — срывало крышу. С каждой секундой рядом с ним все меньше оставалось сдерживающих факторов.

Он ее пошлет. Это неизбежно. Она его измотает своей ненасытностью до него, своей манией, и он ее пошлет. Поэтому… Поэтому был смысл взять от него именно столько, сколько возможно взять. Отказываться? От секса в раздевалке спортзала? Да вот еще, как будто в первый раз. Но с ним — с ним в первый. Все остальное будто и не важно, сейчас уже и не вспомнишь, как это — когда тебя касаются другие пальцы, а не эти, все воспоминания поблекли, опреснели, просто потому что как он — не мог никто другой. Никто другой такого удовольствия ей не дарил. Вот как так вышло вообще?

— Нас не застукают?

— Мои соседи занимаются только по вечерам, — невозмутимо улыбнулся Егор.

— А камер нет?

— Тань, а глазами ты потолок обшарить не можешь? Нет в Легионе видеонаблюдения в раздевалках. Камера с той стороны двери. Это все.

Идиотские совпадения преследовали Таньку. Ведь надо же было — найти парня для перепиха именно в том спортзале, в котором занимался Егор. И не просто занимался — абонементы проплачивал. Для постоянных клиентов у «Легиона» были отдельные блоки раздевалок, на меньшее количество человек, с личными ключами. Кажется, девушка на ресепшене, выдававшая Егору ключ, поняла, каким видом «спорта» они с Танькой собрались заняться, но ничего не сказала. И хорошо, что не сказала, иначе бы не было бы сейчас вот этого — сумасшедшего, безумного, раскаленного.

Таньке Егор не давал даже шевельнуться, перехватив ее запястья свободной рукой и прижав их к стене над Танькиной головой. Это ужасно бесило, она уже подыхала от желания ощутить его тело своими ладонями. У нее оставалось так мало возможностей насладиться им, что это было даже слегка обидно.

— Егор, — умоляюще шепнула она, пытаясь высвободить руки, но Васнецов лишь насмешливо качнул головой.

— Это ты еще не заслужила, — шепнул он, оставляя раскаленный поцелуй прямо под ее ухом. У Таньки даже голова закружилась.

— Еще? — пискнула Танька.

— Будешь себя хорошо вести — заслужишь, — мурлыкнул Егор, и от его мягкого шепота снова скрутило болезненно сладким спазмом. Вот же… Ведь знал, на что давить, знал, чем дрессировать. Заслужи! Добейся! Больные Танькины места, зацикленность на том, чтобы добиться результата, одержать победу, получить вожделенный приз. Ведь захотелось же сделать все, чтоб он дал ей волю, разрешил, допустил до себя ближе. Может, не сейчас, но позже…

Сейчас у нее осталось только восприятие. Сосредоточенное на мягких губах, скользящих по ее шее. На твердых пальцах, гуляющих по ее груди, танцующих на животе, и от всякого лишнего пируэта, выписанного ими на ее коже, тело Таньки на толику становилось ближе к точке взрыва.

Запах. Егор был близко, так близко, что ей удавалось им дышать. Святые микросхемы, от Васнецова даже пахло одуряюще. Танька не была особенной поклонницей мужского парфюма, в большинстве своем он был слишком резким, но… Но боже, как отлично подходил Егору этот теплый запах бергамота и кардамона. Больше ноток Танька разобрать не смогла, но остро ощутила, как же ей хочется уткнуться носом в его кожу и дышать им, недолго, лишь только пару крошечных бесконечностей.

Воздуха с каждой секундой становилось все меньше и меньше. Ладонь Егора прочно застряла под ее юбкой. Ну надо же, надо будет почаще их надевать, благо апрель вот-вот закончится, и скоро станет совсем тепло. Но нет, он пока что вырисовывал узоры на ее бедрах, не прикасаясь к самой горячей зоне. Кажется, он хотел, чтобы измученная Танька стекла к его ногам.

— Егор…

— Ей-богу, кляп куплю, сегодня же, — раздраженно шепнул Егор, прикусывая кожу на Танькиной шее, будто наказывая, и Танька раздосадованно прикусила губу. Ему нужно, чтоб она молчала. Будто он и так все знает о том, что она чувствует. Хотя наверное, знает, он совершенно точно знает, на какие «кнопки» ему нажимать, чтобы получить нужную реакцию. Он действительно знает, какой конкретно сейчас Таньку переполняет раскаленный, мучительный, но такой сладкий жар. Знает, что с каждой секундой девушка под его пальцами пылает все сильнее, хочет все большего.

Когда его пальцы наконец легко, невесомо касаются половых губ, даже поверх ткани трусиков, у Таньки плывет перед глазами. Дай он ей волю, ей-богу, быть бы ему трахнутым прямо сейчас, на этом кафельном полу. Но нет. Танька не может сама. Таньке приходится изнемогать. А Егор тем временем пальцами отводит ткань в сторону, скользит пальцами по влажным складкам. Его прикосновения невыносимо хороши, но их так возмутительно мало, он как нарочно медлит с переходом к основному действу. Танька прикусывает губу еще сильнее. Без члена внутри себя она вытерпит еще совсем недолго. А потом произойдет самая первая в мире смерть от перевозбуждения. Оставалось надеяться, что Егор этой смерти не допустит и чуть-чуть сжалится.

— Давай-ка сюда, солнышко, — Егор наконец-то выпускает руки Таньки из своей железной хватки, но нет, это не для того, чтобы дать ей к себе прикоснуться, это для того, чтобы заставить ее развернуться.

— Левее вставай.

Слева от двери висит зеркало, неширокое, но до пола. Танька упирается ладонями по бокам зеркала. Егор заставляет ее отвести назад бедра, ближе к нему, заставляет расставить ноги шире, спускает трусы до колен. Танька понимает, что наверняка выглядит со стороны даже слишком пошло, но… Но для Васнецова можно. Если он хочет видеть ее так — пусть видит. Для него — все, и даже больше.

— Шикарная у тебя задница, Танечка, — заметил Егор, распаковывая еще один презерватив. Пачку он в своих карманах носит, что ли?

От этого комплимента внутри все замирает. Можно ли ответить? Нет, не стоит. Танька просто молча смотрит на Васнецова в зеркало, надеясь, что ее взгляд достаточно голодный, и Егор удовлетворенно улыбается.

— Быстро схватываешь, солнышко, — шепнул он. А пальцы снова скользят по нежным половым губам, танцуют вокруг трепещущего входа, так что Танька аж слегка жмурится от удовольствия. Егор шлепает ее по внутренней стороне бедра. Не столько больно, сколько неожиданно, и девушка даже вздрагивает, тут же распахивает глаза.

— На меня смотри, — требовательно произнес тоном, с которым и спорить-то не хочется, — ты должна видеть, кто тебя трахает.

О, да, черт возьми, на это, Васнецов, Танька посмотрит с огромным удовольствием. Но сложно не жмуриться, когда головка его члена касается девичьей щелки. Черт, это кажется сейчас самым долгожданным, самым сильным ощущением.

А потом… Потом он толкнулся внутрь нее. И мир начал расползаться по швам, не выдерживая напора этого пронзительного наслаждения. Таньку уже не волновало, есть ли в раздевалке камеры, даже если и были — пускай бы там какой-нибудь охранник сдох от зависти, а она сейчас испытывала тот максимум кайфа, который вообще дозволен женщине.

Егор был неумолим. От его раскаленного взгляда было сложно дышать, Егор будто следил, чтобы Танька смотрела именно на него, в его лицо, в его пронзительные глаза, и эта нить, протянувшаяся через зеркало, была будто лишняя струна удовольствия, дрожащая в Танькиной душе.

— Сладкая моя. Моя! — тихонько выдохнул Егор, вбиваясь в ее тело очередным резким движением бедер, а Таньке с каждой секундой все невыносимей было держать глаза открытыми. В этой позиции удовольствие от каждого проникновения было ослепительно яркое, ей-богу, Таньке казалось, что более удачной позиции для секса в принципе не придумать. А когда Егор сжал пальцами клитор, осторожно его массируя, — задача «держать рот закрытым» стала невыполнимей всех миссий Итана Ханта вместе взятых. Орать хотелось во всю полноту легких, потому что его пальцы и его член творили с Танькой нечто невообразимое. Невозможное!

Таньке даже стыдно, что она снова кончила так быстро. Слишком он ее раздразнил, слишком он охренительный, слишком сильный он вызывает в ней отклик. И никак не вышло скрыть этот оглушительный гром, сотрясающий ее тело в сладких спазмах удовольствия.

Но нет, Егор был доволен, Егор улыбнулся, когда услышал Танькин восторженный скулеж, таки продравшийся сквозь стиснутые губы. Все было так, как он рассчитывал.

— Умница моя, — шепнул он, осторожно скользя пальцами по ее бедру, и ускорился сам. Танька чувствовала хуже, но все же всякий толчок его члена внутри нее по-прежнему был в удовольствие. Сладкое, приятное, восхитительное. Когда Егор кончил, он зажмурился сам. Зажмурился, упираясь влажным лбом в Танькино плечо. На несколько секунд они замерли вот так — закрыв глаза, сосредоточившись лишь на ощущении тел друг друга. Потом Егор с тихим вздохом развернул Таньку к себе, осторожно, уже сам поправляя ее юбку.

— Пойдем уже обедать, — выдохнул он, — если я сейчас не сяду и не поем — я вполне могу сожрать тебя.