«Попаданец» в СС. Марш на восток

Шейко Максим Александрович

Сколько продержится «попаданец» из XXI века на допросе у эсэсовцев? О чем успеет рассказать гитлеровцам перед смертью? И как воспользуется его информацией руководство Рейха? Какие изменения следует внести в план «Барбаросса», чтобы довести блицкриг до победного парада на Красной площади? Удастся ли Гитлеру сломить стальную волю Сталина и отчаянное сопротивление советского народа? Означает ли взятие Москвы и Ленинграда конец войне – или с падением Кремля настоящая война только начинается?…

Этот фантастический боевик переворачивает Мировую Шахматную доску, предоставляя редкую возможность сыграть за противника. Черные начинают и выигрывают! «Идут по Красной площади солдаты группы “Центр„!» Но не спешите праздновать победу, фрицы, – ведь на любой шах и мат в России отвечают русским матом!

 

Предисловие

Жанр альтернативной истории в последние годы стал едва ли не самым популярным на просторах бывшего СССР. Оно и понятно – людям не нравится то, что они наблюдают в окружающей реальности. Вот и ищутся способы как-то от этой опостылевшей реальности отойти. И, как по мне, написание и чтение АИ – не самый плохой вариант. Заодно и настоящая история вспомнится, а то уже и подзабывать многие стали…

Ну, это так сказать общие тенденции, а вот подробности этого массового альтернативно-исторического движения куда менее приятные. Настоящим бичом АИ, помоем, стали толпы «попаданцев», которые стройными рядами отправляются в прошлое, чтобы вершить там суд и расправу, причинять добро и наносить справедливость неразумным предкам. Львиная доля этих попаданцев почти сразу оказывается в кабинете у дорогого и любимого товарища Сталина. Для неявки в кабинет САМОГО может быть только одна уважительная причина – у Берии задержался (еще один горячо и безответно любимый альтернативщиками «эффективный менеджер»). После этого попаданец – простой российский парень – просвещает Иосифа Виссарионыча о том, какую тот херню нагородил (несмотря на то, что великий и ужасный и т. д. по списку), и тут же на пальцах объясняет ему как надо. Сталин, покуривая трубку, мудро кивает. Все! После этого можно считать, что дело в шляпе! СССР за пару лет напинает всем и каждому, возьмет все, что можно и что нельзя (и даже то, что на фиг не нужно), понатыкает красных флагов над рейхстагами, эйфелевыми башнями, конгрессами, бигбенами и таджмахалами, и будет нам счастье – всем и даром и чтоб никто не ушел обиженным.

Знакомая картина, правда? По такому сценарию сейчас пишется процентов 90 альтернативно-исторической фантастики. В принципе, чисто по-человечески, такой подход понять можно – обидно людям за то, что пришлось отступать до Москвы и Сталинграда, за 27 миллионов погибших соотечественников… Вот только ваятели таких шедевров обычно не задумываются о том, что, выигрывая мировую войну за год-другой с помощью Васи Пупкина из соседнего подъезда, они тем самым автоматически выставляют все руководство СССР во главе со Сталиным полными идиотами. Ну, ведь все же так просто! Вон даже Вася этот самый (прямо скажем, не великого ума человек), и тот с ходу разобрался, как на Т-34 ловчее в Вашингтон въехать. А вот предки не додумались почему-то. «Ну, тупыыые!!!», как говорит один юморист. Или, может, это Вася Пупкин все-таки чего-то недопонял?

Но и это еще не все. На мой взгляд, есть еще один неочевидный отрицательный момент в таких альтернативках. Стремясь всеми правдами и неправдами добыть величайшую в истории победу как можно дешевле (а лучше – вообще задарма), обесценивают и задвигают на задний план сам ФАКТ этой победы. Величайшее достижение предшественников воспринимается как нечто само собой разумеющееся – ну победили нацистскую Германию, заплатив за это десятками миллионов жизней. Подумаешь! Могли бы и быстрее, и с меньшими потерями – там делов-то: на Т-34 КПП перебрать да автомат Калашникова изобрести.

То, что победа над Германией сама по себе явилась величайшим достижением, несмотря ни на какие потери, уже никого не вдохновляет? Все хочется побыстрее да попроще? А слабó задуматься над тем простым, в общем-то, фактом, что немцы ведь могли и победить? Они же не просто так до Москвы и Сталинграда дошли. И что было бы, если бы они победили? Может, тогда достижения наших предков, сумевших этого не допустить, покажутся вам более значимыми…

А чтобы легче думалось, я решил написать свою альтернативку – своего рода альтернативно-историческую антиутопию, в которой и попаданец не из соседнего подъезда, и попал не туда, куда собирался, и слушали его немножко не те люди, и вообще ни в грош его как личность не поставили, а просто использовали по своему разумению. Читайте про мир, который мог бы возникнуть вместо нашего, и радуйтесь тому, что наши прадеды без всяких попаданцев смогли предотвратить ТАКОЕ.

 

Пролог

В Париже стояла жара. Жуткая, удушающая жара, от которой плавятся мозги в черепушке и асфальт под ногами. Боб уже сто раз успел пожалеть о том, что решил посвятить свое первое после окончания школы лето поездке по континентальной Европе. И чего ему не сиделось в своей родной «старой доброй Англии»? Там и жара поменьше, и возможностей развлечься хватает. Так нет же, захотелось новых впечатлений! Как же – взрослая жизнь начинается, надо оторваться по полной! Вот и согласился на эту поездку. Рон (чтоб ему!) уболтал. «Франция, лето в Париже, француженки!» Тьфу. Те же самые дома, дороги, отели. Да и француженки како не впечатлили. Боб от них большего ожидал, если честно, да и Рон, видать, тоже. По крайней мере, прежних восторгов от него уже не слыхать.

Но окончательно все удовольствие, даже то немногое, что все же удалось получить от поездки, убила жара. Аномальная африканская жара, установившаяся в Европе летом 2010 года. Не хотелось уже никаких развлечений, только залезть в холодный душ и никогда оттуда не вылезать. Так бы и сделал, но Рон, скотина, опять подгадил – уболтал-таки двух вчерашних попутчиц (вовсе, кстати, не француженок, а самых натуральных канадок) на новую встречу. Вот и приходится теперь стоять на солнцепеке в ожидании рандеву. А Рон умотал за водичкой. Вот почему всегда так получается? Бучу подымает Рон, а крайним всегда оказывается Бобби. Вот и сейчас: Рон назначил встречу, он же выдул всю минералку, он же и удрал в магазин за новой, а Боб торчи тут на солнцепеке. Пойти, что ли, тоже в холодок? Вон в том закоулке через дорогу вроде бы есть клочок тени… – Мысли ворочались лениво и как-то безразлично, но ослабленная жарой воля все же победила. Боб отлепился от стенки, которую подпирал последние минут двадцать, и отправился в поход через улицу. Отчаянный гудок и визг тормозов резко вырвали его из состояния сонной апатии, когда он уже почти достиг противоположного тротуара. Судорожно рванувшись вперед, он буквально воспарил над грешной землей. Толи от стресса, толи от перегрева в ушах у него зашумело, а в глазах замелькали радужные сполохи. А уже в следующую секунду раскаленный асфальт радостно принял его в свои объятия.

Первое, что Бобби разглядел, когда смог, наконец, сфокусировать взгляд и оторваться от созерцания асфальта, был странный блондин, с некоторым удивлением и нескрываемым интересом глядящий на него. Через мгновение Боб понял, в чем странность – человек был одет в форму. В НАЦИСТСКУЮ ВОЕННУЮ ФОРМУ!

– Fuck! Ваще мозги сплавились – уже глюки еб***тые какие-то вокруг ходят. – Закончить свои рассуждения о влиянии погоды на субъективное восприятие реальности Боб не успел, так как, едва услышав его первую фразу, странный человек мгновенно перешел от пассивного созерцания к весьма активным действиям…

 

Глава 1

Шутки судьбы

– Ну что ж, Генрих, рассказывай, что там стряслось в Париже. Признаться, ты меня заинтриговал.

– А нечего больше рассказывать, Рейнхард. Все, что было установлено достоверно, изложено в докладе. Теперь надо работать с объектом и добывать из него информацию, а потом анализировать ее и делать выводы. Ну, это ты и сам не хуже меня знаешь.

– Погоди, погоди! Мне бы хотелось услышать твое мнение об этом… инциденте. Для начала: как вообще этот «пришелец» очутился у нас?

– Чисто случайно.

– Это проверено?

– Уже проверяется.

– И все же?

– Один офицер из дивизии Эйке получил увольнительную и решил смотаться в Париж. И вот во время осмотра достопримечательностей ему попался на глаза какой-то странно одетый парень, который, увидав его форму и петлицы, весьма нелицеприятно высказался о людях, такую форму носящих. Причем высказался громко и на английском. На беду этого парня офицер английский знал, причем неплохо. Поэтому, хотя выговор у нашего пришельца весьма своеобразный, смысл он уловил. Ну а дальше все просто – «пришелец» получил по соплям, был скручен и доставлен в наше отделение в Париже, где его и сдали следователям как британского шпиона и провокатора. Никто даже не понял, кто это такой. А вот следователь не сплоховал. Большой любитель фантастики оказался. Жюля Верна в детстве любил почитывать, Герберта Уэллса… Так что когда парень ему начал лепетать, что он из XXI века, то следователь ему поверил. Не сразу, конечно, но поверил. После того как изучил его паспорт и изъятые технические устройства.

– Этот следователь что, еще и в технике силен?

– Не очень. Но даже полный профан сообразил бы, что запихнуть рацию, фотоаппарат, патефон, кинокамеру и бог весть что еще в устройство размером с портсигар – при нынешнем техническом уровне просто невозможно!

– Да уж, тут ты прав… Итак, что мы имеем на этот момент? В наших руках оказался пришелец из будущего – носитель бесценной информации. Переоценить этот факт невозможно. Соответственно любая утечка информации – недопустима! Кто там у нас уже знает о пришельце?

– Всего пятеро, считая нас. Первые трое – следователь, стенографист и начальник парижского отделения.

– А этот офицер из «Тотенкопф»? Сотрудники парижского бюро?

– Они знают о существовании пришельца, но не в курсе его статуса. Для них он просто британский шпион. Дежурный следователь вел предварительный допрос без свидетелей, так что…

– Хорошо. Пришельца и все материалы по делу надо немедленно переправить в Германию. Следователя тоже – пусть ведет это дело, раз уж так удачно начал. Все возможные хвосты в Париже подчистить. Делу присваивается высший приоритет и высший уровень секретности. Курировать исполнение будешь ты. Лично.

– Будет исполнено, экселенц! Конвой с «пришельцем» будет отправлен из Парижа завтра. В Дахау ко времени их прибытия все будет готово к приему гостей.

– Я полагаюсь на тебя, Генрих. Чем меньше людей узнает об этом событии – тем лучше.

* * *

Несмотря на свирепствовавший на улице зной в большом кабинете на Принц-Альбрехтштрассе царила прохлада. Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, шеф РСХА , задумчиво склонился над широким дубовым столом, листая материалы дела «пришельца».

– Так, что тут у нас? Показания офицера, проводившего задержание. Так… «…выскочил из-под проезжающего грузовика, упал на тротуар, подняв голову после падения и увидев меня, оскорбил на ломаном английском военнослужащих вооруженных сил Райха. Был мною задержан и доставлен в ближайшее отделение Гестапо… Передан дежурному…» Так… личное дело, проводившего задержание офицера? Оперативно! «Ганс Нойнер, 1919 года рождения. Родился в селении Вальгау, Бавария… Чистокровный немец… Вступил в гитлерюгенд в 1933 году… многочисленные спортивные достижения… Вступил в СС в 1938 г., зачислен в части «Тотенкопф»… участвовал в оккупации Богемии, награжден «цветочной медалью»… произведен в унтер-офицеры. Переведен в специальное подразделение хоймвер «Данциг». Хорошо показал себя в польской кампании… Награжден «пехотным штурмовым знаком». Окончил юнкерскую школу в Бад-Тельце, произведен в унтерштурмфюреры . Зачислен в дивизию СС «Тотенкопф»… Неоднократно проявлял инициативу и служебное рвение… добился великолепных результатов… Отличился во время западной кампании, награжден Железным крестом второго класса!» Тааак… «Характер нордический… смел, инициативен, исполнителен, ответственен, дисциплинирован…» Прям воплощенная мечта Гиммлера о сверхчеловеке! Хоть сейчас на плакат с подписью «будущее великой Германии».

А вот и сам «объект». Роберт Стэнтон, 1992 года рождения, 18 лет. Рост 186 см, глаза зеленые, волосы рыжие. Подданный британской короны. Постоянно проживает в городе Манчестер. Прибыл во Францию с туристическими целями.

О! «Копия показаний «объекта», поясняющих процесс перемещения». Хмм… «25 июля 2010 года переходил улицу… уклоняясь от столкновения с автомобилем, упал на тротуар, когда осмотрелся, увидел человека в нацистской военной форме. Посчитал это галлюцинацией, вызванной жарой». Да уж, информативно.

«Копия протокола медицинского осмотра «объекта». Ага! «… имеет ссадины на руках и ногах… гематома в области грудной клетки». Неплохо его об асфальт приложило. Так, а это что? «…рассечение верхней губы, гематома на левой скуле…» Хм, хорошо еще, что этот бравый ариец с нордическим характером ему челюсть не сломал при задержании! Хороши бы мы были – иметь под контролем столь интересный объект и не иметь возможности с ним поговорить.

Ладно, что тут еще? «Опись изъятых вещей». Тэкс: «…одежда…обувь». Вот! «Универсальное электротехническое устройство. Название – «мобильник». Назначение: радиосвязь в телефонном режиме, киносъемка, фотографирование, прием радиоволн в широком диапазоне, воспроизведение музыкальных записей, хранение всевозможной информации в закодированном виде, дистанционное подключение к информационным ресурсам глобальной информационной сети Internet!» Это еще что такое? Ладно, потом разберемся.

Что ж, кажется, Генрих прав – нам просто сказочно повезло с этим «пришельцем». Мало того что он каким-то образом попал к нам из будущего, что уже само по себе чудо, так он еще и умудрился свалиться прямо под ноги чуть ли не единственному офицеру СС, который был в это время в Париже! Который по чистой случайности знал английский и проявил служебное рвение и ответственность, не ограничившись битьем морды чудаковатому британскому эмигранту, а еще и не поленившись оттащить его аж в Гестапо. Был бы армеец – отвел бы в комендатуру, и пришелец достался бы Абверу . А так этот козырь достался нам! – Гейдрих довольно ухмыльнулся, что придало его лицу довольно-таки зловещее выражение – такая усмешка не сулила его врагам ничего хорошего. – Впрочем, не будем торопиться с выводами. Подождем результатов проверки, плотно поработаем с этим пришельцем в «домашних» условиях, а вот тогда уже и посмотрим, что из него можно извлечь полезного и как это лучше использовать. Но пока что все указывает на то, что судьба решила сделать нам подарок – неслыханно щедрый подарок! И это надо использовать, Фортуна не любит, когда ее вниманием пренебрегают. – Рейнхард Тристан захлопнул папку с материалами по «пришельцу» и решительно протянул руку к телефону. Начиналась новая тихая битва за власть и влияние, в которой будет решаться судьба Германии и всего мира. И его собственная судьба.

* * *

Ранним утром 27 июля 1940 года некоторые парижане могли видеть не совсем обычную картину: из здания, занимаемого с недавнего времени представителями Гестапо, уже успевшими стяжать весьма зловещую репутацию, вывели и посадили на пассажирское сиденье черного «Мерседеса» высокого рыжеволосого молодого человека, одетого в слегка помятый костюм явно с чужого плеча. Улица во время этого действа была перекрыта и оцеплена, чтобы исключить любую возможность приблизиться к месту событий ближе чем на сотню метров, поэтому вряд ли кто-то из случайных прохожих мог заметить наручники на руках невольного пассажира. Впрочем, даже если бы и смог, то вряд ли придал бы этому значение – мало ли кого сейчас арестовывают? Такие времена… Черт бы их побрал!

А между тем события шли своим чередом. Молодого человека запихнули в машину, по бокам от него сели еще двое в военной форме. На переднее сиденье сел офицер Гестапо с кожаным портфелем в руках. После этого кавалькада, в центре которой находился «Мерседес» со странным пассажиром, не спеша двинулась по парижским улицам. Двигались довольно быстро и еще задолго до обеда покинули лабиринт городских улиц и выехали на шоссе, где колонна разогналась уже по-настоящему.

Боба Стентона, подданного британской короны, сидящего на заднем сиденье «Мерседеса», одолевали грустные мысли. Нет, то, что французский вояж не задался, он понял уже давно и даже успел с этим смириться. Но то, что он ТАК закончится, даже в страшном сне не мог представить! «Попасть в прошлое и угодить к нацистам – это вообще как?! И что теперь с ним будут делать, посадят в лагерь смерти? Хотя нет, убивать его не будут. Наверное. Он им нужен как источник информации. Вот только как они будут эту информацию добывать, под пытками? Пока что его вроде не били, если не считать того эсэсовца, который его поймал. В Гестапо даже кормили и оказали медицинскую помощь – смазали йодом ссадины от падения на асфальт. А потом тот офицер, что сидит сейчас на переднем сиденье, долго-долго с ним говорил на несколько странном английском. И все, что он говорил, записывали. Интересно: это такой немецкий акцент или 70 лет назад так говорили все англичане? А может, и то и другое…»

Хаотичный поток мыслей арестанта был прерван внезапным рывком машины, резким возгласом «scheisse!» , который издал водитель, и весьма неприятным визгом и скрежетом. А уже в следующее мгновение машина резко метнулась в сторону и провалилась куда-то вниз. Еще через секунду Боб приложился головой об крышу, и беспорядочное мелькание у него перед глазами разом улеглось, сменившись темнотой.

Судьба совершила еще один поворот.

* * *

– Как это произошло?

– Очень просто. Машина с «объектом» наехала на осколок, пропорола колесо и на скорости восемьдесят километров в час кувыркнулась в кювет. Водитель и «пришелец» погибли. Следователь серьезно ранен – закрытые переломы левой ключицы и правого предплечья, сотрясение мозга средней тяжести. У одного из конвойных – черепно-мозговая, второй синяками отделался.

– То есть опять случайность? Чистое совпадение! А не многовато ли их, а Генрих?

– Многовато. Но тут уж ничего не поделаешь. Предусмотреть все невозможно.

– Я не о том. Не может ли это быть чья-то игра? Слишком уж много нелепых «случайностей».

– Исключено. Слишком много случайностей, которые невозможно предугадать и запланировать. Спланировать такую цепь событий просто нереально.

– Хмм, я начинаю думать, что у судьбы есть чувство юмора – подбросить нам под ноги пришельца из будущего, способного своими знаниями перевернуть ход истории, и тут же его прихлопнуть!

– Какой-то «английский юмор» у этой судьбы.

– Ха! А что? Его ведь должна была задавить машина, там, в 2010 году. Он провалился на семьдесят лет назад, но так и не сумел избежать своей доли – автотранспорт его все-таки доконал!

– Хочешь сказать, что ход истории изменить нельзя?

– Может быть, может быть… Но мы все же попробуем! Что там успели вытрясти из этого «пришельца»?

* * *

Случайный человек, заглянув в приемную шефа РСХА утром 30 июля 1940 года, был бы немало удивлен, увидев как щеголевато одетый молодой мужчина, слегка кивнув сидящему за столом адъютанту, непринужденно проследовал в кабинет практически всесильного заместителя Гиммлера. Но случайных людей в приемной Гейдриха не было, да и быть не могло, а адъютанта визит Вальтера Шелленберга удивить не мог никак – шеф отменил все дела на утро именно в ожидании этого визита. Ну а то, что один из ведущих сотрудников управления внешней разведки одет не по форме, вернее, вообще не в форму, так этим в РСХА никого не удивишь. Нелюбовь, подающего большие надежды, разведчика и аналитика к униформе общеизвестна. Раз уж патрон ничего не имеет против…

Пока адъютант скучал в приемной, бдительно охраняя покой начальства, в кабинете разворачивались куда более интересные события…

– Вот такие вот дела, Вальтер.

– Да уж, никогда бы не подумал, что такое возможно.

– И тем не менее это так. Старина Мюллер и его ребята сделали что могли. Добыли немного, но что есть, то есть. Теперь дело за тобой. Из этих рассказов пришельца ты должен слепить новое будущее этого мира, потому что то, что нас ожидает, мне не нравится!

– Мне тоже. Как-то не улыбается стать военным преступником.

– Вот именно. Данных, конечно, маловато, но для общего анализа и разработки выигрышной стратегии должно хватить. Нам нужно что-то, от чего можно оттолкнуться. Ошибка, устранение которой позволит переломить ход войны в нашу пользу. Дальнейшее будет зависеть уже только от нас.

– Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю…

– Именно! Ты должен найти эту точку. А я позабочусь о том, чтобы Земля перевернулась. Твой развернутый анализ обстановки и возможных перспектив должен быть у меня через три дня – больше оттягивать доклад фюреру не в наших интересах.

* * *

Гейдрих потянулся, хрустнув суставами, отодвинул доклад Шелленберга и решительно выключил настольную лампу.

– На сегодня хватит! Больше из этой информации все равно уже не выжать. Завтра с утра еще разок перечитать свои выкладки на свежую голову – и к 13:00 на доклад к фюреру. Завтра решится многое… – Закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Гейдрих еще и еще раз прокручивал в голове логические конструкции и спорные предположения, которые завтра ему придется отстаивать перед фюрером.

– Итак, что нам вообще известно о ходе текущей войны? Только то, что этому «пришельцу» рассказывали в школе на уроках истории, то есть самое основное – поворотные пункты войны. С британской точки зрения, разумеется. «Первое: в ближайшее время начнется «битва за Англию», которая будет протекать в воздухе над островом и проливом. Эту битву люфтвафле с треском проиграет, лишившись своих лучших летчиков и массы самолетов». Ну, может, и не с треском, победители любят приукрашивать, но, по крайней мере, не выиграет. «После этого будет принято решение о нападении на Советский Союз». Что ж, пока что все логично, хотя и нерадостно. «На востоке будут достигнуты большие успехи, Красная армия будет разбита, а немецкие войска дойдут до Ленинграда, Москвы и Сталинграда, но взять их не смогут. Ленинград будет в осаде, но не сдастся, а под Сталинградом немецкие войска будут разгромлены и взяты в плен. В это же время в Африке «элитный африканский корпус» под командованием «лучшего немецкого командира» – фельдмаршала Роммеля – будет сражаться с британскими войсками, но в конце концов потерпит поражение и капитулирует». Интересно, с чего они там взяли, что Роммель – лучший командир? «7 декабря 1941 г. японцы, используя авианосцы, нападут на Перл-Харбор и перетопят все американские линкоры прямо в гавани. Но американских авианосцев там не окажется, и в результате летом 1942 г., в сражении у атолла Мидуэй, американцы перетопят японские авианосцы и изменят ход войны на Тихом океане в свою пользу». Единственные сражения, о которых этот двоечник знает хоть какие-то подробности, и то только потому, что американцы сняли про них фильмы. «В Атлантике будет идти сражение британского флота с немецкими субмаринами, которое окончится победой англичан». Хм, ну и ладно, не очень-то и рассчитывали.

А в Европе все будет совсем плохо для нас. «Италия в 1943 году переметнется к союзникам. 6 июня 1944 года американцы и англичане высадятся в Нормандии и нанесут Германии окончательное поражение». Правда, Берлин почему-то возьмут русские в 1945 году. Собственно, после этого война и закончится – 8 мая 1945 года. А японцев будут добивать еще три месяца. Даже сбросят на них две бомбы нового типа, которые снесут парочку городов. После этого японцы тоже капитулируют – 2 сентября 1945 года.

«После окончания войны в Нюрнберге будет проведен судебный процесс над нацистскими военными преступниками, на котором будут осуждены виновные в Холокосте и военных преступлениях». Мдаа, что-то не радует меня такая перспектива. Надо срочно что-то менять!

Кстати, что-то уж очень много внимания этот малолетний недоучка уделял еврейскому вопросу. Особенно если учесть, что его об этом никто не спрашивал. Его послушать, так это едва ли не единственное, из-за чего Германия войну проиграла – весь мир за евреев вступился. Даже специальное определение для антиеврейской политики этот сопляк знает, и это на фоне полного незнания всего остального… Все-таки что-то тут не так. Из-за обычного поражения в правах никто бы так не суетился. Жаль, что следователь не уделил этому вопросу должного внимания, но то, что мальчишка сам вспомнил об этом, как о вещи общеизвестной и само собой разумеющейся, уже о многом говорит. Пожалуй, надо будет изучить вопрос поподробнее и, возможно, в будущем скорректировать государственную политику, если наметятся какие-то радикальные отклонения от нынешней линии. В конце концов, это ведь прерогатива моего ведомства… А пока что этого вопроса лучше не касаться – это слишком важная для фюрера тема, тут ошибаться нельзя.

Ладно, что там у нас осталось? «После войны будет создано НАТО, установлен «железный занавес» и начнется «холодная война» с СССР, которая закончится в 1991 году распадом Советского Союза». Что ж он раньше-то не распался, лет на пятьдесят? «Страны Европы объединятся в Европейский союз с единой валютой и паспортным режимом». Ну а почему бы и нет? Надо только заранее определить: кто в этом союзе будет главным…

Что там еще, техника? Тоже интересно. Фюрер любит технические новинки. Но во время доклада внимание на них лучше не концентрировать. Вернее, концентрировать выборочно – на тех, которые могут пригодиться в ходе текущей войны. Нечего распылять ресурсы. Радиолокация, реактивные двигатели, ракеты и эта «атомная бомба», действующая на основе распада материи, – вот и все, пожалуй. Остальное надо взять на заметку, но всерьез всем этим будем заниматься уже после войны. Если, конечно, выиграем.

А вообще, не так уж и мало информации. Этот следователь из парижского бюро времени зря не терял. Надо будет представить его к награде, когда оклемается… Завтра! Все завтра. А сейчас надо отдохнуть. Менять ход истории – нелегкая работа.

* * *

– Рейнхард, это что, шутка?!

– Нет, мой фюрер, ошибка исключена! Мы проверили абсолютно все факты и всех причастных к событиям лиц. Вывод однозначен: подстроить такое невозможно. Ни одна разведка мира не в состоянии осуществить такое по чисто организационным причинам, да и технический уровень изъятого устройства настолько превосходит наши возможности, что…

– Допустим. «Пришелец» из будущего реален. Но был ли он одинок? Возможно, такие прецеденты уже были ранее или параллельно вскрытому вами случаю?

– Это маловероятно, мой фюрер. Но четвертое и шестое управления РСХА уже ведут поиск малейших указаний на подобные случаи сразу по нескольким направлениям. Хотя я не стал бы рассчитывать на успех. Все указывает на то, что «наш» случай – уникален.

– Я понял вас, Рейнхард. Итак, вы утверждаете, что этот «пришелец» – случайная жертва обстоятельств и информация, которую он предоставил, может помочь нам изменить будущее в выгодную для Германии сторону?

– Абсолютно верно, мой фюрер. Мы тщательно изучили показания «пришельца», сравнили их с имеющимися у нас данными, в том числе о перспективных научно-технических разработках, и пришли к выводу, что изложенная им картина будущего в целом укладывается в наши прогнозы и ожидания. Что же до политических перспектив, то налицо ряд ошибок, допущенных руководством Германии, которые и привели к нежелательному для нас развитию событий и печальным последствиям.

– Ошибки? Какие ошибки?

– В основном они касаются военной стратегии и внешней политики. В докладе имеется подробный обзор и анализ всех доступных фактов и наиболее вероятных предположений.

– Хорошо, я изучу его сегодня же. Но сейчас я хочу услышать ваше мнение, Рейнхард! Что, по вашему мнению, стало причиной наших неудач?

– Мое мнение полностью совпадает с тем, что изложено в докладе, мой фюрер. Основных причин две: распыление военных усилий между несколькими фронтами, что было вызвано неправильной оценкой приоритетности угроз, и непродуманная политика в отношении союзных и оккупированных стран Европы. Первое из этих обстоятельств привело к тому, что Германия не смогла разбить своих противников по очереди и в итоге оказалась под ударом со всех сторон. Второе привело к тому, что экономический потенциал Европы не был должным образом использован для военных нужд нашей страны и вооруженных сил.

– Хорошо. И что же вы предлагаете для исправления этой ситуации?

– Во-первых: изменить нашу политику в оккупированных странах, прежде всего во Франции, и попытаться наладить взаимовыгодное сотрудничество. Вести массовую пропаганду общеевропейских ценностей и всячески подчеркивать наше единство с другими странами Европы. Дать другим странам хотя бы иллюзию равенства и определенные перспективы на будущее. Ну и, конечно же, всячески противопоставлять интересы континентальной Европы и островной Британии.

– То есть вы хотите объединить Европу и противопоставить ее англосаксам и азиатам?

– Именно так. Собственно, нечто подобное и произошло лет через пятьдесят, но в отсутствие мощного лидера, каковым должна стать Германия, союз получился достаточно аморфным. Примерно как Германский союз, созданный после революции 1848 года.

– А вы, значит, предлагаете создать некое подобие Северного союза, созданного после войны 1866 года? Только вместо Пруссии будет Германия, а вместо мелких немецких государств – государства Европы?

– Примерно так. Причем в дальнейшем вполне возможна полная германизация и поглощение стран с «германским» населением. Например, Скандинавии.

– Объединить все германские народы в одном государстве?

– Да. Это наш единственный шанс. Если это не будет сделано, то в долгосрочной перспективе стомиллионная Германия просто не сможет на равных противостоять англосаксонскому союзу во главе с США. Только поглотив людские и материальные ресурсы Европы, мы получим достаточную базу для борьбы за лидирующие позиции на мировой арене.

– Звучит заманчиво… Ладно, а что там с неправильной стратегией?

– Тут все просто: были неправильно определены приоритеты, что в свою очередь было вызвано не вполне адекватной оценкой внешних угроз. Проще говоря, угроза со стороны Англии была переоценена, а опасность со стороны СССР напротив – недооценена. Как следствие в противостоянии с Англией были бесполезно растрачены ценные ресурсы, из-за чего не удалось добиться окончательной победы над Советским Союзом. В результате именно СССР нанес Райху смертельный удар, который привел в конечном итоге к захвату советскими войсками Берлина. Англичане же так и не сумели ничего предпринять и лишь с помощью американцев смогли высадиться на континенте, когда исход войны уже, по-видимому, не вызывал сомнений. Чтобы избежать повторения этого сценария, нам нужно сосредоточить все свои силы на востоке, полностью отказавшись от активных действий на западе. Тогда у нас есть шанс разгромить Советы до того, как Америка сможет активно вмешаться в войну.

– Допустим. А с чего вы взяли, что Англия не сможет вмешаться в борьбу без поддержки США? Возможно, отсутствие второго фронта было вызвано желанием загребать жар чужими руками? Это свойственно английской политике.

– Нет, мой фюрер. Наши выводы базируются на изучении, прежде всего, экономических возможностей Британии. Анализ показывает, что у англичан элементарно не хватит сил, для того чтобы самостоятельно открыть второй фронт в Европе. Поэтому они и ограничиваются операциями на периферии, а также действиями на море и в воздухе. Ввязавшись в бои с ними где-нибудь в Африке, мы тем самым начнем играть по их правилам, на выгодных им условиях. Отказавшись же от таких действий, мы фактически обесценим их стратегию, сведя участие Британии в войне к минимуму, и получим возможность последовательно концентрировать все свои силы на выгодных нам направлениях, то есть в первую очередь на восточном. Именно СССР является главным геополитическим конкурентом Германии в борьбе за европейскую гегемонию. Это препятствие должно быть устранено. Без выполнения этого обязательного условия успешное противостояние с США невозможно. Германия не сможет воевать с западом, все время оглядываясь на восток.

– Что ж, звучит убедительно. Рейнхард, я прочту ваш доклад и обдумаю ваши предложения… Мы вернемся к этому разговору… в ближайшее время.

* * *

Гитлер наконец прекратил созерцать альпийские пейзажи, расстилающиеся вокруг его летней резиденции «Бергхофф», и, опершись на перила балкона, повернулся к своему собеседнику.

– Итак, Рейнхард, я изучил ваш доклад и даже обсудил некоторые его положения со специалистами… Не делайте озабоченное лицо, сам доклад я никому не показывал. Пусть факт появления в нашем мире пришельца из будущего и та информация, которую он нам столь любезно предоставил, будут нашей маленькой тайной. – Гейдрих молча кивнул, успешно скрыв победную улыбку. Гитлер, как и ожидалось, не захотел делиться полученной информацией ни с кем – хорошее начало.

– Так вот: специалисты, с которыми я счел нужным посоветоваться, сочли основные предложения, содержащиеся в вашем меморандуме, вполне обоснованными и заслуживающими внимания. Более того, все ваши предложения органично объединены в единую систему и взаимодополняют друг друга. Так что можете принять мои поздравления, Рейнхард, ваши эксперты отлично поработали.

– Благодарю, мой фюрер. Мои люди провели самый тщательный анализ всей доступной нам информации, стремясь именно к созданию единой непротиворечивой системы необходимых мер.

– Не сомневаюсь. Насколько я помню, вы заявляли, что полностью разделяете изложенные в докладе предложения.

– Это так, мой фюрер. В противном случае в докладе было бы изложено также и мое личное мнение по спорным моментам.

– Отлично! В таком случае поясните мне более подробно, чем это изложено в докладе, как вы представляете себе политическую и экономическую составляющую гипотетического Европейского союза?

– Мой фюрер, как это ни прискорбно, но на создание полноценного союза потребуются годы упорной работы, даже при условии, что остальные страны Европы полностью поддержат наше начинание. Я полагаю, что официально союз может быть оформлен лишь после окончания войны или, по крайней мере, после достижения окончательного перелома в ее ходе. Естественно, в нашу пользу. Так что в ближайшей перспективе нам придется ограничиться в основном экономическим сотрудничеством, которое наряду с активной пропагандой и локальными политическими договоренностями создаст хорошую почву для формирования союза в будущем.

– Что ж. Пусть так. Германия тоже объединялась не один год, несмотря на гений Бисмарка и весьма благоприятную политическую обстановку. Но все-таки: какие меры вы полагаете нужными предпринять уже сейчас?

– В первую очередь нам нужно подключить военную промышленность оккупированных стран к обеспечению потребностей наших вооруженных сил. Исходя из наличной информации, военные заводы Франции, как, впрочем, и остальных стран Западной Европы, сейчас в целом простаивают. В то же время их производственная база, технологический уровень, квалификация персонала и уровень организации производства в целом вполне позволяют им выпускать практически весь спектр необходимых нам вооружений, техники, боеприпасов и транспорта. По мнению специалистов, переналадка французского оборудования под выпуск нашей техники займет от трех до шести месяцев, при условии предоставления необходимой конструкторской и технической документации. Есть, впрочем, и менее радикальный вариант: загрузить европейскую экономику подрядами на ремонт и модернизацию нашей техники и оборудования, а также перенести в оккупированные страны различные вспомогательные производства, что позволит сконцентрироваться нашей экономике непосредственно на производстве новейшей техники. Кроме того, на европейских заводах может быть продолжен выпуск определенной продукции, уже освоенной в производстве в настоящий момент, при условии, что она полностью удовлетворяет эксплуатационным требованиям вермахта. Такой подход позволит сделать перепрофилирование производств на подконтрольной нам территории более плавным. И, главное, даст почти моментальный эффект – выпуск французской продукции, признанной вермахтом пригодной для своих нужд, может быть возобновлен в течение месяца. Эксперты уверили меня, что второй вариант более предпочтителен в свете будущих политических шагов, которые мы будем предпринимать в рамках формирования Европейского союза.

Также крайне желательным как в политическом, так и в экономическом смысле было бы ускорить возвращение на родину захваченных нами в ходе последней кампании военнопленных. Это, безусловно, укрепит доверие к нашим обещаниям создать РАВНОПРАВНЫЙ союз европейских стран. Да и для выполнения НАШИХ военных заказов лишние рабочие руки не помешают.

– Но если уж речь идет о сотрудничестве, то за всю произведенную продукцию, а также за полную или частичную переналадку производства Германия должна будет заплатить владельцам заводов…

– И она заплатит. А деньги на оплату будут изъяты из казны оккупированных стран – в счет частичного погашения репарационных выплат. Полагаю, такой подход удовлетворит всех. Германия получит фактически бесплатно дополнительные средства для ведения войны, промышленники – крупные заказы для своих предприятий, а правительства оккупированных стран должны быть довольны, что изымаемые из их стран репарации вкладываются в их же экономику, а не уплывают за рубеж.

– Хм, остроумно. И весьма прагматично. Мне нравится ваш подход, Рейнхард. Я полагаю, что мы сможем реализовать предложенный вами вариант. – Гейдрих коротко кивнул. Не покидавшее его последнее время внутреннее напряжение неумолимо наступающей неизбежности слегка ослабило свою железную хватку. Он сумел! История начала изменять свой ход.

 

Глава 2

«Para bellum»

[6]

На расширенном совещании руководства страны и вооруженных сил было многолюдно. Гейдрих внутренне усмехался, глядя на всю эту суету. Он не сомневался – нужные решения уже приняты, осталось только воплотить их в конкретные приказы, директивы, распоряжения. Составить графики, разработать методики исполнения и реализовать то, что было спланировано и подготовлено им. Гитлер среагировал на его доклад по «пришельцу» именно так, как и предполагалось, – то есть развил кипучую деятельность по предотвращению еще не совершенных, но уже запланированных ошибок. Виновные в этих ошибках, кстати, тоже были ненавязчиво обозначены в том памятном докладе. Ну не фюрера же винить, в самом-то деле? А поиск козлов отпущения – это такое увлекательное занятие, которое никак нельзя пускать на самотек!

Впрочем, теперь уже можно слегка перевести дух. Пути решения проблем найдены, а конкретной реализацией пусть занимаются те, кому это по должности положено. А ему пора уже думать о дальнейших перспективах. О том, например, как упрочить свое положение и расширить свои полномочия, а значит, и влияние, в рамках новой политической обстановки, которая складывается сейчас фактически под его диктовку. Начало этому уже положено. В том самом докладе было заложено столько бомб замедленного действия, что хотя бы часть из них не может не сработать. Ведь вся информация, изложенная сухим, бесстрастным языком, на самом деле имела как минимум двойное дно. Помимо очевидной цели, по изменению политики страны и стратегии ведения войны, доклад ненавязчиво, исподволь подталкивал фюрера к мыслям об изменении сложившегося баланса сил между властными группировками в самом Третьем Райхе. И, разумеется, ему, Рейнхарду Тристану Гейдриху, в новом раскладе отводилось отнюдь не последнее место – шеф РСХА умел использовать подарки Фортуны.

* * *

Колоссальная военно-экономическая машина Райха со скрежетом и грохотом разворачивалась на новый курс. Текучка отнимала все свободное время. Совещания тянулись сплошной чередой. Присутствуя на большей части этих заседаний, Гейдрих, недавно распоряжением фюрера выведенный вместе с РСХА из подчинения рейхсфюрера СС, не столько вникал в суть рассматриваемых вопросов (это ему и так было известно лучше кого бы то ни было), сколько следил за реакцией присутствующих на обсуждаемые предложения.

– Я все же не понимаю, почему бы не припугнуть англичан бомбежками? Овсяники совсем обнаглели! Раз уж флот против высадки, то мои орлы и сами смогут склонить этот остров к миру. – «Толстяк в своем репертуаре: самоуверен до невозможности». – Мысли Гейдриха текли спокойно и неторопливо. Зачем дергаться? Все идет по плану…

– Уймись, Герман. Твои орлы не смогли даже сорвать эвакуацию из Дюнкерка одной-единственной экспедиционной армии! Пусть люфтвафле занимается тем, что у него лучше всего получается – прокладывает дорогу танковым клиньям. – «Ага, фюрер поставил фактического наци номер 2 на место. – Гейдрих внутренне усмехнулся, увидев, как Браухич и Гальдер обменялись ехидными улыбками, глядя на покрасневшего как рак главкома люфтвафле. – Ну не любит командующий сухопутными силами со своим начальником штаба этого толстого горлопана. У них на то свои причины. А у него, Гейдриха, – свои. Ему ведь тоже хочется стать «наци номер 2». Для начала…».

– Итак, я продолжу – дождавшись одобрительного кивка Гитлера, Гальдер вновь начинает своим менторским тоном перечислять мероприятия по увеличению численности и повышению боеспособности сухопутных войск. – С учетом изменившихся задач, стоящих перед вооруженными силами, принятое тринадцатого июля решение о расформировании тридцати пяти дивизий было скорректировано. В соответствии с уточненными распоряжениями ОКХ, расформированию подвергнутся только девять дивизий охраны тылов, относящиеся к девятой волне, и четыре стационарные дивизии, обладающие ограниченной боеспособностью. В то же время намечено формирование ряда новых механизированных соединений, а также пехотных дивизий одиннадцатой и двенадцатой волны. Всего, таким образом, количество дивизий увеличится в полтора раза, а количество танковых соединений – в два.

– Этого мало! СССР располагает вдвое большими людскими ресурсами и огромной территорией. Это может затянуть войну, а мы не можем этого допустить. Наша армия должна иметь подавляющий перевес. Не только качественный, которым она, несомненно, обладает, но и количественный. И именно на увеличение моторизованных частей надо обратить самое пристальное внимание. Как показал опыт польской и западной кампаний, крупные моторизованные соединения составляют главную ударную силу армии, а на просторах Советского Союза их мобильность станет еще более ценна!

– Это так, мой фюрер, но для оснащения большего количества соединений нам просто не хватит транспорта.

– В настоящий момент идут переговоры с Францией о предоставлении нам продукции их автомобильной промышленности. Этот вопрос будет решен! А вы изыщите ресурсы для формирования дополнительных дивизий.

– Генрих! – рейхсфюрер СС, блеснув пенсне, развернул свое меланхоличное лицо провинциального интеллигента к возбужденно размахивающему руками фюреру германской нации. – Генрих, тебе было дано распоряжение сформировать шесть дивизий ваффен СС, где они?

– Мой фюрер, мне не хватает людей, а служба снабжения задерживает поставки вооружения и техники. – «Понятно, бывший шеф в своем репертуаре. Все старается свалить свои промахи на кого-нибудь другого, а сам в это время витает в облаках», – своего, теперь уже бывшего, непосредственного начальника Гейдрих откровенно презирал, считая его серой посредственностью.

– Неужели? – Голос Гитлера просто сочится сарказмом – плохой признак. – Однако на то, чтобы формировать МОТОРИЗОВАННЫЕ охранные полки, тебе людей хватает и оружия тоже! Не слишком ли жирно использовать молодых здоровых мордоворотов на грузовиках и с тяжелым вооружением для охраны глубоких тылов? – «Армейское начальство вновь ехидно усмехается – сегодня у них просто праздник души. Фавориты рейхсканцлера получают выволочку один за другим!»

– Дивизии будут сформированы, мой фюрер! – От волнения всегда меланхоличный Гиммлер враз теряет свою вялость и апатичность.

– Надеюсь, что так. К весне шесть полностью моторизованных гренадерских дивизий должны быть готовы к боям. Ты, помнится, хвастал, что в ваффен СС попадают только отборные добровольцы? Вот и пусть делом покажут, чего они стоят! А для охраны тылов найдется что-нибудь попроще. – «Мда, сегодня фюрер и впрямь в ударе».

– Доктор Тодт, что там с использованием французских промышленных мощностей? – «О, вот и военная экономика пошла, давно пора».

– В настоящий момент достигнута договоренность о проведении на французских заводах модернизации и текущего ремонта нашей бронетанковой техники. В частности, замена 3,7-сантиметровых орудий на танках PzIII на 5-сантиметровые, а также усиление лобового бронирования на танках PzIII и PzIV. Техдокументация и комплектующие будут поставлены из Германии. Хотя в дальнейшем возможна организация производства комплектующих непосредственно на французских заводах. Это позволит нашим предприятиям сконцентрироваться исключительно на производстве новых танков.

Также получено принципиальное согласие на организацию производства на французских и голландских авиазаводах нашей авиапродукции. Для начала – транспортных и учебных самолетов, а также авиамоторов для них. В дальнейшем возможно расширение производства.

Судостроительная и судоремонтная промышленность западного побережья уже сейчас активно используется кригсмарине. В настоящий момент урегулируются последние спорные моменты с автомобильной, химической и металлургической промышленностью. – «Ага, кажется, курс на создание Европейского союза начинает давать свои плоды! Метод «кнута и пряника» был эффективен во все времена. С одной стороны, мы давим на промышленников своей оккупационной администрацией, с другой – даем им возможность не только возобновить, но и расширить производство. Если, разумеется, они будут производить то, что НАМ нужно. То же самое касается и простых рабочих: хочешь сытно есть и спокойно спать? Никаких проблем! Работай на благо великой Германии и думай почаще о единой и справедливой Европе».

* * *

Примерно в это же время унтерштурмфюрера Ганса Нойнера волновали совсем другие проблемы, в количестве двух штук. Первая заключалась в том, что его командир, гауптштурмфюрер Клаус Мюллер, вместе с командиром батальона с утра пораньше убыл в штаб дивизии, оставив его старшим по роте. Вторая проблема логически вытекала из первой – оставшись во главе своего подразделения в гордом одиночестве, Ганс никак не мог покинуть расположение части. А это, в свою очередь, означало, что, тщательно лелеемые планы отправиться в Аваллон и пройтись по местным кабакам и борделям идут прахом. Еще раз проанализировав сложившуюся ситуацию и вновь придя к тем же самым неутешительным выводам, Ганс вздохнул и отправился к временной казарме, которую в последнее время занимала их мотоциклетная рота. За упущенный шанс на отдых, конечно, обидно, но расписание занятий и тренировок никто не отменял.

Однако приступить к исполнению обязанностей ротного ему не дали. Причем помешал ему в этом не кто иной, как командир роты гауптштурмфюрер Клаус Мюллер собственной персоной, лихо въехавший на своем мотоцикле в их импровизированный военный городок и припарковавшийся у крыльца здания батальонного штаба. Ганс, вскинув руку в приветствии, бодро отрапортовал о том, что за истекшее время в роте никаких происшествий не произошло, а все предусмотренные занятия и хозяйственные работы ведутся согласно графику. Клаус, выслушав стандартную скороговорку, спокойно кивнул, после чего сочувственно усмехнулся:

– Что, камрад, небось хотел сегодня прошвырнуться по местным злачным местам?

– Не без этого. – Ганс неплохо ладил со своим ротным и потому даже не подумал смущаться в ответ на столь явный намек на уклонение от служебных обязанностей. – Парни из саперного говорят, что за парком открылся новый бордель. Вроде как из Парижа эмигрировал и пока там все не устаканилось, решили немного поработать здесь. Расписали его в таких красках…

Клаус весело заржал.

– Что, все никак не можешь забыть свой парижский voyage ?

Ганс усмехнулся. Потом досадливо поморщился. Та поездка в Париж и вправду вышла необычной, послужив благодатной почвой для массы шуток и анекдотов, которые теперь ходили в батальоне. Ну не смешно ли, в самом деле? Отправиться отдохнуть на один день в самую веселую столицу Европы и САМОМУ, ДОБРОВОЛЬНО просидеть весь этот день в Гестапо, давая показания и заполняя всевозможные бумажки! Ну не идиот ли? А все из-за того тупого англичанина, который сперва свалился ему под ноги а затем сдуру стал обзывать его не пойми кем на своем корявом английском. Может, он и не англичанин даже? Выговор у него не очень-то похож на тот, что ему доводилось слышать от пленных британцев, которых они захватили под Дюнкерком… Да какая, собственно, разница? Главное, что из-за него весь отпуск пошел коту под хвост! И никакая благодарность от начальства за проявленную бдительность и ответственность, объявленная, между прочим, официально, в приказе, не сможет компенсировать ему изгаженный выходной. К черту такие приключения! Если попадется еще один придурок, пожелавший оскорбить солдат и офицеров Вермахта или ваффен СС, – прибью гада на месте и закопаю, все меньше возни будет.

Нерадостный ход мыслей прервал голос командира:

– Ладно, успеешь еще. Пошли в штаб. Есть новости, в том числе и для тебя.

– Хорошие?

– Как сказать… Но в бордель ты теперь не скоро попадешь – это уж точно! – И Клаус снова довольно заржал. Ганс вздохнул и потопал в штаб. – Хороший у него все-таки командир – умеет утешить!

* * *

– В общем, так, Ганс: нашу дивизию реорганизуют. Третий полк выведут из состава и на его основе сформируют новую дивизию. У нас вместо него сформируют новый полк. Вообще, нашу дивизию переводят на усиленный штат. Запасной батальон сформируют, дивизион штурмовой артиллерии, зениток тяжелых подкинут и вообще: вооружения прибавится. Еще в придачу к нашему разведбату будет сформирован мотоциклетный батальон. Меня назначают его командиром. Ты принимаешь нашу роту. – Тут Ганс не удержался и слегка присвистнул. Клаус поморщился.

– Не свисти, тебе теперь по должности не положено.

– Jawohl , гауптштурмфюрер!

– То-то же. Завтра тебя официально утвердят в должности, заодно и полоску на петлицы получишь – заслужил. Так что сегодня принимай роту, оберштурмфюрер . Завтра у нас у всех будет хлопотный день. А еще нам вскоре обещали прислать пополнение, так что, как я уже говорил, о набегах на бордели можешь забыть.

– Да какие уж тут развлечения… А кого еще переводят в мотоциклетный?

– Что, боишься, что я тебя без унтеров оставлю?

– Ага, есть такое дело.

– Не боись. Кроме меня, из нашей роты больше никого не забирают. Так что справишься.

– Справлюсь. Слушай, Клаус, я вот что подумал: война ведь вроде закончилась? Францию мы разгромили, Польшу тоже, мелочь там всякую… Одна Англия осталась, так у нас против нее сил и так предостаточно – вон как из Дюнкерка летели, а ведь там они были не одни. Так зачем тогда эти новые дивизии? Это ведь не только у нас. Я слышал, армейцы тоже целые полки передают на формирование новых частей. Пятую танковую помнишь? У них тоже один полк забрали – новую танковую дивизию формируют.

– Слышал он! Я тоже слышал. А еще знаю, что те пехотные дивизии, которые еще месяц назад расформировать хотели, почему-то до сих пор как ни в чем не бывало стоят. Вот и делай выводы.

– Получается, что война только начинается.

– Угу, получается.

– И с кем интересно? Не с англичанами же. Их бы мы и так размазали.

– Да я-то откуда знаю?! Может, с американцами, может, с русскими, может, еще с кем.

– С русскими у нас мир.

– Ну и что? Сегодня – мир, а завтра – нет. С поляками у нас тоже мир был и с французами, кстати, тоже. А потом мы напали на поляков, а французы – на нас.

– Поляки первыми напали!

– Да какая разница? Главное – напали! А всякие там норвежцы вообще нейтральными были. Ну и что, помогло им? Или прибалтам с финнами?

– Мдаа… Значит, новая война?

– А что тебя удивляет? Нас для того и держат. Мы – солдаты, это наше ремесло.

– Кто б спорил! Скорей бы тогда пришло пополнение. Их еще обкатать надо, да и подучить тоже. Неохота с необстрелянными в бой идти.

– Вооот! Теперь вижу, что рота в надежных руках. Не стыдно уходить. Ладно, хватит лирики. Принимай дела!

* * *

Ганс вместе со старшим унтер-офицером роты, гауптшарфюрером Куно Клинсманном, сложив руки на груди, придирчиво оглядывал прибывшее пополнение.

– Что думаешь, Куно?

– Нормально. Дохляков нет, а всему, чему надо, научим.

С Куно Гансу повезло. Очень. Немногословен, точен, профессионален, исполнителен и абсолютно надежен. Выполнит любой приказ. Не раздумывая. Ну, просто мечта любого командира – идеальная военная машина.

– Угу, лишь бы времени хватило.

На это Куно лишь пожимает своими здоровенными плечами. Впечатление такое, что рядом переминается слон. Шарфюрер и вправду чем-то похож на толстокожих великанов – такой же огромный, спокойный и невозмутимый. При этом, несмотря на то что габаритами Куно напоминает вставшего на дыбы племенного быка, шарфюрер необычайно подвижен и вынослив, что людям с таким телосложением, в общем-то, несвойственно.

– Ладно, займись пока пополнением, а я бумаги оформлю.

* * *

Вечером, растянувшись на койке, Ганс подводил итоги этого хлопотного дня.

«Так, что у нас имеется? Имеется пополнение в количестве 23 рыл, в том числе один офицер и один кандидат в офицеры на правах унтера. Немало. Теперь рота укомплектована по штату. А когда вернутся последние тяжелораненые из госпиталей, так даже немного сверх штата будет.

Пополнение вроде нормальное. Парни здоровые, обучение прошли по полной программе, учили на совесть. С замом тоже вроде повезло: Георг Ланг, унтерштурмфюрер, 1919 года рождения – одногодок, послужил, повоевал во Франции, в первом полку, у Симона. Да и характерами мы вроде похожи. Что еще надо? Пусть командует пулеметным взводом – от него в бою многое зависит. Так что опытный и надежный Ланг будет там как раз к месту. Повезло, в общем, с «замком».

А вот со штандартенюнкером Феликсом Подольски все сложнее. Девятнадцать лет только исполнилось – маловато для командира. Да и пороху он еще не нюхал. Черт его знает, как себя в бою поведет. По виду – совсем не вояка, хотя внешность бывает обманчива… Да и силенок у парня еще маловато, а командир, который не может делать ВСЕ лучше, чем его солдаты, – плохой командир. Что ты, donnerwetter , за офицер, если не можешь показать новобранцу, КАК НАДО воевать?! Ладно, пока что пусть побудет при мне на побегушках, ротным адъютантом, а там посмотрим, чего он стоит».

Приняв это соломоново решение, Ганс наконец смог спокойно уснуть с чувством честно выполненного долга.

* * *

Пробуждение было нерадостным. Вчерашний поход в город не прошел для организма безнаказанно.

Через неделю после переброски их дивизии на атлантическое побережье, в курортный городок Биарриц, Ганс вместе с командиром четвертой роты гауптштурмфюрером Куртом Вагнером и старым приятелем из саперного – оберштурмфюрером Фрицем Телкампом – все-таки сумел выбить себе увольнительную и смотаться в город. Началось все вполне пристойно в морском ресторанчике на набережной, а закончилось совсем непристойно в одном веселом заведении. «Как бишь звали эту девку? Аннетта, Жоржетта? Да какая на хрен разница! После трех бутылок «Вдовы Клико» все они на одно лицо». Ганс потряс головой, в которой царила звенящая пустота, и решительно слез с койки. «Че ж в голове-то так пусто, а? Вроде от шампанского не должно бы… А, вспомнил! Мы потом еще коньяк пили. Потому и в башке пусто, как в перевернутом ведре. Хорошо еще, что до кальвадоса дело не дошло, а то б башка еще и трещала, несмотря на то что пустая. Scheisse! Ну где это чертово полотенце?» Ганс злобно огляделся по сторонам в поисках утерянного артефакта. «Ага, вот оно! Интересно знать: как оно попало под подушку? Ааа – неважно. Черт, как же мы сюда-то добрались? Вроде Курт был за рулем… Или нет? Но мотоцикл точно его. Мы на нем и выезжали». В дверь негромко постучали. Ганс скривился, как от зубной боли, но все же пересилил себя и, проследовав через комнату от умывальника до двери, впустил нежданного визитера. На пороге стоял Курт с такой же мрачной физиономией, как и у самого Ганса, в чем он мог легко убедиться, вернувшись к умывальнику и глянув в зеркало. Курт между тем, ни слова не говоря, проследовал к кровати и аккуратно, стараясь не делать резких движений, присел на край. Ганс глубоко вздохнул и сунул голову под холодную струю – пора приходить в форму.

Через пару минут хмурые, но уже вполне дееспособные товарищи по несчастью вломились в комнату, в которой окопался сапер, и застали там поистине идиллическую картину. Фриц возлежал на смятой кровати, плотно прижимая к себе миниатюрную брюнетку. Увидев новые действующие лица, девушка оживилась, заворочалась и что-то затараторила на французском. Ганс вопросительно покосился на друга.

– Говорит, чтоб мы помогли ей освободиться от этого варвара. Он ее полночи так держит. Заснул и не отпускает. Говорит, у нее все тело затекло – пояснил внезапно просветлевший Курт. Мысль, что кому-то этим утром пришлось еще хуже, чем ему, согрела Ганса до глубины души, мигом растопив все мрачные мысли.

– Эй, Фриц, отпусти девку! Мы пленных не берем!

Фриц даже ухом не повел. Переглянувшись, парни дружно перешли к решительным действиям. Телкамп героически сопротивлялся, но численный перевес противника и изначально неудачная для обороны позиция предопределили исход борьбы. Вскоре героический сапер был сдернут с постели, лишен законной добычи и безжалостно сунут головой в рукомойник. Жертва продажной любви тем временем успела скрыться, даже не попытавшись собрать свои немногочисленные вещички, разбросанные по комнате в живописном беспорядке.

Когда через 10 минут Фриц наконец окончательно признал себя побежденным, Ганс, протягивая ему помятый мундир, торжественно произнес:

– Мы отступаем на тыловые позиции. Оберштурмфюрер, Фатерлянд нуждается в вас!

– Иди к дьяволу!

– Обязательно, только сначала расскажи, какого ты так вцепился в эту девку, что мы тебя вдвоем еле от нее отодрали?

– А я знаю?! Я вообще не помню, как сюда попал! Сами небось мне ее подсунули, чтоб потом поиздеваться.

– Интересная версия. Как думаешь, Курт?

– Даже не знаю… Мадам что-то там говорила про то, что «ее девочка» звала на помощь, но поскольку перед этим, по ее словам, Фриц сломал нос какому-то постоянному клиенту из местных из-за этой самой «девочки», то вмешиваться никто не рискнул…

– Да ну вас к черту! Не помню я ничего такого! – взревел Фриц, глядя на ухмыляющиеся рожи друзей.

– Ладно, шутки в сторону. Через час нам надо быть в части – по дороге развеемся. Завтра выезд на полевые учения, надо как следует подготовиться, а не то следующего увольнения придется ждать очень долго. – Подвел итог занимательной беседе Курт.

Мирные будни военного времени шли своим чередом.

 

Глава 3

«Балканская интерлюдия»

Весна 1941 года все уверенней вступала в свои права, но в Европе пробуждающаяся после зимней спячки природа радовала далеко не всех. Теплые весенние ветры отчетливо веяли новой войной.

– Генерал Гальдер, я хочу знать, как то, что сейчас творится на Балканах, укладывается в прогнозы ОКХ ?

– Вполне укладывается, мой фюрер.

– Неужели? – Голос Гитлера обильно приправлен сарказмом.

– Именно так. Англичане делают именно то, что мы и ожидали – стараются навязать нам войну на периферии. В районах со слабо развитыми коммуникациями и инфраструктурой, что лишит нас нашего преимущества в мощи и мобильности и позволит англичанам в полной мере реализовать их превосходство на море.

– Да что вы говорите? Гальдер! Я не хуже вас знаю, чего хотят англичане! Я хочу знать: что, по вашему мнению, нам теперь делать? По требованию ОКХ мы отказались от прямого воздушного наступления против Англии. Отказали в помощи нашим союзникам-итальянцам в Африке. И что в итоге – англичане разбили итальянцев в Африке и, самое позднее через несколько месяцев, полностью оккупируют все итальянские колонии. А теперь они еще и высадились в Греции! Вы и ваши хваленые аналитики представляете, чем это нам грозит? Или мне напомнить вам, что теперь до нефтепромыслов Плоешти может достать любой британский бомбардировщик?

– А количество истребителей и тяжелых зенитных орудий в люфтваффе небезгранично. Мы не можем одновременно прикрыть Фатерлянд, оккупированные страны Европы, будущий Восточный фронт, а теперь еще и Балканы в придачу! – Геринг меньше всего на свете любил признавать ограниченность своих возможностей в чем бы то ни было, но упустить такую возможность лягнуть «сухопутных» генералов он просто не мог.

– Во-первых, требования ОКХ были всецело поддержаны и утверждены вами, мой фюрер. Во-вторых, правильность наших расчетов полностью подтверждается ходом событий и разведданными, поставляемыми Абвером и РСХА. И, наконец, в-третьих, действия англичан ожидаемы и в какой-то мере, как ни странно, выгодны нам. – Гальдер предпочел никак не реагировать на выпад «борова».

– Выгодны?! Нам?!!

– Да.

– Поясните, генерал. И предупреждаю: ваши объяснения должны быть ОЧЕНЬ убедительными.

– Конечно, мой фюрер. Все дело в том, что у Британии недостаточно сил для открытого противостояния с нами. То есть они не могут осуществить высадку во Франции, например. В таком случае мы их просто сомнем, так как наши сухопутные и военно-воздушные силы намного превосходят британские как в численном, так и в качественном отношении. Поэтому единственный шанс нанести нам хотя бы локальное поражение заключается для англичан в том, чтобы вести боевые действия там, где мы не сможем в полной мере реализовать эти свои преимущества, вернее, первое из них.

В этом отношении Балканы являются практически идеальным местом для приложения военных усилий Британии. Этот регион достаточно беден дорогами и также слабо связан путями сообщения с центральными областями Европы. То есть, с точки зрения англичан, нам будет достаточно сложно перебросить в этот район крупную группировку войск и абсолютно невозможно развернуть там главные силы наших сухопутных войск и авиации. В основном по причине сложностей со снабжением. Также нам будет крайне затруднительно использовать в этом гористом и бездорожном регионе высокую подвижность и ударную мощь наших механизированных соединений.

К тому же не следует сбрасывать со счетов исторический интерес Британии к этому уголку Европы. В конце концов, у англичан есть достаточно недавний опыт создания Салоникского фронта во времена Великой войны.

– Да и Дарданелльская операция в пятнадцатом году проводилась по инициативе в первую очередь Черчилля, который теперь возглавляет британское правительство и, по данным РСХА, практически единолично определяет внешнюю политику и основные направления военной стратегии Британской империи. – Гальдер невозмутимо кивнул шефу РСХА, благодаря его за полезный, но не обязательный аргумент.

– Хорошо, генерал. То, что высадка англичан на Балканах, для вас не новость, я уже понял. Но я по-прежнему не понимаю, какая в этом выгода для нас! Мы отказались от любых вспомогательных операций за пределами Европы, в том числе и весьма перспективных. Отказались ПО ВАШЕМУ требованию! Мы фактически перешли к обороне в воздухе, не нанося даже ударов возмездия по Британским островам в ответ на их ночные террористические налеты на наши города и ограничившись лишь атаками на конвои в Ла-Манше. Все это делалось с одной-единственной целью, на которой ОКХ неустанно настаивал, – сосредоточить максимум сил для восточного похода. И вот теперь, буквально накануне нашего выступления, британцы высаживаются на Балканах и ставят под угрозу все наши операции!

– Требования ОКХ были направлены лишь на максимально эффективное выполнение задач, изложенных в директивах ОКВ о подготовке восточного похода. – Гальдер упорно не желал брать на себя всю ответственность за сложившуюся ситуацию, справедливо указывая Гитлеру на его непосредственное участие в принятии судьбоносных решений. Такой подход фюреру никогда не нравился. Ситуация грозила закончиться скандалом, и Гейдрих вновь поспешил на помощь начальнику штаба сухопутных войск.

– Мой фюрер, в том, что ситуация сложилась именно так, виноваты в первую очередь итальянцы. Именно их идиотское по сути и бездарное по исполнению нападение на Грецию дало англичанам возможность закрепиться в данном регионе. Если бы не это обстоятельство, то война была бы ограничена рамками североафриканского побережья.

Гитлер, скрипнув зубами, сжал кулаки и, в упор уставившись на Гейдриха, проговорил, словно с усилием цедя каждое слово:

– Не напоминайте мне о них, Рейнхард! Я не хочу сейчас ничего слышать об этих макаронниках! Я хочу знать: как теперь выбраться из сложившейся ситуации с наименьшими потерями? Итальянцы не в состоянии удержать греческий фланг, это совершенно очевидно. Значит, нам придется вмешаться, либо выделив армейский заслон и соответствующие силы люфтваффе для прикрытия румынских нефтепромыслов и транспортного пути по Дунаю, либо атаковав британские и греческие силы. В первом случае мы ослабим свою ударную группировку на востоке, во втором – неизбежна потеря времени на перегруппировки и, соответственно, задержка с началом восточной кампании.

– Совершенно верно, мой фюрер. – Всем своим видом Гальдер излучает уверенность и спокойствие, резко контрастируя с нервно-возбужденным Гитлером. – Именно поэтому я и сказал, что высадка англичан на Балканах в какой-то мере выгодна нам. Вернее будет сказать, что их высадка в этом районе является для нас более предпочтительной, чем, скажем, в Норвегии или на Пиренейском полуострове.

Дело в том, что в рамках подготовки к восточному походу нами уже сосредоточена в данном регионе значительная группировка войск и техники, а также проведена существенная предварительная подготовка. Переориентировка этих сил для удара по Греции потребует сравнительно небольших усилий. Таким образом, задержка с началом восточного похода будет минимальна. В то же время у нас появляется хороший шанс нанести британцам серьезное поражение и надолго привить им нежелание высаживаться в Европе. К тому же это неплохой повод проверить огнем наши новые дивизии в преддверии решающих сражений.

– Гальдер, вас послушать, так высадка англичан является для нас просто подарком! – Гитлер успокаивался буквально на глазах, вновь перейдя от истерики к сарказму.

– Нет. Потеря времени является нежелательным фактором и нам будет трудно скомпенсировать тот вред, что нанесли нам итальянцы своей неуместной инициативой. Но ситуация все же не является критичной, и мы можем попытаться извлечь из нее даже некоторую пользу. По-видимому, противник не в полной мере представляет себе возможности немецких войск в данном регионе. Англичане сами подставляются под наш удар. А это может им затруднить дальнейшее развитие операций в Средиземноморье. Возможно, в конечном итоге мы даже выиграем некоторое время до открытия абсолютно неизбежных действий противника против территории Италии, если, конечно, сможем существенно поколебать экспедиционные силы британцев сейчас.

– Что ж, генерал, считайте, что вы меня убедили. По крайней мере, ваши рассуждения совпадают с мнением аналитиков РСХА и штаба ОКЛ . Они тоже уверены, что в случае нашего решительного наступления сопротивление англичан не затянется, а наши потери будут умеренными.

– Я не сомневаюсь в этом, мой фюрер.

* * *

Легко сказать: «не сомневаюсь, мой фюрер». Одни только боги знают, чего начальнику штаба ОКХ стоили спокойствие и уверенность во время этого разговора! Фюрер не любит признавать свои ошибки, даже если в них и нет ничего постыдного – Гейдрих расстегнул воротник мундира, повел головой из стороны в сторону, разминая шею, и, вытянув ноги, откинулся на спинку кресла. Теперь, в тиши кабинета, можно и расслабиться. А заодно и подумать о будущем…

А будущее-то на глазах обрастает проблемами и неопределенностями. Казалось бы, все шло как по маслу. Восточный поход должен был начаться где-то в середине мая. Силы для этого собрали просто огромные. Промышленность работала, как часы. Военные заводы оккупированной Европы тоже работали не покладая рук, причем практически бесплатно! Вернее, оплата производилась за счет тех средств, которые изымались из тех же самых оккупированных стран в счет будущих репараций. Война кормит войну – древнейший принцип, который никто не отменял. Понемногу решались даже казавшиеся поначалу непреодолимыми проблемы в области стандартизации выпускаемой продукции. Костяки новых дивизий были сформированы и обрастали «мясом» прямо на глазах. Для обеспечения всей этой армады топливом был предпринят целый ряд мер, начиная от введения еще более жесткой экономии на бензин в гражданском секторе экономики и заканчивая урезанием поставок румынской нефти союзникам-итальянцам. Кстати, объемы закупаемой в нейтральных странах нефти также удалось несколько увеличить.

Люфтваффе в течение осени и зимы, с легкостью отражая попытки англичан организовать дневные налеты на Германию и оккупированные ею страны, быстро восстановило потери, понесенные во французской кампании, и стремительно наращивало силы, попутно перевооружаясь на новую технику. Кстати, эти английские налеты, абсолютно бестолковые, с военной точки зрения, здорово пригодились Йозефу Геббельсу и его «министерству правды». Хорошо, что удалось тогда убедить фюрера отказаться от аналогичных действий против Англии…

Дааа. Все было хорошо, пока этот идиот Муссолини не ввязался в греческую авантюру. Кретин! Более дурацкий поступок просто невозможно было придумать. Уже ведя неудачную войну с Англией, ввязаться в еще одну войну. И это вместо того, чтобы всеми силами пытаться пробиться в Египет и соединиться со своими войсками в Эфиопии! Променять возможность захватить важнейшую транспортную артерию мира – Суэцкий канал – на козьи пастбища Эпира – уму непостижимо.

Впрочем, дуче был достойным вождем своей страны, ибо тупость итальянского генштаба и беспомощность разведки вполне соответствовали стратегическому гению основателя фашистского движения. А довершала все это великолепие полная неспособность итальянской армии победить хоть какого-то противника. Просто идиллия! Если б только эти пожиратели лука не были союзниками Германии…

Ладно, к чему пустые мечтания? Нужно исходить из реально сложившейся обстановки, а она на редкость паршива, надо сказать.

Итальянцы вместо того, чтобы нанести решительный удар по символическим силам англичан в Египте и на Ближнем Востоке, проложить дорогу в Эфиопию и вывести свой флот в Индийский океан, затеяли абсолютно ненужную войну с Грецией. Причем никуда не годный замысел был дополнен абсолютно бездарным исполнением. В результате имеем то, что имеем: англичане вдребезги разбили итальянцев и в Эфиопии, и в Ливии, греки отразили вторжение итальянцев и сами вторглись в Албанию. Оно бы и ладно. В конце концов, после французского фиаско итальянской армии в Германии никто и не рассчитывал особо на то, что итальянцы дойдут до Персидского залива. Так что поражение войск союзника в Африке было вполне ожидаемым и воспринималось немецким командованием с поистине олимпийским спокойствием. Но греческий провал привел к тому, что войска Альбиона вновь появились в Европе. А вот это уже было крайне нежелательно. Вся дипломатическая подготовка шла насмарку, с таким трудом добытое влияние ставилось под сомнение. Проанглийские и просоветские силы снова восстанавливали утраченное влияние. Балканы вновь превращались в пороховой погреб Европы. – Гейдрих закинул руки за голову и, уставившись на резной карниз мореного дуба, продолжил свои невеселые размышления вслух.

– Ситуацию надо выправлять, причем быстро. Время дипломатии прошло – теперь все решит сила. Собственно, в том, что дни англичан на Балканах сочтены, можно не сомневаться. Вопрос в другом: во что выльется задержка с началом восточной кампании? Если верить пришельцу, то один раз мы уже проиграли на востоке. Не хотелось бы повторить это снова. Кстати, интересно, а в «той» реальности была война на Балканах или это следствие наших попыток изменить ход истории? Впрочем, нет смысла гадать. Нужно постараться скомпенсировать отрицательное воздействие этого фактора и постараться избежать повторения подобного в будущем. Союзников надо держать на коротком поводке – пора уже всем объяснить, КТО теперь хозяин Европы!

* * *

– Итак, господа, я хочу знать: как изменится график наших операций с учетом проведения «Мариты» в расширенном варианте? Генерал Гальдер!

– Дополнительных задержек не предвидится, мой фюрер. Развертывание группировок вторжения изначально проводилось так, чтобы в случае, если Югославия займет по отношению к нам враждебную позицию и откажется пропустить наши войска, можно было бы сразу же перейти к активным действиям из районов сосредоточения в Болгарии, Румынии, Штирии и Венгрии.

– А как быстро эти войска могут быть вновь возвращены на восток?

– Это в любом случае займет времени меньше, чем вывод войск из Греции. Таким образом, проведение операции против Югославии потребует от нас дополнительных сил и средств, но не вызовет срыва графиков движения войск.

– Хорошо. Югославский провал и так стоил нам слишком дорого. – Тут Гитлер бросил недобрый взгляд на шефа Абвера. – Мы не можем позволить себе больше ни одной задержки.

– Задержки не будет. Необходимый подвижной состав имеется в наличии. Графики движения эшелонов разработаны. Переброска войск начнется сразу же по выполнении ими своих задач и будет проводиться поэтапно – по мере высвобождения соединений. Если прогнозы шестого управления РСХА окажутся верными и сопротивление хорватских и боснийских частей югославской армии окажется символическим, то количество соединений, задействованных в операции, может быть сокращено, а переброска войск начнется еще до завершения всех операций.

– Я отвечаю за точность прогнозов шестого управления. Эти данные добыты из надежных источников и многократно перепроверены. Серьезного сопротивления следует ожидать лишь от сербских частей.

– Мы ценим информацию, добытую вашими людьми, группенфюрер, но все же не можем строить планы наступления, исходя только из ваших данных.

– Я вовсе этого не требую, герр генерал-полковник. Я всего лишь обратил ваше внимание на то, что, в отличие от армейской разведки, РСХА может поручиться за точность предоставленных сведений.

Гальдер лишь слегка склонил голову, давая понять, что эта информация принята к сведению.

Немецкая военная машина пришла в движение, готовясь нанести очередной смертоносный удар.

* * *

Нескончаемые моторизованные колонны струились по дорогам Венгрии. Весна уже вступила в свои права на землях древней Паннонии, но до майских гроз и летней жары было еще далеко, поэтому лужи уже высохли, а едкая серая дорожная пыль еще не успела образоваться – что еще надо для хорошего марша? Только приказ на выступление! Кодовый сигнал «Hamburg» прозвучал в радиоэфире еще вчера, и вот теперь тысячи грузовиков, броневиков, легковушек и мотоциклов, сотни танков, штурмовых орудий и тягачей нескончаемым потоком стремились на юг – XLVI моторизованный армейский корпус выдвигался к югославской границе.

Штурмбаннфюрер Вальтер Бестманн, командир разведбата дивизии «Тотенкопф», проводил последний инструктаж своих подчиненных.

– В общем, так, камрады, это наш последний привал. Завтра утром мы вступаем в Югославию. Границу переходим прямо с марша. Организованного сопротивления не ожидается. Будем наступать по шоссе на Белград, вдоль правого берега Дуная. В первом эшелоне пойдут армейцы из 14-й танковой дивизии. Наша дивизия – во втором, сразу за ними. Ближайшая цель корпуса – Осиек – узел дорог и мост через Драву. Если перейдем реку спокойно, то дальше до самого Белграда никаких препятствий.

Теперь конкретно про нас. Наш батальон образует фланговое прикрытие к востоку от основного маршрута движения, то есть со стороны Дуная. С запада аналогичную завесу организует мотоциклетный батальон. Порядок выступления следующий: вначале выдвигается вторая рота, усиленная взводом бронемашин из первой, затем третья, потом штаб батальона с четвертой ротой и основными силами первой. Интервалы – стандартные. Впереди – боевое охранение. Выступаем завтра в 6.00. Вопросы?

– Что известно о противнике?

– Хороший вопрос, Курт. О противнике известно, что противостоящие нам части состоят в основном из хорватов, которые еще помнят имперское прошлое и кто был главным в Австро-Венгерской империи. Поэтому при встрече с противником, по возможности, не стоит сразу открывать огонь. Хорватов следует разоружать и интернировать. С сербами, если таковые встретятся, можно не церемониться.

– А как отличить хорватов от сербов?

– Да никак. Наставляй ствол на всех, кто в форме. Если сразу поднимут руки и будут говорить что-то про «Кроатию» – значит хорваты, если нет – значит сербы. Всем понятно?

– Jawohl!

– Тогда по местам!

* * *

Городок Нови-Сад полностью оправдывал свое название. Окрестности столицы провинции Воеводина, где расположились на отдых в ожидании погрузки в эшелоны части дивизии «Тотенкопф», буквально утопали в садах.

Ганс, сидя на лавочке под сенью цветущих яблонь, мечтательно смотрел на воды Дуная, катящего свои волны с его Родины через всю Европу к берегам Черного моря. Теплый майский ветерок срывал с ветвей и неспешно кружил белоснежные лепестки, настраивая на лирический лад. Последнему обстоятельству также немало способствовала пара пустых бутылок сливянки, стоящих на вкопанном в землю столе. За этим самым столом как раз увлеченно резались в карты четверо товарищей-сослуживцев, включая Ланга. А вот Ганса что-то потянуло пофилософствовать. Обстановка, что ли, навеяла? А впрочем, почему бы и нет? На войне не место для раздумий, но пока что война закончилась, а новая еще не началась, так что можно немного поразмышлять…

Хотя что тут размышлять? Хорошая получилась война, всегда бы так! Хотя нет, всегда – нельзя, а то так и форму потерять недолго. Но все равно хорошо, что так получилось. Боев-то и не было, в общем – всего один раз постреляли, да и то недолго, как из станковых пулеметов врезали, так те оболтусы сразу и сдались. Зато зеленоклювики , можно сказать, сдали последний экзамен. Вон Счастливчик Подольски как развоевался – орел! Так и рвется теперь вперед, а перед началом кампании нервничал так, что аж трясся весь.

Даа, хорошо прокатились: боев, считай, не было, а пленных собрали целую толпу – сами сдаваться приходили, даже ловить их не пришлось. Страну, опять же, посмотрели. Так себе, конечно, с Францией даже сравнивать нельзя, но все равно интересно. Белград – так даже и ничего, местами. Эх, жаль, что опоздали туда немного – парни из Райха опередили – взяли столицу с наскока! Армейцы из 11-й танковой говорят, что чуть траки на своих танках не сгрызли с досады. Ну, так кто им доктор? Быстрей надо было шевелиться! Ему вот тоже никаких особых подвигов не досталось. Ну и ладно, зато и шкурой рисковать не пришлось, а подвиги еще найдутся.

А вообще хорошо тут! Беднова-то, конечно, но если как следует поработать… Вон какие сады кругом – загляденье! И немцы тут, оказывается, есть, и даже не так уж мало – сам видел. Недавно прошел слух, что теперь все немецкие общины перейдут под юрисдикцию Райха. Ну и правильно. А еще в Райх включат новые гау – Крайну и Нижнюю Штирию. Лайбах и Марбург вновь станут немецкими городами! А что? До восемнадцатого года они в Австрию входили, а Австрия теперь в Райхе. Пора, значит, и этим землям вернуться.

Интересно только, куда нас теперь пошлют? Обратно в Веспрем? Там мы стояли перед началом похода. Вообще-то было бы не плохо – Балатон близко, можно было б купаться по выходным. Да и казармы там нормальные – еще имперской постройки. Правда, Вальтер говорит, что на этот раз, скорее всего, станем в Секешфехерваре. Тоже неплохо, в принципе. Будапешт рядом, глядишь, и удастся смотаться как-нибудь, а то всего сутки там пробыли, пока эшелон на станции стоял, да и то дальше вокзала не ходили. Это еще когда из Франции перебрасывали. Красивый город! И бани там, говорят, хорошие, купальни какие-то… Да и копчености у мадьяр – что надо! Вино токайское, опять же… Мдаа.

Вот только, как говорил Клаус, «всеобъемлющее счастье не может быть долгим». А бывший командир редко ошибался, можно сказать, что никогда. Так что, по логике вещей, скоро нас всех поджидают большие неприятности. Интересно б знать: какие? Явно не от англичан. Эти свое получили сполна. Ха! Небось, когда сдавались в плен, им дюнкеркский позор за счастье казался. А вот хрен вам! На этот раз танкистов никто не останавливал, да и люфты не подкачали – разнесли все порты в хлам, а парашютисты захватили Коринф прямо под носом у бегущих бриттов. Так что конец британского экспедиционного корпуса был быстрым и бесславным. Ну и поделом!

Только вот их дивизию, да и остальные, что крутились по соседству, направляют вовсе не на юг, для развития успеха и наступления на Ближний Восток, как вещали одно время всезнайки из батальона связи, а совсем даже на север. О чем это говорит? А говорит это о том, что главные события еще даже и не начинались. Ладно, что толку гадать? Посмотрим: куда нас пошлют из Венгрии, тогда и видно будет, с кем придется воевать. А сейчас надо ловить момент, пока все спокойно!

– Эй, парни, говорят, местная немецкая община устраивает вечеринку с танцами. Есть предложение наведаться туда вечерком!

 

Глава 4

«Час пробил»

Хороший день заканчивался хорошим вечером. Ни тебе драк, ни шума в голове от выпитого не пойми чего, ни разборок с местной полицией и армейскими патрулями. Красота! Оказывается, в цивилизованном отдыхе есть свои преимущества. А Теодор Эйке – славный командир нашей славной дивизии – был тысячу раз прав, когда говорил, что дисциплина должна проявляться не только при исполнении служебных обязанностей, но и вне службы. Требовал от офицеров во время отдыха вести себя культурно и того же требовать от солдат. «Мы элита германских вооруженных сил, по нашему поведению наши венгерские союзники будут судить о всей Германии!» И не поспоришь – будут судить, куда ж им деваться-то? Молодежь, в том числе и сам Нойнер, тогда вздыхала, предчувствуя на редкость скучное времяпрепровождение, но сейчас Ганс был готов пересмотреть свое мнение и признать, что первые выводы были скоропалительными и не вполне точными.

Нет, в активном отдыхе с девками, пьянками и мордобоем, безусловно, есть свои преимущества – это очевидно и к тому же многократно проверено на практике. Но спокойный, культурный отдых тоже имеет право на существование, в чем Ганс и имел возможность сегодня убедиться, отправившись на пару с Телкампом покорять венгерскую столицу.

Можно сказать, что культурная программа удалась. Прогулка по Будапешту с обязательным осмотром достопримечательностей, визит в славящуюся на весь мир оперу, обед в ресторане и венец программы – поход в знаменитые бани, в которых они и пребывают в настоящий момент. Ганс расслабленно потянулся и почесался плечом о мраморный бортик бассейна с теплой минеральной водой, в котором он балдел последние полчаса, после чего собирался вновь погрузиться в приятное оцепенение, но его отвлек тихий плеск и бульканье по соседству. Лениво повернув голову и скосив полуприкрытые глаза в сторону шума, Ганс наблюдал, как соскользнувший с гладкого бортика Телкамп пускает пузыри на дне бассейна. Через мгновение Фриц вынырнул, расплескивая воду и шумно отфыркиваясь – сонная идиллия была безнадежно испорчена.

– Че, «поплавок», заснул?

– Уф, тьфу! Можно подумать, ты нет?!

– Да вот собирался, пока ты не надумал тут фонтанчик изобразить…

– Ладно тебе, вечно чем-то недоволен.

– Я? Я всем доволен! Только пива не хватает.

– Это да. Это они не продумали.

– Угу. Но все равно – здорово.

– Ага. Еще бы девчонок каких найти. Вроде тех из Нови-Сада, помнишь?

– Еще бы! – Ганс заулыбался и мечтательно закатил глаза.

– Че лыбишся? Вспомнил свою подружку, как ее там?

– Кати. Она мне даже адрес свой дала, говорила, чтоб писал…

Фриц хмыкнул.

– Она-то дала… и не только адрес, а сам?

– Ну забыл я, не до того было. Я и так еле успел. Ланг уже думал, что ему самому роту на погрузку отправлять придется, без меня.

Фриц весело заржал, но тут же поскользнулся и снова ушел под воду, в результате чего смех перешел в бульканье, а когда сапер вновь всплыл – в совсем уж непередаваемое хрюканье. Глядя на эти метаморфозы, Ганс и сам от души расхохотался.

– Тебе смешно, – продолжил Ганс, отсмеявшись, – а мне не до смеху было, когда меня Бестманн на станции застукал.

– А что такого? Ты ж вроде вовремя успел.

– Ага, вовремя. Только я после той ночки весь в сене был. Хорошо, догадался камуфляж сверху накинуть – отбрехался, что маскировку отрабатывал, под местный ландшафт…

Примолкнувший было Фриц вновь разразился хохотом.

– Смейся, смейся! «Способность быстро соображать и склонность к импровизации – отличительные черты хорошего командира!» – Так мне сам Бестманн сказал, когда я ему про дополнительную маскировку задвинул. Правда, поржал он перед этим тоже неслабо…

Фриц уже, будучи не в силах смеяться, просто бился в конвульсиях, расплескивая вокруг целые фонтаны минералки. Местный обслуживающий персонал даже стал с некоторой опаской и беспокойством коситься на парочку веселых туристов – как бы не учудили чего.

– Оно хоть того стоило, а? – смог наконец выговорить Фриц, с трудом уняв начавшуюся от смеха икоту.

– Спрашиваешь! Еще как стоило! И вообще: чего спрашиваешь? Сам же вроде не один с танцев уходил.

– А, ну да, но я ж не проспал! Значит, меня не так заездили. Хотя тоже та еще штучка попалась.

– Да уж, девки там горячие. Или это на них военная форма так подействовала? Как думаешь?

– Не знаю. – Фриц неожиданно задумался. – Может, и форма, хотя я думаю, не только она. Помнишь, как для нас все старались? Столы накрыли, музыка, все такое… Даже парни местные не возбухали, хотя все девчонки на нас вешались!

– Ну да, попробовали бы!

– Да не в том дело! Ну, они ж немцы тоже, фольксдойчи , но все равно немцы! Мы для них – свои. Да еще и солдаты. Они немецких солдат и не видели никогда. Разве что в восемнадцатом году, те, кто постарше. Ну, вот потому нам и рады были, наверное. Все рады, не только девушки.

– А что? Пожалуй, ты и прав. Нигде за границей так себя не чувствовал. Как дома.

– Вот. Я как-то раньше и не задумывался особо об этом. Так, слушал на политзанятиях про фольксдойче, про «один народ – один фюрер» и прочее в том же духе. А теперь вот посмотрел на этих немцев из Югославии и понял – мы действительно один народ.

– Угу. Девчонки на танцы платья надели, национальные – точь-в-точь, как у нас в Вальгау на праздники. Эльза такое же носила.

– Что еще за Эльза?

– Сестра моя, старшая.

– Э, а ты ничего не говорил про то, что у тебя сестра есть!

– Да я и сейчас уже жалею, что сказал.

– Так нечестно! Пригласил бы в гости в отпуск, познакомил…

– Уймись, Казанова недоделанный. Она замужем.

– Ну вот. Вечно ты так. Я уж думал… Погоди! А еще одна сестра у тебя есть?

– Есть. Но Мартине пятнадцать лет, так что ты – в пролете.

– Donnerwetter! Что ж за невезуха такая? И адресок мне в Нови-Саде никто не оставил, и сестры у лучшего друга все пристроены…

– И в борделях Южной Франции твоим именем всех непослушных девочек пугают…

– Да пошел ты! Тот раз не считается!

– Считается, считается. Хотя в общем ты прав – нам, и правда, пора. Нас ждут великие дела!

* * *

На счет великих дел Ганс как в воду глядел. Буквально на следующий день их дивизию, как, впрочем, и весь XLVI моторизованный корпус, сняли с мест временной дислокации и отправили на масштабные войсковые учения, совместные с венгерской армией – крепить дружбу и боевое братство между Вермахтом и Гонведом. Размах у этого действа был ого-го каким! Сперва их корпус совершил форсированный марш до Дуная, затем разведбат «Тотенкопф» нащупал брешь в оборонительных порядках мадьярских войск, изображавших условного противника, и ночью на резиновых лодках форсировал реку, захватив плацдарм на левом берегу Дуная. После этого саперный батальон корпуса в рекордные сроки навел понтонный мост, по которому через Дунай хлынули танки четырнадцатой дивизии. Финиш. Командование было довольно – мастер-класс удался, младшие партнеры по «оси» были явно под впечатлением. Разведывательный батальон Ганса был отмечен в приказе как одно из наиболее отличившихся в ходе маневров подразделений – мелочь, а приятно. В общем, повоевали неплохо. Во всяком случае, боеприпасов на этих учениях истратили явно больше, чем за время недавнего вторжения в Югославию.

Впрочем, на этом приключения не закончились. Вместо отдыха сразу после учений корпус совершил бросок на Будапешт, где в темпе вальса погрузился в эшелоны и отбыл за пределы гостеприимной Венгрии. Маршрут пролегал через Прессбург (Братиславу), Остраву и Краков в Южную Польшу. Вернее, в южную часть генерал-губернаторства, располагающегося теперь на землях бывшей Ржечи Посполитой. Выгрузились в Тарнуве, неподалеку от предгорий Карпат. Тут дивизия и пребывала в настоящий момент, расположившись в летних лагерях, благо природа ничего против этого не имела – на улице стояла обычная июньская теплынь.

Пользуясь затишьем, Ганс загорал на берегу заросшего кувшинками пруда, развалившись на постеленной на земле плащ-палатке, заложив руки за голову и лениво жуя травинку. Палаточный лагерь батальона разместился на противоположном от пруда склоне холма. Полуприкрыв глаза, Ганс считал проплывающие над ним в небесной лазури самолеты. Самолеты шли тройками, в идеальном строю и на относительно небольшой высоте, небо было безоблачным, так что считать было нетрудно, но скучно.

«Тридцать девять. Целая группа. Кстати, уже третья за сегодня. И все идут с запада, что характерно. А нас привезли с юга. И не только нас. XLVII корпус прибыл прямо из Берлина. Теперь вот рядом с нами стоит».

Мысли текли лениво и неторопливо. Солнышко пригревало, далекий мерный гул самолетов навевал спокойствие, шелест высокой некошеной травы – убаюкивал, легкий теплый ветерок ласкал кожу, думать ни о чем не хотелось. Ганс сквозь полуприкрытые веки покосился в сторону маняще поблескивающей глади пруда.

– Сходить, что ли, окунуться? Вода вроде чистая, дно песчаное. Поплавать особо не удастся, слишком там много ботвы всякой, но окунуться можно.

Осторожные шаги и шуршание травы отвлекли от мыслей о купании.

«Кого там еще несет? Явно не посыльного, тот бы бегом примчался».

Черешневая косточка, щелкнувшая Ганса по пузу и отлетевшая в траву, развеяла все сомнения.

– Что скажешь, Геро?

– Как догадался?

– Элементарно. Никто из солдат не будет подкрадываться ко мне с целью обстрелять косточками, а из офицеров только ты уже второй день жрешь черешню, которую непонятно где берешь. Оценил работу мысли? Теперь рассказывай, зачем пришел.

– Угощайся. – Ланг уселся на плащ-палатку и поставил рядом с Гансом маленькую плетеную корзинку с крупной черешней.

– Угу. – Ганс приподнялся на локте и взял несколько ягод.

Некоторое время посидели молча, жуя черешню и лениво сплевывая косточки.

– Как думаешь, скоро начнется? – нарушил наконец молчание Ланг.

– Неделя. Максимум две.

– Точно. И на этот раз это не будет прогулкой, как в Югославии. Слишком серьезно все готовится. Я столько войск видел только перед вторжением во Францию. Да и не только войск, тут всего понапихано.

– Угу. Я за три дня без малого три сотни самолетов насчитал.

– Да самолеты – ладно. Прилетели, улетели. Из штаба дивизии только что приказ пришел: отправить в распоряжение начальника тыла корпуса по два опытных унтер-офицера от каждой роты и еще одного офицера от батальона к ним в придачу. Я Руста и Крамера отправил. А офицером с ними отрядили нашего батальонного адъютанта.

– Нормальный ход. Зачем тылу корпуса опытные унтера, да еще и надерганные из разных подразделений?

– Догадайся!

– Зачем? У меня ты есть. Вот и докладывай своему командиру: куда ты двух лучших взводных услал?

– Их регулировщиками назначат. Временно. А то штаб начальника снабжения корпуса не справляется с потоком машин – на Краковском шоссе не протолкнуться.

– Регулировщиками – это хорошо. К тому времени как будем выступать, они вернутся. Мы явно во втором эшелоне стоим. Основной поток схлынет, нам вернут регулировщиков, ну а там уж и сами двинемся. Как во Франции, в общем. Хотя со сверхштатными регулировщиками это что-то новое.

– Я ж говорю: столько войск еще не видел.

– Ну и хорошо! Чем нас больше, тем им хуже.

– Русским?

– Естественно. Больше тут и нет никого. А, кстати, знаешь, какую я байку слышал? Советы пропустят нас через свою территорию, и мы пойдем прямо на Индию!

– Класс! Интересно, в это хоть кто-то поверил?

– Без понятия. Еще говорят, что мы тут внимание отвлекаем, а в это время готовится десант в Англию.

– Уже лучше. Но все равно как-то слабо верится.

– А еще поговаривают, что в Красной армии служат не только русские. Есть еще много украинцев, татар и еще каких-то кавказцев. Возможно, с ними будет та же история, что и с хорватами в Югославии.

– Ого! Вот это действительно интересно. Если половина Красной армии разбежится, то нам будет меньше работы.

– А если не разбежится – им же хуже. Ладно, пошли в лагерь. Бестманн в восемнадцать ноль-ноль собирался провести брифинг. Может, как раз расскажет про украинцев подробнее.

* * *

Примерно в это же самое время один из обсуждаемых украинцев, гражданин Советского Союза Роман Александрович Марченко, был неприятно озадачен полученными известиями – обещанное возвращение домой опять откладывалось. Романа призвали на большие учебные сборы резервистов еще в марте, и с тех пор он тянул лямку в 189-й стрелковой дивизии 55-го стрелкового корпуса Киевского Особого военного округа. Одним, отнюдь не прекрасным, утром, ни с того ни с сего пришла повестка, порушив, как водится, все надежды и планы на будущее. Пришлось расстаться с завоеванной в упорной борьбе невестой, а заодно и с твердо обещанным «в самое ближайшее время» повышением на работе. В прошлом остались уютное жилье, теплая постель, домашняя еда и прочие житейские радости.

Вместо всего этого пришлось болтаться по сборным пунктам и переполненным казармам с трехэтажными (!) нарами, жевать осточертевшую перловку и трястись под тонким одеялом в отсыревшей от майских ливней палатке. А разъяснить, зачем и почему все это нужно, никто так и не удосужился. Слухи, правда, все это время ходили. Причем самые разные, на любой, так сказать, вкус. Поговаривали и о возможном нападении гитлеровской Германии, и о происках британских империалистов, и даже о новом освободительном походе. В последнее Ромке верилось больше всего.

С чего бы, в самом деле, немцам на нас нападать? Ведь еще двух лет не прошло, как с Гитлером подписали договор. А немцы – они хоть и фашисты, а своего не упустят, в смысле, выгоду свою знают – это Рома твердо усвоил еще в детстве, из рассказов отца, который сталкивался с германскими солдатами во времена Империалистической, да и потом, в восемнадцатом году, когда они, оккупировав Украину, ненадолго пришли в его родной Тростянец. Серьезный, основательный народ – таково было мнение родителя, и Роман был с ним вполне согласен.

С англичанами тоже все было ясно – империалисты, они и советской власти враждебны. Но вот только нападать на СССР им сейчас совсем не с руки, как бы ни хотелось этого ихнему буржуйскому правительству. А все потому, что их лупят смертным боем те самые немецкие фашисты, с которыми Советский Союз подписал договор о ненападении. Так что по всему выходит, что немцы с англичанами сейчас сильно заняты друг другом и нападений от них ожидать вроде как и не стоит.

Вот освободительный поход – это другое дело. Пару лет назад, находясь еще на срочной службе, Марченко довелось поучаствовать в польском походе. Тогда, как говорил их ротный политрук, от гнета польских панов были освобождены миллионы украинцев и белорусов, влившиеся в дружную семью советских народов. А к СССР присоединились новые территории, вставшие на путь социалистического развития. Роман политруков, вообще-то, не сильно жаловал, причем не за какие-то конкретные дела, а так – взагалі . Ну вот не нравились они ему и все тут.

Скорее всего, эта нелюбовь к политсоставу проистекала от того, что они являлись представителями советской власти, с которой у семейства Марченко отношения поначалу как-то не сложились. Отец у Романа в Гражданскую оказался в Добровольческой армии Деникина, после разгрома которой осел в небольшом городке Невинномысске на Кубани, где и прожил еще несколько лет, вернувшись на родную Сумщину лишь в середине двадцатых. Хоть и был он в белой армии всего лишь полковым писарем и о своей судьбе в те неспокойные времена нигде не распространялся, но осадок, как говорится, остался.

А тут еще началась коллективизация, и у вполне зажиточной семьи появились реальные шансы попасть в списки раскулаченных. Спасло от этой невеселой перспективы только то, что Александр Марченко в ту пору как раз работал на привычной должности писаря (или еще какого делопроизводителя – Рома тогда в этом не сильно разбирался) в районном представительстве органов – спасибо церковно-приходской школе, научившей в свое время родителя грамотно писать каллиграфическим почерком. Потом был голод, вроде бы и обошедший Ромку стороной, но любви к новой власти не прибавивший.

Словом, жилось при большевиках как бы неплохо, но неспокойно. И это свое отношение Роман сполна перенес на политсостав РККА. Вслух такого Марченко, ясное дело, не говорил и вообще старался с их ротным политруком пересекаться пореже – береженого, как говорится, и Бог бережет, хоть его (Бога), по словам политрука, и нет.

Так вот, несмотря на подозрительное отношение к руководящему политсоставу РККА, Роман не мог не согласиться, что освободительный поход в Польшу был делом хорошим и правильным. Потому как своими глазами тогда много повидал, да и поговорить с тамошними жителями довелось. Вспомнить хотя бы, как их встречали цветами на улицах польских сел и местечек! Хотя какие они польские? Самые настоящие украинские! И живут там вполне обыкновенные украинцы, с которыми Марченко без проблем общался на своем родном, с детства привычном языке. Так что «важность политического момента» Роман тогда вполне себе прочувствовал и осознал.

А помимо политического был и вполне себе обычный интерес – в бывшей Польше Марченко удалось достать совсем новые женские туфли, очень красивые. Добыл он их по случаю – чтоб не пропали, как говорится. Но по возвращении домой они ему неожиданно пригодились, когда Роман решил наконец остепениться и всерьез принялся за потенциальных невест. Оксана – первая красавица на их улице, когда он презентовал ей свой трофей, была прямо-таки на седьмом небе от счастья и надевала их только на танцы по выходным, чтоб пофорсить перед подружками. Ну а Рома сразу вырвался далеко вперед своих многочисленных конкурентов в погоне за девичьей рукой, сердцем, ну и всем прочим. Удачно получилось, в общем, и с размером повезло. Потому к идее нового освободительного похода Марченко относился со сдержанным оптимизмом. Но это все так, в общем, а на практике вся эта политическая неопределенность вела к тому, что он уже четвертый месяц торчал в армии, хотя изначально рассчитывал вернуться домой еще к началу лета.

Собственно, в мае уже даже объявили о скором роспуске по домам всех резервистов, а кое-кого даже и отпустили, но Ромке не повезло. Его как вполне грамотного (8 классов – не шутка!), да еще и с боевым опытом (во время того самого польского похода ему довелось один раз пострелять из винтовки в настоящем бою), слегка придержали. А потом увольнение в запас и вовсе приостановили на неопределенное время. Марченко тогда второй раз в жизни пожалел о своей образованности. Первый раз был несколько месяцев назад, когда Рому, едва призвав на учебные сборы, согласно какому-то там приказу НКО, настойчиво пытались отправить в офицерское училище именно потому, что его образование превышало стандартную семилетку. Отбиться удалось только тем, что восемь классов – все ж не десять. Сказал, что завалил выпускные экзамены и потому не прошел в девятый класс – поверили. На самом деле двоечником он не был, Марченко тогда просто надоело учиться и захотелось взрослой жизни, вот он и взбунтовался, прекратив учебу и устроившись на завод. И вот детская прихоть неожиданно аукнулась спустя несколько лет.

Сегодня же Роман, проходя мимо командирской палатки, услышал краем уха разговор, который ему ну очень не понравился. Товарищи командиры обсуждали предстоящую передислокацию их части из летних лагерей, где они сейчас находились, куда-то на запад. Куда – Марченко так и не расслышал, но и самого факта было более чем достаточно. В школе Рома учился не зря и два плюс два сложить мог вполне – раз будет передислокация, значит, не будет никакого увольнения в запас, а будут либо учения, либо еще чего. Но в любом случае домой он теперь попадет не скоро, а время-то идет. Уже июль не за горами – середина лета! А значит, встреча с Оксаной вновь откладывается.

Эх, успеть бы домой хоть к осени! Еще когда он повторно уходил в армию, то они вместе собирались сыграть свадьбу в сентябре. А теперь того и гляди придется идти освобождать от гнета какой-то там очередной братский народ. Тут бы к своим вернуться… Эхх! Роман плюнул с досады и пошел к своей палатке – раз уж предстоит переброска, то неплохо бы к этому подготовиться, пока время есть.

* * *

Судьбой украинского народа были озадачены и еще два человека, которые как раз прогуливались по лесу, располагавшемуся в непосредственной близости от «Вольфшанце» – новой ставки Гитлера в Восточной Пруссии. Правда, подход к этой проблеме у шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха и заместителя начальника шестого управления РСХА Вальтера Шелленберга был несколько иной…

– Так значит, ты предлагаешь остановиться на хорватском варианте, то есть создать марионеточное государство, а на место Павелича прочишь Бандеру?

– Именно так, экселенц. Это наиболее выгодный нам вариант. Мы не будем ничем стеснены в своей политике и в то же время сможем свалить всю ответственность за неизбежные эксцессы на «национальное» правительство. Собственно, мы просто повторим схему, опробованную еще в восемнадцатом году. Только вместо «гетьмана» Скоропадского будет «вождь» Бандера.

– Звучит хорошо, но захотят ли украинцы поддержать этого «вождя»?

– Почему бы и нет? Это даст им хотя бы иллюзию независимости и собственной значимости. Альтернативой же будет только беспрекословное подчинение оккупационной администрации. Даже если большинство населения Украины и не поддержит правительство Бандеры, что вполне вероятно, особенно в восточных областях, то все равно мы останемся в выигрыше, так как даже в самом негативном для нас варианте развития событий в ряды противника все равно будет внесен раскол.

– Ну хорошо. А насколько этот Бандера пригоден для наших целей? Сюрпризов от него не ожидается?

Шелленберг неопределенно пожал плечами.

– Сюрпризов следует ожидать всегда, но в данном случае не больше, чем обычно. Он ярый националист. Ненавидит поляков и сильно не любит русских. К нам относится неплохо, поскольку мы используем схожую с ним идеологию и, главное, за то, что мы расправились с поляками. Тот факт, что мы собираемся разбить русских, тоже должен его порадовать.

– То, что он придерживается схожей идеологии, – хорошо. Легче будет пробить у фюрера наш проект. Но это сейчас не главная наша проблема. Каким бы ни был этот вождь, он в любом случае лишь ширма для прикрытия наших интересов. Ну и еще пропагандистский ход, для того чтобы поколебать целостность Советского государства. В конце концов, если уж в будущем СССР все-таки распался на национальные республики, то почему бы нам не попытаться ускорить этот процесс?

– Полностью согласен, экселенц!

– Не сомневаюсь, Вальтер. Так вот, каким бы эффективным ни был этот пропагандистский ход, реальную власть в Украине получит назначенный туда гауляйтер. Именно от него будет зависеть, насколько эффективно мы сможем использовать ресурсы этой страны. Именно поэтому я не могу доверить назначение на эту должность случаю. Тем более я не могу доверить это Гиммлеру и Герингу! Они продвигают на эту должность Коха, и мне это не нравится. Будущий губернатор должен суметь наладить эффективную систему хозяйства, поддерживать порядок и сформировать в стране выгодные нам настроения. Причем все это надо суметь сделать от имени «национального правительства», то есть работать придется во взаимодействии с местными националистами.

– Я понимаю, экселенц, этот гауляйтер должен обладать немалыми организаторскими способностями и дипломатическим талантом.

– Конечно, понимаешь, Вальтер! Именно поэтому я и говорю об этом с тобой! – Гейдрих, увлекшись разговором, резко взмахнул рукой и тут же болезненно поморщился.

– Что-то случилось?

– Да так, ерунда. – Гейдрих повел плечом и снова поморщился – вчера на тренировке по фехтованию потянул связки, рука до сих пор болит.

– Сочувствую.

– Да ерунда. Лет десять назад я бы вообще ничего не заметил, а сейчас… Эх, молодость, молодость!

– Полноте! Вам ли жаловаться на старость? Ведь вам нет еще и сорока!

– Нет, Вальтер, до старости мне еще далеко. И перед выходом на пенсию мне нужно успеть еще очень многое! Но время не ждет, поэтому хватит лирики. Мне нужен совет: кого из аппарата СС было бы наиболее целесообразно назначить на должность гауляйтера Украины? Кто лучше всего сможет присмотреть за этим вашим Бандерой?

– Я думаю, что на эту должность лучше всего подойдет бригаденфюрер Вехтер.

– Хм. Возможно. Хорошо, я учту твое мнение, Вальтер. Ты можешь идти, а я, пожалуй, еще прогуляюсь. В помещениях сейчас такая духота, что невозможно ни на чем сосредоточиться – все мысли только о прохладе. А в лесу намного свежее, да и народу тут поменьше…

– Полностью согласен, экселенц. Работать в помещениях просто невозможно, никакая вентиляция не помогает. Ума не приложу, как штабисты это выдерживают.

– Что ж, каждый несет тяготы войны по-своему. Штабистам достался не самый худший вариант.

– Все еще жалеете, что фюрер запретил вам принимать участие в боевых действиях?

– В какой-то мере да, Вальтер. Хотя не могу не признать, что в данном случае фюрер был абсолютно прав. Но все же я несколько скучаю по оперативной работе. Да и каждый офицер вооруженных сил, вне зависимости от специализации, должен хоть раз побывать в настоящем бою. Это просто необходимо для правильного формирования личности.

– Что ж, вынужден согласиться, что работа «в поле» в свое время пошла мне на пользу. Этот опыт очень пригодился мне в дальнейшем. Но, видимо, фюрер действительно прав, требуя от высших офицеров воздержаться от личного участия в боевых действиях – риск в данном случае непропорционально велик.

– Увы, это так. Ладно. К вопросу о назначении гауляйтера мы еще вернемся. Думаю, нам удастся убедить фюрера в целесообразности нашей модели организации восточных территорий, тем более что Абвер придерживается аналогичных взглядов. А пока нас ждет очередное заседание штабов.

Боже, как же достала эта духота! Надо будет попробовать убедить фюрера перенести все заседания на свежий воздух. Навес там какой-нибудь соорудить, что ли?

* * *

То ли Господь был глух к молитвам группенфюрера Рейнхарда Тристана Гейдриха, то ли небесная канцелярия просто запаздывала с рассмотрением всех поступающих к ней просьб, но факт остается фактом – духота к вечеру только усилилась, а заседание штабов опять проходило в закрытом помещении.

Гейдрих, то и дело протирая лоб платком, слушал доклад генерал-полковника Франца Гальдера о последних подготовительных мероприятиях, проводимых перед восточным походом, и по привычке следил за поведением других участников совещания. Результаты наблюдений свидетельствовали о том, что от жары страдают ВСЕ, что в какой-то мере даже радовало – не он один тут парится и потеет, как в русской бане.

– Таким образом, кампания на Балканах, несмотря на то что ее продолжительность составила менее месяца и привела к полному разгрому и пленению противостоящих югославских, греческих и британских войск, все-таки потребовала от нас внести в схему развертывания наших войск на востоке определенные изменения. – А вот это очень плохо! Изменения, вносимые накануне важных событий, редко бывают полезными.

Гейдрих сокрушенно покачал головой. По всему выходило, что неприятности от этой незапланированной военной кампании еще не закончились.

– В первую очередь это касается армейской группы «Лист», которая в настоящий момент заканчивает сосредоточение в Румынии.

В результате досадного происшествия с подрывом на минах двух военных транспортов 2-я танковая дивизия потеряла в процессе переброски в район сосредоточения почти всю технику своего бронетанкового полка. В связи с этим принято решение вывести эту дивизию в резерв и отправить в Германию на доукомплектование. Такое же решение принято и в отношении 5-й танковой дивизии, которая прекрасно проявила себя в боях с британским экспедиционным корпусом, но, увы, понесла при этом существенные потери в людях и особенно в танках, что было обусловлено, прежде всего, необходимостью действовать на сложной горной местности Аттики. Для управления этими дивизиями в Германию также будет выведен штаб XL корпуса, который будет отвечать за их переоснащение и подготовку.

– Гальдер, меня беспокоит то, что наша группировка в Румынии ослаблена на две танковые дивизии. Кто отвечал за переброску танков морем? – Фюрер нервничает. Кажется, ему тоже не нравятся изменения, вносимые накануне важных событий.

– За проводку транспортов отвечал итальянский флот, мой фюрер. Он же отвечает за охрану водного района и, в частности, за борьбу с минной угрозой.

– Опять эти итальянцы! Я все больше жалею, что связался с ними. Этот союз стал слишком дорого нам обходиться!

– Это так, мой фюрер, но сейчас мы вынуждены считаться со сложившейся обстановкой. Поэтому штабом ОКХ принято решение использовать всю оставшуюся в двух названных дивизиях бронетехнику для усиления действующих подвижных соединений. – А начальник штаба – молодец! Хорошо стрелки перевел, заодно и вопрос с другой дивизией замял.

– Хорошо, Гальдер. Что у нас осталось?

– Все остальные дивизии полностью боеспособны. Благодаря росту военного производства и использованию мощностей промышленности оккупированных стран, в первую очередь Франции, оснащенность всех дивизий, выделенных для восточной кампании, находится на высоком уровне.

Все пехотные дивизии доведены по укомплектованности и номенклатуре вооружений до уровня дивизий первой волны. Правда, во многих дивизиях мы вынуждены были использовать автотранспорт французского производства, а также французские 4,7-сантиметровые противотанковые орудия вместо наших 5-сантиметровых. Но в целом численность, оснащенность и выучка нашей пехоты находится на самом высоком уровне с начала войны.

Что же касается механизированных войск, то для данной кампании будут использованы все имеющиеся в настоящий момент танковые и моторизованные дивизии, за исключением двух, находящихся на комплектовании. То есть девятнадцать танковых и десять моторизованных дивизий сухопутных войск, элитная моторизованная дивизия «Гроссдойчланд», пять усиленных гренадерских моторизованных дивизий ваффен СС и авиаполевая моторизованная дивизия люфтваффе «Герман Геринг». Для управления этими войсками будут использованы штабы одиннадцати моторизованных армейских корпусов, которые в настоящий момент объединены в пять танковых групп под командованием Клейста, Гудериана, Гота, Гепнера и Рейнгарда.

Все механизированные соединения полностью укомплектованы людьми и техникой. Модернизация и перевооружение танков PzIII и PzIV ранних выпусков к настоящему времени полностью завершена. Батальоны танковых полков, состоящих только из двух танковых батальонов, переведены на четырехротный состав. Это позволило увеличить минимальное количество танков в танковых дивизиях до ста семидесяти семи, не считая саперных и инженерных машин на танковой базе.

Единственный пробел в организации наших ударных группировок связан как раз с отсутствием двух танковых дивизий. В связи с этим штабом ОКХ, по согласованию со штабом генерала Листа, принято решение взамен XL моторизованного корпуса подчинить штабу танковой группы Рейнгарда румынскую танковую дивизию «Великая Румыния», а также штаб румынского кавалерийского корпуса и три кавалерийские бригады. Конечно, боеспособность румынских войск намного ниже, чем немецких, поэтому основная тяжесть выполнения задачи в полосе пятой танковой группы ляжет на LVIII корпус генерала Роммеля в составе 15-й и 21-й танковых дивизий, а также дивизии «Герман Геринг». Тем не менее упомянутые румынские соединения обладают необходимым уровнем подвижности, что делает их применение единственной доступной альтернативой ввиду невозможности использования в составе танковой группы XL корпуса.

«Ну вот. Так я и думал! Изменения, вносимые в планы в последний момент, никогда не бывают к лучшему. Всегда только импровизации и попытки заткнуть какую-нибудь дыру». – Гейдрих в очередной раз вытер лоб платком и с некоторым злорадством посмотрел на Гальдера, потеющего возле большой карты Восточной Европы с нанесенными на ней условными обозначениями военных группировок.

– Хорошо, Гальдер. С Восточным фронтом все понятно, а как обстоят дела с резервами?

– Резервы готовятся согласно плану. В настоящий момент во Франции, Бельгии и Дании идет оснащение четырех дивизий шестой волны и одиннадцати дивизий третьей волны по «восточному образцу». Оснащение этих пятнадцати дивизий будет полностью закончено в августе. Тогда же можно будет начать переброску этих дивизий на восток.

Для обороны атлантического побережья и несения оккупационной службы будут использоваться дивизии 13-й, 14-й и 15-й волн, имеющие ограниченную боеспособность и подвижность, а также некоторые дивизии 3-й и 7-й волн, оснащение которых будет сокращено до уровня дивизий 13-й волны. На вооружении этих частей находится преимущественно трофейное вооружение. По мере переброски на восток переоснащаемых в настоящее время дивизий во Францию и Данию для несения оккупационной службы будут передислоцированы из Германии некоторые части армии резерва. В качестве мобильного резерва группы армий «Запад» будут использоваться 100-я и 101-я танковые бригады, оснащенные трофейной французской техникой.

– Смогут ли эти войска отразить вторжение британских войск на континент, если оно последует в августе-сентябре? – Ага, кажется, фюрер тоже заинтересовался вопросом, смогут ли эти эрзац-дивизии воевать. Или это он от жары просто такой нервный?

– Высадка британцев на атлантическом побережье рассматривается штабом ОКХ как весьма маловероятная, особенно с учетом полного разгрома британского экспедиционного корпуса в Греции.

– И все же такая возможность есть! Англичане могут пойти на риск полной потери своей армии вторжения, если посчитают, что это поможет им спасти Советский Союз от полного разгрома. Что если они пожертвуют одной из своих армий или, что еще более вероятно, армией одного из своих доминионов, для того чтобы Восточный фронт сберег свою целостность? Германия уже пострадала один раз от подобной операции, когда русские в четырнадцатом году бросили в Восточную Пруссию на убой две свои армии, но спасли тем самым от развала Западный фронт и обрекли германскую армию на поражение в битве на Марне. Повторение такой ситуации недопустимо!

– Я понимаю это, мой фюрер. Штаб сухопутных войск полностью отдает себе отчет в степени риска принимаемых решений и полностью берет на себя ответственность за их последствия.

Переброска переоснащаемых «восточных дивизий» начнется не ранее августа, следовательно, до этого высадка англичан не имеет смысла, так как десант будет быстро подавлен. Высадка же в сентябре крайне рискованна для противника, так как вероятность погодных осложнений будет возрастать с каждым днем и англичане рискуют не успеть захватить хотя бы один крупный порт, пригодный для снабжения своих войск, до начала осенних штормов. Но даже если противнику удастся захватить крупный плацдарм и наладить снабжение, наша группировка на западе будет в состоянии сдерживать ограниченный контингент британских войск без привлечения дополнительных резервов до выполнения всех поставленных задач на востоке. – Хорошо бы, если так. Но риск есть, и немалый. Вся надежда на то, что после дюнкеркского позора и греческого разгрома у англичан поубавилось уверенности в своих силах, и они не станут рисковать столь явно.

– Хорошо. Как идет передислокация сил люфтваффе? – Гитлер в своем репертуаре, мысли скачут, как кролики на лужайке.

– Переброска наземных служб практически завершена. Последние летные подразделения будут переброшены на полевые аэродромы в ближайшие два дня. – Генерал Ешоннек, начальник штаба люфтваффе, по педантичности может поспорить с Гальдером, хотя это и кажется почти невозможным.

– На западе, в составе третьего воздушного флота, остаются 1-я, 2-я и 26-я истребительные эскадры, 40-я бомбардировочная эскадра специального назначения, разведывательные эскадрильи, части гидроавиации, а также зенитная артиллерия и наземные службы. Пятый воздушный флот возьмет на себя ответственность за ПВО Германии, а также Норвегии и Дании. Первый, второй и четвертый воздушные флоты будут задействованы на востоке. В их состав в настоящий момент включены все имеющиеся авиационные корпуса: I и IX в первом воздушном флоте на Петербургском направлении, II и VIII авиационные и XI воздушно-десантный корпуса – на центральном направлении во втором и, наконец, IV, V и X авиакорпуса – в четвертом флоте на юге.

Все эскадры в настоящий момент полностью укомплектованы личным составом и техникой. Кроме того, помимо трех боевых авиагрупп в каждой авиационной эскадре имеется еще и запасная, для оперативного восполнения потерь боевых подразделений и ротации экипажей. В истребительных эскадрах, кроме трех чисто истребительных групп на новейших Bf109F, сформированы еще и четвертые авиагруппы. Эти группы укомплектованы более старыми Bf109E и предназначены для использования в качестве истребителей-бомбардировщиков. Эффективность таких подразделений была проверена в ходе недавней кампании на Балканах. Также в качестве скоростных бомбардировщиков и штурмовиков предполагается использовать все имеющиеся Bf110, не задействованные в ПВО Райха в качестве ночных истребителей.

Гейдрих аккуратно сложил платок и спрятал его в карман. – «Мда. Если верить нашим бравым генералам, то для победы сделано действительно все, что возможно. Вот только будет ли этого достаточно?»

* * *

Жарким субботним днем 21 июня 1941 года, ровно в 13.00 по берлинскому времени, тысячи немецких радиостанций приняли условный сигнал «Dortmund», означавший, что нападение произойдет следующим утром точно по графику. Рубеж невозврата пройден, остановить запущенный механизм уже невозможно. Чудовищная военная машина двинулась на восток, неся смерть и разрушение. Миллионы солдат, десятки тысяч орудий, тысячи танков и самолетов, сотни тысяч машин…

Война уже стала неизбежна, но первые выстрелы все еще не раздались. Хронометр истории отсчитывал последние часы мирной жизни. На рассвете 22 июня это время истекло.

 

Глава 5

«Drang nach Osten»

В 3.30 утра предрассветная мгла была разорвана вспышками выстрелов и блеском разрывов, а предутренняя тишина сменилась ревом моторов и грохотом канонады на огромном протяжении западной границы СССР от Балтики до Карпат. Группы армий «Север», «Центр» и «Юг», круша пограничные заслоны, устремились к Ленинграду, Москве и Киеву. Танковые клинья хищно вытягивались вдоль магистральных шоссе, стремясь рассечь и окружить пограничные группировки советских войск. Эскадры люфтваффе раз за разом обрушивали свой смертоносный груз на аэродромы и походные колонны РККА, как будто задавшись целью уничтожить все живое на Земле.

Только на флангах огромного, вновь образовавшегося фронта царило относительное затишье – Финляндия и Румыния запаздывали с развертыванием своих группировок. Правда, в этих странах находились и немецкие войска, но горнострелковый корпус «Норвегия», под командованием «героя Нарвика» генерала Дитля, ограничился тем, что переместился из норвежской провинции Финмарк на территорию Финляндии в район порта Петсамо. Взяв под охрану порт и стратегические никелевые месторождения, горные стрелки, в полном соответствии с планом, стали зарываться в каменистую почву Лапландии (что само по себе тянуло на подвиг и требовало от войск нетривиальной инженерной подготовки и использования горнопроходческой техники), не проявляя никакого желания продвигаться дальше. В Румынии же войска армейской группы генерала Листа все еще заканчивали сосредоточение после переброски с Балкан и лишь готовились к предстоящим боям.

Ганса все эти стратегические маневры заботили мало. В три часа ночи его разбудили, и он вместе со всем личным составом батальона выслушал краткое обращение фюрера, начинавшееся словами: «Солдаты Восточного фронта». Бестманн, зачитав воззвание по бумажке с помощью ручного фонарика, выразил надежду, что солдаты разведывательного батальона достойно проявят себя в грядущей войне и исполнят свою клятву верности перед фюрером и долг перед Фатерландом, после чего распустил всех досыпать. Нойнер, зевая так, что всерьез рисковал вывернуть себе челюсть, отправился к себе. Походя далеко и надолго послав Феликса, который подскочил к нему с явным желанием обсудить политические новости, Ганс забился к себе в палатку и благополучно проспал там до утра.

Пробуждение было вполне будничным. Умывшись и выслушав доклады взводных, Нойнер направил свои стопы к штабной палатке. Как и ожидалось, утренний брифинг не принес ничего неожиданного. Бестманн деловито обрисовал сложившуюся обстановку и их ближайшие перспективы:

– Как вы все знаете, накануне «Тотенкопф» совершила ночной марш из-под Тарнува на восток и скрытно сосредоточилась в лесах, все еще на значительном удалении от границы. Вперед был выдвинут только артиллерийский полк дивизии, который сегодня утром участвовал в артподготовке наступления. Здесь же, по соседству с нами, располагаются и другие части корпуса: 9-я танковая дивизия и младшая сестра «Тотенкопф» – моторизованная гренадерская дивизия СС «Нибелунги» .

Ганс тут же припомнил, что эта дивизия – точная копия своей прародительницы – была сформирована в прошлом году во Франции, получив в качестве ядра 3-й полк «Тотенкопф», командир которого некоторое время даже возглавлял новую дивизию. Но присоединились к ним «нибелунги» только сейчас, до этого занимаясь боевой подготовкой на французских полигонах. По такому же принципу, в то же время в Бельгии была сформирована и еще одна дивизия – «Викинг», также названная в честь легендарных вояк прошлого. Только «викинги» были дочерним соединением другой дивизии СС – «Райх».

Бестманн между тем продолжал:

– Наша старая знакомая по Венгрии и Югославии – 14-я танковая дивизия – перекочевала в XLVII корпус, который теперь и возглавляет наступление первой танковой группы Клейста. Рядом с ним по параллельному маршруту движется XLVIII моторизованный корпус. Ну а мы пока во втором эшелоне. Пока что наш корпус в первую линию не выдвигают, поэтому боев не предвидится. Но расслабляться никому не советую: по поступившим разведданным, у противника имеются значительные резервы, так что через некоторое время возможны сильные контратаки по флангам нашей танковой группы. Вот как раз для парирования этих контратак и предназначен наш корпус. Я хочу, чтобы вы довели до сведения своих подчиненных, что от наших действий зависит успех всего наступления на юге, поэтому каждый солдат и тем более офицер должен действовать безукоризненно!

После обеда мы снимаемся с бивуака и начинаем марш на восток. Выступаем походным порядком в тринадцать тридцать. Пока – все. Вопросы? Можете быть свободны!

* * *

Выступили они тогда вовремя и без задержек, но марш оказался сущим мучением. Вместо стремительного броска к границе и входа в прорыв пришлось медленно продираться через бесконечные тыловые колонны, глотая поднятую ими пыль и поминутно останавливаясь из-за очередного затора. Неприятных ощущений добавляла летняя жара: от немилосердно палящего июньского солнца над землей, размывая контуры предметов, колебалось раскаленное марево. К тому же шоссе было здорово разбито тысячами машин, прошедшими здесь до них, что также не добавляло приятных ощущений.

В общем, легкого похода не получалось. К концу первого дня войны дошли только до границы, не переходя которую остановились на ночевку. Утром марш продолжился. И на следующий день – тоже. Вот так и ехали уже третий день, так и не встретив противника, хотя и продвинулись в глубь советской территории уже более чем на 100 километров. Отвратные дороги, пыль, зной, духота. На ночевки останавливались в придорожных селах, оккупируя хаты, сараи и сеновалы. Местное население, практически неотличимое от того, что осталось в Польше по другую сторону границы, не возражало, да его, собственно, никто и не спрашивал.

По обочинам дорог попадалась советская техника, когда разбитая или сгоревшая, а когда и просто брошенная то ли из-за поломок, то ли из-за нехватки горючего. Если была возможность, ее старательно осматривали – интересно, но ничего экстраординарного пока что не встретилось. Пару раз навстречу прошли небольшие колонны пленных. В первый раз Ганс даже слегка притормозил свою роту, давая возможность солдатам как следует рассмотреть своих будущих противников – пусть парни полюбуются на уже разбитых врагов и приободрятся накануне предстоящих боев. Дополнительная уверенность в своих силах никогда не бывает лишней. Пленные имели пришибленный и помятый вид, некоторые были ранены. Экипировка большей частью отсутствовала или находилась в сильно потрепанном состоянии (на некоторых солдатах даже ремней не было).

В общем, война шла своим чередом: артиллерийская канонада звучала где-то впереди, обозначая все время продвигающийся на восток фронт, в воздухе барражировали истребители люфтваффе, группы бомберов, идущие на бомбежку или возвращающиеся на свои аэродромы, тоже замечались регулярно. Авиации противника видно не было, хотя и говорили, что шедшим впереди корпусам случалось иногда попадать под бомбежку, но, видимо, дальше передовых порядков советским самолетам залетать не давали. Или разведывательному батальону просто везло?

За очередным поворотом дороги Ганса нагнал сюрприз в виде посыльного из штаба батальона. Бестманн вызывал всех ротных к себе на срочное совещание. Выловив из колонны Геро и проинструктировав его о дальнейшем маршруте, Ганс развернул свой BMW и погнал его вслед за мотоциклом посыльного.

Комбат обнаружился на лужайке возле бронемашины связи, стоящей в тенечке на опушке леса. Там же по соседству расположились еще несколько машин и мотоциклов. Судя по всему, весь командный состав батальона был уже в сборе, Нойнер, чья рота сейчас находилась в авангарде, прибыл последним. Подняв очки на каску и ослабив шарф, закрывавший от пыли нижнюю часть лица, Ганс снял перчатки и, наскоро их отряхнув, сунул в боковой разрез камуфляжной рубахи, после чего бодро прошагал в «расположение штаба».

Едва поприветствовав Нойнера кивком головы, Бестманн с ходу перешел к изложению новостей:

– В общем, так, камрады, наше пребывание в резерве подходит к концу. Получен приказ: наш корпус выдвигают в первую линию. Русские наконец-то подтянули свои резервы и собираются ударить с юга в правый фланг XLVII корпуса, захватившего сегодня Дубно. Наша задача: врезать по советской ударной группировке с запада. Разведка люфтваффе – тут штурмбаннфюрер кивнул на молодого обер-лейтенанта – офицера связи люфтваффе, прикрепленного к штабу разведбата, – сообщает, что механизированные колонны русских уже повернули на север, то есть у нас имеется хороший шанс ударить по ним с фланга. Наш батальон в авангарде, как всегда. 9-я танковая пойдет правее и попытается зайти противнику в тыл. «Нибелунги» пока в резерве. Люфтваффе господствует в воздухе, так что нам гарантировали поддержку с неба.

Ганс, поскольку твоя рота сейчас впереди, то ты и пойдешь в авангарде. Поворачивай своих парней вот сюда – комбат провел карандашом линию на карте. – На усиление получишь второй взвод бронемашин и саперный взвод. Про боевое охранение не забудь – южнее шоссе можно запросто встретить противника.

– Jawohl, штурмбаннфюрер!

– Давай двигай! Постарайся захватить как можно больше пленных – нам нужны сведения о противнике.

* * *

Прибыв в роту вместе с полученным подкреплением и собрав всех, оказавшихся у него в подчинении офицеров и унтер-офицеров, Ганс развил бурную деятельность.

– Камрады, имею для вас следующую новость: наши веселые покатушки в обозе закончились. Мы выдвигаемся в первую линию. Наша рота – на острие удара всего корпуса, так что можете начинать гордиться.

– Ну, наконец-то! Я уж думал, что мы так всю кампанию проездим в той пылище, что поднимают перед нами другие корпуса.

Услышав эту реплику Феликса, все присутствующие унтера только поморщились, а Ганс и Геро, переглянувшись, абсолютно синхронно ухмыльнулись – что тут скажешь? Парнишка еще просто не знает, что такое настоящая война.

– Запомни, «вояка»: пот сберегает кровь! Так что чем дольше мы тут потеем на этих забитых дорогах, тем меньше крови нам придется пролить в итоге. А теперь помолчи и дай мне спокойно поставить задачу. – Подольски в ответ на эту реплику обиженно насупился и совсем по-детски шмыгнул носом.

– Руст, возьмешь одно отделение и пойдешь передовым дозором, еще по одному отделению отправишь вправо и влево от дороги. Если попадете под обстрел – сразу отходи. Если заметишь противника первым – в бой не вступать, постарайся определить их численность и расположение. Желательно добыть парочку пленных, в идеале – сделать это незаметно для остальных врагов.

Вся остальная рота идет по дороге. Впереди бронемашины, за ними саперы. Пулеметный взвод – замыкающий. Если наш передовой дозор будет атакован, мы прикроем их отход и попытаемся выяснить силы и намерения противника. С подходом основных сил батальона контратакуем. Если противник будет превосходить нас числом и огневой мощью – будем отступать к главным силам под прикрытием пулеметчиков и бронемашин. Вопросы? Нет? Тогда приступаем. Руст, твой выход через десять минут. И не забывай отправлять связных через каждые четверть часа.

Как оказалось в дальнейшем, все эти предосторожности оказались напрасными – никакой опасности по пути так и не встретилось. Зато «Тотенкопф» взяла своих первых пленных в этой кампании. Мотоциклисты Руста задержали легковушку, пробиравшуюся проселками в направлении Дубно. Извлеченный из нее полный немолодой офицер был тут же доставлен к Гансу и подвергнут блиц-допросу. К этому действу, продолжавшемуся около двадцати минут, были привлечены роттенфюрер Франц Клозе – уроженец Силезии, неплохо говоривший по-польски; Счастливчик, быстренько заносивший добытую информацию в блокнот; Клинсманн, время от времени отвешивавший допрашиваемому тумаки для улучшения взаимопонимания; и, наконец, сам оберштурмфюрер Ганс Нойнер, чей немецко-русский разговорник немало поспособствовал процессу общения.

В результате допроса удалось выяснить, что пленный является майором и занимался до недавнего времени вопросами снабжения в Лемберге . Чем конкретно он занимался и какой частью командовал, Ганс так и не понял, несмотря на пару дополнительных затрещин от Клинсманна, пузанчик продолжал блеять что-то бессвязное. Мотивы поездки в Дубно также выяснить не удалось. По всему выходило, что данный майор отправился туда самовольно, без предписания начальства. Зато удалось узнать, что в Лемберге идут самые настоящие уличные бои. По всему городу вспыхивают перестрелки. Пленный приписывал это местным повстанцам и германской агентуре. Видимо, именно беспорядки в городе и подтолкнули его к мысли покинуть город. Про захват немцами Дубно в неофициальной столице Галиции ничего не было известно, что и предопределило крайне неудачный для майора выбор маршрута.

Перечитав написанный Феликсом импровизированный протокол допроса, Ганс приободрился – сведения были вполне обнадеживающими. Судя по всему, со связью у русских совсем плохо, как, впрочем, и с тактической разведкой, а это значит, что фланговый удар их корпуса имел неплохие шансы стать неприятной неожиданностью для противника. Придя к таким выводам, он отправил пленного вместе с его машиной и шофером под конвоем Подольски, которому был вручен вырванный из блокнота листок с результатами допроса, и двух солдат к командиру батальона. А сам вместе со своей сводной разведгруппой продолжил движение на юго-восток, стремясь как можно быстрее выйти на шоссе Лемберг-Дубно.

* * *

Первый настоящий бой новой войны ожидал их уже на следующий день. На этот раз ему предстояло действовать самостоятельно – основные силы батальона двигались по параллельному маршруту. Сводный отряд Нойнера выступил еще до рассвета, стремясь воспользоваться утренней прохладой. Продвижение и впрямь протекало вполне успешно. За предыдущий вечер и утро патрули Ганса выловили еще несколько солдат и сержантов Красной армии, в одиночку или небольшими группами пробиравшихся по лесам в южном и восточном направлении. Их допрос не дал ничего нового – все они принадлежали к стрелковым частям РККА, попавшим в первые дни войны под гусеницы XLVII корпуса и рассеявшихся по окрестным лесам.

Первое серьезное препятствие поджидало их ближе к полудню. Прибывший из передового дозора связной доложил, что в ближайшем селе замечены части противника. Отдав приказ отряду остановиться, занять оборону и замаскироваться, Ганс поспешил к Русту. Командир передового дозора обнаружился в кустах на опушке. Ползком пробравшись к нему через нерасчищенный подлесок, Ганс устроился под тем же кустом и прильнул к окулярам бинокля, рассматривая открывшуюся ему пастораль с небольшим украинским селом в центре и сверяясь со сведениями, которые ему деловито поставлял лежащий рядом Дитрих. Десятикратная цейсовская оптика послушно приблизила беленые хаты, крытые соломой, сараи, хлева и навесы для сена. А еще в селе были солдаты в бледно-зеленой форме. Много солдат.

Через несколько минут Ганс подвел итог наблюдений: в селе около роты солдат, одна противотанковая пушка и не менее двух станковых пулеметов. Имеются также лошади и повозки. Серьезно. Особенно пушка. Есть, правда, и хорошие новости – к обороне противник не готов. Совершенно. Ни окопов, ни пикетов, ни наблюдательных постов. Даже злополучная пушка не окопана и не подготовлена к стрельбе – просто выпрягли лошадей из упряжки и откатили орудие с дороги за плетеный заборчик.

– Что скажешь, Дитер?

– Страна непуганых идиотов!

– Это и так понятно. Что видел, пока меня не было? Какое-то движение?

– Ничего. Бродят между домами. Многие без винтовок, но оружейных пирамид я нигде не заметил – побросали, наверное, пока сюда добирались. Судя по виду, такие же недобитки, как и те, что мы уже ловили. Только тут их собралось побольше. К обороне не готовы совершенно. У пулеметов только по одному человеку сидит. И те непонятно куда смотрят. Пушку даже на дорогу не развернули. Похоже, у них и командира-то нет – так, толпа какая-то.

– Угу. В обход послал?

– Да. Вилли скоро должен вернуться.

– Отлично, как вернется, сразу ко мне его. А ты продолжай наблюдение. Если что – сразу докладывай. Попробуем взять эту веселую компанию тепленькими.

Отползая назад, Ганс лихорадочно обдумывал план предстоящей атаки. По всему выходило, что проблем не предвидится, но раз уж есть такая возможность, то почему бы не прокрутить в голове все детали еще разок? Это ведь первый бой дивизии в этой кампании – его надо обязательно выиграть! Причем выиграть убедительно и по возможности с малыми потерями. В общем-то, план был уже готов. Дело было за малым – немного времени и толика удачи.

Добравшись до основных сил своей группы и приняв доклад Геро о том, что все в порядке, группа готова к бою, противника не наблюдается, а от комбата по рации получен приказ «действовать по обстановке», Ганс тут же взял быка за рога:

– Противник в селе в паре километров отсюда. У них сотни полторы солдат, пара станковых пулеметов и противотанковая пушка. – При упоминании о пушке командир броневзвода помрачнел. – Но к обороне они не готовы. Укреплений нет, наблюдение не ведется. Поэтому мы атакуем, не дожидаясь подхода основных сил. Сейчас наша пехота спешивается и идет в обход, чтобы перекрыть выход из села с другой стороны. Бойцы из взвода Руста пойдут проводниками – они уже успели нарезать круг вокруг этой деревеньки. Пулеметный взвод подтягивается к опушке и по сигналу открывает огонь из всего, что есть. Саперы – в резерве. Броневзвод атакует в лоб, но в село не входит. Первым делом нужно выбить пушку и пулеметы – они стоят открыто, так что это будет нетрудно. Если противник после этого побежит, то их перехватят за селом пошедшие в обход взвода, если нет – будем штурмовать. Вперед пойдут штурмовые группы из саперов и гренадер. Броневики поддержат сзади огнем. Окопов у них нет, а дома и сараи из двухсантиметровых пушек можно разнести в щепки, так что долго они не продержатся. Вопросы есть? Тогда начинаем!

* * *

Все прошло как по маслу. Едва только первые мины из легких минометов Геро с негромкими хлопками упали на стоящие на околице телеги, как в селе вспыхнула паника. Вырвавшиеся из леса броневики, обрушившие беглый огонь на потенциальные огневые точки обороняющихся, еще больше увеличили смятение противника. Большинство вражеских солдат бросились бежать к лесу, но были встречены плотным огнем засевших на опушке взводов. После этого мечущиеся на пространстве между лесом и домами фигурки стали одна за другой поднимать руки вверх. Некоторые попытались спрятаться в погребах и на чердаках, однако их повытаскивали оттуда отправленные на зачистку саперы. Внятного сопротивления никто так и не оказал, несколько беспорядочных выстрелов и пара пулеметных очередей в самом начале атаки – не в счет. Потерь в итоге не было никаких, а вот трофеи получились приличными. 137 пленных, в том числе пара офицеров-тыловиков – старший лейтенант и лейтенант, два станковых пулемета «максим», несколько десятков винтовок, немного патронов и гранат. Пушку раскурочило несколькими прямыми попаданиями снарядов с броневиков – парни немного переусердствовали, желая обезопасить себя от возможных неприятностей. Старались они, как оказалось, напрасно – снарядов к орудию все равно не было. Также захватили три повозки и десяток лошадей, хотя полностью моторизованному разведбату они были абсолютно без надобности. В общем, докладывая Бестманну о результатах атаки, Ганс испытывал вполне законное удовлетворение – все прошло как надо.

Быстренько проведенный допрос пленных, в первую очередь лейтенантов, один из которых оказался связистом, подтвердил подозрения в том, что захвачена была не воинская часть, а сборная солянка из различных разбитых или просто рассыпавшихся при отступлении подразделений. Гораздо более интересной была информация о том, что примерно за пару часов до появления немцев из села по дороге выступила группа бойцов во главе с лейтенантом-артиллеристом, которые сопровождали пару полковых трехдюймовых орудий. Прикинув время, Ганс решил, что у него есть неплохие шансы догнать эту батарею, тем более что ему все равно предстоит двигаться по той же дороге.

Не откладывая дела в долгий ящик, Нойнер отправил второй взвод, который выполнял сейчас функции боевого охранения, выставив посты на опушке и у дороги, в погоню за батареей. Первый взвод, под командой Руста, получил приказ отконвоировать пленных и трофеи в тыл. Остальная рота спешно готовилась последовать за передовым отрядом. Солдаты, пользуясь случаем, «затрофеили» пару приличных кабанчиков и с десяток гусей. Свинтусов мастерски заколол штыком один из бойцов пулеметного взвода, бывший на гражданке работником на ферме, а гусям просто посшибали головы саперными лопатками. Ганс не возражал – пусть ребята расслабятся, а живность можно списать на последствия обстрела при штурме, если уж кому-то придет охота этим интересоваться. Зато железной рукой была пресечена попытка вояк из броневзвода прихватить здоровенную бутыль с мутной бурдой, именуемой местными «самогоном». Роль «железной руки» с успехом сыграл Клинсманн.

В общем, задержались несильно. Вся возня с боем и пленением заняла около трех часов. Так что к вечеру Ганс все-таки выполнил поставленную перед ним задачу на день и вышел на шоссе Лемберг-Дубно, захватив попутно и пару ускользнувших из села полковых орудий. На шоссе его сводный отряд присоединился к основным силам батальона, которые также поучаствовали в бою, нагнав и с ходу атаковав сборную колонну, состоявшую из стрелков и тыловиков. Было захвачено свыше трехсот пленных. Еще около двух сотен бойцов противника погибло, попав под перекрестный огонь бронемашин и пулеметов. В отличие от боя в селе, на этот раз без жертв не обошлось – одна из групп красноармейцев оказала ожесточенное и умелое сопротивление – дивизия понесла первые потери в этой войне.

* * *

Марченко, в отличие от подавляющего большинства военнослужащих РККА, начиная от простых солдат и заканчивая маршалами, начавшаяся война не застала врасплох. Объяснялся этот феномен очень просто: в ночь на 22 июня Роман заступил в караул. Поэтому начавшееся немецкое вторжение он встретил в полной готовности, как и предписывал устав, – при оружии и на боевом посту. Правда, пользы от этого было мало, так как от госграницы, а значит, и от внезапно образовавшейся линии фронта его отделяли без малого четыре сотни километров по прямой. Тем не менее факт остается фактом: Марченко встретил начало боевых действий во всеоружии и в полной боевой готовности, бдительно вглядываясь в обступавшую его темноту.

Хотя сам он об этом узнал несколько позже. Уже утром, после того как сменился с караула, позавтракал и собирался предаться заслуженному отдыху, его, как и всех остальных бойцов и командиров, подняли по тревоге, и началась обычная армейская суета под названием «выдвижение из мест временной дислокации в район сосредоточения». А уже к обеду непонятно откуда по полку пронесся слух: «война началась!». Не успела еще эта информация утвердиться в солдатских умах, как всю часть построили и командир полка громким и уверенным голосом объявил о вероломном нападении фашистской Германии, совершенном этим утром, и о необходимости исполнить свой священный долг и обеспечить нерушимость границ Советского Союза. После этого речь толкнул батальонный комиссар. Этот говорил дольше и красивей, но смысл был примерно тот же: обуздать зарвавшегося агрессора, не уступить ни пяди советской земли, разгромить врага в его логове и еще что-то про пролетарское единство и интернациональную солидарность. Последнее Ромка не очень понял, но общий смысл от этого не менялся: надо воевать и защищать свою землю, свой народ и свою страну. Несмотря на зажигательную речь комиссара, настроение почему-то испортилось – война с немцами представлялась чем-то большим, неизвестным и опасным.

Но на желания ефрейтора Марченко Р. А. всем было глубоко наплевать. По крайней мере, ни немецкое командование, решившее ни с того ни с сего начать войну, ни советское, призвавшее Романа в армию, его мнением не интересовались. А значит, волей-неволей приходилось как-то подстраиваться под обстоятельства. Именно этим Марченко и занялся. Правда, все, чего удалось достичь на этом поприще, это пристроиться под благовидным предлогом на обозную подводу, чтобы не переться по жаре пешком. Хотя, как показала практика, это было не так уж и мало. После дневного марша многие бойцы чувствовали себя не лучшим образом. Ромка же, не только сохранивший силы, но и подремавший за время дороги, продолжил развивать успех – напросился в помощь к поварам и, пока все остальные бойцы его взвода с вываленными языками обустраивались на ночлег, бодро наколол дров и принес несколько ведер воды для полевой кухни. Заодно удалось разжиться кое-какой дополнительной жратвой.

Все-таки опыт – великое дело. А опыт предыдущей службы, и в частности польского похода, четко и недвусмысленно подсказывал Марченко: к кухне на войне следует держаться как можно ближе, потому что эта крайне полезная для солдат вещь имеет тенденцию внезапно исчезать без видимых причин, но с вполне ощутимыми последствиями. Так что пока она есть, надо постараться извлечь из этого максимум пользы. Рома и извлекал, стремительно утяжеляя свой ранец свежими сухарями и консервами, но такая лафа долго не продлилась: в ходе последующих маршей неизбежное все же случилось – полевая кухня отстала, затерявшись где-то позади на извилистых и пыльных дорогах Житомирщины. А 55-й стрелковый корпус, не заметив потери, продолжил свое неуклонное продвижение на запад (периодически прерываемое поворотами на северо-запад или юг), несмотря на некоторую зигзагообразность своего маршрута, постепенно приближаясь к фронту, громыхающему на полях Галиции.

* * *

Боевые действия между тем шли своим чередом. Вопреки идущим потоком сообщениям об огромных потерях, нанесенных захватчикам, и о чудесах героизма и стойкости, проявляемых бойцами и командирами РККА, к концу первой недели июня для всех и каждого стало уже очевидно, что фронт все же неуклонно (и довольно быстро) сдвигается на восток, а вовсе не на запад. Это беспокоило, вселяло неуверенность и сомнения, пока еще смутные и неясные, а кое-кого и просто пугало. Впрочем, были и такие, кто, напротив, рвался побыстрее вступить в бой с врагом и показать фашистам где раки зимуют. Тем не менее война и развязавшие ее немцы все еще оставались некой абстракцией, таинственным и пугающим, но до конца не понятным злом. Все изменилось 27 июня, когда страшные тени внезапно обрели плоть – разразившаяся война явила наконец свой звериный лик.

Тот день вообще начинался безрадостно – бойцы доедали остатки сухих пайков, а горячей пищи не было уже третьи сутки. Вести с фронтов тоже не радовали – последние дни в сводках Совинформбюро регулярно упоминались упорные оборонительные бои на рижском, минском и львовском направлениях, а также бомбардировки Киева, Одессы, Севастополя и других городов – враг продолжал наступать. Марченко чувствовал себя получше большинства своих сослуживцев. Примерно половину проделанного за последнюю неделю пути он преодолел на всяком попутном транспорте, а не на своих двоих. К тому же благодаря близким отношениям, сложившимся у него с полевой кухней, личный продуктовый запас Романа был в данный момент богаче, чем у всего его отделения, вместе взятого. Полкило ржаных сухарей, небольшой кусок сала, головка чеснока и две пары банок какой-то консервированной каши, лежащие в его вещмешке, вселяли некоторую уверенность в завтрашнем дне.

А чтобы как-то скоротать день сегодняшний, Марченко развлекался беседой с бредущими рядом с ним сослуживцами:

– Слышишь, Сашка?

– А? Чего?

– Вот закончится война, куда дальше деваться будешь?

– Как «куда»? – Простодушный Сашка, который, в отличие от Романа, этой весной оказался в армии впервые, удивленно захлопал глазами и даже сбился с шага, за что был тут же беззлобно, но старательно обматерен налетевшим на него соседом по колонне. – Домой вернусь!

– Тюю! Это в Боромлю свою, что ли? И что там делать? Давай лучше ко мне, в Тростянец. У нас там три завода, не считая мельницы и прочей мелочовки! Станция опять же узловая… – На счет станции Рома слегка приврал, на самом деле там производилась только заправка паровозов водой, да еще имелось депо, но Марченко счел неуместным вдаваться в такие детали, продолжая гнуть свою линию:

– Так что ты подумай – у нас работы на всех хватит. Это тебе не в колхозе коровам хвосты крутить.

– Да я… – Сашка Авраменко аж задохнулся от возмущения. Роман и Санька были практически соседями – из одного района. Только Марченко обитал в райцентре, а Александр – в большом селе, отстоящем на пару десятков километров от города. Оба были большими патриотами родного края и неизменно отстаивали преимущества своей Сумщины перед всеми иными регионами великой и необъятной. Но какой же из уголков Сумской области – Боромля или Тростянец – является наилучшим, пока так и не выяснили. Вопрос этот поднимался неоднократно и обычно Марченко, пользуясь своим авторитетом старшего товарища, а также более обширным образованием и житейским опытом, находил достаточно веские аргументы в пользу своей версии. Но на этот раз спор так и не получил развития. Зарождающуюся перепалку прервал испуганный вопль «воздух!».

Кричал боец из соседнего взвода, шедшего в конце их ротной колонны позади взвода Марченко. Как он за разговорами, топотом ног и звоном амуниции сумел расслышать приближающийся завывающий шум моторов и почему решил, что эти самолеты непременно являются вражескими, так и осталось тайной. Но своим криком он спас жизнь многим – тут уж никакой тайны не было. Вся колонна сбилась с шага, бойцы и командиры дружно задрали головы вверх и принялись крутить ими из стороны в сторону. Над дорогой поднялся гул удивленных, недовольных, испуганных, возмущенных и просто злых голосов, поминавших немцев, авиацию, высшие силы, самого поднявшего тревогу бойца и всех его родственников. Однако почти сразу же весь этот ропот был перекрыт звонким мальчишеским голосом лейтенанта, отдавшего команду рассредоточиться. Вовремя!

Через несколько секунд из-за ближайшего леса вынырнула пара хищных силуэтов. Двухмоторные самолеты с непривычной пятнистой раскраской и мрачными траурно-черными крестами с белой каймой на крыльях пронеслись на бреющем полете над дорогой, засыпав бомбами большак и прилегающие к нему кусты. Марченко со стороны показалось, что земля на месте шоссе разом встала на дыбы, а затем плавно осела вниз, присыпав его несколькими пригоршнями песка, каким-то мелким сором и сорванными листьями. Помотав головой, чтобы окончательно прийти в себя, он, опираясь на руки, приподнялся из канавы, в которой нашел временное убежище, и осмотрел только что покинутую дорогу. На монотонном фоне дорожной насыпи отчетливо выделялись оспины неглубоких воронок, труп лошади с развороченным брюхом и оторванной головой, да еще какие-то обломки – видимо, остатки повозки, которую эта лошадь тащила.

По сторонам послышались возгласы, стоны, шебуршание – люди начинали приходить в себя. Кто-то громко звал санитара. Марченко поднялся, отряхнулся, подобрал свою винтовку и осторожно потрогал носком сапога ногу Сашки Авраменко, продолжавшего лежать в канавке головой вниз и зачем-то зажимать уши руками.

– Вставай, герой.

Однако тут опять раздался нарастающий рев моторов и теперь уже откровенно панический вопль «воздух!!!», вырвавшийся сразу из пары десятков глоток. Начавшие подниматься и опять собираться на дороге солдаты мигом рассыпались кто куда – на сей раз никто не медлил. Роман опять вжался в гостеприимную канавку, а немецкие «зерстереры» , с нарисованными на носах оскаленными пастями, вновь пронеслись над шоссе, на сей раз целенаправленно поливая придорожные канавы и кусты из пушек и пулеметов. Марченко отчетливо расслышал какой-то вкрадчивый, но крайне неприятный шелест осколков, пронесшихся над его головой сквозь ветки бузины. После этого немцы исчезли окончательно, так же внезапно, как и появились.

В этот раз командирам и сержантам пришлось попотеть, чтобы повыгонять солдат из зарослей и вновь построить батальон в колонну. Кое-кого из особо резвых, успевших отбежать подальше, пришлось разыскивать, аукаясь по лесу. Люди с опаской косились на безоблачное июньское небо, ожидая в любой момент нового безжалостного удара с коварно-безмятежной высоты, и посматривали на раненых, которых сложили под деревьями на расстеленных плащ-палатках. На полтора десятка убитых, для которых спешно рыли могилы с другой стороны дороги, старались не смотреть. Война, внезапно явившаяся под надсадный вой авиадвигателей, свист бомб, лай автоматических пушек, грохот взрывов и крики раненых, оказалась куда страшнее, чем представлялось по газетным статьям и сообщениям Совинформбюро.

* * *

И война эта продолжала набирать обороты, втягивая в свою орбиту все новые территории, страны и народы. В боевые действия включились Румыния, Венгрия, Финляндия, Словакия и Хорватия. На штабных картах синие стрелы, обозначавшие направления ударов войск «оси», тянулись все дальше на восток. Оперативная внезапность нападения, упреждение в развертывании, великолепная организация войск и отличное взаимодействие обеспечили немцам стремительность наступления и все нарастающую волну успехов. Советские армии и целые фронты попадали в котлы, которые гибли один за другим под натиском закаленных в битвах вражеских группировок. Но несмотря на столь катастрофическое начало войны, Советский Союз не собирался сдаваться. Огромная страна, привыкшая жить на положении осажденного лагеря, со всех сторон обложенного враждебным капиталистическим окружением, теперь была готова бросить все свои силы для отражения агрессии. Навстречу прорвавшимся немецким группировкам выдвигались из резерва свежие армии второго эшелона, на смену разгромленным дивизиям формировались новые. Генеральный штаб, несмотря на отвратительную работу связи, до предела затруднявшую управление войсками, упорно пытался восстановить целостность фронтов и остановить ударные группировки врага с помощью непрерывно прибывающих из глубины страны резервов.

Немцы прорвали линию старых УРов на всех стратегических направлениях, форсировали Даугаву и Березину, вплотную подошли к Днепру. Практически весь Западный фронт оказался в окружении западнее Минска. Сама столица Белоруссии была захвачена немецкими танками и воздушным десантом уже на пятый день войны. Северо-Западный фронт, рассеченный надвое 4-й танковой группой, просто распался под ударами полевых армий группы армий «Север». Армии второго эшелона из группы резервных армий Буденного, брошенные в бой «с колес» и по частям, были смяты набравшими разгон мотомехчастями противника. Еще хуже складывалась обстановка в воздухе – в первые же дни авиация западных округов понесла огромные потери, которые затем, по мере отступления советских войск и утраты аэродромов, достигли просто катастрофических размеров. Попытки с помощью дальнебомбардировочной авиации остановить танковые и механизированные колонны противника полностью провалились, натолкнувшись на хорошо организованный плотный зенитный огонь и многочисленные группы перехватчиков, которые, по-видимому, наводились с земли. К концу второй недели войны противник захватил господство в воздухе и полностью владел инициативой на земле – с этим советскому верховному командованию приходилось считаться, как бы горько это ни было.

А ведь еще три недели назад ничто, казалось, не предвещало беды. Напротив – обстановка виделась обнадеживающей. Напряжение, царившее в Генеральном штабе всю зиму и начало весны, резко спало в апреле, с началом наступления немцев на Балканах. Войска с западных границ СССР рекой потекли на юг. Немцы бросили в бой свои отборные танковые дивизии, элитные парашютные части, специально обученных горных стрелков и самые опытные авиационные эскадры. Британский экспедиционный корпус был буквально стерт с лица земли. Пытавшиеся сопротивляться немецкому вторжению греческие и югославские вооруженные силы рассыпались с пугающей быстротой. В это же время немецкий флот активизировал свои действия в Атлантике, бросив в бой все свои корабли. Апофеозом этого морского наступления стала битва флагмана немецкого флота – линкора «Бисмарк» под флагом адмирала Лютьенса с основными силами британского флота метрополии, закончившаяся гибелью германского линкора в неравном бою. Активизировались также и сухопутные войска немцев в Западной Европе. Признаки подготовки к вторжению на Британские острова росли как снежный ком. А в странах Ближнего Востока, в первую очередь в Турции, Иране и Ираке, резко возросла активность прогерманских сил. Казалось, что немцы, вместе со своими союзниками – итальянцами, вот-вот начнут вторжение на Ближний Восток, стремясь нанести удар в самое уязвимое место Британской империи. А затем, когда Британия бросит все силы для защиты Суэцкого канала и нефтяных полей Персидского залива, Германия нанесет удар непосредственно по островам…

В конце мая, когда изначально названные разведкой сроки вероятного немецкого вторжения окончательно миновали, в генштабе и вовсе успокоились, придя к мнению о том, что немцы отказались от идеи вторжения, по крайней мере, в этом году. А может, это и вовсе была просто игра нервов или способ замаскировать свои военные приготовления против Британии? Ведь не захотят же немецкие генералы вторично за последние четверть века оказаться в состоянии войны на два фронта! Но они все же захотели…

Вернее, в немецких штабах, по-видимому, просто решили, что Англия не в состоянии в одиночку открыть второй фронт в Европе и быстрая гибель британского экспедиционного корпуса в Греции, наверное, только укрепила эту уверенность. Как бы то ни было, прозрение к советскому военному и политическому руководству пришло слишком поздно, когда уже мало что можно было изменить. В результате первый удар, нанесенный по советским армиям прикрытия, был поистине сокрушителен. Уже через две недели войны под непосредственной угрозой оказался Смоленск, издавна считавшийся западными воротами Москвы. Более половины расстояния до столицы СССР было пройдено!

На фоне полного развала боевых порядков севернее Полесья относительно неплохо шли дела на Юго-Западном фронте. Здесь фронт сохранял целостность и относительную стабильность. За одним-единственным исключением… Но это единственное исключение перечеркнуло все.

Удар массы немецких танков и мотопехоты в стык 5-й и 6-й армий рассек порядки советских войск, как удар тяжелой шпаги тонкую кольчугу. Прорвав оборону советских стрелковых дивизий, 47-й и 48-й немецкие танковые корпуса устремились прямо на Киев. Впрочем, ситуация была хоть и неприятная, но не критическая. Для парирования этой угрозы были брошены в контратаку многочисленные механизированные корпуса, которые, по крайней мере на бумаге, существенно превосходили по боевой мощи прорвавшуюся немецкую ударную группировку. Вот тут-то и начались настоящие неприятности. Во-первых, оказалось, что корпуса разбросаны по всей немалой территории округа, во-вторых, связь опять оказалась не на высоте. В-третьих, средний уровень подготовки командиров и солдат оказался явно недостаточен для выполнения поставленных задач. В результате корпуса пошли в бой не одновременно и по частям. И без поддержки с воздуха… К тому же наложились частные интересы командующих армиями, зачастую не отвечавшие интересам фронта. Командующий 5-й армией Потапов, например, использовал для контрудара по прорвавшейся группировке противника только одну дивизию 22-го мехкорпуса, оставив две другие в своем распоряжении. Музыченко – командарм – точно так же удержал у себя весь 4-й мехкорпус, самый сильный и укомплектованный на всем юго западном направлении. В результате противник разбил мехкорпуса по частям, используя свое преимущество в воздухе и в маневре. Последним шансом был удар свежего, хорошо укомплектованного 8-го мехкорпуса Рябышева, который несколько раз перенацеливали с одного направления на другое. В конце концов корпус был направлен на Дубно – важный узел дорог, захваченный немецкими мотомехчастями. Удар во фланг имел неплохие шансы на успех, но противник вновь переиграл командование Юго-Западного фронта в сложном искусстве оперативного фехтования, доказав, что умеет мастерски владеть не только «шпагой», но и «дагой» . Свежий 46-й немецкий танковый корпус, выдвинувшись из резерва, нанес внезапный короткий удар. Разворачивающийся на Дубно, корпус Рябышева был атакован во фланг и тыл в процессе перегруппировки. В результате 8-й мехкорпус, дополнительно усиленный 37-й танковой дивизией и мотоциклетным полком из 15-15-го мехкорпуса Карпезо, был окружен и разгромлен в треугольнике Броды – Дубно – Кременец, а танковая армада немцев неудержимым потоком хлынула на Киев.

Конечно, врага остановили, но какой ценой! На защиту столицы Советской Украины пришлось бросить резервную 16-ю армию, в том числе полностью укомплектованный 5-й механизированный корпус и отдельную 57-ю танковую дивизию. Немцев остановили, но 16-я армия оказалась прочно прикована к Киеву, о планировавшейся переброске ее соединений на рушащийся Западный фронт теперь не могло быть и речи . Фактически это предопределило последующие события на смоленском направлении: лишенные поддержки, 19-я и 20-я армии, не сумев сдержать охватывающих ударов танковых групп Гудериана и Гота, были окружены и уничтожены западнее Смоленска, так и не сумев помешать немцам взять этот древний город или хотя бы надолго сковать подвижные части группы армий «Центр». Попытка советского верховного командования переломить стратегическую обстановку с помощью войск второго стратегического эшелона провалилась.

* * *

Немецким штабистам тоже было о чем подумать, хотя поводов для беспокойства у них пока еще было несравнимо меньше, чем у их советских коллег. Тем не менее накладки и сбои в первоначальных планах уже начали проявляться – как известно, не в силах человеческих предусмотреть все заранее.

Генерал-полковник Гальдер, как всегда безупречно и подчеркнуто аккуратно выглядящий, вел традиционный вечерний доклад об обстановке на фронтах. Три недели войны – хороший срок для подведения итогов.

– Таким образом, можно подвести итоги первого этапа нашего наступления: группа армий «Север» успешно преодолела оборону противника, рассекла противостоящую ей группировку советских войск, разгромила подвижные соединения противника, форсировала Западную Двину, овладев неповрежденными мостами через эту водную преграду, и прорвала линию долговременных укреплений противника, расположенную в районе старой границы. К настоящему моменту от советских войск полностью очищены Литва и большая часть Латвии. Наши войска на данном направлении также овладели стратегически важным городом Плескау .

Группа армий «Центр» в настоящий момент завершила ликвидацию последних очагов сопротивления западнее Минска. Фактически вся противостоявшая ей изначально группировка к настоящему моменту уничтожена. 2-я и 3-я танковые группы широким фронтом продвигаются к Днепру, используя все имеющиеся магистральные дороги, чтобы упредить противника в занятии этого важного естественного рубежа и не дать ему с помощью резервов восстановить сплошной фронт. Пехотные соединения 4-й, 9й и выдвигаемой сейчас из резерва 2-й полевых армий форсированным маршем следуют за танковыми группами с целью закрепления успеха.

Насколько можно судить из полученных данных, противник перед фронтом группы армий «Центр» стремится восстановить целостность своего фронта. В последние дни отмечено появление свежих частей и соединений противника, выдвигаемых, по-видимому, из внутренних районов страны. Эти соединения определены как 22-я армия, действующая на полоцком направлении, 21-я армия – на могилевском и жлобинском, 20-я армия, действующая в районе Орши, и 19-я – в районе Витебска. В район действий 21-й армии выходят также остатки советских войск, разгромленных западнее Минска. Сильные танковые контратаки, нанесенные противником под Борисовом и Лепелем, отражены с большими потерями для танковых частей противника. Судя по всему, в этих боях был разгромлен образцово-показательный московский механизированный корпус русских.

Согласно последним директивам командования группы армий, утвержденным штабом ОКХ, основные силы танковых групп Гудериана и Гота ведут концентрическое наступление на Смоленск, результатом которого должно стать окружение 19-й и 20-й армий противника. Вспомогательные удары наносятся против войск 22-й армии противника в направлении Невель – Старая Русса, частью сил LVII моторизованного корпуса Кюнцена, 3-й танковой группы и против войск 21-й армии противника силами XXIV моторизованного корпуса барона фон Швеппенбурга 2-й танковой группы.

Голос Гальдера спокоен и деловит, как на лекции в академии, а указка скупыми отточенными движениями скользит по подробной штабной карте, иллюстрируя слова докладчика – нет, не зря все-таки Франца Гальдера прозвали «профессором». Что-то менторское есть во всех его манерах, какая-то неистребимая привычка поучать. А впрочем, почему бы и нет? Главное, что со своими обязанностями он справляется вполне успешно. Пусть он не гений военного планирования, как говорят злые языки в высших штабах, но организаторских способностей у него не отнять и этого не отрицают даже самые ярые недоброжелатели генерала. – Оценивать слова и поведение участников таких совещаний уже давно вошло у Гейдриха в привычку. Вот и сейчас он предпочитал анализировать не ситуацию на фронтах, а особенности и странности присутствующих. Война – дело генералов, а вот люди… Люди – это уже его дело!

Доклад между тем шел своим чередом.

– Группа армий «Юг» успешно справилась с поставленной перед ней задачей, несмотря на то что силы противника перед ее фронтом оказались существенно больше ожидаемых. Также следует отметить поступающие от всех групп армий сообщения о применяемых противником новых, не известных нам, типах танков: тяжелый пятидесятитонный танк, лобовая броня которого не пробивается нашими противотанковыми орудиями, и двадцатипятитонный танк. Оба этих танка вооружены длинноствольным орудием калибра 7,6. В настоящий момент захваченные образцы новой бронетехники противника проходят испытания на наших полигонах.

«Хмм. А вот это уже интересно! Похоже, абверовский отдел иностранных армий «Восток» здорово ошибся в своих прогнозах. Надо будет напомнить фюреру об этом в ближайшее время…»

– Наличие у противника крупных механизированных соединений в оперативной глубине, наличие и само существование которых не было вскрыто нашей разведкой, потребовало от командования группы армий и 1-й танковой группы ввести в бой резервный XLVI моторизованный армейский корпус, использование которого предполагалось только на втором этапе операции. Тем не менее все поставленные задачи были успешно выполнены – прорыв к Киеву состоялся точно в намеченные сроки. В результате в районе Киева противником были сконцентрированы крупные резервы, часть из которых была брошена под Житомиром в лобовой контрудар по нашим XLVII и XLVIII моторизованным корпусам. Следует отметить отсутствие тактической гибкости противника в этих и предшествующих боях, а также низкий уровень подготовки экипажей и особенно младших и средних командиров, что позволило нашим соединениям нанести противостоящим механизированным войскам противника полное поражение с минимальными собственными потерями.

После разгрома танковой группировки противника под Житомиром, в полном соответствии с планом, состоялся поворот основных сил 1-й танковой группы в южном направлении. Теперь наступление возглавил XLVI корпус, дополнительно усиленный 11-й танковой дивизией из XLVIII корпуса. XLVII моторизованный корпус, в составе 13-й и 14-й танковых дивизий и гренадерской моторизованной дивизии СС «Лейбштандарт», следует параллельным маршрутом. XLVIII корпус, с оставшимися у него 16-й танковой дивизией и дивизиями СС «Райх» и «Викинг», после окончания преследования разбитых под Житомиром подвижных соединений противника перешел к обороне на подступах к Киеву, встретив организованное сопротивление свежих пехотных частей противника. В настоящий момент соединения киевской группировки русских оказывают давление на передовые части корпуса с востока и севера, стремясь отбросить его от города. Отмечен также подход к Киеву дополнительных войск с левобережья Днепра. В данный момент готовится смена XLVIII корпуса пехотными частями 6-й полевой армии Рейхенау, после которой корпус будет выведен в резерв и может быть использован для развития успеха основных сил 1-й танковой группы.

«А Гиммлер-то просто сияет! Ну, еще бы – его эсесовцы отличились. Набили целую кучу русских танков, если верить армейским реляциям. Впрочем, почему бы и не поверить? Вооружил он своих солдат до зубов, тут надо отдать ему должное. И то, что он добился объединения всех дивизий ваффен СС в одной танковой группе – тоже сильный ход. Так их успехи и вклад в победу будут гораздо заметней. Хотя требование фюрера о шести моторизованных дивизиях он так и не выполнил – схалтурил. Полицейская дивизия так и осталась пехотной, да и вообще до отборных именных дивизий явно не дотягивает. Этот близорукий мошенник хотел, кстати, и «Лейбштандарт» оставить на уровне бригады, но тут уж сам Гитлер возмутился, когда к нему явился с жалобой старый приятель Зепп Дитрих, который и являлся командиром «личной гвардии фюрера». И что у Гиммлера за привычка пытаться сэкономить там, где не надо? Последствия бедного детства, что ли?»

– В настоящий момент основные силы группы армий «Юг» ведут концентрическое наступление западнее Днепра с целью окружения советских войск, входящих в 6-ю, 12-ю, 26-ю и 18-ю армии, в районе Умани. Для осуществления этой задачи 1-я танковая группа наносит удар из района Фастов – Белая Церковь на Умань, а части 5-й танковой группы с плацдармов на левом берегу Днестра также на Умань. Войска 17-й и 11-й полевых армий, а также подчиненные им румынские и венгерские войска следуют непосредственно за танковыми группами с целью формирования внутреннего фронта окружения и скорейшей ликвидации котла . Пока это все, мой фюрер.

– Хорошо, Гальдер. А как складывается обстановка в воздухе?

– Великолепно. Мои орлы уже даже воспоминаний не оставили о советской авиации! – Геринг, как всегда, не удержался от бахвальства. Впрочем, на этот раз повод у него действительно был.

– Герман, я хотел бы услышать более развернутый доклад!

– Я отвечу, мой фюрер. – Гейдрих в который раз хмыкнул про себя: «Ну да, кто ж еще! Ешоннек всегда готов прикрыть своего шефа». – В настоящее время можно уверенно констатировать, что люфтваффе удалось захватить господство в воздухе на всем протяжении фронта от Балтики до Черного моря. Авиация противника подавлена и большей частью уничтожена. Приток свежих соединений с востока, наблюдавшийся в конце июня – начале июля, в данный момент прекратился. По-видимому, наступило истощение авиачастей противника. Активность вражеской авиации значительно снизилась. Следует отметить, что численность задействованных вражеских самолетов значительно превысила наши ожидания, строившиеся на имевшихся разведданных. – При каждом новом упоминании неудовлетворительной работы армейской разведки Гитлер все больше хмурился, несмотря на бравурные доклады генералов, и бросал недовольные взгляды на главу Абвера, но доклад не прерывал, продолжая внимательно слушать Ешоннека.

– Десантный корпус Штудента, блестяще показавший себя в боях, происходивших 24–28 июня в районе Минска и сыгравший ключевую роль в прорыве русских укреплений и захвате этого важнейшего узла коммуникаций 26-го числа, в настоящий момент выведен в резерв и приводит себя в порядок. Парашютным и штурмовым частям нужны отдых и пополнение. Потери в ходе боев были все же значительны, хотя и не превысили уровня потерь во время прошлогодней высадки в Голландии.

«Что ж, кажется, идея с высадкой воздушного десанта на укрепления Минского УРа для ускорения захвата Минска и замыкания кольца вокруг советских войск была правильной – вон как гордо толстяк брюхо выпятил! Хотя он-то тут при чем? Время и место высадки выбирали Штудент и Кессельринг. Они же и разрабатывали операцию. Геринг может претендовать разве что на то, что добился создания в люфтваффе парашютных частей. Тоже немало, в принципе. Но к успеху в данной конкретной операции он вряд ли имеет прямое отношение. Хм. А ведь кое-кто в ОКВ предлагал использовать парашютистов для захвата Крита, месяц назад . Интересно: на кой черт нам сдалась эта куча кирпичей посреди Эгейского моря? Пусть итальянцы сами с ней разбираются, если смогут, а для германских войск найдутся более насущные задачи»…

 

Глава 6

Война без жалости

Марченко критически оглядел результат проделанной работы и задумчиво почесал затылок, после чего выразил свои соображения неопределенным возгласом:

– Мдаа…

– Что-то не так, дядь Ром?

«Дядей» Марченко стал после того самого авианалета, когда их батальон принял первое боевое крещение. Сашка в тот раз не на шутку испугался и еще с полчаса после окончания штурмовки пребывал в каком-то ступоре. Роман, переживший ту бомбежку не в пример спокойнее, тогда резко поднялся в его глазах и с тех пор величался весьма уважительно. Хотя надо сказать, что Авраменко и раньше относился к своему земляку с определенным пиететом.

Рома еще раз осмотрелся и наконец выдал:

– Не нравится мне здесь. Место плохое.

– Чем же плохое-то? Вот и ручеек рядом, и лещина по берегам растет…

– Тьфу ты! Нашел на что смотреть. Ты что тут, огород разбить собираешься, что ли?

Сашка по своей привычке захлопал глазами и Марченко счел нужным пояснить:

– Большак видишь?

– Вижу.

– А лучше б его не видно было!

– Почему это?

– Потому что германец по дороге пойдет и прямо на нас.

– Эвона как… – Саня уставился в землю и, сдвинув на лоб пилотку, принялся задумчиво чесать в затылке, стимулируя таким нехитрым образом мыслительный процесс. А Роман тем временем продолжил излагать свое понимание воинской стратегии и тактики:

– Стояли б мы где-нибудь в лесочке – там и от авиации прятаться удобней. – При упоминании авиации Сашка поежился и на всякий случай осмотрел небо с редкими белыми облачками. Самолетов он с недавних пор побаивался.

– А если б на нас немцы и вышли, так небольшими силами – в лесу особо не развернешься. А тут им раздолье: хошь танками наступай, хошь пехотой. И артиллерию по дороге удобно подвезти, и снаряды к ней… Хреновое у нас место, короче.

Словно подтверждая его слова, к ним направился обходящий линию окопов старшина – немолодой уже дядька, тянувший лямку то ли седьмой, то ли восьмой год.

– Что приуныли, бойцы?

Марченко, подтянувшись, но все же без лишнего рвения ответил за двоих:

– Да вот решаем, как германца лучше встретить, товарищ старшина.

– То дело. Лейтенант наш велел всем передать: возможно появление немецких танков. Так что держаться надо крепко, а то немец по шоссе прям на Киев попрет. Окопы у вас гляжу справные, – старшина одобрительно оглядел аккуратный окоп Марченко, который тот не поленился старательно замаскировать дерном и несколькими нарубленными веточками, – так чтоб и дрались так же, когда бой начнется!

Выдав это краткое напутствие, «старик» отправился дальше, а Роман перевел взгляд на Сашку, пожал плечами, всем своим видом показывая: ну я же говорил! После чего подавил вздох разочарования и резко сменил тему:

– Есть хочешь?

– Ага! Только ж нет ничего – сухари последний раз вчера еще раздавали, я свои утром доел…

– Эх ты. На, сгоняй к ручью, помой.

С этими словами Марченко извлек из-под куста пучок свежей морковки с еще не до конца завявшей ботвой и протянул товарищу.

– Ух ты! А где взял?

– Где, где… Неважно, в общем, там уже нет. Ну, так будешь мыть или с землей поедим?

– Я щас, я быстро!

– И воды набери.

Проводив взглядом непутевого земляка, умчавшегося к ручью с флягами и корнеплодами (последние, чего уж греха таить, были добыты незаконным путем на чьем-то огороде во время утренней рекогносцировки), Роман разгладил плащ-палатку, поудобней устраиваясь в тенечке под кустом, и принялся не спеша хрустеть сухарем из пока еще неоскудевших личных запасов. Немцы-то неизвестно когда пожалуют, а жрать хочется уже сейчас.

* * *

Впрочем, немцы тоже не задержались. Правда, встреча состоялась немного не так, как это представлялось Марченко и другим бойцам его подразделения. Все началось часа в три пополудни. Из-за дальней рощи прямо по шоссе выкатились, урча моторами, несколько мотоциклов с колясками и, прокатившись еще немного вперед, остановились, рассредоточившись, насколько позволяла ширина дороги, чтобы не создавать плотную группу. При этом немцы принялись изучать открывшуюся перед ними местность в бинокли, довольно активно переговариваясь и жестикулируя. О чем говорят вражеские разведчики, было очевидно – наспех оборудованные позиции красноармейцев слишком бросались в глаза, чтобы их не заметить.

Впрочем, дозорные тоже не зевали, так что почти сразу после появления неприятеля был подан сигнал тревоги, и бойцы несколько суетливо стали занимать свои места в только что отрытых окопах. А еще через несколько секунд неожиданно раздался артиллерийский выстрел, и рядом с мотоциклистами поднялось облако разрыва. Тут же послышалась трескотня винтовочных выстрелов, а затем и несколько пулеметных очередей. Но все это было уже лишним – после первого же выстрела немцы развернули свою технику и лихо умчались за поворот, а поднявшаяся стрельба стихла сама собой. Все произошло настолько быстро, что Роман даже прицелиться толком не успел, а Сашка вообще добежал до своего окопа, когда неприятеля и след простыл.

Через пару минут позиции обошел лейтенант и, срываясь на фальцет, доходчиво объяснил, что стрелять без приказа не стоит. А задержавшийся у Ромкиного окопа старшина добавил, что у кого-то из артиллеристов просто сдали нервы – вот он и пальнул без приказа, ну а уж за ним и все остальные. В общем, первая встреча с противником оказалась смазана.

Зато дальше события развивались в полном соответствии с царившими среди солдат ожиданиями, причем с наихудшими из них. Сперва с запада появился и стал постепенно нарастать шум моторов. Затем то тут, то там, но на неизменно почтительном расстоянии стали появляться сами немцы. Впрочем, вели они себя достаточно скромно – близко не приближались, особо не высовывались и на рожон не лезли. Обустраиваясь на новых позициях, вражеские солдаты действовали сноровисто и без лишней суеты, выглядели уверенно и деловито. Такое поведение противника да и само его наличие в зоне видимости нервировало, заставляя большинство бойцов до рези в глазах всматриваться в любое шевеление в стане неприятеля.

Марченко поначалу тоже поддался всеобщему порыву, бдительно всматриваясь из-за бруствера в занятую немцами рощицу. Но до вражеского осинника было никак не меньше километра, разглядеть особо ничего не получалось и постепенно Роману это занятие прискучило. Он совсем уже было решил устроиться поудобней и немного перекусить, как вдруг немцы решили напомнить о себе. С их стороны донеслось раскатистое эхо выстрела, затем гул приближающегося снаряда и наконец грохот взрыва, прозвучавшего не так уж и далеко от Ромкиного окопа. Бабахнуло неслабо. Фонтан земли, поднятый разрывом, также выглядел впечатляюще. По всему выходило, что немцы успели подтянуть тяжелую артиллерию и теперь возьмутся за дело всерьез. Так оно, в общем-то, и вышло.

Быстро проведя пристрелку, германские артиллеристы перешли на беглый огонь, старательно окучивая занятую красноармейцами линию обороны сразу из нескольких батарей. Канонада не стихала где-то с четверть часа, заставляя бойцов крепче вжиматься в землю и пореже высовываться из-за вздрагивающего и осыпающегося от близких разрывов бруствера. Впрочем, любопытство все же временами пересиливало страх, и кто-то из красноармейцев время от времени приподнимал голову, кидая взгляды в сторону противника.

Марченко не был исключением, но именно ему довелось отличиться, первым начав отражение вражеской атаки. Выглянув в очередной раз из своего укрытия и бросив торопливый взгляд на ничейное пространство, Роман заметил многочисленные серые фигурки, которые под прикрытием артподготовки короткими перебежками приближались к советским позициям. «Под шумок» немцы уже покрыли где-то четверть расстояния, изначально отделявшего их от русских окопов, и продолжали уверенно приближаться, то залегая в высокой траве, то вновь устремляясь вперед. Хотя до них все еще было далековато, Марченко не стал тянуть. Примостив свою «светку» поудобней, он прильнул к прицелу, стараясь поймать в прицел один из неуклонно приближающихся серых силуэтов.

На фоне все еще продолжающейся канонады обычно хлесткий винтовочный выстрел прозвучал как безобидный хлопок. Да и толку от него было не больше – в немца Рома не попал. Но тем не менее этот выстрел привлек внимание. Из соседнего окопа высунулся чуть ли не по пояс, и закрутил головой Сашка, выглянули посмотреть и еще несколько голов. Так что вскоре тревога по цепочке быстро облетела позиции, заставив уже всю линию обороны включиться в перестрелку. Немцы залегли и активно ответили, в основном из пулеметов. Затем заговорили легкие немецкие орудия, которые открыли огонь из того самого осинника, за которым в предыдущие полтора часа безуспешно наблюдал Роман. Советский огонь притих, полковая батарея, закиданная гаубичными снарядами, и вовсе молчала, а германская пехота вновь стала понемногу продвигаться вперед.

Однако последнее слово оставила за собой все же РККА, причем тоже с помощью артиллерии. Когда до линии русских окопов немецким пехотинцам оставалось преодолеть метров 250–300, в дело наконец-то включился дивизионный артполк – на нейтральной полосе, среди мельтешащих фигур солдат в форме мышиного цвета, стали довольно густо подниматься султаны разрывов 122-миллиметровых снарядов. Этого немцы уже не выдержали, став поспешно оттягиваться обратно на исходные позиции, по-прежнему огрызаясь огнем. При этом Марченко все же умудрился подстрелить одного из убегающих, который прямо на бегу ткнулся носом в траву, да так и остался лежать неподвижно.

Вид отступающего врага был отмечен дружным «урраа», прокатившимся над советскими позициями, после чего бой как-то быстро стих. Артиллерия с обеих сторон замолчала, а на позициях началось активное шевеление. Бойцы, пережившие первый настоящий бой, спешили поделиться впечатлениями, санитары оказывали помощь раненым, а в довершение всего случилось маленькое чудо – явилась батальонная полевая кухня, о существовании которой большинство бойцов уже стало подзабывать. Что ж, на войне иногда случаются и счастливые моменты, и обретение красноармейцами своей потерянной на бескрайних просторах Родины кормилицы, безусловно, относилось к таковым.

Для Ромки же все обернулось и вовсе замечательно: его как первым заметившего маневр врага и приступившего к отражению атаки отметили в боевом донесении и премировали дополнительной пайкой каши. Немцы же, судя по звукам моторов, вечером стали оттягиваться с занятых позиций, смещаясь куда-то к югу от шоссе. Марченко такой поворот дела не расстроил:

– Ну и пусть себе катятся! Авось у них найдутся и другие дела, кроме как на нас переть, – подвел он итог этого хлопотного дня в разговоре с Авраменко.

* * *

Дела и впрямь находились постоянно, что Ганс мог бы с легкостью подтвердить. Впрочем, ничего необычного: прорывы, охваты, марши, бои – привычная военная работа. Он такого еще во Франции навидался. Собственно, серьезных боев после сражения в «мокром треугольнике» южнее Дубно и не было. Главную тяжесть сражения на Киевском шоссе выдержали XLVII и XLVIII корпуса, а им опять досталась непыльная работенка по охвату флангов. Ну а после поворота на юг и вовсе наступили веселые деньки – русские метались, как овцы в загоне, их части перемешивались, тылы отставали от боевых частей и попадали под удар, боевые части оказывались в бою без снабжения. Управление этой военной отарой, видимо, было потеряно очень быстро, русский штаб фронта удрал за Днепр в самом начале, так что у Ганса со товарищи наступил «сбор урожая» – ловля пленных и коллекционирование трофеев. Судя по сводкам штабов, которые объявлялись по радио, на других участках Восточного фронта творилось примерно то же самое. Война шла по накатанной колее – все, как во Франции год назад.

Этот июльский день ничем не отличался от предыдущих. С утра батальон продвинулся вперед, занял пару сел, согнал в кучу без малого две сотни пленных из какой-то тыловой колонны и расположился на обед в садах вокруг села с типично украинским названием «Яблунівка». Неприятности, как обычно, подкрались внезапно…

Ганс сидел под грушей на пеньке для колки дров неподалеку от штаба батальона и жевал яблоко. Выскочивший из-за угла хаты, как черт из табакерки, Бестманн целеустремленно направился к нему. От вида этой картины все хорошее настроение как рукой сняло.

– Что там, Вальтер?

– Хреново там! Румыны из панцер-группы Рейнгарда открыли фронт – русские сваливают из котла! Нашу дивизию срочно бросают залатывать брешь.

– Scheisse!

– Оно самое.

– Куда нас двигают?

– К шоссе на Гайворон. По шоссе пойдет 9-й полк, а наша полоса – севернее.

– Угу. Как выступаем?

– Ты – в арьергарде. Выходишь через полчаса. Первая рота должна выдвигаться уже сейчас – они пойдут впереди.

– Что с пленными делать будем? Их сейчас мои парни охраняют, из четвертого взвода.

Бестманн поморщился и сплюнул на землю.

– Некогда с ними возиться. Пускай всех в расход.

– Jawohl! – Ганс быстро догрыз яблоко и запустил огрызком в гуляющую по двору курицу. – Ладно, пошел я, а то времени и так в обрез.

– Давай. И не задерживайся с выходом, не хватало еще тебя тут по кустам разыскивать.

– Не переживай, мы успеем.

Стоило Гансу появиться в расположении роты, как перед ним выросла могучая фигура Клинсманна – гауптшарфюрер каким-то необъяснимым образом всегда оказывался в нужное время в нужном месте, будь то раздача доп-пайков, распределение нарядов или внеплановое спецзадание, Куно всегда обнаруживался под рукой, когда в нем возникала хоть малейшая необходимость. Объяснить этот загадочный, но, безусловно, полезный феномен с точки зрения формальной логики было невозможно, да Ганс, честно говоря, не очень-то и пытался. Его вполне устраивал тот факт, что под его командой имеется бравый унтер, умеющий абсолютно все и способный выполнить любое поручение, а глубинные побудительные мотивы, управляющие этой горой мышц, – дело пятнадцатое. Вот и сейчас Клинсманн появился, как всегда, кстати.

– Куно, мы выступаем. Возиться с пленными – некогда. Так что возьмешь четвертый взвод и отправишь всех под нож. На все про все тебе десять минут. Все, время пошло.

Клинсманн только кивнул и тут же скрылся в буйстве садовой зелени.

– Так, одной проблемой меньше. – Ганс решительно направился к хате, в которой расположился лишь час назад, отправив подвернувшегося солдата за Геро и взводными.

Через пару минут Ганс уже сидел за столом, рядом с пустой миской из-под вареников, которыми его потчевала совсем недавно гостеприимная хозяйка, и посвящал своих подчиненных в детали изменившейся столь некстати обстановки.

– Камрады, у меня для вас неприятная новость: мы в заднице. Вернее, пока еще нет, но скоро там будем, так как выступаем через пятнадцать минут. Можете при случае поблагодарить за это наших цыганистых союзников, которые почему-то считают себя потомками римлян.

– Что, румыны опять обделались?

– А что, кто-то в этом сомневался?

– Да нет, эти тупые ушлепки гадят в штаны от одного только вида «иванов» с самого начала кампании, так что мой вопрос был риторическим. Donnerwetter! Ну почему нам в союзники вечно достаются какие-то недоумки?

– Геро, надеюсь, этот вопрос тоже был риторическим. Если нет – задай его при случае герру Риббентропу.

А теперь к делу! Выступаем к шоссе на Гайворон – Ганс аккуратно провел тупым концом карандаша невидимую линию на карте. – Мы в арьергарде, так что головной дозор можно не выставлять, но фланговые будут усиленными. Слыхал, Руст? Правый поведешь ты. Слева от нас пойдет 9-й полк, а вот правый фланг открыт, так что не зевай. Геро, твой взвод пойдет головным. Скорее всего, сразу после марша придется вступать в бой, поэтому расслабляться не советую. Отдых на сегодня кончился. Все, по местам. Геро и Феликс – со мной.

Выйдя во двор и мельком оглядевшись, Ганс быстро отыскал открытое место, с которого открывался хороший вид на окрестности и, сверяясь с картой, стал быстро объяснять Геро порядок следования колонны по маршруту. В этот момент от соседнего овражка, сплошь поросшего цветами и сочной, ярко-зеленой травой, внезапно раздались пулеметные очереди и неразборчивые вопли вперемежку с криками боли. Феликс аж подпрыгнул на месте, умудрившись в полете развернуться на источник шума. Геро ограничился вопросительным взглядом. Ганс пояснил:

– Куно избавляется от пленных, нам сейчас не до них.

Геро даже ухом не повел – спокойно кивнул, полностью удовлетворившись пояснением, а вот Феликс отчетливо побледнел и судорожно сглотнул вставший в горле ком. – «Мнда… Видать, парень до сих пор так и не понял, что на войне нет места для жалости. Ну и ладно, еще успеет привыкнуть».

Стрельба и крики смолкли очень быстро – минуты две, не больше. Напоследок раздалось несколько одиночных выстрелов, и все смолкло. Через минуту, как всегда спокойный и невозмутимый, Куно доложил о том, что задание выполнено. А еще через десять минут колонна мотоциклистов покинула «Яблунівку» и, пыля по проселку, устремилась вслед за основными силами батальона, оставив позади гостеприимное село и 193 трупа в форме РККА на дне залитого солнцем неглубокого овражка. Самая кровавая из войн продолжала набирать обороты…

* * *

Вечером, когда над остывающими после дневного зноя бескрайними украинскими степями стремительно сгущались сумерки, Бестманн подводил первые итоги этого хлопотного дня.

– Как ни крути, а это гребаное село надо штурмовать! Без этого бугра мы дорогу «иванам» не перекроем.

– Может, подождем до утра? Завтра можно будет подтянуть гаубицы из артполка и саперов, тогда мы этот холмик на раз возьмем.

– Нет, Курт. За ночь русские могут получить подкрепления. Один Бог знает какие – у них там несколько армий в котле. Так что эту дырку надо заделать быстро – сейчас!

– У нас артиллерии маловато, да и ночь скоро наступит – подавить их огнем не удастся.

– Знаю. Но я хочу атаковать их прямо в селе. Ночью.

– Мои ребята попробовали сунуться в село – дохлый номер. Их сразу же обстреляли еще на подходе. Видать, с боеприпасами у «иванов» все в порядке. Там остались румынские окопы, да и батарею русские туда приволокли. Скрытно не подойдешь – все просматривается, – недовольно пробурчал Эрих Гизе, командир второй роты.

– Вот именно. Днем их не взять. Только если сможем закидать снарядами или люфты бомбами помогут. И то, и другое – маловероятно. Из-за этих чертовых румын в нашем фронте дыра в 60 километров шириной! Так что гаубицы и «штуки» нужны не только нам. А вот ночью… Ночью мы сможем скрытно подойти на расстояние броска!

Сделаем так: третья рота пойдет в обход справа, а вторая и саперы – слева. Наша главная цель – батарея. Четвертая будет гасить по околице с фронта, чтобы «иваны» не рванули из села в нашу сторону. Первая рота идет в обход и будет перехватывать тех, кто побежит из села или попробует пробиться туда на помощь. Я пойду со второй ротой. Начинаем выдвигаться через час, когда окончательно стемнеет. Сигнал к атаке – две белые ракеты.

И вот теперь Ганс сидит в лопухах в полусотне метров от околицы и передовых окопов русских и тщательно следит за обстановкой, стараясь не упустить ни одной мелочи. Тут же рядом притаились солдаты штурмовой группы из его роты. Еще две такие же группы нацелились на пулеметные точки русских правее и левее него. Основные силы роты засели в глубокой промоине чуть позади. Местность благоприятствует – дома с погашенными окнами, низкие плетеные заборчики и силуэты людей хорошо видны снизу на фоне более светлого неба, а вот склоны холма, на которых затаились «мертвоглавцы», тонут во тьме.

Вроде все тихо. В селе лают собаки, мычат коровы. Иногда из передовых окопов доносятся голоса – боевое охранение противника не спит. Легкий ночной ветерок приятно холодит кожу, слегка покачивая лопухи над головой и метелки некошеной травы перед носом. На небе разгораются первые звезды. Тонкий серпик луны стоит низко над горизонтом. Красота!

Сдвоенная белая ракета, взлетевшая над селом, мгновенно разрушила очарование южной ночи. Пулеметы и легкие минометы ударили по вражеским окопам, не давая противнику поднять головы и выигрывая жизненно важные секунды для ринувшихся в атаку товарищей. Легкие пехотные орудия и противотанковые пушки четвертой роты открыли частый огонь по восточной окраине села, стремясь отвлечь внимание противника и сковать его действия. К западу от села ринулись бронемашины первой роты, отрезая защитникам последний путь отступления. А гренадеры второй и третьей рот вместе с бойцами саперного взвода, низко пригибаясь к земле и используя для прикрытия любую канавку или кустик, стремительно рванули к околице напрямик. Все эти действия были отработаны на учениях до автоматизма: пулеметчики прикрывают атакующих штурмовиков огнем, а те в свою очередь стремительно атакуют, не перекрывая при этом сектора обстрела пулеметов… Теперь пришло время применять все это на практике. Для кого-то из новичков, пришедших в роту в сороковом году, эта ночная атака станет первой и последней в жизни.

Ганса в тот момент все эти тонкости не волновали. Он быстро несся вверх по склону, низко пригибаясь к земле. В голове было почти пусто – только тактические схемы и мысленный план местности с нанесенными на нем условными значками своих и вражеских бойцов и подразделений, больше ничего, только рефлексы, отточенные бесчисленными тренировками, – в бою они бывают нужнее разума. Хорошо пригнанная экипировка не звенела и не брякала, пятнистый камуфляж хорошо размывал низкий силуэт на фоне колышущейся травы. Рядом и позади так же тихо и быстро скользили его бойцы – словно бесформенные тени, призраки из страшных снов. За спиной грохотали пулеметы, вселяя в гренадеров дополнительную уверенность – у них должно получиться, они лучшие солдаты лучшей в мире армии, они просто не могут проиграть!

Они смогли. Пара очередей навстречу атакующим протрещала справа – один из вражеских пулеметов все-таки открыл огонь, но после серии характерных хлопков смолк – гранатометчики не зевали. Два других пулемета все еще молчали. Ганс, не сбавляя хода, рванул шнурок и метнул гранату прямо в пулеметный окоп. Взрыв на миг осветил возвышающийся над бруствером пулеметный щиток, а уже в следующий момент Ганс с разгону спрыгнул в окоп… прямо на два разорванных взрывом трупа, бесформенными тюками лежащих на дне окопа. Видимо, они высунулись из-за бруствера, когда началась стрельба, и нарвались на пулеметную очередь снизу, потому пулемет так и не открыл огонь, а граната довершила дело. Неважно! Главное – получилось. Ганс быстро оглянулся, стараясь охватить все окрестности разом. Тренированный взгляд тут же выцепил несколько фигурок, которые, пригнувшись, бежали к окопу вдоль плетня. В следующую секунду Ганс послал из своего МП40 длинную очередь по приближающимся врагам. Одна фигурка сразу уткнулась в землю, остальные залегли за изгородью. Гремят выстрелы – над головой свистят пули, поднимают небольшие фонтанчики земли рядом со срезом окопа. Ганс аккуратно, навесом перекинул прямо за заборчик одну за другой пару «толокушек» . Два взрыва ухнули почти одновременно.

– Вперед!

Две или три фигуры еще шевелятся, но их добивают выстрелы бегущих следом гренадер. Из окна ближайшей хаты раздается выстрел. Пуля с противным свистом пролетает где-то неподалеку. Кто-то из солдат стреляет в ответ по оконному проему. Из хаты выбегает боец в штанах, но без сапог и гимнастерки, на фоне темного дверного проема отчетливо белеет нательная рубаха. Короткая очередь Ганса отбрасывает его обратно. Следом кто-то кидает гранату. Взрыв. Еще одна «толокушка» влетает в окно. Снова взрыв. В хату заскакивает пара гренадер. И сразу раздаются выстрелы. Один, другой.

– Чисто!

– Вперед!

И снова в окна и двери летят гранаты. Короткие очереди пистолетов-пулеметов и одиночные выстрелы карабинов. Резкий гул пулеметных очередей.

– Вперед, не останавливаться!

С чердака очередного сарая короткими экономными очередями бьет ручной пулемет. Вот бежавший впереди боец резко полетел на землю и покатился вбок – ранение в ногу. Быстро метнуться в сторону и прижаться к стене. Резкий взмах рукой в темноту и несколько солдат тут же устремляются в обход, а пулеметчик вместе со своим вторым номером уже залегли за поленницей дров. В следующую секунду на злополучный чердак обрушивается шквал огня – тонкие доски плохая защита от тяжелых пулеметных пуль. Спустя еще один короткий промежуток времени раздаются два взрыва, почти сливающиеся в один. В небо летит солома, а на месте развороченного чердака начинает разгораться пожар – с пулеметчиком покончено, можно двигаться дальше.

– Вперед!

Рота действует четко и слаженно, как часовой механизм, – долгие месяцы изнурительных тренировок не прошли напрасно.

За следующим двором уже должна быть позиция злосчастной батареи. Несколько фигурок – кто в белом, кто в светло-зеленом – бегут вдоль улицы в том же направлении, но несколько впереди. Руки реагируют сами собой – МП выдает длинную очередь вслед бегущим. Рядом раздаются винтовочные выстрелы, к которым через мгновение присоединяются пулеметные очереди. Фигурки подламываются и падают одна за другой. Сменить магазин. Рука сама тянется к подсумку, а глаза продолжают обшаривать окрестности. Есть! Русские разворачивают пушку от околицы на село, чтобы стрелять по ним вдоль улицы.

– Пулеметчик, огонь! Остальные – вперед!

Сам Ганс слегка отстал, перезаряжая пистолет-пулемет. В следующий момент на него из кустов смородины, растущих вдоль плетня, бросается какой-то русский. В руках у него винтовка с примкнутым штыком, которым он явно норовит сделать в Нойнере лишнюю дырку. Пустить в ход МП Ганс не успевает, зато успевает увернуться от нацеленного в живот штыка. Миг – и противник по инерции налетает на него, сбивая с ног и падая на него сверху. Удар головой в лицо – каска разбивает русскому нос и губы. Правую руку под шею противнику, рывок и вот уже оглушенный враг валяется в пыли, Ганс прижимает его горло к земле своим предплечьем, а левая рука уже сжимает штык-нож, вытащенный в падении. Удар в правый бок – прямо в печень – и противник судорожно дергается. Готов. Вся схватка заняла не больше четырех-пяти секунд. Ганс откатился в сторону и начал вставать, попутно оглядываясь по сторонам. Какой-то гренадер, как и Нойнер, слегка отставший от основной группы, в упор стреляет из карабина в грудь валяющемуся на дороге русскому, который все еще дергается в агонии – правильно, если есть возможность, врага надо добивать наверняка, мало ли, насколько серьезна рана на самом деле. Да и не видел тот гренадер толком ничего…

Мощный взрыв на дороге, всего в паре метров позади, бросил не успевшего подняться Ганса мордой в дорожную пыль. Едва схлынула волна горячего воздуха, как Нойнер приподнял голову и осмотрелся. Вернее, попытался. В голове засела сверлящая боль, в ушах стояла полная тишина, в рот набилась мелкая дорожная пыль, а перед глазами в абсолютной темноте плавали цветные круги. Но левая рука прочно сжимала штык-нож – это придало уверенности. Пусть он ранен и оглушен, но он солдат и у него есть оружие, а бой еще не окончен! Собрав волю в кулак, Ганс встал на четвереньки и помотал головой. Сверлящая боль не ушла, но сконцентрировалась над левым ухом, а вот круги перед глазами растаяли, что позволило оглядеться. В неверном свете разгорающихся пожаров его взгляду предстала мрачная картина.

Русские все же успели дать выстрел по его штурмгруппе. Это было последнее, что они успели сделать. Ворвавшиеся на батарею гренадеры теперь крошили на куски собравшихся там вражеских артиллеристов и стрелков в жестокой рукопашной. Тот единственный выстрел, что успели дать оборонявшиеся, лег с перелетом, взорвавшись на дороге за спинами атакующих эсэсовцев. А вот отставшим досталось… Гренадера, стрелявшего в зарезанного русского, просто разнесло – снаряд взорвался прямо у него за спиной. Пулеметчик, залегший возле угла ближайшей хаты, уцелел. Ему-то что? Лежал, да еще и в сторонке – только землей присыпало. Зато Гансу досталось по полной, так что теперь он стоял на четвереньках посреди улицы и смотрел, как его солдаты добивают штыками и саперными лопатками последних защитников батареи. В голове гудело, по щеке и шее текло что-то липкое, из раскрытого рта на землю капала тягучая, вязкая слюна, черная от набившейся в рот едкой дорожной пыли… Когда наконец в его поле зрения появились форменные штаны, заправленные в грязные сапоги, Ганс каким-то неизъяснимым чувством понял – бой окончен, Куно опять подоспел как нельзя более кстати.

* * *

Как показал последующий разбор полетов, все оказалось не так уж и плохо. На дороге Ганс провалялся всего пару минут. Поднявшись с помощью Клинсманна на ноги, он смог почти самостоятельно добрести до ближайшей целой хаты и даже не забыл подобрать по дороге свой верный МП. Там его и отыскал Геро через тридцать минут после окончания боя.

Ганс сидел на табуретке и шипел, как килограмм шкварок на раскаленной сковородке – ротный санитар при тусклом свете двух керосиновых ламп пытался приладить на место полусрезанный снарядным осколком кусок кожи на его голове. Выглядел Ганс жутковато: в потрепанном камуфляже, обляпанный грязью и кровью с ног до головы, светлые волосы с левой стороны слиплись и потемнели от крови, кровью также была измазана вся левая сторона лица и часть шеи. На фоне темного лица, покрытого маской из засохшей крови и смешанной с потом пыли, резко выделялись светлые глаза и зубы, неестественно отблескивающие в полутемном помещении. Больше всего Нойнер сейчас напоминал упыря, выкопавшегося из могилы пару часов назад и уже успевшего за это время кого-то загрызть. Именно это Геро ему и сообщил, рассматривая лежащую на столе пробитую каску, спасшую Гансу жизнь, и застрявший в ней зазубренный осколок снаряда, едва его этой жизни не лишивший.

– Пошел к черту со своими шуточками! Как там в роте?

– Нормально все. Село взяли, никто не ушел, батарею захватили. Сейчас перегруппируемся и укрепимся так, что утром нас целый полк с артиллерией отсюда не выбьет.

– Хорошо. Потери?

– Раненых двадцать семь, считая тебя. Тяжелых – восемь, их всех уже доставили к батальонному врачу. Вроде жить будут. Взводные все в строю. Крамера слегка зацепило, но он сам перевязался – ничего серьезного.

Убитых – двенадцать, считая «Счастливчика».

– Какой он на хрен после этого «Счастливчик»?!! – Санитар, накладывая повязку, в очередной раз зацепил лоскут кожи, и Ганс снова зашипел, как рассерженный кот. – Как его угораздило?

– В конце уже, когда последние дома зачищали. Влетел в хату, а там баба какая-то в форме – то ли санитарка, то ли связистка – хрен поймешь. Ну, он на нее и уставился, как баран, а она револьвер достала и две пули ему в живот всадила.

– Ну и дурак! Нашел время на баб пялиться! Почему он вообще первым в дом полез? Гранату почему не кинул? Кто там был еще?

– Сам же сказал: «дурак». Вот и полез впереди всех. С ним Крамер был со своими парнями, но он не успел просто, только бабу эту потом пристрелил.

– Мда, не повезло «Счастливчику»…

– Не бери в голову, Ганс. Если парень за год не научился стрелять, прежде чем думать, и кидать гранату, перед тем как войти, то шансов у него все равно не было. Не сегодня, так завтра…

– Тоже верно… Ладно, остаешься за старшего, а я к Бестманну. Эй ты, живодер, закончил?

– Jawohl, оберштурмфюрер! Сейчас только край бинта обрежу… – санитар засуетился, приводя наложенную повязку в надлежащий вид. – Готово!

– Угу.

Ганс осторожно потрогал повязку, повесил на плечо пистолет-пулемет, выдернул из стола свой штык-нож, покосился на лежащую рядом каску и шагнул в темноту за порогом.

Бестманн отыскался на западной окраине села.

– Как башка, Ганс?

– Нормально, только шкуру порвало, но скальп вроде на месте. Как у нас дела?

– Все в порядке. Кстати, мои поздравления – ты отлично сработал, вовремя батарею взял. Эти ублюдки уже начали разворачивать пушки, еще бы немного – и начали бы по нам в упор палить!

– Точно. По мне вот пальнули.

– Слышал. Тебе и твоим парням очень крупно повезло, даже больше, чем ты сам думаешь. Мы перетрясли все трофейные боеприпасы и знаешь что заметили? У русских не было шрапнели. Вообще. Осколочно-фугасных сколько угодно, даже бронебойные есть, а вот их любимой шрапнели – нет! Потому и стреляли по вам осколочным в упор – у них просто ничего более подходящего не нашлось. Видать, их крепко прижали перед этим, вот и растрясли свои запасы. Даже НЗ выпустили. А новых шрапнелей им, видимо, не подвезли – только ОФ. А то получил бы ты прямо в лоб заряд шрапнели, поставленный на картечь.

– Не получил бы. Я на дороге лежал. А вот парней бы покрошило, точно. Ладно, что теперь гадать? Будем считать, что нам улыбнулось военное счастье. Хотя, вообще-то, оно чаще улыбается именно тем, кто лучше готов к бою.

– Можно и так сказать.

– Угу. Какие у нас планы на завтра?

– Как рассветет, сдашь командование Геро и смотаешься в госпиталь – пусть тебя там заштопают как следует. Мы как раз транспорт с ранеными отправлять будем, наш эскулап клянется, что к утру всех подготовит к транспортировке.

– Утром будет жарко, «иваны» наверняка попытаются отбросить нас с дороги.

– Не переживай. У нас теперь артиллерии вдвое больше, снарядов хватает, позиция хорошая. Саперы уже ставят мины. Противотанковый взвод встанет в балке, справа, – будут расстреливать все, что пойдет по дороге во фланг. Обрубки поставим за селом – пусть навесом бьют. А трофейную батарею окопаем под деревьями, она оттуда все подходы простреливать сможет, прямой наводкой.

– Ага, хорошие пушки. Из таких и танки бить можно.

– Можно. Дивизионная трехдюймовка. Русские любят этот калибр. Ну и нам, если что, пригодится. Снарядов к ним захватили много. Хорошо бы еще тягачами разжиться, и можно было бы эту батарею себе оставить…

– Хорошо бы. Лишняя батарея никогда не помешает.

– Точно. Вот что, раз уж тебе все равно в тыл ехать, завернешь после госпиталя в штаб дивизии – передашь там мой рапорт о бое и требование на предоставление нашему батальону четырех легких тягачей, для транспортировки трофейной техники и вооружения. По идее должны дать, а там как знать, может, и задержатся у нас эти трофеи…

Но радужным надеждам штурмбаннфюрера не суждено было сбыться, хотя причины этого были несколько неожиданными…

* * *

Обстоятельства, помешавшие разведывательному батальону «Тотенкопф» обзавестись дополнительной артиллерийской батареей, вызвали пристальный интерес не только у солдат и офицеров этого батальона, но также и у людей, весьма далеких от кипящего Уманского котла. Причем людей, зачастую весьма могущественных. Двое из них: Рейнхард Гейдрих и один из его ближайших соратников – шеф Гестапо Генрих Мюллер – встретились для обсуждения этих обстоятельств и вытекающих из них перспектив на летном поле в главном аэропорту Берлина – «Темпельхофф» – спустя всего два дня после памятного для Ганса Нойнера ночного боя.

– Прошу, экселенц. Машина ждет.

– Отлично. Едем сразу на Принц-Альбрехтштрассе – дела не ждут. По дороге введешь меня в курс дела.

– Не стоило так спешить, Рейнхард. У меня уже давно все готово – ситуация под контролем.

– Стоило! Стоило, Генрих. Смерть Эйке – это такое событие, ради которого стоит оставить на некоторое время ставку фюрера и прокатиться на самолете. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какие перспективы это перед нами открывает?

– Что тут объяснять? Мы ждали такого случая пять лет! Похоже, Фортуна решила забросать нас подарками.

– Ничего в этом мире не дается бесплатно, Генрих. Фортуна дает лишь шанс, да и то только тем, кто в состоянии его разглядеть. Ты верно заметил, мы готовились к этому событию с тридцать шестого года, поджидая подходящий случай. И вот этот случай настал…

– Да уж – русские оказали нам просто неоценимую услугу, хотя вряд ли они об этом подозревают.

– Бесспорно. Думаю, они уже успели сто раз об этой услуге пожалеть и в дальнейшем пожалеют об этом еще не раз.

– В дальнейшем – возможно, а сейчас-то им чего переживать? Они ведь еще не знают, к чему это может привести… Или?

– А что тебе вообще известно об обстоятельствах гибели нашего дражайшего Теодора Эйке?

– Почти ничего. Только то, что он погиб в бою под Уманью два дня назад и теперь все концентрационные лагеря обмотаны черными лентами в знак траура. Сам понимаешь – такие подробности приходят не сразу.

– Хм. Погиб в бою – хорошо сказано. Он ехал на машине практически без охраны в свои передовые подразделения. Хоть он и маньяк, и практически официально признанный психопат, но в храбрости ему не откажешь. Постоянной линии фронта там нет – наши части ведут наступление, русские пытаются прорваться из окружения… В общем, он въехал в какое-то селение, в котором оказались русские. В завязавшейся перестрелке его убили, а кое-кто из сопровождавших сумел ускользнуть и добраться до других частей его дивизии. Вот тут-то все и началось! Каким бы психом ни был Эйке, но в дивизии его любили – это факт, так что, когда узнали о его смерти, «мертвоголовые» просто озверели. Их еще во Франции прозвали «солдатами разрушения» за исключительную жестокость и упорство в бою, так что можешь себе представить, что они учинили после таких новостей.

– Могу и представить, но ты, видимо, в курсе всех подробностей – просветишь?

– Конечно. Гейнц Ламмердинг – любимчик Эйке и начальник штаба дивизии – принял командование на себя и первым делом отдал приказ три дня не брать пленных. То село, где погиб Тео, взяли штурмом в тот же день и буквально сровняли с землей. Перебили там всех – и жителей, и солдат. Вообще все живое уничтожили! Русские на свою голову попытались прорваться из котла как раз на участке дивизии… В общем бойню там устроили капитальную. Сколько там положили – никто не считал, но факт остается фактом – ни одного пленного дивизия так и не взяла, хотя другие на соседних участках их тысячами собирают.

– А la guerre comme а la guerre . Не думал, что Эйке сможет добиться такой преданности от подчиненных. Маньяков редко удостаивают подобной чести.

– Честно говоря, когда он возглавил дивизию, вместо того чтобы управлять лагерями, я считал, что это ненадолго – максимум до конца французской кампании. Но все указывает на то, что Эйке не на шутку сроднился со своим соединением. Впрочем, теперь это уже не важно. Тео мертв, а у нас еще полно дел. Итак, что мы имеем?

– Мы имеем вакантную должность инспектора концентрационных лагерей.

– Нет, пока что эту вакансию имеем не мы, а Гиммлер. Инспекторат концлагерей подчиняется СС. И возглавляет его с октября 1939 года и по настоящий момент Рихард Глюкс, который к структуре РСХА никакого отношения не имеет.

– Формально ты прав. А фактически – нет. Инспектором концлагерей все это время был Эйке, Глюкс лишь его заместитель, который временно исполнял его обязанности, пока Эйке командовал дивизией на фронте. Такое положение вещей – идиотизм с точки зрения здравого смысла, но только таким образом Гиммлеру удавалось держать лагеря под своим контролем, ведь формально их по-прежнему возглавлял фанатик Эйке – убийца Рема, любимец фюрера. Теперь, когда Тео наконец-то сдох, мы без проблем подомнем лагеря под себя.

– К чему ты мне это рассказываешь, Генрих? Я все это знаю не хуже тебя. Все это выглядит легко лишь в теории. Дьявол – в деталях!

– Вот о них и поговорим. Глюкс не справляется со своей работой – в лагерях бардак, коррупция и взяточничество. Мои «Политические отделы концлагерей» провели совместно с юристами из других управлений РСХА ряд расследований во всех крупных лагерях. Везде обнаружены случаи хищений, взяточничества и финансовых махинаций. Штурмбаннфюрер Конрад Морган из отдела финансовых преступлений при РСХА с помощью моих «Политотделов» распутал масштабные махинации в Майданеке и Бухенвальде – дело пахнет смертной казнью для комендантов этих лагерей и еще кое-кого. Дела хоть сейчас можно отправлять в суды СС, доказательства железные – никто не подкопается.

– Интересно. А что Глюкс?

– А у него перманентная депрессия, которую он топит в шнапсе. Называя вещи своими именами, Рихард Глюкс в настоящий момент является натуральным алкоголиком. И доказательств этого у нас предостаточно.

– И они достоверны?

– Вполне. На счет его полной недееспособности это, конечно, перебор, но пьет он действительно чрезмерно. В общем, мы сможем доказать его алкоголизм даже консилиуму врачей, не говоря уж про фюрера и судей СС.

– Замечательно. Что еще?

– Всего подготовлено около 800 дел по факту нарушения сотрудниками концлагерей всех мыслимых и немыслимых законов, норм и предписаний. Свыше 200 дел уже возбуждено. Так что не думаю, что Гиммлер сможет отбиться на этот раз. В пенитенциарной системе и так был бардак, а теперь, когда появились толпы русских пленных, она может и вовсе рухнуть, если поток пленных не уменьшится в ближайшее же время. Лагеря просто не готовы к такому потоку пленных – все выкладки и расчеты, подтверждающие это, уже подготовлены. Так что с доказательством некомпетентности руководителей инспектората у нас нет никаких проблем.

– Судя по тому, что говорят в «Вольфшанце», поток пленных в ближайшее время может только возрасти – готовятся новые операции на окружение.

– Тогда в концлагерях начнется хаос. Такое количество пленных не то что разместить, их даже кормить не смогут.

– И это плохо, Генрих. Как только мы установим контроль над инспекторатом лагерей, надо будет немедленно заняться их расширением и совершенствованием. Систему надо реформировать. И разработкой необходимых для этого мер нужно заняться уже сейчас.

– Ба, с чего такая забота о русских пленных? Чем больше их передохнет в лагерях в ближайшее время, тем проще нам будет отобрать эти лагеря у СС.

– Мне плевать на русских пленных. Пусть передохнут хоть все до единого. Но мне не нравится, что они мрут без всякой пользы! Пусть Эйке был психом и фанатиком, но в одном ему не откажешь – он сумел организовать в концлагерях полезные и нужные работы и производства. Нам нужно взять этот метод на вооружение и поставить его на промышленную основу. Все крупные лагеря должны превратиться в промышленные центры. Война требует расширения производств, глупо в такой ситуации разбрасываться дармовой рабочей силой.

– То есть ты предлагаешь переложить на пленных и прочих заключенных строительство стратегических объектов?

– Почему бы и нет? Фактически мы и так этим занимаемся – все лагеря связаны с различными производствами, в них открыты или готовятся к открытию филиалы многих фирм. Я всего лишь предлагаю перевести это на качественно новый уровень, подключив к участию в работах на регулярной основе миллионы пленных.

– Миллионы?

– Да. Все указывает на то, что количество пленных превысит то, что было захвачено нами во французской кампании.

– Хм, ну и задачку ты мне подсунул – эффективно использовать несколько миллионов русских!

– Ты справишься, Генрих. Ты блестяще провел подготовку нашего наступления на ведомство Эйке, теперь тебе предстоит довести дело до конца. Я окажу тебе любую помощь, но основную работу придется выполнять тебе. И начинать нужно уже сейчас – время не ждет.

* * *

Напряженной работой в последние дни июля была занята и советская Ставка Верховного Главнокомандования, а также недавно созданный Государственный Комитет Обороны – наделенный чрезвычайными полномочиями, высший орган политической, экономической, законодательной и военной власти в стране, созданный на время войны.

«Слишком много катастроф! Слишком много и слишком быстро – ни один довоенный сценарий не предусматривал такого начала войны, при котором через две недели после первых выстрелов на границе придется думать об обороне нижнего течения Днепра! Тем более в последние годы, когда для укрепления обороны страны делалось столь много!» – именно такие мысли витали в головах высших советских государственных деятелей во второй половине июля, после отгремевших сражений под Псковом, Смоленском и Уманью. И тем не менее…

Первый шок был преодолен, и началась упорная борьба. Западный фронт был воссоздан из небытия. Южнее был сформирован новый – Резервный фронт. На стыке Резервного и Юго-Западного фронтов возник Центральный. Действующий в Прибалтике Северо-Западный фронт получил подкрепления от Северного, а затем и вновь сформированного Ленинградского. Юго-Западный фронт пополнился новыми армиями и сумел, оправившись от уманской катастрофы, сформировать сплошной фронт за Днепром. Для лучшего управления всеми этими новообразованиями были созданы новые командные инстанции – командования направлений, объединяющие действия нескольких фронтов и флотов. Северо-Западное возглавил маршал Ворошилов, Западное – маршал Тимошенко, а Юго-Западное – маршал Буденный.

Причем все эти фронты и армии не были пустым звуком, флажками на штабных картах. Миллионы людей, призванных по мобилизации, с поразительной быстротой были организованы в полки и дивизии, вооружены и экипированы. Вслед за призывниками в ход пошло и ополчение, из которого формировались целые армии. Правда, с техникой дела обстояли значительно хуже – обескровленные в первые недели войны танковые и авиационные части восстановить с такой же быстротой, как пехотные, не получалось. Не хватало опытных кадров, а главное – техники. В стране как раз началась и набирала все большие обороты массовая эвакуация промышленных предприятий. Это заранее организованное и хорошо подготовленное мероприятие давало СССР шанс на успешное продолжение войны, но лишало армию столь необходимых ей вооружений в самый тяжелый для нее час.

И все же постоянный приток свежих резервов на фоне накапливающейся «усталости» немецких войск, неделя за неделей ведущих безостановочное наступление с боями, начинал сказываться. Немецкий натиск слабел, а советское сопротивление неуклонно нарастало, постепенно начиная давать зримый эффект. Немецкая группа армий «Север» фельдмаршала Лееба завязла в обороне противостоящих ей советских фронтов, вынужденная раздергать свои силы на несколько не связанных между собой направлений. Наступление на Ленинград замерло. Группы армий «Центр» и «Юг» тоже приостановили свое ураганное продвижение вперед. Первая была вынуждена заняться ликвидацией остатков окруженных «котлов» и укреплением своих флангов, особенно южного, прилегающего к Полесью, на которые постоянно оказывалось давление. Вторая – подготовкой к планомерному преодолению Нижнего Днепра с использованием захваченных плацдармов. С фронта немецкие войска, перешедшие к обороне, регулярно подвергались систематическим, изматывающим атакам, которые, хотя и приводили к тяжелым потерям атакующих «растопыренными пальцами» советских армий, но в то же время не позволяли германским дивизиям отдохнуть после тяжелых наступательных боев, а также затрудняли перегруппировку и смену частей.

Бои становились все более упорными и кровопролитными, ожесточение сторон лавинообразно нарастало. Солдаты и офицеры противостоящих армий зверели, активно подстегиваемые пропагандой. Мирное население тоже втягивалось в войну – в тотальном конфликте не бывает непричастных. Уже 3 июля Сталин выступил с речью, которую можно было смело считать программным манифестом развернувшейся войны:

«При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться.

В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджогов лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Эта речь была достойным ответом Гитлеру, еще 30 марта заявившему своим генералам:

«…Война против России будет такой, что ее не следует вести с элементами рыцарства. Это будет битва идеологий и расовых различий, и она должна проводиться с беспрецедентной и неослабеваемой жестокостью. Все офицеры должны избавиться от устаревших взглядов на мораль. Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость – благо для будущего».

«У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или мальчик. Убивай, этим самым спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навеки», – призывала немецких солдат изданная перед восточным походом «Памятка германского солдата». Специальный приказ «О комиссарах» предписывал уничтожать политических работников и руководителей на месте, без суда и дополнительных указаний. Для восточного театра военных действий была введена особая юрисдикция. И немецкие солдаты со свойственной германскому народу исполнительностью чтили эти предписания, устилая свой путь на восток трупами. Советские войска и партизаны отвечали не меньшей жестокостью вторгшимся на их землю оккупантам. Восточная кампания стремительно превращалась из обычного военного конфликта в тотальную войну на уничтожение – войну без жалости .

 

Глава 7

Виши – Ленинград

Августовская жара накрыла Европу от Атлантики до Уральских гор, заставляя людей маяться от духоты. Штаб-квартира ставки фюрера, расположившаяся среди лесов и прудов Мауэрвальда в Восточной Пруссии, не была исключением. Дополнительным «бонусом» для местных обитателей служили тучи мошкары, которые вились над окрестными водоемами. Спасаться от них помогали только специальные противомоскитные сетки, которыми были затянуты все окна типовых домиков, с кустами на крышах, расположенных аккуратными рядами под сенью деревьев. Впрочем, духота и комары сейчас волновали завсегдатаев и гостей гитлеровской ставки меньше всего, ибо цена принимаемых решений была столь высока, что способна была заморозить кровь в жилах при любой жаре.

Поскольку ожидалось принятие решений, определяющих исход всей летней кампании, а возможно, и войны в целом, совещание происходило в расширенном составе – помимо представителей ОКВ и ОКХ, а также люфтваффе и кригсмарине , были вызваны командующие всех групп армий и командующие второй и третьей танковых групп. Последние как раз заканчивали приведение себя в порядок после Смоленского сражения, находясь во второй линии группы армий «Центр», поэтому Гудериан и Гот могли себе позволить ненадолго покинуть свои войска.

Генерал-полковник Гальдер подводил итоги непрерывных, семинедельных боев на Восточном фронте:

– Таким образом, можно констатировать, что все группы армий в целом выполнили свои задачи. Приграничные группировки противника разгромлены и большей частью уничтожены. Линия укрепленных районов, проходившая вдоль старой границы СССР, захвачена. Стратегический рубеж, опирающийся на реки Западная Двина и Днепр, взломан.

Войска группы армий «Север» вышли на дальние подступы к Петербургу. Их дальнейшее продвижение сдерживает лужский укрепленный рубеж и труднопреодолимая местность южнее Петербурга, затрудняющая маневр наших войск.

Группа армий «Центр», завершив ликвидацию котлов в Могилеве и западнее Смоленска, прочно обеспечила свой южный фланг со стороны Десны и в настоящий момент обороняется силами своих полевых армий на рубеже восточнее Днепра. Обе танковые группы большей частью отведены в резерв и в настоящий момент заканчивают перегруппировку. Они будут готовы к новым широкомасштабным операциям к середине августа.

Наконец группа армий «Юг» в настоящий момент ведет подготовку к широкомасштабному наступлению на левобережную Украину с плацдармов, захваченных на Днепре в районах Берислава, Днепропетровска, Кременчуга и Черкасс. На западном берегу Днепра противник продолжает удерживать только один плацдарм – в районе Киева. Сражение западнее Умани привело к разгрому и уничтожению трех левофланговых армий Юго-Западного фронта и тяжелому поражению 18-й армии Южного фронта противника. Несомненно, что достигнутый результат мог бы быть еще более значимым, если бы румынский кавалерийский корпус из танковой группы Рейнгарда сумел удержать свой участок периметра котла и не допустить прорыва крупной группировки советских войск из окружения.

Гитлер поморщился:

– Румыны, опять эти румыны! Они практически столь же не пригодны к войне, как и итальянцы.

– Боеспособность румынских войск, как и их техническая оснащенность, безусловно, оставляет желать лучшего. Но я хотел бы обратить внимание на то, что без румынских подвижных соединений полноценное окружение войск Юго-Западного фронта на правобережье Днепра было бы трудноосуществимо, если вообще возможно в свете невозможности привлечь к этим операциям XL моторизованный корпус.

– Хорошо, Гальдер, не будем спорить – что сделано, то сделано.

Начальник штаба ОКХ, слегка кивнув, вернулся к прерванному докладу:

– В настоящий момент большая часть румынских войск, объединенных под командованием штаба 4-й румынской армии, ведут наступление на Одессу. Остальные румынские части подчинены штабам 5-й танковой группы и 11-й полевой армии и задействованы в боях на левобережье Днепра.

В целом все три группы армий готовы к продолжению активных операций в соответствии с разработанными директивами или будут готовы к этому в ближайшее время. Группе армий «Север» надлежит разгромить войска противника на лужском рубеже, овладеть Петербургом и полностью очистить от войск противника территорию Эстонии. Группе армий «Центр» предстоит разгромить противостоящие ей войска группы армий Тимошенко и овладеть Москвой. Группе армий «Юг» – развивать уже начатые операции на левобережье с целью выхода во фланг киевской группировке противника и обеспечения возможности дальнейшего наступления на донбасский промышленный район.

– Нет!

– Мой фюрер?

– Наступление на севере и юге затормозилось. Войска Лееба не могут самостоятельно обеспечить наступление на Петербург по обе стороны Чудского озера, а наступление только через Лугу или через Чудово может не дать решающего результата. У русских в Петербурге слишком много резервов – они прибывают на фронт сплошным потоком. Мы должны оказать помощь группе «Север» для скорейшего взятия этого стратегического пункта. А группа армий Рундштета не в состоянии своими силами окружить киевскую группировку врага по чисто географическим причинам, зато этого можно легко добиться с помощью войск правого крыла группы армий «Центр».

– Но это поставит крест на наступлении группы армий «Центр» на Москву! – Гальдер впервые за очень долгое время утратил свою знаменитую невозмутимость.

– Сейчас это не так важно. Нашей приоритетной целью до наступления зимы должны стать захват Петербурга и Донбасса – это решающим образом подорвет способность Советов к сопротивлению.

– Разрешите, мой фюрер? – Гудериан, уже примерявшийся в мыслях к победному параду во вражеской столице, не выдержал такого надругательства над своими планами.

– Да, Гудериан, говорите.

– Мой фюрер, главный принцип стратегии, сформулированный еще Клаузевицем, гласит: первоочередной целью военной кампании должно быть уничтожение вражеских войск, после этого захват всех ресурсов противника произойдет автоматически. Все разведывательные данные свидетельствуют о том, что противник подтягивает все возможные резервы именно на московское направление. Значит, именно здесь у нас имеется наивысший шанс нанести решающее поражение Красной армии. Кроме того, Москва не только столица, но и крупнейший транспортный узел СССР, ее захват сильно затруднит противнику маневр силами между фронтами и переброску резервов из глубины. В таких условиях захват Украины и Петербурга будет произведен намного легче и с меньшими потерями, чем при нынешних условиях.

Для удара на Москву уже практически все готово – планы наступления, графики движения колонн, инструкции войскам, даже дорожные указатели заготовлены! Такая цель воодушевит наших солдат, а потеря столицы наверняка произведет удручающее впечатление на противника. Отдайте приказ, мой фюрер, и мы возьмем ее!

Гитлер слушал эмоциональную речь лучшего панцер-генерала вермахта спокойно и не перебивая. Командующий группой «Центр» – Федор фон Бок согласно кивал, он тоже явно за наступление на Москву. А вот Рундштет и Лееб хмурятся – эти вовсе не прочь получить дополнительные силы за счет соседней группы армий. Мнения разделились, но решение должно быть принято.

– Вы вспоминаете Клаузевица. Я тоже его читал. Данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют: именно в районе Киева сейчас располагается крупнейшая группировка русских войск. Там же сконцентрированы и остатки их кадровых дивизий, еще довоенного формирования. У нас есть уникальный шанс уничтожить разом всю группу армий Буденного! А вы предлагаете вместо этого авантюрный рывок на столицу с необеспеченными и растянутыми флангами! И после этого вы еще будете упрекать меня в непонимании стратегии? – Гальдер недовольно поджимает губы, фюрер сумел уязвить высший генералитет их же оружием.

– Но дело не только в киевской группировке. Сейчас я в очередной раз убедился – мои генералы ничего не понимают в военной экономике! Нам нужно украинское зерно! Донбасский уголь и сталь не должны оставаться у Сталина, промышленность Петербурга должна быть уничтожена. Вы, помнится, сетовали на сверхтяжелые русские танки? Их выпускают в Петербурге! Как и многое другое… А еще Петербург – это база Советского флота, который угрожает стратегическим поставкам железной руды и прочих товаров из Швеции. А Крым, с его аэродромами, является прямой угрозой жизненно важным для нас нефтепромыслам Плоешти.

Мы должны лишить противника всех этих преимуществ, разгромить группы армий Буденного и Ворошилова и тем самым высвободить дополнительные силы. Лишь после этого наступление на Москву может быть продолжено. 3-я танковая группа будет переподчинена группе армий «Север» и развернута на петербургское направление. 2-я танковая группа и 2-я полевая армия будут развернуты на юг. Все это будет отражено в директиве ОКВ в ближайшее время. Пока что это все, господа.

* * *

Ганс Нойнер, в отличие от высшего генералитета, бременем выбора не терзался и груза ответственности не ощущал. Его волновали совсем другие вопросы, главный из которых заключался в следующем: когда же вернется Геро с ожидаемым подарком и успеет ли он до выступления батальона? Вопрос был отнюдь не праздным.

С тех пор как батальон вместе со всей дивизией переправили на кременчугский плацдарм, чтобы постучаться с черного хода в двери столицы Украины, особых проблем у них не было. Обычная рутинная работа в наступлении – марши по бескрайним полям и нивам Украины, стычки, снова марши… Правда, это постоянное движение по казавшимся бесконечными и пустынными просторам Советского Союза уже начинало изматывать даже бывалых солдат. Приятное разнообразие наступило сегодня около полудня. Приближалось время привала, когда вблизи какого-то безымянного хутора, который они проезжали, передовой дозор вездесущего Руста обнаружил несколько вражеских полевых кухонь. Как их сюда занесло и к каким частям они относились – бог весть. Главное, что дополнительная разведка не выявила поблизости никаких боевых частей русских. Ганс, пребывая в хорошем настроении после состоявшегося два дня назад вручения ему железного креста первого класса, ухмыляясь, приказал роте построиться и организованно приступить к приему пищи.

Русские повара и кашевары не сразу разобрались, что это за колонна мотоциклов выкатилась к ним из клубов пыли, а когда разобрались, пытаться бежать было уже поздно. Когда же эсэсовцы чинно выстроились перед дымящими кухнями в очередь, гремя кружками и котелками, то нонкомбатанты и вовсе впали в ступор. Впрочем, профессиональные навыки вскоре взяли свое и, срочно добавив в кашу дополнительную порцию сливочного масла, кухонные боги бодро приступили к раздаче горячего питания. Более того, новоявленные кормильцы доложили, что неподалеку – в соседнем селе – по слухам, имеется склад с продукцией какого-то винзавода, эвакуировавшегося то ли из Молдавии, то ли из Крыма. Операция, по всей видимости, сорвалась. Транспорт, на котором производилась эвакуация, был конфискован военными, а продукцию заперли под замок в местном сельпо. Информация показалась столь интригующей, что на разведку немедленно был отправлен Геро с отделением мотоциклистов.

Так что теперь Ганс восседал на штабеле бревен за сараем и наворачивал жидкую гречневую кашу, обильно сдобренную домашней свиной колбасой, заедал это все белым хлебом и, глядя на волнующееся море спелой пшеницы, предавался радостным мечтам о бочонке красного вина, который увенчает этот обед. Короткий отдых и хорошая жратва, что еще надо на войне?

Через минуту Ганс чуть не выронил ложку при виде картины, представшей перед ним при очередном осмотре окрестностей. Три странные, но, несомненно, гуманоидные фигуры, плотно замотанные в пятнистые плащ-палатки, в перчатках и противогазных масках, обвешанные гремящими котелками и ведрами, с карабинами и несколькими сигнальными дымовыми шашками в руках, не спеша брели в его сторону.

– Какого?!!

– Командир, тут рядом на лугу – пасека. Может, запасемся медом, пока время есть? Все равно до выхода еще пара часов. – Голос, доносящийся из-под маски, принадлежит Крамеру. Кажется.

– Verdamt ! Михель, ты бы еще на обратном пути у меня разрешения спросил! Какого хрена ты тут передо мной марсианина изображаешь? Я из-за тебя чуть не подавился этой чертовой размазней!

– Ээ, а… Прошу прощения, оберштурмфюрер! Разрешите заняться реквизицией продовольствия с целью обеспечения снабжения роты дополнительным питанием в период ведения активных боевых действий в соответствии с предписаниями службы снабжения группы армий!

– Разрешаю.

– Jawohl!

– Стоять! Что у вас там за шашки?

– Это для люфтов – сигнал «свои». Даже если заметят дым – ничего страшного. Если что – мы аккуратно. Это так – на всякий случай взяли. Вдруг пчелы какие-то неправильные будут – черт их знает этих русских пчел…

– Ладно, валите. Час вам на все – потом никаких походов.

Проводив предприимчивого взводного задумчивым взглядом, Ганс продолжил систематическое уничтожение дармовой каши, прерванное столь экстравагантным образом.

– Кажется, вечерний кофе можно будет несколько разнообразить… Если еще и Геро не подведет…

Геро не подвел.

* * *

Увы, столь веселые деньки выпадали не всегда. Уже на следующий день разведчикам «Тотенкопф», игравшим роль подвижного заслона, пришлось срочно выдвигаться навстречу прорывающимся из котла частям Красной армии. Отражать вражескую атаку пришлось прямо «в поле», времени на то, чтобы полноценно зарыться в землю, не было.

Ганс стоял на обочине проселка посреди неубранных хлебов, окидывая хозяйским взглядом расстилающийся перед ним пейзаж. Слева виднеется старая помещичья усадьба. За ней заросшая лесом балка с обрывистыми склонами. Справа течет ручей с заболоченными берегами. На его берегах расположилась небольшая рощица… Августовское полуденное солнце греет бритый затылок. Длинный, выгоревший на солнце, чуб кажется еще более светлым на фоне загоревшего лба. Над левым ухом белеет свежий шрам. Рукава камуфляжной рубахи, надетой прямо на голое тело, закатаны до локтей, на груди Железный крест, знак за ранение и штурмовой знак пехотинца. В левой руке бинокль, на плече МП, на поясе подсумки с магазинами, кобура с «Парабеллумом», штык в ножнах и еще куча всякого барахла. Рядом стоит Геро, похожий на Ганса, как родной брат, только волосы у него темные и наград поменьше. За спиной маячит туша Клинсманна, а впереди старательно окапываются и маскируются солдаты…

Представив себе всю эту картину со стороны, Ганс остро пожалел, что поблизости нет военных корреспондентов или хроникеров Геббельса, снимающих «Вохеншау» – такие шикарные кадры пропадают! Эх, не быть ему кинозвездой… А жаль. Вздохнув еще разок и покачав головой, Ганс вернулся к жизненным реалиям.

– Значит, так: противотанковый взвод вон в той рощице разместить и окопать. И замаскируйтесь получше, особенно с запада и северо-запада. Если «иваны» пойдут напролом – будете их с фланга обстреливать. Огня не открывать, пока не подойдут метров на четыреста. А одно орудие оттянуть назад и окопать у дороги, вон в тех кустиках. Если танки развернутся на рощицу – подставят ему борт. Геро, поставишь свои минометы за фольварком, оттуда должны все подходы простреливаться. Куно, проследи, чтобы подготовили связки гранат и эти трофейные бутылки с «Коктейлем Молотова» раздай – летуны докладывают, что в русской колонне есть танки. Все, по местам, времени у нас – в обрез.

Противник не заставил себя долго ждать. Не прошло и получаса с момента, когда усиленная рота мотоциклистов развернулась в дефиле между балкой и ручьем, как появился авангард вражеской колонны. Передовой отряд русской пехоты был без проблем выбит перекрестным пулеметным огнем прямо на дороге. Уцелевшие солдаты в выцветшей светло зеленой форме шустро отступили. Но «иваны» и не подумали успокоиться. Спустя полчаса подтянулись их основные силы, и Ганс в очередной раз пожалел, что идея Бестманна обзавестись тяжелой артиллерийской батареей провалилась. По всему выходило, что сейчас она была бы очень кстати, так как осмотр в бинокль готовящегося к атаке противника показал наличие у него не просто танков, а тридцатьчетверок – новейшей разработки советских инженеров, – уже успевших попортить бойцам «Тотенкопф» изрядно крови. Эти новые русские танки отличались завидной стойкостью к снарядам стандартных «дверных колотушек» , составлявших основу противотанковой обороны немцев. Определенно, длинноствольные трехдюймовки с бронебойными снарядами пришлись бы сейчас к месту. – Ганс скрипнул зубами от досады и, опустив бинокль, бегом ринулся с чердака фольварка вниз по лестнице. Оказаться в усадьбе во время артподготовки к неизбежно предстоящей вражеской атаке ему совсем не улыбалось – уж слишком заманчивая цель для артиллеристов противника.

Так оно и получилось. Русские не стали мудрить, а просто пустили свои немногочисленные танки на позиции мотоциклетной роты. За танками нестройными цепями бежала пехота. Артиллерия русских ограничилась тем, что прямо перед атакой выпустила с десяток снарядов по фольварку – видимо, с боеприпасами у них было туго. Двенадцатисантиметровые снаряды ощутимо перепахали двор усадьбы, развалили одно крыло главного здания и пару хозяйственных построек, но наблюдатели минометчиков, разместившиеся в приусадебном саду, уцелели, а больше там и не было никого.

С танками было хуже. Шесть бронированных машин, урча моторами и лязгая гусеницами, уверенно приближались к замаскировавшимся на своих ненадежных позициях гренадерам. 800 метров… 600… 400… Противотанкисты не подвели. Пара пушек, замаскированных на вынесенной вперед фланговой позиции, дружно ударила по русским танкам. Легкий танк, находившийся ближе всех к роковой рощице, почти сразу дернулся, крутнулся на месте и задымил. Старенький «русский виккерс», ехавший чуть поодаль, просто остановился, будто наткнувшись на невидимую преграду, – хорошее начало! Тут же ожили и минометы четвертого взвода, развивая достигнутый успех. Хозяйственный Геро неплохо прибарахлился уманскими трофеями, полностью перевооружив свой взвод минометами (станковые пулеметы были переданы стрелковым взводам), так что теперь у него было 2 легких пятисантиметровых и аж 4 трофейных восьмисантиметровых миномета. И сейчас его парни поставили настоящий рекорд скорострельности, буквально разметав русскую пехоту. Ну а пулеметы довершили дело, скосив не успевших вовремя залечь пехотинцев. Уцелевшие теперь ползком и перебежками поспешно оттягивались назад.

Всю прелесть этой картины изгадили оставшиеся русские танки. Два из них повернули к рощице, а два других продолжили двигаться к основной позиции. Легкий «виккерс» был подбит без труда, а вот «тридцатьчетверка» продолжала переть на рощу несмотря на пару прямых попаданий в лоб. Даже получив снаряд в башню от резервного орудия, она продолжала двигаться и даже дважды выстрелила по опушке, не сбавляя хода. Только второй снаряд в борт в районе моторного отделения заставил ее остановиться и загореться. Порадоваться победе не удалось. Гаубичная батарея русских не зевала. Едва только загорелся четвертый танк, как на рощицу один за другим обрушились тяжелые снаряды, и засевшим там артиллеристам резко стало не до противотанковой борьбы. К счастью противотанкистов, со снарядами у русских, по-видимому, действительно было плохо, поэтому продолжения банкета не последовало. Выпустив дюжину снарядов, русские артиллеристы угомонились.

Между тем две оставшиеся «тридцатьчетверки» продолжали продвигаться вперед, нимало не смущаясь отступлением своей пехоты. А может, они этого даже и не заметили? Замаскированная у дороги пушка выпускала в надвигающийся прямо на нее русский танк снаряд за снарядом. Ганс даже без бинокля ясно видел, как один снаряд срикошетил от башенной брони, а другой, выбив сноп искр, отлетел от покатого лба «тридцатьчетверки».

– Arsch mit Ohren ! Когда ж ты уже загоришься?!

Словно в ответ на его слова, русский танк резко развернуло в бок буквально в тридцати-сорока метрах от позиции противотанкистов. За танком в пыли осталась валяться стальная лента перебитой гусеницы. Закрутившийся на месте танк тут же получил еще один снаряд под башню и один в корму. После этого последнего его мотор смолк и грозная машина наконец замерла на месте, впрочем, так и не загоревшись.

– Есть! – Ганс победно усмехнулся.

– Куно, гранаты! Пора прикончить последнего.

Клинсманн молча протягивает ему увесистую связку из шести обычных гранат без рукояток, плотно примотанных к седьмой (с рукояткой). В это же время прямо перед носом последнего танка грохнул взрыв, почти сразу же еще один раздался на броне, за башней – гранатометчики, затаившиеся в высоких хлебах, вступили в дело. Правда, стальной монстр напрочь проигнорировал эти нападки, если не считать того, что, резко развернувшись, направился вдоль немецких позиций, намереваясь, по-видимому, раздавить стоящее у дороги орудие, прикончившее двух его собратьев. Ганс, пригнувшись и придерживая левой рукой пистолет-пулемет, припустил наперерез последнему уцелевшему врагу.

В голове вертелась схема с изображением мертвых зон и наиболее уязвимых мест из инструкции по борьбе с новыми танками русских. Размахнуться и забросить связку гранат под гусеницы накатывающейся стальной громады. Упасть мордой вниз в заранее примеченную канавку. Рядом за кочкой приземляется Куно, синхронно запустивший свою «упаковку» под танковое брюхо. Взрыв. Второй. Есть! Перебитая гусеница стальной змеей соскальзывает с продолжающих вращаться катков. Правда, вторая связка, брошенная гауптшарфюрером, только подпалила танку брюхо, но все равно неплохо.

– Бутылки!

Но танк не собирается признавать себя побежденным. Башня начинает разворачиваться, гремит выстрел и практически одновременно в поле встает фонтан земли. Слишком далеко. Башенный пулемет начинает бить короткими очередями. Одна из подбирающихся к танку пятнистых фигур резко опрокидывается – кому-то из гренадер не повезло. Зато почти тут же вылетевшая из золотистых волн колышущейся пшеницы бутылка разбивается об башенную броню и жидкое пламя начинает нехотя стекать по покатой броне вниз. Ганс, уже отползший назад, молча берет бутылку у одного из гренадеров и, примерившись, запускает ее на мотор стоящего к нему боком танка. Попал! Клинсманн кидает одну за другой еще две бутылки. Кто-то из солдат попадает прямо в лобовую броню, заставив смолкнуть стрелявший до сих пор курсовой пулемет. Все, этот танк – уже не жилец.

Массивная крышка башенного люка откидывается вперед. Танкист в черном комбинезоне и черном же резиновом шлеме пытается выпрыгнуть из горящей машины. Выстрел из карабина – и русский повисает на броне, наполовину высунувшись из башни. Пламя от горящего на броне «коктейля Молотова» начинает жадно лизать свесившиеся вниз руки. Почти сразу же загорается и комбинезон. К обычной гари, витающей в воздухе, примешивается вонь горелого мяса. Кто-то из уцелевших танкистов, слегка высунувшись из открытого люка, пытается отстреливаться из пистолета. Метко брошенная одним из солдат граната влетает внутрь танка, ее взрыв ставит финальную точку в этом бою.

– Du hast den Arsch offen ! Придурок! Еще раз такое сделаешь – руки с корнем повырываю! Хорошо, что боезапас не сдетонировал, а то бы никому мало не показалось. – Ганс устало провел грязной ладонью по мокрому от испарины лицу, оставляя на нем серые разводы.

– Ну что, Куно, кажется, я только что заработал нашивку за уничтоженный танк. Как закончим с уцелевшими «иванами», это дело надо бы отметить. Надеюсь, у тебя еще остался тот бочонок красного, что Геро раздобыл на брошенном складе?

* * *

Марченко тоже довелось свести близкое знакомство с вражескими танками, причем воспоминания от этого общения у него остались самые препоганые. В тот день его батальон занимал позиции в стороне от большака и ничего, казалось, не обещало неприятностей. Но немцы смогли в очередной раз удивить Романа и всех его сослуживцев. Причем сюрприз оказался двойным.

Поначалу все складывалось привычно: немецкие патрули, появляясь то тут, то там, ненавязчиво прощупывали советскую оборону, немедленно отступая, если им вдруг случалось попасть под обстрел. Роман, закончив сооружение очередного окопа (шестого за последнюю неделю), созерцал результат своих фортификационных усилий, попутно отряхиваясь и пытаясь привести свою форму, большая часть которой была заранее предусмотрительно развешена на соседнем кусте, в относительный порядок. Подошедший Сашка с детским восторгом обозревал шедевр инженерной мысли, воздвигнутый земляком. Индивидуальное укрытие Марченко было слегка отодвинуто назад от общей линии окопов, бруствер был прикрыт аккуратно срезанным дерном, да к тому же терялся в тени, отбрасываемой густыми кустами сирени. В то же время поблизости отсутствовали какие-либо бросающиеся в глаза ориентиры, которые могли бы облегчить противнику обнаружение и пристрелку. Сам по себе окоп обладал множеством особенностей, облегчающих жизнь своему постояльцу. Начиная от пары удобных выемок в бруствере, позволяющих вести наблюдение за местностью и прицеливание, не особо высовываясь из-за укрытия, и заканчивая боковой ступенькой, облегчающей выпрыгивание из окопа и дающей возможность спокойно сидеть в относительно удобной позе, будучи при этом полностью укрытым от вражеского наблюдения.

– Ну, даете, дядь Рома! – Сашка, не в силах словами выразить свое восхищение, восторженно покачал головой и изобразил руками какую-то замысловатую пространственную фигуру.

– Угу, а тебя учи не учи – один черт или волчья яма, или канава дренажная выходит, но точно не окоп.

– Да ладно вам, дядь Ром, я ж стараюсь. Сейчас уже лучше получается вроде бы…

Марченко набрал воздуха в грудь, собираясь с подробностями высказать все, что он думает по поводу землеройных талантов младшего товарища, но в их содержательный диалог вмешались непредвиденные события – один из наблюдателей выкрикнул ставшее уже ненавистным слово «воздух!». Голос часового еще звучал в ушах Романа, а Сашка уже исчез. Как ему это удалось, Марченко так и не смог понять. Вот только что стоял рядом Саня Авраменко, и вдруг его не стало – словно ветром сдуло! Марченко выдохнул, заготовленный для обличительной речи воздух и ловко соскользнул в свежеотрытый окоп, по пути нахлобучив на голову каску. Лишь после этого он, примостившись на ступеньке (пригодилась!), задрал голову вверх и предался созерцанию и размышлениям. Посмотреть было на что…

Появившиеся немецкие самолеты выглядели непривычно. Одномоторные, как истребители, но медленные и летят плотным строем, а не разомкнутой неровной шеренгой. Может, бомбардировщики? Дальнейшие действия противника развеяли все сомнения. Самолеты с неуклюже торчащими неубранными стойками шасси и необычными «ломаными» крыльями растянулись в цепочку и, резко заваливаясь через крыло, стали стремительно пикировать, с каждой секундой приближаясь к земле и вжавшимся в нее бойцам. Как ни странно, в атаке «штуки» (а это были именно они) разом утратили свою неуклюжесть.

Пикировщики падали вниз почти отвесно, стремительно увеличиваясь в размерах и обретая четкость. Вытянутые вперед шасси и изогнутые крылья навевали нехорошие ассоциации с хищными птицами, охотящимися на мелкую полевую живность, а какая-то неуловимая угловатость и агрессивность машин будили неосознанный страх. В облике этих самолетов было что-то злое, неправильное, чужое… Но это было ничто по сравнению со звуком, который они издавали! Какой-то свистящий, непередаваемо жуткий вой, который, нарастая с каждой секундой по мере приближения самолетов к земле, буквально выдирал из человека душу. Этот звук словно гипнотизировал, подавляя волю, размягчая кости и гася искры разума мутной волной безотчетного страха. Как будто сама смерть неотвратимо неслась навстречу, пикируя с безмятежно-синей глубины небес.

Роман и сам не заметил, как сполз с такой удобной ступеньки на дно окопа, выронив винтовку и мечтая только об одном – как можно глубже вжаться в сырую, еще не успевшую подсохнуть землю, спрятаться, раствориться в ней, сделать что угодно, чтоб только отгородиться от ревущего ужаса. На фоне этой душераздирающей нервотрепки первый бомбовый разрыв прозвучал как благая весть – психическая пытка кончилась, теперь будет обычная война, простая и понятная.

Следующие десять минут прошли под непрерывный рев моторов, вой пикировщиков, надсадный свист бомб (тоже изрядно бьет по нервам!) и грохот взрывов. Но самое страшное уже было позади – основная свистопляска происходила немного в стороне от позиций пехоты. Тем не менее последствия от бомбардировки были самые серьезные. Своей мишенью пикировщики избрали позиции артиллеристов, и там их бомбы собрали обильный урожай. Дивизион трехдюймовых пушек, обеспечивавший поддержку Ромкиного полка, после атаки двух десятков «штук» практически перестал существовать, превратившись в мешанину из земли, мяса и железа. Пехотинцы потерь не понесли вообще, если не считать двух контуженных, пострадавших от разрыва бомбы, легшей в некотором отдалении от артиллерийских позиций, но моральный эффект от налета был просто потрясающим.

Красноармейцы, выбираясь из окопов, выглядели так, словно их треснули по голове пыльным мешком. Авраменко, и раньше-то весьма болезненно воспринимавший любые воздушные нападения, теперь и вовсе бродил между кустами как лунатик, ничего не замечая вокруг и почти не реагируя на происходящее. Те, кто уже успел побывать в расположении артиллеристов, торопливо делились своими впечатлениями с остальными, нагоняя страх и тоску на и без того подавленных товарищей. Черт его знает, как это сказалось бы на моральном духе в дальнейшем, возможно, преодолев первый шок, бойцы и вышли бы из случившегося испытания с честью, но немцы не дали на это времени. В царящую на позициях суету и неуверенность ворвался тревожный крик «танки!».

* * *

Серые, угловатые коробки с неброскими черно-белыми крестами на бортах башен довольно шустро надвигались на советские позиции. Не много, десятка полтора. Хотя это как посмотреть, Марченко, например, до сего дня ни одного не видал. За танками перебежками наступали группы пехотинцев. Этих было побольше – несколько сотен. Поначалу появившиеся танки не произвели на Романа особого впечатления: не такие уж большие, шуму и грохота от них не в пример меньше, чем от самолетов, пушки тоже довольно короткие и не сказать чтоб крупнокалиберные… Но первое впечатление оказалось обманчивым.

Робкие сомнения в успешном исходе начавшегося боя у Марченко возникли после того, как по танкам открыли огонь полковые сорокапятки. Ромка своими глазами видел, как снаряд попал прямо в лоб вражеской машины и… ничего не случилось! Из брони выбило небольшой фонтанчик искр – этим все и ограничилось. А танк как ни в чем не бывало продолжал переть дальше, с каждой минутой приближаясь к советским окопам и сидящим в них пехотинцам. Прямого попадания снаряда из ПРОТИВОТАНКОВОЙ пушки он, казалось, даже не заметил.

Зато заметили другие – притаившиеся в кустах на опушке небольшой рощицы противотанкисты, практически сразу же после открытия огня сами оказались под обстрелом. Немецкие танки делали короткие остановки, стреляли из своих орудий и снова двигались вперед. И пальба эта была довольно эффективной. По крайней мере, стрельба противотанковой батареи заметно ослабла, стала редкой, какой-то рваной и хаотичной, а попаданий во вражеские танки больше не было. Одну пушку и вовсе разбило прямым попаданием – немецкий снаряд рванул возле самого колеса, выкосив расчет и перевернув орудие, словно игрушку.

Ненадолго задержали немцев и бойцы пулеметной роты, открывшие огонь из своих «максимов», когда до наступающих оставалось метров триста. Вражеская пехота, на которую, собственно, и был направлен этот обстрел, сразу же залегла, а пулеметчиками занялись германские танки.

Пулеметы противника тоже не молчали, причем как те, что тащили с собой пехотинцы, так и танковые, то и дело посылавшие короткие, злые очереди по неосторожно высунувшимся из укрытий артиллеристам и стрелкам. И не всегда их пули застревали в стволах деревьев или зарывались в землю…

Уже через несколько минут после того, как прозвучали первые выстрелы, Марченко понял, что дело плохо. Немцы наступали быстро и уверенно, не обращая особого внимания на слабый ответный огонь. Возможно, дивизионные трехдюймовки могли бы их остановить, но о них предусмотрительно позаботились фашистские стервятники, чтоб им пусто было! А для всего остального, что имелось в Ромкином полку, танковые пушки и броня оказались достаточно весомым аргументом. Даже более чем.

Словно подтверждая умозаключения ефрейтора, из расположенного далее по цепочке окопа выскочил какой-то красноармеец и опрометью кинулся в заросли. Никто из командиров, похоже, даже не заметил его бегства. Зато это заметили другие бойцы, и нервы у многих не выдержали. Кто-то истошно крикнул: «Братцы, спасайся!», клич подхватили и вот уже не одинокие беглецы, а целые подразделения стали стремительно покидать окопы, пытаясь укрыться от надвигающихся стальных монстров. Крики и мат немногих командиров, пытавшихся остановить бегство и организовать отбитие вражеской атаки, просто потонули в разбушевавшемся море начавшейся паники.

На долю еще не обстрелянных толком бойцов, лишь недавно принявших свой первый бой, на этот раз выпало слишком много испытаний. Жестокая бомбежка, полный провал артиллеристов и неудержимо надвигающиеся танки, казавшиеся абсолютно неуязвимыми для всего имеющегося под рукой оружия, переполнили чашу терпения красноармейцев, подавляющее большинство которых за истекший час натерпелось страху больше, чем за всю предыдущую жизнь. Марченко как один из наиболее опытных сумел не поддаться общей панике, но даже ему было ясно, что пора сматываться, так как отбиться от немцев на этот раз явно не получится. Только делать это надо было с умом.

Перво-наперво Роман осторожно осмотрелся, стараясь оценить сложившуюся ситуацию и прикинуть, как могут развиваться события в дальнейшем. Рекогносцировка показала, что пока что непосредственной угрозы его жизни и здоровью нет – немцы нанесли свой основной удар по третьему батальону, занимавшему позиции справа от подразделения Марченко. Именно там сейчас и шел бой, если, конечно, происходящее избиение бегущих людей можно так назвать. Возле Роминого окопа пока было относительно тихо – пули не свистели, снаряды не рвались, но оставаться здесь и дальше, когда оборона уже явно прорвана, а все вокруг бегут – значило нарываться на неприятности. Ромка, с детства обладая спокойным и неконфликтным характером, нарываться не хотел, а потому без особых душевных терзаний принял решение отступить на тыловые позиции. Где будут располагаться эти самые позиции, предстояло решить после.

Не откладывая дела в долгий ящик, Марченко, подхватив вещмешок, выскользнул из своего окопа, сослужившего ему хорошую, но недолгую службу, и быстро пополз к соседней стрелковой ячейке, занимаемой Сашкой Авраменко. Саня обнаружился на дне окопа с трясущимися руками и оловянными глазами. На появление Романа он отреагировал только тогда, когда тот ухватил его за плечо.

– Вылазь давай, вояка. Приказ на отступление пришел.

– Ккакой приказ?

– Вот такой! – Ромка указал на позиции соседнего батальона, где метрах в трехстах от них один из немецких танков как раз достиг линии обороны и принялся утюжить пулеметный окоп. Серая туша, лязгая гусеницами и пофыркивая двигателем, с видимым удовольствием крутанулась на месте, разбрасывая траками комья земли и песка, рявкнула мотором и, выпустив облачко темного выхлопа, вновь устремилась вперед.

– Пошли уже, пока за нас не взялись.

Сашка судорожно сглотнул слюну и, цепляясь и оскальзываясь, принялся торопливо выбираться из своей ямы (признавать это углубление в земной тверди окопом Роман отказывался категорически даже в такой критической ситуации). До кустов добрались без особых проблем, если не считать того, что Саня двигался как марионетка, неумело управляемая начинающим кукловодом – все время за что-то цеплялся (в основном за свою же винтовку и вещмешок), пыхтел, сопел, дергался, словом, всячески демонстрировал свою полную неприспособленность к боевым действиям. Ну, хоть двигался в заданном направлении, не сильно отставая от Марченко, и то ладно.

После того как деревья и подлесок окончательно скрыли их от возможного наблюдения неприятеля, Роман скомандовал подъем, и дальше направились уже в вертикальном положении. Правда, перед этим Марченко пришлось подавить спонтанный бунт земляка, который, избавившись от напавшего на него ступора, впал в другую крайность, вознамерившись двигаться дальше непременно бегом и не особо заботясь о направлении. То есть, по сути, превратить планомерный отход в беспорядочный драп! Рома такое поведение не одобрил и, применив физические меры воздействия, настоял на своем. После чего отступление продолжилось по всем правилам: легкой рысью и в строго определенном направлении, постепенно уводившем земляков от места прорыва и от большака, являвшегося главной целью немцев.

Расчет Марченко оказался верным. Так что после нескольких часов хождений по оврагам и перелескам, собрав попутно еще с дюжину таких же отступающих, земляки вышли к кое-как занявшему оборону первому батальону. Здесь же обнаружились штаб полка и часть их родного второго батальона – недолгая одиссея окончилась. Не хватало, правда, большей части третьего батальона и артиллеристов, попавших под главный удар врага. Но Роман, произведший эти нехитрые наблюдения, отнесся к этому достаточно спокойно – кому-то сегодня не повезло, на то и война. Главное, сам цел остался, да и товарища из беды вытащил. Хотя, конечно, подумать на будущее есть о чем – немецкие танковые войска и военно-воздушные силы подкинули довольно много неприятных тем для размышлений.

* * *

Надо сказать, что немцы вообще оказались мастаками на всякие пакости, и их танки с самолетами не были тут каким-то исключением. Взять хотя бы тот самый первый бой на шоссе, который теперь, с высоты приобретенного с тех пор опыта, Роман воспринимал как исключительно легкий и удачный, всякий раз вспоминая о нем с какой-то теплотой. Тогда все обошлось сравнительно легко – постреляли, и немцы отошли, а потом и вовсе уехали, как думал тогда Рома, да и остальные бойцы батальона.

Но все оказалось куда хуже – «германец» только попробовал на зуб советскую оборону и, убедившись, что с наскоку по шоссе не прорваться, тут же пошел в обход, явив таким образом свою пакостную натуру во всей красе. Так что уже на следующий день, прямо с утра пораньше, Марченко в полной мере ощутил на себе прелести маневренной войны – стрельба, причем довольно интенсивная, раздалась довольно далеко к югу от шоссе, именно в той стороне, куда с вечера удалялся гул немецких моторов. Впрочем, вспыхнувшая у соседей перестрелка смолкла довольно быстро, так же внезапно, как и началась. Тогда это показалось хорошим знаком – отбили супостата и там. Однако еще через полчаса перестрелка вспыхнула вновь, причем уже значительно восточнее, практически в тылу их собственных позиций. Это было уже подозрительно.

А вскоре тревожные признаки надвигающихся неприятностей повалили как из ведра, а взыгравший было после вчерашнего успеха боевой дух красноармейцев стал стремительно падать. И слухи, вертящиеся вокруг слов «прорвались» и «окружают», играли тут не последнюю роль. Чем там в итоге закончился немецкий маневр, Рома так и не выяснил, но со своих позиций у шоссе их батальон и прикрывавшие его артиллеристы снялись еще до обеда. При этом опять, как всегда таинственно и бесследно, исчезла полевая кухня.

Вот так они и отступали с тех пор, периодически окапываясь на каком-то рубеже, чтобы отразить атаки напиравшего противника. Иногда получалось, иногда нет, как в том случае с танками. А бывало так, что коварный враг и вовсе их игнорировал, предпочитая наступать где-то в другом месте. Но что характерно, даже если немцы не стремились их атаковать или им удавалось отбиться, задержаться на одном месте, не говоря уж о том, чтобы перейти в наступление, все равно не получалось. Батальон Марченко, как и вся 189-я стрелковая дивизия, постепенно уменьшаясь в размерах, неуклонно отходил все дальше на восток, оказавшись в конце концов в непосредственной близости от Днепра и столицы Советской Украины. Вот тут-то все очень резко изменилось.

Во-первых, появилось первое пополнение, состоявшее из призванных уже после начала войны запасников, во-вторых, новые части и резервы. Их дивизия теперь входила в только что сформированную 37-ю армию, перед которой была поставлена задача отстоять Киев любой ценой. Наконец, в-третьих – советские войска перешли в наступление. Вернее, попытались. И с тех пор наступали постоянно, ежедневно атакуя передовые позиции 6-й полевой армии немцев. Начавшееся утро не было исключением.

После завтрака, состоявшего из набившей оскомину пшенки, заговорила артиллерия, и бойцы, зло косясь в сторону видневшихся немецких позиций, стали готовиться к очередной атаке. Ромка не спеша протирал и чистил свою СВТ – время еще есть, а позаботиться об оружии никогда не вредно. Потому, наверное, «светка», почитавшаяся всеми без исключения солдатами и младшими командирами, с которыми Марченко доводилось иметь дело, как крайне капризная и ненадежная вещь и не оправдывала своей репутации. За все минувшие бои винтовка ни разу не подвела его, била точно и безотказно, словно в насмешку над всеми скептиками, сулившими Ромке множество неприятных неожиданностей от этой «капризной девки».

Роман как раз закончил сборку винтовки, когда торопливо пробежавший по позициям лейтенант предупредил о скором начале атаки. Марченко только кивнул – война как-то быстро отменила казавшуюся незыблемой необходимость вскакивать и тянуться перед начальством. А через несколько минут взмывшая в небо ракета возвестила своим бледно-красным светом о начале новой атаки. Артиллерия смолкла, а над полем покатился вал криков «урааа!», «вперед!» и «за Родину, за Сталина!». И множество фигурок в светло-зеленой форме, пропитанной потом и покрытой пылью, покинув свои окопы, казавшиеся теперь такими удобными и безопасными, устремились вперед через открытое пространство, постепенно сливаясь в одну сплошную волну. Казалось: эта орущая масса, ощетинившаяся штыками, сметет все на своем пути, втопчет в землю любого, кто осмелится ей противостоять. Но немцы не собирались грудью встречать напирающих красноармейцев – заговорила артиллерия и среди наступающих стали один за другим вставать фонтаны разрывов.

Вслед за гаубицами, открывшими заградительный огонь, включились в начавшийся концерт немецкие минометы и станковые пулеметы, густо засеивая ничейное пространство пулями и осколками. Казавшийся неодолимым, порыв советской пехоты разбился о стену свинца и стали. Огневой шквал разметал первую волну атакующих, заставив остальных залечь, ища малейшие укрытия на перепаханном и обожженном взрывами поле.

Ромке искать укрытия не пришлось, он его занял заранее. Как говорится, кто предупрежден – тот вооружен. Атаки по подобному сценарию с незначительными вариациями проходили уже третью неделю. Немцев, видимо, все устраивало, так как позиции свои они удерживали до сих пор и менять что-либо не стремились. Советское командование вряд ли было довольно, но менять почему-то тоже ничего не пыталось, ограничиваясь тем, что регулярно подбрасывало атакующим частям подкрепления. А вот Ромке такой подход не нравился, так что уже на третий день после начала советских контратак он начал постепенно улучшать свою личную тактику наступления.

К текущему моменту наступление «по Марченко» выглядело так: после сигнала к атаке выскочить из окопов не первым, но и не последним, затем бежать со средней скоростью, постепенно забирая вправо. Бежать следовало не быстро, чтобы не запыхаться, но и не медленно, чтобы не отстать от общей массы атакующих бойцов и не попасться на глаза бдительным командирам. Смещение вправо также имело под собой глубокий смысл – там, примерно в двухстах пятидесяти метрах от линии советских окопов, находилась неприметная, но довольно глубокая рытвина, плохо просматриваемая со стороны немцев. По этой канаве, заросшей репейником и прочим бурьяном почти в рост человека, можно было сравнительно безопасно преодолеть еще метров сто в сторону противника. В сумме это составляло уже где-то половину расстояния до вражеских окопов. К тому времени как Ромка и остальные бойцы отделения, которым он командовал вот уже две недели, добегали до конца промоины, советская атака, как правило, уже захлебывалась под сосредоточенным огнем немецкой пехоты и артиллерии, после чего следовало постепенное отступление на исходные позиции под непрекращающимся вражеским обстрелом.

Такая ситуация повторялась из раза в раз, так что Марченко сумел довести свою тактику, позволяющую преодолевать самый опасный участок под прикрытием местности, до автоматизма. Его отделение даже протоптало за это время довольно широкую тропинку в неприветливых чащах бурьяна, которых избегало большинство других бойцов. Умелое использование этого естественного укрытия привело к тому, что за все время Ромкиного командирства его отделение потеряло только одного бойца, получившего осколок в ногу при отходе шесть дней назад. Да и то это случилось за пределами благословенной канавы, а раненого удалось вытащить и благополучно сдать в медсанбат.

Так что к развертывающимся перед ним событиям Марченко был готов. Но в этот раз что-то пошло не так…

* * *

Командиры смогли-таки поднять пехоту в повторную атаку. Как им это удалось – бог весть, но факт остается фактом. Залегшие было красноармейцы сумели подняться и рвануть сквозь взрывы навстречу неослабевающему потоку свинца. Так что когда Роман привычно залег под знакомым лопухом на краю такой родной и уютной промоины, то вместо привычной картины пятящихся и отползающих под вражеским огнем сослуживцев узрел только спины бегущих вперед бойцов. Советская пехота с громовым «урраа!!!» накатывалась на немецкие окопы.

Это зрелище выглядело настолько непривычно, что Марченко на секунду растерялся, но сориентировался все же достаточно быстро. Крикнув «все за мной!», Ромка выскочил из своего укрытия и устремился вслед за основной массой атакующих. И случилось чудо: немцы впервые за две недели дрогнули и быстро потянулись назад, стремительно оставляя свои казавшиеся неприступными окопы. Пулеметный огонь ослаб и стал хаотичным – противник отходил, отстреливаясь от наседающих красноармейцев. А сами красноармейцы уже разливались по захваченным траншеям, которые оказались неожиданно глубокими и разветвленными.

Марченко, влетев в первый же попавшийся на пути окоп и убедившись, что немцев поблизости не видно, тут же примостил винтовку на срез траншеи и в хорошем темпе выпустил несколько пуль вдогон отступающим солдатам противника. Попасть на этот раз вроде не удалось, ну да ладно. Все же запыхался он изрядно во время незапланированного второго за сегодня забега – от промоины до вражеских траншей. Так что черт с ними, с немцами. А вот осмотреть захваченные позиции было интересно. Именно этим Роман и занялся, под видом поиска своего лейтенанта для получения дальнейших указаний.

Первое, что бросилось в глаза, помимо сильной разветвленности траншей и ходов сообщения, как минимум не уступавших разветвленной полевой фортификации Киевского укрепрайона, с которой Рома детально ознакомился за последнее время, это малое количество трупов. Убитых немцев было немного, и почти все они погибли от артиллерийского огня. До ближнего боя и рукопашной германцы доводить не стали, предпочтя вовремя смыться, прихватив с собой раненых и тяжелое оружие. Решить, хорошо это или плохо, Ромка пока не мог. С одной стороны, вроде хорошо, что враг бежал, не приняв боя. С другой – нанести немцам тяжелых потерь явно не удалось, а значит, следующий бой будет ничуть не легче.

Так и не приняв окончательного решения, Марченко задержался около трупа немецкого солдата, лежавшего на дне траншеи, чтобы рассмотреть его повнимательнее. А то смешно сказать: воюет уже больше месяца, а ни одного врага вблизи так и не видел, максимум – через прицел, метров со ста пятидесяти, а в такой ситуации особо не поразглядываешь.

Немец, нашпигованный осколками, изрешетившими ему грудь и живот, оказался крепким, худощавым мужиком лет тридцати. Уже привычная серая форма, ремень и портупея с навешенной на них амуницией. Снаряжение вполне добротное, похоже на наши новые образцы, но все же отличается. Больше предметов из кожи. А на груди носится не то химнакидка, не то плащ-палатка (больно ее сильно осколки подрали, не разберешь). Подсумки из трех карманов, оттого более широкие, чем наши. Наверное, ползать с ними будет поудобнее. Противогаза нету вроде. А что это в металлическом баллоне? Ага, это он и есть, оказывается. Лопатка носится не с того боку. Под флягой есть какая-то сумочка (ух ты, в ней консервы!), а у нас такой нет. Гранатных сумок нет, граната с длинной деревянной ручкой торчит прямо из-за пояса. Котелок – как наши новые, которые сейчас выдали. А когда служил на действительной, тогда были круглые. Качество – очень хорошее.

На ногах короткие сапоги с подкованными подметками, усеянными многочисленными гвоздями. На голову нахлобучена глубокая каска, на глаз – довольно удобная, похожа на старую, довоенную, которую Ромка носил во время срочной. Все добротное и с виду качественное. Пожалуй, именно эта самая добротность была главной чертой всего увиденного, от основательных окопов, вырытых всего за несколько дней, до кружки необычной формы – видимо, чтобы было удобней носить.

Рядом с убитым валялся карабин, который Марченко подобрал, желая разглядеть поподробней. Оказалось – ничего особенного. Обычная винтовка, несамозарядная, прицел, клинковой штык, обойменное заряжание – все привычное и понятное. Приложился на пробу – карабин прильнул к плечу как родной. Покороче привычной СВТ или хорошо знакомой по срочной службе «драгунской» трехлинейки, но весит практически столько же. Ухватистый и добротный. Пожалуй, с таким будет удобней в тесноте траншей или в густом лесу. Карабин словно сам просился в руки, подкупая качеством изготовления и безотказной простотой. Рома ласково провел рукой по ореховой ложе трофея, смахивая приставшую пыль: «Забрать себе, что ли?». Однако проснувшимся инстинктам потомственного куркуля не дал разгуляться внезапно появившийся старлей, командовавший первой ротой их батальона:

– Какого подразделения?

– Ефрейтор Марченко. Командир отделения первого взвода второй роты.

– Ну и вали в свою роту! – Выдав это ценное руководящее указание, старлей махнул рукой вдоль траншеи в ту сторону, с которой только что явился сам и утратил к Роме всякий интерес, но искушать судьбу дальше Марченко счел нецелесообразным и поспешил в указанном направлении, прихватив все же приглянувшуюся винтовку, штык и патроны, гранату, а также небольшую сумку с чем-то съестным, которая была пристегнута к ремню убитого немца.

Разыскав своих бойцов и лейтенанта (которого Марченко за глаза величал не иначе как «Мальчиш-Кибальчиш» по аналогии с малолетним литературным героем Гайдара), Роман доложил последнему, что отделение потерь не имеет, а в бою взяты трофеи. В доказательство был продемонстрирован карабин. Лейтенант (который только весной прибыл из училища и еще не дожил до 20 лет), действительно выглядящий как мальчишка, с интересом покрутил в руках карабин и гранату, предъявленную Сашкой Авраменко, после чего, велев занять оборону, умчался докладывать о достигнутых успехах комбату.

Проводив скептическим взглядом начальство, Роман огляделся, отобрал у Сашки гранату и прикрикнул на столпившихся бойцов своего отделения:

– Ну, чего стали? Думаете, немец нам так и подарит свои окопы? Быстро занимаем вот этот участок – от хода сообщения до поворота.

Бойцы послушно стали расходиться по траншее – авторитет Марченко за последнее время вырос на вполне приличную высоту, чему в немалой степени способствовали рекордно низкие потери в его отделении. Вопрос рискнул задать только неугомонный Сашка, по молодости еще не научившийся сдерживать порывы любопытства:

– Дядь Ром, а почему здесь-то?

Оглянувшись еще раз и убедившись, что поблизости никого уже нет, Роман недовольно проворчал:

– Почему, почему… До нашей канавы тут ближе всего, если отступать придется – тут сподручней всего будет.

– А чего нам теперь отступать-то?

– Тьфу ты! Ну не придется, так и хорошо, да только вот что-то не верится мне, что немцы так просто угомонятся.

Словно в подтверждение его слов, немецкая артиллерия возобновила обстрел, накрывая только что оставленные позиции своей пехоты и подготавливая контратаку.

* * *

В Москве в здании, занимаемом генштабом, царила обычная деловая суета – снующие взад-вперед штабные офицеры и работники связи, звонки телефонов, равномерный гул голосов, топот ног, шелест бумаг. Обычный рабочий шум большого, напряженно работающего коллектива, но в последние дни этот фоновый шум звучал тревожно. Что-то неуловимо изменилось в его звучании, которое внушало теперь не уверенность и надежду, а растерянность и тревогу – немецкие войска вновь наступали…

Для стороннего наблюдателя сплошная двухмесячная череда успехов германских войск могла создать впечатление непобедимости немецкой военной машины. Но для опытного штабиста ситуация выглядела менее однозначно. Немецкое наступление при ближайшем рассмотрении теряло свою монолитность и необратимость. Первый бросок врага был поистине молниеносным. Преодолев за три недели 700 километров по прямой, а на самом деле куда больше, немцы одним феноменальным броском достигли Днепра. Но затем они встали и почти месяц не могли тронуться с места! Снабжение отстало, колонны растянулись, окруженные советские войска сковывали значительные силы. Немецкое наступление потеряло поступательный импульс и остановилось, хотя достаточно мощных войск между вражескими танками и Москвой в тот момент не имелось. А остановившись, немецкие войска сразу же утратили большую часть своих преимуществ, заключавшихся в первую очередь в подвижности и маневренности. Резервные советские армии, подтягиваясь из внутренних районов страны, перешли в наступление, стремясь деблокировать войска, окруженные под Смоленском и Могилевом в первой половине июля, и отсечь вырвавшиеся вперед танковые части противника от его пехоты. К сожалению, все эти атаки закончились неудачно – немцы не только смогли завершить ликвидацию окруженных группировок, но и отрезали многие соединения, пытавшиеся пробиться к ним в тыл. Так, например, была окружена и разгромлена в боях под Рославлем и Кричевом 28-я армия. Аналогичным образом – то ускоряясь, то практически останавливаясь – развивались и наступательные операции немцев на флангах Восточного фронта.

И тем не менее главное было достигнуто – наступление противника на Москву было прекращено. Выигранное время было использовано для наращивания группировки советских войск. Рядом с Западным фронтом появился Резервный, а затем и Центральный – превосходство в силах и инициатива на данном направлении прочно перешли к РККА. Кульминацией усилий, направленных на достижение перелома на этом решающем направлении, стало наступление на Ельнинский выступ, предпринятое войсками Резервного фронта. Бои здесь продолжались неделями, заставляя немецких офицеров – ветеранов Первой мировой вспоминать про позиционные мясорубки Соммы и Вердена. После на редкость упорных и кровопролитных боев этот важный плацдарм, выдвинутый в сторону Москвы и нависающий над левым крылом Западного фронта, был наконец ликвидирован. Это был первый несомненный успех РККА в этой войне, что было подтверждено преобразованием наиболее отличившихся в боях за Ельню дивизий в гвардейские. И хотя успех был локальным, он все же дал многим бойцам и командирам Красной армии надежду на перелом в войне, стал важной моральной победой.

Еще одним несомненным успехом РККА в августе явилось вторжение в Иран. Подготовка к нему велась практически с самого начала войны, причем инициаторами этой акции выступали британцы. Жители туманного Альбиона имели свои резоны: Иран был одним из главных поставщиков нефти для Британской империи и в то же время поддерживал весьма дружественные отношения с Германией. Причем германо-иранские отношения становились чем дальше, тем теплее. Рисковать дальше британцы были не намерены. Зондировать почву на предмет совместной оккупации Ирана британцы стали сразу после нападения Германии на СССР. Основания были представлены железные – открыть путь для снабжения Советского Союза лендлизовскими грузами через порты Персидского залива. Перед такими аргументами ГКО не устоял.

Утряска формальностей и подготовка заняли еще месяц, но все же неизбежное случилось. В августе Ирану был предъявлен ультиматум с требованием разрешить транзит британских грузов в СССР через свою территорию, что означало бы отказ от нейтралитета. Ультиматум был ожидаемо отвергнут, после чего советские и британские войска с чистой совестью приступили к оккупации Ирана. Причем если СССР ссылался хотя бы на договор 1921 года, позволяющий РККА вступить в Иран для обеспечения безопасности СССР, то подданные британской короны формальностями не заморачивались, творя форменный произвол.

В течение нескольких дней, легко преодолев символическое сопротивление иранской армии, англичане заняли нефтяные промыслы на берегах Персидского залива. Советские же войска из 44-й и 47-й армий Закавказского и 53-й армии Среднеазиатского округов оккупировали север страны, включая столицу – Тегеран. Дорога для поставок вооружений и стратегических материалов была открыта, а войска, задействованные в операции, высвободились для переброски на советско-германский фронт.

К середине августа немецкое наступление прекратилось практически повсеместно. Анализ предыдущих операций противника показывал, что затишье должно смениться очередным всплеском взрывной активности. Местом приложения основных усилий, как и в начальный период войны, должно было стать центральное – западное направление. Именно здесь, на пути к столице, были сосредоточены наиболее мощные вражеские группировки. Именно сюда Ставкой Верховного Главнокомандования подтягивалась основная масса резервов. Вместо слабого и уже основательно потрепанного боями Центрального фронта был образован новый – Брянский во главе с генералом Еременко. Задачей этого фронта было не допустить прорыва танковой группы Гудериана на Москву с юга. Западный и Резервный фронты укреплялись на смоленском направлении – в их тылу частями народного ополчения и мобилизованными жителями столицы возводились тыловые рубежи обороны…

Все оказалось напрасно. Немцы вновь ударили там, где их не ждали.

Несмотря на изматывающую напряженную работу, длившуюся порой по 18 часов в сутки, кое-кто из штабистов все же умудрялся находить время и возможность отстраниться ненадолго от рутинной штабной работы и взглянуть на складывающуюся ситуацию как бы со стороны. А ситуация складывалась безрадостная: после длительного трехнедельного топтания на месте немецкие ударные группировки вновь перешли в наступление. На этот раз угроза нависла над колыбелью революции – Ленинградом. Немцы бросили в наступление дополнительную танковую группу с центрального участка Восточного фронта, усилили авиацию на севере еще одним авиакорпусом, также изъятым с московского направления. Противостоять такому натиску войска Северо-Западного и Ленинградского фронтов оказались не в состоянии. Новгород пал, лужский оборонительный рубеж рухнул. Немцы взяли Волхов и Шлиссельбург, отрезав Ленинград от остальной части страны. Финны еще раньше овладели Карельским перешейком, замкнув блокаду с севера. Падение города и уничтожение Ленинградского фронта и Балтийского флота – вопрос дней. Ближайших дней – на этот счет в генштабе никто не питал иллюзий.

Для экстренного исправления ситуации были приняты авральные меры. Командование северо-западного направления было расформировано, зато был создан новый – Волховский – фронт, который немедленно получил задачу восстановить сухопутную связь с Ленинградом. Командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал армии Жуков, снятый с должности начальника Генерального штаба. Было принято решение о срочной эвакуации войск из Эстонии, с Ханко и отовсюду, откуда только возможно. Был также произведен дополнительный набор рабочего ополчения. Увы, но все эти меры дали лишь временный результат.

Ничуть не лучше складывались дела и на юго западном направлении. Вместо ожидавшегося удара к Черному морю немецкая танковая армада устремилась с плацдармов в излучине Днепра на север – в тыл войскам Юго-Западного фронта. Причем немцы «обманули» советское командование дважды: во-первых – с направлением наступления, а во-вторых – с местом нанесения главного удара (командование Юго-Западного фронта ожидало наступления с черкасского плацдарма, расположенного ближе к Киеву, немцы же перебросили свою танковую группу на кременчугский, находящийся на стыке Южного и Юго-Западного фронтов, где оборона была совсем хлипкой). Если бы дело ограничилось только этим, то катастрофы можно было бы избежать. Киев бы пришлось оставить, но основную часть войск фронта скорее всего удалось бы отвести за Псел… Как и на северо-западе, все спутал поворот войск группы армий «Центр». Гудериан устремился не на восток, а на юг – в практически неприкрытый разрыв между Брянским и Юго-Западным фронтами на соединение с танковой группой Клейста.

Выход танковой группы Гудериана на тылы Юго-Западного фронта и ее соединение с группой Клейста не оставляли войскам Кирпоноса никаких шансов. Гот вместе с Гепнером и 18-й армией Кюхлера обрушился на Ленинград. Остановить их было нечем. Расформирование командований направлений и прямое подчинение фронтов Ставке практически ничего не дало. Атаки Брянского и Волховского фронтов на внешний фланг наступающих танковых групп провалились. 4-я танковая группа Гепнера форсировала Неву. Пехотинцы Кюхлера ворвались в сам город на Неве. Танки Гудериана и Клейста соединились под Лохвицей, а на Киев уже накатывал серый вал пехоты 6-й армии Рейхенау…

В конце августа Ленинград и Киев были потеряны . Погибли войска Юго-Западного и Ленинградского фронтов. Погибли и их командующие – генерал-полковник Кирпонос и генерал армии Жуков. В Кронштадте были взорваны корабли Краснознаменного Балтийского флота. Германская пропаганда просто упивалась этими успехами. Кадры немецких солдат, марширующих по улицам Киева и Ленинграда, фотографии взорванных и затопленных остовов кораблей Балтфлота облетели весь мир.

Но! Несмотря на все успехи немцев, стратегическая победа, по мнению советской Ставки Верховного Главнокомандования, все же осталась за Советским Союзом! Враг вынужден был отказаться от решения захватить столицу и главный политический и транспортный центр Советского государства до наступления зимы. Какие бы успехи ни были достигнуты немцами на Украине и в Прибалтике, они не в состоянии перечеркнуть того факта, что наступление на Москву захлебнулось и, следовательно, попытка сокрушить СССР в рамках одной молниеносной кампании, как это получилось у фашистов во Франции, – провалилась. Собрать достаточные силы для еще одного удара до наступления осенней распутицы противник уже не успеет.

Противник, впрочем, имел на этот счет свое собственное мнение.

* * *

Адъютант, дежуривший в приемной Гейдриха на Принц-Альбрехтштрассе, при виде входящего в приемную оберфюрера машинально вскочил из-за стола, вскидывая руку в нацистском приветствии, и только после этого обратил внимание на лицо вошедшего. Вальтер Шелленберг, заместитель начальника и фактический руководитель шестого управления РСХА, недолюбливавший униформу и любые связанные с ней формальности вроде отдания чести, при виде рвения адъютанта недовольно поморщился и проследовал в кабинет, изобразив по дороге жест рукой, который при желании можно было трактовать и как ответное приветствие, и как выражение крайней досады от происходящего.

– Приветствую, экселенц! Прошу прощения за небольшую задержку.

– А, Вальтер. Проходи. Мне доложили, что ты задержишься из-за канители со своим повышением. Кстати, мои поздравления по поводу получения звания оберфюрера.

– Благодарю, экселенц.

– Ну же, Вальтер, больше энтузиазма! Ведь не каждому дано сделать такую карьеру в тридцать один год! Или это все из-за того, что тебе пришлось в кои-то веки надеть форму? – Горестный вздох Шелленберга был ему ответом. – В таком случае ты напрасно переживаешь. Заявляю со всей ответственностью, что наша форма тебе определенно идет. И не надо делать страдальческое лицо! Я вовсе не требую, чтобы ты являлся в ней на службу постоянно. Но форма тебе все же идет, так что можешь особо не переживать, если тебе придется вдруг ее носить.

Впрочем, мы отвлеклись, а время не ждет. На Восточном фронте, как ты знаешь, наши дела идут великолепно: Петербург и Киев – взяты, группы армий Ворошилова и Буденного – уничтожены. Балтийский флот русские затопили сами перед падением Петербурга, так что теперь Балтийское море превратилось в немецкое озеро. Сейчас наши бравые генералы готовят наступление на Москву – последнюю решающую битву кампании. Не будем им мешать – тут Гейдрих снисходительно усмехнулся, – у нас есть и другие дела.

Британцы наконец-то взяли Триполи, итальянцы удрали в Тунис. Французы по нашей «просьбе» – Гейдрих еще раз ухмыльнулся – не стали интернировать остатки армии Грациани. Так что теперь, когда англичане вышли на границу Туниса, столкновение между ними и французскими войсками становится практически неизбежным. Ты понимаешь, что это означает?

– Это означает, что наши шансы втянуть Францию в «Ось» и ускорить создание Европейского союза резко возрастают.

– Именно. В ближайшее время Риббентроп отправится в Париж на встречу с Пэтэном. Да, да, Вальтер, именно в Париж, а не в провинциальный Виши. От этого rendezvous будет зависеть очень многое. Скажу по секрету, что, для того чтобы Франция наконец-то окончательно перешла на нашу сторону и активно выступила против Британии, фюрер согласился пойти на большие уступки. Беспрецедентно большие! Правительству Пэтэна будет позволено вернуться в Париж, вся административная власть во Франции, кроме районов, находящихся севернее Соммы и приморской полосы, перейдет к французской администрации. Наши войска во Франции изменят статус. Теперь они будут не оккупационные, а союзнические. Французская «армия перемирия» будет увеличена, с нее снимут также ограничения на современные виды вооружений. Мы даже согласны передать французам часть техники, захваченной у них в 1940 году. Большую часть.

Если французы клюнут, то можно будет считать, что главный шаг на пути к объединению Европы нами уже сделан. Если же нет…

– Я понимаю, экселенц.

– Не сомневаюсь. Именно поэтому, Вальтер, ты немедленно отправишься в Париж. Растряси жирок, не все же мне одному болтаться между небом и землей.

Я хочу, чтобы каждый шаг французов был под контролем. Отныне и вплоть до подписания союзного договора. На время проведения этой операции тебе будут напрямую подчинены все наши службы во Франции. Я даю тебе карт-бланш на любые действия, которые ты посчитаешь нужными. Вплоть до ликвидации высокопоставленных лиц, если таковые будут мешать нашим планам. Неожиданностей не должно быть!

– Все будет как надо, экселенц. Французские лидеры давно под нашим наблюдением. Единственное, что меня волнует – это позиция фюрера. Он уже отказался от весьма перспективного проекта с созданием украинского марионеточного государства. Если он в последний момент изменит свое решение…

– Не думай об этом, Вальтер. Об этом буду думать я. Твоя же задача заключается в том, чтобы французы не смогли в последний момент изменить своего решения и подтвердили бы то, что, как ты помнишь, обещали нам на предварительных переговорах.

Что же до Украины… Знаешь, это ведь, по сути, не наша неудача. Бандера был креатурой Абвера, так что его выходка в Лемберге с провозглашением независимой Украинской Республики – это в первую очередь удар по Канарису. И вот теперь Бандера сидит в «Заксенхаузене» под НАШИМ контролем, а Канарис кусает локти – как видишь, все к лучшему.

– Да, но на Украине нам теперь почти наверняка придется иметь дело с сопротивлением нашим оккупационным властям.

– В первый момент это неизбежно в любом случае – у большевиков большой опыт подпольной и партизанской борьбы. А потом – посмотрим. В конце концов, нам удалось продавить Вехтера на должность гауляйтера. Поглядим, как у него получится сладить с местным населением. Что же до проекта создания украинского государства, то к этому у нас еще будет возможность вернуться – кандидат на должность диктатора всегда найдется.

Сейчас же у нас на повестке дня совсем другие задачи. Мы уже выбили один из краеугольных камней вражеской стратегической концепции, на которой мы споткнулись в прошлый раз – Петербург пал! Теперь очередь за Виши. Если удастся склонить французов на нашу сторону, то можно будет считать, что война уже наполовину выиграна. Ты вылетаешь завтра, а я буду ждать вестей из Парижа. ХОРОШИХ вестей, Вальтер!

 

Глава 8

Тайфун

Сентябрь принес на балтийское взморье и прилегающие территории долгожданную прохладу. Удушливая дневная жара сменилась мягким теплом, а по ночам теперь и вовсе веяло свежестью. Над озерами и прудами Восточной Пруссии по утрам клубился туман, тучи назойливой мошкары и комары, сонмища которых вились над водоемами, исчезли без следа. На листьях деревьев появились желтые прожилки, а воздух приобрел хрустальную чистоту и прозрачность. Теплая и тихая золотая осень уверенно вступала в свои права. Именно это безобидное обстоятельство заставляло спешить и нервничать немецкий генералитет, собравшийся под сенью прусских лесов.

Времени до наступления осенней распутицы, а затем и зимних холодов оставалось все меньше и меньше. Между тем задачи кампании все еще не были выполнены. Из всех стратегических целей летнего наступления пока что удалось достичь лишь одной – Ленинграда. Москва и Донбасс все еще оставались под контролем Советского Союза. Впрочем, после уничтожения Юго-Западного и Южного фронтов в киевском и мелитопольском котлах судьба Донбасса, как и всей Восточной Украины, практически не вызывала сомнений. Со столицей СССР было сложнее, гораздо сложнее…

– Считайте, что вы меня убедили, Гальдер. Каковы наши шансы на овладение большевистской столицей? – Гитлер отвернулся от карты и пытливо уставился на начальника штаба сухопутных войск.

– Шансы очень хороши. – Гальдер поправил очки и, мельком сверившись со своими записями, продолжил: – Для наступления накоплены достаточные запасы топлива и боеприпасов. Танковые части получили запчасти и возможность произвести плановую замену двигателей, выработавших моторесурс. Также танковым дивизиям предоставлены новые танки для покрытия безвозвратных потерь. – Тут Гальдер слегка замялся, но под пристальным взглядом фюрера вынужден был продолжить: – Правда, ради этого нам пришлось отложить перевооружение формирующихся сейчас во Франции 22-й и 23-й танковых дивизий с французской матчасти на немецкую. Пехота 2-й, 4й и 9-й полевых армий получила значительные маршевые пополнения из армии резерва. Большая часть имевшихся маршевых батальонов была направлена именно в дивизии группы «Центр». В полосу предстоящего наступления переброшены из группы армий «Север» 3-я и 4-я танковые группы в полном составе, а также I и VIII авиакорпуса, которые теперь подчинены штабу второго воздушного флота фельдмаршала Кессельринга. Три армейских корпуса, освободившихся после взятия Петербурга, нуждаются в отдыхе и пополнении, поэтому на данный момент выведены в резерв ОКХ. Однако они могут быть использованы в октябре, для закрепления успеха и развития операции. – Гальдер перевел дух и продолжил свой бодрый доклад.

– Из резерва ОКХ в подчинение штаба группы армий «Центр» передан полностью укомплектованный XL моторизованный корпус в составе 2-й и 5-й танковых дивизий. Также группе армий переданы свежие 81-я, 82-я и 83-я пехотные дивизии, переброшенные из Франции. Прибывающая в настоящий момент 88-я пехотная дивизия также будет передана в распоряжение фон Бока, еще до начала наступления.

В октябре на фронте могут быть задействованы 11 свежих пехотных дивизий, находящихся в настоящий момент на западе, а также находящиеся сейчас на отдыхе «петербургские» армейские корпуса. Всего, таким образом, 20 соединений. Также в резерве на территории Германии находится 11-й воздушнодесантный корпус, который в случае крайней необходимости может быть переброшен по воздуху на театр военных действий.

В среднем, с учетом пополнений, укомплектованность пехоты сейчас можно оценить как 70–85 % от изначальной, имевшейся к началу кампании. Танковые соединения после распределения маршевого пополнения и завершения ремонтных работ будут укомплектованы техникой на 70–80 %. Естественно, это не касается свежих подразделений, которые укомплектованы людьми и техникой полностью.

Таким образом, мой фюрер, группа армий «Центр» с учетом полученных и ожидаемых в ближайшее время подкреплений может осуществить до наступления осенней непогоды еще одну стратегическую операцию. Целью этой операции может быть только Москва, захват которой станет достойным венцом всей кампании. – Присутствующий высший генералитет зашевелился, выражая сдержанное одобрение. Почему бы и нет? Все идет отлично!

– А что противник? – Вопрос Гитлера можно было бы счесть формальностью, ответив в том духе, что войск группы армий «Центр» достаточно для проведения операции, но Гальдер и тут постарался найти дополнительные стимулы для скорейшего осуществления давно задуманной ОКХ московской операции. Один раз ее уже отложили из-за вмешательства фюрера, а времени на еще одну попытку остается все меньше и меньше…

– Силы противника в настоящий момент уступают войскам группы «Центр» практически по всем показателям. Крупных танковых соединений у русских уже не осталось, как и значительных формирований ударной авиации. Войска противника понесли тяжелые потери во время летних боев в районе Смоленска. Значительная часть пехоты приходится на ополчение, которое не имеет даже минимальной боевой подготовки. Также следует учесть, что вражеские войска, находящиеся в полосе предстоящего наступления, лишены централизованного руководства, будучи разделены на три отдельных фронта. Правда, следует отметить, что способность противника к восполнению потерь и формированию новых соединений превзошла прогнозы нашей разведки. В настоящий момент отмечается прибытие новых формирований из внутренних районов страны. Это, наряду с погодным фактором, является еще одной причиной не затягивать начало операции – время играет против нас. – При упоминании об очередном провале армейской разведки скучающее лицо Гейдриха озарилось довольной ухмылкой превосходства. Правда, Канарису, перехватившему эту усмешку, она напомнила скорее волчий оскал.

– Насколько я понимаю, вы собираетесь устроить русским очередной котел?

– На этот раз – два, мой фюрер. Войска группы армий образуют три ударные группировки. 3-я танковая группа Гота в составе LVI и LVII моторизованных корпусов и 9-я полевая армия Штрауса образуют северную ударную группу. За ее поддержку отвечает I авиакорпус. 4-я танковая группа Гепнера в составе XXXIX, XL и XLI моторизованных корпусов, а также 4-я полевая армия Клюге формируют центральную ударную группу, поддерживаемую VIII авиакорпусом. И, наконец, 2-я танковая группа Гудериана, состоящая из III, XIV и XXIV корпусов, и 2-я полевая армия Вейхса составят южную ударную группу, которую будет прикрывать и поддерживать II авиакорпус.

Всего в наступлении будут задействованы 14 танковых и 11 моторизованных дивизий, около 2550 танков и штурмовых орудий и столько же боевых самолетов.

В результате нанесения глубоких рассекающих ударов по сходящимся направлениям предполагается образовать два крупных котла в районах Вязьмы и Брянска. При этом в окружения попадут и войска второго эшелона русских, а их оборона будет прорвана на всю глубину, включая тыловой рубеж обороны, оборудованный по линии Вязьма – Ржев. После рассечения и ликвидации котлов силами пехотных соединений предполагается перейти к преследованию остатков вражеских войск вдоль основных магистральных шоссе силами механизированных войск с целью недопущения создания нового фронта обороны на ближних подступах к Москве. Это должно нам обеспечить захват столицы с ходу.

– Вы уверены, что пехота сможет справиться с уничтожением окруженных войск без помощи танковых групп?

– Да. Тем более что многие армейские корпуса усилены дивизионами штурмовых орудий, которые обеспечат пехоту непосредственной поддержкой. От подвижных соединений потребуется лишь удержание восточной «стенки» котлов в первый период операции, непосредственно после замыкания кольца окружения.

– Хорошо. Как обстоят дела со снабжением?

– Текущие потребности войск удовлетворяются полностью. Создан также некоторый запас, которого хватит на две недели интенсивных боев. То есть на первый, активный, этап операции. В настоящий момент увеличение поставок, к сожалению, невозможно, так как перешивка железнодорожной колеи на европейскую завершена только на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. Состояние колесного транспорта также оставляет желать лучшего. Отмечен высокий процент поломок по техническим причинам из-за низкого качества дорог и активной эксплуатации. В настоящий момент удалось несколько выправить ситуацию за счет активных поставок запчастей с немецких и французских заводов, однако с началом активной фазы операции приоритет вновь будет отдан поставкам боеприпасов и горючего…

Гитлер, не выдержав, резко прервал излияния генерал-полковника:

– Гальдер, ответьте прямо: наши войска смогут дойти до Москвы, несмотря на сопротивление советских войск, или нет?

– Смогут, мой фюрер. – Давая ответ, Гальдер придал своему голосу максимально уверенную интонацию, на которую только был способен, и даже вытянулся по стойке смирно, стремясь подчеркнуть официальность и непоколебимость своего мнения. – Наступление может быть начато 16 сентября, тогда Москва будет взята не позднее первой декады октября.

– Хорошо! – Фюрер принял решение, и генералы наконец облегченно перевели дух: Гитлера трудно убедить, но, решившись на что-то, он уже не сворачивает с избранного пути несмотря ни на что. Браухич, сняв фуражку, с явным облегчением пригладил и без того идеально зачесанные волосы – удалось! А Гитлер тут же развил кипучую активность, от его сомнений и неуверенности не осталось и следа.

– Йодль, подготовьте соответствующую директиву. Операции будет присвоено наименование «Тайфун». Господа, я рассчитываю на то, что эта операция станет действительно ПОСЛЕДНЕЙ, РЕШАЮЩЕЙ операцией в этой войне.

Разгром последней крупной группировки русских войск и потеря столицы должны наконец сломить этого колосса на глиняных ногах. Мы возьмем столицу большевиков к листопаду и проведем парад победы прямо у стен Кремля – в годовщину их большевистского переворота! – Гейдрих внутренне усмехнулся (в который раз!) – Гитлер неисправимый романтик. Патетичен и импульсивен, как всегда. Впрочем, фюрер ведь как бы олицетворяет собой весь немецкий народ, а немцам, как говорят, свойственен романтизм.

* * *

В отличие от фюрера Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих в склонности к романтизму замечен не был и к импульсивным поступкам отношения не имел. Ни малейшего. Все свои (и тем более чужие!) решения он стремился взвесить и проанализировать настолько тщательно, насколько это вообще было возможно в данной конкретной ситуации. Вот и сейчас, гуляя по вечернему лесу, Гейдрих продолжал анализировать недавние события и обдумывать открывающиеся перспективы.

Подумать было о чем. Миссия Шелленберга во Франции увенчалась полным успехом. Пэтэн и компания, не желая более отдавать британцам французские колонии, подписали с Германией полноценный союз и вступили в войну на стороне «оси». Как следствие, британское наступление в Северной Африке тут же заглохло, натолкнувшись на подготовленную французскую оборону на линии «Марет». Италия, нещадно избиваемая на суше и на море, наконец-то смогла перевести дух. Командование кригсмарине довольно потирало руки – немецкие субмарины и рейдеры получили возможность пользоваться хорошо оборудованными французскими базами на африканском побережье. Кажется, традиционная зимняя передышка для британского флота, связанная с сезоном штормов в северной Атлантике, на этот раз отменяется – Дениц уже строит планы посылки субмарин в центральную и южную Атлантику, где шторма не будут помехой их действиям. Теперь, с помощью французских баз в Дакаре и Касабланке, это стало вполне возможно. Да и сам французский флот не стоит сбрасывать со счетов, он хоть и не ровня «Королевскому Флоту» , но дареному коню в зубы не смотрят. Уж во всяком случае, он не хуже итальянского, глядишь, и сподобится на что-нибудь путное…

Впрочем, бог с ним, с флотом. Это все равно расходный материал, который должен занять англичан чем-нибудь не слишком опасным для Германии, пока не будут решены проблемы на востоке. Куда важнее и интереснее французская промышленность. Теперь, когда потомки галлов ввязались в войну, можно уже отбросить в сторону всякую тягомотину и запрячь франков всерьез. Союзнический долг – это святое! Тем более, когда один из союзников многократно сильнее другого и в любой момент может об этом долге напомнить… Так что шутки в сторону. Пора французам окончательно переходить на выпуск немецкой техники и вооружения, по немецким стандартам и для немецких войск. Бесплатно, разумеется. Ну, какие между союзниками счеты? После войны рассчитаемся. Сами французы пусть пока повоюют из своих старых запасов, а потом посмотрим – может, и их перевооружим. Все равно им теперь деваться некуда.

Кстати, Бельгия с Голландией теперь тоже не отвертятся от заключения союза. Куда они денутся, находясь между союзными Германией и Францией, да еще и пребывая под германской оккупацией? Так что ядро будущего Европейского союза уже практически сформировано. Скандинавов можно будет присоединить и потом, после победы. – Гейдрих аккуратно сломал веточку с небольшого деревца и стал задумчиво вертеть ее в руках, рассеянно разглядывая желтые листья с еще сохранившимися зелеными прожилками. Его мысли продолжали витать где-то далеко от мазурских лесов.

А вот судьба этой самой победы решается сейчас на востоке… Хотя, если бы мы не смогли договориться с французами, то нам, возможно, так и не удалось бы сконцентрировать все свои боеспособные войска в России, оголив западные рубежи до полного неприличия. Теперь же… Похоже, что Советскому Союзу конец – ни одна страна не сможет пережить столько поражений. Рукотворный «Тайфун», созданный немецкой армией, буквально снес центр Восточного фронта. Советских войск там практически не осталось, только отдельные очаги сопротивления, которые нетрудно обойти и подавить, благо погода для конца сентября стоит хорошая и дороги еще не размокли от дождей.

Армейские доклады свидетельствуют, что Красная армия надломилась. Количество пленных, дезертиров и перебежчиков просто зашкаливает. Хорошо, что удалось вовремя перехватить контроль над концлагерями и навести там хоть какой-то порядок, а то, при таком наплыве «клиентов», хаос был бы неизбежен. Впрочем, теперь, когда инспекторат концентрационных лагерей превратился в восьмое управление РСХА, дела там, кажется, пошли на лад. Правда, чтобы хоть немного сбить приток пленных после грандиозных котлов под Петербургом и Киевом, пришлось массово распускать уроженцев Прибалтики, Белоруссии и Правобережной Украины по домам. Кроме офицеров, коммунистов и евреев, конечно. На последнем особо настаивал сам Гитлер – что ж, пусть так. Хорошо хоть удалось его убедить ограничиться уничтожением евреев только на восточных территориях, где это можно замаскировать борьбой с коммунизмом. В Европе же лучше ограничиться более мягкими мерами, вроде постановки на учет и ограничений на места проживания и занятие определенных должностей. Раз уж взят курс на создание единой Европы, которую Гитлер уже успел окрестить «Нордическим союзом», то следует все же учитывать общественное мнение жителей этой самой Европы. А евреи… что ж, в конце концов, «окончательного решения еврейского вопроса» можно добиться по-разному. Например, просто вытеснить этот народец в их «Землю обетованную», создав им в Европе, мягко говоря, некомфортные условия. В любом случае окончательное решение лучше отложить до конца войны. Сейчас Эрнсту Кальтенбруннеру и его новоявленному восьмому управлению и так хватает работы. Даже более чем.

А вот кто свое уже отработал, так это Вильгельм Канарис. Глава Абвера блестяще провалил все, что только можно. То, что немецкие войска сейчас стремительно приближаются к Москве – никак не его заслуга, скорее это происходит вопреки ему и всему тому, что он наворотил. Оценка военного и технического потенциала СССР и мобилизационных возможностей Красной армии, данная его ведомством, оказалась настолько заниженной, что впору заподозрить явный подлог. Хорошо, что несмотря на эти сведения, удалось убедить Гитлера сконцентрировать на востоке дополнительные силы, оставив без внимания все остальные направления. Тогда это казалось избыточным – ведь у Советского Союза, по сведениям разведки, было всего 200 дивизий, разбросанных по всей огромной территории страны. Теперь, когда количество разгромленных на Восточном фронте дивизий противника уже вдвое превысило изначальное число, на котором строились все расчеты ОКХ, это обернулось спасительной предосторожностью. Если бы не сведения от того злосчастного «пришельца» из будущего… – Гейдрих машинально отмахнулся веточкой, которую все еще держал в руке, от парящей паутинки и облокотился на ствол дерева.

Да что теперь гадать? Принятые тогда решения оказались верными – теперь это очевидно, а сведения, регулярно поставляемые Абвером, выглядят, по меньшей мере, вопиющей недоработкой, граничащей с полной некомпетентностью. Теперь это тоже вполне очевидно. А от некомпетентности до прямой дезинформации – всего один шаг… Хотя, по большому счету, это уже неважно. Важно то, что Канарис утратил доверие Гитлера. Недоверие фюрера копилось давно. Теперь критическая масса набрана, и запущенный процесс устранения главы Абвера с властного олимпа уже можно считать необратимым. Впрочем, несколько завершающих штрихов еще можно добавить – ребята из управления Мюллера уже работают над этим. – Гейдрих шутливо отсалютовал невидимому оппоненту веточкой – «Вы проиграли, геноссе!»

* * *

И ведь действительно проиграли! Вот только почему? Вспоминая тот злосчастный день, Марченко так и не смог найти для себя удовлетворительное объяснение. Вроде немцы действовали ожидаемо (по крайней мере, для Романа) – вели довольно интенсивный обстрел своих бывших позиций и засевших на них красноармейцев. В зарослях, куда отступили германцы, угадывалось довольно интенсивное шевеление, видимо, под прикрытием артиллерийского огня враг готовил контратаку для восстановления положения. Соответственно, красноармейцы под руководством своих командиров обустраивались в только что захваченных траншеях, готовясь отразить любые козни противника. Все вроде просто и логично… И вдруг советские части побежали.

Почему это случилось, Марченко в тот момент не понял, да и не до того ему было. На повестку дня встал совсем другой вопрос – как бы побыстрее унести ноги. Вообще-то, судя по доносившемуся с левого фланга шуму, немцам там удалось как-то незаметно подобраться к своим бывшим окопам и закидать засевших там бойцов гранатами. После чего враги ворвались в траншеи и двинулись вдоль них, щедро поливая из пулеметов все, что попадалось им на пути. Красноармейцы и их командиры то ли растерялись от таких не совсем стандартных действий немецкой пехоты, то ли еще чего, но внятного сопротивления оказать этой атаке не смогли. Вместо этого сначала отдельные бойцы, а затем и все остальные с паническими криками стали выскакивать из захваченных с таким трудом траншей и неорганизованной толпой ломиться через поле в свои старые окопы. Нежданная победа сменилась столь же нежданным поражением.

Впрочем, все это Роман передумал уже позже, а тогда он вообще не думал, все случилось само собой. Сперва выпустил полобоймы по кустам, где предположительно находился противник. Затем скомандовал своему отделению: «Отходим назад, к канаве!» – и, убедившись, что команду услышали все, кому она адресовалась, выбрался из траншеи и припустил следом за своими бойцами.

Все-таки опыт – великая вещь! Отступление к стратегической промоине с бурьянами прошло быстро и организованно, как по нотам. Вскочив в спасительную ямку одним из последних, Марченко обернулся, чтобы оценить общую обстановку. Даже беглый осмотр подтвердил, что ситуация безрадостная – красноармейцы бежали через открытое пространство, разделяющее советские и немецкие окопы, под огнем немецкой артиллерии. Немецкая контратака увенчалась полным успехом, едва начавшись. Единственным положительным моментом было отсутствие на сей раз вражеского пулеметного огня, по-видимому, немецкие пулеметчики еще не успели занять свои отвоеванные позиции, а стрелять вдогонку отступающим абы как, просто примостив пулемет на бруствере, посчитали излишним. Тем не менее затягивать свое пребывание на нейтральной полосе явно не стоило, так что, поправив засунутую за пояс трофейную гранату и кинув еще один взгляд на вновь занимавших свои окопы немцев, Роман развернулся и, пригибаясь, припустил по знакомой тропинке за своими бойцами.

К некоторому удивлению Марченко, все бойцы его отделения дисциплинированно поджидали его у другого конца канавы и лишь после того, как Рома на бегу махнул им рукой – дескать, проходим, не задерживаемся, – продолжили отступление. До родных окопов оставалось всего ничего и ефрейтор уже начал верить, что и этот день закончится вполне благополучно, когда молчавшие доселе немецкие пулеметчики решили напомнить о себе. Вдогонку немногочисленным бойцам, отступающим последними, загрохотали длинные очереди.

Внезапному толчку в правое бедро Рома поначалу не придал никакого значения – мало ли что там могло быть, может, камешек какой из-под сапог впереди бегущего вылетел неудачно… Но уже на следующем шаге нога подломилась, заставив Марченко с размаху зарыться носом в истоптанную луговую траву. Попытка подняться и рывком преодолеть два десятка метров, отделяющие его от спасительного окопа, ни к чему хорошему не привела, отозвавшись к тому же нешуточной болью. Перекатившись на бок и едва бросив взгляд на ногу, которая подвела в самый неподходящий момент, Роман тут же сделал неутешительный вывод: добегался!

Нога болела, а штанина быстро напитывалась кровью – рана явно была серьезной. Однако помирать в шаге от спасения не хотелось совершенно, так что, сжав зубы, Марченко довольно шустро пополз к своим. Сашка и еще какой-то боец не из его отделения помогли преодолеть последние метры и перетащили ефрейтора через бруствер, после чего началась десятиминутная возня с перевязкой. Лишь после этого Роман наконец-то вздохнул спокойно – кажется, пронесло!

Перемазавшийся кровью Сашка шмыгнул носом:

– Как же так, дядь Ром?

Роман, полулежавший на дне окопа, попытался пожать плечами, получилось не очень.

– Не повезло. Ничего, еще оклемаюсь.

После чего подмигнул расстроенному земляку:

– Вот вернусь, тогда и довоюем.

* * *

Вспоминая теперь тот разговор, Марченко только вздыхал. На войне никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Кто ж мог тогда знать, что такое досадное и практически случайное ранение окажется в итоге удачей? Из всего отделения ранен в тот раз был только сам Роман – казалось бы, не пофартило. Но в итоге Марченко со своей простреленной ногой оказался на госпитальной койке в тихой и далекой от военных тревог и опасностей Пензе, а остальные бойцы его отделения, как и все прочие военнослужащие 189-й стрелковой дивизии РККА, очутились в киевском котле. Вот такие дела…

Так что теперь Ромка отлеживался в глубоком тылу, гулял, опираясь на палку, по коридорам госпиталя, еще недавно бывшего районной больницей, и активно впитывал поступающую со всех сторон информацию, стараясь понять, что же может ожидать его в ближайшем будущем. Собственно, больше и заняться-то было нечем, так как выход в город был ему пока не по силам, а в самом госпитале всерьез увлечься было решительно нечем – режимс, как говорил Ромкин лечащий врач – занятный старичок в старомодном пенсне. Так что оставалось только чтение газет (свежих и не очень), выслушивание регулярно передаваемых по радио сводок Совинформбюро да бесконечные разговоры с соседями по палате и прочими товарищами по несчастью.

Вот и сейчас Роман аккуратно сложил газету недельной давности, чудом еще не отправившуюся на самокрутки, и отлепился от стены, собираясь покинуть гостеприимную лавочку во дворе, под навесом, и переместиться в более теплую и комфортабельную палату, чтобы продолжить там начатое еще с утра обсуждение текущего положения на фронтах. Но осуществить эти благие намерения ему не дали. Выскочивший на крыльцо, словно черт из-под печки, седоватый старшина, исполнявший в госпитале обязанности завхоза, крутанулся на месте, видимо, стремясь осмотреть весь горизонт разом, и, заметив Ромку, целеустремленно направился к нему.

Марченко при виде приближающегося старшины надулся, как среда на пятницу. И было от чего. Этот пожилой и заслуженный работник армейского тыла, которого в госпитале все называли не иначе как «дядя Федя», был большим любителем эксплуатировать всевозможные полезные навыки оказавшихся на излечении бойцов. И Рома, бывший до войны электриком, сполна испытал на себе последствия этого его пристрастия. Как старшина умудрялся добиваться от в общем-то не подчиненных ему раненых выполнения своих «просьб» – это отдельный разговор. Достаточно сказать, что популярности дяде Феде это не добавляло, так что реакция Романа была вполне объяснимой, но старшину это не смутило.

– Аа, Марченко, вот ты где!

Роман, нарочито кряхтя, уставился на старшину, как на врага народа:

– Надо что-то? Опять, что ли, проводка барахлит? Так тут я не помощник, все, что мог, уже сделал. Да и вообще, не могу я на одной ноге на табуретке в темном коридоре отплясывать и пальцы в провода под напряжением совать!

– Да не суетись ты, нормально все с проводкой – хорошо починил. А сплясать тебе все равно придется! – Тут старшина хитро прищурился, наблюдая в глазах собеседника недоумение, смешанное с изрядной долей недоверия, и с загадочным видом извлек из кармана гимнастерки сложенный вдвое конверт. – Письмо тебе пришло, так что пляши.

– Тьфу ты! От кого письмо хоть?

– А я почем знаю? Не смотрел я – Марченко и Марченко, а там уж сам разбирайся. Так что, будешь плясать?

– В другой раз как-нибудь. Давай уже сюда, что ли.

Чуть ли не вырвав конверт из рук ухмыляющегося старшины и проводив его удаляющуюся спину не вполне дружелюбным взглядом, Ромка пробормотал себе под нос:

– Как же! Я на твоей могилке спляшу, когда ты в следующий раз проводку без меня чинить полезешь! – после чего жадно впился взглядом в ровные чернильные строчки и на четверть часа погрузился в чтение, практически выпав из реальности. Затем вновь откинулся на бревенчатую стену госпиталя, заменявшую спинку лавки, и задумчиво протянул:

– Дааа, делаа.

Причины для удивления у Марченко действительно были, причем веские. Начать хотя бы с того, что письмо пришло из Нижнего Тагила! Про данный населенный пункт Роман, как ни напрягался, так и не смог вспомнить ничего конкретного (и это несмотря на твердую четверку, которую он имел в школе по географии!). Так что волей-неволей приходилось пока полагаться только на сведения, изложенные в самом письме. А сведения были еще те!

После прочтения письма картина складывалась следующим образом: Александр Марченко – Ромкин отец – был отправлен в эвакуацию на Урал. Причем не просто так, а вместе с Тростянецким деревообрабатывающим заводом, в просторечии – просто «ДеО», на котором, между прочим, числился главным бухгалтером. Сам завод – тяжелое наследие царского режима – был Ромке хорошо знаком, так как он и сам там работал электриком еще с тех пор, как закончил свою учебу в школе и вплоть до марта текущего года (с перерывом на прохождение срочной службы в Рабоче-крестьянской Красной армии). Так что весть об успешной эвакуации родного предприятия Марченко порадовала. Зато совсем не радовало другое: эвакуировали, оказывается, только отца как сотрудника предприятия, а вот мать, дед с бабкой и младшая сестра остались в Тростянце, который вот уже с месяц как находится под оккупацией – что-то теперь с ними будет?…

Ответа на этот вопрос у Марченко не было.

* * *

Осеннее наступление немцев грянуло как гром среди ясного неба. Разведка допустила очередной просчет, который имел поистине чудовищные последствия. Да что греха таить – ошиблись все. Никто, ни в Ставке Верховного Главнокомандования, ни в Генштабе, ни в разведке не предполагал, что немцы после колоссальных по размаху боев под Ленинградом и на Украине, где были задействованы все подвижные соединения врага, смогут столь быстро подготовить новое наступление. Все указывало на то, что враг отказался от наступления на центральном участке фронта, полностью сосредоточившись на развитии достигнутого успеха на севере и юге. Немцы окружили и разгромили войска двух армий Южного фронта под Мелитополем, ворвались в Крым и Донбасс, занялись штурмом Моонзундских островов, с которых летчики Краснознаменного Балтийского флота бомбили Берлин… На московском направлении все это время царило относительное затишье.

В центре инициативой всецело владели советские армии, ведя частные наступательные бои местного значения для улучшения положения войск. Перегруппировку противника, в частности прибытие на центральное направление 4-й танковой группы, советская разведка прозевала. Первые тревожные признаки готовящегося вражеского удара стали появляться только во вторую неделю сентября – слишком поздно, для того чтобы принять адекватные меры противодействия. Да и с масштабом ожидаемого немецкого наступления генштаб ошибся очень сильно – вместо частных операций по улучшению оперативно-тактической обстановки в преддверии неизбежной зимней кампании враг предпринял полномасштабное наступление невиданного доселе размаха. По количеству задействованных пехотных, механизированных и авиационных соединений новое немецкое наступление затмило даже грандиозные операции под Минском и Киевом. К такому повороту событий войска Западного, Резервного и Брянского фронтов были не готовы. В придачу ко всем прочим бедам, свои удары немцы нанесли совсем не там, где это считалось вероятным, и где плотность советских войск была максимальной – в стороне от основных шоссе. Эффект от мощи удара, помноженной на внезапность, был просто ошеломительным.

Первые известия о новом наступлении немцев поступили с Брянского фронта, но были они сформулированы так, что особого волнения в Генеральном штабе и Ставке не вызвали. Локальный немецкий удар и только. На Западном и Резервном фронтах, судя по докладам, царило затишье. Так о чем беспокоиться? Первые вести о начавшемся разгроме центральных фронтов принесли доклады Дружкова и Серова – летчиков 120-гo истребительного полка – они прозвучали в безмятежной обстановке, царившей в тот момент в генштабе, как взрыв тяжелой авиабомбы. «Движение танков противника со стороны Спас-Деменска на Юхнов! Колонна танков и мотопехоты растянулась на двадцать пять километров». На фоне звучавшей спокойно и уверенно информации, поступавшей из штабов фронтов, о том, что наши войска успешно отражали танковые атаки, курсанты Тульского рентгено-технического училища прочно удерживали занятый рубеж, тяжелые бои вели южнее Брянска части 13-й армии и группы Ермакова… и т. п., рассказ о движущейся в абсолютной пустоте прямо на Москву огромной вражеской колонне звучал фантастически. Это было настолько невероятно, что в это не хотелось верить – это просто невозможно, это не может быть правдой!

Потому даже многоопытный Шапошников предпочел воспринять эти данные скептически:

– Ничего, ничего, голубчик, – отвечал тогда Борис Михайлович взволнованному не на шутку Константину Федоровичу Телегину, члену Военного совета Московского военного округа.

– Ничего тревожного пока нет, все спокойно, если под спокойствием понимать войну.

Тогда было решено послать новую воздушную разведку. Около 14 часов сообщение летчиков подтвердилось. Враг уже входил в город Юхнов.

Последние сомнения в разразившейся катастрофе развеялись через пару часов, когда из штаба Резервного фронта непосредственно Сталину позвонил сам начальник Главного политуправления РККА, зам. наркома обороны, армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис. После его доклада о том, что «части 24, 43 и 33-й армий отрезаны от своих тыловых баз… связи с ними нет… дорога на Москву по Варшавскому шоссе до Медыни, Малоярославца открыта. Прихожу к выводу, что управление войсками здесь потеряно», растаяли последние надежды на локальность произошедшего несчастья. Это был коллапс всего центрального участка фронта.

В результате случилось то, что случилось: пять армий Западного и Резервного фронтов попали в окружение под Вязьмой, а практически весь Брянский фронт вместе со штабом очутился в окружении под Трубчевском и севернее Брянска. Управление войсками было утрачено. Окруженные группировки, рассеченные на части, после упорных, но, увы, скоротечных боев были уничтожены или пленены при попытке выйти из окружения. Остановить рвущиеся к Москве мотомеханизированные колонны немцев было просто некому.

Генштаб и Ставка тогда предприняли просто титанические усилия, пытаясь хоть как-то выправить отчаянное положение. На шестой день немецкого наступления, когда кольцо окружения уже сомкнулось, Болдину – единственному командующему армейского ранга, в котле с которым в тот момент имелась более-менее устойчивая связь, был передан категоричный приказ: «Вывести войска за Вязьму. Иначе – катастрофа. Идти день и ночь. Темп 70 км в сутки. Вы нужны для защиты Москвы». За подписью ВГК был направлен еще более категоричный приказ: «Из-за неприхода окруженных войск к Москве – Москву защищать некем и нечем. Повторяю – некем и нечем!»

Окруженные части не в чем упрекнуть – они выполняли полученный приказ до конца. 10 октября была перехвачена радиограмма командира немецкой 7-й танковой дивизии генерала Функа, переданная открытым текстом высшему командованию в ответ на упрек:

«Почему вы топчитесь? Идите на Москву». Ответ Функа гласил: «Натиск Красной Армии в направлении Сычевки был настолько сильным, что я ввел последние силы своих гренадеров. Если этот натиск будет продолжаться, мне не сдержать фронта, и я вынужден буду отойти».

Все висело на волоске, но враг оказался сильнее. 11 октября в 21.12 от генералов В. И. Болдина и М. Ф. Лукина поступила одна из последних радиограмм Сталину и командующему Западным фронтом Коневу: «Кольцо окружения сомкнуто. Все наши попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет». Это был конец окруженных армий.

Известия о движении немецких войск на столицу вызвали в огромном городе брожение и анархию. Впервые за все время существования был закрыт Московский метрополитен. Когда люди пришли к закрытым вестибюлям, в Москве началась паника. Это был не просто сигнал приближавшейся смерти города, это был высший символ беды. Началась неконтролируемая, спонтанная эвакуация учреждений, предприятий, организаций и простых жителей, которая больше напоминала библейский исход. В городе стали вспыхивать беспорядки, начались погромы магазинов и складов с продуктами и товарами широкого потребления. Власть над городом была утрачена на целые сутки.

Для восстановления порядка в городе было введено осадное положение. Некоторые зачинщики беспорядков были расстреляны. Вышло Постановление Государственного Комитета Обороны «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы», в котором значилось:

«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев. (НКПС – т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД – т. Берия организует их охрану).

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба – в Арзамас.

4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД – т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию)».

Под постановлением стояла подпись Председателя Государственного Комитета Обороты И. Сталина.

* * *

В отчаянной попытке задержать врага на необорудованном Можайском рубеже были брошены в бой различные сводные части, состоящие из курсантов и ополченцев, и немногие имевшиеся в распоряжении Ставки резервные дивизии, в основном находившиеся на переформировании ветераны отгремевших летних сражений. Они должны были задержать бесконечные моторизованные колонны врага, которые, словно щупальца чудовищного спрута, тянулись к столице вдоль всех дорог, их численность потрясала воображение – танки, тягачи и грузовики шли сплошным потоком, растягиваясь на десятки километров.

Вероятно, не будь у немцев возможности маневра, этим немногим героям-курсантам и удалось бы сдержать натиск врага до подхода свежих дивизий из Сибири, Средней Азии и с Дальнего Востока… Но, увы. Поскольку воссоздать сплошную линию фронта так и не удалось, немцы просто обходили эти узлы отчаянного сопротивления, обтекали их, сбивали с дорог в лесную глушь и продолжали рваться дальше на восток. К тому же усиленная в преддверии наступления, авиация 2-го воздушного флота Альберта Кессельринга вновь продемонстрировала свое подавляющее преимущество, не только надежно прикрыв наступающие колонны с воздуха, но и буквально прокладывая путь наступающим танкам и мотопехоте массированными и отлично скоординированными с действиями наземных войск бомбо-штурмовыми ударами. Даже ввод в бой истребителей московской зоны ПВО не смог переломить ситуацию. Противостоять катящемуся на восток валу немецкого наступления казалось просто немыслимым.

И тем не менее борьба продолжалась. Советское командование, несмотря ни на что, отказывалось смириться с поражением. Остатки трех фронтов были объединены под единым командованием. Возглавить воссозданный в очередной раз несчастливый Западный фронт выпало маршалу Тимошенко. Собранные буквально из ничего 5-я, 33-я и 61-я армии образовали некоторое подобие нового фронта западнее Москвы. 22-я и 29-я армии обеспечили стык с Северо-Западным фронтом. Несформированная толком 10-я, состоящая из только что призванных новобранцев, не получивших вообще никакой подготовки, была вынуждена принять на себя тульское направление, прикрывавшее юго-западные подступы к столице.

Немцы же, окрыленные новыми победами, рвались к столице Советского Союза. Все солдаты и офицеры вермахта были уверены: стоит овладеть Москвой – и война закончится. Это была не просто цель очередной операции, это была победа. Полная и окончательная. Только нужно сделать еще одно, последнее усилие. И тогда все будет отлично. Можно будет наконец отдохнуть и перевести дух, отогреться и отмыться в роскошных квартирах и особняках столицы бывшей Российской, а ныне большевистской империи. А там и возвращение на Родину (конечно же, с победой!) не за горами… Вот только русские почему-то не собирались сдаваться.

3-я танковая группа смогла с ходу захватить важный транспортный узел и крупный административный центр – Калинин, но ее дальнейшее продвижение затормозилось. Советские армии оправились от шока и смогли связать растянувшиеся немецкие дивизии боями. Действовавшая левее 9-я полевая армия и вовсе вынуждена была перейти к обороне фронтом на север и отражать ожесточенные контратаки 22-й армии, успешно оборонявшей Торжок.

А вот не сформированная до конца 10-я армия оказалась под ударом рвущихся к Туле частей 2-й танковой группы Гудериана. Прорыв немцев был столь стремителен, что находящиеся в процессе формирования и обучения части даже не успели организоваться для отпора врагу. Многие части были уничтожены или рассеяны в первых же боевых столкновениях с противником. Развивая успех, танковые дивизии «быстроходного Гейнца» с двух сторон охватили Тулу, оставив городские бои мотопехоте, и устремились к Коломне и Кашире, стараясь как можно быстрее овладеть переправами через Оку. Здесь, однако, их поджидал весьма неприятный сюрприз в лице первого гвардейского корпуса Лелюшенко. Это ударное соединение, состоящее из «спешенных» парашютистов, гвардейской пехоты, «катюш» и двух свежих танковых бригад, формировалось в глубоком тылу с прицелом на зимнее наступление, но в итоге весьма пригодилось командованию РККА в критический момент битвы за Москву. Спасти Тулу гвардейцы не успели, но за линию Оки они дрались насмерть. Тяжелые бои с переменным успехом продолжались несколько дней и закончились вничью. Немцы, ценой тяжелых потерь, все же захватили Каширу и плацдармы на левом берегу Оки, но Коломну взять так и не смогли. Наступательный порыв 2-й танковой группы иссяк, и Гудериан отдал приказ о приостановлении дальнейших атак.

Тяжелее всего для советских войск складывалась обстановка в центре Западного фронта. Здесь наступление вели самые мощные немецкие группировки – 4-я полевая армия Клюге и 4-я танковая группа Гепнера, ядром которой являлся свежий, полностью укомплектованный XL моторизованный корпус. Три слабые советские армии, собранные на ходу буквально с миру по нитке, откатывались под натиском опытных, отдохнувших немецких дивизий. Пали Калуга, Медынь, Боровск, Серпухов, Волоколамск… XL корпус таранным ударом проломил хлипкую оборону 5-й армии на Волоколамском шоссе и, овладев городами Клин и Солнечногорск, устремился к каналу Москва-Волга, сумев с ходу форсировать его у Яхромы, а затем захватить Дмитров, создав на восточном берегу канала tetdepon . Но дальнейшее продвижение немцев здесь было надолго остановлено с помощью довольно оригинальной инженерной операции – затопления долины рек Сестра и Яхрома. В результате этой экстраординарной меры удалось изолировать прорвавшиеся через канал немецкие части, которые тут же подверглись отчаянным контратакам подошедших из Москвы войск. Отрезанные от снабжения немцы были спасены от разгрома и уничтожения своей вездесущей авиацией. Люфтваффе не только оказало эффективную поддержку путем массированных бомбовых ударов, буквально прижавших советские войска к земле, но и обеспечило с помощью сбрасываемых на парашютах контейнеров минимально необходимое снабжение отрезанного авангарда группы Гепнера.

В это же время XLI моторизованный корпус, отличившийся при взятии Ленинграда, воспользовавшись разрывами во фронте пятившихся советских войск, первым ворвался в пределы городской черты Москвы со стороны Химок. Пехота в серых мундирах, гробообразные колесно-гусеничные бронетранспортеры и танки с крестами на броне вызвали своим появлением на улицах московских окраин новый всплеск паники. В последний бой с ворвавшимися в город немецкими войсками пошли части столичного гарнизона, «истребительные батальоны» и войска НКВД, расквартированные в городе и окрестностях, – Западный фронт исчерпал свои возможности к сопротивлению.

* * *

У Ганса Нойнера в тот октябрьский день настроение было приподнятым и вполне благодушным. Объяснялось это сразу несколькими причинами: во-первых, он только что плотно пообедал тушеной картошкой со свежей свининой, а не традиционным Alter Mann , во-вторых, ему еще с утра удалось разжиться у интендантов парой бутылок французского коньяка, и, наконец, в-третьих, он был занят увлекательным и необременительным делом – наблюдал за воздушным боем. Обстановка на участке, занимаемом разведбатом, была спокойной, так что Ганс вполне мог себе позволить небольшое развлечение, чем он немедленно и воспользовался, удобно расположившись с биноклем за пригорком.

Зрелище было и впрямь увлекательное – в блеклом осеннем небе на небольшой высоте весело сновали, выписывая в трехмерном пространстве замысловатые фигуры, около двух дюжин советских и немецких самолетов. Все началось с того, что подходящую к фронту на небольшой высоте группу советских штурмовиков, переделанных из старых истребителей, атаковала целая эскадрилья сто девятых «Мессершмиттов». Одно звено сразу напало на три новых, остроносых русских истребителя, летевших чуть в стороне и выше штурмовиков, остальные навалились на ударную группу противника. У люфтов все складывалось просто замечательно: один русский истребитель был сразу же сбит в первой внезапной атаке, оставшуюся пару отогнали в сторону, загнав в облака, после чего Ганс потерял их из виду. Зато бой со штурмовиками развернулся чуть ли не над его наблюдательным пунктом. «Иваны», побросав свои легкие бомбы где попало, построили оборонительный круг и теперь пытались отступить обратно к себе. Получалось у них не очень. Атакуя с пикирования, «мессеры» раз за разом «клевали» эту карусель, причем не без успеха – три тупорылых самолета с красными звездами на крыльях уже врезались в землю.

Под завязку боя Ганс и другие наблюдатели из его роты получили неожиданный бонус – возможность самим поучаствовать в событиях. В результате очередной атаки оборонительный круг штурмовиков распался и «иваны» поодиночке ринулись кто куда. «Худые» азартно кинулись в погоню. Один из штурмовиков, видимо, неправильно соорентировавшись или, может, желая таким образом избежать преследования, устремился не на восток, а на юг – прямо над ничейной полосой. Впрочем, если русский и желал таким способом отделаться от истребителей, то надо признать, что ничего у него не вышло. Один из «сто девятых» быстро зашел ему в хвост и после нескольких очередей «крыса» рухнула на буряковое поле, простиравшееся перед позициями разведывательного батальона, несколько в стороне от импровизированного НП Нойнера. По-видимому, пилот пытался посадить поврежденную машину на брюхо, но получилось это плохо – самолет пропахал в рыхлой почве довольно приличную борозду, после чего зарылся своим массивным, словно обрубленным, носом в землю и перевернулся через капот.

Правда, одержавший победу немецкий пилот вряд ли успел порадоваться своему успеху. Практически сразу после падения его противника он и сам оказался под обстрелом. Откуда вывернулся этот русский истребитель, Ганс не заметил – увлекся зрелищем падения штурмовика. По всей видимости, вернулся один из двух уцелевших эскортов, ушедший в облака в самом начале, – крутой парень, раз сумел уйти от преследования и не побоялся вернуться и вступить в бой, который уже был бесповоротно проигран! Причем в одиночку, потеряв обоих напарников, один из которых наверняка был сбит! Мда…

Для немецкого пилота эта атака также оказалась полной неожиданностью. «Мессершмитт» напоролся на трассу, протянувшуюся от русского истребителя, резко рыскнув в сторону, потерял свой и без того минимальный запас высоты и, зацепившись хвостом за землю, грохнулся на то же самое поле, в котором только что закопался советский штурмовик. Ганс опустил бинокль и сдвинул фуражку на затылок.

– Ну и дела, а как все хорошо начиналось…

Дальше события понеслись вскачь. Взвод легких зениток, прикрывавших расположение разведбата, дружно обстрелял русский истребитель, который не стал испытывать судьбу и, заложив крутой вираж, удалился на восток. После этого Ганс еще раз детально осмотрел оба разбившихся в зоне прямой видимости самолета.

– Ага! Русскому пилоту, кажется, хана, а наш уцелел. Только чего он там возится? Эй, Дитер! – Командир первого взвода оторвался от бинокля и повернулся к Нойнеру.

– Возьми отделение и сгоняй к самолету. Если пилот ранен, притащишь его сюда. И самолет осмотри – может, удастся его ночью вытащить…

– Jawohl.

Руст, на ходу отдавая команды, тут же бегом ринулся к своему взводу, стоявшему в резерве. Через минуту группка пятнистых фигурок уже пробиралась по ничейной полосе к валяющемуся вдалеке самолету. Русские тоже решили полюбопытничать, и от их позиций в сторону упавшего «Мессершмитта» вскоре тоже отправилась небольшая, но весьма подозрительная компания. Ганс, следивший со своего импровизированного наблюдательного пункта за всеми этими перемещениями, тут же отдал Геро команду на эскалацию конфликта. Несколько минометных мин, легших в непосредственной близости от русской разведгруппы, заставили тех поспешно отступить. Видимо, такая постановка вопроса местное советское командование не устроила, потому что вскоре заговорила уже русская минометная батарея, заставив отделение Руста рассредоточиться и срочно искать хоть какое-то укрытие. Воздушная битва плавно перетекала в наземное сражение, стремительно набирая обороты.

Следующий ход сделал Бестманн. Связавшись с артполком, командир батальона затребовал артподдержку дивизионных гаубиц, и вскоре на позиции русских обрушились пудовые осколочно-фугасные чемоданы. На такой аргумент «иванам» возразить было нечем. В результате минометный обстрел вскоре стих, а вслед за ним замолчала и гаубичная батарея. Маленькая битва большой войны закончилась, так толком и не начавшись.

Между тем парни Руста возобновили движение и вскоре достигли сбитого самолета. Пилот к тому времени уже пришел в себя и сумел выбраться из кабины, спрятавшись за корпусом самолета и поджидая разведгруппу. После непродолжительных переговоров пилот и разведчики еще немного покопались возле самолета, после чего двинулись в обратный путь. Удостоверившись, что новых сюрпризов не предвидится, Ганс, оставив Ланга следить за обстановкой, отправился в штаб батальона готовиться к приему нежданного гостя.

* * *

Летчик оказался совсем молодым парнем, на вид даже моложе Ганса. Лет двадцать от силы. Невысокий, худощавый, с косой темной челкой, падающей на лоб, в летном комбинезоне и ботинках. Свой летный шлем он нерешительно мял в руке. После пережитого боя, падения и последующих приключений парень явно пребывал не в своей тарелке. К тому же на фоне рослых, здоровых эсэсовцев, обвешанных оружием с ног до головы, щуплый и встрепанный летчик смотрелся довольно комично. Нойнер, едва только глянув на этого «аса», сразу же вспомнил «Счастливчика» Подольски, правда, тот ростом был повыше. А так вообще похож, такой же grunschnabel – явно недавно на войну попал, может, даже сегодня первый раз в бою участвовал, вот и не привык еще ходить рядом со смертью.

– Лейтенант Курт Райх, пятьдесят вторая истребительная эскадра. – Парнишка явно старался произвести впечатление настоящего вояки, даже вытянулся по стойке смирно, для солидности.

Бестманн и Нойнер скептически переглянулись.

– Штурмбаннфюрер Вальтер Бестманн, дивизия СС «Тотенкопф». – Вальтер, как бы невзначай, повел подбородком, отодвигая ворот камуфляжной рубашки и ненавязчиво демонстрируя недавно полученный рыцарский крест (первый в дивизии!): знай наших! Затем последовал кивок в сторону Ганса: – Оберштурмфюрер Ганс Нойнер, это его парни тебя вытащили. Садись, лейтенант, передохни пока.

Ганс кивнул Русту, маячившему у входа в хату. Взводный отсалютовал рукой и, хлопнув по плечу стоявшего рядом гренадера, скрылся из виду. Гренадер молча сложил в углу парашют и несколько железяк, после чего тоже исчез. Пока происходило это молчаливое действо, Бестманн (тоже молча) добыл из-под стола бутылку коньяка и, набулькав приличную порцию в обычную жестяную кружку, пододвинул ее летчику.

– Пей, парень, а то выглядишь ты, как angewarmte leiche , если не сказать еще хуже.

Летчик с сомнением поглядел на кружку, но под строгим взглядом комбата все же взял ее в руки и, затаив дыхание, выпил, чуть не поперхнувшись напоследок.

– Другое дело! – Ганс от души хлопнул кашляющего лейтенанта по спине, от чего тот едва не полетел на пол.

– Э… а вы можете сказать, где я сейчас нахожусь?

– На земле! – Ганс с командиром весело расхохотались, глядя на вытянувшуюся физиономию летчика. – Не ожидал? Причем целым, а не по частям, с чем я тебя и поздравляю. – Ганс, все еще ухмыляясь, подхватил початую бутылку и ловко разлил остатки содержимого по трем кружкам.

– Prosit! – Эсесовцы дружно опрокинули кружки, лейтенант выпил свою чисто машинально.

– Слышь, вояка, ты на фронте-то давно?

– А? – От пережитого и выпитого летчик уже начал медленно впадать в прострацию.

– Воюешь давно? Сколько «иванов» сбил?

– Сегодня – первого. Я меньше месяца как на фронт попал, из учебной группы перевели. Сегодня мой третий бой был и уже сбили. Я его даже не заметил! Откуда он взялся вообще? – Язык у летчика стал ощутимо заплетаться, делая речь все более бессвязной, но зато появилось желание выговориться. Причем эти два фактора явно вступали в противоречие.

– Не переживай, – Вальтер похлопал незадачливого летуна по плечу, – еще отомстишь. Первого ведь сбил – дальше легче пойдет. Ты с какого аэродрома, кстати? Надо же твоих успокоить.

– Я? Из-под Чугуева. Вторая группа, четвертая эскадрилья…

– Ага. Ну, отдыхай, гроза небес. Мы твоим отзвонимся, если надо – подбросим до аэродрома. Но лучше ты у нас пока посиди. Ночью мы попробуем твой самолет вытащить, он вроде не сильно разбился, может, и починят еще. Ну и ты вроде как не с одним парашютом вернешься. Согласен?

– Я? Я – да. Мы с вашими солдатами приборы с самолета скрутили. Часы там, высотомер… По инструкции положено! Где они? Я помню, мы их несли… – Курт закрутился на табуретке в поисках утраченных приборов.

– Да сиди ты, на месте твои железки. Вон на парашюте валяются.

– Ганс, у тебя коньяк есть? А то я последнюю бутылку истратил, чтоб этого «орла Геринга» в чувство привести.

– Нету! – Ганс решительно отмел поползновения командира на его недавно обретенное в боях с интендантской службой имущество.

– Штурмбаннфюрер, срочное сообщение! – появившийся очень кстати связист не позволил Бестманну облечь свои подозрения по поводу честности Нойнера в словесную форму.

– Боевой приказ?

– Нет, обычное сообщение по радио.

– А что там тогда может быть срочного?!

– Наши войска вступили в Москву! Только что из Берлина передали, я подумал: вам захочется знать…

– Правильно подумал. Ладно, можешь идти, молодец, что сообщил!

– Jawohl!

Ганс с Вальтером переглянулись, затем так же синхронно уставились на очумело крутящего головой летчика.

– Я за коньяком!

– Ты ж говорил «нету»!

– А теперь есть! Хотя, пожалуй, ненадолго – такую победу надо отметить!

– Точно! Пусть это не мы вступили в Москву, но в этой победе есть и наша заслуга. И люфтваффе тоже. Так что тащи свой коньяк – лейтенант сегодня никуда не поедет, это уж точно!

 

Глава 9

Третьего не дано

– Что значит «отступили»?!! – Гитлер буквально кипел от негодования, отчего его речь срывалась на шипящий шепот, а во взгляде, устремленном на командующего сухопутными силами, плескалась такая ярость, что Браухич невольно отшатнулся.

– Мой фюрер, войска устали, тылы растянуты, снабжение неудовлетворительно и не в состоянии полностью покрыть потребности наступающих войск…

– Не хочу даже слышать этот лепет! Москва должна быть взята! Любой ценой!!!

– ОКХ работает над этим, но войскам нужна хотя бы кратковременная передышка, на время которой наступление и было приостановлено – это временная мера, мой фюрер. – Гальдер поспешил вмешаться, чтобы прикрыть главкома, растерявшегося под эмоциональным напором Гитлера, однако буря, бушевавшая в восточно-прусской ставке, и не думала утихать.

– Временная мера?! Замечательно! А почему МЕНЯ не поставили в известность об этой мере заранее??? Берлинское радио уже сообщило на весь мир о том, что германские войска вступили в большевистскую столицу! И что теперь?! Какое впечатление произведет в мире известие о том, что мы вновь ее оставили? А как на это отреагируют наши доблестные войска, сражающиеся сейчас по всему фронту? Йодль! Что вы скажете по этому поводу?

Однако начальник оперативного отдела ОКВ и главный «военный советник» Гитлера, с индифферентным выражением лица флегматично наблюдавший за разносом армейского начальства, вместо ожидаемой фюрером безоговорочной поддержки предпочел занять нейтральную позицию.

– Я бы хотел услышать аргументы ОКХ, прежде чем делать выводы, мой фюрер. – Спокойный и вежливый тон фактического начальника «личного штаба» несколько остудил Гитлера.

– Хорошо! – Фюрер даже слегка пристукнул кулаком по столу, стремясь унять навалившееся нервное напряжение. – Докладывайте! Что там у вас, Гальдер?

Начальник штаба ОКХ немного пошелестел бумагами, сверяясь со своими записями, после чего, поправив очки, приступил к докладу, время от времени иллюстрируя свои слова заученными движениями указки по масштабной военной карте с нанесенной на ней оперативной обстановкой.

– За последние три недели наши войска на центральном направлении продвинулись на восток на двести-триста километров, выйдя на ближние подступы к советской столице. В настоящее время 9-я полевая армия Штрауса занимает позиции фронтом на север от Осташкова до Калинина и далее вдоль Волги до канала Москва-Волга. Фактически армия прикрывает весь северный фланг нашей московской группировки и обеспечивает связь с группой армий «Север». Далее вдоль канала Москва-Волга располагается 4-я танковая группа Гепнера, которая захватила и удерживает крупный плацдарм на восточном берегу канала в районе Яхрома-Дмитров. В настоящий момент противник предпринимает упорные контратаки с целью ликвидации этого плацдарма и восстановления обороны по берегу канала. С целью максимально затруднить действия наших войск противник также предпринял меры по затоплению местности, используя свою ирригационную систему. В результате наши войска на плацдарме в течение двух дней были отрезаны от снабжения и только благодаря исключительно эффективной поддержке авиации смогли продержаться до восстановления переправ, а затем и расширить захваченный плацдарм, перерезав железную дорогу. – Гальдер перевел дух и, оторвавшись от своих записей, обвел взглядом окружающих, стараясь оценить их реакцию и предугадать неизбежные вопросы.

– Непосредственно перед Москвой находится 4-я полевая армия Клюге. Линия фронта на ее участке проходит через Красную поляну, Крюково, Истру, Звенигород, Кубинку, Наро-Фоминск и Серпухов. Далее до Коломны, фронтом на север, располагается 2-я танковая группа Гудериана. От Коломны на юг, до Ельца, фронт занимают войска 2-й полевой армии Вейхса. В резерве группы армий в районе Клин-Солнечногорск находится 3-я танковая группа, командование которой, в связи с назначением Гота временным командующим 17-й полевой армией, принял генерал Шмит, ранее командовавший XXXIX моторизованным корпусом. 12-я танковая и 20-я моторизованная дивизии из третьей танковой группы переданы в состав четвертой. 60-я моторизованная дивизия передана в состав второй танковой группы.

Гитлер, изо всех сил сдерживавший свое раздражение на протяжении неторопливой речи начальника штаба ОКХ, все же не выдержал:

– Гальдер! Почему наши войска, стоящие на пороге Москвы, остановлены приказом ОКХ? Вашим приказом! Почему части, УЖЕ вошедшие во вражескую столицу, отошли назад, покинув пределы города? – Вскочив из-за стола, Гитлер принялся нервно расхаживать по залу для совещаний, вынуждая присутствующих генералов крутить головами, отслеживая его перемещения.

– Войска остановлены потому, что попытка взять город с ходу провалилась. Советское командование смогло стянуть в город и на ближние подступы к нему довольно значительные силы, а также бросило в бой части столичного гарнизона, включая войска НКВД и различные формирования ополченческого типа. – Гальдер изо всех сил старался остаться корректным, хотя и чувствовал, что после совещания нужно будет выпить что-нибудь для нормализации давления. Лучше всего хороший французский коньяк – он заодно и нервы успокаивает.

– И что?! – Гитлер не собирался сдаваться. – По-вашему, это достаточный повод для остановки наступления целой группы армий?! Наступления, решающего исход всей войны?!

– Мой фюрер, наступление остановлено потому, что потеряло шансы на быстрый успех. – Фельдмаршал Браухич успел оправиться от полученного разноса и поспешил на помощь своему начальнику штаба. – А если взять столицу на плечах отступающих войск не удалось, то наиболее целесообразным решением является приостановка войск и подготовка планомерного штурма, как это было проделано нами в Польше, под Варшавой. Именно в таком духе и были отданы распоряжения ОКХ. Как только восстановится снабжение, завершится перегруппировка и будет завершен ввод в действие резервных корпусов, наступление тут же возобновится. Взятие Москвы до окончания кампании остается приоритетной целью нашей стратегии на востоке.

Приведенная Браухичем аналогия с Варшавой, которую немецкие войска два года назад тоже не смогли взять с ходу, но затем овладели ею после хорошо подготовленного штурма, несколько охладила Гитлера. Прекратив свои метания, он остановился возле карты и, резко повернувшись, выпалил:

– Хорошо! И когда же, по-вашему, будут созданы необходимые условия для штурма?

– Не ранее 15 октября, мой фюрер. – Гальдер придал лицу выражение легкого сожаления. – Увы, но наладить снабжение раньше, в масштабах необходимых для такого наступления, невозможно.

Гитлер нервно пробарабанил пальцами по краю стола.

– Дело только в снабжении?

– Нет. Штабом ОКХ принято решение удовлетворить просьбу командования группы армий «Центр» и передать на усиление армий, предназначенных для захвата столицы, «петербургские» корпуса. Эти соединения, имеющие опыт штурма крупных укрепленных городов, уже привели себя в порядок и готовы к новым боям. Резерв же ОКХ будет пополнен свежими дивизиями с запада, которые в настоящий момент постепенно прибывают на Восточный фронт. К сожалению, из-за проблем со снабжением, в частности, из-за невозможности варшавским железнодорожным узлом своевременно обрабатывать достаточное для обеспечения нужд Восточного фронта количество эшелонов, переброска этих дивизий затягивается. Тем не менее последние из 11 предназначенных к переброске соединений прибудут не позднее середины ноября. Учитывая складывающуюся на фронтах обстановку, Штаб ОКХ считает эти сроки приемлемыми.

Гитлер бросил задумчивый взгляд на карту. В это время Йодль, до сих пор придерживавшийся роли бесстрастного наблюдателя, все же улучил подходящий момент для вмешательства:

– И как ОКХ представляет себе эту новую операцию?

– Общий замысел операции достаточно прост. 4-я и 2-я танковые группы, усиленные армейскими корпусами, нанесут мощные удары по сходящимся направлениям и соединятся в районе Ногинск – Орехово-Зуево, образовав внешний фронт окружения московской группировки противника. Разделительной линией между армиями будет служить река Клязьма. Для форсирования реки Москва Гудериану будут приданы дополнительные понтонные части из резерва ОКХ.

Основную нагрузку при штурме Москвы будут нести войска 4-й полевой армии, которой и будут приданы «петербургские» корпуса. Также в подчинение штаба армии передаются практически все саперно-штурмовые части, которые имеются в наличии на данном участке фронта, а также дивизионы тяжелой и штурмовой артиллерии резерва ОКХ и артиллерийские штабы, для лучшей координации артиллерийского огня.

Перед 9-й полевой армией активных наступательных задач не ставится. 2-я полевая армия должна продвинуть свой правый фланг до реки Дон и установить прочную связь с 1-й танковой группой, наступающей в настоящее время на Воронеж. Левый фланг армии Вейхса предполагается выдвинуть на восток до Рязани, прочно обеспечив действия 2-й танковой группы с этого направления.

Что же касается 3-й танковой группы, то ее предполагается двинуть в прорыв одновременно с 4-й, в общем направлении на Ярославль, Рыбинск. Штаб ОКХ считает, что наступление в этом направлении будет способствовать нарушению целостности всего русского фронта и исключит саму возможность координации усилий советских войск, находящихся северо-восточнее верховьев Волги, с войсками, действующими на московском направлении.

– Что ж, разумно. – Йодль задумчиво кивнул головой, оценивая полученную информацию и мысленно соизмеряя ее с нарядом сил и пропускной способностью службы снабжения. – Полагаю, у такой операции будут весьма неплохие шансы на успех…

– Шансы?! – Успокоившийся было Гитлер, услышав эту фразу Йодля, буквально взорвался. – Я не хочу даже слышать про шансы и вероятности!!! – От криков фюрера даже незаметный как тень стенографист сбился с ритма, допустив ошибку в записях. А верховный командующий вооруженных сил Германии продолжал бушевать:

– Запомните, господа, – последнее слово Гитлер выговорил с подчеркнутой язвительностью – под Москвой решается судьба не только этой кампании, но и всей войны в целом. Решается судьба Германии! Либо мы захватим Москву и сокрушим Советы раз и навсегда, либо Германия рано или поздно падет под объединенным натиском с востока и запада. Третьего не дано! Все, от рядового до фельдмаршала, должны это осознать! Неудачи не должно быть – мы просто не имеем на это права! – Фюрер вновь начал расхаживать между столом и закрепленной на стене картой.

– Помните об этом, когда будете разрабатывать и проводить операцию и внушите это всем войскам, участвующим в ней, от фельдмаршала до последнего солдата. Москва должна быть взята! Во что бы то ни стало!

* * *

– Рейнхард, что вы думаете по поводу всего этого? – в преддверии последнего наступления восточной кампании Гитлер буквально не находил себе места, утратив покой и сон. Разговор с Гейдрихом – наиболее высокопоставленным из тех немногих, кто был посвящен в информацию из будущего, – был попыткой обрести душевное равновесие накануне решающих событий.

– Я полагаю, что армия пока еще не давала поводов для сомнений, мой фюрер. Все наши операции заканчивались блестящим успехом. Так почему вы сейчас сомневаетесь в победе? – Гейдрих слегка лукавил. Его тоже беспокоил срыв «Тайфуна», хотя достигнутые в начале операции успехи и впечатляли. Но показывать фюреру свою неуверенность было бы крайне недальновидно.

– Потому что на карту поставлено слишком много, Рейнхард! Вы не хуже меня знаете, что однажды наше наступление на Москву уже сорвалось и чем это закончилось в итоге для Германии. И вот теперь эта остановка наступления, вывод передовых подразделений 4-й танковой группы из московских предместий…

– Это, конечно, досадно, мой фюрер, но тем не менее я бы не стал проводить прямых аналогий. Ведь, в конце концов, Петербург нами уже взят, да и потери, нанесенные Красной армии, столь велики, что…

– Кстати, о них! – Гитлер тут же ухватился за возможность сменить тему и уйти от неприятного вопроса, который сам же и поднял. – Вы ведь, по согласованию с армейским начальством, организовали выборочный роспуск пленных?

– Да, мой фюрер. Это была вынужденная мера. Хотя я и постарался организовать процедуру так, чтобы извлечь из этого, помимо чисто организационных, также и политические выгоды.

Гитлер пренебрежительно хмыкнул.

– Все еще надеетесь создать на Украине и в Прибалтике зависимые государства?

– Я учитываю такую возможность. – Гейдрих невозмутимо выдержал насмешливый взгляд фюрера. – Никогда не помешает иметь запасной вариант, особенно если это ничего не стоит.

– Ничего?

– Абсолютно. Пленных из западных регионов стоило отпустить в любом случае – старая пенитенциарная система была просто не в состоянии переработать всех поступающих пленных. А учитывая, что отпущенные прибалты и украинцы в массе своей негативно относятся к советской власти, то эта наша акция, наряду с самим фактом освобождения, существенно улучшит отношение населения западных областей к оккупационным властям.

– А это не приведет к резкому росту партизанского движения? – Скептицизм Гитлера сменился явной заинтересованностью, чем Гейдрих не замедлил воспользоваться – лишний раз произвести впечатление на фюрера никогда не помешает.

– Такой вариант крайне маловероятен, мой фюрер. Система фильтрации была построена таким образом, чтобы с очень высокой долей вероятности отсеивать потенциально враждебные элементы. К тому же все отпущенные получали клеймо, что облегчает их идентификацию.

– Клеймо?

– Да. Вернее, татуировку установленного образца. Татуировка состоит из сочетания букв и цифр и наносится на левое предплечье. Например, КА123087. К – общее от слова военнопленный, А – код полосы армии, где захвачен пленный, 1 – код области, куда возвращается пленный, остальные цифры – его номер в списке. Если его отпускают в полосу соседней группы армий, то вместо единички ставится другой знак.

То есть фельджандарм или лицо аналогичного статуса, остановив пленного, заставляет его засучить рукав. Он видит, что пленный отпущен на проживание в область номер 1, то есть Киевскую. Если это по дороге, то федльджандарм теряет интерес и отпускает пленного. А вот если в другом случае он видит, что номер области 8, то есть Одесская область, знак лагеря 11-й армии, а задержан пленный в Харьковской, то такой пленный автоматически приравнивается к партизанам и подпадает под действия законов военного времени о борьбе с бандитизмом.

– Что ж, весьма практичный подход. Поздравляю, Рейнхард, вы нашли отличный выход из создавшегося по вине предыдущего руководства концентрационными лагерями положения, сумев при этом свести негативные последствия к минимуму.

– Благодарю, мой фюрер. Это была, конечно же, временная мера. И, хотя полностью эксцессов избежать не удалось, она позволила в целом решить проблему без значительных затрат с нашей стороны.

– А что там были за эксцессы? – Гитлер и сам не заметил, как увлекся этой неожиданно подвернувшейся темой, совершенно позабыв о терзавших его все последние дни сомнениях.

– Некоторые верующие отказались уходить из лагеря из-за «Апокалипсиса», где говорилось о нанесении знаков приспешникам сатаны. В некоторые фильтрационные лагеря даже приглашали священников для разъяснения, что у Иоанна Богослова чуть не так написано. В один лагерь по ошибке пригласили униатского священника вместо православного. Пленные его закидали чем-то, решив, что священник запродался не только немцам, но и дьяволу. Для этой категории пленных даже появилось ироническое прозвище – «богословы».

Еще имели место неоднократные случаи флегмон после спешного татуирования, в том числе с потерей руки. Также отмечено появление категории пленных, называемых «чистотельщиками». Это те, кто решил потом свести татуировку. Уже выявлено несколько составов, используемых пленными, в основном на основе сока чистотела. Не у всех хорошо получалось. Вернее, практически ни у кого – рубцы потом выдавали. Этих с рубцами тоже сразу к партизанам причисляют. Это, кстати, тоже своего рода тест, позволяющий отсеивать негативно к нам настроенный элемент. В общем, определенные недостатки у системы все же имеются. Но в целом разработанные меры себя оправдали. Большинство пленных с пониманием отнеслось к избранным нами мерам и было весьма радо возможности отправиться домой ценой столь незначительных неудобств.

Наши оккупационные власти подтверждают, что настроение населения в целом благоприятно для нас, хотя отношение к нам в различных регионах могут существенно отличаться. У меня есть все основания полагать, что роспуск по домам значительного количества военнопленных, в совокупности с дальнейшими успехами наших армий на фронте, обеспечит окончательный перелом в настроении в выгодную нам сторону.

– Что ж, тем лучше для них. В противном случае им придется испытать на себе и другие методы подчинения, которыми мы располагаем. – Гейдрих растянул свои тонкие губы в вежливой усмешке: от неуверенности фюрера не осталось и следа – еще одна маленькая победа, которую он может с чистой совестью записать на свой счет.

* * *

В начале октября на Восточном фронте установилось относительное затишье – противоборствующие группировки советских и немецких войск замерли в состоянии неустойчивого равновесия. Каждая сторона лихорадочно готовилась к новым боям, стремясь извлечь из возникшей оперативной паузы максимум возможных преимуществ.

Ефрейтор РККА Роман Александрович Марченко тоже готовился… к выписке из госпиталя. Вернее, наслаждался последними днями покоя перед неминуемой отправкой обратно на фронт. Нога уже практически зажила, позволяя ходить без палки не хромая. Только бегать, как раньше, пока еще не получалось, но врач уверял, что за этим тоже дело не станет.

Единственным, что отравляло Ромке спокойную жизнь, было беспокойство о судьбе родных, поселившееся в его душе после того самого злополучного письма из Нижнего Тагила. Чем бы Марченко ни занимался с тех пор, мысли неизменно, так или иначе, сворачивали на эту проторенную дорожку. Вот и сейчас: прочитал коротенькую заметку, напечатанную в одной из центральных газет, и тут же живо переложил описанную ситуацию на свой конкретный случай.

Статья, кстати, была любопытная и повествовала как раз о немецком оккупационном режиме на завоеванных территориях. Так что Роме на сей раз не пришлось особо напрягать воображение, чтобы соотнести прочитанное с волновавшим его вопросом. Вот только напечатанное его совсем не обрадовало, так что мысли у Романа роились совсем не веселые. Статья, написанная, неким Эренбургом, заканчивалась примечательным наблюдением:

«В одной из сожженных деревень под Можайском можно увидеть назидательную картину: на пепелище лежит полусгоревший труп немца. Огонь выел его лицо, а голая ступня, розовая на морозе, кажется живой. Колхозницы рассказывают, что этот немец вместе с другими «факельщиками» поджигал деревню. Бутылка с горючим вспыхнула в его руке. Лежит ком обугленного мяса: преступление и наказание.

…Они жгут сейчас русские города и деревни. Безумцы, они не понимают, что они жгут Германию. Я вижу страну гитлеровцев, сгоревшую, с голой розовой пяткой… Поджигатели сами сгорят. Я знаю, они тогда завопят: «Нихтс! Нихтс! Это не мы. Это Гитлер». Но мы теперь учимся не слышать поздних жалоб. Мы учимся не видеть притворных слез. Мы скажем каждому: «Не только Гитлер жег – ты. Гитлер для тебя был божеством, фюрером, Вотаном. А для нас Гитлер – ничтожество, шпик, один из фрицев. Такой же фриц, как ты. Не ссылайся же на Гитлера. Умел грабить, умей держать ответ». Не одна колхозница придет со счетом – миллионы. Весь наш народ, вся Европа. От Черногории до Норвегии.

Вы будете выть: «Защитите нас от сорока народов». Никто вас не защитит. Ваши военные заводы, ваши арсеналы взлетят. Ваши крепости будут срыты. Ваша свастика будет растоптана. Вы сможете на берлинской улице, именуемой «Аллеей побед», поставить еще один памятник: Германию с факелом. Германию-поджигательницу, обугленную, уродливую и черную, как ночь, – горе-Германию».

Вроде бы оптимистично, но на душе все равно погано. Наверное, оттого, что спалить Германию данный литератор обещает когда-нибудь потом, а немцы жгут советскую землю уже сейчас. В том числе и родной Тростянец…

При воспоминании о доме Рома опять погрустнел. В Тростянце остались мать, сестренка, дед с бабушкой, Оксана… Про Оксану отец в своем письме вообще не упоминал! Что, трудно было черкнуть пару строк? Ведь знал же, что она единственному сыну не чужая. Так нет же, уперся, как баран! Вот не нравилась ему будущая невестка, хоть ты тресни, и он ее ни полсловом не помянул. А Рома теперь гадай: смогла она уехать или нет? И если смогла, то где ее теперь искать прикажете? А если не уехала, значит, теперь в оккупации – тут и вовсе не знаешь, что и думать. Особенно после вот таких вот статеек, где в красках расписывается, как фашисты жгут целые села, вместе с жителями, вешают всех подряд, грабят, насилуют, пытают, убивают… Даже фотографии есть! Из Ельни, например, которую не так давно отбили у немцев после долгих боев. Не хочется в такое верить. Ох и не хочется! Но от хотения тут мало что зависит. Посоветоваться бы с кем знающим…

Идея поделиться своими соображениями и послушать совета показалась Роме стоящей. Если и не получится разговор, так все равно его через пару дней из госпиталя выпишут, и поминай как звали. А если выгорит все, то, может, и присоветуют чего стоящего. Ну, или хоть выговориться удастся – глядишь и полегчает.

Придя к такому решению, Марченко принялся неторопливо перебирать в памяти всех потенциальных кандидатов на серьезный разговор, обстоятельно взвешивая все «за» и «против». После получаса неспешных раздумий ефрейтор остановил свой выбор на одном из коллег по несчастью – младшем сержанте Диме Фролове из соседней палаты, который валялся там еще с июля месяца, залечивая сквозное ранение голени. Потенциальный собеседник был не дурак и действительно мог присоветовать что-то стоящее. К тому же через пару дней он должен был выписаться из госпиталя, как и Ромка, при этом, будучи артиллеристом, почти наверняка отправится в какую-то другую часть. В общем, разойдутся их пути-дороги в самое ближайшее время и, пожалуй, навсегда. Так что, если и решит собеседник настучать недремлющим органам об упаднических настроениях соседа по госпиталю, то сделать ему это будет трудновато. Хотя парень он вроде нормальный, так что вряд ли. Просто лишний раз перестраховаться никогда не повредит – такая уж у Ромки осторожная натура.

Окончательно утвердившись в принятом решении, Марченко начал понемногу претворять его в жизнь.

* * *

Разговор с Фроловым состоялся на следующий день после обеда во время прогулки по территории госпиталя строго по намеченному плану.

– И что теперь делать? – закончив свой нехитрый рассказ, начатый с пересказа газетных статей и продолженный изложением собственных невеселых мыслей по этому поводу, Рома с надеждой уставился на артиллериста. Тот задумчиво почесал нос, посмотрел зачем-то на покрытое низкими осенними тучами небо и наконец изрек:

– Плохи твои дела.

– Сам знаю. Ты лучше скажи, что дальше делать, чтоб хуже не стало?

– Ну, про то, что у тебя кто-то остался под немцами, лучше не вспоминай. Больше на отца налегай, который в эвакуации.

– Да это-то понятно. Мне бы про остальных узнать.

– Они у тебя кто?

– В смысле?

– Ну, на военном предприятии, например, работают или, может, в райкоме там каком…

– Нее, ничего такого.

– Тогда вряд ли их куда вывезли. Мне мать писала, как у них в Брянске эвакуацию проводили. Разве что сами уехали. Есть куда? Родственники там…

– Да нет вроде…

– Ну, значит, точно остались.

– И что теперь?

– А кто ж его знает? У меня у самого тетка в Брянске осталась, сестра двоюродная, еще там родня всякая… Теперь вот места себе не нахожу.

Услышав про знакомые проблемы, Марченко, как ни странно, приободрился. Общее несчастье вообще сближает. Так что Рома проникся сочувствием к чужому горю и даже предпринял попытку морально поддержать товарища, а заодно и себя:

– А может, еще и обойдется? Мало ли что там писаки в газетах пишут.

– Может, и так…

Фролов никакого энтузиазма не проявил и, видимо, погрузившись в воспоминания о родных, задумчиво разглядывал носки своих башмаков. Зато Марченко незаметно для себя воодушевился.

– Я просто вспомнил, что отец про прошлую войну рассказывал. Тогда немцы тоже приходили, но ничего, пронесло.

Дмитрий из задумчивости не вышел, но направление мыслей явно поменял. Теперь его взгляд скользил по растущим вдоль дорожки кустам с голыми, потемневшими ветками. Через пару минут он нерешительно выдал:

– То просто немцы были, а теперь – фашисты. Что от них хорошего может быть?

Роман пожал плечами:

– Хорошего и от тех немцев ничего не было. Тут лишь бы плохого чего не случилось. Вообще, батя говорил, что они спокойные. Дисциплина и все такое. Хотя пограбить мастера – реквизиции там всякие, конфискации…

Артиллерист безнадежно махнул рукой:

– Да черт с ними, с конфискациями! Добро и новое нажить можно. Лишь бы похуже чего не было! Вон в газетах чего пишут – как представишь, мурашки по коже! И кошки на душе скребут…

Марченко кивнул. Действительно: как представишь, так вздрогнешь. Но человеку свойственно надеяться на лучшее, поэтому, немного подумав, Роман выдвинул новый аргумент:

– Люди – они разные бывают. Должны же и среди немцев нормальные попадаться, даже если они фашисты? Вот у нас до революции был один помещик из немцев – Кениг его фамилия. Так он, считай, весь наш город и построил. Все заводы, и мельницу паровую, и склады, и пекарню с маслобойкой. Леса вокруг – тоже все он посадил. Целых четыре лесничества! Еще ферму большую создал, которая теперь – колхоз. И больницу построил, и школу. Его уж и нет давно, а в школу ту до сих пор детишки ходят. И заводы работают. Хороший был человек, хоть и немец.

Так, может, и в этот раз повезет, а? Как думаешь?

Дмитрий нерешительно пожал плечами:

– Кто его знает? Хорошо бы. Но лучше все ж побыстрее германцев обратно в ихнюю Германию загнать – так оно надежнее.

– Знать бы еще, как это сделать. Пока что они нас все дальше и дальше гонят. – Рома зло сплюнул и пнул подвернувшийся под ногу камешек, после чего продолжил:

– Я вот, когда в госпиталь попал, так фронт километров за двести от моего дома проходил. А теперь уже километров за триста, только с другой стороны!

Собеседник в ответ только вздохнул. Беседа как-то сама собой прервалась, каждый думал о своем… Затянувшееся молчание прервал артиллерист. Ободряюще хлопнув Марченко по плечу, он как-то примирительно произнес:

– Ладно, Рома, пустое это все! Ни к чему нам сейчас об этом думать. Завтра медкомиссия – выпишут нас из госпиталя и снова на фронт отправят. Там уже некогда будет размышлять. Да оно и к лучшему: нечего себя зря изводить – воевать надо, чтоб дом свой и родных освободить. А там уж как повезет. Может, и удастся живыми остаться да к родному порогу вернуться.

* * *

15 октября немецкие армии возобновили свое наступление на московском направлении, но еще 11 октября 1-я танковая группа Клейста начала собственное наступление из района Белгорода на Воронеж. Ганс довольно улыбался, вспоминая начало этого удара: массированный артобстрел из всех дивизионных и приданных гаубиц, удар целой группы «штук» по позициям вражеской артиллерии и, напоследок, залп дивизиона небельверферов из приданного танковой группе полка – красота! После этого спектакля первому и второму полкам, пошедшим в наступление при поддержке штурмовых орудий, оставалось только прочесать перепаханные позиции русских и собрать оглушенных и ошарашенных пленных. Ну и добить немногих сохранивших способность и желание сопротивляться. А в образовавшийся прорыв тут же отправилась 11-я танковая дивизия, а за ней и весь XLVI корпус. Всегда бы так.

Но «всегда» не получилось. Как всегда, в общем. Ганс усмехнулся невольному каламбуру и осторожно, чтобы не потревожить ветки кустов, в которых он лежал, пошевелился, приминая палую листву, вздохнул и вновь взялся за бинокль – приятные воспоминания, конечно, греют душу, но рекогносцировку за него производить никто не будет. А вообще-то, не так уж все и плохо. Их батальон для проведения операции объединили с мотоциклетным, оставшимся без командира, в одну боевую группу под командой Бестманна. На усиление дали роту ПТО, роту легких зениток и батарею штурмовых орудий – можно и повоевать. Правда, все части изрядно потрепанные и, в отличие от гренадерских полков, практически не получали пополнений с начала кампании, если не считать вернувшихся в строй раненых. Зато в группе собрались сплошь аlte кnochen – ветераны. А у «иванов» сейчас не войска, а оборванцы какие-то – экипировки почти нет, да и та, что есть, – паршивая. Воевать вообще не умеют. Те, что за Днепром остались, покрепче были. И морды у последней партии пленных какие-то странные – кавказцы вроде бы, если разведсводкам верить. Хотя какая, собственно, разница? Хоть папуасы! Пострашнее видали! Вспомнить хоть марокканцев и сенегальцев из французских колониальных войск. Все равно всех покрошим, кто в плен сдаться не успеет…

Ганс оторвался от бинокля и, прервав нить своих размышлений, повернулся к Русту:

– Ну, что скажешь, Дитер?

– Я только несколько пикетов заметил. Нормальной обороны нет. Одиночные окопы только. Может, дальше в балке есть войска, но отсюда мы их вряд ли засечем, а ближе не подойти.

– А ближе и не надо. – Ганс кровожадно ухмыльнулся. – Кроме как по этой балке, им отходить больше негде. Только вот выбраться из нее, не пройдя ее всю до конца, у них вряд ли получится – слишком крутые склоны. А фланговое прикрытие они не выставили, ну почти… Понимаешь к чему я?

– Хотите снести эти пикеты, расставить наши пулеметы и минометы вдоль этой балки и пропустить «иванов» через мясорубку?

– Точно! А тех, кто уцелеет, встретим на выходе. Зря нам, что ли, целых шесть «штугов» дали?

Инициатива, как известно, наказуема, что и было лишний раз доказано решением Бестманна. Заботливый командир поощрил инициативного подчиненного, назначив Нойнера командиром ударного отряда, предназначенного для встречи вырывающихся из полуокружения советских частей на выходе из балки с довольно зловещим названием – Сухой лог. В уничтожении жиденького флангового прикрытия штурмовая группа «Нойнер» участия не принимала – без них справились. Отряд Ганса в составе его собственной роты, взвода саперов, двух противотанковых и одного зенитного взводов сразу был отправлен в обход, к единственному выходу из уготовленной противнику ловушки. Неподалеку в рощице с густым подлеском расположились шесть самоходок из третьей батареи дивизиона штурмовых орудий – резерв Бестманна на случай форсмажора.

Над полями и перелесками центрального Черноземья постепенно сгущались сумерки, солдаты, не жалея сил, окапывались на своих новых позициях. Ганс поежился под порывами холодного, промозглого ветра и с тоской взглянул на затянутое тучами грязно-серое небо – холодно, черт возьми! Если бы не легкий свитер, присланный из дому и одетый под мундир, и плотная камуфляжная рубашка сверху, то было бы совсем паршиво. Окинув взглядом работающих гренадеров, Ганс в очередной раз порадовался, что в кажущемся неизмеримо далеком тридцать восьмом году пошел служить именно в СС – вывернутые наизнанку (осенним рисунком наружу) камуфляжные рубашки и чехлы на касках делали солдат почти полностью незаметными в вечернем сумраке на фоне желто-бурого осеннего ландшафта. Ну и от холода дополнительная защита, не шинель, конечно, но у армейцев и такого нет – им сейчас совсем паршиво.

Ганс задумчиво провел рукой по щеке и подбородку, заросшим недельной щетиной. Ничего! «Иванам» не долго осталось – у них уже сейчас ни солдат, ни оружия почти что и нет. Он взглянул на темнеющую впереди лощину и зловеще усмехнулся: а скоро и вообще ничего не останется…

* * *

Следующий день оказался ничуть не лучше предыдущего – пасмурный, холодный и промозглый, да еще и дождь того и гляди пойдет. Сырой, несущий морскую влагу, южный ветер, дувший вчера весь день, прекратился. В неподвижном воздухе висели запахи сгоревшего пороха и солярки, горелого железа и тряпок, свежей крови и прелой листвы и самый паршивый из всех запахов – запах смерти. Ганс в отсыревшей от росы и висящей в воздухе влаги одежде, не выспавшийся, хмурый и злой потрошил штык-ножом банку мясных консервов из сухпайка. Ночка и утро выдались беспокойными, но сейчас вроде бы все стихло – самое время перекусить.

Сидящий рядом связист молча протянул Нойнеру наушники. В ответ на немой вопрос мотнул головой в сторону расположения основных сил батальона. Все ясно: комбат разузнал что-то новое и спешит поделиться «радостью». Продолжая грызть галету, Ганс снял каску и натянул на голову наушники.

– Как там у тебя? – Голос Бестманна звучит равнодушно, он явно уверен в позитивном ответе.

– Да нормально все, как отбили последнюю атаку, так больше из этого лога никто и не вылазил.

– Угу. Scheisse! Что за ерунда со связью, ведь расстояние же – всего ничего? Хруст такой, что слова еле слышно! Was geht ab ?!

– Это не помехи, это я галету грызть пытаюсь.

– Arschloch . А потерпеть не мог, грызун? Я уже собирался связистам уши надрать за плохое состояние аппаратуры…

– Ну, так надери, лишним не будет, а я со вчерашнего дня не жрал и теперь не дают. Что сказать-то хотел?

– Девятый полк подошел, скоро балку начнет прочесывать – смотри, чтоб твои ребята по ним не врезали сгоряча. И кончай жрать, мать твою, когда с тобой командир разговаривает!

– Угу, принято. Отбой.

Отложив наушники, Ганс снова взялся за банку консервов – война войной, а кушать-то хочется! Ну а текущие проблемы можно и параллельно решать.

– Куно! – за спиной тут же послышалось приближающееся шуршание листвы. Когда шуршание смолкло, Ганс, ненадолго оторвавшись от еды, продолжил:

– Обойди все взвода и предупреди, что девятый полк начинает зачистку балки – пусть смотрят повнимательней. – Шуршание стало удаляться.

Ну, вот и вопрос решился, делов-то…

А еще через пару часов Нойнер вместе с командиром батареи штугов оберштурмфюрером Хорстом Крагом и подъехавшим Бестманном уже осматривали поле ночного побоища. В балке и по ее отрогам вперемешку с разбитыми повозками, сгоревшими машинами и поломанным вооружением лежали сотни людских и лошадиных трупов. Некоторые практически целые, словно прилегшие отдохнуть. Другие, напротив, разорванные взрывами на куски или жутко изуродованные. В некоторых местах тела лежали буквально грудами. Подожженные ночью машины еще продолжали дымиться. Солдаты из девятого полка деловито строили в колонну собранных по ярам и буеракам пленных. Выглядели пленные неважно, повинуясь отрывистым командам конвоиров, словно автоматы, они безразлично смотрели вокруг пустыми глазами, но на ногах стояли более-менее твердо – всех, кто был серьезно ранен и не мог идти, добивали на месте, чтобы не возиться. Вальтер подвел общий итог наблюдениям:

– Мда, неплохо мы ночью поработали.

– Еще бы, два боекомплекта за полсуток расстрелять, да еще и по ограниченному пространству…

– Кому как, моим штугам и одного за глаза хватило.

– Ага, зато вовремя. Вальтер, видал те кирогазы, что на выходе из этого лога стояли?

– Видал, правда, так и не понял, что это за катафалки бронированные.

Ганс с Хорстом весело заржали – они успели осмотреть эти странные агрегаты раньше и уже выяснили, что это за «звери».

– Не ты один! Пошли, посмотрим вблизи, тогда будет наглядней…

Троица офицеров развернулась обратно и, обходя препятствия, вскоре выбралась к выходу из Сухого лога, где и стояли, жидко дымя, три упомянутых устройства странной конструкции, но, несомненно, военного назначения. Вернее, стояли только два из них, так как третий буквально развалился на части, превратившись в бесформенную груду железа, отдаленно напоминающую сложившийся карточный домик. Близкий осмотр техники мало что прояснил: наличие листов брони, пушки и гусениц наводило на мысль о танке, вернее (с поправкой на отсутствие башни) о штурмовом орудии, но конструкцию штурмбаннфюрер опознать так и не смог и под ехидные смешки подчиненных вынужден был признать свое поражение.

– Ладно, сдаюсь. Так что это все-таки за колымаги?

Ганс ловко поддел носком сапога валяющуюся на земле железку и, подхватив ее рукой на лету, протянул командиру:

– Гляди.

Железяка представляла из себя значок-эмблему, которые, как правило, размещаются на капоте машин и прочей гражданской техники. Вальтер покрутил ее в руках и потребовал дальнейших пояснений, которые охотно предоставил Хорст.

– Это эмблема Харьковского тракторного завода. Я видел такие же на многих русских тракторах. А этот драндулет – обыкновенный трактор. Только его обшили броневыми листами и воткнули в кабину пушку . Получилась, как нетрудно догадаться, полная ерунда. Ни защиты, ни обзора, ни проходимости. Зато грохот просто неописуемый – дребезжали как упавший шкаф с фарфором и гвоздями. Мне даже в самоходке слышно было. «Иваны» еще фары включили и сирены воздушной тревоги запустили – хотели нас запугать. – Краг пренебрежительно хмыкнул, выражая свое отношение к таким попыткам. – Видишь ту кучку металлолома? Это мой наводчик засветил фугасным. Ну а те два противотанкисты изрешетили в два счета. ПАК38 его практически навылет пробивала – я проверял.

– Scheisse! Так это бронетрактор?! Ну и ну! Камрады, похоже, что у русских дела еще хуже, чем мы думали, если они докатились до такого.

– И даже еще хуже, чем ты думаешь сейчас. – Ганс тоже решил блеснуть информированностью. – Мы тут пошерстили по ближайшим кустам и тоже несколько пленных собрали под конец.

– О как! А мне почему не сообщил?

– Да они не транспортабельные были, в основном мы их на поле боя собрали. А тех двоих, что целые были, мы парням из девятого сдали. Так вот: почти все они по-русски ни хрена не понимают. Бормочут чего-то, но на русский совсем не похоже, ну и рожи у них – соответствующие. По всему выходит, что у «иванов» людей уже не осталось – совсем диких ловят, которые не то что читать, говорить нормально не умеют.

– А точно не умеют? У тебя ж переводчика нет…

– Не, точно! Ты ж знаешь, у меня солдат из Силезии есть – по-польски свободно говорит, ну и на русском уже неплохо научился. До сих пор ни одной осечки с допросами не было.

– Так, может, эти кавказцы, или кто они там, специально под идиотов косят, чтоб не допрашивали?

– Даже если они все как один клинические идиоты, то по-русски бы они все равно заговорили, если б могли. Мы одному для чистоты эксперимента все пальцы переломали – орал будь здоров! И говорил много всего, но по-русски – ни слова! Так что дикари они, совсем. Как им офицеры команды отдают – ума не приложу.

– Может, офицеры их язык знают?

– Может. Но это уже совсем ерунда получается. Даже французские колониальные войска по-французски кое-как понимали. Хоть и черномазые все были. А эти…

– Эти тоже не совсем белые. Ладно, раз в Красной армии уже ТАКИХ солдат и ТАКИЕ танки в бой бросают, то дела у них плохи. Кажется, нам все-таки удастся додавить их до зимы.

– Хорошо бы. Зимовать в окопах – удовольствие ниже среднего. Это вон Хорсту хорошо, за броней. – С этими словами Ганс шутливо подпихнул артиллериста локтем в бок.

– Ага. А ты к этой броне на морозе прислониться не пробовал? Ну его к черту такое удовольствие. Сказал фюрер, что к зиме закончим, значит, надо закончить. Вон уже и по радио передали, что начавшееся вчера наступление на Москву – последняя битва кампании.

– Точно, передали. Только мы с Вальтером за взятие Москвы еще две недели назад весь мой коньяк выдули, после похожего заявления по этому самому берлинскому радио. Оказалось – зря.

Произнеся эту тираду, Ганс скроил такую обиженную физиономию, что Вальтер и Хорст не удержались от смеха.

– Не переживай так, камрад! – Вальтер ободряюще хлопнул страдальца по плечу. – Когда люфты забирали своего летуна и тот самолет, что ты с ничейной полосы вытянул, они мне на радостях пол-ящика «Мартеля» оставили. Так что не переживай – как только, так сразу.

– Ну, вот у нас и появился еще один повод, чтобы добить «иванов» побыстрее! – подытожил под общий смех Ганс.

* * *

Упомянутое Хорстом наступление на Москву началось, как и планировалось, 15 октября. Три танковые группы и одна полевая армия обрушились на поредевшие войска Западного фронта. 2-я полевая армия Вейхса перешла в наступление еще раньше – вместе с 1-й танковой группой. Ее правый фланг уверенно продвигался из района Ельца к Дону. А вот левый фланг, который должен был отбросить русские войска, прикрывавшие Рязань, неожиданно забуксовал, наткнувшись на упорную оборону и контратаки свежих частей. Советское командование бросило в бой прямо из эшелонов, спешно перебрасываемые из Закавказья части 47-й армии. Как показали дальнейшие события, советский Генштаб поторопился с этим решением, приняв совместное движение 1-й танковой группы и 2-й полевой армии за попытку осуществить глубокий охват Москвы. В результате столь нужные на ближних подступах к столице полнокровные дивизии были втянуты в кровопролитные бои на второстепенном направлении. Обеспечивающая по сути операция Вейхса неожиданно оказалась весьма полезным отвлекающим ударом накануне решающего наступления.

На главном же направлении все поначалу развивалось в соответствии с немецкими планами. Гудериан таранным ударом сокрушил оборону поредевших советских частей и сумел форсировать реку Москва – единственную достойную упоминания водную преграду на пути к цели. Гепнер не менее уверенно опрокинул измотанные атаками на Яхромско-Дмитровский плацдарм войска новой 60-60-йармии и устремился к Ногинску и Орехово-Зуево. 4я армия Клюге, усиленная отдохнувшими и пополненными корпусами из-под Ленинграда, неумолимо теснила 5-ю и 33-ю армии, с каждым днем приближаясь к окраинам Москвы. Ослабленная 3-я танковая группа, лишенная к тому же накануне наступления своего легендарного командира, тоже начала резво. Ее три танковые и две моторизованные дивизии преодолели канал Москва-Волга, форсировали практически не занятую войсками линию реки Нерль и устремились к Угличу и Ярославлю, вбивая клин между войсками Западного и Калининского фронтов. Авиация, дополнительно усиленная одной истребительной и одной истребительно-бомбардировочной эскадрами с юга, а также частично перебазировавшаяся на подмосковные аэродромы, захватила, наконец, практически полное господство в воздухе, вытеснив с неба советские истребители.

Но так продолжалось недолго. Планы начали расходиться с реальностью уже на третий-четвертый день операции, получившей в ОКВ название «Осенний туман» – в продолжение начатой «Тайфуном» «погодной» серии. Для начала испортилась погода – дожди, периодически портившие ситуацию и раньше, зарядили сплошной чередой. Действия авиации были существенно осложнены, а наступающие войска и тыловые колонны снабжения теперь буквально тонули в грязи на разбитых техникой дорогах. Темп наступления резко упал.

Очередной сюрприз поднесло советское командование, бросив в бой практически не подготовленные, но относительно неплохо оснащенные, резервные армии. 1-я ударная и 20-я армии попытались задержать дивизии Гепнера и Клюге. Причем эта попытка была успешной, по крайней мере частично. Правофланговые корпуса 4-й танковой группы завязли в советской обороне, наступление Клюге также замедлилось. Однако общая обстановка складывалась для Красной армии настолько безрадостно, что немцы могли себе позволить продолжить наступление.

Гудериан, пользуясь отсутствием перед ним свежих частей, достаточно быстро продвинулся до Клязьмы, овладев Ногинском и Орехово-Зуево. Гепнер, используя успех своего соседа слева – 3-й танковой группы, перенес основную тяжесть удара на левый фланг и, передвинув туда свою основную ударную силу – XL моторизованный корпус, сумел-таки прорваться к Клязьме, где и замкнул кольцо окружения вокруг столицы СССР. 4-я полевая армия в это время просто давила противостоящие ей советские части «тушей». Используя массированный огонь тяжелой артиллерии и большое количество штурмовых орудий, немцы просто перемалывали стрелковые части РККА.

На юге дела тоже шли ни шатко ни валко. Танковая группа Клейста сумела захватить Воронеж. Сильно потрепанные армии правого крыла Юго-Западного фронта отступили к югу, загнув фланг и заняв оборону фронтом на север в междуречье Оскола и Дона. Войска, находящиеся на верхнем Дону, были объединены под управлением нового – Воронежского фронта, который возглавил Ватутин. 11-я полевая армия в составе четырех армейских и горных корпусов, завершив крымскую кампанию, начала переброску двух своих корпусов в Донбасс, где 5-я танковая группа и 17-я полевая армия, объединенные в армейскую группу «Гот», овладели Ростовом-на-Дону. При этом «Лейбштандарт» захватил неповрежденными мосты через Дон в Ростове и Батайске, заслужив похвалу в сводке Вермахта. В контрнаступление была двинута 44-я армия, прибывшая из Ирана. Но с помощью прибывших из Крыма LIV и XXX армейских корпусов Рундштедту удалось остановить войска Южного фронта и удержать рубеж, проходящий по Дону, Донцу и Осколу. Вслед за этим на юге, как ранее на севере, фронт стабилизировался.

Зато, абсолютно неожиданно для немецкого командования, русским удалось добиться важного успеха на Ярославльском направлении. Находившаяся в районе Ярославль-Углич-Рыбинск на восстановлении (фактически формируясь заново под старым номером, после киевского разгрома), 16-я армия Рокоссовского нанесла внезапный и эффективный контрудар по растянувшейся 3-й танковой группе Шмита. В результате LVII корпус вынужден был поспешно отступить за Нерль, а LVI даже попал в полуокружение, из которого также был вынужден вырываться за Нерль. Правда, развить этот успех 16-й армия не смогла – ей просто не хватило сил. Обе стороны были истощены до предела и нуждались в пополнении и передышке. Война перешла в фазу стагнации.

* * *

Единственным исключением был центр Восточного фронта, где конец октября ознаменовался агонией Москвы и окруженных (уже в третий раз за войну) войск Западного фронта. Вспыхнувшую в городе при известии об окружении столицы панику все же удалось подавить, применив жесткие, но эффективные меры. А вот справиться с царящим в мегаполисе хаосом, вызванным эвакуацией, перемещениями войск и усиленным формированием всевозможных рабочих, истребительных и т. п. батальонов и отрядов, так и не удалось. Под натиском рвущихся к победе немецких дивизий ополченческие формирования и части, состоящие из необученных новобранцев, рассыпались, не сумев удержать свои участки периметра. Немецкие войска вновь ворвались в город. Однако легкой победы у них и на этот раз не получилось.

Солдаты, бойцы НКВД, саперы и мобилизованные рабочие перегородили город баррикадами и сражались на них зачастую до последнего патрона. Больше всего в городских боях отличились бойцы войск НКВД, являвшиеся экспертами в области ведения уличных боев, что и неудивительно. Кроме того, расквартированные еще в мирное время в Москве и ближайших окрестностях части хорошо знали город и неплохо ориентировались в бесконечных лабиринтах его улиц.

Уму непостижимо, во что превратили город эти спецы. Они подняли мостовые, построив из булыжника толстые баррикады метровой и более толщины. Боковые улицы перекрывались массивными кирпичными заграждениями. Врытые в землю стальные балки и мины не давали возможности захватить пункты обороны с ходу. Входы в здания заложили кирпичами, окна – мешками с песком, за которыми скрывались стрелки, на балконах оборудовали пулеметные гнезда. На крышах и чердаках располагались прекрасно замаскированные лежки снайперов. В подвалах хранились десятки тысяч бутылок с «коктейлем Молотова». В парках и скверах были построены сотни бетонных пулеметных колпаков. Хватало и всевозможных ловушек – только толкни дверь, и сработает простейшая растяжка – взорвется граната или бабахнет динамитная шашка. Были и более сложные сюрпризы.

Немецкой пехоте досталась нелегкая работа – пробиваться через огромный искусно обустроенный укрепрайон. Но она смогла найти решение поставленной перед ней задачи.

Каждый пехотный батальон был разделен на три штурмовые роты. Каждая из них получила на усиление станковые пулеметы, противотанковые пушки, пехотные орудия и даже легкие полевые гаубицы. Солдаты были обильно снабжены гранатами, взрывчаткой и средствами дистанционного подрыва зарядов. Основные направления наступления совпадали с главными улицами города. На плане город был разделен на четко определенные оперативные участки. Каждая штурмовая рота могла двигаться только до того места, куда ей позволяла линия, проведенная на схеме. Линии обозначались буквами «A», «B», «C» и т. д. вплоть до «Х».

Таким образом, штурмовые группы зачищали весь сектор и соединялись друг с другом. Каждой части предписывалось ждать на линии, когда подтянутся соседи и из полка придет приказ о продолжении операции. Так все штурмовые роты, при условии соблюдения установленных правил, и двигались в линию в пределах досягаемости друг друга, не опасаясь фланговой атаки противника, если та или иная из них продвинется быстрее, чем другая. Благодаря такому подходу операция в лабиринтах зданий, улиц и переулков находилась под относительным контролем.

Как только штурмовые роты первого эшелона очищали отведенные им участки, за ними немедленно отправлялись штурмовые группы из состава второго эшелона. Их задача заключалась в том, чтобы «собрать второй урожай» – обыскать здания от крыш до подвалов. Всех гражданских лиц, включая женщин и детей, предписывалось выводить из района боевых действий в специальные пункты накопления. Малейшее сопротивление приказывалось подавлять самыми жестокими методами, не останавливаясь ни перед чем. После ухода штурмовых команд в доме не должно было оставаться никого, кто мог бы бросить гранату или дать очередь из автомата. Войскам, прокладывавшим себе путь вперед, был необходим крепкий тыл.

Несмотря на тяжелые потери среди атакующих и огромные жертвы среди гражданского населения, новая тактика себя оправдала. Немецкие штурмовые группы неуклонно продвигались к центру города, оставляя за собой обезлюдевшие, полуразрушенные кварталы.

В эти дни Москва представляла собой жуткое зрелище. Улицы окутывали пыль, дым и искры, летевшие от горящих зданий и многочисленных дровяных складов и сараев, имевшихся даже в высотных районах столицы. Труднее всего приходилось в старых районах города. Там улицы, до того более или менее прямые и ровные, превращались в извилистый лабиринт. Среди кривых улочек и переулков не было места для пехотных пушек, даже пулеметы оказывались бесполезны. Здесь все чаще вспыхивали рукопашные. Солдаты часто ползком подкрадывались к окнам полуподвалов, к дверям и к углам домов. Дальше в ход шли взрывчатка, гранаты, огнеметы и даже ножи с саперными лопатками.

Деревянные дома и огромные запасы дров, заготовленных на зиму, пожирал огонь. Из-за дыма и бушевавших пожаров сражаться становилось еще труднее. К наступлению ночи немцы стремились выйти к очередной разграничительной линии. За ночь происходила смена наиболее пострадавших частей, уточнялись планы на следующий день, пополнялись запасы боеприпасов. Солдаты лежали среди полуразрушенных построек и куч мусора. Ночь прорезывали пулеметные очереди. На несколько секунд взлетая в черное небо, ракеты освещали все вокруг своим мертвенным светом. А утром все начиналось сначала…

Штурм продолжался одиннадцать дней. К концу боев Москва являла собой картину страшного опустошения: мертвый, обезлюдевший город, лишившийся своих жителей. Свет и водоснабжение отсутствовали, знаменитый Московский метрополитен был затоплен. Во многих местах все еще бушевали пожары. Улицы были разворочены и засыпаны битым кирпичом и штукатуркой. Здания с выбитыми стеклами и дырами в стенах от артиллерийских снарядов производили гнетущее впечатление. От руин и развалин шел отвратительный запах мертвечины – последнее напоминание о погибших под обломками защитниках и жителях столицы. Наспех сформированные немцами из жителей команды собирали по всему городу трупы людей и животных, их хоронили прямо в противотанковых рвах, вырытых вокруг города еще до штурма. А обессилевшие и обескровленные жесточайшими боями немецкие части постепенно вытягивались из города. Занимались лишь предместья, состоящие из сельских домов с индивидуальным отоплением и водоснабжением. В центральных высотных кварталах, бывших некогда гордостью столицы, остались одни военные патрули.

Самая масштабная, кровавая и жестокая военная кампания в истории закончилась. На всем протяжении Восточного фронта стремительно наступала зима, готовая скрыть под белым саваном снегов истерзанную войной землю.

Ссылки

[1] В качестве эпиграфа использован фрагмент песни «Идем на восток» группы «Ногу свело».

[2] РСХА – Имперская служба безопасности – структура, объединяющая большую часть спецслужб Третьего райха.

[3] Унтерштурмфюрер – звание в СС, соответствующее лейтенанту.

[4] Абвер – служба армейской разведки и контрразведки.

[5] Scheisse (нем.) – универсальное немецкое ругательство, в зависимости от интонации может выражать целую гамму чувств.

[6] Para bellum (лат.) – готовься к войне. Вторая часть известного латинского выражения: «Хочешь мира, готовься к войне».

[7] Гауптштурмфюрер – звание в СС, соответствующее капитану.

[8] Voyage (фр.) – путешествие.

[9] Jawohl (нем.) – так точно.

[10] Оберштурмфюрер – звание в СС, соответствующее старшему лейтенанту.

[11] Гауптшарфюрер – звание в СС, примерно соответствующее званию старшины в Советской армии, в немецкой армии соответствует званию оберфельдфебеля.

[12] Штандартенюнкер – звание в СС, присваиваемое курсантам юнкерских (офицерских) школ, проходящим практику в войсках, соответствует званию фенриха в Вермахте, полноценного аналога в Советской армии не имеет.

[13] Donnerwetter (нем.) – черт возьми. Старинное немецкое ругательство, настолько вошедшее в быт, что уже практически перестало быть ругательством.

[14] ОКХ – Штаб командования сухопутных войск Германии.

[15] ОКВ – Штаб верховного командования вооруженных сил Германии, координировал действия штабов сухопутных войск (ОКХ), военно-воздушных и военно-морских сил (штаб ВМС назывался ОКМ).

[16] ОКЛ – Штаб командования Люфтваффе (ВВС).

[17] «Марита» – название плана войны против Греции и Югославии.

[18] Югославский провал – имеется в виду переворот, произведенный в Югославии в марте 1941 г. генералом Симовичем, приведший к свержению прогерманского правительства.

[19] Штурмбаннфюрер – звание в СС, соответствующее майору.

[20] Зеленоклювики – Grunschnabel ( нем .), так на солдатском жаргоне именуются новобранцы.

[21] «Счастливчик» – прозвище, данное Нойнером Феликсу Подольски. Феликс переводится с латыни как «счастливый».

[22] Гау – административно-территориальная единица в Третьем Райхе, управляется гауляйтером.

[23] Лайбах и Марбург – немецкие названия словенских городов Любляна и Марибор.

[24] Фольксдойчи – немецкий термин для обозначения этнических немцев, проживающих за пределами Германии и не имеющих немецкого гражданства.

[25] Взагалі (укр.) – в общем, вообще.

[26] Бригаденфюрер – звание в СС, соответствующее генерал-майору.

[27] Группенфюрер – звание в СС, соответствующее генерал-лейтенанту.

[28] Дивизия СС «Нибелунги» – в реальной истории такого соединения в 1941 г. не существовало, в данной альтернативе дивизия была сформирована вместо боевой группы СС «Норд» и моторизованных охранных бригад СС.

[29] Роттенфюрер – звание в СС, соответствующее званию обер-ефрейтора в Вермахте, в советской армии точного аналога не имеет.

[30] Лемберг – немецкое название Львова.

[31] Зерстерер – zerstorer ( нем. ) – разрушитель. Такое название официально имел самолет Bf110, разработанный фирмой «Мессершмитт» и применявшийся немцами в ходе войны в качестве тяжелого истребителя и истребителя-бомбардировщика, а также ночного истребителя (с радаром). Bf110 различных соединений часто украшались изображением акульей пасти на носу.

[32] Дага – длинный кинжал, в фехтовании использовался обычно в паре с тяжелой шпагой.

[33] В реальной истории 16-я армия была переброшена под Смоленск, сыграв важную роль в Смоленском сражении.

[34] Плескау – немецкое название Пскова.

[35] В реальности из-за отсутствия у немцев 5-й танковой группы (вместо нее была сформирована танковая группа «Африка») такая операция была предпринята месяцем позже и в несколько меньшем масштабе.

[36] В реальной истории операция по захвату Крита частями XI парашютного корпуса под кодовым наименованием «Меркурий» была осуществлена в конце мая 41-го, что не позволило массово задействовать парашютистов в ходе начавшейся операции «Барбаросса».

[37] « Светк а» – имеется в виду самозарядная винтовка СВТ40.

[38] Толокушка (буквально – картофелемялка) – неофициальное прозвище немецких ручных гранат с деревянной ручкой.

[39] А la guerre comme а la guerre ( фр .) – на войне, как на войне.

[40] Политотделы – филиалы Гестапо, функционирующие в концлагерях.

[41] Все приведенные в эпизоде цитаты – подлинные.

[42] Кригсмарине – Kriegsmarine (нем.) – военно-морские силы Третьего Райха.

[43] Verdamt (нем.) – проклятье, немецкое ругательство.

[44] «Вохеншау» – пропагандистская немецкая кинохроника.

[45] «Дверная колотушка» – прозвище немецкой 3,7-сантиметровой противотанковой пушки ПАК36.

[46] Arsch mit Ohren (нем.) – немецкое ругательство.

[47] Du hast den Arsch offen ( нем .) – немецкое ругательство.

[48] В реальной истории немцы смогли приступить к этим операциям значительно позже из-за затяжки Смоленского сражения и добились лишь частичного успеха.

[49] Оберфюрер – звание в СС, не имеет аналогов ни в Вермахте, ни в советских Вооруженных силах, занимает промежуточное положение между званием полковника и генерал-майора.

[50] Rendezvous (фр.) – рандеву, встреча.

[51] Королевский Флот – Royal Navy ( англ .), официальное название ВМС Великобритании.

[52] Все приводимые в отрывке цитаты подлинные.

[53] Tetdepon (фр.) – предмостное укрепление, предмостный плацдарм.

[54] Alter Mann (нем.) – буквально: «старик», на немецком солдатском жаргоне тех времен так именовались мясные консервы (из-за изображения на банке).

[55] «Крыса» – Rata ( исп .), такое прозвище еще со времен гражданской войны в Испании закрепилось среди немецких пилотов за советским истребителем И16.

[56] Grunschnabel (нем.) – буквально: «зеленый клюв» – новичок, новобранец.

[57] Angewarmte leiche (нем.) – буквально: «теплый труп» – на немецком солдатском жаргоне так обозначался человек, близкий к изнеможению из-за ранения, истощения или усталости.

[58] Prosit (нем.) – стандартный немецкий тост.

[59] Подлинный отрывок из очерка И. Г. Эренбурга «Преступление и наказание». Цитируется по книге «Война. 1941–1945».

[60] Штука – Stuka ( нем .) – сокращенное название пикирующего бомбардировщика Ju87.

[61] Alte кnochen ( нем .) – буквально: «старые кости» – ветеран.

[62] Штуга – Stug ( нем .), штурмовое орудие.

[63] Was geht ab ( нем .) – примерно: «Что за дела?», не вполне цензурное немецкое выражение.

[64] Arschloch (нем.) – засранец.

[65] Несколько десятков бронетракторов действительно были переоборудованы на ХТЗ осенью 1941 г. Аналогичные машины выпускались также в Одессе под обозначением НИ1 («На Испуг»).

[66] ПАК38 – немецкая 5 см противотанковая пушка.