Свершилось, какая прелесть! – ты попал под подозрение или обвинение. Несколько легче, чем попасть под локомотив. Это значит, что Фортуна повернулась к тебе задом. Насладиться спеши видом её роскошных ягодиц.
Да и не только видом, если ты ещё самец.
Редкая тварь останется равнодушной, когда попадёт в сектор внимания мусоров. Большинство впадает в ступор, приобретает по сходной цене стойкий, длительный стресс и дипрессняк, с которыми сложно совладать, о действии которых премного знают гонители твои, и от подавления которых напрямую зависит твоя бронька. Когда вещают по ТВ кадры оперативных задержаний, следственных мероприятий, ты сторонним взглядом мог наблюдать, в какой транс, растерянность психоз улетал любой герой, как изначально угнетаются воля и ясность рассудка задержанных, в каком упадке сил душевных пребывают они на допросах. Так здравый человек воспринимает всю серьёзность происходящего, в нём предчувствия худого бередят сознание, гнетут картины последствий и неверие в справедливость. Он, хотя и мог бы подобное предвидеть, но всё же застигнут врасплох.
Да только нет «профессионалов» даже в среде рецидивистов отъявленных, по ремеслу своему, чтобы психически готовы были сдержано и спокойно перенесть атаку милиционерщины. Меж тем, все психо-эмоциональные аспекты подавления подозреваемых при задержаниях, особенно в русле внезапности и грубого давления, а также обвиняемых в ходе дальнейшего пресса, хорошо ментам известны и учитываемы. И по поведению задержанного они могут складывать первичные убеждения о причастности и виновности, выводы строить о личности, её окружении и обстановке сопутствующей. Не ускользнут от них твои наигранность, равнодушие, испуг, фальшивость, малодушие.
Нет, и не может быть единообразного программного предписания ко всем и каждому по личному поведению с точки зрения гарантированных защитных плюсов, в том числе и для самых ранних мероприятий преследования, включая акт задержания. Но, по общему восприятию, невиновный и должен вести себя как невиновный: всемерный протест, возмущение, требования о прекращении несправедливости и прекращении самого преследования.
Угроза несвободы и нормальное стремление любого к освобождению, дух справедливости требуют изначальных и неустанных усилий по мощному ответному сопротивлению. Ты хочешь пройти через все унижения и издевательства тюряжной жизни? Желаешь ли, чтобы тебя уже за 2 – 3 года колониальной практики чудесно превратили в животное? Жаждешь обрести сознание травы, опыт гомосека в пассиве и форшмака в активе, вынужденно общаться с дураками и психами, годами жрать помои, кутаться в тряпьё и презрение общества, влачить лишь страх и ожидание смены участи, пропитаться запахами чужих выделений, испражняться прилюдно, вступить в клуб анонимных онанистов, утратить семью и близких, лишившись возможности даже в последний путь их провожать….? У тебя прекрасные перспективы на эти и многие иные прелести российского обыдления, когда ты позволишь хлестать себя державным мерзавцам, если не начнёшь работать локтями и башкой своей овечьей активно и направленно. А для этого нужно скорее вникнуть суть нового своего положения. Ну да, ты теперь в положении, как баба беременная, да только с плодом чёрного проклятия во чреве.
3. 1. Подозреваемый
Закон определяет возникновение официального статуса «подозреваемый» тремя признаками: Когда в отношении конкретного гражданина возбуждено уголовное дело; Когда он задержан по сформулированному подозрению; Когда применена в его отношении мера пресечения (статья 46.1. УПК РФ). Такие установки власти стараются обходить ввиду их вредности для дальнейших перспектив и целей обвинения.
Одновременно сосуществуют и фактические признаки, когда и без применения любого из вышеперечисленных действий, гражданин всё же должен считаться, является подозреваемым. Это положение явствует, если подозрения о совершении преступления высказаны официальными (должностными) лицами устно или письменно, напрямую или косвенно; если проводятся оперативно-следственные мероприятия, направленные на установление событий и обстоятельств, по которым гражданин заявляется активным противоправным субъектом; если изданы акты, из которых следуют выводы о причастности, о подозрениях. Действительно, уголовное дело в публичном порядке может быть возбуждено не в отношении конкретно тебя, а лишь по факту обнаружения признаков преступления (ст. 146 УПК); круг подозреваемых определён только в мозгах сыщиков, а открыто объявлять тебя подозреваемым не спешат (продолжается слежка, свободней идёт добыча обвинительных доказательств, ты скрываешься и др.); не считают нужным задерживать, тем более применять меру пресечения (это их право – не обязанность, оперативная необходимость, сомнения в причастности и другое).
Но очевидных показателей о подозрении может и не проявиться. Тогда наличие подозрений будет вытекать из совокупности сложившихся вокруг тебя условий. Допустим, тебя вызывают на допрос или очную ставку как свидетеля. Однако характер вопросов к тебе явно находиться в русле версии о твоём предполагаемом участии (параллельно отметим: основное отличие подозреваемого от обвиняемого – о причастности не утверждают, оно предположительно). Других свидетелей акцентировано допрашивают по твоей личности с привязкой к преступлению. Под мнимыми предлогами проводят осмотры, обыски, выемки, исследования, действительное содержание которых отражает процесс обработки всё той же версии о твоей причастности. Ну что же, все такие обстоятельства являются определителями твоего действительного статуса – Подозреваемый, трындец какой Подозреваемый.
Положение твоё в качестве подозреваемого в отдельный период времени можно выявить при изучении материалов дела. Внимательность, анализ, сопоставление. К сожалению, доступ к этим документам ограничен до окончания расследования, то есть искомая информация обнаружиться с опозданием. Но «лучше поздно, чем никогда» – девиз камикадзе. И вдруг, листая смрадные странички дела, обнаруживаешь, например, Постановление о (частичном) прекращении уголовного дела (уголовного преследования), в котором решено: прекратить в твоём отношении уголовное дело или преследование. А что это значит? Значит, до времени вынесения этого постановления ты преследовался в уголовном порядке – то есть всё это время ты фактически являлся подозреваемым или даже обвиняемым. Далее, опят вдруг, ты обнаруживаешь другое Постановление об отмене предшествующего постановления «о прекращении уголовного дела (преследования)». Это, в свою очередь, означает, что ранее прекращённое в твоём отношении преследование вновь возобновлено, а ты со времени последнего решения «об отмене» вновь оказался подозреваемым. Но преследовать то можно только подозреваемых и обвиняемых. Следовательно, ты на периоды времени – до вынесения первого постановления и после вынесения второго, – являлся подозреваемым или обвиняемым. Хотя тебе твой реальный статус не объявлялся, а участвовал ты в эти времена в качестве совершенно иного участника, либо вообще был лишён какого-либо участия.
Косвенные свидетельства подозрений возможно установить также, например, их ходатайств и решений по продлению сроков расследования, назначения экспертиз и по прочим процессуальным актам, где поставлены вопросы твоей причастности к преступным деяниям, где рассматривается необходимость проверки информации, указывающей против тебя, где обсуждается это в любой форме. С момента издания таких резолюций аналогично следует вывод о наличии подозрений.
Подозреваемым будешь считаться ты и во всех случаях скрытых гонений, негласных подозрений, когда эти преследования определяются только косвенными признаками, обострённым вниманием к твоей персоне, кружении агентурных действий, пусть и без твёрдых внешних атрибутов прямых претензий. Любой способен интуитивно ощущать подозрения против себя по напряжению внешней обстановки и нагнетанию выяснительных отношений. Одно дело, когда это явствует из поведения окружающих – посторонних, другое – когда особенное внимание, настороженность, агрессивность, наигранность исходят от официальных лиц и их приспешников. Если это только не плоды собственной впечатлительности и воображения. В любом случае, дискомфорт подозрительности ты почувствуешь, доверяя своему восприятию. Пусть даже и не сможешь аргументировать это. Мы уже отмечали случаи формальных допросов свидетелей, которые фактически являлись подозреваемыми. Будучи призванным вот таким вот псевдо-свидетелем ты без сомнения просечёшь действительное к себе отношение со стороны следака по его поведению и вопросам. Это же будет выясняться из повышенного внимания от посторонних, кого распознаём, как оперов или сексотов, а чью активность – оперативной разработкой версий о твоей причастности. Насколько бы они не считали себя тонкими актёрами, стратегами и психологами, их паясничество всегда различимо на фоне привычного уклада жизни. Тем более при твоих ожиданиях и такой раскладушки. Последний вариант – это неочевидные признаки преследования, так как из-за его наличия только по личному убеждению и без твёрдых материальных доказательств почти невозможно подтвердить реальность статуса «подозреваемый». Но это подвигнет сам поиск и сбор более твёрдых доказательств об этом же.
В своё время Конституционный Суд РФ высказал однозначную позицию в отношении статуса «потерпевший». Гражданин приобретает положение потерпевшего главным образом не в силу решения о признании его таковым, но по причине наличия фактических признаков жертвы преступления. С этого времени и проявляются, приобретаются все присущие потерпевшему права и обязанности (статус) и открываются возможности эти права использовать, а обязательства исполнять. Данная правовая позиция в равной степени распространяется и на всех иных участников судопроизводства, кроме должностных лиц обвинения и суда, в том числе распространяется и на подозреваемых, и на обвиняемых. Любой должен считаться статусным участником, автоматически обретать свойственные права и обязанности с момента возникновения фактических признаков и вне зависимости от официального признания участником на бумаге (Я мужик не потому, что признали меня таковым в документе, а потому, что есть яйца у меня, растут усы, и в глаз любому дам тому, кто не согласен с этим утверждением!).
Действительно, следователь может и не вынести Постановления о привлечении в качестве обвиняемого, не предъявлять обвинение в официальном порядке через издание специального решения. Кто принудит его к этому? При этом он открыто и однозначно высказался, утверждает о твоих причастности и виновности по конкретному преступлению. Такие действия уполномоченного представителя власти по факту правильно расценивать как акт выдвижения обвинений. Соответственно с этого времени и возникают у тебя права обвиняемого, ты можешь открыто этими правами пользоваться, и требовать их обеспечения в полном объёме и во всех возможностях.
Непризнание статуса подозреваемого (обвиняемого) в обычном порядке – так это тактическая уловка мусоров. Таким путём уже на самых ранних стадиях создаётся дисбаланс в ущерб возможностям стороны защиты. Одна сторона – обвинение – реально существует, активно и свободно пользуется правами, в том числе по сбору доказательств и обеспечению позиции. Другая же сторона, соответственно – сторона защиты влачит существование всё это время в абстрактной форме, только потому, что в отношении её основного участника не выдвинуто официальным порядком подозрений (обвинений), не признаны участвующие от этой стороны носители функциональных прав: преследуемый, его представитель, защитник. И такие, не признанные участники ещё не существующей в объявленной форме стороны реально лишены любых возможностей осуществлять защиту. Разве что только заочно, руководствуясь лишь предвидением, предполагаемым характером и объёмом претензий. Такое неравенство и в дальнейшем влечёт явную выгоду только обвинению. Когда наивозможные доказательства обвинения уже будут собраны и осуществлены все формальные процедуры, проведены все согласования по структурным норам властей (сговор), только с этого момента сторона обвинения и обрушивает вероломно свою мощь на только что объявленного подозреваемого (обвиняемого). В течение ближайших месяца-двух в режиме «блицкриг» проводятся все обязательные мероприятия по вовлечению в процесс сторонников защиты. Тех, кроме преследуемого, кого сам подозреваемый успеет вовлечь. Дело ускоренно доводится до окончания расследования, составляются обвинительные акты, проводят ознакомление с материалами и шустренькую их передачу в суд. Естественно, такая чехарда и поспешность защите даже самоорганизоваться не позволяет. Бабочка в коконе не успевает созреть, а её уже сачком хлобучат.
Привлечение в качестве подозреваемого – вовсе не обязательная стадия по УПК. По основной массе дел открытое преследование начинается сразу участием обвиняемого через предъявление обвинения. Но если осмыслить суть реальность происходящего расследования, то оказывается, что попросту невозможно, неестественно и неприемлемо переступать через участие и само наличие в деле подозреваемого. В самом деле, ведь до появления твёрдых утверждений и убеждений о причастности лица к совершению преступления, до формулирования обвинения против него, отдельный период до этого, пусть и крохотный, но возникают подозрения против него же. Таких первичных подозрений не может не быть. Этот период может и должен быть высчитан, вычленен обязательно. А сам факт перешагивания через стадию, а с тем и лишения в правоспособности на это время следует расценивать как нарушение права на защиту. Время и факт наличия подозрений вполне может быть выяснен вопросом к самому следователю: Когда у Вас возникли подозрения о моей причастности к этому деянию? Глупо будут звучать ответы, что подозрений не было вообще и никогда, что они не возникали. Другим подтверждением окажутся поручения и оперативные разработки в твоём отношении по возможной или признаваемой сопричастности. И это возможно только при наличии подозрений. Не иначе.
Ну а в режиме реального времени участник-подозреваемый появляется в деле только в исключительных случаях. Это произойдёт, если весомых доказательств нет ещё, причастность гражданина – только часть версии, но этот гражданин оказался в поле подозрений по горячему следу, и оставление его на свободе грозит его исчезновением или его же действиями по сокрытию следов, давлению или по созданию прочих помех для «нормального» расследования. Реже – привлечение подозреваемым является лишь тактической уловкой с целью углублённой проверки на вшивость человечка после продолжительной травли. Взвешенное положение подозреваемого, когда человек уже не свободен, но ещё не обвинён, является серьёзной стартовой площадкой для его перехода в роль обвиняемого. Это произойдёт почти со 100 %-ой гарантией. Эта акция всегда обдуманна и ответственна, несмотря на кажущуюся инертность. А как же, в случае ошибки следствия бывший подозреваемый, он же – не состоявшийся обвиняемый подлежит реабилитации, а в адрес мусоров в зависимости от сопричастности к преследованию полетят наказания и взыскания. Поэтому, будучи привлечён подозреваемым, особых иллюзий не питай, прогнозируй скорое обвинение.
Другая выгода ментам и мусорам от официальных подозрений – человечка можно от 10 до 30 суток удерживать в качестве задержанного и заключённого под стражу в ИВС (изоляторе временного содержания), где в отличие от СИЗО (следственный изолятор), полновластно хозяйничают опера, так как они из одного ведомства с ОВДешниками – «цветными ментам» (ныне полицаи). Взаимопонимание между ними отменное, плюс согласованность со следствием и крышевание от прокуратуры. Это позволяет до настоящего времени использовать ИВС как пыточные профилактории.
3. 2. Немножко (чуть-чуть) о пытках
Сам процессуальный закон (статья 95.2 УПК) оставляет оконце для возможности посещения подозреваемого операми.
Сейчас для этого достаточно письменного разрешения следователя. В таком Разрешении будут указаны лишь формальные поводы и основания для встреч, например, необходимость проведения оперативно-розыскных мероприятий либо беседы. Действительные мотивы и намерения скрывают, а в случае крайней нужды, например, допроса самих оперов как свидетелей, могут спрятаться за формат секретности оперативной информации.
Новейшее законодательство (с 2002 года) существенно сократило сроки допустимых задержаний и содержания подозреваемых в ИВС. Соответственно сузилась и возможность пыточной добычи доказательств по ментовским подвалам. Ныне операм приходится поспешать, действительно работать оперативно. На всё про всё – 10 дней и столько же ночей. Вот раньше было раздолье, когда санкции на арест давали прокурорики заочно и сроками не поджимали. Забирали мерзавчика из тепла, из суеты бытовой и опостылевшей, в своё удовольствие лупили его в кровь по казематах, пока не расколется или не убедятся в его непричастности. Редкая овца доплывала до середины Днепра.
Но и с новым УПК и Законом о содержании под стражей перетаптывались не долго. Уж чем сильны отечественные мусора, так это находчивостью, новаторством и изощрённостью. На мой вопрос о перспективах и проблемах Юра Бурцев (тогда суперследователь Тверьоблпрокуратуры) откровенно поведал: Добывать нужную информацию от подозреваемого возможно и без официального задержания, ареста и прочих предварительных ласк. Вполне практичен и вариант, когда «клиента» в лес вывозят «братки» или под их видом опера, а в тех лесах дремучих (болотах, пустырях) языки и развязывают. И не поймёт «клиент», с кем дело имеет, насколько реальны угрозы расправы, воспринимать их будет на полном серьёзе. Пусть жалуется потом, увечья демонстрирует. Похитителей-истязателей не обнаружат, да и искать-то не станут, а информация о преступных подробностях уже получена, в том числе и с технической записью. Вслед за этими признательными откровениями того же «клиента» задержат, якобы, уже официальным порядком или «из рук в руки» (из Варяг в Греки) или как ранки заживут.
Особик Юра Бурцев не врал. С середины 2003 года действительно широко внедрилась практика подобных вне процессуальных допросов (хотя такое изредка и раньше наблюдалось). Одновременно в обойме мусоров появились и другие оригинальные приёмчики. А пытки «на стороне» стали более жестокими, вплоть до летальных исходов. Пытаться (только лишь пытаться) избежать их возможно путём резкого сокращения одиночного нахождения и передвижения. Если на улице тебя приглашают в незнакомый авто левые морды, лучше бы отказываться, какие бы причины не указывали и срочности. При ордерном задержании с подозрением на фальшивость происходящего желательно устроить публичный скандал, истерику с целью привлечь внимание окружающих. Быстрее всего похитители в такой ситуации ретируются и будут искать другие пути изъятия твоего тела, а то и вовсе откажутся от затеи такой. Преодолеть попытки и обороняться от надругательств возможно путём массовых жалоб во все концы, желательно с привлечением очевидцев. Нет ничего постыдного, если сообщать о прямых угрозах истязаний, даже в отсутствие таковых, а любые намёки излагать как факт. Полагаю, что в этих случаях все средства хороши. Менты на дух не переносят склочников и истеричек, их омрачают жалобы и разбирательства. Повторюсь, лучшим (и проверенным) является для таких случаев предупредительность, то есть меры по упреждению ситуаций. Заблаговременная жалоба об угрозе насилия и пыток, об обстоятельствах угроз, как правило, отбивает желание использовать насильственные методы дознания и на будущее, когда те же средства могут примениться и в тюряге. Незачем корчить из себя героя. Герои с отбитыми потрохами и наболтавшие против себя всяких глупостей смешны.
Всё сказанное относится и к пыточным опытам в условиях изоляторов или ментовских кабинетов. По отношению к стойким деревянным солдатикам, подкреплённых надёжной защитой, мусора действуют вероломно и бурно. А к тщедушным ссыкунам, не обеспеченным нормальной бронькой, могут использовать и приём ожидания, когда человека плющат психически одной лишь длительной угрозой пытки, держа тем самым в напряжении до срыва. Примером первого варианта укажу случай с гражданином Л. Менты знали, что он держит удар и терпит боль, что защитник его регулярно посещает, и в случае наездов бучу поднимет несомненно. Поэтому Л. в Убойный Отдел выдернули из изолятора нежданчиком, не только без предупреждений, но и под обманным предлогом. По прибытию к месту казни всё творили молча и угрюмо: отбили сердце, подвесили в растяжку, пожгли ручонки и прочие физические неудобства причинили. И никаких вопросов о признаниях не задавали, вообще причин расправы не указывали, не объясняли поводов всего. Вот только, как бы между прочим, оставив Л. одного в кабинете после очередной порции надругательств, под дверью устроили меж собой разговор. Так чтобы «нечаянно» слышно было и жертве. Мол, этот хрен всё равно ничего не расскажет, но нам и так известно – это его рук дело, ещё немножко попрессуем, а если подохнет, падла, вывезем его труп в лес, а задним числом оформим его освобождение от ареста, пусть думают, что другие грохнули, а делюгу закроем в связи со смертью виновного. В случае с Л. такой приём не сработал из-за мужества и ума этого парня. Но некоторые другие под впечатлением реальности происходящего, да ещё от не выдержки болей, ломаются всё же и соглашались на саморазоблачение. В пример второго варианта желаю привести следующую ситуацию. В Твери репутацией пыточного заведения заслуженно пользуется ИВС на улице Грибоедова (знал бы Грибоедов об этом – вот бы обрадовался!). Многие случаи издевательств над заключёнными в этом «Клубе садистов» активно обсуждаются в среде следственно-арестованных, так сказать, в рамках федеральной программы обобщения опыта и впечатлений. И когда после таких обсуждений арестованного выдёргивали этапом в ИВС «Грибоедовка» на следственные действия, в этом видели перспективой не поедание грибов, а неизбежные пытки. Поэтому слабонервные и мнительные уже ко времени прибытия в ИВС так прокачивались страхом, что срывались уже при первой встрече с ментами и давали требуемые показания.
Кабинетные пытки отличаются изощрённостью. Здесь умеют мучить, но насмерть забивают крайне редко. И это радует. Времена не те, знаете ли. Поприжали заплечных дел мастеров. Всё больше практикуют они бескровные методы: удушения, выкручивания, зажимухи, электростимуляция, отбивание ливера – неполный арсенал неопалачиков. Расчёт на крайнюю болезненность и бесследность. Жертве открыто демонстрируют его беззащитность, ментовскую полную власть, подавляют волю и деморализуют. Проходя через страдания и унижения обычный человек в полной мере осознаёт, насколько отвратительна и животна по сути мусорская власть в этой, мать её, Российской Федерации, и приобретает чувство встречной ненависти к представителям этой власти, искреннее желание ответной расправы при первой возможности. Другими словами, в этих ломках рождаются обострённый патриотизм и пылкая любовь к отечеству в лице его властных ублюдков, Любви в физически-половом смысле.
Может быть у тебя есть защитник, способный заявляться не только по вызову следака, при том, что в будние рабочие дни меньшая вероятность пыток. Скорее все кайфовые процедуры отнесены будут на выходные и праздничные дни, когда в ИВС не проводится встреч и мероприятий. Но для оперов не существует таких ограничений, для них такие времена как раз самые что ни на есть – будни. И всё же опасения следов телесных повреждений (синяки-гематомы, шрамы, переломы, травматика прочего пошиба) указывают на некоторую боязнь ментов со стороны прокурорско-судебного надзора. Тогда сама угроза пыток пропорционально уменьшается вниманием надзорщиков. В крайнем случае, когда уже терпежа не хватает, до горькой редьки надоели процедуры измывательств, вспомни об их опасениях и вырубайся, калечь себя сам. Не ссы. Ну да, прямо во время пыток, а лучше до них. Например, разбей себе башку, расквась морду, руку сломай о какой-нибудь угол и подобное. Желательно с потерей сознания. Хорошо бы, чтоб повреждения были наиболее обширны, с синевой и кровушкой обильной, и на самых видных местах тела. Проверено – это работает безотказно, это лучше, чем терпеть страдания и унижения. Подобный поступок, конечно, требует воли, но наверняка отобьет у ментов желание связываться с таким психом. Как минимум, на пресечении пыток будут настаивать сами ИВСовцы и медперсонал этой конторки, которым суициды и прокурорские наезды на фиг не нужны. Откуда им знать действительные твои намерения. Ты только, курсант, если включился в такую движуху, не тормози, заднюю не включай, а по всем последствиям и происшедшему пеняй на оперов и следака, их приславшего. Несмотря на угрозы. У тебя преимущество явное. Как правило, сами пытки согласовываются и контролируются следаком, и в их протяжении следак будет находиться где-то рядышком, как, например, в моём случае – в соседнем кабинете, с чаем-лимончиком, в ожидании результатов. В журнале посещений будет отмечен и его приход: когда, к кому (а ведь выходной, а ведь без вызова защитника). Много вопросов и подозрительностей обнаружиться при проверке. И по всем пунктам жалоб им отовраться не получиться. Увы.
Когда после двух первых пыточных дней я заявил защитнику Бойковой: меня, видите ли, бьют, требуется и её вмешательство (только на моей стороне, а не наоборот), давай-ка подруга-подпруга жаловаться сообща, её реакция была мне неожиданна. «Бьют? Это хорошо. Значит, нет у них доказательств против тебя. А жалобы бесполезны. Терпи». Очень ёмкая эрекция на ситуацию.
Верно – опера не пустые садюги и имеют мотивы действиям своим. Значит, не устраивает их расклад по делу, коли прибегают к крайностям. А вот по жалобам она не права, кляузы вовсе не бесполезны. В тот раз адвокат просто зассала, а я не знал, что она давно у ментов на крючке. Я самостоятельно бомбил их до крайней возмоги и уважать себя заставил, принудил к соглашениям и уступкам. Это тоже результат: о насилии более и не помышляли.
Ну так вот, если неизбежным стало применение пытки, не угадал её инициации, то терпи. А кули делать? Иначе утрёшься кровавыми соплями не за хрен собачий. Терпи. Слабаков и трусов грузят по полной, а воля камешки точит. Вон, моему сокамернику Гришке Петрову, не смогли фэшники язык развязать, уж к каким злодействам они только не прибегали. Так со злости мотор отбили, без следов, но чтобы через месяц кони двинул. А он через дух свой выжил и кусался с ними до последнего. Так, что даже фэшники те перед судом признали, что Гришка – мужественный чел, «нам бы таких!». Это также повлияло на решение суда в благоприятную сторону. Так что терпи. Если нет других вариантов. Хотя…
Когда обычные и доступные средства защиты не действуют, а такое имеет место в условиях произвола и беззакония властей, избираются формы протеста крайних форм. Такие акты противодействия, как голодовка, членовредительство, попытки суицида порой оказываются единственно доступными и оказываются вполне эффективны. Конечно, это крайне опасные мероприятия, так как могут повлечь необратимый вред здоровью и даже смерть. Сколь бы не были лицемерны силовики в своём отношении к подобным мерам самообороны, выказывали бы равнодушие, незначимость, безрезультатность, а то и отдельное преследование – всё это лишь дешёвый понт. За любой случай неестественных травм, тем более смерти, их взыскивают вплоть до уголовки. И если по одному эпизоду может быть и отоврутся кое-как по итогам неизбежной проверки, но повторы, рецидив, да ещё по разным, не связанным делам, неизменно влекут выводы о системности в действиях. (Если мент бьёт тебя, значит, он может прибегать к подобному и в отношении других). Подозреваемый же не признан психически нездоровым, склонным к самобичеванию, значит, нет других причин для столь внезапных и крайних поступков, кроме происходящего сейчас с ним в неволе. Всегда отмечается различие, и на это обращают внимание, насколько был здоров человек на время задержания и каким его же здоровье стало в застенках. Принимаются во внимание и отдельные периоды – за время допроса, содержания в ИВС и т. д. Кое-как, но учитывается и позиция Евросуда о том, что за здоровье человека в неволе ответственны власти, так как в этих случаях государство обязано обеспечить охрану и этому. И отсутствие со стороны государства вразумительных объяснений о причинах ухудшения здоровья, когда человек находился в полной зависимости от действий властей, всегда презюмирует вину государства. Эти обстоятельства также заставляют мусоров действовать с оглядкой.
В нашем случае логическая связь между причиной (пытки, насилие, бездействие властей) и последствием (акт протеста, вред здоровью, угроза вреда) должны заявляться прямо и недвусмысленно. Все события и обстоятельства должны объясняться и поддерживаться через другие формы воздействия (защиты): письменные обращения по инстанциям; требования медицинских освидетельствования и экспертиз; требования о привлечении к ответственности виновных именно в уголовном порядке; требования о возмещении вреда. Безусловно настаивай на активном содействии защитника. Все такие аспекты твоего поведения только лишь нервным срывом по причине ареста и боязнью уголовной ответственности гонители твои объяснить не смогут. Это не убедительные доводы. Активное противодействие встряхнёт мусоров и принудит их вести расследование в более тактичном русле.
В любом случае пыточные чудачества не продляться более трёх дней. Эти дни и необходимо выдержать. Откуда такой расчёт? Из практики. Считай: как уже сказано, пытки более доступны по выходным дням – с вечера пятницы до утра понедельника. Так? С другой стороны ныне каждый вывод на допрос в ИВС сопровождают медосмотром, где можешь письменно сообщить о состоянии и о претензиях. Периодически, два-три раза в неделю прокурорские люди делают обход всех камер, и в их адрес ты можешь указать об угрозах насилия, о беспределе. Те же прокурорские явятся по твоему вызову, а нет, то в течение трёх суток, когда объявишь голодовку, и, как миленькие, примут твои заявления и разборки устроят. И намного шустрее они жопами задвигают в случаях петель на шее и вскрытых вен. Предупреждения от прокуратуры опера и следователь проигнорировать не смогут. Точно тебе говорю. На тебе свет клином не сошёлся, кресло и карьера дороже, а их ответственность за твои жизнь и здоровье реальна. Они это помнят, хотя в пылу истязаний и заигрываются порой. Другие негативные для них последствия от насильственных действий – перспективы признания и исключения доказательств, полученных незаконными методами выпытываний, ввиду недопустимости таких доказательств.
Нас же интересует происходящее с точки зрения неизбежности и последствий от этого. Человеки не равны по силе духа и волевым качествам. Не всякий в силах выдержать боль и страдания. Уточним – это редкое качество. А если и способен, то время выдержки всё ж не резиновое. Полагаю, что соизмерять свою силу выдержки, терпеть и сносить возможно в пределах, соизмеримых с терпежом острой зубной боли. Через какое предательство по отношению к себе и другим ты готов переступить, чтобы прекратить эти сладкие ощущения? Известен ли тебе лимит условий, которыми ты поступишься ради сохранения собственной ничтожной шкурки? Но ведь тебе до конца не ведомы истинные помыслы и способности твоих палачей. С чего ты взял, что добившись через определённый пыточный объём от тебя нужных результатов, при обещании их прекратить, псы сдержат слово, а не используют твою слабость безгранично и далее, уверовав в эффективность этого способа получения доказательств?
Уже само по себе твоё согласие сотрудничества и уступки в признаниях и других желанных им сведений будет в дальнейшем являться косвенным свидетельством причастности и вины. Это не мало, если учесть, что даже сами пытки и полученная в ходе них информация могут быть записаны, а записи, как негласные улики, продемонстрированы по инстанциям вплоть до судьи, а качестве компромата – перед другими участниками. Да-да, ты не обчитался, подобная «оперативная» информация без стыда и смущений доводиться даже до судей (!) и влияние имеет против тебя. Положительные результаты от пыток и твоим мучителям набавляет уверенности в правильности выбора версии, и становятся оправданием самих методов такой добычи информации. Так что не думай, что если не сдержался и ляпнул лишнего на словах, то это останется сугубо порожней болтовнёй.
Ещё более серьёзные последствия нагрянут, если ты под пытками сделал письменные признания (удостоверения) каких-либо фактов (заявления, объяснения, явка с повинной и прочее). Такие сведения уже могут приниматься прямыми доказательствами (статья 74.2.6 УПК). Их укрепят сведениями от других источников, и в дальнейшем их достоверность оспорить будет затруднительно. Добиться в результате пыток (выпытать) письменную информацию от первоисточника, да затем продублировать её же через протокол допроса перед следаком – это конечная цель палачей. Твоя проблема выльется тем, что все последующие отказы от таких признаний, если только не найдёт твёрдого подтверждения сам факт пыток, суд не примет во внимание. Так что же реально можно противопоставить беспределу этому? По опыту других выясним некоторые оберёги.
Подозревая насилие, арестанты в вечерние часы и в выходные дни отказывались выходить из камеры на допросы и любые встречи по вызову. Отвергали устные заверения о присутствии адвоката, пока его наличие не продемонстрируют. Как продемонстрируют? – это Их проблемы, но это в пределах камерных продолов невозможно по существующим порядкам. А без этого посылали всех к чёртовой бабушке, не объясняя, где эту бабушку искать и какова её роль в процессе. Условия ставили только о рабочих дневных часах любых посещений. На всякие попытки изъятия арестованного из камеры силой или обманом, отвечали только равносиловым противодействием. Этот отказ по причинам-опасениям указывался открыто.
Силовой отказ выражался в физическом сопротивлении, когда человек и сам препятствовал себя перемещать. При этом в отношении себя творили всё, что считали возможным, но насилие против ментов исключается, так как последнее может быть квалифицированно как «нападение» на представителя власти «при исполнении». Им только повод дай. Но сопротивление – это не нападение. Сопротивленцы же не стеснялись собственных телесноповреждающих действий. Даже от замкнутых наручников оставались серьёзные раны на запястьях. Если всё же силой (на руках) до кабинетов доставлять их умудрялись, а там левые оперские рожи тусовались, так буйства и истерики не прекращались. Администрация места содержания дальше этого стрёма идти не решалась. Этакие страсти были для них непреодолимы. Ну, побуцкают для порядку бедолагу немножко, да в камеру возвращали. После одной-двух попыток обламывались. Далее воцарялось затяжное стояние противников, но в рамках обычных мероприятий расследования, что для защиты гораздо терпимее.
Режимное лишение свободы путём заключения под стражу в условиях СИЗО само по себе является пыткой. Здесь различают активную и пассивную. Активная – когда человека намеренно помещают в «пресс-хату» и обученные ментами сокамерники добиваются от жертвы нужной информации или поведения. Пассивной пыткой является создание длительных условий нравственных и физических страданий, когда мучительное состояние может быть облегчено только через признание или другие уступки по требованиям органа расследования.
Пресс-хаты организуются на постоянной основе по конвейерной системе, и через такую хату поочерёдно пропускают «отбойное мясо». Либо же такие вместилища создают специально, под конкретную овцу. И те и другие хатки применяются очень избирательно, в общем-то по исключительным случаям, если, допустим, овца очень упряма, а ментам руки марать нет желания, и весь беспредел можно списать на внутрикамерные разборки частного порядка. Когда бы следовать логике моего бывшего защитничка Бойковой, то решение о применении пресс-хаты должно означать крайнюю недостаточность улик, вплоть до того, что только признания и позволят провести обвинение, выяснить краеугольные аспекты обстоятельств преступления.
По всей специфики применения пресс-хат можно бы отдельную книженцию сварганить, так как это яркое и самобытное явление российской оперативной действительности очень объёмно в обсуждении, любопытно по содержанию. Здесь же ограничусь лишь краткими визгами.
В одну хату (камеру) сводят от двух до четырёх человек, вернее нелюдей во плоти и в роли палачиков из числа ранее судимой сволочи: подследственные, осужденные прикомандированные или, что намного реже, подсадные опера. Сюда же закидывают жертву, к кому следует применить воздействие. Беспредельщиков заранее инструктируют о качествах жертвы, о слабинах в его личности, способностях, здоровье, по сути подозрений против него, о характере искомой или требующей подтверждения информации. Возможен и вариант получения иной полезности: заставить молчать, придерживаться определённой позиции по делу. Заранее оговариваются порядок и величина оплаты пыточных услуг и гарантии прикрытия действий и последствий от них. Например, зека-беспредельщики могут быть мотивированы значительными поблажками за собственные грехи, регулярными свиданками со шлюхами, наркотой, пойлом, и прочее.
Наёмники, в силу дикости своей природной, редко когда прибегают к долгим уговорам и убеждениям, всё более им милее методы открытой агрессии через тотальное насилие по принципу «для достижения результата все средства хороши». Палачи из местных быков гуманностью и интеллектом не блещут.
Им даётся полная свобода творчества с единственным ограничением – не убивать, не калечить до инвалидности. Их психика тяжело контролируется, то есть нет условий жёсткого внешнего (и внутреннего) контроля действий в ходе пыток. Опера стараются, но реально не могут постоянно наблюдать за происходящим. А потому не возможно подробный установить сценарий, предсказывать его и своевременно вносить коррективы в «работу» исполнителей такого рода. Поэтому, при возникновении всяческих «нештатных» ситуаций, когда клиент, например, упрям чрез меры, а экзекуторы в психозе перегибают палочки, последствия карнавалов зачастую непредсказуемы. В крайнем случае, всё бремя риска и ответственности за здоровье и саму жизнь жертвы ляжет на долю самих беспредельщиков, как результат частного конфликта или несчастного случая. Хотя средства и методы истязаний и наездов примерно согласованы, частенько даже действия отдельного участника в команде мучителей или самого испытуемого вытекают за рамки договорённостей по причине стихийности развития событий.
Реалии таковы, что возможен любой исход (не путать с библейским Исходом) и приёмы обращения с жертвой. Человека могут запросто отъебать, обоссать, харей в говно укатать. Применимы любые воздействия, вплоть до тупого избиения, – всё, что в башку Их больную взбредёт, подскажут опыт и практика. Естественно, будут демонстрироваться намерения к умерщвлению или калечинью. Открыто показывают полную власть над здоровьем и беззащитность жертвы. Бывает, что реально тяжкие последствия наступают, как бы за пределами изначального умысла (передушили, мотор не выдержал и т. д.). Не всякий выдержит, вот ведь.
Именно в таких ситуациях, где здоровье и жизнь на кону, а мозги запирает от крайних унижений и боли, выбор методов противодействия также упирается в крайности. Приведу известный мне случай. Парнишка в Тверском централе, в бытность, когда там свирепствовал полкан Базулев, был в пресс-хату водворён. Так он не стал дожидаться расправы, но припасённой мойкой (лезвием от бритвы) сам почикал котов при первом удачном моменте. Несостоявшаяся жертва всем видом продемонстрировала, что будет их сечь до последней возможности. Чем и загасил агрессию, причём малой кровью, не своей. Я считаю его правым, а действия оправданными вполне, так как они были экстремально оборонительные. Людишки животной породы других доводов и не внимают, признают только силу и волю. Сострадания или снисхождения в таких не обнаружишь, движимы они только личной корыстью, обещанными благами и скотством своим. Но они же наделены, в них присутствует и животный страх за собственную шкурку. Поэтому, бей первым, Джонни! Это твои жизнь, здоровье и возможность свободы, а там – как жребий падёт. Прокурорам объяснишь как-нибудь свои поступки единственной в них преградой угрозам и пыткам.
К менее жёстким средствам спасения относятся «выламывание из хаты» и уже упомянутое членовредительство. Первое осуществляют в ходе различного рода выводов из камеры самой жертвы, когда жертва отказывается возвращаться, или вывода сокамерников, и вообще, при любом отпирании камерных дверей, когда арестант внезапно и силой вырывается наружу и отчаянно отказывается, препятствует возврату в ту же камеру. Уместны любые действия: и устный отказ, и силовое сопротивление, и вызов оперативного дежурного с объяснением причин неповиновения, и угрозы жалоб во все инстанции. Бедолага должен убедить всех в твёрдости своих отчаянных порывов, в своём состоянии крайности мер сопротивления возврату, несмотря на все «черёмухи», дубиналы и пинки. Не следует стесняться ситуации, своего внешне униженного поведения, чьих-либо мнений по этому поводу. Пошли они все в жопу! Это всё происходит и при их попустительстве или согласии. Приемлемо всё, например, вопли о беспределе, призывы помощи. Рядом, в соседних камерах и кабинетах, какие ни есть, а находятся люди. По коридорам имеются видеоконтроллеры. Инцидент с твоим участием обрастёт свидетельствами происшедшего. А твоим палачам и их подстрекателям лишние улики о бесчинствах не нужны. Как минимум ты можешь запомнить облик дежурного инспектора и ссылаться на него. Его смена, а значит и их должностная ответственность, фиксируются в журналах учета. Ему, так или иначе, придётся составлять рапорт о происшествии, собирать объяснения и самому их давать. Всё это – доказательства. А при большом скоплении «очевидцев» всем им врать, изворачиваться в непротиворечивой форме крайне затруднительно. Весь этот кипиш им на фиг не нуден, а тебе только на пользу. Чем шире скандал, тем лучше. В этой обстановке значителен шанс избавления от прежних сокамерников. Далее действуют через надзорную прокуратуру, защитников, тюряжное начальство. Любые пыточные акции опера проводят фактически «на свой страх и риск». Реальная перспектива персональной ответственности руководства места заключения под стражей заставит их самих принять меры к прекращению оперских движух. Пусть они косвенно и в союзе с мусорами других мастей, но не до такой степени, чтобы откровенно покрывать чужие преступления (а это преступления) и свою сраку подставлять.
Размер членовредительства, как средства защиты, соразмерен лишь твоему духу-решительности и воображению. Но чем существеннее повреждение и объёмнее его следы, тем лучше. Палачи вполне определяют мнимость намерений и серьёзность настроя. Царапины мойкой или стекляшками по поверхности рук не впечатляют. Но вот вдребезги разбитое лицо, подозрения на пролом черепа, проникающие ранения в области расположения жизненно важных органов с обильным кровоизлиянием на тело, одежду и окружающие предметы – это отрезвляющая картина и зримый акт влияния.
Не менее эффективным приёмом самозащиты от пыток является и вождение за нос, то есть тонкий и комбинированный обман мучителей. Возвращаемся к их основной цели – выпытывание доказательств и принуждение к определённому поведению. Опера желают получить от тебя информацию, которая, значит, им не известна или требует значительных уточнений, подтверждений. В любом случае сокамерникам-палачам ещё в меньшей степени известны подробности по обстоятельствам дела. Тогда твоё согласие действовать согласно их требованиям будет достаточным поводом для пресечения домогательств. Но тебе самому что-то может быть и известно по данному поводу, общие знания могут прийти хотя бы уже из характера и содержания вопросов. Сопоставляя информацию, ты в определённых пределах способен представлять возможные и правдоподобные обстоятельства по делу и творчески применить свои знания, понимание и воображение в угоду гонителям, а себе не во вред. Значит настало время хороводов с элементами жмурок (Чур, ты не жмурик!). Через непродолжительное пужание изображаем малодушие и искренний испуг. Как бы уступая требованиям, сообщаем устно и на письме собственную версию событий, выдавая её за действительность. Предлагаемые обстоятельства должны быть правдоподобны, внешне логичны и явно ущербны для тебя – нормальный человек не облил бы себя такой грязью, и это произошло только под давлением (якобы). Но эти сведения, при их дальнейшей проверке (ты знаешь) не должны подтвердиться, должны вступить в явное и не устранимое противоречие с вновь поступающими доказательствами, опровергаться ими.
Как это может выглядеть на примере. Допустим, речь идёт об убийстве, в совершении которого подозревают Борю. Исходя из имеющейся у Бори информации и уходя от пыток, он выдаёт страшные подробности: Вечером, около 18–30, 29 февраля он встретился с потерпевшим Федей на квартире его знакомой по имени «Надюха» по адресу: улица Нахимова дом 27 квартира 116; втроём выпили, поговорили, подрались; мотив конфликта: Федя ревновал Надюху к Боре, а кроме того, Федя продал Боре Авто «Ауди» и Боря остался должен ещё 200 у.е., но отказался рассчитаться в ближайшее время, вопреки ранней договорённости; в ходе драки Боря выбил Феде зубопротезный мостик и порвал на его куртке рукав; затем они вышли в подъезд дома вдвоём, где драка продолжилась; Боря дважды ударил лежащего Федю ножиком в горло; нож был кухонный с односторонней заточкой на клинке и зубцами на передней части, длинной…, шириной…, цветом рукоятки…; Этот нож Боря заранее и втихаря взял на кухне у Надюхи; Фёдор скончался на месте последней драки; после этого Боря вытащил тело на детскую площадку у дома и уложил красиво в кустарник; двум, сидящим у подъезда тёткам, одна из которых – дворничиха, объяснил, что просто дружбан упился вдрибодан, пусть на свежем воздухе отдуплится немного; Борькина одежда (спортивный костюм 1\Пке)была сильно испачкана кровью, и она сейчас в чёрном пакете у Борьки в гараже. И так далее, и другие подробности. Но Борюсик то знает и это выяснится позднее, что: не существует по указанной улице таких дома и квартиры, и никакая «Надюха» в знакомых жертвы и Бори не числиться; в феврале было только 28 дней; в 18–30 вечера всех последних дней февраля Боря находился при свидетелях в другом месте (алиби); эксперты определят, что раны на шее потерпевшего хотя и колотого характера, но нанесены сбоку и явно не ножевым клинком, а скорее всего, отвёрткой; зубной аппарат у потерпевшего естественный, целый а в области лица вообще нет повреждений; предложенные свидетели (подъездные опер-бабки) не наблюдали странных картин выноса бухих тел из подъездов; в подъездах не выявлено следов крови, борьбы, волочений; сам труп обнаружен с тыльной стороны здания в яме; телесные повреждения причинены в месте обнаружения, причём в момент ударов потерпевший находился в вертикальном (стоячем) положении, лицом к нападавшему; причин для ревности в отношениях Боря-Федя не выявлено (Федя – импотент); Ауди, хотя и продана, но другому лицу; кровавых одежд в гараже не оказалось, да и все свидетели утверждают в голос, что Борька никогда не имел и не рядился в спортивные костюмы. Такая петрушка.
Но эти разночтения и противоречия выяснятся позже, после проверки через проведение соответствующих следственных действий (порожняковых). А пока, после Бориной пыточной исповеди, ему может и дадут ещё пару пендалей для проверки на «фуфло» (кули ты свистишь нам, падло!), и для поддержания ярого имиджа. Но не поверить или перепроверить тут же Борюсика песню у Них нет никакой возмоги. Придется поверить на слово, тем более что звучит всё складно, вкусно и в подробностях. Быть может, палачи даже порадуются своим скорым успехам. А Боречка аж двух зайцев за раз поймал ни за одним из них не гоняясь. Заяц № 1: Борька избавился от пыток и сохранил своё здоровье в столь нездоровом коллективе. Заяц № 2: Вся слитая на мусоров информация будет закреплена не только Явкой с повинной, письменными Объяснениями, но и в протоколах допроса. И когда при обнаружении явных противоречий потребуют разъяснений об их природе, о причинах столь острой лжи и самооговора, Боря, не дрогнув рыжей бровью, прямо заявляет, что избавления иного не имелось от пыток, не зная действительных событий и будучи непричастным к преступлениям подобным. Избавиться от таких, уже приобщённых доказательств следаки и суд уже не смогут, нет оснований их недопустимости кроме как через признание факта вынужденности и пыток. Для отвержения же этих доказательств, как недостоверных, также нужны прочные основания, которых «тю-тю» и нет пути избежать скандала. А значит, будут Борькины разборки и возможно накажут его гонителей. Ой бабоньки, тут в силках ещё и третий зайка: сколько хлопот Боря прибавил мусорам, чтобы перепроверять его трёп – не один день работы и чертыханий.
С другой стороны, Борькины действия остались в рамках гарантированного права защищаться всеми средствами и способами, не запрещёнными УПК РФ (статьи 16.3, 46.4.11, 47.4.21 УПК). Ну да, кодекс не содержит прямых запретов защищаться от пыток и посредством самообороны – физическими действиями, не запрещает причинять вред собственным жизни и здоровью, не запрещает и прямой обман, введение в заблуждение во имя самоспасения. Последнее, безусловно, относится к оговору и ложности показаний. Но фактическая допустимость использования ложных показаний косвенно подтверждается самим уголовным законодательством, где не предусмотрено предупреждений в адрес подозреваемых и обвиняемых об ответственности за дачу заведомо ложных показаний (по секрету, однако, отмечу, что жертва-Боря в данном случае выступает как потерпевший-свидетель, и его должны бы предупреждать Но об этом тс-с-с). Такая ответственность не может быть применена для лжецов «против себя». Исключением являются лишь случаи прямого и намеренногооговора других людей в совершении грешных дел, когда ложными показаниями причиняется серьёзный вред безвинным (у кого нет винища). Это правильно, разумно. Себя хлестать можешь, как хрен на душу ляжет, но не за счёт свободы и здоровья тех, кто не гадит тебе.
К третьему виду пыток с лёгким сердцем отнесём внутрироссийскую практику досудебного заключения и содержания под стражей (арест). В этом направлении власти намеренно создали и поддерживают абсолютно скотские условия обхождения с людьми, со своим народом проклятущим. Второй (после задержания) мощный психоудар ты получаешь при резкой смене своего состояния и положения от обычного существования к положению изгоя и лишенца. Это само по себе сильно травмирует и рушит мозгу, когда ощущаешь отвращение себя от общества и ближайшего окружения, когда появляется ров между вами, а на челе своём различаешь клеймо отщепенца. Резкая смена обстановки – внешнее проявление перемен, определитель смены состояния. Это, с одной стороны, можно рассматривать и как производное эмоциональное давление, а с другой – различимо и самостоятельное значение. Вроде выстрела в башку дуплетом. Тебя и физически и душевно вырывают из привычной обстановка, нормальной для тебя обстановки без всяких адаптаций и предупреждений, и бросают в выгребную яму.
Первые дни отчаяния и отчуждения медленно, но верно перетекают в период апатии и подавленности. Как будто ты вдруг узнаёшь своим опытом о существовании «нулевого измерения» и обнаруживаешь себя в этих пустотах (нигде): твои жилы и воля забиваются тромбами безвременья, тисками тесного пространства и навязанными отношениями хрен знает с кем, а духовная составляющая начинает кровоточить. Своё жилище ты меняешь на клоповий угол; семью – на сокамерников и мусоров; пищу – на баланду и подачки; секс – на мастурбацию; интимное око своих Богов – на зрачок видеоконтроллера и шнифты в «тормозах» и т. д. Красота!
Всё тюремное обращение с тобой пронизано только целями подавления воли, психологического слома как личности. Одновременно с этим подводят к мысли о возможном избавлении от этого состояния, о наличии некоторого выхода вообще или пути облегчения тягот. Избавления и улучшения такие могут выразиться: изменением меры пресечения; более мягкое наказание – осуждение, но всё это только через полное согласие с обвинением и содействие следствию; быстрый этап на зону через скорое разбирательство, при том, что на зоне, якобы, лучшие условия; более мелкие, но, по сути, никчёмные поблажки, как то, бухнуть – уколоться – с подружкой перепихнуться – с детьми повидаться. Практикуются и такие поощрения, как перевод в другую камеру, смена удобств и сокамерников, отпускной выезд на больничку или в психушку.
Организация этих и других методов подавления личности и защитных свойств оттачиваются непрерывно годами на практике и через разработки специальных институтов. Опыт поколений палачей бесценен. При всей, так называемой «гуманизации» в свете объявленных лицемерами реформ, нынешние условия любых форм ареста не только сохранили пыточную суть, но обрели ещё большую жестокость и изощрённость. Главное достижение – необратимый вред здоровью. Методика отдала предпочтение, признала преимущество психическим приёмам давления, морально-нравственным способам угнетения. Например. Раньше ты вообще не мог (был не вправе) пользоваться телефонной связью с близкими и родными, и при категоричном отсутствии таких возможностей просто смирялся с таким положением дел, не думал об этом. Теперь такое право и мнимое отсутствие ограничений имеются. Но созданы многие «мелкие» препятствия для осуществления таких прав и возможностей: то связи нет, то заявление подавай, то это заявление кем-то не санкционировано, то сами разговоры насыщают техническими помехами, прерывают под разными предлогами и т. д. То есть, обезьяне протягивают банан, – на, жри, твоё право, но дотянуться обезьяна не может, а сможет, так только лизнёт или понюхает и прочая мастурбация. Тем самым прививается психоз, нервяк стебает. Разрешили в хате пользоваться телевизором. Удовольствия – первые часы. А далее опять нервотрёпку устраивают: то свет вырубят во время просмотра; а в 2200 отбой объявляют с полной отключкой сетей, когда самое интересное по ящику транслируют; в хате шесть рыл и каждый одеяло со своей программкой на себя тянет, и постоянная грызня из-за этого; телек без умолку целый день верещит и никуда не спрятаться от этого, чтоб сосредоточиться и за делюгу уголовную свою погонять. А раньше ящика не было, как не было и права на него. Нет его, да и хрен бы с ним – нет соблазна самого. Можно книжку почитать, зарики погонять, тишина и время есть для подготовок. В общем, всё внутрикамерное содержание тел построено на нервотрепании в различных её проявлениях, с прямым участием науськанных в этом направлении сотрудников. И если телесные раны со временем заживают, рубцуются шрамы, органика восстанавливается, то психическое разложение невосполнимо, превращает человека в тряпку дряхло-ветхую. Фатальные последствия от таких воздействий и состояний – тягостное, длительное, систематическое разъедание здоровья, его подрыв с отсрочкой. Преодолеть и предотвратить этих пагубных влияний практически не возможно. Даже при тренированной видимой отстранённости, подсознание не перестанет перевариватьвсё это дерьмо. Причинно-следственная связь явно не просматривается и формально не доказуема в рамках обычных процедур и восприятий. Ты не сможешь доказать, что неврастеником стал, что заработал инсульт и язву вследствиенервотрепаний последних, именно тюремных лет. Никакие надзорные инстанции не примут твоих доводов о нарушении твоего права на защиту ввиду отсутствия условий для подготовки к разбирательствам по причинам «бытового» характера. Не убедительными расценят доводы о том, что в тюряге в 22ш отбой, вырубают свет, кошмарят, если ты не люльке, а ты, видите ли, по натуре «сова» и мозги у тебя нормально включаются только в ночные часы, и подобные глупости. Для них такое – пустой трёп, не более.
Если поддаться депрессии, то в течение двух-трёх месяцев предсказуемо твоё торжественное с-ума-схождение, а следом и полный стопор в защите. Чего, собственно, и добиваются от тебя. Есть, правда, один оберёг от саморазрухи. Он действует через правило: Если не можешь повлиять на обстоятельства, не дай обстоятельствам повлиять на тебя. Всё же отрешись от обстановки, самоограничь себя во многом излишнем, отстранись от действительности, забей на бытовуху и окружающий люд. Сломай сознание и угол обзора происходящего, то есть внуши себе, что текущий этап – это положенная данность, вплоть до мысли, что не по принуждению такая обстановка, а ты сам так всё спланировал и пожелал, получил «подарком судьбы», что другим не доступно ввиду отсутствия заслуг на это. По-идиотски, конечно, звучит. Но это старая аксиома, известная опытным сидельцам: всё настолько хреново (или кайфово), насколько мы сами себе так внушили исходя из комплекса стереотипов, догм и ожиданий. Займи свои мозги полезным кипением. Желательно не в каких-то абстрактных областях познаний и созерцаний, а в русле интересов защиты по уголовному делу. Я, естественно, предлагаю загрузиться юриспруденцией: постигай законы и судебную практику, соизмеряй их содержание со своей ситуацией; вникай в правила игры; разрабатывай свои тактические и стратегические ходики; проигрывай различные ситуации и развитие событий; включайся в оценку происходящего через призму законности и перспектив, тренируй речевые функции. Пусть это напомнит увлеченное изучение шахмат на пути к гроссмейстерству с глубоким постижением всех правил, отработкой партий и ходов, где ты косишь под сранную пешку, но с перспективами стать ферзем, либо быть сожранной в глупом или намеренном жертвовании. При определённой доле той увлечённости и заинтересованности можешь получить реальную пользу – спасение, плюс, глубинные познания и даже кайф от работы. Ты приобщаешься к ранее неведомому, как на другую планету попав, первооткрываешь для себя новые явления и их существо, постигаешь законы происходящих процессов, действий и поведения участников «игрищ». О, это может стать очень занятным времяпровождением с мощной гимнастикой мозгов, сохранением психики, с сохранением защитного тонуса – устойчивого стремления, жажды активной борьбы с чувством уверенности в силах своих. Ну а ежели тошнит от всех этих правовых заморочек, то погружайся в любую другую творческую или познавательную деятельность: рисование, языки, науки, сочинительство и подобное. Для вреднючих внутренних переживаний и скотьих страхов меньше места останется. Это точно, курсант.
В общении с сокамерниками необходимо себя жёстко ограничивать, вплоть до допуска обсуждений лишь крайних вопросов к краткой форме «да – нет». Помни, тюрьма – не место для общений, в камерах водятся двуногие сучки и те субъекты, что самоутверждаются за счёт унижения других. Когда камера переполнена или тесна, а администрация не принимает мер в устранении этих неудобств, поможет даже метод намеренных конфликтов. Неуживчивость с другими, а в действительности – естественное желание любого организма уединённости и покоя, через безмотивные ссоры, драки, склоки, скорее всего вынудят ментов пойти на условия изоляции тебя от иных человеков. Знаешь ли, быть одному, то есть без тесного общества чуждых тебе личностей, намного комфортнее (а вместе только весело шагать по просторам, по просторам, по просторам). А если сама администрация нервяк прививает, на выручку придёт любимое тобой жалобописание. По любому поводу, где бы не узрел нарушение порядка и ущемление своих прав, да даже если такие являют тебе только воображения. Важно в обращениях всё сводить, акцентировать происходящее с нарушением права на защиту. Например, по схеме: в камере тусклое освещение —► усталость глаз при чтении и письме —► этим ограничена возможность в работе с процессуальными документами, обращениями и нормативами —► невозможность готовиться к следственно-судебным действиям —► нарушение права на защиту —► прошу устранить (чёрт бы вас там всех побрал!). К подобным заявлениям побольше внимания со стороны прокуратуры и судов. Если последствий серьёзных для тюремщиков и не будет от нытья твоего, но объяснениями, проверками и отписками их время серьёзно потопчешь, взаимно нервы потреплешь. Им бы проще тебе уступить.
Заблуждается тот, кто полагает, что после вынесения обвинительного приговора и с отправкой в колонию пыточная стезя прекратиться. Держи хлебало шире! Нынешняя политика исполнения наказаний по порядку режимных условий содержания заточена так, что в отношении непокорных воле обвинения и обвинительного суда, несогласных с приговорами, не признавших полностью вины, карательно-пыточный механизм не только продолжает действовать, но приобретает иной окрас и ужесточается кратно.
Травить будут и сами мусора и через других зеков, шантажировать возможностями поощрений и взысканий. Впрочем, об этом в своё время.
В любом случае, где и как бы ты не столкнулся, не ощутил на себе физическое, психическое или моральное давление, с помощью которых от тебя прямо или косвенно добиваются определённых телодвижений с целью достижения конкретных результатов, – есть смысл считать (оценивать) эти процессы пытками, заявлять об этом открыто и требовать настойчиво восстановления прав, законного порядка и наказания виновных.
3.3. Начало гонений
С момента становления тебя подозреваемым против тебя включаются все гласные и негласные (оперативные) методы сыска. В твоём отношении начинает работать процессуальная машина гонений – правоохранительная мясорубка конвейерного типа, мундиры и мантии зачинают свои хороводы. Весь круг знакомых, соседей, друзей, сослуживцев, родни, кто так или иначе связан с тобой, будут подведены под жёсткий пресс и глубинное зондирование. И среди них всегда сюрпризом обнаружатся подленькие и бесхребетные, кто с удовольствием, по глупости, из трусости, зовом сердца и скрытых чаяний обольют тебя грязью. Эти грязевые ручейки в дальнейшем сольются единым бурным потоком дерьма на твою головушку (и не только твою). Чем больше у тебя приятелей и знакомых, тем объёмнее и зловоннее те потоки. Подайте респиратор! Мундиры профессионально используют низменные чувства и слабости людишек; компромат, обман, провокации и силу с целью развязывания языков. Когда ещё нет твёрдых доказательств по обстоятельствам дела, но уже скапливается мрачная информация о твоей личности: способен, склонен, кто и когда склонил, слышали, поняли, видели, вспомнили. Из этого в дальнейшем будет сформирован твой образ, портрет и субъективное суждение о тебе, как криминальном элементе. Массив этой трепотни в большей части сопровождает материалы дела только в оперативном порядке, из уст в уста (как дерпис), по частному общению. Характеризующий материал образуется по информации ото всех лиц, кто способен обрисовать тебя. С момента задержания источники неуклонно пополняются. К прежней совокупности присовокупляются, например, сведения от проводящих беседы оперов, от врачей-психиатров, отдельных сокамерников-стукачей, из данных аудиовидео наблюдений, от следователей и даже адвокатов-защитников. Ежели тебя (вдруг) ещё не взяли под стражу, информацию о тебе может сообщить любая сволочь, вплоть до неумных членов семьи, вплоть до совершенно посторонних чуваков. Но, так или иначе, ты узнаешь о происходящем, сработают чутьё и болтливость других.
На этом этапе нечаянно вспоминается завет Бруно на костре инквизиции: «Язык мой – враг мой» (Бруно страдал типуном). Пусть с опозданием, но понимание должно прийти, что общаться нужно только с оглядкой на то, как сказанное может быть оценено слушателями, и не обратят ли твои слова против тебя самого. Принимая эти условии, одновременно могут быть и не чуждым намеренная провокация. Вот собственный пример. Имелись против меня подозрения о совершении убийства с применением огнестрела. Был помещён в камеру с «наседкой». Стукач был идентифицирован по поведению, а ещё на него кивнул сотрудник ИВС, ранее мне знакомый. Лез в душу ко мне стукачок, жаждал помочь мне советом опытного уркагана. А для верного совета желал он знать подробности делюги моей. Какой наив и примитив! Тогда я, в пылу как бы спора, и как бы нечаянно, раскрыл страшную тайну: убийство совершено в коттедже гражданина Л.; в одной из комнат второго этажа под половым покрытием на лагах остались следы крови; а оружие мокрушное Л. прячет под обшивкой своего BMW. (У меня было моральное оправдание такому поступку – этот Л. оболгал меня изрядно в оперативном порядке.) Естественно эту информуху стукач слил операм со всеми убедительными подробностями. На информацию клюнули, проигнорировать такое нельзя. Полы на коттедже у Л. вскрыли и ничего не обнаружили. На въезде в город Л остановили, мордой кинули на капот, взлохматили всю обшивку в салоне его Бэхи, и там ни фига не нашли. Л. – уважаемый в нашем городище пипл – полубандос, полукомерс, вхож в двери местных властей. Скандал случился страшенный. Ему же ещё при задержании на авто УБОПовцы печёнку отстучали. Менты, как полагается, от начальства своего по соплям получили следом. Стукача из камеры выдернули, морду со злости набили и вернули только, чтоб матрас свой санный забрал. Ну и мне слегка бакенбарды потрепали. Но больше ко мне стукачей не подселяли, признали бесполезность в провокациях, а ко всей информации, исходящей от меня, стали относиться трепетно и с недоверием. С чего бы это? Перестали верить свидетелям по содержанию моих с ними разговоров, и многие прежние беседы по прошлому общению, хотя и содержали опасность по сути, благополучно отсеялись.
Во всяком случае, тебе следует прогнозировать все имевшие место и возможные направления оперативных разработок. Необходимо определить круг лиц, к кому могут «хоботки» нагрянут с расспросами о событиях и тебе самом, определиться с предметом таких вопросов и возможными ответами на них. При общении с предполагаемым информатором о его связи с операми, даже без прямых указаний на это, возможно судить по изменениям в поведении, по изменившемуся отношению к тебе. Например, обнаруживается настороженность, напряжённость в разговорах, направленность вопросов на выяснение обстоятельств случившегося, чего раньше не наблюдалось, и чему нет разумных иных объяснений.
Отметим, если лицо не допрошено в официальном качестве свидетеля, а только проводился его опрос, состоялась беседа с операми или другими представителями обвинения, все их просьбы и встречные обещания о сохранении в тайне содержания бесед являются ничтожными, даже при всяких нелепых расписках об этом. Обязанность и ответственность за неразглашение сведений могут иметь место лишь при официальном порядке предупреждений об этом с изъятием специальных удостоверений. И вот, когда приходит осознание существующего сношения известного тебе лица с операми, и ты улавливаешь сочувствие к тебе у агента, возможно и напрямую его пристыдить, разъяснить этому человеку о неопасности обсуждений, добиться откровенности и разговора «по чесноку». Быть может этот человек, в силу своей порядочности и в протест милицейскому беспределу, сам откроется в своих знаниях, мнениях и переживаниях, ну хоть намёком укажет об интересах по твоей персоне. Первый вариант кажется более благоприятным для овладения информацией о существе подозрений и объёме улик. Но если это не действительно доверительный товарищ, то проявляемая им «болтливость» не гарантирована наличием достоверности именно его сообщений. Это может быть и провокацией тебя на саморазоблачение через мнимую дружественность и сочувствие, когда и твои реакции на сообщения (испуг, настороженность, безразличие, ирония) сами по себе могут означать косвенное или прямое соотношение с событиями по делу и с подозрениями. В каждом случае даже за пределами убеждений о реальной сути оппонента, тем более при неуверенности, неопределённости в намерениях и отношениях, единственно оправданным способом самозащиты является следование принципу: побольше узнать, поменьше открыться; не оставить однозначного мнения о себе в условиях информационного голодняка. И только при уверенности в мотивах и намерениях, помятуя, что другие не глупее тебя, можно избирать наиболее приемлемую линию поведения. А линия поведения (пунктирная или сплошная) будет обусловлена твоими целями и намерениями: убедить человека в чём-либо, сформировать у него конкретное мнение, добиться союза и поддержки, настроить против кого-то или даже себя, дезинформировать, спровоцировать, изобличить и прочее).
Второй вариант (очевидной дружественности) видится мне менее внятным. Опера ведь также способны распознавать отношения и изменения, принимать эти обстоятельства ко вниманию и мутить через тех же человеков двойную игру. Шпионские страсти. Но товарищу всё же что-то известно, он может сдерживаться от прямых откровений в силу скромности безликой или всяких дурацких опасений. Так и ты, твоя судьба ему вовсе не безразличны. Не следует с наскока, агрессивно одолевать его расспросами. Если он сам не углубляется в тему при выражаемом тобою равнодушии к ней, лучше сменить тему вообще. Через некоторое время, пусть даже ценные дни пройдут порожняком, «нечаянно» вернёшься к той же проблеме. Тогда, быть может, перекипит фигня всякая в мозгах у парняги и он откроется тебе вполне, важное поведает. Но гарантий твёрдых нет ни по одному варианту, человечий материал сложен в работе.
Во всех этих ситуациях наиболее сложной проблемой является способность уяснить, насколько тесно примерил твой знакомец маску агента, и насколько он может быть опасен сам, своими знаниями, или полезен при тех же данных. Удобной позицией при таких неясных характеристиках является уже полюбившееся нам правило по презумпции негатива: все заведомо (априори) гандоны, пока не установится обратное. Просто, когда ты твёрдо уверен в положительности человека, когда он только о твоей пользе радеет, готов помочь или хотя бы не навредить, в отношении такого не растеряй чуткость, искреннюю берегиню, не дай повода разочароваться в тебе, отвернуться, тем более пойти супротив. И сложна проблема определения истинных помыслов, стремлений и устойчивости отношений. Неизбежно будет угнетать мысль о возможной ошибке, о фатальной ошибке в оценке ситуации и возможных утрат. Отношения двух любых личностей всегда оригинальны и неповторимы, трудно предсказуемы, а потому не существует подробных правил, не может существовать идеально надёжных ходов. Я не беру в расчёт отношения мать – ребёнок, братья по крови, пуд соли съевшие фронтовые товарищи. По основной массе отношений уповать приходиться только на собственную интуицию (ты умеешь уповать?), жизненный опыт, искренность чувств и результаты проверки на вшивость. Так же как и твоя фальшивость, неискренность, обман по отношению к другим – эти элементы парши в поведении, явственны будут рано или поздно (лучше поздно, этак – заполночь).
Исходя из понятого и узнанного, уже возможно выстраивать, корректировать и своё положение и оценивать возможности, избирать более разумную и выгодную позицию. Такое позиционирование в уголовном противостоянии различаю в отношении преследуемого тремя основными видами, плюс двумя дэпэшками.
1. Ты причастен и виновен, согласен с претензиями, готов нести наказание. Вполне удобная и, в общем-то, всех устраивающая позиция. Чувство вины, покаяние, осознание противоправности содеянного можно считать нормальным состоянием морально, духовно и психически дисциплинированного человека. Такую позицию закон и власть стараются поощрять. Что следует из совокупности норм о смягчающих обстоятельствах, из правил и судебной практики по назначению более мягких видов и размеров наказаний или вовсе приводящих к уголовной безнаказанности, а так же из иных форм послаблений. Данная позиция приемлема и при действительном раскаянии, и в ситуациях явной доказуемости (обоснованности) подозрений, бесперспективности споров и возможностью облегчения своей участи через поддержку от самого обвинения. Здесь деятельность защиты может ограничиться лишь контролем и сдерживанием второй стороны и суда, в целях недопущения вольной трактовки событий, квалификаций действий, для обеспечения точного установления всех обстоятельств по делу, соблюдения законных прав и интересов обвиняемого, справедливого наказания. Но, как увидишь позднее, ожидания справедливой участи могут и не оправдаться. (Со своей стороны лишь добавлю, что не верую в существование искренне-реальных Раскольниковых. Не то, чтобы по себе сужу о других, но таковых реально не встречал, а в тех, кто провозглашает себя в данном образе лицемерие и фальшь рано или поздно выясняются. Все люди – просто умные животные, но всё же животные, и, если индивидуум психически здоров, не религиозный фанатик, в нём неистребимо чувство самоспасения, он под гильотину ни за что не полезет. Что бы ни натворил. Все эти акты раскаяния – придумка человека для недостижимых целей (пере)воспитания, создания института снисхождений для облегчения расследований и судилищ).
2. Ты непричастен и невиновен, полностью отвергаешь любые претензии, не намерен идти на поводу у своих преследователей. Наиболее жёсткая и категоричная позиция. И в этом случае естественны чувства возмущения, протеста и открытое сопротивление несправедливости. Понятно желание любого человека отстаивать свои честь и свободу. Если у властей иное мнение и есть уверенность в твоём отношении из-за их не квалифицированности, упрямства, низменных стремлений или наличия весомых свидетельств, давших повод тебя преследовать, то предстоит долгая и трудная борьба до кровавых соплей (скорее всего, твоих). В этом случае эффективность защиты и общий результат зависят от энергичности, широты и качества сопротивления на всяком этапе производства, начиная с «уже сейчас».
3. Ты и причастен, и виновен (самосознательно), но отрицаешь подозрения, не желаешь осуждения и наказания. Так ведь и это нормальное состояние, и поведение – желание избежать любых ущемлений, унижений и всяких утрат. Будучи в (здравой) зависимости от своих мировоззрений, предпочтений, воспитания, убеждений и прочих некачественных качеств (ты такой, какой есть), ты можешь относиться наплевательски к происходящему и грядущему, МОЖЕШЬ, несмотря на все законодательные запреты, считать себя правым в совершённом или всё же искренне в глубине души каяться и сожалеть, страдать и сопереживать. Но, как уже заметил в пункте первом, редкий овен из «людского» скопища готов добровольно вытесать себе крестилище и бесконечно влачить его на свою Голгофу-капище. Страх перед наказанием, как и перед смертью, также свойственен живым и понятно желание этого избежать или отдалить на неопределённое время, а лучше – навсегда. Тем более в варварских условиях нашего общества и государственной политики, где только глупец может рассчитывать на справедливость и понимание.
Жизнь то у каждого ОДНА (потусторонние блуждания душ не принимаю во внимание), здоровье невосполнимо. Ты, конечно, можешь на себя забить. Но твои лишения повлекут и лишения для всех родных и близких тебе людей. Поэтому ты вправе сопротивляться в любом случае, несмотря на все моральные противовесы. Тем более, что это право безоговорочно гарантированно и Законом, его использование не может являться основанием для ухудшения положения правообладателя, запрещено ставить их использование в укор. Естественно, эта позиция не сулит лёгких прогулок и беспечного фокстрота, а только баталий. Не плохо бы здесь объективным быть (ты когда-нибудь был таким?), верно оценивать собственные силы – возможности, мощу второй стороны, перспективность планов, принимать и победы, и поражения. Только, блин, без этих бесконечных метаний, а с пульсом «не бзди, прорвёмся» в мозгу. Всё же никогда не поздно сознаться, раскаяться. Но и от выигрышных сюжетов глупо отказываться. В обсуждаемом варианте защита тяготеет к активно-выжидательному состоянию, как кролик в засаде. Главное условие – самим не провоцировать появление обвинительных доказательств, а всю потугу устремлять на получение своих, на опровержение доводов противника, опорочку их же улик, на всемерную растяжку заграждений по всем направлениям процессуальных атак. Удачу можно и нужно ловить за хвост, в том числе и в ошибках этой хвостатой живности – в его оплошностях и нарушениях.
4. Дополнительные позиции различаю ввиду их частичного совпадения, пересечения с основными, их неоднозначностью и изменчивостью.
«Частичное признание вины» – это ещё и согласие с частью подозрений. Так, ты можешь признавать отдельные факты и обстоятельства, но в собственной версии, которая не совпадает с официальной. Допустим, тебя подозревают в совершении разбоя: с применением оружия напал на гражданина Н. с целью отобрать его мобилу. Ты же утверждаешь иное: с гражданином Н. случился конфликт из-за личной неприязни, произошла обоюдная драчка, никаким оружием ты не пользовался и не имел такового, куда делся телефон «потерпевшего» тебе неизвестно, ты его не отбирал и, вообще, не наблюдал в наличии. То есть ты фактически подтверждаешь только наличие со своей стороны насильственных действий, но в спектре иного состава правонарушения. Совершенно необоснованной является часто используемая формулировочка «частичное признание вины». Возвращаюсь к разбойному примеру. Итак, имеется на повестке дня подозрение в разбое – то есть в нападении с целью хищения с применением оружия. Но именно в совершении разбоя виновность тобой и не признаётся, из всех признаков состава «разбой» ты признаёшь наличие только одного – «насилие», не так ли? То, что ты признаёшь, так в этом нет подозрений или обвинений. О признании вины можно говорить, когда бы изобличаемый согласен был со всем объёмом подозрений и квалификацией действий, как по основной формулировке состава, так и по предлагаемым стороной обвинения обстоятельствам преступления. Не должно быть существенных различий между подозрениями и признаваемыми тобой фактами. В ином же случае, когда по значимым обстоятельствам претензии не совпадают с утверждениями подозреваемого, не может быть и речи о каком-либо признании вины. Теоретически можно бы рассуждать (но только рассуждать) о частичном признании, когда б ты согласился, что: да, напал, хотел трубу отобрать, для этого применил силу, но вот оружие не применял, как это вменяется отягчающей квалификацией.
С другой стороны, признание вины, пусть даже с присказкой «частичное», может состояться только в случае предъявления обвинения, когда действия преступного характера вменяют в вину, но не всего лишь подозревают в этом. И непонятно устанавливаемое правоохранителями различие в выводах: как отличают частичное признание вины от частичного непризнания вины. Такие выводы подразумевают положительную (признал) или отрицательную (не признал) оценку отношения подозреваемого, хотя у этих параметров одно и то же содержание (стакан наполовину полный или он наполовину пустой). Маленькие хитрости лукавых мусоров. Первый вариант призван поддержать позицию обвинения: вот видите, он признаёт насилие, стало быть мы правы, а в остальном подозреваемый просто выкручивается. Признание даже одного малого факта из совокупности подсознательно настраивает на косвенное признание и остальных фактов. Психология, мать её ети! Как бы то ни было, закон вообще не предусматривает подобных оценок, типа, частичное признание вины. С тем же успехом могут использовать и другие нелепые формулировки, например, частичное раскаяние, частичная причастность и прочие глупости. Я не зря пустился в обсуждение этих моментов. Обвинительная практика скопила множество маразматических приёмов для процесса доказывания и формирования убеждений в пользу обвинения.
Возвращаемся к позиции «частичного» признания вины. Здесь защита жёстко отстаивает свои утверждения об обстоятельствах происшествия, о степени причастности по действиям совершённым и по точной их квалификации. Естественно, если только позиция защиты сориентирована на менее тяжкие преступления и наказания. Согласись, глупо бы выглядел спор защиты в пользу совершения убийства с отягчающими обстоятельствами (ст. 105 ч. 2 УК РФ, наказание – вплоть до пыжика), когда подозрения высказаны лишь о причинении тяжких телесных повреждений без умысла на убийство (ст. 111 УК РФ, всего лишь! – до 15 лет лиш./св.).
5. Второй допик. Подозреваемый невиновен и непричастен, да и преступления, как такового не было, но наш герой соглашается со всеми претензиями и готов на любую ответственность. И такое тоже бывает, чему сам очевидец. Это происходит в случае, когда подозреваемый – полный мудила, в голове у него червячки заблудились либо в силу каких-то обстоятельств, под их давлением он принуждён к согласительной позиции. С дураками всё ясно. Много дел, когда подобная дурость выясняется прокурором или судом, и, в условиях липовых доказательств и необоснованности претензий, на почве остаточной совести, вдруг чудо вершиться – тиски уголовной юстиции размыкаются. Сознательное без вины самопожертвование, самооговор могут состояться по причине заинтересованности человека, группы человеков именно в таком сюжете.
Помниться мне случай корыстного сценария, когда некто Р. за солидное вознаграждение и договорные судебные поблажки взвалил чужие преступления на себя. Аналогично поступил из чувства кровной защиты отец, когда облачился грехами сына и за него испил цикуту. Ранее указывал на случаи самооговора под пытками или психодавлением. Встречаются и случаи прямого надувательства, когда «в стельку» бухого и беспамятного убеждают в противоправных действиях его и он пресмыкается к наименьшему злу. Недалече отстоят и жертвы проблем элементарного выживания, если социально отвергнутые личности (бомжи, бродяги) ныряют в омут повинности по «глухарям» ради казённого крова, пайки и мизерного быта.
В таких случаях защитные функции сведены к нулю. Некоторые меры защиты формально выполняет сам орган расследования и эта псевдо-защита направлена будет лишь на смягчение участи бедолаги. Бездействие опирается на отсутствие воли у самого подозреваемого, его намеренным согласием с развитием событий. Соответственно, данная позиция может повлечь только ущерб интересам этого подозреваемого. Что и происходит. В дальнейшем, когда эта овца всё же осознаёт тяжесть последствий после соприкосновения с ними, любые его потуги по исправлению ситуации – инициативы о пересмотре дела оказываются безрезультатны. Одним словом, необдуманные или вынужденные самопорубки имеют необратимый характер. И только следы покусов на локтях останутся немым свидетельством поздних сожалений.
Каждый из этих видов требует от стороны защиты выработки специфических, своеобразных стратегических и тактических установок, применения индивидуальных средств и методов борьбы. Но содержание этих приёмов и средств имеет и схожие чёрточки, некоторые аналогии, полезные и доступные для любой из позиций. Даже последний, с виду безысходный вариант имеет комплекс лекарств с перспективой на оздоровление. Имеющиеся в общей обойме возможности будем всякий раз соизмерять с теми правомочиями, коими одарил нас любезный законодатель. Средства, как правило, одни, но множественны способы. Избрание тех и других зависит от частных обстоятельств и разумений. Для простоты понимания: средство защиты – пистолет; способ защиты – выстрелить из него, им же ударить, угрожать применением, застрелиться самому, выбросить…
3. 4. Подозреваемый. Его права
Следовало бы начать с того, что подозрения по существу – это всего лишь предположения, предварительные суждения о чём-либо без ещё твёрдой уверенности в этом. Соответственно, подозреваемый – это лицо, в отношении которого только предполагается его причастность и виновность, а собранная к этому времени вся совокупность сведений-доказательств в отношении этого лица, является всего лишь фактическим основанием предположений о тех же причастности и виновности. Но одни и те же доказательства в неизменном их виде не могут произвольно менять своё правовое значение и свойства, то есть не могут они из предположительных вдруг переродиться по чьей-либо воле в утвердительно-обвинительные. В самом деле выглядит по меньшей мере странно, если на основании предположений человека сначала подозревают, а затем на их же основании обвиняют. Тебе предъявляют подозрения – предположения о твоей причастности и виновности, а ты в порядке защиты должен бы (но не обязан) опровергать такие предположения, возражать этому. «Борис, это наверное скорее всего вероятно ты украл, потому что ты мог это сделать. – Нет, дядьки-мусора, это наверное может быть не я украл (или: наверное я не украл), хотя, действительно мог или не мог этого сделать». Абсурд? Но на деле подозреваемому в ответ на предположения предлагается противопоставить твёрдые, категоричные утверждения об обратном – то есть опровергать предположения. А это не соразмерное, не адекватное обременение для стороны защиты. Тем более, что подобные предположения можно выдвигать против неопределённого круга лиц по любым противоправным фактам и обстоятельствам.
Другие нелепости выясняются из процессуального положения подозреваемого, как участника уголовного судопроизводства. Такое положение видится странным и неоднозначным. Я бы сравнил его с положением несчастных приведений – уже не люди, ещё не свободные духи, а где-то на полпути, в промежности космоса застрявшие (ни то, ни сё). Все активные участники от сторон утверждаются на свои роли, устанавливаются в своём статусе через специальные процедуры инсинуаций – их признание в определённом качестве. Так, потерпевший, гражданский истец, ответчик признаются таковыми через решения об этом (постановление о признании), обвиняемый становится обвиняемым через решение о привлечении его в этом качестве, что равносильно признанию (постановление о привлечении). Даже адвокат приобретает качество защитника только с момента вынесения решения о привлечении его к участию в деле (назначению) именно в таковом качестве. Но в отношении подозреваемого аналогичных процедур отчего то не предусмотрено. Ни одним процессуальным актом не решается вопрос о признании гражданина подозреваемым и присвоении ему статусных регалий. Из перечисленных в законе и издаваемых в ходе расследования решений можно только умозрительно делать выводы, что лицо оказалось в шкуре подозреваемого (например, по наличию постановления о возбуждении уголовного дела, о задержании, о применении меры пресечения – статья 46.1 УПК). И последующий протокол допроса подозреваемого не является актом признания такого статуса – это ведь не решение. То есть подозреваемый в общем порядке и не заявляется официально к кругу участников. Таким образом судопроизводственная действительность породила казусы, в том числе: человека мордуют подозреваемым, он фактически является и воспринимается всеми подозреваемым по делу, но его не уведомляют об этом, не признают таковым участником в нормальном порядке, не разъясняют прав, лишают возможности активной защиты. Человек попадает в подвешенное состояние и искусственно остаётся вне игры (любимые игрушки поотняли). Судопроизводство оказывается односторонним процессом: сторона обвинения реально существует в лице её уполномоченных (назначенных) участников, а сторона защиты отсутствует или заширмованна, потому как её основной участник (подозреваемый) тупо не признан участником, не привлечён к участию в деле. Состязательность и равноправие рубятся под корешки.
А теперь собственно о свойственных подозреваемому правомочиях (смотри ст. 46.4. УПК).
3.4.1. Право знать обвинение
Подозреваемый вправе знать, в чём он подозревается, получать копию постановления о возбуждении против него уголовного дела, либо протокола задержания, либо постановления о применении к нему меры пресечения.
Подозреваемому с момента признания его таковым (а признание такое быть должно!) обязаны в достаточных подробностях разъяснить сущностные параметры подозрений. Ему в понятной форме должны сообщить о характере и признаках выявленного преступного деяния, квалификации этого деяния по соответствующей статье УК РФ, о факте наличия предположений в отношении именно этого лица, как свершителя такого деяния. По смыслу Закона этой информации достаточно, чтобы подозреваемый уяснил своё положение. Правоведы и практики, руководствуясь такими рамками, считают об отсутствии обязанности разъяснять основания (правовые и фактические), а органы расследования уклоняются от пояснений этих вопросов. Они рассуждают: «знать, в чём подозревается», не означает знать, почему(какого хрена) подозревается. Таких разъяснений закон не предусматривает напрямую, значит и не обязаны.
Однако ясно и то, что получаемые (представляемые) подозреваемому знания должны бы позволять ему понимать содержание и причины претензий, против него направленных. Правильность и глубина понимания зависят и от качества, и от полноты разъяснений. Только это и даёт возможность определиться с собственной позицией по делу и выстраивать линию защиты. Безусловно отвратительна существующая практика информационной блокады, когда следаки считают достаточным ограничиваться формальными разъяснениями, типа, «Гражданин Петров, вы подозреваетесь в совершении убийства гражданина Смирнова». Они не сообщают обо всех сущностных сторонах подозрений, раскрывающих вопросы: что это за гражданин Смирнов, когда и где произошло преступление, мотивы, цель и способ его совершения, почему считают таким состав у данного деяния, каковы другие обстоятельства преступления, и самое главное – что послужило поводом подозревать именно Петрова???. А в ответ тишина, он опять не вернулся из боя («бой» – это «мальчик» по не-русски).
Вот именно, любые разъяснения мусора стараются давать в крайне сжатых формулировках и ускоренным темпом, невнятно. Они пользуются рассеянностью и дилетантством подозреваемых, только что охлабученных известием о катастрофе. Любой следак спешит заполучить расписку подозреваемого о факте разъяснений. Он знает, шельмец, после таких виз по соответствующим графам протоколов и постановлений, глупому подозреваемому затруднительно будет добиваться повторных, дополнительных разъяснений о любых подробностях, тяжко ему станет оспаривать качество разъяснений и доказывать негативные последствия от этого наступившие. Из этого следует – не торопись разбрасываться подписями в документах, пока не получишь ответы на все вопросы свои о возникших подозрениях, а любые препятствия в этом, включая отказы и недоговорки, письменно заявляй в разделах о замечаниях к протоколам и жалобами.
Перечисленные в норме закона три процессуальные документа должны содержать в развёрнутой форме основания не только закреплённых в них или проведённым по ним процессуальных действий или решений (возбуждение дела, задержание, применение меры пресечения), но и характер, основания самих подозрений. Так как получение знаний о подозрениях напрямую не связана с объёмом информации по копиям указанных в норме постановлений и протокола, то разъяснения могут излагаться устно или письменно со специальной документальной отметкой об этом. А три перечисленные – это первичные акты о возникновении статуса «подозреваемый», возникновении свойственных ему прав и обязанностей, и о лишительно-ограничительных действиях, намерениях против уже существующих у человека прав и свобод (например, об ограничении права на свободу передвижения). Наличие копий этих решений, в отличии от гласного сообщения (провозглашения) в присутствии адресата, должно позволить уяснить и анализировать происходящее, иметь подробные тексты под рукой и обращаться к ним по необходимости, изначально контролировать законность последующих действий, а также оспорить (обжаловать) сами решения и действия властей.
Разъяснения логически должны завершаться выяснением у того, кому разъясняют, понятно ли ему, в чём он подозревается. И только после этого всего подозреваемый может или подтвердить понятность или ставить дополнительные вопросы: Нет, мне не понятно, почему я подозреваюсь в совершении того-то-того, так-то-так, таким-то образом…. И так по каждому неясному аспекту существа подозрений (Ну объясните, почему? Мне не понятно..). При желании, когда уже и дереву всё ясно быть должно, некоторые подозреваемые откровенно тупили через требования разъяснить бесконечно последовательные и вытекающие из предшествующих пояснений подробности. Или они даже повторялись, показывая, что им всё же не ясен состав подозрений и прочего, и после только что полученных разъяснений вновь возвращались к тем же вопросам, но под другим углом зрения. Верно они прошли обучающий курс по «Самоучителю игры на нервах». Следователи не могли, да и не вправе были самостоятельно прекращать разъяснения и решать за подозреваемых, насколько понятны и понятны ли вообще данные ими разъяснения, достаточно ли предложенной информации для полноты усвоения. В случае же отказов, уклонений от ответов на все вопросы подозреваемого, неполнота и неясность разъяснений расцениваться могла как отсутствие разъяснений вообще. Потому, как любые разъяснения действительны только в случае их доступности, ясности и полноты по восприятию самим подозреваемым, как получателя информации, а не по мнению следователя об этих качествах. В тех случаях настырности люди добивались выяснения много больших подробностей по возникшим подозрениям.
Сам характер подозрений в последующем может измениться, причём существенно. В этом случае и всякий раз должны быть даны новые разъяснения о новых, изменённых аспектах подозрений. Подозреваемый вправе знать о существе подозрений с учётом всех дополнений или изменений. Невыполнение таких условий следует расценивать как нарушение права на защиту. Появление новых подозрений, значительно отличающихся от первоначальных, например, по признакам состава деяния (похищение вместо убийства; разбой вместо угона), определяет необоснованность прежних подозрений и, следовательно, незаконность предшествующего преследования, незаконность большинства процессуальных действий и решений, связанных и опиравшихся на те подозрения. Прежние подозрения оказываются ничтожными из-за ошибок неумышленных или намеренных ухищрений. Например. Предъявлены подозрения о совершении изнасилования. Это повлекло задержание, заключение под стражу подозреваемого, а также множество связанных с этим акций репрессивного свойства: обыски, выемку одежды, медицинское освидетельствование, психиатрическое тестирование и прочее. В ходе дальнейшего производства обсуждаются подозрения, а затем и обвинения только о совершении хулиганства в отношении той же терпилы и в рамках почти тех же обстоятельств. Значит, в какой-то момент объявились, а быть может только одни и существовали в реальности новые (другие) подозрения, отличные от изначально представленных, о которых и не уведомлялся подозреваемый, и суть которых ему не разъяснялась. А изначальные-то не подтвердились, хотя формально, орган расследования от них и не открестился. Вот как. (Возможно они существовали лишь в вымышленной форме, как предлог.) Тогда извините, кителя вы долбанные, незаконными являются ваши ранее навинченные задержание, заключение под стражу, прочие выкрутасы. Решения о таких актах должны быть отменены ввиду их необоснованности, все результаты процессуальных действий, как производные, подлежат аннулированию, и требуют применения все средства реабилитации (восстановление прав и возмещение ущерба).
3.4.2. Право давать объяснение
Подозреваемый вправе давать объяснения и показания по поводу имеющегося в отношении его подозрения либо отказаться отдачи объяснений и показаний.
В УПК не предусмотрено самостоятельным видом такое доказательство, как «Объяснение». Туманны общепроцессуальное и доказательственное значение этих самых Объяснений подозреваемого. Не понятно, в каком виде (письменно, устно) они принимаются, какая юридическая сила в них кроется, и каким процессуальным документом должны бы фиксироваться. Протокол дачи объяснений или Объяснительная законом в качестве допустимого источника не указаны. Эти несогласованности, конечно, можно использовать в собственных интересах в зависимости от пользы или вреда Объяснений, целей их подачи. Так, логично прозвучит заявление о недопустимости
Объяснений ввиду отсутствия такого вида доказательства вообще (статья 74 УПК), или получения их неуполномоченным Законом лицом, или в неустановленном порядке (на колхозной грядке), или неудостоверения их подписью подозреваемого, ввиду не разъяснения порядка дачи объяснений и прочее. Ведь действительно, в Законе нет установлений о порядке получения, о получателях, о подписантах и удостоверителях, о сопутствующих процедурах. Такая петрушка.
Представляется, что указанные Объяснения понимаются первичной информацией от подозреваемого, когда уже подозрения предъявлены, а допрос по их существу ещё не произведён. Объяснения могут быть по желанию подозреваемого (это его выбор) даны устно сотрудникам милиции (полиции) с последующей их фиксацией, допустим, в Рапорте, Сообщении или даже путём их воспроизведения в показаниях получившего эти объяснения сотрудника. Объяснения могут быть письменными, собственноручными, в виде отдельной бумаги и именоваться как угодно, допустим Заявление, Обращение, но правильнее именовать их согласно процессуальному назначению – «Объяснения». Ясен перец, объяснения могут содержаться внутри других документов – в протоколах задержания, осмотра места происшествия и в прочих, где отдельной строкой допустимы ссылки «согласно объяснениям подозреваемого…, подозреваемый пояснил…». Чтобы обрести минимальную крепость доказательства, сведения по объяснениям должны быть скреплены подписями дающего их и принявшего должностного личика, подтверждены в последующих показаниях (или опровергнуты тем же подозреваемым). Важно и то, что показания подозреваемого являются более весомыми доказательствами по сравнению с объяснениями в связи с правовой хилостью последних и отсутствием в УПК сколь-либо достаточных регламентаций по порядку получения этих чёртовых объяснений. Частенько на практике Объяснениям пытаются придать много большую ценность, чем стоят того они, и, в отсутствие подтвердительных показаний от того же подозреваемого, стремятся объяснениями попросту подменить показания, приравнивают к ним, с их помощью восполняют отсутствие информации от самого подозреваемого.
Нормативная формулировка «вправе… отказаться от дачи объяснений» показывает, что дача объяснений – всего лишь право (по предложению или собственной инициативой), но не обязанность. Никаких отрицательных для подозреваемого последствий отказ отдачи объяснений не влечёт. Отказ не может расцениваться, например, в качестве косвенного согласия с позицией или действиями стороны обвинения или же молчаливым признанием причастности, вины. Но следует учитывать при этом, что и случаи прямого отказа всё же влияют на внутреннее убеждение мусоров, могут усиливать, укреплять из подозрения (молчит, значит, есть что скрывать), и эти суждения ввиду их негласности не могут контролироваться, пресекаться, но негативом выплеснуться на последующие решения и выводы. Поэтому, когда нет желания что-либо объяснять, отказ не должен быть категоричным и прямолинейным. Выгоднее смотрится вариант причинного уклонения, когда действительный мотив скрывается за мнимыми предлогами, типа: колдан болит, нервное расстройство и перевозбуждение, время требуется на обдумывание и воспоминания и т. д. В общем плане это должно выглядеть, как «не отказываюсь, но объяснюсь чуть позже / не время сейчас, видите, я очень занят ковырянием в носу». Любые причины, по большому счёту, сводятся к созданию резерва времени для осмысления происходящего, предотвращения необдуманных высказываний. Тем более, что отсрочки в даче объяснений могут длиться-повторяться не ограничено по числу и продолжительности, всякий раз сопровождаясь разными причинами. То понос, то золотуха, то диарея, то диатез.
Несмотря на сказанное, всё же смущает полное отсутствие не только в УПК, но и в оперативно-полицейских законах правил о порядке получения и фиксации Объяснений. С одной стороны, такая неопределённость позволяет властям произвольничать – исходить только из собственных усмотрений (дискреционных полномочий) при получении и использовании объяснений в процессе доказывания. С другой же – те же самые аспекты позволяют заинтересованной стороне изничтожать доказательственное значение объяснений, бороться эффективно с такими сведениями, опираясь на их процессуальную порочность.
Показания – это сведения, которые представляет в данном случае подозреваемый в ходе его допроса и которые фиксируются в протокольной форме. Порядок проведения допроса и получения показаний достаточно подробно нормирован в УПК. Эти порядки мы ещё обсудим в других разделах (глава 5.3. и в след, книге). А сейчас затронем наиболее важные моменты.
Показания являются самостоятельной разновидностью доказательств. С их помощью осуществляют доказывание обстоятельств по делу. Опираясь на них, как на фактическую информационную основу, стороны формулируют свои доводы, а суд – выводы по итогам спора сторон. Закон определяет показания сведениями, то есть информацией, которую сообщает (подозреваемый) об известных ему фактах и обстоятельствах. Содержание и характер показаний отражают интересы одной из сторон процесса (или конкретного участника). Такая полезность (или вред) позволяет относить сведения по показаниям к доказательствам защиты или обвинения. Из такой вот информации по показаниям подозреваемого, в совокупности с информацией по другим видам доказательств, в итоге и образуется доказательственная база какой-либо стороны. При этом, оценка показаний по их относимости к интересам стороны достаточно условна. Одни и те же показания (полностью, отдельными сведениями) могут отражать интересы каждой из сторон, куда всякая из сторон, отдельный участник может считать их «своими». Либо представляемые показания одной стороны в качестве доказательства этой стороны в действительности несут пользу противоположной стороне. Либо показания может оказаться по ценности своей нейтральным, никчемным – ни нашим, ни вашим. А к чьей пользе отнести такие неоднозначные сведения или выбросить их в сорную корзинку окончательно решит только суд. Так, реально будут интересны сразу двум сторонам и явятся общими такие показания, когда позиции сторон по делу полностью совпадают, как в случае полного согласия подозреваемого с претензиями органа расследования с признанием виновности.
Однако итоговая оценка будет дана показаниям на более поздних стадиях разборок, когда встанет вопрос обвинения, а то и предания суду. А ныне подозреваемому следует чётко определиться: давать показания или не давать; если давать, то о чём возможно пасть разявить; как и когда это выгоднее сделать.
Естественно, что решение подозреваемого о даче показаний, как и содержание показаний, должно быть обдуманным, ввиду значимости такого доказательства, его влияния на субъективное мнение органа расследования и суда, как по обстоятельствам дела, как и по личности самого преследуемого. Очень ответственный акт, знаете ли. Известны случаи, когда именно полученные от подозреваемого показания решали исход дела, и решали против него – явились основой обвинения и осуждения.
Обращаю твоё внимание на вторую составляющую положения о праве на дачу показаний. В полном выражении она звучит так: При согласии подозреваемого дать показания он должен быть предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательства по уголовному делу, в том числе и при его последующем отказе от этих показаний, за исключением случаев установленной недопустимости показаний, когда они даны в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника и не подтверждённые в суде. Сколько текста!
Этой нормой Закон, во-первых, требует получить согласие от подозреваемого. Согласие на дачу показаний является обязательным условием добровольности показаний, в смысле доброй воли подозреваемого на это. Согласие должно быть явно выражено, удостоверено подписью, а не выведено из молчаливого отсутствия возражений. Отсутствие согласия равнозначно отказу отдачи показаний. Согласие, как и отказ – одномоментные волеизъявления, действительны только на текущее время начала допроса, а не на все последующие допросы. Согласие, как и отказ могут распространяться и на процесс дачи показаний в целом, и на частности допроса – обсуждения отдельных фактов и обстоятельств.
Во-вторых, подозреваемый заранее (после получения от него согласия) должен быть предупреждён о доказательственном значении показаний, которые предстоит дать. Показания – не порожний трёп, но сведения, возможно важные сведения по делу, которые могут быть направлены в том числе и против самого подозреваемого, ему в ущерб, то есть. И отказ от уже данных показаний вовсе не исключает их использования в дальнейшем.
Слово – не воробей, а гадюка подколодная (Шибче колоду тусуй!).
В-третьих, отсутствие согласия подозреваемого или не предупреждение его о доказательственном значении показаний, по каким бы причинам это не произошло, препятствует получению показаний, а всё же полученные должны признаваться недопустимыми.
Несложно заметить, что данная «разъяснительная» норма, как, впрочем, и многие остальные положенные в УПК странные формулировки, может приводить к нелепостям в процессе её применения и к искажениям в толковании. Кроме основной части нормы следак должен разъяснять подозреваемому и исключение из общего правила о том, что отказ от уже данных показаний будет удовлетворён, принят во внимание, если показания даны в отсутствие защитника. Едва ли при таких разъяснениях следак сам же и допустит отсутствие защитника при допросе и продолжит его, зная сам и понимая осведомлённость подозреваемого, что действительность этих показаний находится под угрозой, что они в любой последующий момент могут быть аннулированы простым отказным от них заявлением, тем более в условиях прямых указаний на существующую возможность. Так же и при участии защитника. Зачем предупреждать о том же самом, если по такому основанию отказ от показаний изначально неприемлем? Близок я к мысли, что подобные разъяснения являются памяткой самому следаку о наличии рисков.
Но не так всё примитивно, курсант. Следователи (чуть не вырвалось «подлюки») в порядке разъяснений указанных положений осуществляют это с хитрецой. Разъяснение ограничивается лишь сухим воспроизведением буквального текста по статье 46 УПК. Так они и сообщают: «При согласии подозреваемого дать показания, он предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и при его последующем отказе от этих показаний, за исключением случая, предусмотренного в пункте 1 части 2 статьи 75 УПК РФ». Вот именно так, слово в слово. Этим образуется ситуация: В отсутствие защитника или даже при участии «мусорского» адвоката, подозреваемому не поясняют, что это за случаи такие исключительные по пункту 1 части 2 статьи 75 УПК, а с этим подозреваемый и не узнаёт не только о возможности, но и точных основаниях отказа; Разъяснение одним непрерывным массивом данных предписаний как бы подразумевает, что согласие уже получено от подозреваемого на момент дальнейшего текста предупреждений; Все последующие инстанции так и будут воспринимать подписку о разъяснениях, как факт согласия на дачу показаний, хотя этого согласия как такового и не получалось, наличие согласия не выяснялось; При этом доказательственное качество не раскрывается вообще, а о «подозреваемом» говориться в не персонифицированном виде – речь как бы идёт не понятно о каком именно подозреваемом, не обязательно, что и об участнике текущего допроса. Естественно, что такое понимание и применение нормы очень выгодны стороне обвинения. А в действительности происходит элементарное надувательство. Как по данной правовой ситуации, так и по большинству других, которые затронем далее, ты увидишь примеры циничного обсирания мусорами Закона и, в частности, Права на защиту. Серют тщательно и с изысками – какашечка к какашечке. Но деды нас учили:
Как пукнется, так и отсикнется.
Такие же правила о согласии, требование разъяснений доказательственного значения и последствиях представления сведений, так же как и гарантии участия защитника, отчего-то не коснулись Объяснений подозреваемого. Из этого мусора делают выводы об отсутствии необходимости всех таких процедур относительно Объяснений. Но из этого следует и иное заключение: Объяснения сами по себе не считаются равным, полноценным доказательством; не подтверждённые и не закреплённые в последующих показаниях того же подозреваемого, объяснения не могут считаться доказательственными сведениями, не имеют для этого достаточной юридической надёжности и силы. Однако на практике не только менты, но и мусора преспокойно берут подобные сведения за основу, даже в отсутствие показаний по тем же фактам. При этом отсутствие выраженного согласия, комплекса разъяснений, участия защитника не считают препятствиями, наглейшим образом ссылаясь на Закон, который, якобы, не обязует к этим процедурам. То есть объяснениям придают большее, порой и преимущественное, основное доказательственное значение. Всё это происходит вопреки реалиям, здравому смыслу и действительным гарантиям. И в том – также надувательство по сговору. Поэтому и придерживаюсь мнения, что в такой обстановке лучше вовсе уклоняться от каких-либо объяснений.
Если нет сомнений в крепости избранной позиции, в правоте и (или) неопровержимости, показания всё же следовало бы дать. Но сообщения должны ограничиваться только теми сведениями, которые отражают сугубо интересы защиты. Важность показаний и в том, что ими могут опровергаться доводы стороны обвинения, а последняя обязана станет принимать их во внимание и ещё суметь со своей стороны найти им контраргументы, если таковые существуют в природе. В дальнейшем, при решении вопросов о продлении сроков расследования, выдвижении обвинения, содержания под стражей, при передаче делюги в суд, при рассмотрении обвинения по существу, сторона обвинения и судьи вынуждены будут соизмерять свои решения и выводы с имеющимися показаниями, с тем, что они в себе содержат, насколько верную получили оценку и приняты во внимание изложенные в них факты; придётся выискивать средства для обоснования недоверия к ним и противопоставительные данные.
Стоит ли говорить, что показания должны быть осторожны на словах и в выражении мысли. Принимаются в учёт возможные каверзные вопросики. В случаях неуверенности лучше бы ограничиться только той информацией, что сам пожелал сообщить, уклоняясь от дополнительных разъяснений, комментариев, ответов на скользкие спросы. Одновременно уходят и от пояснений такой уклончивости. Ты собственно не отказываешься давать показания, что следаком могло бы расцениваться, как сокрытие знаний твоих, что возбуждает дополнительные подозрения. Уклоны, как в боксе от ударов, объяснены могут быть тем, что «это всё, что могу сообщить в настоящее время. Дополнительную информацию изложу позднее. На вопросы отвечать сейчас не готов, возможность дополнительных выяснений предоставлю на следующем допросе. О времени своей готовности уведомлю отдельно. Мне необходимо проконсультироваться со своим защитником и обратиться к документам». И в таком духе. Только ни в коем случае, ни словом одним никогда не ссылайся на положение статьи 51 Конституции РФ или их же воспроизведение по УПК о праве хранить молчание (ягнят). Это абсолютно поганские заявления. Однако проследи и отложи на внутреннюю памятку – все ли разъяснения тебе сделаны до начала допроса, даже если допрос и не начался по сути обстоятельств преступлений.
Возвращаемся к тому, что подозрения – это предположения, и показания подозреваемого в таком случае задач защиты должны бы содержать информацию в поддержку или в противовес предположений. А опровергать предположения, в таком случае и насколько это не абсурдно, допустимо посредством анти-предположений. Тогда вот примерный вариант: «Мы считаем, что вы можете быть причастны к данному преступлению. – Нет, я считаю, что я не причастен к этому преступлению, /или/ – Вы неправильно считаете, я скорее всего не причастен». Каков вопрос, таков и ответ. Мы уже отмечали, без твёрдых утверждений (а это уже может быть только при обвинении) тебя попросту провоцируют на конкретность и категоричность в ответах. Следствие пока только строит и обсуждает версию, оперируя предположениями и блудомыслями. С какой стати ты должен участвовать в обсуждении подобных гипотез, в групповухе толчения воды в ступе мусоров. Кроме того, даже подозрения-предположения должны иметь под собой какие-то основания. Речь идёт о доказательственной информации. Хотя и нет у органа расследования на данной стадии обязанности знакомить тебя с материалами дела, содержащими доказательства, но и запрета тоже не существует на эти действия. Подозреваемый же может настаивать, чтобы ему предъявили такие основания подозрений. Это очень полезно, хотя и сложнодостижимо. Но заманчивым поводом послужит озвученная тобой перспектива представить контрдоказательства в ответ на доказательства стороны обвинения. Что невозможно без раскрытия карт противника. Неудовлетворение же твоих требований о доступе к основаниям может расцениваться как препятствие к защите, как упущение самой стороны обвинения в своевременном и полном сборе доказательств, и как препятствие к самому допросу тоже.
И кстати, ты обратил внимание: на стадии подозрений и привлечения подозреваемым уже существует сторона обвинения, хотя и самого обвинения ещё не рождено, не предъявлено и не существует обвиняемого!
3.4.3. Право пользоваться помощью защитника
Подозреваемый вправе пользоваться помощью защитника с момента возбуждения уголовного дела в его отношении или с момента фактического задержания (ареста) и иметь свидания с ним наедине и конфиденциально до первого допроса.
Момент – достаточно краткий промежуток времени, соразмерный небольшому количеству минут, но никак не часам, тем более суткам. Момент возбуждения уголовного дела – это, в свою очередь, момент вынесения постановления о возбуждении уголовного дела с подписанием его компетентным должностным лицом. Время подтверждения правильности этого решения прокурором или руководством следственного подразделения в расчёт не берётся. Со времени (не более часа) издания и подписания такого постановления у подозреваемого и возникает право не только знать о вынесении этого решения, но и на помощь (активное участие) защитника. Если более чем через час со времени принятия возбудительного решения не приняли должных мер по извещению подозреваемого о его праве, можно утверждать о нарушении этого права. Сомневаюсь, что орган расследования такие условия выполнит. Чаще всего реальный подозреваемый будет ещё долго оставаться в безвестии о факте принятия решения на его счёт, не узнает вовремя о своём новом обличье, а не то чтобы о наличии каких-то там прав. Можно понять хищный инстинкт органов расследования: вначале физически овладеть жертвой, пленить её, и только после этого объяснить причины полона и грядущих расправ. Охотник знает, что глупо зверушку предупреждать заранее, что она стала дичью, что с некоторого момента начинают её травлю, так как зверёныш может сломиться прочь в недосягаемое далеко.
Может и так случиться, что постановление о возбуждении уголовного дела (уголовного преследования) вынесено, а сам подозреваемый оказался недоступен для прямого контакта по каким-то причинам (удрал, переселился втихоря, по грибы ушёл на всё лето в тайгу). Но фактически-то человек после решения приобретает статус подозреваемого и должен располагать реальными возможностями свои права употребить, обязанности исполнить. Отсутствие прямого контакта – не повод для умолчания и отсрочек. Нам в данном случае наплевать на проблемы следаков. Он в любом случае должен принять все меры к уведомлению преследуемого о статусных правах – сообщить по месту жительства, через родню или место работы, придорожными вывесками, sms-ками, рупором голосить на краю тайги. Согласен, новоявленный подозреваемый может забздеть с перепугу (а кто ж не забздит в условиях судомудоложескотства?) и даже намеренно скрываться, но прав, в том числе и права на защитника его лишать никак не можно. Так как и на таком этапе с помощью защитника-представителя любой подозреваемый вправе отстаивать свои законные интересы и участвовать через защитника в процессе. В ином случае, что опять имеем? Правильно – прямое нарушение Права на защиту путём лишения права пользоваться помощью защитника с момента решений о подозрениях.
Задержанием являются любые фактические действия по ограничению свободы передвижения, пусть это даже будет выражено в форме остановки с просьбой «позвольте задать вам несколько вопросов» с удержанием для ответов в невольном состоянии, когда нет действительной возможности на хрен этих корреспондентов послать. И как только тебя тормознули где бы то ни было: в лесу, в салоне, в лифте, а ты не можешь отвернуться и уйти прочь, то вправе считать происходящее задержанием, а значит, требовать предъявления точных оснований задержания и обеспечения права на помощь защитника. Орган расследования всякий раз стремиться обелить ситуации тем, что задержание следует воспринимать и отмерять со времени принудительного доставления в кабинеты и официального предъявления одного из указанных трёх актов. А в кабинеты те ты, якобы, явился добровольно, пусть и в сопровождении овчарок. Но смысл у понятия «фактическое задержание» иной – наличие любых признаков процессуальной несвободы. С момента появления любого такого признака наличиствует задержание, и наступает право на помощь защитника в гарантированном выражении его. Невыполнение и этих условий определяет нарушение права на помощь защитника с точки зрения своевременности такой помощи.
Помощь выражается в активном применении защитником всего комплекса своих полномочий, знаний, опыта с единой целью – защиты твоих интересов. Помощь эта ещё должна быть и эффективной, то есть реально и всеобъемлюще позволять добиваться выгодного подозреваемому результата, когда грамотно применяются все доступные средства и способы борьбы. Ведь желанного результата можно и не достичь. Не всё зависит единственно от воли, желаний и действий защитника. Произвол и беспредел сильны всему в противовес. Возможны и собственные оплошности. Не без этого. Но сам защитник и любой понимающий наблюдатель его деятельности со стороны должны справедливо определить: сделано всё, что было в силах.
Конечно, в условиях отсутствия собственных юридических грамотности и опыта, самому подозреваемому затруднительно оценивать беспристрастно эффективность и полноту участия защитника, правильность всех действий его. Но о возможностях и элементах участия возможно вызнать и у самого адвоката в ходе консультаций с ним через прямые вопросы: что предстоит? как действуем? каковы возможные результаты и последствия? Но надо стремиться и к самостоятельному скорейшему познанию сути уголовного процесса. Из чего будет видна вся сфера деятельности защитников. Возможности и текущая практика работы адвокатов в уголовных процессах явствует из специальной литературы, из информации от других опытных «бойцов».
На получение полной и всесторонней помощи следует рассчитывать безо всякого стеснения и в случаях участия защитника по назначению от мусоров, когда у тебя по каким-то причинам отсутствует финансовая возможность самостоятельно, то есть за своё бабло, нанимать адвоката. И от «дежурного адвоката» необходимо требовать, добиваться реальной помощи, настаивать на его активности, в конце концов взывать к его совести и гражданскому долгу или даже требовать его замены ввиду явного бездействия с жалобами в коллегию. Нет никаких оснований стыдиться своей ограниченности в средствах, в неплатежеспособности и материальных затруднениях. Это их – адвокатов наипрямейшая обязанность и призвание профессиональное, сродни врачебной участи, а их полноценное участие в процессах гарантированно возмещается бюджетом. Конечно, от участия «своего» защитника есть преимущество, но оно не подавляющее, отнюдь. И от «казённого» можно ожидать усидчивости и внимания к проблемам. Как всякая иная корыстная живность, он в некоторой степени будет удовлетворён и связан запахом вознаграждений. Любого из них следует контролировать, ушко держать востро.
От каждого – по способностям, каждому – по морде.
Перечислим общие виды помощи, какая может и должна быть оказана:
1). Консультации. В ходе собеседований от защитника можно получить разъяснения по всем возникающим правовым и процедурным вопросам. Защитник пояснит права, обязанности не только твои, но и любых других участников; порядок осуществления этих прав и проведения конкретных следственных действий; возможные последствия от использования правомочий или от пассивности в этом; сущность, содержание различных мероприятий, стадий, решений; соизмерит текущее производство по делу с существующей практикой и политикой в сфере уголовки; посоветует в избрании тактики и в планировании участия. Общая цель консультаций – разъяснение происходящего и планирование.
2). Непосредственное участие во всех следственно-судебных действиях с участием подзащитного, а также иных доступных лишь одному защитнику.
3). Составление и направление обращений: жалоб, ходатайств, заявлений, замечаний, возражений, запросов, требований, уведомлений и прочих.
4). Сбор материалов и информации, имеющих доказательственное значение.
5). Анализ по оценке доказательств, качеству материалов и по позиции противоположной стороны (обвинения).
6). Контроль действий иных участников и должное реагирование на них.
7). Нравственно-психологическая поддержка подзащитного, его близких (желательно), а также участников со стороны защиты. Это своего рода наставническая миссия. При всех неизбежных переживаниях самого подзащитного и важных свидетелей, адвокат профессионально способен сохранять твёрдость рассудка, волю и холодность в расчётах, а с тем вселять уверенность, бойцовский настрой для общей активности, собранности и плотности защитных действий всех участников от защиты.
Названным в законе Защитником, который наряду, то есть одновременно с адвокатом допускается к участию в деле, может быть любое лицо, чья помощь может оказаться полезной. Требование о решении суда для допуска такого лица защитником, конечно, является серьёзным препятствием для реактивного вмешательства, так как самостоятельно подозреваемому добиваться положительных решений хлопотно, затрачивается много времени. При этом сторона обвинения и суд всякий раз выискивают формальные поводы для отказов. Но успех в достижении желанного соучастия предсказуем, если обременить проблемой решения вопроса о привлечении защитника самого следователя. Ты можешь установить это обязательным и непреодолимым условием, вплоть до отказа от собственного участия, пока не будут удовлетворены требования. Это твоё личное право – выбирать наиболее выгодного помощника – защитника вне зависимости от его принадлежности к адвокатской клике.
«…иметь свидания с ним наедине и конфиденциально до первого допроса» некоторые мусора пытаются понимать ограничительно в том смысле, что обязанность предоставить свиданку может быть предоставлена только перед допросом. Из этого выводят, что нет такой обязанности перед другими следственными действиями с участием подозреваемого, например до (перед) обыском с участием подозреваемого, производимого ещё до всяких допросов и даже задержания. Ани фига подобного. Не купись на эту шляпу. Указанная формулировка подобных ограничений не несёт, и ты обламывай указанные доводы, так как гарантия установлена минимальным требованием.
Условие свиданий «наедине и конфиденциально» означает, что твоё общение с защитником и содержание обменной информации должны быть обеспечены недоступностью для внимания третьих, посторонних лиц, ограждены рамками тайны для окружающих, вплоть до вашего волевого решения об обратном. Решение об оглашении изначально конфиденциальной информации принимается только взаимным согласием на это или твоим желанием. В первую очередь это сугубо твои секреты-тайны. Встречи должны быть надёжно ограждены от наблюдений и прослушиваний, в какой бы форме такие вмешательства не могли бы происходить. Но не уверен, что эти условия могут быть реально обеспечены при нынешнем уровне технических средств подслушивания и подсматривания, при оперативной изощрённости ментов и при неувядающей их тяги к полному контролю. У вас с защитником не будет свободы выбора мест общения, а все спец. кабинеты в тюрягах абсолютно прозрачны для надзора за внутренними процессами.
Формулировку «иметь свидание… до первого допроса» твои недруги стремяться понимать, как их обязанность предоставить свидание только непосредственно перед допросом, отсекая из права весь предшествующий допросу период (нет допроса – нет свиданки). При том, что до первого допроса может значительное время пройти, порой происходят во множестве важные процессуальные события, а ты всё это время уже являлся подозреваемым и даже сам поучаствовал в каких-либо следственных действиях, такие рассуждение, обманные по сути, направлены только на ущемление твоих прав защиты. Фальшивость ясна и твоим гонителям, они посмеют только тебе одному устно ссылаться на подобную чушь, когда посчитают тебя лошарой. В действительности, такие свидания ты вправе иметь ещё до официального уголовного преследования тебя, когда сам оцениваешь своё положение подозреваемого и ощущаешь потребность в помощи и защите.
Да, даже если ты ещё и не признан подозреваемым и отсутствуют формальные основания для привлечения (допуска) защитника, это не лишает тебя права помощи через соучастие достойного профессионального помощника. Ничто не препятствует тебе обращаться за помощью к адвокатам, иным юристам или сведущим лицам за консультациями по правовым вопросам, заключать с ними соглашения о помощи, искать от них содействия и такое содействие получать сполна. В том числе на условиях конфиденциальности. Например, ещё до официально выраженных подозрений, адвокат в твоих интересах может обратиться к органу расследования о подтверждении или опровержении статуса «подозреваемый» в твоём отношении или же обжаловать какие-либо из известных действий и решений. В таких вариантах «доследственной» помощи, в том числе со стороны и не-адвокатов, но фактически признавая за реально задействованными помощниками статус «защитник», следует рассчитывать на конфиденциальность помощи и таковых. Хотя Закон внимания таким ситуациям и не уделяет за рамками адвокатских участий. Но из этого таки можно выделить важный нюанс: лицо, вызванное на допрос в качестве свидетеля и тем самым призванное мусорами сообщить об известных этому лицу обстоятельствах, может отказаться от дачи показаний (взгляни ст. 308 УК РФ) – то есть любой вызванный свидетелем может отказаться сообщать те факты, что стали известны ему от подозреваемого, ссылаясь на то обстоятельства, что эти сведения им получены при общении с этим гражданином-ныне подозреваемым в порядке оказания ему юридической помощи, а фактически – защиты. Разве не обоснована такая позиция?
3.4.4. Право представлять доказательства
Подозреваемый вправе представлять доказательства.
Довольно лицемерное заявление. Это установление явно не согласовано, вступает в противоречие с другими нормами и фактически не реализуемо, как самостоятельное право. Те информация и предметы, которые способны и желают представить представители от защиты не могут считаться Доказательствами до тех пор, пока мусора не признают их и не приобщат к материалам дела именно в значении «доказательства». А до этого времени такие информация и информативные предметы являются только хламидой со свойством потенциальных доказательств. Как яйцо по отношению к не родившейся цыпочке: ещё не известно вылупится или нет.
В нашем случае мнимому праву подозреваемого представлять доказательства противостоит компрессионная обязанность (право!) органа расследования изымать, приобщать, рассматривать представляемое подозреваемым «доказательство». Двуликий Закон оставил следаку оконце, хотя нет – распашные врата для произвола. Сведения и материальные предметы окажутся в числе доказательств только при условии, если следак признает, что они имеют значение для установления обстоятельств по делу и (вообще) существует необходимость в их получении (смотри статьи 84.1, 159.2 УПК).
То есть в этих вопросах первая скрипка отдана всецело следаку с его мнением, желанием, решением. Такие условия на деле оказываются непреодолимыми, так как на всякие инициативы подозреваемого о наличии и необходимости получения новых доказательств, вполне ожидаем отрицательный ответ или о незначимости таковых, или отсутствии необходимости в них, или о наличии всяких немыслимых препятствиях в получении. Все-все процедуры порождения и обнародования доказательств поставлены в зависимость от воли следака при иллюзорной возможности сопротивляться его волевым ухищрениям. Например. Тебе известно, что на месте преступления имеются следы крови или предмет, определяющие присутствие третьих лиц. Ты просишь дополнительно осмотреть место происшествия, изъять материал – потенциальное доказательство (сведения по протоколу осмотра, вещдок, образец). А вот следак берёт и не усматривает в этом необходимости, не придаёт значения появлению или самому наличию таких материалов и тупо отказывает в принятии мер по их получению. А с течением времени (ты в курсе, что у времени течка бывает?) эти улики попросту утрачиваются и оказываются невосполнимы. Следак-шельмец знает об этом, ну и зачем ему всякие антидоки (?). Та же картинка и в случаях нужды твоей провести мед. экспертизу, опознание, освидетельствование и прочие мероприятия в целях добычи полезной для защиты информации. Осуществление подобных процедур, особенно в отношении объектов и лиц уже подшитых к делюге, возможно и допустимо только по решению того же следака. Сам же подозреваемый или его защитник не только не способны, но и не вправе получать и представлять органу расследования доказательства в порядке процедур таких следственных действий. Мыслимо ли, чтобы без резолюций мусоров сам подозреваемый при участии наёмных очевидцев эксгумировал бы труп, обнаружил и описал бы на нём телесные повреждения, провёл бы посредством медиков новое экспертное исследование, изъял бы от трупа препараты-образцы, и приволок все эти материалы и свидетельства сыскному агенту: «Нате вам, подшейте к делу».
Но если следак и согласиться с ходатайством подозреваемого и допустит приёмку доказательств от него в процессуальный оборот, нет твёрдых гарантий, что на случай опасности этого материала для позиции обвинения, не сподобится он-прощелыга к искусственному их изничтожению. Для этого сознательно нарушаются правила получения и приобщения доказательств, с тем, чтобы в дальнейшем и при необходимости эти каки-доки могли быть исключены как недопустимые. Ну, в крайнем случае, просто их просрёт, пардон, – утратит «нечаянно».
Имея ввиду такие препятствия ты и защитник должны быть упрямы, тщательны и внимательны, чтобы пресекать все зримые отклонения, добиваясь искомого. Как минимум, ты имеешь реальную возможность представлять важнецкие сведения через свои показания по обязательным допросам. Этот порядок не может быть проигнорирован, но порождает полноценное доказательство – показания, от сведений по которым не отвертеться (почти). В ходе допроса подозреваемого, в числе своих ты можешь сообщить о любых известных обстоятельствах и указать на другие источники, которыми могут быть подтверждены те или иные факты: на свидетелей, о предметах-вещах, о влекущих специальные исследования свойствах каких-либо носителей информации, и на любой другой материал и его источник. От одного, доступного тебе доказательства, как бы выплетаются последовательные взаимосвязи кружев, узелков, формирующих общий орнамент совокупности доказательств, при том, что каждое из них ещё и индивидуально по своей значимости. Проверка одного из них требует и проверки других заявленных, а значит, и получения всех этих проистекающих информационных единиц. Но маленькое условие: ссылаясь в ходе предоставления одного доказательства на иное, ты обязательно должен конкретизировать ту информацию, которая (якобы) известна и получаема от известного тебе источника. Если, например, ты ссылаешься на свидетеля, так будь любезен указать не только его личные данные и известные ему сведения, но также и обстоятельства, при которых тебе самому стало известно об известном свидетелю. Если объявился аудио/видео носитель информации, так окажи милость, сообщи известные тебе местонахождение, внешние признаки, особенности, содержание, технические средства и цели получения, ну и конечно – какие обстоятельства по записям или по самому носителю могут выясниться при их исследовании (тем самым давая свою оценку доказательству). И тут же может быть выгодно указано о необходимости специальных (экспертных) исследований для получения ответов в порядке спец. познаний, для выявления и верной оценки доказательств.
Дополнительные меры контроля облечены формой дублирования и напоминания. К предстоящим допросам вообще-то готовятся. Часть подготовки – собственноручное изложение той информации, что намерен сообщить на допросе. Уже в ходе допроса ты ссылаешься и на это вот рукописное заявление, просишь приобщить его к протоколу с пометкой в протоколе об этом. На самом деле, конечно, такое заявление приобретает вполне самостоятельное доказательственное значение с информацией, куда большей, чем в показаниях, а то и суть отличной от неё. А почему бы и нет? Это, как и внимательное прочтение показаний по протоколу с необходимыми замечаниями, позволяет уберечься от искажений и игнорирования попутно заявляемого. Так и при последующих допросах или в ходе иных сл. действий, где откроются возможности делать заявления или же отдельными обращениями, ты вправе повторно, дополнительно сообщать о ранее заявленных или уже включённых в дело доказательствах. Такое информационное бомбилово с разных дистанций, позиций и калибрами не позволит следаку с лёгкостью отвертеться от заявляемых доказательств без исследования их существа, тем более избавляться от них. Так-то. Сами сведения и информация о новых доказательствах оказываются в перекрёстной и многоуровневой страховке.
Как и любое иное, Право представить доказательство (точнее – доказательственные сведения) ты можешь осуществить не только лично, но и через защитника или с помощью других доверенных, а то и посторонних лиц. Так, по твоей просьбе адвокат вправе (и даже обязан) обратиться в любой орган, организацию, к частному лицу о предоставлении важной информации, документа или предмета (не очень бесценного для них). А адресат такого обращения не вправе игнорировать такой запрос, кроме как по засекреченным сведениям. Результаты своих изысканий адвокат далее может направить следствию для приобщения и рассмотрения. Любой другой гражданин, располагая любопытной информухой, по твоей просьбе также способен передать эти сведения в мусарню, а то и тебе, где б ты не притаился, да с соответствующим разъяснением «чё-по-чём». Эти передачи предлагаю настоятельно осуществлять посредством почтовых отправлений во избежание бюрократических препон. Когда твой поверенный самолично явится к следаку с материалом и заявит ему о своих намерениях, есть вероятность, что его попытаются отшить вместе с грузом под любым благовидным предлогом, замучают переносами встреч и явок, зашугают по кабинетам, предложат расстаться с материалом без регистрации самого факта передачи и наличия. Этак и человека заколебают и улика пропадёт. То ли дело Роспочта! Заказное отправление с уведомлением о получении гарантирует, что милиционеры уже не отвертятся от приёмки и самого доказательства, и грядёт вызов отправителя для дачи показаний по факту. Такой же материал могут почтой даже и в СИЗО направить. На руки тебе может и не выдадут, так через твоё письменное заявление администрация тюряги переадресует груза следаку («Привет, Антон, посылаем тебе ногу от трупа, которую обнаружили по твоему поручению в лесу, чтоб ты доказательством её куда следует представил. Целую, Алёна»; «Гражданин начальник СИЗО, прошу направить полученную на моё имя мертвячью ногу следователю Твердолобову в СО Тимофеевского района. Обнял, арестованный Я»). В любом случае, все эти манипуляции приведут к тому, что доказательство обрастёт всякими транзитными бумагами (квитки, сопроводиловки), где посторонние властные человечки зафиксируют и наличие, и направленности, и общие характеристики самого материала. Что также не позволит в конечной инстанции открещиваться да умалчивать оборот материала.
Безусловно, что представляемое доказательство должно иметь прямое отношение к обстоятельствам дела, должен быть отчётлив источник его при возможности проверок доказательства и его подтверждения. Нужно ли говорить, что доказательство должно отражать интересы самого подозреваемого и исключать возможность вредной оценки его. Поэтому такой материал тщательно проверяют по вопросу полезности и убедительности.
3.4.5. Право заявлять ходатайства и отводы
Подозреваемый вправе заявлять ходатайства и отводы.
Общие правила о ходатайствах и отводах приведены с Главах 9 и 15 УПК. Все конкретные случаи (основания и порядок) рассредоточены по другим разделам, где обсуждаются различные процессуальные вопросы, которые в свою очередь могут быть решены по соответствующим ходатайствам или отводным заявлениям.
Ходатайство – это обращение в данном случае подозреваемого к уполномоченному Законом органу власти или должностному лицу об осуществлении ими каких-либо действий или принятию решений. Речь идёт о процессуальных действиях и решениях, которые востребованы подозреваемым, возможны на данной стадии и реализуемы – то есть, когда властные структуры в силу присущих им прав и обязанностей компетентны эти действия осуществлять, а решения принимать. Нет, ты конечно, можешь обозвать ходатайством и обращение к тёще своей, выкруживая у неё пельменей, и некий процесс от этого начнётся, но это останется только бытовой клоунадой.
Своим общим назначением такие обращения подозреваемого направлены на обеспечение защиты, на воплощение законных интересов через разрешение вопросов права и возбуждение всяческих процедур. Перечень возможных ходатайств уже на стадии подозрений достаточно широк для их полного и окончательного перечисления. Существо любого ходатайства всецело зависит от текущей проблемы, появившихся целей и задач, намерений и усмотрений подозреваемого. Общее свойство: какие процессуальные действия или решения осуществимы и нужны на данный момент, о тех и просят. Перечень возможных просьб напрямую или косвенно выясняется из содержания норм УПК по текущей стадии и в рамках общих положений Кодекса, которые распространяются на любую стадию. Например, следак уполномочен проводить допрос, осмотр, освидетельствование, назначать экспертизу, влиять на меру пресечения, изымать, приобщать, руководствуясь совестью оценивать доказательства, прекращать уголовное преследование и заниматься другими глупостями. А подозреваемый вправе пользоваться помощью защитника, представлять доказательства, участвовать в следственных действиях, знакомиться с отдельными материалами, не подвергаться пыткам и насилию, считаться невиновным и заниматься иной ерундистикой. Соответственно этим полномочиям следака и правам, подозреваемый ещё и вправе обращаться с ходатайствами (просить) об осуществлении любого из этих действий и принятии следаком должных решений. Примерно так: Прошу провести осмотр; прошу назначить и провести экспертное исследование; прошу прекратить уголовное преследование; прошу руководствоваться совестью; прошу не подвергать меня пыткам и насилию; прошу считать меня невиновным… Кроме шуток. Любопытно, какое решение будет сформулировано в ответ на последние ходатайства. А ведь следак обязан или удовлетворить, или отказать в их удовлетворении. Третьего не дано. «… Рассмотрев ходатайство… постановил: ходатайство подозреваемого удовлетворить – не подвергать его пыткам и насилию». Так что ли? Или: «… отказать в удовлетворении…». И что тогда – подвергать пыткам и насилию? М-да…
Законом не установлено специальных требований по содержанию ходатайств, в том числе нет требований обосновывать их. То есть подозреваемый не обязан приводить мотивы и основания, по которым имеется необходимость выполнить то или иное ходатайство его. Поэтому, когда орган расследования отказывает в удовлетворении ходатайства по причине его необоснованности, такие доводы и решение сами по себе не законны (не обоснованы). Но я всё же считаю, что мотивы и основания присутствовать в ходатайстве должны в русле изъявлений настойчивости и разумной откровенности, чтобы, с одной стороны не вскрывать своих козырей, не обнаруживать действительных устремлений, а с другой – обеспечить внешнюю понятность, убедительность и законность своим требованиям. Ещё – этим ты препятствуешь произвольному переосмыслению заложенных в ходатайстве побуждений защиты, не позволяешь исказить корневой смысл, не даёшь повод отказать в исполнении или исполнять не полно, ложно. Чем могучее аргументы у требований, тем больше шансов на их удовлетворение, тем эффективнее ожидаемый результат и весомее позиция будет для пересмотра отрицательных решений по ходатайствам перед лицом контролёров.
При всём при том Право заявлять ходатайства и отводы является в свете принципов состязательности и равноправия кормом для лохов. Именно в том значении, как это правило предложено Законом. Твоё право просить или чего-то там требовать само по себе вообще не гарантирует результата – плодов от ожиданий. С тем же успехом попрошайки на паперти смеют ожидать благополучных откликов своим нуждам. Реализация ходатайства поставлено в полную зависимость от воли мусоров, они решат – удовлетворить твоё прошение или нет. И преодолеть их подлое своеволие бывает, ох, как не легко. Ну а так, – проси себе сколько пожелаешь. Что с того?
Посредством отвода подозреваемый способен повлиять на состав участников уголовного судопроизводства. Отвод может быть заявлен судьям, секретарю, переводчику, эксперту, специалисту и всем участникам от сторон, кроме самого подозреваемого и потерпевшего. Однако статья 6 Евроконвенции утверждает, что обвиняемый вправе отводить ещё и свидетелей обвинения. (Вернее сказать не норма статьи самой в буквальном её содержании, но а силу практических критериев Евросуда / Смотри: Renda Martinsv. Portugal № 50085-99, Решение от 10.01.2002 г.). Хорошенькое дело! А если учесть, что обвинительные свидетельства могут представлять сообвиняемые и потерпевшие, то конвенционное право отвода распространяется и на таких «свидетелей». Только будем откровенны – данный норматив до сих пор не адаптирован к положениям Кодекса и российской судопрактике.
Основным и общим критерием отводимости является возможность устранения негативных последствий отличной заинтересованности участников в исходе дела, выходящей за разумные рамки процессуальных функций, наличия предвзятости или пристрастия. Повод для отвода – воля заявителя по необходимости исключить указанные негативные последствия и собственно заявление. Общая задача у отвода – обеспечить объективность и справедливость производства, а решение судьбоносных вопросов оградить от посторонних чувств, эмоций, предубеждений, другими словами, – максимальное удержание разбирательства в русле правдоискания и следования справедливым началам. Полностью психические свойства отключить и исключить их влияние не возможно. Мы все – не роботы, не автоматы. Но отрицательная чувственность не должна играть решающего значения в процессе разбирательства и иметь основное влияние на выводы и решения властных лиц. Значимые решения не должны строиться на эмоциях, как это ныне происходит в судах присяжных. Для противодействия этому как раз и созданы такие инструменты, как отвод участникам, который может быть активирован уже при одном подозрении на скрытый интерес. В связи с этим, сомнительна, например, объективность надзорного прокурора, если подозреваемый ранее любовничал с его женой, о чём прокурору стало известно. Сомнительна справедливость решающего о контроле переговоров или о заключении под стражу судьи, который ранее имел бытовой конфликт с близким родственником подозреваемого.
Другим поводом для отвода является повторность участия по одной стадии рассмотрения дела и противоречивость процессуальных интересов участника. Подобное происходит, когда одно и то же лицо, в рамках одного производства или по отношению к одному и тому же подозреваемому (обвиняемому) участвует в разных качествах, представляет конфликтные интересы спорящих сторон, их отдельных участников, замещает властные функции противостоящих или подконтрольных полномочий в процессе. Если гражданин изначально исполнял функции одного участника, Закон не допускает его к иному виду участия. Свидетель не может приобрести статус защитника, судьи, секретаря…; защитник не допускается к участию в деле, если он ранее уже в этом деле исполнял роль эксперта, следователя, представителя потерпевшего, защитника «вражьего» другого подозреваемого… Кроме того, судьи не вправе рассматривать то же дело по разным инстанциям. Во всех таких случаях действует прямой запрет Закона и отсутствует необходимость углублённого обоснования отводов доказательствами порочных интересов. Заинтересованность такая презюмируется.
Исключением является возможность привлекать в качестве свидетеля любого участника в ходе дальнейшего производства. Например, в качестве свидетеля может быть вызван в судебное заседание следак, понятой, эксперт, ранее осужденный обвиняемый и любые другие участники, кроме судей. Всех таких свидетелей допрашивают только по известным им обстоятельствам производства по делу, как правило, в связи с прежним выполнением их профессиональных или процессуальных функций. Чаще всего, когда поднимается вопрос законности и существа действий процессуального характера с их участием. В некоторых буржуйских странах прямо предусмотрена возможность отвода и свидетелей. Есть здравый смысл в этом. Разве не различимы признаки заинтересованности следователя, который как свидетель явно не заинтересован в саморазоблачении? Повсеместно в делах об обороте наркоты свидетелями выступают опера, проводившие оперативно-розыскные мероприятия (ОРМ). Разве признаются такие свидетели в дальнейшем, что они сфальшивили сюжет правонарушения, осуществили подлог материалов? Или существует надежда услышать признания опера, что он изначально желал упаковать и прессануть конкретного подозреваемого по личным, заказным или корыстным причинам? Конечно, нет. Никто (кроме мудаков) не пожелает признаваться в своих умышленных грехах, за которые можно поплатиться должностью, карьерой, теневым доходом, а то и свободой. Да только наш дырявый законодатель не желает признавать реалии и надёжно защищать от таких ситуаций. Мы не только не можем отводить подобных горе-свидетелей, но даже отвод им заявлять, как должностным лицам-участникам, так как к моменту их участия свидетелями они уже переобулись в кеды гражданского образца. Отвод же на прошедшую или изменённую ипостась не распространяется. А в отношении оперов возможность отводов вообще не предусмотрена. Лисья рожа – наш УПК выходом в подобных ситуациях предлагает только гипотетические возможности: ставить под сомнение показания свидетеля на предмет их достоверности. Но простите, это уже иная музычка – лёгкий и глупый шансон в сравнении с Гимном «республик свободных».
Ещё одним исключений из общих принципов отвода будут случаи совмещения одним лицом отдельных, но неотъемлемых статусов, формально разграничивающих разнопёрость участников. Так, потерпевший может одновременно являться и гражданским истцом, а подозреваемый – ответчиком, прокурору или следаку позволено выступать в качестве гос. обвинителя.
Повторюсь, основание отвода – заинтересованность – наиболее значимый повод для отстранения участника. Интерес по делу ввиду сложившихся у участника определённых тенденций (обвинительных или защитительных) напрямую влияет на объективность его участия и на справедливость разбирательства в целом. Выявление заинтересованности и её причин, безусловно, сопряжены с трудностями. Во-первых, будучи связана с внутренними чувствами и свойствами человека, заинтересованность в редких случаях явно проявляется внешним образом. Во-вторых же, эту заинтересованность необходимо доказывать тому, кто на неё ссылается – то есть самому отводящему. Ну хорошо, когда есть прямые свидетельства заинтересованности (письменные или устные сведения). Но крайне малый шанс, что поверят словестным доводам самого подозреваемого, если только ему лично тот же следак высказал подобный интерес в исходе, типа: «Я тя, гнида, по любому упеку на долгие года Г», – процедил он сквозь зубы вне допроса. При заявлении подозреваемого о таком факте, в порядке «проверки» опросят самого следака: «Было? Личный интерес имеете? А предубеждения или неприязнь?» – «Ну что вы, что вы! Только приязнь, без всяких личных интересов и пристрастий. Так и угроз не высказывал, и в помыслах таковых не имел». Естественно, за основу будут приняты такие вот объяснения следака, а заявление подозреваемого сочтут голословием. От заявителя потребуются более веские аргументы. И мотивов, реально приведших к выбору правоты версии следак, надзорщики не представят.
По вопросу заинтересованности есть исключения из общих правил. Напрямую заинтересованы в исходе дела (а иначе и немыслимо) активные участники от сторон. Их интересы продиктованы именно прямой заинтересованностью в определённом результате, и интересы эти как раз и являются их двигунками (но только когда соответствуют действительной роли). Заинтересованы в достижении только им выгодных результатов и подозреваемый (обвиняемый), и потерпевший, и защитник, и обвинитель. Их интересы могут совпадать, в чём-то пересекаться, противоречить друг другу. Но в то время как подозреваемый и потерпевший заинтересованы лично, защитник и представители обвинения не вправе выходить за рамки профессиональной заинтересованности, определённой целями правосудия и функциональными обязанностями. Поэтому перечисленные участники и не могут быть отведены по причинам указанной заинтересованности.
Хотя Закон формально и предоставляет возможность отвода в отношении сиюминутно участвующих лиц, как я уже указывал выше, общие конституционные гарантии позволяют иные значения в праве отвода. Отвод может быть заявлен в любой момент производства по делу, когда стали известны обстоятельства и появились основания для этого. Даже и после состоявшегося участия конкретного лица в некоторых случаях можно поднять вопрос, что этот участник имел порочный интерес или мог иметь такой интерес, знал об этом и подлежал отводу. Если участие лица длящееся, и в начале вступления этого лица в дело отвод ему не был заявлен, нет препятствий сделать это позднее.
Бесспорно, что сомнения в объективности, то есть в непредвзятости и беспристрастности отдельной личности также является препятствием для его участия и, следовательно, основанием для отвода. Закон как бы и не предусматривает такое основание прямым текстом, но отсутствие объективности прямо связано с состоянием «заинтересованность», и этой связью заявитель и должен мотивировать отвод. Так, вполне резонно можно сомневаться в объективности подавляющего большинства нынешних судей, шагающих от уголовной юстиции хотя бы уже в связи с их обильным прежним опытом деятельности на поприще уголовного преследования и прокурорской работы. Их необъективность порождена укоренившимся обвинительным воспитанием, правовым развратом, неистребимой предубеждённостью в виновности, а отсюда – симпатиями и «пониманием» чаяний сторонников обвинения, природном неуважении и презрении к защите.
Заинтересованность их выражается и объясняется повсеместным созданием более благоприятных условий для стороны обвинения, повсеместным ущемлением прав защиты и воспрепятствованием действиям её частников, презрением к принципам и гарантиям судопроизводства. Мы уже отмечали, что в современных судьях неисправимы обвинительный уклон и безнравственность, въевшиеся через личный их мусорской опыт и ментовскую наследственность. Поэтому они были мусорами и ими же остались, даже обрядившись в мантии.
Сколько волка не кормили, а всё кормою влез.
Необъективность на фоне заинтересованности может проявлять себя неограниченным перечнем признаков. Те признаки обусловлены самой природой различных противоречий в межличностных отношениях, что вызревают на разных почвах, во всех коридорах сожительства людей: социальной, политической, религиозной, профессиональной, расовой и т. д. Например, ты, как представитель общества защиты бобров, вправе не доверять объективности и отводить прокурора, которого ранее твои единоверцы изобличали в браконьерстве по отношению к несчастным бобрам. Ты, как ярый и известный антисемит, оправданно можешь отводить следака-еврея. Известен случай, когда в Тверском суде обвиняемый заявил о нежелании, чтобы дело его рассматривал судья-педик, требовал, чтобы председательствующий самоотстранился в связи с известной его голубизной на общем чёрно-белом фоне судопроизводства. Реально, судье нечего было противопоставить, не мог он опровергнуть такие упрёки, тем более, что и защита предлагала представить доказательства своей правоты через проведение мед. освидетельствования на предмет наличия целки у вершителя правосудия и признаков жопоепства. Тот судья, конечно, отстранился от дела, правда, под предлогом болезни. Но, так или иначе, отвод состоялся. Само заявление подобных доводов «в глаза», безусловно, возбуждало негативные личные чувства у судьи и предсказуемую его неприязнь к заявителю. Не может никто к такому остаться равнодушным. Так даже если бы и не отвёлся он по первоначальному заявлению сразу, само наличие таких претензий в будущем явилось бы основанием отвода.
3.4.6. Право на показания, объяснения, родной язык и переводчика тоже
Подозреваемый вправе давать показания и объяснения на родном языке или языке, которым он владеет, а также пользоваться помощью переводчика.
Судьба такая: для меня родным является язык народности Руока, что обитает в центральной Амазонии. Только этим языком я и владею. Соответственно, я вправе, способен и желаю давать показания и объяснения на этом языке. Как я в России очутился – долгая сказка, но вот, гляди ж ты, захвачен в плен местными властями с партией кураре на борту (коммивояжёр хренов).
Местных языков и наречий, извините, не ведаю. Как же любезным следакам и операм обеспечить моё право на дачу вразумительных показаний или объяснений, если у них даже нет возможности установить, на каком языке я с ними лопочу? Необеспечение такой возможности изъясняться самому и воспринимать информацию извне – явное нарушение права на защиту. Требуются срочные меры по отысканию специалиста-переводчика, чтобы для начала хотя бы установить мой язык общения. Где они в России знатока такого отыщут. Нет их. Но это всё крайности. Бывали случаи намеренных злоупотреблений, спекуляций редкостным языковладением. Подозрения этого у ментов возникали неизбежно, и они принимали меры к выявлению истины. Средства просты. В бессознательном, дрёмном состоянии человек использует только родную речь. К языковым срывам приводят пытки и насилие, или даже угроза этого. Отчего-то вспомнился случай с террористом Радуевым. Его по «пыжик» – приговору направили в тюрягу особого режима. Начальник каталажки звонит в главк и сообщает о проблемах: Радуев русский язык оказывается не понимает, команды не выполняет. Управленцы командуют, чтобы немедленно осужденного обучили русскому языку. На следующий день из тюряги рапортуют: приказ исполнен, обучение Радуева языку осуществлено успешно, Радуев владеет русским языком свободно. Каким образом проведено столь эффективное обучение «великому и могучему» можно не объяснять тебе? Только в течение последующего года того Радуева скоропостижно скончали «сердечным приступом».
И на старуху найдётся прореха?
Право пользоваться доступным пониманию языком направлено на обеспечение реального участия самого подозреваемого в процессе судопроизводства, а также на представление ему всего арсенала средств защиты. Через это право подозреваемый получает возможность понимать и быть понятым, получать и передавать информацию по делу при его общении с органами власти и участниками. Наличие права в его действительном выражении имеет целью добиваться правильности и справедливости разбирательства по делу, так как (теоритически) от активности подозреваемого зависит правильность установления обстоятельств, а особенно – решение вопросов причастности и вины.
Аналогично и по отношению к праву на участие переводчика. От точности и полноты перевода напрямую зависит качество (эффективность) участия подозреваемого, не владеющего официальным языком судопроизводства. И наоборот, неверность перевода естественным образом влечёт искажение информации, заблуждение у участников, недостоверность доказательств, препятствует полному и верному установлению обстоятельств и постановлению законных решений. Вообще-то в обеспечении этих прав в не меньшей мере заинтересованы и власти, хотя стараются этого интереса не выдавать.
Помощь переводчика заключается в качественном переводе не только устного общения подозреваемого в ходе его непосредственного участия в следственных действиях, но и в адаптации всех иных письменных материалов «в оба конца».
Закон не расшифровывает понятие «переводчик». Это опять же даёт повод мусорам привлекать в качестве переводчиков отнюдь не компетентных лиц, а всякую шалупень. Не редко переводами занимаются обыватели-дилетанты, которые только на бытовом уровне владеют и языком производства (не родным и для них), но и своим собственным (родным) говором. Ни о каком качестве помощи в таких случаях рассуждать не приходится. Такие «спецы» сами нуждаются в помощи переводчиков. Их соучастие – не помощь, а сплошное вредительство, вредительская безучастность. Помнится мне в связи с этим эпизод. Подозреваемому – кавказскому горцу предоставили переводчика М. в помощь. Этот М. у себя в ауле работал пастухом, средним образованием не обзавёлся, и в российской провинции прожил чуть дольше года, скотником работал на ферме, из сельской местности не вылезал, круг общения по большей частью ограничивался земляками. На русском языке данный переводчик мог только на половой орган внятно посылать. Когда выяснились результаты его переводов, у прокурора волосы на башке вздыбились, хоть и лысый он был. А остальные все, кроме прозревшего подозреваемого, вроде довольны остались помощью такой.
Очевидно, что от переводчика требуются глубокие знания на профессиональном уровне языков, на котором происходит общение в каждом конкретном деле. Профессионализм будет определяем наличием специального образования, свободным владением специфической речью судоизъяснения, достаточными познаниями в области юриспруденции, практическим опытом работы в качестве переводчика именно в процессах, а ещё нормальными качествами, такими как добросовестность, терпимость, честность, беспристрастность. Не многовато ли требований? Вовсе нет. Хотя с такими качествами людей вообще мало в живых осталось, но к этим критериям отбора должны стремиться, приближаться. Я полагаю, а любой вправе об этом настаивать, что переводчик для участия в судопроизводстве должен бы допускаться только через квалификационные разрешения (лицензии). И должны существовать специальные процедуры отбора и допуска, как это имеет место в отношении адвокатов, специалистов, экспертов. Переводчик настолько же значим в процессе, что и специалист, специалистом он и является, только функции своеобразны. Соответственно должны существовать чёткие показатели качества и такого специалиста. Нынешний же порядок привлечения переводчиков к участию в деле, когда следак или суд избирают их более по устным рекомендациям, а решают о привлечении только собственным усмотрением, – это откровенный бардельник. В таком порядке мусора не в состоянии самостоятельно проверить способности «переводчика», в отсутствие собственных знаний сторонних для них языков, а всяческие рекомендации – шибко хилое основание, не влекущее ответственности рекомендателен. И всё это часто непоправимо вредит разбирательству, и всегда – в ущерб интересам защиты.
Участие переводчика имеет все атрибуты Помощи. Помощь двусторонняя: и нашим, и вашим, без тени заинтересованности в судьбах участников и результатах разбирательства. Помощь должна быть всеобъемлющей, так как переводчик выступает посредником (медиатором) во всех процедурах, где подозреваемый может столкнуться с языковыми барьерами. Здесь мы обсуждаем его участие только исходя из интересов защиты, потому что на проблемы стороны обвинения и суда нам, в общем-то, наплевать. Не так ли, курсант? А помощь подозреваемому включает в себя переводы любых текстов по процессуальным документам и по переписке с властями. Предсказуемо активное участие переводчика и при встречах, любом виде общения с защитником, если, конечно, сам адвокат не владеет нужным языком. Но в случаях посредничества, как можно заметить, появляется угроза утраты конфиденциальности, так как «мусорской» переводчик вполне может слить обретённую им информацию. Потому, если есть возможность, необходимость и средства, выгоднее привлечь к участию компетентного спеца, обладающего доверием от защиты. Понятно, что посторонних для милицейской среды субъектов сторона обвинения и суд не приемлют и примут все меры для нейтрализации таковых. Ты можешь ответить тем же. По различным, не поддающимся проверке основаниям отводи навязываемых агентов (то переводчик на твоём родном языке оскорбил тебя, то вздумал уговаривать в признании вины).
Переводчики несут уголовную ответственность за заведомо неправильный перевод. Вернее сказать, что такая ответственность только предусмотрена. Современной судебной практике неизвестны случаи привлечения к такой ответственности. Какая идиллия! Вероятно, искажений переводов вообще не происходит. Но всё же признаем, что в существующих условиях практически невозможно доказывать точность и правильность перевода, когда нет чётких определителей, что считать по каждому случаю верно переведённым. Ещё сложней выявлять прямой умысел на искажения, злонамеренность, заведомость действий переводчика. Ведь текущая информация может подвергаться искажениям специально и в обусловленных содержании/форме. Чтобы доказывать такие факторы очевидно требуется задействование и контроль других специалистов, мнение которых то же может быть не бесспорным. Да и бремя ответственности частично будет лежать на тех следователе и судье, кто привлекли переводчика да не убедились в его способностях и пристрастиях. Такие условия вполне допускают намеренное внедрение таких специалистов, кто подыгрывает обвинению, заблуждает подозреваемого неточностями, искажением оборотной информации, а то и прямо толкают в пропасть. Случаются и грубые искажения, когда, например, вразрез с действительной позицией подозреваемого, переводчик заявляет «от его имени» о признании вины, о согласии с обвинением, но отказе от показаний. Тем более нет трудностей «забыть» все разъясняемые права или транслировать из в неверном значении или неполно. Подобные мерзости в дальнейшем к увечьям в защите. Есть страховочные заклятия против этого. Необходимо хотя бы разочек осуществить скрытую запись по участию переводчика и проверить его работу через других спецов. Или даже открыто демонстрировать проведение записи. Должен бы струхнуть, остеречься последствий.
Случалось так, что на судебной стадии рассмотрения обвинения вдруг выяснялось не владение подсудимым языком судопроизводства или его крайне сомнительные познания и понимание. Убедившись в такой ущербности суд признавал необходимость содействия переводчика. И на том ограничивались. Но признание таких фактов автоматом ставит под сомнение законность всех предшествующих этапов рассмотрения дела, включая стадию участия самого подозреваемого, когда он не был обеспечен помощью переводчика. Любые документальные свидетельства, типа «русским языком владею, в услугах переводчика не нуждаюсь» не могут служить оправданием, так как явно не соответствуют действительность. Что и подтвердилось последними выводами суда по языкознанию и нуждам бывшего подозреваемого. Скорее всего, все прежние утверждения фальшивы, имел место обман с преодолением права.
Кроме того, встречаются умники от следствия и судебной власти, кто пытается толковать содержание нормы о праве на пользование языком владения в усечённом значении. Наличие этого права они признают только по отношению к процессу дачи показаний или объяснений. А участие переводчика видят только для такого рода общений. Отсюда выводят отсутствие прямого права пользоваться родным языком в процессуальных обменах информацией иного формата, например, по ходатайствам, отводам, жалобам, возражениям и прочим обращениям. Враньё! Право на помощь переводчика вообще самостоятельно, отделено от «права на язык», и широту его действия Закон не ограничивает.
3.4.7. Право знакомиться с протоколами и подавать замечания
Подозреваемый вправе знакомиться с протоколами следственных действий, произведённых с его участием, и подавать на них замечания.
Знакомство указанное должно быть прямым, непосредственным и подробным, как люди знакомятся лично друг с другом, как враг с недругом, за руку и воочию. Именно в таком значении и должно правильно пониматься процессуальное знакомство. Опосредованное же знакомство, то есть через кого-то, с чьих-то слов и сообщений, через любые производные носители – это косвенный контакт с информацией, который не гарантирует полноты и достоверности. Посредничество в ознакомлении допустимо, если подозреваемый, например, в силу физических или иных препятствий не способен к самостоятельному ознакомлению (слепой, глухой, не владеет официальным языком, неграмотен, спит или умер).
При необходимости следователи заводят любимый ими вальсок – ознакамливают путём зачитывания протоколов вслух. Это считают достаточной мерой. После чего участники, включая подозреваемого подтверждают подписями правильность содержания документа, а вместе с этим и факт ознакомления с ним, с его содержанием. Но в таком порядке обычно оглашается только описательная часть существа следственного действия, оглашается кратко и с искажениями (изменения формулировок, пропуски, умалчивания). Мусора такие выкрутасы оправдывают экономией времени. Ну как же, пока все участники по очереди прочтут текстуру! Следователи тонко пользуются доверчивостью и невнимательностью подозреваемых. А те в дальнейшем изумляются, откуда в протоколе появилась левая информация, куда делись важные данные. Поздно, овца, в протоколе уже подпись твоя стоит удостоверительная. Ещё одна разновидность надувательства – оглашение документа «с экрана». При таком раскладе текст набирается через комп на дисплей, не распечатывается бумагой, следователь его зачитывает по экранному изображению, выясняет у участников верность изложения, если нужно, то подправляет с ходу или делает вид таких исправлений. Все согласны? – тогда только в печать и на подпись. И вновь защита упускает подлог.
Персональное и непосредственное ознакомление с окончательной редакцией бумажного протокола, напротив, позволяет в полной мере проконтролировать содержание всех разделов: данные о времени и месте составления, об ознакомлении с правами, о составе участников и всё прочее. Каждая составляющая сведений по протоколу важна для оценок их допустимости и доказательственного значения. Тем более только собственно-зрительное знакомство позволяет нам устанавливать соответствие происшедших процедур с их отображением в протоколе.
Специальный раздел в протоколе позволят внести в него Замечания о правильности (или неправильности) содержания. Здесь не только можно, но и нужно отметить любые несоответствия, неполноту текстовой информации. Замечания – существенное и самостоятельное средство защиты. Замечания не являются собственно обращением, хотя и могут содержать посыл: прошу учесть, принять во внимание, рассмотреть, удовлетворить. А почему «хотя и могут»? По моему мнению, необходимо выдвигать требования, без которого следаки оказываются, как бы и не обязаны что-либо исправлять, так как их к этому никто и не призывает. Как бы то ни было, Замечания выражают несогласное мнение о правильности сведений. Ни Закон, ни практика не определяют порядок рассмотрения Замечаний на протоколы по досудебной стадии производства. Представляется, что этот порядок должен равняться на правила рассмотрения Замечаний в отношении Протоколов судебных заседаний (сокращённо далее – ПСЗ), как это установлено в статье 260 УПК. То есть любые Замечания должны бы рассматриваться лицом, проведшим следственное действие и составившим протокол, удовлетворяются им или отклоняются специальным решением, а пусть даже и внутри самого протокола с указанием мотивов и оснований этого решения.
Только после выполнения указанных условий производство следственного действия можно считать завершённым, а результаты – зафиксированными. Однако ещё повсеместна традиция, когда те же Замечания к протоколам следственных действий вообще оставляют без рассмотрения. Они, их наличие как бы выпадают из общей процедурной канвы: родившись, Замечания остаются жить своей никчёмной жизнью. Следаки внимания на Замечания не обращают, как если бы такие не имели значения или не заявлялись вовсе. Отсюда непонятно становится, учтены Замечания или нет, оценивать сведения по протоколу вкупе с такими оговорками или эти основные сведения действительны и без сведений по Замечаниям. Такая неопределённость возникает и из-за того, что привнесение Замечаний – достаточно редкое явление. Некоторые следаки за многие года деятельности своей могут ни разу не столкнуться с подобным способом вмешательства со стороны защиты, тем более от прочих участников. В этом – одно из проявлений бестолковости действий защиты. Кроме того, сам УПК откровенно тупит по этому поводу, когда не дал регламентаций по порядку внесения и рассмотрения Замечаний. А это всегда – лишний повод к произволу. Но резонно считать, если предусмотрена возможность замечаний, то они подлежат рассмотрению, они неотъемлемы от остальных сведений протокола, которых касаются по смыслу «замеченного» ими. В ином случае содержание следственных действий останется не бесспорным, а результаты – не явными, а доказательство – в целом недопустимым.
Возможный перечень следственных действий, к участию в которых может быть привлечён подозреваемый, в разы меньше, чем их количество на последующих стадиях участия обвиняемого. К таким действиям относятся проводимые с подозреваемым осмотр места происшествия, обыск, изъятие, досмотр, освидетельствование, допрос, очная ставка, а так же получение явки с повинной, следственный эксперимент, опознание. Соответственно и доступность протоколов предполагается только по таким действиям. На практике редкий подозреваемый из-за краткости его нахождения в этом качестве едва бывает задействован хотя бы в паре-тройке таких мероприятий. Их большинство реально осуществимы уже на стадии обвинения либо самостоятельно проводятся без участия подозреваемого ил вообще до появления такого участника в официальном качестве его.
По прямому смыслу нормы с протоколами всех иных следственных действий, где не участвовал подозреваемый, он знакомиться не вправе. Вернее сказать, норму так понимают: нет у властей прямой обязанности знакомить подозреваемого с материалами, полученными без участия подозреваемого. Но нет и прямых запретов, Закон не предписывает лишения права доступа в категорической форме. Значит, ознакомление всё же может быть осуществлено или по воле следака, или по настойчивым требованиям защиты, или повелению вышестоящих должностных лиц. Это произойдёт, например, когда есть выгода мусорам, есть необходимость «засветить» материалы с целью давления, убеждения в чём-либо, порождения сомнений. Так, подозреваемому могут указать на разоблачительный факт и продемонстрировать в связи с этим протоколы допросов других лиц, в том числе и «липовые». Не обязательно, что такую процедуру ознакомления зафиксируют документально. Но если в ходе допроса следак ссылается в вопросе своём на какие-либо доказательственные сведения, тогда подозреваемый вправе потребовать подтверждений этой информации через непосредственное ознакомление с соответствующими протокольными данными. Существующий всё ещё негласный запрет на ознакомление со сторонними от участия подозреваемого протоколами связан с неувядающей причиной – тайной следствия. Следствие, как это не глупо выглядит, желает быть тайным даже по отношению к подозреваемому. Хотя такая (спорная) позиция законодателя и исполнителей явно не согласуется с нормами международного права, в частности, с общепризнанным правом подозреваемого знать об основаниях подозрений, то есть о фактических основаниях – доказательствах обвинения. А где эти доказательства фиксируются? Верно, в протоколах.
Но и в существующей практике мы находим отступления от сложившихся ограничений. Такие отступы мы обнаруживаем в праве доступа подозреваемого к тем протоколам, что составлены формально без его участия, но с участием его защитника. Ещё одна возможность обнаруживается при рассмотрении судом вопросов о мере пресечения. При наличии ходатайства от подозреваемого суд обязан ознакомить его с материалами, представленными суду от стороны обвинения. А среди этих материалов вполне могут оказаться и некоторые протокольчики. В общем, есть варианты проникновений и инструменты для взлома дурацкой секретности.
3.4.8. Право на участие в следственных действиях
Подозреваемый вправе участвовать с разрешения следователя (дознавателям в следственных действиях, проводимых по ходатайствам стороны зашиты.
Данное право порождается самой природой инициативы стороны защиты, отдельных её участников, их прямым интересом в процедуре и результатах, когда ожидается появление доказательств этой стороны. Но чтобы право это могло осуществиться требуется комплекс формальностей: ходатайство от защиты о проведении следственного действия; ходатайство о непосредственном участии в нём; решение о производстве этого действия; разрешение о привлечении к участию. Сомнительно уже то, что следак вообще решится на проведение действия в пользу защиты. Он постарается уклониться под любым предлогом. Или же в дальнейшем произведёт его, но уже, якобы, по своей инициативе, а значит и усмотрением своим о содержании процедур и составе участников в них. Тем более склонен он будет так поступить, когда заявляется об участии сторонников защиты. Зачем ему такое соглядатайство? Краеугольно встречное право следователя: разрешить или не разрешить. Тогда быстрее он не разрешит или допустит к участию только защитника. Данная позиция основная и исходная, а положительность в разрешениях – исключения.
К исключениям можно отнести случаи, где участие подозреваемого является ключевым, а само производство действия окажется неизбежным. Например, следак не в силах отвергнуть требование защиты о проведении осмотра места происшествия с участием подозреваемого, если защита указывает на возможность обнаружения и изъятия в ходе осмотра оружия убийства на участке местности, что может указать и распознать визуально только сам подозреваемый. Учитывая все эти нюансы, выгоднее, надёжнее для начала просить только о самом проведении действия без намёка на участие защиты.
И только после положительного решения о проведении, далее дополнять свои требования условием личного участия. Желательно с приведением обоснований полезности от этого. И не беда, если по результатам следственного действия будут обнаружены доказательства, не предположенные в ходатайстве и оказавшиеся неожиданными для мусоров. Сюрприз. Следак повёлся лошара и полностью удовлетворил ходатайство защиты, так как результатами заявленного следственного действия ожидалось получить выгодное именно мусорам доказательство, но по итогам, ах, какая досада, выявлен антифакт.
Другим исключением являются случаи, когда право на участие фактически не может быть реализовано, имеются серьёзные препятствия или для участия, или для нормального хода расследования. Например, признает следак необходимым и обоснованным проведение по ходатайству подозреваемого каких-либо экспертных исследований. Экспертиза – это так же следственное действие. Но такие исследования окружены специфическими условиями, связаны с длительностью процедур. Потому нет возможности подселить подозреваемого на многие дни в какую-нибудь лабораторию, и обеспечить его продолжительно-непрерывным наблюдением происходящих исследований. Или же ситуации, когда производство должно осуществляться на значительном удалении. Следаки и сами-то не командируются из какого-нибудь Смоленска в некий Хабаровск, чтобы там лично провести выемку документов, а поручают это местным мусорам. Так что же, подозреваемого через всю державу в Хабаровский край этапировать, чтобы участие его обеспечить?
В защиту от произвола мусоров в вопросе удовлетворить или не удовлетворить ходатайство о проведении того или иного следственного действия Закон не предлагает реальных средств. Некоторые в оправдание пытаются ссылаться на положения статьи 159.2 УПК: подозреваемого, его защитнику не может быть отказано в производстве следственных действий, если обстоятельства, об установлении которых они ходатайствуют, имеют значение для данного уголовного дела. Да хрень собачья это, а никакая не гарантия! Имеет или не имеет значение для дела какое-либо обстоятельство, это решает следак по своему мусорскому усмотрению. И при чём здесь установление обстоятельств? Сторона защиты не обязана ещё и в этом обоснования приводить, когда предмет ходатайства другой – провести конкретное следственное действие для получения доказательств. А какой реально будет получен результат-доказательство, и какое это будет иметь значение для установления обстоятельств – этого заранее знать, об этом однозначно утверждать невозможно. И располагая такими условиями, фактически неисполнимыми, следак легко отшивает любые наши домогательства.
3.4.9. Право на обжалование
Подозреваемый вправе приносить жалобы на действия (бездействие) и решения суда, прокурора, следователя, дознавателя.
Сама возможность оспаривать действия, бездействие и решения мусоров напрямую связана с посвященностью о наличии и содержании таких действий и решений. Отсюда вытекает важное право, которое постеснялись почему-то упомянуть в общем перечне прав подозреваемого. Это право звучать должно примерно этак: Подозреваемый вправе знать обо всех действиях и решениях, затрагивающих или способных затронуть его права и законные интересы. В частности, к таким решениям относятся акты о создании следственной группы; о прекращении уголовного дела (преследования); о продлении срока или приостановлении расследования; о назначении экспертизы; о контроле переговоров; о проведении конкретных действий и мероприятий; о рассмотрении ходатайств. Что касается действий и бездействий, то речь, конечно, идёт о следственных действиях, которые осуществлены или должны бы проводиться, но по воле органа расследования активности в этом направлении не происходит. Принимается во внимание как действие в целом (например – допрос / экспертиза), так и составляющее целого промежуточное (под-)действие (например – скрытая аудиозапись допроса / истребование образцов). Так же имеют значение и внепроцессуальные действия, которые тот же следак может осуществить за рамками официального порядка (например – телефонная угроза свидетелю защиты). Подозреваемый вправе быть посвящённым в происходящее. Только при таких условиях возникает знание существа событий, обстоятельств, результатов, последствий. Что и позволяет мотивированно и обоснованно оспаривать законность актов перед лицом вышестоящих органов надзора.
Жалобы должны содержать явные и однозначные заявления о характере и существе спорных решений или действий, о признании их незаконности (какие предписания и нормативы нарушены, в чём выразилось нарушение), об отрицательных последствиях, которые наступили или могут наступить (вред, ущерб), требования об устранении нарушений и о восстановлении прав или порядка (так называемый предмет жалобы).
Данное Право крайне нелюбимо всеми властными структурами, а особенно мусорами, а особенно теми мусорами, против кого жалобы обращены, чьими действиями или решениями мы – овцы посмели быть не довольны. С чего бы это? А может быть от того такое отношение, что именно этих субъектов процессуальная деятельность будет подвергнута проверке, чьи профессионализм и компетенция кем-то поставлены под сомнение. Зря это они так. Любой порядочный властитель должен радоваться и гордиться, что кляузничают супротив него.
Ранее то препятствия праву обжалования носили более изысканную манерность. Лишали письменных причиндалов, тупо не принимали бумаги или взяв из тут же швыряли в корзину, не разъясняли само право, отправляли жалобу на рассмотрение самому нарушителю, угрожали расправой, кисти рук отбивали. Новое время с вмешательством оголтелых правозащитников, мудацкой гласностью и трусливым присоединением к Конвенциям привнесло цивилизованный (культурный) разврат.
Вчитаемся в норму: «…вправе приносить…», – так в этом лишь право в голеньком виде (первая брачная ночь в отсутствие невесты), но ещё не право на то, чтобы жадоба была рассмотрена. Так мы вынуждены рассуждать вослед изощрённым законникам. Единицы подозреваемых имеют возможность напрямую «из рук в руки» передать свою срамную жалобчёнку адресату. Между ними зябнут посредники, кто в настоящее время и перенял пресекательные функции. Передаваемая почтой, через канцелярии и приёмные, через дежурных в изоляторах или специальные ящики сбора корреспонденции, жалоба, как и любое другое обращение, легко исчезает в пути или со стола адресата. Если, конечно, её направление и передача не были надёжно зафиксированы. Так, в СИЗО арестантам предлагается жалобы передавать дежурным инспекторам, которые сами регистрацию поступающих к ним бумаг не ведут, расписок не выдают, отказывают в факте получения и передачи. Администрация только через несколько дней уведомить должна бы о дальнейшем направлении обращений. Но, когда есть острая необходимость, от любой жалобы могут избавиться, то в помойку сбросят, а то и тайно одарят ею того, к кому в жалобе претензии выражены. На все последующие вопросы о судьбе бумаг только плечами пожмут – не было, мол, таких поступлений, ты гонишь, бродяга, всё, что им передавалось, если передавалось, всё это направлено по адресам. Их разумения и обоснования выводятся от обратного: если менты не направили жалобу в назначенный адрес и не уведомили об этом отправителя, а они всегда так поступают по своим инструкциям, значит мнимый отправитель ничего и не отправлял, брешет гад. Звучит убедительно и логично вполне. Аналогично способен поступить и следак, и прокурор, и судья. Примут жалобчёнку, замылят, а на последующие вопросы и возмущения только бровками мило вскидывают: не было жалобы, и всё тут. Эти выкрутасы вовсе не закономерность и не повсеместность, но временами пользуемый приём. Для арестанта такая ситуация станет неожиданностью или даже невосполнимой проблемой. Что, например, будет означать в результате указанных хулиганств «утрата» кассационной жалобы? Непоступление в суд жалобы в срок расценивается как отказ от обжалования, как нежелание использовать право. Истечение 10-дневного срока пресекает возможность кассационного разбирательства по твоему обращению, а значит, ты лишишься шанса на пересмотр судебного решения по второй инстанции. Выход один. При всякой нужде и всегда нужно пользоваться только контролируемыми каналами передач, снабжёнными регистрационными формами учёта. От получателей и любых посредников добивайся документальных удостоверений отдельными бланками или визами на копиях самих жалоб. Пусть тебя не убаюкают прямые нормативные обязанности властей – незамедлительное направление жалоб и их рассмотрение (статьи 123, 126 УПК).
Что значит «рассмотрение»? Да, праву на обжалование следует встречная обязанность жалобу рассмотреть. Любое же рассмотрение воплощается двояким исходом: удовлетворить требования жалобы, признав её доводы обоснованными, или отказать в удовлетворении, соответственно, отрицая обоснованность. Есть и третий, факультативный вариант – оставить жалобу без рассмотрения по всяким формальным соображениям (статьи 356.3, 363.2, 375.3, 412.1 УПК). Ага, всё же могут и не рассмотреть? Но и по двум основным вариантам гарантия рассмотрения жалоб, как право и обязанность, по своему значению настолько ничтожна, что самым свинским образом искажает исходную конституционную гарантию пересмотра обжалуемых решений (статья 50.3 Конституции), так как при рассмотрении жалоб собственно пересмотр не гарантирован. Одновременно искажена и гарантия защиты (статьи 45.1, 46.1 Конституции), так как рассмотрение жалобы реальной защиты может и не привнести. При существующем произволе, круговой поруке и бессовестности всех без исключения надзорщиков, их представители заточены заведомо на отказ в отношении любых обращений со стороны защиты. А удовлетворение жалоб следует понимать только исключением. Мусора работаю по правилу: отказывать стороне защиты во всём, если нет непреодолимых препятствий для отказа. Естественно, о такой позиции известно и тем, чьи решения или действия обжалуются. И при таком знании они борзеют и вольничают. В крайнем (худшем) случае, отвергнув жалобу, но при явных и существенных нарушениях, словестных подзатыльников своим напихают. А в лучшем случае – навафляют. Но разве это является карой для гомиков?
При всём при том, обжалование – мощное оружие в лапах настойчивых и грамотных. С помощью этого средства создаются прочные преграды своеволию, уязвимо поддавливается обвинительный массив. Жалобы привлекают к твоей персоне и делу твоему внимание широкого круга контролёров, напрягают и сковывают этим вниманием действия противников, принуждают их к осторожности и оглядкам. Они вынуждены станут считаться с твоим мнением и смириться с твоим участием. Но и этим правом необходимо пользоваться разумно, хотя бы уже потому, что из жалоб твоих может быть выявлена твоя истинная позиция по делу, твои намерения и настроения. И даже могут быть выявлены вредные для тебя обстоятельства и доказательства по источникам. Право на обжалование может быть использовано и в виде психологического противовеса, когда обильными потоками жалоб «на всё и вся» создаётся дополнительное напряжение в стане противника. У иных следаков такими шквалами отнимается много сил и времени, рабочий настрой, спланированный ход ломается и выедается сосредоточенность.
Хотелось бы отметить неоправданную ограниченность права на обжалование. Закон обрезал круг субъектов, на чью деятельность распространяется такое защитное воздействие. Но нарушения могут происходить и от иных участников, скрытых и явных. Вот, например, опера и их структурные подразделения. Хотя они и не признаны участниками судопроизводства («орган дознания» – несколько другой участник), их фактическое участие в уголовном преследовании очевидно. И беззакония в их действиях и решениях повсеместны, очень даже влияют на твою процессуальную судьбу. А что, заведомо безупречен всегда в деятельности своей адвокат? А другие участники? Тот же потерпевший может накуролесить, а процессуальные его нарушения в самый раз должны бы через жалобу пресекаться, в отсутствие других достойных средств защиты от подобного. И если нарушительность от всех таких участников не исключается в рамках производства по делу, то должно этому противопоставляться равное право обжалования. Вообще-то некоторая возможность к этому существует, о чём потрепемся в своё время.
3.4.10. О праве защищаться иными средствами и способами
Подозреваемый вправе защищаться иными средствами и способами, не запрещёнными УПК.
Такая правоспособность частично уже была затронута при обсуждении общего принципа «Обеспечение права на защиту» (Глава 2.10). Перед нами очередная порция зыби. Но мы отметили, что главными атрибутами предлагаемых средств и способов защиты является возможность с их помощью сопротивляться обвинению и отсутствие прямых запретов в УПК на их применение. Обратившись к уже существующим комментариям этой нормативной гарантии, всякий раз обнаруживается лишь краткое её воспроизведение без конкретизации самих средств и способов. Комментаторы промусорились и избегают обсуждать это право в практическом и сколь-либо подробном её содержании. Навязчива мысль, что такое тихушничество связано с тонкой и не ясной гранью между «дозволено» и «не дозволено», и трусостью в примерах. Их природная ссыклявость не позволяет овцам уяснить суть дополнительных возможностей, и овца попросту упускает правовые возможности для своей защиты. Само Право остаётся без реального употребления, норма оказывается нерабочей.
Вспомним для начала, что Средство – этакий механизм, орудие, с помощью чего осуществляется защита; Способ – это приёмы, пути, коими достигаются цели защиты в эффективном порядке. К «иным» средствам и способам относятся вообще не упомянутые в УПК (например, обращение в квазисудебный орган – Евросуд); упомянутые в УПК в производном значении (например, вытекающие из обязанностей других участников) и вновь изобретённые тобой или другими (например, введение нормы об обязательной проверке всех свидетелей через детектор лжи). Среди известных мне «иных» средств защиты назову: обращение к Президенту РФ, Уполномоченному по правам человека, В Евросуд, в Международную комиссию по правам человека, в Общественную Палату, в Конституционный Суд, воззвание к средствам массовой информации, акции протеста (не путать с ценными бумагами – акциями), аудио-видео контроль заседаний, призывы властей к совести и справедливости, осенение нечисти крестным знамением, привлечение частных сыщиков. В пример «иных» способов защиты сошлюсь на: допрос свидетелей обвинения, использование судебной практики, заявление алиби, игра в молчанку, сокрытие улик, неисполнение незаконных требований, физическое противодействие насилию мусоров, предоставление ложной информации без ущерба для посторонних, уклонение от явки под благовидным предлогом, домогательства о разъяснении текущих и грядущих процедур.
На самом деле «иных» средств и способов защиты не так много. Норма предполагает перспективу, что такой инструментарий может всплыть с законодательными новациями или прогрессом практики. При этом защитный слой нормы заранее отменяет любые ограничения для подобных изысков, предоставляют некоторую свободу выбора за рамками перечисленного в УПК. Воображение и изощрённость что-либо прикольное подскажут твоим порывам. Но, во-первых, такие средства и способы по сути могут пересекаться с уже заложенными в законах, либо окажутся из разряда «выходка». Поэтому ожидаемая мера противодействия властей от подобных защитительных фигур будет опираться на механизм «обеспечения порядка и соблюдения регламента». То есть любые не оговорённые Законом действия с твоей стороны будут оцениваться через призму поведения участника. Если будет такой вопрос поднят на обсуждение, не следует умалчивать о своей собственной оценке, что производимое с твоей стороны – это применение иных средств и способов.
По собственному опыту порочному знаю, что новые средства/способы обнаруживаются нежданно-негаданно, вдруг, исходя из складывающейся правовой ситуации. Приведу пример. Все десять (максимум – тридцать) суток задержания подозреваемый находится во взвешенном состоянии, томится в ожидании развязки: либо предъявят обвинение (скорее всего) либо отпустят на все четыре (три, две, одну) стороны света (темноты, сумерек, рассвета). Будучи даже отпущен или оставлен без задержания в официальном порядке чел не перестаёт быть подозреваемым, остаётся неопределённое время в незримом хомуте. Была бы шея, а хомут найдётся. Проблема отличия формального задержания от фактического, формальных подозрений от фактических… Перечисленные в статье 91 УПК условия и обстоятельства определяют только основания для задержания. Но отсутствие этих оснований самих подозрений не снимает. Закон не внятно обрисовывает процесс возникновения участника – подозреваемого. С одной стороны указывается, что основанием задержания подозреваемого является случай, когда это лицо застигнуто при совершении преступления. То есть к моменту решения о задержании и самого задержания застигнутое лицо уже расценивается подозреваемым. Но возвращаясь к нормативному определению «подозреваемого» по части 1 ст. 46 УПК находим обратное: подозреваемый – тот, кто задержан, в том числе по основанию застигнутости при (после) совершении преступления. В этой нормативной конструкции вначале происходит задержание, а затем становление свойства «подозреваемый». Сравнивая эти две нормы, мы не находим прямого ответа, что первично: «задержание» или «участник-подозреваемый» (курица или яйцо)? Мы-то разумно понимаем, что первичен «подозреваемый», так как прежде чем задержать кого-то по факту его противоправности в башке у мусоров должны родиться подозрения против этого «кого-то», а значит, этому субъекту тут же присваивается обличье «подозреваемый». Но нам более важно само наличие нормативных противоречий. Такое разночтение позволяет в различных правовых ситуациях утягивать правовое одеяло в любую сторону, и всегда – на себя сироток, и всегда формально-обоснованно. И это – чисто мусорской приём. Тогда любой вправе рассуждать с выгодной только для себя позиции и возражать задержанию тем, что задерживать допустимо только подозреваемого, а подозреваемым на момент задержания никто не объявлен. И наоборот. Резонно считать незаконными гласные подозрения, если чел ещё не задержан, или же не решено о возбуждении против него уголовного дела, или не применена мера пресечения. В этом и есть «иное» средство/способ защиты.
Аналогичные неясность и неопределённость царят в правилах о применении мер пресечения: меру пресечения допустимо применять в отношении подозреваемого, но и подозреваемым становятся в случае применения меры пресечения (смотри статьи 46.1.3, 97, 99, 100 УПК). Более того, три основания для установления, определения статуса «подозреваемый» перечислены в Законе через союз «либо». Это означает строгое разграничение и не совместимость этих трёх позиций, в отличие от формул, если бы основания давались через союзы «или» или «и». То есть Закон не приемлет одновременное использование сразу двух или трёх оснований.
Выноска на обсуждение таких проблем позволяет оспаривать законность процедур, следствие и суд вводит в ступор. Они вдруг оказываются не способны разрешить противоречия за рамками сложившихся и устоявшихся стереотипов, а следом затрудняются правильно просчитать правовую ситуацию на предмет наличия нарушений и путей их устранения. При любом решении властей, их решение окажется спорным. После чего непременно обнаруживается повод для обращения к конституционному судопроизводству (средство защиты), втянуть их в обсуждение и разрешение правовых вопросов, не связанных напрямую с основными обстоятельствами доказывания по уголовному делу (способ защиты).
Теперь возвращаемся к тому, что подозреваемый – это только предполагаемый нарушитель уголовного закона и только вероятный виновник торжества. Тогда все собранные против подозреваемого доказательства, на основании которых следак строит свои догадки, по существу сами считаться на то время должны предположениями. А это означает, что все добытые доказательства причастности и виновности в отношении подозреваемого являются сведениями предположительного характера. И такое свойство эти доказательства будут влачить вплоть до предъявления обвинения. Так? Но ведь одно и то же доказательство в отношении того же лица и при тех же обстоятельствах не может как гермафродит менять своё обличье по усмотрению пользователя – оно либо предположение, либо категоричное утверждение (либо баба, либо кобёл). Отсюда следует вывод об обвинительной ничтожности всех доказательств, собранных в своё время в обоснование самих подозрений против подозреваемого, включая показания его. Такими доказательствами (предположениями) неприемлемо обосновывать обвинение в ходе дальнейшего производства преследования. И если решилась необходимость обвинить и предать суду, то все доказательства причастности и вины следует собирать новым объёмом сведений об этих обстоятельствах или обновить их, возможно даже переоценив в корне. Эти условия не касаются сведений о событии преступления, которые остаются стабильны по свойствам и независимы от наличия и процессуального положения преследуемых лиц. Но органы расследования эти аспекты не учитывают, глаза закрывают на эту лабуду, и доказательства по причастности подозреваемого свободно перекочёвывают в обвинительную базу. Такими доказательствами легко обосновывают даже виновность в Приговорах, например, когда ссылаются на показания подозреваемого. И правильно поступают, так как не находят возражений этому ни от защиты, ни от суда. Впрочем, и здесь и вновь напарываемся пузом на рифы противоречий нормативного характера, уж в который раз позволяющих обвинителям толковать правила в искажённом значении. По статье 171 УПК, следак выносит постановление о привлечении в качестве обвиняемого только при наличии достаточных доказательств, дающих основание обвинять. То есть обвинительные доказательства-основания должны бы существовать в природе ещё до предъявления обвинения, но на время, когда ещё действуют подозрения. Вновь перед нами двойственный характер одних и тех же доказательств на один расчётный период времени. А такое положение, как мы уже выяснили, неприемлемо для объективного расследования, так как влечёт неоднозначность правового статуса преследуемого, процедурную кашицу. Кто-то скажет: «Демагогия всё это». Пущай выговорится.
Ну, прости, громоздкие примеры привожу. Но этим хочу показать, что осмысливая всякий раз ситуации, ты не раз столкнёшься с подобными вывертами, и из их анализа обнаружишь «иные» средства и способы защиты. Как в самом последнем случае, – средство старое: изыскание и исключение недопустимых доказательств, а способ новый: опровержение законности получения этих доказательств ввиду ложного толкования и применения Закона.
Всеми уже перечисленными правами и возможностями подозреваемый может пользоваться активно и широко на грани «злоупотребления». Такая активность, кроме собственно реализации правовых интересов, принуждает следака к дополнительным усердию и вниманию по делу. Зная об активности подозреваемого, он при всяком своём действии и решении будет озираться на возможные реакции со стороны защиты, станет дополнительно напряжен этим положением. Период стадии подозрений относительно краток. В это время следак и так интенсивен в проводке следственных действий и выполнением массы формальностей. Работа забирает все его силы и время, знаете ли, сроки поджимают. А тут ещё этот подозреваемый (мать его!) со своими ходатайствами и жалобами по любым поводам…. На каждое такое обращение требуются всё новые усилия, как минимум для подготовки ответов. Покой следаку не светит. На эти времена забыть ему о семье, доме, бытовухе, отдыхе, и секса лишён он будет, кроме половых отношений с материалами дела. Такие напряги могут привести к истерикам-психозам, вынуждают ошибаться и нарушать законный порядок. А этим можно воспользоваться в свою очередь, не правда ли? Вывод: завали следака работой. Если стресс, то обоюдный, если нервяк, то каждому. Пиши бумаги, даже если повода ясного не видишь, обращайся с любыми требованиями и по всяким основаниям, пусть даже они и надуманными видятся. В неограниченном числе и объёме.
Побегушки, побегушки, побегушечки мои…. Тех, кто скрывается, уклоняется от участия в судопроизводстве именуют в народе «побегушниками». Почему-то наравне с теми, кто совершил побег из-под стражи. Однако существует очевидное различие. Не явиться на встречу – не одно, что слинять с неё. Побег из-под стажи является уголовно-наказуемым деянием, преступлением, за которое наказывают. Только в единственном латиноамериканском государстве такие побеги преступлениями не считаются, если они не сопряжены с насилием или другими противоправностями. В государстве том умно признаётся, что стремление к свободе естественно и нормально для любого здравого человека. Россия, симпатизируя псевдо-гуманитарным идеям, не только согласна с суждениями о наказуемости, но и практику этого доводит до абсурда. От нас с тобой искренне ждут скотской покорности и добровольных восхождений на плаху или в пыточные. Прикольно.
Андрюша П. совершил дерзкий побег из ИВС. С кем не бывает? Дёру дал он потому, что опытом своим знал о беспределе мусорском, что упакуют на срок за делюгу, в которой не замешан. По ночам взломал Андрюха стену фомочкой, и был таков…. Чуть позже Андрюху изловили и вновь под замок швырнули. Но чудо случилось – его оправдали за основное преступление, из-за которого изначально под стражей оказался. Но при этом через самостоятельное обвинение в побеге осудили на реальный срок. Хотя само такое заключение под стражу являлось не законным. То есть этого парня фактически осудили за уклонение от Незаконного лишения свободы.
Забавно?
Побегушки же в форме уклонения от явок и участия в разбирательстве по делу собственно побегом-то и не являются, пусть даже чел и в розыск объявлен в связи с такой пассивностью и признан подозреваемым (обвиняемым). Прямого запрета на данное бездействие, неактивное противодействие УПК не содержит. В отличии от других участников, подозреваемый (обвиняемый не предупреждается об обязательстве явки (до задержания), а если предупреждение делается при применении меры пресечения, то всё равно ответственность не наступает. Не наказуемо подобное для подозреваемого. Что формально в общем-то дозволяет такую меру, как уклонение от явки, отнести к «иному» средству защиты. Да, именно защиты. Ведь мы осознаём и обнаруживаем твёрдое оправдание такому поступку: защита от произвола и беззакония (которые, быть может, только прогнозируются); защита от ограничений в собственноручном сборе доказательств; защита от пристрастий и пыток, защита родных и близких от потери кормильца и от переживаний за его судьбу в неволе; защита от несправедливого осуждения и лишения свободы. В этом есть весомый контраргумент в ответ на упрёки в трусости или несознательности дурацкой.
С другой стороны, никто не обязан считать своё участие в судопроизводстве наиболее важным, долговым обязательством в жизни. Государи так считают? Ну, мало ли что желают они считать правильным для овец! У нас могут быть дела и проблемы значимые и неотложные, с отлучкой далеко и надолго, и без посвящения в планы кого-либо, включая знакомых, близких, тем более каких-то там мусорят. Так ведь и родственники наши не обязаны ни перед кем отчёт давать о нашем месте пребывания и состоянии, удовлетворять чьё-либо любопытство в личной жизни, включая такие интересы со стороны властей. Частная жизнь и свобода гражданина выше любых интересов государства. Кто нам внушил, что мы должны в ущерб своей свободе безмерно уважать чаяния беспринципных мусоров и сопереживать их должностным побуждениям? Тем более в условиях животного к нам отношения. А находясь в срочной длительной отлучке, человек может добросовестно (да к чёрту эту совесть «добрую»!) не знать о вызовах, розысках его и о своём статусе «подозреваемый». Это только Их обязанность – обеспечить наше непосредственное участие, если таковое считают необходимым. Тогда сами пусть и решают свои проблемы. Мы Им своим отсутствием в этом не мешаем. Никто ещё не отменял институт представительства перед лицом органов расследования и суда. На всё время отлучки «подозреваемого» его интересы по делу может защищать адвокат (защитник) по всем мыслимым инстанциям, как это, например, происходило по уголовным делам в отношении Б. Березовского. А связь с защитником может быть вполне эффективной и при одностороннем контакте. Через того же представителя возможно осуществлять любые процессуальные полномочия. Поверь, наблюдать процесс своей казни со стороны много приятнее, чем личное участие в той же экзекуции в роли жертвы. Впрочем, никогда не поздно явиться и отдаться полюбовно.
Вот и ещё одно «иное» средство защиты всплыло – личная отстранённость и участие в форме представительства.
3. 5. Обвиняемый и его правоспособность
Существует две формы предварительного расследования уголовных дел: 1) Дознание – по делам о преступлениях небольшой и средней тяжести, и 2) Предварительное следствие – по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях. В зависимости от этого различают участников, ведущих расследование: дознаватели или следователи, а также два вида формулируемых ими обвинительных решений, соответственно: обвинительный акт или постановление о привлечении в качестве обвиняемого, где утверждается о совершении преступлений. Формально, с момента издания таких решений в деле и возникает участник – обвиняемый, обычно вырождаемый из подозреваемого. Из гадкого утёнка является миру ещё более гадкий леблядь.
При общей схожести правового положения обвиняемых по обеим формам расследования я буду обсуждать только аспекты по следственному варианту, где штампуются Постановления о привлечении в качестве обвиняемых (сокращённо – Обвинительное Постановление), лишь иногда оговаривая случаи дознаний.
Если положение подозреваемого определяется наличием лишь подозрений о его причастности, то положение обвиняемого должно быть обусловлено прямыми утверждениями о совершении им конкретного преступления. Такие утверждения могут касаться только события преступления и участия в его совершении лица. Обвинить – значит выдвинуть только предположение, версию о виновности. В ином случае, при утверждениях о виновности, нарушается Презумпция невиновности. Устанавливать (утверждать) виновность вправе только суд через специальные решения об этом – Вердикт и Приговор. Все остальные получают возможность так считать только после вступления в силу Приговора.
Я не случайно коснулся этого вопроса. Многие прокурорско-следственные, не говоря уже о ментах низовых звеньев власти, смутно различают границы дозволенного в своих высказываниях, переоценивают свою компетенцию, толи в силу безграмотности, толи в порядке злоупотребления полномочиями. Сталкивался со множеством случаев, когда не только в обвинительных актах, но ими же издаваемых второстепенных документах, в том числе адресованные сторонним инстанциям, эти деятели позволяют себе утверждать о виновности подследственных лиц. Например, на два ходатайства потерпевшей в одном деле, следователь напрямую ссылался на отсутствие необходимости удовлетворять требования потерпевшей о проведении отдельных следственных действий, так как «вина Ш. полностью доказана собранными материалами». Аналогично на её же последующие жалобы высказался и надзорный прокурор. То есть, ещё до приговора суда эти двое открыто утверждали о виновности и гласно заявили об этом. При том, что в том деле расследование и надзор осуществляли мусора из разряда «высокая квалификация». Что же судачить о низших сословиях. Нет, они не просто ошибаются или заблуждаются. Они нагло уверовали в свою вседозволенность, давно и по убеждению присвоили себе право решать о чьей-либо виновности, а судебную функцию в этом расценивают не более чем формальностью. Если ты внимательно покопаешься в своей делюге, велика вероятность, что обнаружишь подобные гадости. Сгребай их в копилку фактов нарушения ПН.
Обвиняемым становятся, то есть приобретают все права такого участника с момента вынесения решения об этом – Обвинительного Постановления, а не с момента предъявления этого решения обвиняемому лицу или уведомления о нём в какой-либо форме. Между этими манипуляциями может пройти срок до трёх суток (ст. 172.1 УПК). Тогда, в течение этих дней обвиняемый может и не знать о новой своей роли, и, соответственно, пользоваться правами. Опасность таких временных разрывов и отсрочек понимают и сами следаки, когда норовят в присутствии жертвы преследования издать и объявить Постановление. Другие же технично употребляют законодательные разломы и, посредством имеющегося временного запаса, стараются выигрышно для себя осуществить в эти три для важные следственные действия, провести значимые решения. Это позволяет искусственно лишать граждан правомочий обвиняемого по отношению к таким действиям и решениям. Возможно, Закон иные цели преследовал и резервировал такой период для всяческих исключительных случаев, когда обнаруживаются действительные препятствия для незамедлительного предъявления обвинений. Однако у законодателя нашего память девичья, поди ж ты, забыл родненький установить условие исключительности.
Заключение о твоей причастности (или даже виновности) однозначно зародится в следачьей башке ещё до издания Обвинительного Постановления. Естественно, что убеждения следака решением бланковым получают только внешнее оформление всем утверждениям. Убеждение, во всяком случае, предшествует утверждению и предопределяет последнее (причина – следствие). Сам акт обвинения можно считать формой выражения «утверждённой уверенности» в причастности лица. Насколько не формализована ныне процедура выдвижения и предъявления обвинения, всё же по природе своей она остаётся важным и ответственным актом. И несмотря на правовую независимость и самостоятельность, следаки всякий раз предварительно консультируются с вышестоящими мусорами – надзорщиками или крышующими их, дабы убедить тех в правильности и перспективности обвинений, выяснить мнения, скорректировать редакцию, заручиться поддержкой и беспрепятственностью. Таким страховкам и предубеждениям способствует устойчивая и издавна выстроенная двусторонняя взаимосвязь между различными звеньями следственных органов и прокуратуры, а в некоторых случаях с подключением судейских представителей. В этих системных коалициях специально назначенные прокурорики наблюдают и помогают производству по определённому им кругу дел и прикреплённым к ним следственным звеньям. Каждый следак знает своего «папу», танцует с ним напрямую или через руководство своего подразделения, и «папа» этот является по отношению к следаку надзорной надстройкой. Весь проверочный материал и следственная деятельность распределяются промеж прокуроров не в случайном порядке, а сугубо адресно-персонально. Прокурор задолго до формирования Обвинительного Постановления и на протяжении всего расследования по делу в достаточных подробностях будет посвящён в обстоятельства и во все, включая негласные поводы для обвинений. Уже по этой причине направление копии Обвинительного Постановления надзорному прокурору и проверка им этого решения являются чистой формальностью. Прокурор и до поступления к нему копии Постановления о таком решении знал и фактически «дал ему зелёный свет». Потому и редкостны случаи (я таких не знаю), чтобы надзорщики от прокуратуры не соглашались и отменяли Обвинительные Постановления следаков. Или нас попытаются убедить, что деятельность и решения следаков всегда идеальны, безошибочны, всегда законны и обоснованы? Ха-ха!
Обвиняемый – это общее, сводное наименование одного участника, которое конкретизируется в других терминах для отдельных этапов судопроизводства. Со времени назначения дела к слушанию в суде и при дальнейшем рассмотрении существа обвинения по первой инстанции, вплоть до постановления приговора обвиняемого именуют «подсудимый». После вынесения приговора и в зависимости от его резолюции обвиняемого обзывают «осужденный» или «оправданный». Но при всех этих раскладах этот участник остаётся Обвиняемым и сохраняет именно такой коренной статус. При этом период «после вынесения приговора», если вообще не прекращено уголовное преследование, охватывает и всё время исполнения приговора, вплоть до момента погашения судимости. В связи с этим, все общие права обвиняемого, в частности, закреплённые в статье 47.4 УПК, равно распространяются на все подвиды Обвиняемого, под каким бы соусом эта дичь не предлагалась к столу. Права эти, пусть иногда и в изменённой форме, присущи и подсудимому, и осужденному, и оправданному, так как участник остаётся единым в своём общем правовом положении уголовно преследуемого лица. (Даже оправданный!). Это принципиальное правило. По отношению к конкретному праву оно действует до момента полной его реализации или исчерпания самого судопроизводства по конкретному уголовному делу. Исключением являются случаи прямых оговорок в Законе или если сама правоспособность установлена только на отдельно выделенный период или процедуру (стадию). Например, право пользоваться помощью защитника распространяется на все без исключения стадии, где участником присутствует Обвиняемый. И право на заявление ходатайств неотъемлемо Обвиняемому на всяком этапе судопроизводства, ограничивается лишь предметом этих обращений по допустимости вопросов рассмотрения для конкретных этапов разбирательства. И даже право отвода может быть осуществимо за рамками текущего участия отводимых лиц, так как принципиально не отрицается допустимость заочных отводов, когда заранее отвергаются конкретные участники из числа возможных, или с оправданным запозданием, когда исключающие участие обстоятельства выясняются позднее самого участия. С такой точки зрения, после окончания расследования не утрачивается право отвода к следаку, возможен отвод судье и после окончания судебного рассмотрения дела его участием. Только в этих случаях фактический отвод будет иметь форму исправления процессуальных нарушений. В связи с этим немного отступлюсь и замечу следующее.
С какого момента адвокат (или иное лицо) становится «защитником»? Есть два мнения по этому поводу (моё и неправильное):
– Со времени назначения в официальном порядке через признание статуса и принятия властями решения об этом. К такой версии тяготеют мусора;
– Со времени фактического участия, когда адвокат (или иное лицо) начинают применение юридической помощи. Это может определяться временем заключения соглашения, в том числе и в устной форме, или даже фактом осуществления конкретных защитных действий. Такой версии придерживается сама Правозащита.
Может случиться такая каверза: уже после исполнения защитных функций выясняется несоответствие «защитника» условиям участия. Ему отказывают в допуске к делу или выводят из процесса, например, ввиду некомпетентности или заинтересованности. Но в таких случаях следует одновременно рассматривать и вопрос о недопустимости всех доказательств, полученных при участии этого защитника. Такой проблеме почему-то не внемлют. Такая же ситуация сложится и в случаях отводов любого из мусорских участников.
Что же касается оговорённых в Законе ограничений по общему перечню прав Обвиняемого, то их можно обнаружить, например, по частным ситуациям.
Так, производное от права на обжалование – право на кассационное обжалование свойственно и доступно будет только Осужденному (Оправданному), и только в 10-дневный срок со времени постановления Приговора. За пределами этих условий право утрачивается или вообще не наступает. А вот право на представление доказательств относится в узком значении только к стадиям, где осуществляется процесс доказывания – то есть к предварительному и судебному следствию. Хотя в широком значении это право распространяется и на Осужденных (Оправданных), которые могут представлять доказательственный материал кассационному и надзорному судам. При условии, конечно, отождествления таких сведений с «доказател ьством».
Отсюда следует ещё один важный вывод: остро стоит необходимость точного знания не только своих прав в действительном их содержании, но и чёткого представления временных границ действия этих прав. Правомочие ценно своей своевременностью. Неиспользование вовремя отдельных прав по своим последствиям может оказаться необратимым и невосполнимым для интересов защиты, а по сути, – добровольным самолишением благих возможностей. Очередной повод локти грызть.
Применение к участникам двойных наименований – неудобный приём. Это вносит сумятицу не только в виде непонимания действий, действительности прав и обязанностей в умах не-юристов, это создаёт неоднозначность правовых положений участников. (Такой бардельник касается не только многоликости Обвиняемого, но и по стандартам: Прокурор – Гос. обвинитель, Потерпевший – Свидетель и т. д.). Из правила, что при вынесении оправдательного приговора обвиняемый именуется Оправданный, следует, что Оправданный – есть и остаётся неопределённое время Обвиняемым. Кроме того, что такой статус позволяет и после вынесения Приговора пользоваться общими правами обвиняемого, отсутствие чётких границ и размежеваний позволяет любого оправданного в обращениях к нему и вокруг его персоны сколь угодно долго и вполне обоснованно называть его общим наименованием – Обвиняемый. Что без дополнительных разъяснений будет крайне стеснять оправданного, создавать порочное давление на него и его окружающих людишек.
Факт предъявления обвинения, то есть объявление о наличии такового, сам по себе не достаточен для появления в деле обвиняемого. Как уже говорено, каждый участник определяется и выясняется наличием у него комплекса процессуальных прав и обязанностей. Эти права и обязанности, наряду с ответственностью, образуют так называемый «статус», создают облик участника, некий его ореол, внешнюю процессуальную оболочку, которая прививается человеку вне зависимости от его воли, даруется ему торжественно властями в установленном порядке. И человек тот ещё должен стать облачённым в сей наряд, хотя желания его могут и не приниматься в расчёт. Вот так бывает: шёл себе шёл мирно человек, никого не задевал, бац – и он уже обвиняемый. «Шевелите поршнями дальше, товарищ, не задерживайте очередь!». Так что в нашем случае решающим фактором вступления в дело обвиняемого должно считаться не само только гологласное признание статуса, а разъяснение всех свойственных прав, обязанностей (и ответственности) – то есть, правового положения, установленной понятности разъяснений этого положения, предоставленной возможности реального осуществления прав и исполнения обязанностей, и при документальной фиксации всего этого. Конь станет оленем не путём физического вмешательства в его внешний облик, а когда его признают таковым, убедят самого и окружающее зверьё, что он – в натуре олень по жизни.
От верного разъяснения всех и каждого из прав напрямую зависит понимание человеком нового своего положения. Здесь не сгодится формула, что аппетит приходит во время еды. Может оказаться поздно, кость проглочена, а аппетит так и не пришёл, заблудился дорогою. Надёжнее будет слюнки, а может и слёзки пустить до трапезы, о вкусовых качествах и иных достоинствах-недостатках узнать, убедиться в них заранее. Да, твой защитник должен тебе в порядке помощи делать соответствующие разъяснения. Ты сам можешь разъяснения почерпнуть из любых доступных источников. Но так как прямая обязанность разъяснений возложена на следака, то, в данном случае, после его разъяснений и твоего их уяснения ты и станешь действительным Обвиняемым (Прими поздравления, свыкайся с завистью окружающих, отбивайся от фанатов, торгуй автографией).
Психологический момент. Значение имеет, как быстро вникнешь в новый для себя образ, усвоишь его, проникнешься своими возможностями, перспективами и последствиями по объявленной тебе правоспособности. Подозреваемый, – тот ещё тешится надеждами о благополучном исходе. Вообще-то существует правило по статье 172.2 УПК: Следователь должен извещать обвиняемого о дне предъявления обвинения. Такая норма как раз и направлена на обеспечение возможности подготовиться «жертве» гонений не только юридической накачкой, но и морально-психологическим состоянием к инаугурации в сан «Обвиняемый» и грядущим репрессиям. Но разве эта установка на практике исполняется? Нет. Об обвинении ты узнаешь только в кабинете у следака. Ясен хрен, нежданная и резкая смена правового положения и обстановки, как бы ты её не предчувствовал, и даже несмотря на некоторый опыт преследований в шкуре подозреваемого, угнетающе обрушатся на твою психику. Эффект неожиданности и «холодного душа». На то и весь мусорской расчёт. За тобой наблюдают, тебя пытаются взять врасплох. Твои растерянность, ступор, нервный упадок уж очень выгодны им, так как влекут твоё бездействие, волевую беспомощность, устраняют сопротивляемость всем первичным обвинительным процедурам. При этом одним твоим поведением могут обнаружиться изобличающие факторы. Соответственно, от новоявленного обвиняемого на первичном этапе требуется внутренняя выносливость. Нужно найти в себе силы, чтобы преодолеть такое давление, не быть ввергнутым в оцепенение и отчаянность, чтобы сохранить работоспособность, здравый рассудок и ясное сознание. Легко советовать и рассуждать со стороны – осуществить сложно на деле. Где эти чёртовы силы черпать? Как один из вариантов преодоления мандража – относиться «неадекватно» к происходящему с тобой, например, с долей любопытства, заинтересованно и познавательно, или с иронией, как к некому приключению. Это испытанное средство, когда самообманом в корне меняется отношение к происходящему. Ведь не секрет, что проблематичность и влиятельность событий и обстоятельств на наше внутреннее состояние мы создаём лишь собственным психическим восприятием происходящего. В любом случае, у каждого из нас есть первичное право на консультацию с защитником. Можешь воспользоваться им или до момента объявления обвинения, или сразу после этого. Оставшись наедине с адвокатом, выдворив на время следака из кабинета, появится возможность просто отдышаться, привести мысли в порядок, сбить пульс.
3. 6. Права обвиняемого
Фальшивая политика гуманизации и демо(но)кратизма в судопроизводстве «цивилизованных» государств привела к значительному расширению прав обвиняемых по их (прав) количеству, объёму с гарантиями эффективности в реализации. Дремучую Россию с большими натяжками также пытаются причислять к таким цивильным сообществам. Вернее сами наши властители создают, формируют имидж – видимость такого соотношения. С зычным треском, но прослеживается только зачаточное движение в сторону приоритета и уважения прав человека, включая права обвиняемых. Слыханное ли дело, что бы в наших исконных пределах такая распущенность сотворилась?! Хотя общие права, даже в несколько большем объёме от минимума и признаны, но такое признание является скорее вынужденным, декларативным под давлением извне и в порядке заигрывания с быдлом, а на практике действие прав фактически заблокировано формальными препонами. Что и не удивительно вовсе. Насквозь промусорённые власти попросту и солидарно права игнорируют, всем гарантиям дано существование лишь на словах и бумагой, без возможности их реального воплощения наяву. Воля владетеля правом упирается в яростное сопротивление. Все проблемы хищной, эгоистичной сути властных представителей и уродливого народного менталитета: публика доверчива, раболепна перед властью, а та крепка'в своём восприятии скотности народа.
Это не исключительная ситуация для одного нашего государства. Даже такую «передовую» ржавую державу как США глупо считать цивилизованной. Хотя бы по той причине, что это – государство-убийца, где узаконено умерщвление людей через смертную казнь, где множество сфер жизнедеятельности организмов людских пронизано жестокостью, безнравственностью, влекут «отсроченную» смерть. Да и в дряхлой Европе «основные» права всё ещё на пути обретения. Долго, мучительно, с кровушкой. Что в сравнении с этим столь краткий опыт жидеющей России?
Но нам с тобой от этих сравнений нет утешений. Мы желаем справедливости немедля, правда? Права, в каком бы виде они не существовали, должны находить своё воплощение уже здесь и сейчас при действительной возмоге получать плоды с той растительности. Не мною подмечено: мало правом располагать, необходимо добиваться его уважения всеми другими и действенности результативной от его использования. Что понту от дырявого щита, прибитого к стене, да без инструкций по эксплуатации. Уверяю, только от твоих стремлений и настойчивости откроется доступ ко всем агрегатам, махина эта может быть задействована и полезной стать. Права и стороннее уважения приходят только к сильным, дерзким, стремимым.
Итак, что имеем мы в своём арсенале?
3.6.1. Право защищать права и законные интересы, иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите
Обвиняемый вправе защищать свои права и законные интересы, иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите.
Как-то нелепо и невнятно звучит формулировка «вправе защищать свои права». Так и чешется расширить: вправе защищать своё право защищать свои права… и так далее, как снежный ком: иметь право на право. И не уловить сразу смысл такого норматива. Но он имеется, и достаточно глубокий.
Во-первых, обвиняемый имеет права и законные интересы. Эти права и интересы гарантированно признаны, должны охраняться государством и судом. Верно посчитал кто-то там наверху, что такой охраны, самой по себе, может оказаться недостаточно, если, во-вторых, самому обвиняемому дана возможность ещё и самостоятельно защищать эти же права и интересы. Конечно, такая самостоятельность оказывается достаточно условной, так как за защитой прав (интересов) обвиняемый вынужден вновь обращаться к тому же государству и его властной веточке – суду. Нормой создана структура как бы двойной защиты – защита защиты, двуслойный панцирь. Именно поэтому данный дополнительный эшелон защиты отдельно оговорён и выделен в Законе. Было отмечено, что весь комплекс прав, обязанностей и процессуальных интересов – это и есть обличье обвиняемого, некое спектральное отражение человека в судопроизводственной среде обитания. Все эти права и интересы самостоятельны по существу, и образуют собой совокупность, как отдельные органы и части тела по отношению к организму в целом. При этом элементы внутри совокупности взаимосвязаны и взаимозависимы. Нарушение одной составной части в совокупности – любого права или интереса, влечёт нарушение целостности, негативно влияет на действенность связанных с этой других частей, их разрушение или даже погибель всего организма. Что и определило такое внимание Закона к защите ещё и самих прав с интересами от посягательств на них. И предоставлена такая возможность защиты самому обвиняемому. Нате Вам.
Необходимость защиты возникает, когда существует угроза нарушения, тем более, когда право или интерес уже нарушены. Основное здесь средство защиты – заявление в виде напоминания о праве (интересе) и всякого рода иные обращения, например, обжалование действий (бездействия), которые повлекли или хотя бы могут повлечь нарушение права (интереса). Так, для стадии предварительного расследования в порядке ст. 125 УПК, предусмотрена возможность обратиться с жалобой в суд. Другой путь – обращение в адрес прокурора, руководителя следственного отдела, коллегии адвокатов, руководству экспертного учреждения или любого другого ведомства в порядке вышестоящей контрольности и надзора. Если материалы дела переданы в суд, то обращения о нарушениях, связанных с этим делом, передаются данному суду. Ну а незаконность деятельности самих судов, где на данное время ведётся производство по делу – в вышестоящие судебные инстанции.
Высшим органом защиты прав, если права имеют конституционную значимость, является Конституционный Суд РФ. А ежели права гарантированы межгосударственными актами, то есть возможность обращаться в так называемые квазисудебные органы защиты, типа Евросуда и Международной Комиссии.
Но, возвращаясь к судебному средству защиты посредством судов общей юрисдикции, следует знать о двойственности такого средства. Кроме обращения в порядке ст. 125УПК, существует возможность защиты через исковое производство. Это значит, что пострадавший может обратиться в суд с исковым заявлением о нарушении конституционных прав в порядке рассмотрений гражданским судопроизводством, если только нарушения не являются процессуально-уголовными по существу своему (смотри Главы 24 и 25 ГПК РФ). Как и в случаях обжалования, исковым обращением заявляется о нарушенном праве (свободе), указываются обстоятельства и доказательства нарушения, наступившие последствия, и приводятся требования об устранении нарушения, устранении последствий от него, как минимум – восстановление нарушенного права. Исковое производство имеет свои особенности, в нём присутствует большая степень обстоятельности и доказывания. Например, в отличие оттого же порядка по ст. 125 УПК, где вся нагрузка по опровержению доводов жалобы лежит на субъекте обжалования (т. е. на том, на кого жалуются), при иске, наоборот, всё бремя доказывания возлагается на истца, а ответчик может быть пассивен в опровержениях, если считает, что достаточных доказательств против него не представлено суду.
Но, несмотря на такие сложности, путь исковых претензий я считаю более эффективным, хотя бы уже потому, что твоё обращение будет рассматривать судья гражданской коллегии, едва ли заражённый обвинительным уклоном, то есть не мусорской натуры. Поэтому, если имеется основание (или это основание можно красиво преподнести) для обращения с иском, советую использовать именно такую заморочку, как более предпочтительную.
Другие средства защиты, кроме обращений по инстанциям, мне неизвестны. А вот перечень способов полнится широкими возможностями. Кроме уже упомянутых пособников в форме уголовно(гражданско) – процессуального, конституционного и квазисудебного производств, имеются ещё ряд структур, кто своей деятельностью может исполнить правоохранительные функции. Формально, защищать право допустимо через вмешательство Президента РФ, как гаранта Конституции. Соответствующую проверку могут возбудить Уполномоченный по правам человека, федеральные депутаты, президентские комиссии, правозащитные организации – авторитеты, средства масс-инфо, частные лица из числа участников производства. Подробнее о всех этих средство-возможностях поговорим отдельно. Ага?
Что смущает: правовое обеспечение защиты имеет серьёзную проблему. В действительности, если принюхаться, то обвиняемый лишён эффективной возможности реализовывать самостоятельно своё право на защиту своих прав и интересов. На поверку – данное право оказывается фуфлом. Смотрим.
Во-первых. По всем известным средствам и способам обвиняемый не получает личной возможности, своими действиями и силами себя или своё право защищать напрямую.
Это позволено ему делать только опосредованно – путём обращений к различным контролирующим инстанциям и, гипотетически, к самому нарушителю. То есть, не сам обвиняемый, а должностные лица этих инстанций будут (вправе) проводить проверки: оценивать обстоятельства, устанавливать факт нарушения и принимать меры воздействия, если сочтут это нужным. А сочтут ли? Культивируемый властям порядок совершенно выхолащивает Право, парализует защитный механизм, делая его «пустышкой». Защита поставлена в полную зависимость от воли посреднических органов и лиц, то есть от воли и интересов мусоров.
Второе. Право обвиняемого защищать законные интересы не обеспечено нормами о встречной обязанности властей эти же интересы охранять, поддерживать, восстанавливать. Странно это весьма, но правоохранители не наделены полномочиями (в отличии от защиты прав) защищать законные интересы. Не предписана Законом такая функция для них. Соответственно, не имеется нормативных положений о механизме и порядке такой защиты. Поэтому госорганы, включая суд, не считают себя обязанными защищать всякие там интересы, откровенно отстраняются от этого. Более того, в отличие от таких понятий как «права» и «свободы» из Закона не определить значение и содержание понятия «законные интересы». Спроси мусоров: что это означает? Пожимают плечами. Вот и ещё один повод произвольничать.
Отсутствие официальных толкований для столь значимого правового понятия даже «профессиональных» юристиков разгоняет по тупичкам. Что уж об овцах базарить. Пробуем разобраться, исходя из собственных разумений и практики. Определение «законные» означает, что Интересы должны быть оговорены, предусмотрены самим Законом. Но в УПК содержание Интересов не раскрывается, а понятие применяется простым упоминанием об их наличии только в общих, принципиальных положениях, из которых запросто смысл не уяснить. Следует ли из этого, что обнаружившийся у обвиняемого какой-либо процессуальный интерес в таком случае и не может считаться законным? Похоже на то. Но присутствие, само наличие интересов (заинтересованности в чём-либо) глупо отрицать. А исходить нужно из заинтересованности обвиняемого, как в итогах рассмотрения обвинения (уголовного дела) в целом, так и по отдельным стадиям, процедурам, вопросам-частностям. Всякий раз задаёмся вопросом: чего добиваюсь, какую цель преследую? Ответ на него и определит твой Интерес – искомую выгоду, например, интерес в разрешении ходатайства, в непосредственном допросе свидетеля. Тогда, если имеются какие-либо процессуальные возможности, по ним выявляются и достижимые результаты, достижение коих и есть Интересы. То есть Интересы следуют из правовых возможностей и в таком виде они всё же предписаны Законом, и, следовательно, должны считаться «законными». Ура, нашлась иголка в стоге сена!
Отдельной категорией томятся Интересы обвиняемого, возникающие из конституционных и производно-процессуальных гарантий и принципов. Это те подлежащие удовлетворению правовые нужды и потребности, которые свойственны положению обвиняемого в споре сторон, и без которых не могут быть правильно решены задачи самого разбирательства по делу. Так из презумпции невиновности следует: законный интерес обвиняемого считаться невиновным до выполнения условий, предписанных в самой этой гарантии, включая точное соблюдение порядка судопроизводства. Из принципа состязательности вытекает интерес обвиняемого знать все доводы и доказательства, предлагаемые другой стороной суду для оказания влияния на его решение. С правом на обжалование связан интерес в рассмотрении обращения компетентным органом и исполнения решения по этому обращению.
Прискорбно, но этим и всем остальным интересам обвиняемого ничтожно мало защитного внимания уделяет даже сама сторона защиты. Так и не постигнув или утратив значимую суть этой гарантии, участники и суд в последнее время только всё более удаляются от должного обеспечения законных интересов обвиняемых, делают ручкою «аля-улю» этим интересам, с видом, что их и нет вовсе, заплутав в лабиринтах проклятого формализма.
«…иметь достаточное время и возможность для подготовки к защите». Подготовка к защите – это ещё не сама защита, но действия по её обеспечению. Подготовительные действия многочисленны, специфичны для различных этапов, стадий, отдельных мероприятий. Объём подготовки определяется усмотрением участников, содержанием процедур, значением грядущего действия, собственными способностями бойца и просто желанием готовиться. Ведь некоторые овцы считают, мудро полагают, что способны огрызаться и без всякой подготовки. (Хотя это в принципе невозможно, так как даже ответ на любой пустяшный вопрос требует, пусть и ничтожно малое, но осмысливание – то есть подготовки). В любом случае, процесс подготовки и содержание конкретных подготовительных действий должны быть направлены на Готовность к защите. Можно различать готовность, степень готовности исходя из свойств человеков: умственной, психической, моральной, физической, познавательной и прочими способностями по природе, развитости и состоянию. Всем тем, что определяет так называемую дееспособность индивидуумов в их взаимоотношениях с окружающими, когда обвиняемый способен правильно воспринимать, понимать происходящее, оценивать это, знать свои права, интересы и порядок производства, может свободно пользоваться своими правам и в разумных пределах предвидеть последствия от действий, бездействия, как своих собственных, так и других участников, включая суд. В этих параметрах Возможность выясняется по совокупности перечисленных свойств готовности обвиняемого. Наряду с этим, есть и внешние условия Готовности. К таковым относятся время и сторонние возможности – то есть любые другие, кроме времени, которые не связаны с личными характеристиками человека, а сложились их окружающей обстановки и условий, не зависят напрямую от воли обвиняемого.
Достаточность времени для подготовки – величина изменчивая, относительная. Временной показатель при оценке на достаточность определяется субъективно, то есть собственным мнением человека, исходя из сложившихся обстоятельств и по аналогиям таких же ситуаций и условий.
Для отдельных процессуальных действий в самом Законе установлены общие сроки подготовки к ним. Такие временные периоды являются общеобязательными, выработаны практикой, но предполагают отступления при исключительных обстоятельствах, когда имелись объективные препятствия для достатка во времени. Например, установлен срок в 7 дней до начала рассмотрения дела судом со времени вручения Объебона (Обвинительного Заключения). Этот срок считается достаточным для подготовки и суда к разбирательству, и обвиняемого – к его защите. И если строго обязателен такой срок для судебных властей, непреодолим для них, то по отношению к степени готовности может быть пересмотрен в пользу обвиняемого, если он, допустим, болен или есть иные уважительные причины, не позволившие ему нормально подготовиться. В других случаях сам обвиняемый или его защитник могут заявить о необходимом и требуемом времени для подготовки, или мусора сами, кто ведёт производство по делу, выясняют готовность и необходимость предоставления времени.
Когда временные рамки не оговорены в Законе, оценка достаточности даётся с учётом разумности времени, с учётом способности людей, условий проведения самих действий – их сложности и массива, и с учётом любых других житейских, процедурных обстоятельств, которые в полной мере не могут получить регламентацию нормами, но могут случиться. В первую очередь, и этого критерия придерживается Евросуд, достаточность устанавливается мнением самого обвиняемого. Кому, как не обороняющемуся лучше знать, в достатке или нет имеется (было) условий для подготовки к защите, и готов ли он защищаться к определённому времени. (Защищайтесь, сударь! – Ой, а я ещё не готов.) Основной обоснованной пресекательной границей считается наличие признаков злоупотребления временем или другими условиями, а значит и самим правом. Эти признаки вскрываются пониманием того, что любой другой «нормальный» обвиняемый при тех же равных условиях и за тот же период времени может в полной мере осуществить подготовительные действия свои. В обратном случае, если предоставляемое время употребляется не по назначению и не имелось объективных препятствий, заслуживающих уважения причин, то очевидно неоправданное бездействие, затягивание процедур и производства, что влечёт нарушение прав и интересов других участников процесса. Во всех случаях возникновения вопросов времени и возможностей для подготовки, когда ощутимы проблемы в этом, сторона защиты должна бы пояснять степень своей готовности, сообщать о причинах неготовности, об имеющихся преградах, о количестве требуемого времени и необходимых условиях, быть может и об объёме планируемых подготовительных мероприятий, о нужных мерах содействия от властей. С тем, чтобы и ведущий производство мусорюга был ограничен в произволе, а был понуждаем к обеспечению искомых времени и возможности.
В примерном обозрении подготовка к защите включает в себя следующее:
– о предстоящем процессуальном действии, о наступившей стадии (этапе) производства, о вынесенном решении обвиняемый должен быть заблаговременно предупреждён (уведомлен). Такая заблаговременность определяется, опять же, исходя из необходимых времени и условий собственного порядка;
– ознакомление с нормативной базой, то есть с законодательными правилами предстоящего действия или процедур по текущей стадии, о правах и обязанностях своих и других участников, о порядке осуществления этих прав и обязанностей, о возможных результатах от действий и о последствиях от возможных и предсказуемых действий участников и процессуальных решений;
– ознакомление с доступными материалами дела, с сопутствующими документами;
– сбор материалов в свою пользу;
– консультации с защитником и другими сведущими в текущих вопросах лицами;
– планирование и прогнозирование событий при их различном, в том числе и отрицательном для интересов защиты развитии;
– подготовка возможных обращений (заявления, ходатайства, жалобы и пр.), общее формулирование речевых выступлений;
– нормальный отдых «перед боем», обеспечение здравия и бодряка, ясного сознания (не бухать, не курить траву, не ширяться дрянью, не грузиться сторонними проблемами);
– если ты боговер, помолись своим богам, если нет – пообщайся с домашней живностью (приласкай кота, накорми кур, исполни супружеский долг и т. д.).
Не хило? А ведь это ещё не весь возок.
Так как защита может не ограничиваться общеизвестными способами и средствами, следует запастись «сюрпризами» – неожиданными действиями. Здесь простор твоему воображению, знаниям и творческим талантам. Один известный мне гражданин в ходе его опознания (он, плюс два подсадных статиста) при участии потерпевшей-опознающей, после предложения мусоров этой потерпевшей обозреть представленных ей лиц, соскочил перед ней на коленки и слёзно её просил признать-опознать именно его, как нападавшее лицо, хотя и не нападал сроду и не причастен, и что, если она его не опознает, менты будут и дальше его избивать, а то и вусмерть забьют. Естественно, опознание было сорвано, результатов не получено, а повторность проведения опознания в любой форме запрещена Законом. Так же и любые опознавательные высказывания от потерпевшей официально после этого случая не могли приниматься во внимание. Да, это был непредсказуемый ход, подлый приём, но он позволил защите предотвратить появление вероятно обвинительного доказательства. Обратим взгляд на то, что в указанном случае признания вины не произошло, но в присутствии потерпевшей, статистов и понятых фактически было заявлено о применении физического давления на обвиняемого. Конечно, этот мой знакомец готовился к подобным действиям, поступил обдуманно и руководствовался целью, своими мрачными прогнозами. Этот проныра знал законоположения о правилах опознания и воспользовался ими выгодно для себя.
3.6.2. Право знать об обвинении
Обвиняемый вправе знать в чём он обвиняется.
Данное право должно восприниматься и употребляться с учётом положения Статьи 6.3. Евроконвенции: Каждый обвиняемый имеет право быть незамедлительно и подробно уведомленным о характере и основаниях предъявленного ему обвинения.
Взаимосвязанный норматив означает, в первую очередь, что обвиняемому должно быть подробно сообщено не только существо, но и основания выдвинутого против него обвинения. Второй очередью отмечается срочность, неотложность такого уведомления.
Из требования подробности сообщений вытекает и необходимость разъяснений обвинения, когда кроме сушняка-формулировки обвинения должны сообщаться частности, от знания которых зависит и понимание обвинения.
Разъяснение существа обвинения условно подразделяется на две составные. Первая – описание события и других значимых обстоятельств совершённого, по мнению мусоров, преступления и роли обвиняемого в нём. Здесь в краткой форме обрисовывается картина происшедшего, как это считается установленным в результате расследования. Информация об обстоятельствах и причастности должна быть достаточно полной, чтобы ею отражались все важнейшие характеристики деяния, которые повлекли выводы по всем признакам вменённого состава преступления. Так, если указывается на совершение преступления «группой лиц по предварительному сговору», то обвиняемому должна быть представлена информация: о лицах, образовавших группу; о конкретных действиях этих лиц в составе группы; об их же общих, согласованных мотивах и целях; о характере, времени, содержании сговора и соучастия. Но заглавная часть разъясняемого существа – это сведения по подлежащим доказыванию обстоятельствам: событию (где, когда, что случилось), способу, умыслу, мотивациям-причинам, причастности конкретных лиц. Например, 31 декабря 2008 года около 23 часов 30 минут гражданин Тимоша и его знакомый гр. Евгеша, находясь в состоянии опьянения, передвигались нетрезвой походкой по ул. 26-ти Бакинских комиссаров. В районе дома № 13 эти два психа узрели гражданку Снегурку, в руках которой имелась ёлка нарядная в количестве 1 шт. У Тимоши и Евгеши умысел созрел на завладение ёлкой путём её открытого хищения, о чём они и сговорились тут же промеж собой. Тимоша подошёл к Снегурке сзади, а Евгеша к ней подступил… тоже сзади и в грубой форме предложили потерпевшей передать им безвозмездно ряженое растение ввиду их острой нужды в таковом. На что Снегурка вежливо отвечала им: а не желали бы они пройти на мужской детородный орган(?). В указанном направлении ныне обвиняемые идти отказались категорически. После чего обвиняемый Тимоша подошёл к Снегурке сзади ещё теснее, стал высказывать в её адрес угрозы причинения телесных повреждений, могущих по неосторожности повлечь её смерть, и стал открыто демонстрировать имевшийся при нём предмет, конструктивно напоминающий праздничную хлопушку 44 калибра, снаряжённую боевым зарядом мелко-дробно-свинцовой конфетти. В свою очередь гр. Евгеша стал угрожать потерпевшей рулоном серпантина в виде свёрнутой стальной ленты с двусторонней заточкой. Данные предметы были использованы в качестве оружия. Снегурка реально восприняла угрозы, хотя и виду не подала, а вежливо нарекла нападавших гомосексуалистами на букву «п», и предложила им вместо ёлки опять же детородный орган мужской в оральные их отверстия. С этим предложением нападавшие также не согласились, а обращение сочли оскорбительным для себя без всяких к тому оснований. Хотя и виду не подали. Далее, реализуя умысел на открытое хищение путём насилия, применения оружия и угроз, Тимоша напал на Снегурку. Напал на неё и Евгеша. В то время как Евгеша удерживал потерпевшую за язык двумя руками, Тимоша просунул хлопушку под подол сорочки потерпевшей и произвёл три направленных вдоль тела касательных выстрела. В результате выстрела были укромно повреждены веселительно-важные органы на передней поверхности пуза и в подмышечной области Снегурки. Данными ранениями был спровоцирован безудержный смех со спазмами верхних глотательных путей. Что является тяжким вредом здоровью и в итоге повлекло смерть потерпевшей. С похищенной ёлкой и украшениями на ней обвиняемые скрылись в ближайшей темноте и распорядились данным имуществом по своему усмотрению, а именно – одарили ими бездомных бродячих цыганских детей, проживающих по адресу… Примерно так.
Вторая составная часть разъяснений (которая по тексту может быть и первой либо дробно располагаться в начале и в итоговой части обвинения) – описание состава преступления по всем основным признакам, как это предусмотрено в статьях Особенной части УК РФ со ссылкой на конкретную такую статью. Применительно к приведённому примеру это должно прозвучать так: Тимоша обвиняется в совершении разбоя, то есть нападении с целью хищения чужого имущества с угрозой применения и применением насилия, опасного для жизни и здоровья, группой лиц по предварительному сговору, с использованием (применением) предметов в качестве оружия и с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшей. Таким образом, он совершил преступление, предусмотренное статьёй 162 часть 4 пункт «в» УК РФ. (То же самое отдельно по Евгеше и по «мокрухе»). При этом, все непонятные обвиняемому формулировки юридического толка, типа «хищение, имущество, насилие» и подобные, в случае нужды должны быть расшифрованы по их смыслу и значению.
Основания обвинения подразделяются на формальные и фактические.
Формальные основания – это установленные в УПК поводы и причины выдвижения обвинения и предъявление его конкретному лицу. В числе их: наличие достаточных доказательств (ст. 171.1); общие требования об уголовном преследовании, наказании виновных и возмещении вреда (ст. 6 и 21).
Фактические основания – это выявленный фактический материал, доказательства-улики, их оценка, на основании коих орган расследования посчитал установленными как событие преступления, другие обстоятельства, так и причастность обвиняемого. Именно о достаточном наличии таких доказательств и указано в статье 171 УПК. Здесь важно, что «доказательство» – это не столько название источника – документа, предмета, сообщения, но внутреннее содержание этого источника – конкретные сведения по источнику, на основании которых и установлены обстоятельства преступления (ст. 74 УПК). Из этого следует, что если, например, в поддержку обвинения следак опирается на показания свидетеля, то в качестве фактического основания того обвинения он должен указать о наличии самого источника (показания свидетеля Скворцовой), его форму (по Протоколу допроса от…), а главным образом – раскрыть кратко содержание самих показаний (Скворцова показала, что…).
Выразим сожаление. При нынешнем полном пофигизме всех без исключения надзорных органов, а с тем, естественно и мусоров, производящих расследование, продолжается тухлая практика, когда, предъявляя обвинение, обстоятельства преступного деяния сообщаются не кратко, а в крайне сжатой форме, разъяснительная процедура ограничивается вручением «сухого» текста копии Обвинительного Постановления (На, читай!), а фактические основания – доказательства – не сообщаются вовсе. В части необходимости приведения доказательств, если вопрос об этом поднять, сторона обвинения ссылается на отсутствие буквальных прямых предписаний в УПК сообщать обвиняемому изобличающие его сведения, во-первых, и на мнимую тайну следствия, во-вторых. Однако такое толкование Закона явно противоречит Евроконвенции, принципу состязательности и ущемляет право на защиту. Очевидно, что в созданных условиях обвиняемый утрачивает возможность уяснить суть обвинительных претензий из-за скрытности самих причин вменения ему деяний и непонятности выводов о его причастности, а также характера действий в свете их противоправности. Обвиняемый, имея одновременное право возражать обвинению и представлять свои доказательства, фактически лишён возможности реализовать такие права – он не в состоянии определиться в средствах защиты, в том, какие обстоятельства и доказательства ему нужно бы опровергать, какие контрдоказательства мог бы он предложить в противовес обвинительной информации. Кто-то может быть и способен догадываться об уликах и сути дела, но личную проницательность (а то и точные знания, но из иных источников и иными путями получения, включая собственный опыт) в расчёт не берём. Таким образом, ограничения носят чрезвычайный характер для интересов и прав защиты, однозначно препятствуют самой возможности состязаться уже на начальном этапе преследования, обоснованно доказывать свою правду-матку и добиваться справедливости. Представление «кое-каких» подробностей по существу обвинения сугубо в Обвинительном Заключении нисколько не исправляет ситуацию, так как к тому времени расследование фактически завершается, а время и возможности на добычу аргументов для защиты утрачиваются безвозвратно. То есть практически на всё время расследования стороне защиты предлагается «игра в жмурки». Чур, жмурится всегда овца.
Правовой облом и правоприменительная извращёнка глубокие корешки пустили в сознании судопроизводственников. Столь глубоко, что и основная масса адвокатов не различают среди обязанностей второй стороны функции по представлению фактических оснований обвинений. Эта мудейшая позиция, стадно-бездумное поверье привело к тому, что перед органом расследования вообще не ставят вопрос о существе фактических оснований обвинительных претензий, не обжалуют такое щемящее бездействие и явную необоснованность решений (не представлено оснований – значит необоснованно, вне зависимости от их возможного существования по запертым комодам и погребам). И все контрольные органы отзываются равной пассивностью, абсолютно безынициативны в устранении данных нарушений Права на защиту. По умолчанию, конечно. Так как мало кто и обращается по такому поводу. В этом живой пример, что свои права не только знать и понимать нужно, но неустанно добиваться их полного обеспечения, не дожидаясь благоволий со стороны мусоров. В этом и суть защиты Права на защиту, как мы обсудили это выше. Пока овца не мявкнет, пастух не перекрестится.
Те же разъяснительные требования в полной мере распространяются и на любые последующие изменения обвинения, сколь бы существенны они не были. Обвиняемый вправе знать не только существо изменений, но и их причины, опять же – основания изменений. Покажи нам, следак, фактический материал, от чего изменил ты свои выводы и позицию! Это касается даже таких измен, которыми состоялся отказ от обвинений или прекращения дела (преследования). Здесь обвиняемый, хотя и как бы утрачивает свой статус (А отменено ли было Обв. Постановление?), и формально, кто-то смеет рассуждать, мол, он уже и не участник судопроизводства вовсе… Лажа. Право реабилитации позволяет добиваться полного замаливания вреда и ответственности для его причинителей. Всякий реабилитант вправе знать о тех обвинительных доказательствах, что следак воспринял супротив него в своё время. Нет ли клеветы, лжи заведомой среди обвинительных улик? Не занимался ли какой Хоботок фальсификацией или подлогом? И насколько собранного материала на время предъявления обвинения было достаточно, чтобы осквернять достоинство публичным преследованием? Так что у защиты могут иметься, обнаружиться собственные основания преследования самих мусоров и их приспешников заядлых. Почему нет, если есть повод удобный вздрючить их?
3.6.3. Право на получение копий обвинительных актов
Обвиняемый вправе получать копии постановления о привлечении в качестве обвиняемого, постановления о применении меры пресечения, Обвинительного Заключения или Акта (в случае дознания).
Перечисление в Законе только этих решений нисколечко не обозначает отсутствия права получать копии и других процессуальных решений и актов правового свойства. Любые мусорские решения, которыми так или иначе затрагиваются права и интересы обвиняемого, и которые он мог бы оспорить, должны быть доведены до внимания обвиняемого. На сей счёт в некоторых специальных нормах указано об обязательности вручения именно копий решений (смотри ст. 47.4.2, 213.4, 356.1 и др. УПК). В иных случаях обвиняемого обязаны ознакомить с решениями или сообщить о них, и в исполнение таких предписаний направляют в адрес обвиняемого Сообщение с кратким приведением в нём содержания только резолютивной части решения (статьи 145.2, 195.3, 214.4 и др. УПК). Но и здесь необходимо настаивать на предоставлении полных версий решений через ходатайства в порядке Главы 15 УПК.
Акцентированное же закрепление права получать копии обвинительных и меропресекательных решений связано, по сути, с наибольшей конституционной значимостью самого права, важностью его обеспечения, крайним характером мер и последствий по таким решениям. Ведь ими затрагиваются такие фундаментальные гарантии, как право всякой твари на свободу, неприкосновенность личности. Закон через такие прямые установки стремиться обеспечить Максимальную прочность прав и возможность защиты от таких решений, как минимум через знание о них.
Овладение текстами решений, Заключения или Акта, ничем неограниченный доступ к их содержанию, позволяют напрямую воспринимать, достоверно уяснять не только существо (предмет) решений следаков и их выводы, но и мотивы, основания этих решений, а обвинительные решения ещё и сопоставлять с Заключениями (Актами). Непосредственный анализ потрошков документов позволяет оценить их правильность, аргументированно их (решения) обжаловать. Я не оговорился, Обвинительные решения не только возможно, но и нужно обжаловать, как и всякое любое решение, оно обжалуемо через вышестоящие инстанции в случаях несогласия с ними. В связи с этим забегу чутка вперёд, чтобы обостриться на одной проблемке.
Отчего-то так повелось, что Обвинительные Постановления в среде юристов всех мастей считаются не обжалуемыми. Чушь собачья! Никаких ограничений в праве на обжалование в отношении таких процессуальных решений следаков Закон не содержит (статья 19.1 УПК), и принципиальных оснований для подобных запрещений не существует. Некий барьер усматривают в том, что такими решениями реализуется верховное право следаков решать об уголовном преследовании через обвинение, а спор по существу этих же решений входит в компетенцию судов первой инстанции при поступлении к ним дел и обвинений для рассмотрений их существа. Вот и рассуждают: тот суд впоследствии и вправе решать спор, а сейчас, на стадии расследования обсуждение существа обвинений неуместно. Отчего же? Обвинительное Постановление является «заурядным», не имеет большей или преимущественной ценности в сравнении с любыми другими решениями следака и не обеспечено какой-либо спец. защитой от посягательств несогласных с ним. На такие Постановления в полной мере распространяются требования законности, обоснованности и мотивированности (ст. 7.4 УПК). И все без исключения эти качества Постановления обвиняемый (и его защитник) вправе оспорить по Праву обжалования (ст. 19.1, 47.4.14 УПК), в том числе через суд по месту производства расследования (ст. 123 УПК). В таком случае суду могут быть заявлены доводы о незаконности, необоснованности постановления, в части того, что не выполнены следаком условия статьи 171 УПК о «наличии достаточных доказательств» для привлечения в качестве обвиняемого: «достаточные доказательства отсутствуют» – заявляешь ты не скромно. Тогда органу расследования потребуется опровергать эти доводы. Куда деваться? А это возможно только через демонстрацию наличия самих доказательств и обсуждения достаточности таковых для построения обвинительных выводов. Забавно…
Как минимум, через такое разбирательство у обвиняемого (вдруг) появляется возможность ознакомиться уже на этой стадии следствия с существом доказательств обвинения, так как эти материалы станут достоянием судебного производства, доступ к которым у второй стороны свободно открывается по принципу состязательности. При этом любопытно, каким образом сам суд будет делать оценку достаточности доказательств, а вместе с тем и исчислять параметры обоснованности обвинения. Суд фактически принуждается к заимствованию части функций стороны обвинения, при одновременном контролировании правильности позиции этой стороны, и тем самым к постановке предварительных суждений о правильности уголовного преследования конкретного лица, что, в свою очередь, окажется в противоречии с теми же принципами. Но это уже не наша с тобой проблема, курсант. Тут же дополнительно отмечу (по секрету), что аналогичный доступ к доказательствам (когда мусора упрямствуют нормальному порядку) появляется и через обжалование Постановления о применении меры пресечения, если перед судом ставиться вопрос об обоснованности этого решения.
3.6.4. Право на возражения, показания или отказ от их дачи
Обвиняемый вправе возражать против обвинения, давать показания по предъявленному обвинению или отказаться отдачи показаний. При согласии обвиняемого дать показания он должен быть предупреждён о том, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и при последующем отказе от этих показаний, за исключением случая, когда эти показания даны в отсутствии защитника, включая отказ от такового, и не подтверждены в суде самим обвиняемым (Присказка к Праву в одной и той же норме – ст. 47.4.3 УПК).
Возражение может быть выражено в форме простого несогласия с обвинительными утверждениями: «возражаю; не согласен!». В этом – пассивное возражение, отрицание обвинения в целом или по каким-либо отдельным доказываемым обстоятельствам (вина, причастность, событие, мотивы и иже с ними). Активные возражения подразумевают ещё и обоснование несогласия путём выдвижения контр-аргументов и доказательств защиты. Любой и этих вариантов приемлем и достаточен сам по себе. И во всяком случае нельзя упрекнуть обвиняемого в необоснованности его возражений, тем более против него обращать факт отсутствия возражений, так как существует ещё и «право на молчание». То есть отсутствие гласных возражений не может приравниваться, восприниматься как косвенное согласие с обвинением, при том что всяким правом мы можем пользоваться, но не обязаны. А вот опровергать возражения обвиняемого (ведь они – тоже доводы защиты!) орган расследования обязан. Но таких действий по опровержению, пусть даже формального свойства мы на практике не встречаем, когда бы в ответ на возражения следак дал бы этим возражениям свою оценку, например об их несостоятельности. Подобная немота однозначно и в свете Презумпции невиновности должна расцениваться в пользу обвиняемого и против позиции обвинения: нет опровержений возражениям, значит, возражения не опровергнуты, значит, возражения правильны, а обвинение ошибочно.
Любопытный момент. Обвиняемый может выступать источником только одного вида доказательств – собственных показаний. Возражения, как информативные сведения, не являются доказательствами в числе допустимых видов. Тогда, если в возражениях содержатся какие-либо сведения по значимым обстоятельствам дела (а такое бывает), меры реагирования по этой информации принимать обязаны, обязаны принимать во внимание всё заявленное. Но применять такие сведения в качестве доказательств, в том числе обвинительного толка, орган преследования и суд не вправе. Значит, через подобные возражения возможно задать стороне обвинения какие-либо ориентиры по расследованию без угрозы использования доказательством самих возражений.
Кроме того, возражения – это ещё и акт выражения обвиняемым своего отношения к обвинению. Для установления такого отношения предусмотрены отдельные процедуры мероприятия и при предъявлении обвинения, и в дальнейшем судебном рассмотрении (статьи 173.2, 273.2 УПК). Но эти процедуры почему-то ограничены выяснением вопроса о признании обвиняемым своей виновности. Через такой заплёт попросту стремятся преодолеть Презумпцию невиновности. А как ещё это понимать? Несмотря на то, что сам Закон предлагает возможность выяснять виновность у самого обвиняемого, сами выяснения и их результаты заведомо ничтожны. Можно смело отстраняться, уклоняться от ответов на подобные выяснения (Я отказываюсь отвечать на данный вопрос; Я затрудняюсь…; Я не готов, я отвечу позднее…). Если ты был в отключке, когда разжёвывал тебе, повторю: Во-первых, не в компетенции органа расследования устанавливать виновность, это – прерогатива суда; Во-вторых, признание или не признание обвиняемым своей вины юридического значения не имеет, и в-третьих, сам обвиняемый не в состоянии объективно оценить свою виновность – психическое отношение к содеянному. Однако органы расследования и суды продолжают идиотскую практику, они горазды принимать во внимание даже «частичное признание вины» из уст обвиняемых, ссылаться на данные факты в своих процессуальных решениях, как на основания выводов о вине. При том, что абсолютно не объяснимы смысл и значения этой формулировочки «частичное признание…». Либо виновен человек, либо он не виновен в рамках предъявленных обвинений. Третьего – этой долбанной частичной вины, – не дано и быть не могёт. Абсурд. Здесь впору ставить вопрос о конституционности самих норм УПК о порядке выяснения отношения обвиняемого по вопросу его виновности, как возможность высказать свои возражения по существу обвинительных претензий. Ещё отметим, что возражения обвинению возможно заявлять в любое время по желанию обвиняемого, в любой форме (устно или отдельной бумагой), и во всяком случае требовать их рассмотрения и решений по ним.
Принимая во внимание, что подсудимый, осужденный (оправданный) – это лишь разные лики того же обвиняемого (ст. 47.2 УПК), то и право возражать обвинению равно распространяется на все стадии судопроизводства, последующие и за предъявлением обвинения. То есть не имеется формальных ограничений возражать обвинению при рассмотрении дела по первой инстанции, в кассационном или надзорном судах, по новым или вновь возникших обстоятельствах, путём обращений в любые и не только властные органы. Оспаривая приговор или иные решения по делу, обвиняемый во всех таких случаях возражает – так или иначе выражает несогласие с обвинительными доводо-выводами, производными от первоначального обвинения.
Любой тупице ясно, что право и возможность возражать обвинению возникает со времени зачатия самого обвинения и его вывоза на свет божий, предъявления то есть. А вот известному мне чувачку (он слыл тупицей «не любой») оказалось это ясным не совсем. Что учудил это хлыст…. Будучи ещё официально подозреваемым, он направил прокурору Возражения на обвинение. В бумаге той было заявлено, что чувак не согласен с обвинением его в таком-то преступлении, которое предъявил ему с обозрением текста следак на первой же встрече (адвокат не присутствовал), но на руки постановление выдано не было, мол, позднее вручат; в Возражениях указывалось, что такие-то обстоятельства по обвинению являются ложными, что квалификация действий не верная, что обвинение насыщено противоречиями, и что не выполнены должные процедуры предъявления. Возражения, конечно, отклонили по формальным основаниям. Но его искренние возмущения восприняли поверьем, что имелись действительные попытки незаконных провокаций со стороны следака. Всё стройно и логично подведено. Следака того на всякий случай отстранили от производства по делу. Может в том и были изначальные замысел и цель?
В отличие от аналогичных прав подозреваемого, право на дачу показаний обвиняемым связано уже с наличием утверждений об определённом состоявшемся событии преступления, о причастности конкретного лица, а то и группы лиц. Попутно обрати внимание на очередную хитринку в содержании нормы: вправе давать показания по предъявленному обвинению. В искажённом понимании мусоров эта установка позволяет им на деле ограничивать объём показаний пределами предъявленного обвинения. И такие ограничители включаются только когда выгоду находят в этом сами обвинители, конечно в случаях, когда могут быть порождены сомнения в правоте обвинения. Например. Ты в суде пытаешься опровергать обвинение показаниями о том, что не ты кидал бомбу в царя, то шмальнул в него Сашка Ульянчик (или она сама кинулась). И, как очевидец происшествию, описываешь обстоятельства. Следуя правилам, твои обвинители должны бы опровергать такие доводы, исследовать существо сведений, выискивать в противовес новые доказательства, в том числе через допрос самого Шурки. Хрена лысого! Несмотря на фактических характер твоих показаний, как сведений о невиновности и непричастности, их отвергнут по простой причине того, что предъявленным обвинением не охватывается участие какого-то там Ульянчика, какие-либо преступные действия сторонних лиц против императора не входят в объём обвинения против тебя и, следовательно, показания такого содержания данного обвинения не касаются, не подлежат обсуждению и оценке по существу. И такие ограничения могут обрезать показания обвиняемого далеко за осязаемыми границами «относимости к делу».
С другой же стороны, показания обвиняемого ценны оказываются тем, что нередко оказываются едва ли не единственным доказательством защиты. Доказательством, которое не может быть проигнорировано. Допрос обвиняемого – обязательная к осуществлению процедура для самих мусоров. И показания обвиняемого оказываются неизбежны, если только он сам не воспользуется правом отказа. В то время, как любые другие сведения защитного свойства, всегда находятся под угрозой вычленения и утраты. Знаем, свидетеля защиты могут под каким-либо предлогом не допросить, а если и допросят, то «забудут» включит в протокол проблемные для обвинения показания. С тем же успехом следак может отвергнуть всякое ходатайство защиты о проведении какого-либо следственного действия, где могут быть получены доказательства. А вот с допросом и показаниями обвиняемого так не поступить. Все заявленные в показаниях факты и обстоятельства мусора вынуждены будут проверять и опровергать, а представленные в ходе допроса другие доказательственные материалы – приобщать к уголовному делу и исследовать по существу. В том числе через проведение иного рода следственных действий. Тогда обвиняемому следует и в самих своих показаниях напрямую ссылаться на наличие представляемых им доказательств и кратко изложить их содержание, и дать им собственную оценку – что именно подтверждают или опровергают эти сведения. Желательно те же самые данные представить отдельным заявлением и параллельным путём. Такая перекрёстная подстраховка не обязательна по Закону, но оправдана практикой – не позволяет мусорам уклоняться от приобщения и проверки таких доказательств. А в случае же их утраты, в том числе и намеренной, можно рассчитывать и на то, что своевременно не опровергнутые тем же следаком показания обвиняемого и о существе представленных в ходе допроса других доказательств, должны будут приниматься в суде сами по себе, как достоверные сведения о фактах, пусть и производной значимости.
Право давать показания не может быть ограничено волей других участников, хотя попытки этого повсеместны, намерения мусоров очевидны в этом направлении. Это значит, что по собственному желанию обвиняемый может показания давать в любом их объёме и в любое время расследования или судебного рассмотрения, не только непосредственно вслед за предъявлением обвинения, но и заявив о необходимости дачи показаний в более позднее время или при наступлении определённых условий (например, после допроса свидетеля) или при необходимости дополнений прежде поведанного.
Право – не обязанность. Из чего следует, что весь объём сообщаемой информации определять может только сам обвиняемый. Тогда он может самоограничиться лишь рамками собственных изложений, по желанию отвечать на вопросы адвоката и отказываться от ответов по вопросам других участников (следака, терпилы, судьи, присяжных). Показания – это в первую очередь устные и непосредственные сведения, которые обвиняемый сообщает при допросе лично, если он, конечно, физически способен на это.
Поэтому неприемлемы любые иные формы передачи (ретрансляции) показаний: через адвоката, аудио-носитель, средства связи и прочие посредничества, кроме соучастия переводчиков. Любая опосредованно передаваемая информация «от имени» обвиняемого может восприниматься иным видом доказательства, но никак не показаниями, и в отсутствии самих показаний не может считаться достоверной. С другой стороны, может быть полезным подкрепление прямых показаний через параллельную их фиксацию в иных формах, например, через собственноручные или звукозаписывающие изложения. Это позволяет иногда избежать искажений по протоколам.
Показания должны касаться лишь обстоятельств рассматриваемого уголовного дела и связанных с ними фактов (правило относимости). Так и эту тематичность определяет сам обвиняемый, а при потугах следака ограничивать показания по основанию «отношение к делу не имеет» надобно указывать необходимость и значимость представляемых сведений, возражать самим ограничениям. Безусловно, порожняя брехня о посторонних для дела вещах будет пресекаться. Хотя некоторые обвиняемые и использовали приём: регулярными, уходящими в сторону от темы рассуждениями шибко трепали нервы и терпения мусорам. При том, что границы относимости трудно различимы, и не всегда сразу въедет допрашивающий, в какое болото укатывается разговор.
Право отказаться от дачи показаний производно от Права обвиняемого давать показания (но со знаком «-»). Само собой, если не запланирован или не осуществляется сам допрос и не извергаются показания, то не может быть обеспечено и право отказа. Нет допроса – нет показаний, а требования обеспечить право отказа повисают в воздухе, выглядят чудно.' Однако я встречал комичные случаи (внешне предурковатые), когда обвиняемый требовал настойчиво своего допроса, а когда ему предоставляли возможность дать показания, тот отказывался от их дачи. И так несколько раз кряду. Что ж, это он реализовывал одно такое право отказа через создание предпосылок для его возникновения? Иную цель преследовал? Подозревал я тогда, что шельмец (богом не меченный) такими движухами добивался свиданок с ленивым защитником. И вот что ещё. Заявленный по праву Отказ отдачи показаний не является всеобъемлющим и не констатирует окончательную позицию. Отказ при одном допросе не лишает права дать показания позднее. Отказ от дачи показаний по одному факту или вопросу не означает отказ от показаний вообще. Всякий раз должны выяснять у обвиняемого характер и пределы его отказа.
Процедура получения показаний от обвиняемого, так же как и применительно к подозреваемому, отмечается в Законе рядом предупредительных условий. Поперёд всего должно быть получено прямое согласие обвиняемого на предложение дать показания (согласен/не согласен). То есть должен быть поднят конкретный вопрос и получен однозначный ответ с протокольной фиксацией воли обвиняемого. Все прочие формы побуждения к показаниям (желаете? – желаю; не возражаете ли? – не возражаю; и т. д.), тем более отсутствие возражений по умолчанию, – не определяют категоричного волеизъявления обвиняемого, как его согласия (Варианты: желаю, но не согласен; возражаю, но согласен). В иных случаях обвиняемый вправе утверждать, что согласие им не давалось, а показания вынуждены или даны ввиду заблуждений о сути процедур. Отсутствие согласия или прямой отказ препятствуют получению показаний, ну и освобождают следака от всех последующий разъяснений и самого допроса. Объяснять причины несогласия вовсе не обязательно и обвиняемый может запросто заткнуться при любых пробах развязать ему язык. Но следак может быть и сам вполне удовлетворён отказным результатом. У всякого своя ягода-выгода.
Второе действие после получения согласия – это разъяснения в порядке ст. 11 УПК о доказательственном значении показаний, которые вот-вот могут вырваться из пасти овцы. Здесь следак должен разложить в понимании обвиняемого те последствия (негативные или полезные), которые могут наступать после получения и исследования показаний: они могут быть оценены в обвинительном или оправдательном значении в зависимости от их содержания и смысловой взаимосвязи с другими доказательствами (сведениями); о природном значении показаний в процессе установления обстоятельств дела (событие, причастность, виновность, вред и др.); то, что от показаний станут зависимы и сами результаты расследования и судебного разбирательства (решение о прекращении, оправдательный или обвинительный приговор); и что могут выясниться новые элементы преступности, как ухудшающего, так и улучшающего положение свойства; любые другие ход и результаты. Считаю, что если речь в разъяснениях касается «доказательство», то следак, пусть и в краткой форме, должен раскрыть и значение этого понятия. Во всяком случае чего-то там не догоняющий обвиняемый вправе настаивать и на таких пояснениях. Что позволит исключить споры о полноте и доступности информации. Сейчас все такие разъяснительные процедуры носят только формальный характер, а любые протесты защиты впоследствии о таких ущемлениях, мусора опровергают указанием на наличие в протоколах кратких отметок о факте разъяснений.
«Последующий отказ» – это заявление, отрицающее факт дачи показаний, верности их содержания, добровольности их представления, в общем-то, любое несогласие с показаниями полностью или в какой-либо части после их дачи и фиксации. «Последующий отказ» сродни «взять свои слова обратно», где слово – вполне себе воробей, вылетел который, и вернуть его возможно. При этом уже полученными показания будут считаться, когда они не только речью вырвались из орального отверстия обвиняемого (звуковые вибрации к делу не пришьёшь), но в установленном порядке запротоколированы, скреплены удостоверительными подписями всех участников допроса. Единственная возможность принятия отказа от показаний, удовлетворения такого отказа имеется в случае, если при их получении не участвовал «обязательный» защитник, и если таковой даже и участвовал, но подсудимый отказался от него, при условии не подтверждения самим обвиняемым этих показаний в суде. Закон (ст. 75.2 УПК) не даёт расшифровок ни по форме «отказа», ни по его времени или прочим условностям. Тогда мы вольны считать, что Отказ может быть заявлен и путём отвода или в форме самостоятельного такого обращения; что Отказ может осуществляться в любое время участия отказного защитника, как до данного допроса, в ходе допроса, так и много позднее; что важен сам факт заявления Отказа, а не решения об исключении или оставлении защитника в качестве участника; что если участвует несколько защитников, включая неадвокатов, то достаточен Отказ от любого из них. Такая петрушка.
Существует возможность косвенного отказа от показаний через их исключение как недопустимых доказательств. Для этого должны быть выявлены, кроме уже упомянутой проблемы неучастия обязательного защитника, любые иные нарушения порядка получения показаний. Отказом от показаний можно считать случаи их опровержения ввиду признания недостоверными (противоречия, слухи, предположения). Но последнее происходит по инициативной оценке судом или участников от сторон, когда и сам обвиняемый может заявить о ложности, заблуждениях и прочих причинах неверности ранее представленной им информации, или же ставит свои показания сам под сомнение с требованием не учитывать их.
Я всё о том же: всякое право обвиняемого не должно сослужить ему во вред. Обдуманно используй своё право на дачу показаний и ясно представь себе все возможные последки. Не надеясь особо на вариант «последующего отказа», помним, что слово так запросто не вырубается топором, а молчание – ещё не ложь, особенно если это молчание ягнят. Слишком многое на кон поставлено, на член насажено. Ты на перекрёстке двух дорог, дорогая овца. Ты в метании: дать показания, и обрушить их против себя; не дать показания, и лишить себя важного доказательства защиты; дать показания, и смягчить свою участь; не давать показаний, и разозлить мусоров; дать показания, и ввести в блуд обвинение; не дать показания, и поставить под удар близкого… Скользкие качели «или-или», вечная проблема – как бы и рыбку съесть, и присесть поудобней. И за тебя сей выбор никто не свершит.
3.6.5. Право представлять доказательства
Обвиняемый вправе представлять доказательства.
Повторяться не станем. Данное право обвиняемого имеет те же характеристики, что и право подозреваемого (зырь пункт 3.4.4.). Дополнительные возможности возникают в связи в расширением числа следственных действий, производимых в том числе без участия обвиняемого, в результате которых появляются новые доказательства, но о них не было известно стороне защиты. Речь о сюрпризах на стадии окончании расследования, когда стороне защиты предоставляется чудесная возможность ознакомиться со всеми материалами дела, включая вещественные доказательства. В ходе процедуры «оконечного» ознакомления обнаруживаются ранее неизвестные доказательства и возникает возможность их оспаривать. Тогда сторона защиты может требовать возобновления расследования и проведения конкретных мероприятий с целью выявления и приобщения новейших доказательств в пользу защиты. Безусловно, что и среди уже собранных ранее мусорами могут быть обнаружены ценные сведения или оказаться защитительными те, что ранее объявлялись обвинительными. Все эти доказательства обвиняемый, руководствуясь указанным правом, может представлять.
Не менее широкие возможности для представления доказательств появляются в ходе судебного разбирательства. На этой стадии обвиняемый не только волен представлять свои показания, но и любые другие сведения в числе исследуемых общим обсуждением. В этом возможность и непосредственного представления, например получение показаний через допрос других участников, передачу и оглашение письменных свидетельств, и опосредованное представление, в одних случаях – через просьбу (ходатайство) о проведении конкретных следственно-судебных действий, например, посредством экспертных исследований, истребованием и оглашением документов, вызовом и допросом свидетеля, а в других случаях – через представления доказательств другими участниками: защитником, обвинителем, сообвиняемым, потерпевшим.
Есть возможность представлять доказательства на апелляционной стадии разбирательства, где, кроме повторного исследования ранее представленных суду первой инстанции, дозволено представлять и новые сведения. Последняя, почти призрачная возможность представлять доказательства предусмотрена для кассационной стадии (дополнительные материалы, непосредственное исследование прежних). После вступления приговора в законную силу лавочка закрывается – рассмотрение обвинения по существу прекращается, а с этим считаются полностью исчерпанными возможности на реализацию права представлять доказательства. Другими словами, обвиняемый-осужденный при активированном приговоре уже не вправе представлять доказательства. Некому их представлять, так как некому их исследовать состязательным рассмотрением и с оценкой-переоценкой. Это станет вновь возможным только при условии возобновления производства с отменой Приговора или решений апелляционного, кассационного судов, если последние состоялись. А до тех пор любые сведения, которые по твоему мнению являются значимыми доказательствами и могли бы повлиять на исход дела, дозволено лишь предложить на рассмотрение прокурору, который по нему и через соответствующее обращение в суд решит о возможности (необходимости) возобновления производства. Только от таких решений и открывается возможность представлять доказательства. С учётом того, что прокурор – это сторона обвинения, можно только похихикать над реальностью таких перспектив. Что же касается надзорного суда, то этот только вправе перепроверить уже рассмотренные, то есть ранее представленные доказательства. Не более. От изучения вновь представляемых доказательственных сведений эта инстанция отстраняется, под предлогом того, что этот суд не вправе подменять компетенцию 1-ой инстанции.
Условия прежние: сторона обвинения и суд будут всеми силами препятствовать появлению в деле доказательств защиты. Чем ранее представлены доказательства, тем больше возможности их внедрить и поставить в учётный ряд. Ешь беляшики, пока горячи. А ещё необходимо уловить выгодное и удобное время для реализации Права.
Естественно твоё, впрочем, как и твоих оппонентов, стремление упрочить позицию, а именно – добиться неопровержимости представляемых доказательств. Что всегда сопровождается сомнениями, неуверенностью в их надёжности, трусливым ощущением опасности: ой, доказательства могут быть опровергнуты. Обычный атрибут любого спора – каждый желает свои доказательства представить беспрепятственно, а второй стороне создать проблемы в этом. Именно в рамках таких побудительных условностей и действуют следаки, например, когда осуществляют процедуру ознакомления стороны защиты с экспертными заключениями в самом конце расследования, а пока участники защиты переваривают содержание этих материалов в сжатые сроки, объявляется об окончании расследования. Любые твои ходатайства о новых, дополнительных, повторных, комиссионных исследованиях отклоняются по формальным основаниям. Любые твои отводы и заявления о нарушениях не поспевают за стадией расследования. Теми же устремлениями руководствуются следаки, когда предоставляют тебе возможность знакомиться с большинством доказательств обвинения только при конечном ознакомлении со всеми материалами при завершении расследования.
Но таким же образом может поступить и сторона защиты. По принципу взаимности – «как ты со мной, тем же концом и я тебе». Например, обвиняемый волен заявить своих свидетелей только в суде, где непосредственно и впервые представит их показания. Аналогично этому, только на судебной стадии впервые могут быть представлены показания самого обвиняемого (подсудимого), любые другие сведения, информация, предметы и вещи по различным источникам. Ага… твой расчёт на то, что все эти сведения станут неожиданны для стороны обвинения, которая на данной стадии уже не может самостоятельно проводить следственные действия, для перепроверки и отыскания, создания контраргументов. Да и по прошествии значительного времени пропорционально усложняется сам поиск новых доказательств и их источников. Поверь на слово – мусоров волтузит от таких нежданчиков, «из шкуры вон» они стремятся предугадать их и создать им помехи. Со своей стороны обвинение при мощной поддержке судов долгими годами практики выработало приёмы противодействия таким оборотам, ими изысканы формальные средства-препятствия против представления новых доказательств от защиты. Такие формальные выверты оказываются, в свою очередь неожиданны и для обвиняемого. Ну как же, овца думала так просто устроить облом и сама напоролась на нож! Но те мусорские приёмы всё же имеют общие черты, закономерности, и их возможно и необходимо уметь преодолевать. Я тебе подробнее раскатаю эту тему в разделах «Доказательства» и «Судебное следствие». Не бзди, прорвёмся.
Другой напряг – контроль за правильностью получения и представления доказательств, то есть за соблюдением правил (порядка) осуществления этих процедур. Мы вынуждены реализовывать свои права в условиях жесточайшего формализма и давления. Тактическая непредусмотрительность, несоблюдение элементарных правил сбора, хранения, закрепления, представления и исследования доказательств грозят их утратой путём исключения из оборота ввиду недопустимости. Что требует адекватных усилий по сбережению своих доказательств и изничтожению сведений противника. Все действия, охватываемые общим термином «представление», должны проверяться по их соответствию правилам УПК и другим специальным нормативам. Велико будет разочарование, когда ценное тебе и такими трудами добытое доказательство будет отвергнуто из-за невыполнения каких-то условий формального свойства, и не сможет оказать ожидаемого влияния на решения властей. Возникнет до отчаянного тупая ситуация: доказательство существует, существенно по значению, но не может быть использовано; право имеется, а поди ж ты воспользуйся им.
Право представлять доказательства само по себе не мыслимо в отсутствие права и предшествующей возможности обвиняемого собирать (добывать) эти доказательства. Ну правда, крайне ограничена оказывается возможность что-либо представить, если это не может быть получено в распоряжение целевое. (Ты вправе показать «fuck» ампутированной рукой). Здесь кроется очередная законодательная уловка. В Законе, хотя и предусмотрено право обвиняемого собирать доказательства (с. 86.2 УПК), однако не зарезервирована встречная обязанность органов власти, организаций и частных лиц представлять обвиняемому натурой или в иной форме отображения какую-либо информацию или предметы. Гипотетически, обвиняемый может реализовывать своё это право путём обращения за содействием к посредникам – сторонним органам и лицам в целях получения через них требуемого материала (например, через суд или адвоката). Но этим обвиняемый поставлен в прямую зависимость от воли и действенности таких посредников. Мы же понимаем, что такие псевдо помощники, впрочем как и сами владельцы материалов, имеют широкий спектр формальных оснований для отказов, то есть удушению самой возможности что-либо добыть. В их ответах мы найдём ссылки на само отсутствие обязанности удовлетворять запрос, на закрытость информации, откровенный текстовой понос и т. п. При этом большинство искомых сведений действительно связаны с охраняемыми законом личными или персональными данными, регистрационными учётами, коммерческой или банковской тайной, и прочими базами данных, доступ к которым ограничен. А частные лица могут руководствоваться и просто нежеланием. Вот, допустим, к тебе – вольному фермеру, поступил бы запрос от какого-нибудь арестанта из СИЗО о предоставлении ему твоей любимой лопаты или свидетельства о рождении твоих детей, или письма от тёти Фроси, или бы с прошением слёзным явиться в суд свидетелем. Как резво бы бросился ему способствовать в просьбах таких? То-то. Куда бы не сунулся обвиняемый с запросами такими, адресаты постараются отказать, как минимум с отсылкой по такому праву и возникновению у них обязанности что-либо представлять только при обращениях со стороны властных структур. Но чаще – тупо в молчанку играют.
И другой отрицательный фактор. Та информация и предметы, которые обвиняемый всё же способен получить, ко времени представления их мусорам не будут являться «доказательствами». Такое качество у этих материалов появиться только после их принятия к делу и признания доказательствами решением об этом. Вот и получается, что обвиняемый объективно лишён возможности представлять именно Доказательства. Исключение имеется лишь в возможности представлять уже находящиеся в деле доказательства, например, представлять суду документы, собранные органом расследования, но отождествляемые обвиняемым как «доказательства защиты». Из этого всего следует один вывод: собственно обвиняемый, в отличии от того же адвоката-защитника, фактически не имеет реальной возможности получать, а значит и представлять доказательства. Тогда и само Право обвиняемого представлять доказательства, кроме скудных возможностей представлять собственные показания, допрашивать участников с позволения следака или суда, ссылаться на материалы дела, – это Право является абстрактным, декоративным, так как не обеспечено эффективным механизмом реализации Права, обременено практическими и нормативными препятствиями, действует не самостоятельно, но только через волю других лиц.
Можно сколь угодно долго рассуждать о наличии и прямом действии конституционного права получать затрагивающую конституционные права информацию и соответствующую этому праву обязанность эту информацию предоставлять. Но… Не всякая доказательственная информация напрямую затрагивает именно конституционные права. С эти качеством ещё нужно суметь увязать свои доводы и представить должные основания. И вовсе ничтожны способности обвиняемого заполучить сведения «закрытого типа» о других лицах. Неизбежным окажется необходимость обращаться отдельно в исковом порядке с требованиями о восполнении самого права. А это всё связано с серьёзными затратами времени и средств. Кроме того и сама встречная обязанность распространяется только на органы власти и организации. У физических лиц и индивидуальных предпринимателей такой обязанности нет, и от этих субъектов через такое Право искомых сведений не добьёшься, не принудишь ты их аргументом обязанностей. Если только добровольностью они не откликнутся. По всем этим условиям очевидно явное неравенство. Сторона обвинения наделена чрезвычайными преимуществами по представлению доказательств. Мусорам по первому их требованию предоставляют любую информацию, включая судебно-разрешительную, да и без соответствующих решений суда, даже в тех случаях, где только такой порядок установлен обязательной предпосылкой. Отдельные прерогативы действуют в исключительном праве мусоров решать вопросы проведения следственных действий, например, проведения экспертиз, через которые только и могут быть получены, а затем и представлены важнейшие доказательства. Защита аналогичными возможностями не располагает, она повязана уровнем порядочности и совести мусоров – откровенных противников.
Само понятие «представлять» имеет несколько значений, которые обеспечивать должны всю полноту правомочий. Представлять – в смысле направлять, передавать физически от субъекта к субъекту в данном случае доказательство или информацию о доказательстве (субъект – человек или юридическое лицо). Представлять – в смысле раскрывать содержание, свойство и характеристики доказательства, давать его оценку, создавая в сознании других сущностную картину, образ доказательства. Представлять – в смысле выносить на обсуждение, инициировать исследование сведений и привлекать к ним внимание вообще.
Из этого мы видим весь объём направленных действий, содержащихся в сухоньком «Представление». А какое же из трёх этих значений имеет в виду Закон, когда «даёт право» представлять доказательства? Раз нет специальных оговорок, мы вольны понимать, что все перечисленные значения вмещает в себя обсуждаемое право. Тогда обвиняемый должен быть озабочен не только тем, как правильно ему осуществить передачу доказательства, но и проблемой представления собственной оценки с позиции защиты, то есть описать доказательство, выделить подтверждающие или опровергающие им обстоятельства, дать характеристики по критериям относимости, достоверности и допустимости, удержать внимание на доказательстве и проконтролировать его же учёт. Подробнее об этом всём смотри в разделе «Доказывание».
Ещё вопрос: кому, в чей адрес осуществляется представление-передача доказательства? Вроде бы ясно, что доказательство передаётся тому, в чьём производстве находиться уголовное дело на время процесса доказывания. Таких адресатов всего два – это орган расследования или суды первой и второй инстанции. Но в некоторых случаях полезно отступать от общего правила прямого посыла. Выгодным может оказаться в целях гарантированного закрепления сведений о самих доказательствах передавать их через транзитные инстанции, например, через вышестоящие инстанции. Это позволяет предотвратить или значительно снизить риск утраты и порчи материалов со стороны искомого должного получателя, но добавляется риска в этом со стороны самих посредников. К такому приёму я сам неоднократно прибегал, когда доказательственные документы передавал не напрямую судьям в заседаниях, а направлял их через администрацию СИЗО. Подобные же отправления делал в суд или прокурору, хотя производством занимался следак, вроде не имелось препятствий отдать материальчик в его ручки напрямую. Всё намеренно, со знанием того, что руководство СИЗО, те суд и прокурор перенаправят материал адресату. Те и перенаправляли, – куда деваться. А попутно, информация о материалах фиксировалась по регистрационным журналам, в сопроводительных документах указывались параметры проходного материала, оставлялись копии во всевозможных досье. Плюс к тому – добивался от того же СИЗО светокопии с удостоверительными отметками этого же «доказательства». При такой кутерьме следак или судья остерегутся от истребления бумаг. Иной примерочный вариант – собирать и направлять материалы через адвоката с помощью письменных обращений к нему и бессовестно злоупотребляя его полномочиями по части 3 статьи 86 УПК. Тоже вариант. Когда вокруг одни гандоны, приходится самому изворачиваться, страховаться от «залётов».
3.6.6. Право на ходатайства и отводы
Обвиняемый вправе заявлять ходатайства и отводы. И эти права аналогичны правоспособности подозреваемого, с особенностями увеличения процессуальных действий и решений, которые позволительно инициировать со стадии предъявления обвинения и в условиях привлечения к участию в деле новых субъектов.
Так, обвиняемый может ходатайствовать об изменении обвинения; о дополнении или возобновлении расследования; о рассмотрении дела конкретным составом суда; о предварительных слушаниях; о вызове участников; об исключении доказательств и многих иных действиях, формально доступных и предусмотренных при судебных разбирательствах по всем грядущим инстанциям. Всё, что может осуществить или решить следствие, прокуратура и суд со времени выдвижения обвинения, – обо всём этом есть право ходатайствовать.
Попутно припомним себе: Ходатайство – это обращение к следователю или суду. Чёрте знает с коих времён сложилось, что такое обращение высказывается в форме просьбы. Это обусловлено реликтовым значением понятия «ходатайствовать» – просить, хлопотать (слово то какое красивое!). Вот из этого подразумевают, формулируют всякое такое обращение через «прошу то, прошу сё». Но ведь в этом процессуально навязанном «прошу» заложена традиция унижений, когда тот же обвиняемый ставиться исподтишка в роль попрошайки. В убогой России народ всегда ставился в рабское положение (раком) по отношению к номенклатуре – властным мажорам, и ходатайства по сию пору воспринимаются Челобитными. Бей челом, пади ниц перед ожиревшей гадиной – может и снизойдёт на отклик. Особый цинизм этого при обращениях к следаку. Равные участники – обвиняемые должны слюняво о чём-то просить этих (чуть не вырвалось «мерзавцев») душегубов. А Эти (едва не вырвалось «сволочи») могут снизойти до просьбы просящего: удовлетворить или отказать в прошении. Но обратного, равноправного положения Закон ведь не предусматривает – чтобы следак нас о чём-нибудь просил, и был в зависимости от нашей воли? Собственно говоря, власть служит народу или народ в услужении властей? А ты ещё не вычеркнут из списков «народ». Так какого, извиняюсь, члена нас швыряют в подмётки!
Предлагаю: не опускаться до таких самоунижений, не применяй в ходатайствах это униженное «прошу», а только «требую» либо вообще обходись без спец. увещиваний подобных. Например: «…на основании изложенного (прошу) проведите повторный осмотр места происшествия». Не уступай Им даже в малом.
Число возможно-отводимых лиц увеличивается за счёт вступления в дело новых участников от суда и прокуратуры, а так же при вступлениях в виде замены одного участника на другого. Вновь появляется возможность отводить судей, состав суда в целом, секретаря судебного заседания, помощника судьи, гособвинителя, заменённого нового защитника. В отличии от периода подозрений, новые участники по обвинительной стадии имеют полномочия решать вопросы существа обвинения или влиять на решение этих вопросов другими.
Кроме того, расширение возможностей происходит из-за непосредственного распознавания качеств участников и выяснения ранее не известных обстоятельств. Например, на предварительном следствии данные об эксперте были ограничены краткими сведениями по Заключению, которые не давали повода к его отводу. Только в судебном заседании, куда этот эксперт вызван для допроса, ты зримо узнаёшь этого чела – ты ранее отбил у него тёлку, случился на этой почве конфликт, и, в отличии от тебя, он знает данные о твоей личности, не мог остаться равнодушным к случившемуся, а значит мог быть зависим от чувства мщения, в том числе и при составлении Заключения «против тебя». Поэтому только в суде выясняются причины предвзятости, и появляется реальная возможность отвода этого эксперта.
Общие основания отвода всё те же – наличие обстоятельств, позволяющих сомневаться в беспристрастности, незаинтересованности в исходе дела, в независимости от внешнего воздействия, в непредубеждённости по отношению к участникам защиты. Стеснений здесь не должно быть. Если есть хоть малейшие предположения о наличии препятствий в объективности участника, особенно, что касается ментовских или мусорских представителей (судьи и прокуроры – это тоже мусора, помнишь?), такие проблемы необходимо выносить на обсуждение и заявлять отводы. И следует иметь ввиду, что предъявление и оглашение оснований отвода в виде отрицательных данных об участнике, сами по себе, могут вызывать (породить) неприязнь к заявителю. То есть в этом случае появляется новые, самостоятельные поводы и основания для отвода. И так – по спирали и по принципу «домино». Например, в деле об изнасиловании судье был заявлен отвод на том основании, что в недалёком прошлом её собственная дочь подвергалась сексуальному насилию с извращёнкой, на почве чего эта судья несколько помешалась рассудком, по слухам принимает суровые психотропы, стала мужененавистницей, утратила беспристрастность к предполагаемым случаям любого вида секс-насилия, по делам такой категории обвинений, попадавшим к ней на рассмотрение, придерживалось сугубо обвинительной позиции и всегда назначает наиболее жёсткие наказания, тем самым осуществляя месть за собственную судьбу. Судья такие доводы отвергла, а отвод отклонила, как необоснованный. Доводы признаны были несостоятельны. Но в дальнейшем был заявлен другой отвод уже на том основании, что предшествующее заявление в адрес судьи содержало сведения, по характеру своему пограничные с оговором и принижением достоинства. Эти упрёки личного порядка затронули чувства судьи, и теперь судья не может беспристрастно относится к самому заявителю – обвиняемому. В итоге – последний отвод удовлетворили, а сторона защиты через такой манёвр добилась отстранения от дела невыгодного судьи. Тот судья действительно с особым усердием и яростно преследовал «насильников» по каким-то личным соображениям.
А вот пример обратных последствий от отвода в виде ухудшения положения обвиняемого по собственному опыту. Дело по кассационной стадии было передано судье Верховного Суда – М.М.М. А мой защитник в этом процессе ранее работал в Генпрокуратуре, и по его инициативе в те года выперли из этого ведомства близкого родственника судьи М.М.М. Данное обстоятельство защитник прошляпил самонадеянно. Но личная неприязнь судьи свою роковую роль сыграла (горцы – мстительный народ), и судья М.М.М., имея серьёзный вес в Верховном Суде и покровительство от самого Славы Лебедева, вынес отрицательное решение. Далее случилось новое уголовное дело по новому обвинению в мокрухе. С кем не бывает? Обстоятельства второго дела во многом перекликались с предшествующим. Кассационная стадия. К этому времени судья М.М.М. дорвался до ещё большей власти: член Президиума ВС РФ и руководитель 6-ой Секции. Ещё до поступления материалов дела и жалоб в кассационную инстанцию я заочно заявил отвод судье М.М.М., не скрывая истинных причин недоверия. Самым чудесным образом новая делюга вновь досталась на рассмотрение этому, чёрт бы его побрал, М.М.М. Он не только отказал по всем доводам защиты, но и развернул дело для «рассмотрения вопроса об усилении наказания». Эти рекомендации суд первой инстанции охотно исполнил, куда бы они рыпались. А ведь если бы М.М.М. удовлетворил требования защиты по кассации, он этим поставил бы под сомнение правильность и своего, более раннего решения.
Но что же отвод? Отводное заявление ловко и намеренно тормознули в процессе передачи в Верховный Суд, и самым чудесным образом оно поступило в этот суд только на следующий день после состоявшегося рассмотрения дела и, соответственно, оказался за бортом разбирательства.
Но судья М.М.М. безусловно знал об отводе в его отношении. На недоумения защитника по поводу кассационного решения об усилении наказания председательствующий в процессе судья Тверьоблсуда так и сказал: А не фиг было такой отвод заявлять Такому. Ну да, злопамятны коррумпированные и гордые кавказцы. Опасно таких задевать по личняку. Обижаются падлы. Итог печален: плюс два года лишения свободы, и попробуй перескачи такую говнотечку, когда и не всякая пицца долетает до середины Днепра.
В отношении отдельных участников придуманы специальные основания для отвода. Так, эксперт и специалист могут быть отведены, если будет выявлена их некомпетентность в соответствующих областях знаний, которые применимы при назначаемых исследованиях (статьи 70, 71 УПК). Полагаю, то же самое касается и переводчика.
Кроме оснований, приводимых в УПК, поводы для отвода мы можем обнаружить и в других федеральных Законах. Такими основаниями послужат некомпетентность, отсутствие должностных полномочий у участников, которые будут явствовать из положений Закона о прокуратуре – в отношении гос. обвинителя; Закона об адвокатуре – в отношении авоката; Закона о статусе судей – в отношении судей; Закона о присяжных заседателях – в отношении «судей факта», и некоторых других положений. Да что там федеральное законодательства. Тряхнём пыль с древних эдиктов. Пётр, который «Первый» в свою бытность принял Рескрипт: в суде воспрещается свидетельствовать косым и рыжим, понеже [потому как] бог шельму метит. Насколько мне известно, этот акт до наших дней не утратил силы. Тогда смело ссылайся и на такое основание, если кто рыжий или кривой глазом заявится в процесс свидетелем, или любым другим участником.
Но такие участники, как сам обвиняемый и потерпевший принципиально не подлежат отводу и никакие основания не канают. Даже наличие предвзятости и откровенной заинтересованности – всё не повод, так как наличие таких факторов приемлемо для них, и эти обстоятельства могут только учитываться при оценке получаемых от них доказательственных сведений.
3.6.7. Право показывать и объясняться на родном языке или языке владения
Обвиняемый вправе давать показания и объясняться на родном языке или языке, которым он владеет.
Повторюсь, что показания обвиняемого – наиболее доступные доказательства защиты. По многим делам отсутствуют прямые свидетели происшествия, очевидцы тех действий, которые и повлекли вред и ущерб. Нет и не может быть, например, прямых свидетелей в краже – тайном хищении, кроме самих крадунов. Иначе такое хищение и не может считаться «тайным». Так же мала вероятность присутствия свидетелей при насильственных преступлениях, реализованных «один на один», тем более, когда итогом случилась смерть потерпевшего на месте происшествия или другое препятствие потерпевшему что-либо свидетельствовать по обстоятельствам и указывать на виновных. От мертвецов или коматозных не добиться внятных показаний, хотя кто пытался их допрашивать(Р). В отсутствие очевидцев о событиях таких преступлений судят по косвенным доказательствам. Из них с определённой долей вероятности вырисовывают картинку случившегося. Недействительная очевидность достижима только из информации от очевидцев. В представленных случаях одним, может быть основным очевидцем тогда является единственно сам обвиняемый (если причастен и нет соучастников). Только он способен достоверно и подробно сообщать обо всех обстоятельствах, подтвердить или опровергнуть версию обвинения, полностью или в части. Показания обвиняемого становятся тем стержнем, вокруг коего вьются все иные доказательства и доводы, прирощаясь к его показаниям или отлетая шелухой, размывая эти показания или застывая гудроном. По этим показаниям определиться позиция защиты по делу и стратегическая линия всех действий в процессе доказывания. Во многом в руках обвиняемого забота о прочности этого стержня и обеспечение эффективности всей навесной конструкции. Ведь обвиняемый может и не давать показаний. Иным основообразующим стержнем тогда может стать любое другое, приглянувшееся мусорам доказательство, допустим, показания потерпевшего. И уже этот стержень следак постарается обвесить доказательствами по своему вкусу и выбору. Конкурс на лучшую ёлочку в дурдоме. У тебя есть возможность творить, создавать гармоничную картинку, но тебе только по рукам стучать будут, а через высокое жюри навязывать красоту собственных растений. И нужно бы постараться, чтобы твоя ёлка была краше, стройнее, прочнее и желанней, не завалилась бы под тяжестью бутафорий, не придавила бы создателя своего. А других ёлок чтобы не было вовсе, а если и выставлены, так сплошь – корявые уродцы, облепленные какашками, битые дятлами, да термитами пожратые. Ёлки-моталки.
То, что показания выкладывает обвиняемый – участник со стороны защиты ещё не означает, что показания автоматом явятся доказательством защиты. Для таких отнесений должно выполняться условие, что показания эти отражают цель и интересы защиты, работают только в пользу обвиняемого, и в полном их объёме. Показания, по сути признательные, могут в целом или большей частью подтверждать версию обвинения. И если даны они сознательно, по доброй воле, то такие показания имеют двойственный характер: они являются одновременно и доказательством обвинения, и доказательством защиты, так как обвиняемый через свои росказни тем самым выражает раскаяние, оказывает помощь расследованию и искренне добивается смягчения своей участи. Если же глупая овца не обдуманными или вынужденными показаниями подкрепила только позицию обвинения, себе во вред и без всякой ощутимой пользы, то такие показания – они односторонне обвинительные. Когда содержание показаний по заложенной в них идее идёт вразрез с версией обвинителя хотя бы по частностям, и этим направлено на достижений выгоды обвиняемому, – то перед нами доказательство защиты. Не иначе. Но случается, когда сведения по показаниям каждая из сторон оценивает в свою пользу, спор возбуждает об этом, считая их доказательствами своей стороны. Здесь возникает неопределённость, доказательством защиты или обвинения признавать такие показания? Это должен будет решить арбитр-судья. Уступать не следует, твоё право оценивать любое доказательство по достоинству и своим убеждением, придавать ему то значение, как это разумно видится самому, и соответственно своим выводам заявлять о показаниях по принадлежности. Вроде бы пустяшный спор? Фиг там. В дальнейшем обнаружиться эффект от перетяжки одеяла. Так, уже при составлении Обвинительного заключения (в просторечье – Объебон. От какого корня слово?) и направляя дело в судилище, следак на свой лад разграничивает доказательства по двум перечням: Обвинения или защиты. Этой классификацией далее пользуется и судья. Сторона обвинения, имея право первой представлять свои доказательства, уже в начале судебного следствия пользуется её же перечнем и своим усмотрением предлагает к исследованию любые доказательства, заявляя о них от своей стороны, то есть обвинительными. В общем числе такими могут стать и показания обвиняемого. Тогда изначально обвинитель выставит их только в выгодном для себя свете, будет иметь серьёзные дивиденды от стартовой такой оценки. Преимущества: обвинитель первым задаёт вопросы, оглашает прежние показания и другие связанные материалы, первым ссылается на них в прениях. А суд, опираясь на такое свойство показаний, как и любых других доказательств, свободно приводит их в обвинительном приговоре против обвиняемого. Но когда в томже судебном следствии и второй очередью сторона защиты заявит об этих же показаниях, как собственных защитных доказательствах и сделает попытку провести их же исследование по собственному сценарию, это обречено на отказ под тупым предлогом, что это доказательство уже, видите ли, исследовано. При этом не принимается во внимание, что, например, при оглашении показаний обвинитель своим усмотрением воспроизвёл их избирательно, то есть не в полном объёме, акценты проставил своим усмотрением и кое-что перефразировал, то есть переврал. В таком случае иные, оставшиеся не оглашёнными по указанным причинам, но полезные целям защиты сведения, не смогут быть обсуждаемы стороной защиты в прениях по причине их не исследования в судебном следствии, а значит, не могут получить оценки в приговоре, учитываться судом. Сечёшь прикол? Тебе не дают что-то делать, а потом упрекают, что не сделал это. А кому это выгодно? Фактически, в таком порядке сторону защиты искусственно лишают её же собственной базы.
Обсуждаемая правовая норма имеет тройственное содержание: право давать показания; право объясняться; право делать это всё на языке общения самого обвиняемого. Первую правосоставляющую мы уже слегонца помусолили. Едем дальше…
Право объясняться – это свободная возможность изъясняться, делать сообщения, излагать свои мысли и любые соображения устно или письменно в ходе процессуального общения с другими участниками (а также с самим собой). Понятие «объясняться» здесь ближе по смыслу к «общаться, сообщаться». Такие объяснения имеют место во всех других формах информативного обмена за рамками дачи показаний при допросах обвиняемого. Например, объяснениями будут являться консультации с защитником, доводы жалоб, ходатайств и отводов, заявления, запросы, речь в прениях, реплики, последнее слово, вопросы участникам, правовые пояснения, сообщения и подобное. Важно, что полученные в форме объяснений сведения показаниями не являются, но в некоторых случаях могут стать доказательствами по делу в виде сведений протоколов или «иных документов» (статья 74.2. УПК), и равно влиять на исход разбирательства. Разграничение прав «давать показания» или «давать объяснения» не покажется неожиданным, если распознавать объём присущих им процедур, при которых обвиняемый участвует, но где его допросов не происходит. Примером могут служить процедуры ознакомления с экспертным производством и постановки вопросов экспертам; явка с повинной; замечания к протоколам; предварительные слушания; рассмотрение вопроса о мере пресечения; надзорное обращение. Перечень возможных процедур широк.
Право объясняться, как и право на показания – это только право, но не обязанность. То есть не обязан ты давать какие-либо объяснения, даже по поводу самого согласия или отказа давать эти самые объяснения и показания. И ничто тебя не может принудить к этому, ни под каким соусом, кроме собственного пожелания. В частности, твой пассив может выражаться в форме игнорирования любых вопросов к тебе, тупое молчание в ответ на любые побуждения к общению. Даже когда судья поставит перед тобой пустяковый вопрос по личным данным (Подсудимый, назовите суду свою фамилию…?) или любым разъяснениям. При таком обращении суда обвиняемый должен бы подняться «с пятой точки», так как иное может быть воспринято как неуважение к суду, а вот отвечать на вопросы, то есть объясняться – не обязан. Значит, может промолчать. Так же, как он не обязан и объяснять причины своего молчания. Внешне, конечно, подобное выглядит странновато, если учитывать ещё наличие не только права обвиняемого на участие в судебном рассмотрении, но и обязанность его участия (статья 247.1. УПК), и обязанность суда обеспечить такое участие. В рассматриваемом случае Участие не произойдёт ввиду полной безучастности участника, но лишь присутствием его. И тогда председательствующий не в состоянии будет эту ситуацию разрулить, обеспечить обязательность участия обвиняемого. С другой же стороны, и обвиняемый формально не отказывается от участия. Верно?
А как быть в случаях правовых разъяснений? Обвиняемому не только должны быть разъяснены права и порядок, но и установлена понятность, смысловая доступность этих разъяснений. Судья с вопросом: «Обвиняемый, Вам понятны Ваши права?». А в ответ – рыбья немота. Конечно, велик будет соблазн постановить факт отказа в даче пояснений на этот счёт, но так и останется не выяснен вопрос: так понятны права или не понятны(?). И что, если не понятны? Это препятствует дальнейшему разбирательству. Или же в случае не менее тупого молчания на вопрос: «Согласны ли дать показания?». Молчание не показывает, согласен или не согласен. Но ведь обвиняемый и не отказался.
«Объясняться» – это более ёмкое понятие, чем «давать объяснение», как это свойственно для подозреваемого. Такое действие уже не подразумевает лишь возможность формирования такого процессуального акта, как Объяснение. Речь идёт о речевом общении любого формата с любыми субъектами.
«…на родном языке или языке, которым он владеет…». Здесь через союз «или» обвиняемому гарантируют возможность избирать удобный и выгодный для него язык сообщительства. Обвиняемый сам выбирает, а не кто-то за (для) него. (Я полагаю, тебе не нужно отдельно втолковывать, что речь идёт о Языке – системе словесного выражения мысли, а не о Языке – мясной щупальце в твоей пасти). Дача показаний и объяснений на определённом языке предполагает наличие обратной связи. То есть с обвиняемым должны изъясняться на том же языке его общения, пусть даже и через посредников.
И все процессуальные документы, которые адресованы обвиняемому, затрагивают его права и обязанности, должны быть изложены на том же языке. А при ознакомлении с любыми иными материалами, и не только из уголовного дела, но и как-либо с рассмотрением этого дела связанными, должна быть обеспечена двусторонняя языковая адаптация. Ныне это острая проблема. У обвиняемого может возникнуть потребность в рамках производства сообщаться со сторонними органами власти, организациями и гражданами (передать – получить информацию). И сами такие обращения, и ответы на них, естественно, потребуют языковой переработки. Всё это тесно связано по своей проблематике со следующим правом, что…
3.6.8. Право на бесплатную помощь переводчика
Обвиняемый вправе пользоваться помощью переводчика бесплатно… который, чёрт побери, не может физически неотступно или хотя бы ежедневно по часу быть рядом с обвиняемым. Тем более если обвиняемый заперт в тюряге. Тогда и само общение активного в процессе обвиняемого через переводчика крайне затрудняется, невероятно замыливается по времени, притупляет эффективность защиты. Плюс ко всему и переводчик фактически получает полный доступ ко всей переписке обвиняемого, к его тематике общений с защитником и не только. Переводчик тот, по проходящей через его мозг информации станет, осведомлён о многих аспектах позиции обвиняемого и его окруженцев. А будучи осведомлён, где гарантии, что он осведомителем не станет в пользу мусоров.
То первейшая забота – изначальную наладить связь с переводчиком, например, через адвоката регулярными плановыми встречами или почтовой перепиской. В любом случае привлечение переводчиков производится по процессуальным решениям об этом. И уже в этом решении по настоянию (ходатайству) самого обвиняемого могут быть оговорены конкретные требования к переводчику о режиме посещений и участия. Чтобы постановление «о назначении» стало не формальным решением о наличии переводчика, а об его Участии. Через такую резолюцию эти требования станут обязательствами. Тот же следак или судья сами должны будут выполнять данное постановление и контролировать его исполнение другими. Кроме прочего, ещё до решения о назначении переводчика мусора должны будут убедиться в его компетентности и личных возможностях. Фирштейн?
Призрачное решение многих проблем – самостоятельный поиск и вербовка спеца. По перспективности это удобный вариант и в свете обеспечения доверия, и возможности соглашений по многим пунктам обязательств. Если ты сам и за свой счёт решишь привлекать двуязыкого человечка (это дорогое удовольствие), а переводчик откажется от негласного сотрудничества с мусорами, скорее всего, такого не допустят к участию в деле или впоследствии отстранят по доводам о его «некомпетентности». Всё аналогично борьбе с «честными» адвокатами. Методов давления множество. Например, при посещении тебя в СИЗО и по мнимому подозрению в попытке проноса «запретов», переводчика пару-тройку раз покошмарят, прошмонают хорошенько, промурыжат по кабинетам и объясниловками задрочат, а то и реально запрет подкинут в карман. После подобных наездов наш знаток языков сломается на хрен, проклянёт такое участие, и вернёхонько соскочет с темы. Стало быть, за «своего» переводчика придётся тебе постоять тогда и даже меры предупредительные применить. Знаю случай уместный. Закандаленный таджик уже в начале участия «своего» переводчика закинул жалобчёнку прокурору о (якобы) угрозах давления на этого переводчика, о (якобы) намёках и угрозах прямых со стороны следака по силовому отстранению от участия через прокладон. После беседы с прокурором следак, хотя и отнекивался по всем статьям, но остерёгся на будущее от акций давления.
Желательно, конечно, чтобы и сам переводчик обладал некоторыми волевыми установками, активно и открыто отстаивал свои полномочия и задачи (статья 59 УПК). Да много ли таких бойцов отыщешь в среде «вшивой интеллигенции»? Во всяком случае, все свои обращения в адрес мусоров ты волен составлять только на удобном тебе языке, и в них настаивать на участии конкретного лица в качестве переводчика. Так же, как ты волен устраивать скандалы о неверных, не точных, ложных переводах, осуществляемых левыми субъектами. Яхши?
Традиционный вариант: переводчик назначен по выбору мусоров, так сказать бюджетным порядком. Уже с первой встречи следи и требуй, чтобы следак или судья дали ему полный объём разъяснений, сам удостоверься в его компетентности и знаниях, оспаривай при случае неполноту этого всего и несоответствие регалий. Особое внимание разъяснениям по ответственности за разглашение ставших известными переводчику сведений по позиции защиты не только из участия в следственных действиях, но и всех прочих. Вообще-то, переводчики – ещё не настолько прогнившая публика, как следаки, прокуроры, судьи и прочие мусора. Твои призывы к нему «Не предавай!» могут задеть струнки совести в ещё живом сознании, в ещё не очерствевшей душонке гуманитария. Понял?
Третья сторона медали (ребро) – когда услуги переводчика требуются лишь эпизодически. Допустим, само общее производство ведётся на «твоём» языке – русском. Но в деле участвует в качестве свидетеля француз, америкос или епеой иной чурка, для которого русский родным языком не является, а его общение на «великом и могучем» явно примитивно и затруднено. Ты можешь и сам наблюдать его проблемы в понимании других и сомневаться в правильности восприятия его сообщений. Либо в деле есть место иноязычным материалам, в том числе сопровождаемым переводами. Ну и пусть мусора слепо доверяют содержащейся в таких источниках информации. Их право. А право твоё – сомневаться в правильности предложенного перевода и верности чучмекских изъяснений. Но ведь от качества таковых напрямую зависит степень достоверности свидетельств. В этом случае право обвиняемого пользоваться помощью переводчика распространяется и на такие случаи. Требования о привлечении переводчика обосновываются тогда твоими доводами о самой необходимости языковых идентификаций, сомнениями в верности состоявшихся переводов, убеждениями в наличии искажений обменной информации, необходимостью перепроверки на предмет достоверности. Например, ты можешь заявить, что ни черта не понимаешь из лопотаний иноземца или же в исследуемом документе от нерусских инстанций усмотрены смысловые противоречия и недоговорённости, не позволяющие однозначно понимать содержание, а значит влекущие произвольные выводы о фактах и обстоятельствах. И здесь без участия переводчика не обойтись, конечно. Андестенд?
Ну что за лошизм, боже правый! Сколько годков уже существуют приличные, опробованные и эффективные электронные переводчики, достоверно исполняющие свои функции. Почему бы не пользоваться такими, взамен человечьих усилий со всеми проблемами субъективных огрехов и помех?
Ведь могут обеспечить и употребление таких всемерно. Почему бы тебе не настоять на такого рода помощи. Пусть этой железяке прошитой и разъясняют права с обязанностями.
3.6.9. Праве на помощь защитника
Обвиняемый вправе пользоваться помощью защитника, втом числе бесплатно в предусмотренных УПК РФ случаях; иметь свидания с защитником наедине и конфиденциально, в том числе до первого допроса и без ограничений их числа и продолжительности.
Всё, что сказано о защитниках при обсуждении их статуса и прав подозреваемого (пункты 1.5., 3.4.3.) во многом совпадает с их же участием в «помощь» обвиняемым. При взгляде на современную роль и сущность защитников-адвокатов, я порой выражаюсь жестковато. Ой, простите-простите, это потому, что не в силах удушить в себе негатив, чувство гадливости и, всё же, не беспочвенную предвзятость к этим деятелям. Это не оставляет равнодушным, когда мордой в дерьмо суют, и я не вешаю собак на чужие лобовые кости, только бы себя отбелить. То, что я оказался вообще обвинён и осужден, – все это случилось во многом по предательству, низости и безграмотности участия адвокатов в процессе. Я вновь и вновь на эти подлые грабли наступал, а и ступить-то больше некуда было. Их (адвокатов) отвратительную изнанку в подтверждение собственных выводов наблюдал «волосья дыбом» и по многим другим делам. Трагедии со-расправы над овцами по схожим сценариям. С полной ответственностью, распните меня, присягнуть готов, что нынешнее судоскотство, офоршмачивание законности, вытаптывание прав и интересов защиты, вопиющая несправедливость, а главное – человекобитие, – в этом на 99 % прямая вина адвокатской оравы. Они до последней кишки своей разменялись на меркантильное удовлетворение и подвластный уют. В большинстве своём не ведают о существовании, назначении совести и чести, какой там на хрен Долг! изначально отравлены безволием и бездушием, в крысятничестве переплюнули политиков и священников. Это вероотступники, так как первым эшелоном извратили и умерщвили веру в защиту; это клятвопредатели, так как отвернулись от присяг уже на время их принятия. (Что-то я раздухорился… Эмоции, курсант).
Верный признак нечистоплотности, когда адвокат требует 100 % предоплаты и пытается настойчиво всучить «стандартный» бланк договора с размытыми формулировками обязательств об «участии» и заниженной суммой оплаты в разрез реально затребованной. Какие бы доводы и оправдания адвокат не втирал, будь то про частый кидок со стороны клиентов (уклоняются от оплаты), большие подорожные расходы, некий залог, нештатные банкеты с «нужными людьми» – всё брехня, торговля котами в мешках. Наяву нормальные отношения по предоставлению любых услуг: работа – приёмка работ – проверка качества – оплата. Мы сдаём холодильник в ремонт, разве с нас тут же полную сумму восстановления фройзера сдирают? Хотя бы уже по тому, что неизвестно, а удастся ли реинкарнация. Конечно, сама текущая работа (затрата времени и средств) должна получить возмещение. Тем более возмутительны будут действия монтёра, когда бабло он рвёт по-полной, но должен знать наперёд, что прибор неисправим в разумных затратах. Та же чешуя и с адвокатами. Их услуги – всё же услуги; услужи честно – достойно получи. Уже сами ссылки на факты отказов в оплате должны насторожить.
Да, бывают и бессовестные клиенты, но такие – не система, да и по неисполнению договора с них взыскать можно через суд ещё и с процентами по отсрочкам. Причина в другом. Значит, наш любезный адвокат явно не оправдал доверия и ожиданий, не исполнил заведомо пустых обещаний. Клиенты не довольны и отказались оплачивать фуфло – видимость услуг, ложность работ и усилий. Попытки же предоплат, как страховки от обмана – это ещё и факт изначального недоверия к клиенту. Или он боится взыскивать через суд? Ну да, там – в заседании, много услышит о себе и деятельности своей в присутствии народа и властных людей, и договор его раскатают за ничтожностью. Людей (клиентов) не судят по себе. Нормальные отношения не могут изначально строиться на недоверии и лжи, когда уже первичные условия участия защитника – конфиденциальность и доверительность. Да что я всё о деньгах!? А потому, что повсеместны мошенничество, грабёж и нажива на чужих несчастьях и доверчивости. Клиента вынуждают платить за понт в повышенном тарифе при его отчаянном состоянии, как это культивируется, например, в сфере ритуальных услуг у могильщиков с анатомами. Эй адвокат, почём нынче гробы с «всё включено»?
Я настаиваю, что наперекор всем впечатлениям первым, хвалебным мнениям со стороны, порядок вознаграждений и оплаты через небольшой аванс нужно устанавливать наиболее узкими и частыми этапами участия защитника или даже за отдельные действия. Безусловно, потребуется и Приз – дополнительная весомая награда за положительные результаты – удачные, выгодные решения (распознать бы ещё эти выгоды с ходу!). В соглашении могут предусматриваться не только стимуляторы, но и штрафные санкции: за необоснованное прекращение работ; неучастие по фальшивым причинам; утрата доверия и др., в том числе и с каким-либо возмещением и возвратом уже полученных средств. Периодичность оплаты и общими стадиями судопроизводства, – это классика: предварительное следствие; предварительные слушания; судебное разбирательство; апелляция; кассация; надзор… Определяется оплата и условными этапами внутри стадий. Например, по предварительному следствию могут быть выделены: время подозрений; период обвинения; окончание расследования и ознакомление с материалами дела. Могут быть отмечены конкретные, затратные и трудоёмкие работы: участие в суде по мере пресечения; по жалобам и ходатайствам; консультации в СИЗО; сбор доказательств; подготовка обращений и прочее. Хотя и сложно предугадать все, вдруг возникающие нужды, но позволительно оговорить такие процессуальные ситуации отдельной строкой при отдельном порядке оплаты. Для подобных прогнозов естественно требуется собственное понимание нюансов производства или наличие дополнительного консультанта со стороны. Есть такие матёрые спецы, например, какой-нибудь бывалый следак или судья (хотя мусора «бывшими» и не бывают), кто, не влезая в прямое участие, мог бы дельные советы и оценки давать. Опять же, всё такое делается при корректности по правилу «золотой середины» и при собственном твоём мнении во главе, но и с возможным компромиссом. Знаешь ли, эти юристы – сволочной народец, недолюбливают друг дружку (секс врозь, а деньги в кружку), на ревнухе завёрнуты. А потому, сторонний советчик может легко скатиться до обсирания работы защитника. Со стороны то оно всегда видней, а не ошибается только бездельник. Так что, окончательные взвешенные оценки только за тобой. И всё сказанное вовсе не значит, что по любому поводу адвокатов можно крайними выставлять. У каждого свой колчан за плечом.
На буку наденься, а срам не прощай.
Но это мы в частности полезли. А до того… Вероятнее всего, как только ты при составлении контракта с адвокатом предлагать будешь отступления и расширения по тексту устоявшегося формуляра, навязывать вздумаешь свои порядки, адвокат забуксует и посеменит в сторону. Он будет видеть, что перед ним не конченный лошара, что на него вешают контрольку, а денежки запросто к языку не прилипнут. Станет выёживаться, шипеть-пыхтеть, утверждать, мол, форма договора установлена «свыше», непоколебима стандартом своим. Да, он попытается срулить от таких договорённостей (сруль презренный). Бычку включать не следует. Образуя пусть и малосплочённую, но мафиозную структуру, адвокаты пользуют удачно для себя и то обстоятельство, что выбор в их среде достаточно ограничен, конкуренция не велика в числе сертифицированных защитников. В их кишме действуют и блюдутся негласные правила – не ломать сложившуюся практику по оплате их услуг (читай – грабежа). И, если гнуть только свои палочки, можно вообще остаться без защитника. Выход в компромисках, а торг уместен. Торг по всем рыночным традициям: цена, условия, оплата, выгоды. На то он и Договор, чтобы стороны договорились взаимовыгодно, а Соглашение – что стороны согласие нашли меж собой, а не вынуждались.
Столько текста «на гора» по вопросам денежным. Деньги могли бы стать показателем и стимулятором качества защиты от услуг профессионалов; деньги являют моральный облик и совесть Адвоката; деньги – мерило твоих возможностей. Филки, воздух, капуста, бабло.
Аромат твоих несчастий и отчаяния падальщиков влечёт. Судороги твои и кровяная капель соберут на халявную дойку кровососню всех мастей, в чьём круженье место своё найдёт и адвокат. Он равно в этой компании потянется к твоей яремной вене. Он в доляне – дольщик бурой жижи твоей, то есть твоих денежков. И он первейший доступ поимеет, посредником станет для многих остальных. Ну, скажи на милость, с чего тебе жертвовать своей только веной, когда под отсос можно подставить вену иную, оконечную? Тогда и сам кайф словишь.
Редкий случай – формулировка в Законе удачная. Не просто участие, но именно Помощь требуется обвиняемому участием защитника. Обвиняемый, ввиду прямой заинтересованности, выступает основным участником, а защитник – его помощником. Как подмастерье или ассистент, хотя познаниями и опытом адвокат должен бы превосходить обвиняемых (из числа быдла). Такая своеобразная заворуха, где подмастерье мастеровитее мастера, а призван быть наставником и попечителем. Но такова расстановка шаров на шахматной доске, и адвокат должен следовать ей во всяком случае. Что, в первую очередь, направлено на первостепенный учёт мнения подзащитного, на поддержание им выбранной позиции и интереса. Воля клиента – Закон даже если воля та неверно направлена, безрезультатна по воплощению.
Вольному – воля, зловонному – вонь.
А дело и долг адвоката – подсказать, пытаться убедить, но перечить окончательному решение подзащитного он не смеет, даже вне согласия своего с позицией подопечного. При этом, любое несогласие, противоречия во мнениях и вынужденность действий защитника вопреки его убеждениям не должны проявляться внешним образом, зримо для посторонних участников, дабы никак не порочить позицию защиты и не возбуждать сомнений только по одному уже факту несогласованности, а значит, слабости позиции защиты в целом. Порой такие огрехи дорого обходятся. Так, по моему делу защитник перед присяжными позволил себе высказывание: «Я в любом случае обязана с пеной у рта доказывать вам невиновность своего подзащитного».
Выражение «в любом случае» подразумевает и случай действительной виновности «подзащитного». Присяжные могли воспринимать сказанное защитником и так, что она оправдывается за свою роль в этом процессе, за себя лично; даже, если подсудимый и виновен, а это может предполагаться, она лишь связана такой вот обязанностью – защищать «в любом случае». (В том деле присяжные действительно так и восприняли заявление это, что мне известно от некоторых из присяжных при личном общении с ними). То есть защитник не столько защищал «с пеной у рта», сколько занималась отбелкой репутации (кстати, пены не наблюдалось). Для чего и почему так было сказано – второй вопрос. Но подобная двусмысленность, необдуманность в словах, определяющих общее позиционирование, способно единым махом перечеркнуть все усилия защиты, непоправимо вредят обвиняемому.
Когда мы говорим о Помощи защитника, разумеем деятельное, активное и эффективное его участие, направленное и способное достигать положительных (выгодных) результатов. Деятельность может быть и пассивная, но также в рамках договорённости и нужности по ситуации (вовремя промолчать, уклониться, не инициировать процедуру, оставить на усмотрение других).
Реальность и эффективность Помощи в главном и преимущественно оценивать должен ты сам. Оцениваешь своими убеждениями, мнением, знаниями функциональных возможностей защитника, наличием и исполнением договорённостей и процессуальными правами. Контролировать в разумных пределах участие защитника не только возможно, но и нужно. Ты вправе получать от него разъяснения о его конкретных действиях или бездействии. Сопоставляя возможности защитника по отдельно взятым процессуальным ситуациям, проведённую им работу по подготовке и в ходе мероприятий, степень участия и результаты, вполне возможно составить выводы о наличии Помощи и её эффективности. При этом, Помощь определяется как по характеру отдельных помогающих действий, так и в целом, а эффективность – не обязательно наступившим положительным выхлопом, но наличием всемерных усилий защитника, нацеленных на достижение желанного результата.
Вместе с тем, мы должны отдавать себе отчёт, помнить, что адвокат – не Джин всесильный ламповый. Не только его одной волей и желанием разрешаются твои проблемы и правовые вопросы судопроизводства. Ему так же оказывают мощное противодействие мусора. (Речь, конечно, идёт только о добросовестных представителях адвокатуры). Защитники – те же живые организмы и могут ошибаться, в чём-то лохонуться. Однако это может случаться простительно разок-другой, но не становиться системой в работе, и не иметь фатальности для позиции защиты.
Допустим. По делу об изнасиловании обвиняемый отрицает насильственный характер своих действий, настаивает на полюбовности половой связи с «потерпевшей». Мотивы претензий «жертвы» объясняет, как её оправдания измены законному супругу, который узнал о случае и этой сучке предъявляет. При такой позиции обвиняемого защитник должен направить свои усилия на поиск доказательств в пользу версии подзащитного. Отыскиваться и предварительно опрашиваться должны потенциальные свидетели отношений, как до, так и после «изнасилования». Если потерпевшая сообщает неправду, это можно установить через допрос и проверку показаний, когда через вопросы выявляются противоречия как внутри показаний «жертвы», так и в сравнении с иными доказательствами по тем же обстоятельствам. Инициируется добыча новых, дополнительных и тщательная проверка уже имеющихся сведений (осмотры, экспертизы и прочие), с целью опровержения обвинительной версии события деяния. Это выявиться, например, фактами об отсутствии на «месте преступления» следов борьбы, но наличием обычного порядка в вещах и обстановке, отсутствием значимых повреждений одежды и на теле терпилы и горе-любовника, и прочее подобное, что идёт в разрез с доводами и свидетельствами обвинения. Так вот, если любые из таких защитительных обстоятельств и доказательств о них прослеживаются, то защитник просто обязан выявить их в свете интересов подзащитного, как, например незначимые (царапины на теле – последствия экстаза); неочевидные в проявлениях (сброшены книги с полок, вывернут карман – причём здесь это?); неотносимые (следы крови и спермы на одежде другого срока появления и иного генотипа). Одновременно защитник принимает меры по исключению как недопустимых тех доказательств обвинения, что могут быть проблемны опровержением в обычном споре по их существу, и добивается получения, приобщения и рассмотрения собственных доказательств защиты.
А кроме этого, конечно, требуется его же активное участие по множеству других вопросов и за рамками процесса доказывания: жалобы, отводы, возражения и прочее. Всё участие защитника диктуется единой задачей – обеспечить и продвинуть интересы подзащитного в русле его версии о невиновности в изнасиловании. Объём всех возможных функций не может быть не известен адвокату, когда он настоящий профи и защитник по духу и призванию. Отмазки, типа: «Я не сделал, так как обвиняемый об этом не просил» – не канают. Это гнилой базар. Есть обязанность защиты, и она всеобъемлюща, то есть максимальна в заведомом объёме, а усечение объёма требуемых действий возможно только при наличии объективных препятствий к их осуществлению. Делает защитник всё возможное – он красавец и нет к нему вопросов. А если не принимает мер по многому и важному при отсутствии уважительных причин безделья, не даёт внятных объяснений этому – то урод и сволочь. Другой вариант, если защитник шевелится, а пользы от этих судорог не то, чтобы ноль, но только вред один. Например, по указанному случаю «изнасилки», защитник без должной проверки призывает нового свидетеля, а это хмырь на допросе заявляет, что в указанное время со стороны квартиры терпилы слышал истошные крики о помощи. Или защитник ходатайствует о проведении новой биологической экспертизы по одежде, а полученное заключение подтверждает версию обвинения о наличии следов насилия, в то время, когда прежнее Заключение по этому же поводу было исключено ввиду его недопустимости или не имело обвинительных выводов экспертов. Спрашивается: какого хрена он замутил эту движуху? Он фактически способствовал получению доказательства обвинения, а это – откровенное вредительство! Перед нами не защитник, а гадина. Естественным будет отвод такому с заявлением о нарушении именно им Права на защиту ввиду не только отсутствия таковой, но обвинительной деятельности его. Это обоснованно должно повлечь возврат разбирательства к той стадии, где допущены нарушения с дисквалификацией всех процедур и результатов, произведённых при такой «помощи» с обеспечением должной защиты.
За всё под Небом этим приходится платить. И даже сыр в мышеловке не дармовой. Цена – мышиная жизнь или свобода. А вот помощь адвоката, оказывается, может быть бесплатной. С чего бы такая халява? В статье 16.4. УПК нам чешут об этом категорично. Но далее, в статье 47 УПК встречаем уже отступления от гарантии такой. Видите ли, бесплатность доступна только в отдельных случаях, предусмотренных тем же УПК. Принципиальная норма статьи 16 распространяется, оказывается и на некоторые другие случаи, указанные и в других федеральных законах. Только вот сам УПК РФ такие случаи уточняет. Похоже, курсант, нам опять пытаются мозг сплющить?
Некоторые умницы склонны рассуждать о тождестве этих случаев с теми, когда участие защитника является обязательным (несовершеннолетние, присяжные, особо тяжкие деяния и прочие по ст. 51 УПК). А вот мусора считают иначе. При твоей пассивности, но в случае обязательного участия защитника, тебе такого петрушку назначают принудительно. И Помощь его не будет автоматически бесплатной. На обвиняемого повесят все расходы по услугам адвоката уже после рассмотрения дела. Стало быть, о помощи именно бесплатной требуется отдельное ходатайство, бесплатность помощи необходимо отдельно оговаривать и объяснять свою финансовую несостоятельность. А о бесплатном характере помощи, кроме того, должно быть напрямую указано в решении о назначении защитника. То же самое касается и рассмотрения любых других категорий дел за перечнем обязательного участия защитника. Обвиняемый по всякому делу может требовать не только обеспечить ему помощь (а не просто участие) защитника, но и настаивать на безвозмездности для него такой помощи ввиду тяжёлого материального положения, например. При том, что такое исключительное обстоятельство (то есть исключающее нормальный порядок), как «тяжёлое материальное положение» свойственно практически каждому заточённому под стражу. Арест сам по себе лишает человека работы и заработка, иных доходов (кроме пенсий и благотворительных жертв). Крайне затрудняются возможности распоряжаться накоплениями и сбережениями, если только не через посредников и представителей, услуги которых тоже не бесплатные и принудительны по сути. В этих крысиных условиях ты можешь справедливо рассуждать этак: Государство тебе навязало участие в судопроизводстве со всеми связанными издержками; ты загнан в принудительную нужду проф. помощи адвокатов; тебя же заперли под засов и ограничили в возможностях добычи денежных средств; недостойно находиться на иждивении родни, чтобы на их плечи взваливать немалые расходы на адвокатов; это всё скрытая форма грабежа и вымогательства тебя и твоей семьи. Со стороны государства; власть навязала такие условия, тогда солидарно пусть несёт и бремя расходов по созданным непреодолимым трудностям по проблемам необходимости помощи юристов и расходов на эту помощь. Пусть тогда это дикое сообщество озаботится и проблемой оплаты. При том, что деньги улетают реальные, а предлагаемая помощь призрачна. Опять мы о деньгах. Рябчики, зюзи, лавэ и хрусты.
Другой вопрос – помощь и участие защитников категории «не адвокаты» (далее по тексту будем называть таких – гражданский защитник, сокращённо – гр. защитник, от слова «гр-р-р»). Обсуждая отдельно такого участника, мы отметили его качественное отличие и порядок соучастия в деле (пункт 1.5.). Здесь вспомним три важных условия: таким защитником может быть любое лицо; участие этого лица допускается только наряду, то есть одновременно с участием защитника-адвоката; допуск к участию устанавливается только по решению суда. Любое лицо – это дееспособный, совершеннолетний человек любого пола, гражданства, образования, степени родства к обвиняемому и прочих личных качеств, кроме тех лиц, чьё участие в качестве защитника исключается правилами статьи 72 УПК. Понятие «наряду» двусмысленно в том, что позволяет различно понимать характер соучастия с адвокатским защитником: в общем плане вместе или в каждом случае непосредственного участия гр. защитника? С одной стороны, общепринято, хотя и спорно с точки зрения конституционных гарантий защиты, такое положение: если адвокат вообще не участвует в деле, это делает невозможным и участие гр. защитник (кроме дел небольшой тяжести производства мировых судей). Мусорские правоохранители настаивают, что условие «наряду» означает допустимость активного участия гр. защитник только при сопровождении и непосредственном участии адвоката – то есть они должны работать вместе, в паре, тем более при всяком соприкосновении с обвиняемым, в том числе по любым действиям за границами следственносудебных. Это несправедливое обделение в полномочиях, по сути устанавливающее соглядатайство, некую сводную, групповую дееспособность пары не равных по статусу защитников в форме сосуществования Сиамских близнецов, где гр. защитник обречён на роль тени адвоката, в своём участии попадает в зависимость от адвоката, а адвокат облачается в роль контролёра, а то и балластового приложения. С таким положением, пожалуй, и можно бы согласиться, если принимать во внимание возможные трагические ошибки от непрофессионального защитника, который и не несёт на самом деле корпоративной, процессуальной ответственности в отличие от адвоката. Но всё это только при условии честности самого адвоката. А последнее сомнительно. Тем более, иногда объективна эффективность только от участия одного лишь гр. защитника, доверия только к такому при абсолютной ненужности, может и вредности адвоката.
Ты вправе настаивать на ином понимании и применении нормы статьи 49.2 УПК. Вправе и будешь прав понимать «наряду» в смысле «равным образом», «так же, как и…» – что означает не соучастие гр. защитника, а его независимое участие. Закон напрямую не содержит указанных ограничений. Если формально имеется защитник-адвокат и допущен к участию гр. защитник, последний вправе действовать самостоятельно, иметь отдельные поручения и функции в процессе, не касаемые адвоката. Более того, действовать втайне от адвоката. Таким образом «вольный» защитник должен иметь беспрепятственную возможность автономно проводить консультации с обвиняемым, равно знакомиться с материалами, собирать доказательства и осуществлять прочие полномочия защитника. По соглашению могут быть вообще разграничены обязанности в отношении выполнения конкретных действий, и гр. защитник не может быть принуждён бродить по лабиринтам судоскотства на пару с «Тамарой». Ведь, для сравнения, тот же УПК по аналогии не обязывает следователей из состава следственной группы не отлучаться меж собой при проведении следственных и иных процессуальных действий, осуществлять все мероприятия только групповухой или с предварительным согласованием. Так должно быть и с защитниками, за исключением всё же разумной подстраховки участием адвоката в том же процессе, в остальном им свойственна правовая самостоятельность и относительное равенство. (Относительная – потому что есть у адвокатов некоторые, только им присущие свойства по Закону об адвокатуре, что не может относиться к посторонним для адвокатского сообщества лицам). Исключением, конечно, является только стадия судебного рассмотрения дела, где по обязательным случаям участия именно адвоката в качестве защитника такая позиция законодателя абсолютно оправдана и понятна, а участие одного лишь гр. защитника не может считаться эффективным средством защиты. В этом случае Закон включает страховочный механизм. Пусть в кукольной роли, но адвокат, являясь всё же профессионалом, должен быть задействован, так как фактически только он может быть ответственен за обеспечение надлежащей помощи. Действительно, упомянутый Закон об адвокатуре только адвокатов наделил статусом защитников в судопроизводстве, и они одни могут присягнуть о своём долге. Гражданский же защитник по факту никому ничего не должен, хрен ему что предъявишь.
Может иметь место ситуация, когда ты в полной мере доверяешь только гр. защитнику, и только его признаёшь для себя действительным помощником. Это твой выбор и право. Норма «наряду» сама по себе не усиливает роль или первостепенность участия, значения одной из двух категорий защитников, предпочтений кому-либо из них не даёт. Не ясно, о каком защитнике в этом ряду акцент большей значимости проставлен, – значит, о любом из них. Тогда и гр. защитник не только равен, но вправе быть и «первой скрипкой» во всех процедурах, а адвокат может довольствоваться формальным соучастием (присутствием).
То, что для вступления в дело требуется решение суда, конечно, имеет оттенок дискриминации. Данное требование при ближайшем его обнюхивании вовсе не означает, что участие гр. защитника допустимо только на судебной стадии, как склонны полагать некоторые мусора. Здесь установка только на компетенцию одного лишь суда по решению таких вопросов обеспечения защиты. Может быть, наш мудрый законодатель желал изначально ограничить произвол органов расследования и прокуратуры? Вряд ли. Не тот гуманист наш законодатель, чтобы в чём-либо отступать от своей полицейской сути, да и не настолько дальновиден, прозорлив, чтобы умышлять подобные механизмы как благость. Большая загадка – для чего вообще эта формула введена. Твое право на участие и помощь защитника (любого) безоговорочно и неумолимо. Всякое вмешательство даже суда в вопросы привлечения обвиняемым себе защитников в помощь ещё на досудебных стадиях является ограничением самого Права на защиту.
Правило о специальном допуске только препятствия создаёт и кутерьму в нормальный ход процесса. Цели такого нормирования известны одному лишь законодателю. Он же отмалчивается. Правоприменитель-силовик, со своей сторонки, невнятно рассуждает о направленности сей установки на укрепление гарантии защиты и исключение произвола (который заранее предполагается?).
Свежо питание, да серится с трудом.
Вот, потребовалось привлечение гр. защитника в ходе предварительного расследования. По букве Закона, сами следователь или прокурор не вправе принимать решение о его назначении и участии. Если разрешение этого вопроса отнесено к суду, стало быть, решить это должен суд по месту производства расследования. Так? Тогда интересы защиты попадают в зависимость от воли какого-то там судьи, который по своим мусорским соображениям может и отклонить просьбу, а, значит, гр. защитник дискриминируется. Так? (Я тебя, курсант, спрашиваю «Так?». Кули ты молчишь?). Ведь для участия адвоката в качестве защитника не требуется никаких судебных решений и предшествующих этому процедур по рассмотрению соответствующих ходатайств. Ещё большая дискриминация в соотношении с условиями для стороны обвинения. Например, гособвинитель имеет прямой уведомительный доступ к участию; по вопросу его вступления в дело не требуется предварительных обсуждений и судебных решений о назначении.
Установка Закона такова, что участие судов в ходе предварительного расследования ограничено сугубо их контрольной функцией по конституционно-гарантийному надзору. Вот если бы гр. защитника не допустили к участию, логично было бы вмешательство суда при обращении к нему. Но в рассматриваемом случае не исключается и безмотивный, безосновательный отказ, когда сам суд может препятствия создавать. Этакая процессуальная возня затрудняет сам ход расследования. Ты ведь можешь не смириться с отказами и устроить межсудебные склоки, одновременно и своей такой деятельностью внося помехи в текущий процесс. Количество защитников не ограничено. Гр. защитника ты вправе привлечь на весь период судоскотства, включая даже стадию исполнения приговора. Таким защитником, например, может быть любой юрист-профессионал в процессуальной отрасли, не заражённый ментовской гнилухой. Но и на отдельных этапах или даже под конкретные мероприятия или следственные действия может потребоваться участие более узких спецов, вовсе не юристов, но в качестве защитников. Например, при ознакомлении с материалами экспертиз не хило бы подтянуть защитником матёрого эксперта нужной специализации (не раскрывая, конечно, следаку его профессиональной личины), который способен оперативно оценить содержание исследований и поможет определиться с вопросами к эксперту, по необходимости дополнений, комиссионности или комплексности состава экспертов и по исследовательской части Заключений. Твоё право. И вот, следак вызывает тебя на ознакомление с заключениями (как правило, без предварительного извещения). Несмотря на наличие адвоката-защитника, только на встрече в кабинете у следака, выяснив существо предстоящего мероприятия, ты заявляешь о желании привлечь к участию защитником ещё одно лицо для работы именно с экспертизами. Пока ты составишь и передашь в суд ходатайство об этом, а там – 5 дней на его рассмотрение, пока иного рода задержки. И отказать тебе нет оснований достаточных. Итого – полтора месяца долой. Кому же такие проволочки выгодны? Да следак сам скуксится от желчный излияний в мозг.
Ходатайство, хотя и должно содержать мотивы обращения, но в данном случае желай быть кратким в объяснении причин, тем более качеств нового защитника. Например: Гражданин П. обладает юридическими познаниями и опытом, способен и согласен оказать мне эффективную помощь на всех стадиях разбирательства в качестве защитника наряду с адвокатом М. В помощи П. нуждаюсь уже при проведении данного действия с моим участием. Прошу:… Ни в коем случае не следует раскрывать перед мусорами профессиональные навыки нового защитника, его знания, практические навыки и конкретные следственные мероприятия, где ожидается его помощь.
Этому защитнику до поры следует оставаться тёмной кобылкой, что способна галоппировать неожиданно и ко времени «X». В ином случае, учуяв угрозу утраты полного контроля над происходящим, угрозу ужесточения сопротивления, сторона обвинения и обвинительный суд изыщут средства для нейтрализации и отстранения отдела такого защитника.
Иметь гарантированно свидания с защитником наедине и конфиденциально возможно только оставаясь вольняшкой. Одна из череды причин заточения всякой овцы под стражу – острое желание пасти'её, в том числе через контроль встреч с защитником. На эти цели направлена деятельность оперов из подразделений изоляторов и специальный, для этих же целей созданный режим в этих заведениях. Приёмы перехвата информации о действиях, намерениях сторонников защиты выработаны многими годами и всё прогрессируют с развитием технологий и средств контроля.
Примерный объём мероприятий по нарушению тайны свиданий таков: В камерах тебя всегда сопутствует «наседка» – осведомитель (сука), кто при всяком удобном случае клюв свой суёт в бумаги твои, жало пилит в разговоры твои и сам провоцирует беседы «по душам» и мысли вслух, фиксирует твоё поведение. Полученную из такого пригляда информацию наседка сливает операм. Время свиданий с защитником формально ограничено только часами рабочего времени самого СИЗО – то есть с 9-00 до 17–00. Ты и твой защитник должны подстраиваться под эти пределы и работать на таких условиях. Кроме этого у оперов есть возможность манипулировать этим временем с помощью бюрократических и режимных рычажков, например, под предлогом занятости кабинетов, параллельных выводов на медосмотр. Время прибытия защитника, его пропуск, твои вывод и обратное водворение в камеру, как и продолжительность встреч, зависимы и от волевых установок администрации. Сам ты, весь материал при тебе, выносимый или вносимый на свидания, подлежит досмотру. Никакие материалы ты и твой защитник не можете передавать друг другу без ведома контролёров. Общий, якобы поверхностный просмотр документов и записей в действительности позволяет тренированным попкарям зрительно «фотографировать» содержание хотя бы в общем характере содержания либо это делается под зрачками видеоискателей. Всё подозрительное (по мнению того же попкаря) подвергается более детальному изучению, а при нужде изымается и передаётся операм на ознакомление (проверку). Визуальное наблюдение встреч будет постоянным со стороны контролёров. Большинство комнат свиданий (кабинеты следственных действий) нелегально контролируются с помощью технических средств прослушки и видеонаблюдений. С мнимой целью безопасности самого защитника помещения встреч изнутри оборудуются глухими перегородками, позволяющими только видеть собеседника. Общаться же предлагают через телефонный коммутатор, линия которого, естественно, доступна для параллельных, сторонних соединений, а значит, для прослушивания и записи. Обложили суки, суки обложили…
Вся информация оконечно по канализационным стокам стекается следаку на анализ. Это не тот анализ, что калом или мочой в мензурках томиться, но тот анализ, что исследованием выводы и заключения влечёт. Хотя вони не меньше. Уже из этого видно, что ты и защитник в своих встречах и попытках уединений изначально обречены на полный контроль со стороны властей, действующих солидарно в угоду целям преследования. А гарантия «тайны свиданий» – полное фуфло. Явные и скрытые сторонники твоего преследования, включая ссученных адвокатов, обеспечивают контроль консультаций и позиции стороны защиты. И чем больше сопротивляемости в действиях защиты, непредсказуемости её намерений и возможностей, тем интенсивнее и шире разведывательный напор.
Что противопоставить этому? Все условия, которые на твой взгляд нарушают уединённость и конфиденциальность, должны активно обжаловаться, как нарушающие конституционную гарантию. Существо нарушений излагается только в категоричной, утвердительной форме (разговор записывали, а не могли записать; личные записи изъяли, а не пропали), то есть все свои даже предположения и подозрения указывай как факт. В разумных пределах, конечно. На посиделках меняйте с защитником взаимное расположение в отличии от того, как оно предложено установкой сидячих мест. Действия по обмену информацией должны быть непредсказуемы для внешнего наблюдателя. Разговор вести следует полушёпотом и несколько в сторону от уже сориентированных мест, тем самым и от направленных в этом секторе микрофонов. Часть беседы по наиболее важным разделам может происходить и письменным обменом. Передаваемые и читаемые документы, любой иной материал отклоняй «картинкой» в сторону или прикрывай. Текстовой лист, помещённый в рельефный файл, из-за бликов и отражений от поверхности пластика здорово вредит чёткости видеосчитывания. (Нет, это не шпионистика маньячного меня – то всё явь). Документы и записи, назначенные к обсуждению или передаче (как и получению) смешиваются в большом количестве другого материала разрозненно по листам, как тасованная колода, с тем, чтобы любопытным непонятно было, что именно из этой кучи являет собой предмет встречи и обсуждений; чтобы заблудилось чужое внимание в этом массиве. Когда ты понимаешь, что в бумажках твоих роются у тебя за спиной или открыто досаждают шмонами, отчего бы не заявить в прокуратуру о крысятничестве и порче важных процессуальных документов.
«… в том числе до первого допроса обвиняемого…». Начало реализации права на свидания с защитником не ограничено. Но, если речь идёт об обвиняемом в рамках расследования, то и право формально возникает с момента появления в деле такого участника, то есть со времени вынесения постановления о привлечении в качестве обвиняемого, когда (естественно) это стало известно следаку и стало (должно бы стать) известно самому обвинённому. Но и до этих пор право на свидания с защитником существовало. Оно плавно проистекало из аналогичного права подозреваемого, если такой участник состоялся в своё время. И в таком случае разрыва действующих возможностей и перерыва в правопользовании не происходит. И даже без стадии преследования подозреваемого ты (примеряем эту рубашку к тебе) формально, хотя бы уже осознав своё положение обвиняемого и без официальных претензий об этом, можешь искать защитных свиданий с любым, кого посчитаешь себе «защитником». Только собственно защитниками в процессуальном активе они ещё не могут являться, так как не могут открыто вступать в участие по делу при полных регалиях-полномочиях. Ваша внебрачная связь до поры до времени останется частной деятельностью, без тех процессуально-правовых возможностей, что предоставляются Законом открыто заявленным в процесс участникам. Вот видишь, даже в таких «мелочах» и наперекор состязательности «право первой ночи» отдано мусорам. Только следак решит, когда возбудить ему преследование, и определяем момент, когда удобней вылупиться на свет Божий обвиняемому, его защитникам и прочей срани. И только тогда у этих всех появятся права участников, а значит, и правоспособность. Чем не повод следаку уверовать в свою природу Творца и Создателя.
«… без ограничений их числа и продолжительности…». Это громко звучит и торжественно, но нереализуемо уже по той причине, что возможности завязаны на времени приёма посетителей в изоляторах и других исполнительных учреждениях. Время свиданий могут ограничить и следователь с судьёй, если посчитают, что сторона защиты злоупотребляет своим правом и этим нарушаются права других участников оргии, например, когда выводят о нарушении права потерпевших на разумные сроки рассмотрения дела или выполнения отдельных процедур. Во всех иных обстоятельствах ограничений быть не должно. Свиданькайтесь на здоровье, пока не стошнит друг от друга или иные физиологические позывы не разлучат вас. Полагаю, что нескольких часов в сутки (например, 25 часов) вполне достаточно для обстоятельных общений, включая секс, если твой защитник из числа желанных и любимых. Кстати, понятие «свидание» не должно тобой восприниматься в значении полюбовных случек. Здесь разумеется только деловое общение во всех доступных формах: консультация, беседа, информационный обмен при личной встрече.
К свиданиям с защитником равно относятся и требуемые консультации с ним в ходе следственных действий и судебных заседаний. Сама необходимость уединения и закрытого общения отдельно Законом не прописаны, но бесспорно признаётся как составная «помощи», возникает повсеместно и непредсказуемо. Поэтому при всякой нужде защитник или обвиняемый вправе обратиться к руководителю текущей процедуры или действия (следователю, судье) о предоставлении времени и условий для консультации. Такие свидания также не могут быть ограничены, тем более не дозволены вообще. На время консультации объявляется перерыв, а если требуемое время длительно, допустим, более часа, то такой перерыв может вылиться в перенос текущей следственно-судебной процедуры на другой день. Случаи злоупотреблений правом пресекаются, а сами признаки «злоупотреблённости» определяются сугубо усмотрением мусоров. Закон разъяснений этому понятию не даёт, но должно присутствовать в действиях какое-то «зло», которое «употребляют» без закуски натощак. Естественно в этой связи, что субъективное мнение того же судьи о достаточности предоставляемого времени и злоупотребляемости могут оказаться произвольными, а применяемые им ограничения – нарушением Права на защиту. Возможности стороны защиты должны оцениваться по наличию уважительных причин всех задержек (статья 217.3 УПК). Если же обратиться к реалиям, то подобные уважительные причины всплывают чаще всего по вине самих властей в условиях ими созданных процессуальных трясин.
Пример. Сторона защиты просит в заседании время для консультации «около часа». Текущее время – 14–00. Раздражённый этой наглостью судья вынужден уступить просьбе защиты, но объявляет перерыв в заседании до утра следующего дня. В здании суда помещений для продолжительных консультаций не предусмотрено. Тебя направляют этапом в СИЗО. В изолятор ты прибудешь этак часа через два в лучшем случае. Время – 16–00. Около часа продлится приёмка тебя по документам, и только к 17–00 ты можешь быть выведен на внекамерное мероприятие, в том числе на свиданку к защитнику. Всё это время твой защитник с внешней стороны дожидается твоих прибытия, оформлений, свободных кабинетов. И ко времени истечения всех этих заморочек рабочий день будет закончен приёмными часами посетителей. Значит, изначально это ясно, свидание или вовсе не состоится, или может продлиться лишь краткое и недостаточное время. А на следующий день тебя вновь спозаранку выдернут на этап. В заседании сторона защиты будет втирать судье обо всех препятствиях и необеспечении возможности консультаций при указанных причинах. Но право так и не реализовано! В чьи же интересах такие мозготрахи, по чьей они вине? Или судья не был заранее в курсах о таких проблемах? Нет, это обычное издевательство под лозунгом: «чтоб впредь неповадно было!». Но и ты этому недоБогу способен отвечать той же банкнотой. Его и сторону обвинения вряд ли обрадуют твои последующие и частые требования консультаций, например, каждые полчаса по десять минут в самое неподходящее время. Демонстрация зубного аппарата, принуждения уважать себя и свои права – непременный атрибут противодействий. Если тебе не позволяют нормально работать, создают помехи, почему для этих (чуть не вырвалось – «сволочей») ты должен обеспечивать комфорт и уют? Кроме собственно консультаций у обвиняемого могут быть и иного рода неотложки. И подобными, нередкими требованиями (то ссать, то срать), заявляемыми в самый неудобный для этих (опять едва не вырвалось – «мерзавцев») момент, например, в ходе выступлений участников от обвинения или исследования их же доказательств, сам процесс насыщается суматохой и нервяком. Подобными выходками (и входками тоже) ломается допрос свидетелей, выступление обвинителя в прениях, речь судьи в напутствии присяжным и т. д. Конечно, и к тебе отношение не улучшиться. Что ж, доставай бронежилет или меняй почаще памперсы.
3.6.10. Право на участие в сл. действиях, доступ к протоколам и замечания
Обвиняемый вправе участвовать с разрешения следователя в следственных действиях, производимых по ходатайству зашиты, знакомиться с протоколами этих действий и подавать на них замечания.
Странными созвучиями плещет этот гнилой рояль: вправе участвовать, но с разрешения. Очередное право одной (равной) стороны поставлено в зависимость от разрешений другой стороны. Если следак разрешит, то обвиняемый вправе, а если не разрешит, то не вправе что ли? Куда само Право то в этом случае деется? Какова состязательность! Всё на откуп мнению и желаниям мусоров – стороны обвинения, не в интересах которой способствовать усилению позиции защиты. Ведь именно о необходимости получения доказательств защиты предложено в статье. По ходатайству участников стороны защиты и по результатам истребованных (просимых) следственных действий логично должны бы появляться именно доказательства в пользу защиты. Хотя в случаях откровенной бестолковщины или злонамерений кого-либо от защитных рядов, могут быть инициированы в том же порядке и процедуры на пользу противостоящей стороны. Если следак видит возможный ущерб интересам обвинения от воплощения следственных действий по ходатайству защиты, то своей властью он непременно будет изыскивать причины для облома таких инициатив.
По прямому смыслу обсуждаемой нормы, для реализации закреплённых в ней Прав требуется выполнение нескольких условий: наличие ходатайства о производстве конкретного действия – это раз; прошение о непосредственном участии – это два; ходатайства должны исходить от самого участника защиты, кто вправе и желает действия и участия своего (а не, например, от потерпевшего или через адвоката от имени обвиняемого) – это три; следак должен дать разрешение на участие – то ж четыре; само ходатайство о проведении следственного действия должно быть удовлетворено – пять. И следаку не составляет труда в таких процессуальных дебрях изыскать формальное основание для отказа, тем более, когда ему овцы противостоят. Вот и получается: ты вправе, но попробуй-ка этим Правом воспользоваться.
А самые отважные мусора толкуют эту норму ещё прикольнее. Их пониманием разрешительные функции распространяются и на знакомство с протоколом, и на возможность подачи замечаний на них. Одновременно позволяют себе от вольного определять объект замечаний: то ли замечания на протоколы, то ли – на следственные действия. Реактивное мнение по этим условиям тебе озвучат только устно, конечно, дабы попытаться обмануть или осадить. Знай же, мой стадный товарищ, что для знакомства с протоколами и для подачи замечаний разрешений не требуется. Замечания подаются на протокол в целом, так как в нём, кроме самого следственного действия фиксируются и другие важные сведения, с правильностью отражения которых ты так же можешь не согласиться и заявить об этом (разделы об участниках, о разъяснениях, о времени и месте…). Знакомство с протоколом может быть по твоему усмотрению непосредственным, путём оглашения или осуществляться путём предоставления копии на руки. Только учти: знакомство – это однократное приобретение знаний о существе ранее незнакомого тебе объекта. Это как с девушкой, дважды знакомиться с которой невозможно, так как после первого знакомства ты как бы уже с ней знаком. Резерв остаётся только в плане более глубокого, подробного знакомства. Ну, ты понимаешь о чём я… Поэтому, когда овцы вновь просят ознакомить их с протоколами, с которыми знакомство ранее уже состоялось, мусора таких отшивают. Необходимо в таких случаях указывать о недостатках, недостаточности прежних знакомств, причинах этого.
Участие по удовлетворённым ходатайствам подразумевается второстепенной ролью. Опорный участник действия – всегда следак, а твоё участие вернее будет обозначить присутствием, соглядатайством этого действия, и лишь иногда, по отдельным видам действий, получишь возможность на некоторую активность. Так, при допросе свидетеля ты и защитник сможете задать ему свои вопросы, тем самым обретя функцию допрашивающих; а при осмотре места происшествия – указать на значимые обстоятельства, объекты внимания и дать свои пояснения; а в ходе следственного эксперимента – стать во плоти объектом воссоздания ситуации; а при вскрытии трупа – собственноручно покопаться в кишках покойника (шутка). Как раз последний, идиотский пример указует, что имеются такие действия, где участие обвиняемого и (или) защитника практически невозможны, не реализуемы либо могут быть доступны эпизодически, а то и вовсе запрещены. Сомнительно соучастие в любых экспертных исследованиях. Их большинство длительны во времени (дни, недели, месяцы). Некоторые, как медицинская экспертиза трупов, не планируемы по частям, имеют срочный характер, и эксперт не в состоянии сверять время исследований сообразно возможностям участия других лиц. Само исследование может быть комплексным, осуществляться вразброс по разным лабораториям, экспертам, а по времени даже одновременно. Уже из этого видно, что нет условий обеспечить участие обвиняемого, особенно – арестованного. Да и само участие твоё, даже будь оно обеспечено, не выйдет за рамки наблюдения. Если ты не обладаешь специальными познаниями по предмету исследований, то и не вкуришь суть происходящего, смысл манипуляций экспертов, а они со своей стороны не обязаны всякое свое действие сопровождать комментариями, объяснениями, согласованиями, а мыслительные процессы – озвучивать для присутствующих. Согласись, это будет балаган, а не работа. Пусть даже разъяснения по порядку следственного действия и включены в обязанность следака, только следак и сам в этих вопросах подробностей экспертиз полный профан. Он не в состоянии сам-то понимать большую часть производимого перед его взором без соответствующих разъяснений, не способен контролировать процесс. Больше скажу, даже «вопросы эксперту» изначально формулируют сами эксперты. Это их царство. Что тогда говорить о таких балбесах, как мы с тобой.
В качестве запретного участия, пожалуй, выставлю примером участие в освидетельствовании лица, противоположного с тобой пола, когда требуется внимание к сакральным частям тела. Запретный плод не всегда сладок.
Но на твоём дирижабле, бля, нету тормозов. Закон не имеет каких-либо ограничений по перечню следственных действий, где вправе участвовать обвиняемый и защитник. Любые формальности, те что, якобы, препятствия – преодолимы. Мы уже знаем, что гражданским защитником может включиться в участие и матёрый эксперт, с уймой времени в распоряжении, и такой вполне может поучаствовать в исследованиях, где бы и сколь-либо долго они не случились. Есть возможность участия подобного представителя и в освидетельствованиях, когда он однопол с осматриваемым субъектом. Это всё означает: если уж принято решение о проведении следственного действия по твоему ходатайству, ты можешь настаивать на участии своём или доверенного представителя (защитника). По той же экспертизе возможность такая, например, специально предусмотрена Кодексом (статья 198.1.5. УПК). Все технические трудности тебя не е-е, – это проблемы следака. Но в этом деле важно не спешить с заявой об участии. Ты вначале отдельным ходатайством добейся назначения к проведению самого действия, и только после этого, как дополнение, требуй участия своего. Для отказа в последнем, следаку потребно станет приводить достаточные мотивы и основания (а когда их было в достатке?). Он вынужден будет убедительно объяснять невозможность или никчёмность твоего участия. Но такие отказы и для тебя поводом станут заявлять о нарушении права на защиту. Не так ли?
Если следственное действие возбуждается ходатайством защиты, то ты и защитник должны быть ознакомлены с решением (постановлением) о его проведении или об отказе в этом, так как такое решение является ответом на ваше обращение. И это решение может быть обжаловано. Однако не рассчитывай на все подобные возможности, если такие ходатайства и их разрешения происходят по инициативе сообвиняемых или их защитников по твоему же делу.
Бывает и так. Заявляемое защитой сл. действие даже следаку видится необходимым и неизбежным для обеспечения полноты расследования. Следак понимает его целесообразность, а то и обязательность. Он по каким-то причинам упустил в своё время необходимость проведения такового. А тут поступает ходатайство защиты, да ещё с просьбой об участии. В таких ситуациях следаки стараются перехватить инициативу, в том числе, и чтобы не позволить придать доказательству защитный окрас, исключить влияние стороны защиты на его формирование. Есть у них два шикарных приёма на такой случай. В одном варианте, следак по поступившему ходатайству выносит отказ, а чуть позже или в тот же день своим решением и от себя назначает проведение действия, схожего по сути, но формально имеющего отличия. Либо притормаживает ходатайство «в пути следования», осуществляет свою инициативу, и после этого отказывает по причине дублированности производств: видите ли, его просят о том, что и так уже в процессе осуществления или уже произведено. Второй вариант, когда следак откладывает рассмотрение твоего ходатайства, но провоцирует одновременно такое же обращение, например, от потерпевшего. Итог тот же. Пока ты будешь склочничать через прокурора или суд, действие будет произведено, а доказательство – получено, но уже без влияния на его содержание со стороны защиты. А надзорщики те жалобу отклонят, так как просимый защитой премьерный показ спектакля фактически состоялся к тому времени, искомые защитой сцены – реализованы, и какая разница, кто первый чего добивался (А разница, конечно, есть!).
Знакомься с протоколами собственноглазно, коли зрением не слаб. Только при этом варианте получишь полную и достоверную информацию по содержанию протокола, можешь оценить верность отражённых в нём хода и существа действия, оценить процессуальное соответствие сведений и формата по документу требованиям Закона, выявить все недостатки. Плюс ещё в том, что без оглашения всем участникам самим следаком, сам следак может и не перечитать тут же свою писанину. Тогда некоторые тебе выгодные моменты могут удачным образом сохраниться. Но не наоборот – вредные тебе искажения требуют немедленных вмешательств.
Замечания. И правом на замечания умный человек пользуется с оглядкой. Когда протоколы содержат доказательства явно обвинительной направленности вовсе не обязательно обращать внимание следователя на замеченные тобой грубые нарушения (явные и скрытые) и противоречия по этому протоколу. Что проку с того, что ты укажешь на недостатки? От них тут же избавятся. Лучше бы об этих ущербах промолчать, а использовать их в последующих стадиях, например, в суде. Таким аллюром тот протокол окажется неисправим, а доказательство – невосполнимым, заново его получить не возможно. А вдруг имеется у тебя в противовес своё доказательство. В этой ситуации твоё доказательство останется единственным и неопровержимо равным. Умываем ручки.
Другая струя, если протоколом фиксируют полезные тебе сведения. Здесь уж все недочёты (а такие могут и намеренно мусора внедрять) непременно заявляй через Замечания к протоколу, добивайся их рассмотрения и удовлетворения «не отходя от кассы». Протокол должен быть исправлен, а у стороны обвинения отобран шанс исключить сведения по нему из дальнейшего рассмотрения.
Кроме тебя и следователя могут в сл. действии участвовать и другие лица, как минимум, твой защитник. Замечания заявляй гласно во всеуслышание, и если другие участники согласны с твоими доводами, призови их присоединиться к твоим замечаниям (подписаться в их верности), а лучше заявить собственные, пусть даже они будут дубляжом. Как привило, эти «другие» стесняются следователей поправлять, крайне пассивны, отстранены от происходящего, ввиду явной незаинтересованности или, наоборот, меньжуются перед дутым авторитетом мусоров или на их же дуде лабают. Те же защитнички, когда ты и выскажешь замечания, внешне выразив солидарность с твоим мнением, примут позу нейтралитета, дескать, вноси их сам, милый, этого будет довольно, нет смысла в унисонных пениях. Не купись на эту блевотину. Твоё сиротство в замечаниях позволит прокурору и судье позднее рассуждать, что факт неподдержки замечаний не только следаком, но даже и защитником (!) ставит под сомнение верность самих замечаний, а значит, клонит чашу в пользу достоверности протокольных сведений в редакции следака. Одним словом, ищи письменных союзников в среде других участников – свидетелей искажений.
3.6.11. Права, связанные с производством экспертиз
Обвиняемый вправе знакомиться с постановлением о назначении судебной экспертизы, ставить вопросы эксперту и знакомиться с заключением эксперта.
Данные Права свойственны только для стадии обвинения, на время присвоения тебе почётного звания «обвиняемый». И так как «обвиняемый» является общим наименованием и для подсудимого, и для осужденного, то, как и в отношении прочих прав, приписанных Обвиняемому, и вышеприведённые формально действуют, могут быть использованы не только на стадии судебного разбирательства, но и после осуждения (оправдания). Кроме одного – Права ставить вопросы эксперту. Прямых запретов на такое как бы и нет, но Право фактически оказывается не реализуемым. Правда, и с этим надо смириться даже таким занудам, какими становимся мы с тобой, судебная экспертиза, а значит и вопросы к эксперту, возможны только на время предварительного или же судебного следствия. Из этого понятно, что за границами этих следственных стадий, когда эксперты перестают быть участниками судопроизводства, Право на вопросы к ним издыхает само собой.
На время существования возможности осуществления этих Прав любое из них должно быть обеспечено незамедлительно уже на момент возникновения. Прямая обязанность такого обеспечения висит на мусорах (следователе, суде).
Если экспертизы уже проведены к моменту предъявления обвинения, то материалы по ним должны быть все представлены на ознакомление, вкупе с Заключениями. По старой недоброй традиции следаки оттягивают ознакомление к этапу завершения расследования. Нам известна их похоть: чтобы отжать у стороны защиты время на оценку проведённых исследований, на подготовку и заявление каких-либо обращений в связи с производством экспертиз, а с этим и осложнить выработку позиции защитой, которая могла бы учитывать сведения по таким доказательствам, принимая их во внимание. А доказательственные-то сведения по Заключениям экспертов частенько бывают не только сверхважными, но и единственными, решающими по отдельным обстоятельствам дела. Так, по известному мне делу эксперт-химик указал, что изъятый у обвиняемого порошок не являлся наркотическим средством, а оказался сахарной пудрой с красителем (посредник-сука-падла-провокатор облажался в ходе проверочной закупки; он подменил на глюкозку дозу герыча, выданную ему ментами, с целью самому бахнуться на халяву). Зная достоверно о содержании (якобы) изъятого при задержании пакетика с порошком уже на время первичной экспертизы и при известных проблемах доказывать «подставу», наш горе-обвиняемый мог бы утверждать хотя бы об отсутствии у него криминального умысла на сбыт наркосредства в особо крупном размере. Он мог бы жевать, что действовал в форме розыгрыша, и не состоялось бы вменение состава преступления вовсе. Но вот же, без этих знаний о существе «изъятого», да под мусорским наездом и реальностью расправы, бедолага признал свою вину в намерениях торгонуть кайфом и обогатил свою биографию «покушением на сбыт в особо крупном размере», а также четырьмя годами лишения свободы (судья сжалился вдруг).
Или же мой собственный опыт. Меня грузанули умышленным причинением смерти (тяжким вредом здоровью, то есть). Ясен перец, если смерть причинена, то у смерти той должна быть причина. Причины смерти и тяжесть вреда здоровью подлежат обязательному доказыванию по всем составам деяний, с этим связанным. Однако в моём деле эксперты хором указали, что причина смерти не установлена, по выявленным на трупе повреждениям не определили их прижизненность или посмертность, соответственно, не смогли определить и тяжесть вреда здоровью от этих повреждений. Других доказательств по этим же обстоятельствам в деле не имелось. То есть сторона обвинения фактически не располагала доказательствами по объявленному ими составу преступления. В то же время выводы экспертов были выражены в размытых формулировках, и эти выводы необходимо было уточнять до категоричности высказываний. Меня и защитника намеренно ознакомили с этими Заключениями только в конце расследования, лишив возможности нормально проанализировать ситуацию и шансы к пересмотру доказательств. Весь мусорской расчёт был на слепоту присяжных заседателей, которые не смогут разобраться в этих правовых тонкостях. И такая тактика обвинителей оправдала себя вполне.
Любого рода задержки процедур ознакомления влекут нарушение Права на защиту в смысле ограничения временных возможностей осуществления защитных правомочий. Следаки и союзные им «верха» ссылаются в таких случаях на формальность и несущественность нарушений при косвенном наличии у стороны защиты возможностей обжалования действий и решений следователя, возможностей возбуждать производственные экспертизы в дальнейшем ходе процесса, возможностей получать разъяснения от экспертов и прочего такого. Да, можно бы согласиться, что эти возможности не утрачены. Однако перед нами нарушение иного порядка: отсутствие достаточных времени и возможностей для осуществления защиты в части конкретных прав. Предлагаемый винегрет замешан отдельно значимыми ингредиентами. Наличие одних прав и возможностей не подменяет других при их неравноценности изначальной. Тебя лишают завтрака с отмазкой: не велика беда, завтра позавтракаешь обедом во время ужина, если докажешь, что голоден был вчера.
Так как экспертиза ко времени ознакомления окажется завершённой производством, ставить вопросы эксперту останется возможным, да только ответы эксперта на такие вопросы не станут результатом (прошедших) исследований. Иными словами, эти результаты не будут являться предметом экспертных исследований, когда эксперт не руководствовался этими вопросами при исследованиях, экспертиза не была обусловлена этими вопросами поиска. Безусловно, у защиты могут появиться вопросы, ответы на которые способны существенно влиять на установление обстоятельств по делу. Доступными тебе остаются лишь варианты постановки вопросов через возбуждение дополнительных или повторных экспертиз. Либо, если ответы могут быть получены путём разъяснений уже состоявшихся исследований и выводов, то есть, всё же через допрос эксперта. Но в большей вероятности, что обвиняемый не получит искомых ответов на свои вопросы: или следак откажет в проведении новых исследований по каким-либо надуманным причинам, например, ввиду нецелесообразности; или же невозможны окажутся сами исследования из-за необратимой порчи, утраты объектов исследования в ходе первичных экспертиз, и всякое такое. В этих случаях используем доводы о неполноте, необъективности состоявшихся исследований, когда их однобокость породила недостоверное доказательство. Мы озадачены разоблачением выводов эксперта, правильности его трудов в том направлении, как в этом его нацелил следак. И все наши потуги к тому, чтобы нейтрализовать обвинительную суть доказательства либо извернуть его на рельсы защиты. Но не преодолимой проблемой станет ситуация, когда истекшими исследованиями вообще разрушены перспективы получения доказательства защиты. Эти факты тоже ставь в укор действиям органа расследования: мусора, видите ли, намеренно преодолели права защиты, чтобы только своим сценарием провести экспертизу, заведомо зная о невозможности дальнейших повторов, возобновлений и переоценок.
Если экспертные исследования назначаются и проводятся одновременно или после привлечения к участию в деле обвиняемого (что большая редкость), то перечисленные Права должны обеспечиваться поэтапно. Первым делом обвиняемого (и его защитника) ознакамливают с постановлением о назначении экспертизы. Так как в этом постановлении должны быть указаны основания, мотивы, перечень вопросов к эксперту, то появляется возможность оспорить данное решение в целом на предмет его законности и обоснованности, и повлиять на вопросную составляющую. Таким путём от одних вопросов избавляются, другие меняют или вносят дополнительные новые. Всякий раз при этом мы должны иметь представление: чего добиваемся, есть ли у наших действий и побуждений цель вообще, а если нет чётких целей и перспектив, не потрепать ли просто нервы мусорам.
«…ставить вопросы эксперту…» Реализация данного Права может протекать двумя руслами. Русло первое, когда экспертизу зачинает следак. Ко времени представления тебе возможности постановки эксперту вопросов, следак уже вынес своё постановление о производстве экспертизы, где обозначил только свои вопросы. Чтобы включить в объём исследований и вопросы защиты требуется тогда следаку пересмотреть своё, уже изданное решение о той же самой экспертизе. Засим выдам тебе тайну страшенную: ни то, ни другое действие не возможны без ущерба для производства, потому что и Закон таких выкрутасов не предусмотрел – в его нормах не согласованы процедуры касательно чёткого обеспечения Права обвиняемого на вопросы. Ну сам прикинь, единожды вынесенное решение может быть дисквалифицировано не иначе как через признание его незаконности и (или) необоснованности. УПК не позволяет всякому выносчику решения, будь то следак, прокурор или судья, самим признавать своё же решение неправильным и отменять его. Такая канитель. Пересмотр может осуществить только вышестоящее должностное лицо (орган) в порядке проверки и пересмотра того решения. То есть такой вариант (вынесение следаком нового или дополнительного решения) заведомо является недействительным, так как не мыслимо и для следака осуществлять процедуру приёмки по существу дополнительных вопросов к эксперту, поступивших от обвиняемого путём обжалования и пересмотра постановления по вышестоящим инстанциям. Хотя это и допустимо для случая, если следак полностью откажет включению вопросов обвиняемого в общий перечень. Так ведь принимать и дополнительные постановления – так же не санкционированное Законом мероприятие. Пусть частично, но любое дополнительное решение будет дублировать первичное, а два в чём-либо равных решения сосуществовать мирно не могут, породят конфликт меж собой, как в среде парней трипперных по поводу одной самки на дискаче. Быть может разумея эти проблемы, мусора на практике поступают тупо и просто: уступая требованиям защиты, они отправляют первичное постановление в корзину для сора (который не выносят из избы), заменяя его новым, как будто оное и было изначально. Подлог чистейшей воды.
В одном деле обвиняемый изловчился, заимел и сохранил первичную редакцию такого вот решения с закорючкой следака. А затем устроил скандал о подлоге документа. Тем более, в доказательство всего, само ходатайство о дополнительных вопросах имело ссылку на решение, вопросник которого и требовалось скорректировать. Приемлемый же выход в указанной ситуации, когда защита обращается с ходатайством о постановке своих вопросов, то следак выносит решение лишь об удовлетворении такого ходатайства с перечислением принятых к рассмотрению вопросов, и это решение запускает в производство, то есть к исполнению. Ежели экспертиза ко времени подачи вопросов защиты уже проведена, то такой вопросник вообще не может быть принят для разрешения по существу. Пользованной бумажкой не подтираются. Даже я(!) своим извращённым воображением не вижу возмоги воплотить Право в такой ситуации.
Второе русло речки-говнотечки. Его течением экспертизу инициирует защита. На вскидку, сложностей не видать, решение о назначении ещё не вынесено и нет препятствий включения любых вопросов. Только вот следак (чуть не добавил «паскуда») может твои вопросы перефразировать, своих добавить, и всё это без согласования со стороной защиты. Если что тебе не по душе – жалуйся (сам паскуда).
Но у всякого русла есть дно непроглядное. С какого припёку следак вдруг решает о необходимости экспертизы, и с какого посева родиться тематика вопросов его, когда он действует по собственному наитию или с подсказок спецов? Ведь не из пальца эти необходимости он высасывает? Хотя сосать ему и не привыкать (такая служба), но экспертные нужды проистекают из следственных нужников, возникают из проблематики выяснения подлежащих доказыванию обстоятельств. Вот ведь, опирается следак в своих разумениях на материалы уголовного дела, где копятся сведения-доказательства (и немножко на оперативную информацию). Такие материалы он и эксперту направляет для их попутного изучения. Реализуя своё Право на постановку вопросов, обвиняемый аналогично не может те вопросы с потолка отколупывать. Его Право может быть в равной мере обеспечено только при доступе к тем же материалам для анализа обстоятельств и обнаружения проблем, требующих выяснения через вопросы. Из этого явствует не скромное Право на доступ к материалам дела, хотя бы в объёме передаваемого экспертам, уже на этапе действия Права постановки вопросов. Так что, граждане мусора, выньте и положте пред наши ясные очи свои бумажки процессуальные. В целях обеспечения возможности подготовки вопросов стороной защиты, конечно.
Если копнуть тину и грязюку придонную глубже, то обнаружим скелет русалочки. Законность (обоснованность) решения о назначении экспертизы связана с наличием фактических данных по материалам уголовного дела. Эти данные следак обмозговал и на них ссылается (кратенько) в постановлении, а их содержащие материалы уголовного дела направляет эксперту. Проверка обоснованности постановления требует внимания к этим материалам. К таковым должен будет внимать и суд, когда ты пожалуешься ему на неправоту постановления. Тем более, что в своём обращении к суду ты прямо киваешь в сторону материалов. Но ты, вот наглец, настаиваешь ещё и на личном участии в заседании, а в заседании, ну не подлость ли с твоей стороны, по праву требуешь ознакомления с этими документами. Чем не манёвр, для доступа к материалам дела поперёд желаний следака. Схоже можно действовать в целях доступа к материалам при судебных обжалованиях любых решений органа расследования.
Другая ситуация. Экспертиза назначена и материалы эксперту отосланы, а ты вознамерился дополнить новыми вопросами или возбудил судебную тяжбу. Тогда материалы потребуется вернуть и, значит, экспертизу приостанавливать, а когда это невозможно – назначать вновь. Что так же может оказаться невозможным, например, когда уже начато патологоанатомическое исследование трупа. Мусора столкнутся с неразрешимой дилеммой, когда любой результат по твоим требованиям (скорее всего отказной) повлечёт нарушение Прав защиты.
Экспертные исследования связаны с использованием специально-научных, узкопрофильных познаний, и обсуждение всех вопросов эксперты ведут на специфическом языке с использованием специальных понятий и терминов. Употреблённые экспертом выражения и речевые обороты при описании исследований и выкладке выводов могут оказаться для тебя или вовсе непостижимы, непонятны, или исказиться в твоём восприятии. Здесь бы желательно соучастие защитника из рядов тех же спецов в криминалистике, кто мог бы вовремя и правильно разобраться во всех нюансах назначения и производства исследований. Все свои умозаключения такой консультант сообщит тебе отдельно. Нет необходимости ставить следака в курс о собственных находках в результате проверки экспертиз. Это сможешь сделать и позднее, через соответствующие обращения.
Приложи усилия, чтоб заполучить в своё распоряжение светокопии материалов и знакомиться с ними самостоятельно, без всякой спешки, суеты и в удобной остановке. Полагаю, что даже в тесной хате, среди гама и режимных напряг, притулившись с бумагами на сквозняке, больше комфорта найдёшь, чем в кабинете мусоров. Запрета на приобретение таких копий уже на данной стадии не существует. Следаки соглашаются, например, на такой размен: для них – скорое твоё ознакомление и внесение удостоверительных подписей об этом; тебе – копии материалов. Копии требуй вперёд, расписка – следом. Ведь в ином случае процесс ознакомления может шибко затянуться во времени, чему причин у тебя найдётся уйма. Не так ли? Что проку мусору отсиживать с тобою задницу долгие часы с перерывами на дни, когда у него и других забот полна котомка.
«Ставить вопросы эксперту» означает возможность постановки вопросов на время, когда сама экспертиза едва назначается. Это же правомочие позволяет задавать вопросы и в случае допроса эксперта. Тебе (и защитнику) может быть позволено самим участвовать в допросе и ставить свои вопросы непосредственно или сделать это по предварительной заяве, когда твои письменные вопросы поставит перед экспертом сам следак. Для случая допроса предпочтительнее личное участие, так как сами эксперт со следаком без тебя могут запросто сговориться и извернуться от острых вопросов, а проконтролировать, вопросы уточнить, перефразировать, а то и новые набавить ты будешь не в состоянии.
Следаки не вполне законно, но настойчиво требуют, чтобы ходатайство о допросе эксперта являлось обоснованным – чтобы в нём были указаны не только причины и поводы для проведения допроса, но были представлены уже сформулированными сами вопросы как бы в окончательной редакции. Достаточно спорное требование, но по существующей практике его невыполнение позволяет мусорам отклонять ходатайства, как беспредметные. А даже и представишь перечень вопросов, по их характеру и собственной оценкой следак ещё рассудит, действительно ли направлены вопросы на разъяснение заключения эксперта. Широко здесь поле для придирок. Ещё один пример дискриминации защиты в получении доказательств. Разве нет? Свои сценарии получения доказательств следак (сторона обвинения) с тобой (стороной защиты) не обсуждает, от тебя не требуется разрешительных санкций на его действия. А ты вот не можешь сам допросить эксперта, можешь только просить об этом без всяких гарантий не только личного участия, но и самого производства допроса. Несмотря на наличие бледного Права на участие в следственных действиях, проводимых по твоим ходатайствам, следак в крайнем случае будет склонен проводить допрос по твоим вопросам, но самостоятельно, за закрытыми дверьми. Повторяюсь, важно добиваться личного допроса, край – через защитника. А в ходатайстве не приводи все желанные и особо дерзкие вопросики, да и приводимые формулируй попроще, пограничным смыслом внутри, с возможностью неожиданных уточнений. Несложно догадаться, что ещё до допроса следак обкатает предварительно с экспертом все твои вопросы на предмет их безопасности для обвинения. Кроме того, в ходатайстве, наряду с несколько заданным перечнем вопросов, следует указать на перспективу постановки и других вопросов, которые могут возникнуть исходя из получаемых ответов. Требования о непосредственном участии веско сопровождают ссылкой на Право по Статье 6.3. Евроконвенции: каждый обвиняемый вправе допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь Право, чтобы эти свидетели были допрошены. В нашем случае эксперт (по твоему убеждению) относится к свидетелям обвинения, так как представлял свидетельства (доказательства) против тебя направленные (то есть обвинительного свойства), а допрос только через следака (представителя обвинения) не обеспечивает полноту выяснений.
Что же касается постановки вопросов на экспертное исследование, здесь Право может осуществляться только до начала этих исследований и только в письменной форме. Лишь изредка выпадает необходимость осторожничать. Например, ты можешь уже после назначения экспертизы подать новые вопросы или уточнить прежние.
В суде эти же самые правомочия осуществляются более открыто. Если уж суд решил о допросе эксперта (со скрипом и через возражения обвинителя), допрос произойдёт только с твоим участием – спрашивай в волю. Хотя и в этом случае всю каверзу необходимо оставлять сюрпризом, а допроса добиваться по более простецким и мелочным выяснениям. Отличительная особенность допроса в суде – это возможность получить не только разъяснения по уже состоявшейся экспертизе, но и дополнений к ней, как в случае, если твой вопрос не может быть однозначно разрешён и требуются доп. исследования. Кстати, иногда выгодно вообще не баловаться вопросами на предварительном следствии, а, твёрдо зная о выгодности для тебя будущих разъяснений, отложить это до судебных разборок.
3.6.12. Право на доступ к материалам уголовного дела
Обвиняемый вправе знакомиться по окончании предварительного расследования со всеми материалами уголовного дела и выписывать из него любые сведения в любом объёме.
Окончание расследования определяет новый этап и начало отсчёта времени, когда все материалы дела становятся доступны стороне защиты, открывается возможность защиты с помощью знаний всей совокупности информации по уголовному делу, имеющейся среди материалов и подлежащей представлению в суд. Эти знания сторона защиты может употребить не только в грядущем судебном споре, но и для опровержения законности самого решения о завершении расследования, а вместе с тем и его объективности. Да, существует гипотетическая перспектива пересмотреть обвинение и на стадии окончания расследования, когда защита по результатам ознакомления с материалами дела указует мусорам на фактические данные из этих материалов, влекущие разубеждение руководителей следствия или надзорных прокуроров в обоснованности, законности преследования. В любом случае, знакомство с материалами позволит защите оценить правильность производства, возможности сторон, перспективы в предстоящем разбирательстве, наличие или отсутствие достаточных доказательств и их же допустимость по всяким там обстоятельствам, обоснованность обвинений, весомость аргументов защиты, выработать или скорректировать имеющуюся позицию по делу, в общем – действовать более зримо, а не наощупь, как это происходить могло до этого.
Долгие лета'органы расследования и суды ограничивали действие этого права только периодом самой стадии окончания расследования. По их лживым заверениям Право могло быть использовано лишь до передачи дела в суд. На судебной же стадии, например, на предварительных слушаниях, существовало несколько иное право – право на дополнительное ознакомление (статья 227.3 УПК), реализация которого всецело зависела от дозволительного решения суда. При таком раскладе, обвиняемых, выразивших желание повторно (вновь) ознакомиться с материалами в ходе судебного производства, посылали на детородные органы, ссылаясь на израсходование такого правомочия на той самой стадии окончания расследования (даже если обвиняемый по каким-то причинам и не знакомился с делом на то время). Это безобразие продолжалось вплоть до мая 2006 года, когда в ответ на жалобу одного мерзавца, Конституционный Суд указал о прямом действии права на доступ к материалам дела и об отсутствии каких-либо ограничений для всех стадий производства с участием обвиняемого. Таким образом, Право на ознакомление (доступ) с документами и материалами возникает с момента окончания расследования и может быть использовано на протяжении всего дальнейшего производства по делу, включая стадию исполнения приговора (осуждения или оправдания). Также мы выяснили выше, что аналогичное Право вполне себе реализуемо и на более ранних этапах, правда не для всего объёма материалов дела. Но учтём, что существуют иногда объективные препятствия воплощения Права. Например, не сможет ознакомиться с делом тот осужденный, кто не решил о своём непосредственном участии в кассационном суде, а материалы уже переправлены в эту инстанцию. Также фактически невозможен вывоз в расположение резиденции суда осужденных из колоний для предоставления им заархивированных дел. В подобных случаях Право на доступ возможно обеспечить опосредованно: или через представителя, или путём получения копий документов.
Наибольшее значение имеет первичное ознакомление. «О сколько нам открытий чудных готовит…». Масса эмоций, не всегда положительных, тебе обеспечена, когда поволочёт тебя по этим лабиринтам слёзных радости и отчаяния. Ты впервые узреешь весь массив улик против/за тебя, и исторический путь расследования. Делюга твоя может оказаться тощим томиком или собранием фолиантов – всё в зависимости от объёма вменённых злодеяний, обширности следственных действий и мероприятий, громоздкости самого производства. При виде этой текстовой прорвы быть может встрепенёшься ты, как разбуженный выстрелом лунь полярный, и пара жирных мурашек галопом проскочат по твоей потно-преступной спине. Не ссы, это нормальное явление. Ведь перед тобой без меры вымышленная биография твоя – Евангелие от… (как там твоего следака кличут?). Издание редкое (один экземпляр), С изнанкой рыхлою (лживою), дармовое (бесплатное), бесценное (о твоей судьбе копеечной). Преклонись и ороси.
Как и с экспертными знакомствами выбор имеешь из двух путей: 1). Непосредственно всё пролистывать, вчитываться, в тему въезжать, выписывать нужное, прощупывать, просматривать, вынюхивать и пробовать на вкус. Следак или его представитель должны присутствовать, а также защитник твой, если будешь настаивать. Время не ограничено, кроме как при обстоятельствах явных злоупотреблений этим временем. Но сам процесс в условиях дискомфорта окажется утомительным. В первую очередь – для тебя самого, хотя и спешить тебе в тюряге, в общем-то, не куды. В какой-то момент выдохнешься, внимание ослабнет, а без внимания и понту нет в работе этой; 2). В размен долгих посиделок, нудных и для следака, выторговать у него комплект копий всех материалов дела, сверить их с объёмом оригинала (чтоб не было изъятий), ознакомиться с вещдоками, с аудио-видео материалом, удостоверить подписью факт ознакомления и… аля-улю. А подробное знакомство дальше проводить по светокопиям, развалясь на нарах. А? Я всегда придерживался второго пути, если нет других необходимостей для встреч «ты-следак-адвокат».
Обвиняемому обязаны предоставить ко вниманию все без исключения документики из дела, что включены в него на время окончания расследования, и которые единым объёмом двинуться гулять по инстанциям. Конечно, мусора мухлюют, чтобы упрятать с глаз твоих долой какую-либо значимую информацию или сведения об отсутствии таковой. Потому – ушки держать надо востро. Помни, курсант, после окончания расследования запрещено дополнять материалы дела доказательствами, минуя возврат дела на следственную стадию. А любые, вновь появляющиеся документы, подлежащие включению в число этих же материалов, но издаваемые в текущий период, должны быть отдельно представлены на ознакомление. Такие материалы образуют самостоятельный томик.
Каждый том, а в их заглавиях полагается полная Опись документов, должен быть прошит и пронумерован. Концы стяжных шнуров скрепляются печатью и подписью в порядке пломбирования. Печать и подпись только от следака. Но разве он не может их в любое время обновить? Тогда следи, чтобы листы были пронумерованы только чернилами, а не грифелем карандаша, и чтобы нумерация совпадала с Описью. В ином случае у мусоров есть возможность подправлять циферки, добавлять, заменять, изымать какие-либо из листиков. Отсутствие чернильной нумерации констатируй как полное отсутствие нумерации, скандаль до выполнения требований о чернильном письме, исключающем бесследные правки.
Опись документов, как оглавление в любых печатных изданиях, должна содержать чёткий перечень всех документов с их поименованием, позволяющем идентифицировать, с указанием номеров листов по порядку внутри соответствующего тома. Наименование указывается полностью при возможных сокращениях слов, плюс – дата издания документа, например: «Протокол осмотра квартиры от 24.02.2010 г… л.114–116». Недопустимы отписки, типа «Протокол» и всё на этом. Мало ли каких ещё протоколов в этом деле водиться. Иначе, при таком раскладе уже после ознакомления на тех же самых листах № 114–116 может обнаружиться хотя и Протокол, но протокол, например, допроса свидетеля – доказательство обвинения, о существовании которого ты «не нюхом, ни рылом». Факт подобной подмены в дальнейшем ты вряд ли докажешь. Сам овца!
Это не брехня, следаки, эх, да чего уж там – судьи тоже, не особенно стесняются подлогов и фальсификаций. Крысы ещё те. Подменки – обычное явление. Такие манипуляции позволяют не только скрыть важные доказательства, осуществить неожиданный вброс данных, но и задним числом исправить многие ляпы, избавиться от нарушений.
Приобщённые вещественные доказательства – неотъёмлемая и составляющая часть материалов уголовного дела, и они должны храниться при деле, всюду его сопровождать. И с такими материалами следует знакомиться непосредственным образом. Опосредованное знакомство через протоколы и фототаблицы недостаточно, и более того, желательно одновременное знакомство и с объектами и с их документальными фиксаторами. Нет исключений и для громоздких вещдоков, таких, как например, сооружения или автотехника. Да, их к делу не пришить и не доставить в кабинет. Вот пусть и обеспечивают тогда доставку Магомеда к горе, он желает лично ту гору осмотреть, имеет право на то. А как же!
При знакомстве с вещдоками перво-наперво изучаем упаковку, пломбы, крепления и шовчики – всё, что призвано было обеспечить целостность и неприкосновенность. Таких охранительных уровней может быть множество в зависимости от числа гуляний вещдока по рукам и инстанциям всяким, и по числу обращений к нему исследователей. Все свои личные наблюдения сверяем с документами из дела, где отражена судьба и движение вещдока. Вскрывать и переупаковывать должны так же в твоём присутствии.
В ходе дальнейшего производства по делу у тебя не раз может появиться нужда обратиться к материалам дела уголовного. Ну, так ты без стеснений при любой необходимости используй Право на дополнительное ознакомление. А органы, в чьём распоряжении будут находиться на то время материалы, обязаны станут обеспечить тебе такой доступ. В любых случаях, когда будешь ходатайствовать об ознакомлении, кроме процессуального права по ст. 47 УПК ссылайся на гарантию по ст. 24 Конституции.
А если повстречался на твоём тернистом пути мусор упрямый, по каким-то причинам он не предоставляет возможность изготовить и заполучить на руки светокопии, злоупотреби Правом собственноручно выписывать из этих материалов любые сведения и в любом их объёме. Вплоть до того, что полностью воспроизводи все бумаги по форме и содержанию. А там посмотрим у кого сфинктер прочнее.
Кое-что из материалов тебя сразу зацепит, но по большинству материалов сиюминутно не сможешь определиться в их будущной необходимости и важности. Что ж, срисовывай все текста. Такая информационная жадность и дотошность вполне оправданна, и может быть обеспечена только подробным копированием. Важным для себя заведомо считай ВСЁ. Да, подобная возня затребует уйму времени и энергий тщедушных твоих. И не только твоих. Как опыт показывает, мусора сами сдуваются от такой тягомотины и идут на уступки в требованиях о копиях. Бесплатных, конечно.
По общему правилу, ограничений в доступе нет. Запрещено только распространение копий документов, содержащих гостайну, а материалы такого рода предоставляют защите лишь на время разбирательства. Однако на практике ограничения в доступе распространяют ещё и на материалы, касающиеся личных данных о засекреченных участниках (свидетелях, терпилах), а также на Особые мнения судей по коллегиальным их решениям. Основания последних сокрытий не ясны, но эти ограничения законными не являются.
3.6.13. Право на копирование материалов уголовного дела
Обвиняемый вправе снимать за свой счёт копии с материалов уголовного дела, в том числе с помощью технических средств.
Данное правомочие по своей значимости на первый взгляд покажется мелочным в сравнении с другими «основными» правами, чтобы его выделять в нашем здесь перечне фундаментальных гарантий, как он издлжен в части четвёртой статьи 47 УПК. Весь прикол в том, что слишком долгая и ожесточённая борьба шла за выделение и признание отдельным такого «мелочного» Права, а того больше хлопот – за возможности, из него вытекающие. Так что пришлось крепить его прописной гарантией. Перед нами – живой пример, с каким упорством мусора уступают любым защитным поползновениям по интересам и потребностям защиты. Сопротивление этому праву и по сей день ощутимо через бюрократические приёмы проволочек и самодурства властей. И всё потому, что мусора страшатся полного доступа к своим материалам, считая их только своим доходом и добычей. Здесь же понятное нежелание как-либо содействовать противостоящей стороне. Внутренне им кажется несправедливым: они напрягались, искали, дерзали, складировали, в чём-то ошибались и мухлевали, а пришла вражина – отдай ей часть вооружений, свои секреты и планы распахни, как телогрейку. Обнажаться перед противником и спорить по-честному в России не принято как-то.
Естественно, что при всей гнилости производств, дилетантстве следаков, фальшивости и никчёмности собираемых доказательств, твоя и твоих изредка не глупых союзников кропотливая и грамотная работа с материалами, анализ документов позволяют обнаруживать нарушения, обоснованно возражать обвинению, вспарывать «белые нитки», которыми «дело шито». Даже, если на многие из таких пороков суд и забьёт свой могучий фаллос, но и сама их систематичность неизбежно поставит под сомнение соответствие следака его служебному положению. Наиболее болезненными для мусоров последствиями от копаний защиты в материалах дела являются случаи полного и позорного разгрома обвинения по мусорской же собранной материальной базе, когда на основании изданных и приобщённых к делу сведений выявлялись неисправимые нарушения, недопустимость коренных доказательств, невыполнение обязательных процедур.
Одно дело, если ты единовременно или даже через дополнения знакомишься с материалами дела. Это происходит эпизодически, кусками, и твоё внимание ограничено отдельным предметом просвещения только в пределах обособленного объёма сведений или даже всего дела целиком, но ещё без концентрации внимания на всём действительно достойном этого внимания. Точно-точно, откуда тебе знать наперёд ход событий, грядущие потребности в конкретных единицах из информационного массива и быть уверенным, что всё значимое по документам застряло в памяти твоей, и нет нужды в перепроверке. Другой дело, когда в условиях интенсивного разбирательства, непредсказуемости его виражей, материалы дела у тебя под рукой. Вся существенная информация тобой контролируется, ты имеешь удобность обращаться к информации, способен оперативно принимать решения по своей защите и сопротивляться нападкам в свой адрес, располагая соответствующей документалистикой.
Желаю тебе в эти скотские дни, чтобы в твоём распоряжении имелись копии материалов в полном их объёме, что называется «от корки до корки», включая титульные листы с оглавлением. И попутных штормов тебе, курсант! Этак ты можешь в полной мере владеть тем же объёмом информухи, чем владеет сторона обвинения, и которая будет представлена суду на рассмотрение (за исключением оперативки, конечно). Соответственно, это позволит многое понимать в происходящем, определённо оценивать позицию противоположной стороны и суда (то есть мусоров), строить прогнозы развития процесса. Это всё же не исключает того, что какие-либо сведения, как стилеты, будут оставаться под сукном и им дадут ход отдельным порядком, а при нужде – в режиме «нож в спину». Однако общая картинка тебе представится и заимеешь возможность к обдуманным действиям.
Право получать копии всех (любых) документов появится только одновременно с правом на полный доступ (ознакомление) к тем же материалам – то есть с момента окончания предварительного расследования. До этих пор в обязательном порядке и задарма тебе обязаны предоставить только копии процессуальных решений, которыми затрагиваются как-либо твои права обвиняемого – те решения, о которых ты вправе знать и которые вправе оспорить, а также любые состязательные бумаги, передаваемые суду на рассмотрение участниками от сторон. К таким «состязательным бумагам» по заключениям Евросуда, относятся любые обращения и документы, которые стороны представляют суду с целью оказать влияние на его выводы и решения. Правда, во многих случаях, и пользуясь невнятностью Закона, мусора стремятся не копии передавать обвиняемому, а огорчать его краткими сообщениями о факте решений и их резолютивных составляющих. Именно так они поступают, например, при продлении срока следствия и при его возобновлении (смотри статьи 162.8, 211.3 УПК), подсовывают текст: следователь уведомляет обвиняемого…; о возобновлении сообщается обвиняемому… В таких вариациях приходиться отдельный вайдон поднимать для получения копий самих решений, которые ты бы мог при желании обжаловать по существу.
Остальные, так сказать необязательные материалы, как и повторные экземпляры, могут быть изготовлены только «за свой счёт» – то есть за твой счёт, силами и средствами обвиняемого. Это означает, что ты сам или по твоему поручению любое другое доверенное лицо должны нести всё бремя расходов по изготовлению копий: оплатить издержки за использование спец, аппаратуры (фотокопировальной), расходных материалов (красители, бумага), электроэнергии и рабочего времени сотрудников. Стоимость этих услуг (оказывается, мусора так же предоставляют платные услуги!) определяется департаментами в ведомственных циркулярах и на сегодняшний день составляет 5 рябчиков за погонный метр (за поганую страницу). При этом не имеет значение объём и плотность копируемого изображения, ценой не учитывается необходимость прошивки и удостоверений. Гони тариф и баста!
Если речь идёт только о денежных расходах, то они обусловлены государственной пошлиной (пошлый грабёж, да пошли бы они…). Основания пошлятины и порядок таких сборов-поборов расписан в Налоговом кодексе РФ (триста какая-то там статья, точно не помню), где, в отличие от норм прежде действовавшего Закона о гос. пошлине, напрямую не предусмотрена возможность освобождения от её уплаты. Только после вмешательства Конституционного Суда РФ было решено применять эти правила НК РФ с учётом имущественного положения обвиняемых, тем самым предоставляя возможность уменьшения денежных расходов или полного освобождения от них. Кули делать, люди не равны по финансовой состоятельности. Особенно ущербен в этой части заключённый под стражу гражданин, кто по известным причинам не может заработать бобосов, иметь доходы и сбережения, а попрошайничать на стороне, пусть даже у родни своей, считает унизительным для себя. В таких условиях денежной импотенции и лишений Право на получение копий ставится в зависимость от имущественного положения нуждающегося в этих копиях, и может оказаться не реализуемым. Тем самым приходим к неравенству правовых возможностей и упираемся в дискриминацию по имущественному признаку, которые длительно оказались непреодолимы для многих обвиняемых, повлекли нарушение их права на защиту.
«За свой счёт» понимается не только платёжной функцией. Эта установка позволяет использовать не денежные ресурсы, а техническую и материальную форму затрат. Например, ты или твой порученец по доверенности (или решению о представительстве, ордеру защитника) можете сами заявиться к месту нахождения материалов дела и с помощью собственных фотика, ксерокса и бумаги отснять любые документы в нужном количестве копий. Эти усердия, как и последующие удостоверительные действия мусоров (если такие понадобятся) пошлиной не облагаются.
Но на кой чёрт лишний раз грузить своих близких, трепать их время, деньги и нервы. Бюрократы от власти, в силу скотства своего, не упустят возможности поиздеваться над ними: то архив взаперти, то занята секретутка, то ожидать извольте разрешения судьи, света нету, ксерокс глючит, дело изъято, всем составом на поминках и такое прочее. И фигнёю этой мозги сношать будут многие дни. Это любят они и умеют. Садюги. Проще шёпотом послать их в ан(н)алы, а самому ступать другим путём.
Путь такой. Основную, наибольшую часть копий по материалам ты можешь получить от следака через размен вашего общего времени на ознакомительной стадии, как это предложено в предшествующем пункте о
Праве доступа к материалам. Только не проморгай момент. Последующее судебное производство обычно менее объёмно в бумажном эквиваленте, а наиболее значимым для тебя будет Протокол судебного заседания. С небольшой погрешностью, но в сторону большего, ты можешь вычислить количество печатных листов (страниц) по требуемым материалам, или можешь сделать по этому поводу отдельный запрос. Оплата через родню-знакомых или с собственного лицевого счёта «госпошлины в суд» по квитанции (образцы бланков имеются во всех отделениях банков) из расчёта 5 рэ за страницу, плюс 5 % сверху от этой суммы, как страховку от недоплаты. Квитанцию такую с платёжными отметками банка тебе пусть перешлют «заказным с уведомлением» письмом. Далее её вместе с ходатайством о предоставлении копии и отправляешь в суд по месту нахождения дела. А в ходатайстве том ты укажешь перечнем конкретные документы либо их листовой объём, исходя, например, из периода производства (все материалы за 3-10 декабря 0000 года; все материалы, приобщённые до/после вынесения приговора), либо касающиеся отдельных процедур (рассмотрение ходатайств об исключении доказательств; Напутственное слово…). В таком порядке письменно-почтового запроса у мусоров не будет объективных оснований для отказа или игнорирования твоих требований, хотя изредка и делают попытки отбрехаться разным, и в течение месяца тебе обязаны прислать почтой или спец, курьерами желанную макулатуру.
Возможно и вовсе бесплатное приобретение копий, когда такие необходимы тебе, например, для предоставления в Конституционный Суд РФ или Евросуд в качестве доказательств по обоснованию твоих обращений в эти инстанции. Конституционный закон и Конвенция жёстко обязывают органы власти, включая органы расследования и суды, предоставлять заявителю (бесплатно) копии официальных документов, которыми подтверждаются нарушения. Если ты не имеешь возможности (или желания) для оплаты, то ссылаешься в ходатайстве на дальнейшую адресность требуемых тебе материалов в высшие суды. Отказать не посмеют. Да и проверить истинность твоих намерений в те инстанции обращаться нету них никакой возможности.
Копии документов именно в удостоверенном их формате – с вшивой прошивкой, с печатями и подписями об их верности оригиналам, – они тебе надобны, когда их требуется представлять в вышестоящие инстанции. А для собственного потребления в работе все эти украшения ни к чему. Иногда заранее и не знаешь, какой конкретно документ и когда понадобится очень-очень. Резолютивные решения (приговор, касс. определение и др.), само собой, должны быть удостоверены, как основной и ходовой материалец. Но остальные все достаточны для ознакомления и подручного держания в простом отображении. В связи с этим, как поступают толковые адвокаты, разумно сплошняком и с помощью цифрового фотика все бумажечки отснять. Далее на компе всё это легко обрабатывается, и затем распечатывают нужное на бумагу, а общее – держат на носителе (диске, флэхе).
Это удобно тем, что можно предварительно, с экрана ознакомиться и выбрать нужное, не растрачивая зазря расходный материал. Даже таким образом распечатанное допустимо отсылать властям и прочим, в том числе для их удостоверения. И вообще, на дворе электронный век. Какого хрена не вводят наши тормознутые законодатели цифровой оборот материалов?! Не понятны их тупорылые запреты на пользование обвиняемыми хотя бы ридерами.
Порой материалов дела бывают десятки томов. Я наблюдал, как некоторые бедолаги страдают от тяганий коробов, набитых бумагами, томов по тридцать-пятьдесят, и в каждом по пятьсот листов. Всё содержание этих громоздких фолиантов легко бы уместилось в одном гаджете ладонном.
И последнее, о каких материалах дела идёт речь в нормативе о праве твоём? Каких-либо ограничений по разновидностям материалов Закон не установил. Значит, считается – любые и все материалы. Вещдоки – это тоже материалы дела, не правда ли? Допустим с кое-каких вещдоков полную объёмную копию физически и не состряпать. Поэтому бессмысленно требовать копию от приобщённых к делу тряпки или топора. А вот изготовить копии с так называемых «иных доказательств», таких как аудио-видеоматериалы вполне по силам. А что, если пожелать в своё распоряжение точную копию с изъятых наркосредств? Можешь истребовать. Любопытно, чем тебе на это мусора ответят.
3.6.14. Право на обжалование и участие в рассмотрении жалоб
Обвиняемый вправе приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда, и принимать участие в их рассмотрении.
«Приносить жалобу» не связано с процессом ношения, как носят трусы или вынашивают идеи, и такое право твоё не в подношениях. С юридического жаргона выражение понимается в значении подавать жалобы, жаловаться, обжаловать, доносить до внимания компетентного органа (лица) свои несогласия. Само же Право обжалования вмещает в себя много аспектов, ему и порядку его осуществления, пожалуй, посвятим отдельную главку, но позднее – вслед того, как более мелкие косточки перемоем и перероем исподнее бельё в компании фетишистов. Здесь же сугубо общих характеристик коснёмся. Тем более, что общая картинка такому Праву нами уже смалёвана ле-натюр при обсуждении того же права подозреваемого.
С увеличением числа стадий, в которых может участвовать обвиняемый, при всех особенностях этих стадий, изменяются и возможности обжалования по субъектам обжалования (против чьих действий или решений направлена жалоба), по предмету (о чём просишь/чего требуешь), по основаниям (причинам), правомочиям надзирателей (широта и сила влияния). Всё зависимо от имеющихся уровней контрольных механизмов – этажей власти и властных полномочий, которыми Закон в виде надзорных функций наделил те или иные мусорские структуры для разных этапов судопроизводства, куда окунулся участник-обвиняемый.
Органы предварительного расследования и дознания – в каждой из этих структур организован руководящий контроль по восходящей соподчинённой вертикали внутри и с выходом наружу ко внешним контролёрам. Так, ковыляя по властным ступенькам поэтапно, то действия того же следака могут быть обжалованы, считаем: начальнику следственного отдела (рас-с), руководителям следственного управления и комитета (два-три), далее, прокурорам от районного до генерального (четыре-пять-шесть), в суд по месту нахождения органа расследования (семь получилось).
Поочерёдное осуществление процесса обжалования через обращение к каждому такому контролёру вовсе не обязательно. Здесь обвиняемый может скакнуть через головы, он своим усмотрением выбирает, какой из этих мусоросфер сопли и слёзки свои изобразить – то есть жалобу передать на рассмотрение. Главное условие в том, чтобы поднятые тобой вопросы были подведомственны органу обращения, и чтобы тот, к кому обращаешься с жалобчёнкой, был компетентен рассмотреть именно такие вопросы, что ты поставил. При этом существуют ограничения по предмету обжалования. Так, для стадии предварительного расследования, если руководителю следственного органа и прокурору можно пожаловаться на любые действия и решения подконтрольных им функционеров, то в судебную инстанцию жалоба может быть подана только при наличии таких оснований, как они установлены в статье 125 УПК. А та статья ставит условие, что обжалуемые тобой действие (бездействие) или решение должны иметь направленность на причинение ущерба твоим конституционным правам и свободам или затруднять тебе доступ к правосудию. Соответственно, твои жалобы суду должны чётко сообщать, каким образом, при каком ущербе и по каким именно конституционным правам (свободам) случились нарушения, или каким образом нарушительные действия препятствуют правосудности (осуществлению прав и защите интересов в порядке судопроизводства).
Нормальный, цивилизованный порядок – это когда срабатывают эффективные механизмы контроля, то есть, когда гражданин оспаривает незаконные действия или решения поэтапно, будучи уверенным, что его обращения будут внимательно и по-справедливости рассмотрены каждым вышестоящим контролёром, и сам этот гражданин может сполна использовать на этом пути все предоставленные Законом средства защиты. Но, так как мы с тобой зябнем в диком, напроч промусорённом государстве, а уровень мышления властителей подзавяз в веригах карательно-корыстных целей, то и Право обжалования следует применять с учётом мрачной действительности. Глянь окрест, розочку с глаз долой и не поддавайся наиву. Начальники сл. отделов и прокуроры – это те же обвинители (мусора), в какие бы мундиры и законодательные лантуха они не рядились. Нет в них того интереса, чтобы дела уголовные ломать и своих стайных калечить. Все жалобы ими рассматриваются с точки зрения заведомой правоты следака (дознавателя), а обнаруживаемые нарушения они стремятся «исправлять» без существенного ущерба для производства и общей линии уголовного преследования, не брезгуя при этом и гнилыми приёмами, типа, фальсификации.
Глянь какая бяка: срок самого расследования у мусоров ограничен, он установлен пределами – от 2 до 18 месяцев; прохождение жалобы последовательно через три инстанции (начследствотдела, прокурор, суд), не принимая во внимание заезды внутри этих инстанций (например, для суда – апелляция, кассация, надзор) займёт, как минимум, 2 месяца; за это время (а следствие в это время не тормозится) обжалуемое тобой действие или решение уже обрастёт другими процедурами, которые, в случае признания незаконности предшествующего, последовательно придётся пересматривать (отменять, повторять, возобновлять или иметь полную утрату без возмещения равнозначным). Ой, не хватит духу мусорам допустить развал уголовного дела, никто не посмеет свернуть его в клубок противоречий. Перспектива: любую твою жалобчёнку будут замыливать по инстанциям – гонять порожними рассмотрениями и отписками до тех самых пор, пока само дело уголовное не будет передано в суд для рассмотрения обвинения по существу, а с тем и выйдет из производства органа расследования. (Хотя, между нами девочками, такие недоделки внутри предварительного производства должны расцениваться неполнотой расследования и влечь возвращение дела органу расследования для устранения недостатков и такого плана). Политика же судов I инстанции известна – они отстраняются от рассмотрения этих жалоб, которые изначально адресованы не суду и на судебной стадии подобные вопросы законности производства предварительного расследования уже не имеют прежнего, самостоятельного значения, но связуются с недопустимостью доказательств. Предметность прежних жалоб уже не совпадает с полномочиями суда I инстанции, так как, например, этот суд не вправе отменять какое-либо решение следователя, вернуть ему дело для производства следственного действия и, вообще, принудить к чему-либо должность-обязательному. Тем самым полностью исключается сама возможность рассмотрения таких жалоб судом, либо они должны быть обвиняемым (подсудимым) переформулированы в иного рода обращения. А это уже, знаете ли, другая песня. И что же мы имеем? В такой кутерьме для Права обвиняемого по обжалованию изначально созданы изысканные препоны, посредством которых и подавляется само Право, когда всякая жалоба непременно должна увязнуть в паутине бюрократических проволочек и процедурных ловушках.
Иным сценарием может случиться, что сработает механизм многослойности предмета обжалования. Сперва ты обжаловал, допустим, действия следака начальнику сл. отдела, этот начальничек, бац, – и отказал в удовлетворении жалобы. Далее, те же самые действия следака ты обжалуешь прокурору. Но, если прокурору тому признавать действия следака незаконными, это будет значить и незаконность решения начследствотдела, который до этого необоснованно отверг твою жалобу. При этом ты бы мог отдельно и самостоятельно обжаловать и то решение начслествотдела. И так и сяк. Всё это указывает, что прокурор должен вне зависимости от наличия твоих специальных доводов и требований в отношении одного из решений, проверять законность каждого из них и дать заключение по обоим. Иначе может полный дрэг получиться: прокурор, например, признал действия следака незаконными, а решение начследствотдела о правильности тех же действий следака оставил без пересмотра, то есть фактически, решение руководителя органа расследования о законности решения следака останется в силе и с тем вступит в противоречие с прокурорским актом. Вывод: чем в более высокую инстанцию улетает твоя кляуза, тем большее число предшествующих контрольных решений по этому же поводу подлежат одновременной проверке на червивость. А у тебя, в свою очередь, снежным комом будут множиться правоприменительные решения, которые ты далее можешь обжаловать самостоятельно или в любом их сочетании.
Безусловная глупость – ждать беспристрастности и справедлива от мусоров, включая суд, и помятуя, что их мозга заточена только против тебя, они по-натуре обвинителями являются. Но и отказываться от обращений в низовые инстанции не разумно. Мы – только гости на этой кухне (как кролик у удава на званом обеде), едим – что подадут, а потому довольствуемся только дерьмом. Извините, рылом не вышли, но крупом вошли. Твои жалобы руководству следствия и прокурорам, так или иначе, привлекут их внимание к твоей делюге (привлекательным дело станет), и они, пусть и близоруко, но устроят проверочку. От следака потребуют дополнительных усилий резоны отыскивать в ответ на твои петиции, впредь он будет выёживаться, держа в башке возможные твои реакции и излишнее внимание руководства. Если случается, что и палка в третьем антракте стреляет (сам видел, причём с двух концов дуплетом), то временами и без ясных причин вдруг демонюги пробуждаются и взбучку устраивают следакам. Может быть и без твоих заклинаний у них зуд имелся половой на конкретного следака, так ещё и ты им повод трахнуть его предоставил. Бывает, бля буду. Это есть загадочное явление – периодические вспышки активности в среде следственно-прокурорских. Я демонологию специально изучал, так что в тех случаях не совесть пробуждается (откуда б ей взяться!), скорее это гормональные будоражки, мелкие обиды вымещают, креслица высвобождают и прочий кулуарный писточёс. И всё же эта мерзость вдруг бодриться, гудеть начинает, хлестать своих же собратьев серогорбых, а вскорости вновь впадает в прежнее дремотно-попёрдывающее состояние. И ты можешь себе на удачу застигнуть возбуждение в той кодле. Твоя сранная кляуза окажется оружием в чьих-то мерзких лапах. Трахнут твоего следака. Как известно, траханный следак на Руси – желанная невеста.
Идеальный вариант: когда твои обращения удовлетворяют полностью, принимая решения к твоей безусловной ягоде-выгоде. Примером являются случаи даже прекращения уголовных дел или уголовного преследования, как результат рассмотрения жалоб, и когда следственным руководством всё же усматривается, пресекается таким образом беспредел следаков.
Положительным результатом станут и те пересмотры, что повлекли появление доказательств защиты, породили опровержения или сомнения по доказательствам и выводам обвинения в любой его части, проявили любые другие недостатки обвинительного расследования, а тебе открыли кайфовые возможности и пушистые перспективы.
Мал елдовик, да дорог.
Но и отказные решения могут содержать полезную информуху. Сколь бы не были ужаты в них мотивы и основания, и по таким можно вычислить позиционное настроение твоих противоборцев, дабы выстраивать и ориентировать свои-твои редуты дутые. Тот же суд все твои слёзные вопли должен будет рассматривать в открытом заседании, по требованию заявителя с его участием, и, следуя правилам, какой ни есть, но состязательности. Движ в том, что ты и твой защитник, участвуя телесно в судебных посиделках, можете дополнять свои доводы, а обвинители окажутся обязанными те доводы доказательно опровергать. Ты же не долбишься в уши, а значит, те доводы услышишь и сможешь так же ознакомиться со всеми письменными материалами по угол. делу, которые вынужден будет представить суду представитель обвинения, не имеющий представления об итоге этих представлений.
Много нового для себя почерпнёшь глубоким черпаком. И суды временами устраивают трёпку органам расследования. Всегда есть шансик на удачный исход и облегчение участи.
Кроме того, само судебное решение, коль скоро оно тебе не по душе, возможно обжаловать самостоятельно в апелляционном (кассационном) и надзорном порядке. Так что при новом подсчёте проверочных инстанций их оказывается уже девять. Это мы ещё не взяли в расчёт в рамках общего порядка твои возможности жаловаться в Конституционный Суд, в квазисудебные органы (Евросуд, Международная комиссия по ПрЧ), Президенту, парламентариям, в Общественную палату, Омбудсмену (пардон – Уполномоченному по правам человека). Э-ге-гей! Аж колдан кругом идёт, – сколько контор наплодили! А теперь допустим: разудалый следователь выносит фуфлыжное постановление об отказе в удовлетворении твоего бесценного ходатайства. Ты с этим не соглашаешься (какая наглость!) и инициируешь обжалование через все указанные органы контроля. Следствие оказывается перед лицом такой громады активированных средств защиты и должно бы содрогнуться только от краткого вида на эти мегатонны в тартилловом эквиваленте. Однако эта лавина впечатлить может лишь лоха наивного, но не тебя и меня. Для Молоха – государственной репрессивной машины, частью которой является и следак, эти лавы и сели, зримо безудержные и непреодолимые– что ладошкой по попе. Потому, как знает всякий следак, что все эти силы давненько выдрессированы и, в принципе своём, созданы под них. Все эти структуры могло бы заменить одно учреждение, если бы в природе властных институтов существовали действительные независимость, справедливость, добрая воля и совесть людская. Пока же мы дело имеем с насквозь гнилым сообществом сугубо полицейских организаций и с их прикормышами, на принципиальность которых лучше бы не полагаться. Шанс добиться их внимания появляется лишь через отчаянную борьбу. Негодования свои придержи при себе, так как и сами мы с тобой приложили ручонку к существованию этого подлого режима. Воистину, каждый народ заслуживает себе своих властителей. Это мы с тобой и наше глупое поколение избрали (или отстранились от верного избрания) эту сволочь, которая плодит себе подобных по всем властным закуткам. Теперь вот они от нашего имени законы издают, назначают нам палачей и казнят произволом своим безнаказанно. Мы сами себе эти погосты отмерили. Да ладно, не бзди, прорвёмся.
Чем дальше влез, тем глубже вырез.
Чем выше по вертикали располагается властный орган, чья деятельность может быть обжалована, тем пропорционально меньше остаётся инстанций для обращений. Последняя такая для обычного порядка обжалования – Председатель Верховного Суда, выше которого именно в судебной иерархии нет властителя. Ему только другие "первые лица" государства могут вкрадчиво шепнуть "Славик, взгляни, что можно сделать в этом деле…". А дальше – стена глухая, космоса конец. Всяк, упёршийся в них, сгинь нафиг! Решение Верховного супер-Мусора считается окончательным по всем твоим жалобам, а средства обжалования на национальном уровне – исчерпанными.
Следуя прямому предписанию ст. 47 УПК, обвиняемый вправе участвовать только в судебных рассмотрениях его жалоб. Получается, что право непосредственного участия не распространяется на прокурорские рассмотрения ему адресованных жалоб. Действие этого же права не прослеживается по процедурам предварительного рассмотрения надзорных обращений, при надзорном разбирательстве у руководителей судов (ст. 406.1.,4 УПК), а также в порядке обсуждений новых или вновь возникших обстоятельств по делу (глава 49 – до 01.01.2013 г.). Ну да, прокурорские проверки ограждают от присутствия стороны защиты, и судьям при единоличном активе удобнее без такого вмешательства, как будто не может возникнуть нужды в уточнениях, выяснениях и нет интереса во мнении оппонентов. И судебная практика идёт по пути обеспечения участия лишь для рассмотрений, где обусловлен спор сторон. Но общие-то положения о порядке рассмотрения жалоб (ст. 123–124 УПК) не исключают их открытость, не отрицают участия обвиняемого в таких процедурах непосредственным образом. Значит, делаем вывод: Ограничений участия не существует. Отчего же наяву наблюдаем отступления? Быть может потому, что обвиняемые, их защитники и не ходатайствуют о своём участии? Похоже на то. Лично я не встречал подобных просьб и настояний, случаев отказов таким требованиям, когда бы можно было делать окончательные выводы о наличии ограничений, об их природе, и пытаться исправлять тогда порочные нормы, если таковые есть или их так употребляют. Потому, курсант, в случае необходимости ступай нетореной дорожкой, ты можешь воспользоваться возможностью лично донести свои претензии и прокурорам, и всевозможным судейкам.
Прямых наставлений нет, но правильнее, когда всякая твоя жалобёшка будет обоснованной, мотивированной будет, и будет содержать достаточные доводы, и сопровождаться доказательственным материалом, как это предписано, например, для кассационных жалоб (смотри ст. 375 УПК). Такой формат создаёт солидный задел, а вместе с тем и серьёзные препятствия для отказа по формальным основаниям – жалоба не может быть отвергнута с помощью произвольных заключений. Рассматривающий жалобу (чуть не вырвалось "мерзавец", но я сдержался) будет вынужден давать оценку по каждому заявленному тобой доводу и с учётом представленных тобою доказательств, придётся ему отвечать на каждый поднятый тобой вопрос нарушительности прав или порядка. В ином случае – само решение окажется необоснованным, а жалоба – рассмотренной не в полном объёме заявленных требований и доводов. Второй плюс от обстоятельных обращений в том, что приведение мотивов и оснований самому тебе позволяет быть убедительным в собственных претензиях, с чем логично рассчитывать на порождение положительных впечатлений в сознании адресата.
Полноценной твоя жалоба может считаться, когда ты в ней укажешь:
1) наименование адресата – тот орган или должностное лицо, кому жалобу направляешь и кто, по твоему мнению, должен бы её рассмотреть и принять решение; 2)общие сведения о себе: Ф.И.О., место проживания или преимущественного нахождения; 3)изложение факта и обстоятельств происшедшего нарушения; 4)предмет жалобы – это то, что ты требуешь от адресата, какой результат желаешь видеть в итоге разбирательства по жалобе; 5)перечень прилагаемых материалов; 6)дату составления жалобу и твою личную подпись.
Наиболее значимая и трудоёмкая часть жалоба – раздел с твоими доводами о фактической стороне и обстоятельствах нарушений, так называемая описательно-мотивировочная часть. Более подробно о содержательности доводов поговорим в специальном разделе о жалобах и обжаловании. В общем же виде твои доводы пусть содержат такие элементы:
1) Описание события – то, что случилось в ходе производства по делу, что произошло чередой обстоятельств и условий при процессуальных действиях (бездействии) или принятии решения, то есть: что? когда? кем? каким образом? и всё в достаточных подробностях. Все описываемые тобой безобразия и хулиганства должны быть доходчивыми в восприятии любым душевно здоровым читателем.
2) Изложение положений (норм) Закона, которыми руководствовался или должен был которые применять нарушитель в ходе своей деятельности или при принятии решения, и которые оказались нарушенными. При этом может оказаться недостаточным простое воспроизведение нормы, а есть смысл раскрыть содержание этой нормы с раскладкой по существующей практике её применения.
3) Изложение сути нарушения – того, в чём выразилось нарушение и какие негативные последствия наступили в виде причинения вреда и ущерба интересам, правам конкретных участников или правосудию в целом.
Повторяюсь: жалобы – значимое средство борьбы. Места на бумаге много, тогда ещё раз: жалобы – мощное оружие. Ещё?.. Такие обращения предназначены для оказания легального влияния (давления) на мнение и убеждения не только мусоров, но и любых сопричастных и влиятельных. Не только тех, кто рассматривает жалобу, но и против кого жалоба направлена.
А на чьи-либо убеждения могут повлиять только убедительные доводы о фактах, обстоятельствах и правоте твоей. Пустая брехня и кривотолки никого не впечатлят. Твоё же, вполне законное давление на арбитров и контролёров может оказать эффект разве что глубоким анализом происшедшего, аргументами о несомненном наличии и характере нарушений. Поэтому, хотя мусора формально и обязаны откликаться на любую жалобу полной и всесторонней проверкой, лучше бы тебе быть достаточно подробным (но не пространным) в своих изложениях, оценках и претензиях. Тогда и все твои аргументы подлежат подробному исследованию, а проверяющие станут обязаны ответ давать по каждому из них. Этим ты не оставляешь мусорам свободы усмотрений и сковываешь их произвол.
Совсем не объёмна, но, тем не менее, значима часть жалобы, где ты должен сформулировать её предмет. Правило простое. То, что ты добиваешься от мусоров, должно соответствовать их компетенции и полномочиям, то есть твои требования должны быть реально выполнимы, а мусора – рассмотрители – жалобы должны быть способны в рамках Закона осуществить требуемые тобой действия или принять требуемое тобой решение, подлежащее исполнению. Например, ты вправе просить, а вышестоящие мусора имеют возможность и обязаны отменить решение следака, которым он отказал в удовлетворении твоего ходатайства, и предписать следаку заново и более внимательно твоё ходатайство рассмотреть. И, например, мусора не вправе обеспечить по твоей жалобе принудительную явку свидетеля – гражданина Лулумбии с места его лулумбского жительства. Второй нюанс: предмет твоей жалобы должен соответствовать, напрямую быть связанным и логично вытекать и мотивировочной части. Бессмысленно в жалобе сообщать об одном нарушении, а просить чего-то постороннего этому нарушению. Такие противоречия в обращениях проверяющий не в силах устранить и выбрать, чему же ему следовать в решении своём: факту изложенного нарушения или сторонним от этого требованиям.
3.6.15. Право возражать против прекращения уголовного дела
Обвиняемый вправе возражать против прекращения уголовного дела.
На первый взгляд наличие, да ещё в перечне "основных", такого права может казаться странным, а предложенная возможность возражать – милостыней олигарху. В самом деле, мусора прекращают производство по уголовному делу, по которому ты обвинён в злодействах всяких, что естественным образом влечёт освобождение от ответственности. С куя ли б не радоваться?
А ты – морозота начинаешь канючить, возражаешь такой постанове, требуешь продолжения расследования и публичного судилища, следствием которых не исключено и уголовное наказание твоё и утверждение вины. Ну, ни овца ли?
Тормозим. Это Право для здравых чуваков, за него тоже кровь пролилась, и в цивильном обществе оно порождено из глубокой правовой идеи уже не физической, но внутренней свободы, морально-нравственного очищения личности и защиты её от ментовского беспредела.
А дело всё, курсант, в том, что уголовное дело, а вместе с ним и уголовное преследование прекратить возможно по двум различным основаниям: реабилитирующим и нереабилитирующим обвиняемого. С реабилитацией всё фартово. Здесь, одновременно с прекращением дела ты признаёшься непричастным и невиновным, а причинённые тебе вред и ущерб должны быть компенсированы. Важным из реабилитационных мер являются официальные извинения и оповещение общественности о твоей безвинности, ошибочности подозрений и обвинений. Тебе возвращают доброе имя (злое отчество, грустную фамилию), и прилагают усилия по восстановлению прежних взаимоотношений с людом, органами и организациями.
Нереабилитирующие основания являются формальными причинами, по которыми дело или преследование прекращают, но обвинение остаётся не аннулированным, а процессуальные решения, утверждающие твою твои причастность и виновность, останутся действительны за исключением применения наказания. Такими нереабилитирующими основаниями являются: амнистия, смерть обвиняемого, истечение сроков давности для преследования, отсутствие заявы от терпилы по частным обвинениям о преступлениях небольшой тяжести, отсутствие согласия от компетентных органов или заключения суда по обладающим спец. иммунитетом лицам, наличие неотменённого обвинительного решения или решения о прекращении дела (преследования), отказ парламента в лишении президента неприкосновенности (ты случаем не президент, не парламентарий?). При любом из этих вариантов виновность либо устанавливается и считается доказанной (первые три), либо подразумевается, не отрицается де-факто (ой, прости – "фактически"), но обнаруживаются непреодолимые препятствия для полного преследования и осуждениях; так как срабатывает иммунка. Обвинение-то остаётся не опровергнутым по существу, обвинённый сохраняет лик преступника. А если, например, амнюха настигла тебя нечаянно после вынесения обвинительного приговора, сами факт осуждения и правомерности этого не могут уже быть оспорены в прежнем, обычном порядке, а судимость продолжает поганить биографию человека. Гражданин, напрямую или косвенно, но остается причастным и виновным в совершении ранее вменённого ему преступления, ему нет оправданий, он не вправе рассчитывать на какие-либо возмещения, имя доброе и достойное положение при общаке к нему не вернутся.
Для примера припомним разнесчастных ГКЧПистов. Их объявили врагами народа и осудили как гос. преступников. Затем под них сварганили амнистию и освободили. Контора "Боря Ельцин и Братва" тем самым замутили плоский размен, когда волки с овцами (кто из них кто?) находят общий язык (говяжий под майонезом) и вынуждаются к компромиссам. И безнаказанными "смутьянов" оставить никак не можится и шибко карать побздёхивают (те ведь могли обидеться и много сору вынести наружу из кремлёвской избы). Есть оборотная сторона у разменной монетки-амнистии (реверс) – после расчётов такой деньгой, то есть при применении амнюхи, уголовное дело прекращается и уже никакие жалобы в отношении обвинения не принимаются к рассмотрению, делюга не пересматриваемой по существу оказывается. Руцкой и сотоварищи хапанули полной свободушки, но в разуменье общественном остались преступным элементом, а Борюсика камарилья присвоила ореол благородных спасителей народа, и до настоящего времени преступный захват власти этим самоклонированным кланом, в том числе в лице ныне правящих адептов, остаётся темой, запечатанной от быдла (то ест, от нас с тобой).
Или помнится амнистийный кураж по чеченской теме. Необъявленная гражданская войнушка. Фактически целая нация (включая стариков и детёнышей) были объявлены бандитским формированием. Политический тупик в преодолении сепаратизма. Если федеральная власть признала преступными действия большинства населения, то логично следовала необходимость их уголовного преследования и наказания. А согласились бы гордые горцы сдаться путинской воле, когда они себя правыми считали. Вот и замутили в Кремле маскарад массового очищения через амнистию. Отработанная схема: без всяких признаний, раскаяний и возмещений от наказания освободили всех поголовно. Но от обличья преступников не избавили… И в этих примерах только самые яркие вспышки.
Но истинно: невиновный человек, гордый и достоинства полный, не допустит половинчатых актов о себе. Такой не согласиться ни-в-жизь на шельмование имечка своего и сопротивляться будет беспределу до полного оправдания, до реабилитации и наказания виновных в поругании чести его. Этот наглец вправе отказаться от применения к нему подачки-амнистии, то есть отвернуться от акта прощения (так как прощать-то его и не за что) с прекращением дела, и может настаивать на продолжении разбирательства в поисках Правды. А ведь этот упрямец может и не добиться искомой справедливости, нет гарантий такому исходу в российском судоскотстве. Да, велик риск башку разбить о мусорской беспредел и увязнуть в кандалах. Что ж, не многие отваживаются дёргать свою судьбу за писюн. Так и мусора в курсе о тотальной трусости, покорности овец. В случаях следственных провалов они даже намеренно используют приёмы нереабилитирующих прекращений дел, зная, что натерпевшись от всех передряг мужичок, только рад будет такому раскладу, и рыпаться он не станет. Этакое одолжение делают ему при выраженном своём сожалении: ах, жертва с надроченного сорвалась, но если что…
Или взять посмертные прекращения дел. Мусора вовсе не против, если обвиняемый в ходе расследования двинет кони, даст дуба или коньки отбросит. Особенно по корявым делищам, тем, что лепят сопливыми доками и домыслами бредовыми, но получившим внешний резонанс. Имеют место и провокации смертей через летальное насилие, через заражение тяжкими болячками и неоказанием медпомощи, доведением до инфарктов, инсультов и суицидов (последнее ещё и имитируют порой). На то есть пресс-хаты, последователи доктора Менгеле, методы психотравмирования, воссоздания спец. ситуаций и обстановки. И вот обвиняемого в педофилии "опустили" сокамерники, крепанули менты с братвой, помогли влезть в петлю, объявили самоубивцем. Стало быть, совесть извращенца замучила? Родне и публике прочей выдали на десерт решение о прекращении дела в связи со смертью. Хавайте, придурки! Но реальность была такова: дело фуфловое, Федота взяли, а Федот – не тот, назревал "висяк" при полной недоказухе и большая вздрючка по мусорским рядам грядёт. Не доводить же дело до оправданий? А вот, кстати, случилась смерть без пяти минут виновного – то ж какая радость для всех и облегчение, отчасти даже и для покойника: делюга закрывается, никаких тебе проблем с доказыванием, виновник фактически установлен, и его страдания прекратились, беспредел сокрыт за посиневшими устами, а значит, жалоб не предвидится, материалы сгинут в архивах. Позвольте, а родне-то как дальше жить с этим семейным пятном проклятущим, с позорным клеймом несмываемым, а? В сомнениях и жажде справедливых выяснений близкие сострадальцы зачинают опротестовывать резолюции о Федоткиной причастности, добиваются возобновления производства и кропотливого расследования, пересмотра выводов и решений о преступности упокой-душу-сородича. Пусть не часто, но подобные скандалисты добивались реабилитаций посмертных. Низкий им поклон.
У нас ведь как повелось: скрутят менты тебе конечности, хотя бы одну из них, по судам затаскают, промурыжат в застенках, да и вышвырнут за борт – "свободен!". А по округе, по знакомым и сослуживцам молва-гадюка расползётся: Володька – преступник, но выкрутился как-то, гадёныш. И в свободных умах земляков останешься рангом негодяя навечно. Девки плясать с тобой не пойдут, беременный инвалид не уступит лежачего места в сельском метро, спину заплюют подростки, с работы выпрут "на всякий случай", детёныша в школе зачмырят и даже солнышко обделит теплом своим. Сей позор – несмываем, подозрения – не проходящи, а при нереабилитирующем исходе ещё и факт судимости все анкеты испоганит. Со всеми отрыжками и погранцами на будущие времена.
Потому, наиболее борзые овцы смеют не соглашаться с прекращением уголовных дел по основаниям, исключающим их (или родненьких им) полную реабилитацию, и бьют копытом властный бетон в поисках Справедливости. Долог тот поиск и костоломен до невозможности. Отказываясь от актов прощения, от преследований прекращения, упрямствуя о продолжении разбирательств и проверок, кроме собственного отбеливания те овцы имеют виды иного порядка. Бывший обвиняемый может добиваться преследования и наказания истинно виновных, получения новых доказательств в пользу защиты по конкретным обстоятельствам дела, принятия официальных и окончательных решений (где гарантии, что к тебе позднее не заявятся с уже ново-другим обвинением по тем же преступным событиям?), привлечения к ответственности ложных доносчиков, фальсификаторов и фуфлыжников, добиваться публичных извинений и опровержений, полного зализывания ран в порядке возмещения вреда. Да мало ль чего ещё? Общая и высшая цель – оправдательный приговор важен также и своей мотивировочной составляющей, выкладкой оснований, важен тем, что серьёзно ограничивает возможный произвол на будущность твою незавидную. Произвол не только со стороны мусоров. Скольких ещё гадов всяких встретиться на твоём гадском пути! Оправдательный приговор, после его подтверждения вышестоящими судами, мусорам сложно будет отменить для возобновления новых притеснений твоей персоны. В то время как с обычным Постановлением о прекращении дела (преследования) таких проблем не имеется, когда, даже не ведая того, ты долго ещё будешь находиться в сферах мщения мусоров, под угрозой новых пресечений. (Эти жабы так просто не соскакивают в кювет.) Фактически, такое Постановление окончательным не является.
Попутно, не вскрыть ли нам гнилушку в норме статьи 47 УПК, из-за которой на практике осложняется применение самой нормы? Всё дело в том, что мудрый наш законодатель оговорил Право возражать только против прекращения уголовного дела и только по основаниям части 2 статьи 27 УПК. Однако в этой самой части второй ст. 27 УПК перечислены основания сугубо для прекращения уголовного преследования, а не уголовного дела в целом. По сути, Закон предлагает ничтожные основания ввиду их конфликтности между собой. Смекаешь? Функция "прекратить уголовное преследование мельче по объёму и значению чем функция «прекратить уголовное дело». Прекращение преследования ни во всяком случае влечёт прекращение дела. Поэтому-то возражения, опирающиеся на норму ст. 27.2 УПК вполне могут быть отклонены по указанным формальным причинам. Выход один: пользуясь Правом и возражая прекращению уголовного дела, не следует приводить основания по конкретной норме либо же ссылаться только на правила по статьям 24 и 27 УПК в общей форме, без упоминания положений с.47 УПК.
Несогласованность норм и недалёкость (или лукавость?) законодателя порой порождают тупиковые, тупые ситуации. Читаем: обвиняемый вправе возражать против прекращения уголовного дела (преследования) и по основанию, указанному в пункте 4 части 1 ст. 24 УПК, то есть в случае смерти обвиняемого. Замечательно и вполне себе прогрессивно: УПК предоставляет мёртвому обвиняемому право возражать против прекращения преследования его же мёртвого. Ну что же, мертвецам в России, как самым отчаянным возраженцам, государство даровало право самостоятельно добиваться справедливости и требовать реабилитации. Тогда и статью 47 УПК нужно несколько подкорректировать: В случае смерти каждый обвиняемый вправе… Возражения есть? Нету? – Принято единогласно. Теперь есть, чем ночью занять себя одинокому мертвецу в Московии.
И ещё. Уголовное дело или преследование могут быть прекращены частично. Это происходит, например, по делам со множеством эпизодов или обвиняемых. Право возражений тогда распространяется и на частные прекращения. Мусора ловко пользуют приём частичных прекращений, и под эту дудку удобно для себя вычленяют блоки доказательств, освобождаются от обсуждений отдельных обстоятельств, которые связаны были формально только с прекращаемыми эпизодами или преследуемыми лицами, но их существо благоприятствовало защите по оставшейся части. И что, мало ли случаев, когда в отношении одного из сообвиняемых (или подозреваемых) прекращают преследование и переводят их ранг свидетелей обвинения? В Законе не установлено ограничений в том, что ты возражать можешь прекращениям лишь тебя одного касательных, где мусора именно в тебя укорным пальцем тыкали. Ты сам решаешь, что касается тебя и что из оборотного базиса обвинения отвечает интересам твоей защиты. Тогда и Право твоих возражений распространяется и на любые части по изначальному объёму дела или преследований.
3.6.16. Право на участие в судебных разбирательствах
Обвиняемый вправе участвовать в судебном разбирательстве уголовного дела в судах первой, второй и надзорной инстанций, а также в рассмотрении судом вопросов об избрании меры пресечения; продления срока содержания пол стражей; помещения в медицинский или психиатрический стационар для производства экспертиз; временном отстранении от должности.
Право участия призвано обеспечить натуральную реализацию принципов, и в первую очередь, конституционного принципа обязательного участия обвиняемого в рассмотрении судом его делюги, как составляющего общего права и гарантии на Защиту. Далее учитываются принципы состязательности, равноправия сторон, непосредственности и некоторая другая «мелочь». Не хило.
Первая инстанция – суды нижнего звена, рассматривающие обвинение по существу и выносящие Приговоры, а также суды, непосредственно рассматривающие жалобы, обращения сторон по вопросам меры пресечения, производства отдельных следственных действий и по иным процедурным проблемам, требующим судебного контроля. Мировые судьи сюда же причисляются. Ко второй инстанции относятся апелляционные и кассационные суды, перепроверяющие решения судов I инстанции. Третьей же инстанцией является надзорный суд. Тогда разбирательство дела судом I инстанции – это судебное рассмотрение обращений сторон, в том числе предъявленного обвинения, со времени передачи таких обращений и материалов уголовного дела суду (вернее сказать – поступления дела в судебное производство) до времени вынесения приговора или иного резолютивного решения, плюс, весь период приготовительных мероприятий по последующей передаче тех же материалов суду II инстанции. В свою очередь, разбирательство дела судом II инстанции охватывается всеми судебными мероприятиями со времени поступления обращений сторон вместе с материалами в этот суд до момента вынесения тем же судом своего резолютивного решения, как итогового акта о пересмотре или подтверждении правильности решений суда I инстанции. Ну, и разбирательство дела надзорным судом аналогично включает в себя всё производство, связанное с рассмотрением надзорных обращений (жалоб, представлений, прочее) со времени их поступления в этот суд до вынесения решения по существу поставленных перед судом вопросов.
Вновь коварный законодатель использовал многоликие понятия, уклонился от единообразия, чем привнёс неразбериху в применении обсуждаемого права на радость мусорам. Разбирательство, рассмотрение… В общем-то, это один хрен, который, ввиду халявности немногим слаще редьки показался. А вот мусора прикогтились к этой разноголосице и выгодно для себя считают «разбирательство» более узким понятием, роднят его только с той частью рассмотрения, которая осуществляется в заседаниях слушанием дела. Тем самым Участия обвиняемых вычленяется из всех прочих составляющих общего рассмотрения, например, связанных с принятием промежуточных, подготовительных решений, связанных с осуществлением прочих сопутствующих процедур. Ловкая уловка в ловле блошек на живца.
Сам овца!
При дальнейшем терзании нормы о Праве на участие на поверхность чумными бубонами выступают другие погрешности и противоречия, влекущие уже привычные нам проблемы. С одной стороны, Право участия безоговорочно для всех инстанций. С другой же – следуя специальным нормам о порядке рассмотрения дел в этих инстанциях, мы находим, что Право действует «автоматически» только по первой инстанции. А для его воплощения во II инстанции или в надзорном суде требуется выполнение дополнительного условия: заявить ходатайство о своём участии. Не заявил такового ходатайства, да ещё в определённый срок, да ещё и в оговорённом формате – большой бэн тебе на воротник. То есть, мы сталкиваемся со всяческими обременениями Права, от которых зависит его реализуемость.
Или вот: тебе может привидеться, что Право участия в разбирательстве по первой инстанции распространяется на всю стадий? Ан нетушки. Обвиняемый может остаться за бортом, например, при заочном разбирательстве или когда суд рассматривать будет его Замечания на ПСЗ, или когда назначать будет судебное заседание без предварительных слушаний.
Само понятие «участие» в Кодексе не расшифровывается. И это позволяет мусорам щемить возможности защиты. Так, признавая кассационную стадию – более письменной формой производства, суды не считают обязательным до начала заседания предоставлять обвиняемым (осужденным) все «состязательные бумаги» по делу, представленные участниками суду с целью влияния на его выводы и решение. В частности, обвиняемому и защитнику не представляют копии возражений, дополнительных жалоб и материалов доказательственного значения. Что это, если не ограничение Права на участие?
Можно согласиться, что норма по статье 47 УПК является предписанием общего (универсального) характера. Допустим. Ведь существуют в её развитие правила по специальным нормам, в коих отдельно конкретизируется и уточняется Право на участие в более развёрнутом виде. А эти специальные нормы, притом, имеют преимущество в применении и по расшифровке для конкретных случаев. Да только все такие последующие оговорки, в свою очередь, столь корявы, что порой существенно изменяют содержание Права или вообще приводят к отмене его. В этом наблюдается результат влияния мусоров на редакцию Закона, когда под их давлением вносились изменения и дополнения, изуродовавшие УПК до безобразия. В итоге Кодекс ныне пренасыщен такими чёртиками-перевёртышами взамен стройных норм.
Дурацкими являются все без исключения ограничения, в которые укутали Право на участие. Глянь-ка, внутри нормы перечислены возможные судебные инстанции и отдельные стадии, на которые распространено Право участия. Из данной конструкции явствует, что на судебные рассмотрения всех иных вопросов Право не распространяется. Следовательно, обвиняемый не вправе рассчитывать на участие, например, в рассмотрении судом вопросов по контролю его корреспонденции, по проведению обыска и выемки в его жилище, по аресту его денежных средств и имущества. А сами суду в ответ на редкие возмущения по поводу таких ограничений голосят: Всё верно – нет Права, но ничего страшного, ограничения такие вполне компенсированы последующей возможностью обвиняемого обжаловать решения судов в вышестоящие сферы. Надо же, что за вздор! Указанными решениями и осуществляемыми на их основе действиями напрямую затрагиваются не менее значимые конституционные права и свободы обвиняемого, чем по, например, всё же учтённому в том же Законе решению о временном отстранении от должности. И то обстоятельство, что перечисленные следственно-судебные действия пытаются связать с мнимой «тайной следствия» или с необходимым аспектом неожиданности осуществления в значении устранения возможных противодействий – такие доводы не могут оправдать урезание Права защиты на доступ к правосудию (участию в нём). Допустимость и обязательность участия обвиняемого при рассмотрении и указанных вопросов права фактически подтверждается тем, что прямое участие стороны защиты предопределено и не умаляется при рассмотрении точно таких же вопросов в ходе рассмотрения дела первой инстанцией по существу обвинения. Указанные же ограничения для стадии предварительного следствия Закон никак не объясняет, и об их природе мы можем только догадки строить. Но сами нормы, а в особенности существующая практика ущемлений со временем подправляется с учётом всё же интересов защиты. В чувство законодателя и мусоров приводит Конституционный Суд.
Другой странностью видится отделение Права участия в судебных рассмотрениях дела от Права участия в разбирательствах по жалобам, подаваемым в суд в ходе предварительного следствия. По всем внешним признакам рассматриваемые в этих случаях судом вопросы касаются всё того же уголовного дела, само рассмотрение происходит в обычном порядке судебных заседаний с участием тех же сторон, а решения суда способны существенно повлиять и на ход самого производства по делу и на позицию обвинения. Умнички-юристы пытаются объяснить такое размежевание тем, что обжалование в порядке ст. 125 УПК, якобы, не затрагивает существа обвинения – то есть, вопросы преступности, причастности, вины и наказуемости не решаются такими рассмотрениями. Враньё. Жалобы на законность расследования, пусть косвенно, но всё же обвинение затронуть могут, да так затронуть, что обвинение прахом падёт. Так, через судебные решения о незаконности конкретных следственных действий их результаты (доказательства) вылетают в трубу ввиду недопустимости, что может повлечь даже прекращение уголовного преследования из-за явной необоснованности (читай – недоказанности) обвинения. Разве нет? Да, чёрт побери! Я лично одному чуваку слепил жалобу на незаконность прослушки и записи его телефонных переговоров, когда фэшники произвели такой контроль за пределами срока, установленного судом на проведение ОРМ. И что, суд подтвердил незаконность действий ментов, а после этого пришлось следаку вычленять из дела распечатки, расшифровки, аудионосители тех переговоров. Утраты эти оказались невосполнимы для мусоров. При том, что доказательства были единственными в своём роде, составообразующими. В том деле целый эпизод улетел из обвинения. А эпизод, между прочим, о приготовлении к заказной мокрухе, – голимый червонец могли по нему впаять… И напротив, монументально откованное в Законе Право на участие в рассмотрении судом вопроса об отстранении от должности уж точно не касается сути обвинений, любое решение суда по данному вопросу не скажется на производстве значимым образом. Так где же логика в нормативном обособлении? Её нет, но есть дурь. Таким разделением законодатель под давлением практикующих мусоров искусственно отгородил суды от возможных касательств любых вопросов по обвинительным процедурам и выводам на стадии расследования при рассмотрении судами каких-либо жалоб обвиняемого. А под предлогом таких завуалированных ограничений возникает формальный повод отказывать в удовлетворении жалоб или даже не принимать их к рассмотрению. Так то.
Участие в судебном разбирательстве подразумевает обеспечение обвиняемого реальной возможностью активно использовать предоставленные Законом правомочия участника от стороны. Участие отличается от присутствия.
Участие может быть прямым, когда обвиняемый сам и непосредственно функционирует в действах, или же участие будет опосредованным, когда функции осуществляются через посредников, представительством в суде или дистанционно, например, через письменные обращения, через конференц-связь. (Не ухмыляйся, предложенный Законом такой формат участия, как конференц-связь, вовсе не обеспечивает непосредственное участие; посредниками здесь выступают технические средства коммуникации, а также люди-операторы этих средств). Различие стадий, инстанций и предметности обсуждений в них, конечно, обуславливает некоторую разность по объёму возможных действий обвиняемого. Самые обширные и множественные возмоги предопределены для рассмотрения судом обвинения по существу в I-ой инстанции. К общим действиям участника можно отнести функции его по процедурным вопросам подготовительной части: заявление отводов, ходатайств, жалобничество, ознакомление с материалами. Судебное разбирательство по существу основного вопроса рассмотрения именуется исследовательской частью – так называется стадия судебного следствия. Здесь участие обвиняемого определяется правами стороны в споре: представление суду обращений; ознакомление с обращениями от второй стороны; представление доказательств, высказывание мнений и суждений, выступления в прениях, выдвижение требований, получение разъяснений, приёмка судебного решения. Основным благом от участия является возможность непосредственного восприятия процесса, возможность влиять на выводы и решение суда личными действиями, оказывать вполне законное давление на суд, с тем, чтобы ты не был обделён объедками со стола или все они достались лишь тебе.
Соответственно любое ущемление в правах участника, когда создаются преграды для его правовых средств и условий их реализации, должно расцениваться как ограничение Права на участие в разбирательстве.
Право на участие не является абсолютным. Мы уже отметили одно объективное и непреодолимое препятствие участию – смерть обвиняемого. Тяжкое заболевание, психическое расстройство, пропадание без вести также явно не располагают к участию. Упомянута была и заочная форма разбирательства (Без тебя тебя женили, нерв заочно теребя). Но наиболее популярной формой отстранения от участия ныне считается удаление из зала суда под предлогом нарушения порядка заседания. К этому свинству я ещё вернусь в главе о судах присяжных. А пока отметить хотелось бы, что крайне резво профессиональные судьи взяли на вооружение данный способ именно в судах присяжных, когда мусора обнаруживают угрозу от эмоциональных и энергичных воздействий со стороны обвиняемых на хрупкие умы «непрофессиональных» судей. Естественно у мусоров нежелание подобного влияния, способного обрушить их позиции и чаяния. Не секрет, что правила судопроизводства сложны для их верного понимания и для точного выполнения даже проф. юристами. Редкий из обвиняемых удержаться сможет в берегах регламентных условий, сумеет сдержать свои эмоции, праведное возмущение на всех крутоярах, порогах, стремнинах слушаний, особенно, когда сталкивается с явной несправедливостью со стороны председательствующего судьи. В крайнем случае, когда подсудимый оказался необыкновенно тактичен, его намеренно провоцируют на «нарушение порядка», попросту придираются к его поведению и высказываниям. И, проведя подсудимого через пару-тройку замечаний, с детской непосредственностью выдворяют из зала заседаний аж до «последнего слова». Это – ни что иное, как лишение Права на участие, так как через то самое выдворение основного участника полностью отлучают от участия без предоставления каких-либо альтернатив, например, переводом его в формат видео-конференц-связного участия, пусть даже при односторонней трансляции обвиняемому картинки и озвучки процесса (полу-участие).
Но именно личное, телесное участие обвиняемого во всех судебных действиях и непосредственное присутствие при вынесении (провозглашении) решений максимально обеспечивает защитные его потенции, когда он может глазками, ушками, кожей своей воспринимать все процессуальные вибрации. Именно обвиняемый – самое заинтересованное в исходе дела лицо, и он не может быть ограничиваем, тем более полностью лишаем возможности прямо и без посредничества реагировать на происходящее, всякий раз доводить своё мнение до внимания суда, согласовывать свою позицию с другими участниками от защиты, собственной волей и действиями добиваться благоприятных себе итогов, тем самым используя равный доступ к правосудию.
3.6.17. Право на доступ к ПСЗ и замечания
Обвиняемый вправе знакомиться с протоколом судебного заседания и подавать на него замечания.
Протокол судебного заседания (сокращённо обзовём– ПСЗ) является основным, а порой и единственным источником, отражающим ход судебного разбирательства – той клоунады, что твориться в стенах залов судебного заседания под маркой "правосудие". Да, Закон предоставляет возможность производить видео– и аудиозапись происходящего в заседаниях, любой участник может собственноручно фиксировать представление. Но все, таким Макаром пропасённые телятки (материалы, то есть), не имеют самостоятельного значения, а лишь могут сопутствовать сведениям по ПСЗ. Информация по таким материалам может быть, но не обязана быть приобщённой к ПСЗ, а вместе с Протоколом и к делу в качестве приложений. Основным же фиксатором содержания судебных действий будет и остаётся только ПСЗ. Именно Протокол признаётся доказательством и именно по нему милому вышестоящие инстанции проверяют законность разбирательства и Приговора, обоснованность жалоб о нарушениях в процессах.
Предназначение же остальных материалов (по замыслу мудрого законодателя) о ходе заседаний определено качеством этих материалов, как носителей проверочной информации: по ним судят о правильности и полноте содержания ПСЗ. Причём презюмируется правильность Протокола.
Давай-ка для начала избавимся от одного вредного заблуждения. Большинство овец, впервые попавших на растерзание, готовы беспечно видеть в Протоколе некий точный копир событий. По мнению этих глупых созданий, Протокол, как гипсовый слепок с поверхности, точно воспроизводит весь рельеф того спектакля, что перед их глазками проигрывается. Ха! Такая овца, наблюдая нарушения и промахи в процессе полагает, что реально пободается по этому поводу в дальнейшем, так как всё это найдёт своё отражение содержанием ПСЗ. Ха! Но кто составляет Протоколы? Верно – люди. А какие люди работают в судах и вершат правосудие во благо нации? Правильно – подлые, зависимые и пристрастные (страсть имеющие). Мусора, одним словом. Властные люди генетически склонны и талантище имеют к тому, чтобы историю переписывать "под себя" в интересах определённых. Держи всегда это в своей башке как неизбежную данность, в том числе рассуждая о природе и качествах ПСЗ. Едем дальше, поддай газку, курсант…
Ознакомление с Протоколом позволяет, во-первых, вспомнить и уточнить как отдельные эпизоды в судебных заседаниях, так и общую картину разбирательства в той постанове, как это предлагает суд. Во-вторых, пинок под дых, по ПСЗ устанавливаются нарушения, не замеченные сразу по ходу процесса, и производится сверка наличия нарушений, ранее тобой отмеченных и на ус намотанных (Ты решил вопрос с усами, как я просил?). Этим ты, в частности, проверяешь обоснованность, например, готовящихся доводов жалобы, с теми сведениями, как они отображены в ПСЗ. И, в-третьих, проверяется правильность самого ПСЗ по содержанию на наличие в нём искажений или упущений. Из всего этого явствует доказательственная ценность ПСЗ в формировании твоей грядущей позиции по делу: будут ли сведения по ПСЗ служить подтверждением твоих доводов и развенчивать доводы противника (до есть, доказательством защиты), либо же наоборот, ПСЗ не подтверждает, а то и опровергает твои аргументы напроч, и на такой ПСЗ смогут ссылаться оппоненты (то есть станет доказательством обвинения).
Пусть ты даже полностью согласен с итогами проведённого разбирательства и устраивает тебя приговор суда, время скотьей любви ещё не пришло. Мой тебе совет босяцкий: всё же ознакомься Протоколом. И будь внимателен в этом. Желательно добыть его удостоверенную копию. Понимаю, что как бы и нафиг уже не нужны эти судороги, кошмарики уже в глубокий тыл уходят, быстрее б проблеваться и забыть… Но ты не вздумай полагаться на незыблемость проведённого разбирательства и окончательность мусорских решений по твоим поводам, и вряд ли ты сможешь угадать истинные позывы стороны обвинения, судейские заплёты. Мне известны случаи, когда при показной удовлетворёнке результатом процесса, сторона обвинения или один её участник исподтишка возбуждали пересмотр дела к худшему для осужденного новому результату. ПСЗ ко времени таких инициатив и повторных рассмотрений оставался без проверки стороной защиты. А зафиксированные в ПСЗ доказательства, например, показания свидетеля, были настолько искажены, не исправлены своевременно, а значит, не опровергнуты, что это являлось поводом к последующему, более жёсткому осуждению. Ой, как глупо – довериться правосудию безоглядно, самонадеянно забыть на миг о подлячей личине отечественных правоохранителей.
Тем паче, если с приговором ты не согласен, как тот Герасим, а оспорить его намерен, как тот мерин, ищешь срыва с худого конца, как та овца. Тогда никак не обойтись без кропотливого ознакомления с Протоколом. Одно дело – что ты сам узрел и подслушал в заседаниях, узнал ли нечто от других, как воспринято разбирательство собственным твоим разумом и сознанием, другое – какими нотами те же события табулированы в ПСЗ. Ты можешь к своему удивлению обнаружить такие существенные различия между происшедшим наяву и проекцией этого в текстовке с подачи нео-летописцев, что волосья на жопе вздыбятся от столь изощрённого вранья. Искажения могут оказаться настолько серьёзными, что картина разбирательства обретёт совершенно фантазийный видок. Куда там Ван-Гогушкам и Сальвадориям Далям. С ног на голову факты и обстоятельства. Историю государств изящно переписывают, тогда что молвить о таких мелочах, как твои уголовные разборки и твоя мандевошья судьба. Тьфу, им на тебя!
Для отмены состоявшегося приговора и проведения нового разбирательства надобны основания. Без них – никак. Таких оснований всего-то четыре, но вязких таких (взгляни статью 379 УПК). А два из тех оснований – это 1) Несоответствие выводов суда фактическим обстоятельствам дела, и 2) Наличие существенных нарушений процессуального закона, – эта парочка наиболее бываема и значима, именно по таким основаниям и пересматривается большинство дел. Объясню их суть. Несоответствия в выводах суда обнаруживаются всякий раз, когда суд даёт неверную оценку рассмотренным фактическим данным (т. е. доказательствам), воспринимает их свойства и значение не по действительным заслугам. Такое несоответствие определяется, например, из противоречивости показаний допрошенного лица, когда части показаний опровергают друг дружку, не состыковываются, а суд каждое из них принял достоверными и обосновывает ими в равной цене свои выводы по какому-либо обстоятельству. Процессуальные нарушения, в свою очередь, по большей части случаются в ходе судебных рассмотрений, когда не выполняются правила производства, нарушаются права участников, не соблюдаются гарантии и принципы. И те и другие нарушения как основания могут быть заявлены вышестоящему суду. Но проверяющий доводы твоей жалобы судья, ясен перец, на слово тебе не поверит. Кто ты есть, гнида преступная, чтоб полубоги слову твоему доверились? Ты и так – никто, а Там – ещё никтее. А будет судья все упрёки твои фильтровать именно через ПСЗ. Само собой, при проверке заявленных фактов предпочтение отдадут протокольным сведениям. Поэтому и ты, помятуя о таком обычае бычьем, должен удостовериться: а зафиксированы ли в Протоколе проблемные подробности, каким образом суд события разбирательства преподносит, подтверждает ли содержание Протокола то, о чём ты собираешься сообщить вышестоящей инстанции. ПСЗ в этих случаях будет отрабатывать как доказательство твоей правоты или голословия. Да, если в Протоколе не зафиксированы или представлены в ином свете заявленные тобой факты, то с помощью такого Протокола доводы жалобы и будут опровергать ввиду их несостоятельности. Таким образом, только сверившись с Протоколом, решай: есть ли смысл раскачивать бодягу. Иногда разумней от каких-либо доводов и отказаться, когда вспышку просрал и грустно констатируешь их бесперспективность, когда понимаешь, что все вопли твои разобьются о глыбу Протокола.
Такое положение вещей – нарушения реально были, а судейские мошенники сокрыли их следы – конечно, оптимизма не прибавляет. Но только не тебе, который заранее был готов к подлости и лицемерию мусоров. Разве не ты и твой защитник отдельными репликами отмечали происходящие в заседании безобразия, и акцентировали внимание секретутки на необходимость отразить это в протоколе? Разве не ты отдельно и навязчиво просил туже секретаршу перепроверять текст Протокола после его возвращения от судьи, так как видите ли часты, ох, как часты случаи намеренных искажений? Не ты ли с адвокатом добились дозволения производить аудио (видео-) фиксацию процесса и приобщения этой записи к делу? Кто, если не ты, мать твою, призвал себе помощником профессионального стенографиста? Неужто не ты скрупулёзно процедил сквозь фильтра буквы Протокола, подал на него Замечания вкупе со всеми материалами о правоте своей, а с тем добился полного удовлетворения Замечаний, тем более через их рассмотрение с участием стороны защиты и секретуточки? Ты? Тогда и не тебе колпаки примерять.
Но, если и не про тебя все эти подвиги, ещё не повод соплю пускать. Гениальных Андерсенов и Крыловых биосфера рождает в скудных количествах, штучным экземпляром. Судья твой, хотя он и с богатым воображением и поднаторел во лживинке, а всё не тех талантов. Когда он станет перевирать ПСЗ, подгонять его под Приговор, то довольно косяков напорет, шкодина. Штопанные портки – худой продукт; острый глаз спеца всегда кузовные деформации заметит, сколь не прячь их под штукатурки. Завраться судья может до тех степеней, что скрыв по тексту одни нарушения, сглаживая нестыковки и противоречия, сварганит тем самым новые другие, на пустом месте, породит несуразности каких и в помине не бывало. У тебя может возникнуть соблазн: почему бы не обратить судейские подлючки против него самого, не вдарить по нему его же рогатиной, и не заявить о вытекающих из текста «причёсанного» Протокола нарушениях и фактах, как о реальных, преподнося их в выгодном для себя свете (?). А ведь твои доводы в таком случае будут полностью подтверждаться Протоколом. Пусть подавятся собственными котяхами. О, ты поддался, кажись, такому соблазну, реализовал искушение своё? Ну и сволочь же ты после этого! Уважаю.
Воспользовавшись правом знакомства с Протоколом, ознакомившись с ним, у тебя может возникнуть несогласие с содержанием такового. Свои возражения ты можешь воплотить путём употребления Права подавать Замечания на ПСЗ. Замечания – это особая форма письменного обращения. Посредством Замечаний ты оспариваешь сведения по ПСЗ по всем обнаруженным неточностям и искажениям. Ну, ни по Всем, так… – избирательно, с оглядкой на эту чёртову Целесообразность. Так как не факт, что судья примет правильными все твои уточнения. Он будет, конечно, руководствоваться собственными усмотрениями о содержании Протокола и имеет несколько иные задачи по охране Приговора от твоих нападок. Во всех таких случаях председательствующие имеют следующий манёвр: часть (причём малозначных) замечаний удовлетворяют, изображая тем самым мнимую объективность, а часть (наиболее острых) – отклоняют. Добиться же полного удовлетворения Замечаний всегда проблематично. Судейским фальшивкам ты должен противопоставить бесспорные аргументы и доказательства. Располагаешь ли ты такими средствами для претворения претензий? Знай, курсант, обнаруженные тобой искажения по принципиальным аспектам доказывания вернее всего не случайны, а намеренны. Выгребая искажения на поверхность, тем самым ты фактически затрагиваешь и вопрос противоправности действий самого судьи – фальсификации и подлога доказательств. А так оно и есть. Он мог (в паре с секретуткой) и ошибиться, конечно. Не ошибается только тот, кто ни фига не делает. Но при ближайшем рассмотрении оказывается почему-то многовато ошибок (описок), и ошибки эти со странной системностью касаются сплошь серьёзных фрагментов разбирательства, связанных с ними нарушений. В мозгу проникает мысль-гадюка об умышленных действиях судьи в этом, о действиях пограничных с преступностью судьи. Значит, судья тот будет сопротивляться и на хрен тебя посылать изо всех своих сил судяшных.
А теперь лови подачу с проблемой выбора. Сам факт не заявления тобой Замечаний может (и будет) расцениваться в русле формализма как твоё согласие с правильностью содержания ПСЗ в целом, включая вральные места. А заявишь ты искажения и замечания об этом отошьют, тогда далее в жалобах бодаться по нарушениям и о ложной интерпретации содержания процесса по Протоколу – порожняк гольный.
Редко, но случается обнаружить при ознакомлении и такое нарушение, как несоответствие ПСЗ форме процессуального документа. Фишка в том, что любой Документ официальный должен содержать обязательные реквизиты: дату и место составления, наименование, подписи издателей. Любые технические дополнительные записи, замечания, первоисточники-носители информации – все такие должны прилагаться к ПСЗ, так же как и решения об их рассмотрении и приобщении
Так как ПСЗ является источником доказательств по делу, то, при наличии серьёзных нарушений порядка получения судом этих доказательств, вполне возможно заявлять о недопустимости ПСЗ и требовать его исключения из общего перечня доказательств, целиком или местами. Некоторые пиплы заблуждаются, когда полагают, что отмена Приговора автоматом аннулирует и составленный судом Протокол. Фигушки. Этот Протокольчик ещё много говнеца может принести, он – мина замедленного действия. Протокол могут использовать доказательством в последующем разбирательстве, если мер своевременных не принять по его отторжению из материалов дела, если не осуществить его юридическую дисквалификацию.
3.6.18. Право на обжалование судебных решений и получение их копий
Обвиняемый вправе обжаловать приговор, постановление, определение суда и получать копии обжалуемых решений.
Чу, слышишь пропеллеров шум? То наши стройно летят мусоров бомбить, жалобами бомбить.
Ябедничать– дурно, не достойно гордости мужичьей по признаку слабости. За кляузы в нашу бытность по губёшкам лупили нароком и пронзительнее, чем за любую иную провинность. Ещё недавно «по понятиям», а по понятиям жила почти вся страна, вообще было впадлу жаловаться: терпи втихаря беспредел и отомсти при случае удобном и наличии здоровья, иначе заклеймят терпилой позорным. А ныне что? Срамота! Мозги народу прошили чёртовой псевдопринципиальностью, и повально ссучился, все, даже самые говённые дрязги норовит решать через стукачество, челобитие и слюнопускание. Тьфу.
Да только вот шибко ограничен перечень приёмов и способов защиты, которые нам дозволены и могут иметь своевременное и должное влияние. Произволу власти и незаконности мусорских решений Закон допускает противодействием один лишь путь их обжалования в вышестоящие инстанции, плюс чмошные надежды на мудрость, милость и справедливость от более властных иерархов. (Хе-хе. А кому-то топор и волына кажутся более надёжными аргументаторами). Однако такие качества чужды современным правосудникам, ввиду их аморальной природы. В блестящую обёртку закатали каку, в лучшем случае – плацебо. То есть выбора как бы и нет. А, во-вторых, на мусоров жаловаться вовсе не впадлу.
Обжалование подразумевает подачу специального обращения – жалобы в письменной или устной форме. Жалобой выражается несогласие с судебным решением и требование о его исправлении, пересмотре то есть. Процесс обжалования включает в себя и представление доказательств (например, письменных материалов) в обоснование доводов жалобы. Такие доказательства прилагаются к жалобе и считаются составной частью её.
Право на обжалование, как это отмечено Евросудом, означает не только формальную возможность подачи жалобы, но и право на то, что жалоба любая будет рассмотрена компетентным судом в рамках всех принципов правосудия по существующим процедурам, а по жалобе будет принято законное решение.
По буквальному содержанию нормы Право на обжалование распространено только на решения суда и не затрагивает вопроса законности действий (бездействия) суда. Всё верно, здесь нет ошибки и ограничений. Кажущееся недоразумение объясняется следующим: любые судебные решения, так или иначе, выносятся в результате каких-либо процессуальных действий или же бездействия, осуществляемых судом или под его контролем иными участниками. Действия (бездействие), в зависимости от их направленности, напрямую влияют и на правильность самих решений. Потому проверка законности решения зиждется на оценке всех предшествующих решению процессуальных действий – процедур, как причин-оснований. Поэтому обжалование, например, приговора связано всякий раз с оспорением процессуальных действий, приведших к постановлению приговора и, соответственно, определяющих его законность, обоснованность и справедливость. Кроме того, в нашем распоряжении есть более общая норма по Праву на обжалование (пункт 14 ч. 4 ст. 47 УПК) и конституционный принцип по ст. 19 УПК, которые имеют прямое непосредственное действие. Значит, в случае необходимости мы ссылаемся на таковые и пользуем их, когда… сам знаешь, в каком месте тебя шило беспокоит, в связи с желанием акцентировать предмет жалобы на действия (бездействие).
Выделение же Права на обжалование конкретно приговоров, определений и постановлений суда самостоятельным положением объясняется особым вниманием к такому Праву в отношении судебных решений, связанных с решением вопросов виновности, преступности и признанием прочих значимых фактов. Судебные стадии и судебные решения разнятся спецификой их характеристик, особенностей. Порядок по каждой стадии (рассмотрение в суде I инстанции, апелляция, кассация, надзор, новые/вновь возникшие обстоятельства) объёмен в правилах. Кодексом эти правила сведены по разделам и главам. Здесь не станем обсасывать это Право для каждой стадии. Отсылаю тебя к специальным этим главам. Но Право на обжалование по ст.47 УПК, как и любое иное из перечисленных в этой норме прав, имеет общее и обобщающее значение и соотносимо с любой и каждой стадией. Отметим лишь эти общие чёрточки.
Обвиняемый ни под каким предлогом не может быть ограничен в его праве на обжалование приговора. Никто и ни каким мотивом не смеет подобные ограничения включать. Даже в случае заочного разбирательства и вынесения приговора в отсутствие обвиняемого, при наличии жёстких сроков на подачу апелляционной жалобы (10 дней), если осужденный реально не ведал о состоявшемся решении и не мог с ним ознакомиться, предусмотрен механизм не только восстановления сроков (а с этим и Права самого) на обжалование, но и возобновления разбирательства по существу дела. Сроки на обжалование должны восстанавливаться во всяких случаях, когда имеются серьёзные, так называемые "уважительные" причины пропуска этих сроков. Наряду с этим предусмотрен "резервный" путь обжалования – в порядке кассации и надзора, где нет тех же проблемных условий, а срочность годовалая.
Право на обжалование неразрывно связано и является составляющим Права на пересмотр судебных решений, как последнее закреплено в Конституции и в Евроконвенции. Так ведь и порядок пересмотра при обжаловании для разных стадий отличен по эффективности – по степени использования множества правомочий, реализуемости принципов при рассмотрении дела и возможности влияния на суд. Чем далее (выше) отстоит инстанция по отношению к суду 1-ой инстанции, тем менее она эффективна. Так, значительно меньше эффективности у надзорного производства в сравнении с кассационным, а оба эти уступают эффективностью апелляции, где всё разбирательство существа обвинения может быть фактически продублировано. Соответственно этому и Право на обжалование обладает разной степенью эффекта в зависимости от близости контрольной инстанции к уровню того суда, чьи решения оспариваются. Поэтому заблуждается та овца, кто считает, а ещё и убеждать пытается других, что чем выше расположена судебная инстанция, тем больше шанс положительного пересмотра. Это гон. Наличие больших властных регалий и заявляемых мудрости, опыта у контролёров вовсе не означают усиления гарантий и внимания. У каждой инстанции свои полномочия и уровень сволочизма, и добиваться пересмотра, суть – использовать своё Право на обжалование с ожиданием наибольшего эффекта необходимо на ближайших ступенях.
Но есть и ограничения, куда без них. Запрещено обжалование постановлений, которые выносятся судом по результатам предварительных слушаний, кроме решений о мере пресечения и прекращении уголовного дела (ст.236.7 УПК). Право на обжалование ограничено в отношении постановлений о назначении судебного заседания, о возвращении дела прокурору. Но ввиду того, что в каждом таком постановлении решается одновременно по нескольку вопросов права, благодаря близорукости законодателя запрет обжалования распространился и на все такие локальные (под-) решения. Таким брасом, оказались неподлежащими обжалованию почти все решения, выносимые в ходе предварительных слушаний: по составу суда; по ходатайствам об исключении доказательств, по вызову и допросу свидетелей; об истребовании новых доказательств; по текущим жалобам; об определении состава суда для разбирательства по существу; об изменении обвинения; о дополнительном ознакомлении с материалами дела; об особом порядке рассмотрения дела и по прочим, не менее важняцким вопросам. Это скотство пытаются робко исправлять. К примеру, только чередой вмешательств Конституционного Суда оговорена возможность обжалования решений о приостановлении производства по уголовному делу.
Другой запретный гнойник вызрел в отношении так называемых "промежуточных" решений суда, которые выносятся в ходе судебного разбирательства (смотри с. 355.5 УПК), например, решающих вопросы порядка исследования доказательств, рассмотрения каких-либо ходатайств. Это на практике наносит серьёзный урон защите. Допустим, очевидно, что недопустимость доказательств повлияла на правильность Приговора, когда суд решил в ходе рассмотрения дела об отсутствии признака "недопустимость" и не исключил своевременно кривые сведения. Такие оценочные выводы должны перепроверяться, так как напрямую и однозначно влияют на окончательное решение о виновности. И отсылать такую проверку на поздний срок к вышестоящей инстанции не правильно. Даже если контролёры и решат позднее о недопустимости и исключении, они не способны установить, насколько в своё время повлияло наличие того недопустимого доказательства на оконечные выводы суда и насколько достаточным для обвинительного решения оказалась оставшаяся совокупность сведений. В подобных случаях вышестоящие суды обычно, исключают порочное доказательство, но Приговор в целом остаётся незыблем. Однако суд первой инстанции в этих же условиях мог бы решить и о недостаточности доказательственной базы с учётом состоявшегося вычленения и постановить решение о недоказанности. Возможно? В общем-то, да. Но при указанных условиях и порядке контрольный суд ведь был ещё и связан запретом предрешать (пересматривать) вопросы виновности и доказанности других обстоятельств. Тогда эффективность от имеющегося запрета на обжалование – ноль минус один.
По большому счёту весь ход судебного следствия строится на тех действиях, которые позволяются либо не позволяются решениями суда по ходатайствам сторон. От законности этих решений и самой возможности осуществлять действия зависит и окончательное решение о виновности. Так, ты можешь ходатайствовать о допросе свидетеля защиты Н., суд немедленно выносит решение об отказе в удовлетворении данного ходатайства без приведения каких-либо мотивов отказа, то есть ты лишаешься права допросить и представить суду доказательство – показания этого грёбанного Н. Ты не доволен чегой-то. Ой же, – так это решение является "промежуточным" и ты не имеешь возможности оспорить его немедля перед вышестоящим судом, а с тем и добиваться устранения препятствий. Такими правилами законодатель развязал пакостные ручонки судейского произвола. Ну да, любой судья может вынести в таких случаях незаконное решение, зная, что оно не может быть обжаловано, пересмотрено в дальнейшем. А нам придётся искать спасительной защиты в применении иных мер, например, как в указанном случае, обжалуя не решение как таковое, а заявляя о нарушении Права (допрашивать) или законного Порядка (представление и исследование доказательства) или через Возражения действиям председательствующего в процессе (создание препятствий). Хотя не всякого судью на такой фуфел разведёшь.
В норме жёстко очерчен перечень перечных видов судебных решений, которые могут быть обжалованы. Вердикт присяжных, хотя и является судебным решением, а в перечень не включён. Так вот: статьёй 379.2 УПК не принимаются в качестве оснований пересмотра приговора несоответствия в выводах суда присяжных. Выводы суда не оспоримы, что и породило мнение о наличии запрета обжаловать Вердикты вообще. Это не верно. Как такового запрета Кодекс напрямую не установил, то есть Закон в данной части домысливается и применяется произвольно. Разъясню. Учитывая запрет ставить под сомнение вердикт (ст. 347.4 УПК) и то, что основания выводов присяжных остаются неизвестны для сторон и проф. суда, вполне логична невозможность оспаривать выводы присяжных. Однако Вердикт – это не только выводы присяжных, но связанные с выводами, поставленные перед присяжными вопросы председательствующего, от качества которых напрямую зависит и качество решения присяжных. Законность Вердикта во многом определяется и многими иными условностями, например, правильностью разъяснений прав и обязанностей, правильностью напутствий присяжным. Поэтому Вердикт не только можно, но и нужно обжаловать, но не касаясь самих только выводов – ответов присяжных "да, доказано"/"нет, не доказано".
Обычно все судебные решения, которые принимаются с участием обвиняемого, провозглашаются в его же присутствии. Крайне сложно сиюминутно запомнить и уяснить решения, когда они доведены только оглашением, особливо при наличии объёмной описательно-мотивировочной части. Суды по текстам своих резолюций используют сложный формализованный язык, муторную фразеологию, что неподготовленному быдлу (типа нас с тобой) даже после повторных сказов остаются непонятны и не усвоены многими разделами. Обоснованность жалобы и убедительность доводов, направляемых против решений, во многом зависят от возможности осмыслить текстовую суть этих решений, имея их перед глазами. Кроме того, многие инстанции (надзорная, Конституционный Суд и пр.) условием обращения к ним установили требования о предоставлении им копий самих обжалуемых решений. Отсюда и Право твоё на получение таких копий. Отсюда и встречная обязанность суда, издавшего решение, копию решения тебе предоставить. Причём бесплатно, даже при повторных обращениях об этом. Мало ли, во сколько инстанций различных имеется у тебя нужда обращаться о пересмотре этого неправосудного акта, или представлять его свидетельством.
Право на обжалование является твоим средством защиты. Самым значительным ограничителем Права на обжалование является условие реализации – разовое использование обвиняемым правомочия жаловаться в каждую из существующих инстанций. То есть Право на обжалование самоистребимо, после каждого выстрела из ограниченного боекомплекта, остаётся только гильзочка пустая, которую тебе не обменять на новьё. Тогда, например, для защиты от Приговора районного суда в твоей обойме только пять зарядов. Считаем: 1) кассационная жалоба в областной (краевой, городской, республики) суд; 2) надзорная жалоба в президиум того же областного (…) суда; 3) жалоба председателю этого же суда; 4) Надзорная жалоба в коллегию Верховного Суда; 5) жалоба председателю ВС РФ. (С 2013 года заработала ещё и апелляционная инстанция, которая иерархически заменила сутью кассацию, но доп. патроном не стала, хотя более эффективна).
Использовать в целях защиты все эти заряды возможно только поочерёдно и одиночными пострелами, и каждый последующий выстрел слабеет по мощности. Ухайдохав весь комплект ты сам себя обезоруживаешь. Как говаривают западные чуреки: "Гейм овер", а по-русски значит – пистец. Твои пять, ну, шесть пистонов это много или мало? При том, что и заряды могут оказаться сырыми, холостыми. Вот пропустил ты без уважительной причины 10-дневный срок – полностью утрачиваешь возможность обжалования в апелляцию. Склеротический залом не позволил тебе сообщить кассационному (надзорному) суду очень важный довод о сурьёзном нарушении, а возможность нового обращения в тот же суд тебе не предоставят под предлогом повторности твоей жалобы. Руководители судов, такте вообще не компетентны пересматривать именно Приговор по его существу. В результате чё? – кал с мочой: из пяти максимум два заряда могут реально сработать, но без гарантии, что окажутся направлены в цель, а не станут маскарадным фейерверком.
Таким образом, Право на обжалование как бы становится нереализуемым вовсе или не реализуемым полно и эффективно. Но нахрена бы я затеял всю эту писанину, если бы не существовало приёмов не только обхода, преодоления преград, так даже и усиления возможностей. На всякого крученного Эзопа есть буй с винтом. Не ссы, прорвёмся.
3.6.19. Право на получение копий обращений и подачу возражений на них
Обвиняемый вправе получать копии принесённых по уголовному делу жалоб и представлений и подавать возражения на эти жалобы и представления.
Если судопроизводство обусловлено принципом состязательности, то неукоснительно должен выполняться ряд правил. Припомним, что разбирательство – спор сторон, и чтобы спорящая в процессе сторона могла эффективно использовать свои полномочия спорщика, участники от этой стороны должны ясно представлять себе позицию второй стороны по делу. Кроме прочего, участник спора должен знать о всех доводах и требованиях, которые представлены суду до начала разбирательства, которые будут перевариваться судом и которые оттого способны повлиять на решение суда.
Такие доводы и требования передаются суду в виде обращений (жалобы, представления, заявления, ходатайства, возражения). Обращения эти могут быть в письменной или устной форме, или дублированы двумя формами одновременно.
В приведённой норме речь идёт только о жалобах, представлениях и возражениях. Данная формулировка нормы дала поводок для кривого истолкования объёма правомочий и обязанностей встречного порядка. Властные рожи рассуждают так:
– Рассуждение № 1: право закреплено только по отношению к двум указанным видам обращений, значит и обязанность предоставлять копии распространяется только на жалобы и представления прокурора, значит, у обвиняемого отсутствует право на получение копий иных видов обращений, а с тем отсутствует и обязанность мусоров представлять их копии;
– Рассуждение № 2: право на возражения имеется только по отношению к представленным (полученным) в копиях жалобам и представлениям, значит обязанность существует только по обеспечению возможности возражать при данных условиях, значит нет у обвиняемого права возражать на другие обращения и, значит, нет обязанности мусорской вообще допускать к рассмотрению какие-либо иные возражения, выпадающие их указанных установлений;
– Рассуждение № 3: Эти права установлены, якобы, только для кассационной (апелляционной) стадии, а жалобами считаются, якобы, только те, что поданы в 10-ночный срок, а всякие приложения к обращениям собственно жалобами, представлением или возражением не являются и действие нормы на них, якобы не распространяется.
И так рассуждает задорно весь мусорской кильдым, вплоть до умников из Верховного Суда. Последние и насаждают такое понимание и применение норматива. Эвона как накрутили, мохнолапые! Значит да якобы в карманах у Якова.
В этом вся мусорская изнанка судейских – при всякой возможности толковище норм гнуть только с позиции выгоды для обвинения и к блокировке защиты. Эти правоведуны не могут не понимать, что норма по ст. 47 УПК не может восприниматься лишь буквальным и единственночтимым её отображением. Являясь сама составляющей принципа, норма действует только в комплексе с основными принципиальными положениями судопроизводства, такими как состязательность, равноправие, справедливость, доступность правосудия и материалов, затрагивающих права и свободы и прочими, и применяться, значит, должна с учётом иных специальных норм, регулирующих порядок обжалования, а также правовых позиций Евросуда и Конституционного Суда по этому же вопросу.
Действительное содержание нормы следующее. Указание "имеет право" в отношении одного объекта вовсе не означает, что обвиняемый в отношении равных других объектов прав не имеет. Любые ограничения "не вправе" должны оговариваться в Законе и быть обусловлены конституционнозначимыми целями.
Наша норма не очерчивает круг участников, чьи жалоба (представление) должны предоставляться в копиях обвиняемому. Из этого следует, что обвиняемому должны быть предоставлены жалобы всех без исключения участников – сообвиняемых, защитников, потерпевших, представителей, представления прокуроров. Не являются исключением и возможные жалобы от неактивных участников, например, свидетелей, когда они заявляют об известных им нарушениях. Подайте обвиняемому копии и таких жалоб, даже если они и не подлежат рассмотрению.
Наша норма не ограничивает действие прав какими-либо стадиями, не установлено в ней пределов начала действия прав и окончания их действия. Глянь-ка, в норме указан обвиняемый вообще, а не подсудимый или осужденный. Из этого следует, что действие права равно распространяется на все стадии рассмотрения дела, включая предварительное следствие, надзор, новых или вновь возникших обстоятельств, на стадию исполнения судебных решений. То есть, если на предварительном следствии потерпевший подал жалобу, допустим, на действия следака, копия такой жалобы должна быть представлена обвиняемому с предложением возражать. То есть, если прокуратура обратилась с надзорным представлением, копию такого обращения осужденный (оправданный) должен тоже получить. В настоящее же время эти правила не выполняются ни на жмень. А осужденный может вообще никогда и не узнать, что, например, терпила со своей стороны обращался о пересмотре уже состоявшегося Приговора в надзорный суд и какие-то решения по этому поводу выносились.
Норма не ограничивает право исходя из вида жалобы (представления). Ведь существует же законное дозволение дополнять или изменять жалобу (представление) путём подачи дополнительной жалобы (представления), и имеется возможность жаловаться устно, когда такие жалобы фиксируются внутри протоколов следственных или судебных действий. Любые изменения и дополнения являются неотъемлемой частью первоначальных обращений и могут в корне изменить позицию участника, стать основными и по смыслу содержащихся доводов и требований. Форма же изложения обращения сути его не меняет. Поэтому обвиняемым однозначно должны направляться и копии всех дополнительных жалоб, включая те, что зафиксированы в процессуальных документах, с тем, чтобы обвиняемый заимел чёткое представление о действительной позиции других участников (стороны) с учётом из последних заявлений и аргументов, и мог адекватно на это реагировать.
Норма не ставит дополнительных условий по обеспечению и реализации заложенных (под небольшой процент) в ней прав. Права эти действуют непосредственно и вне зависимости от воли и желания суда и других участников. То есть от обвиняемого не требуется отдельных и специальных прошений (ходатайств) о предоставлении ему копий обращений. Эти материалы должны представляться "автоматом" и, в силу прямой обязанности властей и должностных лиц, в чьё производство поступают на рассмотрение сами эти обращения.
Возражения предназначены для опровержения доводов жалоб (представлений), для противопоставления им контраргументов. При этом Закон не устанавливает условий обоснованности Возражений – в таких обращениях не обязательно приводить оснований несогласия, а достаточно и ограничиться простым "я возражаю". Спросят тебя следом: Конкретно, чем ты не доволен, малыш? Ты: А вот, возражаю, и всё тут. Кроме того, факт неподачи Возражений не является свидетельством того, что возражений нет вообще как таковых, что участник не возражает происходящему, тем более такое бездействие не равнозначно Согласию, как такие ситуации пытаются комментировать мусора. Но, в связи с тем, что в письменных Возражениях может содержаться серьёзная аргументация и важная информуха, к Возражениям могут быть присовокуплены в качестве доказательств письменные документы, а эти доводы и доказательственный материал способны существенно повлиять на выводы суда, – в этой связи и стороне защиты они должны быть известны до начала слушаний. А это значит, что и копии Возражений со всеми приложениями к ним мусора обязаны представлять обвиняемому.
3.6.20. Право на иные средства и способы защиты
Обвиняемый вправе защищаться иными средствами и способами, не запрещёнными УПК.
Аналогично праву, что и для подозреваемого (см. п. 3.4.10.) при тех же опциях осуществления принципа (пункт 2.10.). Но здесь право пожирнее будет именно за счёт значительного расширения процессуальных границ участия новыми стадиями производства. У обвиняемого появляются новые не запрещённые УПК средства и способы защиты, которые не приведены ни в статье 47, ни в других положениях Кодекса.
Включай воображение «от вольного» и соизмеряй свои действия только с тем, имеются ли прямые запреты на их осуществление в самом УПК или имеется, быть может, возможность перевоплотить средства и способы в такую форму, что запреты становятся неочевидными и запрещения вязнут в сознании контролёров твоих. По большому счёту, этой нормой законодатель очень справедливо отказался от каких-либо ограничений защиты и сейчас и на будущее, создал задел на «впредь». Если вдруг на вооружении объявятся новые, не ведомые и не оговорённые УПК средства и способы, то платформа для них готова, им заведомо включён «зелёный» свет. Но только в интересах защиты. Естественно, что такие возможности должны в первую очередь касаться упрочения положения обвиняемого в процессе: получения доказательств защиты, опровержения позиционных предъяв обвинения и оказания законного воздействия на мусоров, включая суд.
Ну, допустим, твоя ясновидящая подружка-шаманка указала на "увиденные" ею в ходе камланий обстоятельства дела, например, место сокрытия орудия преступлений. Для начала ты самостоятельно, с привлечением парочки, желательно посторонних тебе людей, проверяешь ту информацию, сообщив этим "понятым" предварительно об источнике информации и объекте изысканий, целях таких телодвижений. Обнаружив искомое или следы этого, тогда уже и обращаешься к органу расследования с полученной информацией. Кроме тебя и твоих "понятых" указывать смело можешь и на основной источник первичных сведений – ясновидящую подругу свою. Она должна бы стать свидетелем косвенным по делу и дать показания об "ясно увиденном" – то есть об известных ей фактах. А как ставших известными(?) – вопрос второй. Почему бы и не использовать такой путь? Только не вздумайте упоминать о поедании мухоморов и призывах к Матерь-оленихе. Несмотря на жёсткий материализм процессуальных принципов следоискательства, не приемлющих мистических приёмов, несмотря на отсутствие утверждённых методик ясноглядения и прочих обязаловок формальных, указанный приём обнаружения улик вовсе не противоречит критериям допустимости. Смотри норму по ст.75.2 УПК: показания не относятся к догадкам, предположениям или слухам они опираются на уверенные знания, категоричность ясновидца; наш свидетель в полной мере может указать на источник своей осведомлённости – духовное зрение, сверхзнание. И потом, в результате действий ведь обнаружен объект поиска, его наличием самим подтверждается верность и результативность, обнаруженные вещдоки нашли полное подтверждение своему существу при их проверке через комплекс других действий и совокупность вполне допустимых и достоверных доказательств. И если материалист "конченный" не в состоянии что-либо понять рассудком своим, объяснить, это вовсе не означает невозможность, недоступность и неприемлемость таких путей познания. Поэтому, получение дока не традиционным образом может быть отнесено к "иному", не запрещённому УПК способу защиты.
Другой пример. Российское судопроизводство не приемлет частный сыск, но и как средство защиты он не запрещён. Параллельно официальному расследованию ты сам или "профи" по твоему поручению можете организовать собственное расследование обстоятельств, сбор доказательственного материала (опрос лиц, получение предметов и вещей, эксперименты с экскрементами и прочие конвульсии). Базара нет, такая деятельность не должна быть вмешательством в действия следака и не быть откровенно направленной на воспрепятствование официальным потугам. Полученные таким образом сведения, с ясным объяснением порядка их получения, вполне себе могут быть представлены следствию и суду в качестве доказательств защиты.
Развитие технологий расширяет существующие возможности. Уже обычны допросы посредством конференц-связи, дистанционная веб-фиксация "картинок", и полученные таким образом показания, изображения признаются допустимыми, (хотя трудно с этим согласиться в отсутствие прямых нормативных регламентаций). И вот ты, зная о творящемся произволе, когда "упаковать" любого из нас могут не за хрен, уклоняешься от непосредственных сношений с властями, но и не против своего участия в разбирательстве. Почему не воспользоваться электронными средствами связи ради требуемого соучастия? Принимать вопросы и давать те же показания возможно и дистанцировано, через текстовые сообщения, через видеообращения. Так и участвовать при должном тех. обеспечении практически в любых следственных действиях можно также через удалённый контакт онлайн. (Так можно домечтаться и до виртуального отбытия наказаний. Хе).
Скудность моего воображения и отсутствие реальных примеров не позволяют здесь предложить тебе навальный выбор "иных" средств и способов защиты.
Я сам к "иным" прибегал считанные разы, они не были изощрёнными, хотя и сложны по исполнению, и о них поведаю в разделе "Доказывание", когда коснёмся способов сбора и получения информации силами защиты. И, по-моему мнению, уже существующих средств и способов вполне достаточно, если ими умело и последовательно пользоваться. Но всё же "не-запрещёнка" хороша своей капризной сюрпризностью, когда мусора не готовы ко всяким изыскам таким. Чудесны они и в качестве предварительных действий по обнаружению и закреплению доков.
Итак, коль скоро не существует нормативного перечня запрещённых средств и способов защиты, обозначенных категоричным «запрещено», то обвиняемый волен прибегнуть к любым действиям, к любой форме проявления волевых защитных установок, которые сочтёт полезными себе. Предел выбора может быть стеснён лишь собственным воображением, изобретательностью, с условием отсутствия в действиях (или бездействии) признаков противоправности. Если такие средства и способы, даже несколько аморального свойства, способны оказать защитный эффект – флаг в руки.
Взять к очередному примеру такой способ, как «косилово под дурку». Ныне этот ход не заслуженно подзабыт. А помнится ещё в 90-е годики знавал случаи пользования им. В том числе и с удачным исходом. Как таковая, симуляция психиатрический заболеваний не запрещена, но установление факта «невменяемости», пусть и единичными разами защищало подонков от уголовного преследования и ответственности. Да, от косящего косаря требуется огромная выдержка, способность к нетрадиционному поведению, да, – это путь лишений и переживаний и реальна угроза здоровье своё повредить, да, заколоть могут до состояния овоща. Но, когда выбор стоял промеж десятками лет несвободы, пэжэ, а до того – следственно-судебного произвола, с одной стороны, и нескольких лет дурдома, пусть и в не менее зверских условиях содержания, с другой стороны, то решались на меньшее «зло». Светлый обыватель вякнет не подумавши: глупости всё это, бесперспективный мандраж, в психушках такие монстры педалят, кто запросто расколют симулянта. Э нет, не так всё гладко, обыватель не в теме.
В своё время, так, любопытства ради, я приобрёл несколько экземпляров Бюллетеня института им. Сербского (тиражи толкали по закрытой подписке). Прелюбопытное издание, где патриархи и прочая учёная шерсть обсуждают глубинные проблемы дурогонства. Почитал я их околесицу и понял: да ни хрена они не знают о природе психических заморочек, нет у них окончательных и бесспорных представлений о существе болячек, симптоматике, порядке «протекания крыш», и отсутствуют реальные лечилки. А всё потому, что психика человека не доступна ещё для сколь-либо определённого понимания самим человеком. Одни гипотезы, споры, мнения – то есть брехня. Значит, если любой из нас станет вести себя как угодно странно, будет последователен в этом, такое поведение могут принять за психическое отклонение от нормального, в том числе с применением приближенных ранжиров по типам и видам заболеваний. Естественно, сталкиваясь всякий раз с неадекватом, особенно в уголовных ракурсах, психиатры, среди которых много и промусорённых, побздёхивают показать свою беспонтовость, категорично ни о чём не заключают, копаются в расплывчатых выводах, перестраховываются. У них есть право на ошибку и они оглядываются только на центральный свой аппарат. По особо тяжким составам последнее слово в диагнозе всегда за Москвой. Что маскали проклятые решат, то и суд не перегнёт. Из-за этого всего так много реальной шизы и дюбелей пинают камни по зонам, кого не смогли или не захотели признавать невменяемыми. И наоборот, здравые челы влачат пижамки по психушкам. И по этой же причине всегда есть шанс через дурку соскочить с делюги.
Немаловажно в статье о Правах обвиняемого и нормативное установление того, что участие защитника не является основанием ограничения прав самого обвиняемого (ст. 47.5 УПК). Пользуясь бесовщинкой адвокатской братии, органы расследования и суд зачастую перекладывают отдельные защитительные функции сугубо на адвокатов, зряче рассчитывая на их пассивность и недобросовестность. Указанное правило направлено на сдерживание подобных ограничителей. Защитник не вправе своим участием полностью подменять основные функциональные возможности обвиняемого.
С другой же стороны, процессуальный Закон одарил защитников дополнительными правоспособностями. Например, Адвокаты (а так же наряду с ними участвующие защитниками "не профессионалы"!) вправе собирать доказательства путём: опроса лиц; истребования документов при встречной обязанности адресатов таких запросов представлять документы; получения предметов; привлечения специалистов с получением от них Заключений (ст. 86.3., 53.1.3 УПК). В таких условиях и обвиняемый оказывается вправе пользоваться этими же правомочиями, но посредством помощи защитника в этом. Ну, а если защитник вообще не участвует в деле, тогда что же, обвиняемый формально лишается этих возможностей по собиранию доказательств? Нифига. Принцип не ограничения изначально даденых прав указывает на открытую возможность и самого обвиняемого в использовании "адвокатского" порядка собирания информухи.
Кроме прочего, в функции того же суда и прокуратуры входит контроль за порядком судоскотства. Это означает также и то, что обвиняемому должны быть обеспечены к использованию все-все-все свойственные его статусу правомочия. Одновременно должно соблюдаться и общее правило: отказ от права изначально недействителен. Поэтому на следствии и в суде всякая деятельность стороны защиты может осуществляться при обязательном выяснении мнения и воли заглавного её участника – Обвиняемого.