Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Шейченко Владислав И.

Глава 2. Принципы судоскотства

 

 

Преобязательно себе уясни, провари эти самые принципы. Надо бы врезать их в башку калёнными скобами. Без знания о них, и не в общих чертах, а глубинно, без умения соизмерять с ними всё происходящее, творящееся вокруг тебя в ходе расследования и судебного рассмотрения, нет никакой возможности выбираться из этой трясины поганой. Так как всё иное нутро судоскотства различимо лишь взглядом через призму этих Основ. Это самый нудный раздел. Напряги внимание, курсант.

При простом даже упоминании о принципах, тем более, когда сторона защиты ставит вопрос об их соблюдении в том или ином конкретном случае, большинство следователей, прокуроров и судей низшего звена теряются и грустнеют. Они становятся похожи на опрокинутых панцирем вниз жучков и черепашек в беспомощности своей. А всё оттого, что эти ребятишки и сами-то толком не разумеют действительные смысл, содержание и значение принципиальных положений. А ты возопишь: куда же нам, быдлу, тягаться-деваться? – Туда… Не станем им уподобляться. Принципы – наше оружие и защита в тяжбах с произволом. Не так страшен чёрт, как его малюют. Он ещё страшнее.

Принципы – основные, заглавные правила, всему начало (и конечек). Принципы образуют фундамент для всех остальных норм – кирпичиков огромной и сложной конструкции, что зовётся законодательством (уголовным, в данном случае). Соответственно, неверный баланс кирпичиков с фундаментом препятствует построению стройной конструкции основанных на этом производств, а подрыв фундамента необратимо разрушает любые процессуальные сооружения. Изначально принципы прописаны в коренных нормативах: положениях Конституции РФ, межгосударственных актах и договорах (пакты, конвенции, соглашения). В процессуальном Законе принципы находят своё конкретное отображение, обрастают подробностями исходя из особенностей именно уголовного судопроизводства для разных стадий и процедур. Все остальные нормы-правила должны строго опираться на принципы, а применение этих правил – соизмеряться с принципиальными правами и гарантиями.

Далее обсудим принципы по порядку их практической важности, что, в общем-то, совпадает с установками УПК.

 

2.1. Законность

Вскрываем Кодекс: Все процессуальные решения должны быть законными, обоснованными и мотивированными. Нарушение норм УПК РФ при производстве по делу влечёт признание недопустимыми полученных таким путём доказательств. Не может быть применён закон, противоречащий УПК, а любые несоответствия иных, подлежащих применению законов Кодексу, разрешаются в пользу норм УПК (статья 7).

А). Законность, обоснованность и мотивированность решений означает, что приговор, любые определения, постановления должны по своей форме, содержанию и порядку их принятия полностью соответствовать требованиям УПК и других применяемых законов. В УПК имеются общие (для всех случаев) и специальные (для конкретных случаев) правила вынесения процессуальных решений, об их же обязательных структуре и содержании. Структурно решение должно состоять из трёх основных частей: 1) вводной части, где указываются общие сведения об органе рассмотрения вопроса и принятия по нему решения (должностное лицо); время и место вынесения решения; заявитель и участники рассмотрения; поводы и условия; 2) описательно-мотивировочная часть, содержащая сущность рассматриваемого вопроса, доводы, мнения, аргументы участников, выводы принимающего решение органа (лица), ссылки на применяемые или учитываемые нормы законов, мотивы принимаемого решения; 3) резолютивная часть, где собственно и формулируется принимаемое решение о признании каких-либо фактов или осуществлении действий, отклонении или удовлетворении обращений (требований) участников, принятии каких-либо мер процессуального реагирования.

Обоснованным решение может считаться, когда в нём представлены все имеющие значение правовые и фактические данные, позволяющие вынести решение. Правовые основания – те нормы права (закона), которые применены, учтены при разрешении текущего вопроса и которыми руководствовались суд, прокурор или следователь. На соответствующие статьи закона, где содержатся эти нормы, должны иметься ссылки, а содержащиеся в нормах правила – обсуждаться. Фактические основания – те события, факты и обстоятельства дела, которыми вызвана необходимость решения, на которые ссылаются участники или выявлены по праву самим решающим, когда они установлены или отвергнуты, и на чём строятся выводы в пользу принимаемого решения. Мотивы – это те побудительные причины, объяснения, убеждения людей, что-либо решающих, приведшие их к определённым выводам и решению. Мотивировкой отвечают на вопрос, почему именно принимающий решение пришёл к своим заключениям по существу дела.

Шибко мудрённое изложение? Согласен. Давай-ка на примере вздрогнем. Смотри картинку. Перед тобой постановление прокурора о возвращении уг. дела на доп. расследование. Вчитайся.

Здесь вводная часть – всего один абзац, – тот, что между наименованием и до слова «Установил:». Дальнейший текстовой массив до слова «Постановил» является описательно – мотивировочной частью. Прокурор сделал попытку через последовательное перечисление фактов подвести к решению. Он приводит не только события, но основания и мотивы. Как на правовые основания прокурор ссылается на положения статей 37, 162, 221 УПК, которые позволили ему или даже обязали принять данное решение о возвращении дела следователю. А перечисленные факты – есть фактические основания, к чему прокурор и подводит фразой «Вышеуказанное является основанием…». Ну а мотивом следует считать указание «… при наличии неотменённого постановления от 18. 12.2003 г… Ш. было предъявлено обвинение в совершении преступления… что является грубейшим нарушением уголовно-процессуального законодательства…». Эта формулировка не спроста выглядит как-то неполно, вроде как не хватает мотива: необходимость устранить выявленное нарушение. Ну а в концовке – собственно резолютивная часть, где сформулирована суть решения: Вернуть для устранения недостатков. Нифига себе недостатки!

Внешне для не посвящённых сие постановление увидится вполне нарядным. Есть в нём стройность, и логичность, и слога красота убедительная, все части обязательные на лицо. Но прокурор – енот ещё тот. В обсуждаемой им правовой ситуации случилось не только нарушение прав обвиняемого. По выявленным обстоятельствам выясняются прямые основания для полного прекращения уголовного преследования данного обвиняемого в силу предписаний статьи 27.1.5 УПК. О чём прокурор и должен был принять своё решение. Последствия для мусоров от такого решения понятны. Поэтому прокурор и обошёл такую каверзу, прикрывшись «левыми» мотивами и основаниями. Но наличие фиктивных мотивов и оснований равнозначно отсутствию таковых вообще (тебе на заметку).

Невыполнение требований законности, обоснованности и мотивированности должно повлечь признание самого решения, соответственно, незаконным, необоснованным и (или) немотивированным. Это также влечёт отмену (пересмотр) решения, а ранее обсуждаемый вопрос направляется на новое рассмотрение или даже снимается с обсуждения. Гарантии же обоснованности и мотивированности направлены на то, чтобы все заинтересованные в рассмотрении проблемы участники, вышестоящие инстанции, да впрочем, и любые сторонние лица в полной мере могли понять содержание решения, его поводы и причины, точно определить источники представленных автором выводов, а также возможные и грядущие последствия от исполнения решения. Это же позволяет оценить правоту решения, а в необходимых случаях оспорить его, принять меры к его исправлению в целях восстановления прав и должного порядка. При том, что оценка решения может производиться не только властными людьми, но и быдлом (то есть тобой и мной), содержание этого акта должно быть доступно для понимания обычному человеку (быдлу). Но на практике такие условия не выполняются вообще или не в полной мере.

Невыполнение требований законности, обоснованности и мотивированности должно повлечь признание самого решения, соответственно, незаконным, необоснованным и (или) немотивированным. Это также влечёт отмену (пересмотр) решения, а ранее обсуждаемый вопрос направляется на новое рассмотрение или даже снимается с обсуждения. Гарантии же обоснованности и мотивированности направлены на то, чтобы все заинтересованные в рассмотрении проблемы участники, вышестоящие инстанции, да впрочем, и любые сторонние лица в полной мере могли понять содержание решения, его поводы и причины, точно определить источники представленных автором выводов, а также возможные и грядущие последствия от исполнения решения. Это же позволяет оценить правоту решения, а в необходимых случаях оспорить его, принять меры к его исправлению в целях восстановления прав и должного порядка. При том, что оценка решения может производиться не только властными людьми, но и быдлом (то есть тобой и мной), содержание этого акта должно быть доступно для понимания обычному человеку (быдлу). Но на практике такие условия не выполняются вообще или не в полной мере.

Опять же, будучи юристами, все эти следователи с прокурорами и судьями в обнимку – великие формалисты и бюрократы по природе. Свои решения они стремятся издавать в наиболее сжатом виде. Это у них называется краткостью (та, что близкая родня талантам) и лаконичность (та, что не родня никому). И такая чрезвычайная скупость имеет двойную цель: скрыть, размыть истинные мотивы и основания при возможности различного истолкования, домысливания, и сократить до ничтожного возможность оспорить, опровергнуть решение, обоснованно излагать несогласие с ним. Но «верхами» принимается достаточным такие сжатость и даже поощряется такой подход. Ведь окончательную оценку будут делать вышестоящие иерархи всё из того же клана, кто прекрасно понимает суть творящегося, умеющие читать между строк и способные при необходимости получить устные разъяснения, именно те, кто создал и поддерживает общую практику формулирования решений, кто определяет критерии обоснованности и мотивированности собственным усмотрением. Однако верным будет исходить из того, что недостаточные обоснование и мотивировка, их двусмысленность, неоднозначность, неясность должны расцениваться как отсутствие мотивов и оснований вообще.

Кроме того, мы сталкиваемся порой и с откровенно безмотивными и необоснованными решениями. Подобные, например, выносятся судами при разрешении процедурных вопросов – так называемые «промежуточные» решения. Вот, подсудимый обращается к суду с ходатайством: прошу вызвать и допросить свидетеля Птичкина, так как…. Судья, совещаясь на месте, постановил: В ходатайстве о вызове и допросе Птичкина отказать. Всё. Здесь непонятно, почему невозможно или нет необходимости и вызывать и допрашивать заявленного свидетеля, какие имеются препятствия к этому, какими положениями закона судья руководствовался, какие факты и обстоятельства приняты во внимание. Такой вакуум явно не позволяет обсуждать и оспорить по существу постановление. Можно только догадки строить о мотивах и основаниях. Причиной отказа могла, например, послужить необоснованность самого ходатайства: не указаны обстоятельства, о которых может сообщить свидетель или же эти обстоятельства не касаются дела; не выполнены ли формальные требования: не представлены достаточные сведения о свидетеле, или прочие огрехи. Но и такие любые причины должны в решении приводиться. Ясно одно, решение необоснованно хотя бы уже потому, что не выполнены условия его обоснованности и мотивированности.

Принципиальность требований о законности, обоснованности и мотивированности обусловлена ещё и наличием связанных с этим прав и встречных обязанностей участников. В частности, с правом на обжалование решений. Отсутствие информационной сердцевины не позволяет постичь смысл решения, обоснованно возражать выводам властных решителей. Поэтому следует пристально внимать всем решениям, выносимым по делу, каких бы вопросов они не касались, оспаривать их своевременно. Законность даже одного промежуточного решения влияет на законность производства по делу в целом.

Приводя содержание статьи 7 УПК, я намеренно использовал общее понятие «Решение» в отличие от буквального текста, где перечислены только постановления и определения. В редакции Закона эта норма читается и понимается ограничительно, так как действие этой нормы умышленно распространяют только на такие виды решений. Следуя такому пониманию, принцип напрямую не требует качеств законности, обоснованности и мотивированности от Приговоров. Хотя в специальной норме статьи 297 УПК и затрагиваются принципиальные гарантии и в отношении Приговоров, но в этой норме нет гарантии по мотивированности. А что, такое решение как Вердикт присяжных не должен быть законным? Но в процессуальном обороте существуют и виды решений вообще не имеющие специальных наименований. Когда, например, в порядке надзора председатель отказывает в пересмотре Постановления надзорного судьи об отказе в возбуждении надзорного производства и передаче жалобы в президиум суда, такое решение руководителя не имеет названия, в УПК свойственным именованием не определяется. В этих случаях председатели (их заместители) легко пренебрегают требованиями статьи 7 УПК и формулируют свои акты в произвольной форме, не загружаясь приведением каких-либо мотивов и оснований. Ну что поделать, судо-боги капризны в своей срамоте и скромны в своих капризах. Но всё же и такие решения должны соответствовать принципиальным гарантиям в силу верховенства закона и равенства всех перед ним, и требования такие не снимаются.

Б). Принцип законности распространяется не только на процессуальные решения. Отчего же законодатель не укрепил в буквальном выражении эту же гарантию на процессуальные действия? Но ведь и действия должны быть безусловно законными и обоснованными. Такая нелепая недоговорённость частично восполняется совокупностью иных норм УПК, из содержания которых (только) следует искомое требование.

В). Нарушение норм УПК проявляется, когда установленные этими нормами правила не выполняются вовсе или не в полной мере, неправильно. Одним из частных последствий такого нарушения, кроме признания незаконности и исправительных мер, является признание полученных доказательств недопустимыми – то есть доказательства не допускаются (исключаются) по процедурам доказывания, не могут использоваться в целях обвинения или защиты. В принципиальной норме законность конкретизируется по отдельной и наиболее важной составляющей судопроизводства – в доказывании посредством доказательств. Что тесно переплетается с отдельной гарантией о недопустимости и исключении доказательств, полученных с нарушением УПК РФ (статья 75), но неравнозначно последней по акценту и смысловому значению. Хотя обе гарантии выведены из фундаментального принципа по ст. 49 Конституции РФ.

Более подробно обсудим содержание и особенности этого норматива в отдельном разделе о недопустимых доказательствах. Здесь только отмечу некоторую однобокость изложения принципа и его двусмысленность на практике. А односторонность вижу в том, что принцип неоправданно выделяет только значимость соблюдения норм УПК при получении доказательств. Отчего-то в равной мере не оговорено требование по соблюдению норм при решении всех других процедурных вопросов, когда для их претворения не требуется выносить специальных решений (например, осмотр) или же решения выносятся (возбуждение дела, заключение под стражу). Так же не оговорены и последствия нарушений. Хотя правила по этим процедурам имеются в других положениях УПК, но при том, что и при осуществлении таких действий используются сведения доказательственного значения, сам факт неуделения равного внимания внутри единого принципа умаляет значимость тех нарушений, при которых не обязательно чтобы и добывались доказательства как таковые.

Само понятие «нарушение норм» на практике толкуется неоднозначно. В действительности мусора не всякое нарушение и не всяких норм принимают во внимание, когда решают вопросы допустимости хотя бы и доказательств. Они учитывают только существенные нарушения, а существенность определяют по собственному усмотрению, при нужде находя отвираки и отбелки. Это есть произвол, своевольное искажение гарантии. Не иначе.

Г). Важным условием законности являются ясность и определённость применяемых правил, устанавливаемых различными законодательными актами. Эти требования обеспечиваются иерархией процессуальных законов, в зависимости от их вида и назначения. Верхушку пирамиды по старшенству оглавляют нормы Конституции РФ; далее по подчинённости следуют положения федеральных конституционных законов (ФКЗ) и федеральных законов (ФЗ), к последним относится и наш любимый УПК РФ; ниже стоят все прочие федеральные законы, просто законы, а также подзаконные нормативные акты (постановления, указы, положения и прочие).

Кроме УПК в сфере уголовного судопроизводства действуют и применяются специальные законы, которые с этой точки зрения являются также процессуальными. К таковым, например, относятся законы Об оперативно-розыскной деятельности, О судебно-экспертной деятельности, О присяжных заседателях, О полиции. В случае применения таких законов, их положения должны соответствовать положениям УПК, а если обнаруживаются противоречия, предпочтение отдаётся УПК. Кодекс запрещает применять такие, ему противоречащие нормативы. С другой стороны, специальные нормы действуют напрямую, когда только их правила определяют конкретный порядок по выполнению специальных процедур. Так же, если в специальном законе расширены права какого-либо участника, особенно от стороны защиты, или правомочия оговорены в более выгодном свете, тогда предпочитаются специальные законы. Так, Закон об адвокатской деятельности несколько улучшает права защитника в процессе по сбору (получению) доказательств по сравнению с установками УПК. Поэтому адвокатам выгоднее ссылаться на свои права по Адвокатскому Закону.

Абсолютно такое же правило предпочтений действует и в отношениях между УПК РФ, Конституцией РФ и международно-правовыми актами (Пакты, Конвенции, Договоры). Во всех случаях противоречий и несоответствий преимущество имеет Конституция – закон прямого и непосредственного действия. Любые международно-правовые акты, как составная часть нормативного поля РФ, более сильны, чем УПК, но юридически слабее Конституции, и в случае их применения не должны противоречить Конституции.

В судебно-следственной практике знаемы случаи несоблюдения иерархичности норм законов, их применение в режиме противоречий и несогласованности. Отчего-то адвокаты, тем более сторонники обвинения и судьи мало внимания уделяют анализу, сверке применяемых норм на предмет их согласованности. А зря. По многим делам можно обнаружить несоблюдение условий верховенства, неверные предпочтения. Что приводит к серьёзным нарушениям. Ну, к примеру. Вломились на хату ОБНОНовские опера под благовидным предлогом (шумят жильцы по ночам, пописать хочется, за солью) к предполагаемому наркодилеру лапоухому. Туда-сюда, то да сё. Ба! А на столике по центру гостиной пакетик с подозрительным порошочком тулится сиротливо (который опера сами украдкой и впарили тут же). Барыгу вяжут на месте, отобрав прикладом дыхалку, тянут соседей-понятых, осматривают, изымают, опечатывают, шмон оформляют протоколом обыска. Далее материальчик оперативно-розыскного мероприятия (ОРМ) передают следствию, затем и в суд, где рассматривают обвинение о хранении и покушении на сбыт крупноразмерных наркосредств. Не вдаваясь в подробности: было – не было, причастен – не причастен, в заседании заявляется о незаконности обыска в квартире и недопустимости полученных в результате этого обыска доказательств. То, что был произведён именно Обыск в жилом помещении, напрямую следует из наименования протокола, как и по фактическим действиям ментов. При этом не были выполнены значимые специальные правила по обысковым процедурам, как установленные в УПК, так и в законе об ОРД: отсутствовало решение с санкцией суда; не участвовал следователь (дознаватель), когда обыск – это только следственное действие; преодолена конституционная неприкосновенность жилища в отсутствие законных обоснований к этому и т. д. Обвинители пытаются оправдаться, мол, формально действовали менты в рамках Закона об ОРД, случайно выявив преступный факт, будучи впущенными в жильё добровольем подозреваемого, они принимали «безотлагательные» меры по пресечению деяния и закреплению доказательств. Ой-ёй-ёй, а нормы УПК таких исключений не дозволяют, и Закон об ОРД тута не приемлем в предлагаемом ментами понимании и применении, и действительное содержание проведённого мероприятия указывает на её следственный формат, который не может быть делегирован операм ни под каким соусом.

Д). В России нет прецедентной практики (применения судебных случаев по аналогии) по рассмотрению схожих дел и процессуальных вопросов. Поэтому «руководящие» указания (решения) Пленумов Верховного и других судов, как и прочих судебных актов, напрямую не применяются при рассмотрении уголовных дел, обязательной силы для судов, прокуроров и следаков не имеют. Судебные такие решения не являются Законом, не подпадают под критерий «законность», не обязательны к исполнению, но как предлагал сам Верховный Суд, могут учитываться правоприменителем. Хотя приводимые в пленарных решениях заключения и считаются официальным толкованием, но их подвешенное состояние не даёт возможности надёжно апеллировать с помощью такого средства. Суд, в свою очередь, по своему усмотрению, то есть, когда сам захочет, волен следовать таким рекомендациям. Уповать на эти решения-разъяснения не стоит, но и не следует слепо отказываться от них, как дополнительной пульки в арсенале защиты. Другое дело – решения Конституционного и Европейского судов. Заявляемая ими правовая позиция, толкование норм и оценка обстоятельств приравнены по юридической значимости к законам и обязательны к применению. На такие решения не только можно, но и нужно ссылаться при всякой необходимости. Тем более, что большинство правоохранителей не внимательны к такой практике, могут не помнить или вовсе не знать значимых постановлений.

Есть овцы, кто жадно вчитываются в комментарии к УК и УПК различных юристов, а затем пытаются аргументировать свои доводы ссылками на подобные изыски. Пустое. Комментарии, как частные мнения и суждения всевозможных умников, не имеют значения для обоснования позиции по делу. Этим материалом можно пользоваться только для углубления собственного понимания законодательных норм, чтобы соизмерять своё положение, возможности, перспективы и последствия происходящего. К любым комментариям следует относиться с крайней осторожностью, так как наряду с качественными трудами нас грузят откровенным фуфлом. Лучше пользоваться сразу несколькими мнениями разных авторов по одному и тому же вопросу, и в сравнительном анализе, не отвергая и собственных соображений, определять наиболее верный смысл. Не исключение и вот эти мои разглагольствования. Можешь относиться к ним критически и даже скептически. Правильной будет только лично твоя чуйка.

 

2.2. Осуществление правосудия только судом (см. статьи 8 УПК, 47 и 118 Конституции)

Данный принцип вмещает две гарантии: 1) Никто не может быть признан виновным и подвергнут уголовному наказанию иначе, как по приговору суда и в порядке, установленном УПК; 2) Подсудимый не может быть лишён права на рассмотрение его уголовного дела в том суде и тем судьёй, к подсудности (паскудности) которых оно отнесено опять же УПК.

Из дозволения осуществлять правосудие только судом, следует запрет на любой иной порядок осуждения и наложения кары. В России, как и в большинстве других, так называемых «цивилизованных» государств, засудить человека и назначить ему наказание вправе только судебный орган – специальная властная госсубстанция. Суд осуществляет свои функции через судей, как представителей и носителей этой власти, наделённых специальными полномочиями на такую деятельность. Все иные способы осуждения и наказаний расцениваются как самосуд в порядке «левосудия», расправы. И речь идет не только о случаях, когда самосуд творят, например, муж против жены путём претензий и рукоприкладства за неподчинение, или приверженцы шариатских укладов, хотя эти, вполне частые судилища почти открыто существуют и замалчиваются. Я считаю самосудом и деяния реальных обладателей мантий, когда они позволяют себе отступать от основных устоев правосудия, и под официальной личиной, действуя из посторонних для правосудия интересов, выносят обвинительные приговоры в отношении невиновных или при полном отсутствии доказательств или… Конечно, это самосуд и не что иное! Наличие внешних атрибутов судебной власти не гарантирует Правосудность наяву. В ответ на судебно-следственный произвол и тотальную несправедливость естественным образом появляются автономно настроенные личности, не доверяющие более Закону и его блюстителям. Влекомые обидой и нормальным чувством мести такие для себя издают собственные законы, провозглашают себя судьёй и палачом, своим же приговором творят ответное. Если бы не ветхожидозаветные жестокость и кровавость (око за око, кака за каку), то смысловое оправдание этому есть. Но и это, блин, самосуд.

Любопытные выводы следуют из составных гарантийных купонов. Первая составляющая тесно вяжется с презумпцией невиновности, но акцент в ней проставлен на а) наличие Приговора о виновности и наказании, и б) соблюдение установленного в УПК порядка признания виновности и назначения наказания. Это обязывает строго следовать всем предписанным процессуальным процедурам и правилам, как они регламентированы Кодексом, а также правил вынесения Приговора. И это касается не только процедуры доказывания виновности. Сюда же логично должны включаться обязательства доказывания и события преступления, и причастности обвиняемого, и всех прочих вопросов и обстоятельств, которые должен устанавливать суд (статья 299 УПК). Без чего не мыслимы выводы о виновности. Однако на практике даже промусорённые судьи «кое-кого» всё же осуждают и отправляют на казнь без соблюдения установленного порядка, когда законные предписания выполняются лишь формально, для видимости, – только с внешними признаками той самой законности, когда царствует осуждение только по усмотрению своевольщиков не в силу закона, а по целесообразности.

Вторая составляющая гарантии направлена на обеспечение подсудности дел территориально и вдоль властной вертикали. Сами правила подробно изложены в Главе 5 УПК. А в полном значении гарантия включает ещё и персональную подсудность – требование законного состава суда по рассмотрению конкретных дел, как это регламентировано в статье 6 Евроконвенции. Чаще всего нарушаются именно последние условия, когда, например, состав суда избирается в обход правил, без учёта мнения обвиняемого, либо дело вдруг рассматривает исполняющий обязанности судьи (ослик «И.О.») – то есть не вступивший в должность субъект, либо один из членов состава заменён без достаточных оснований, либо кандидатов в присяжные отбирают «под обвинение».

 

2. 3. Уважение чести и достоинства личности (ст. 9 УПК)

Ты, например, как потерпевший по делу (это всего лишь пример), смог бы с уважением относиться к личности другого гражданина, обвиняемого в убийстве близкого или родного тебе человека, в изнасиловании дочери или сестры? Способен ли признать честь и достоинство такой личности, пусть даже это существо ещё и не признано виновным официально, но убедительных улик против него «выше крыши»? Ну, разве только формально, в публичных общениях и не искренне. В подобных случаях отношение к этому субъекту сколь-либо уважительным быть не может по природе обычных человеческих чувств и переживаний. Никакие законодательные установления не способны подавить, перепрофилировать принудительно эти чувственные позывы. А указанный принцип, вернее всего, требует от участников и от любых других лиц только внешнего выраженного соблюдения правил приличия и сдержанности. Скажем так, не должно быть проявлений неуважения этих чести и достоинства, что, конечно, именно уважением не является. Кроме прочего, эти условия позволяют решать правовые вопросы и выяснять обстоятельства дела здравым рассудком (если таковой есть), а не опираясь на эмоции. Потому и кажется нелепостью, как в вышеприведённом мрачном примере, когда в потерпевшем какашки кипят от злости, а он обращается к подсудимому «уважаемый подсудимый…».

В равной мере и ты, как подозреваемый (обвиняемый) должен соблюдать уважительность ко всем другим участникам, в какой роли бы они не были задействованы, и сколь враждебно не было их участие в твоём отношении. Да-да, ты должен уважать честь и достоинство оперов, надругающихся над тобой, и следака, с чьей подачи тебя травят и истязают, и обвинителя, просящего суд назначить тебе «вышак», и судьи, бессовестно извирающего доказательства.

Вторая часть этого же принципа запрещает применять к участникам судопроизводства насилие, пытки, иного рода унижающее достоинство или жестокое обращение. Представляется, что не ко всем адресована такая защита, так как призрачна возможность применения насилия, пыток и жестокости в отношении следаков, прокуроров или судей. Что выпытывать можно у судьи, например? Очевидно, что такая норма охраняет тех, кто реально может быть подвергнут перечисленным формам обращения. Это в первую очередь касается напрямую подозреваемых и обвиняемых, во вторую – упрямых свидетелей, и очень редко – не менее упрямых потерпевших. И если пытки напрямую направлены на выпытывание – то есть на получение признаний и полезной информации, укрепление внутренних убеждений, то мотивы и поводы всех иных актов неуважения могут иметь и другой характер: месть, неприязнь, подавление воли, психическое принуждение и прочие благородные позывы.

Если этот принцип закреплён в законе, значит существует нужда принципиальная в таких защите и запрете. На фига законом запрещать то, чего нет или большая редкость? Нет, факты подобных нарушений сплошь и рядом. При том, что факты эти тупо не признаются властями и никого не привлекают к ответственности, отсутствуют в практике решения о признании нарушения данной нормы-гарантии. Во всяком случае мне не известны приговоры, по которым кто-либо осуждён за пытки, насилие к участнику или же за жестокое обращение. Вследствие чего может сложиться впечатление об отсутствии таких нарушений. Защитный принцип оказался на деле абсолютно пустым не только из-за укрывательств и замалчиваний. Продолжению практики бесчинств и безнаказанности способствует и то, что в уголовном законе хотя и существует дохлая норма с санкциями по схожим составам деяний (статья 302 УК РФ), но не существует чётких критериев определения и, соответственно, применения таких критериев как «пытка», «жестокость», «издевательство», и вообще не предусмотрено ответственности (наказания) за «унижение достоинства». Без чего не возможно доказывать такие составы правонарушений, привлекать к ответственности за их совершение. Законодатель тоже знает, где проблеять, а где и пролаять.

В современной России пытки, насилие, жестокость, унижения не изжиты из следственно-розыскной деятельности. Сейчас они, конечно, не столь откровенны, как это было в 90-е годы, но стали более изощрёнными. Этим профессионально увлечены опера, их добровольные помощники из числа аморальных должников и криминальных союзников. Прокуроры и следаки сами брезгают и напрямую приёмчики такие не пользуют, открытого согласия не дают, но вовсе без пыток обходиться не могут и лукаво допускают такие методы воздействий. Признание – всё ещё мать доказательств (мать её так!).

После психо-физической обработки пленённого подозреваемого опера получают от него «явку с повинной» о совершённом злодеянии. С этой Явочкой ещё тёпленького и нахлобученного приводят молодца к следаку, где та же информация закрепляется уже в виде признательных показаний. Всё, угрелась овца. Против него уже образована совокупность доказательств (показания + явка), от которой сложно будет откреститься в дальнейшем. Ни следак, ни надзорный прокурор не будут ставить под сомнение доброкачественность полученных доказательств, вникать в подробности их получения. Тщетно затем и у суда искать пониманий.

Факты пыток, насилия, жестокости и унижений трудно доказуемы. Эти процедуры производят без свидетелей и не оставляют явных следов – внешних признаков, так, что бы полностью были сокрыты всякие следы. Существует и негласная отечественная школа пыток и прочих методов наезда. Новая поросль палачей и хамов постепенно отходит от путей откровенных истязаний, но более широко внедряются приёмы надругательств морально-нравственного и психического свойства, насилие через третьих лиц или «нечаянную» обстановку. Ведь не секрет, что для большинства из нас нравственные боль и страдания, особенно длительного порядка, воспринимаются острее физических. Но если всё же удаётся собрать доказательства по таким нарушениям, то можно добиваться значительных уступок от мусоров. Торг уместен.

 

2. 4. Неприкосновенность личности (ст. 10 УПК РФ)

1). Никто не может быть задержан по подозрению в совершении преступления или заключён под стражу при отсутствии на то законных оснований, предусмотренных УПК.

2). Всякий, незаконно лишённый или ограниченный свободы, подлежит незамедлительному освобождению.

3). Условия принудительной несвободы должны исключать угрозу жизни и здоровью.

Любые, перечисленные в Законе виды ограничений физической свободы, я буду далее именовать в широком смысле – лишение свободы или арест (как принято на Диком Западе). Различие в видах обусловлено только различием целей лишений, режимов содержания, объёмами прав и обязанностей (статусом) лишенцев и нормативным размежеванием. Хотя «лишение свободы» – это такой вид наказания, а «заключение под стражу» – это мера пресечения (то есть пресечения возможностей), но по существу же обе такие меры в той или иной степени и объёме лишают каждого из нас конкретных свобод: передвигаться, общаться, питаться, совокупляться, испражняться, на диванчике валяться.

Да, любой вид лишения свободы оговорён Законом. Только вот границы различий призрачны весьма и размыты в реальном воплощении, что на практике позволяет произвольничать заинтересованным субъектам. При любых раскладках всё происходящее и собственное состояние нужно оценивать исходя из фактического положения, а не в формате толкований силовиков.

Ну, зачем мусорам, например, задерживать гражданина в официальном порядке, а вместе с тем выполнять правила 48-и часов, марать бланки протоколов, проводить регистрации процедур, разъяснять права, объясняться по инстанциям и заниматься прочей хернёй? Можно обойти все эти условности и правила: осуществить административное задержание (например, по мелкому хулиганству – поссал в общественном месте, якобы); устроить шмон, то есть досмотр; изъять отпечатки пальцев, образцы крови и прочее; провести негласное опознание; применить пыточку и т. д. Или же можно вызвать и допросить ту же овцу в качестве свидетеля. Вариантов множество. При этом в дальнейшем мусора укажут, что, мол, никто никого и ни в чём не подозревал и в таком качестве не задерживали. Гражданин в кабинетах оказался по другим причинам, а обстоятельства его причастности всплыли нежданно.

В подобных ситуациях главное придерживаться собственного мнения о происходящем, уяснить суть своего положения, категорично сопротивляться беззаконию, отстаивать свободу и действительные права всеми доступными средствами. О том, что тебя подозревают, и, значит, ты являешься подозреваемым, можно судить по направленности задаваемых вопросов, из содержания и смысла процессуальных документов, по характеру оказываемого давления и предлагаемых процедур. Обнаружив причины или их заподозрив, безотлагательно применяй доступные контрмеры – письменно жалуйся о подмене статуса и незаконности действий должностных лиц, связанных с ограничением действительных прав подозреваемого.

Так же и в случае мнимого административного задержания (привода, ареста). Молча сносить и ждать положительного исхода пагубно. Кроме несправедливости самого задержания, очевидна тебе должна быть и угроза уголовного дальнейшего давления. Помогут в некоторой степени те же жалобчёнки и указания о действительных причинах происходящего с тобой. Менты сторонятся скандалистов и склочников, а умных и настойчивых – вдвойне. Есть вероятность, что твои брыкания вынудят их, пусть временно, но ослабить хватку – освободить. Хотя бы для того, чтобы тактику сменить, выждать время для умиротворения твоих кляуз и активных протестных акций (голодовка, вскрытие вен и подобные выходки).

Законные основания для всех видов лишения свободы – это те причины и поводы, что напрямую предусмотрены Законом, то есть нормами УПК. Все меры процессуальной изоляции овцеподобного организма применяются в рамках статей 91-118 УПК, а собственно лишение свободы на конкретный срок опирается на приговор суда о виновно совершённом преступлении, а также нормы Кодекса о порядке принятия такого решения. Последний вид изоляции – это уже наказание, а не мера пресечения. Хотя в действительности такие различия крайне условны. Любой заключённый под стражу до суда также влачит наказание от такого обращения. Кроме физического состояния человека, загоняемого в клеть, косвенное подтверждение существа несвободы мы находим и в самом законе. Так, в случае обвинительного приговора, срок заключения предварительного «под стражу» засчитывается в общий срок лишения свободы равно пропорционально «день за день», то есть мера пресечения приравнена к наказанию (смотри ст. 308.1.9. УПК, 72.3 УК). Однако по условиям содержания лишение свободы в колониях много гуманнее, чем в изоляторах. Это только сейчас положение слегка выправляется. Но ещё лет пять назад человеков содержали «под стражей» в абсолютно скотских условиях.

Для принудительного помещения в медицинский или психиатрический стационар (там, где тоже небо в клеточку) также требуется принятие судебного решения об этом и выполнение обязательных процедур по нормам Закона (статьи 29, 165, 203, 433–446 УПК).

Из всего мы видим, что любое свободолишение, кроме 48-ми часового задержания и принудительного привода на допрос, требует упорядоченного судебного разрешения и следования процессуальным предписаниям. Необходимость получения судебных решений, как и сама возня с этим связанная, прибавили хлопот следствию и прокуратуре. И с годами, под давлением гуманитарных идей, судам всё труднее выискивать оправдания для таких лишений. Я не оговорился. С одной стороны, – это требование об изыскании в каждом случае убедительных аргументов о необходимости изоляции направлено в адрес следаков. С другой же – суд готов изначально и во многом пойти на встречу «просьбам» и склонен доверять мнению только ментов, а то и найти новые доводы в пользу несвободы. Хотя объём доводов и оснований увеличивается, решение вопросов о лишениях всё же остаётся формальностью. Поэтому в реальном применении Закон не препятствует повсеместным заточениям по дутым фактическим основаниям, кроме лишений свободы в форме приговорных наказаний, конечно. Последнее – хотя и тоже формальность на деле, но более громоздкая и обременительная по воплощению.

Таким образом, Принцип неприкосновенности очень относителен по природе своей: каждый неприкосновенен, пока сам не позволит прикоснуться к себе либо это не позволит Власть-Закон. Всякий из нас недотрога, пока не облапали. А лазейки для этого всегда найдутся. Ну вот, хотя бы по условиям ограничений задержаний 48-мью часами до судебного решения. Разумно это понимать так: нельзя удерживать человека в неволе более этого времени ни под каким предлогом; по истечении этих часов должно приниматься судом решение об аресте либо обязаны выпустить узника. И что для наших мусоров в этом за проблема? Задерживают интересующую личность и в течение допустимых 48-ми часов с ним проводят необходимые мероприятия. На 48-ом часу отпускают восвояси (припев: восвояси, восвояси, восвоясички мои). Как бы отпускают. Ага. Недалече. За порогом несвободы, на границе зримой воли, эту же овцу вновь задерживают, но под другим предлогом. И вновь без всякого суда удерживают желанные 48 часов. И так может продолжаться бесконечно.

Другое ограничительное условие: о незамедлительности высвобождения всякого, кто находится по арестом свыше срока, предусмотренного Кодексом, не менее пластично в ловких руках гончаров. Здесь ключевым является понятие «срок». Срок для каждой разновидности несвободы устанавливается различными нормами, как предельный – максимально допустимый. Но, благодаря невнятности Закона в данной части, лукавые мусора лишили Срок признака «предельность», а нормативные гарантии жёсткости довели до состояния эластичности (ценнейший материал для презервативов).

Механизмы защиты от обоснованной неволи переведены в разряд призраков.

Пример – всё то же ограничительное правило о 48 часах. Сказка № 1. Это правило подробно разжёвывается в таких нормах: По истечении 48 часов… подозреваемый подлежит освобождению, если… суд не продлит срок задержания (ст. 94.2 УПК). Продление срока задержания допускается при условии признания судом задержания законным и обоснованным на срок не более 72 часов с момента вынесения судебного решения по ходатайству одной из сторон для представления ею дополнительных доказательств обоснованности или необоснованности избрания меры пресечения в виде заключения под стражу (ст. 108.6 УПК). Очередной нормативный блуд, когда одной нормой родят внешне мужественного бойца, а другими его кастрируют. Мы видим, как гарантированный срок в 48 часов запросто раздувается до 5 суток. Для этого следаку по окончании первого срока достаточно передать в суд любое абсурдное прошение о заключении под стражу и тут же голословно ходатайствовать о дополнительном времени в целях предоставления суду новых доказательств (которых может и не быть вовсе). И нет гарантий и запретов, что в следующем после 5-ти суточного срока заседании следак опять не заявит такое же ходатайство об очередном продлении, а суд его не удовлетворит, признав законным длящееся задержание. Глупо звучит предложенная нормой возможность для второй стороны, то есть и для стороны защиты, аналогично просить суд о продлении срока для опровержения необходимости заключать под стражу. Как будто к этому времени вопрос ареста уже предрешён. Сколь бы нелепо это не выглядело, но это происходит, хотя подобные приёмы не повсеместны, а избирательны – когда крайне важно удержать человечка взаперти.

Другой пример приведу относительно крайней меры – заключения под стражу. Сказка № 2. Здесь правила установления срока закреплены в статье 109 УПК. Общий минимальный срок – 2 месяца, плюс дополнительные 6 месяцев, и далее только для тяжких и особо тяжких преступлений в сложных и исключительных случаях – до 12 и 18 месяцев. Вот человека обвиняют в совершении убийства по неосторожности (ст. 109.1 УК РФ, санкция – до 2 лет л/св, преступление небольшой тяжести). Очевидно в данном случае, что чела более 8 месяце (2+6) не вправе удерживать под стражей. Но обвиняемый, падла, сопротивляется, доказательств по делу не собрано или существуют иные причины для изоляции. Тогда следак может по своему усмотрению предъявить обвинение по составу особо тяжкого преступления, родственного преступления, допустим по ст. 105.2 УК РФ (умышленное квалифицированное убийство при отягчающих, сток – до 20 лет или «пыжик»), расписать невероятные события мокрухи, сложность его расследования и наличие исключительных обстоятельств. И всё с тем только, чтобы искусственно продлить сроки заточения. Следак-проныра знает, что суд на этой стадии не вправе проверять обвинение по существу, а обвинение никогда не поздно изменить, в том числе и в сторону смягчения. Ну а ежели речь действительно идёт об особо тяжком составе, и оно недорасследовано к концу 18-месячного срока, а арестованный действительно может «сделать ноги», так выпустят такого опять же только за порог изолятора и здесь же встретят новой санкцией о задержании по новому мнимому подозрению-обвинению в чём угодно: «руки в гору и распишитесь, любезный!». Обычно в таких случаях вменяют «парашютные» статьи, как то: о хранении боеприпасов, наркосредств, «бакланка»-хулиганка и прочая мелочь. Гражданина вновь «упакуют», а ныне приращённые обвинения впоследствии возможно и отшелушат, следуя лишь действительному интересу – дорасследование прежнего и удержание взаперти.

В последние годы заметны улучшения условий содержания в тюрягах. Этот прогресс – не результат пробуждения совести и сознания властей, но следствие давлений Евросуда и устыжения перед лицом «цивилизованного» сообщества за столь бесчеловечное обращение с грешными согражданами. И все положительные сдвиги вовсе не искренни. Нет. Россия ещё не скоро выползет из ямы дремучести и азиатской дикости, где глупые массы людоовец позволяют себе башку морочить, согласны содержать властью для себя подлецов и негодяев. И до тех пор, пока эти охреневшие полубоги не изменят (а они не изменят) своё восприятие арестованных, как скотье стадо, реальных перемен нам – скотам ждать не надо бы.

Не всё скоту масленица…

Внешние перемены «к лучшему» сопровождаются изысканиями более изощрённых средств и методов унижений и издевательств. И, если всё ещё не исключаются пытки, жестокость в местах лишения свободы, соответственно остаются угрожающие жизни и здоровью условия. Все заявляемые гарантии супротив этого – пустой трёп. Уже само по себе лишение свободы в любом виде необратимо разрушает психику, а значит, несёт прямой вред этим здоровью и жизни. То есть указанная гарантия изначально ничтожна и лицемерна.

Вредительство твоим жизни и здоровью начинаются с момента задержания. Уже тогда тебя стараются грохнуть башкой о бордюр или мордой твоей вычистить капот. Это всё – часть стратегии устрашения: изначальная демонстрация силы и власти, слом воли, указ о том, кто в этом домике чмо. При этом не будут соизмерять величину физической агрессии, выяснять наличие прежних травм, состояния здоровья, а, соответственно, возможности их рецидива. В случаях последующих вопросов от надзорных органов, мусора находят отговорки в твоём мнимом буйстве, сопротивлении законным требованиям в ходе задержания. В дальнейшей перспективе: дубины конвоиров, пресс от оперов, наезды сокамерников, инфекции и разложёнка по казематам, неоказание медпомощи и долго-долгое травление психики.

Этому всему есть некоторая возможность и необходимость сопротивляться. У тебя имеются язык и слово, способность жаловаться всякий раз. К более активным силовым действиям не призываю. Хотя бы не молчи. Не строй из себя Олежку Кошевого, иначе повторишь его летальный подвиг. Слово – могучая дубина. Само активное бодание твоё не оставит времени на дипрессняк. К происходящему относись с долей иронии и сарказма, а то и с любопытством исследователя. Псы только ссыкунов облаивают.

 

2. 5. Охрана прав и свобод (ст. 11 УПК РФ)

Читаем Свехновый Завет:

Суд, прокурор, следователь, дознаватель обязаны разъяснять участникам их права, обязанности, ответственность и обеспечить возможность осуществления этих прав. В случае согласия лиц, обладающих свидетельским иммунитетом, дать показания, их обязаны предупредить о том, что их показания могут использоваться в качестве доказательств в ходе дальнейшего производства по уголовному делу.

Мозгуем. Прямая обязанность разъяснения прав, обязанностей и ответственности возлагается Законом на должностное лицо (мусора), под чьим непосредственным руководством проводиться конкретное процессуальное действие и в чьём производстве находиться уголовное дело. Если, допустим, осмотр места происшествия проводит следователь, так никто иной не вправе вмешиваться в ход расследования, несмотря на должностное положение и статус этого «иного», пусть даже он много выше рангом следака (прокурор, начальник сл. отдела). Если производство ведётся в суде, то и разъяснения полагается делать суду в лице председательствующего по делу судьи. Любые разъяснения, поступающие от других участников, сколь ни были бы эти «другие» компетентны в этих вопросах, являются только юридическим подспорьем, но правовых последствий не влекут и не могут подменять прямых функциональных обязанностей ведущего производство мусорка. Остальные, включая защитника, только вправе, но не имеют прямых обязанностей в этом, хотя помощь защитника и подразумевает всесторонние пояснения происходящего и ролевых полномочий участников.

Кому же, в чей адрес делаются указанные в норме разъяснения? Всем остальным участникам, кому предстоит примерить на себя права и обязанности, кто может и должен этими правообязанностями пользоваться по назначению, и на кого могут распространяться меры ответственности. И, опять же, невзирая на матёрость участника. Безусловно, прокурор-криминалист и медик-эксперт вполне посвящены во все тонкости их участия, досконально знают свою процессуальную и служебную праводееспособность, известно им о мерах ответственности. Что же, это их профессиональные знания и опыт. Но и такая заведомая просвещённость не влечёт исключений в их отношении. Пусть это и покажется формальностью со стороны, но того требует Закон. Полезно всякому участнику напомнить его статус, настроить его через эту процедуру к серьёзности в работе, не допустить балаган, предупредить своеволие или незнание нормативных изменений. Факт разъяснений отмечаться должен отдельной строкой в соответствующих протоколах следственных действий под личную роспись получателя дозы разъяснений. Без всего этого в дальнейшем не привлечь к ответственности нарушителя.

Повторяюсь, закон не делает каких-либо исключений – разъяснения должны давать в обязательном порядке всем-всем-всем участникам без выяснения необходимости этого (почти принудительно, ха-ха). Трудно усомниться, что адвокат-защитник, обвинитель-прокурор или секретарь судебного заседания не ведают своих полномочий, обязанностей, ответственности и особенностей производства. Но и этим профессионалам полагаются их порции разъяснений. А вот ведь, разъяснений таковым не делают. Мне известен только один случай полноты разъяснительных процедур, и ещё я видел недоумение в глазах прокурора и защитника при этом. Они в том случае едва не оскорбились таким обращением. Порядок такой оправдан ещё и стой точки зрения, что другие участники, присутствуя при разъяснениях одному из них, через эту процедуру также узнают о статусных возможностях этого участника, усваивают роль его и могут принимать эти знания в процессе. А ещё вызнаются некоторые права, напрямую не прописанные в Законе, не разъясняемые одним участникам, но однозначно вытекающие из обязанностей других участников.

На вопрос: какой объём прав-обязанностей-ответственности подлежит разъяснению (?), ответ не сложен: Весь (не путать с древнеславянским народом «Весь»). Полный объём, достаточно подробно, в понятной и доступной форме. Конечно, речь идёт только о тех правообязанностях, которые существуют, могут появиться на текущее время и востребованы при производимых процедурах. С тем, чтобы участник овладел знанием о своём правовом положении и был способен осуществлять свойственные ему функции.

Сам объём, например прав, перечислен в Кодексе, а также некоторых других законах (О полиции, О следственном комитете, О прокуратуре, Об адвокатской деятельности и некоторых других). Права указывают напрямую формулярами перечней или они могут вытекать из содержания отдельных положений законов. Так, что касается прав обвиняемого, то они приведены в статье 47 УПК. Но у того же обвиняемого в зависимости от процессуальной ситуации могут займеться и другие права, не указанные в общем перечне вообще или являющиеся составной, сразу и неразличимой частью какого-либо права. Для примера приведу право обвиняемого знать о решении прокурора о возбуждении или отказе в возбуждении против него уголовного дела, его же право допрашивать показывающих против него свидетелей, порождаемые, соответственно, нормами по статье 146.4. УПК РФ и по статьям 6.3. Евроконвенции, 192.2, 275, 277, 278 УПК РФ.

Представленный в статье 47 УПК перечень прав дан в чрезвычайно сжатых формулировках. Их разъяснение не может ограничиваться формальным воспроизведением текста по статье. Явно недостаточно в порядке разъяснений просто указать, допустим, что обвиняемый имеет право заявлять ходатайства. Из этого ни хрена не понятно. Это только сообщение о наличии самого права в абстрактном выражении. Разъяснение подразумевает полное раскрытие существа права во всех его проявлениях и по порядку его осуществления, а также возможных последствиях его использования или отказа от употребления. Тогда, вслед за указанием о наличии права подлежат разъяснению вопросы: что означает «ходатайство»; какие бывают ходатайства на предстоящем этапе разбирательства по делу; В каких случаях и когда они могут быть заявлены; каков порядок заявления, особенности этого по разным из них, сроки; какие решения могут быть приняты и какие последствия таковые повлекут. Без всеобъемлющей информации о праве обвиняемому – такому быдлу как мы с тобой, не врубиться в смысл и содержание этого «заявлять ходатайства». А ещё вслед за разъяснением должно быть установлено, понятны ли сделанные разъяснения, так как «разъяснение» – от слова «ясно». Ясно, курсант?

Важная и неотъемлемая часть разъяснений – это разъяснение порядка осуществления права, то есть, как этим правом пользоваться без вилки и ножа. Такой порядок всегда специфичен и невыполнение его, само по себе, как формальное основание, может повлечь отказное решение или утрату возможности воспользоваться правом по месту и времени. Например, ярко отличается от прочих порядок заявления ходатайства об исключении доказательств. Специальные правила (статья 235 УПК) требуют наличия и предоставления копии ходатайства второй стороне в день его заявления; указания точного наименования доказательства и оснований для признания его недопустимым и исключения; требуют доказывания заявляемых нарушений или их опровержения, и прочие действия. Невыполнение любого из этих условий может повлечь отказ в удовлетворении ходатайства и оставления доказательства «в игре».

Некоторые права, как уже отмечено, и вовсе не прописаны прямым текстом, но прослеживаются исходя из «чужих» обязанностей. Это согласуется с общими правилами, что любое право обеспечено встречной обязанностью, и наоборот, любая обязанность происходит от существующего права и связана с ним крепкой дружбой. Внимательно анализируя отдельные положения Закона ты можешь (вдруг) обнаружить какое-либо своё право, производное от чужих обязанностей или установленных условий отдельных процедур (что почти одно и то же). Пример: Следователь, дознаватель обязаны уведомить родственников подозреваемого о его задержании (ст. 46.3.УПК). Из этого следует право твоих родственников (неопределённый их круг) знать о факте твоего задержания, и твоё право, чтобы родственники были уведомлены.

Другие права за гранью общего перечня прописаны в специальных нормах и только по ним выясняются. Например, право по окончании прений и до удаления суда в совещательную комнату представить суду в письменной форме собственные формулировки по основным вопросам (предстоящего) приговора – событию, причастности, виновности и прочим глупостям, включая личные просьбы, типа «слышь, отпусти, Отец родной» (ст. 292.7.УПК). А если есть такое право, то и оно должно равно разъясняться и обеспечиваться, путём предоставления времени на формулировку предложений. Однако на деле суд даже упомянуть о таких «промежуточных» правах забывает, как если бы данных полномочий вообще не существовало или они не имели значения. Негласное объяснение такой позиции, как в указанном случае: формулировки от сторон, особенно от защиты, не обязательны для суда, в ходе прений имелась возможность высказаться по данному поводу.

с подводы да поводу с тюлей в заду…

Разъяснение обязанностей и ответственности почти не колышет самого обвиняемого (подозреваемого). Обвиняемый мало чем обязан и почти безответственен. А вот другие участники по уши навьючены такой ношей. Например, свидетель обязан давать показания и несёт реальную ответственность за дачу ложных показаний и за отказ отдачи показаний (ст. 57 УПК, 307, 308 УК). Объём разъяснений и об этом также должен быть полным и безусловным. Без должных разъяснений нет возможности в дальнейшем ожидать точного выполнения функций от участника и упрекать его в неисполнении обязанностей (о которых участник не ведает) и тем более налагать ответственность. Как и с правами, полный перечень всевозможных обязанностей и ответственностей установлен в различных нормах уголовного кодекса, и не позволительны какие-либо отступления в разъяснениях. К примеру, вовсе не лишним будет напомнить адвокату-защитнику о его обязанности применять все доступные средства по осуществлению всесторонней помощи подзащитному. Хотя адвокаты и сами должны бы помнить об этом, но такие разъяснения положительно их бодрят, похлеще пощёчины звонкой, а то и остатки совести взбередят.

Что касается ответственности. Ответственность различается на процессуально-дисциплинарную, административную и уголовную. Всякая ответственность исходит от конкретной обязанности участника, его действий или бездействия и оговорена в Кодексах, а сам порядок применения в рамках уголовного судопроизводства – только в УПК. Не предусмотренная УПК или применяемая с нарушением установленного в УПК порядка ответственность – недействительна. К дисциплинарному виду можно отнести выговор следаку, выдворение участника из зала заседания за ненадлежащее поведение. Последняя мера ныне очень популярна в использовании и активно применяется судами для удаления неугодных обвинению участников, особенно при участии присяжных. Под таким предлогом в формально «законном» порядке участников от защиты лишают непосредственного участия.

Различные виды административной ответственности приведены в Кодексе об административных правонарушениях (КоАП РФ). К таким мерам относятся, например, наложение штрафа за неуважение к суду, за неявку по вызову мусоров. Есть и другие поводы (смотри главу 17 КоАП, если не лень). Сюда же я отношу задержание – фактический арест участника с целью обеспечения его явки к следаку или в суд (и просто закошмарить).

Уголовная ответственность применяется только по преступным действиям участников, таким действиям, что могут или влекут серьёзный ущерб интересам правосудия. Такие карательные меры перечислены в главе 31 УК РФ и требуют самостоятельного расследования с последующим разбирательством в суде. Наиболее яркими примерами служат составы по принуждению к даче показаний, по фальсификации доказательств, по заведомо ложным показаниям или отказу от дачи показаний (ст. 302, 303, 307, 308 УК РФ). В последнее время вменение таких деяний активно стали применять, но всё больше с целью давления и устрашения сторонников защиты, зачастую ограничиваясь лишь первичным производством. О некоторых видах такой ответственности (ст. 307, 308 УК РФ) предусмотрены специальные процедуры предупреждений с отобранием подписки об этом. Однако большинство мер ответственности не разъясняют вообще, не практикуют такового или разъяснения даются весьма поверхностные. Фактически участнику только сообщают о наличии такой ответственности, но её сущность, основания и возможные санкции остаются без оглашений. Большую озабоченность, например, вызывает укоренившаяся практика, когда предупреждая об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний или за отказ отдачи показаний, мусора не поясняют, что означает «заведомо ложные», какие именно действия воспринимаются отказом, и вообще не упоминают о наличии положений по Примечаниям к статьям 307, 308 УК РФ. Недопонимая действительные смысл и значение коренных понятий свидетель боится ошибиться в сказанном, всё более путается, всякую забывчивость примеряет к «отказу» или не может заявить и воспользоваться своим свидетельским иммунитетом – правом молчания. Не ведая о возможности освобождения от уголовной ответственности за ранее уже данные ложные показания (Случилось так, что набрехал. С кем не бывает?), не зная порядка и оснований к такому бескровному своему исправлению, но находясь только под угрозой ответственности, свидетель вряд ли изменит свою прежнюю лживую позицию в сторону правды. Скорее он и далее будет лгать во избежание кары. Что там у нас с объективностью?

Обеспечение возможности осуществления прав выражается в целенаправленных позитивных действиях (бездействии) мусоров, направленных на осуществление, реализацию каждого конкретного права с момента его возникновения. Должны помогать, а не мешать. И это должны быть не единоразовые функции, а действия регулярные, последовательные, длящиеся в обозримых пределах нужды своевременно и уместно. К примеру, право представлять доказательства, как составное права на защиту. Как минимум, обвиняемому должны разъяснить суть и значение различных видов доказательств, которые им могут быть представлены, порядок их получения и приобщения; обвиняемому предлагается дать показания, указать на лиц, кто также мог бы дать полезные показания, указать о наличии и местонахождении вещественных или «иных» доказательств; оказать обвиняемому помощь в их истребовании или изъятии; выяснить мнение о необходимых экспертных изысканиях; предоставить в случае нужды переводчика; сообщить о результатах получения доказательств или препятствиях к этому. Так приблизительно должно быть, но подобное немыслимо в российских реалиях. И даже нелепо звучит. Но, сама возможность осуществления прав напрямую зависит не только от знания о них, воли и желания воспользоваться ими, но и от действенных, открытых, доступных путей реализации этих прав. О полном обеспечении правами язык повернётся сказать только тогда, когда и закон и мусорская практика предоставляют вольницу и содействие. Любое мыслимое право останется абстрактной тенью, дремотным глюком, до тех пор, пока ты сам не активируешь его, не выпустишь этого Джона наружу. За всякое право нужно бороться, отстаивать его (до выпадения осадка), добиваться полного его исполнения.

Обеспечение возможности осуществления прав через бездействие мусоров выражается в том, что мусора не создают препятствий своей активностью, не мешают реализации прав напрямую или опосредованно. Таких пакостей много. Вот – твоё право выступать с речью в прениях. Ты излагаешь свою позицию, а председательствующий регулярно тебя прерывает всякими мудацкими замечаниями к месту и не к месту. От этого ты не можешь сконцентрироваться, последовательно и логично излагать свои мысли, псиХуешь, желанная речь превращается в рвань бессвязную.

Ущербом обсуждаемой гарантии по её буквальному содержанию вижу отсутствие равного требования обеспечивать возможность исполнения обязанностей. Такое гарантированное обеспечение непременно должно быть прописано в Законе. Ведь отточного и своевременного исполнения обязанностей напрямую зависят качество, эффективность, да и сама возможность осуществления связанных встречных прав других участников. Отсутствие же нормы позволяет недобросовестным представителям власти считать, что таких требований нет вообще, что они не обязаны принимать меры для обеспечения участникам возможности исправно выполнять возложенные на них законом и процессуальными решениями функции. С другой стороны косвенно допускается использование таких огрехов и в пользу интересов участников. Например, свидетель обязан являться в суд по вызову. Он свою неявку объясняет невозможностью исполнить данную обязанность в связи с необеспеченней таковой: видите ли, его не пропустили в здание суда по причине отсутствия повестки и (или) удостоверений личности. Плюнул, развернулся и прочь ушёл. Если это свидетель обвинения, и его показания вредны защите подобная неявка-неучастие при указанных формальных поводах может быть на руку защите в определённых ситуациях. Сечёшь?

Кроме того мы обращаем внимание, что в Законе не используются по отношению к участникам формулировки «обязан». В нормах установлено, например, что «свидетель не вправе… эксперт не вправе…» и подобное. Но отсутствие права – это ни фига не обязанность, понятия «не вправе» и «обязан» не равнозначны, нетождественны. Прямых обязательств по «не вправе» не установлено, тогда, если свидетель не вправе разглашать данные предварительного следствия, то он же и не обязан воздерживаться от этого. Врубаешься? Такая нормативная невнятность приводит к глупым правовым ситуациям. Вот, в соответствии с требованиями ст. 56 УПК свидетелю разъясняют, что он не вправе давать заведомо ложные показания. При этом ему не внушают, что он обязан давать правдивые показания. На сей счёт мне известен комичный, но логичный случай допроса свидетеля, очень важного для обвинения свидетеля. На вопросы следака по существу обстоятельств дела, этот хлыст откровенно тупил: Вы видели нож в руках Володи? – Мой велосипед храниться в сарае, руки всё не доходят отремонтировать его…; В каком расстоянии от вашего окна происходила драка? – По выходным я обычно выезжаю за город… и тому подобное. Мусора от него ответов по теме так и не добились. А свидетель-то не лгал не единым словом, всё по чесноку, но он и правды не говорил по обстоятельствам дела, так как эти обстоятельства его говором не затронулись. И противоречий в показаниях свидетеля не проявилось и, фактически, он не отказался отдачи показаний. Так и сторона обвинения не получила искомых сведений от такого допроса. А ещё этот свидетель мог равно тупо молчать с тем же успехом и не пояснять такое состояние. Даже признаки неуважения из этого не прослеживаются. Мотай на ус (если усов нет – срочно нарости).

Хорошо, теперь разгребаем вторую часть положений об охране прав и свобод. Кодекс не даёт расшифровки буржуйскому понятию «свидетельский иммунитет». Из общепринятого понимания считаем, что это такое защитное свойство и средство, проявляющееся в праве (иногда и в обязанности) и возможность (способности) не давать показания вообще или не давать показаний изобличительных, способных навредить. Здесь кроются ещё два не равных понятия: «показание» и «свидетельство». К категории свидетелей, обладающих таким иммунитетом, относятся прямо перечисленные в части 3 статьи 56 УПК лица, а также свидетели, судьбой не заинтересованные потворствовать ухудшению положения подозреваемого (обвиняемого) ввиду родственных или близких с ним отношений. Таким образом, первым признаком свидетельского иммунитета является сама способность свидетельствовать, а вторым – предоставляемая Законом защитная оболочка, позволяющая не свидетельствовать. Так как и обвиняемый, и потерпевший равно являются источниками показаний-свидетельств, на них также распространяется этот же иммунитет.

Наличие или отсутствие свидетельского иммунитета у подлежащих допросу лиц определяют те, кто организует и контролирует допрос, то есть мусора.

Это свойство они устанавливают собственным усмотрением и убеждением, что может не соответствовать действительному статусу участника. Мусора во всяком случае устремлены преодолеть иммунитет защиты. Тогда и умышленно может быть скрыто его наличие у допрашиваемого и сама необходимость такой защиты, её сознательно взламывают, игнорируют с целью получения выгодных показаний. Поэтому потенциальный свидетель, его адвокаты-представители не должны стесняться, но сами заявлять о наличии иммунных преград, добиваться полных разъяснений по этому поводу, признания значимых фактов, обстоятельств и самого права на отказ от дачи показаний.

Пример. Из взаимосвязанных положений статей 5.4. и 56.4.1. УПК явствует право не свидетельствовать только против супруга (супруги) и других близких родственников, перечень которых дан и ограничен. Следовательно, в отношении любых других лиц действие иммунитета распространения не имеет, а отказ давать показания против них считается не правомерным. И вот, живу я со своей Наташкой душа в душу не один год дружною весёлою семьёй, считаем друг друга мужем и женой, ребятёнка породили и воспитуём, обросли общим жильём да прочим имуществом. Сроднились иными словами семейно без всяких ЗАГСовых формальностей, но пред ликом Господнем и не помышляем судьбы другой. Меня обвинили в мокрухе (с кем не бывает?). Наташку мою мусора тянут свидетелем на допрос и грузят её по-полной. Её принуждают к даче показаний супротив меня, угрожают ответственностью за неправду или отказ. От дивчины не принимают доводы об иммунитете-те-те-те (и эти), не дозволяют пользоваться такой защитой. Основание – брачные отношения наши не являются «законными», так как не зарегистрированы в установленном Гражданским и Семейным кодексами порядке; я для Наташки не являюсь «законным супругом», то есть вовсе и не супруг, а хрен под боком, а потому иммунное действие на подобное родство не распространяются. Вот так. Формально, Наташку мою любимую могут привлечь к ответственности, угрожают ей лишением свободы, а значит, отрывом от ребёнка, разрухой семьи. Не всякая Наташка выдержит подобных давлений. Декабристки ныне не в ходу. Подружка может сломаться и наговорить кучу глупостей во избежание больших жертв. Да какого члена!

Во-первых, сам УПК не растолковывает значение понятия «супруг, супруга» никоим образом, в том числе в равном значении с понятиями гражданского законодательства, а все тождественности тогда остаются голословными; Во-вторых, иные отношения близкого родства, те же «внук-дедушка», не требуют специальных подтверждений и удостоверений через регистрацию гражданского состояния, не требуют документальных подтверждений наравне с удостоверением брачных уз. Что являет нам дискриминацию по порядку подтверждения отношений и родства; В-третьих, моя Наташка, заявив о семейственности со мной, вовсе не обязана доказывать это. Кто сомневается, пусть и добывает прочные контраргументы обратного; В-четвёртых, реальные отношения устанавливаются по действительным, фактическим условиям и состояниям, а не по документальным визам властных придурков. Если мы считаем друг друга супругами, то нам в этом ни Государство, ни сам Чёрт не указ; В-пятых, коренной смысл «свидетельского иммунитета» заключается в защите дорогих друг дружке, судьбой сплетённых, душевно срощенных (а также связанных специфичной зависимостью некоторых обстоятельств) людей от принудительного умерщвления отношений; В-шестых, интересы личности и частной жизни выше интересов общества и государства в целом, так как вторые без первых – дырка в бублике; В-седьмых, если Закон и его применители-толкователи замыслили, исповедуют и навязывают иное, тогда пошли бы они в опу, а мы упрямо стоим на своём.

То же самое можно сказать и по другим некоторым случаям. Дружбан мой Васька не в прямом мне родстве, но я считаю его братом в силу сложившихся с ним отношений – брат он мне по жизни и клятве. Утверждая так и следуя духу сему, я ж никогда его не предам и опираться буду смело так же на свидетельский иммунитет. Ничьи мнения по этому поводу меня не волнуют. Надо станет, взберусь на плаху вслед за ним или своей стезёй. Всё остальное – дерьмо собачье. Его я не обвиню, не оправдаю, но своими руками (языком) не буду сопричастен в ущемлении его. И вот что ещё видится в русле обсуждений. По большому счёту, любой, вызванный свидетелем, чел может заявить о каком-либо своём родстве по имеющемуся списку и исходя из приемлемых признаков возраста и пола. Ничего, что фамилии-отчества не совсем совпадают у объявившихся братьев-сестёр бывают разные отцы, описки паспортные. Мусорам сложно будет заявленное родство опровергать и перепроверить «с лёта». А пока выяснили (если вообще выяснят достоверно), нашлись и отмазки: перепутал, забыл…

«В случае согласия» означает, что перед допросом и всякими предупреждениями от допрашиваемого лица, в том числе обладающего свидетельским иммунитетом, должно быть получено согласие на дачу (им, а не кем-либо другим) показаний. Прямое согласие: Вы согласны дать показания? – Да, согласен. Отсутствие возражений не является «молчаливым согласием» и не может расцениваться в качестве согласия, согласием не является. Но мусора более любят констатировать факты отсутствия возражений, типа – «возражений не поступило», в том числе вовсе без выяснения мнений об этом, чем выяснять и согласие или отказ. Они отсутствием возражений очень выгодно для себя оправдывают дальнейшие действия и решения свои, по фальшивой взаимосвязи с мнением участников. При этом, вопрошая согласие на дачу показаний, должно разъяснять, что такое – эти предстоящие «показания». При этом такое предварительное согласие не являются окончательными. По ходу допроса возможно изменить своё мнение и позицию, например, в связи с изменившейся направленностью вопросов, и отказаться от своего согласия, выразить несогласие давать показания по конкретному вопросу или по всем любым дальнейшим. Или даже «взять все свои слова обратно», так как они ещё не закреплены окончательно протоколом допроса. Либо изначально оговорить, по каким обстоятельствам даётся согласие, а по каким – нет. И своевременно. А то получится как с первым американским астронавтом: тот тоже сначала дал согласие, потом отказался, но было поздно – в спейсе уже чувак подвис.

Сами же предупреждения призваны разъяснить допрашиваемому участнику доказательственное значение показаний ещё до их получения. Допрашиваемый должен знать и понимать природу допроса и те последствия, что могут наступать от использования его информации в последующем. Допрашиваемый должен осознавать всю важность предоставляемых им сведений. Такие предупреждения в любом случае должны возбудить у допрашиваемого чувства долга, ответственности, внимательности, совесть обострить: сведения по допросу – это не кухонные базары, не собственные излияния фантазий и пустобрешных домыслов, показания повлияют на чью-то жизнь, на правильность установления обстоятельств дела и самого торжества правосудия в смысле справедливости.

Невыполнение, включая не полное или искажённое выполнение таких условий, является существенным процессуальным нарушением, и, во всяком случае, влечёт ничтожность (недопустимость) полученных таким образом показаний, неприемлемость следственных процедур по получению показаний и незаконность состоявшихся на их основе решений.

Две другие составные части по статье 11 УПК не буду здесь выносить на обсуждение из-за их малозначимости в канве гарантии «охрана прав и свобод». Сама же гарантия в этой норме дана в крайне усечённом виде. Охрана включает в себя более объёмный защитный механизм со множеством важнецких шестерёнок-валиков, с комплектом принципов, вмещая не только судопроизводство в целом, но все конституционные атрибуты этого монстра: состязательность, равноправие, государственная и судебная защита, верховенство закона и права и прочие прелести.

 

2. 6. Неприкосновенность лежбища (статья 12 УПК)

Постулат «Мой дом – моя крепость» не приемлем к российским условиям. Власть не признаёт крепости в хижинах и норах славянских племён. Овчарни строены с их позволения, воспринимаются как мини-тюрьмы, а вся внутренняя территория скотьих загонов остаётся доступной для полного контроля.

Между тем, «крепость» пониматься должна не только твёрдостью и неприступностью границ домовладения, но и прочностью законодательной защиты, оборонительной мощью жителя. В России защита предусмотрена, но в полужидком состоянии нормативных установок, а на практике оказывается и вовсе призрачной. Вплоть до того, что вломятся без стука, детишек обидят, домового снасильничают, пирожки покрошат, в фикус написают. И речь не о бандосах-беспредельщиках, не о домушниках, а о мусорах наших родненьких.

Человек по природе своей, как и иная прочая зверушка, стремиться обладать и оградиться собственным жизненным пространством. Государство, в лице ментовских его представителей, такие желание и право гласно понимает и якобы признаёт. Наравне с лично-физической неприкосновенностью, защита предоставляется на словах и жилищу человека – тому гнездовищу людской особи, что является его телесно-духовным пристанищем, где он может ощущать свободу от внимания и жизнедеятельности других организмов.

Понятие «жилище» по данной гарантии должно восприниматься в наиболее широком значении. Жильё моё – то место в пределах обозримых границ, где я проживаю постоянно или временно, но на данный момент – преимущественно, которым я пользуюсь именно с целью проживания личного, своей семьи и прочих, близких мне существ. То есть жилищем можно и нужно считать любое ограниченное строение и жилыми помещениями в нём: дом, квартира, комната, шалаш в лесу, нора в сугробе, кабина трактора на свалке, «Диогенова» бочка и прочее. Жилище должно иметь все зримые признаки такового, как внешне (стены, крыша, проёмы окон да дверей, отгороженная территория, недвижимая привязка к местности, словестно-символическая атрибутика), так и внутренние (коммунально-бытовые, «ночлег-очаг»). Такие признаки должны позволять любому здравому (а кто из нас такой?), постороннему человеку понимать, что в этом месте живут или должны бы жить люди. Я захожу в подвальное помещение дома и обнаруживаю пристанище «синих львов»: лежаки из тряпья, примитивная мебель, носочки, мисочку и прочую утварь тварей тех. Я понимаю, что здесь всё же живут, какие ни есть, а люди, и место это – их жилище, вот такое вот жильё. Другим значимым, но не обязательным признаком жилья является его запираемость, закрытость от общего проникновения, когда и сами жильцы принимают разумные меры по охране интимного пространства и имущества, обеспечивают неприкосновенность обители своей для посторонних и не званных.

Государство, как истинный поработитель своего народа (от имени этого народа), стремиться контролировать всё и всякого, в том числе и во внутрижилищных пространствах. Гражданским и жилищным законодательством определены формы правообладания жильём (собственность, владение, пользование), основания этого (регистрация, наём, приобретение), а также, наряду с Примечаниями к статье 139 УК РФ, разъясняется само понятие «жильё, жилище». Для возведения, а иногда и уничтожения жилья государством придумана «разрешительная» система правил и порядка. То есть, для постройки, размежевания, обособления, сноса, целевого использования и прочих манипуляций необходимо проходить через учеты, регистрации, получать дозволения и уведомлять всяческие госорганы власти.

При несоблюдении правил регистрации и заселения властные рожи во всяком случае стремятся не признавать жильём всякие вольные вместилища туш человеческих. И если жилой объект не зарегистрирован таковым, должностные лица, особливо силовые чины, считают себя правыми не считать эти объекты неприкосновенными, свободно нарушать границы таких строений и помещений, несмотря на все признаки жилья. Несмотря – потому что не смотрят. Они, быть может из ложного приличия и посигналят в запертый створ, и даже предложат впустить их доброволием жильцов, но отдельных разрешений на доступ добиваться не станут. Это всё – следствие искажённого понимания принципа неприкосновенности: Всякое жилище прикосновенно, за исключением законодательных ограничений. Именно в таком понимании российские власти и применяют принцип, да ещё в условиях весьма тусклых «ограничений».

Но мы-то с тобой не абсолютные мудаки, а потому стоим на своём: Любое помещение, где живём без претензий окружающих – есть наше жилище, и вторгаться в него не дозволено ни под каким предлогом. Кроме, конечно, строго очерченных в Законе оснований. И внешняя узаконенность нашего проживания в этом помещении решающего значения не имеет для нарушения наших конституционных прав.

Понятие «неприкосновенность» также должно приниматься в наиболее широком смысле. В этом не только запрет на физическое вторжение посторонних в пределы жилища без разрешения жильцов. Запрет распространяется и на опосредованное (косвенное) проникновение с помощью технических средств или с помощью подставных лиц, у кого может иметься и имеется разрешение, но их внедрение продиктовано обманными намерениями в целях получения информации о внутренней жизни и обстановке жилья. И всё это в интересах посторонних и за рамками объявленной цели визита.

Неприкосновенность включает в себя запрет и на различного рода подглядывания, прослушивания, осуществляемое хотя и извне, но о внутренней среде жилья. Естественно такой запрет распространяется только на направленные действия «хоботков», и при условии, что жильцы и сами заботятся о внешней недоступности внутреннего мира для обычных внешних глазок и ушек. Речь идёт о понятных мерах, типа, зашторивания, нешумливости. Но оставь на доступном месте записку «Вася, ключ под ковриком, будь как дома, можешь трахнуть Светку», так любой пехотинец, считающий себя «Васей» на такое предложение вправе откликнуться, вплоть до овладения Светкой.

В сугубо процессуальном порядке неприкосновенность жилища может быть нарушена только для проведения следственно-судебных действий: осмотра, обыска, выемки. Данные мероприятия, когда требуется безусловное вторжение в жилище, дозволяются только по решению органа расследования, закреплённого специальным постановлением суда, или только одним судебным решением, когда дело находиться в стадии судебного разбирательства. Для каждого из этих действий установлены специальные правила их осуществления, которые обязательны вроде как (главы 24, 25 УПК). Это общие правила, из каждого из которых есть хитрющие исключения. Так, в «исключительных» случаях осмотр, обыск и выемка могут быть проведены без судебного разрешения, но с последующей судебной проверкой законности действий. А осмотр, кроме того может быть проведён и при простом согласии проживающих. Именно благодаря варианту «исключительности» случаев, такой маской удобно для себя менты прикрываются, и эта возможность вполне позволяет преодолевать общий запрет, пусть временно, но обходиться без судебных решений, использовать внезапность, а оправдания находить в зависимости от результатов нападений на жильё.

Закон не расшифровывает нам понятие «исключительный случай» (ст. 165.5. УПК), возможный перечень таких случаев не оговорён и не очерчен. Значит, функции определять исключительность отдано на мнение мусоров. В нормальном понимании такие исключительности связаны с ситуациями, требующими безотлагательных действий порядка «срочного вмешательства», скорых мер по предупреждению или предотвращению опасностей, опасностей крайних форм их выражения при необратимости возможных последствий (угроза жизни, здоровью, общественному порядку, сохранности доказательств и т. д.). Ясен хрен, что такие исключительные случаи имеют место наяву и должны учитываться законом и правоприменителем. Но в употреблении бесстыжих ментов эти правила приводят к созданию искусственных ситуаций, выгодно камуфлируются для целей оперативно-следственных нападок. Пример. Случайный прохожий Федя сообщил не менее случайно оказавшимся рядом мусорам, что из квартиры № 48 услышал душу-его-раздирающие крики «Убивают, помогите!». Такая информация позволила мусорам адекватно среагировать – вломиться на указанную хату. Заявленного насилия отчего-то не обнаружилось, угрозы жизни, а может быть даже здоровью сограждан не нашли своего подтверждения. Но при этом менты «пробили поляну», то есть осмотрели жилище в отсутствие жильцов и их согласия на это. Заодно поимелась возможность обшмонать, то есть обыскать хату без всяких официальных решений об этом, а также что-то обнаружить, изъять, подкинуть… Легендарный парень Федя укажет, что мог и ослышаться или вовсе не будет установлен лично. Быть может позднее извиняться хозяевам и оправдательное решение получат. Но, главное – несанкционированное проникновение проведено в полном соответствии с истинными нуждами ментов, а исключительность случая нашла обоснование придуманными опасностями, как обстоятельства этого воспринимались ментами.

Другим исключением из общего запрета, но только для осмотров, является наличие согласия проживающих. По этому предписанию имеются свои кривотолки и пороки применения: в какой форме должно быть выражено согласие? нужно ли согласие удостоверять? кого считать «проживающим» лицом, чьё согласие принимается во внимание и достаточно? Силовики достаточным считают и устную форму разрешения на вход, принимая таким согласием и кивок и молчаливое отсутствие возражений. Наличие согласия менты сами отражают в протоколе или попутной бумаге своим разумением, а прокуроры с судьями охотно доверяют доводам о подобных согласиях, хотя это может быть и враньём. Но действительным может признаваться только письменное согласие и только в виде прямого утверждения «согласен».

Сложнее дело обстоит с определением «жильцов» (ох, уж эти жильцы!), от кого требуется согласие получать. Если собственник жилья и реальный жилец (проживающий) – это одно и то же лицо, только его согласия и достаточно. Наверно. Но в жизни нашей всё чаще разнолюдное владение и пользование жильём. В таких всех случаях мусора не мудрят, поступают избирательно в пользу варианта минимума проблем и исключения согласия от нежелательных элементов. Так, в многокомнатной и многозаселённой квартире в твой угол милиционеры проникают, выбирая «согласников» по своему усмотрению из числа возможных. Естественно с выгодой только для своих интересов и во избежание препятствий. В твою обитель смогут проникнуть по согласию членов семьи, коммунальных соседей. В наёмное (снятое) тобой жильё войдут с согласия собственника-наймодателя этого жилья. Гостиничный номер станет проникновенен через позволение администрации. Вариантов получения фиктивного согласия множество, но это всё фальшивые оправдания, а в реальности происходят нарушения. Во всех случаях должен быть установлен реальный жилец – тот человече, кто непосредственно на данное время использует помещение для проживания в нём. Сама обоснованность проживания этого лица не играет решающей роли и требует отдельного доказывания и признаний фактов. Главное, что эта льдина заселена, ордерный пингвин может быть установлен, а наличие конкретного пользователя очевидно. Если представители властей знают или должны бы знать при нормальной осмотрительности о проживании определённого человека в данном вместилище (иначе для чего бы им осматривать жильё, как не для обследования аспектов жизнедеятельности этого человека?), только получаемое от него согласие и будет являться законным. Согласие обязательно, где бы и в каком состоянии этот человек не находился: внутри помещения, рядом, в СИЗО, за рубежом. Лишь бы не мертвец. Такие требования не распространяются на признанные места общего пользования – явно нежилые, типа, промышленных сооружений, контейнеров, подсобок, лифтов, подвалов, чердаков и прочих камор. В таких пространствах, хотя и могут людишки обитать, но эти пристанища законом не расцениваются в качестве жилья, и согласие обитателей подобных «жилищ» на их осмотр не требуется. Хотя, в любом случае, должен присутствовать представитель законного владельца обследуемого объекта, как например, в вышеназванном случае о бомжах в подвале.

Возвращаясь к теме внепроцессуальных методов, отметим эти же явления и по мероприятиям производства осмотра, обысков, изъятий. Все «цивилизованные» государства Европы и Сев. Америки напроч пронизаны политикой взаимного стукачества внутри их обществ, что культивируется почти открыто как в отношениях между людьми, так и между организациями, вплоть до верхних эшелонов власти и всяческих корпоративных структур. Подобная система отношений активно внедряется и в наше ещё не до конца проссученное общество. Сосед пасёт за соседом, приятель за корешем, а коллеги «сливают» друг дружку начальству обо всём подозрительном под эгидой взаимной бдительности, предупредительности и общей безопасности. В том числе и вследствие внедрения тотальной ссучарности, мы медленным сапом пришли к утрате исконно нашенского гостеприимства, доверия и радушия, а получили взаимоподозрительность и сволочизм. Ныне своих знакомых и друзей в дом не приглашают, встречи значат на нейтральных территориях. В ином случае существует угроза того, что через «сознательных» гостей наше жилище станет прозрачным для мусоров: будет проконтролировано органами, а в необходимом раскладе будет проведён косвенно-предварительный осмотр или обыск жилища посредством прошенных нами «гостей». Такие агенты или профессиональные взломщики (домушники, сами менты) способны и в твоё отсутствие прошмонать хазу, изъять под видом кражи всё любопытное интересам розыска и следствия, подкинуть вещдоки и компроматы или установить прослушку/наблюдение. Более распространён вариант только разведывательных действий лишь для решения вопросов о необходимости официального нарушения неприкосновенности жилья.

Не нужно забывать и о других методах оперативного проникновения. Это запросто делается через МЧС, жилищно-эксплуатационные службы, местную администрацию. Те же спасатели оправдаются ошибкой в вызове по факту пожара, затопления или утечек газа, взломают двери, но сопутствующие им менты свои истинные цели реализуют. Всякий такой случай сложно будет разоблачать.

 

2. 7. Неприкосновенность (тайны) сообщений (статья 13 УПК)

Ограничение права гражданина на тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения.

Наложение ареста на почтовые и телеграфные отправления и их выемка в учреждениях связи, контроль и запись телефонных и иных переговоров могут проводиться только на основании судебного решения.

Любые формы частного, личного общения человека с другими людьми, их организациями и органами власти являются закрытыми от постороннего внимания, как интеллектуально-мыслительно-чувственная собственность индивидуума. Сокровенность и таинство будут соблюдаться в той мере, как это обеспечивается и самим человеком – источником информации (упаковка письма в конверт, разговор наедине, шифровка сигналов, уединённость, договорённость и другое), и компетентные организации связи по своим обязательствам и гарантиям (почта, телефонные компании), а также собеседник – адресат общения. Твое сообщение может стать доступным вниманию посторонних только с твоего согласия или в силу служебных полномочий оператора связи (приёмщик телеграмм), или заведомой публичности самой информации (надпись на заборе, разговор в присутствии третьих лиц, обращение в газету). Во всех других случаях контрольные и проверочные меры (перлюстрация, цензура) позволительны только по судебному решению и в результате специальных процедур.

Основаниями вторжения в твоё персональное общение, контроль этого, пресечение этих общений или изъятия результатов и содержания, являются только так называемые конституционно-значимые цели. То есть такие ограничения и лишения должны быть напрямую оговорены в Конституции РФ. Речь идёт только об уголовных и уголовно-процессуальных основаниях: пресечение преступлений, установление причастных и виновных в преступлениях лиц, защита граждан, прав, свобод, получение доказательств. Заинтересованная сторона должна обратиться в суд о даче разрешения на преодоление таких ограничений. Суд решает вопрос положительно или отказом. И только при выполнении этих условий может быть нарушена тайна сообщений, изъята информация. При этом суд в своих решениях должен определять пределы контроля (время, период времени, виды связи, объём подлежащего к изъятию, подконтрольных лиц, характер сообщений и прочие условия), основания вводимых ограничений, с тем, чтобы исключался произвол со стороны контролёров.

Но это всё мечты идиотов. В действительности обещанная нам конфиденциальность – фантом отвратительный. Создано множество приёмов и средств подслушивания, подсматривания, вынюхивания да слизывания. Основная чернуха-работа осуществляется оперативными службами. Абсолютно все организации связи подконтрольны силовикам, а их сотрудники с полным пониманием воспринимают деятельность и стремления мусоров. Изначально любой оператор связи проверяется на лояльность к чаяниям властей, а само рождение и нормальное существование организации связи и её работников напрямую зависят от их не только гласного, но и скрытого сотрудничества по доступу к проходящей через них информации. Сейчас мы не имеем полной и тотальной цензуры (хотя о ней и мечтают). Это пока технически не достижимо по людским и материальным ресурсам, по объёму транзитной информации. Но в отношении конкретных пользователей средств связи препятствий для контроля нет. Даже при наличии серьёзных подозрений в отношении отдельного гражданина в судебный орган не спешат обращаться за разрешением. Контроль осуществят вначале негласно. А далее, в зависимости от результата, продублируют получение той же информации уже официальным путём, фактически повторно, либо в порядке исключения с последующей судебной проверкой законности и обоснованности контрольных действий. И такие все манипуляции при внимательном анализе различимы.

В связи со сказанным крайне потешным видится недавний кипиш с Эдиком Сноуденом, кто вскрыл нелегальную прослушку спецслужбами США. Столько разговоров и искренних возмущений! Да в России менты сплошь и рядом только этим и занимаются, практикуют тотально и наглейшим образом, все об этом знают, и никакой истерии не устраивают.

Следует чётко разграничивать виды общения, на которые распространяются конституционные гарантии по статье 13 УПК, от прочих, но схожих видов общения. Ключевым является определение сущности и способа передачи информации, наличие всех основных признаков среды общения. Как минимум содержание должно иметь свойство конфиденциальности, содержать частноличную информацию, изначально не рассчитанную на разглашение. Во всяком случае, должны существовать адресат – получатель сообщений; средство с вяз и/контакта; явная выраженность и употребимость информации; индивидуальная атрибутика для идентификации источника и получателя; утечка информации не должна отвечать интересам общающихся и вредна этим интересам при постороннем доступе.

Так, обращение в средства массовой информации, смс-сообщение через общую трансляцию, разговор в толпе, хотя и относятся к переписке и переговорам, но не могут считаться частным общением. Подобное общение наперёд не ориентировалось на тайну для посторонних, а скорее подразумевает неограниченный доступ к ней. Иное дело письмо в специально опечатанном конвертике, адресованное конкретному лицу и доверенное в доставке специальному агенту связи (письмо, телеграмма, факсимиле). Здесь службы несут публичное обязательство по сохранению конфиденциальности и по доставке адресату, что подпадает под гарантию тайны.

Законами не определено понятие «переписка» по свойствам, перечню, периоду времени, когда блюстись должно таинство. То же самое касается и понятий «переговоры, сообщения». Подобные неопределённости всегда оставляют возможность их вольного толкования и произвола на практике. Но и ты в таких случаях также свободен в оценке существа гарантий. Тащим одеяло на себя.

Например. В ходе обыска изъято и приобщено к материалам дела письмо в конверте (вещественное доказательство); приняты во внимание сведения, содержащиеся в письме и на конверте (иной документ). На время обыска и изъятий служба связи не была задействована в обслуживании данной корреспонденции, процесс передачи письма не происходит. Но мы вправе настаивать, что изъятое письмо (пусть неотправленное или уже полученное) – это Переписка, неотъемлемая часть процесса Переписки, на каком бы этапе этот процесс не реализован к данному времени, – это твоё личное сообщение с другими лицами (лицом). Следовательно, для вторжения в содержание этой корреспонденции и в сам факт её наличия требуется судебное разрешение. Такого разрешения орган расследования не заимел. То есть, как доказательство это письмо будет являться недопустимым в связи с нарушением гарантии.

Более того. Любая переписка и переговоры определяют сообщённость между собой как минимум двух человек. Когда нарушается тайна лично твоих переговоров и переписки, то одновременно нарушенной станет и тайна сообщений твоего сообщника в связи – контрагента по переписке или переговорам. А отсюда следует, что по не одному тебе принадлежащей тайне общения судом равно должен решаться вопрос об ограничении права на тайну сообщений и твоего собеседника. Действительно, в процессе контроля переговоров одного (на законных основаниях), нарушается право неприкосновенности личного общения другого (уже без законных оснований) – ведь и в его жизнь фактически вторгаются, но без дозволения. Неучтение таких обстоятельств может свободно использоваться для преодоления гарантий в отношении неопределённо широкого круга лиц. Добывая под прикрытием формальных оснований разрешение на контроль в отношении одного лица (неинтересного для целей контроля), появляется бесконтрольный доступ к общению с ним другого лица (истинная цель контроля).

Или другой аналогичный случай. Ты интимно пообщался со своим приятелем, посекретничал с ним о личном. Впоследствии твой приятель в качестве свидетеля и под давлением ментов разглашает содержание вашей беседы и такими показаниями «из вторых уст» осуществляют доказывание обстоятельств по уг. делу против тебя, – на эти показания опирается сторона обвинения. Как это не абсурдно звучит, но состоявшийся ваш с приятелем разговор вполне охватывается понятием «переговоры», вполне облачён критерием «тайна», такой вид сообщений не исключён прямым текстом и однозначно из смыслового содержания конституционной гарантии. Тогда и на такой вид информации, информативного обмена распространяется общий запрет несанкционированного доступа, завеса тайны должна сдираться только через судебный акт. Что же на выходе: тогда для получения сведений от свидетеля об этих переговорах требуется разрешение суда? Разве нет? Интересно…

Подробнее о правилах контроля переговоров и других сообщений указано в статьях 185, 186 УПК, пробей их самостоятельно, а их применение мы обсудим в другом разделе. Ладушки?

 

2. 8. Презумпция невиновности (статья 14 УПК)

1. Обвиняемый считается невиновным, пока его виновность в совершении преступления не будет доказана в предусмотренном УПК порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.

2. Подозреваемый или обвиняемый не обязаны доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, лежит на стороне обвинения.

3. Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном УПК, толкуются в пользу обвиняемого.

4. Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях.

Ох уж, эта Презумпция Невиновности! Как торжественно эта принципиальная гарантия звучит и очаровывает слух! Когда впервые узнаёшь о её существовании, грудь полнится оптимизмом. И таким смятением далее вера в эту гарантию омрачается, когда окунёшься в зловонные реалии! Эффект ошпаривания.

Утверждаю, что мусора да и народ в целом ещё не готовы смириться и на деле принимать этот принцип, следовать ему. В его действенность не верят, значение его не приемлют и не осознают, в нужности сомневаются. Правовое воспитание наших правящих юристиков ещё на уровне палеолита, разум покрыт чешуёй, совесть их удалена, как аппендикс. И если ты в присутствии прокурорских, следственных или судейских представителей, или даже при защитнике-адвокате станешь лопотать о Презумпции твоей невиновности, они едва сдержаться от ухмылок по твоей наивности. Но это только их отношение, которое вовсе не означает, что Принцип окаменел безвозвратно. Он жив кроха, глумятся над ним невежды, и на этом часто прокалываются. К сожалению факты нарушений ПН выносятся на обсуждение только по делам, рассматриваемых в межгосударственных инстанциях, в рамках нарушений Конвенции или Пакта, да и там крайне вяло. И мне не известны случаи, когда бы в наших судах добросовестно рассматривались эти вопросы, тем более выносились значимые решения, связанные именно с нарушением ПН. Так может быть и не случается таких нарушений? «Ой-хохонюшки-хо-хо».

(А.Н.Островский. Снегурочка.)

Традиционно и популярно ПН понимается, как запрет утверждать о виновности конкретного лица в совершении им конкретного преступления ещё до времени окончательного судебного решения об этом. Такие нарушения усматривают, в частности, в высказываниях о виновности со стороны представителей власти, организаций и граждан. На слуху случаи обвинительных высказываний через средства массовой информации. Да только действительное содержание ПН много глубже. Это видно даже и из объёма самой нормы по статье 14 УПК, которая многограннее даже положений Конституции РФ и международных актов. Нужно только принуждать всякий раз лицемеров уважать права по ПН. Прогресс на Руси движим розгами.

«…считается невиновным…». Считать или не считать – это элементы внутренних убеждений. Если определённые выводы созрели и укоренились в мозгу, но не объявлены вслух, это, конечно, не означает, что выводов нет вообще никаких. Мы не телепаты, не в состоянии проникнуть в мыслительную коробку судьи или другого думающего и рассуждающего «про себя», чтобы выяснить их мнения, действительные «считания», – всё, что решили они для себя наперёд. Прямые вопросы об этом истинную мысль их не раскроют. Предубедительные помыслы о виновности возможно лишь изредка засечь по косвенным признакам: поведение, намёки-высказывания, интонации. Например, заявив судье о своей невиновности, в ответ встречаешь ухмылку, удивлённую иронию «Неужели?», сомнительные отмашки «Да бросьте!». Или, в ответ на ходатайство о прекращении преследования издаётся отказное постановление с фомулировочкой «И так всё ясно..» и т. п. Такое отношение предубеждённости определяется по совокупности внешних признаков, и частью – по интуиции. Что не поддаётся документальной фиксации обычными средствами. В протоколах об этом укажут только по настоянию в виде возражений стороны, а выводы твои о характере подобных действий и высказываний отнесут к собственному воображению и мнительности. Неявное поведение не подпадает под процессуальную оценку, а видео-фиксация всего процесса не практикуется. Но это не повод умалчивать свои выводы по нарушению ПН. Любые сомнительные акции должны быть заявлены, зафиксированы документально, в том числе через Замечания к протоколам следственных и судебных действий, в Возражениях на действия и решения, в Жалобах. Твои указания о нарушении ПН не должны иметь характер предположений, но формулироваться только в утвердительной форме, сопровождаться приведением конкретных фактов и обстоятельств, свидетельствами других (если есть), твёрдым мнением о существе происходящего, оценкой этого и ссылками на последствия. Обращения должны содержать требования об устранении нарушения, о наказании нарушителей и о возмещении вреда. Это, как минимум, принудит окружающих соизмерять свои действия с форматом ПН «до тех пор…».

«…пока его виновность в совершении преступления не будет доказана…». Виновность по уголовному праву – это психическое отношение обвиняемого к совершённому деянию, степень и сам факт осознания им противоправности (преступности) собственных действий, установленный у него умысел на совершение этих действий. Но установлению виновности всегда предшествует установление (доказывание) события преступления, преступного характера действий по имеющимся составам УК РФ, и установление причастности обвиняемого к совершению данного преступления. Без последовательного и первоочередного доказывания этих обстоятельств немыслимо делать выводы по вопросу виновности. Представляется, что ПН должна по смыслу охватывать и эти обстоятельства в общем контексте: «…считаться невиновным, пока его виновность, а также причастность, событие деяния, преступность содеянного не будут установлены». Хотя об этом напрямую не утверждается, но в ином случае допустимым окажется считать кого-либо причастным (но не виновным ещё) к преступлению, высказываться открыто о такой причастности ещё до установления виновности и судебного решения об этом же.

«…пока виновность… не будет доказана в установленном настоящим Кодексом порядке…». Настоящим Кодексом – это не в смысле «не фальшивым, не поддельным», а представленным и находящимся перед глазами и в употреблении, содержащим данную норму, – то есть УПК РФ. На рубеже перехода от порядка судопроизводства по прежнему УПК РСФСР к новым правилам УПК РФ (2002 год) изменился порядок доказывания. Потешные были то времена. По множеству дел доказывание производилось на предварительном следствии в порядке УПК РСФСР, а в ходе судебного рассмотрения – уже подлежал применению УПК РФ. Некоторые проницательные обвиняемые воспользовались формулировкой «настоящий кодекс» себе на пользу и заявляли о нарушении в их отношении ПН (а также недопустимости всех ранее полученных доказательств) только в связи с тем, что имевшая место процедура доказывания, частично или полностью, осуществлена была не в порядке настоящего Кодекса, то есть не по правилам УПК РФ. Формально, такие заявители были правы, и суды не всегда находили возражений этому. Но действительный смысл выражения «настоящий Кодекс», конечно, другой и он много шире читаемого буквально. В нём понимается не столько УПК РФ, а действующее процессуальное законодательство вообще (которое, кстати, оговорено в самом УПК статьями 1 и 7). Это Законодательство включает в себя соответствующие нормы Конституции РФ, имеющие прямое действие, то есть подлежащие непосредственному применению, если положения УПК не соответствуют или противоречат конституционным либо необходимые правила вообще не нашли своего закрепления в Кодексе. Эти, а также положения Международного Пакта, Европейской и иных Конвенций, которые имеют приоритет над УПК (но ни в отношении Конституции РФ, которая круче). Кроме того в процессе доказывания, так или иначе, во множестве применимы и другие федеральные или просто Законы. Собирание, проверка и оценка доказательств, даже когда они ещё и не признаны таковыми, осуществляется, например, с применением законов об ОРД, о милиции (полиции), о Следственном комитете, о судебноэкспертной деятельности и других. В этих случаях исполнение порядка в рамках этих законов будет составляющим общего порядка доказывания по УПК при условии отсутствия противоречий.

Требование о доказывании в предусмотренном УПК порядке означает, что собирание, проверка и оценка доказательств должны производиться в строгом соответствии со всеми существующими для этих процедур правилами. Отсюда следует важный вывод (на который не обращают должного внимания): нарушение, невыполнение (любых) правил доказывания автоматом определяет нарушение порядка установления виновности, а, следовательно, и нарушение ПН.

«… и установлена вступившим в законную силу приговором суда…» – это вторая составляющая условий того, когда, с какого времени допускается считать обвиняемого виновным. Во-первых, должен быть провозглашён обвинительный Приговор, в котором утверждалось бы о виновности – последняя ступень процесса доказывания. Во-вторых, Приговор должен обрести законную силу. Обретение приговором законности, когда он может исполняться в полном объёме, происходит автоматически по истечении 10-дневного срока со времени вручения приговора обвиняемому, если за этот период приговор не обжалован сторонами, либо после апелляционной (кассационной) проверки приговора по жалобам с момента вынесения решения одной из этих инстанций о неизменности обвинительного приговора.

Презумпция невиновности по прямому смыслу этого принципа обязательна для всех, так как не содержит каких-либо ограничений по кругу лиц, кто был бы вправе ранее положенного высказываться о виновности утвердительно. Как это не странно, но даже орган расследования (дознаватель или следователь), чья прямая обязанность изобличать, доказывать вину, преследовать виновного и, соответственно, иметь и следовать своим убеждениям о причастности и виновности, так даже эти деятели должны воздерживаться в своих диагнозах от категорических заявлений факта вины. Особливо в адрес сторонних лиц. В данном случае само обвинение является предварительной претензией, предположением и только инициативой мусоров к обсуждению чьей-либо виновности. Они категорично утверждать могут только о событии преступления и причастности, но ни о вине. Виновность вправе устанавливать только суд. Следовательно, даже в адрес потерпевшего – равного мусорам участника от стороны обвинения, недопустимы указания следака о виновности обвиняемого, о, якобы, доказанности этого. Всё подобное должно расцениваться не иначе, как нарушение ПН. Такие выводы вполне подтверждаются и содержанием других норм УПК (ст. 5.22., 171.2., 220), из которых явствует, что обвинение – это утверждение о совершении преступления, но не о виновности. (Если я не прав, плюньте мне в лицо… Эй, кто там харкается?)

Опасность нарушения ПН гнездиться в заразном предубеждении – стойкой уверенности в виновности до времени выяснения всех обстоятельств по делу. Конечно, это препятствует объективному, честному разбирательству и влечёт нарушение прав участников, и не только участников со стороны защиты. А такая предубедительность всегда и безусловно сопутствует судейскому люду. Мало того, что эти (чуть не вырвалось матерная обзывалка на букву «б») деятели сами по нутру остались ментами-полицаями, так ещё к ним в кабинеты «по зелёной», ножками открывая калитки, что до, что в ходе разбирательства, вхожа всякая сволочь в кителях и с золотыми пуговками. И сволочь та зудит беспрестанно на ушные раковины судьям: «виноват подсудимый, не дай гадине соскочить».

Закон водрузил только на плечи стороны обвинения обязанность доказывать вину и опровергать любые контраргументы от защиты (если, конечно, позиции сторон не совпадают). Это позволяет обвиняемому совершеннейшим образом отстраниться от поисков и представления защитительных доказательств супротив доказательств обвинения. Обвиняемый вполне может ограничиться только общим выражением своего отношения к претензиям (да, было, виновен; нет, не было, не причастен и не виновен) или же вовсе отгородиться ширмой молчания.

Твои обвинители должны представить прочные доказательства по каждому из требующих доказывания обстоятельству (время, место, способ, участники, вред и прочее). И не по одному доказательству, а совокупности их, то есть по несколько доказательств по каждому из обстоятельств, которые подтверждают фактическую сторону выводов обвинения изобличающим образом. А если ты приводишь доводы об ином характере обстоятельств дела (Я не угонял автомобиль, он сам покатился с горочки), то обвинение должно проверить такие заявления, опровергнуть или согласиться с ними (обвиняемый не прав, на месте преступления горочки отсутствуют, а колесики у авто были изначально блокированы, но взломаны затем). При этом и всякие такие опровержения обвинителей не могут быть голословными, а должны подкрепляться доказательствами (данные по осмотру места происшествия; заключение авто-технической экспертизы, показания очевидцев и прочее).

Отсутствие прямой обязанности доказывать собственную невиновность совершенно не означает, что ты не вправе или не должен этого делать. Можешь, но не обязан, – всё на твоё усмотрение, курсант. Судопроизводственная действительность расставляет нам грабли по тёмным углам, когда бездействие и молчание оказываются крайне опасны. ПН, в части необязательности доказывать невиновность, так же, как и конституционное право отказа от дачи показаний, нашими властями не уважается и обгажено. В отечестве твоём дремучем всё ещё правит бал Презумпция Вины, а молчание, пассивность расцениваются мусорами и подавляющим числом соотечественников, как косвенные признаки причастности и вины во всех вменённых грехах. Так же, например, и отсутствие возражений от обвиняемого приравнивается к молчаливому согласию, пусть даже эти позиции и не равнозначны. Здесь ещё ко всему сказывается понятийная безграмотность и невоспитанность, когда «виновен» отождествляют с «причастен», а молчание человека, как попытку что-либо скрыть – молчаливое согласие.

Моя тебе толкушка: молчать и бездействовать вредно и ущербно. Из подобной твоей позиции во многих случаях (но не всегда) стороне обвинения удаётся дивидент получить, а защите геморр нажить.

Бабло с носу – колдырить легче.

Отсутствие опровержений от защиты упрочивает доказательственную базу и доводы обвинения, на будущее даёт оправдание упущениям позиции этой стороны. Ты окажешься сам повинен уже в том, что скрывал важные, оправдывающие тебя аргументы, а обвинители, в такой ситуации, остались свободны считать свою версию правильной, а добытые доказательства – бесспорными. Не потому, что нечем вообще оспорить, а потому, что спор не состоялся. Тем более что существует кабинетная договорённость между судом и представительством от обвинения: если сторона защиты молчала на следствии и вдруг при судебном разбирательстве пытается представить ранее не ведомые обвинению доказательства, суд будет всячески препятствовать их получению, приобщению и обсуждению по существу. Такие доказательства будут изничтожаться процедурными приёмами с созданием видимости их же полного отсутствия. Данную политику они оправдывают ещё одной странной претензией: ты, видите ли, скрывал доказательства в ходе предварительного следствия, а из-за этого сторона обвинения не имела возможности следственным путём проверять их и находить контрафакты (Во как!). Но существуют приёмы и против лома.

Другая проблема гарантии «не обязан доказывать свою невиновность» в содержании самого этого положения. Прореха Закона в том, что за бортом гарантии оставлены проблемы доказывания иных, не менее значимых обстоятельств, например, причастности. В некоторых случаях мусора придерживаются буквальности этой нормы и выводят, что раз в ней не идёт речь о причастности, то и нет гарантированной и равной защиты обвиняемого в этой части, то есть не отрицается обязанность доказывать свою непричастность. Это, конечно, наивное рассуждение, но в отсутствие разумного сопротивления подобным наворотам, обвиняемого стараются в подобном убедить и переложить на него бремя доказывания его непричастности к преступлению, или доказывать иную событийность деяния, или характер и размер вреда, или аналогично по всем остальным обстоятел ьства м.

Наличие сомнений, во всяком случае, подрывает позицию обвинения по вопросу виновности. Речь идёт только о сомнениях в доводах и выводах как обвинения, так и суда, а также сомнительных доказательствах. Сомнения же от защиты сами по себе лишь направлены на возбуждение сомнений обвинительности, но такой же силы не имеют, не значимы, не обязательны к обсуждению. Но, опять же, по прямому тексту расцениваются только в пользу защиты одни лишь сомнения в виновности, а не в причастности или по другим обстоятельствам. Ну, что за хрень такая?

Сомнения стороны обвинения и суда должны иметь явную выраженность в любой однозначно воспринимаемой форме. О сокрытых в башках, не высказанных вслух или на письме сомнениях можно лишь догадываться и никогда не установить их чётко.

Презумпция Невиновности установила прелюбопытное правило «обработки» возникающих сомнений. Предложена такая процедура: Если обнаружились сомнения, их следует (пытаться) устранить; устранение сомнений производиться в порядке, установленном УПК РФ; если сомнения не устранены, то они должны толковаться в пользу обвиняемого. Согласись, довольно мутные процедуры при последовательности невнятных условий их осуществления. Мы не найдём ответов: каким образом заявляются сомнения? кто их должен устранять? с помощью каких средств? где предел процессу устранения? как производить толкование? Гипотетически мы можем представить ситуацию. Судья: Ой, у меня возникли сомнения в виновности Коленьки, давайте их устранять. Иные участники: Давайте-давайте (или – Не давайте). Пошло брожение. Через некоторое время: Достаточно, сомнения устранены (или) Сомнения не устранены, и я их решил толковать в пользу Коли. Николай, вы чувствуете пользу? Далее судья выносит решение по итогам устранения, а в протоколе фиксируют весь такой движ. В другом варианте сомнения зародились внутри судьи, и он самостоятельно, внутримысленно осуществил попытку устранения. Но как же тогда другим участникам станет известно о том, что только вот происшедшие мероприятия являлись деятельностью по устранению сомнений. А ведь всякое действие, предписанное УПК, должно протоколироваться по существу, значит, и мыслительный процесс рождения, течения, всяческих попыток устранения сомнений? Бред!

Между тем, в УПК не прописан приемлемый специальный порядок устранения сомнений, такая процедура не обеспечена правилами её осуществления. Это откровенно препятствует самой возможности и праву участников осуществлять устранение сомнений именно «в порядке, установленном УПК». Теоретически можно бы приравнять процедуру «устранения сомнений» с известной процедурой «устранения противоречий между доказательствами». Но Сомнения и Противоречия – не равные понятийные объекты, хотя противоречия и порождают сомнения, и в таком раскладе устранение противоречий в некоторой степени устраняет и сомнения. Да только Сомнения – это ж мыслительно-чувственная среда, которая не может быть визуально отражена, как и любой иной мыслительный процесс в реальном его течении. При отмеченной процессуальной значимости процедуры работы с сомнениями как действия, процедура эта не может быть достоверно, точно и результативно отражаться в документальном виде – протоколироваться, не доступна для нормального обсуждения и проверки её правильности. Всё это, опять же, вздобряет почву для произвола. Так или иначе, при вдруг выявленных тобой сомнениях у обвинителей или суда, ты вправе требовать возбуждения процедуры устранения сомнений и вынесения решения по её результатам (если необходимость в этом появиться), либо ссылаться на нарушения порядка УПК, когда при наличии сомнений такие действия и решения не произведены.

Если же предположить, что позыв об устранении сомнений обращён только лишь к самому сомневальцу, который и должен бы самомысленно их устранять, то и в этом случае оговорка о необходимости устранений выглядит калекой в общей более-менее нормальной конструкции «производства» по УПК. Во-первых, непонятно, обязан или только вправе тот же судья устранять сомнения; Во-вторых, сомнения либо есть, либо их нет, можно сомневаться и в наличии самих сомнений, и не дело «беспристрастного» судьи заниматься самопереубеждением; в-третьих, всё та же проблема отсутствия процессуального механизма для устранения сомнений не позволяет законным образом и эффективно осуществлять устранение с фиксацией процедур и закреплением своих выводов в судебном решении; В-четвёртых, нормативная неопределённость не позволяет вышестоящим инстанциям проверять эти же действия и решения а участникам как-либо их контролировать и влиять на развитие ситуации. Например, судья постановляет приговор о невиновности, обосновывая его: появились сомнения в виновности; эти сомнения в судебном разбирательстве не устранены; суд их растолковал в пользу обвиняемого (подсудимого) Скотова, а потому суд приходит к выводу о недоказанности его вины – Оправдать. Далее, кассационная инстанция отменяет такой приговор, приходя к выводам: суд первой инстанции не принял всех мер к устранению сомнений. И то и другое – клоунада.

Извини, курсант, за обилие текста вокруг «сомнений». Но в этом вполне ясный пример сознательной порчи законов, когда глупыми, но намеренными в своей бестолковости формулировками основные и важные гарантии сводятся на «нет», фактически аннулируются. И ты сам можешь пользоваться такими изъянами в целях защиты, вгоняя недругов в его же ловушки.

Не менее двусмысленной является и формулировка «толкуются в пользу обвиняемого». Потолковали бабки у подъезда и разошлись – каждая при своём. Почему напрямую было не указать: «означают невиновность обвиняемого»? Словечко «польза» чересчур размазанное и вовсе не равнозначно категорическому выводу о невиновности. Считаю, что в любом случае выявления стороной защиты сомнений в виновности по позиции стороны обвинения или суда имеется необходимость определять такие сомнения как фактическое основание невиновности в целом.

Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях?

Быть основанным – значит, иметь основания (опору, фундамент, базовую площадку). Основания в приговоре бываю правовые – то есть позволившие суду принять это решение соответствующие нормы права (положения статей закона), и бывают основания фактические – то есть использованные доказательства и выводы суда. Норм процессуального права предположительного содержания не бывает вообще. Поэтому четвёртая составляющая часть ПН касается только фактических оснований и, значит, запрещает обоснование приговоров предположительными доказательствами и предположительными выводами. Так?

Предположения – предварительные мысли, суждения, соображения, догадки о каких-либо фактах и обстоятельствах, которые в дальнейшем путём проверок могут подтвердиться, быть опровергнуты или остаться в подвешенном состоянии (ни да, ни нет), но на данный момент только формируют версии, вернее позволяют их формировать. Предположения в научных изысканиях именуются «гипотезами». Использование предположений и выстраивание версий – необходимый и неизбежный элемент процесса доказывания. Но только на ранних стадиях поиска ответов и решений проблем. Лишь всесторонняя проверка позволяет предположениям вылиться в результат – доказательства и убеждения. Так, ты можешь услышать характерный звук дождя в форме беспорядочной дроби по карнизу. Это только твоё предположение. Выглянув в окно (проверка) ты обнаруживаешь, что источником звука является не дождь, а склёвывающие на карнизе какую-то дрянь голуби (факт). Без подобной проверки с получением доказательств, но только с предположением за щекой, с зонтом и в калошах можешь выйти из дому. Под хихиканье всё тех же голубей.

Высказывания предположительного характера отличаются неустойчивостью содержащихся в них информационных формулировок, отсутствием категоричности, неубедительностью изложенной мысли. Откровенным признаком предположений является наличие в сообщениях фраз, типа, «можно предположить, считаю, полагаю, скорее всего, вероятно, возможно, мог (могла), может быть, наверное» и других подобных. В случае таких употреблений сами высказывания заранее допускают возможность опровержения приложенной к ней информации, получение противоположного результата или мысли. Поэтому, если такие мысли имеются в показаниях, заключениях, протоколах, документах и выводах суда, ты смело заявляешь о незаконном использовании предположений и нарушении этим гарантии по ПН.

Другим случаем использования предположений являются любые, пусть даже и в утвердительной форме высказывания, когда они не обеспечены вообще какими-либо доказательствами. Такая информация является произвольной по существу, опирается только лишь на собственные соображения автора либо на вымыслы из других источников. Например утверждается, что ты 30 февраля, находясь в своём автомобиле «Трабант» на улице Капитана Влада города Смоленск, приобрёл «гидропоник» у неизвестного лица… Однако в материалах дела отсутствуют и суду не были представлены доказательства: что в феврале бывает 30 дней; что ты владел на те дни а/м марки «Трабант»; что существует в Смоленске улица по имени корсара; что «гидропоник» утверждён в Перечне Правительства РФ в качестве запрещённого к свободному обороту наркосредства; что имело место приобретение такого вещества у легендарного неустановленного лица и т. д. Следовательно, приведённые утверждения не являются утверждениями, пригодными для обвинений, но лишь необоснованными доводами, а стало быть – Предположениями. И в таком случае гордо размахиваем флагом ПН.

УПК РФ определяет недопустимыми доказательствами любые показания, основанные на слухах или догадках (статья 75.2.)– «Я поняла (решила), что в дверь стучал Вася», «Люди в метро говорили, что этот мужчина ударил сотрудника». Подобными высказываниями, не являющиеся очевидцами происшествий граждане, домысливают факты или не в состоянии указать источник информации, конкретизировать источник своих знаний. Такая информация не может быть удостоверена и относится также к разряду предположений.

Заглавный ущерб в использовании предположений – это нарушение права на защиту. Действительно, невозможно опровергать подобные высказывания, защищаться от таких сообщений, что-либо противопоставлять им основательное кроме как анти-предположения (может быть – может не быть или не может быть). Тогда сам спор сторон переходит в обсуждение домыслов и фантазий, бессмысленную борьбу фантомов и теней.

Несмотря на существующий запрет, предположения повсеместно используются в обвинительных целях доказывания (обоснования) виновности. При полном попустительстве со стороны самой защиты. Предположения нужно своевременно изобличать и выкорчёвывать. Хреново ещё и то, что запрет на предположения по буквальному содержанию закона установлен только в отношении приговоров суда. Это позволяет бронелобым правоохранителям воспринимать такие установления как дозволение манипулировать против обвиняемого предположениями не только в обвинительных актах органов расследования или прокуратуры, так ещё и в других (кроме приговора) судебных решениях, например, в Кассационных определениях. Узколобые, конечно, не правы. Принцип должен пониматься шире, но на переубеждения приходиться много сил отвлекать.

 

2. 9. Состязательность сторон (статья 15 УПК)

Состязание – форма самоистязания и извечный попутчик животного человека в качестве эволюционного движка в его внутривидовой конкуренции. Иным словом: природой в нас запрограммировано локтями толкаться, царапаться и бодаться промеж себя по всем фронтам, без продыха доказывая себе и всем окрест, что «я» сильнее, умнее, ловчее и жирнее, с тем, чтобы выжила и потомство дала более «здоровая» особь.

Состязательность собственную эволюцию ведёт от древнейших днепровских соревнований сугубо физического порядка, до интеллектуальных баталий дня сегодняшнего. Последний тренд в виде одноимённого «Состязательность» на плечиках физически хилых, но могучих в трепачестве еврейских революционеров времён французских Конвента и «Марсельезы» превнесена была наряду с иными мнимыми «демократическими завоеваниями», типа Свобода, Равенство, Братство в судопроизводство. Следствием в том числе и таких изысков судопроизводство сублимировано в судоскотство.

Теперь по сути.

1. Уголовное судопроизводство осуществляется на основе состязательности сторон.

2. Функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо.

3. Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или защиты. Суд создаёт необходимые условия для исполнения сторонами своих обязанностей и осуществления предоставленных им прав.

4. Стороны обвинения и защиты равноправны перед судом.

Общая схема состязательности не сложна: происходит спор двух как бы равноправных сторон (обвинение и защита). А промеж тех сторон расположился как бы нейтральный арбитр – судья. Стороны в ходе спора доказывают каждая свою правоту, убеждают суд путём доказывания и опровержений, склоняют суд вынести выгодное для одной из сторон решение. Суд же обеспечивает им возможность состязаться и решает дело в пользу той стороны, кто более убедила его. Именно в итоге спора сторон суд и выносит свои решения, включая окончательные – приговор и кассационное определение (апелляционное постановление).

Для российского уголовного судопроизводства состязательность ещё новое явление. Но…

новое – это хорошо подзабитое старое.

К состязательности и равноправию нынешнее поколение мусоров не привыкло и вряд ли будет в своей практике в полной мере придерживаться этих принципов. Не воспитаны ещё в этом духе ни власть, ни народ, а перевоспитывать в корне, перепрограммировать волю современников, «прошить» их совесть и мозги не получиться в нашу бытность. Сейчас мы довольствуемся лишь видимостью состязательности и равноправия, катаемся на понтах, когда ещё и адвокаты-то не осознают себя в процессах сколько-нибудь равными мусорам.

Ущербность этих принципов, а их два в одном, заключается не только в сознании участников, но и в корявости самого УПК. Просто примеры.

Пример 1. С одной стороны, функция защиты отделена от обвинения, а каждая из этих функций не может быть возложена на один и тот же орган или лицо. С другой же – прокурор, следователь и дознаватель обязаны обеспечивать обвиняемому возможность осуществлять им свои права, включая право на защиту – то есть фактически потворствовать защите. Чему, естественно, в душе обвинители противятся, не соглашаясь с таким положением вещей. А потому мусора стараются избегать выполнения таких функций или только видимость создавать в выполнении этого. Отчасти они правы и понять их можно. Ведь на началах взаимности участники от защиты не обременены встречной функцией обеспечивать обвинителям их право обвинять.

Пример 2. Сторона обвинения свободно собирает, приобщает и представляет суду любые какие угодно доказательства, собственным усмотрением признавая их таковыми, и тем самым свободно формирует доказательственную базу обвинения. А вот участники от защиты могут только просить (ходатайствовать) обвинителей о получении большинства видов сведений, просить о признании и приобщении их как доказательств. Обвинители же своей волей и усмотрением решаю о необходимости проведения просимых следственных действий (допрос, экспертиза, осмотр), о получении самих доказательств (показания, заключение протокольная информация), которые ещё нужно признать и приобщить. Самостоятельно сторона защиты этого сделать не вправе и не имеет реальной возможности. О каком равенстве здесь можно вести речь! Естественно, используя свою власть и под любым формальным предлогом, в условиях, когда возникает или может возникнуть угроза для позиции обвинения, мусора (и суд в том числе) находят причины для отказа в удовлетворении прошений защиты. Это же право следователя – право отказать. Идиотская реальность равноправия: одна равноправная сторона (защита) на коленках ползает перед равной в правах ей другой стороной (обвинение) и просит содействия униженномоляще. Да если и принудят сторону обвинения к такому, ведь она-падлюка намеренно напортачит так, чтобы в суде это доказательство признали недопустимым.

Пример 3. По вновь открывшимся обстоятельствам осужденный (он же – обвиняемый) не может самостоятельно обратиться в суд о возбуждении судебного производства и пересмотре дела. Осужденный может только просить об этом прокурора. А пан-прокурор уже решит своим усмотрением, следует или нет инициировать перед судом такое производство. Но ведь прокурор – это сторона обвинения, какие бы колготки он на себя не натягивал.

Купила Лёше тётка с лампасами колготки. Колготки настоящие, керзовые, блестящие…

И не выгодно прокурору возбуждать пересмотр уже состоявшегося решения, которое отвечает интересам обвинения. Новое разбирательство под сомнение может поставить законность всех предшествующих обвинительных потуг и успехов. Мало того, вследствие новых разборок появиться угроза чьим-то погонам и креслам. Потому мы имеем 99,9 % вероятности, что прокурор изыщет предлог для отказа в удовлетворении требований защиты. Равноправием и состязательности и в этом случае не пахнет.

Примеров несостоятельности принципа состязательности множество. Истинно, я не встречал случаев полного и искреннего соблюдения этих конституционных гарантий на любой из возможных стадий разбирательств уголовных дел. И обычно только для стороны обвинения создаются существенные преимущества, а возможности защиты подавляют по всем фронтам. Открытый путь для извращения того же принципа размежевания функций сторон и суда предоставляет УПК конкретно для судебной власти. Посему очень чешется ещё один примерчик тебе впарить.

Пример 4. Принцип состязательности гарантирует, что суд по функциям своим отделён от сторон. Суд не имеет полномочий уголовно преследовать, не вправе выступать на чьей-либо стороне. А мы знаем, что отобранные и профильтрованные для суда доказательства не должны оставаться нейтральными по значению, они обязательно отражают позицию какой-либо из сторон, как сторона об этом сама заявляет. Стороны сами должны собирать необходимые им доказательства, представлять их ко вниманию суда и давать им соответствующую своему мнению оценку. Дело суда – только разрешить дело по существу спора, и он может лишь содействовать сторонам в получении необходимых им доказательств по инициативе самих сторон, тем самым обеспечивая эту их возможность и право. Однако существуют одновременно в УПК нормы, предоставляющие суду возможность (а возможность такая Пленумом Верховного Суда приравнена к обязанности) самостоятельно, по собственной инициативе собирать, затем самому же себе представлять доказательства, и по этим доказательствам делать выводы и постановлять решение (смотри статьи 86.1., 87, 275.3., 277.1., 278.3., 281.2., 282.1., 283.1,4.). Опираясь кривой ногой на эти нормы, суд самостоятельно инициирует проведение конкретных следственных действий: допросы, оглашение показаний, истребование документов, проведение экспертиз, осмотров, опознаний и равно прочих других. В результате таких судебных инициаций появляются и исследуются в суде всеразличные доказательства. И эти доказательства пренепременно отражают интересы одной из сторон в процессе. Догадайся, какой из сторон? Молодец, конечно, обвинения! Тогда, если в заседании обвинитель по каким-то причинам не добыл и не представил суду, допустим, важные показания свидетеля, сам судья, путём допроса своими вопросами или через оглашение показаний этого свидетеля, получает нужные показания, устраняет в них противоречия, а затем на эти же показания ссылается в приговоре при установлении как доказанных каких-либо обвинительных обстоятельств. Тьфу, когда бы речь шла о таких судейских полномочиях, как задавать вопросы (получать показания) для уточнения ранее (уже) сказанного допрашиваемым. Так нет ведь, судьи активнейшим образом участвуют в сборе и самопредставлении доказательств, и этим, фактически, подменяют основные функции стороны обвинения, функционируют вместо этой стороны. Доходит до маразма, когда обвинитель – какая-нибудь молодая бестолковая курица выполняет роль статиста в заседании, безучастна в процессе, а всю её основную работу осуществляет председательствующий судья.

Судопроизводство – это не только производство в период рассмотрения дела (обвинения) судом, но во всё время предварительного расследования с момента официального следствия или дознания, а также на стадиях исполнения приговора. Гарантии состязательности распространяются на все без исключения стадии судопроизводства. Нам здесь интересна только стадия предварительного расследования. И важно отличать не формальное начало следствия (дознания), когда, например, рождается документальное фиксирование преступления и возбуждается уголовное дело, но когда расследование начинается фактически. Как уже отмечено, органы расследования и опера не склонны своевременно принимать открытые, гласные решения о начале своей деятельности и о начале уголовного преследования подозреваемых. Расследование может протекать некоторое, порой продолжительное время в скрытой форме, в том числе в «благой» целью сохранения тайны расследования, действительного статуса участников, наличия и существа доказательств, с целью избежания жёстких правил и гарантий, включая обсуждаемые принципы состязательности и равноправия. Но как бы то ни было, факт начала судопроизводства вскроется рано или поздно, что можно установить из материалов внутреннего мусорского производства (переписка, рапорта, сообщения, запросы, отчёты, справки и пр.). Так вот, касательно всего предварительного расследования тебе и необходимо последить соблюдение всех гарантий и использовать нарушения по ним.

Национальный Закон (Конституция, УПК, Закон о судебной системе) не раскрывает содержание понятия «состязательность». Стесняется. Только граем вороньим перекличку устроили: состязательность-состязательность-…-… Кроме статьи 15 ни в одной другой норме УПК мы не находим упоминаний этого принципа, его содержания, порядка воплощения и охраны. Только в статье 244 частично оговорено, как данность, равенство прав сторон, и только в отношении стадии судебного рассмотрения обвинения по существу. Судебная практика по этой теме торжественно глухарит. Сквозь эту глухомань видима общая нелюбовь законодателя и мусоров к гарантиям. А потому, что сами они не в состоянии полностью их воплощать, ссаться от могучей силы этих принципов на деле, когда они оказываются на вооружении у грамотной защиты.

Сущность принципа Состязательность мы можем выяснить из решений Европейского и Конституционного Судов. Следуя правовым позициям этих судов, данный принцип означает специально действующие и созданные условия равных и полных возможностей для спорящих сторон, их отдельных участников по использованию предоставленных законом прав и исполнению обязанностей. В рамках состязательности суд не только устранять должен любые препятствия, но и обеспечивать все необходимые условия для отстаивания сторонами своих законных интересов. В этих целях установлены специальные средства: разъяснение на каждой стадии существующих прав, обязанностей, ответственности, порядка их осуществления и содержания грядущих процедур; принятие и рассмотрение различных обращений (жалобы, ходатайства, отводы, заявления и прочие); представление, исследование, обсуждение доказательств; принятие мотивированных и обоснованных решений, их доведение до заинтересованных участников с разъяснениями; ознакомление с позицией участников; возможность подготовки, и многое другое. Как видим, это огромный комплекс правил, выполнение которых возложено на органы расследования, прокуратуру и суд, а также на адвокатов. Внешне незначительное отступление от любой из таких установок может повлечь серьёзные и невосполнимые утраты для заинтересованной стороны (участника) и признание недействительными уже состоявшиеся действия или решения. И если в ходе судебного разбирательства, хотя и в крайне извращённой форме, состязательность демонстрируется, то на стадии предварительного расследования гарантии игнорируются, а менты оправдываются «тайной следствия».

Ещё пример: Обвиняемый вправе знать, в чём он обвиняется, возражать против обвинения, представлять доказательства, иметь время и возможность для подготовке к защите (статья 47 УПК). По этой норме «знать, в чём обвиняется», то есть знать о существе обвинения, означает знание фактических оснований этого обвинения – иными словами, знание тех доказательств-улик, которые подтверждают обвинительные выводы и утверждения. Однако, по действующей в реальном измерении практике, вплоть до окончания предварительного расследования обвиняемым не сообщают об имеющихся против них доказательствах, скрывают такие изобличительные сведения. Соответственно, на стадии расследования любой обвиняемый лишён возможности противопоставлять что-либо конкретное против доводов стороны обвинения, обоснованно-доказательственно возражать всем имеющимся в его отношении претензиям. И если существуют, допустим, показания свидетеля о совершении тобой разбойного нападения в каких-либо подробностях, ты вправе бы знать о наличии таких свидетельств.

В ином случае нет никакой возможности отводить свидетеля из-за его лживости или необъективности, опровергать его показания другими сведениями, в том числе путём его же нового допроса, очной ставкой или через иные сведения защитительного свойства. А быть может, существенность улик подскажет тебе путь и к чистосердечному признанию содеянного. В дальнейшем же такие меры могут оказаться запоздалыми: свидетель сдох, его показания огласят без возможности передопроса, свидетели защиты за давностью событий ни черта не могут вспомнить важных обстоятельств, и прочие напряги.

Возвращаемся к гарантии о разграничении функций сторон и суда. Скрытая или явная подмена функций наблюдается в каждом процессе и только в пользу позиции обвинения, ввиду полной обвинительности самого судопроизводства по его содержанию. А ведь функциональные процессы могут проявляться как в активном действии, так и в пассивном бездействии.

Знаем, и бездействие порой не менее вредоносным оказывается по последствиям своим. Вот примеры такого расклада:

Пример 1. Так называемый «дежурный адвокат» привлечён к участию в качестве защитника только что задержанного подозреваемого. В ходе первичного следственного допроса мусора откровенно кошмарят подзащитного в присутствии «защитника». А защитник посиживает себе в уголочке тихонько, не вякает, никакой помощи не кажет, лишь в конце действа всего проставится своими подписюшками в протоколе. И всё. Бывает, что подзащитный много позже узнаёт, что «этот хрен в углу» оказывается был его защитником. В других случаях «защитник» активен, да только советы даёт вредоносные или не возражает незаконным действиям мусоров. Тогда такой субъект и не защитник вовсе, ввиду бездействия своего, а скрытый соучастник стороны обвинения. Разве нет?

Пример 2. Судья в заседании под различными предлогами не допускает к допросу нового свидетеля защиты или не принимает мер к исключению недопустимых доказательств обвинения. В первом варианте имеет место фактический запрет на представление доказательств защиты по основаниям и доводам самого суда, а не второй стороны. Вторым вариантом суд оставляет в процессе доказывания порочные сведения и потворствует нарушениям, отстраняясь от критической оценки доказательств. В этом видим самовозложение судом на себя функций стороны обвинения. Интересно, а известны ли случаи обратного характера, когда бы следователь на допросе взял, да и исполнил бы функции защитника, подсказал бы обвиняемому более выгодную для него позицию, или судья по собственной инициативе заморочился бы поиском и истребованием оправдательных доказательств. Я имею ввиду бескорыстные их акии. Это были бы поразительные явления. Укажите мне на такие случаи, поржём вместе.

Каждая сторона и суд должны только свои роли исполнять и только в границах законных полномочий. И только в таких условиях участники способны точно определять свои функциональные способности и возможности, в разумных пределах предвидеть действия и возможности других участников, добросовестно разуметь о возможных решениях и о последствиях от действий или бездействия, в том числе и от своих собственных. Если же функции подвергаются подмене, это непредсказуемо ломает баланс сил и возможностей, искажает существо правосудия, даёт кратные преимущества одной стороне и пропорционально угнетает способности оппонента. В спектре нашего вопроса подобное сопряжено и с нарушением права на защиту. Когда весы Фемиды подкручивают «в плюс» чаше обвинения, а сама Фемочка украдкой эту же чашу говнецом утяжеляет, понятно, что весь механизм сдержек и противовесов рушится, разрушая защитную среду.

Принцип состязательности, проставляя акцент на том, что суд не является органом уголовного преследования, в равной мере не отрицает безотносимость суда к «органам» защиты. Разве без такой нормативной прописки не ясно, что суд – это Суд? Нет, такой нормой, во-первых, дополнительно остерегают судейских, известно склонных к обвинительству, от злоупотреблений властными полномочиями. Закон призывает судей оставаться беспристрастными арбитрами в споре сторон, оберегая все правила «игры», предоставляя сторонам все установленные в том же Законе возможности добиваться выгодных решений и влиять результативно на убеждения суда, когда и сам суд должен полностью и равно быть открыт сторонам для законных влияний на него. Точно губка – готова впитывать всё полезное, этим и уживаясь. А, во-вторых, формально не отрицается функция суда по осуществлению и защитных мер.

Равноправие сторон перед судом распространяется только на комплекс общих прав: обращаться к суду; быть в курсе рассматриваемых судом вопросов и позицию противостоящей стороны (отдельных участников); доказывать; возражать; высказывать мнение и другие правовые возмоги. Соответственно, равенство не распространяется на те права, которые Законом предоставлены сугубо одной из сторонили конкретному участнику. Так, только подсудимый имеет право на последнее слово, только обвинитель может отказаться от предъявленного обвинения, только защитник может проводить опрос потенциальных свидетелей, только потерпевший вправе требовать возмещения морального вреда, или же только следователь (дознаватель, прокурор в суде) вправе ходатайствовать о применении меры пресечения.

Распределение прав в УПК не во всех случаях соответствует гарантиям равноправия. Когда сам Закон или его толкователи предоставляют одной из сторон явные преимущества, а для второй стороны отсутствуют эффективные средства противодействия, есть повод проверить такую норму на предмет её соответствия конституционной гарантии.

Формулировка «равноправны перед судом» в буквальном смысле означает ограничение действия гарантии только стадией судебного рассмотрения самого обвинения и прочими промежуточными этапами разбирательств по подсудным суду вопросам (рассмотрение жалоб, ходатайств о мере пресечения и других, перечисленных в ст. 29.2. УПК). Выпали из-под действия принципа также судебные, но вопросы, касающиеся разрешения отдельных следственных действий: контроля и записи переговоров; обысков и выемки в жилищах; ареста, осмотров, выемки корреспонденции; ареста имущества и денежных средств. Это изъятие из гарантии произошло только в силу сложившейся практики расследований. А и действительно, ведь утратит всякий смысл прослушивание телефонных переговоров подозреваемого, если он заранее об этом узнает через судебное разбирательство. С другой же стороны, не существует официальных оговорок, ограничивающих равноправность перед судом и для случаев обращений органов расследования в суд с возбуждением любых судебных производств, в результате которых могут быть как-либо ограничены гражданские права. По справедливости, так контролируемому лицу должна быть обеспечена равная возможность обсуждать судебные вопросы уже на первоначальной стадии их рассмотрения. Последующее право на обжалование не восполняет равенства и, вообще, может быть неосуществимо, вследствие безызвестности о случившемся контроле и состоявшемся решении суда по этому поводу. То есть такое производное право не может расцениваться адекватным средством защиты в рамках Равноправия. Может и нелепо это звучит, но подобное восприятие, как нелепицы – плод только наших собственных, искажённых, укоренившихся пониманий «таинства подслушивания и подсматривания» и привычки хождения на коротком поводке у подставных и прикормленных толкователей. А мы с тобой вправе настаивать: если нет исключений из Равенства, так обеспечьте его (и дальше шёпотом – «Скоты!»).

Гарантию равноправия следует осознавать глубже. Понятие «перед судом» не ограничивает равенство только лишь судебным производством. Стороны должны предстать «перед судом» в доспехах равноправия, которые им предоставлены должны быть ещё до возбуждения самого судебного процесса. А само Равноправие приобретается, накапливаются возможности и способности с момента начала уголовного преследования. Действие принципа распространяется на любые досудебные и послесудебные процессуальные вопросы, которые даже предположительно могут в будущем оказаться предметом судебных дрязг.

Возьмём в пример процесс доказывания. Итогово, доказательства рассматриваются судом. Но этому предшествует обширная процессуальная деятельность по их сбору, приобщению и оценке. И если сторона обвинения вправе осуществлять такое формирование собственной доказательственной базы, будучи обеспеченной достаточными временем и возможностями, тогда и сторона защиты должна иметь наравне такие же право и возможности. В ином случае, как это имеем сейчас, обвинение оказывается в преимущественном положении. Да, мы вправе так рассуждать, так как такие условия вполне отвечают критериям справедливости и соответствуют действительному значению конституционных гарантий. А вот законодательное неравенство, когда следак вправе получать и приобщать любые доказательства, а сторона защиты может только просить об этом; когда следак может собирать доказательства несколько месяцев по возбужденному делу, да ещё многие месяцы не возбуждая дело, а стороне защиты оставляют на это пару месяцев с галопирующей передачей дела в суд – эти и подобные нормативные явления сорнячны и требуют срочной прополки.

Во всех случаях, когда обнаруживается нарушение принципа или даже реальная перспектива этого, необходимо требовать исправления нарушений, но не ждать удачи, самозаглаживаний или того, что суд сам всё увидит и исправит. Такие выжидания могут хреново кончиться для тебя.

Острым примером нарушения равноправия и состязательности желаю отметить существующую практику выдворения подсудимых из зала заседаний. Это излюбленный приём из арсенала судей в рассмотрениях с участием присяжных заседателей – удалять неудобных, излишне активных подсудимых или других ярых участников от защиты. С одной стороны, подсудимый как бы вправе участвовать в судебном разбирательстве уголовного дела и право его в этом объявлено незыблемым (статья 47.4.16 УПК) – то есть обвиняемый вправе реализовывать право на защиту личным участием в открытом для сторон процессе. Но заложена в обойму суда хитрющая статеечка 258 УПК о мерах воздействия за нарушение порядка в судебном заседании (заметь: не порядка судопроизводства, не порядка судебного разбирательства и не регламента). По этой норме подсудимых лихо удаляют из зала заседания вплоть до окончания прений сторон лишь с предоставлением последнего слова. При этом Закон чётко не определяет, что понимается под «порядком судебного заседания»; что следует считать нарушением этого Порядка; насколько должно быть существенно такое нарушение; какими критериями определить само нарушение и его существенность – серьёзность. Если полагать, что указанным Порядком являются правила Регламента (ст. 257 УПК), так это заблуждение. В отличии же от Порядка исследования доказательств, например, Порядок судебного заседания не утверждается специальным судебным решением (постановление, определение), не оговаривается по элементам, не разъясняется участникам изначально. Ну да, подсудимого с Порядком в судебном заседании не знакомят и не устанавливают понятность разъяснений об этом. Так какой же спрос с него за нарушение незнаемого?

Исходя из сложившейся практики, сами судьи (когда им это выгодно, вернее – выгодно обвинению) под нарушением порядка негласно склонны понимать любые действия или бездействие, которые на их взгляд отступают от нормального течения процедурного участия в ходе заседания, как эти процедуры, якобы, установлены УПК и производственными решениями председательствующего судьи. «Якобы» – потому, как сами нормы и решения толкуются всякий раз неоднозначно, невнятно, а решения непредсказуемы в понимании. Но мы уже отмечали, что подсудимый слабо знаком с законодательными тонкостями, не опытен в практике и не имеет воспитанности должной. Оттого он часто подвержен эмоциональным срывам, ошибкам в поведении, подвержен ляпам и нарушительности, в том числе и из-за недопонимания происходящего. Зная это, обвинители и судьи, с превеликим удовольствием применят приёмы провокаций по отношению к подсудимому или иным «вредным» участникам. Вот подсудимый высказался вслух (реплика) во время выступления другого участника, а в следующий раз разразился недовольством в адрес судьи, развалился-подбоченился или отвернулся от зала и журнальчик листает, а теперь на вопрос гособвинителя схамил слегонца: «Не твоё дело». А судья по паучьи всё это время выжидает момент удобный, да и сам нагнетает отрицательный разряд в подсудимом (глянь, как усиками хищно шевелит, попкой по трону елозит в нетерпении, глазёнками зарделся, облизывает реснички в азарте). Одно замечание, второе, а после третьего резво выносит решение о выдворении гаденыша, и возмутителя Порядка под белы рученьки конвой буксирует в отстойник.

А в результате то – подсудимый фактически лишается всех своих прав и возможностей в судебном разбирательстве, кроме что последнего слова (последнего вздоха). Вариант замены непосредственно телесного участия, например, на конференцсвязь с возможностью голосовых пресечений, почему-то не предусмотрен. Такие лишения крайне выгодны обвинителям и, как мы видим, не могут быть компенсированы иными средствами.

Подсудимый, по сути, наказывается, а санкцией является ограничение конституционного права.

Или же обратимся к кассационной стадии. Своё право на непосредственное участие в заседании кассационного суда сторона обвинения может реализовать свободно, беспрепятственно. Право же участия осужденного, содержащегося под стражей, обременено множеством дополнительных условий. Если такой пожелает участвовать, требуется: ходатайствовать (слёзно просить) суд о своём участии; такое ходатайство заявить заблаговременно и в первоначальной жалобе; суд рассмотрит ходатайство и ещё решит, допустить к участию или нет; суд решает о форме участия, обычно в пользу использования видео-конференцсвязи. Таким образом, равноправием и не пахнет (а если и пахнет, так с душком).

 

2.10. Обеспечение права на защиту (статья 16 УПК РФ)

Ну что там нам предлагают:

1. Подозреваемому и обвиняемому обеспечивается право на защиту (надо же!), которое они могут осуществлять лично либо с помощью защитника и (или) законного представителя (неужели?).

2. Суд и прочие мусора разъясняют подозреваемому их права и обеспечивают ему возможность защищаться всеми не запрещёнными способами и средствами (здорово!).

3. В предусмотренных УПК случаях, обязательное участие защитника и законного представителя обеспечивается осуществляющими производство по уголовному делу должностными лицами.

4. В предусмотренных УПК и иными федеральными законами случаях подозреваемые и обвиняемые могут бесплатно пользоваться помощью защитника (ничтяк!).

Изначальное затруднение в усвоении данной гарантии связано с тем, что в Законе напрямую и однозначно не раскрыты понятия «право на защиту» и «обеспечение». Они до сих пор не определены так, чтобы их можно было чётко понимать, не будучи спецом-правоведом. А любые неясности, как мы понимаем уже, влекут произвол подлецов и лицемеров.

Право на защиту должно пониматься исходя из содержания различных и многообразных его элементов, объёма в целом по всей совокупности норм

УПК, Конституции, Евроконвенции и Международного Пакта, в которых так или иначе отражены аспекты правоспособности не только подозреваемого или обвиняемого, но и других участников от защиты, но и обязанностей иных участников по отношению к стороне защиты. Тогда это о-го-го-громаднейший комплекс возможностей твоих, выражаемых действиями или бездействиями, который ты можешь противопоставить нападкам обвинения, скрытой агрессии суда, с помощью которых способен держать круговую оборону от уголовных преследователей и пресмыкающихся к ним. Такие правомочия образуют доступные тебе средства и способы защиты (аминь!).

Круг правомочий по общему Праву на защиту установлен в положениях статей 46 и 47 УПК. Но в них содержатся указания только на обобщённые идеи, требующие отдельного и дополнительных уточнений, особенно в отношении различных стадий и по процессуальным ситуациям. Так, одним из составляющих Права на защиту является право представлять доказательства. Но и это право вмещает в себя ряд конкретных прав: допрашивать свидетелей, давать показания, участвовать в следственных действиях, просит об их проведении, заявлять об известных вещдоках и документах, оглашать материалы и прочее.

Когда имеет место невыполнение (нарушение) в любой форме и любого из правомочий стороны защиты, а не только обвиняемого (подозреваемого), мы однозначно определяем это как нарушение Права на защиту.

«Обеспечивается» – это когда Право не только существует абстрактно, объявляется на словах или бумаге, но может быть реализовано в специально созданных для этого условиях, с предоставлением всех доступных возможностей применения закона в благоприятную для реализации Права сторону. Исходя из ранее сказанного, такие обеспечительные возможности должны сопровождать и каждое составляющее правомочие внутри общего Права.

В чём именно выражается Обеспечение? В первую очередь право должно быть разъяснено. Особая важность разъяснений подкрепляется неоднократным понуждением мусоров к этому через специальные и общие положения (статьи 11.1, 16.2, 164.5, 243.2 и другие УПК). Разъяснения должны быть доступны для понимания, позволять участнику уяснить суть правомочий, и порядок их использования, и возможные последствия. Некоторые разъяснители из карательных племён воспринимают такие обязанности своей проблемой, когда они своими же руками вынуждены вооружать знаниями противостоящую им сторону защиты. Поэтому они желают понимать Обеспечение только в узком смысле Непрепятствования – то ест, отказ от создания препятствий к осуществлению прав участниками от стороны защиты. Причём в форме бездействия: сопротивляйтесь, овцы, мы вам не мешаем, но и пособничать не будем. Но в этом только выгодное обвинению понимание. Нет же. Обеспечение подразумевает в первую очередь активные, позитивные действия, направленные на всемерное содействие, и только вторым эшелоном содействие должно подкрепляться функциями не создания помех. Иное под корень рубит принцип «Состязательность», когда одна из сторон оставляется в состоянии незнания, при закрытых глазах в незнакомом лабиринте на расправу Минотавров. Действительно, когда ребятёнок объективно беспомощен и в нужде (а ты в данной ситуации вполне сравним с дитятей), опекун должен обеспечить его хотя бы минимальной заботой, например питанием. Понятно, что не только няньку (защитника) со стороны привести, не столько не препятствовать детёнышу самому находить пищу и пожирать её, но предоставить чаду и само питание, посуду, время на утоления голодности, пристойное место для кормёжки, минимальный комплект приборов (хотя бы руки развязать!). А вот хавать или не хавать, после дозы увещеваний, детка решит сам. Так же и с правом на защиту. Всякий раз должны создаваться условия и предоставляться доступные возможности, чтобы ты посредством любого из предоставленных правомочий мог осознанно и эффективно ими пользоваться.

Например, по отношению к упомянутому праву на предоставление доказательств, Обеспечение этого права означает такие функции: Следователь (прокурор, судья) должен объяснить понятие «доказательство», виды доказательств, их значение для разрешения спора; должен узнать, имеются ли какие-либо доказательства по обстоятельствам дела и есть ли желание их предоставить; должен выяснить источник и пути получения; должен провести мероприятия по получению требуемого доказательства (допрос, истребование, изъятие….) и фиксации его (осмотр, признание, приобщение….); должен сообщать о факте получения доказательства; должен предоставить возможность ссылок и оценки сведений по существу. Должен. Это его должок перед нами.

А долг платежом красен, как мусор – лицом.

Способы и средства осуществления уголовного преследования в УПК строго оговорены, и сторона обвинения в своей деятельности не в праве прибегать к недозволенным напрямую законом средствам и способам, как-либо отступать от имеющихся ограничений. В отличие от обвинения, для стороны защиты не установлено жёстких пределов в избрании средств и способов защиты. Единственное условие – желаемое средство или способ не должны находиться под запретом в том же УПК. В практическом толковании Следствие и Суд зачастую уравнивают понятия «не запрещено» и «разрешено, предусмотрено». И под таким началом устанавливают препятствия для любых защитительных мер, выходящих за общий перечень конкретных правомочий защиты. Однако отличия в понятиях, а с тем и ущерб для использования гарантии очевидны. Вот, в конкретной ситуации ты избрал себе средство защиты – обращение с письменным воззванием «Я не виновен!», и способ защиты – открытую демонстрацию плаката с таким воззванием ко всем присутствующим в зале суда. Текстом Закона как бы и не разрешены такие средство и способ защиты. Но они и не запрещены, а значит, обвиняемый вправе их использовать. Естественно, что сопротивления подобным средство-способам со стороны мусоров не избежать. По указанному случаю, я полагаю, предлог для нейтрализации твоих действий будут искать в «нарушении порядка заседания». Чему необходимо возражать и обосновывать позицию через право на «иные средства и способы» по статье 47.4.24 УПК.

Случаи обязательного участия защитника перечислены в статье 51 УПК. В случаях такой нужды сторона обвинения не парится особо. Как правило, они забывают поинтересоваться у обвиняемого (подозреваемого) его желанием, да и возможностью самостоятельно выбрать и пригласить защитника, а назначают «своего», дежурного из числа проверенных, лояльных подхалимов. Так и называют в народе этих адвокатов – «мусорские». Между тем гарантия бесплатной помощи защитника должна осуществляться с должной полнотой и эффективностью. Не следует смущаться отсутствием возможности оплатить услуги адвокатов в размерах гостарифов, тем более по тарифам «чёрных касс». Даже в порядке бесплатности никто не отменял требования добросовестности и всемерности такой помощи. И если адвокат-проныра пытается отморгаться формальным присутствием, к месту будет напомнить ему о Долге профессиональном, добиваться от него при всякой необходимости подробных консультаций. Такая необходимость определяется не только усмотрением адвоката, когда он считает нужным или даже обязан это сделать, но и лично твоими нуждами и волей, когда заинтересованность возникла у тебя самого. Потому ты вправе письменно и официальным порядком вызывать адвоката на консультации по месту своего принудительного нахождения, да и будучи ещё вольным человеком, требовать конфиденциальных встреч. В ходе этих свиданок без стеснений расспрашивай по любым назревших вопросам, по любым возможным процедурам и ситуациям, ищи от него советы себе. Верно, что без твёрдого доверия не следует раскрывать всех действительных соображений, планов и позиции, памятуя о возможном предательстве. Ну а ежели адвокат Ваньку валяет, филонит, любым способом избегает исполнения обязанностей защиты, пользуйся правом обжалования его действий (бездействия) тому же органу расследования, кто назначил его, или же в региональную коллегию адвокатов. Как показывает практика, это отрезвляет халтурщиков, кроме безнадёжных мудаков. Требуй активной помощи и должного уважения к собственным нуждам. Тем более что любые моточасы оплачивает госказна. Если не удаются нормальные отношения и взаимопонимание, выдвигайся на роль мини-босса: делай защитнику прямые указания, давай поручения о необходимых и конкретных действиях в рамках его законных полномочий (желательно письменно), требуй их исполнения. И главное, не позволяй морочить себе голову. В случае крайнего недоверия, при неудовлетворённости работой, настаивай на замене, заявляя о намерении жаловаться в Коллегию. Все свои желания и чаяния (только разумные!) указывай уже при первой встрече. Если самому не борзеть, не злоупотреблять правом, не быть пустой истеричкой, самому выказывать активную борьбу по делу, известны случаи, когда даже после первичных усобиц, эти «мусорские» адвокаты вдруг отрезвлялись, вспоминали о своём истинном призвании, в них начинала клокотать забытая активность, стремнина и усидчивость. Они начинали оказывать реальную помощь, включались в борьбу за своих питомцев (особенно тётки и девки), и плоды тех борений были ощутимы.

О принципе Свободной оценки доказательств подробно поворкуем в пункте 5.3. главы «Доказывание». Ага?

Кроме того, народно любимы, живы и здравствуют, реально и негласно применяются, (ещё как!) учитываются и существенно влияют на судоскотство и другие принципы: Вор (ещё до всякого суда) должен сидеть в тюрьме; От сумы и тюрьмы не зарекайся; Закон, что дышло – куда повернёшь, туда и вышло; Там Закон, где судья знаком; Не подмажешь – не поедешь; Была бы шея, а верёвка сыщется; Доносчику первый кнут, доказчику – первая мука; На «нет» и суда нет; Нужда крепче закона, и некоторые иные. Мы их раскатаем, не сомневайся, не меньжуйся и… не бзди, курсант, прорвёмся.