Лето, как всегда, обрушилось на Тефриан в единый миг, решительным натиском горячего безветрия и синих звёздных ночей. Его вечный кошмар: он с детства плохо переносил жару, и сейчас валялся бы на смятой постели, обнажённый, обессиленный и ко всему безразличный, тоскливо глядя в потолок. Или ушёл бы в самый глубокий и пыльный подвал Замка и бесцельно бродил там, собирая паутину на волосы и одежду, меж огромных коробов, хранящих древние пергаменты, не раз уже переписанные для библиотеки. К исходу первой недели он кое-как привыкал к утомительной жаре, но и тогда сил хватало только на танцы с мечом и вялые полуночные верховые прогулки вместо прежних бешеных скачек во весь опор: Кусаку зной донимал не меньше, чем его, лошадка делалась капризной и ленивой.

Так было из года в год. Но сейчас — нет. Изменился ход времени, порядок вещей или он сам? Он не стонал от головной боли ночами и не ползал весь день, как муха в меду, — он жил, жил, чувствовал себя живым и счастливым! Энтис восхищался чудом… и почти не сомневался, что причиной чуда был Вил.

Вил пел ему ночи напролёт. Минела под искусными пальцами ликовала, рыдала, обнимала его душу и уносила ввысь, к звёздам, в Мерцание… Он задыхался и кусал губы, чтобы не кричать — от боли или восторга, не понимал, и сердце замирало, а рассудок шатался и тонул в туманном, нежном, запредельно прекрасном безумии. Вил толкнул его в мир звёздного света, ночных причудливых теней и загадочных звуков — дитя леса, посвящённый в его дикое волшебство; и он нырял в этот мир с головой, растворялся в нём, опьянённый, околдованный. «Вил» — словно гладкий камушек-янтарь на языке. «Вил. Мой друг».

Осколок песни замер в воздухе, тонким кинжалом резнув его по лицу. Глаза менестреля странно блеснули:

— Что с тобой?

— Я не знаю, — растерянно прошептал Энтис. — Ничего… Играй, играй же!

— Дай мне отдохнуть. — Вил отложил минелу и лёг, закинув руки за голову. — Тебе не нравится лето?

— Отчего ты решил?

— Не знаю. Мне показалось.

— Не нравилось. В Замке. Там летом тяжело.

«Там нет тебя. Нет лесных тайн и твоего голоса…»

— А мне хорошо, когда тепло. Зимой хуже. А холодной зимой и вовсе… — он поморщился и вздохнул.

— Вил, — Энтис потянул из мешка рукав жёлтой полотняной рубашки: — я хотел тебе… — на друга он не глядел; щёки пылали, — в подарок или за песни, как хочешь. Это очень мало, я знаю! Я тебя не обидел?

— Нет, — голос Вила звучал удивлённо. — Что тут обидного? Моя уж совсем рваная. — Он приподнялся, опираясь на локоть. — А откуда? Неужели с собою из Замка принёс?

…и разорву в клочки, как только исчезну с твоих глаз! Да скорее я умру, чем возьму подачку Ордена!

— Из Замка я не взял ничего, кроме тебя и твоей минелы. — Энтис чувствовал себя слегка пьяным и удивительно свободным; слова скользили легко и непринуждённо. — И меч. А плащ не мой, Мейджис мне свой отдал. Рыцарь должен вступать на Путь Круга налегке. Хорошо получилось. По-настоящему.

— А котелок и ложки? — Вил прикусил травинку. — И кружки? И мешок? Налегке!

Энтис рассмеялся.

— Что я, повар, ложки с собой таскать? — он фыркнул от смеха. — Я вышел на дорогу, а там торговец в Замок ехал, мы в тот день его и ждали. Вот я у него всё и взял: посуду, рубашку, ещё разные мелочи.

— Взял? — хмыкнул Вил. — Ах да. И денег он не спросил?

— Деньги? У Рыцаря на Пути? Ну, ты скажешь! А нож он мне даже лучше дал, чем я хотел. Такой славный человек оказался! И с вопросами не лез, и так охотно помог.

— Само собой, — пробормотал Вил. Ещё бы не охотно. Откажи-ка Рыцарю! Бедняга.

Разговор угас. Вил вроде задремал, но Энтис, глянув на него, заметил блеск глаз: Вил не спал, Вил смотрел в небо. Потом запела Лили — тихо, призрачно, нежно. Энтис лежал и слушал, и видел отца… и мать, красавицу из сказки, в дымчатых шелках и искрах топазов… он отвернулся и беззвучно заплакал. Пять лет он не позволял себе плакать о них, так давно их нет, а ему всё кажется — это случилось вчера… Минела горестно стонала. Энтис вдруг вспомнил, что друг потерял мать всего два года назад, привстал и нашарил в мешке флейту, подарок Вила. Он ни разу ещё не играл: слишком крохотным было его уменье рядом с ослепительным, как молния, талантом Вила Тиина. Но сейчас — можно.

Вначале Вил оставил минелу; потом подыграл. Энтис сбился и, краснея, опустил флейту на колени.

— Извини, — Вил улыбнулся. — Мелодия красивая, руки сами потянулись. А неплохо у тебя выходит.

Энтис просиял. Глаза у него, как звёзды… Вил колебался. Прямо хоть на ромашке гадай! А, ладно…

— Через неделю выйду на тракт, — он зевнул. — И сверну к реке. В деревнях летом скучно — выгодное дело. И всё лето пересижу в теньке у воды, в одуревших от жары деревушках, где я буду единственным развлечением, кроме ловли сонных мух и подглядывания за купающимися девчонками. А к осени буду в столице. Там живёт один старик, он делает лучшие в Тефриане минелы. И отца он учил. Надо у него запасных струн взять. А в столице есть осенний праздник — День Кораблей. Тогда на Яджанне с водой чудеса творятся: и цвет она меняет, и вверх плещется, и узоры из капелек складываются. На первом корабле король плывёт, а с Кружевами сам Верховный Магистр играет! Представь, ветер все корабли против течения погонит: и королевский, и любую лодчонку с тряпкой на мачте. Если не зевать, можно вверх по реке прокатиться, с королём заодно! А музыки будет! — он выразительно присвистнул. — В праздник всем плясать хочется, веселиться, пока кошельки не опустеют. Мама говорила, они с отцом были как-то на Дне Кораблей — и ушли богачами, и натанцевались досыта. Мы туда и шли, когда она…

Он осёкся и разразился таким хриплым кашлем, что Энтис в испуге подскочил:

— Ох, что с тобой?!

— Пылинка, наверное. — Вил хихикнул: — А кролик здорово испугался!

— Кролик? — озадачился Энтис.

— Ну, кролик… — Проболтался, трепач несчастный! А если он поймёт?! — Он в кустах сидел. Разве не слышал, как лапки по земле топотали? Да он так шумел, словно не кролик, а целый олень удирает!

— Я не слышал, — огорчённо вздохнул Энтис. — У тебя слух особенный, вот ты и поёшь так чудесно.

— Ерунда, слух и у тебя не хуже. Просто я часто в лесу ночую. Тут не только кроликов, а и букашек всяких слышать научишься, как они в траве бегают! А на Яджанне летом хорошо. Тут берег пологий, ровненько к воде спускается; а на той стороне он высокий, отвесный. И сплошь серебряные ивы — вроде стражей над Яджанной. Ягод — просто не поверишь: ложись под куст да рот открывай, и вмиг столько насыплется, сжевать не успеешь! Ещё там растёт травка, тёмник, так из неё вкусная штука получается, вроде сидра: надо кипятком заварить, потом время точно выдержать и остудить. И долго-долго можно во фляге хранить, она на жаре не портится. Это старуха одна отца научила. Перед смертью рассказала. Может, никто и не знает теперь, кроме меня. Травники свои тайны строго хранят, только детям отдают; редко бывает, чтоб к кому чужому семейный секрет ушёл. Видно, отец что-то очень важное для неё сделал. А может, детей не было, или поругалась с ними, а он ей приглянулся. А что такое Путь Круга?

Энтис моргнул от неожиданности: какое отношение имеет Путь Круга к Яджанне и напитку из трав? Впрочем, такие причудливые извивы в течении мыслей свойственны Вилу…

— Вообще-то, Путь Круга для Посвящённых. Но я сразу понял — это именно он. Рыцарь узнаёт о Пути, когда ощущает… влечение, жажду… и он уходит за Черту. И не вернётся, пока не завершится некий круг — на дорогах или в сердце. Путь Круга у всех разный, и длится иногда год, а то и несколько лет. А после него можно пройти Посвящение Меча. И стать Лордом Внешнего Круга.

— А ты какое посвящение пропустил?

— Первое, — усмехнулся Энтис. — Для детишек, которым хочется звать себя мужчинами. Посвящение Пути. Если пройдёшь, здесь, — он тронул запястье левой руки, — иглами рисуют узор. Говорят, никто не знает заранее, каким он будет, и в нём скрыт путь твой в Сумраке, от рожденья до последнего вздоха. У Кера наверняка вышло что-то бурное и стремительное! Он всегда любил всякие безрассудства и рывки.

— А ты не любишь безрассудных поступков и рывков?

— Нет. — Энтис поморщился. — Если рвёшься, не глядя, слишком легко кого-то растоптать случайно.

— А как же Путь Круга?

…и твой прыжок ко мне, и твоё Посвящение?!

Юный Рыцарь задумчиво пожал плечами:

— Я люблю скакать очень быстро. Так, что ветер бьёт в лицо, и обжигает, и свистит в ушах… Но я не налетаю на барьеры с закрытыми глазами. И не отпускаю поводьев.

— Никогда? — тихо спросил Вил, опуская ресницы.

Энтис покатал в ладонях флейту.

— Когда Лили падала, и я будто падал на всём скаку. То был рывок, но не безрассудный. Ни секунды.

— Тогда я ничем не обязан тебе, — помолчав, сказал Вил в сторону, в пушистые венчики цветов.

— Конечно. А разве я говорил о долгах?

— Я бы научил тебя играть на минеле. — Вил намотал на палец травинку. — Но мне надо успеть к реке до самой жары. Или она поймает меня на дороге среди травы — ни тени, ни воды поблизости.

— Понятно. — Энтис кивнул. — А ты уверен, что тебе не рано пускаться в путь?

— Я тебе кто, сьерина с Вершины? — хмыкнул Вил. — Я бы и вчера мог уйти. Я же привык. И шагать весь день, и потом петь всю ночь, и утром снова идти и отдыхать в дороге… Я же менестрель.

Мерцанье, ну и дурень ты, Вил! На кой чёрт тебе сдалось его убеждать?! Расхвастался, слушать тошно! Что дальше? Какую ещё приманку ты ему подбросишь?

— Не веришь? — с вызовом бросил он, глядя на Энтиса в упор. Тот удивлённо поднял брови:

— Я тебя вижу. Я давно понял, ты намного сильнее, чем кажется. — Он ленивым движением потянулся и серьёзно добавил: — И я тоже. Я только спать на ходу не умею. Давай отдохнём, а потом пойдём?

— Я не стану то и дело задерживаться из-за тебя, — сухо предупредил Вил. А это и впрямь дерзость. Здорово рискуешь, малыш! Но Энтис не рассердился и не осадил его. Кротко кивнул:

— Тебе не придётся. — И сладко зевнул, ложась: — Спокойной ночи, Вил.

— Спокойного утра! — нервно усмехнулся он. — Эй… а вдруг мы на День Кораблей не успеем? Я ведь буду всюду петь по дороге. Струны стоят дорого.

— Неважно, — пробормотал Энтис, не открывая глаз. — Зато Путь с тобой и Лили, и жара не в Замке. И река. Так хорошо! Главное, на Пути вдвоём… — и угасающий голос сменился ровным сонным дыханьем.

Вил лежал с ним рядом и не мог спать: мысли просто не помещались в голове, носились там, норовя с разлёту пробиться наружу… Воспоминания и планы. Прошлое и будущее. В настоящем он, похоже, совсем спятил: вместо того, чтоб мирно распрощаться с опасным своим спасителем, потратил кучу времени и слов, соблазняя его вместе идти в столицу. Ловил простодушного мальчика, как окуня на червяка, — речами, голосом, взглядом. Всё лето и кусочек осени — с Рыцарем! Что это, как не безумие?!

А может, у него и не было выбора? И его усилия увлечь Энтиса за собою — лишь попытка сохранить видимость свободы, отдать прежде, чем отнимут силой? Путь Круга… Энтис всё равно намеревался воротиться в Замок не раньше, чем завершит его. А кто может помешать Рыцарю в выборе дороги и попутчика? Уж точно, не какой-то несчастный менестрель, едва способный ноги передвигать после… Вил сжал кулаки, больно впившись ногтями в ладони. Ну конечно, у него нет выбора! И не было — с того проклятого момента, как его занесло за Черту! Но тогда почему, почему же я так… счастлив?