Внизу, в подъезде Гранд-отеля, громко хлопнула дверь.

Ксения вздрогнула, вскочила с кресла и долго прислушивалась.

О том, что главные силы уже отошли с невинномысского фронта к астраханским степям, никто в городе не знал, даже Александр Ге — председатель ЧК.

В комнату постучался товарищ:

— Белые под городом. Сейчас выступаем с отрядом. Куда тебя направить?

Уже месяц Александр с трудом вставал с кровати. По ночам его будил удушливый кашель, а несколько дней тому назад из горла хлынула кровь.

Ксения с тревогой вглядывалась в серое, исхудавшее лицо с огромными темными глазами и запекшимися губами, и ее охватила тоска.

Александр подошел к кровати ребенка, наклонился над ним и осторожно пощупал горячий лобик дочери.

— Все то же, тихо сказал он. — Тебе придется остаться с ней. Не выдержит иначе ребенок. Да и ты сама после родов не сможешь идти. Иного выхода нет. Я убежден, что мы отобьем белых.

Она прижалась лбом к его груди и услыхала сквозь одежду, как громко бьется его сердце. С трудом старалась подавить охватившее ее отчаянье.

На фронт уходили все товарищи, уходил Александр, а она оставалась одна с больным ребенком.

За окном завыл ураган, со всего размаха так ударил ставней, что зазвенели стекла. Затем стих.

Где-то далеко загудел снаряд.

В кровати заерзал ребенок. Она встревоженно подбежала к нему. Виточка лежала, закинув за голову сжатые кулачки и подняв кверху полные ножки.

Ксения осторожно прикоснулась губами к налитым розовым подушечкам ступни. Они были влажны, и от них шел еле уловимый запах детского тельца.

С радостью прислушивалась к ровному дыханию ребенка, осторожно прикрыла и долго смотрела на темные прядки волос, на маленький с горбинкой нос, как у отца.

Потом потихоньку прошла к печке, подложила дров и уселась в кресло.

Стало как-то необычайно легко. Виточке лучше, ребенок спасен. Сразу появилась уверенность в том, что теперь все будет хорошо, наши отгонят белых и Александр вернется домой.

Незаметно для себя она уснула впервые за три бессонных ночи.

А во сне ей казалось, что белые ворвались в комнату: кто-то схватил за плечи, пригибал к полу, давил тяжестью. Отбиваясь, она громко закричала и открыла глаза.

Перед ней наклонилось встревоженное женское лицо. Кто это? Ах да, Варя-уборщица. Единственный близкий человек, который остался с ней. Долго не могла понять, что ей нужно.

— Ксения Михайловна, — торопливо говорила девушка. Тут один боец принес письмо от товарища Ге. Просит ответ.

Ксения вскочила. Значит, Александр жив? С трудом разбирала расплывшиеся буквы на сером клочке бумаги:

«Пока что держимся. Но тяжело. Я у пулемета. Нет лент. Замерзаем. Эти три дня, как тридцать лет. У меня тоже, кажется, тиф. Отходим. Но держимся. Отступай с Виточкой, пока не поздно. Целую. Александр».

До боли потянуло туда, в окопы, к товарищам. Она больше не боялась за ребенка. Ведь его можно оставить на Варю. Твердо решила, что на рассвете проберется к своим.

— Варя, — обернулась она к девушке, — ты останешься с Виточкой.

— Да разве ребенка можно брать с собой в такую пургу? За Виточку не бойтесь. Как свою дочку, беречь буду.

Не задумываясь, торопливо писала:

«Держись. Сдам Витю, сама с винтовкой к тебе, милый мой, победим или умрем вместе. Твоя Ксения».

Далеко в коридоре затихали варины шаги.

Ксения торопливо разливала молоко в маленькие бутылочки. Куда девалась соска? Перед уходом надо накормить ребенка.

Потом начала складывать необходимые вещи. Белье себе, Александру, кое-какие продукты.

Неожиданно в парке затрещал пулемет. Ксения схватила револьвер, подбежала к окну и напряженно вглядывалась в серый рассвет.

Разгоралась беглая ружейная перестрелка.

Ксения распахнула дверь и выскочила на занесенный снегом балкон.

По узкой улице бежала кучка людей, по временам останавливалась и стреляла в сторону наступавших офицеров. Один из них выскочил вперед и, присев, стал целиться в отставшего раненого бойца.

Тогда, не помня ничего и только чувствуя огромную злобу, Ксения выстрелила несколько раз. Офицер мягко опустился и приник к земле.

Где-то над головой Ксении тупо о стенку застучали пули.

В этот момент она услыхала испуганный крик ребенка. Захлопнула дверь, подбежала к дочери и, вынув из кроватки, крепко прижала к себе.

Стоя неподвижно у стены и прислушиваясь к стрельбе, Ксения поняла, что все пропало и белые заняли город.

Она слышала, как бегали в коридоре, кто-то стучал прикладами, кого-то проводили, ругаясь и крича.

Но она не знала, что утром в соседний номер офицеры притащили еле живого Александра Ге, которого белые взяли за городом лежащего без сознания около пулемета.

В холодную, непривычно вьюжную зиму девятнадцатого года под натиском белогвардейских войск 11-я Красная армия отступала к астраханским степям, теряя по дороге тысячи больных, раненых, бросая обозы, снаряжение и лошадей, замерзая в голодных, безводных пространствах каспийских степей.

Деникинцы прорвались на Святой крест, затрудняя отступление на север и на юг. Боясь быть отрезанными, красные войска стали спешно отступать от Невинномысской к Владикавказу и Моздоку, пробираясь с боями и теряя по дороге бойцов.

Зная о прорыве, генерал Шкуро обложил со всех сторон Кисловодск. Красные части отступали, отдавая позицию за позицией, шли через безводную мертвую степь туда, к Астрахани, с единственной целью — вернуться назад и отбить оставленные станицы и села.

Их нагоняли вьюга и непрестанно бушующий буран и рождали по степи бесконечные могильные холмы.

Ксения Ге

Только к концу дня Варя случайно узнала, что Александр Ге арестован и находится под стражей в соседнем номере. Она бросилась туда, но часовой грубо оттолкнул от двери.

Ксения не думала о том, что Александр мог попасть к белым. Она была убеждена, что он успел отступить с отрядом. Целый день она обдумывала, как бы ей скрыться с ребенком и с затаенной тревогой ожидала ночи.

Рассказ Вари выбил почву из-под ног.

— Что ж теперь делать? — говорила Ксения точно в бреду, — Варя, ведь они его убьют? Они не оставят его в живых. Надо спасти его во что бы то ни стало.

Она быстро ходила по комнате, не зная, что предпринять. Было ясно: нельзя терять ни одной ночи. Надо взять себя в руки и обдумать все спокойно.

— Варя, — вдруг остановилась она. — Ты никого не видела из наших? Может, кто-нибудь не успел отступить? У тебя нет знакомых? Близких? Где твой жених — истопник?

— Уехал недавно в станицу к родным. Должен был вернуться. Да вот нет его, как на зло.

Они долго молчали. Ксения стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Она не знала, что придумать.

— А вы знаете, кого я встретила сегодня? — неожиданно сказала Варя. — Глазам своим не поверила. Старичка того, что на работу в ЧК к вам заходил. На плечах погоны, одежда генеральская.

— Какого старичка? — удивленно спросила Ксения.

— Да вот, что в заложниках сидел. Хилый такой. Невидный. Товарищ Ге его из-под ареста освободил. Так он теперь комендантом города назначен.

— Ты что-то путаешь, — недоверчиво сказала Ксения и подошла к девушке. — Петренко? Такой больной, жалкий старик. Он генерал? Его же при мне освободили.

Она вспомнила старческую фигуру. Его забрали вместе с другими заложниками после второго налета Шкуро на город. Он кашлял хриплым, лающим голосом, вежливо раскланивался и часто жаловался на свои болезни и старость. Допрашивала его Ксения в ЧК и несколько раз посылала к нему врача. Но допрос ничего не дал. Тогда решили его не задерживать.

Она также вспомнила их последнюю встречу. Это было в кабинете у Александра. Петренко вызвали и объявили, что он свободен. Мелко семеня ногами, он подошел к ней и тихо сказал:

— Если я когда-нибудь пригожусь вам, — рассчитывайте на меня.

Затем он запахнул порыжевшее пальто и поспешно вышел из комнаты. «Какой жалкий старик», мелькнуло у нее тогда в голове.

Сразу появилась надежда. Он обещал. Он поможет переправить куда-нибудь Александра.

Ксения быстро надела пальто, накинула на голову варин пуховый платок и сбежала вниз.

Спускались серые сумерки. Знакомые улицы казались чужими. Попадались солдаты и офицеры в погонах.

Она торопливо шла, изредка останавливалась и спрашивала у прохожих, где помещается комендант города.

Где-то отдаленно, за парком, прозвучал выстрел, за ним другой, третий. Громыхая колесами, по улицам проходил обоз, медленно продвигались орудия на высоких колесах, проносились кавалеристы. На тротуарах было много глазеющей публики. Слышался громкий разговор и смех. Около комендантской стояли подводы, кто-то громко вызывал квартирьеров, а сбоку на мостовой, около костров, покуривая, столпились офицеры.

Ксения быстро вбежала по лестнице на второй этаж. Сколько раз ей приходилось бывать в этом помещении. В приемной было шумно. Около адъютанта толпились офицеры.

Ксения пробралась к столу.

— Мне нужно коменданта, генерала Петренко. По срочному делу. Доложите, пожалуйста, обратилась она к адъютанту.

— Если у вас действительно срочное дело, пожалуйста, подождите. Генерал скоро вернется.

Ксения присела на стул около двери, которая, по-видимому, вела в кабинет Петренко.

Если бы офицеры не расступились, адъютант не вскочил и не застыл на месте, она не узнала бы в вошедшем генерала Петренко. Он шел к своей двери, слегка сутулясь, но бодро, ни на кого не глядя и небрежно приложив ладонь к козырьку фуражки.

Ксения встала и решительно направилась к нему.

— Я прошу вас немедленно принять меня, — сказала она, спустив платок на шею.

Он остановился, сердито посмотрел на Ксению и смутился.

— Это вы? — удивленно спросил он. — Не ожидал, и, сделав рукой жест к двери и пряча взгляд, быстро сказал: — Прошу.

Она вошла в тот самый кабинет, где когда-то сказали генералу, что он свободен. Кто-то уже успел внести новую мебель, на полу расстелили ковры, а на обоях на том месте, где когда-то висел портрет Ленина, остался темный ободок.

— Присаживайтесь, — сказал Петренко и, отойдя в угол, долго раздевался у вешалки.

Она украдкой разглядывала генерала. Он стал совсем иным. Куда-то пропала старческая немощь, сгорбленная, жалкая фигура и неуверенная походка. Отирая платком намокший от снега лоб, он степенно подошел к столу и уселся; в мягкое кресло.

— Не ожидал. Никак не ожидал, — снова повторил он. — Так, значит, вы остались? Не успели выбраться? Ну что ж! — растирал он покрасневшие пальцы. — Зимой отступать с ребенком это большой риск. Ну, а как супруг? Он тоже здесь?

Она поспешно рассказала ему об аресте Александра.

Он слушал внимательно, слегка склонив голову, и пальцами по столу выбивал какой-то мотив.

Ксения говорила, с трудом скрывая волнение. А кроме того смущал пристальный, холодный взгляд серых глав.

Он молча выслушал и опять долго барабанил пальцами по столу.

— Вы поняли, зачем я здесь? — прервала молчание Ксения. — Когда-то вы обещали мне свою помощь. Вот я и пришла за ней.

Он снова изменился в лице, улыбнулся и закивал головой.

— Да, да, помню, — поспешно сказал он. Я просто обдумываю, что надо сделать. Знаете, что? Муж ваш болен. Сейчас его не надо трогать. Пусть находится под арестом. А как только ему будет лучше, я вас переправлю в горы. Оттуда в Закавказье проберетесь.

Ксения быстро приподнялась. Ведь это была жизнь.

Он тоже приподнялся, слегка опираясь ладонями о стол, и, глядя поверх ее глаз, улыбаясь, сказал:

— Я гарантирую вам безопасность и жизнь.

Она протянула руку, он крепко пожал ее и, низко наклонив голову, вежливо раскланялся.

Ксения вышла на улицу. Она шла, не замечая ни ветра, ни снега.

Она думала только об одном: теперь Александр был спасен.

Как только дверь за Ксенией закрылась, генерал встал и нажал пальцем кнопку звонка:

— Соедините меня с Пятигорском. Вызовите начальника контрразведки полковника Рязанова.

Адъютант откозырнул и, поворачиваясь, чтобы идти к двери, заметил довольный взгляд генерала.

«Песок сыплется, — ухмыльнулся он. — А туда же. Растаял от красивой бабы».

Генерал, зашагал по комнате, заложив руки за спину.

— Сама пришла. Ну, что ж! — громко сказал он и довольно засмеялся.

Он долго разговаривал по телефону с начальником контрразведки, а потом позвонил в Гранд-отель и приказал привести в исполнение то распоряжение об Александре Ге, которое он отдал несколько часов тому назад.

Какая-то темная фигура стояла у подъезда. И только приглядевшись внимательно, Ксения узнала в ней Варю.

Девушка бросилась навстречу.

— Увезли его, — плача, говорила она и все сильнее сжимала ее руку.

— Этого не может быть! — прервала ее Ксения. — Я только что была у Петренко. Он сказал, что Александра не тронут, обещал помочь.

Девушка торопливо вытерла слезы.

— Обманул он вас. Сама видела, по коридору тащили. Они его сначала под руки волокли. Потом он упал, так его прикладами. Голову разбили, по лицу кровь текла, — снова заплакала она.

— Куда повезли?

— К вокзалу. Может быть, в Пятигорск? — успокаивала Варя. — Там лучше.

Они побежали к вокзалу. На перроне было пусто. Выяснили, что последний поезд ушел час тому назад. Значит, Александра не увезли в Пятигорск? Она даже не могла себе представить, где он.

— Пойдемте. Стрелочник у меня тут знакомый. Может быть, он видел? — потянула за рукав Варя.

Ксения долго стояла у будки. Буран усилился. Ветер гремел сорванным с крыши железом, протяжно и тоскливо гудел в телеграфных проводах.

— Проезжали здесь, — сказала Варя.

— Ну? — подалась к ней Ксения.

— Туда поехали, — неопределенно махнула рукой девушка.

— Куда — туда?

— Были здесь. В степь проехали, — неожиданно сказала Варя. — Вон след от подводы. По нему и надо идти.

Ксения неожиданно для себя громко рассмеялась.

Варя испуганно оглянулась.

— Ксения Михайловна, не надо! — крикнула она. — Что вы? Может быть, ничего и нету?

Хотелось бежать, но ноги с трудом отрывались от земли. Догнать, увидеть его, может быть, в последний раз, сказать горячее, хорошее слово, помочь ему, поддержать. Упасть на землю, спрятать голову в белую, пушистую пелену и так долго-долго лежать, только прислушиваясь, как шелестят падающие снежинки.

За пакгаузом в степи налетел сильный порыв ветра. Сразу привел в себя. Ксения оглянулась назад. Сквозь мутную пелену чуть заметно мерцали станционные фонари. Впереди была серая мгла.

Они шли, зорко вглядываясь в колею. Вдруг она свернула с дороги и пошла прямо в степь. Что-то зачернело на снегу.

И Ксения поняла, что это то, о чем она себе даже не позволяла думать.

Варя пробежала вперед, как-то странно охнула и присела на землю.

Ксения пристально вглядывалась в темную кучу. Почему отдельно лежала голая нога?

«Ему холодно, он раздет, простудится», — подумала она и вдруг заметила в стороне руку, затем куски тела и темные пятна на белом снегу.

Ноги подогнулись. Она с размаху упала и зарылась лицом в холодный мокрый снег.

А то, что было потом, она помнила как в тумане.

Варя пошла в сторожку за лопатой, и, когда скрылась в темноте ее фигура, Ксения на коленях подползла к разрубленному телу.

Она не помнила, как вернулась домой. Машинально подошла к столу и взяла маленькую фотографию.

Долго вглядывалась в милые, любимые глаза, в темную прядь волос, небрежно упавшую на лоб.

Машинально подошла к кроватке, нагнулась к ребенку и тут только впервые ясно поняла, что Александра больше нет, что он уже никогда больше не придет, не улыбнется так, как умел улыбаться только он один, больше никогда она не услышит его голоса, не почувствует его нежное объятие.

И, уронив голову на руки, тихо, беззвучно заплакала.

В эту же ночь пришли за ней. Сколько их было! Чего они боялись? Она молча сидела, пока шел обыск. Потом осторожно, боясь разбудить дочь, нагнулась к ней и коснулась губами щеки.

— За дочку не бойтесь, — услышала она торопливый Варин шепот. — Все сделаю, что надо.

Она крепко обняла девушку.

Ксению поместили в тот же самый номер, в котором раньше сидел Александр.

Когда она шла по коридору, напротив неожиданно открылась дверь. На пороге она увидела генерала Петренко.

Он смущенно смотрел, не зная, куда девать руки.

Ксения слегка задержалась и, глядя ему прямо в лицо, громко и отчетливо сказала:

— Какая вы гадина, господин генерал!

Сзади громко захлопнулась дверь.

Всю ночь до рассвета по приказанию генерала Петренко на горе, у солнечных ванн, солдаты строили виселицу, и стук топоров далеко разносился в ночной тишине.

В сумерках часовой приоткрыл дверь и поставил на пол судки с обедом.

— Да вы меня еще откармливать хотите? — услыхал он спокойный голос и удивленно оглядел арестованную. — Ужасно курить хочется. У вас нет папирос?

— Все кончились, — с сожалением ответил он. — Сам мучаюсь.

Дверь снова закрылась.

Ксения быстро поела. Ей теперь надо было много сил.

Она достала из кармана тысячерублевую бумажку и осторожно постучала в дверь.

— Чего вам? — удивленно спросил часовой.

— Купите мне, пожалуйста, папирос, — сказала она. Вот деньги. Сдачи не надо. Да вы не бойтесь. Ну, куда же я денусь?

Он стоял, не решаясь принять деньги.

— Уходить мне от вас нельзя, — колеблясь, сказал он и пристально всматривался в лицо женщины. Но оно было спокойно, и так же спокойно улыбались большие голубые глаза.

— Да ведь убежать-то я не могу. У меня рядом ребенок, — уговаривала Ксения. — Уж очень курить хочется. Еще утром кончились папиросы.

Часовой долго думал, а потом протянул руку за деньгами и тихо сказал:

— Вы уж того. Я мигом обернусь. Только меня не подведите.

Она немного постояла около прикрытой двери. Затем осторожно выглянула в коридор. Там никого не было.

Приглушая шаги и поминутно оглядываясь, Ксения поспешно побежала к черному ходу.

На узкой маленькой лестнице было темно. Спотыкаясь о какие-то доски, она быстро спустилась вниз. На дворе стояли распряженные двуколки, у забора оседланные лошади хрустко жевали сено.

Стараясь идти по темной стороне двора, она подошла к воротам и, открыв калитку, вышла на улицу.

Кто-то крепко схватил ее за руку и повернул к фонарю.

— Вы куда это? громко окликнул мужской голос.

От неожиданности она испуганно вздрогнула и оглянулась. Рядом стоял заведующий Гранд-отелем и пристально смотрел на нее.

— Пустите, — спокойно сказала Ксения. Мне больно. Я вышла только в лавку за папиросами.

— В лавку за папиросами? — удивленно переспросил он. — Да вы же арестованная!

— Ну, что ж, — непонимающе передернула она плечами. — Я же не бегу. Мне просто хочется покурить. Разве это преступление?

— Идите вперед, — резко сказал он. Я не маленький, чтобы надо мной смеяться.

Они возвращались через парадный подъезд. Их с удивлением рассматривали служители, швейцар и офицер, который спускался по лестнице.

Ксения шла, слегка улыбаясь, и никому не могло придти в голову, что несколько минут тому назад рухнул один из планов ее побега.

В двери снова щелкнул замок.

Слышно было, как в коридоре на кого-то громко кричали, взад и вперед бегали люди.

Кто-то звонко приказал: «Позвоните генералу Петренко!»

Ксения чувствовала огромный упадок сил. Теперь надо было придумывать что-то новое.

В коридоре послышались шаги.

— Пожалуйте на допрос, — остановился в дверях начальник караула.

«Надо оттянуть решение», — думала Ксения, подходя к комнате следователя.

За столом сидели офицеры, лампа в синем абажуре затемняла их лица.

Ксения подошла к столу и, не дожидаясь приглашения, присела; ее видно было со всех сторон.

— Имя, отчество, фамилия? — привычно задавал вопрос полный офицер со светлыми усиками, подстриженными по-английски, и с орденом на груди.

Ксения чувствовала на себе любопытные взгляды и спокойно разглядывала офицеров.

— Вы, кажется, дочь сенатора Карташевского? — слегка картавя, спросил следователь.

Ксения молча кивнула головой.

— И жена известного анархиста Александра Ге?

— Да, — ответила она, пристально глядя ему в глаза, — Александра Ге, которого вы вчера без суда зарубили в степи.

Следователь опустил глаза, точно не слышал ответа.

— Вы коммунистка? — в упор поставил он вопрос.

— Да, коммунистка.

— Давно?

— С семнадцатого года.

— Я не пойму, — слегка насмешливо поморщился следователь. — Дочь сенатора Карташевского, получившая блестящее светское образование, знающая несколько языков и музыку, связалась с людьми, которые разрушают все устои, губят родину! — повышал он голос. — Как вам не стыдно пачкать имя отца?

Ксения почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.

— А мне стыдно за вас, — с трудом сдерживаясь, перебила она его. — Человек интеллигентный, а занимаетесь жандармскими обязанностями.

— Это уж слишком, — подскочил на стуле следователь. — Вы забываетесь.

Он сердито поправлял соскочившее с носа пенсне.

— Когда ваш муж уехал за границу? — вдруг переменил он тон и предупредительно предложил папиросу.

— Он эмигрировал туда еще задолго до войны. В России он играл большую роль в студенческих кружках до тех пор, пока ему не пришлось скрыться.

— Это верно, что вы прятали в доме вашего отца нелегальную литературу, когда еще были гимназисткой? — задал вопрос пожилой военный, сидящий рядом со следователем.

Ксения удивленно посмотрела на него.

— Я петербуржец, — пояснил он, — и когда-то знакомился с вашим делом. — Вы, кажется, бежали из дому в Швейцарию к Александру Ге?

— Да, — сказала она, — по-видимому, вы и тогда работали в этой самой области.

— На что вы там жили? — спросил следователь. — Ваш отец помогал вам?

Она, улыбаясь, передернула плечами. Зачем она рассказывала этим людям об Александре? Нужно ли это? И сразу решила: «Конечно, нужно. Пусть все знают о нем».

— Стирала, шила, ходила на поденщину, — продолжала она. — Ге занимался всяким ремеслом: был переплетчиком, плотником, даже письмоносцем. Он работал там вместе с большевиками: сколько брошюр и листовок проходило через его руки! Я думаю, что при обысках вы находили литературу, которую мы отсылали в Россию.

— Мне жалко вас, — вздохнул следователь. — Такая красивая женщина и загубила свою молодость.

— Видимо, у нас разные вкусы, — засмеялась Ксения.

— Вы напрасно смеетесь, — прервал ее следователь. — Вам предъявлены очень тяжелые обвинения. Вы были членом ЧК. Не думайте, что у нас нет сведений. При первом налете генерала Шкуро вы мобилизовали на фронт всех женщин. Значит, вы играли не последнюю роль?

— Это еще ни о чем не говорит. Как вы не понимаете, что мобилизовать всех женщин нельзя. Они пошли сами, потому что не хотели допустить сюда вас. А вы уверены в том, что народ сидел и с радостью ожидал вашею прихода?

— А что вы скажете о драгоценностях, которые при обыске вы присваивали себе?

— Драгоценности? — громко засмеялась Ксения. — Почему же вы их не нашли при обыске?

Следователь долго молчал и нервно стучал по столу пальцами.

— Вы напрасно шутите, — наконец сказал он. — Или вы не понимаете своего положения? Вас могут расстрелять, если вы не одумаетесь. Надо прямо отвечать на поставленные вопросы.

— Я думаю, что вам нет смысла меня расстреливать, — медленно ответила Ксения. — Может быть, я смогу вам пригодиться?

Следователь с довольным видом откинулся в кресле.

— Ну, вот это совсем другой разговор, — улыбнулся он. — Вы можете себя спасти только одним.

Он оперся грудью о стол и слегка понизил голос:

— В ЧК были привлечены некоторые бывшие офицеры. У вас работал кое-кто из здешних жителей. Я гарантирую вам жизнь, если вы назовете их имена.

Ей хотелось вскочить и звонко ударить улыбающееся, наглое лицо. Нет, она их проучит иначе.

— У меня очень плохая память, — медленно сказала она.

— Постарайтесь, ради вашего ребенка, — убеждал он. — Кто чаще всего к вам заходил? Вы не бойтесь, это останется между нами.

Она сосредоточенно сдвинула брови и, казалось, что-то вспоминала.

— Ах да, — точно что-то припомнив, поднялась она со стула и поймало на себе радостные торжествующие взгляды. — Чаще всего был один. Такой маленький, жалкий. Генерал Петренко.

— Это уже издевательство! — с бешенством крикнул следователь и, вскочив со стула, уронил его на пол.

— Вы думаете, что это вам пройдет даром? Увести! — кивнул головой он страже.

За окном стояла ночь. Ксения испуганно прислушивалась. Кажется, где-то далеко закричал ребенок. Может быть, ему хуже? Может быть, он зовет ее?

Она присела на кровать, опустила голову на руки и так без движения просидела до утра.

Вечером ее снова вызвали на допрос.

В комнате следователя было много народу. Чувствовалась напряженная обстановка. Ксению предупредительно пропустили вперед, предложили стул, и во всей этой вежливости и некоторой суетливости она почувствовала что-то недоброе.

— Вы ничего не можете добавить к тому, что говорили? — спросил ее пожилой полковник.

Она молча покачала головой.

В комнате наступило молчание. Ксения видела, как полковник перебирал пачку бумаг, потом долго откашливался, и, когда он начал читать, она поняла, что это уже приговор.

Монотонный голос напоминал жужжание шмеля.

«Какая тоска, куда бы уйти от самой себя? Как сломить сердце, которое хотело биться и жить?»

В каждой новой фразе Ксения ожидала слово «смерть», но когда оно действительно было произнесено, она почувствовала, как что-то крепко, до боли сжало ее сердце.

Но Ксения быстро овладела собой: кругом были любопытные взгляды.

— Это все? — спокойно спросила она.

— Да, все, — растерянно ответил полковник и шумно вздохнул.

— Я могу идти? — снова спросила она, слегка улыбнулась и направилась к двери.

У двери своего номера она обернулась к начальнику караула.

— Я хочу видеть дочь, — медленно сказала она. — Захватите карандаш и бумагу.

Он принес ребенка, положил его на кровать и снова вышел. Слышно было, как с другой стороны двери кто-то стукнул прикладом.

Ксения осторожно развернула девочку и долго смотрела на маленькое пухлое тельце, на круглый подбородок с ямочками. Ребенок зашевелился, потянулся и, открыв глаза, улыбнулся, показывая красный беззубый ротик.

Ксения нагнулась к нему, с жадностью вдыхала детский знакомый запах и поспешно стала целовать мягкую, нежную кожицу, слегка вздувшийся животик и маленькие влажные ладони.

Ее душили слезы. Торопливо вытирая их, она поспешно говорила бессмысленные ласковые слова, прижимая ребенка к груди и чуть убаюкивая знакомым мотивом. Девочка засопела, зачмокала губами и, почувствовав около себя тепло, быстро заснула.

Ксения долго сидела, боясь пошевельнуться, и прислушивалась к ровному, спокойному дыханию.

Потом она встала и подошла к столу.

Захотелось, чтобы подошел кто-нибудь близкий и родной и положил свою ладонь на ее тяжелую, раскаленную голову.

Захотелось услышать что-то особенно ласковое, от чего бы перестало так болеть и биться сердце.

Взяла карандаш и начала писать письмо. Она не знала, кому именно, но хотелось думать, что оно попадет в нужные руки.

«Товарищи, если кто-нибудь из вас будет в Москве, передайте партии, как умерла за нее Ксения Ге».

Затем она подумала о ребенке. Бедная девочка! Что с ней будет без нее? Маленькая, крошечная Виточка.

Вспомнила слова Вари: «Как свою дочку, беречь буду».

Она писала ей, просила заботиться о девочке, благодарила за все. Варя не останется одна, когда придут наши.

Надо было написать и ребенку. Так нельзя было уходить, не оставив ему ни слова.

Она несколько раз начинала писать, но ей казалось, что на бумаге получается не то, что хотелось сказать громко, так, чтобы услышали все. Она рвала то, что писала, и начинала снова.

«Моя детка, моя Виточка, — торопливо бежали по бумаге мелкие, четкие буквы. — Оставляю тебе мои волосы, храни. Люби папу и маму, папу сильнее. Лучше и чище человека не было на свете. Носи всегда только имя „Виктория Александровна Ге“. Папа умер восьмого, а мама одиннадцатого января. Прощай, моя любимая, моя родная, моя девочка, моя единственная, мое все. Твоя мама».

Усилием воли сдержала слезы. Когда успокоилась, завернула в письмо прядь волос и приписала сбоку: «Я счастлива, что умираю за советскую власть».

К двери кто-то торопливо подходил. Она поспешно набросила платок на письмо.

Может быть, уже за ней. До боли забилось сердце.

Тяжело стуча сапогами, с охапкой дров вошел истопник. В дверях остановился часовой.

Ксения облегченно вздохнула и снова подошла к ребенку.

Истопник долго возился у печки, громыхая дровами.

— Спички отсырели. Ну, никак не разожгу, — вдруг сказал он и обернулся к Ксении. Бросьте-ка мне коробочку.

И тут только Ксения узнала в нем жениха Вари.

Не вставая с места, она бросила ему спички, стараясь поймать взгляд сидящего на корточках человека, но он снова отвернулся к печке.

Дрова разгорелись, мужчина встал и быстро, пристально взглянув на Ксению, вышел из комнаты. Часовой прихлопнул дверь.

«Ведь он с какой-то целью пришел», мелькнуло у нее в голове.

Приглушая шаги, Ксения быстро подбежала к печке и пошарила руками по полу. Ладонь наткнулась на спичечную коробку. Ксения подняла ее, машинально открыла и увидела тщательно сложенный листок бумаги.

Она осторожно оглянулась в сторону двери и быстро развернула бумагу.

«В два часа ночи через окно, что выходит на пустырь, спуститесь вниз, там я вас буду ждать».

Она с трудом перевела дыхание, еще раз перечла записку и, открыв дверцу печки, бросила бумагу в огонь.

На рассвете гостиница всполошилась криками караульного начальника. Он зашел в комнату Ге: там никого не было. Только на кровати спокойно спал ребенок.

Начальник бросился к окну. В одной раме было осторожно выдавлено стекло. За окном, зацепившись за карниз, спускался толстый шнур из разорванных простынь.

Он растерянно оглядел комнату. На полу валялись мелкие клочки писчей бумаги, на столе какие-то письма.

Не было сомнения в том, что Ксения Ге бежала, спустившись через окно.

Ксения Ге как в воду канула.

В одном белье генерал Петренко бегал по коридору и громко ругался.

В Пятигорск полетели телефонограммы. На паровозе примчался начальник контрразведки полковник Рязанов и, дрожа от бешенства, кричал на подчиненных.

— Найти! — пересыпал он слова бранной руганью. — Всех отдам под суд, перестреляю.

Он обещал пятьдесят тысяч тому, кто укажет, где находится Ксения Ге.

А с утра в Кисловодске, Пятигорске, Ессентуках, в ближайших станицах вывешивали экстренно выпущенные листовки с большим женским портретом, около которого толстыми жирными цифрами выделялась обещанная награда.

С листа смотрело тонкое, красивое женское лицо с огромными, широко раскрытыми смеющимися глазами.

Люди останавливались около листовок и потихоньку передавали друг другу невероятные подробности побега.

Несмотря на все усилия и обещанную награду контрразведка за весь день не получила никаких сведений о том, куда скрылась бежавшая Ксения Ге.

До темноты Ксения пролежала в сарае, на окраине города, зарывшись в сене.

Она решила ночью пробраться и Ессентуки к доктору Слуцкому. Может быть, он поможет? Когда они приехали с Александром в Кисловодск, доктора случайно арестовали. Тогда они помогли ему. Его быстро освободили. А потом он часто стал заходить к ним. Ведь он всегда так хорошо говорил о большевиках. Она попросит его достать подводу и переберется в Закавказье. Ведь другого выхода не было. Друзья были далеко. Кто еще захочет помочь ей в таком положении?

Когда стемнело, она надела папаху, накинула на плечи бурку, которую ей оставил жених Вари, и вышла из сарая. Кругом было тихо, только отдаленно заливчато лаяли собаки.

«Дорогой нельзя идти. Надо степью, — решила она. — А то еще встретишь кого-нибудь».

Сзади скрылись городские огни. Ночь была темная, низко над землей нависли свинцовые тучи.

Она зорко вглядывалась вперед. Каждый куст заставлял настораживаться, казалось, что за каждым холмом спряталась засада.

Пошел мелкий холодный дождь. Идти стало труднее, ноги скользили в липкой, густой грязи.

Ночь бесконечно тянулась, степь пропадала в ее темноте и только иногда зажигалась отдаленными маленькими, слабо мерцающими огнями.

Так же ночью по степи в последний раз шел Александр, спотыкаясь и падая в холодный снег.

Он не мог не знать, куда его ведут. Может быть, он звал ее, дочь, одинокий в смертельной тоске. Кто первый замахнулся на него? Кто ударил шашкой по высокому прекрасному лбу? Кто услышал стон и последний тяжелый вздох?

Ксения почувствовала страшную слабость и зашаталась.

Одежда намокла, прилипла к телу, вызывая непрерывную дрожь.

Она немного отдохнула и пошла дальше.

Через несколько часов впереди показались огни.

«Ессентуки! — радостно подумала Ксения. — Теперь уже близко. Надо немного передохнуть, доктор достанет подводу, и дня через два меня уже не смогут догнать».

Город спал, на улицах никого не было, гулко раздавались шаги. Ксения внимательно осматривала дома. Около одного она остановилась и, немного постояв, дернула за ручку звонка. Где-то отдаленно зазвучал колокольчик, потом послышались настороженные шаги.

— Кто там? — спросил знакомый голос.

— Откройте, доктор. Это я, Ксения Ге, — тихо сказала она.

У порога, со свечей в руках, растерянно стоял доктор и расширенными глазами смотрел на женщину.

— Это вы? — точно не веря своим глазам, удивленно спросил он и посторонился, чтобы дать дорогу.

— Можете вы меня пустить к себе на несколько часов и достать подводу в горы?

Доктор смотрел испуганно.

— Но если вы боитесь, то не надо. Я бежала из-под ареста, и в таком положении трудно узнавать друзей.

— Что вы, Ксения Михайловна, — поспешно сказал доктор. — Я всегда рад вас видеть. Входите, пожалуйста.

Она очутилась в большой гостиной, с высоким до потолка трюмо и мягкой мебелью в серых чехлах. На круглых столах с плюшевыми скатертями были разбросаны журналы, по-видимому, для пациентов; пахло медикаментами и кухней.

— За честь сочту, — поспешно суетился доктор. Слышал и о товарище Ге. Какой ужас!

Ксения еле держалась на ногах.

— Садитесь, закусывайте, — поспешно говорил доктор, внося самовар. — Чай еще горячий. Вам надо отдохнуть. А я постараюсь достать подводу. Вы ведь знаете — вас усиленно разыскивают. Я очень счастлив, что вы попали ко мне.

— Что это? — удивленно спросила Ксения, перебирая газеты, переложенные доктором на другой стол.

— Это, — слегка замялся доктор, — а вы разве листовку не видали?

Она долго разглядывала портрет, черную жирную цифру и с удивлением читала о своем бегстве.

— Я не знала, что у меня такая дорогая голова, — засмеялась она. — Пятьдесят тысяч тому, кто откроет местопребывание. Я думаю, немало найдется охотников?

— Что вы! — поспешно сказал доктор. — Они сожгут руки тому, кто их возьмет. Хотя, конечно, разные бывают люди на свете. Но вы не беспокойтесь. Солнце еще не успеет взойти, как вы будете далеко отсюда… Тут у меня знакомый есть, — довольно потирал он руки, — в один момент подводу достанем. А вы ложитесь, вот вам плед. Отдыхайте. Деньги-то у вас есть? Это ведь очень дорогое удовольствие. Надо будет сейчас же уплатить.

— Есть, — успокоила Ксения. — Не торгуйтесь. Давайте, сколько спросят. Прибавьте за скорость, — передала она доктору крупную пачку кредиток.

Внизу тихо хлопнула дверь. Ксения встала и прилегла на диван.

«Какой странный сегодня доктор? У него были такие испуганные глаза. И как она раньше не замечала, что у него маленький лоб, как у обезьяны, и волосатые пальцы».

Ей показалось, что они дрожали, когда она передавала ему деньги. Она вспомнила, как помогла доктору спасти его умирающего сына. Ведь только у них в аптеке было нужное средство. Разве он может забыть об этом?

Она напряженно ждала. Ведь другого выхода не было.

На стене мерно тикали часы. Немного погодя пробило двенадцать. Ксения дремала. Иногда она открывала глаза и встревоженно прислушивалась.

И оттого, что весь день там, в сарае, она много думала о ребенке, он пришел к ней во сне.

— Не плачь, — успокаивала она его. — Мама не бросила тебя. Она придет за тобой.

Точно от какого-то толчка Ксения тревожно приподняла голову. С улицы доносился какой-то странный, непонятный шум, В дверях парадного осторожно повернули ключ.

И вдруг и передняя и коридор заполнились поспешным топотом ног.

Ксения вскочила.

На пороге стояли военные с ружьями наперевес.

— Руки вверх! — крикнул офицер, размахивая револьвером и вбегая в комнату.

За ним на мгновенье показалось лицо доктора и снова скрылось.

Высокий, стройный корнет подбежал к ней.

— Ну что ж, мне надо собираться в путь? — спокойно спросила она.

Они ехали на паровозе. Ксения стояла впереди, ветер обвевал горячие щеки, приятно холодил голову.

— Я еду с экстренным поездом, — шутила она, оборачиваясь к корнету Кочиони. — Мне никогда еще не приходилось ездить так торжественно. Какой огромный почетный караул!

Теперь она думала о том, как бы выдержать до конца. Надо показать, как умеют умирать большевики.

И в ее комнате и за дверью стоял караул.

Ей казалось, что никогда в жизни еще не было такого прекрасного утра. Тучи разошлись, и южное солнце яркими лучами играло на хвойной ветке, заглядывающей в окно.

Около восьми часов за ней зашел корнет Кочиони.

Приложив ладонь к козырьку, он взволнованно спросил:

— Прикажете послать священника?

— Для чего еще? — смеясь, ответила она. — Я готова.

— Может быть, хотите попрощаться с ребенком?

Это было ее самым горячим желанием. Она все время думала об этом. Хотелось в последний раз прижаться к нежной кожице, сказать Виточке что-то очень нужное и важное… Но здесь?.. В присутствии этих людей? Чтобы они видели, с какой лаской она будет целовать маленькое, беспомощное тельце? И тогда она может сорваться.

— Нет, не надо, — твердо сказала она. — Я уже попрощалась, дайте мне папиросу.

Корнет торопливо порылся в кармане и, вытащив портсигар, дал прикурить. Она медленно раскурила папиросу и вышла из комнаты.

Они вышли на улицу. Свежий, душистый воздух ударил в лицо.

— Республика погибла, разбойники торжествуют! — громко сказала Ксения.

— Что вы? — не поняв ее, спросил корнет.

— Это слова вождя французской революции — Робеспьера. Нехорошо, корнет, не знать истории. Я вам очень рекомендую изучить ее.

Улицы были оживлены. Небольшими группами и в одиночку торопились люди к солнечным ваннам.

Ксения медленно поднималась в гору. В витрине одного из магазинов были выставлены цветы.

Она остановилась.

— Достаньте мне вон тот, маленький красный цветок, попросила она корнета и, когда он вернулся назад, приколола цветок к своей груди.

— Как я люблю цветы, — улыбнулась она. — Цветы и дети — от них как-то теплее становится в жизни.

Он с изумлением посмотрел на нее.

— Вот и место казни, — снова сказала она. — Как хорошо кругом. Горы совсем синие. И сколько народу… Вам не хотелось бы сейчас проехаться верхом? Так быстро, чтобы дух захватило.

Корнет снова ничего не ответил.

Вокруг белой виселицы из свежевыструганных столбов толпился народ.

Ксению поставили на высокий помост. К ней подошел начальник пункта и приколол к груди большой белый лист с крупными темными буквами.

Она читала с удивлением: «Ксения Ге повешена за то, что была коммунисткой!»

Кругом молча сгрудились офицеры. Казалось, что женщина спокойно, как в театре, разглядывает собравшуюся около нее толпу.

Ксения заметила, как стражник забросил конец веревки через перекладину.

Значит, приговора не будут читать. А она думала, что у нее есть еще несколько минут, в которые она сможет многое обдумать…

Она огляделась кругом.

Хотелось на всю жизнь запомнить эти синие горы, голубое безоблачное небо, уходящий вдаль бесконечный простор, без конца полной грудью вдыхать свежий, ласкающий воздух.

«На всю жизнь? — вдруг про себя усмехнулась она. — Ведь ее осталось только лишь на несколько минут. А потом жизнь пойдет обычным путем, так же будут любить и ненавидеть люди, бороться и страдать… Так же каждое утро будет всходить солнце и в тихие вечера прятаться за темнеющие горы, а ее, Ксении Ге, уже не будет в живых. „Солнце еще не успеет взойти, как вы будете уже далеко отсюда“», — вспомнила она слова доктора.

Кругом стояла тишина. Сотни глаз были устремлены к белой виселице; казалось, никто не дышал.

— Пожалуйста! — разбил тишину резкий голос начальника пункта.

Ксения вспомнила Александра, каким видела его в последний раз живым, мысленно улыбнулась ребенку.

Потом подошла к петле, взяла ее в руки и, закинув над головой, громко и отчетливо сказала:

— Я умираю за ту великую идею, которую когда-нибудь поймете и вы!

Каждое слово далеко разносилось в застывшей тишине.

— Не разговаривать! — истерически закричал начальник пункта.

Ксения резко откинула назад голову.

— Я не разговариваю, — отчетливо сказала она, — я только умираю за ту великую идею, которую когда-нибудь поймете и вы! — еще медленнее и тверже повторила она.

Стражник бросился к ней, но Ксения оттолкнула его и сама надела петлю на шею.

Резкий удар выбил скамью из-под ее ног.

Три дня налетавший ветер на горе качал обезображенное женское тело.

На четвертую ночь рабочие, подпоив охрану, выкрали холодный труп.

Где похоронили Ксению Ге — контрразведка ни от кого не могла узнать.