Процессуальный кодекс установил чёткий перечень тех обстоятельств уголовной делюги, которые обязательно должны доказываться. Доказыванием устанавливается наличие или отсутствие самих обстоятельств и их частная атрибутика (ст. 73 УПК). Под обстоятельствами здесь понимаются все факты, условия и характеристики, позволяющие отнести случай-происшествие к категории преступного деяния и принимать окончательное судебное решение по существу уголовного дела.

Из всего перечня подлежащих доказыванию обстоятельств важнейшие для нас четыре: 1. Событие преступления; 2. Виновность, форма вины, мотивы; 3. Характер и размер вреда от преступления; 4. Исключающие преступность и наказуемость деяния обстоятельства. А важнейшие они, – потому как от них зависит, будет ли обвиняемый осужден и наказан или минёт его сия чаша. Есть ведь и другие обстоятельства, но они влиять могут лишь на жёсткость мер ответственности или вообще могут не выясняться за ненадобностью. Например, при установлении неважности, малозначности деяния, нет смысла разбираться по поводу смягчающих или отягчающих вину обстоятельств.

Сама норма по статье 73 УПК сконструирована так, что перечисленные в ней обстоятельства должны доказываться поочерёдно, а отрицательный ответ о наличии первостоящего обстоятельства освобождает от выяснений наличия всех иных, ниже того перечисленных обстоятельств. Если не доказано, например, обстоятельство по первому пункту – событие преступления, то логично отпадает нужда доказывать следующее обстоятельства по пункту второму (вина), так же, как и по всем остальным. Такая очерёдность установления обстоятельств оговорёна и специальными правилами для судей и присяжных (статьи 299, 302.1–5, 339, 343.8 УПК). Имеется и нормативное недоразумение. Куда без таких! Об этом в пункте 4.1.2.

 

4.1.1. Событие преступления

Устанавливая это обстоятельство необходимо обнаружить однозначный ответ на вопрос «Что произошло?» через ответы на составляющие его частные вопросики: Где совершено деяние (обстоятельство места), Когда совершено деяние (время), Какими орудиями и с помощью каких средств совершено деяние (способ), Для чего совершено деяние (цель), Кем совершено деяние (причастность). Последний подвопросик касается обстоятельства, которое по мнению мусоров находится внутри обстоятельства «событие преступления». В этом как раз и есть упомянутое чуть выше недоразумение.

Если речь в норме статьи 73 УПК изначально идёт о Преступлении, то обосновывать (доказывать) нужно и отношение деяния к определённому составу преступления по Особенной части УК РФ, то есть давать действиям юридическую квалификацию. Поэтому-то приведённые в Законе формулировки доказываемых обстоятельств видятся несколько корявыми, так как формально в них ставится вопрос о преступности деяния заведомо, а значит, преступность как бы считается установленной ещё до выяснения всех основных вопросов по событию деяния. Во всяком случае, и на будущее, когда в процессе доказывания, например, в ходе прений, будет обсуждаться событие происшедшего, не позволяй изначально именовать то деяние Преступлением до обсуждения собственно квалификации действий по УК РФ.

Круг вопросов, подлежащих самостоятельному доказыванию внутри события преступления, является общеобязательным для всех составов единым перечнем. Но из-за различия составов по только для них характерным признакам и особенностям может отличаться и перечень обстоятельств. Перечень может расшириться за счёт дополнительных, тоже обязательных выяснению мини-обстоятельств по событию. Так, для состава «изнасилование несовершеннолетней» (ст. 131.3.а. УК РФ) подлежит обязательному выяснению возраст потерпевшей на время насилия, знание или понимание таких возрастных данных насильником, а так же его сексуальная потенция – способности членостояния; по составам «незаконного оборота наркосредств» (ст. 228-229УК РФ) – относимость веществ к числу наркотических средств по Перечню Правительства РФ; по составу «терроризм» (ст. 205 УК РФ) – имели ли действия характер устрашения в отношении множества людей, и так далее.

А. Временем совершения преступления является тот период, когда произошли сами «преступные» действия, прчинившие вред или ущерб. При этом сами вредоносные последствия могут наступить и в более позднее время, так сказать – с оттяжечкой. Например, ножевые ранения в жизненно-важные органы с умыслом на убийство гражданину Н. были причинены 10.12.2005 года в 15–00 часов. Это время и должно считаться временем совершения убийства, хотя фактически смерть потерпевшего наступила только по прошествии месяца. Главный здесь фактор – что причиной смерти явились именно телесные повреждения по той декабрьской поножовщине.

В отсутствие специальных толкований, общепринятое определение событийного времени чрезвычайно принижено. Время исчисляется в годах, месяцах, днях, часах, минутах, иногда и в секундах, если последний размер имеет процессуальное значение. Одномоментное преступное действие, например, убийство через огнестрел, определяется достаточно кратким промежутком времени, вплоть до единозначного показателя, когда произведён собственно выстрел и заряд ворвался в организм клиента – час и минуты. Но другие преступные действия могут быть и длящимися, например, то же самое убийство, но через голодомор. Такое насилие охватывает период времени, исчисляемый днями и даже месяцами, начиная со времени когда умысел начал реально воплощаться и до времени наступления смерти. При этом следует чётко различать продолжительное действие, пусть даже оно разделено несколькими этапами, различными по времени, от многократности (множественности) преступлений, однородных по сути, но не связанных единым умыслом. Вот пример длящейся кражи: вчера вырубил сигналку, сегодня ломанул запоры, на завтра выгреб товар. Либо же объём похищаемого был большим и его выносили несколько ночей частями. Это – одно деяние, растянутое по времени и разбитое несколькими этапами. Но вот жулик разок вынес с фатеры добра сколько мог и одним поиском ценного. Скрылся. Затем покумекал, может чо прочухал в спешке, и ещё разок лукнулся в ту же хату, нашёл, вынес ещё чуток. Здесь две самостоятельные кражи. Да, грань тонкая, но необходимо по каждому различимому и отделённому друг от друга во времени элементу выяснять связанность умысла, и если деяния самостоятельны не только преступными эпизодами, но и различимыми целевыми актами, устанавливать время совершения по каждому совершённому действию.

Череда временных событий непрерывна. Что-то происходило до преступления и вело к нему, а кое-что – после. Неверное определение одного временного звена в цепочке, на поздних стадиях расследования может необратимо порушить обвинение, когда будет доказано, что в это же время происходили совсем иные события, вплоть до алиби. Хотя такие сюрпризы не станут отрицанием самого факта преступления, но потребуется коренной пересмотр обстоятельств дела, а если производство по делу к тому времени уже находиться на судебной стадии, то вероятно и оправдание или прекращение преследования. Худшим для мусоров сценарием может случится разоблачение произвольности самого обвинения, фальшивости собранных доказательств, незаконности действий, как раз и приведших к ложным выводам о времени.

Одной из эффективных мер защиты является возможность заявить об алиби – нахождении в момент совершения преступления в другом месте, нежели место преступления. Момент – это достаточно краткий отрезок времени, и таковым может быть течение минут, с натяжкой – час, но никак не годы-месяцы-недели. Соответственно, неопределённость во времени совершения преступления в близком к моментальному его выражению, фактически может лишить возможности заявить об алиби, а тем самым повлечь и нарушение Права на защиту. Кроме того, временная неопределённость не позволяет сколь-либо достоверно выяснять все иные, предшествующие или последующие преступлению события в тех же целях защиты. Мало ли что важного происходило в те связанные с делюгой времена.

Это головная боль для расследования – чётко, однозначно установить время преступных действий. Особенно это касается преступлений, обнаруженных со значительным запозданием или по которым нет прямых улик (так называемые неочевидные деяния). Природа (мать наша) беспощадно уничтожает следы, экспертные методики и техника далеки от совершенства, документы теряются, а память людская мутнеет в летах. Получаемые доказательства не позволяют точно выводить дату событий, тем более время.

Процессуальный закон не уточняет значение понятие «время». В таких условиях мусора прибегают к более размытым и объёмным формулам: около 16 00, утром, в ночное время, ближе к полудню, после 10 40, не позднее (не ранее) 6 30, примерно с 20 00 21.10.2002 г. по 2 00 22–10.2002 г., осенью 2007 года, … и тому подобные выверты. Могут и откровенно приперчить заметками: «Более точное время следствием не установлено». Ай, да красотулички! Оправдываются тем, что подобные значения так же являются выражением времени и, формально, никаких нарушений в этом нет. Могут мусора, например, ссылаться на норму ст. 5.21. УПК, где употреблено понятие «ночное время». При этом не желают внимать, что здесь речь идёт о промежутке времени, а не о фиксированном значении момента. Лукаво не дочитывают и саму норму, где второй половиной разъясняется понятие «часов».

Когда обвинение охватывает наиболее широкий временной период, допустим указывая «после 1000», они этим страХуются на случай дальнейших возможных уточнений. В таком случае они могут твёрдо считать, что ранее 1000 преступление не могло быть совершено. Но вдруг защита представляет доказательства, что не было преступных действий именно в 1000 того злополучного дня. Что ж, тогда для определения времени события имеются все любые другие, последующие и после 1000 часы. Они – те часы ведь также охватываются формулировкой «после 1000…». То есть ошибки со стороны обвинителя как бы и не будет. Здесь примерно определяется только начальный предел, а последующих границ нет вовсе, они остаются открыты для корректировок. Все последующие после 1000 часы, дни и годы – все они равно относятся к «после 1000». Очень удобно… Или что могло бы означать «около 1600»? Гениальная формулировка! Любое время, как до 1600, так и после, включая сам этот час, даже за дальними пределами от него, будь-то 1500 или после 1700 – верны фомату; все эти времена с тем же успехом, пусть и в натяжку, но могут считаться «около». Все такие окружные времена остаются в рамках указанных допущений.

И это ещё цветочки-лютики. Встречаются и более призрачные, замысловатые временные дебри. Пожалуйста:

По таким и подобным формулирвочкам определяется только предположительное время встречи и некоторая последовательность событийных действий (потом,…затем,…следом,…). А собственно время резни не указывается как таковое. Это обстоятельство объёзжают юзом. И на вопрос «Когда зарезал?» четкого ответа мы не обнаруживаем.

Всякий ли из нас способен вспомнить подробности какого-либо будничного дня, месячной, тем более годичной давности? А вспомнишь, так веры обвиняемому не много. Тогда найдутся и могут ли быть убедительно подтверждены события считанных часов того же серого дня от свидетелей? Какие-то моменты мы можем из памяти выхватить, но указываем на них только с долей временной погрешности. Но вдруг твоя блестящая память тебя не подвела, и ты категорично возражаешь обвинению, заявляя следаку: Я, бля, не совершал и не мог совершить преступление около 1600, 31 июля прошлого года, так как в это время я находился на соседней улице Ленина у дома № 0, стоял-шмалил, в руке держал бидончик с кислотой, потому как возвращался из «Гальваники». Помню ещё, что засмотрелся на крупногрудую тёлку, меня окатил из придорожной лужи джипарик, и со злости и вослед ему…, смеялись дети, а в небе высоком гудел самолёт, рейса Москва-Адлер № 2856. Я ещё подумал: «На хрен он гудит-спешит, когда такие тёлки рядом…».

Нет, курсант, выход здесь видится только один. При такого рода размытых временных формулировках тычь в харю мусорам неконкретностью обвинения в части события преступления, о фактическом неустановлении этого события и нарушении Права на защиту. Как минимум, требуй уточнить время деяния, чтобы заиметь возможность представлять доказательства непричастности своей в рамках однозначных временных границ. О непонятности подобного обвинения заявляй и во время его предъявления, и в подготовительной части судебного разбирательства, когда вопросы о понятности обвинения тебе будут ставиться и выясняться твоё мнение (отношение к обвинению).

При этом любые уточнения и разъяснения, во-первых, не могут изменять существенно сформулированное ранее обвинение (ограбил около 2000, уточняю – в 2115), а во-вторых, будут своевременны только в ходе формирования самого Обвинения, так как любые изменения должны вноситься в обвинительные акты. Только после этого появляется возможность конкретные утверждения опровергать, заявлять алиби в формате «момента» времени, который не согласуется с формулами «около…часов».

Б. Место совершения преступления. Таким местом является тот обособленный участок территории, определяемая и скоординированная в пространстве зримыми границами площадь местности и размещения человека или других материальных объектов, где были совершены преступные действия. Это место может и не совпадать с местом наступления вредоносных последствий. Местом преступления являются только природные площади на суше, воде и в воздушном пространстве, а также рукотворные вместилища: комната, салон авто, помещения кораблей и самолётов… Но в любом случае устанавливаемое место должно иметь привязку к окружающим другим объектам, в свою очередь прочно связанными с землёй и сориентированных между собой (так называемые «недвижимые объекты»).

Плёвое дело, когда место располагается на суше и среди объектов, имеющих индивидуальные особенности. Проблемы возникают в случаях, когда дело имеют с открытыми или подвижными участками, при однородном ландшафте больших площадей (степь, пустыня, водные и воздушные бассейны).

Ещё сложней, когда место связано или находится внутри движущегося объекта (автомашина, поезд, морское судно). Те сложности возникают в определении устойчивых координат, привязке к местности. Например, тайное хищение гаджета произошло в салоне рейсового автобуса, двигавшегося маршрутом Москва-Якутск без остановок. Факт хищения обнаружен только по прибытию к берегам Лены. Как установить место совершения кражи? Твёрдо можно лишь утверждать, что деяние случилось внутри транспортного средства. А где именно по местности, если объект наш движимый по сути, реально двигался длительное время и в протяжённом пространстве? «Хрен его знает» – ответит любой сыщик. Хрен-то может и знает, но молчит. Мусора выкручиваются в подобных случаях так: кроме салона автотранспорта указывают на «участок федеральной автодороги Ы-13 Москва-Якутск» с оговорочкой «более точно установить место хищения в ходе расследования не удалось». С таким же успехом можно ссылаться на всю колесом катанную поверхность Земли. Единственной надеждой для мусоров остаётся, что может сам похититель внесёт уточнения, а по приведённым в обвинении формулировкам защита не будет придираться. На суд не оглянутся. Правосудники вполне удовлетворятся предложенной формулировкой, так как с пониманием относятся к проблемам «более точного установления обстоятельств». А ты не ходи на их поводу. Подобные утверждения явно недостаточны, ущербны. При этих условиях обвиняемый вправе заявлять комплексом и о неустановлении события преступления в части места его совершения, и о нарушении Права на защиту. Кража одного предмета не является длящимся преступлением, не может непрерывным образом осуществляться часами, объективно не может растягиваться по многокилометровой длине. Поэтому в подобных ситуациях мусора пытаются обойтись ссылкой лишь на салон транспорта (место) при сопутствующем указе, мол, авто во время хищения находилось в движении по определённому маршруту.

Определение Места совершения преступления должно быть обеспечено столь надёжными ориентирами в пространстве, которые бы позволяли любому заинтересованной морде безошибочно, по одному лишь описанию вновь обнаружить это место. Иначе невозможным станет, например, повторный осмотр Места преступления или проверка показаний обвиняемого (свидетеля, потерпевшего) на этом месте. Во-вторых, указы на протяжённые площади Места преступления в таких случаях безусловно размывают и время совершения деяния. Такое положение препятствует заявлениям алиби.

Если всё же преступление носило длящийся характер, было начато в одном месте, а закончено – в другом, то местом, по сложившейся практике признают место завершения преступных действий. С этим тоже не легко согласиться, так как при таком раскладе все предшествующие событийные Места не считаются криминальными «сценами», хотя в действительности на определённых этапах преступление в тех Местах совершалось и реализовывался преступный умысел. Вот, допустим, моложавый нарик решил ширнуться мулькой сранной. Наш кайфуша бо; шки маковые надрал в огороде тёти Клавы, подсушил на чердаке бабы Любы, сварил на своей хате, в кострюльке снёс балдёжное варево к корешу Семёну. На семёновом стойбище наркоша варево подмолодил, отфильтровал, отжал, зарядил в баяны и жахнулся с Семёном на пару. Вопрос: где совершено изготовление наркосредства? А изготавливалось оно в разных местах, значит каждое из этих мест и является в совокупности местом совершения преступления. Верно? Но мусора укажут только на семёново жилище. Им так проще.

Содержательно различаются, а потому не надо путать «Место совершения преступления» и «Место происшествия». Они, эти Места, конечно, могут и совпадать. Что чаще всего и бывает. Как, например, в случаях виновных автоаварий со смертельными исходами: происшествие имеет место там же, где случились преступные действия кого-то из участников ДТП. Но в порядке расследований Местом происшествия обзывают любое место, где обнаружены следы и признаки преступных действий. Так всегда бывает при обнаружении трупов с признаками насилия. Тогда Место обнаружения сличают с Местом происшествия. Но это ещё не значит, что именно в этом месте были причинены смертельные телесные повреждения. Правда? Преступление могло быть совершено совершенно в другом месте (которое и должно признаваться Местом преступления), а труп злонамеренно удалён был прочь.

В.Способ совершения преступления.

Это обстоятельство определяет, каким образом, какими силами, приёмами и с привлечением каких средств осуществлены преступные действия. Чёткое установление данного обстоятельства позволяет выяснить и охарактеризовать сопутствующие преступлению возможности, способности, зарождение и крепость умысла, сложившуюся обстановку по внешним условиям и по взаимоотношениям преступника с объектом посягательств его. Если запоры вскрыты и из коего места похищены ценности, то разумно считать, что промышлял опытный взломщик по слаженной схеме. А вот у дороги девка лежит, насмерть каменюгой придорожной пришибленная. Можно выводить из этой картинки, что конфликт случился у неё внезапным, убийство девы этой загодя не планировалось (хотя и планер рядом порушенный валяется) и не было оружейных заготовок с подбором места для расправы. Правда, нападавший не мог бы твёрдо рассчитывать на наличие такого камешка в конкретном месте, орудие такое избрано случайно-попавшимся под руку по обстановке. Естественно – это всё только предварительные версии, так как злодейства могли быть коварно спланированы, а обстановка инсценирована именно с расчётом на наши с тобой впечатлительность и такие рассуждения, с целью путанки следов. Но это всё вытекающие, производные от способа характеристики. Сами способы определяются юридической оценкой: в первом случае – (как?) путём взлома и незаконного проникновения; во втором – (каким образом?) путём ударов в жизненно-важные органы, с помощью физической силы и камня, использованного в качестве оружия.

Способов совершения преступлений всеразличной их направленности природа и "изобретательность" человека обнаружили нечислимое множество. Развитие мысли в любых видах отношений и в любой сфере познаний, кроме полезности и прогрессивного "во благо" отзывается использованием этих же знаний "во вред", порождая всё новые ухищрённые способы совершения преступлений. И ещё под вопросом, какие силы в действительности движут более прогрессом: положительные или отрицательные начала (способности) в каждом из нас, или где-то на границах этих проявлений твари творчески творят. Регулярно при расследованиях всплывают всё новые, ранее не ведомые даже профильным профи способы. Что приводит к следственным ошибкам вплоть до не установления событий преступлений, ввиду неспособности мусоров понять применённый способ.

Г. Цель преступления. Даже блохи скачут ночью между прочим неспроста. Тем более человековы поступки и действия, включая такие крайности, как преступления, – все они от похоти, намерений и целей, все они направлены на результат. Это условие распространимо и на так называемые невменяйчики. Если наука до сих пор не в состоянии постичь природное содержание психики и внутренней движки у отдельного сегмента людей (дураков ли?), а идёт по пути объявления их больными, недоразвитыми – это только беспомощный сговор большинства. И это вовсе не значит, что действия «невменяемых» бессмыслены и бесцельны всякий раз.

Целенаправленность действий зависит от желаний, побуждений. От характера целевых векторов напрямую зависит состав преступлений – наличие совокупности характерных признаков деяний. В результате действий преступные цели могут быть не достигнуты по каким-либо внутренним (отказ, слабина…) или внешним (вмешательство…) причинам. Реально наступившие последствия без установления оконечных целей совсем не отражают целостную картину события преступления. Например, совершён поджёг дома жилого. Пламена; потушили, жилец эвакуирован. А вот ведь, установлена цель поджога – убить того жильца, превратить его в Не-жильца на Этом Свете. Тогда, исходя их этих целей – преступных намерений, и само событие определяем не по составу "обычного" поджога и уничтожения имущества, но покушением на убийство, то есть – не оконченным причинением смерти.

Возможно по совокупности внешних приметностей и признаков судить о действительных целях и намерениях. Как, например, в приведённом случае поджога: ежели будет установлено, что поджигатель достоверно знал о нахождении в доме терпилы, имелись сурьёзный конфликт, неприязнь или иная мотивация рулила им, а основными очагами пожара явились дверные и оконные проёмы – то есть места возможного упасения от огня, выбраны предутренние часы, когда слаще сны, и прочее. Но чаще, что все эти атрибуты туманны и предположительны только. Истинные цели таятся в сознании и памяти виновника. Тогда установление целей будет во многом зависеть от объяснений самого подозреваемого. И в отсутствие серьёзных противоречий и опровержений именно эти объяснения и должны приниматься за сюжетную основу при установлении целей.

Сознание человеков – крайне пластичный и зыбкий инструмент. Оттого цели действий могут меняться даже в ходе уже начавшихся действий. Наряду с одной целью могут ставиться и несколько таких, что достижимы одним деянием. Отдельные виды составов преступлений или их отягчающие/смягчающие признаки напрямую обусловлены целями (разбой: цель – завладение чужим имуществом; убийство с целью скрыть другое преступление: цель указана буквально; убийство при превышении пределов допустимой самообороны: цель – всё-таки оборона). При одних и тех же последствиях (смерть человека), цели действий виновного различны (преодоление сопротивления; умышленное причинение смерти; причинение смерти по неосторожности), преступность деяний определится разными нормами УК РФ (ст. ст. 162.4, 105.2, 109.1), что повлечёт различную ответственность-наказание (от 8 до 20 лет лиш. св. или пыжик / ограничение свободы до 2 лет или на тот же срок колонии).

Повторимся, от того, насколько сам виновник убедительно объяснил свои цели и намерения, в согласованном восприятии этого с другими доказательствами, тем и будет в конечном счёте определяться целевой состав деяния, а значит и участь виновника. Молчание или невнятное мычание обвиняемого развязывает воображение следаков, и они "накручивают" свои собственные установки, обычно в сторону наиболее тяжких составов, с оглядкой на то, что смягчить обвинение "всегда успеется" и суд, если что, подправит их. Ну а мы с тобой в головах держим "запасные аэродромы", помяту;я о том, что и любое событие может в своём развитии очень значительно отдаляться от первично заданных целей. Так бывает при эксцессах преступлений: преступный результат, последствия оказываются более тяжкими, чем это можно было осознавать при реальных намерениях, а развитие событий выходит из-под контроля виновного, ввиду вмешательства "независимых" от его воли сил. Туманно выражаюсь? Тогда примером. Ты скрысил у лоховатого туриста видеокамеру (тайное хищение – ст.158 УК РФ), и тебя задержали на месте преступления с поличным. С кем не бывает? Но ведь могли быть у тебя и другие цели изъятия той же камеры. Был ли то розыгрыш, например? Точно. Ты хотел шуткануть с целью оконфузить этого раззяву и поржать над его метаниями. Некоторые придурки получают удовольствие от "чёрных" розыгрышей и провоцируют подобные ситуации смеха ради, но не умысла злого для. Красть-то и присваивать никто не собирался, и по прошествии энного периода публичных потех, камеру бы туристу вернули, да ещё с записанным на ней же роликом "Не будь лохом!". Вполне себе убедительная версия. И по ней цели (временного) изъятия имущества исключают тайное хищение (кражу), то есть действия не будут являться криминальными по природе. Это исключает уголовную их квалификацию и преследование.

А может и обратный случиться сюжет, когда ты шёл на грабёж той же камеры. Выхватывая из рук терпилы сей аппарат, не рассчитано толкнул законного владельца, и он в падении летально голову себе разбил. Разве ты намерен был изначально или в ходе нападения мокрушничать? Нет. Это – чистой воды инцест… тьфу ты, эксцесс исполнителя.

 

4.1.2. Причастность к совершению преступления

В то время, как христианская паства (стадо) причащаются, поедая тело и спивая кровь Спасителя своего, судоскотское причастие – тот же каннибализм. Но в судейском ритуале «спасители» будут пожирать твою плоть, обнаружив твою причастность.

Только своим мнением посчитал нужным обособить это обстоятельство и включить его в число важных, вслед УПКовскому перечню. В самой статье 73 УПК данное обстоятельство не прописано заслуженной строкой. По неясным причинам Закон не закрепил вопрос причастности в число обязательно доказываемых обстоятельств. Однако это обстоятельство самостоятельно по значению, не может быть отнесено ни к событию преступления, ни к иным, как их составляющее, и должно располагаться вторым номером – доказываться после события и до виновности, соответственно весу. Необходимость самостоятельного доказывания причастности подтверждается, например, положениями статей 299.1.2., 339.1.2 УПК, руководствуясь которыми суд (присяжные заседатели) решает, доказано ли, что деяние совершил подсудимый – то есть причастен ли подсудимый к совершению конкретного деяния. А как же, позвольте полюбопытствовать, будет суд решать этот вопрос о доказанности или не доказанности, если никто и не принимал мер по доказыванию причастности, так как и доказывать такое обстоятельство Закон не обязал мусоров? Во как! Этими противоречиями и прорехами в Законе (а я их считаю намеренными) вполне успешно пользуется сторона обвинения. Отдельным регламентом они не вывозят на обсуждение, соответственно и не обосновывают в ходе расследования Причастность обвиняемого. Лишь вскользь касаясь фактов, мусора не представляют доказательств о причастности. Не обязаны, видите ли. Зырь сюда: нормы о содержании обвинительных актов (ст. 171, 220, 225 УПК) формально освобождают мусоров от этих напряг. На поверхности получаем, что сам суд себе же доказывает причастность подсудимого, сам внутри себя переваривая эту тему. Но мы-то понимаем, к чему это ведёт – верно, к нарушениям Права на защиту и конституционной гарантии порядка доказывания. Нам остаётся упрямо сейчас исходить из обязательности доказывания причастности. Потому, кратенько обсудим и это обстоятельство.

Любое преступление происходит в результате деятельности человека – действий, запрещённых Законом, влекущих вред (ущерб) другим людям или интересам сообщества с карательным итогом для виновника. Несомненно, вред может быть причинён и участием других, не людских сил, например, со стороны природы или живых существ, не относящихся к людским особям. Но преступлением действия стихий и живности являться не будут. Нельзя признать преступным элементом и привлечь в уголовном порядке к ответственности, допустим, дятла, пробившего череп электромонтажнику. Безнаказан останется селевой оползень, порушивший твою хибару у подножия горы. Нет криминала в собачьих укусах и рухнувшем под тобой табурете. Ты можешь, конечно, их всех осудить, даже казнить, но это – расправа над тенью.

После того, как мусора установят случившееся – то бишь, событие преступления, и установят причину, источник этого случая – деятельность (действия или бездействие) человека, здесь и родится вопрос о причастности: какая гадина на такое сподобилась, кто автор действа и причинитель вреда, с кого спрос вести. Перво-наперво определяют общий круг подозреваемых – тех лиц, кто был вероятностно способен совершить такое безобразие и у кого имелись причины так поступить по личным склонностям или вследствие сложившейся обстановки. Нет хлопот, когда конкретный подозреваемый обнаруживается сразу – на основании явных и прямых изобличений против него. В других случаях предпочитают метод исключения: путём вычленения из общего числа подозреваемых – тех, в отношении кого имеются твёрдые оправдания или алиби, вплоть до остатка в одного или нескольких человек, в чьём отношении подозрения в сопричастности не развеяны. Джем-гейм. Вначале выбирается подружка игрой "вышибалки", затем устаивают игрище "на раздевание". Поочерёдно шулер срывает тряпки, чешуйки, скорлупки в порядке разоблачения. Всё так нудно и натужно, и страсть, как хочется дорваться до ядра. А там… рёбра торчат, прыщи и сабельный шрам. И никакой презумпции невинности. При отсутствии очевидных виновников включаются правила преследования того, на ком больше подозрений. Такого сгружают в костоломный маховик, кольца вокруг бедолаги сомкнуться, и имя теперь ему – Сатурн.

Если всё же с подачи мусоров следовать идее, что вопрос причастности – составляющая вопроса о событии преступления, то оценка причастности складывается из комплекса обстоятельств происшедшего, характеристик предполагаемого преступления в сравнении с характеризующими данными по подозреваемому. Орган расследования должен установить: находился ли подозреваемый во время совершения преступления в месте его совершения; располагал ли подозреваемый физическими, техническими, интеллектуальными возможностями и способностями совершать такие преступные действия; какими мотивами и целями руководствоваться мог подозреваемый; насколько убедительны и надёжны все имеющиеся против подозреваемого фактические сведения и есть ли исключающие его причастность обстоятельства, а если есть, то как распорядиться информацией по этому поводу. Собранный массив доказательств в поддержку версии подозрений или опровергающий причастность в конечном итоге и должен решить судьбу подозреваемого: обвинить и предать суду или вольную дать.

Гига-усердий потребуется, чтоб тормознуть единожды раскрученный маховик преследования. Во многом это зависит и от того, насколько своевременно человек узнаёт о наличии против него подозрений и буде сподобен опровергать фактами претензии мусоров. Маховичная инерция страшна её силовым и слепым преодолением объективных фактов и возражений от защиты. Это уже свойство Молоха в руках упрямых негодяев.

 

4.1.3. Виновность, форма вины и мотивы

Причастность к совершению преступления ещё не означает виновности. При совершении какого-либо поступка, сколь ни был бы он отвратителен, не всякая тварь двуногая может правильно понимать значение своих действий (или бездействия) с точки зрения опасности последствий от них для окружающих людей, государства-сообщества и для самого себя. Человек может быть недоразвит психически, быть дичком, то есть не воспитанным нравственно или в рамках общепринятых правил поведения. Некоторые попросту заблуждаются относительно правильности, полезности, вредности, запретности тех или иных действий (бездействия). Что понту наказывать человека, если он не может уяснить, отчего его казнят. Нет проку, если и обществу останется непонятным основания преследования в отношении умалишённого. Это станет не более чем слепой местью овощу за то, что он незрелый.

Уголовные преследование и наказание, опираясь на строжайшие запреты по УК РФ должны сами по себе быть ориентированы и достигать свойственных им задач и целей. В частности, карательный механизм может (и должен!) включаться только в отношении тех, кто понял, понимал, мог понимать (осознавать) противоправность своих действий, возможность наступления вреда от них, неизбежность расплаты. Так же как и терпилы, общество в целом должны через преследование, осуждение и взыскания от преступника получить наиболее полное удовлетворение своих утрат, достигать восстановления баланса интересов и условленного порядка. Но если совершитель преступления не способен был правильно оценить реальный характер своих действий с неизбежностью последствий от них, не мог он осознавать вредоносность, например, в силу психического нездоровья, то все правоохранные потуги окажутся бессмысленными. Справедливо ли наказывать солдата, убившего в бою другого солдата, но противника, когда он руководствовался приказом и чувством долга защиты отечества? Но ведь он всё же убивец по сути? Какой резон линчевать слабоумного за поджог сельского клуба? Поэтому и непреодолим вопрос о виновности, вопрос о вменяемости – допустимо ли вменять в вину совершённое?

Система воспитания в обществе в целом построена так, что большинство при достижении совершеннолетия в определённой степени знают и понимают существующую систему ценностей и уголовных запретов, способны становятся соизмерять с этим объём дозволенностей. Даже не изучая специально уголовные положения, человек разумом своим усваивает основные заповеди. Может быть и сомнительна установка, что незнание Закона не освобождает от ответственности за его нарушение, но всё же признаем, что здравомыслящий пипл не может не знать основных правил поведения, должен знать существующие ограничения, способен сопоставлять свои поступки с интересами других. Можешь и не соглашаться с этим по каким-то там своим разумениям. Я и сам-то не со всеми указками этих догм согласен. А один хрен, в нормальном человеке по нутряной природе (в меньшей степени) и по воспитанию (в большей) в башке срабатывает при случае соответствующем тумблерочек "не-зя". С этим позывом любой из нас способен заведомо знать, что нельзя без разрешения присвоить чужой кошель; нельзя без взаимного согласия трахнуть девицу; нельзя отымать здоровье (и жизнь тем более) другого, когда не тобой это даровано… А льзя только при отсутствии прямых запретов. Исходя из этих и некоторых прочих принципов и требуется устанавливать (доказывать) виновность в ходе уголовного судопроизводства.

В отличие от колхозанного понимания, когда "вина" запросто понимается как "причастность", действительное процессуальное содержание понятие Виновность облачено совершенно в иные свойства.

Виновность напрямую связана с психическим (сознавательным) отношением обвиняемого к собственным действиям. О виновности допустимо утверждать, когда имеются достаточные доказательства, что обвиняемый полностью и адекватно оценивал происходящее с его участием (в его присутствии), его действия контролировались его восприятием и желаниями, он руководствовался собственными волей, соображениями, страстями, целями, понимал грядущий итог. Либо по всей логике событий и здравому рассудку не мог не понимать возможных последствий. Виновность взаимосвязана и зависит от наличия умысла или преступной неосторожности, самонадеянности. Всё разноформие вины приведено в нормах Главы 5 УК РФ. Здесь оговаривается, что все составы преступлений считаются умышленными действиями, за исключением тех, где специально отмечена "неосторожность".

Различение умысла на прямой или косвенный, при том, что преступник осознавал опасность и последствия, зависит от наличия желания по наступлению таких последствий либо, если прямого пожелания не имелось, но определённые последствия осознанно допускались (предполагались) исходом или преступнику было безразлично – наступят эти последствия, не наступят ли они. Так же и неосторожность разграничивается на два автономных подвида: по легкомыслию, если последствия предвидятся, но необоснованно и самонадеянно считаются едва ли возможными; и по небрежности, когда последствия являются в общем-то непредсказуемыми, но при условии должной предусмотрительности такие плачевные результаты всё же можно было предвидеть и пытаться их хотя бы предотвратить.

Нетрудно заметить, что при одинаковых последствиях и при наличии виновности, формы этой виновности влияют на определение состава деяния, которые существенно могут отличаться по тяжести и наказанию. Неосторожные преступления всегда и справедливо считаются менее тяжкими, и по виновности в совершении таковых Закон более снисходителен. Да только не просто устанавливать наличие вины, тем более её форму, не говоря уже о подформах. Так как эти категории относятся к психической и духовной ипостаси, -

– то есть внутренней, сакральной жизни человека, когда даже его самоличные указания на характер виновности не задорого продашь. Для пущей достоверности требуется проникновение во внутренние миры. Невозможно, недоступно. Реально это могли бы осуществить, наверное, некие духовные существа, типа бого-ангелов и прочих компетентных небожителей. Но эту публику в свидетели и эксперты не дозовёшься.

Решение вопроса о виновности относится к ведению судей, за ними последнее слово. Судьи – те тоже, невесть какие психо-духовники, что по наитию крайне поверхностно разбирают такие проблемы. Пытаются виновность оценивать по доказательствам – показаниям самого обвиняемого, свидетелей происшествия и поведению предположительного виновника, по различного рода характеризующему материалу. Но в большинстве случаев обращаются к специалистам – экспертам психологам и психиатрам, за основу берут их Заключения, а фактически прячутся за выводы этих брейн-диггеров.

Как открываем мы такие Заключения и в каждом первом из них обнаруживаем выводы, типа: на время совершения преступления Гриша мог осознавать характер своих действий и руководствоваться этим… и подобная пурга-метель. Это не доказательство вины, а хрен собачий, ужо; вые выкрутасы. Вникни овен. Эксперт не вправе определять преступность деяния. Слово "мог" выдавливает выводы в разряд предположений (а мог и не осознавать, мог и не руководствоваться). Это гипотезы о возможностях но не констатация фактов… Кроме того, что Закон запрещает обвинительное использование предположений, само отсутствие категоричности, пространность рассуждений не дают повод вообще утверждать что-либо. Такие выводы во многом провоцируются самими вопросами к эксперту (мог ли Гриша?…) и подлежат безусловному исключению. Что тогда остаётся? Да практически вакуум (хотя и из вакуума бомбы лепят). Решения о виновности в приговорах, тем более в обвинительных решениях следствия обосновываются словесной кашей несваримой. Суды, например, могут преподнесть формулировочку: несмотря на непризнание, виновность Гриши подтверждается следующими доказательствами… И далее приводится абсолютно произвольный перечень доказательств, содержащих всяко-разно сведения, в которых ни слова, ни намёка в поддержку умысла или неосторожности, где не обнаружится сведений о психической составляющей.

Через виновность устанавливает суд и вменяемость обвиняемого: возможно ли тому вменить в вину содеянное. Здесь состояние "вменяемость" означает положение человека, когда он может быть привлечён к ответственности при его установленной виновности, иными словами, когда спрос с чела есть, и он способен ответить перед миром за свои проделки. "Невменяемость" не во всяком случае понимается и отождествляется слабоумием (бытовое понимание), но и любым иным состоянием или наличием внешних факторов, которые препятствуют вменению, например, при малолетнем возрасте виновного или при ложной компетенции "должностного" лица, освобождающей от ответственности за должностное преступление. Но мусора редко вникают в эти нюансы и Вменяемость рассматривают только с психической точки зрения. Только поэтому следаки и судьи рассмотрение данного вопроса слепо передают на разрешение психиатрам. И следом получают от халатов Заключения: "…При таких обстоятельства Г. на время совершения деяния следует считать вменяемым." Подобные выводы без стеснений далее приводят в обвинительных актах, включая Приговоры. Вода святая в ступе. Выражение "при таких обстоятельствах…" оставляет пути для отступлений на случай, если выяснятся вдруг другие обстоятельства (дела), или если те же обстоятельства приобретут иные оттенки. "Следует считать" – это всего лишь предложение считать, полагать. В этом высказывании отсутствует категоричность. Ну, ни лиса ли рыжая, эксперт наш? Почему он прямо не заявит: Гриша является и являлся вменяемым(?), но применяет такие хлипкие рекомендации, когда и "считать" – это не "признать". Нет, эксперт не то чтобы боится ошибиться, он попросту не в состоянии дать объективное и бесспорное заключение, он и не горазд на категоричные отрицательные выводы, а, в силу скотьей зависимости и ссанности, не желает быть прямолинейным. А вот суды не столь застенчивы и свободно опираются на подобные сведения, как на доказательства вины. Свободно… до тех пор, пока ты не оскандалишь это безобразие.

А ныне мы можем только констатировать, что такое обстоятельство как Виновность вообще не доказывается в уголовных делах, в процессах по существу не обсуждается и в Приговорах не обосновывается. Это видно даже из поверхностного анализа судебных разбирательств, из содержания обвинительных актов. Начиная с обвинительного постановления и далее, в обвинительных заключениях, в судебных следствиях и прениях сторон, по Приговорам и Кассационным определениям, мы к удивлению нигде-нигдешеньки не встречаем обсуждений умышленности действий: прямой умысел или косвенный, а по неосторожности: легкомыслие случилось или небрежность. Если следаки и суды выяснение этого считают незначимым, то Закон для чего-то делает по этому поводу разгранички и оговаривает особенности, без которых не выстроятся обоснованные выводы о характере вины. Да, и не достаточно лишь упомянуть форму вины, необходимо доказательства всему представить. Без выполнения таких условий вопрос вины вообще не может быть всесторонне исследован.

Я считаю, что законодатель рамсы попутал, когда позволил присяжным заседателям решать вопрос о виновности. Если уж редкий профессиональный судейка способен чётко разобраться в психических аспектах состояний и действий обвиняемого, тем более не по зубам этот корм для судей от народа. Для решения таких вопросов им необходимы собственные знания и опыт, хотя бы для того, чтобы критично оценивать выводы психиатрических экспертиз – краеугольных доказательств по виновности и вменяемости. Краткие пояснения существа понятия "виновность", как это вывозится по напутствиям к присяжным от председательствующих судей, полной ясности присяжным не могут дать, явно не достаточны. Когда заседателей призывают решить в Вердиктах вопрос "Виновен ли…?", они откровенно не врубаются в проблему, и их решение в этой части никогда не объективно, не адекватно проблеме, произвольно, а фактически является дублированием предшествующего вопроса о причастности.

И последнее. Не правильно и безответственно устанавливать виновность через выяснение этого вопроса у самого обвиняемого. А Закон это допускает. У обвиняемого выясняют, признаёт ли он себя виновным, и факт такого признания приводят в общем перечне доказательств, подтверждающих виновность, а отрицание (отказ) вины может повлечь ужесточение наказания по причине "не осознал". Вопиющее свинство. Но опять же, чтобы получить близкий к достоверному ответ, требуются и соответствующие разъяснения и понимание "виновности" самим обвиняемым. А разве допустимо добиваться самооценки виновности у человека, чья вменяемость ещё не выяснена? А признание вины, само по себе, разве всегда соответствует действительному душевному состоянию заявителя? Но и любые разъяснения "виновности" заведомо могут считаться произвольными, так как понятие это Законом не раскрывается, а толкования от правоприменителей и теоретиков права не только разнятся, так ведь и противоречат друг дружке. Да и сама психиатрическая практика – полный волюнтаризм. Такая фигня, курсант.

Мотивы, наряду с целью определят наличие, содержание или отсутствие умысла, и тем самым и обстоятельство виновности в целом. Мотивы – это те побудительные причины, что склонили человека к совершению конкретных действий. По дикой традиции это обстоятельство оставляют без отдельного доказывания. Изредка, в общих выводах проскальзывают поверхностные упоминания причин преступлений, а также намёки о наличии доказательств, которые предлагают угадывать в гуще обвинительных сведений. Такие выводы не поддаются внешней проверке, так как отдельной строчкой в обвинительных актах мотивация не доказывается. И это самостоятельный повод для обжалования таких решений.

 

4.1.4. Характер и размер вреда

Любое преступление разрушительно по сути, является вредительством не только в отношении жертв преступлений, но и для самого виновного. Так как преступник наказуем, значит, сосватан он будет за страдания и утраты, а не приобретёт каких-либо дивидендов, как мог бы загадывать он сам изначально по своим «подвигам». Но указанное обстоятельство вреда здесь подразумевает только вред, причиняемый жертве – потерпевшему или общественным интересам. И, так как одна из целей судопроизводства – возмездие, через меры по исправлению вредоносных последствий, то выяснение характера и размера вреда направлено на обеспечение задачи заглаживания вреда и возможного восстановления всех ущемлений и потерь.

Характер и размер вреда может быть обсуждаем только при наличии самого вреда. Без вреда не выловить и гниду из муда. Отсутствие вреда в любом его проявлении отрицает сам факт преступления как такового. А характеризуется вред тремя его формами: физический вред здоровью; материальный (имущественный) ущерб, моральный вред.

Физический вред выражается в утрате здоровья. Каждый человеческий организм в биологическом аспекте обладает относительной степенью здоровья, которое, в общем-то, не поддаётся измерениям. Не существует, не выработано шкалы здоровья. Абсолютно здоровых не бывает, чтобы из этого отлить эталон (хотя абсолютное нездоровье различимо – оно у мертвяков). Поэтому, для установления объёма вреда выясняется разница между тем здоровьем, что имелось у чела до преступных воздействий на него и тем здоровьем, каким оно оказалось после преступления (остаточный принцип). Но в уголовной практике почему-то не принимается во внимание первоначальное состояние, а выводы делают лишь по наступившим результатам, исходя из обнаруженных телесных повреждений. Некоторые составы преступлений в качестве последствий указывают и такой близкий по значению параметр, как утрата трудоспособности (напр. по ст. 112, 115 УК РФ). Применение такого признака в качестве основополагающего несколько смущает, так как непонятно, каким образом определить утрату трудоспособности, допустим, у изначально нетрудоспособных инвалида или малолетки.

Размер (степень) вреда здоровью оценивается также в трёх величинах: лёгкий вред, вред средней тяжести и тяжкий вред здоровью. Эти степени разграничивают исходя из опасности для жизни и путём исключения возможности наступления более тяжких последствий. Так, лёгкий вред соизмеряют с кратковременностью расстройства здоровья, а среднюю тяжесть вреда выводят из факта не наступления последствий, характерных для тяжкого вреда (ни то, ни сё). Наиболее внятно в Законе объясняется тяжкий вред здоровью. При таком вреде повреждаются жизненно важные органы (мозговина, печенюга, мотор и др.). К тяжкому причисляют и необратимые повреждения других органов, собственно смерть не влекущих, но существенно калечащих органику (утрата ноги, почки, глаза, обезображивание морды лица и подобное). В эту же группу включены и травмы-переломы некоторых телообразующих костюков: позвоночник, череп и рёбра. С самым последним сложно согласиться, так как сам по себе перелом рёбер, если он не осколочно-проникающий, для жизни не опасен и полностью заживляем.

Перечень тяжких телесных повреждений подробно приводится в специальных нормативных актах. Определение тяжести вреда здоровью – прерогатива медиков-экспертов, с целю чего в обязательном порядке проводится экспертное исследование (ст. 196 УПК РФ). Обращаем внимание на неоднозначность предмета доказывания: размер вреда / степень вреда.

А вот для лёгкого и средней тяжести вреда подобный перечней не существует. Отнесение к одному из этих видов каких-либо телесных повреждений осуществляют на основании оценки экспертов субъективно и произвольно. И с этим мнением всегда можно поспорить по его обоснованности. В экспертных заключениях, кроме порой гипотетических оценок, типа: "эту ранку можно считать влекущей лёгкий вред, а вот этот перелом и причинил средней тяжести вред", мы не находим объяснений: почемуй-то эксперт так посчитал, какие нормативы и методики он использовал. Но ты уже вкуриваешь, что любая необоснованность – это произвол.

Материальный вред соизмеряется с имущественным ущербом. Он определяется стоимостью материальных объектов, при условии, что такая оценка доступна исчислению по каждому конкретному объекту. У каждой принадлежной вещи, предмета есть своя цена, которая может быть худо-бедно установлена. Оценка исчисляется в денежном выражении – стоимостью, ценой в российских рублях, даже если реальные посягательства или пост-преступные расходы (убытки) выражались какими-либо чучмекскими денежками, типа баксы или еврики, любыми ценными бумагами и имуществом. Значение имеет только Реальная (рыночная) стоимость – та цена в денежном эквиваленте, которой вещь или предмет обладали на время преступления. Здесь отрабатываются уже правила гражданского права, в чём уголовные судьи откровенно пробуксовывают. На практике мусора обычно принимают в расчёт только заявленную терпилами изначальную стоимость – ту цену, за которую имущество было приобретено как новое. Но мы-то немытые понимаем, что по прошествии времени, любое имущество, даже без его потребления, утрачивает свои первоначальные свойства, а вместе с тем и обесценивается, в том числе и потому, как пользователь этой вещи за период держания приобрёл какие-то благости от наличия её. И ко времени преступления стоимость вещи порой значительно понижается. Пусть даже этой вещью будет какая-либо безделушка, допустим, слоник фарфаровый на камоде бабушки твоей. Его не съесть, ни гвоздь им заколотить, ни рассчитаться им за автосервис. А вот ведь, слоник керамической глупостью своей радовал глаз и в том потребительское свойство своё излучал – расходовался, значит, он некую стоимость всё ж имеет.

Другой «например». Лет 10 назад (не уточняем: на чей зад) Василий приобрёл фалоиммитатор за тыщу рублей. А ныне спёрли прибор у него. С кем не бывает? Но со времени приобретения, ввиду повседневных терзаний Васькин прибор явно обесценился, ни за тыщу, ни даром его никому не впарить на ярмарке секс утех. То обстоятельство, что вибратор дорог Василию как память, как друг, в расчёт не принимаются. Это уже моральные издержки. Для указанного и равных случаев, когда речь идёт о стареющем, расходном имуществе, утрачивающем со временем качественные свойства вещах, их степень износа и остаточная стоимость выясняются только через специальную оценочную экспертизу. Исключением являются предметы роскоши, коллекционные и высокохудожественные вещи (изделия мастеров, редкости природного происхождения, марочное бухло и т. д.), цена которых со временем только растёт. Тот же Васькин "станок", будь он, например, точной и прижизненной копией члена Клеопадлы, мог бы считаться и артефактом, и произведением искусства с мега-стоимостью. Так же и некоторые объекты недвижимости в престижных поселениях, например, камеры владимирского равелина, подворье на Соловках, могут в цене неуклонно прибавлять. Поэтому ко времени хищения или повреждения таковых стоимость возрастает. И тогда требуется вмешательство профессиональных оценщиков для выяснения рыночной (коммерческой) стоимости на время взыскания. Эта цена и будет подлежать возмещению.

В уголовном Законе размер ущерба подразделяют, опять же, на три (священное число!) категории: значительный; крупный; особо крупный. Для двух последних категорий установлены строгие рублёвые ранжиры. А "значительность" оценивается, кроме минимального предела в 2.000 рублей ещё и имущественным положением терпилы (смотри Примечания к ст. 158 УК РФ). Оценка имущественного положения отнесена Законом к усмотрению мусоров. И при отсутствии чётких критериев для этого мусора оценивают своим произволом, по одному лишь заявлению потерпевшей стороны на встречный наводящий вопрос: Для вас ущерб является значительным? – Естественно, значительным. Потерпевшему при этом не спешат разъяснять смысл "значительности", и он свободен в своих оценочных разумениях. Соответственно и доказательств по этим заявкам от терпилы не просят и суду не представляют. Хотя следовало бы обсудить материальный уровень жизни терпилы по многим параметрам: его доходы, расходы, объём нажитого. Ведь разнится существенность утраты 3.000 рублей для одинокой бабуськи-пенсионерки и для навороченного комерса, у кого пуговка на кальсонах дороже стоит.

Неправильная оценка материального ущерба влечёт и ошибочное определение объёма вреда в данной части, а вместе с этим и неверную квалификацию состава преступления, когда с увеличением размеров ущерба состав обрастает дополнительными признаками, ужесточающими наказание.

Особенностью оценки имущественного вреда является тяготение, предпочтение к установлению того объёма имущества, на которое распространялся изначальный умысел преступника, вне зависимости от реальных утрат. Это касается случаев, когда намерением виновного было завладение или уничтожение большего размера имущества по массе и цене, чем это случилось в действительности. Если разбойник нагрел кассу, руководствуясь информацией о лимоне в ней, а там оказалась "кукла" и 20 рублей мелочью, и что же: гоп – не гоп(?). Фигушки. Действия похитителя должны оцениваться по умыслу как покушение на разбой в особо крупном размере (статьи 30 и 162 УК РФ). Мусора не могут разбежаться между двумя конкурирующими составами: оконченным разбоем в 20 рэ и неоконченным в лям, и стараются избрать состав с более жёсткой санкцией, более тяжёлой категории. Хотя очевидно, что похищение 20-ти рублей – это часть не доведённого по независящим от виновника обстоятельствам неоконченного разбоя в особо крупном размере. Обвиняемые и сами путаются мыслью, сваливают в кучу реальный ущерб, который параллельно заявляется в исках от терпил, и ущерб по умыслу, собственно и определяющий состав деяния. Нужно различать: исковыми требованиями обсуждается только размер возмещения (возврата) от утрат, включая моральные издержки, а квалификация размера "ущерба" зиждется на размере посягательного имущества по умыслу, то есть по аппетитам хищника.

Аналогичным образом оцениваются и действия, вредящие здоровью. Вот, паря Валера усталый вернулся с забоя домой и в супружеском ложе спалил жену Танечку с соседом Костиком. Ну, с кем не бывает. Осерчал до крайности Валерка зрелищам низменно-изме; нным и с молоточком да криками "Убью, зараза!" на Татьянку кинулся, получил по-встречной пня по яйкам от Коляна, только лоб жинке расшиб, и тут же ослаб от собственных болей паховых. Здесь действия нападавшего должны определяться как покушение на причинение тяжкого вреда здоровью (или же неоконченное убийство). А реальный вред – ушибы да царапины будут составной частью общего события преступления. Всего лишь.

Морал – порода могучих оленей таёжных. Вред, причинённый такому зверю, именуется «моральным». Шучу. Моральный вред – то нравственные и физические страдания человека от совершённых против него преступнических действий. Без шуток. Такие последствия, хотя и не имеют внешних материализованных атрибутов, могут быть много значительнее любых материальных потерь. Это так. Установление и оценка морального вреда вызывает объективные затруднения у правоприменителя, так как связаны с оценкой духовно-психических состояний человека и способностью самого оценщика проникнуться этим. Усугубляет все проблемы и отсутствие сколь-либо ясных критериев для оценки по суммам денежного удовлетворения вреда. Уже сам по себе формальный перенос моральных издержек только в денежное русло является несправедливостью. Многие потери, например, урон чести и здоровья, безнравственно уводить в финансовый эквивалент. Альтернатив Закон не предоставляет. Хотя можно было бы, как в некоторых дремучих "правовых" государствах, использовать иные формы возмещений по разумным соображениям самих терпил, например, покаянные действия, физические и работные участия в жизни семьи потерпевшего.

Всякие страдания связаны с возникновением отрицательных чувств, расстройств, болезненных ощущений. Состояния пострадавшего могут характеризоваться чувствами обиды, униженности, стыда, переживаниями и волнениями, депрессией при затронутых чести и достоинстве личности, при ошельмованной репутации. Расстройства психики имеют как кратковременный эффект (только в ходе преступления), так и быть необратимо длительными, вплоть до необходимости в помощи от специалистов, вплоть до полного с-ума-схождения и суицидного кризиса. Это зависит и от тяжести преступления против личности, и от внутренних иммунных установок самой личности, в зависимости от сформировавшихся в ней морально-нравственных ориентирах – от собственного восприятия происшедшего. Безусловно, разнятся по объёму психические травмы от изнасилований у проститутки, которая профессионально способна переступать через стыд, и у монашки, для которой это – высший грех, запретный орех и нравственная катастрофа (Но в примере с монашкой только, если случилось впервые. Быть может с третьего-четвёртого раза и войдёт во вкус, вредом не посчитает, а напротив…).

Как бы то ни было, оценка во всех случаях индивидуальна и опирается на совокупность многих обстоятельств и условий. Закон даже не пытается всё это утрясти, да это и невозможно нормировать, тем более суды не могут быть в оценках быть предельно точными и в любом деле справедливо разрешать проблемы моральных возмещений. Решая о только денежном возмещении, отечественная практика застряла в границах мизерных размеров, в том числе и исходя из ничтожного благосостояния самих преступников. С драной овцы хоть шерсти клок. Под эту дудочку и состоятельные хищники уходят от разорительных взысканий.

Максимальные суммы возмещения по самым тяжким деяниям против жизни и здоровья наших сограждан топчут порог на отметке 100 тыс. рублей, хотя по экономическим делюгам рвут миллионами. Понятное дело, в последних случаях бобосы пойдут не какому-то быдлу, а в казну, то есть в карман кресельным сукам. При этом существуют категории преступлений, где утраты вообще невосполнимы, например, любые виды мокрух и тяжких причинений вреда здоровью. По таким вред не может быть восполнен никоим образом, в том числе денежными приценками. Взять хотя бы мою делюгу, где я объявлен был убивцем, пусть и не соглашался с причастностью и виновностью. В этом деле потерпевшая на старости лет потеряла единственного сына. Невозможно представить страдания и муки этой женщины, да ещё в условиях, когда четыре года следственных и судебных тяжб так и не дали ей внятного ответа о случившемся. Утраты её невосполнимы, а горе безмерно, если проникнуться этим через себя. У меня язык не повернулся оспаривать факт морального вреда и её право на компенсации. В итоге, этой несчастной женщине присудили 50.000 руб., плюс предложили удовлетвориться самим фактом осуждения и наказания "виновного". И даже, если бы ей позволили самолично сжечь меня в зале суда, вряд ли это облегчило страдания. Тем более, когда и поныне не развеяны её сомнения о событиях по версии мусоров. Убеждён: все эти ничтожные суммы возмещений унизительны, и позорны сами средства, ныне практикуемый порядок компенсаций. Причем, для обеих сторон. Для обвиняемого – когда это определяется бездоказательно, произвольно.

Физические страдания связаны с болевыми ощущениями в случаях прямого насилия над органикой человека. Здесь вред здоровью может и не причиняется, терпила не утрачивает своих общих физических функций и качеств или они не могут быть реально оценены. Такие страдания, в первую очередь, относятся к составам "истязания, побои", а во-вторую, – с любыми другими составами насилий, но частью посягательств, и связаны с любыми острыми болезненными ощущениями, недомоганиями. Через такие страдания проходит и ребятёнок, когда его пытаются воспитывать "ремешком", и проходящий у оперов пыточный конвейер подследственный, когда истязают его с целью "развязать язык", и лишённый свободы заложник, которого морят голодом, жаждой, не дают опорожнится и лишают сна. Такого рода насилие, как правило, не оставляет следов, но переживание этого неизгладимо травмируют жертву.

Представляется, что в случаях морального вреда, который всё же предлагают нам считать восполнимым, процедуре возмещения лучше бы ступать путём гражданско-правового прецедента (аналогий по судебным решениям). Как оговорился об этом аспекте выше, такой порядок вполне себе приемлем. Тогда, например, можно допустить выяснение у самого терпилы: что бы он сам принял в качестве возмещения, и какие меры, по его мнению, могли бы загладить урон. В таких раскладах возможны и компромисс, и удовлетворение. Так, при рассмотрении одного дела, потерпевший заявил претензии о моральном вреде, но не мог определиться в материальной части должного возмещения, указать и обосновать конкретный объём своих пожеланий. Тогда судья ему: Каким образом обычно вы преодолеваете свои переживания? Терпила: Парой бутылок бухла (0,5 л.). Судья: Сколько вам потребуется дней на реабилитацию в данном случае? Терпила: Пару недель, так думаю. Судья: Какой спиртной продукт предпочитаете? Терпила: Восьмидесятирублёвая "Гжелка" канает. Судья, сам с собой совещаясь: 14 дней Х 2 пузыря Х 80 рублей, итого – 2.240 рублей. Устраивает? Терпила: Лады… На том и разбежались.

Отсюда можно сделать приценочный вывод, что вред настолько велик, насколько это воспринимается самим потерпевшим (в разумных пределах, конечно), и возмещённым вред может считаться, соответственно, когда сам потерпевший ощутит удовлетворённость от мер компенсаторных. В нынешних же условиях возмещение вреда не только бездоказательным остаётся, но и самим процессом его осуществления является унизительным и абсурдным. Порой потерпевшие не меньше моральных травм получают от сумм ничтожных возмещений, их вымаливания, от процесса признания вреда, когда добиваются удовлетворения своих законных интересов перед бесстыжей рожей властей. Не сочти, что сказанным я переобуваюсь под обвинительные топи. Нет, потерпевший – это не коренной двигунок обвинения, и сволочизм мусоров равно может щемить и этих участников.

 

Итак, перед нами легендарная Итака.

– Дети, слушай мою команду: на две группы живо раздели;сь, занять позиции по траншейкам и окопчикам в сугробах, налепить плотненьких снежков! Налепили? Следующая установка: снежки – це ж ваши доказательства. Начинаем прицельно швырять их в противника… Кидь их, кидь. Ага. Отставить смех, сделали суровые личики, лютость и отчаяние нарисовали под бровями. Марина, что за дерьмо, целься в морду… Ванюша, кули ты клювом щёлкаешь, уворачивайся.

– Ай, Полина Колаевна, Стёпке нос разбило.

– Ничевось, злее будет.

Доказательства различают шестью видами: показания; заключения; вещественные доказательства; протоколы; иные документы (статья 74 УПК).

И вновь нас грузят нормативными неясностями, нечёткими формулировками. Когда указывается последним пунктом перечня доказательств «иные документы», следует логический вывод, что все предшествующие по перечню разновидности – тоже документы. Но ясно, что вещдоки – суть, вещи и предметы не являются документами. Так же как и устные показания или заключения (голосовой продукт, сигнальное сотрясание эфира). Хрень какая!

Говоря о доказательствах, перво-наперво нужно чётко различать для себя два понятия: собственно доказательство и источник этого доказательства. Доказательства по содержательной стороне – это сведения, информация, данные, содержащие сообщения по обстоятельствам дела. Такие информативные сведения отражают мысль и знание человека или результаты его действий-деятельности. Так, показания и заключения отражают информацию, исходящую от лица физического, в том числе, если это лицо голосит от имени организации. Информация такая выражается речью устно или на письме. Вещественные доказательства несут на себе (внутри себя) информацию от воздействий человека на объекты материального мира – то есть это информативная составляющая вещей, предметов, природных или искусственных созданий. Как например, следы источения протекторов на шинах – они несут информацию об износе и употреблении по назначению колёсному.

Сами же материальные носители информации, будь то человек, иная живность, документ, вещь или предмет – это только источники доказательств. Поэтому неверны будут утверждения, что доказательством по делу является протокол допроса свидетеля. Глупости, протокол допроса – это только источник. Доказательством в этом случае являются показания – сведения, сообщённые свидетелем. Не менее абсурдно будет сообщение о вещественном доказательства, допустим, изъятом с места происшествия ноже. В этом случае доказательством будет являться какая-либо информация, связанная с этой колюще-режущей штуковиной, например, сведения того, что у преступника был этот нож и он кое-что им сделал, а на ноже отразились следы этих действий или состояний, либо действием этого ножа образованы какие-либо отметены на других объектах, в сознании людей. В некоторых случаях доказательства могут выступать и в двояком значении. Например, тот же протокол допроса, с одной стороны, может приниматься во внимание как носитель показаний, а с другой стороны и при необходимости, как источник – вещественное доказательство того, что такой документ существует в природе, им зафиксирован имевший место быть допрос, процессуальные действия участников допроса, или же на протоколе отображены следы каких-либо внешних воздействий.

Не различение, смешение двух, пусть и взаимосвязанных, но автономных понятий "сведения" и "источник сведений" в обобщающем понятии "доказательство" приводит к серьёзным нарушениям, процессуальному блуду. В том числе такое искажённое понимание присуще и профессиональным юристам самых широких кругов. Вот пример массового мракобесия. С лета 2002 года по новому УПК (статья 220) было введено требование указывать в Обвинительных Заключениях перечни доказательств сторон. Органы расследования в этом разделе Объебонов стали приводить перечнями только источники доказательств – сухо перечисляли наименования протоколов, документов, заключений, вещдоков. Но сами сведения, содержащиеся в этих источниках, оставались без изложения, не раскрывались. Фактически, доказательства не приводились вовсе. Конечно, это было выгодно мусорам, так как сама доказательственная информация оставалась сокрытой. Соответственно нарушалось и Право на защиту, в частности право знать о фактических основаниях обвинения. И такое безобразие продолжалось вплоть до 2004 года, пока, кряхтя, Верховный Суд отдельной директивой не уточнил действительное содержание Закона. Так ведь и до настоящего времени встречаются аналогичные нарушения, когда, например, в тех же Перечнях Объебонов или даже в Приговорах мусора делают ссылки на вещдоки и некоторые документы, на их доказательственное наличие, но не приводят информативное содержание.

Перечисленные в Законе виды доказательств мусора не вправе своим усмотрением дополнять другими видами. И имеющиеся виды не могут быть подменены между собой или вне перечня иными видами доказательств – из тех, что не предусмотрены с самом УПК. Не будут допущены, например, предсказания гадалки, видения, сообщения говорящего ворона, результаты гипнотических воздействий, заключения парапсихолога. Неприемлемы в качестве вещдоков неустойчивые объекты: снег, пламена, энергетический субстант; или любые живые организмы: муравейка, бурундучок, слоник; или человек, хоть живой, хоть дохлый, так же, как и любой его организменный фрагмент. Зафиксированные в протоколе осмотра места происшествия сообщения обвиняемого являются только показаниями, а не просто сведениями по протоколу. Допросные показания свидетеля не могут воспроизводиться через показания другого свидетеля, например, следователя, производившего допрос этого свидетеля, а показания потерпевшего через показания его представителя. Надписи не стенке клозета не принимаются как "иной документ".

Для каждого вида доказательства (а иногда и подвида) установлены свои правила их получения, фиксации, хранения и передачи. Даже при внешней схожести форм выражения доказательств, их свойства определяются чёткими критериями, позволяющими обособлять их друг от друга. А путём подмены видов между собой мусора пытаются обойти наиболее муторные правила, преодолеть запреты или получить дополнительные доказательства дублирующего характера. И эти выкрутасы у них, в условиях слепоты контролёров, практикуются успешно. Например, распространён приём, когда процедуру опознания подменяют получением показаний, в которых допрашиваемый сообщает об узнавании им другого лица или предмета – то есть опознаёт объект выяснения.

 

4.2.1. Доказательства допустимые и не очень

Доказательства подразделяются на: допустимые и недопустимые.

Допустимые – те из доказательств, что получены в строгом соответствии с установленными в Законе правилами и соответствуют одному из разрешённых видов. Недопустимые – когда законодательные предписания не выполнены – когда нарушен Закон в ходе получения, фиксации, исследования доказательств. Установление факта нарушения Закона при формировании доказательства влечёт, вернее может, должно бы повлечь признание доказательства недопустимым и его исключение из общей совокупности доказательств.

Одна из серьёзных проблем отделения зёрен от плевел порождена самим Законом (УПК РФ), который отчётливо не регламентирует порядок отбора и различения. Судебная практика попёрлась по накатанному пути презумпции допустимости доказательств – то есть любое доказательство заранее считается допустимым, пока не будет доказано, установлено обратное – его недопустимость. Такая положуха выгодна только стороне обвинения, так как основная масса доказательств по уголовному делу – это доказательства стороны обвинения. Их сбор осуществляли представители обвинения и не в интересах мусоров устраивать ревизию собственного добра, что может повлечь разоблачение их нарушений, уничтожение их же изысков и достижений. Обвинитель породил этих чудовищных деток и ревниво оберегает их от поклевания. При этом выявление признаков недопустимости всегда связано с глубокой проверкой всех процедур получения доказательства или даже с необходимостью проведения дополнительных следственных действий, с принятием новых решений. Возможность осуществления этих процедур всецело во власти органов расследования и суда, и как всякая мусорская власть они не позволяют, страстно препятствуют проверочным процедурам своими волей и усмотрением, страхуясь от негативного исхода для себя.

Следуя указанной презумпции допустимости, следствие и суд априори принимают законными любые доказательства обвинения, слепо им доверяют и запускают их в процесс доказывания без предпроверок и ограничений. Это происходит в свободном режиме, но до тех пор, пока заинтересованная сторона (защиты) не заявит о недопустимости того или иного доказательства, не инициирует его проверку и не будет добиваться исключения. Только при таких условиях, с пробуксовками, но включается механизм оценки на предмет допустимости, и только тогда компетентный орган обостряет (или делает вид) внимание не на содержание существа сведений, а на их внешнюю оболочку – на законность порядка получения и закрепления.

Однако существует общее требование, связанное с оценкой доказательств: Каждое доказательство ПОДЛЕЖИТ оценке с точки зрения допустимости (ст.88 УПК). Предписание "подлежит" определяет обязательность и безусловность осуществления действия, в данном случае по оценочной проверке. Из чего следует прямая обязанность тех же следователя, прокурора и суда такую проверку проводить. Но они делают это вяло и редко, и даже в Приговорах мы находим лишь формальные отписки, что все собранные и исследованные доказательства являются допустимыми. Тот же суд не утруждает себя сколь-либо глубоким анализом и следует негласному правилу: Кому надобно, тому и обыгрывать свои сомнения. Через такую постанову разбирательство в данной части упрямо соотносят с принципом состязательности. Кое-кто опять нас с тобой пытаются вздрючить в очередной раз? Кого пать-пать, вся попа в шрамах!

На самом деле в данном направлении оценочная деятельность должна следовать «презумпции недопустимости»: до тех пор, пока компетентный орган не утвердит допустимость доказательства через его тщательную проверку, это доказательство не может быть допущено к процессу доказывания обстоятельств уголовного дела по существу обвинения. Более того, следуя Презумпции Невиновности, обвиняемый не должен доказывать свою невиновность, в том числе и путём выявления и исключения недопустимых доков, доказывая тем самым незаконность собранных против него сведений. Мы в вновь сталкиваемся с профессиональной склеротичностью мусоров. Они напроч забывают, не желают помнить о своей функции защиты личности от безосновательных гонений, наслаждаясь лишь конкурирующими принципами разделения функций сторон и невмешательства суда в спор между сторонами. И если "подлежит" лишь созвучно с "подлый жид", значит должны родиться мотивированные заключения (решения) по вопросам допустимости. Да, органы расследования избегают самоинициатив по обсуждению допустимости собственных доказательств, а суд, как уже отмечено, ограничивается формальными декларациями на этот счёт. Тогда твоя работа – напрягать и напоминать, теребить эту гадину.

Вторая проблема. Процесс проверки и решения вопросов о признании и исключении доказательств ввиду недопустимости завязаны на заявлениях заинтересованной стороны о нарушении порядка при получении доказательств. Отказывая в удовлетворении таких заявлений (ходатайств) мусора применяют ссылки на несущественность нарушений, даже если они (нарушения) и нашли своё подтверждение. Доводы о несущественности выводят из степени влияния допущенных нарушений на доброкачественность самих доказательств. Протестуем. При видимой логичности подобных рассуждений, применение критериев "существенности" выходит за рамки действительного содержания норм Закона. Статья 75 УПК указывает основой недопустимости единственное условие: нарушение законного порядка. В норме нет оговорок о существенности или влиятельности. То есть, должны приниматься безоговорочно любые нарушения. Действительно, невозможно влезть в бо; шки и выяснить доподлинные мотивы "добытчиков" доказательств и ясно воспроизвести все обстоятельства получения доказательств с учётом мотивации «нарушителей порядка» по их сознанию, примеряя их умыслы и направленности к мышлению других на последнее время. Закон категоричен, и до; лжно следовать буквальной его установке. Есть нарушение – доказательство в топку. Всё остальное – измышление, искусственное создание путей отступления, преодоление нарушений и самого Права на устранение недопустимых доказательств.

Заранее мявкну: процедура исключения доказательств – значимое средство защиты. Можно мятежно и нужно натужно добиваться преимуществ в разбирательстве с использованием и этой процедуры. Мне известны случаи, когда именно таким путём позицию обвинения вымораживали насквозь. Данной теме будут заданы отдельные главки (см. п. 5.3.3.; 5.4.2. «В» и др.).

 

4.2.2. Доказательства прямые и косвенные

В процессуальном Законе нет предписаний, но условно доказательства подразделяют на: прямые и косвенные. Прямыми считаются такие сведения, которые напрямую указывают на факты и обстоятельства, подлежащие доказыванию, могут служить однозначным их подтверждением или опровержением. Так, показания свидетеля, личным наблюдением, слухом и прочей локацией воспринявшего действия по причинению телесных повреждений, то есть способного непосредственно описать картинку происшедшего, – такие показания считаются прямыми. А сам такой очевидец обзывается прямым свидетелем. Одно отступление: свидетель, будучи свободен характеризовать обстоятельства, не вправе давать им юридическую квалификацию. Не его компетенция. Потому, когда в показаниях свидетель вдруг плеснёт: «я видел, как мужик убил мужика», это ещё не означает, что произошло именно убийство потерпевшего (ст.105 УК РФ), а, допустим, не причинение смерти по неосторожности или какой другой схожий по смертным последствиям состав.

Всегда прямыми доказательствами являются показания потерпевшего по деяниям против его личины. В таких случаях ему достаётся достоверная информация о совершённом против него преступлении. Он непосредственно воспринимает всеми своими рабочими органами чувств, а порой и "на собственной шкуре" всё происходящее вокруг. Естественно, что прямыми будут и показания самого преступника, так же, как и его подельников, если последние присутствовали и очевидцами являются. Прямыми следует считать и сведения по любым другим первоисточникам, будь-то видеокадры, тексты оригинальных документов или след на грунте, данные исследований тел, вещей и предметов при непосредственном контакте с ними. Но с последним иногда можно поспорить.

Косвенные доказательства дают опосредованную информацию о фактах и обстоятельствах, и по таким сведениям можно сделать только поверхностные, дополнительные, предварительные умозаключения в пользу какой-либо версии. Косвенные сведения принимаются с той степенью доверия, насколько сам источник этих сведений приближен был к фронту событий. Чем дальше отстоял источник, чем больше число промежуточных посредников в передаче данных, тем больше искажений могло проникнуть в исходную информацию (если вообще они были). Так, в любом случае, косвенными должны считаться показания свидетеля, который сам не наблюдал происшествия, но узнал о нём со слов прямого свидетеля. Косвенные доказательства менее надёжны по достоверности, а потому их требуется больший объём и по источникам и по характеру сведений. Такое необходимое количество называется «достаточной совокупностью доказательств».

Предпочтение отдаётся прямым доказательствам, хотя Закон и не позволяет обвинению ограничиваться их единственным числом, а требует всегда совокупность. (Без совокуплений не обойтись и в доказывании). Пропорционально количеству и качеству, тем более косвенных доказательств, обеспечивается та самая степень крепости позиции или обвинения или защитных построений. Совокупность должна, во всяком случае, позволять сделать выводы по обстоятельствам дела. Особенно это касается умышленных преступлений, так называемых неочевидных составов, которые всегда планируются и осуществляются злодеями с оглядкой на последствия, а значит, ими прилагаются силы к избежанию прямых улик и изобличений, в том числе и по созданию ложных доказательств. По некоторым делюгам, например, мокрухам в формате "рыло на рыло" может вообще не оказаться прямых доказательств. Тогда картинку деяния восстанавливают только по совокупности косвенных доказательств. Например, о факте и обстоятельствах причинения смерти, причастности и виновности укажут такие данные, как: наличие самого трупа с множественными проникающими ранениями в жизненно важные органы, целевая направленность повреждающий действий, прижизненный характер телесных повреждений и их прямая связь с наступившей смертью; сведения об орудии преступления и его принадлежности конкретному лицу; следы нахождения подозреваемого на месте и во время преступления, отсутствие данных о его же нахождении в другом месте на то же время; наличие мотивации у подозреваемого вследствие сложившейся обстановки, условий или отношений с терпилой; своеобразное поведение подозреваемого до и после совершения преступления; обнаружение на подозреваемом, его одежде, присутственных его местах следов о пребывании с потерпевшим; и прочие глупости. Совокупность может быть и любая другая, какая угодненькая и состоять только из косвенных доказательств. Но по ней, и в отсутствие достойных опровержений должно возникать твёрдое убеждение по всем аспектам происшествия.

 

4.2.3. Доказательства достоверные и недостоверные

Доказательства в порядке их оценки подразделяются на: достоверные и недостоверные.

Достоверные – то есть в достаточной степени, достойно верные. К достоверным доказательствам должно проявляться положительное отношение: вера в их правильность, правдивость, ясность и полноту. Эти качества определяются восприимчивостью того, кто исследует доказательство, когда по различным признакам в нём возникает и укрепляется доверие к сведениям. При этом достоверность сведений неразрывна с достоверностью их источников. В этом они едины. Немыслимо считать правдивой информацию по Протоколу опознания, полагая сам Протокол по порядку его составления фальшивкой. Сомнительны будут показания свидетеля уже по той причине, что свидетель параноидален. Глупо довериться письменным сведениям "иного документа", в то время как их автор предвзят, а носитель подвергался обработке. В любом случае "вера" в рамках "достоверности", в отличии, например, от боговерия, не может быть слепой, опираться лишь на интуитивные позывы, но иметь в основе очевидные фактические данные.

Каким образом уясняется достоверность, Закон не конкретизирует процедурно, так как это всё же связано с внутренними чуйками людей, осуществляющих ревизию доказательств. Единственный нормативный шаблон: "исходя из всей совокупности данных". По такой раскладке свои последовательные вопросы возникают: каким порядком "исходить"?; что значит "из всей" – из всей вообще, или из всей, но относящейся к конкретному обстоятельству? Оставим эти размышления потомкам. Однако каждый волен сам для себя решать и ощущать, верит он представленной информации или нет, или верит, но не очень. Логичность, последовательность, однозначность, прозрачность самой информации, её согласованность и связанность со сведениями по другим источникам, а также личные качества самого получателя информации, способного разумно, по совести, достаточными знаниями и опытом правильно воспринимать, анализировать информацию – такие свойства приводят к убеждениям о достоверности или плодят недоверие, сомнительность.

Соответственно сказанному, недостоверными должны считаться любые доказательства, которые воспринимаются отрицательно, как неправдивые или блудливые. Такие сведения искажают факты, события и обстоятельства, и создают порочное представление о существе и характере исследуемых процессов и людских данных, создают неопределённость в восприятии, противоречивые чувства. Недостоверность может быть порождена как намеренной ложью источника, так и его заблуждениями, болезненно-искажённым восприятием, ошибками, забывчивостью, впечатлительностью. Это что касается людского ресурса. Материальные носители информации сами по себе могут нести неправду, так как всё в этом мире подвержено порче, что саморазложением, что от соприкосновения с иными материями, а то и намеренным вмешательством в их судьбу всякого рода негодяев, негодность привносящих. К недостоверным (одновременно и недопустимым) относятся, в частности, и любые предположения, домыслы, догадки, слухи, которые не содержат категоричных высказываний и констатаций или не имеют источника, по которым их можно бы было проверить.

Когда любой из нас, не являясь очевидцем событий, получает некую информацию о них, то в нормальном режиме восприятия не может заранее судить о её верности или ложности. И после изучения той информации по одному сиротскому источнику так же сложно прийти к однозначным выводам о правдивости. Хотя и сама информация по содержанию уже после первичного с ней ознакомления может вызывать чувства доверия или наоборот, если зримы, например, явные противоречия. Для полноты и всесторонности требуется совокупность информации по одному и тому же вопросу и желательно от различных, независимых друг от друга источников. Одно дело, когда событие по подготовке сбыта наркосредств описано подозреваемым в "явке", протоколе его допроса, в протоколе очной ставки, пусть даже и несколькими свидетельствами от не вполне заслуживающих доверия оперов наркоконтроля, другое – если те же события, кроме подозреваемого, изъясняют независимые свидетели, результаты осмотров и экспертиз, кадры видеонаблюдений. Поэтому, при малости объёма самих предметных сведений или при крайней скудности источников рабочей информации может оказаться вообще не достаточно, чтобы оценить достоверность, сделать однозначные выводы об этом. Тогда вопрос достоверности зависает, остаётся как бы открытым, и достоверность не решается. Эта непонятка может протянуться сколь угодно долго, пока не будут обнаружены новые данные, полезные оценочным задачам.

Опять же, в Законе нет и, думаю, не может быть прописано подробных процедур по установлению достоверности. Общие требования справедливости разбирательства требуют критического отношения к любой выдаваемой "на гора" информации. Критическое не путать с кретиническим, как происходит у мусоров на деле. Критически относиться – не значит пропускать всё через шельмование и направленно изыскивать пороки, но только использовать подход большой осторожности, заранее не решая для себя о достоверности или недостоверности, удерживаясь как бы в нейтрале, оставляя в работе буфер для сомнений. В этом случае не годен принципиальный механизм презюмирования, здесь не может быть заведомых опорных предпочтений в пользу той или иной оценочной характеристики. Так должно быть в нормальном порядке, при порядочном производстве. Но как далека отечественная практика от подобного понимания (666 километров пёхом)!

Мусора культивируют обвинительные предпочтения: презюмируется достоверность любых доказательств стороны обвинения и недостоверность всяких сведений от защиты, не согласующихся с первыми. Тот же суд настроен слепо доверять доказательствам, представляемым от обвинения, принимает их "на верочку" и не обременяет себя не то чтобы тщательной, но проверкой вообще. А если имеются (вдруг) противоречия, то суд двинет булками по пути тупой выборки сведений, наиболее выгодных целям обвинения. Это происходит как бы программой установочных предпочтений по умолчанию, свободным парением топора до тех пор, пока не будут представлены жёсткие опровержения достоверности, не возбудятся глубокие, непреодолимые сомнения в чистоте информации. И, наоборот, в отношении доказательств защиты заранее предполагается их кривота. Этим доказательствам суд заведомо не доверяет, берёт их в тиски отторжения и любые сведения от защиты подвергает самой тщательной ревизии, а источники этих сведений – невероятному давлению. Нередко это происходит в самых агрессивных тонах. Мусора целенаправленно изыскивают любые формальные поводы, чтобы опорочить доказательства защиты. Весь помысел: обосрать и зарыть. При этом для переубеждения суда в пользу позиции защиты потребуется значительно больше опровержительной информации, так как при равности весовых чаш в Фемочкиных клешнях, чашу стороны обвинения откровенно подкручивают. Совокупности обвинительных доказательств должна противостоять кратно большая совокупность твои грузов.

 

4.2.4. Доказательства обвинения и стороны защиты

Как при дележе добычи, пусть не всегда заслуженно, делят и доказательства: на доказательства обвинения и доказательства стороны защиты. Сведения фильтруют под позицию и интересы одной из сторон, выценивая в них обвинительные или оправдательные качества.

В прайде нет согласия, и уже при первом дербалове добычи нам с тобой на справедливость и понимание лучше бы не уповать. Само по себе заявление стороны об отношении того или иного доказательства к ней, к интересам этой стороны, не является определяющим. Мало ли кто и как доказательства расценил для себя своим разумением. Главное – существо доказательства и его реальное влияние во благо или во вред интересам каждой стороны. Поэтому, если сторона обвинения, например, ссылается как на своё доказательство на сведения по протоколу очной ставки, а реальное содержание сведений в этом протоколе противоречит версии обвинения, то сторона защиты вправе считать эти сведения доказательством защиты, вправе относить их к своей базе.

Размежевание вслед интересам сторон, бля буду – хлопотное занятие, и оное требует чёткого распознавания, установления ценности и массы доказательственного продукта. Всякая сторона и любой активный участник от сторон вправе давать собственную оценку по относимости сведений "за меня, за нас" или "против". Любые споры по этому поводу между сторонами или среди отдельных участников внутри сторон, хотя и состоятельны, а иногда и неизбежны, но фактически не подлежат разрешению каким-либо независимым арбитром в традиционном порядке рассмотрения дела по существу такого спора. Официальных актов о признании данных качеств не выносится, постановлений об этом не принимается. Меж тем такие мнения участников должны учитываться.

Кроме случаев, когда истинная ценность доказательства может и не совпадать с мнением стороны «моё», а право собственности на доказательство не закрепляется признанием и Свидетельством, случаются недоразумения и иного рода-племени. Какая бы из сторон не заявляла об относимости доказательства к её базе, это доказательство в действительности может статься и нейтральным. Ничейной будет, например, любая порожняя брехня – сведения, которыми ничто по обстоятельствам не подтверждается и не опровергается. Информационный хлам. Либо же одно и то же доказательство одновременно отражает позицию обеих сторон, то есть является доказательством и защиты и обвинения. Это характерно при спорной оценке зафиксированных обстоятельств, или при многозначности сведений. Например, сторона обвинения как на доказательство своей стороны может ссылаться на майку с тела потерпевшего, на которой выявлены следы порезов. Этими фактами, якобы, подтверждается версия об убийстве потерпевшего. На это же вещественное доказательство (майку) ссылается и сторона защиты, считая его своим доказательством, так как на краях порезов отсутствуют следы крови, а это, в свою очередь означает, что на время тканевых повреждений данный предмет одежды не был одет на потерпевшем, и сами рассечения не определяют наличие телесных повреждений в тех же местах на теле (сам труп не был обнаружен).

Не редки случаи, когда сведения по одному источнику, внутри него или отдельными частями информации отвечают разным интересам разных участников. Например, в одном протоколе допроса свидетеля часть его показаний направлены против обвиняемого, а другая их часть говорит в его пользу. Это может происходить как вследствие внутренней противоречивости показаний по одному и тому же обстоятельству, или может касаться разных обстоятельств дела при противоположной их полезности. Вот свидетель в одном разделе указывает, что ты треснул терпилу палкой по башке. Это доказательство обвинения о причинении тяжких телесных. Но далее тот же свидетель говорит, что ты – хромоножка, той же палкой пользовался в качестве опорной трости, а без неё не был устойчив на ногах. А вот эти сведения уже доказательство защиты по версии невозможности безопорного нанесения самим предметом опоры удара, значительной и повреждающей здоровье силы.

Разведение доказательств по базам сторон имеет практическое значение, стратегическую важность, и раздел этот реально применяется в процессе доказывания. Перечни доказательств отдельными блоками указываются в Обвинительном заключении (ст. 220 УПК). Так как те Перечни изначально составляет сама сторона обвинения, она по собственному усмотрению разгребает доки в две кучки. Естественно, всё более-менее лакомое и в собственном понимании мусоров значимое для доказывания своей позиции они отгребают в свою кладовку. Стороне защиты, как правило, достаются объедки и огрызки, а то и вовсе бубликова дырень. И тогда обвинитель в перечне доказательств защиты укажет, что таких "доказательств нет". Что может означать и полное отсутствие в природе, и не выявление вследствие каких-то причин. Защитники и их подопечные сквозь пальцы ног взирают на это безобразие, не чуя последствий. И в числе доказательств обвинения по результатам таких обособлений не вдруг оказываются даже оправдывающие обвиняемого сведения, которые при этом намеренно сокращаются или перефразируются.

Если ты, конечно, тактически не озадачен целью вообще не раскрывать свою позицию по делу, не желаешь указать своё отношение и оценку дать доказательственной базе, то следовало бы уже с этого этапа вцепиться молочными зубками в шкуру недобитого медведя, тягать её на свой нехилый задок. Движ такой: Непосредственно после окончания расследования и ознакомления с материалами дела, но до составления Обвинительного Заключения (Объебона), фиксировано передай следаку собственный перечень доказательств защиты (имеющихся в деле) с ходатайством о приобщении Перечня к Объебону. Будет сопротивляться и отнекиваться. Далее в зависимости от результатов и проанализировав содержание перечней по представленному тебе экземпляру Объебона, повторное ходатайство направляешь прокурору, кто будет утверждать Объебон. Здесь же можешь указать об ущербности перечней в редакции следака: подтасовка, искажение, неполнота, произвольность. В случае невыполнения твоих требований или неправильного их выполнения, свой Перечень настойчиво внедряй в дело и в предварительных слушаниях, и в подготовительной, и в исследовательской частях разбирательства по существу обвинения в суде. И при всяком упоминании, обсуждении доказательств акцентируй соответствующие из них по относимости к твоей стороне, если мусора обозначают такие доказательства иной принадлежностью.

Отсутствие должных усилий в указанном направлении приводит к таким последствиям:

Во-первых, затрудняется исключение как недопустимых тех из доказательств, что не заявлены перечнями от сторон для исследования в суде. Не заявление по Перечню может послужить основанием для отказа в исследовании и в исключении;

Во-вторых, возникают препятствия представить суду "новые" доказательства защиты. Такие будут подвергнуты жесточайшей формальной критике;

В-третьих, реальные по наличию и значению доказательства защиты, но представленные суду в числе и качестве доказательств обвинения от этой стороны, будут и интерпретированы в первую очередь обвинителем. Обвинитель оказывается в барышах уже когда, например, получает возможность первым ставить вопросы свидетелям (защиты) и оглашать фактически защитные материалы дела избирательным объемом сведений;

В-четвёртых, суд пренепременно воспрепятствует "повторному" исследованию доказательства (защиты), если оно в какой-либо форме уже было представлено суду и оглашалось в качестве доказательства (обвинения), хотя обвинитель представлял только ему выгодные выборки – часть сведений;

В-пятых, изначально заявив как о "своём" доказательстве, обвинение может вовсе не представлять его суду, например, по причине того, что в реальности эти сведения не выгодны обвинению, а могут пойти в зачёт интересам защиты. В том и расчёт. Сторона же защиты может оказаться не готова к такому повороту событий, уповая на исследование этих сведений обвинителем и не предложив их предусмотрительно к исследованию в числе защитных. Тогда какой-то из козырей защиты может оказаться "вне игры".

Конечно, и с подобными гадостями можно управиться. Есть к тому методы. Но зачем нам лишний геммор? А как конкретно мусора применяют гнилые приёмы работы с базовыми доказательствами, мы вскроем в главе о судебном следствии.

Кроме того. Исходя из положений статьи 74.2 УПК, доказательствами являются не только сведения по обстоятельствам, подлежащим доказыванию в рамках обвинения (при производстве по уголовному делу), но так же и сведения по иным обстоятельствам, собственно к обвинению не относящимся, но имеющим значение по тому же уголовному делу. Такими "иными" обстоятельствами, не относящимися к вопросам Приговора, являются, например, обстоятельства применения меры пресечения; обстоятельства, определяющие законность производства по делу и допустимость доказательств; обстоятельства по исковым взысканиям вследствие причинённого ущерба. Материалы и сведения, которые стороны представляют суду для установления или опровержения таких "второсортных" обстоятельств, как и для решения судом вопросов права, Закон также именует Доказательствами (см. ст. 108.7.3, 235.4, 309.1.1 УПК). А потому что с их помощью также осуществляется доказывание. Но процессуальное значение таких доказательств оставлено туманным, приниженным. Что, как уже не трудно догадаться, влечёт произвол мусоров при осуществлении процедурного оборота таких "доказательств".

Надо бы отметить то, что указанные обстоятельства сами по себе не включены в общий перечень обстоятельств, подлежащих доказыванию (ст. 74 УПК), когда такой Перечень, по сути, является исчерпывающим. Формально, суд оказывается свободен от оценки доказательств по этим обстоятельствам. В частности, на такие доказательства как бы и не распространяются правила исключения по недопустимости. Эти доказательства со стороны обвинения приобщаются к материалам дела "автоматически" и на общее обсуждение могут не выноситься. Так и происходит. Например, при неявке свидетеля в суд поступает Рапорт от службы суд. приставов о результатах отыскания и препятствиях обеспечить явку свидетеля. Формально, сведения по рапорту расцениваются доказательством невозможности явки и участия (допроса). Так? Хорошо, если суд соизволит хотя бы огласить Рапорт, но обычно лишь сообщают о наличии такового. Собственно процедуры доказывания невозможности явки не происходит. Не позволяется обсуждение сведений по рапортине на предмет достоверности и допустимости. Однако на его основе далее может быть принято решение об оглашении ранее данных свидетелем показаний, со всеми последствиями от этого. А подтверждением обоснованности доводов стороны обвинения и решения суда в части проведения оглашения показаний свидетеля выступят как раз сведения по Рапорту.

 

Это исключительность, если кто может стать равнокомпетентным одновременно по нескольким, хотя бы по двум отраслям знаний. Если это не смежные отрасли. Не хватит попросту времени на выучку. Вот и мусора, едва ли им удаётся заделаться истинными профи хотя бы по собственной специальности, специализируясь в юриспруденции. А в прочих направлениях знаний, тем более глубоко научной принадлежности, максимум – добиваются поверхностных усвоений. Но установление некоторых обстоятельств по уголовным делам требует применения опыта и знаний, посторонних от юриспруденции. Поэтому мусора вынуждены привлекать к участию профильных спецов.

Заключения – это результаты исследования по вопросам, где требуются специальные познания в различных областях наук, технологий, искусств. Перечень таких отраслей обширен и не ограничен. Но к ним не относятся собственно юридические дисциплины. Поэтому, если судья или следак при рассмотрении дела столкнётся, например, с вопросами о применении налогового или градостроительного законодательства, по которым дупля не отлавливает, он вправе подтягивать в помощь в качестве спеца таких отраслевиков. Налоговое и градостроительное право – это юридические дисциплины, и мусора сами должны тянуть лямку нормативной базы этих отраслей. А ведь не потянут, и потому втихаря получают консультации от специалистов. На этом их и можно хлопнуть, так же как вполне ожидаемы грубые ошибки в применении и толковании отраслевых норм. Но мы немного отвлеклись.

В Заключениях даются ответы только по тем вопросам, которые поставлены сторонами в процессе или судом. Исключением является порядок по праву эксперта и специалиста указывать на такие аспекты, которые ими расцениваются важными для дела. В ходе исследований могут быть выявлены факты, значимые для установления обстоятельств, но по которым вопросы со стороны мусоров не заданы ввиду непредсказуемости самого наличия таких фактов. И тогда исследователи сами обращают на них внимание мусоров, и такие данные могут быть приняты во внимание. При этом, вновь обнаруженные факты могут быть столь существенны, что в корне меняют позицию сторон и ход разбирательства. С другой стороны, норма фактически смывает ограничения по вопросам экспертных выяснений, которые определяются вопросами следователя. Важными, имеющими значение для дела фактами и обстоятельствами эксперт может посчитать любые по своему усмотрению, как бы предугадывая нить расследования, а фактически замещая в этом самого следователя, впрягаясь с ним в одну узду. Эксперт и специалист в такой раскладке свои м произволам решают об «исключительности» случая. Такие полномочия не оставляют эксперту независимости. А в практическом выражении эксперты оказались поставлены в положение обязанных указывать на всякие «важности».

К экспертам и специалистам обращаются при всякой нужде, когда важные вопросы не могут быть разрешены без их участия из-за отсутствия у других участников должных компетенции и знаний. И даже, если у кого из «рядовых» участников подобные знания и имеются, например, свидетель по роду своей мирской деятельности обладает достаточными познаниями в области медицины, это не избавляет от специальных мед. исследований с дачей Заключения. Так как кроме знаний и пусть даже авторитетности требуется ещё и профессиональный допуск по компетенции, наличие инструментария, контроля, возможностей, ответственного подхода, специального закрепления процедур и следования оговорённым правилам, в конце концов, наличия атрибутов «доверия» к самому исследователю – установленные Законом и отраслевыми нормами гарантийные условия качества работ.

Заключениями экспертов являются сведения, содержащиеся в исследовательской части и в выводах экспертов по поставленным перед ними вопросами, а Заключениями специалистов – суждения, так же по вопросам выяснения. Заключения оформляются только в письменном виде в формате документа, который так и обзывается – «Заключение». Обязательность письменной формы для экспертных Заключений установлена не в УПК, а в специальных законах и производных от них ненормативных актах: в Законе об экспертной деятельности, в положениях, инструкциях, методических указаниях. В отношении Заключения специалистов не издано до сих пор отдельного регулятивного Закона о порядке исследований и постановке выводов. Поэтому такая же, как по экспертизам обязательность письменного изложения суждений не предусмотрена, хотя и подразумевается. А это значит, что Заключения спецов могут быть и изустными.

К услугам специалистов в уголовных процессах стали активно, вернее сказать – приближенно к активности прибегать только в последнее время. До этого привлечение специалистов, получение от них Заключений и использование таких Заключений в процессе доказывания фактически бойкотировалась мусорами в одностороннем порядке, самой возможности участия спецов значения не придавали. Такая политика «не любви» опиралась на три костыля: слабость нормативной базы для такого вида исследований; не подконтрольность или чрезвычайно низкая контролируемость специалистов мусорским влияниям; кадровая малочисленность лицензированных спецов.

 

4.4.1. Заключения эксперта

Что бы там нам не пели о равносильности видов доказательств, но, как и с показаниями, негласное преимущество экспертных заключений по доказательственной силе – несомненны, когда речь идёт о выяснении вопросов научного порядка. В народе, иногда и небеспочвенно сложилось какое-то трепетное отношение к учёным мужам и их сакральным знаниям. Деятельность экспертов непостижима быдлу и в восприятии граничит со сверх-способностями и таинством. Да, просканировать спектрально материю – это тебе, бля, не куру ощипать.

На разрешение экспертам скидывают вопросы, которые не могут быть решены непосвящёнными и с помощью обычных условий и средств. Ответы на такие вопросы, например, о причинах смерти, не могут быть достоверно получены из других видов доказательств и в ином порядке, чем специальные исследования. Имей мы даже дюжину свидетельств от очевидцев о выстреле в голову человеку, имей мы сам труп с таким ранением, а этого окажется не достаточно, чтобы утверждать о кончине терпилы вследствие огнестрельного поражения мозга, пока в этом не убедиться медик-эксперт. И суждения по тем же вопросам даже из уст судей, прокуроров-криминалистов или следаков не принимаются бесспорными и окончательными.

Штат экспертов по отношению к количеству дел региональной подведомственности крайне ограничен, конкуренции не существует. Мы имеем открытую монополию под эгидой гос. силовиков. Традиционно, проведение экспертизы поручается ближайшему и единственному в регионе экспертному бюро (сокращённо – Бюро СЭ). Такого адресата для исследований выгодно для себя избирает тот, кто ведёт производство по делу. Особенно на ранних стадиях расследования, когда второй стороны (защиты) ещё физически не существует. Но и позднее, при участии обвиняемого, защитника, потерпевшего, им не даётся права выбора эксперта. А даже и владея они такой возможностью гипотетически, на время назначения экспертизы участники от защиты заранее не располагают информацией о предстоящих исследованиях, их целях и задачах, о существовании других, альтернативных экспертов и бюро. Тем более не оказывается поводов и оснований для отводов уже заявленным экспертам, когда персонально эксперты не конкретизируются в постановлениях о назначении экспертиз, а называется только экспертное учреждение. Все отводы и сомнения будут заведомо голословны, а потому попадут под отклонения. Сами же исследования зачастую невосполнимы и не дублируемы, не возобновляемы ввиду их необратимости и расходования образцов и материалов (труп вскрыт и захоронен, патроны отстреляны, вещество обработано реактивами).

Оспорить содержание исследований и выводы по ним может только другой эксперт и только равной или большей квалификации. И это он сможет осуществить не самостоятельным изучением первичного объёма исследований, а по уже выверенным материалам готовой экспертизы. Невозможно полностью воссоздать картину производства в реальном измерении и восприятием бывшего исследователя. В некоторой степени проверена может быть только формальная сторона ранее осуществлённых процедур. Повсему поэтому крайне затруднительно бороться с Заключениями, оспаривать их. Даже заведомая ложность экспертиз зачастую не вскрываема, не преодолима.

Сами следователи и судьи не в состоянии оспаривать проведённые исследования. Они могут только уповать на дружественные отношения с экспертами и их руководством, лояльность промусорённых экспертных контор, и, конечно, широко используют свою преимущественную возможность знать предварительно о ходе и результатах экспертиз. Что, как минимум, позволяет вносить коррективы или даже своевременно отказаться от уже произведённого.

Все эти основания, порядок проведения, постановление выводов и формы фиксации экспертных исследований достаточно жёстко и подробно регламентированы, оговорены совокупностью различных актов. Объём этих правил огромен: тут тебе и нормы УПК, и Закон об экспертной деятельности, положения, инструкции, методики по проведению конкретных исследований – это всё обязательные установления. Не забудем и о таких регуляторах, как решения мусоров, а также руководящие указания ведомственного (локального) характера. Можно бы посочувствовать экспертам – они обременены, кроме собственно исследовательских работ, ещё и удержанием в башке огромнейшего объёма правил, проблемой чёткого следования этим предписаниям. Вне зависимости от собственных разумений и очевидностей.

Вот, для примера общий вид судебно-медицинского исследования трупа. Кратенько проследим процесс. Медицинского эксперта – кто и будет в дальнейшем проводить патологоанатомическое исследование, привлекают к участию уже на время обнаружения трупа для осмотра места происшествия и самого мертвеца. И уже на этом этапе он делает поверхностные фиксации и кумекает первичные выводы о криминальном характере происшествия, состоянии трупа, расположении и всех аспектах видимых телесных повреждений. Именно с подачи этого эксперта, который здесь выступает пока в качестве «специалиста, врача, медика», вносятся сведения о трупе в Протокол осмотра. Кроме этого, устно эксперт высказывает свои соображения органу расследования и даёт рекомендации о необходимости каких-либо исследований, о направлении трупа на исследование. А это уже не фиксируется документально. Здесь же эксперт обращает внимание на значимые по его мнению обстоятельства. Только после окончания осмотра экспертом, труп направляют в морг при Бюро судмедэкспертизы – в то место, где наш милый эксперт и будет проводить само исследование. То есть, уже на этом этапе предрешён вопрос о том, кто и где осуществит экспертизу. Без вариантов. Если только морг не сгорит, эксперт сам коньки не отбросит или тяжко не захворает. Только позднее будет следователем вынесено Постановление о производстве экспертизы. Фактически «задним числом», хотя реальное решение было принято числом «передним», хотя уже и сами исследования уже начаты были при осмотре. В том числе и большинство вопросов по назначающему Постановлению сам же эксперт и сформулирует предварительно, пусть даже общей направленностью исследований. Ну и что, если причины смерти и внешне очевидны (нож торчит из груди у трупа). Экспертиза должна будет проведена по полной программе, следуя всем нормативам (нож мог пронзить и мёртвое тело покойника). В рамках действующих и обязательных положений, методик и решений, эксперт для начала будет ознакомлен с правами и предупреждён об ответственности. Непонятно, правда, кто именно, когда и где делает эксперту такие разъяснения.

Однажды, за пачку «Явы» прополаскивая носки соседу по камере, крепко призадумался я над сутью процесса ознакомления экспертов с правоспособностью. Закралось подозрение, что выставляемые об этом сведения фальшивы. Случай представился и в суде подсыпал эксперту подлых вопросов:

– После вашего участия в осмотре места происшествия, через какое время вы вновь встретились со следователем?

– Точно не скажу, но это произошло при другом осмотре по другому делу.

– А каким образом тогда вами получено было решение о проведении экспертизы?

– Это решение, так у нас заведено, мне передал следователь через моего помощника.

– Вместе с материалами дела?

– С какими материалами?… А, ну да, вместе с ними…

– А составленное Заключение каким образом передали следователю в обратном порядке?

– Так… а его я, насколько помню, сам завёз. Только мы Заключения отдаём не следователям в руки, а сдаём их в приёмную-канцелярию.

– Вместе с материалами дела?

– С какими материалами?… Ах, ну да, вместе с материалами, конечно.

– Значит, всё это время контактов со следователем не состоялось?

– Нет, не встречались, незачем.

– В вводной части вашего Заключения указано, что вы были ознакомлены с правами и обязанностями, и предупреждены об ответственности. Кто, когда в каких условиях проводил с вами указанные ознакомления и предупреждение?

– Ну, так это… пр-р-р…

Черёд самому исследованию. Подробно осматривается одежда на трупе и при снятии, всё содержимое карманов. Осматривается труп снаружи по его физическому состоянию, целостности, повреждениям, следам, морфологии. Эксперт (скоро он будет по локти в трупятине) начинает внутреннее исследование тела со вскрытия мест повреждений, ранений, подозрительных очагов. Определяются все характеристики различимых повреждений (глубина, связь с органами, орудийность, тяжесть, прижизненность и т. д.). Далее патологоанатом перекапывает поочерёдно все органы туловища и головы мертвеца, где могут быть обнаружены любые иные повреждения, следы воздействий, болезненных изменений, телесных изъянов. В этом не только поиск причин смерти, но и выявление тех особенностей, что позволят индивидуализировать, определиться твёрдо в личности упокоенного человека. В процессе этого аудита отдельные органы, фрагменты тела и пробы жидких субстанций (кровь, лимфа, слизи,…) изымаются и передаются на точечное исследование другим экспертам (химикам, биологам, гистологам, трассологам,…). Отдельными образцами изымают фрагменты поверхностных тканей со следами повреждениями, и вместе с одеждой отправляют на самостоятельное изучение. Только после получения результатов всех анализов делается окончательный диагноз причин смерти и составляется собственно Заключение – самостоятельное доказательство.

Параллельно «основному» патологоанатомическому Заключению по трупу добываются и другие Заключения. Они могут быть составляющими анатомического, в вышеописанном порядке, или возбуждаться следаком самостоятельно по совершенно другим направлениям исследований. При варианте взаимосвязанности исследований, о необходимости их проведения, месте, времени, эксперте, постановочных вопросах – обо всём этом следаку указывает тот же судмедэксперт, кто изначально привлечён был к осмотру. Фактически этот эксперт должен считаться действительным инициатором и координатором добычи большого массива доказательств, а вынесение следователем решений об экспертах, изъятиях и передачах образцов – всё это производно. Вот именно. Это ж наш эксперт принимает меры по изъятию, сохранению, рассылке всех обнаруженных и добытых будущих вещдоках. Он упаковывает, опечатывает, сверяет реквизиты.

Объёмы работ и формальностей действительно масштабны. И в процессе такой деятельности, то нарочно, а то и случайно допускаются нарушения, которые ты можешь обнаружить. Проработка тобой всей формальной изнанки – «дорожная карта» разоблачений и опровержений результатов экспертиз, так как перепроверить уже случившиеся исследования через новые такие же работы невозможно в большинстве случаев.

А теперь, уподобляясь анатомам, вскрываем Заключение, чтобы вспотрошить его и выяснить нутро. Само Заключение – процесс и результат всей исследовательской деятельности может быть достаточно пухлым документом. Не дрейфь, взламывай. Состоит Заключение из четырёх основных частей: вводная часть; исследовательская часть; выводы (заключение); приложения. Если внутри экспертизы проводились другие, попутные исследования, на которые есть ссылки в данном Заключении, то все материалы по ним должны быть включены в общий состав «нашего» Заключения.

Вводная часть содержит общую информацию о том, кем, когда, где, на каком основании проведена данная экспертиза, её цели, задачи, условия проведения, формальные отметки. В этом разделе обязательно указывается: 1) наименование экспертного учреждения, данные о регистрации и лицензировании; 2) время и место производства исследований, составления и подписания Заключения; 3) основание исследований – решение органа власти о назначении и проведении экспертизы, а иногда – договор (соглашение) с физическим или юр. лицом; 4) данные об экспертах по их личностям и профессиональным качествам, а также по другим непосредственным участникам; 5) факт разъяснения экспертам их прав, обязанностей и ответственности под расписку, скреплённой печатью эксп. учреждения; 6) указание на отраслевую направленность экспертизы (судебно-медицинская, баллистическая, авто-техническая,…); 7) видовой характер исследований, если экспертиза повторная, дополнительная, комиссионная или комплексная; 8) данные об объектах, которые представлены эксперту на исследование (препараты, образцы, фрагменты, документы,…); 9) лабораторные условия (температура, освещение, влажность, или другие влияющие факторы).

И здесь мелочей не бывает. Важность и значение вводной информации выстрадана временем, всем опытом получения и использования экспертных доказательств для задач криминалистики. Содержание вводной части само по себе доказательственного значения по обстоятельствам доказывания не имеет. Но по этой информации возможно проверить законность самого производства экспертизы – соблюдению процессуальных правил. А во взаимосвязи с другими разделами оценить достоверность и относимость Заключения в целом. Перекубаторив эти данные вдруг выяснишь серьёзные упущения, которые могут считаться «существенными нарушениями». В самых, порой неожиданных местах вводных частей Заключений всякий раз сталкивался с такими сюрпризами.

Примеры косяков: экспертиза проводилась в другом учреждении, чем указывалось в постановлении следака; отсутствовали какие-либо из обязательных данных или они не отражали требуемой информации; профессиональные данные об эксперте (стаж, специальность, специализация, квалификация) не соответствовали условиям допуска к конкретному виду исследований (не прошедший аттестацию эксперт-химик провёл биологическое исследование); экспертизы по форме не соответствовали решению об этом (проведена комиссионная, хотя в постановлении о назначении об этом ни слова); эксперты не были ознакомлены с правами, обязанностями, ответственностью, или были ознакомлены, но не по должным нормам, или по «левому» Закону; экспертиза инициирована по фиктивному основанию (указано несуществующее постановление следака или была начата прежде вынесения такого решения). Бывало и так, что какие-то из обязательных разделов вообще отсутствовали. При проверке содержания любой Экспертизы, и это касается всех составных частей, необходимо сверяться со всеми сопутствующими документами и материалами дела, которые связаны с данной Экспертизой, следуют ей или производны от неё. Так, всегда заглавным является Постановление о назначении экспертизы. От установочных условий такого решения эксперт не вправе отступать, кроме специально оговорённых случаев. Или другой пример. Суд в Приговоре ссылается на Заключение эксперта № 508 от 10. 05. 2008 г., которым установлено «ля-ля-ля». Но в материалах дела такого Заключения нет нифига. Значит, приведённый источник доказательств – фуфлыжный, а сами ссылки на сведения по нему безосновательны. И нам в данном случае насрать, что в деле есть Заключение № 805 от 05.10.2008 г. с такими же сведениями.

Исследовательская часть. Первой реакцией возможно будет тебе рвотный рефлекс уже от навороченности текстовой мути, когда столкнёшься с массой специфических терминов и выражений. Эксперты при фиксации своих работ, изысканий и умозаключений предпочитают изъясняться научным сленгом, их узкопрофильные выражения, слова с бранной огласовкой могут быть тебе не понятны. Такие текстуры впечатляют и авторитетно поддавливают, порождают у овцы-читателя комплекс неполноценности, чувства собственной глупости и беспомощности перед мантрическими письменами и сакральностью смысловых посылов. Не надо пукать, курсант. Вспомни, что эти исследования и выводы по ним эксперт должен составлять с расчётом не только на себя и ему подобных умников, но для участников процесса. Ты смеешь думать, что те же следаки или судьи с лёгкостью поймут эту хренатень? Нет. Или частично «нет». Только виду они не подадут. Да и вообще не станут вчитываться в суть процедур, они ограничатся только выводами.

В ходе ознакомления с экспертными заключениями я позволил себе поглумиться над следователем Яковлевым. Обратился к нему с малой просьбочкой: поясни, говорю, что означают эти вот «митохондриальный, абсорбация элюции, аглюцинация, полиморфные локусы, эпиметафизар-р-р, микробиоз, интеральвеолярные, изогемагглютинирующие сыворотки» и прочее такое. Следак всматривался в те текста, глазьями ворочал и что-то мычал пространномысленное, но так ничего вразумительного и не выдавил из себя. Я не удовлетворился его пояснениями, сказал, что вся эта шняга не понятна мне, и подайте сюда тех разэтих экспертов на толковище. Я прав оказался в своих предположениях: мусора не петрют многих научных терминов. И при таком раскладе разве могут они оценивать выводы экспертов? Но это упрёк и экспертам самим. Между собой, в своём котле они могут изъясняться как удобным для себя сочтут. Что ж, существуют специфические языки профессионального общения, и они, естественно, что оказываются не понятны «не резидентам». Когда я указал следаку, что «всё это – шняга», он должен бы был возмутиться и пресечь такие высказывания. Конечно, но если бы знал, что «шняга» по фене означает половой мужской орган в полувозбуждённом состоянии. Следак такого термина не ведал, потому и проглотил сказанное, виду не подав, что безграмотен в этой части. Я к чему? Ты вправе понимать существо доказательства, оно тебе должно быть доступно по содержанию. А потому смело требуй полнейших разъяснений по любым неясностям и непонятностям, а также недопонятностям. Пусть тянут этого клоуна и он разжёвывает тебе свои излажёнки.

Исследовательская часть начинается с перечисления вопросов, которые поставлены перед экспертом и ответы на которые мы бы должны обнаружить в его же выводах. Формулировки вопросов запросто воспроизводятся из постановления о назначении экспертизы. И даже такую, внешне простую процедуру умудряются запороть. Перепечатывая вопросы, эксперты перефразируют их, что-то упускают в смысловой цепочке исканий или подправляют редакцию вопросов своим усмотрением. Соответственно от этого меняется существо вопросов, а следом и выводы, на них опирающиеся. Фактически в таком режиме эксперт уже делает выводы не по вопросам следака, а по другим, своим собственным вопросам. Это можно расценивать как произвол и как отступление от самих оснований экспертизы – экспертиза утрачивает относимость к предмету исследований. Это доказательство выходит за границы постановленных задач исследования. Действительно, наша экспертиза в таком случае не будет соответствовать решению о ней. Этой бумажкой останется только попку подтереть.

Далее. Эксперт даёт общее описание поступившим к нему на исследование объектам, как он их наблюдает по поверхностным их характеристикам, состоянию и упаковке. Объём всего материала должен соответствовать тому перечню, что указан в постановлении об экспертизе и сопроводительному письму (направляйке). Если по этим данным обнаруживаются нестыковки, по правилам, эксперт должен бы вернуть все материалы вместе со своим сообщением о проблемах и возникших препятствиях. Но на практике этот порядок не срабатывает чего-то. Эксперты принуждены к мышинным ходам. В межличностном порядке, например – звоночком (но не в дверь) следака курсуют о противоречиях и выясняют, согласовывают выход их положения. Бывает, что «включают заднюю»: решают вернуть всё барахло следаку на утряску, или вообще обламывают экспертизу, изъяв из дела и постановление и прочий материал, как будто и не планировалась даже сама экспертиза, не проводилась вовсе. Последнее может случиться, когда результаты исследований, так же как и их безрезультатность влекут серьёзный ущерб обвинению. Встречаются случаи, что и сами эксперты не узнают об «утрате» их производства, им попросту не сообщают об этом. Однако все такие манёвры иногда вызнаются по регистрационным журналам входящих / исходящих документов. В любом экспертном Бюро предварительная регистрация проводится и от этих сведений сложно избавиться, скрыть их от дотошных искателей. Твои шпиёны могут пробить поляну…. Но вернёмся к процессу.

Описание вещей и предметов даётся только поверхностным зрительным восприятием без определения их точного наименования, даже когда свойства явные и само наименование дано в сопроводительных бумажках. Тогда, например, о пуле без оболочки укажут – фрагмент металла серого цвета в форме заострённого цилиндра; об образце крови – жидкость бурого цвета. Это не от глупости наблюдателя, но во избежание предрешённости основных свойств материальных объектов, так как именно эксперт должен будет определять, чем является объект по свойствам и назначению. В иных вариантах предсказанности характеристик, выводы могут быть расценены как необъективные. Например. В постановлении указано, что у Васи изъят героин, который направляется на исследование. Эксперт также посмел ссылаться, что ему представлен «героин» и поставлен вопрос: «Чем является образец?», а затем делает выводы, что это героин. Ну, в самом деле, как эксперту отвечать в таком случае: что представленный героин является героином? Эксперт в такой ситуации оказывается в ловушке – он скован предрешённостью вопроса.

Описание упаковки даст представление о сохранности и первозданности материала. Поступившие на изучение объекты должны быть упакованы герметично, опломбированы специальными ярлычками, на котором проставляются подписи следака и понятых (если проводился осмотр) и других лиц, кто имел непосредственный доступ к объекту. Эта пломба располагается на стыке краёв сплошной поверхности в той части, где расположено входное отверстие или по швам. Поверх подписей проставляется оттиск печати того же органа, кто последним манипулировал объектом в открытом виде. Кроме того должна иметься этикетка или бирка с дыркой, кура вносится пояснительная надпись о содержимом данной упаковки. Таких упаковок может быть несколько, как у матрёшки, все они сохраняются последовательным облачением друг на дружке. Эксперт описывает упаковочные характеристики и должен проверить целку по каждой, отмечая любые зримые недостатки. Это позволяет установить неприкосновенности «груза» на время передачи. А мы с тобой, сравнивая такое описание с другими описаниями по всем предшествующим манипуляциям с теми же объектами, в том числи и путём личного обзора в ходе ознакомления с материалами дела, можем проверить сохранность и установить возможные нарушения. Исключением являются только крупногабаритные предметы (труп, автомобиль) и те материалы, что складируются в томах и не обязательны к упаковке и пломбированию.

Отдельной строкой и поэтапно использованию эксперт должен представить сведения о всём инструментарии, которое им применено в ходе исследований. Речь идёт о любых технических приборах, аппаратных средствах, инструментах измерения и физического воздействия на объект, о химических и биологических реагентах, природных или искусственных материалах, – всё, с помощью чего проводят измерения, внедрения, устанавливают величины, составы, состояния и свойства в опытно-экспериментальном порядке в отношении изучаемых объектов. Дело в том, что любой применяемый инструмент должен быть разрешён к эксплуатации в ходе экспертиз, иметь подтверждение от компетентных органов о его допустимости в целях получения достоверных данных. Поэтому в исследовательской части равно приводится техническое описание и электронного микроскопа и обычной линейки (марка, модель, производитель).

Я очевидец двум случаям использования в экспертизах «левых» инструментов. Так, по делу о наркообороте экспертиза по установлению наличия наркотического вещества в изъятом порошке была проведена с использованием спектрографа. Но, как выяснилось позднее, такой спектрограф не прошёл в установленном порядке лицензирование, не был зарегистрирован в гос. реестре средств измерения. Поэтому применение такового являлось незаконным, а результаты анализа и выводы эксперта – недопустимыми доказательствами. В том деле к моменту выявления нарушения образец наркоты был полностью израсходован. Оказалось невозможным проведение нового исследования и, соответственно, вновь получить доказательство о наркотическом свойстве изъятого вещества. Этим обвинение было аннулировано по событию преступления, основной признак состава деяния оказался неподтверждённым, что повлекло прекращение производства по уголовному делу. Во втором случае при молекулярно-генетическом исследовании образца крови от трупа использовался аппаратный комплекс, по которому истёк срок очередной поверки по техническому состоянию. Данный факт препятствовал его использованию, повлёк признание недействительными результаты проведённого исследования.

Основной объём Исследовательской части естественно занимает описание самих работ по исследованию объектов. Эксперт должен подробно и последовательно описать свои действия, наблюдения и отобразить выявленные факты и обстоятельства. Их он сопоставляет, даёт им профессиональную оценку. На основании своих наблюдений, изысканий, применяя научный подход и знания о предмете исследований, о процедурах поиска, эксперт выстраивает мысленную логическую цепочку по оценке всех значимых характеристик объектов, их взаимосвязей. Вся направленность поисковых работ определена изначально теми задачами, которые сформулированы в вопросах следака. Всеми своими потугами эксперт ищет ответы на эти вопросы, и уже в разделе Исследований такие ответы можно узреть. Описание всех процедур и умозаключений должны быть понятны, убедительны, а все появляющиеся казусы и противоречия – находить свои объяснения. Такие исследования могут быть объёмны. Всё зависит от сложности вопросов, методов работ и условий исполнения «заказа». Я встречал и 50-ти страничные сочинения, и это не предел. При этом количество текста не отражает трудоёмкости самих работ, не считая работы по самому текстовому их изложению. Одной страницей можно изложить и многочасовые труды. И наоборот. Но самыми насыщенными, кропотливыми, а значит и сложными, считаю судебно-медицинские исследования трупов по вопросам характера телесных повреждений, обстоятельств их причинения, тяжести вреда здоровью и причинам смерти. Вот где поистине титанический труд и просвещённость деятелей. Немногим отстают в объёмах почерковедческие, лингвистические и фоноскопические исследования. Можно бы уважить таких исследователей, если бы…

Но нам важно научится не слепо доверять экспертам, а всякий раз убедиться в их правоте. А больше того – найти изъяны в их работе. Поэтому будем критически всякий раз оценивать все экспертные действия и оценки. Для этого не хреново бы самому стать экспертом. Не возможно? Согласен, тех же квалификаций тебе не заиметь. Но достойная проверка возможна. И не только через привлечение других экспертов. На самом деле достаточны будут твои внимательность, тщательность, последовательность ревизии всей доступной информации, наличие своего мнения и владение документальным материалом «по теме». Например, очень выручит тебя наличие под рукой тех же Положений об экспертизе и Методик, на которые ссылается сам эксперт или которыми должен был руководствоваться. А ещё мы «не сотворим себе кумиров» – то есть, не станем обожествлять экспертов, излишне трепетать перед их ученостью, мудреностью производств, не будем прогибаться под их внешней авторитетностью, но помним, что в некотором роде – тоже люди, а значит, могут ошибаться, поддаваться страстям, заблуждаться, лгать. Да и сами их знания и даже Методики – не бесспорны, пластичны, подвижны, как любые человечьи знания. Спорить с экспертом любым не только возможно, но и нужно. И здесь мне известны случаи, когда дутый авторитет и изыскание экспертов вдребезги разбивались о челюсть лохов. Лохов и дилетантов – таких, как мы с тобой, курсант.

Примерчик. Вот эксперт исследовал колото-резанное ранение на теле трупа. Данное телесное повреждение затронуло жизненно важные органы шеи потерпевшего (венозные артерии, дыхательные пути). Выводами эксперта такое ранение явилось тяжким вредом здоровью и повлекло смерть. То есть причиной смерти было как раз это самое ранение и повреждение указанных органов. Из таких заключений в дальнейшем сформулировано было в дальнейшем обвинение в убийстве. Изучая исследовательскую часть и сопоставляя данные по другим источникам (которые, кстати, имелись и в распоряжении эксперта) я натолкнулся на другие факты. Очевидно, что повреждение венозных артерий на шее живого человека должно вызвать обильное кровотечение. Но на месте ранений шеи у трупа, по краям телесных покровов не было следов кровоизлияний. Не имелось следов крови и на краях порезанной в сопредельном с раной месте одежды на трупе (ворот свитера). Более того, кровяных следов вообще не было обнаружено на всех остальных частях тела и одежды. Что за фигня! Эти обстоятельства могут объясняться только тем, что телесные повреждения причинялись в мёртвое тело, причём изрядно окоченевшее тело, когда система кровообращения не работает и самоизлияние загустевшей жидкости из утробы затруднено. «Но позвольте, скоты! – нечаянно вырвалось у меня при тех раздумьях, – Говорить о тяжести вреда здоровью можно только по отношению к живому человеку, так как мертвецы, как бы, здоровьем не обладают». Внутренний голос продолжил: «Судя по сему, смерть потерпевшего наступила ни от этих повреждений, ни они явились истинной причиной смерти. И заключения эксперта в данной части необоснованны». Одновременно другой частью Заключения эксперт сообщил по трупу о высоком содержании спирта в крови, о пустом его желудке, о наличии на стенках желудка тёмно-бурых пятен, о зимнем времени наступления смерти (труп был обнаружен весной в лесу, про такие говорят – «подснежник»). Эти факты оставлены были экспертом почему-то без внимания. Однако, указанные внутрижелудочные пятна имели все признаки так называемых «пятен Вишневского» и появляются в условиях переохлаждения человека «натощак». А совокупность приведённых данных указывала, что потерпевший погиб от обморожения при сильной алкогольной интоксикации. Проще говоря: бухой мужик замёрз и помер. Телесные же повреждения, обнаруженные на шее, причинены были позднее. Кем, зачем? – не ясно. Здесь важно другое. Эксперт по каким-то причинам (я знаю по каким) уклонился, падла, от однозначного ответа о прижизненном или посмертном характере ран, исследование провёл хотя и всесторонне, но без должной оценки фактов и сделал необоснованные выводы. Но вывод следовал иной: причина смерти не установлена и имеются данные в пользу других причин. Отчего эксперт разродился таким исследованием при заявленной его высокой квалификации – дело его совести. Мышь щель себе найдёт.

Если экспертиза комплексная или комиссионная и участвуют в ней несколько экспертов разных специальностей, каждый из которых роет собственную канаву, в исследовательской части отдельно излагаются их труды. Эксперты подписываются под своей частью работы и за неё отвечают персонально. Объединяет их исследования в совокупный акт руководитель комиссии или комплексного исследования. Им же, с общего согласия, формулируются связующие раскладки данных и последовательные оценки. В целом, конечным массивом экспертиза подтверждается в её правильности подписями всех экспертов в конце документа.

По ходу исследований возникает необходимость изъятия каких-либо образцов и для сторонних исследований, и для их обособления вещдоками, а то и в целях расходования по самой экспертизе. Все такие изъятия должны быть оговорены текстом экспертизы с указанием причин и процедуры отторжения. Эти действия не могут выходить за рамки предписаний и поручений следователя по его Постановлению о назначении экспертизы. Эксперт не имеет самостоятельных правомочий на подобного рода изымания, такие его действия без специальных письменных дозволений от органа расследования или суда являются незаконными. В случае действительной необходимости изъятий и перенаправления материалов в другие инстанции при отсутствии решения об этом, эксперт может осуществить отторжение, но с обязательным уведомлением мусоров, с получением официального предписания от них в ответ. Всё изымаемое и передаваемое «на сторону» равно подлежит упаковке и опломбированию. Аналогично и возвращаемый материал должен экспертом паковаться с сохранением всех прежних контрольных оболочек. Материалы возвращаются мусорам все, ну, за исключением разве что отдельных образцов архивного характера, например, образцов крови для возможных в будущем генетических исследований.

В связи с этим «ахтунг-ахтунг»! На практике эксперты прибегают к уловкам подмены видов экспертиз, выходят за пределы своих полномочий, иными словами – произвольничают. Вот одно из таких ухищрений: Следак назначил суд. – мед. экспертизу трупа конкретному эксперту Бюро СМЭ и направил ему сам трупешник. Что делает эксперт? Он в рамках своей компетенции провёл вскрытие и некоторые исследования. А кроме того эксперт изъял от мертвяка образцы крови и органов, и направил эти препараты другим экспертам других специализаций. Те «другие» параллельно провели свои исследования: химическое, биологическое, гистологическое и др. По каждому такому исследованию были составлены отдельные Заключения и Акты, которые передали первому эксперту. Он эти результаты включил в свою исследовательскую часть, совокупно проанализировал, перенял выводы тех экспертов, представив их своим Заключением, которое и всучил следаку. Букет нарушений взамен погребального венка. Привлекая экспертов других специальность, пусть даже они и под одним Бюро крышуются, перво-эксперт фактически организовал и провёл комплексную экспертизу в отсутствие решения следователя об этом. Эксперт самостоятельно изъял и распорядился материалом, без мусорского решения фактически инициировал другие экспертизы. Выводы других экспертов были включены в канву основной работы. Кроме того, что они самостоятельно были заявлены в выводах, на них опиралась направленностью своей и часть основной работы. Эти выводы не могут тогда считаться выводами данного (основного) исследования и данного эксперта, и он за их достоверность не может отвечать, как и перепроверить такие данные не может.

Заключительная часть называется «Выводы эксперта» – это итоговый раздел. В своих выводах эксперт даёт ответы на поставленные перед ним вопросы по всем исследованиям, научным и практическим поискам. Выводы должны содержать ответы на все вопросы. В случае невозможности ответа, эксперт указывает на это с приведением причин. Существует общее правило: если обнаруживается невозможность дать ответ по какому-либо вопросу, то есть, если обнаружились причины и условия неспособности эксперта к эффективному исследованию, то эксперт возвращает постановление без исполнения. Но если такой неразрешимый (или вообще не относимый к компетенции эксперта) вопрос является единственным из множества других, но решаемых вполне результативно вопросов, то позволено исключение из правила – эксперту дозволяется провести частичную экспертизу. Хотя такой приём я считаю сомнительным в свете законности, не вижу в законе позволений на подобное и не нахожу прописных исключений.

Заметим, что если эксперт не ответил на какой-либо вопрос, то экспертиза должна считаться проведённой не в полном объёме. Так? Как отсутствие ответа должны расцениваться случаи, если ответ формально существует, но по смыслу он не согласуется с вопросом.

Как-то уже помянули по Презумпции невиновности общий запрет на использование предположений в обвинительных целях. Помянем вновь, сорок дней минуло. Как и любое иное доказательство сведения по выводам эксперта могут излагаться в предположительной форме. Научные предположения именуются гипотезой. Так вот, эксперт вправе высказываться гипотетически, но такого свойства высказывания не могут в дальнейшем применяться доказательствами против обвиняемого. А в целях защиты – вполне. Гипотезы сами по себе имеют защитное свойство уже тем, что плодят сомнения в обвинительных гнёздах. Выводы, как и исследовательскую часть, тебе необходимо тщательно сканировать на предмет наличия в них гипотез и версионных указок.

Эксперты – рыси хитрые, многожильные проводочки. Уберегаясь от прямых ответов на вопросы, они склонны использовать многоликие, неоднозначные формулировки, неустойчивую фразеологию и условные (обусловленные) мысли. Таким путём эксперты как бы оставляют пути для отступлений, в стиле: вы меня не так поняли; этим я хотел сказать иное. Дело в том, что экспертизы проводятся в основной своей массе на ранних стадиях расследования, а в последствии могут появиться опровержения выводам экспертизы. Что задевает самолюбие, пошатнёт профессионализм и квалифицированность, упрёки повлечёт в адрес исследователя. И эксперт знает, сучий потрох, что для уточнений и выяснений его вызовут «на ковёр» и допросят: чё за херню он наплёл. И тогда у него появится возможность уточнить свои прежние выводы, избрать более точную формулировочку, которая косвенно уже имеется в первоначальном заключении в затуманенном виде. Это, конечно, позволит ему остаться сухоньким в воде, безошибочным при любом раскладе, не закозлиться жертвенно.

Когда от эксперта ждут определённых ответов, как гречи небесной, а у него ответа такого нету, когда эксперт не в силах надежд оправдать мусорских, а авансы отрабатывать пристало, и нужно бы не рюхнуться мордой в грязь, пусть и рыльце давно в пуху, эксперт прибегнет к излюбленному и проверенному приёму – он пустит пыль в глаза. В качестве такой пылевой завесы как раз и используется предположительно – гипотетический формат изъяснений. Зачастую такого рода высказываниями выводы пронизаны обильно, бывают единичные случаи их использования, и вообще не бывает, чтобы предположений не имелось.

Сами предположения определяются наличием в предложениях мыльных словосочетаний, как то: может быть, скорее всего, можно считать, вероятно, возможно, не исключается и подобная этому словесная дрисня. Однако подобные ответы не всегда являются плодом собственных ухищрений экспертов. Сами постановочные вопросы от органов расследования и судов формулируются таким образом, что провоцируют неопределённые, двусмысленные ответы на них. Иногда, как мы знаем, и с предварительной подачи самих экспертов.

Обратимся к примерам:

1. Вопрос следака: Могли ли повреждения в области груди потерпевшего быть причинены представленным ножом?

Вывод эксперта: Перечисленные в пункте 2 ранения на теле потерпевшего могли быть причинены представленным ножом. (Вывод об орудии причинения не имеет категоричной формы. Из него не следует, сто именно представленным ножом причинены телесные повреждения. Они могли быть причинены этим ножом, а могли – не этим, и могли быть – любым другим, и не только ножом. «Могли» – это всего лишь возможности);

2. Вопрос следака: Мог ли В. на момент убийства осознавать фактический характер своих действий?

Вывод эксперта: Характер и последовательность действий В. на момент убийства дают возможность полагать, что он мог осознавать фактический характер своих действий. Поэтому В. следует считать вменяемым. (Этот В. мог осознавать, а мог и не осознавать. Эксперт здесь не указывает категорично, что В. осознавал, а такими «могунчиками» не выясняется однозначно вменяемость. Опят же, выводы ограничены обсуждением способностей, возможностей, но не устанавливают твёрдый факт и обстоятельства. Эксперт всего лишь полагает и считает, имея к тому свои возможности);

3. Вопрос следака: Каким орудием могло быть причинено повреждение в области головы?

Вывод эксперта: Ранение в затылочной области головы могло быть причинено вероятнее всего безоболочной пулей калибра 6 мм. (Месиво гипотез. Могло быть причинено, а могло быть не причинено или ранение могло не быть причинено. Допущение эксперта равно относится ко всем словам, стоящим после «вероятнее всего», как отдельно, так и в их сочетаниях. Вероятнее всего безоболочной, вероятнее всего… пулей, вероятнее всего… калибра, вероятнее всего… 6, и вероятнее всего миллиметров. Из множества всяких вероятий эксперт избирает более предпочтительные вероятности, которые не перестают быть вероятностями. Наш милый эксперт играет предпочтениями в пользу одних условий, не отрицая других возможностей).

Подобные выводы, из-за отсутствия в них категоричности, не относятся к утверждениям, на их основе возможно лишь построение каких-либо версий. В качестве обвинительных доказательств такие выводы не гожи, сомнительны по существу, предопределяют перспективу их опровержения, являются недопустимыми и подлежат исключению, в случае если сторона обвинения или суд пытаются обосновать ими обвинительные выводы или опровергать такими доводы защиты.

Кроме того, эксперты не вправе давать юридическую оценку каким-либо фактам и обстоятельствам ввиду их некомпетентности в правовых вопросах и отсутствия полномочий в таких установлениях. Но это происходит повсеместно. В приведённом выше примерах № 1, 2 мы видим случаи использования экспертом (с подачи мусоров) формулировок «потерпевший», «убийство». Такие и подобные им формулировки определяют правовой статус участников и юридическую квалификацию действий, что формально относится к правовой оценке и явно выходит за пределы полномочий эксперта.

Выводами завершается как само исследование, так и документальное его отображение – Заключение. Поэтому выводы, резолютивно всему исследованию закрепляются подписями всех экспертов и других участников этого действа. А всё вместе цементируется печатью экспертного учреждения. Полагаю, что и каждый лист Заключения должен бы подкрепляться такими же подписями и оттисками печати, а ещё бы и прошиваться для исключения подменок отдельных листов документа.

Приложился Глеб к бутылке, не отнять с губы бухло. Приложения являются составной, неотъемлемой частью Заключения. Тематически содержание Приложений должно быть неразрывно связано с проведённым исследованием. В таком качестве прилагаются различные материалы, которые изготовлены и образовались в ходе исследований в результате самостоятельных, отдельных действий эксперта, и этими сведениями расширенно, более углублённо отражают, объясняют какие-либо данные по экспертизе. Такими материалами обычно выступают фототаблицы, аудио– видеоотображения, рисунки, распечатки, графики, иные таблицы, расчёты больших объёмов, документы, образцы и фрагменты предметов, любые другие объекты, которые эксперт считает необходимым представить в подтверждение своих выводов и исследований.

Непременным условием для приложений является наличие ссылок на них в самом Заключении. Ссылки делаются в исследовательской части или в концовке документа до подписей экспертов. Указывается наименование прилагаемых объектов и их объём, например, количество листов, вес. По аналогии с Приложениями к протоколу осмотра, если при создании и изготовлении Приложений использовались тех. средства, то и о них должно сообщаться отдельной строкой. В случае производности материала прилагаются ещё и первичные источники (фиксаторы) или указывается о месте их нахождения (негативы фотоплёнки, информационные базы данных).

Приложения должны соответствовать форме документа для бумажных носителей, когда изобразительно-письменный материал содержит его наименование, время, место и условия изготовления (составления), наименование Заключения, к которому приобщается материал, подписи и печати изготовителей. Если прилагаются не документальные материальцы, например, отрез ткани или образец крови, то такие герметично упаковываются и опечатываются.

Прилагаемые к Заключениям материалы используют в качестве доказательств. На сведения по ним ссылаются, их исследуют а процессе доказывания наравне с иными сведениями по Заключениям, приводя их в качестве фактических оснований при обвинении или защите.

Однако, следуя букве УПК с тезисом, что доказательственным значением по Заключениям обладают только сведения, излагаемые в исследовательской части и выводах (статьи 74, 80), а Приложения не относятся ни к тому, ни к другому разряду сведений, то есть доказательственной силой сведения Приложений не обладают в рамках Заключения, и значит не являются допустимым доказательством. Таким изъяном можно воспользоваться, если считаешь нужным такие сведения отшить из доказательственной базы мусоров. Особенно, если внутри Заключений отсутствуют ссылки на Приложения. Допустим, перед нами прилагаемые к Заключению вещи или предметы. Если таковые не признаны отдельно вещдоками и не приобщены в таком качестве к материалам дела, то такие «приложения» ещё и не соответствуют критерию «письменное содержание». А этот признак – дополнительная причина недопустимости.

Весь, предоставленный эксперту на исследование материал, кроме израсходованного, должен быть по окончанию экспертизы вместе с Заключением возвращён мусорам, кто ведёт производство по делу или передан в другие спец. инстанции для обеспечения сохранности. В том числе законным владельцам материала. Но все сторонние передачи могут быть осуществлены лишь по письменному предписанию того же следака. На крайняк, до отдельных указаний запоздалых, материал может быть оставлен в экспертной конторе на ответственное хранение. Но и эти все действия-решения должны найти свою оговорку в Заключениях и сопроводиловках по ним.

 

4.4.2. Заключение специалиста

Заключение специалиста, как уже указано – письменные суждения по поставленным вопросам. Перед спецом ставят вопросы, а он судачит. Я, блин, никогда не сталкивался с такими Заключениями, мне неизвестна практика их составления, условия дачи таких Заключений, процедуры рассмотрения и оценочные позиции судов по такому виду доказательств, а на мнение всякого рода теоретиков этого вопроса полагаться не желаю.

До сих пор на правовых просторах России нет законодательной и методологической базы для нормального, однозначного порядка получения и использования в судоскотстве Заключений специалистов. Принимая во внимание настороженность мусоров к специалистам «свободного парения» – напрямую неподвластным для них участникам, а из этих условий – возможность получения «независимых» доказательств, видится приятная перспектива в привлечении специалистов. Именно для пользы стороны защиты и при исключении участия специалистов – представителей силовых структур.

Специалисты-менты привлекались и ранее к участию в различных криминалистических целях при производстве следственных действий. Мы найдём ссылки на их соучастие и можем наблюдать их деятельность, например, при производстве осмотров, когда они содействуют в обнаружении, изъятии и фиксации предметов и документов (фотографирование, снятие слепков, оттисков, извлечения объектов из различных сред, специальные обработки и прочая возня).

Но нас с тобой интересуют несколько иная аппликация – деятельность специалистов при даче Заключений и существо таких Заключений. А здесь туман. Из содержания нормы о статусе специалиста (ст. 58 УПК) мы не находим в перечне его полномочий такой функции, как дача Заключений. При том, что приведённые «разъяснения» не имеют отношения к даче Заключений. И это странно, так как возможность осуществлять любое процессуальное действие заведомо недействительно без закрепления в Законе комплекса прав и обязанностей по такой функциональности.

Другой открытый вопрос – квалифицированность специалистов, мерила этого. В отличии от фигурации экспертов Законами не установлены критерии оценки, правила допуска к исследованиям в отношении специалистов, так же как отсутствуют и нормы о порядке производства ими специальных исследований, не существует профильных методик для проведения конкретных видов работ, не имеется правил составления Заключений. Процессуальный закон указывает, что Заключение специалиста – это его суждение, но само использованное понятие «суждение» не расшифровывается. Отсюда непонятно, в каком виде специалист должен бы излагать своё Заключение, когда и термин «суждение» по значению шибко тесно к понятию «суд», а-а-а а вправе ли какой участник впору Суду суждениями-осуждениями заниматься по любым вопросам процессуального характера. Так, и суждения могут быть предположениями, когда последние вообще не приемлемы в доказывании. Бурелом дремучий. Но с другой-то сторонки все эти неопределённости возможно толковать от вольного, а значит удачно применять и в целях защиты. Так ведь? В одних случаях, когда специалист от обвинения и он вреден тебе, ты, опираясь на перечисленные непонятки, можешь ставить под сомнение полномочия такого специалиста, его компетентность, правильность его работ и этих чёртовых суждений. В других – если выгодного тебе и привлечённого по Закону специалиста или его труды пытаются опорочить мусора, смело указываешь на необоснованность всех претензий, на отсутствие в Законе каких-либо ограничений. Хотя и Закона такого нет, а то – не наша проблема.

В отсутствие других специальных предписаний, думаю, правильным будет мнение (это – моё мнение, а оно всегда верно), что Заключение специалиста допустимо составлять по образу и подобию Заключения эксперта. А о нем мы тёрли пунктом выше. Оговорка лишь в том, чтобы последний раздел в Заключении вместо «Выводы» именовался бы «Суждения», как это предлагает и Закон. И всё тогда будет чики-пуки.

Ну чё, курсант ты мой, припотел от чтений. Терпи, осталось каких-то тыща страниц.

Татарин Наиль семейство своё перевёз в Россию из Узбекистании, а сам утряс бумажно-имущественные дела и последним эшелоном добирался вослед. Его приятель всучил для передачи гостинцы своим в Москве «попуткой». На «трёх вокзалах» менты вывернули багаж и в тех «гостинцах» надыбали герыча по-крупняку. И сколько татарин не отгораживался от груза – всё беспонту, а за упрямство впаяли «червонец», считай по «потолку». Ныне Наиль шестой годок зоной разменял, сам влачит и семья его бедствует, детишки тихонечко подрастают молитвами его.

– А чё дальше, Наиль? – спрашиваем его, перетаптывая снег на вечерней проверке.

– А ни чё – так он нам отвечает, – Жизнь, считай, просрана. Безысходка в пилотке. Выйду, своим горбом не наверстать. Правды нету, годы мусора сграбили. Мне на себя уже наплевать. Как выйду, так сделаю то, за что закрыли, раз уж отсидел заочно. Пойду в наём, за раз пару кило запрета перевезу, чтобы за своих долги отдать. А потом пусть делаю со мной, чё хотят… Хотя нет… – Пока говорит, глаза у Наиля стекленеют, морща на лбу глубенеет. – Хотя нет… Возьму ствол, вломлюсь в дом к какому-нибудь прокурору или судье, положу их там всех нахрен, а всё ценное, что нажили своим беспределом заберу. А что не унесу – спалю к херам. Во. Своих на года обеспечу, а заодно возмещу себе. А дальше пусть делают со мной что хотят, твари.

– Погодь, Наиль, что значит «всех положу»? А если дети в доме?

– Чё дети? Их тоже на моих слезах растили и жировали… Ну так-то да, дети…, а потом, живьём их оставь – всё свидетели и тоже мстить начнут, щенята… Короче, тогда детей оставлю. Только глаза повыковыриваю, чтоб не опознали, пальцы поотрубаю, чтоб не писали, языки срежу им, чтоб не трепались. Пусть живут. Что я – изверг какой? Дети всё-таки…

Вот смеху-то было. А я скажу: ни хрена не смешно. Был Наиль человеком, а ныне мусора до озверения его довели отчаянного. И ты такой же животиной станешь. Если не будешь бодаться за себя.