Максим Шейко

Мир за гранью войны

Автор выражает признательность всем, кто, не жалея времени и сил, помогал в написании этой книги своими советами, подсказками и критическими замечаниями.

Особая благодарность:

Сезину Сергею

Герасимову Алексею

Малышеву Александру

Контровскому Владимиру

Логинову Анатолию

А также Igor_K, Ervin и AlexeyRA помощь которых была просто неоценимой!

 

Предисловие

Жанр альтернативной истории в последние годы стал едва ли не самым популярным на просторах бывшего СССР. Оно и понятно — людям не нравится то, что они наблюдают в окружающей реальности. Вот и ищутся способы как-то от этой опостылевшей реальности отойти. И, как по мне, написание и чтение АИ не самый плохой вариант. Заодно и настоящая история вспомнится, а то уже и подзабывать многие стали… Ну это так сказать общие тенденции, а вот подробности этого массового альтернативно исторического движения куда менее приятные. Настоящим бичом АИ по-моему стали толпы "попаданцев", которые стройными рядами отправляются в прошлое, чтобы вершить там суд и расправу, причинять добро и творить справедливость неразумным предкам. Львиная доля этих попаданцев почти сразу оказываются в кабинете у дорогого и любимого товарища Сталина. Для неявки в кабинет САМОГО может быть только одна уважительная причина — у Берии задержался. После этого попаданец — простой российский парень — просвещает Иосифа Виссарионыча о том, какую тот херню нагородил (не смотря на то, что великий и ужасный и т. д. по списку) и тут же на пальцах объясняет ему как надо. Сталин, покуривая трубку, мудро кивает. Всё! После этого можно считать, что дело в шляпе! СССР за пару лет напинает всем и каждому, возьмет все что можно и что нельзя (и даже то, что нафиг не нужно), понатыкает красных флагов над рейхстагами, эйфелевыми башнями, конгрессами, биг-бенами и тадж-махалами и будет нам счастье — всем и даром и чтоб никто не ушел обиженным. Знакомая картина, правда? По такому сценарию сейчас пишется процентов 90 альтернативно-исторической фантастики. В принципе, чисто по человечески, такой подход понять можно — обидно людям за то, что пришлось отступать до Москвы и Сталинграда, за 27 миллионов погибших соотечественников… Вот только ваятели таких шедевров обычно не задумываются о том, что выигрывая мировую войну за год-другой с помощью Васи Пупкина из соседнего подъезда, они тем самым автоматически выставляют все руководство СССР во главе со Сталиным, полными идиотами. Ну, ведь все же так просто! Вон даже Вася этот самый (прям скажем не великого ума человек) и тот сходу разобрался, как на Т-34 ловчее в Вашингтон въехать. А вот предки не додумались почему-то. "Ну тупыыые!!!", как говорит один юморист. Или может это Вася Пупкин все-таки чего-то недопонял? Но и это еще не всё. На мой взгляд, есть еще один неочевидный отрицательный момент в таких альтернативках. Стремясь всеми правдами и неправдами добыть величайшую в истории победу как можно дешевле (а лучше вообще задарма), обесценивают и задвигают на задний план сам ФАКТ этой победы. Величайшее достижение предшественников воспринимается как нечто само собой разумеющееся — ну победили нацистскую Германию, заплатив за это десятками миллионов жизней. Подумаешь! Могли бы и быстрее и с меньшими потерями — там делов-то: на Т-34 КПП перебрать, да автомат Калашникова изобрести. То, что победа над Германией сама по себе явилась величайшим достижением, не смотря ни на какие потери, уже никого не вдохновляет? Всё хочется побыстрее да попроще? А слабо задуматься над тем простым, в общем-то фактом, что немцы ведь могли и победить? Они ведь не просто так до Москвы и Сталинграда дошли. И что было бы, если бы они победили? Может тогда достижения наших предков, сумевших этого не допустить, покажутся вам более значимыми… А чтобы легче думалось, я решил написать свою альтернативку — своего рода альтернативно-историческую антиутопию, в которой и попаданец не из соседнего подъезда и попал не туда, куда собирался, и мнения его никто не спрашивал, и вообще ни в грош его как личность не поставили. Читайте про мир, который мог бы возникнуть вместо нашего, и радуйтесь тому, что наши прадеды, без всяких попаданцев смогли предотвратить ТАКОЕ.

 

Пролог

В Париже стояла жара. Жуткая, удушающая жара, от которой плавятся мозги в черепушке и асфальт под ногами. Боб уже сто раз успел пожалеть о том, что решил посвятить свое первое, после окончания школы, лето поездке по континентальной Европе. И чего ему не сиделось в своей родной «старой доброй Англии»? Там и жара поменьше, и возможностей развлечься хватает. Так нет же, захотелось новых впечатлений! Как же — взрослая жизнь начинается, надо оторваться по-полной! Вот и согласился на эту поездку. Рон (чтоб ему!) уболтал. «Франция, лето в Париже, француженки!». Тьфу. Те же самые дома, дороги, отели. Да и француженки как-то не впечатлили. Боб от них большего ожидал, если честно, да и Рон видать тоже. По крайней мере, прежних восторгов от него уже неслыхать.

Но окончательно все удовольствие, даже то немногое, что все же удалось получить от поездки, убила жара. Аномальная африканская жара, установившаяся в Европе летом 2010 года. Не хотелось уже никаких развлечений, только залезть в холодный душ и никогда оттуда не вылезать. Так бы и сделал, но Рон, скотина, опять подгадил — уболтал таки двух вчерашних попутчиц (вовсе, кстати, не француженок, а самых натуральных канадок) на новую встречу. Вот и приходится теперь стоять на солнцепеке в ожидании рандеву. А Рон умотал за водичкой. Вот почему всегда так получается? Бучу подымает Рон, а крайним всегда оказывается Бобби. Вот и сейчас: Рон назначил встречу, он же выдул всю минералку, он же и удрал в магазин за новой, а Боб торчи тут на солнцепеке. Пойти что ли тоже в холодок? Вон в том закоулке через дорогу вроде бы есть клочок тени… — Мысли ворочались лениво и как-то безразлично, но ослабленная жарой воля всеже победила. Боб отлепился от стенки, которую подпирал последние минут двадцать, и отправился в поход через улицу. Отчаянный гудок и визг тормозов резко вырвали его из состояния сонной апатии, когда он уже почти достиг противоположного тротуара. Судорожно рванувшись вперед, он буквально воспарил над грешной землей. Толи от стресса, толи от перегрева в ушах у него зашумело, а в глазах замелькали радужные сполохи. А уже в следующую секунду раскаленный асфальт радостно принял его в свои объятия.

Первое, что Бобби разглядел, когда смог, наконец, сфокусировать взгляд и оторваться от созерцания асфальта, был странный блондин, с некоторым удивлением и нескрываемым интересом глядящий на него. Через мгновение Боб понял, в чем странность — человек был одет в форму. В НАЦИСТСКУЮ ВОЕННУЮ ФОРМУ!

— Fuck! Ваще мозги сплавились — уже глюки еб*****е какие-то вокруг ходят. — Закончить свои рассуждения о влиянии погоды на субъективное восприятие реальности Боб не успел, так как, едва услышав его первую фразу, странный человек мгновенно перешел от пассивного созерцания к весьма активным действиям…

 

Часть I «Поход на восток»

Глава 1 «Шутки судьбы»

— Ну что ж, Генрих, рассказывай, что там стряслось в Париже. Признаться ты меня заинтриговал.

— А нечего больше рассказывать, Рейнхард. Все, что было установлено достоверно, изложено в докладе. Теперь надо работать с объектом и добывать из него информацию, а потом анализировать её и делать выводы. Ну, это ты и сам не хуже меня знаешь.

— Погоди, погоди! Мне бы хотелось услышать твое мнение об этом… инциденте. Для начала: как вообще этот «пришелец» очутился у нас?

— Чисто случайно.

— Это проверено?

— Уже проверяется.

— И все же?

— Один офицер из дивизии Эйке получил увольнительную и решил смотаться в Париж. И вот во время осмотра достопримечательностей ему попался на глаза какой-то странно одетый парень, который, увидав его форму и петлицы, весьма нелицеприятно высказался о людях, такую форму носящих. Причем высказался громко и на английском. На беду этого парня офицер английский знал, причем неплохо. Поэтому, хотя выговор у нашего пришельца весьма своеобразный, смысл он уловил. Ну а дальше все просто — «пришелец» получил по соплям, был скручен и доставлен в наше отделение в Париже, где его и сдали следователям как британского шпиона и провокатора. Никто даже не понял кто это такой. А вот следователь не сплоховал. Большой любитель фантастики оказался. Жюль Верна в детстве любил почитывать, Герберта Уэллса… Так что когда парень ему начал лепетать, что он из XXI-го века, то следователь ему поверил. Не сразу конечно, но поверил. После того как изучил его паспорт и изъятые технические устройства.

— Этот следователь что, еще и в технике силен?

— Не очень. Но даже полный профан сообразил бы, что запихнуть рацию, фотоаппарат, патефон, кинокамеру и бог весть что еще в устройство, размером с портсигар при нынешнем техническом уровне просто невозможно!

— Да уж, тут ты прав… Итак, что мы имеем на этот момент? В наших руках оказался пришелец из будущего — носитель бесценной информации. Переоценить этот факт невозможно. Соответственно любая утечка информации — недопустима! Кто там у нас уже знает о пришельце?

— Всего пятеро, считая нас. Первые трое — следователь, стенографист и начальник парижского отделения.

— А этот офицер из «Тотенкопф»? Сотрудники парижского бюро?

— Они знают о существовании пришельца, но не в курсе его статуса. Для них он просто британский шпион. Дежурный следователь вел предварительный допрос без свидетелей так что…

— Хорошо. Пришельца и все материалы по делу надо немедленно переправить в Германию. Следователя тоже — пусть ведет это дело, раз уж так удачно начал. Все возможные хвосты в Париже подчистить. Делу присваивается высший приоритет и высший уровень секретности. Курировать исполнение будешь ты. Лично.

— Будет исполнено, экселенц! Конвой с «пришельцем» будет отправлен из Парижа завтра. В Дахау ко времени их прибытия все будет готово к приему гостей.

— Я полагаюсь на тебя, Генрих. Чем меньше людей узнает об этом событии — тем лучше.

* * *

Не смотря на свирепствовавший на улице зной, в большом кабинете на Принц-Альбрехтштрассе царила прохлада. Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, шеф РСХА, задумчиво склонился над широким дубовым столом, листая материалы дела «пришельца».

— Так, что тут у нас? Показания офицера, проводившего задержание. Так…«…выскочил из-под проезжающего грузовика, упал на тротуар, подняв голову после падения и увидев меня, оскорбил на ломанном английском военнослужащих вооруженных сил Райха. Был мною задержан и доставлен в ближайшее отделение Гестапо… Передан дежурному…» Так… личное дело, проводившего задержание офицера? Оперативно! «Ганс Нойнер, 1919 года рождения. Родился в селении Вальгау, Бавария… Чистокровный немец… Вступил в гитлерюгенд в 1933 году… многочисленные спортивные достижения… Вступил в СС в 38 г, зачислен в части „тотенкопф“… участвовал в оккупации Богемии, награжден „цветочной медалью“… произведен в унтер-офицеры. Переведен в специальное подразделение хоймвер „Данциг“. Хорошо показал себя в польской компании… Награжден „пехотным штурмовым знаком“. Окончил юнкерскую школу в Бад-Тёльце, произведен в унтерштурмфюреры. Зачислен в дивизию СС „Тотенкопф“… Неоднократно проявлял инициативу и служебное рвение… добился великолепных результатов… Отличился во время западной компании, награжден железным крестом второго класса!» Тааак… «Характер нордический… смел, инициативен, исполнителен, ответственен, дисциплинирован…» Прям воплощенная мечта Гиммлера о сверхчеловеке! Хоть сейчас на плакат с подписью «будущее великой Германии».

А вот и сам «объект». Роберт Стэнтон, 1992 года рождения, 18 лет. Рост 186 см, глаза зеленые, волосы рыжие. Подданный британской короны. Постоянно проживает в городе Манчестер. Прибыл во Францию с туристическими целями.

О! «Копия показаний „объекта“, поясняющих процесс перемещения». Хм-м… «25 июля 2010 года переходил улицу… уклоняясь от столкновения с автомобилем, упал на тротуар, когда осмотрелся, увидел человека в нацистской военной форме. Посчитал это галлюцинацией, вызванной жарой?» Да уж, информативно.

«Копия протокола медицинского осмотра „объекта“. Ага!»… имеет ссадины на руках и ногах… гематома в области грудной клетки". Неплохо его об асфальт приложило. Так, а это что?"… рассечение верхней губы, гематома на левой скуле…" Хм, хорошо еще, что этот бравый ариец с нордическим характером ему челюсть не сломал при задержании! Хороши бы мы были — иметь под контролем столь интересный объект и не иметь возможности с ним поговорить.

Ладно, что тут еще? "Опись изъятых вещей". Тэкс: "… одежда… обувь". Вот! "Универсальное электротехническое устройство. Название — "мобильник". Назначение: радиосвязь в телефонном режиме, киносъемка, фотографирование, прием радиоволн в широком диапазоне, воспроизведение музыкальных записей, хранение всевозможной информации в закодированном виде, дистанционное подключение к информационным ресурсам глобальной информационной сети Internet!" Это еще что такое? Ладно, потом разберемся.

Что ж, кажется Генрих прав — нам просто сказочно повезло с этим пришельцем. Мало того что он каким-то образом попал к нам из будущего, что уже само по себе чудо, так он еще и умудрился свалиться прямо под ноги чуть ли не единственному офицеру СС, который был в это время в Париже! Который по чистой случайности знал английский и проявил служебное рвение и ответственность, не ограничившись битьем морды чудаковатому британскому эмигранту, а еще и не поленившись оттащить его аж в Гестапо. Был бы армеец — отвел бы в комендатуру, и пришелец достался бы Абверу. А так этот козырь достался нам! — Гейдрих довольно ухмыльнулся, что придало его лицу довольно таки зловещее выражение — такая усмешка не сулила его врагам ничего хорошего. — Впрочем, не будем торопиться с выводами. Подождем результатов проверки, плотно поработаем с этим пришельцем в "домашних" условиях, а вот тогда уже и посмотрим, что из него можно извлечь полезного и как это лучше использовать. Но пока что все указывает на то, что судьба решила сделать нам подарок — неслыханно щедрый подарок! И это надо использовать, Фортуна не любит, когда её вниманием пренебрегают. — Рейнхард Тристан захлопнул папку с материалами по "пришельцу" и решительно протянул руку к телефону. Начиналась новая тихая битва за власть и влияние, в которой будет решаться судьба Германии и всего Мира. И его собственная судьба.

* * *

Ранним утром 27 июля 1940 года некоторые парижане могли видеть не совсем обычную картину: из здания, занимаемого с недавнего времени представителями Гестапо, уже успевшими стяжать весьма зловещую репутацию, вывели и посадили на пассажирское сиденье черного мерседеса высокого рыжеволосого молодого человека, одетого в, слегка помятый, костюм явно с чужого плеча. Улица во время этого действа была перекрыта и оцеплена, чтобы исключить любую возможность приблизиться к месту событий ближе, чем на сотню метров, поэтому вряд ли кто-то из случайных прохожих мог заметить наручники на руках невольного пассажира. Впрочем, даже если бы и смог, то вряд ли придал бы этому значение — мало ли кого сейчас арестовывают? Такие времена… Черт бы их побрал!

А между тем события шли своим чередом. Молодого человека запихнули в машину, по бокам от него сели еще двое в военной форме. На переднее сиденье сел офицер Гестапо с кожаным портфелем в руках. После этого кавалькада, в центре которой находился "Мерседес" со странным пассажиром, не спеша двинулась по парижским улицам. Двигались довольно быстро и, еще задолго до обеда, покинули лабиринт городских улиц и выехали на шоссе, где колонна разогналась уже по-настоящему.

Боба Стентона, подданного британской короны, сидящего на заднем сиденье "Мерседеса", одолевали грустные мысли. Нет то, что французский вояж не задался, он понял уже давно, и даже успел с этим смириться. Но то, что он ТАК закончится, даже в страшном сне не мог представить! "Попасть в прошлое и угодить к нацистам — это вообще как?! И что теперь с ним будут делать, посадят в лагерь смерти? Хотя нет, убивать его не будут. Наверное. Он им нужен как источник информации. Вот только как они будут эту информацию добывать, под пытками? Пока что его вроде не били, если не считать того эсэсовца, который его поймал. В Гестапо даже кормили и оказали медицинскую помощь — смазали йодом ссадины от падения на асфальт. А потом тот офицер, что сидит сейчас на переднем сиденье, долго-долго с ним говорил на несколько странном английском. И все что он говорил, записывали. Интересно: это такой немецкий акцент или 70 лет назад так говорили все англичане? А может и то и другое…"

Хаотичный поток мыслей арестанта был прерван внезапным рывком машины, резким возгласом "scheisse!", который издал водитель, и весьма неприятным визгом и скрежетом. А уже в следующее мгновение машина резко метнулась в сторону и провалилась куда-то вниз. Еще через секунду Боб приложился головой об крышу, и беспорядочное мелькание у него перед глазами разом улеглось, сменившись темнотой.

Судьба совершила еще один поворот.

* * *

— Как это произошло?

— Очень просто. Машина с "объектом" наехала на осколок, пропорола колесо и на скорости восемьдесят километров в час кувыркнулась в кювет. Водитель и пришелец погибли. Следователь серьезно ранен — закрытые переломы левой ключицы и правого предплечья, сотрясение мозга средней тяжести. У одного из конвойных — черепно-мозговая, второй синяками отделался.

— То есть опять случайность? Чистое совпадение! А не многовато ли их, а Генрих?

— Многовато. Но тут уж ничего не поделаешь. Предусмотреть все — невозможно.

— Я не о том. Не может ли это быть чья-то игра? Слишком уж много нелепых "случайностей".

— Исключено. Слишком много случайностей, которые невозможно предугадать и запланировать. Спланировать такую цепь событий просто не реально.

— Хм-м, я начинаю думать, что у судьбы есть чувство юмора — подбросить нам под ноги пришельца из будущего, способного своими знаниями перевернуть ход истории, и тут же его прихлопнуть!

— Какой-то "английский юмор" у этой судьбы.

— Ха! А что? Его ведь должна была задавить машина, там, в 2010 году. Он провалился на семьдесят лет назад, но так и не сумел избежать своей доли — автотранспорт его все-таки доконал!

— Хочешь сказать, что ход истории изменить нельзя?

— Может быть, может быть… Но мы все же попробуем! Что там успели вытрясти из этого пришельца?

* * *

Случайный человек, заглянув в приемную шефа РСХА утром 30 июля 1940 года, был бы немало удивлен, увидев как щеголевато одетый молодой мужчина, слегка кивнув сидящему за столом адъютанту, непринужденно проследовал в кабинет практически всесильного заместителя Гиммлера. Но случайных людей в приемной Гейдриха не было, да и быть не могло, а адъютанта визит Вальтера Шелленберга удивить не мог никак — шеф отменил все дела на утро именно в ожидании этого визита. Ну а то, что один из ведущих сотрудников управления внешней разведки одет не по форме, вернее вообще не в форму, так этим в РСХА никого не удивишь. Нелюбовь, подающего большие надежды, разведчика и аналитика к униформе общеизвестна. Раз уж патрон ничего не имеет против…

Пока адъютант скучал в приемной, бдительно охраняя покой начальства, в кабинете разворачивались куда более интересные события…

— Вот такие вот дела, Вальтер.

— Да уж, никогда бы не подумал, что такое возможно.

— И, тем не менее, это так. Старина Мюллер и его ребята сделали что могли. Добыли не много, но что есть, то есть. Теперь дело за тобой. Из этих рассказов пришельца ты должен слепить новое будущее этого мира, потому что то, что нас ожидает, мне не нравится!

— Мне тоже. Как-то не улыбается стать военным преступником.

— Вот именно. Данных конечно маловато, но для общего анализа и разработки выигрышной стратегии должно хватить. Нам нужно что-то, от чего можно оттолкнуться. Ошибка, устранение которой позволит переломить ход войны в нашу пользу. Дальнейшее будет зависеть уже только от нас.

— Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю…

— Именно! Ты должен найти эту точку. А я позабочусь о том, чтобы Земля перевернулась. Твой развернутый анализ обстановки и возможных перспектив должен быть у меня через три дня — больше оттягивать доклад фюреру не в наших интересах.

* * *

Гейдрих потянулся, хрустнув суставами, отодвинул доклад Шелленберга и решительно выключил настольную лампу.

— На сегодня хватит! Больше из этой информации все равно уже не выжать. Завтра с утра еще разок перечитать свои выкладки на свежую голову и к 13:00 на доклад к фюреру. Завтра решится многое… — Закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Гейдрих еще и еще раз прокручивал в голове логические конструкции и спорные предположения, которые завтра ему придется отстаивать перед фюрером.

— Итак, что нам вообще известно о ходе текущей войны? Только то, что этому пришельцу рассказывали в школе на уроках истории, то есть самое основное — поворотные пункты войны. С британской точки зрения, разумеется. "Первое: в ближайшее время начнется "битва за Англию", которая будет протекать в воздухе над островом и проливом. Эту битву люфтваффе с треском проиграет, лишившись своих лучших летчиков и массы самолетов". Ну, может и не с треском, победители любят приукрашивать, но, по крайней мере, не выиграет. "После этого будет принято решение о нападении на Советский Союз". Что ж, пока что все логично, хотя и не радостно. "На востоке будут достигнуты большие успехи, Красная армия будет разбита, а немецкие войска дойдут до Ленинграда, Москвы и Сталинграда, но взять их не смогут. Ленинград будет в осаде, но не сдастся, а под Сталинградом немецкие войска будут разгромлены и взяты в плен. В это же время в Африке "элитный африканский корпус" под командованием "лучшего немецкого командира" — фельдмаршала Роммеля — будет сражаться с британскими войсками, но, в конце концов, потерпит поражение и капитулирует". Интересно с чего они там взяли, что Роммель лучший командир? "7 декабря 41 г японцы, используя авианосцы, нападут на Перл-Харбор и перетопят все американские линкоры прямо в гавани. Но американских авианосцев там не окажется, и, в результате, летом 42 г, в сражении у атолла Мидуэй, американцы перетопят японские авианосцы и изменят ход войны на Тихом океане в свою пользу". Единственные сражения, о которых этот двоечник знает хоть какие-то подробности и то только потому, что американцы сняли про них фильмы. "В Атлантике будет идти сражение британского флота с немецкими субмаринами, которое окончится победой англичан". Хм, ну и ладно, не очень-то и рассчитывали.

А в Европе все будет совсем плохо для нас. "Италия в 43 году переметнется к союзникам. 6 июня 44 года американцы и англичане высадятся в Нормандии и нанесут Германии окончательное поражение". Правда, Берлин почему-то возьмут русские в 45 году. Собственно после этого война и закончится — 8 мая 45 года. А японцев будут добивать еще три месяца. Даже сбросят на них две бомбы нового типа, которые снесут парочку городов. После этого японцы тоже капитулируют — 2 сентября 1945 года.

"После окончания войны, в Нюрнберге будет проведен судебный процесс над нацистскими военными преступниками, на котором будут осуждены виновные в холокосте и военных преступлениях". Мда-а, что-то не радует меня такая перспектива. Надо срочно что-то менять!

Кстати, что-то уж очень много внимания этот малолетний недоучка уделял еврейскому вопросу. Особенно если учесть, что его об этом никто не спрашивал. Его послушать, так это едва ли не единственное из-за чего Германия войну проиграла — весь мир за евреев вступился. Даже специальное определение для антиеврейской политики этот сопляк знает и это на фоне полного незнания всего остального… Все-таки что-то тут не так. Из-за обычного поражения в правах никто бы так не суетился. Жаль, что следователь не уделил этому вопросу должного внимания, но то, что мальчишка сам вспомнил об этом, как о вещи общеизвестной и само собой разумеющейся, уже о многом говорит. Пожалуй, надо будет изучить вопрос поподробнее и возможно в будущем скорректировать государственную политику, если наметятся какие-то радикальные отклонения от нынешней линии. В конце концов, это ведь прерогатива моего ведомства… А пока что этого вопроса лучше не касаться — это слишком важная для фюрера тема, тут ошибаться нельзя.

Ладно, что там у нас осталось? "После войны будет создано НАТО, установлен "железный занавес" и начнется "холодная война" с СССР, которая закончится в 1991 году распадом Советского Союза". Что ж он раньше-то не распался, лет на пятьдесят? "Страны Европы объединятся в Европейский Союз с единой валютой и паспортным режимом". Ну а почему бы и нет? Надо только заранее определить: кто в этом союзе будет главным…

Что там еще, техника? Тоже интересно. Фюрер любит технические новинки. Но, во время доклада, внимания на них лучше не концентрировать. Вернее концентрировать выборочно — на тех, которые могут пригодиться в ходе текущей войны. Нечего распылять ресурсы. Радиолокация, реактивные двигатели, ракеты и эта "атомная бомба", действующая на основе распада материи — вот и все, пожалуй. Остальное надо взять на заметку, но всерьез всем этим будем заниматься уже после войны. Если конечно выиграем.

А вообще не так уж и мало информации. Этот следователь из парижского бюро времени зря не терял. Надо будет представить его к награде, когда оклемается… Завтра! Все завтра. А сейчас надо отдохнуть. Менять ход истории — не легкая работа.

* * *

— Рейнхард, это что шутка?!

— Нет, мой фюрер, ошибка исключена! Мы проверили абсолютно все факты и всех причастных к событиям лиц. Вывод однозначен: подстроить такое невозможно. Ни одна разведка мира не в состоянии осуществить такое по чисто организационным причинам, да и технический уровень изъятого устройства настолько превосходит наши возможности, что…

— Допустим. Пришелец из будущего реален. Но был ли он одинок? Возможно, такие прецеденты уже были ранее или параллельно, вскрытому вами случаю?

— Это маловероятно, мой фюрер. Но четвертое и шестое управления РСХА уже ведут поиск малейших указаний на подобные случаи сразу по нескольким направлениям. Хотя я не стал бы рассчитывать на успех. Все указывает на то, что "наш" случай — уникален.

— Я понял вас, Рейнхард. Итак, вы утверждаете, что этот "пришелец" — случайная жертва обстоятельств и информация, которую он предоставил, может помочь нам изменить будущее в выгодную для Германии сторону?

— Абсолютно верно, мой фюрер. Мы тщательно изучили показания "пришельца", сравнили их с имеющимися у нас данными, в том числе о перспективных научно-технических разработках, и пришли к выводу, что изложенная им картина будущего в целом укладывается в наши прогнозы и ожидания. Что же до политических перспектив, то на лицо ряд ошибок, допущенных руководством Германии, которые и привели к нежелательному для нас развитию событий и печальным последствиям.

— Ошибки? Какие ошибки?

— В основном они касаются военной стратегии и внешней политики. В докладе имеется подробный обзор и анализ всех доступных фактов и наиболее вероятных предположений.

— Хорошо, я изучу его сегодня же. Но сейчас я хочу услышать ваше мнение, Рейнхард! Что, по вашему мнению, стало причиной наших неудач?

— Мое мнение полностью совпадает с тем, что изложено в докладе, мой фюрер. Основных причин две: распыление военных усилий между несколькими фронтами, что было вызвано неправильной оценкой приоритетности угроз, и непродуманная политика в отношении союзных и оккупированных стран Европы. Первое из этих обстоятельств, привело к тому, что Германия не смогла разбить своих противников по очереди и в итоге оказалась под ударом со всех сторон. Второе привело к тому, что экономический потенциал Европы не был должным образом использован для военных нужд нашей страны и вооруженных сил.

— Хорошо. И что же вы предлагаете, для исправления этой ситуации?

— Во-первых: изменить нашу политику в оккупированных странах, прежде всего во Франции, и попытаться наладить взаимовыгодное сотрудничество. Вести массовую пропаганду общеевропейских ценностей и всячески подчеркивать наше единство с другими странами Европы. Дать другим странам хотя бы иллюзию равенства и определенные перспективы на будущее. Ну и, конечно же, всячески противопоставлять интересы континентальной Европы и островной Британии.

— То есть вы хотите объединить Европу и противопоставить ее англосаксам и азиатам?

— Именно так. Собственно нечто подобное и произошло лет через 50, но в отсутствии мощного лидера, каковым должна стать Германия, союз получился достаточно аморфным. Примерно как германский союз, созданный после революции 1848 года.

— А вы, значит, предлагаете создать некое подобие северного союза, созданного после войны 1866 года? Только вместо Пруссии будет Германия, а вместо мелких немецких государств — государства Европы?

— Примерно так. Причем, в дальнейшем, вполне возможна полная германизация и поглощение стран с "германским" населением. Например, Скандинавии.

— Объединить все германские народы в одном государстве?

— Да. Это наш единственный шанс. Если это не будет сделано, то в долгосрочной перспективе стомиллионная Германия просто не сможет на равных противостоять англо-саксонскому союзу во главе с США. Только поглотив людские и материальные ресурсы Европы, мы получим достаточную базу для борьбы за лидирующие позиции на мировой арене.

— Звучит заманчиво… Ладно, а что там с неправильной стратегией?

— Тут все просто: были неправильно определены приоритеты, что в свою очередь было вызвано не вполне адекватной оценкой внешних угроз. Проще говоря, угроза со стороны Англии была переоценена, а опасность со стороны СССР напротив — недооценена. Как следствие, в противостоянии с Англией были бесполезно растрачены ценные ресурсы, из-за чего не удалось добиться окончательной победы над Советским Союзом. В результате именно СССР нанес Райху смертельный удар, который привел в конечном итоге к захвату советскими войсками Берлина. Англичане же так и не смогли ничего предпринять, и лишь с помощью американцев смогли высадиться на континенте, когда исход войны уже по-видимому не вызывал сомнений. Чтобы избежать повторения этого сценария, нам нужно сосредоточить все свои силы на востоке, полностью отказавшись от активных действий на западе. Тогда у нас есть шанс разгромить советы до того, как Америка сможет активно вмешаться в войну.

— Допустим. А с чего вы взяли, что Англия не сможет вмешаться в борьбу без поддержки США? Возможно, отсутствие второго фронта было вызвано желанием загребать жар чужими руками? Это свойственно английской политике.

— Нет, мой фюрер. Наши выводы базируются на изучении, прежде всего, экономических возможностей Британии. Анализ показывает, что у англичан элементарно не хватит сил для того чтобы самостоятельно открыть второй фронт в Европе. Поэтому они и ограничиваются операциями на периферии, а также действиями на море и в воздухе. Ввязавшись в бои с ними где-нибудь в Африке, мы, тем самым, начнем играть по их правилам, на выгодных им условиях. Отказавшись же от таких действий, мы фактически обесценим их стратегию, сведя участие Британии в войне к минимуму, и получим возможность последовательно концентрировать все свои силы на выгодных нам направлениях, то есть, в первую очередь на восточном. Именно СССР является главным геополитическим конкурентом Германии в борьбе за европейскую гегемонию. Это препятствие должно быть устранено. Без выполнения этого обязательного условия, успешное противостояние с США невозможно. Германия не сможет воевать с западом, всё время оглядываясь на восток.

— Что ж, звучит убедительно. Рейнхард, я прочту ваш доклад и обдумаю ваши предложения… Мы вернемся к этому разговору… в ближайшее время.

* * *

Гитлер, наконец, прекратил созерцать альпийские пейзажи, расстилающиеся вокруг его летней резиденции "Бергхофф", и, опершись на перила балкона, повернулся к своему собеседнику.

— Итак, Рейнхард, я изучил ваш доклад и даже обсудил некоторые его положения со специалистами… Не делайте озабоченное лицо, сам доклад я никому не показывал. Пусть факт появления в нашем мире пришельца из будущего и та информация, которую он нам столь любезно предоставил, будут нашей маленькой тайной. — Гейдрих молча кивнул, успешно скрыв победную улыбку. Гитлер, как и ожидалось, не захотел делиться полученной информацией ни с кем — хорошее начало.

— Так вот: специалисты, с которыми я счел нужным посоветоваться, сочли основные предложения, содержащиеся в вашем меморандуме, вполне обоснованными и заслуживающими внимания. Более того, все ваши предложения органично объединены в единую систему и взаимодополняют друг друга. Так что можете принять мои поздравления, Рейнхард, ваши эксперты отлично поработали.

— Благодарю, мой фюрер. Мои люди провели самый тщательный анализ всей доступной нам информации, стремясь именно к созданию единой непротиворечивой системы необходимых мер.

— Не сомневаюсь. Насколько я помню, вы заявляли, что полностью разделяете изложенные в докладе предложения.

— Это так, мой фюрер. В противном случае в докладе было бы изложено также и мое личное мнение по спорным моментам.

— Отлично! В таком случае поясните мне более подробно, чем это изложено в докладе, как вы представляете себе политическую и экономическую составляющую гипотетического Европейского союза?

— Мой фюрер, как это не прискорбно, но на создание полноценного союза потребуются годы упорной работы, даже при условии, что остальные страны Европы полностью поддержат наше начинание. Я полагаю, что официально союз может быть оформлен лишь после окончания войны, или, по крайней мере, после достижения окончательного перелома в ее ходе. Естественно в нашу пользу. Так что в ближайшей перспективе нам придется ограничиться в основном экономическим сотрудничеством, которое, наряду с активной пропагандой и локальными политическими договоренностями, создаст хорошую почву для формирования союза в будущем.

— Что ж. Пусть так. Германия тоже объединялась не один год, не смотря на гений Бисмарка и весьма благоприятную политическую обстановку. Но все-таки: какие меры вы полагаете нужными предпринять уже сейчас?

— В первую очередь нам нужно подключить военную промышленность оккупированных стран к обеспечению потребностей наших вооруженных сил. Исходя из наличной информации, военные заводы Франции, как впрочем, и остальных стран Западной Европы, сейчас в целом простаивают. В тоже время их производственная база, технологический уровень, квалификация персонала и уровень организации производства в целом, вполне позволяют им выпускать практически весь спектр необходимых нам вооружений, техники, боеприпасов и транспорта. По мнению специалистов, переналадка французского оборудования под выпуск нашей техники займет от трех до шести месяцев, при условии предоставления необходимой конструкторской и технической документации. Есть, впрочем, и менее радикальный вариант: загрузить европейскую экономику подрядами на ремонт и модернизацию нашей техники и оборудования, а также перенести в оккупированные страны различные вспомогательные производства, что позволит сконцентрироваться нашей экономике непосредственно на производстве новейшей техники. Кроме того на европейских заводах может быть продолжен выпуск определенной продукции, уже освоенной в производстве в настоящий момент, при условии, что она полностью удовлетворяет эксплуатационным требованиям вермахта. Такой подход позволит сделать перепрофилирование производств на подконтрольной нам территории более плавным. И, главное, даст почти моментальный эффект — выпуск французской продукции, признанной вермахтом пригодной для своих нужд, может быть возобновлен в течение месяца. Эксперты уверили меня, что второй вариант более предпочтителен в свете будущих политических шагов, которые мы будем предпринимать в рамках формирования Европейского союза.

Также крайне желательным как в политическом, так и в экономическом смысле, было бы ускорить возвращение на родину захваченных нами в ходе последней кампании военнопленных. Это, безусловно, укрепит доверие к нашим обещаниям создать РАВНОПРАВНЫЙ союз европейских стран. Да и для выполнения НАШИХ военных заказов лишние рабочие руки не помешают.

— Но если уж речь идет о сотрудничестве, то за всю произведенную продукцию, а также за полную или частичную переналадку производства Германия должна будет заплатить владельцам заводов…

— И она заплатит. А деньги на оплату будут изъяты из казны оккупированных стран — в счет частичного погашения репарационных выплат. Полагаю, такой подход удовлетворит всех. Германия получит фактически бесплатно дополнительные средства для ведения войны, промышленники — крупные заказы для своих предприятий, а правительства оккупированных стран должны быть довольны, что, изымаемые из их стран репарации, вкладываются в их же экономику, а не уплывают за рубеж.

— Хм, остроумно. И весьма прагматично. Мне нравится ваш подход, Рейнхард. Я полагаю, что мы сможем реализовать, предложенный вами вариант. — Гейдрих коротко кивнул. Не покидавшее его последнее время внутреннее напряжение неумолимо наступающей неизбежности, слегка ослабило свою железную хватку. Он сумел! История начала изменять свой ход.

 

Глава 2 "Para bellum"

[6]

На расширенном совещании руководства страны и вооруженных сил было многолюдно. Гейдрих, внутренне усмехался, глядя на всю эту суету. Он не сомневался — нужные решения уже приняты, осталось только воплотить их в конкретные приказы, директивы, распоряжения. Составить графики, разработать методики исполнения и реализовать то, что было спланировано и подготовлено им. Гитлер среагировал на его доклад по "пришельцу" именно так, как и предполагалось — то есть развил кипучую деятельность по предотвращению еще не совершенных, но уже запланированных ошибок. Виновные в этих ошибках, кстати, тоже были ненавязчиво обозначены в том памятном докладе. Ну не фюрера же винить в самом-то деле? А поиск козлов отпущения это такое увлекательное занятие, которое никак нельзя пускать на самотек!

Впрочем, теперь уже можно слегка перевести дух. Пути решения проблем найдены, а конкретной реализацией пусть занимаются те, кому это по должности положено. А ему пора уже думать о дальнейших перспективах. О том, например, как упрочить свое положение и расширить свои полномочия, а значит и влияние, в рамках новой политической обстановки, которая складывается сейчас фактически под его диктовку. Начало этому уже положено. В том самом докладе, было заложено столько бомб замедленного действия, что хотя бы часть из них не может не сработать. Ведь вся информация, изложенная сухим, бесстрастным языком, на самом деле имела как минимум двойное дно. Помимо очевидной цели, по изменению политики страны и стратегии ведения войны, доклад ненавязчиво, исподволь подталкивал фюрера к мыслям об изменении сложившегося баланса сил между властными группировками в самом Третьем Райхе. И, разумеется, ему, Рейнхарду Тристану Гейдриху, в новом раскладе отводилось отнюдь не последнее место — шеф РСХА умел использовать подарки Фортуны.

* * *

Колоссальная военно-экономическая машина Райха, со скрежетом и грохотом, разворачивалась на новый курс. Текучка отнимала все свободное время. Совещания тянулись сплошной чередой. Присутствуя на большей части этих заседаний, Гейдрих, недавно распоряжением фюрера выведенный вместе с РСХА из подчинения рейхсфюрера СС, не столько вникал в суть рассматриваемых вопросов (это ему и так было известно, лучше кого бы то ни было), сколько следил за реакцией присутствующих на обсуждаемые предложения.

— Я все же не понимаю, почему бы не припугнуть англичан бомбежками? Овсяники совсем обнаглели! Раз уж флот против высадки, то мои орлы и сами смогут склонить этот остров к миру. — "Толстяк в своем репертуаре: самоуверен до невозможности". — Мысли Гейдриха текли спокойно и неторопливо. Зачем дергаться? Всё идет по плану…

— Уймись, Герман. Твои орлы не смогли даже сорвать эвакуацию из Дюнкерка одной единственной экспедиционной армии! Пусть лучше люфтваффе занимается тем, что у него лучше всего получается — прокладывает дорогу танковым клиньям. — "Ага, фюрер поставил наци номер 2 на место". — Гейдрих внутренне усмехнулся, увидев, как Браухич и Гальдер обменялись ехидными улыбками, глядя на покрасневшего как рак главкома Люфтваффе. — "Ну не любят командующий сухопутными силами со своим начальником штаба этого толстого горлопана. У них на то свои причины. А у него, Гейдриха — свои. Ему ведь тоже хочется стать "наци номер 2". Для начала…".

— Итак, я продолжу — дождавшись одобрительного кивка Гитлера, Гальдер вновь начинает своим менторским тоном перечислять мероприятия по увеличению численности и повышению боеспособности сухопутных войск. — Всего, таким образом, количество дивизий увеличится в полтора раза, а количество танковых соединений — в два.

— Этого мало! СССР располагает вдвое большими людскими ресурсами и огромной территорией. Это может затянуть войну, а мы не можем этого допустить. Наша армия должна иметь подавляющий перевес. Не только качественный, которым она, несомненно, обладает, но и количественный. И именно на увеличение моторизованных частей надо обратить самое пристальное внимание. Как показал опыт польской и западной компаний, крупные моторизованные соединения составляют главную ударную силу армии, а на просторах Советского Союза их мобильность станет еще более ценна!

— Это так, мой фюрер, но для оснащения большего количества соединений нам просто не хватит транспорта.

— В настоящий момент идут переговоры с Францией о предоставлении нам продукции их автомобильной промышленности. Этот вопрос будет решен! А вы изыщите ресурсы для формирования дополнительных дивизий.

Генрих! — рейхсфюрер СС, блеснув пенсне, развернул свое меланхоличное лицо провинциального интеллигента к, возбужденно размахивающему руками, фюреру германской нации. — Генрих, тебе было дано распоряжение сформировать шесть дивизий ваффен СС, где они?

— Мой фюрер, мне не хватает людей, а служба снабжения задерживает поставки вооружения и техники. — "Понятно, бывший шеф в своем репертуаре. Все старается свалить свои промахи на кого-нибудь другого, а сам в это время витает в облаках". — Своего, теперь уже бывшего, непосредственного начальника Гейдрих откровенно презирал, считая его серой посредственностью.

— Неужели? — Голос Гитлера просто сочится сарказмом — плохой признак. — Однако на то чтобы формировать МОТОРИЗОВАННЫЕ охранные полки тебе людей хватает и оружия тоже! Не слишком ли жирно использовать молодых здоровых мордоворотов на грузовиках и с тяжелым вооружением для охраны глубоких тылов? — "Армейское начальство вновь ехидно усмехается — сегодня у них просто праздник души. Фавориты рейхсканцлера получают выволочку один за другим!"

— Дивизии будут сформированы, мой фюрер! — От волнения, всегда меланхоличный Гиммлер, враз теряет свою вялость и апатичность.

— Надеюсь что так. К весне шесть полностью моторизованных гренадерских дивизий должны быть готовы к боям. Ты помнится хвастал, что в ваффен СС попадают только отборные добровольцы? Вот и пусть делом покажут чего они стоят! А для охраны тылов найдется что-нибудь попроще. — "Мда, сегодня фюрер и впрямь в ударе".

— Доктор Тодт, что там с использованием французских промышленных мощностей? — "О, вот и военная экономика пошла, давно пора".

— В настоящий момент достигнута договоренность о проведении на французских заводах модернизации и текущего ремонта нашей бронетанковой техники. В частности замена 3.7 сантиметровых орудий на танках PzIII на 5 сантиметровые, а также усиление лобового бронирования на танках PzIII и PzIV. Техдокументация и комплектующие будут поставлены из Германии. Хотя, в дальнейшем, возможна организация производства комплектующих непосредственно на французских заводах. Это позволит нашим предприятиям сконцентрироваться исключительно на производстве новых танков.

Также получено принципиальное согласие на организацию производства на французских и голландских авиазаводах нашей авиапродукции. Для начала транспортных и учебных самолетов, а также авиамоторов для них. В дальнейшем возможно расширение производства.

Судостроительная и судоремонтная промышленность западного побережья уже сейчас активно используется Кригсмарине. В настоящий момент урегулируются последние спорные моменты с автомобильной, химической и металлургической промышленностью. — "Ага, кажется, курс на создание европейского союза начинает давать свои плоды. Метод "кнута и пряника" был эффективен во все времена. С одной стороны мы давим на промышленников своей оккупационной администрацией, с другой — даем им возможность не только возобновить, но и расширить производство. Если, разумеется, они будут производить то, что НАМ нужно. То же самое касается и простых рабочих: хочешь сытно есть и спокойно спать? Никаких проблем! Работай на благо великой Германии и думай почаще о единой и справедливой Европе".

* * *

Примерно в это же время унтерштурмфюрера Ганса Нойнера волновали совсем другие проблемы, в количестве двух штук. Первая заключалась в том, что его командир, гауптштурмфюрер Клаус Мюллер, вместе с командиром батальона, с утра пораньше убыл в штаб дивизии, оставив его старшим по роте. Вторая проблема логически вытекала из первой — оставшись во главе своего подразделения в гордом одиночестве, Ганс никак не мог покинуть расположение части. А это, в свою очередь, означало, что, тщательно лелеемые планы отправиться в Аваллон и пройтись по местным кабакам и борделям, идут прахом. Еще раз проанализировав сложившуюся ситуацию и вновь придя к тем же самым неутешительным выводам, Ганс вздохнул и отправился к временной казарме, которую в последнее время занимала их мотоциклетная рота. За упущенный шанс на отдых конечно обидно, но расписание занятий и тренировок никто не отменял.

Однако приступить к исполнению обязанностей ротного ему не дали. Причем помешал ему в этом никто иной, как командир роты гауптштурмфюрер Клаус Мюллер собственной персоной, лихо въехавший на своем мотоцикле в их импровизированный военный городок и припарковавшийся у крыльца здания батальонного штаба. Ганс, вскинув руку в приветствии, бодро отрапортовал о том, что за истекшее время в роте никаких происшествий не произошло, а все предусмотренные занятия и хозяйственные работы ведутся согласно графика. Клаус, выслушав стандартную скороговорку, спокойно кивнул, после чего сочувственно усмехнулся:

— Что, камрад, небось хотел сегодня прошвырнуться по местным злачным местам?

— Не без этого. — Ганс неплохо ладил со своим ротным и потому даже не подумал смущаться в ответ на столь явный намек на уклонение от служебных обязанностей. — Парни из саперного говорят, что за парком открылся новый бордель. Вроде как из Парижа эмигрировал и пока там все не устаканилось, решили немного поработать здесь. Расписали его в таких красках…

Клаус весело заржал.

— Что, все никак не можешь забыть свой парижский voyage?

Ганс усмехнулся. Потом досадливо поморщился. Та поездка в Париж и вправду вышла необычной, послужив благодатной почвой для массы шуток и анекдотов, которые теперь ходили в батальоне. Ну не смешно ли, в самом деле? Отправиться отдохнуть на один день в самую веселую столицу Европы и САМОМУ, ДОБРОВОЛЬНО просидеть весь этот день в Гестапо, давая показания и заполняя всевозможные бумажки! Ну не идиот ли? А все из-за того тупого англичанина, который сперва свалился ему под ноги а затем сдуру стал обзывать его не пойми кем на своем корявом английском. Может он и не англичанин даже? Выговор у него не очень-то похож на тот, что ему доводилось слышать от пленных британцев, которых они захватили под Дюнкерком… Да какая собственно разница? Главное что из-за него весь отпуск пошел коту под хвост! И никакая благодарность от начальства за проявленную бдительность и ответственность, объявленная, между прочим, официально, в приказе, не сможет компенсировать ему изгаженный выходной. К черту такие приключения! Если попадется еще один придурок, пожелавший оскорбить солдат и офицеров Вермахта или ваффен СС, — прибью гада на месте и закопаю, все меньше возни будет.

Нерадостный ход мыслей прервал голос командира:

— Ладно, успеешь еще. Пошли в штаб. Есть новости, в том числе и для тебя.

— Хорошие?

— Как сказать… Но в бордель ты теперь не скоро попадешь — это уж точно! — И Клаус снова довольно заржал. Ганс вздохнул и потопал в штаб. — Хороший у него все-таки командир — умеет утешить!

* * *

— В общем, так, Ганс: нашу дивизию реорганизуют. Третий полк выведут из состава и на его основе сформируют новую дивизию. У нас вместо него сформируют новый полк. Вообще нашу дивизию переводят на усиленный штат. Запасной батальон сформируют, дивизион штурмовой артиллерии, зениток тяжелых подкинут и вообще: вооружения прибавится. Еще, в придачу к нашему разведбату, будет сформирован мотоциклетный батальон. Меня назначают его командиром. Ты — принимаешь нашу роту. — Тут Ганс не удержался и слегка присвистнул. Клаус поморщился.

— Не свисти, тебе теперь по должности не положено.

— Jawohl, гауптштурмфюрер!

— То-то же. Завтра тебя официально утвердят в должности, заодно и полоску на петлицы получишь — заслужил. Так что сегодня принимай роту, оберштурмфюрер. Завтра у нас у всех будет хлопотный день. А еще нам вскоре обещали прислать пополнение, так что, как я уже говорил, о набегах на бордели можешь забыть.

— Да какие уж тут развлечения… А кого еще переводят в мотоциклетный?

— Что, боишься, что я тебя без унтеров оставлю?

— Ага, есть такое дело.

— Не боись. Кроме меня из нашей роты больше никого не забирают. Так что справишься.

— Справлюсь. Слушай, Клаус, я вот что подумал: война ведь вроде закончилась? Францию мы разгромили, Польшу тоже, мелочь там всякую… Одна Англия осталась, так у нас против нее сил и так предостаточно — вон как из Дюнкерка летели, а ведь там они были не одни. Так зачем тогда эти новые дивизии? Это ведь не только у нас. Я слышал, армейцы тоже целые полки передают на формирование новых частей. Пятую танковую помнишь? У них тоже один полк забрали — новую танковую дивизию формируют.

— Слышал он! Я тоже слышал. А еще знаю, что те пехотные дивизии, которые еще месяц назад расформировать хотели, почему-то до сих пор как ни в чем небывало стоят. Вот и делай выводы.

— Получается, что война только начинается.

— Угу, получается.

— И с кем интересно? Не с англичанами же. Их бы мы и так размазали.

— Да я-то откуда знаю?! Может с американцами, может с русскими, может еще с кем.

— С русскими у нас мир.

— Ну и что? Сегодня — мир, а завтра — нет. С поляками у нас тоже мир был и с французами, кстати, тоже. А потом мы напали на поляков, а французы на нас.

— Поляки первыми напали!

— Да какая разница? Главное — напали! А всякие там норвежцы вообще нейтральными были. Ну и что, помогло им? Или прибалтам с финнами?

— Мда-а… Значит новая война?

— А что тебя удивляет? Нас для того и держат. Мы — солдаты, это наше ремесло.

— Кто б спорил! Скорей бы тогда пришло пополнение. Их еще обкатать надо, да и подучить тоже. Не охота с необстрелянными в бой идти.

— Вооот! Теперь вижу, что рота в надежных руках. Не стыдно уходить. Ладно, хватит лирики. Принимай дела!

* * *

Ганс, вместе со старшим унтер-офицером роты, гауптшарфюрером Куно Клинсманном, сложив руки на груди, придирчиво оглядывал прибывшее пополнение.

— Что думаешь, Куно?

— Нормально. Дохляков нет, а всему чему надо — научим.

С Куно Гансу повезло. Очень. Немногословен, точен, профессионален, исполнителен и абсолютно надежен. Выполнит любой приказ. Не раздумывая. Ну, просто мечта любого командира — идеальная военная машина.

— Угу, лишь бы времени хватило.

На это Куно лишь пожимает своими здоровенными плечами. Впечатление такое, что рядом переминается слон. Шарфюрер и вправду чем-то похож на толстокожих великанов — такой же огромный, спокойный и невозмутимый. При этом, не смотря на то, что габаритами Куно напоминает вставшего на дыбы племенного быка, шарфюрер необычайно подвижен и вынослив, что людям с таким телосложением, в общем-то, не свойственно.

— Ладно, займись пока пополнением, а я бумаги оформлю.

* * *

Вечером, растянувшись на койке, Ганс подводил итоги этого хлопотного дня.

"Так, что у нас имеется? Имеется пополнение в количестве 23 рыл, в том числе один офицер и один кандидат в офицеры на правах унтера. Не мало. Теперь рота укомплектована по штату. А когда вернутся последние тяжело раненные из госпиталей, так даже немного сверх штата будет.

Пополнение вроде нормальное. Парни здоровые, обучение прошли по полной программе, учили на совесть. С замом тоже вроде повезло: Георг Ланг, унтерштурмфюрер, 1919 года рождения — одногодок, послужил, повоевал во Франции, в первом полку, у Симона. Да и характерами мы вроде похожи. Что еще надо? Пусть командует пулеметным взводом — от него в бою многое зависит. Так что опытный и надежный Ланг будет там как раз к месту. Повезло в общем с "замком".

А вот со штандартенюнкером Феликсом Подольски все сложнее. Девятнадцать лет только исполнилось — маловато для командира. Да и пороху он еще не нюхал. Черт его знает, как себя в бою поведет. По виду — совсем не вояка, хотя внешность бывает обманчива… Да и силенок у парня еще маловато, а командир, который не может делать ВСЁ лучше чем его солдаты — плохой командир. Что ты donnerwetter за офицер, если не можешь показать новобранцу: КАК НАДО воевать?! Ладно, пока что пусть побудет при мне на побегушках, ротным адъютантом, а там посмотрим, чего он стоит".

Приняв это соломоново решение, Ганс наконец смог спокойно уснуть с чувством честно выполненного долга.

* * *

Пробуждение было не радостным. Вчерашний поход в город не прошел для организма безнаказанно.

Через неделю после переброски их дивизии на атлантическое побережье, в курортный городок Биарриц, Ганс, вместе с командиром четвертой роты гауптштурмфюрером Куртом Вагнером и старым приятелем из саперного — оберштурмфюрером Фрицем Телкампом, все таки сумел выбить себе увольнительную и смотаться в город. Началось все вполне пристойно в морском ресторанчике на набережной, а закончилось совсем не пристойно в одном веселом заведении. "Как бишь звали эту девку? Аннетта, Жоржетта? Да какая нахрен разница! После трех бутылок "Вдовы Клико" все они на одно лицо". Ганс потряс головой, в которой царила звенящая пустота и решительно слез с койки. "Чеж в голове-то так пусто а? Вроде от шампанского не должно бы… А, вспомнил! Мы потом еще коньяк пили. Потому и в башке пусто, как в перевернутом ведре. Хорошо еще, что до кальвадоса дело не дошло, а то б башка еще и трещала, не смотря на то, что пустая. Scheisse! Ну где это чертово полотенце?" Ганс злобно огляделся по сторонам в поисках утерянного артефакта. "Ага, вот оно! Интересно знать: как оно попало под подушку? А-а-а — неважно. Черт как же мы сюда-то добрались? Вроде Курт был за рулем… Или нет? Но мотоцикл точно его. Мы на нем и выезжали". В дверь не громко постучали. Ганс скривился как от зубной боли, но все же пересилил себя и, проследовав через комнату от умывальника до двери, впустил нежданного визитера. На пороге стоял Курт, с такой же мрачной физиономией, как и у самого Ганса, в чем он мог легко убедиться, вернувшись к умывальнику и глянув в зеркало. Курт между тем, ни слова не говоря, проследовал к кровати и аккуратно, стараясь не делать резких движений, присел на край. Ганс глубоко вздохнул и сунул голову под холодную струю — пора приходить в форму.

Через пару минут, хмурые, но уже вполне дееспособные товарищи по несчастью, вломились в комнату, в которой окопался сапер, и застали там поистине идиллическую картину. Фриц возлежал на смятой кровати, плотно прижимая к себе миниатюрную брюнетку. Увидев новые действующие лица, девушка оживилась, заворочалась и что-то затараторила на французском. Ганс вопросительно покосился на друга.

— Говорит, чтоб мы помогли ей освободиться от этого варвара. Он ее пол ночи так держит. Заснул и не отпускает. Говорит у нее все тело затекло — пояснил внезапно просветлевший Курт. Мысль, что кому-то этим утром пришлось еще хуже, чем ему, согрела Ганса до глубины души, мигом растопив все мрачные мысли.

— Эй, Фриц, отпусти девку. Мы пленных не берем!

Фриц даже ухом не повел. Переглянувшись, парни дружно перешли к решительным действиям. Телкамп героически сопротивлялся, но численный перевес противника и изначально неудачная для обороны позиция, предопределили исход борьбы. Вскоре героический сапер был сдернут с постели, лишен законной добычи и безжалостно сунут головой в рукомойник. Жертва продажной любви тем временем успела скрыться, даже не попытавшись собрать свои немногочисленные вещички, разбросанные по комнате в живописном беспорядке.

Когда через 10 минут Фриц, наконец, окончательно признал себя побежденным, Ганс, протягивая ему помятый мундир, торжественно произнес:

— Мы отступаем на тыловые позиции. Оберштурмфюрер, Фатерлянд нуждается в вас!

— Иди к дьяволу!

— Обязательно, только сначала расскажи, какого ты так вцепился в эту девку, что мы тебя вдвоем еле от нее отодрали?

— А я знаю?! Я вообще не помню, как сюда попал! Сами, небось, мне ее подсунули, чтоб потом поиздеваться.

— Интересная версия. Как думаешь, Курт?

— Даже не знаю… Мадам что-то там говорила про то, что "ее девочка" звала на помощь, но поскольку перед этим, по ее словам, Фриц сломал нос какому-то постоянному клиенту из местных из-за этой самой "девочки", то вмешиваться никто не рискнул…

— Да ну вас к черту! Не помню я ничего такого! — Взревел Фриц, глядя на ухмыляющиеся рожи друзей.

— Ладно, шутки в сторону. Через час нам надо быть в части — по дороге развеемся. Завтра выезд на полевые учения, надо как следует подготовиться, а не то следующего увольнения придется ждать очень долго. — Подвел итог занимательной беседе Курт.

Мирные будни военного времени шли своим чередом.

 

Глава 3 "Балканская интерлюдия"

Весна 1941 года все уверенней вступала в свои права, но в Европе, пробуждающаяся после зимней спячки природа, радовала далеко не всех. Теплые весенние ветры отчетливо веяли новой войной.

— Генерал Гальдер, я хочу знать, как то, что сейчас творится на Балканах, укладывается в прогнозы ОКХ?

— Вполне укладывается, мой фюрер.

— Неужели? — Голос Гитлера обильно приправлен сарказмом.

— Именно так. Англичане делают именно то, что мы и ожидали — стараются навязать нам войну на периферии. В районах со слабо развитыми коммуникациями и инфраструктурой, что лишит нас нашего преимущества в мощи и мобильности и позволит англичанам в полной мере реализовать их превосходство на море.

— Да что вы говорите? Гальдер! Я не хуже вас знаю, чего хотят англичане! Я хочу знать: что, по вашему мнению, нам теперь делать? По требованию ОКХ, мы отказались от прямого воздушного наступления против Англии. Отказали в помощи нашим союзникам итальянцам в Африке. И что в итоге — англичане разбили итальянцев в Африке и, самое позднее через несколько месяцев, полностью оккупируют все итальянские колонии. А теперь они еще и высадились в Греции! Вы и ваши хваленые аналитики представляете, чем это нам грозит? Или мне напомнить вам, что теперь до нефтепромыслов Плоэшти может достать любой британский бомбардировщик?

— А количество истребителей и тяжелых зенитных орудий в Люфтваффе не безгранично. Мы не можем одновременно прикрыть Фатерлянд, оккупированные страны Европы, будущий Восточный фронт, а теперь еще и Балканы в придачу! — Геринг меньше всего на свете любил признавать ограниченность своих возможностей в чем бы то ни было, но упустить такую возможность лягнуть "сухопутных" генералов он просто не мог.

— Во-первых, требования ОКХ были всецело поддержаны и утверждены вами, мой фюрер. Во-вторых, правильность наших расчетов полностью подтверждается ходом событий и разведданными, поставляемыми Абвером и РСХА. И, наконец, в-третьих, действия англичан ожидаемы и в какой-то мере, как не странно, выгодны нам. — Гальдер предпочел никак не отреагировать на выпад "борова".

— Выгодны?! Нам?!!!

— Да.

— Поясните, генерал. И предупреждаю: ваши объяснения должны быть ОЧЕНЬ убедительными.

— Конечно, мой фюрер. Все дело в том, что у Британии недостаточно сил для открытого противостояния с нами. То есть они не могут осуществить высадку во Франции, например. В таком случае мы их просто сомнем, так как наши сухопутные и военно-воздушные силы намного превосходят британские как в численном, так и в качественном отношении. Поэтому единственный шанс нанести нам хотя бы локальное поражение, заключается для англичан в том, чтобы вести боевые действия там, где мы не сможем в полной мере реализовать эти свои преимущества, вернее первое из них.

В этом отношении Балканы являются практически идеальным местом для приложения военных усилий Британии. Этот регион достаточно беден дорогами и, также, слабо связан путями сообщения с центральными областями Европы. То есть, с точки зрения англичан, нам будет достаточно сложно перебросить в этот район крупную группировку войск и абсолютно невозможно развернуть там главные силы наших сухопутных войск и авиации. В основном по причине сложностей со снабжением. Также нам будет крайне затруднительно использовать в этом гористом и бездорожном регионе высокую подвижность и ударную мощь наших механизированных соединений.

К тому же не следует сбрасывать со счетов исторический интерес Британии к этому уголку Европы. В конце концов, у англичан есть достаточно недавний опыт создания Салоникского фронта во времена Великой войны.

— Да и Дарданелльская операция в пятнадцатом году проводилась по инициативе в первую очередь Черчилля, который теперь возглавляет британское правительство и, по данным РСХА, практически единолично определяет внешнюю политику и основные направления военной стратегии Британской империи. — Гальдер невозмутимо кивнул шефу РСХА, благодаря его за полезный, но не обязательный аргумент.

— Хорошо, генерал. То, что высадка англичан на Балканах для вас не новость я уже понял. Но я по-прежнему не понимаю, какая в этом выгода для нас! Мы отказались от любых вспомогательных операций за пределами Европы, в том числе и весьма перспективных. Отказались ПО ВАШЕМУ требованию! Мы фактически перешли к обороне в воздухе, отказавшись даже от ударов возмездия по Британским островам, в ответ на их ночные террористические налеты на наши города и ограничившись лишь атаками на конвои в Ла-Манше. Все это делалось с одной единственной целью, на которой ОКХ неустанно настаивал, — сосредоточить максимум сил для восточного похода. И вот теперь, буквально накануне нашего выступления, британцы высаживаются на Балканах и ставят под угрозу все наши операции!

— Требования ОКХ были направлены лишь на максимально эффективное выполнение задач, изложенных в директивах ОКВо подготовке восточного похода. — Гальдер упорно не желал брать на себя всю ответственность за сложившуюся ситуацию, справедливо указывая Гитлеру, на его непосредственное участие в принятии судьбоносных решений. Такой подход фюреру никогда не нравился. Ситуация грозила скандалом, и Гейдрих вновь поспешил на помощь начальнику штаба сухопутных войск.

— Мой фюрер, в том, что ситуация сложилась именно так, виноваты в первую очередь итальянцы. Именно их идиотское по сути и бездарное по исполнению нападение на Грецию дало англичанам возможность закрепиться в данном регионе. Если бы не это обстоятельство, то война была бы ограничена рамками североафриканского побережья.

Гитлер, скрипнув зубами, сжал кулаки и, в упор уставившись на Гейдриха, проговорил, словно с усилием цедя каждое слово:

— Не напоминайте мне о них, Рейнхард! Я не хочу сейчас ничего слышать об этих макаронниках! Я хочу знать: как теперь выбраться из сложившейся ситуации с наименьшими потерями? Итальянцы не в состоянии удержать греческий фланг, это совершенно очевидно. Значит, нам придется вмешаться, либо выделив армейский заслон и соответствующие силы люфтваффе для прикрытия румынских нефтепромыслов и транспортного пути по Дунаю, либо атаковав британские и греческие силы. В первом случае мы ослабим свою ударную группировку на востоке, во втором — неизбежна потеря времени на перегруппировки и, соответственно, задержка с началом восточной компании.

— Совершенно верно, мой фюрер. — Всем своим видом Гальдер излучает уверенность и спокойствие, резко контрастируя с нервно-возбужденным Гитлером. — Именно поэтому я и сказал, что высадка англичан на Балканах в какой-то мере выгодна нам. Вернее будет сказать, что их высадка в этом районе является для нас более предпочтительной, чем, скажем, в Норвегии или на Пиренейском полуострове.

Дело в том, что, в рамках подготовки к восточному походу, нами уже сосредоточена в данном регионе значительная группировка войск и техники, а также проведена существенная предварительная подготовка. Переориентировка этих сил для удара по Греции потребует сравнительно небольших усилий. Таким образом, задержка с началом восточного похода будет минимальна. В тоже время у нас появляется хороший шанс нанести британцам серьезное поражение и надолго привить им нежелание высаживаться в Европе. К тому же это неплохой повод проверить огнем наши новые дивизии в преддверии решающих сражений.

— Гальдер, вас послушать, так высадка англичан является для нас просто подарком! — Гитлер успокаивался буквально на глазах, вновь перейдя от истерики к сарказму.

— Нет. Потеря времени является нежелательным фактором и нам будет трудно скомпенсировать тот вред, что нанесли нам итальянцы своей неуместной инициативой. Но ситуация все же не является критичной и мы можем попытаться извлечь из нее даже некоторую пользу. По видимому противник не в полной мере представляет себе возможности немецких войск в данном регионе. Англичане сами подставляются под наш удар. А это может им затруднить дальнейшее развитие операций в Средиземноморье. Возможно, в конечном итоге мы даже выиграем некоторое время до открытия абсолютно неизбежных действий противника против территории Италии, если конечно сможем существенно поколебать экспедиционные силы британцев сейчас.

— Что ж, генерал, считайте, что вы меня убедили. По крайней мере, ваши рассуждения совпадают с мнением аналитиков РСХА и штаба ОКЛ. Они тоже уверены, что, в случае нашего решительного наступления, сопротивление англичан не затянется, а наши потери будут умеренными.

— Я не сомневаюсь в этом, мой фюрер.

* * *

— Легко сказать: "не сомневаюсь, мой фюрер". Одни только боги знают, чего начальнику штаба ОКХ стоили спокойствие и уверенность во время этого разговора! Фюрер не любит признавать свои ошибки, даже если в них и нет ничего постыдного — Гейдрих расстегнул воротник мундира, повел головой из стороны в сторону, разминая шею, и, вытянув ноги, откинулся на спинку кресла. — Теперь, в тиши кабинета, можно и расслабиться. А заодно и подумать о будущем…

А будущее-то на глазах обрастает проблемами и неопределенностями. Казалось бы, все шло как по маслу. Восточный поход должен был начаться где-то в середине мая. Силы для этого собрали просто огромные. Промышленность работала как часы. Военные заводы оккупированной Европы тоже работали не покладая рук, причем практически бесплатно! Вернее оплата производилась за счет тех средств, которые изымались из тех же самых оккупированных стран в счет будущих репараций. Война кормит войну — древнейший принцип, который никто не отменял. Решались даже, казавшиеся поначалу непреодолимыми, проблемы в области стандартизации выпускаемой продукции. Костяки новых дивизий были сформированы и обрастали "мясом" прямо на глазах. Люфтваффе, с легкостью отражая попытки англичан организовать дневные налеты на Германию и оккупированные ею страны, быстро восстановило потери, понесенные во французской компании, и стремительно наращивало силы, попутно перевооружаясь на новую технику. Кстати, эти английские налеты, абсолютно бестолковые с военной точки зрения, здорово пригодились Йозефу Геббельсу и его "министерству правды". Хорошо, что удалось тогда убедить фюрера отказаться от аналогичных действий против Англии…

Дааа. Все было хорошо, пока этот идиот Муссолини не ввязался в греческую авантюру. Кретин! Более дурацкий поступок просто невозможно было придумать. Уже ведя неудачную войну с Англией, ввязаться в еще одну войну. И это вместо того, чтобы всеми силами пытаться пробиться в Египет и соединиться со своими войсками в Эфиопии! Променять возможность захватить важнейшую транспортную артерию мира — Суэцкий канал, на козьи пастбища Эпира — уму непостижимо.

Впрочем, дуче был достойным вождем своей страны, ибо тупость итальянского генштаба и беспомощность разведки, вполне соответствовали стратегическому гению основателя фашистского движения. А довершало все это великолепие, полная неспособность итальянской армии победить хоть какого-то противника. Просто идиллия! Если б только эти пожиратели лука не были союзниками Германии…

Ладно, к чему пустые мечтания? Нужно исходить из реально сложившейся обстановки, а она на редкость паршива, надо сказать.

Итальянцы вместо того, чтобы нанести решительный удар по символическим силам англичан в Египте и на Ближнем Востоке, проложить дорогу в Эфиопию и вывести свой флот в Индийский океан, затеяли абсолютно ненужную войну с Грецией. Причем никуда не годный замысел был дополнен абсолютно бездарным исполнением. В результате имеем то, что имеем: англичане вдребезги разбили итальянцев и в Эфиопии и в Ливии, греки отразили вторжение итальянцев и сами вторглись в Албанию. Оно бы и ладно. В конце концов, после французского фиаско итальянской армии, в Германии никто и не рассчитывал особо на то, что итальянцы дойдут до Персидского залива. Так что поражение войск союзника в Африке было вполне ожидаемым и воспринималось немецким командованием с поистине олимпийским спокойствием. Но греческий провал привел к тому, что войска Альбиона вновь появились в Европе. А вот это уже было крайне нежелательно. Вся дипломатическая подготовка шла насмарку, с таким трудом добытое влияние — ставилось под сомнение. Проанглийские и просоветские силы снова восстанавливали утраченное влияние. Балканы вновь превращались в пороховой погреб Европы. — Гейдрих закинул руки за голову и, уставившись на резной карниз мореного дуба, продолжил свои невеселые размышления вслух.

— Ситуацию надо выправлять, причем быстро. Время дипломатии прошло — теперь все решит сила. Собственно в том, что дни англичан на Балканах сочтены, можно не сомневаться. Вопрос в другом: во что выльется задержка с началом восточной компании? Если верить пришельцу, то один раз мы уже проиграли на востоке. Не хотелось бы повторить это снова. Кстати интересно, а в "той" реальности была война на Балканах или это следствие наших попыток изменить ход истории? Впрочем, нет смысла гадать. Нужно постараться скомпенсировать отрицательное воздействие этого фактора и постараться избежать повторения подобного в будущем. Союзников нужно держать на коротком поводке — пора уже всем объяснить, КТО теперь хозяин Европы!

* * *

— Итак, господа, я хочу знать: как изменится график наших операций с учетом проведения "Мариты" в расширенном варианте? Генерал Гальдер!

— Дополнительных задержек не предвидится, мой фюрер. Развертывание группировок вторжения изначально проводилось так, чтобы в случае если Югославия займет по отношению к нам враждебную позицию и откажется пропустить наши войска, можно было бы сразу же перейти к активным действиям из районов сосредоточения в Болгарии, Румынии, Штирии и Венгрии.

— А как быстро эти войска могут быть вновь возвращены на восток?

— Это в любом случае займет времени меньше, чем вывод войск из Греции. Таким образом, проведение операции против Югославии потребует от нас дополнительных сил и средств, но не вызовет срыва графиков движения войск.

— Хорошо. Югославский провал и так стоил нам слишком дорого — тут Гитлер бросил недобрый взгляд на шефа Абвера. — Мы не можем позволить себе больше ни одной задержки.

— Задержки не будет. Необходимый подвижной состав имеется в наличии. Графики движения эшелонов разработаны. Переброска войск начнется сразу же по выполнении ими своих задач и будет проводиться поэтапно — по мере высвобождения соединений. Если прогнозы шестого управления РСХА окажутся верными и сопротивление хорватских и боснийских частей югославской армии окажется символическим, то количество соединений, задействованных в операции, может быть сокращено, а переброска войск начнется еще до завершения всех операций.

— Я отвечаю за точность прогнозов шестого управления. Эти данные добыты из надежных источников и многократно перепроверены. Серьезного сопротивления следует ожидать лишь от сербских частей.

— Мы ценим информацию, добытую вашими людьми, группенфюрер, но все же не можем строить планы наступления, исходя только из ваших данных.

— Я вовсе этого не требую, герр генерал-полковник. Я всего лишь обратил ваше внимание на то, что, в отличии от армейской разведки, РСХА может поручиться за точность предоставленных сведений.

Гальдер лишь слегка склонил голову, давая понять, что эта информация принята к сведению.

Немецкая военная машина пришла в движение, готовясь нанести очередной смертоносный удар.

* * *

Нескончаемые моторизованные колонны струились по дорогам Венгрии. Весна уже вступила в свои права на землях древней Паннонии, но до майских гроз и летней жары было еще далеко, поэтому лужи уже высохли, а едкая серая дорожная пыль еще не успела образоваться — что еще надо для хорошего марша? Только приказ на выступление! Кодовый сигнал "Hamburg" прозвучал в радио эфире еще вчера, и вот теперь тысячи грузовиков, броневиков, легковушек и мотоциклов, сотни танков, штурмовых орудий и тягачей нескончаемым потоком стремились на юг — XLVI моторизованный армейский корпус выдвигался к югославской границе.

Штурмбаннфюрер Вальтер Бестманн, командир разведбата дивизии "Тотенкопф", проводил последний инструктаж своих подчиненных.

— В общем, так, камрады, это наш последний привал. Завтра утром мы вступаем в Югославию. Границу переходим прямо с марша. Организованного сопротивления не ожидается. Будем наступать по шоссе на Белград, вдоль правого берега Дуная. В первом эшелоне пойдут армейцы из 14-й танковой дивизии. Наша дивизия — во втором, сразу за ними. Ближайшая цель корпуса — Осиек — узел дорог и мост через Драву. Если перейдем реку спокойно, то дальше до самого Белграда никаких препятствий.

Теперь конкретно про нас. Наш батальон образует фланговое прикрытие к востоку от основного маршрута движения, то есть со стороны Дуная. С запада аналогичную завесу организует мотоциклетный батальон. Порядок выступления следующий: вначале выдвигается вторая рота, усиленная взводом бронемашин из первой, затем третья, потом штаб батальона с четвертой ротой и основными силами первой. Интервалы — стандартные. Впереди — боевое охранение. Выступаем завтра в 6:00. Вопросы?

— Что известно о противнике?

— Хороший вопрос, Курт. О противнике известно, что противостоящие нам части состоят в основном из хорватов, которые еще помнят имперское прошлое и кто был главным в Австро-Венгерской империи. Поэтому, при встрече с противником, по возможности, не стоит сразу открывать огонь. Хорватов следует разоружать и интернировать. С сербами, если таковые встретятся, можно не церемониться.

— А как отличить хорватов от сербов?

— Да никак. Наставляй ствол на всех, кто в форме. Если сразу поднимут руки и будут говорить что-то про "Кроатию" — значит хорваты, если нет — значит сербы. Всем понятно?

— Jawohl!

— Тогда по местам!

* * *

Городок Нови-Сад полностью оправдывал свое название. Окрестности столицы провинции Воеводина, где расположились на отдых в ожидании погрузки в эшелоны части дивизии "Тотенкопф", буквально утопали в садах.

Ганс, сидя на лавочке под сенью цветущих яблонь, мечтательно смотрел на воды Дуная, катящего свои волны с его Родины через всю Европу к берегам Черного моря. Тёплый майский ветерок срывал с ветвей и неспешно кружил белоснежные лепестки, настраивая на лирический лад. Последнему обстоятельству также немало способствовала пара пустых бутылок сливянки, стоящих на вкопанном в землю столе. За этим самым столом как раз увлеченно резались в карты четверо товарищей-сослуживцев, включая Ланга. А вот Ганса что-то потянуло пофилософствовать. Обстановка что ли навеяла? А впрочем, почему бы и нет? На войне не место для раздумий, но пока что война закончилась, а новая еще не началась, так что можно немного поразмышлять…

Хотя, что тут размышлять? Хорошая получилась война, всегда бы так! Хотя нет, всегда нельзя, а то так и форму потерять не долго. Но все равно хорошо, что так получилось. Боев-то и не было, в общем — всего один раз постреляли, да и то не долго, как из станковых пулеметов врезали, так те оболтусы сразу и сдались. Зато зелёноклювики, можно сказать сдали последний экзамен. Вон "Счастливчик"[21]"Счастливчик" — Прозвище, данное Нойнером Феликсу Подольски. Феликс переводится с латыни как "счастливый".
Подольски как развоевался — орел! Так и рвется теперь вперед, а перед началом компании нервничал так, что аж трясся весь.

Да-а, хорошо прокатились: боев считай не было, а пленных собрали целую толпу — сами сдаваться приходили, даже ловить их не пришлось. Страну опять же посмотрели. Так себе, конечно, с Францией даже сравнивать нельзя, но все равно интересно. Белград так даже и ничего, местами. Эх, жаль, что опоздали туда немного — парни из "Райха" опередили — взяли столицу с наскока. Армейцы из 11-й танковой, говорят, чуть траки на своих танках не сгрызли с досады. Ну, так кто им доктор? Быстрей надо было шевелиться! Ему вот тоже никаких особых подвигов не досталось. Ну и ладно, зато и шкурой рисковать не пришлось, а подвиги еще найдутся.

А вообще хорошо тут. Бедновато конечно, но если как следует поработать… Вон какие сады кругом — загляденье! И немцы тут, оказывается, есть и даже не так уж мало — сам видел. Недавно прошёл слух, что теперь все немецкие общины перейдут под юрисдикцию Райха. Ну и правильно. А еще в Райх включат новые гау — Крайну и Нижнюю Штирию. Лайбах и Марбург вновь станут немецкими городами! А что? До восемнадцатого года они в Австрию входили, а Австрия теперь в Райхе. Пора значит и этим землям вернуться.

Интересно только, куда нас теперь пошлют? Обратно в Веспрем? Там мы стояли перед началом похода. Вообще-то было бы не плохо — Балатон близко, можно было б купаться по выходным. Да и казармы там нормальные — еще имперской постройки. Правда Вальтер говорит, что на этот раз, скорее всего, станем в Секешфехерваре. Тоже не плохо, в принципе. Будапешт рядом, глядишь и удастся смотаться как-нибудь, а то всего сутки там пробыли, пока эшелон на станции стоял, да и то дальше вокзала не ходили. Это еще когда из Франции перебрасывали. Красивый город! И бани там говорят хорошие, купальни какие-то… Да и копчености у мадьяр — что надо! Вино токайское опять же… Мда-а.

Вот только как говорил Клаус: "всеобъемлющее счастье не может быть долгим". А бывший командир редко ошибался, можно сказать, что никогда. Так что, по логике вещей, скоро нас всех поджидают большие неприятности. Интересно б знать: какие? Явно не от англичан. Эти свое получили сполна. Ха! Небось, когда сдавались в плен, им дюнкеркский позор за счастье казался. А вот хрен вам! На этот раз танкистов никто не останавливал, да и люфты не подкачали — разнесли все порты в хлам, а парашютисты захватили Коринф прямо под носом у бегущих бриттов. Так что конец британского экспедиционного корпуса был быстрым и бесславным. Ну и поделом!

Только вот их дивизию, да и остальные, что крутились по соседству, направляют вовсе не на юг, для развития успеха и наступления на Ближний Восток, как вещали одно время всезнайки из батальона связи, а совсем даже на север. О чем это говорит? А говорит это о том, что главные события еще даже и не начинались. Ладно, что толку гадать? Посмотрим: куда нас пошлют из Венгрии, тогда и видно будет, с кем придется воевать. А сейчас надо ловить момент пока все спокойно!

— Эй, парни, говорят, местная немецкая община устраивает вечеринку с танцами. Есть предложение наведаться туда вечерком!

 

Глава 4 "Час пробил"

Хороший день, заканчивался хорошим вечером. Ни тебе драк, ни шума в голове от выпитого не пойми чего, ни разборок с местной полицией и армейскими патрулями. Красота! Оказывается, в цивилизованном отдыхе есть свои преимущества. А Теодор Эйке — славный командир нашей славной дивизии, был тысячу раз прав, когда говорил, что дисциплина должна проявляться не только при исполнении служебных обязанностей, но и вне службы. Требовал от офицеров во время отдыха вести себя культурно и того же требовать от солдат. "Мы элита германских вооруженных сил, по нашему поведению наши венгерские союзники будут судить о всей Германии!". И не поспоришь — будут судить, куда ж им деваться-то? Молодежь, в том числе и сам Нойнер, тогда вздыхала, предчувствуя на редкость скучное времяпрепровождение, но сейчас Ганс был готов пересмотреть свое мнение и признать, что первые выводы были скоропалительными и не вполне точными.

Нет, в активном отдыхе с девками, пьянками и мордобоем, безусловно, есть свои преимущества — это очевидно и к тому же многократно проверенно на практике. Но спокойный, культурный отдых тоже имеет право на существование, в чем Ганс и имел возможность сегодня убедиться, отправившись на пару с Телкампом покорять венгерскую столицу.

Можно сказать, что культурная программа удалась. Прогулка по Будапешту с обязательным осмотром достопримечательностей, визит в славящуюся на весь мир оперу, обед в ресторане и венец программы — поход в знаменитые бани, в которых они и пребывают в настоящий момент. — Ганс расслабленно потянулся и почесался плечом о мраморный бортик бассейна с теплой минеральной водой, в котором он балдел последние полчаса, после чего собирался вновь погрузиться в приятное оцепенение, но его отвлек тихий плеск и бульканье по соседству. Лениво повернув голову и скосив полу прикрытые глаза в сторону шума, Ганс наблюдал, как, соскользнувший с гладкого бортика, Телкамп пускает пузыри на дне бассейна. Через мгновение Фриц вынырнул, расплескивая воду и шумно отфыркиваясь — сонная идиллия была безнадежно испорчена.

— Чё, "поплавок", заснул?

— Уф, тьфу! Можно подумать, ты нет?!

— Да вот собирался, пока ты не надумал тут фонтанчик изобразить…

— Ладно тебе, вечно чем-то недоволен.

— Я? Я всем доволен! Только пива не хватает.

— Это да. Это они не продумали.

— Угу. Но все равно — здорово.

— Ага. Еще бы девчонок каких найти. Вроде тех из Нови-Сада, помнишь?

— Еще бы! — Ганс заулыбался и мечтательно закатил глаза.

— Чё лыбишся? Вспомнил свою подружку, как ее там?

— Кати. Она мне даже адрес свой дала, говорила, чтоб писал…

Фриц хмыкнул.

— Она-то дала… и не только адрес, а сам?

— Ну забыл я, не до того было. Я и так еле успел. Ланг уже думал, что ему самому роту на погрузку отправлять придется, без меня.

Фриц весело заржал, но тут же поскользнулся и снова ушел под воду, в результате чего смех перешел в бульканье, а когда сапер вновь всплыл — в совсем уж непередаваемое хрюканье. Глядя на эти метаморфозы, Ганс и сам от души расхохотался.

— Тебе смешно — продолжил Ганс, отсмеявшись, — а мне не до смеху было, когда меня Бестманн на станции застукал.

— А что такого? Ты ж вроде вовремя успел.

— Ага, вовремя. Только я после той ночки весь в сене был. Хорошо, догадался камуфляж сверху накинуть — отбрехался, что маскировку отрабатывал, под местный ландшафт…

Примолкнувший было, Фриц вновь разразился хохотом.

— Смейся, смейся! "Способность быстро соображать и склонность к импровизации — отличительные черты хорошего командира!" — Так мне сам Бестманн сказал, когда я ему про дополнительную маскировку задвинул. Правда, поржал он перед этим тоже не слабо…

Фриц уже, будучи не в силах смеяться, просто бился в конвульсиях, расплескивая вокруг целые фонтаны минералки. Местный обслуживающий персонал даже стал с некоторой опаской и беспокойством коситься на парочку веселых туристов — как бы не учудили чего.

— Оно хоть того стоило, а? — смог наконец выговорить Фриц, с трудом уняв, начавшуюся от смеха икоту.

— Спрашиваешь! Еще как стоило! И вообще: чего спрашиваешь? Сам же вроде не один с танцев уходил.

— А, ну да, но я ж не проспал! Значит, меня не так заездили. Хотя тоже та еще штучка попалась.

— Да уж, девки там горячие. Или это на них военная форма так подействовала? Как думаешь?

— Не знаю. — Фриц неожиданно задумался. — Может и форма, хотя я думаю не только она. Помнишь, как для нас все старались? Столы накрыли, музыка, все такое… Даже парни местные не возбухали, хотя все девчонки на нас вешались!

— Ну да, попробовали бы!

— Да не в том дело! Ну, они ж немцы тоже, фольксдойчи*, но все равно немцы! Мы для них — свои. Да еще и солдаты. Они немецких солдат и не видели никогда. Разве что в восемнадцатом году, те, кто постарше. Ну, вот потому нам и рады были, наверное. Все рады, не только девушки.

— А что? Пожалуй ты и прав. Нигде за границей так себя не чувствовал. Как дома.

— Вот. Я как-то раньше и не задумывался особо об этом. Так, слушал на политзанятиях, про фольксдойче, про "один народ — один фюрер" и прочее в том же духе. А теперь вот посмотрел на этих немцев из Югославии и понял — мы действительно один народ.

— Угу. Девчонки на танцы платья надели, национальные — точь-в-точь как у нас в Вальгау на праздники. Эльза такое же носила.

— Что еще за Эльза?

— Сестра моя, старшая.

— Э, а ты ничего не говорил про то, что у тебя сестра есть!

— Да я и сейчас уже жалею, что сказал.

— Так не честно! Пригласил бы в гости в отпуск, познакомил…

— Уймись, Казанова недоделанный. Она замужем.

— Ну вот. Вечно ты так. Я уж думал… Погоди! А еще одна сестра у тебя есть?

— Есть. Но Мартине 15 лет, так что ты — в пролете.

— Donnerwetter! Что ж за невезуха такая? И адресок мне в Нови-Саде никто не оставил и сёстры у лучшего друга все пристроены…

— И в борделях южной Франции твоим именем всех непослушных девочек пугают…

— Да пошел ты! Тот раз не считается!

— Считается, считается. Хотя, в общем, ты прав — нам и правда пора. Нас ждут великие дела!

* * *

На счет великих дел Ганс как в воду глядел. Буквально на следующий день, их дивизию, как, впрочем, и весь XLVI моторизованный корпус, сняли с мест временной дислокации и отправили на масштабные войсковые учения, совместные с венгерской армией — крепить дружбу и боевое братство между Вермахтом и Гонведом. Размах у этого действа был о-го-го каким. Сперва их корпус совершил форсированный марш до Дуная, затем разведбат "Тотенкопф" нащупал брешь в оборонительных порядках мадьярских войск, изображавших условного противника, и ночью на резиновых лодках форсировал реку, захватив плацдарм на левом берегу Дуная. После этого саперный батальон корпуса в рекордные сроки навел понтонный мост, по которому через Дунай хлынули танки четырнадцатой дивизии. Финиш. Командование было довольно — мастер класс удался, младшие партнеры по "оси" были явно под впечатлением. Разведывательный батальон Ганса был отмечен в приказе, как одно из наиболее отличившихся в ходе маневров подразделений — мелочь, а приятно. В общем, повоевали не плохо. Во всяком случае, боеприпасов на этих учениях истратили явно больше чем за время недавнего вторжения в Югославию.

Впрочем, на этом приключения не закончились. Вместо отдыха, сразу после учений, корпус совершил бросок на Будапешт, где в темпе вальса погрузился в эшелоны и отбыл за пределы гостеприимной Венгрии. Маршрут пролегал через Прессбург (Братиславу), Остраву и Краков в южную Польшу. Вернее, в южную часть генерал-губернаторства, располагающегося теперь на землях бывшей Ржечи Посполитой. Выгрузились в Тарнуве, неподалеку от предгорий Карпат. Тут дивизия и пребывала в настоящий момент, расположившись в летних лагерях, благо природа ничего против этого не имела — на улице стояла обычная июньская теплынь.

Пользуясь затишьем, Ганс загорал на берегу заросшего кувшинками пруда, развалившись на постеленной на земле плащ-палатке, заложив руки за голову и лениво жуя травинку. Палаточный лагерь батальона разместился на противоположном от пруда склоне холма. Полу прикрыв глаза, Ганс считал проплывающие над ним в небесной лазури самолеты. Самолеты шли тройками, в идеальном строю и на относительно небольшой высоте, небо было безоблачным, так что считать было не трудно, но скучно.

— 39. Целая группа. Кстати уже третья за сегодня. И все идут с запада, что характерно. А нас привезли с юга. И не только нас. XLVII корпус прибыл прямо из Берлина. Теперь вот, рядом с нами стоит.

Мысли текли лениво и неторопливо. Солнышко пригревало, далекий мерный гул самолетов навевал спокойствие, шелест высокой некошеной травы — убаюкивал, легкий теплый ветерок ласкал кожу, думать ни о чем не хотелось. Ганс сквозь полу прикрытые веки покосился в сторону, маняще поблескивающей, глади пруда.

— Сходить, что ли окунуться? Вода вроде чистая, дно песчаное. Поплавать особо не удастся, слишком там много ботвы всякой, но окунуться можно.

Осторожные шаги и шуршание травы, отвлекли от мыслей о купании.

— Кого там еще несет? Явно не посыльного, тот бы бегом примчался.

Черешневая косточка, щелкнувшая Ганса по пузу и отлетевшая в траву, развеяла все сомнения.

— Что скажешь, Геро?

— Как догадался?

— Элементарно. Никто из солдат не будет подкрадываться ко мне, с целью обстрелять косточками, а из офицеров только ты уже второй день жрёш черешню, которую непонятно где берешь. Оценил работу мысли? Теперь рассказывай: зачем пришел.

— Угощайся. — Ланг уселся на плащ-палатку и поставил рядом с Гансом маленькую плетеную корзинку с крупной черешней.

— Угу. — Ганс приподнялся на локте и взял несколько черешен.

Некоторое время посидели молча, жуя черешню и лениво сплевывая косточки.

— Как думаешь: скоро начнется? — нарушил, наконец, молчание Ланг.

— Неделя. Максимум две.

— Точно. И на этот раз это не будет прогулкой как в Югославии. Слишком серьезно все готовится. Я столько войск видел только перед вторжением во Францию. Да и не только войск, тут всего понапихано.

— Угу. Я за три дня без малого три сотни самолетов насчитал.

— Да самолеты — ладно. Прилетели, улетели. Из штаба дивизии только что распоряжение пришло: отправить в распоряжение начальника тыла корпуса по два опытных унтер-офицера от каждой роты и еще одного офицера от батальона к ним в придачу. Я Руста и Крамера отправил. А офицером с ними отрядили нашего батальонного адъютанта.

— Нормальный ход. Зачем тылу корпуса опытные унтера, да еще и надерганные из разных подразделений?

— Догадайся!

— Зачем? У меня ты есть. Вот и докладывай своему командиру: куда ты двух лучших взводных услал?

— Их регулировщиками назначат. Временно. А то штаб корпуса не справляется с потоком машин — на краковском шоссе не протолкнуться.

— Регулировщиками — это хорошо. К тому времени как будем выступать, они вернутся. Мы явно во втором эшелоне стоим. Основной поток схлынет, нам вернут регулировщиков, ну а там уж и сами двинемся. Как во Франции, в общем. Хотя со сверхштатными регулировщиками это что-то новое.

— Я ж говорю: столько войск еще не видел.

— Ну и хорошо! Чем нас больше, тем им хуже.

— Русским?

— Естественно. Больше тут и нет никого. А, кстати, знаешь, какую я байку слышал? Советы пропустят нас через свою территорию, и мы пойдем прямо на Индию!

— Класс! Интересно в это хоть кто-то поверил?

— Без понятия. Еще говорят, что мы тут внимание отвлекаем, а в это время готовится десант в Англию.

— Уже лучше. Но все равно как-то слабо верится.

— А еще поговаривают, что в Красной Армии служат не только русские. Есть еще много украинцев, татар и еще каких-то кавказцев. Возможно, с ними будет та же история, что и с хорватами в Югославии.

— Ого! Вот это действительно интересно. Если половина Красной армии разбежится, то нам будет меньше работы.

— А если не разбежится — им же хуже. Ладно, пошли в лагерь. Бестманн в 18:00 собирался провести брифинг. Может как раз расскажет про украинцев подробнее.

* * *

Судьбой украинского народа были озадачены и еще два человека, которые как раз прогуливались по лесу, располагавшемуся в непосредственной близости от "Вольфшанце" — новой ставки Гитлера в Восточной Пруссии. Правда подход к этой проблеме у шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха и заместителя начальника шестого управления РСХА Вальтера Шелленберга был несколько иной…

— Так значит, ты предлагаешь остановиться на хорватском варианте, то есть создать марионеточное государство, а на место Павелича прочишь Бандеру?

— Именно так, экселенц. Это наиболее выгодный нам вариант. Мы не будем ничем стеснены в своей политике и, в тоже время, сможем свалить всю ответственность за неизбежные эксцессы на "национальное" правительство. Собственно мы просто повторим схему, опробованную еще в восемнадцатом году. Только вместо "гетьмана" Скоропадского будет "вождь" Бандера.

— Звучит хорошо, но захотят ли украинцы поддержать этого "вождя"?

— Почему бы и нет? Это даст им хотя бы иллюзию независимости и собственной значимости. Альтернативой же будет только беспрекословное подчинение оккупационной администрации. Даже если большинство населения Украины и не поддержит правительство Бандеры, что вполне вероятно, особенно в восточных областях, то все равно мы останемся в выигрыше, так как, даже в самом негативном для нас варианте развития событий, в ряды противника все равно будет внесен раскол.

— Ну хорошо. А насколько этот Бандера пригоден для наших целей? Сюрпризов от него не ожидается?

Шелленберг неопределенно пожал плечами.

— Сюрпризов следует ожидать всегда, но в данном случае не больше чем обычно. Он ярый националист. Ненавидит поляков и сильно не любит русских. К нам относится неплохо, поскольку мы используем схожую с ним идеологию и главное за то, что мы расправились с поляками. Тот факт, что мы собираемся разбить русских тоже должен его порадовать.

— То, что он придерживается схожей идеологии — хорошо. Легче будет пробить у фюрера наш проект. Но это сейчас не главная наша проблема. Каким бы ни был этот вождь, он в любом случае лишь ширма, для прикрытия наших интересов. Ну и еще пропагандистский ход, для того чтобы поколебать целостность советского государства. В конце концов, если уж в будущем СССР всё-таки распался на национальные республики, то почему бы нам не попытаться ускорить этот процесс?

— Полностью согласен, экселенц!

— Не сомневаюсь, Вальтер. Так вот, каким бы эффективным не был этот пропагандистский ход, реальную власть в Украине получит назначенный туда гауляйтер. Именно от него будет зависеть, насколько эффективно мы сможем использовать ресурсы этой страны. Именно поэтому я не могу доверить назначение на эту должность случаю. Тем более я не могу доверить это Гиммлеру и Герингу! Они продвигают на эту должность Коха и мне это не нравится. Будущий губернатор должен суметь наладить эффективную систему хозяйства, поддерживать порядок и сформировать в стране выгодные нам настроения. Причем все это надо суметь сделать от имени "национального правительства", то есть работать придется во взаимодействии с местными националистами.

— Я понимаю, экселенц, этот гауляйтер должен обладать не малыми организаторскими способностями и дипломатическим талантом.

— Конечно понимаешь, Вальтер! Именно поэтому я и говорю об этом с тобой! — Гейдрих, увлекшись разговором, резко взмахнул рукой и тут же болезненно поморщился.

— Что-то случилось?

— Да так, ерунда — Гейдрих повел плечом и снова поморщился — вчера на тренировке по фехтованию потянул связки, рука до сих пор болит.

— Сочувствую.

— Да, ерунда. Лет десять назад я бы вообще ничего не заметил, а сейчас… Эх, молодость, молодость!

— Полноте! Вам ли жаловаться на старость? Ведь вам нет еще и сорока!

— Нет, Вальтер, до старости мне еще далеко. И перед выходом на пенсию мне нужно успеть еще очень многое! Но время не ждет, поэтому хватит лирики. Мне нужен совет: кого из аппарата СС было бы наиболее целесообразно назначить на должность гауляйтера Украины? Кто лучше всего сможет присмотреть за этим вашим Бандерой?

— Я думаю, что на эту должность лучше всего подойдет бригаденфюрер Вехтер.

— Хм. Возможно. Хорошо, я учту твое мнение, Вальтер. Ты можешь идти, а я, пожалуй, еще прогуляюсь. В помещениях сейчас такая духота, что невозможно ни на чем сосредоточится — все мысли только о прохладе. А в лесу намного свежее, да и народу тут поменьше…

— Полностью согласен, экселенц. Работать в помещениях просто не возможно, никакая вентиляция не помогает. Ума не приложу: как штабисты это выдерживают.

— Что ж, каждый несет тяготы войны по-своему. Штабистам достался не самый худший вариант.

— Все еще жалеете, что фюрер запретил вам принимать участие в боевых действиях?

— В какой-то мере да, Вальтер. Хотя не могу не признать, что в данном случае фюрер был абсолютно прав. Но все же, я несколько скучаю по оперативной работе. Да и каждый офицер вооруженных сил, вне зависимости от специализации, должен хоть раз побывать в настоящем бою. Это просто необходимо для правильного формирования личности.

— Что ж, вынужден согласиться, что работа "в поле" в свое время пошла мне на пользу. Этот опыт очень пригодился мне в дальнейшем. Но видимо фюрер действительно прав, требуя от высших офицеров воздержаться от личного участия в боевых действиях — риск в данном случае непропорционально велик.

— Увы, это так. Ладно. К вопросу о назначении гауляйтера мы еще вернемся. Думаю, нам удастся убедить фюрера в целесообразности нашей модели организации восточных территорий, тем более, что Абвер придерживается аналогичных взглядов. А пока нас ждет очередное заседание штабов.

Боже, как же достала эта духота! Надо будет попробовать убедить фюрера перенести все заседания на свежий воздух. Навес там какой-нибудь соорудить что ли?

* * *

Толи господь был глух к молитвам группенфюрера Рейнхарда Тристана Гейдриха, толи небесная канцелярия просто запаздывала с рассмотрением всех поступающих к ней просьб, но факт остается фактом — духота к вечеру только усилилась, а заседание штабов опять проходило в закрытом помещении.

Гейдрих, то и дело протирая лоб платком, слушал доклад генерал-полковника Франца Гальдера о последних подготовительных мероприятиях, проводимых перед восточным походом, и по привычке следил за поведением других участников совещания. Результаты наблюдений свидетельствовали о том, что от жары страдают ВСЕ, что в какой-то мере даже радовало — не он один тут парится и потеет как в русской бане.

— Таким образом, компания на Балканах, несмотря на то, что ее продолжительность составила менее месяца и привела к полному разгрому и пленению противостоящих югославских, греческих и британских войск, все-таки потребовала от нас внести в схему развертывания наших войск на востоке определенные изменения. — А вот это вот очень плохо! Изменения, вносимые накануне важных событий, редко бывают полезными. — Гейдрих сокрушенно покачал головой. По всему выходило, что неприятности от этой не запланированной военной компании еще не закончились.

— В первую очередь это касается армейской группы "Лист", которая в настоящий момент заканчивает сосредоточение в Румынии.

В результате досадного происшествия с подрывом на минах двух военных транспортов, 2-я танковая дивизия потеряла, в процессе переброски в район сосредоточения, почти всю технику своего бронетанкового полка. В связи с этим принято решение вывести эту дивизию в резерв и отправить в Германию на доукомплектование. Такое же решение принято и в отношении 5-й танковой дивизии, которая прекрасно проявила себя в боях с британским экспедиционным корпусом, но, увы, понесла при этом существенные потери в людях и особенно в танках, что было обусловлено, прежде всего, необходимостью действовать на сложной горной местности Аттики. Для управления этими дивизиями в Германию также будет выведен штаб XL корпуса, который будет отвечать за их переоснащение и подготовку.

— Гальдер, меня беспокоит то, что наша группировка в Румынии ослаблена на две танковые дивизии. Кто отвечал за переброску танков морем? — Фюрер нервничает. Кажется, ему тоже не нравятся изменения, вносимые накануне важных событий.

— За проводку транспортов отвечал итальянский флот, мой фюрер. Он же отвечает за охрану водного района и в частности за борьбу с минной угрозой.

— Опять эти итальянцы! Я все больше жалею, что связался с ними. Этот союз стал слишком дорого нам обходиться!

— Это так, мой фюрер, но сейчас мы вынуждены считаться со сложившейся обстановкой. Поэтому штабом ОКХ принято решение использовать всю оставшуюся в двух названных дивизиях бронетехнику для усиления действующих подвижных соединений. — А начальник штаба — молодец! Хорошо стрелки перевел, заодно и вопрос с другой дивизией замял.

— Хорошо, Гальдер. Что у нас осталось?

— Все остальные дивизии полностью боеспособны. Благодаря росту военного производства и использованию мощностей промышленности оккупированных стран, в первую очередь Франции, оснащенность всех дивизий выделенных для восточной компании находится на высоком уровне.

Все пехотные дивизии доведены по укомплектованности и номенклатуре вооружений до уровня дивизий первой волны. Правда, во многих дивизиях мы вынуждены были использовать автотранспорт французского производства, а также французские 4.7-см противотанковые орудия вместо наших 5-см. Но в целом численность, оснащенность и выучка нашей пехоты находится на самом высоком уровне с начала войны.

Что же касается механизированных войск, то для данной компании будут использованы все имеющиеся в настоящий момент танковые и моторизованные дивизии, за исключением двух, находящихся на комплектовании. То есть девятнадцать танковых и десять моторизованных дивизий сухопутных войск, элитная моторизованная дивизия "Гроссдойчланд", пять усиленных гренадерских моторизованных дивизий ваффен СС и легкая моторизованная авиаполевая дивизия люфтваффе "Герман Геринг". Для управления этими войсками будут использованы штабы одиннадцати моторизованных армейских корпусов, которые в настоящий момент объединены в пять танковых групп под командованием Клейста, Гудериана, Гота, Гепнера и Рейнгарда.

Все механизированные соединения полностью укомплектованы людьми и техникой. Модернизация и перевооружение танков PzIII и PzIV ранних выпусков к настоящему времени полностью завершена. Батальоны танковых полков, состоящих только из двух танковых батальонов, переведены на четырехротный состав. Это позволило увеличить минимальное количество танков в танковых дивизиях до 177, не считая саперных и инженерных машин на танковой базе.

Единственный пробел в организации наших ударных группировок связан как раз с отсутствием двух танковых дивизий. В связи с этим штабом ОКХ, по согласованию со штабом генерала Листа, принято решение взамен XL моторизованного корпуса, подчинить штабу танковой группы Рейнгарда румынскую танковую дивизию "Великая Румыния", а также штаб румынского кавалерийского корпуса и три кавалерийские бригады. Конечно боеспособность румынских войск намного ниже, чем немецких, поэтому, основная тяжесть выполнения задачи в полосе пятой танковой группы ляжет на LVIII корпус генерала Роммеля в составе 15-й и 21-й танковых дивизий, а также дивизии "Герман Геринг". Тем не менее, упомянутые румынские соединения обладают необходимым уровнем подвижности, что делает их применение единственной доступной альтернативой в виду невозможности использования в составе танковой группы XL корпуса. — Ну вот. Так я и думал! Изменения, вносимые в планы в последний момент, никогда не бывают к лучшему. Всегда только импровизации и попытки заткнуть какую-нибудь дыру. — Гейдрих в очередной раз вытер лоб платком и с некоторым злорадством посмотрел на Гальдера, потеющего возле большой карты Восточной Европы, с нанесенными на ней условными обозначениями военных группировок.

— Хорошо, Гальдер. С Восточным фронтом все понятно, а как обстоят дела с резервами?

— Резервы готовятся согласно плану. В настоящий момент во Франции, Бельгии и Дании идет оснащение четырех дивизий шестой волны и одиннадцати дивизий третьей волны по "восточному образцу". Оснащение этих пятнадцати дивизий будет полностью закончено в августе. Тогда же можно будет начать переброску этих дивизий на восток.

Для обороны атлантического побережья и несения оккупационной службы будут использоваться дивизии 13-й, 14-й и 15-й волны, имеющие ограниченную боеспособность и подвижность, а также некоторые дивизии 3-й и 7-й волн, оснащение которых будет сокращено до уровня дивизий 13-й волны. На вооружении этих частей находится преимущественно трофейное вооружение. По мере переброски на восток, переоснащаемых в настоящее время дивизий, во Францию и Данию для несения оккупационной службы будут передислоцированы из Германии некоторые части армии резерва. В качестве мобильного резерва группы армий "Запад" будут использоваться 100-я и 101-я танковые бригады, оснащенные трофейной французской техникой.

— Смогут ли эти войска отразить вторжение британских войск на континент, если оно последует в августе-сентябре? — Ага, кажется, фюрер тоже заинтересовался вопросом, смогут ли эти эрзац дивизии воевать. Или это он от жары просто такой нервный?

— Высадка британцев на атлантическом побережье рассматривается штабом ОКХ как весьма маловероятная, особенно с учетом полного разгрома британского экспедиционного корпуса в Греции.

— И все же такая возможность есть! Англичане могут пойти на риск полной потери своей армии вторжения, если посчитают, что это поможет им спасти Советский Союз от полного разгрома. Что если они пожертвуют одной из своих армий или, что еще более вероятно, армией одного из своих доминионов, для того чтобы восточный фронт сберег свою целостность? Германия уже пострадала один раз от подобной операции, когда русские в четырнадцатом году бросили в Восточную Пруссию на убой две свои армии, но спасли тем самым от развала западный фронт и обрекли германскую армию на поражение в битве на Марне. Повторение такой ситуации — недопустимо!

— Я понимаю это, мой фюрер. Штаб сухопутных войск полностью отдает себе отчет в степени риска принимаемых решений и полностью берет на себя ответственность за их последствия.

Переброска переоснащаемых "восточных дивизий" начнется не ранее августа, следовательно, до этого высадка англичан не имеет смысла, т. к. десант будет быстро подавлен. Высадка же в сентябре — крайне рискованна для противника, так как вероятность погодных осложнений будет возрастать с каждым днём, и англичане рискуют не успеть захватить хотя бы один крупный порт, пригодный для снабжения своих войск, до начала осенних штормов. Но даже если противнику удастся захватить крупный плацдарм и наладить снабжение, наша группировка на западе будет в состоянии сдерживать ограниченный контингент британских войск без привлечения дополнительных резервов, до выполнения всех поставленных задач на востоке. — Хорошо бы если так. Но риск есть и не малый. Вся надежда на то, что после дюнкеркского позора и греческого разгрома у англичан поубавилось уверенности в своих силах, и они не станут рисковать столь явно.

— Хорошо. Как идет передислокация сил люфтваффе? — Гитлер в своем репертуаре, мысли скачут как кролики на лужайке.

— Переброска наземных служб практически завершена. Последние лётные подразделения будут переброшены на полевые аэродромы в ближайшие два дня. — Генерал Ешоннек, начальник штаба люфтваффе, по педантичности может поспорить с Гальдером, хотя это и кажется почти невозможным.

— На западе, в составе третьего воздушного флота остаются 1-я, 2-я и 26-я истребительные эскадры, 40-я бомбардировочная эскадра специального назначения, разведывательные эскадрильи, части гидроавиации, а также зенитная артиллерия и наземные службы. Пятый воздушный флот возьмет на себя ответственность за ПВО Германии, а также Норвегии и Дании. Первый, второй и четвертый воздушные флоты будут задействованы на востоке. В их состав в настоящий момент включены все имеющиеся авиационные корпуса: 1-й и 9-й в первом воздушном флоте на Петербургском направлении, 2-й и 8-й авиационные и 11-й воздушно-десантный корпуса — на центральном направлении во втором и, наконец, 4-й, 5-й и 10-й авиакорпуса — в четвертом флоте на юге.

Все эскадры в настоящий момент полностью укомплектованы личным составом и техникой. Кроме того, помимо трех боевых авиагрупп в каждой авиационной эскадре имеется еще и запасная, для оперативного восполнения потерь боевых подразделений и ротации экипажей. В истребительных эскадрах, кроме трех чисто истребительных групп на новейших Bf109F, сформированы еще и четвертые авиагруппы. Эти группы укомплектованы более старыми Bf109E и предназначены для использования в качестве истребителей-бомбардировщиков. Эффективность таких подразделений была проверена в ходе недавней компании на Балканах. Также в качестве скоростных бомбардировщиков и штурмовиков предполагается использовать все имеющиеся Bf110, не задействованные в ПВО Райха в качестве ночных истребителей. — Гейдрих аккуратно сложил платок и спрятал его в карман. — Мда. Если верить нашим бравым генералам, то для победы сделано действительно все что возможно. Вот только будет ли этого достаточно?

* * *

Жарким субботним днем 21 июня 1941 года ровно в 13:00 по берлинскому времени тысячи немецких радиостанций приняли условный сигнал "Dortmund", означавший, что нападение произойдет следующим утром точно по графику. Рубеж не возврата пройден, остановить запущенный механизм уже невозможно. Чудовищная военная машина двинулась на восток, неся смерть и разрушение. Миллионы солдат, десятки тысяч орудий, тысячи танков и самолетов, сотни тысяч машин…

Война уже стала неизбежна, но первые выстрелы все еще не раздались. Хронометр истории отсчитывал последние часы мирной жизни. На рассвете 22 июня это время истекло.

 

Глава 5 "Drang nach Osten"

В 3:30 утра предрассветная мгла была разорвана вспышками выстрелов и блеском разрывов, а предутренняя тишина сменилась ревом моторов и грохотом канонады на огромном протяжении западной границы СССР от Балтики до Карпат. Группы армий "Север", "Центр" и "Юг", круша пограничные заслоны, устремились к Ленинграду, Москве и Киеву. Танковые клинья хищно вытягивались вдоль магистральных шоссе, стремясь рассечь и окружить пограничные группировки советских войск. Эскадры люфтваффе раз за разом обрушивали свой смертоносный груз на аэродромы и походные колонны РККА, как будто задавшись целью уничтожить все живое на земле.

Только на флангах огромного, вновь образовавшегося, фронта царило относительное затишье — Финляндия и Румыния запаздывали с развертыванием своих группировок. Правда в этих странах находились и немецкие войска, но горно-стрелковый корпус "Норвегия", под командованием "героя Нарвика" генерала Дитля, ограничился тем, что переместился из норвежской провинции Финмарк на территорию Финляндии в район порта Петсамо. Взяв под охрану порт и стратегические никелевые месторождения, горные стрелки, в полном соответствии с планом, стали зарываться в каменистую почву Лапландии (что само по себе тянуло на подвиг и требовало от войск не тривиальной инженерной подготовки и использования горнопроходческой техники), не проявляя никакого желания продвигаться дальше. В Румынии же войска армейской группы генерала Листа все еще заканчивали сосредоточение после переброски с Балкан и лишь готовились к предстоящим боям.

Ганса все эти стратегические маневры заботили мало. В три часа ночи его разбудили, и он вместе со всем личным составом батальона выслушал краткое обращение фюрера, начинавшее словами "солдаты Восточного фронта". Бестманн, зачитав воззвание по бумажке с помощью ручного фонарика, выразил надежду, что солдаты разведывательного батальона достойно проявят себя в грядущей войне и исполнят свою клятву верности перед фюрером и долг перед Фатерландом, после чего распустил всех досыпать. Нойнер, зевая так, что всерьез рисковал вывернуть себе челюсть, отправился к себе. Походя далеко и надолго послав Феликса, который подскочил к нему с явным желанием обсудить политические новости, Ганс забился к себе в палатку и благополучно проспал там до утра.

Пробуждение было вполне будничным. Умывшись и выслушав доклады взводных, Нойнер направил свои стопы к штабной палатке. Как и ожидалось, утренний брифинг не принес ничего неожиданного. Бестманн деловито обрисовал сложившуюся обстановку и их ближайшие перспективы:

— Как вы все знаете, накануне "Тотенкопф" совершила ночной марш из под Тарнува на восток и скрытно сосредоточилась в лесах, все еще на значительном удалении от границы. Вперед был выдвинут только артиллерийский полк дивизии, который сегодня утром участвовал в артподготовке наступления. Здесь же, по соседству с нами, располагаются и другие части корпуса: 9-я танковая дивизия и младшая сестра "Тотенкопф" — моторизованная гренадерская дивизия СС "Нибелунги".

Ганс тут же припомнил, что эта дивизия — точная копия своей прародительницы — была сформирована в прошлом году во Франции, получив в качестве ядра 3-й полк "Тотенкопф", командир которого некоторое время даже возглавлял новую дивизию. Но присоединились к ним "нибелунги" только сейчас, до этого занимаясь боевой подготовкой на французских полигонах. По такому же принципу, в тоже время, в Бельгии, была сформирована и еще одна дивизия — "Викинг", также названная в честь легендарных вояк прошлого. Только "викинги" были дочерним соединением другой дивизии СС — "Райх".

Бестманн между тем продолжал:

— Наши старые знакомые по Венгрии и Югославии — 14-я танковая дивизия — перекочевали в XLVII корпус, который теперь и возглавляет наступление первой танковой группы Клейста. Рядом с ним по параллельному маршруту движется XLVIII моторизованный корпус. Ну а мы пока во втором эшелоне. Пока что наш корпус в первую линию не выдвигают, так что боев не предвидится. Но расслабляться никому не советую: по поступившим разведданным у противника имеются значительные резервы, так что через некоторое время возможны сильные контратаки по флангам нашей танковой группы. Вот как раз для парирования этих контратак и предназначен наш корпус. Я хочу, чтобы вы довели до сведения своих подчиненных, что от наших действий зависит успех всего наступления на юге, поэтому каждый солдат и тем более офицер должен действовать безукоризненно!

После обеда мы снимаемся с бивуака и начинаем марш на восток. Выступаем походным порядком в 13:30. Пока — всё. Вопросы? Можете быть свободны!

* * *

Выступили они тогда вовремя и без задержек, но марш оказался сущим мучением. Вместо стремительного броска к границе и входа в прорыв, пришлось медленно продираться через бесконечные тыловые колонны, глотая поднятую ими пыль и поминутно останавливаясь из-за очередного затора. Неприятных ощущений добавляла летняя жара: от немилосердно палящего июньского солнца, над землей, размывая контуры предметов, колебалось раскаленное марево. Вдобавок ко всему, шоссе было здорово разбито тысячами машин, прошедшими здесь до них, что также не добавляло приятных ощущений.

В общем, легкого похода не получалось. К концу первого дня войны дошли только до границы, не переходя которую остановились на ночевку. Утром марш продолжился. И на следующий день — тоже. Вот так и ехали уже третий день, так и не встретив противника, хотя и продвинулись вглубь советской территории уже более чем на 100 километров. Отвратные дороги, пыль, зной, духота. На ночевки останавливались в придорожных селах, оккупируя хаты, сараи и сеновалы. Местное население, практически неотличимое от того, что осталось в Польше по другую сторону границы, не возражало, да его собственно никто и не спрашивал.

По обочинам дорог попадалась советская техника, когда разбитая или сгоревшая, а когда и просто брошенная то ли из-за поломок, то ли из-за нехватки горючего. Если была возможность, ее старательно осматривали — интересно, но ничего экстраординарного пока что не встретилось. Пару раз на встречу прошли небольшие колонны пленных. В первый раз Ганс даже слегка притормозил свою роту, давая возможность солдатам как следует рассмотреть своих будущих противников — пусть парни полюбуются на уже разбитых врагов и приободрятся накануне предстоящих боев. Дополнительная уверенность в своих силах никогда не бывает лишней. Пленные имели пришибленный и помятый вид, некоторые были ранены. Экипировка большей частью отсутствовала или находилась в сильно потрепанном состоянии (на некоторых солдатах даже ремней не было).

В общем, война шла своим чередом: артиллерийская канонада звучала где-то впереди, обозначая всё время продвигающийся на восток фронт, в воздухе барражировали истребители люфтваффе, группы бомберов, идущие на бомбежку или возвращающиеся на свои аэродромы, тоже замечались регулярно. Авиации противника видно не было, хотя и говорили, что шедшим впереди корпусам случалось иногда попадать под бомбежку, но видимо дальше передовых порядков советским самолетам залетать не давали. Или разведывательному батальону просто везло?

За очередным поворотом дороги Ганса нагнал сюрприз в виде посыльного из штаба батальона. Бестманн вызывал всех ротных к себе на срочное совещание. Выловив из колонны Геро и проинструктировав его о дальнейшем маршруте, Ганс развернул свой BMW и погнал его вслед за мотоциклом посыльного.

Комбат обнаружился на лужайке возле бронемашины связи, стоящей в тенечке на опушке леса. Там же по соседству расположились еще несколько машин и мотоциклов. Судя по всему, весь командный состав батальона был уже в сборе, Нойнер, чья рота сейчас находилась в авангарде, прибыл последним. Подняв очки на каску и ослабив шарф, закрывавший от пыли нижнюю часть лица, Ганс снял перчатки и, наскоро их отряхнув, сунул в боковой разрез камуфляжной рубахи, после чего бодро прошагал в "расположение штаба".

Едва поприветствовав Нойнера кивком головы, Бестманн с ходу перешел к изложению новостей.

— В общем, так, камрады, наше пребывание в резерве подходит к концу. Получен приказ: наш корпус выдвигают в первую линию. Русские наконец-то подтянули свои резервы и собираются ударить с юга в правый фланг XLVII корпуса, захватившего сегодня Дубно. Наша задача: врезать по советской ударной группировке с запада. Разведка люфтваффе — тут штурмбаннфюрер кивнул на молодого оберлейтенанта — офицера связи люфтваффе, прикрепленного к штабу разведбата, — сообщает, что механизированные колонны русских уже повернули на север, то есть у нас имеется хороший шанс ударить по ним с фланга. Наш батальон в авангарде, как всегда. 9-я танковая пойдет правее и попытается зайти противнику в тыл. "Нибелунги" пока в резерве. Люфтваффе господствует в воздухе, так что нам гарантировали поддержку с неба.

Ганс, поскольку твоя рота сейчас впереди, то ты и пойдешь в авангарде. Поворачивай своих парней вот сюда — комбат провел карандашом линию на карте. — На усиление получишь второй взвод бронемашин и саперный взвод. Про боевое охранение не забудь — южнее шоссе можно запросто встретить противника.

— Jawohl, штурмбаннфюрер!

— Давай, двигай. Постарайся захватить как можно больше пленных — нам нужны сведенья о противнике.

* * *

Прибыв в роту вместе с полученным подкреплением и собрав всех, оказавшихся у него в подчинении, офицеров и унтер-офицеров, Ганс развил бурную деятельность.

— Камрады, имею для вас следующую новость: наши веселые покатушки в обозе — закончились. Мы выдвигаемся в первую линию. Наша рота — на острие удара всего корпуса, так что можете начинать гордиться.

— Ну, наконец-то! Я уж думал, что мы так всю кампанию проездим в той пылище, что поднимают перед нами другие корпуса.

Услышав эту реплику Феликса, все присутствующие унтера только поморщились, а Ганс и Геро, переглянувшись, абсолютно синхронно ухмыльнулись — что тут скажешь? Парнишка еще просто не знает что такое настоящая война.

— Запомни, "вояка": пот сберегает кровь! Так что чем дольше мы тут потеем на этих забитых дорогах, тем меньше крови нам придется пролить в итоге. А теперь помолчи и дай мне спокойно поставить задачу. — Подольски в ответ на эту реплику обиженно насупился и совсем по-детски шмыгнул носом.

— Руст, возьмешь одно отделение и пойдешь передовым дозором, еще по одному отделению отправишь вправо и влево от дороги. Если попадете под обстрел — сразу отходи. Если заметишь противника первым — в бой не вступать, постарайся определить их численность и расположение. Желательно добыть парочку пленных, в идеале сделать это незаметно для остальных врагов.

Вся остальная рота идет по дороге. Впереди бронемашины, за ними саперы. Пулеметный взвод — замыкающий. Если наш передовой дозор будет атакован, мы прикроем их отход и попытаемся выяснить силы и намеренья противника. С подходом основных сил батальона — контратакуем. Если противник будет превосходить нас числом и огневой мощью — будем отступать к главным силам под прикрытием пулеметчиков и бронемашин. Вопросы? Нет? Тогда приступаем. Руст, твой выход через 10 минут. И не забывай отправлять связных через каждые четверть часа.

Как оказалось в дальнейшем, все эти предосторожности оказались напрасными — никакой опасности по пути так и не встретилось. Зато "Тотенкопф" взяла своих первых пленных в этой кампании. Мотоциклисты Руста задержали легковушку, пробиравшуюся проселками в направлении Дубно. Извлеченный из нее полный немолодой офицер, был тут же доставлен к Гансу и подвергнут блиц-допросу. К этому действу, продолжавшемуся около двадцати минут, были привлечены роттенфюрер Франц Клозе — уроженец Силезии, неплохо говоривший по-польски; Счастливчик, быстренько заносивший добытую информацию в блокнот; Клинсманн, время от времени отвешивавший допрашиваемому тумаки для улучшения взаимопонимания; и, наконец, сам оберштурмфюрер Ганс Нойнер, чей немецко-русский разговорник немало поспособствовал процессу общения.

В результате допроса, удалось выяснить, что пленный является майором и занимался до недавнего времени вопросами снабжения во Львове. Чем конкретно он занимался и какой частью командовал, Ганс так и не понял, не смотря на пару дополнительных затрещин от Клинсманна, пузанчик продолжал блеять что-то бессвязное. Мотивы поездки в Дубно также выяснить не удалось. По всему выходило, что данный майор отправился туда самовольно, без предписания начальства. Зато удалось узнать, что во Львове идут самые настоящие уличные бои. По всему городу вспыхивают перестрелки. Пленный приписывал это местным повстанцам и германской агентуре. Видимо именно беспорядки в городе и подтолкнули его к мысли покинуть Львов. Про захват немцами Дубно, в неофициальной столице Галиции ничего не было известно, что и предопределило крайне неудачный для майора выбор маршрута.

Перечитав, написанный Феликсом, импровизированный протокол допроса, Ганс приободрился — сведения были вполне обнадеживающими. Судя по всему, со связью у русских совсем плохо, как, впрочем, и с тактической разведкой, а это значит, что фланговый удар их корпуса имел неплохие шансы стать неприятной неожиданностью для противника. Придя к таким выводам, он отправил пленного вместе с его машиной и шофером под конвоем Подольски, которому был вручен вырванный из блокнота листок с результатами допроса, и двух солдат к командиру батальона. А сам вместе со своей сводной разведгруппой продолжил движение на юго-восток, стремясь как можно быстрее выйти на шоссе Львов-Дубно.

* * *

Первый настоящий бой новой войны ожидал их уже на следующий день. На этот раз ему предстояло действовать самостоятельно — основные силы батальона двигались по параллельному маршруту. Сводный отряд Нойнера выступил еще до рассвета, стремясь воспользоваться утренней прохладой. Продвижение и впрямь протекало вполне успешно. За предыдущий вечер и утро патрули Ганса выловили еще несколько солдат и сержантов Красной Армии, в одиночку или небольшими группами пробиравшихся по лесам в южном и восточном направлении. Их допрос не дал ничего нового — все они принадлежали к стрелковым частям РККА, попавших в первые дни войны под гусеницы XLVII корпуса и рассеявшихся по окрестным лесам.

Первое серьезное препятствие поджидало их ближе к полудню. Прибывший из передового дозора, связной доложил, что в ближайшем селе замечены части противника. Отдав приказ отряду остановиться, занять оборону и замаскироваться, Ганс поспешил к Русту. Командир передового дозора обнаружился в кустах на опушке. Ползком пробравшись к нему через нерасчищенный подлесок, Ганс устроился под тем же кустом и прильнул к окулярам бинокля, рассматривая открывшуюся ему пастораль с небольшим украинским селом в центре и сверяясь со сведениями, которые ему деловито поставлял, лежащий рядом, Дитрих. Десятикратная цейсовская оптика послушно приблизила беленые хаты, крытые соломой, сараи, хлева и навесы для сена. А еще в селе были солдаты в бледно-зеленой форме. Много солдат.

Через несколько минут Ганс подвел итог наблюдений: в селе около роты солдат, одна противотанковая пушка и не менее двух станковых пулеметов. Имеются также лошади и повозки. Серьезно. Особенно пушка. Есть правда и хорошие новости — к обороне противник не готов. Совершенно. Ни окопов, ни пикетов, ни наблюдательных постов. Даже злополучная пушка не окопана и не подготовлена к стрельбе — просто выпрягли лошадей из упряжки и откатили орудие с дороги за плетеный заборчик.

— Что скажешь, Дитер?

— Страна непуганых идиотов!

— Это и так понятно. Что видел, пока меня не было? Какое-то движение?

— Ничего. Бродят между домами. Многие без винтовок, но оружейных пирамид я нигде не заметил — побросали, наверное, пока сюда добирались. Судя по виду, такие же недобитки, как и те, что мы уже ловили. Только тут их собралось побольше. К обороне не готовы совершенно. У пулеметов только по одному человеку сидит. И те непонятно куда смотрят. Пушку даже на дорогу не развернули. Похоже, у них и командира-то нет — так толпа какая-то.

— Угу. В обход послал?

— Да. Вилли скоро должен вернуться.

— Отлично, как вернется, сразу ко мне его. А ты продолжай наблюдение. Если что — сразу докладывай. Попробуем взять эту веселую компанию тепленькими.

Отползая назад, Ганс лихорадочно обдумывал план предстоящей атаки. По всему выходило, что проблем не предвидится, но раз уж есть такая возможность, то почему бы не прокрутить в голове все детали еще разок? Это ведь первый бой дивизии в этой кампании — его надо обязательно выиграть! Причем выиграть убедительно и по возможности с малыми потерями. В общем-то, план был уже готов. Дело было за малым — немного времени и толика удачи.

Добравшись до основных сил своей группы и приняв доклад Геро о том, что все в порядке, группа готова к бою, противника не наблюдается, а от комбата по рации получен приказ "действовать по обстановке", Ганс тут же взял быка за рога:

— Противник в селе в паре километров отсюда. У них сотни полторы солдат, пара станковых пулеметов и противотанковая пушка. — При упоминании о пушке, командир броневзвода помрачнел. — Но к обороне они не готовы. Укреплений нет, наблюдение не ведется. Поэтому мы атакуем, не дожидаясь подхода основных сил. Сейчас наша пехота спешивается и идет в обход, чтобы перекрыть выход из села с другой стороны. Бойцы из взвода Руста пойдут проводниками — они уже успели нарезать круг вокруг этой деревеньки. Пулеметный взвод подтягивается к опушке и по сигналу открывает огонь из всего, что есть. Саперы — в резерве. Броневзвод атакует в лоб, но в село не входит. Первым делом нужно выбить пушку и пулеметы — они стоят открыто, так что это будет не трудно. Если противник после этого побежит, то их перехватят за селом, пошедшие в обход взвода, если нет — будем штурмовать. Вперед пойдут штурмовые группы из саперов и гренадер. Броневики поддержат сзади огнем. Окопов у них нет, а дома и сараи из двухсантиметровых пушек можно разнести в щепки, так что долго они не продержатся. Вопросы есть? Тогда начинаем!

* * *

Все прошло как по маслу. Едва только первые мины из легких минометов Геро с негромкими хлопками упали на, стоящие на околице, телеги, как в селе вспыхнула паника. Вырвавшиеся из леса броневики, обрушившие беглый огонь на потенциальные огневые точки обороняющихся, еще больше увеличили смятение противника. Большинство вражеских солдат бросились бежать к лесу, но были встречены плотным огнем, засевших на опушке взводов. После этого, мечущиеся на пространстве между лесом и домами, фигурки стали одна за другой поднимать руки вверх. Некоторые попытались спрятаться в погребах и на чердаках, однако их повытаскивали оттуда, отправленные на зачистку саперы. Внятного сопротивления никто так и не оказал, несколько беспорядочных выстрелов и пара пулеметных очередей в самом начале атаки — не в счет. Потерь в итоге не было никаких, а вот трофеи получились приличными. 137 пленных, в том числе пара офицеров-тыловиков — старший лейтенант и лейтенант, два станковых пулемета "максим", несколько десятков винтовок, немного патронов и гранат. Пушку раскурочило несколькими прямыми попаданиями снарядов с броневиков — парни немного переусердствовали, желая обезопасить себя от возможных неприятностей. Старались они, как оказалось, напрасно — снарядов к орудию все равно не было. Также захватили три повозки и десяток лошадей, хотя полностью моторизованному разведбату они были абсолютно без надобности. В общем, докладывая Бестманну о результатах атаки, Ганс испытывал вполне законное удовлетворение — всё прошло как надо.

Быстренько проведенный допрос пленных, в первую очередь лейтенантов, один из которых оказался связистом, подтвердил подозрения в том, что захвачена была не воинская часть, а сборная солянка из различных разбитых или просто рассыпавшихся при отступлении подразделений. Гораздо более интересной была информация о том, что примерно за пару часов до появления немцев, из села по дороге выступила группа бойцов во главе с лейтенантом-артиллеристом, которые сопровождали пару полковых трёхдюймовых орудий. Прикинув время, Ганс решил, что у него есть неплохие шансы догнать эту батарею, тем более что ему все равно предстоит двигаться по той же дороге.

Не откладывая дела в долгий ящик, Нойнер отправил второй взвод, который выполнял сейчас функции боевого охранения, выставив посты на опушке и у дороги, в погоню за батареей. Первый взвод, под командой Руста, получил приказ отконвоировать пленных и трофеи в тыл. Остальная рота спешно готовилась последовать за передовым отрядом. Солдаты, пользуясь случаем, "затрофеили" пару приличных кабанчиков и с десяток гусей. Свинтусов мастерски заколол штыком один из бойцов пулеметного взвода, бывший на гражданке работником на ферме, а гусям просто посшибали головы саперными лопатками. Ганс не возражал — пусть ребята расслабятся, а живность можно списать на последствия обстрела при штурме, если уж кому-то придет охота этим интересоваться. Зато железной рукой была пресечена попытка вояк из броневзвода прихватить здоровенную бутыль с мутной бурдой, именуемой местными "самогоном". Роль "железной руки" с успехом сыграл Клинсманн.

В общем, задержались не сильно. Вся возня с боем и пленением заняла около трех часов. Так что к вечеру Ганс все-таки выполнил, поставленную перед ним задачу на день и вышел на шоссе Львов-Дубно, захватив попутно и пару ускользнувших из села полковых орудий. На шоссе его сводный отряд присоединился к основным силам батальона, которые также поучаствовали в бою, нагнав и с ходу атаковав сборную колонну, состоявшую из стрелков и тыловиков. Было захвачено свыше трехсот пленных. Еще около двух сотен бойцов противника погибло, попав под перекрестный огонь бронемашин и пулеметов. В отличие от боя в селе, на этот раз без жертв не обошлось — одна из групп красноармейцев оказала ожесточенное и умелое сопротивление — дивизия понесла первые потери в этой войне.

* * *

Война, между тем набирала обороты, втягивая в свою орбиту все новые территории, страны и народы. В войну вступили Румыния, Венгрия, Финляндия, Словакия и Хорватия. На штабных картах синие стрелы, обозначавшие направления ударов войск "оси", тянулись все дальше на восток. Оперативная внезапность нападения, упреждение в развертывании, великолепная организация войск и отличное взаимодействие обеспечили немцам стремительность наступления и все нарастающую волну успехов. Советские армии и целые фронты попадали в котлы, которые гибли один за другим под натиском закаленных в битвах вражеских группировок. Но, не смотря на столь катастрофическое начало войны, Советский Союз не собирался сдаваться. Огромная страна, привыкшая жить на положении осажденного лагеря, со всех сторон обложенного враждебным капиталистическим окружением, теперь была готова бросить все свои силы для отражения агрессии. Навстречу прорвавшимся немецким группировкам выдвигались из резерва свежие армии второго эшелона, на смену разгромленным дивизиям формировались новые. Генеральный штаб, не смотря на отвратительную работу связи, до предела затруднявшую управление войсками, упорно пытался восстановить целостность фронтов и остановить ударные группировки врага с помощью непрерывно прибывающих из глубины страны резервов.

Немцы прорвали линию старых УРов на всех стратегических направлениях, форсировали Даугаву и Березину, вплотную подошли к Днепру. Практически весь Западный фронт оказался в окружении западнее Минска. Сама столица Белоруссии была захвачена немецкими танками и воздушным десантом уже на пятый день войны. Северо-Западный фронт, рассеченный надвое 4-й танковой группой, просто распался под ударами полевых армий группы армий "Север". Армии второго эшелона из группы резервных армий Буденного, брошенные в бой "с колес" и по частям, были смяты, набравшими разгон, мотомехчастями противника. Еще хуже складывалась обстановка в воздухе — в первые же дни авиация западных округов понесла огромные потери, которые затем, по мере отступления советских войск и потери аэродромов, достигли просто катастрофических размеров. Попытки с помощью дальнебомбардировочной авиации остановить танковые и механизированные колонны противника полностью провалились, натолкнувшись на хорошо организованный плотный зенитный огонь и многочисленные группы перехватчиков, которые, по-видимому, наводились с земли. К концу второй недели войны противник захватил господство в воздухе и полностью владел инициативой на земле — с этим советскому верховному командованию приходилось считаться, как бы горько это ни было.

А ведь еще три недели назад ничто, казалось, не предвещало беды. Напротив — обстановка виделась обнадеживающей. Напряжение, царившее в генеральном штабе всю зиму и начало весны, резко спало в апреле, с началом наступления немцев на Балканах. Войска с западных границ СССР рекой потекли на юг. Немцы бросили в бой свои отборные танковые дивизии, элитные парашютные части, специально обученных горных стрелков и самые опытные авиационные эскадры. Британский экспедиционный корпус был буквально стерт с лица земли. Пытавшиеся сопротивляться немецкому вторжению, греческие и югославские вооруженные силы рассыпались с пугающей быстротой. В это же время немецкий флот активизировал свои действия в Атлантике, бросив в бой все свои корабли. Апофеозом этого морского наступления стала битва флагмана немецкого флота — линкора "Бисмарк" под флагом адмирала Лютьенса с основными силами британского флота метрополии, закончившаяся гибелью германского линкора в неравном бою. Активизировались также и сухопутные войска немцев в Западной Европе. Признаки подготовки к вторжению на Британские острова росли как снежный ком. А в странах Ближнего Востока, в первую очередь в Турции, Иране и Ираке, резко возросла активность прогерманских сил. Казалось, что немцы, вместе со своими союзниками итальянцами, вот-вот начнут вторжение на Ближний Восток, стремясь нанести удар в самое уязвимое место Британской империи. А затем, когда Британия бросит все силы для защиты Суэцкого канала и нефтяных полей Персидского залива, Германия нанесет удар непосредственно по островам…

В конце мая, когда изначально названные разведкой сроки вероятного немецкого вторжения окончательно миновали, в генштабе и вовсе успокоились, придя к мнению о том, что немцы отказались от идеи вторжения, по крайней мере, в этом году. А может это и вовсе была просто игра нервов или способ замаскировать свои военные приготовления против Британии? Ведь не захотят же немецкие генералы вторично за последние четверть века оказаться в состоянии войны на два фронта! Но они все же захотели…

Вернее в немецких штабах, по-видимому, просто решили, что Англия не в состоянии в одиночку открыть второй фронт в Европе и быстрая гибель британского экспедиционного корпуса в Греции, наверное, только укрепила эту уверенность. В результате первый удар, нанесенный по советским армиям прикрытия, был поистине сокрушителен. Уже через две недели войны под непосредственной угрозой оказался Смоленск, издавна считавшийся западными воротами Москвы. Более половины расстояния до столицы СССР было пройдено!

На фоне полного развала боевых порядков севернее Полесья, относительно неплохо шли дела на Юго-Западном фронте. Здесь фронт сохранял целостность и относительную стабильность. За одним единственным исключением… Но это единственное исключение перечеркнуло всё.

Удар массы немецких танков и мотопехоты в стык 5-й и 6-й армий рассек порядки советских войск как удар тяжелой шпаги тонкую кольчугу. Прорвав оборону советских стрелковых дивизий, 47-й и 48-й немецкие танковые корпуса устремились прямо на Киев. Впрочем ситуация была хоть и неприятная, но не критическая. Для парирования этой угрозы были брошены в контратаку многочисленные механизированные корпуса, которые, по крайней мере на бумаге, существенно превосходили по боевой мощи прорвавшуюся немецкую ударную группировку. Вот тут-то и начались настоящие неприятности. Во-первых, оказалось, что корпуса разбросаны по всей не малой территории округа, во-вторых, связь опять оказалась не на высоте. В-третьих, средний уровень подготовки командиров и солдат оказался явно недостаточен для выполнения поставленных задач. В результате корпуса пошли в бой не одновременно и по частям. И без поддержки с воздуха… К тому же наложились частные интересы командующих армиями, зачастую не отвечавшие интересам фронта. Командующий 5-й армией Потапов, например, использовал для контрудара по прорвавшейся группировке противника только одну дивизию 22-го мехкорпуса, оставив две другие в своем распоряжении. Музыченко — командарм-6 точно так же удержал у себя весь 4-й мехкорпус, самый сильный и укомплектованный на всем юго-западном направлении. В результате противник разбил мехкорпуса по частям, используя свое преимущество в воздухе и в маневре. Последним шансом был удар свежего, хорошо укомплектованного 8-го мехкорпуса Рябышева, который несколько раз перенацеливали с одного направления на другое. В конце концов, корпус был направлен на Дубно — важный узел дорог, захваченный немецкими мотомехчастями. Удар во фланг имел неплохие шансы на успех, но противник вновь переиграл командование Юго-Западного фронта в сложном искусстве оперативного фехтования, доказав, что умеет мастерски владеть не только "шпагой" но и "дагой". Свежий 46-й немецкий танковый корпус, выдвинувшись из резерва, нанес внезапный короткий удар. Разворачивающийся на Дубно, корпус Рябышева был атакован во фланг и тыл в процессе перегруппировки. В результате 8-й мехкорпус, дополнительно усиленный 37-й танковой дивизией и мотоциклетным полком из 15-го мехкорпуса Карпезо, был окружен и разгромлен в треугольнике Броды — Дубно — Кременец, а танковая армада немцев неудержимым потоком хлынула на Киев.

Конечно, врага остановили, но какой ценой! На защиту столицы Советской Украины пришлось бросить резервную 16-ю армию, в том числе полностью укомплектованный 5-й механизированный корпус и отдельную 57-ю танковую дивизию. Немцев остановили, но 16-я армия оказалась прочно прикована к Киеву, о планировавшейся переброске ее соединений на рушащийся Западный фронт теперь не могло быть и речи. Фактически это предопределило последующие события на смоленском направлении: лишенные поддержки, 19-я и 20-я армии, не сумев сдержать охватывающих ударов танковых групп Гудериана и Гота, были окружены и уничтожены западнее Смоленска, так и не сумев помешать немцам взять этот древний город или хотя бы на долго сковать подвижные части группы армий "Центр". Попытка советского верховного командования переломить стратегическую обстановку с помощью войск второго стратегического эшелона провалилась.

* * *

Немецким штабистам тоже было о чем подумать, хотя поводов для беспокойства у них пока еще было несравнимо меньше, чем у их советских коллег. Тем не менее, накладки и сбои в первоначальных планах уже начали проявляться — как известно, не в силах человеческих предусмотреть все заранее.

Генерал-полковник Гальдер, как всегда безупречно и подчеркнуто аккуратно выглядящий, вел традиционный вечерний доклад об обстановке на фронтах. Три недели войны — хороший срок для подведения итогов.

…

— Таким образом можно подвести итоги первого этапа нашего наступления: группа армий "Север" успешно преодолела оборону противника, рассекла противостоящую ей группировку советских войск, разгромила подвижные соединения противника, форсировала Западную Двину, овладев не поврежденными мостами через эту водную преграду и прорвала линию долговременных укреплений противника, расположенную в районе старой границы. К настоящему моменту от советских войск полностью очищены Литва и большая часть Латвии. Наши войска на данном направлении также овладели стратегически важным городом Плескау.

Группа армий "Центр" в настоящий момент завершила ликвидацию последних очагов сопротивления западнее Минска. Фактически вся противостоявшая ей изначально группировка, к настоящему моменту уничтожена. 2-я и 3-я танковые группы широким фронтом продвигаются к Днепру, используя все имеющиеся магистральные дороги, чтобы упредить противника в занятии этого важного естественного рубежа и не дать ему с помощью резервов восстановить сплошной фронт. Пехотные соединения 4-й, 9-й и, выдвигаемой сейчас из резерва, 2-й полевых армий форсированным маршем следуют за танковыми группами, с целью закрепления успеха.

Насколько можно судить из полученных данных, противник перед фронтом группы армий "Центр" стремится восстановить целостность своего фронта. В последние дни отмечено появление свежих частей и соединений противника, выдвигаемых, по-видимому, из внутренних районов страны. Эти соединения определены как 22-я армия, действующая на полоцком направлении, 21-я армия на могилевском и жлобинском, 20-я армия, действующая в районе Орши, и 19-я в районе Витебска. В район действий 21-й армии выходят также остатки советских войск, разгромленных западнее Минска. Сильные танковые контратаки, нанесенные противником под Борисовом и Лепелем, отражены с большими потерями для танковых частей противника. Судя по всему, в этих боях был разгромлен образцово-показательный московский механизированный корпус русских.

Согласно последним директивам командования группы армий, утвержденным штабом ОКХ, основные силы танковых групп Гудериана и Гота ведут концентрическое наступление на Смоленск, результатом которого должно стать окружение 19-й и 20-й армий противника. Вспомогательные удары наносятся против войск 22-й армии противника в направлении Невель — Старая Русса, частью сил LVII моторизованного корпуса Кюнцена, 3-й танковой группы и против войск 21-й армии противника силами XXIV моторизованного корпуса барона фон Швеппенбурга 2-й танковой группы. — Голос Гальдера спокоен и деловит, как на лекции в академии, а указка скупыми отточенными движениями скользит по подробной штабной карте, иллюстрируя слова докладчика — нет, не зря все-таки Франца Гальдера прозвали "профессором". Что-то менторское есть во всех его манерах, какая-то неистребимая привычка поучать. А впрочем, почему бы и нет? Главное, что со своими обязанностями он справляется вполне успешно. Пусть он не гений военного планирования, как говорят злые языки в высших штабах, но организаторских способностей у него не отнять и этого не отрицают даже самые ярые недоброжелатели генерала. — Оценивать слова и поведение участников таких совещаний уже давно вошло у Гейдриха в привычку. Вот и сейчас он предпочитал анализировать не ситуацию на фронтах, а особенности и странности присутствующих. Война — дело генералов, а вот люди… Люди это уже его дело!

Доклад, между тем, шел своим чередом.

— Группа армий "Юг" успешно справилась с поставленной перед ней задачей, не смотря на то, что силы противника перед ее фронтом оказались существенно больше ожидаемых. Также следует отметить, поступающие от всех групп армий, сообщения о применяемых противником новых, не известных нам, типах танков: тяжелый пятидесятитонный танк, лобовая броня которого не пробивается нашими противотанковыми орудиями и двадцатипятитонный танк. Оба этих танка вооружены длинноствольным орудием калибра 7.6-см. В настоящий момент захваченные образцы новой бронетехники противника проходят испытания на наших полигонах. — Хм-м. А вот это уже интересно! Похоже, абверовский отдел иностранных армий "Восток" здорово ошибся в своих прогнозах. Надо будет напомнить фюреру об этом, в ближайшее время…

— Наличие у противника крупных механизированных соединений в оперативной глубине, потребовало от командования группы армий и 1-й танковой группы ввести в бой резервный XLVI моторизованный армейский корпус, использование которого предполагалось только на втором этапе операции. Тем не менее, все поставленные задачи были успешно выполнены — прорыв к Киеву состоялся точно в намеченные сроки. В результате в районе Киева противником были сконцентрированы крупные резервы, часть из которых была брошена под Житомиром в лобовой контрудар по нашим XLVII и XLVIII моторизованным корпусам. Следует отметить отсутствие тактической гибкости противника в этих и предшествующих боях, а также низкий уровень подготовки экипажей и особенно младших и средних командиров, что позволило нашим соединениям нанести противостоящим механизированным войскам противника полное поражение с минимальными собственными потерями.

После разгрома танковой группировки противника под Житомиром, в полном соответствии с планом, состоялся поворот основных сил 1-й танковой группы в южном направлении. Теперь наступление возглавил XLVI корпус, дополнительно усиленный 11-й танковой дивизией из XLVIII корпуса. XLVII моторизованный корпус, в составе 13-й и 14-й танковых дивизий и гренадерской моторизованной дивизии СС "Лейбштандарт", следует параллельным маршрутом. XLVIII корпус, с оставшимися у него 16-й танковой дивизией и дивизиями СС "Райх" и "Викинг", после окончания преследования разбитых под Житомиром подвижных соединений противника, перешел к обороне на подступах к Киеву, встретив организованное сопротивление свежих пехотных частей противника. В настоящий момент соединения киевской группировки русских оказывают давление на передовые части корпуса с востока и севера, стремясь отбросить его от города. Отмечен также подход к Киеву дополнительных войск с левобережья Днепра. В данный момент готовится смена XLVIII корпуса пехотными частями 6-й полевой армии Рейхенау, после которой корпус будет выведен в резерв и может быть использован для развития успеха основных сил 1-й танковой группы. — А Гиммлер-то просто сияет! Ну, еще бы — его эсесовцы отличились. Набили целую кучу русских танков, если верить армейским реляциям. Впрочем, почему бы и не поверить? Вооружил он своих солдат до зубов, тут надо отдать ему должное. И то, что он добился объединения всех дивизий ваффен СС в одной танковой группе — тоже сильный ход. Так их успехи и вклад в победу будут гораздо заметней. Хотя требование фюрера о шести моторизованных дивизиях он так и не выполнил — схалтурил. Полицейская дивизия так и осталась пехотной, да и вообще до отборных именных дивизий явно не дотягивает. Этот близорукий мошенник хотел, кстати, и "Лейбштандарт" оставить на уровне бригады, но тут уж сам Гитлер возмутился, когда к нему явился с жалобой старый приятель Зепп Дитрих, который и являлся командиром "личной гвардии фюрера". И что у Гиммлера за привычка пытаться сэкономить там, где не надо? Последствия бедного детства что ли?

— В настоящий момент основные силы группы армий "Юг" ведут концентрическое наступление западнее Днепра с целью окружения советских войск, входящих в 6-ю, 12-ю, 26-ю и 18-ю армии, в районе Умани. Для осуществления этой задачи, 1-я танковая группа наносит удар из района Фастов — Белая Церковь на Умань, а части 5-й танковой группы с плацдармов на левом берегу Днестра также на Умань. Войска 17-й и 11-й полевых армий, а также подчиненные им румынские и венгерские войска, следуют непосредственно за танковыми группами, с целью формирования внутреннего фронта окружения и скорейшей ликвидации котла.

Пока это все, мой фюрер.

— Хорошо, Гальдер. А как складывается обстановка в воздухе?

— Великолепно. Мои орлы уже даже воспоминаний не оставили о советской авиации!

— Герман, я хотел бы услышать более развернутый доклад!

— Я отвечу, мой фюрер. — Ну да, кто ж еще! Ешоннек всегда готов прикрыть своего шефа.

— В настоящее время можно уверенно констатировать, что люфтваффе удалось захватить господство в воздухе на всем протяжении фронта от Балтики до Черного моря. Авиация противника подавлена и большей частью уничтожена. Приток свежих соединений с востока, наблюдавшийся в конце июня — начале июля, в данный момент прекратился. По-видимому, наступило истощение авиачастей противника. Активность вражеской авиации значительно снизилась.

Десантный корпус Штудента, блестяще показавший себя в боях происходивших 24–28 июня в районе Минска и сыгравший ключевую роль в захвате этого важнейшего узла коммуникаций 26 числа, в настоящий момент выведен в резерв и приводит себя в порядок. Парашютным и штурмовым частям нужен некоторый отдых и пополнение. Потери в ходе боев были все же значительны, хотя и не превысили уровня потерь во время прошлогодней высадки в Голландии. — Что ж, кажется идея с высадкой воздушного десанта на укрепления Минского УРа для ускорения захвата Минска и замыкания кольца вокруг советских войск, была правильной — вон как гордо толстяк брюхо выпятил. Хотя он-то тут причем? Время и место высадки выбирали Штудент и Кессельринг. Они же и разрабатывали операцию. Геринг может претендовать разве что на то, что добился создания в люфтваффе парашютных частей. Тоже немало, в принципе. Но к успеху в данной конкретной операции он вряд ли имеет прямое отношение. Хм. А ведь кое-кто в ОКВ предлагал использовать парашютистов для захвата Крита, месяц назад. Интересно: на кой черт нам сдалась эта куча кирпичей посреди Эгейского моря? Пусть итальянцы сами с ней разбираются, если смогут, а для германских войск найдутся более насущные задачи.

 

Глава 6 "Война без жалости"

Более насущные задачи находились постоянно, что Ганс мог бы с легкостью подтвердить. Впрочем, ничего необычного: прорывы, охваты, марши, бои — привычная военная работа. Он такого еще во Франции навидался. Собственно, серьезных боев, после сражения в "мокром треугольнике" южнее Дубно, и не было. Главную тяжесть сражения на киевском шоссе выдержали XLVII и XLVIII корпуса, а им опять досталась непыльная работенка по охвату флангов. Ну а после поворота на юг и вовсе наступили веселые деньки — русские метались как овцы в загоне, их части перемешивались, тылы отставали от боевых частей и попадали под удар, боевые части оказывались в бою без снабжения. Управление этой военной отарой видимо было потеряно очень быстро, русский штаб фронта удрал за Днепр в самом начале, так что у Ганса со товарищи наступил "сбор урожая" — ловля пленных и коллекционирование трофеев. Судя по сводкам штабов, которые объявлялись по радио, на других участках восточного фронта творилось примерно тоже самое. Война шла по накатанной колее — всё как во Франции год назад.

Этот июльский день ничем не отличался от предыдущих. С утра батальон продвинулся вперед, занял пару сел, согнал в кучу без малого две сотни пленных из какой-то тыловой колонны и расположился на обед в садах вокруг села с типично украинским названием "Яблунівка". Неприятности как обычно подкрались внезапно…

Ганс сидел под грушей на пеньке для колки дров неподалеку от штаба батальона и жевал яблоко. Выскочивший из-за угла хаты, как чертик из коробочки, Бестманн целеустремленно направился к нему. От вида этой картины все хорошее настроение как рукой сняло.

— Что там, Вальтер?

— Хреново там! Румыны из панцергруппы Рейнгарда открыли фронт — русские сваливают из котла! Нашу дивизию срочно бросают залатывать брешь.

— Scheisse!

— Оно самое.

— Куда нас двигают?

— К шоссе на Гайворон. По шоссе пойдет 9-й полк, а наша полоса — севернее.

— Угу. Как выступаем?

— Ты — в арьергарде. Выходишь через полчаса. Первая рота должна выдвигаться уже сейчас — они пойдут впереди.

— Что с пленными делать будем? Их сейчас мои парни охраняют, из четвертого взвода.

Бестманн поморщился и сплюнул на землю.

— Некогда с ними возиться. Пускай всех в расход.

— Jawohl. — Ганс быстро догрыз яблоко и запустил огрызком в гуляющую по двору курицу. — Ладно, пошел я, а то времени и так в обрез.

— Давай. И не задерживайся с выходом, не хватало еще тебя тут по кустам разыскивать.

— Не переживай, мы успеем.

Стоило Гансу появиться в расположении роты, как перед ним выросла могучая фигура Клинсманна — гауптшарфюрер каким-то необъяснимым образом всегда оказывался в нужное время в нужном месте, будь то раздача доппайков, распределение нарядов или внеплановое спецзадание, Куно всегда обнаруживался под рукой, когда в нем возникала хоть малейшая необходимость. Объяснить этот загадочный, но безусловно полезный феномен, с точки зрения формальной логики было невозможно, да Ганс, честно говоря, не очень-то и пытался. Его вполне устраивал тот факт, что под его командой имеется бравый унтер, умеющий абсолютно все и способный выполнить любое поручение, а глубинные побудительные мотивы, управляющие этой горой мышц, это дело пятнадцатое. Вот и сейчас — Клинсманн появился как всегда кстати.

— Куно, мы выступаем. Возиться с пленными — некогда. Так что возьмешь четвертый взвод и отправишь всех под нож. На все про все тебе 10 минут. Всё, время пошло.

Клинсманн только кивнул и тут же скрылся в буйстве садовой зелени.

— Так, одной проблемой меньше. — Ганс решительно направился к хате, в которой расположился лишь час назад, отправив подвернувшегося солдата за Геро и взводными.

Через пару минут Ганс уже сидел за столом, рядом с пустой миской из под вареников, которыми его потчевала совсем недавно гостеприимная хозяйка, и посвящал своих подчиненных в детали, изменившейся столь не кстати, обстановки.

— Камрады, у меня для вас неприятная новость: мы в заднице. Вернее пока еще нет, но скоро там будем, так как выступаем через 15 минут. Можете при случае поблагодарить за это наших цыганистых союзников, которые почему-то считают себя потомками римлян.

— Что, румыны опять обделались?

— А что, кто-то в этом сомневался?

— Да нет, эти тупые ушлепки гадят в штаны от одного только вида "иванов" с самого начала компании, так что мой вопрос был риторическим. Donnerwetter! Ну почему нам в союзники вечно достаются какие-то недоумки?

— Геро, надеюсь, этот вопрос тоже был риторическим. Если нет — задай его при случае герру Риббентропу.

А теперь к делу! Выступаем к шоссе на Гайворон — Ганс аккуратно провел тупым концом карандаша невидимую линию на карте. — Мы в арьергарде, так что головной дозор можно не выставлять, но фланговые будут усиленными. Слыхал, Руст? Правый поведешь ты. Слева от нас пойдет 9-й полк, а вот правый фланг открыт, так что не зевай. Геро, твой взвод пойдет головным. Скорее всего, сразу после марша придется вступать в бой, поэтому расслабляться не советую. Отдых на сегодня кончился. Всё, по местам. Геро и Феликс — со мной.

Выйдя во двор и мельком оглядевшись, Ганс быстро отыскал открытое место, с которого открывался хороший вид на окрестности и, сверяясь с картой, стал быстро объяснять Геро порядок следования колонны по маршруту. В этот момент от соседнего овражка, сплошь поросшего цветами и сочной, ярко-зеленой травой, внезапно раздались пулеметные очереди и неразборчивые вопли вперемежку с криками боли. Феликс аж подпрыгнул на месте, умудрившись в полете развернуться на источник шума. Геро ограничился вопросительным взглядом. Ганс пояснил:

— Куно избавляется от пленных, нам сейчас не до них.

Геро даже ухом не повел — спокойно кивнул, полностью удовлетворившись пояснением, а вот Феликс отчетливо побледнел и судорожно сглотнул вставший в горле ком. — "Мнда… Видать парень до сих пор так и не понял, что на войне не место для жалости. Ну и ладно, еще успеет привыкнуть".

Стрельба и крики смолкли очень быстро — минуты две, не больше. Напоследок раздалось несколько одиночных выстрелов и все смолкло. Через минуту, как всегда спокойный и невозмутимый, Куно доложил о том, что задание выполнено. А еще через десять минут колонна мотоциклистов покинула "Яблунівку" и, пыля по проселку, устремилась вслед за основными силами батальона, оставив позади гостеприимное село и 193 трупа в форме РККА на дне залитого солнцем неглубокого овражка. Самая кровавая из войн продолжала набирать обороты…

* * *

Вечером, когда над остывающими после дневного зноя бескрайними украинскими степями стремительно сгущались сумерки, Бестманн подводил первые итоги этого хлопотного дня.

— Как ни крути, а это гребаное село надо штурмовать! Без этого бугра мы дорогу иванам не перекроем.

— Может, подождем до утра? Завтра можно будет подтянуть гаубицы из артполка и саперов, тогда мы этот холмик на раз возьмем.

— Нет, Курт. За ночь русские могут получить подкрепления. Один бог знает какие — у них там несколько армий в котле. Так что эту дырку надо заделать быстро — сейчас!

— У нас артиллерии маловато, да и ночь скоро наступит — подавить их огнем не удастся.

— Знаю. Но я хочу атаковать их прямо в селе. Ночью.

— Мои ребята попробовали сунуться в село — дохлый номер. Их сразу же обстреляли еще на подходе. Видать с боеприпасами у иванов все в порядке. Там остались румынские окопы, да и батарею русские туда приволокли. Скрытно не подойдешь — все просматривается. — Эрих Гизе, командир второй роты.

— Вот именно. Днем их не взять. Только если сможем закидать снарядами или люфты бомбами помогут. И то и другое — маловероятно. Из-за этих чертовых румын в нашем фронте дыра в 60 километров шириной! Так что гаубицы и "штуки" нужны не только нам. А вот ночью… Ночью мы сможем скрытно подойти на расстояние броска!

Сделаем так: третья рота пойдет в обход справа, а вторая и саперы — слева. Наша главная цель — батарея. Четвертая будет гасить по околице с фронта, чтобы иваны не рванули из села в нашу сторону. Первая рота идет в обход и будет перехватывать тех, кто побежит из села или попробует пробиться туда на помощь. Я пойду со второй ротой. Начинаем выдвигаться через час, когда окончательно стемнеет. Сигнал к атаке — две белые ракеты.

И вот теперь Ганс сидит в лопухах в полусотне метров от околицы и передовых окопов русских и тщательно следит за обстановкой, стараясь не упустить ни одной мелочи. Тут же рядом притаились солдаты штурмовой группы из его роты. Еще две такие же группы нацелились на пулеметные точки русских правее и левее него. Основные силы роты засели в глубокой промоине чуть позади. Местность благоприятствует — дома с погашенными окнами, низкие плетеные заборчики и силуэты людей хорошо видны снизу на фоне более светлого неба, а вот склоны холма, на которых затаились "мёртвоглавцы", тонут во тьме.

Вроде все тихо. В селе лают собаки, мычат коровы. Иногда из передовых окопов доносятся голоса — боевое охранение противника не спит. Легкий ночной ветерок приятно холодит кожу, слегка покачивая лопухи над головой и метелки некошеной травы перед носом. На небе разгораются первые звезды. Тонкий серпик луны стоит низко над горизонтом. Красота.

Сдвоенная белая ракета, взлетевшая над селом, мгновенно разрушила очарование южной ночи. Пулеметы и легкие минометы ударили по вражеским окопам, не давая противнику поднять головы и выигрывая жизненно важные секунды для ринувшихся в атаку товарищей. Легкие пехотные орудия и противотанковые пушки четвертой роты открыли частый огонь по восточной окраине села, стремясь отвлечь внимание противника и сковать его действия. К западу от села ринулись бронемашины первой роты, отрезая защитникам последний путь отступления. А гренадеры второй и третьей рот вместе с бойцами саперного взвода, низко пригибаясь к земле и используя для прикрытия любую канавку или кустик, стремительно рванули к околице напрямик. Все эти действия были отработаны на учениях до автоматизма: пулеметчики прикрывают атакующих штурмовиков огнем, а те в свою очередь стремительно атакуют, не перекрывая при этом сектора обстрела пулеметов… Теперь пришло время применять все это на практике. Для кого-то из новичков, пришедших в роту в сороковом году, эта ночная атака станет первой и последней в жизни.

Ганса в тот момент все эти тонкости не волновали. Он быстро несся вверх по склону, низко пригибаясь к земле. В голове было почти пусто — только тактические схемы и мысленный план местности с нанесенными на нем условными значками своих и вражеских бойцов и подразделений, больше ничего, только рефлексы, отточенные бесчисленными тренировками — в бою они бывают нужнее разума. Хорошо пригнанная экипировка не звенела и не брякала, пятнистый камуфляж хорошо размывал низкий силуэт на фоне колышущейся травы. Рядом и позади так же тихо и быстро скользили его бойцы — словно бесформенные тени, призраки из страшных снов. За спиной грохотали пулеметы, вселяя в гренадеров дополнительную уверенность — у них должно получиться, они лучшие солдаты, лучшей в мире армии, они просто не могут проиграть!

Они смогли. Пара очередей навстречу атакующим протрещала справа — один из вражеских пулеметов все-таки открыл огонь, но, после серии характерных хлопков, смолк — гранатометчики не зевали. Два других пулемета все еще молчали. Ганс, не сбавляя хода, рванул шнурок и метнул гранату прямо в пулеметный окоп. Взрыв на миг осветил, возвышающийся над бруствером, пулеметный щиток, а уже в следующий момент Ганс с разгону спрыгнул в окоп… прямо на два разорванных взрывом трупа, бесформенными тюками лежащих на дне окопа. Видимо они высунулись из-за бруствера, когда началась стрельба и нарвались на пулеметную очередь снизу, потому пулемет так и не открыл огонь, а граната довершила дело. Не важно! Главное — получилось. Ганс быстро оглянулся, стараясь охватить все окрестности разом. Тренированный взгляд тут же выцепил несколько фигурок, которые, пригнувшись, бежали к окопу вдоль плетня. В следующую секунду Ганс послал из своего МП40 длинную очередь по приближающимся врагам. Одна фигурка сразу уткнулась в землю, остальные залегли за изгородью. Гремят выстрелы — над головой свистят пули, пара поднимают небольшие фонтанчики земли рядом со срезом окопа. Ганс аккуратно, навесом перекинул прямо за заборчик одну за другой две "толокушки". Два взрыва ухнули почти одновременно.

— Вперед!

Пара фигур еще шевелится, но их добивают выстрелы бегущих следом гренадер. Из окна ближайшей хаты раздается выстрел. Пуля с противным свистом пролетает где-то неподалеку. Кто-то из солдат стреляет в ответ по оконному проему. Из хаты выбегает боец в штанах, но без сапог и гимнастерки, на фоне темного дверного проема отчетливо белеет нательная рубаха. Короткая очередь Ганса отбрасывает его обратно. Следом кто-то кидает гранату. Взрыв. Еще одна "толокушка" влетает в окно. Снова взрыв. В хату заскакивает пара гренадер. И сразу раздаются выстрелы. Один, другой.

— Чисто!

— Вперед!

И снова в окна и двери летят гранаты. Короткие очереди пистолетов-пулеметов и одиночные выстрелы карабинов. Резкий гул пулеметных очередей.

— Вперед, не останавливаться.

С чердака очередного сарая короткими экономными очередями бьет ручной пулемет. Вот бежавший впереди боец резко полетел на землю и покатился вбок — ранение в ногу. Быстро метнуться в сторону и прижаться к стене. Резкий взмах рукой в темноту и несколько солдат тут же устремляются в обход, а пулеметчик вместе со своим вторым номером уже залегли за поленницей дров. В следующую секунду на злополучный чердак обрушивается шквал огня — тонкие доски плохая защита от тяжелых пулеметных пуль. Спустя еще один короткий промежуток времени раздаются два взрыва, почти сливающиеся в один. В небо летит солома, а на месте развороченного чердака начинает разгораться пожар — с пулеметчиком покончено, можно двигаться дальше.

— Вперед!

Рота действует четко и слаженно, как часовой механизм — долгие месяцы изнурительных тренировок не прошли напрасно.

За следующим двором уже должна быть позиция злосчастной батареи. Несколько фигурок кто в белом, кто в светло-зеленом, бежит вдоль улицы в том же направлении, но несколько впереди. Руки реагируют сами собой — МП выдает длинную очередь вслед бегущим. Рядом раздаются винтовочные выстрелы, к которым через мгновение присоединяются пулеметные очереди. Фигурки подламываются и падают одна за другой. Сменить магазин. Рука сама тянется к подсумку, а глаза продолжают обшаривать окрестности. Есть! Русские разворачивают пушку от околицы на село, чтобы стрелять по ним вдоль улицы.

— Пулеметчик, огонь! Остальные — вперед!

Сам Ганс слегка отстал, перезаряжая пистолет-пулемет. В следующий момент на него из кустов смородины, растущих вдоль плетня, бросается какой-то русский. В руках у него винтовка с примкнутым штыком, которым он явно норовит сделать в Гансе лишнюю дырку. Пустить в ход МП Ганс не успевает, зато успевает увернуться от нацеленного в живот штыка. Миг, и противник по инерции налетает на него, сбивая с ног и падая на него сверху. Удар головой в лицо — каска разбивает русскому нос и губы. Правую руку под шею противнику, рывок и вот уже оглушенный враг валяется в пыли, Ганс прижимает его горло к земле своим предплечьем, а левая рука уже сжимает штык-нож, вытащенный в падении. Удар в правый бок — прямо в печень и противник судорожно дергается. Готов. Вся схватка заняла не больше четырех-пяти секунд. Ганс откатился в сторону и начал вставать, попутно оглядываясь по сторонам. Какой-то гренадер, как и Ганс слегка отставший от основной группы, в упор стреляет из карабина в грудь валяющегося на дороге русского, который все еще дергается в агонии — правильно, если есть возможность, врага надо добивать наверняка, мало ли, насколько серьезна рана на самом деле. Да и не видел тот гренадер толком ничего…

Мощный взрыв на дороге, всего в паре метров позади, бросил, не успевшего подняться, Ганса мордой в дорожную пыль. Едва схлынула волна горячего воздуха, как Нойнер приподнял голову и осмотрелся. Вернее попытался. В голове засела сверлящая боль, в ушах стояла полная тишина, в рот набилась мелкая дорожная пыль, а перед глазами в абсолютной темноте плавали цветные круги. Но левая рука прочно сжимала штык-нож — это придало уверенности. Пусть он ранен и оглушен, но он солдат и у него есть оружие, а бой еще не окончен! Собрав волю в кулак, Ганс встал на четвереньки и помотал головой. Сверлящая боль не ушла, но сконцентрировалась над левым ухом, а вот круги перед глазами растаяли, что позволило оглядеться. В неверном свете разгорающихся пожаров его взгляду предстала мрачная картина.

Русские все же успели дать выстрел по его штурмгруппе. Это было последнее, что они успели сделать. Ворвавшиеся на батарею гренадеры теперь крошили на куски собравшихся там вражеских артиллеристов и стрелков в жестокой рукопашной. Тот единственный выстрел, что успели дать оборонявшиеся, лег с перелетом, взорвавшись на дороге за спиной атакующих гренадер. А вот отставшим досталось… Гренадера, стрелявшего в зарезанного русского, просто разнесло — снаряд взорвался прямо у него за спиной. Пулеметчик, залегший возле угла ближайшей хаты — уцелел. Ему-то что? Лежал, да еще и в сторонке — только землей присыпало. Зато Гансу досталось по полной, так что теперь он стоял на четвереньках посреди улицы и смотрел, как его солдаты добивают штыками и саперными лопатками последних защитников батареи. В голове гудело, по щеке и шее текло что-то липкое, из раскрытого рта на землю капала тягучая, вязкая слюна, черная от набившейся в рот едкой дорожной пыли… Когда наконец в его поле зрения появились форменные штаны, заправленные в грязные сапоги, Ганс каким-то неизъяснимым чувством понял — бой окончен, Куно опять подоспел как нельзя более кстати.

* * *

Как показал последующий разбор полетов, всё оказалось не так уж и плохо. На дороге Ганс провалялся всего пару минут. Поднявшись с помощью Клинсманна на ноги, он смог почти самостоятельно добрести до ближайшей целой хаты и даже не забыл подобрать по дороге свой верный МП. Там его и отыскал Геро, через тридцать минут после окончания боя.

Ганс сидел на табуретке и шипел как килограмм шкварок на раскаленной сковородке — ротный санитар при тусклом свете двух керосиновых ламп пытался приладить на место полусрезанный снарядным осколком кусок кожи на его голове. Выглядел Ганс жутковато: в потрепанном камуфляже, обляпанный грязью и кровью с ног до головы, светлые волосы с левой стороны слиплись и потемнели от крови, кровью также была измазана вся левая сторона лица и часть шеи. На фоне темного лица, покрытого маской из засохшей крови и смешанной с потом пыли, резко выделялись светлые глаза и зубы, неестественно отблескивающие в полутемном помещении. Больше всего Нойнер сейчас напоминал упыря, выкопавшегося из могилы пару часов назад и уже успевшего за это время кого-то загрызть. Именно это Геро ему и сообщил, рассматривая лежащую на столе пробитую каску, спасшую Гансу жизнь и, застрявший в ней, зазубренный осколок снаряда, едва его этой жизни не лишивший.

— Пошел к черту со своими шуточками! Как там в роте?

— Нормально всё. Село взяли, никто не ушел, батарею захватили. Сейчас перегруппируемся и укрепимся так, что утром нас целый полк с артиллерией отсюда не выбьет.

— Хорошо. Потери?

— Раненых 27, считая тебя. Тяжелых — 8, их всех уже доставили к батальонному врачу. Вроде жить будут. Взводные все в строю. Крамера слегка зацепило, но он сам перевязался — ничего серьезного.

Убитых — 12…, считая "Счастливчика".

— Какой он нахрен после этого "Счастливчик"?!!! — Санитар, накладывая повязку, в очередной раз зацепил лоскут кожи и Ганс снова зашипел как рассерженный кот. — Как его угораздило?

— В конце уже, когда последние дома зачищали. Влетел в хату, а там баба какая-то в форме — толи санитарка, толи связистка — хрен поймешь. Ну, он на нее и уставился как баран, а она револьвер достала и две пули ему в живот всадила.

— Ну и дурак! Нашел время на баб пялиться! Почему он вообще первым в дом полез? Гранату почему не кинул? Кто там был еще?

— Сам же сказал: "дурак". Вот и полез впереди всех. С ним Крамер был со своими парнями, но он не успел просто, только бабу эту потом пристрелил.

— Мда, не повезло "Счастливчику"…

— Не бери в голову, Ганс. Если парень за год не научился стрелять, прежде чем думать и кидать гранту, перед тем как войти, то шансов у него все равно не было. Не сегодня так завтра…

— Тоже верно… Ладно, остаешься за старшего, а я к Бестманну.

Эй ты, живодер, закончил?

— Jawohl, оберштурмфюрер! Сейчас только край бинта обрежу… — санитар засуетился, приводя наложенную повязку в надлежащий вид. — Готово!

— Угу.

Ганс осторожно потрогал повязку, повесил на плечо пистолет-пулемет, выдернул из стола свой штык-нож, покосился на, лежащую рядом, каску и шагнул в темноту за порогом.

Бестманн отыскался на западной окраине села.

— Как башка, Ганс?

— Нормально, только шкуру порвало, но скальп вроде на месте. Как у нас дела?

— Все в порядке. Кстати, мои поздравления — ты отлично сработал, вовремя батарею взял. Эти ублюдки уже начали разворачивать пушки, еще бы немного и начали бы по нам в упор палить!

— Точно. По мне вот пальнули.

— Слышал. Тебе и твоим парням очень крупно повезло, даже больше чем ты сам думаешь. Мы перетрясли все трофейные боеприпасы и, знаешь что заметили? У русских не было шрапнели. Вообще. Осколочно-фугасных сколько угодно, даже бронебойные есть, а вот их любимой шрапнели — нет! Потому и стреляли по вам осколочным в упор — у них просто ничего более подходящего не нашлось. Видать их крепко прижали перед этим, вот и растрясли свои запасы. Даже НЗ выпустили. А новых шрапнелей им видимо не подвезли — только ОФ. А то получил бы ты прямо в лоб заряд шрапнели, поставленный на картечь.

— Не получил бы. Я на дороге лежал. А вот парней бы покрошило, точно. Ладно, что теперь гадать? Будем считать, что нам улыбнулось военное счастье. Хотя вообще-то оно чаще улыбается именно тем, кто лучше готов к бою.

— Можно и так сказать.

— Угу. Какие у нас планы на завтра?

— Как рассветет, сдашь командование Геро и смотаешься в госпиталь — пусть тебя там заштопают как следует. Мы как раз транспорт с раненными отправлять будем, наш эскулап клянется, что к утру всех подготовит к транспортировке.

— Утром будет жарко, иваны наверняка попытаются отбросить нас с дороги.

— Не переживай. У нас теперь артиллерии вдвое больше, снарядов хватает, позиция хорошая. Саперы уже ставят мины. Противотанковый взвод встанет в балке, справа — будут расстреливать всё, что пойдет по дороге во фланг. Обрубки поставим за селом — пусть навесом бьют. А трофейную батарею окопаем под деревьями, она оттуда все подходы простреливать сможет, прямой наводкой.

— Ага, хорошие пушки. Из таких и танки бить можно.

— Можно. Дивизионная трехдюймовка. Русские любят этот калибр. Ну и нам, если что пригодится. Снарядов к ним захватили много. Хорошо бы еще тягачами разжиться, и можно было бы эту батарею себе оставить…

— Хорошо бы. Лишняя батарея никогда не помешает.

— Точно. Вот что, раз уж тебе все равно в тыл ехать, завернешь после госпиталя в штаб дивизии — передашь там мой рапорт о бое и требование на предоставление нашему батальону четырех легких тягачей, для транспортировки трофейной техники и вооружения. По идее должны дать, а там как знать, может и задержатся у нас эти трофеи…

Но радужным надеждам штурмбаннфюрера не суждено было сбыться, хотя причины этого были несколько неожиданными…

* * *

Обстоятельства, помешавшие разведывательному батальону "Тотенкопф" обзавестись дополнительной артиллерийской батареей, вызвали пристальный интерес не только у солдат и офицеров этого батальона, но также и у людей весьма далеких от кипящего уманского котла. Причем людей, зачастую, весьма могущественных. Двое из них: Рейнхард Гейдрих и один из его ближайших соратников — шеф Гестапо Генрих Мюллер встретились для обсуждения этих обстоятельств и вытекающих из них перспектив на летном поле в главном аэропорту Берлина "Темпельхофф" спустя всего два дня после памятного для Ганса Нойнера ночного боя.

— Прошу, экселенц. Машина ждет.

— Отлично. Едем сразу на Принц-Альбрехтштрассе — дела не ждут. По дороге введешь меня в курс дела.

— Не стоило так спешить Рейнхард. У меня уже давно все готово — ситуация под контролем.

— Стоило! Стоило, Генрих. Смерть Эйке это такое событие, ради которого стоит оставить на некоторое время ставку фюрера и прокатиться на самолете. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какие перспективы это перед нами открывает?

— Что тут объяснять? Мы ждали такого случая пять лет! Похоже, Фортуна решила забросать нас подарками.

— Ничего в этом мире не дается бесплатно, Генрих. Фортуна дает лишь шанс, да и то только тем, кто в состоянии его разглядеть. Ты верно заметил, мы готовились к этому событию с тридцать шестого года, поджидая подходящий случай. И вот этот случай настал…

— Да уж — русские оказали нам просто неоценимую услугу, хотя вряд ли они об этом подозревают.

— Бесспорно. Думаю, они уже успели сто раз об этой услуге пожалеть и в дальнейшем пожалеют об этом еще не раз.

— В дальнейшем — возможно, а сейчас-то им чего переживать? Они ведь еще не знают, к чему это может привести… Или?

— А что тебе вообще известно об обстоятельствах гибели нашего дражайшего Теодора Эйке?

— Почти ничего. Только то, что он погиб в бою под Уманью два дня назад и теперь все концентрационные лагеря обмотаны черными лентами в знак траура. Сам понимаешь — такие подробности приходят не сразу.

— Хм. Погиб в бою — хорошо сказано. Он ехал на машине практически без охраны в свои передовые подразделения. Хоть он и маньяк, и практически официально признанный психопат, но в храбрости ему не откажешь. Постоянной линии фронта там нет — наши части ведут наступление, русские пытаются прорваться из окружения… В общем он въехал в какое-то селение, в котором оказались русские. В завязавшейся перестрелке его убили, а кое-кто из сопровождавших сумел ускользнуть и добраться до других частей его дивизии. Вот тут-то все и началось! Каким бы психом ни был Эйке, но в дивизии его любили — это факт, так что, когда узнали о его смерти, "мертвоголовые" просто озверели. Их еще во Франции прозвали "солдатами разрушения" за исключительную жестокость и упорство в бою, так что можешь себе представить, что они учинили после таких новостей.

— Могу и представить, но ты видимо в курсе всех подробностей — просветишь?

— Конечно. Гейнц Ламмердинг — любимчик Эйке и начальник штаба дивизии принял командование на себя и первым делом отдал приказ три дня не брать пленных. То село, где погиб Эйке, взяли штурмом в тот же день и буквально сровняли с землей. Перебили там всех и жителей и солдат. Вообще все живое уничтожили! Русские, на свою голову, попытались прорваться из котла как раз на участке дивизии… В общем бойню там устроили капитальную. Сколько там положили — никто не считал, но факт остается фактом — ни одного пленного дивизия так и не взяла, хотя другие на соседних участках их тысячами собирают.

— A' la guerre comme a' la guerre*. Не думал, что Эйке сможет добиться такой преданности от подчиненных. Маньяков редко удостаивают подобной чести.

— Честно говоря, когда он возглавил дивизию, вместо того чтобы управлять лагерями, я считал, что это ненадолго — максимум до конца французской компании. Но всё указывает на то, что Эйке не на шутку сроднился со своим соединением. Впрочем, теперь это уже не важно. Эйке мертв, а у нас еще полно дел. Итак, что мы имеем?

— Мы имеем вакантную должность инспектора концентрационных лагерей.

— Нет, пока что эту вакансию имеем не мы, а Гиммлер. Инспекторат концлагерей подчиняется СС. И возглавляет его с октября 39 года и по настоящий момент Рихард Глюкс, который к структуре РСХА никакого отношения не имеет.

— Формально — ты прав. А фактически — нет. Инспектором концлагерей все это время был Эйке, Глюкс лишь его заместитель, который временно исполнял его обязанности, пока Эйке командовал дивизией на фронте. Такое положение вещей — идиотизм с точки зрения здравого смысла, но только таким образом Гиммлеру удавалось держать лагеря под своим контролем, ведь формально их по-прежнему возглавлял фанатик Эйке — убийца Рема, любимец фюрера. Теперь, когда Эйке наконец-то здох, мы без проблем подомнем лагеря под себя.

— К чему ты мне это рассказываешь, Генрих? Я все это знаю не хуже тебя. Все это выглядит легко лишь в теории. Дьявол — в деталях!

— Вот о них и поговорим. Глюкс не справляется со своей работой — в лагерях бардак, коррупция и взяточничество. Мои "политические отделы концлагерей" провели совместно с юристами из других управлений РСХА ряд расследований во всех крупных лагерях. Везде обнаружены случаи хищений, взяточничества и финансовых махинаций. Штурмбаннфюрер Конрад Морган из отдела финансовых преступлений при РСХА, с помощью моих "политотделов", распутал масштабные махинации в Майданеке и Бухенвальде — дело пахнет смертной казнью для комендантов этих лагерей и еще кое-кого. Дела хоть сейчас можно отправлять в суды СС, доказательства железные — никто не подкопается.

— Интересно. А что Глюкс?

— А у него перманентная депрессия, которую он топит в шнапсе. Называя вещи своими именами, Рихард Глюкс в настоящий момент является натуральным алкоголиком. И доказательств этого у нас предостаточно.

— И они достоверны?

— Вполне. На счет его полной недееспособности это конечно перебор, но пьет он действительно чрезмерно. В общем мы сможем доказать его алкоголизм даже консилиуму врачей, не говоря уж про фюрера и судей СС.

— Замечательно. Что еще?

— Всего подготовлено около 800 дел по факту нарушения сотрудниками концлагерей всех мыслимых и не мыслимых законов, норм и предписаний. Свыше 200 дел уже возбуждено. Так что не думаю, что Гиммлер сможет отбиться на этот раз. В пенитенциарной системе и так был бардак, а теперь, когда появились толпы русских пленных, она может и вовсе рухнуть, если поток пленных не уменьшится в ближайшее же время. Лагеря просто не готовы к такому потоку пленных — все выкладки и расчеты, подтверждающие это, уже подготовлены. Так что с доказательством некомпетентности руководителей инспектората у нас нет никаких проблем.

— Судя по тому, что говорят в "Вольфшанце", поток пленных в ближайшее время может только возрасти — готовятся новые операции на окружение.

— Тогда в концлагерях начнется хаос. Такое количество пленных не то, что разместить, их даже кормить не смогут.

— И это плохо, Генрих. Как только мы установим контроль над инспекторатом лагерей, надо будет немедленно заняться их расширением и совершенствованием. Систему надо реформировать. И разработкой необходимых для этого мер нужно заняться уже сейчас.

— Ба, с чего такая забота о русских пленных? Чем больше их передохнет в лагерях в ближайшее время, тем проще нам будет отобрать эти лагеря у СС.

— Мне плевать на русских пленных. Пусть передохнут хоть все до единого. Но мне не нравится, что они мрут без всякой пользы! Пусть Эйке был психом и фанатиком, но в одном ему не откажешь — он сумел организовать в концлагерях полезные и нужные работы и производства. Нам нужно взять этот метод на вооружение и поставить его на промышленную основу. Все крупные лагеря должны превратиться в промышленные центры. Война требует расширения производств, глупо в такой ситуации разбрасываться дармовой рабочей силой.

— То есть ты предлагаешь переложить на пленных и прочих заключенных строительство стратегических объектов?

— Почему бы и нет? Фактически мы и так этим занимаемся — все лагеря связаны с различными производствами, в них открыты или готовятся к открытию филиалы многих фирм. Я всего лишь предлагаю перевести это на качественно новый уровень, подключив к участию в работах на регулярной основе миллионы пленных.

— Миллионы?

— Да. Всё указывает на то, что количество пленных превысит, то, что было захвачено нами во французской компании.

— Хм, ну и задачку ты мне подсунул — эффективно использовать несколько миллионов русских!

— Ты справишься, Генрих. Ты блестяще провел подготовку нашего наступления на ведомство Эйке, теперь тебе предстоит довести дело до конца. Я окажу тебе любую помощь, но основную работу придется выполнять тебе. И начинать нужно уже сейчас — время не ждет.

* * *

Напряженной работой в последние дни июля была занята и советская Ставка Верховного Главнокомандования, а также недавно созданный Государственный Комитет Обороны — наделенный чрезвычайными полномочиями, высший орган политической, экономической, законодательной и военной власти в стране, созданный на время войны.

"Слишком много катастроф! Слишком много и слишком быстро — ни один довоенный сценарий не предусматривал такого начала войны, при котором через две недели после первых выстрелов на границе придется думать об обороне нижнего течения Днепра! Тем более в последние годы, когда для укрепления обороны страны делалось столь много!" — именно такие мысли витали в головах высших советских государственных деятелей во второй половине июля, после отгремевших сражений под Псковом, Смоленском и Уманью. И тем не менее…

Первый шок был преодолен, и началась упорная борьба. Западный фронт был воссоздан из небытия. Южнее был сформирован новый — Резервный фронт. На стыке Резервного и Юго-Западного фронтов возник Центральный. Действующий в Прибалтике, Северо-Западный фронт получил подкрепления от Северного, а затем и вновь сформированного Ленинградского. Юго-Западный фронт пополнился новыми армиями и сумел, оправившись от уманской катастрофы, сформировать сплошной фронт за Днепром. Для лучшего управления всеми этими новообразованиями были созданы новые командные инстанции — командования направлений, объединяющие действия нескольких фронтов и флотов. Северо-Западное возглавил маршал Ворошилов, Западное — маршал Тимошенко, а Юго-Западное — маршал Буденный.

Причем все эти фронты и армии не были пустым звуком, флажками на штабных картах. Миллионы людей, призванных по мобилизации, с поразительной быстротой были организованны в полки и дивизии, вооружены и экипированы. Вслед за призывниками, в ход пошло и ополчение, из которого формировались целые армии. Правда с техникой дела обстояли значительно хуже — обескровленные в первые недели войны танковые и авиационные части, восстановить с такой же быстротой как пехотные не получалось. Не хватало опытных кадров, а главное — техники. В стране как раз началась и набирала все большие обороты, массовая эвакуация промышленных предприятий. Это заранее организованное и хорошо подготовленное мероприятие давало СССР шанс на успешное продолжение войны, но лишало армию столь необходимых ей вооружений в самый тяжелый для нее час.

И все же постоянный приток свежих резервов, на фоне накапливающейся "усталости" немецких войск неделя за неделей, ведущих безостановочное наступление с боями, начинал сказываться. Немецкий натиск слабел, а советское сопротивление неуклонно нарастало, постепенно начиная давать зримый эффект. Немецкая группа армий "Север", фельдмаршала Лееба, завязла в обороне, противостоящих ей советских фронтов, вынужденная раздергать свои силы на несколько не связанных между собой направлений. Наступление на Ленинград — замерло. Группы армий "Центр" и "Юг" тоже приостановили свое ураганное продвижение вперед. Первая была вынуждена заняться ликвидацией остатков окруженных "котлов" и укреплением своих флангов, особенно южного, прилегающего к Полесью, на которые постоянно оказывалось давление. Вторая — подготовкой к планомерному преодолению нижнего Днепра с использованием захваченных плацдармов. С фронта немецкие войска, перешедшие к обороне, регулярно подвергались систематическим, изматывающим атакам, которые, хотя и приводили к тяжелым потерям атакующих "растопыренными пальцами" советских армий, но, в тоже время, не позволяли германским дивизиям отдохнуть после тяжелых наступательных боев, а также затрудняли перегруппировку и смену частей.

Бои становились все более упорными и кровопролитными, ожесточение сторон лавинообразно нарастало. Солдаты и офицеры противостоящих армий зверели, активно подстегиваемые пропагандой. Мирное население тоже втягивалось в войну — в тотальном конфликте не бывает не причастных. Уже 3 июля, Сталин выступил с речью, которую можно было смело считать программным манифестом развернувшейся войны:

"При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться.

В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджогов лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия".

Эта речь была достойным ответом Гитлеру, еще 30 марта заявившему своим генералам:

"…Война против России будет такой, что ее не следует вести с элементами рыцарства. Это будет битва идеологий и расовых различий, и она должна проводиться с беспрецедентной и неослабеваемой жестокостью. Все офицеры должны избавиться от устаревших взглядов на мораль. Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость — благо для будущего".

"У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или мальчик. Убивай, этим самым спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навеки" — призывала немецких солдат изданная перед восточным походом "Памятка германского солдата". Специальный приказ "О комиссарах" предписывал уничтожать политических работников и руководителей на месте, без суда и дополнительных указаний. Для восточного театра военных действий была введена особая юрисдикция. И немецкие солдаты, со свойственной германскому народу исполнительностью, чтили эти предписания, устилая свой путь на восток трупами. Советские войска и партизаны отвечали не меньшей жестокостью, вторгшимся на их землю оккупантам. Восточная компания стремительно превращалась из обычного военного конфликта в тотальную войну на уничтожение — войну без жалости.

 

Глава 7 "Виши — Ленинград"

Августовская жара накрыла Европу от Атлантики до Уральских гор, заставляя людей маяться от духоты. Штаб-квартира ставки фюрера, расположившаяся среди лесов и прудов Мауэрвальда в Восточной Пруссии, не была исключением. Дополнительным "бонусом" для местных обитателей служили тучи мошкары, которые вились над окрестными водоемами. Спасаться от них помогали только специальные противомоскитные сетки, которыми были затянуты все окна типовых домиков, с кустами на крышах, расположенных аккуратными рядами под сенью деревьев. Впрочем, духота и комары сейчас волновали завсегдатаев и гостей гитлеровской ставки меньше всего, ибо цена принимаемых решений была столь высока, что способна была заморозить кровь в жилах при любой жаре.

Поскольку ожидалось принятие решений, определяющих исход всей летней кампании, а возможно и войны в целом, совещание происходило в расширенном составе — помимо представителей ОКВ и ОКХ, а также Люфтваффе и Кригсмарине, были вызваны командующие всех групп армий и командующие второй и третьей танковых групп. Последние как раз заканчивали приведение себя в порядок после Смоленского сражения, находясь во второй линии группы армий "Центр", поэтому Гудериан и Гот могли себе позволить ненадолго покинуть свои войска.

Генерал-полковник Гальдер подводил итоги непрерывных, семинедельных боев на восточном фронте:

— Таким образом, можно констатировать, что все группы армий в целом выполнили свои задачи. Приграничные группировки противника разгромлены и большей частью уничтожены. Линия укрепленных районов, проходившая вдоль старой границы СССР, захвачена. Стратегический рубеж, опирающийся на реки Западная Двина и Днепр — взломан.

Войска группы армий "Север" вышли на дальние подступы к Петербургу. Их дальнейшее продвижение сдерживает лужский укрепленный рубеж и труднопреодолимая местность южнее Петербурга, затрудняющая маневр наших войск.

Группа армий "Центр", завершив ликвидацию котлов в Могилеве и западнее Смоленска, прочно обеспечила свой южный фланг со стороны Десны и в настоящий момент обороняется силами своих полевых армий на рубеже восточнее Днепра. Обе танковые группы большей частью отведены в резерв и в настоящий момент заканчивают перегруппировку. Они будут готовы к новым широкомасштабным операциям к середине августа.

Наконец группа армий "Юг" в настоящий момент ведет подготовку к широкомасштабному наступлению на левобережную Украину с плацдармов, захваченных на Днепре в районах Берислава, Днепропетровска, Кременчуга и Черкасс. На западном берегу Днепра противник продолжает удерживать только один плацдарм — в районе Киева. Сражение западнее Умани привело к разгрому и уничтожению трех левофланговых армий Юго-Западного фронта и тяжелому поражению 18-й армии Южного фронта противника. Несомненно, что достигнутый результат мог бы быть еще более значимым, если бы румынский кавалерийский корпус из танковой группы Рейнгарда сумел удержать свой участок периметра котла и не допустить прорыва крупной группировки советских войск из окружения.

Гитлер поморщился:

— Румыны, опять эти румыны! Они практически столь же не пригодны к войне, как и итальянцы.

— Боеспособность румынских войск, как и их техническая оснащенность, безусловно, оставляет желать лучшего. Но я хотел бы обратить внимание на то, что без румынских подвижных соединений полноценное окружение войск Юго-Западного фронта на правобережье Днепра было бы трудноосуществимо, если вообще возможно, в свете невозможности привлечь к этим операциям XL моторизованный корпус.

— Хорошо, Гальдер, не будем спорить — что сделано, то сделано.

Начальник штаба ОКХ, слегка кивнув, вернулся к прерванному докладу:

— В настоящий момент большая часть румынских войск, объединенных под командованием штаба 4-й румынской армии, ведут наступление на Одессу. Остальные румынские части подчинены штабам 5-й танковой группы и 11-й полевой армии и задействованы в боях на левобережье Днепра.

В целом, все три группы армий готовы к продолжению активных операций, в соответствии с разработанными директивами, или будут готовы к этому в ближайшее время. Группе армий "Север" надлежит разгромить войска противника на лужском рубеже, овладеть Петербургом и полностью очистить от войск противника территорию Эстонии. Группе армий "Центр" предстоит разгромить противостоящие ей войска группы армий Тимошенко и овладеть Москвой. Группе армий "Юг" — развивать уже начатые операции на левобережье с целью выхода во фланг киевской группировке противника и обеспечения возможности дальнейшего наступления на донбасский промышленный район.

— Нет!

— Мой фюрер?

— Наступление на севере и юге затормозилось. Войска Лееба не могут самостоятельно обеспечить наступление на Петербург по обе стороны Чудского озера, а наступление только через Лугу или через Чудово может не дать решающего результата. У русских в Петербурге слишком много резервов — они прибывают на фронт сплошным потоком. Мы должны оказать помощь группе "Север" для скорейшего взятия этого стратегического пункта. А группа армий Рундштета, не в состоянии своими силами окружить киевскую группировку врага по чисто географическим причинам, зато этого можно легко добиться с помощью войск правого крыла группы армий "Центр".

— Но это поставит крест на наступлении группы армий "Центр" на Москву! — Гальдер впервые за очень долгое время утратил свою знаменитую невозмутимость.

— Сейчас это не так важно. Нашей приоритетной целью до наступления зимы должны стать захват Петербурга и Донбасса — это решающим образом подорвет способность советов к сопротивлению.

— Разрешите, мой фюрер? — Гудериан, уже примерявшийся в мыслях к победному параду во вражеской столице, не выдержал такого надругательства над своими планами.

— Да, Гудериан, говорите.

— Мой фюрер, главный принцип стратегии, сформулированный еще Клаузевицем, гласит: первоочередной целью военной кампании должно быть уничтожение вражеских войск, после этого захват всех ресурсов противника произойдет автоматически. Все разведывательные данные свидетельствуют о том, что противник подтягивает все возможные резервы именно на московское направление. Значит, именно здесь у нас имеется наивысший шанс нанести решающее поражение Красной армии. Кроме того, Москва не только столица, но и крупнейший транспортный узел СССР, ее захват сильно затруднит противнику маневр силами между фронтами и переброску резервов из глубины. В таких условиях захват Украины и Петербурга будет произведен намного легче и с меньшими потерями, чем при нынешних условиях.

Для удара на Москву уже практически всё готово — планы наступления, графики движения колонн, инструкции войскам, даже дорожные указатели заготовлены! Такая цель воодушевит наших солдат, а потеря столицы наверняка произведет удручающее впечатление на противника. Отдайте приказ, мой фюрер, и мы возьмем ее!

Гитлер слушал эмоциональную речь лучшего панцергенерала вермахта спокойно, и не перебивая. Командующий группой "Центр" — Федор фон Бок согласно кивал, он тоже явно за наступление на Москву. А вот Рундштет и Лееб хмурятся — эти вовсе не прочь получить дополнительные силы за счет соседней группы армий. Мнения разделились, но решение должно быть принято.

— Вы вспоминаете Клаузевица. Я тоже его читал. Данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют: именно в районе Киева сейчас располагается крупнейшая группировка русских войск. Там же сконцентрированы и остатки их кадровых дивизий, еще довоенного формирования. У нас есть уникальный шанс уничтожить разом всю группу армий Буденного! А вы предлагаете вместо этого авантюрный рывок на столицу с необеспеченными и растянутыми флангами! И после этого вы еще будете упрекать меня в непонимании стратегии? — Гальдер недовольно поджимает губы, фюрер сумел уязвить высший генералитет их же оружием.

— Но дело не только в киевской группировке. Сейчас я в очередной раз убедился — мои генералы ничего не понимают в военной экономике! Нам нужно украинское зерно! Донбасский уголь и сталь не должны оставаться у Сталина, промышленность Петербурга должна быть уничтожена. Вы, помнится, сетовали на сверхтяжелые русские танки? Их выпускают в Петербурге! Как и многое другое… А еще Петербург это база советского флота, который угрожает стратегическим поставкам железной руды и прочих товаров из Швеции. А Крым, с его аэродромами, является прямой угрозой жизненно-важным для нас нефтепромыслам Плоэшти.

Мы должны лишить противника всех этих преимуществ, разгромить группы армий Буденного и Ворошилова и тем самым высвободить дополнительные силы. Лишь после этого наступление на Москву может быть продолжено. 3-я танковая группа будет переподчинена группе армий "Север" и развернута на петербургское направление. 2-я танковая группа и 2-я полевая армия будут развернуты на юг. Все это будет отражено в директиве ОКВ в ближайшее время. Пока что это всё, господа.

* * *

Ганс Нойнер, в отличии от высшего генералитета, бременем выбора не терзался и груза ответственности не ощущал. Его волновали совсем другие вопросы, главный из которых заключался в следующем: когда же вернется Геро с ожидаемым подарком и успеет ли он до выступления батальона? Вопрос был отнюдь не праздным.

С тех пор, как батальон, вместе со всей дивизией, переправили на кременчугский плацдарм, чтобы постучаться с черного хода в двери столицы Украины, особых проблем у них не было. Обычная рутинная работа в наступлении — марши по бескрайним полям и нивам Украины, стычки, снова марши… Приятное разнообразие наступило сегодня около полудня. Приближалось время привала, когда вблизи какого-то безымянного хутора, который они проезжали, передовой дозор вездесущего Руста обнаружил несколько вражеских полевых кухонь. Как их сюда занесло и к каким частям они относились — бог весть. Главное, что дополнительная разведка не выявила поблизости никаких боевых частей русских. Ганс, пребывая в хорошем настроении после состоявшегося два дня назад вручения ему железного креста первого класса, ухмыляясь, приказал роте построиться и организованно приступить к приему пищи.

Русские повара и кашевары не сразу разобрались, что это за колонна мотоциклов выкатилась к ним из клубов пыли, а когда разобрались, пытаться бежать было уже поздно. Когда же эсесовцы чинно выстроились перед дымящими кухнями в очередь, гремя кружками и котелками, то нонкомбатанты и вовсе впали в ступор. Впрочем, профессиональные навыки вскоре взяли свое и, срочно добавив в кашу дополнительную порцию сливочного масла, кухонные боги бодро приступили к раздаче горячего питания. Более того, новоявленные кормильцы доложили, что неподалеку — в соседнем селе — по слухам имеется склад с продукцией какого-то винзавода, эвакуировавшегося толи из Молдавии, толи из Крыма. Операция, по всей видимости, сорвалась. Транспорт, на котором производилась эвакуация, был конфискован военными, а продукцию заперли под замок в местном сельпо. Информация показалась столь интригующей, что на разведку немедленно был отправлен Геро с отделением мотоциклистов.

Так что теперь Ганс восседал на штабеле бревен за сараем и наворачивал жидкую гречневую кашу, обильно сдобренную домашней свиной колбасой, заедал это все белым хлебом и, глядя на волнующееся море спелой пшеницы, предавался радостным мечтам о бочонке красного вина, который увенчает этот обед. Короткий отдых и хорошая жратва, что еще надо на войне?

Через минуту Ганс чуть не выронил ложку при виде картины, представшей перед ним при очередном осмотре окрестностей. Три странные, но несомненно гуманоидные фигуры, плотно замотанные в пятнистые плащ-палатки, в перчатках и противогазных масках, обвешанные гремящими котелками и ведрами, с карабинами и несколькими сигнальными дымовыми шашками в руках, не спеша брели в его сторону.

— Какого…?!!!

— Командир, тут рядом на лугу — пасека. Может, запасемся медом, пока время есть? Все равно до выхода еще пара часов. — Голос, доносящийся из-под маски, принадлежит Крамеру. Кажется.

— Verdamt! Михель, ты бы еще на обратном пути у меня разрешения спросил! Какого хрена ты тут передо мной марсианина изображаешь? Я из-за тебя чуть не подавился этой чертовой размазней!

— Э-э, а… Прошу прощения, оберштурмфюрер! Разрешите заняться реквизицией продовольствия с целью обеспечения снабжения роты дополнительным питанием в период ведения активных боевых действий, в соответствии с предписаниями службы снабжения группы армий!

— Разрешаю.

— Jawohl!

— Стоять! Что у вас там за шашки?

— Это для люфтов — сигнал "свои". Даже если заметят дым — ничего страшного. Если что — мы аккуратно. Это так — на всякий случай взяли. Вдруг пчелы какие-то неправильные будут — черт их знает этих русских пчел.

— Ладно, валите. Час вам на все — потом никаких походов.

Проводив, предприимчивого взводного задумчивым взглядом, Ганс продолжил систематическое уничтожение дармовой каши, прерванное столь экстравагантным образом.

— Кажется вечерний кофе можно будет несколько разнообразить… Если еще и Геро не подведет…

Геро не подвел.

* * *

Увы, столь веселые деньки выпадали не всегда. Уже на следующий день, разведчикам "Тотенкопф", игравшим роль подвижного заслона, пришлось срочно выдвигаться на встречу прорывающимся из котла частям Красной армии. Отражать вражескую атаку пришлось прямо "в поле", времени на то, чтобы полноценно зарыться в землю — не было.

Ганс стоял на обочине проселка посреди не убранных хлебов, окидывая хозяйским взглядом расстилающийся перед ним пейзаж. Слева виднеется старая, помещичья усадьба. За ней заросшая лесом балка с обрывистыми склонами. Справа течет ручей с заболоченными берегами. На его берегах расположилась небольшая рощица… Августовское, полуденное солнце греет бритый затылок. Длинный, выгоревший на солнце, чуб кажется еще более светлым на фоне загоревшего лба. Над левым ухом белеет свежий шрам. Рукава камуфляжной рубахи, одетой прямо на голое тело, закатаны до локтей, на груди железный крест, знак за ранение и штурмовой знак пехотинца. В левой руке бинокль, на плече МП, на поясе подсумки с магазинами, кобура с "Парабеллумом", штык в ножнах и еще куча всякого барахла. Рядом стоит Геро, похожий на Ганса как родной брат, только волосы у него темные и наград поменьше. За спиной маячит туша Клинсманна, а впереди старательно окапываются и маскируются солдаты…

Представив себе всю эту картину со стороны, Ганс остро пожалел, что поблизости нет военных корреспондентов или хроникеров Геббельса, снимающих "Вохеншау" — такие шикарные кадры пропадают! Эх, не быть ему кинозвездой… А жаль. Вздохнув еще разок и покачав головой, Ганс вернулся к жизненным реалиям.

— Значит так: противотанковый взвод вон в той рощице разместить и окопать. И замаскируйтесь получше, особенно с запада и северо-запада. Если иваны пойдут напролом — будете их с фланга обстреливать. Огня не открывать пока не подойдут метров на 400. А одно орудие оттянуть назад и окопать у дороги, вон в тех кустиках. Если танки развернуться на рощицу — подставят ему борт. Геро, поставишь свои минометы за фольварком, оттуда должны все подходы простреливаться. Куно, проследи, чтобы подготовили связки гранат и эти трофейные бутылки с "Коктейлем Молотова" раздай — летуны докладывают, что в русской колонне есть танки. Всё, по местам, времени у нас — в обрез.

Противник не заставил себя долго ждать. Не прошло и получаса, с момента, когда усиленная рота мотоциклистов развернулась в дефиле между балкой и ручьем, как появился авангард вражеской колонны. Передовой отряд русской пехоты был без проблем выбит перекрестным пулеметным огнем прямо на дороге. Уцелевшие солдаты, в выцветшей светло зеленой форме, шустро отступили. Но "иваны" и не подумали успокоиться. Спустя полчаса, подтянулись их основные силы, и Ганс в очередной раз пожалел, что идея Бестманна обзавестись тяжелой артиллерийской батареей провалилась. По всему выходило, что сейчас она была бы очень кстати, так как осмотр в бинокль, готовящегося к атаке противника, показал наличие у него не просто танков, а тридцатьчетверок — новейшей разработки советских инженеров — уже успевших попортить бойцам "Тотенкопф" изрядно крови. Эти новые русские танки отличались завидной стойкостью к снарядам стандарных "дверных колотушек", составлявших основу противотанковой обороны немцев. Определенно, длинноствольные трехдюймовки с бронебойными снарядами пришлись бы сейчас к месту. — Ганс скрипнул зубами от досады и, опустив бинокль, бегом ринулся с чердака фольварка вниз по лестнице. Оказаться в усадьбе во время артподготовки к неизбежно предстоящей вражеской атаке ему совсем не улыбалось — уж слишком заманчивая цель для артиллеристов противника.

Так оно и получилось. Русские не стали мудрить, а просто пустили свои немногочисленные танки на позиции мотоциклетной роты. За танками нестройными цепями бежала пехота. Артиллерия русских ограничилась тем, что прямо перед атакой выпустила с десяток снарядов по фольварку — видимо с боеприпасами у них было туго. Двенадцатисантиметровые снаряды ощутимо перепахали двор усадьбы, развалили одно крыло главного здания и пару хозяйственных построек, но наблюдатели минометчиков, разместившиеся в приусадебном саду, — уцелели, а больше там и не было никого.

С танками было хуже. Шесть бронированных машин, урча моторами и лязгая гусеницами, уверенно приближались к, замаскировавшимся на своих ненадежных позициях, гренадерам. 800 метров…, 600…, 400… Противотанкисты не подвели. Пара пушек, замаскированных на вынесенной вперед фланговой позиции, дружно ударили по русским танкам. Легкий танк, находившийся ближе всех к роковой рощице, почти сразу остановился и задымил. Старенький "русский виккерс", ехавший чуть поодаль, просто остановился, будто наткнувшись на невидимую преграду — хорошее начало! Тут же ожили и минометы четвертого взвода, развивая достигнутый успех. Хозяйственный Геро неплохо прибарахлился уманскими трофеями, полностью перевооружив свой взвод минометами (станковые пулеметы были переданы стрелковым взводам), так что теперь у него было 2 легких пятисантиметровых и аж 4 трофейных восьмисантиметровых миномета. И сейчас его парни поставили настоящий рекорд скорострельности, буквально разметав русскую пехоту. Ну а пулеметы довершили дело, скосив не успевших вовремя залечь пехотинцев. Уцелевшие теперь ползком и перебежками поспешно оттягивались назад.

Всю прелесть этой картины изгадили оставшиеся русские танки. Два из них повернули к рощице, а два других продолжили двигаться к основной позиции. Легкий "виккерс" был подбит без труда, а вот тридцатьчетверка продолжала переть на рощу не смотря на пару прямых попаданий в лоб. Даже получив снаряд в башню от резервного орудия, она продолжала двигаться и даже дважды выстрелила по опушке, не сбавляя хода. Только второй снаряд в борт в районе моторного отделения заставил ее остановиться и загореться. Порадоваться победе не удалось. Гаубичная батарея русских не зевала. Едва только загорелся четвертый танк, как на рощицу один за другим обрушились тяжелые снаряды, и засевшим там артиллеристам резко стало не до противотанковой борьбы. К счастью, со снарядами у русских, по-видимому, действительно плохо, поэтому продолжения банкета не последовало. Выпустив дюжину снарядов, русские артиллеристы угомонились.

Между тем, две оставшиеся тридцатьчетверки продолжали продвигаться вперед, нимало не смущаясь отступлением своей пехоты. А может они этого даже и не заметили? Замаскированная у дороги пушка выпускала в надвигающийся прямо на нее русский танк снаряд за снарядом. Ганс даже без бинокля ясно видел, как один снаряд срикошетил от башенной брони, а другой, выбив сноп искр, отлетел от покатого лба тридцатьчетверки.

— Arsch mit Ohren! Когда ж ты уже загоришься?!

Словно в ответ на его слова, русский танк резко развернуло в бок буквально в тридцати-сорока метрах от позиции противотанкистов. За танком в пыли осталась валяться стальная лента перебитой гусеницы. Закрутившийся на месте танк тут же получил еще один снаряд под башню и один в корму. После этого последнего его мотор смолк и грозная машина, наконец, замерла на месте, впрочем, так и не загоревшись.

— Есть! — Ганс победно усмехнулся.

— Куно, гранаты! Пора прикончить последнего.

Клинсманн молча протягивает ему увесистую связку из шести обычных гранат без рукояток, плотно примотанных к седьмой (с рукояткой). В это же время прямо перед носом последнего танка грохнул взрыв, почти сразу же еще один раздался на броне, за башней — гранатометчики, затаившиеся в высоких хлебах, вступили в дело. Правда, стальной монстр напрочь проигнорировал эти нападки, если не считать того, что, резко развернувшись, направился вдоль немецких позиций, намереваясь, по-видимому, раздавить стоящее у дороги орудие, прикончившее двух его собратьев. Ганс, пригнувшись и придерживая левой рукой пистолет-пулемет, припустил наперерез последнему уцелевшему врагу.

В голове вертелась схема с изображением мертвых зон и наиболее уязвимых мест из инструкции по борьбе с новыми танками русских. Размахнуться и забросить связку гранат под гусеницы накатывающейся стальной громады. Упасть мордой вниз в заранее примеченную канавку. Рядом за кочкой приземляется Куно, синхронно запустивший свою "упаковку" под танковое брюхо. Взрыв. Второй. Есть! Перебитая гусеница стальной змеёй соскальзывает с продолжающих вращаться катков. Правда вторая связка, брошенная гауптшарфюрером, только подпалила танку брюхо, но всё равно не плохо.

— Бутылки!

Но танк не собирается признавать себя побежденным. Башня начинает разворачиваться, гремит выстрел и практически одновременно в поле встает фонтан земли. Слишком далеко. Башенный пулемет начинает бить короткими очередями. Одна из подбирающихся к танку пятнистых фигур резко опрокидывается — кому-то из гренадер не повезло. Зато почти тут же, вылетевшая из золотистых волн колышущейся пшеницы, бутылка разбивается об башенную броню, и жидкое пламя начинает нехотя стекать по покатой броне вниз. Ганс, уже отползший назад, молча берет бутылку у одного из гренадеров и, примерившись, запускает ее на мотор, стоящего к нему боком танка. Попал! Клинсманн кидает одну за другой еще две бутылки. Кто-то из солдат попадает прямо в лобовую броню, заставив смолкнуть, стрелявший до сих пор курсовой пулемет. Всё, этот танк — уже не жилец.

Массивная крышка башенного люка откидывается вперед. Танкист в черном комбинезоне и черном же резиновом шлеме пытается выпрыгнуть из горящей машины. Выстрел из карабина и русский повисает на броне, наполовину высунувшись из башни. Пламя от горящего на броне "Коктейля Молотова" начинает жадно лизать свесившиеся вниз руки. Почти сразу же загорается и комбинезон. К обычной гари, витающей в воздухе, примешивается вонь горелого мяса. Кто-то из уцелевших танкистов, слегка высунувшись из открытого люка, пытается отстреливаться из пистолета. Метко брошенная одним из солдат, граната влетает внутрь танка, её взрыв ставит финальную точку в этом бою.

— Du hast den Arsch offen! Придурок! Еще раз такое сделаешь — руки с корнем повырываю! Хорошо, что боезапас не сдетонировал, а то бы никому мало не показалось. — Ганс устало проводит грязной ладонью по мокрому от испарины лицу, оставляя на нем серые разводы.

— Ну что, Куно, кажется, я только что заработал нашивку за уничтоженный танк. Как закончим с уцелевшими иванами, это дело надо бы отметить. Надеюсь, у тебя еще остался тот бочонок красного, что Геро раздобыл на брошенном складе?

* * *

В Москве в здании, занимаемом генштабом, царила обычная деловая суета — снующие взад-вперед штабные офицеры и работники связи, звонки телефонов, равномерный гул голосов, топот ног, шелест бумаг. Обычный рабочий шум большого, напряженно работающего коллектива, но в последние дни этот фоновый шум звучал тревожно. Что-то неуловимо изменилось в его звучании, которое внушало теперь не уверенность и надежду, а растерянность и тревогу — немецкие войска вновь наступали…

Для стороннего наблюдателя, сплошная двухмесячная череда успехов германских войск могла создать впечатления непобедимости немецкой военной машины. Но для опытного штабиста ситуация выглядела менее однозначно. Немецкое наступление, при ближайшем рассмотрении, теряло свою монолитность и необратимость. Первый бросок врага был поистине молниеносным. Преодолев за три недели 700 километров по прямой, а на самом деле куда больше, немцы одним феноменальным броском достигли Днепра. Но затем они встали и почти месяц не могли тронуться с места! Снабжение отстало, колонны растянулись, окруженные советские войска сковывали значительные силы. Немецкое наступление потеряло поступательный импульс и остановилось, хотя достаточно мощных войск между вражескими танками и Москвой в тот момент не имелось. А остановившись, немецкие войска сразу же утратили большую часть своих преимуществ, заключавшихся в первую очередь в подвижности и маневренности. Резервные советские армии, подтягиваясь из внутренних районов страны, перешли в наступление, стремясь деблокировать войска, окруженные под Смоленском и Могилевом в первой половине июля и отсечь вырвавшиеся вперед танковые части противника от его пехоты. К сожалению, все эти атаки закончились неудачно — немцы не только смогли завершить ликвидацию окруженных группировок, но и отрезали многие соединения, пытавшиеся пробиться к ним в тыл. Так, например, была окружена и разгромлена в боях под Рославлем и Кричевом 28-я армия. Аналогичным образом — то ускоряясь, то практически останавливаясь, развивались и наступательные операции немцев на флангах восточного фронта.

И, тем не менее, главное было достигнуто — наступление противника на Москву было прекращено. Выигранное время было использовано для наращивания группировки советских войск. Рядом с Западным фронтом появился Резервный, а затем и Центральный — превосходство в силах и инициатива на данном направлении прочно перешли к РККА. Кульминацией усилий, направленных на достижение перелома на этом решающем направлении, стало наступление на ельнинский выступ, предпринятое войсками Резервного фронта. Бои здесь продолжались неделями, заставляя немецких офицеров — ветеранов Первой Мировой, вспоминать про позиционные мясорубки Соммы и Вердена. После на редкость упорных и кровопролитных боев, этот важный плацдарм, выдвинутый в сторону Москвы и нависающий над левым крылом Западного фронта, был, наконец, ликвидирован. Это был первый несомненный успех РККА в этой войне, что было подтверждено преобразованием наиболее отличившихся в боях за Ельню дивизий в гвардейские. И хотя успех был локальным, он все же дал многим бойцам и командирам Красной армии надежду на перелом в войне, стал важной моральной победой.

Еще одним несомненным успехом РККА в августе явилось вторжение в Иран. Подготовка к нему велась практически с самого начала войны, причем инициаторами этой акции выступали британцы. Жители туманного Альбиона имели свои резоны: Иран был одним из главных поставщиков нефти для Британской империи и в тоже время поддерживал весьма дружественные отношения с Германией. Причем германо-иранские отношения становились чем дальше, тем теплее. Рисковать дальше британцы были не намерены. Зондировать почву на предмет совместной оккупации Ирана британцы стали сразу после нападения Германии на СССР. Основания были представлены железные — открыть путь для снабжения Советского Союза лендлизовскими грузами через порты Персидского залива. Перед такими аргументами ГКО не устоял.

Утряска формальностей и подготовка заняли еще месяц, но все же неизбежное случилось. В августе Ирану был предъявлен ультиматум с требованием разрешить транзит британских грузов в СССР через свою территорию, что означало бы отказ от нейтралитета. Ультиматум был ожидаемо отвергнут, после чего советские и британские войска с чистой совестью приступили к оккупации Ирана. Причем если СССР ссылался хотя бы на договор 21-го года, позволяющий РККА вступить в Иран для обеспечения безопасности СССР, то подданные британской короны формальностями не заморачивались, творя форменный произвол.

В течении нескольких дней, легко преодолев символическое сопротивление иранской армии, англичане заняли нефтяные промыслы на берегах Персидского залива. Советские же войска из 44-й и 47-й армий Закавказского и 53-й армии Среднеазиатского округов, оккупировали север страны, включая столицу — Тегеран. Дорога для поставок вооружений и стратегических материалов была открыта, а войска, задействованные в операции, высвободились для переброски на советско-германский фронт.

К середине августа немецкое наступление прекратилось практически повсеместно. Анализ предыдущих операций противника показывал, что затишье должно смениться очередным всплеском взрывной активности. Местом приложения основных усилий, как и в начальный период войны, должно было стать центральное — западное направление. Именно здесь, на пути к столице, были сосредоточены наиболее мощные вражеские группировки. Именно сюда Ставкой Верховного Главнокомандования подтягивалась основная масса резервов. Вместо слабого и уже основательно потрепанного боями Центрального фронта был образован новый — Брянский во главе с генералом Еременко. Задачей этого фронта было не допустить прорыва танковой группы Гудериана на Москву с юга. Западный и Резервный фронты укреплялись на смоленском направлении — в их тылу частями народного ополчения и мобилизованными жителями столицы возводились тыловые рубежи обороны…

Все оказалось напрасно. Немцы вновь ударили там, где их не ждали.

Несмотря на изматывающую напряженную работу, длившуюся порой по 18 часов в сутки, кое-кто из штабистов все же умудрялся находить время и возможность отстраниться ненадолго от рутинной штабной работы и взглянуть на складывающуюся ситуацию как бы со стороны. А ситуация складывалась безрадостная: после длительного трехнедельного топтания на месте, немецкие ударные группировки вновь перешли в наступление. На этот раз угроза нависла над колыбелью революции — Ленинградом. Немцы бросили в наступление дополнительную танковую группу с центрального участка восточного фронта, усилили авиацию на севере еще одним авиакорпусом, также изъятым с московского направления. Противостоять такому натиску войска Северо-Западного и Ленинградского фронтов оказались не в состоянии. Новгород — пал, лужский оборонительный рубеж — рухнул. Немцы взяли Волхов и Шлиссельбург, отрезав Ленинград от остальной части страны. Финны еще раньше овладели Карельским перешейком, замкнув блокаду с севера. Падение города и уничтожение Ленинградского фронта и Балтийского флота — вопрос дней. Ближайших дней — на этот счет в генштабе никто не питал иллюзий.

Для экстренного исправления ситуации были приняты авральные меры. Командование Северо-Западного направления было расформировано, зато был создан новый — Волховский фронт, который немедленно получил задачу восстановить сухопутную связь с Ленинградом. Командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал армии Жуков, снятый с должности начальника Генерального штаба. Было принято решение о срочной эвакуации войск из Эстонии, с Ханко и отовсюду, откуда только возможно. Был также произведен дополнительный набор рабочего ополчения. Увы, но все эти меры дали лишь временный результат.

Ничуть не лучше складывались дела и на юго-западном направлении. Вместо ожидавшегося удара к Черному морю, немецкая танковая армада устремилась с плацдармов в излучине Днепра на север — в тыл войскам Юго-Западного фронта. Причем немцы "обманули" советское командование дважды: во-первых — с направлением наступления, а во-вторых — с местом нанесения главного удара (командование Юго-Западного фронта ожидало наступления с черкасского плацдарма, расположенного ближе к Киеву, немцы же перебросили свою танковую группу на кременчугский, находящийся на стыке Южного и Юго-Западного фронтов, где оборона была совсем хлипкой). Если бы дело ограничилось только этим, то катастрофы можно было бы избежать. Киев бы пришлось оставить, но основную часть войск фронта скорее всего удалось бы отвести за Псёл… Как и на северо-западе, все спутал поворот войск группы армий "Центр". Гудериан устремился не на восток, а на юг — в практически неприкрытый разрыв между Брянским и Юго-Западным фронтами на соединение с танковой группой Клейста.

Выход танковой группы Гудериана на тылы Юго-Западного фронта и её соединение с группой Клейста, не оставляли войскам Кирпоноса никаких шансов. Гот, вместе с Гепнером и 18-й армией Кюхлера, обрушился на Ленинград. Остановить их было нечем. Расформирование командований направлений и прямое подчинение фронтов Ставке практически ничего не дало. Атаки Брянского и Волховского фронтов на внешний фланг наступающих танковых групп — провалились. 4-я танковая группа Гепнера форсировала Неву. Пехотинцы Кюхлера ворвались в сам город на Неве. Танки Гудериана и Клейста соединились под Лохвицей, а на Киев уже накатывал серый вал пехоты 6-й армии Рейхенау…

В конце августа Ленинград и Киев были потеряны. Погибли войска Юго-Западного и Ленинградского фронтов. Погибли и их командующие — генерал-полковник Кирпонос и генерал армии Жуков. В Кронштадте были взорваны корабли Краснознаменного Балтийского флота. Германская пропаганда просто упивалась этими успехами. Кадры немецких солдат марширующих по улицам Киева и Ленинграда, фотографии взорванных и затопленных остовов кораблей Балтфлота облетели весь мир.

Но! Не смотря на все успехи немцев, стратегическая победа, по мнению советской Ставки Верховного Главнокомандования, все же осталась за Советским Союзом! Враг вынужден был отказаться от решения захватить столицу и главный политический и транспортный центр советского государства до наступления зимы. Какие бы успехи ни были достигнуты немцами на Украине и в Прибалтике, они не в состоянии перечеркнуть того факта, что наступление на Москву захлебнулось и, следовательно, попытка сокрушить СССР в рамках одной молниеносной компании, как это получилось у фашистов во Франции, — провалилась. Собрать достаточные силы для еще одного удара до наступления осенней распутицы противник уже не успеет.

Противник, впрочем, имел на этот счет свое собственное мнение.

* * *

Адъютант, дежуривший в приемной Гейдриха на Принц-Альбрехтштрассе, при виде входящего в приемную оберфюрера, машинально вскочил из-за стола, вскидывая руку в нацистском приветствии, и только после этого обратил внимание на лицо вошедшего. Вальтер Шелленберг заместитель начальника и фактический руководитель шестого управления РСХА, недолюбливавший униформу и любые связанные с ней формальности, вроде отдания чести, при виде рвения адъютанта недовольно поморщился и проследовал в кабинет, изобразив по дороге жест рукой, который при желании можно было трактовать и как ответное приветствие и как выражение крайней досады от происходящего.

— Приветствую, экселенц! Прошу прощения за небольшую задержку.

— А, Вальтер. Проходи. Мне доложили, что ты задержишься из-за канители со своим повышением. Кстати, мои поздравления по поводу получения звания оберфюрера.

— Благодарю, экселенц.

— Ну же, Вальтер, больше энтузиазма! Ведь не каждому дано сделать такую карьеру в тридцать один год! Или это все из-за того, что тебе пришлось в кои-то веки надеть форму? — Горестный вздох Шелленберга был ему ответом — В таком случае ты напрасно переживаешь. Заявляю со всей ответственностью, что наша форма тебе определенно идет. И не надо делать страдальческое лицо! Я вовсе не требую, чтобы ты являлся в ней на службу постоянно. Но форма тебе все же идет, так что можешь особо не переживать, если тебе придется вдруг ее носить.

Впрочем, мы отвлеклись, а время не ждет. На восточном фронте, как ты знаешь, наши дела идут великолепно: Петербург и Киев — взяты, группы армий Ворошилова и Буденного — уничтожены. Балтийский флот русские затопили сами перед падением Петербурга, так что теперь Балтийское море превратилось в немецкое озеро. Сейчас наши бравые генералы готовят наступление на Москву — последнюю решающую битву компании. Не будем им мешать — тут Гейдрих снисходительно усмехнулся — у нас есть и другие дела.

Британцы наконец-то взяли Триполи, итальянцы удрали в Тунис. Французы по нашей "просьбе" — Гейдрих еще раз ухмыльнулся — не стали интернировать остатки армии Грациани. Так что теперь, когда англичане вышли на границу Туниса, столкновение между ними и французскими войсками становится практически неизбежным. Ты понимаешь, что это означает?

— Это означает, что наши шансы втянуть Францию в "Ось" и ускорить создание Европейского союза резко возрастают.

— Именно. В ближайшее время Риббентроп отправится в Париж на встречу с Пэтэном. Да, да, Вальтер, именно в Париж, а не в провинциальный Виши. От этого rendez-vous будет зависеть очень многое. Скажу по секрету, что для того чтобы Франция наконец-то окончательно перешла на нашу сторону и активно выступила против Британии, фюрер согласился пойти на большие уступки. Беспрецедентно большие! Правительству Пэтэна будет позволено вернуться в Париж, вся административная власть во Франции, кроме районов, находящихся севернее Соммы и приморской полосы, перейдет к французской администрации. Наши войска во Франции изменят статус. Теперь они будут не оккупационные, а союзнические. Французская "армия перемирия" будет увеличена, с нее снимут также ограничения на современные виды вооружений. Мы даже согласны передать французам часть техники, захваченной у них в 40-м году. Большую часть.

Если французы клюнут, то можно будет считать, что главный шаг на пути к объединению Европы нами уже сделан. Если же нет…

— Я понимаю, экселенц.

— Не сомневаюсь. Именно поэтому, Вальтер, ты немедленно отправишься в Париж. Растряси жирок, не всё же мне одному болтаться между небом и землей.

Я хочу, чтобы каждый шаг французов был под контролем. Отныне и вплоть до подписания союзного договора. На время проведения этой операции тебе будут напрямую подчинены все наши службы во Франции. Я даю тебе карт-бланш на любые действия, которые ты посчитаешь нужными. Вплоть до ликвидации высокопоставленных лиц, если таковые будут мешать нашим планам. Неожиданностей не должно быть!

— Все будет как надо, экселенц. Французские лидеры давно под нашим наблюдением. Единственное, что меня волнует — это позиция фюрера. Он уже отказался от весьма перспективного проекта с созданием украинского марионеточного государства. Если он в последний момент изменит свое решение…

— Не думай об этом, Вальтер. Об этом буду думать я. Твоя же задача заключается в том, чтобы французы не смогли в последний момент изменить своего решения и подтвердили бы то, что, как ты помнишь, обещали нам на предварительных переговорах.

Что же до Украины… Знаешь, это ведь по сути не наша неудача. Бандера был креатурой абвера, так что его выходка во Львове с провозглашением независимой Украинской республики — это в первую очередь удар по Канарису. И вот теперь Бандера сидит в "Заксенхаузене" под НАШИМ контролем, а Канарис кусает локти — как видишь, все к лучшему.

— Да, но на Украине нам теперь почти наверняка придется иметь дело с сопротивлением нашим оккупационным властям.

— В первый момент это неизбежно в любом случае — у большевиков большой опыт подпольной и партизанской борьбы. А потом — посмотрим. В конце концов, нам удалось продавить Вехтера на должность гауляйтера. Поглядим, как у него получится сладить с местным населением. Что же до проекта создания украинского государства, то к этому у нас еще будет возможность вернуться — кандидат на должность диктатора всегда найдется.

Сейчас же у нас на повестке дня совсем другие задачи. Мы уже выбили один из краеугольных камней вражеской стратегической концепции, на которой мы споткнулись в прошлый раз — Петербург пал! Теперь очередь за Виши. Если удастся склонить французов на нашу сторону, то можно будет считать, что война уже наполовину выиграна. Ты вылетаешь завтра, а я буду ждать вестей из Парижа. ХОРОШИХ вестей, Вальтер!

 

Глава 8 "Тайфун"

Сентябрь принес на балтийское взморье и прилегающие территории долгожданную прохладу. Удушливая дневная жара сменилась мягким теплом, а по ночам теперь и вовсе веяло свежестью. Над озерами и прудами Восточной Пруссии по утрам клубился туман, тучи назойливой мошкары и комары, сонмища которых вились над водоемами, исчезли без следа. На листьях деревьев появились желтые прожилки, а воздух приобрел хрустальную чистоту и прозрачность. Теплая и тихая золотая осень уверенно вступала в свои права. Именно это безобидное обстоятельство заставляло спешить и нервничать немецкий генералитет, собравшийся под сенью прусских лесов.

Времени до наступления осенней распутицы, а затем и зимних холодов, оставалось все меньше и меньше. Между тем задачи компании все еще не были выполнены. Из всех стратегических целей летнего наступления пока что удалось достичь лишь одной — Ленинграда. Москва и Донбасс все еще оставались под контролем Советского Союза. Впрочем, после уничтожения Юго-Западного и Южного фронтов в киевском и мелитопольском котлах, судьба Донбасса, как и всей восточной Украины, практически не вызывала сомнений. Со столицей СССР было сложнее, гораздо сложнее…

— Считайте, что вы меня убедили, Гальдер. Каковы наши шансы на овладение большевистской столицей? — Гитлер отвернулся от карты и пытливо уставился на начальника штаба сухопутных войск.

— Шансы очень хороши. — Гальдер поправил очки и, мельком сверившись со своими записями, продолжил. — Для наступления накоплены достаточные запасы топлива и боеприпасов. Танковые части получили запчасти и возможность произвести плановую замену двигателей, выработавших моторесурс. Также танковым дивизиям предоставлены новые танки для покрытия безвозвратных потерь. — Тут Гальдер слегка замялся, но под пристальным взглядом фюрера, вынужден был продолжить. — Правда ради этого нам пришлось отложить перевооружение формирующихся сейчас во Франции 22-й и 23-й танковых дивизий с французской матчасти на немецкую. Пехота 2-й, 4-й и 9-й полевых армий получила значительные маршевые пополнения из армии резерва. Большая часть имевшихся маршевых батальонов была направлена именно в дивизии группы "Центр". В полосу предстоящего наступления переброшены из группы армий "Север" 3-я и 4-я танковые группы в полном составе, а также 1-й и 8-й авиакорпуса, которые теперь подчинены штабу второго воздушного флота фельдмаршала Кессельринга. Три армейских корпуса, освободившихся после взятия Петербурга, нуждаются в отдыхе и пополнении, поэтому на данный момент выведены в резерв ОКХ. Однако они могут быть использованы в октябре, для закрепления успеха и развития операции. — Гальдер перевел дух и продолжил свой бодрый доклад.

— Из резерва ОКХ в подчинение штаба группы армий "Центр" передан полностью укомплектованный XL моторизованный корпус в составе 2-й и 5-й танковых дивизий. Также группе армий переданы свежие 81-я, 82-я и 83-я пехотные дивизий, переброшенные из Франции. Прибывающая в настоящий момент 88-я пехотная дивизия также будет передана в распоряжение фон Бока, еще до начала наступления.

В октябре на фронте могут быть задействованы 11 свежих пехотных дивизий, находящихся в настоящий момент на западе, а также находящиеся сейчас на отдыхе "петербургские" армейские корпуса. Всего, таким образом, 20 соединений. Также в резерве на территории Германии находится 11-й воздушно-десантный корпус, который в случае крайней необходимости может быть переброшен по воздуху на театр военных действий.

В среднем, с учетом пополнений, укомплектованность пехоты сейчас можно оценить как 70–85 % от изначальной, имевшейся к началу компании. Танковые соединения, после распределения маршевого пополнения и завершения ремонтных работ, будут укомплектованы техникой на 70–80 %. Естественно это не касается свежих подразделений, которые укомплектованы людьми и техникой полностью.

Таким образом, мой фюрер, группа армий "Центр", с учетом полученных и ожидаемых в ближайшее время подкреплений может осуществить до наступления осенней непогоды еще одну стратегическую операцию. Целью этой операции может быть только Москва, захват которой станет достойным венцом всей компании. — Присутствующий высший генералитет, зашевелился, выражая сдержанное одобрение. Почему бы и нет? Все идет отлично!

— А что противник? — Вопрос Гитлера можно было бы счесть формальностью, ответив в том духе, что войск группы армий "Центр" достаточно для проведения операции, но Гальдер и тут постарался найти дополнительные стимулы для скорейшего осуществления давно задуманной ОКХ московской операции. Один раз ее уже отложили из-за вмешательства фюрера, а времени на еще одну попытку остается все меньше и меньше…

— Силы противника в настоящий момент уступают войскам группы "Центр" практически по всем показателям. Крупных танковых соединений у русских уже не осталось, как и значительных формирований ударной авиации. Войска противника понесли тяжелые потери во время летних боев в районе Смоленска. Значительная часть пехоты приходится на ополчение, которое не имеет даже минимальной боевой подготовки. Также следует учесть, что вражеские войска, находящиеся в полосе предстоящего наступления, лишены централизованного руководства, будучи разделены на три отдельных фронта. Правда следует отметить, что способность противника к восполнению потерь и формированию новых соединений превзошла прогнозы нашей разведки. В настоящий момент отмечается прибытие новых формирований из внутренних районов страны. Это, наряду с погодным фактором, является еще одной причиной не затягивать начало операции — время играет против нас. — При упоминании об очередном провале армейской разведки, скучающее лицо Гейдриха озарилось довольной ухмылкой превосходства. Правда Канарису, перехватившему эту усмешку, она напомнила скорее волчий оскал.

— Насколько я понимаю, вы собираетесь устроить русским очередной котел?

— На этот раз — два, мой фюрер. Войска группы армий образуют три ударные группировки. 3-я танковая группа Гота в составе LVI и LVII моторизованных корпусов и 9-я полевая армия Штрауса образуют северную ударную группу. За ее поддержку отвечает 1-й авиакорпус. 4-я танковая группа Гепнера в составе XXXIX, XL и XLI моторизованных корпусов, а также 4-я полевая армия Клюге формируют центральную ударную группу, поддерживаемую 8-м авиакорпусом. И, наконец, 2-я танковая группа Гудериана, состоящая из III, XIV и XXIV корпусов, и 2-я полевая армия Вейхса составят южную ударную группу, которую будет прикрывать и поддерживать 2-й авиакорпус.

Всего в наступлении будут задействованы 14 танковых и 11 моторизованных дивизий, около 2550 танков и штурмовых орудий и столько же боевых самолетов.

В результате нанесения глубоких рассекающих ударов по сходящимся направлениям, предполагается образовать два крупных котла в районах Вязьмы и Брянска. При этом в окружения попадут и войска второго эшелона русских, а их оборона будет прорвана на всю глубину, включая тыловой рубеж обороны, оборудованный по линии Вязьма — Ржев. После рассечения и ликвидации котлов силами пехотных соединений, предполагается перейти к преследованию остатков вражеских войск вдоль основных магистральных шоссе силами механизированных войск, с целью недопущения создания нового фронта обороны на ближних подступах к Москве. Это должно нам обеспечить захват столицы сходу.

— Вы уверены, что пехота сможет справиться с уничтожением окруженных войск без помощи танковых групп?

— Да. Тем более, что многие армейские корпуса усиленны дивизионами штурмовых орудий, которые обеспечат пехоту непосредственной поддержкой. От подвижных соединений потребуется лишь удержание восточной "стенки" котлов в первый период операции, непосредственно после замыкания кольца окружения.

— Хорошо. Как обстоят дела со снабжением?

— Текущие потребности войск удовлетворяются полностью. Создан также некоторый запас, которого хватит на две недели интенсивных боев. То есть на первый, активный, этап операции. В настоящий момент увеличение поставок, к сожалению, невозможно, т. к. перешивка железнодорожной колеи на европейскую, завершена только на территории западной Беларуссии и западной Украины. Состояние колесного транспорта также оставляет желать лучшего. Отмечен высокий процент поломок по техническим причинам из-за низкого качества дорог и активной эксплуатации. В настоящий момент удалось несколько выправить ситуацию за счет активных поставок запчастей с немецких и французских заводов, однако с началом активной фазы операции приоритет вновь будет отдан поставкам боеприпасов и горючего…

Гитлер, не выдержав, резко прервал излияния генерал-полковника:

— Гальдер, ответьте прямо: наши войска смогут дойти до Москвы, не смотря на сопротивление советских войск, или нет?

— Смогут, мой фюрер. — Давая ответ, Гальдер придал своему голосу максимально уверенную интонацию, на которую только был способен, и даже вытянулся по стойке смирно, стремясь подчеркнуть официальность и непоколебимость своего мнения. — Наступление может быть начато 16 сентября, тогда Москва будет взята не позднее первой декады октября.

— Хорошо! — Фюрер принял решение и генералы, наконец, облегченно перевели дух: Гитлера трудно убедить, но, решившись на что-то, он уже не сворачивает с избранного пути не смотря ни на что. Браухич, сняв фуражку, с явным облегчением пригладил и без того идеально зачесанные волосы — удалось! А Гитлер тут же развил кипучую активность, от его сомнений и неуверенности не осталось и следа.

— Йодль, подготовьте соответствующую директиву. Операции будет присвоено наименование "Тайфун". Господа, я рассчитываю на то, что эта операция станет действительно ПОСЛЕДНЕЙ, РЕШАЮЩЕЙ операцией в этой войне.

Разгром последней крупной группировки русских войск и потеря столицы должны, наконец, сломить этого колосса на глиняных ногах. Мы возьмем столицу большевиков к листопаду и проведем парад победы прямо у стен Кремля — в годовщину их большевистского переворота! — Гейдрих внутренне усмехнулся (в который раз!) — Гитлер неисправимый романтик. Патетичен и импульсивен как всегда. Впрочем, фюрер ведь как бы олицетворяет собой весь немецкий народ, а немцам, как говорят, свойственен романтизм.

* * *

В отличии от фюрера, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих в склонности к романтизму замечен не был и к импульсивным поступкам отношения не имел. Ни малейшего. Все свои (и тем более чужие!) решения он стремился взвесить и проанализировать настолько тщательно, насколько это вообще было возможно в данной конкретной ситуации. Вот и сейчас, гуляя по вечернему лесу — Гейдрих продолжал анализировать недавние события и обдумывать открывающиеся перспективы.

Подумать было о чём. Миссия Шелленберга во Франции увенчалась полным успехом. Пэтэн и компания, не желая более отдавать британцам французские колонии, подписали с Германией полноценный союз и вступили в войну на стороне "оси". Как следствие, британское наступление в Северной Африке тут же заглохло, натолкнувшись на подготовленную французскую оборону на линии "Марет". Италия, нещадно избиваемая на суше и на море, наконец-то смогла перевести дух. Командование кригсмарине довольно потирало руки — немецкие субмарины и рейдеры получили возможность пользоваться хорошо оборудованными французскими базами на африканском побережье. Кажется, традиционная зимняя передышка для британского флота, связанная с сезоном штормов в северной Атлантике, на этот раз отменяется — Дёниц уже строит планы посылки субмарин в центральную и южную Атлантику, где шторма не будут помехой их действиям. Теперь, с помощью французских баз в Дакаре и Касабланке это стало вполне возможно. Да и сам французский флот не стоит сбрасывать со счетов, он хоть и не ровня "Королевскому Флоту", но дареному коню в зубы не смотрят. Уж во всяком случае, он не хуже итальянского, глядишь, и сподобится на что-нибудь путное…

Впрочем, бог с ним, с флотом. Это все равно расходный материал, который должен занять англичан чем-нибудь не слишком опасным для Германии, пока не будут решены проблемы на востоке. Куда важнее и интереснее французская промышленность. Теперь, когда потомки галлов ввязались в войну, можно уже отбросить в сторону всякую тягомотину и запрячь франков всерьез. Союзнический долг — это святое! Тем более, когда один из союзников многократно сильнее другого и в любой момент может об этом долге напомнить… Так что, шутки в сторону. Пора французам окончательно переходить на выпуск немецкой техники и вооружения, по немецким стандартам и для немецких войск. Бесплатно, разумеется. Ну, какие между союзниками счеты? После войны рассчитаемся. Сами французы пусть пока повоюют из своих старых запасов, а потом посмотрим — может и их перевооружим. Все равно им теперь деваться некуда.

Кстати, Бельгия с Голландией теперь тоже не отвертятся от заключения союза. Куда они денутся, находясь между союзными Германией и Францией, да еще и пребывая под германской оккупацией? Так что ядро будущего Европейского союза уже практически сформировано. Скандинавов можно будет присоединить и потом, после победы. — Гейдрих аккуратно сломал веточку с небольшого деревца и стал задумчиво вертеть её в руках, рассеянно разглядывая желтые листья, с еще сохранившимися зелеными прожилками. Его мысли продолжали витать где-то далеко от мазурских лесов.

А вот судьба этой самой победы решается сейчас на востоке… Хотя, если бы мы не смогли договориться с французами, то нам, возможно, так и не удалось бы сконцентрировать все свои боеспособные войска в России, оголив западные рубежи до полного неприличия. Теперь же… Похоже, что Советскому Союзу конец — ни одна страна не сможет пережить столько поражений. Рукотворный "Тайфун", созданный немецкой армией, буквально снес центр восточного фронта. Советских войск там практически не осталось, только отдельные очаги сопротивления, которые не трудно обойти и подавить, благо погода как для конца сентября стоит хорошая и дороги еще не размокли от дождей.

Армейские доклады свидетельствуют, что Красная армия надломилась. Количество пленных, дезертиров и перебежчиков просто зашкаливает. Хорошо, что удалось вовремя перехватить контроль над концлагерями и навести там хоть какой-то порядок, а то, при таком наплыве "клиентов", хаос был бы неизбежен. Впрочем, теперь, когда инспекторат концентрационных лагерей превратился в восьмое управление РСХА, дела там, кажется, пошли на лад. Правда, чтобы хоть немного сбить приток пленных после грандиозных котлов под Петербургом и Киевом, пришлось массово распускать уроженцев Прибалтики, Белоруссии и Правобережной Украины по домам. Кроме офицеров, коммунистов и евреев конечно. На последнем особо настаивал сам Гитлер — что ж, пусть так. Хорошо хоть удалось его убедить ограничиться уничтожением евреев только на восточных территориях, где это можно замаскировать борьбой с коммунизмом. В Европе же лучше ограничиться более мягкими мерами, вроде постановки на учет и ограничений на места проживания и занятие определенных должностей. Раз уж взят курс на создание единой Европы, которую Гитлер уже успел окрестить "Нордическим союзом", то следует все же учитывать общественное мнение жителей этой самой Европы. А евреи…, что ж, в конце концов "окончательного решения еврейского вопроса" можно добиться по-разному. Например, просто вытеснить этот народец в их "землю обетованную", создав им в Европе, мягко говоря, не комфортные условия. В любом случае, окончательное решение лучше отложить до конца войны. Сейчас Эрнсту Кальтенбруннеру и его новоявленному восьмому управлению и так хватает работы. Даже более чем.

А вот кто свое уже отработал, так это Вильгельм Канарис. Глава абвера блестяще провалил все, что только можно. То, что немецкие войска сейчас стремительно приближаются к Москве — никак не его заслуга, скорее это происходит вопреки ему и всему тому, что он наворотил. Оценка военного и технического потенциала СССР и мобилизационных возможностей Красной армии, данная его ведомством, оказалась настолько заниженной, что впору заподозрить явный подлог. Хорошо, что не смотря на эти сведения, удалось убедить Гитлера сконцентрировать на востоке дополнительные силы, оставив без внимания все остальные направления. Тогда это казалось избыточным — ведь у Советского Союза по сведениям разведки было всего 200 дивизий, разбросанных по всей огромной территории страны. Теперь, когда количество разгромленных на восточном фронте дивизий противника уже вдвое превысило изначальное число, на котором строились все расчеты ОКХ, это обернулось спасительной предосторожностью. Если бы не сведения от того злосчастного пришельца из будущего… — Гейдрих машинально отмахнулся веточкой, которую все еще держал в руке, от парящей паутинки и облокотился на ствол дерева.

Да что теперь гадать? Принятые тогда решения, оказались верными — теперь это очевидно, а сведения, регулярно поставляемые абвером, выглядят, по меньшей мере, вопиющей недоработкой, граничащей с полной некомпетентностью. Теперь это тоже вполне очевидно. А от некомпетентности до прямой дезинформации — всего один шаг… Хотя, по большому счету, это уже не важно. Важно то, что Канарис утратил доверие Гитлера. Недоверие фюрера копилось давно. Теперь критическая масса набрана, и запущенный процесс устранения главы абвера с властного олимпа уже можно считать необратимым. Впрочем, несколько завершающих штрихов еще можно добавить — ребята из управления Мюллера уже работают над этим. — Гейдрих шутливо отсалютовал невидимому оппоненту веточкой — Вы проиграли, геноссе!

* * *

Осеннее наступление немцев грянуло как гром среди ясного неба. Разведка допустила очередной просчет, который имел поистине чудовищные последствия. Да что греха таить — ошиблись все. Никто, ни в Ставке Верховного Главнокомандования, ни в Генштабе, ни в разведке не предполагал, что немцы после колоссальных по размаху боев под Ленинградом и на Украине, где были задействованы все подвижные соединения врага, смогут столь быстро подготовить новое наступление. Все указывало на то, что враг отказался от наступления на центральном участке фронта, полностью сосредоточившись на развитии достигнутого успеха на севере и юге. Немцы окружили и разгромили войска двух армий Южного фронта под Мелитополем, ворвались в Крым и Донбасс, занялись штурмом Моонзундских островов, с которых летчики Краснознаменного Балтийского флота бомбили Берлин… На московском направлении всё это время царило относительное затишье.

В центре инициативой всецело владели советские армии, ведя частные наступательные бои местного значения для улучшения положения войск. Перегруппировку противника, в частности прибытие на центральное направление 4-й танковой группы, советская разведка прозевала. Первые тревожные признаки готовящегося вражеского удара стали появляться только во вторую неделю сентября — слишком поздно, для того чтобы принять адекватные меры противодействия. Да и с масштабом ожидаемого немецкого наступления генштаб ошибся очень сильно — вместо частных операций по улучшению оперативно-тактической обстановки в преддверии неизбежной зимней компании, враг предпринял полномасштабное наступление невиданного доселе размаха. По количеству задействованных пехотных, механизированных и авиационных соединений новое немецкое наступление затмило даже грандиозные операции под Минском и Киевом. К такому повороту событий войска Западного, Резервного и Брянского фронтов были не готовы. В придачу ко всем прочим бедам, свои удары немцы нанесли совсем не там, где это считалось вероятным, и где плотность советских войск была максимальной — в стороне от основных шоссе. Эффект от мощи удара, помноженной на внезапность был просто ошеломительным

Первые известия о новом наступлении немцев поступили с Брянского фронта, но были они сформулированы так, что особого волнения в Генеральном штабе и Ставке не вызвали. Локальный немецкий удар и только. На Западном и Резервном фронтах, судя по докладам, царило затишье. Так о чем беспокоиться? Первые вести о начавшемся разгроме центральных фронтов, принесли доклады Дружкова и Серова — летчиков 120-гo истребительного полка, что прозвучали в безмятежной обстановке, царившей в тот момент в генштабе, как взрыв тяжелой авиабомбы. "Движение танков противника со стороны Спас-Деменска на Юхнов! Колонна танков и мотопехоты растянулась на двадцать пять километров". На фоне, звучавшей спокойно и уверенно, информации, поступавшей из штабов фронтов, о том, что наши войска успешно отражали танковые атаки, курсанты Тульского оружейно-технического училища прочно удерживали занятый рубеж, тяжелые бои вели южнее Брянска части 13-й армии и группы Ермакова…и т. п. Рассказ о движущейся в абсолютной пустоте прямо на Москву огромной вражеской колонне звучал фантастически. Это было настолько невероятно, что в это не хотелось верить — это просто невозможно, это не может быть правдой!

Потому даже многоопытный Шапошников, предпочел воспринять эти данные скептически:

— Ничего, ничего, голубчик, — отвечал тогда Борис Михайлович, взволнованному не на шутку Константину Федоровичу Телегину, члену Военного совета Московского военного округа.

— Ничего тревожного пока нет, все спокойно, если под спокойствием понимать войну.

Тогда было решено послать новую воздушную разведку. Около 14 часов сообщение летчиков подтвердилось. Враг уже входил в город Юхнов.

Последние сомнения в разразившейся катастрофе развеялись через пару часов, когда из штаба Резервного фронта непосредственно Сталину позвонил сам начальник Главного политуправления РККА, зам. наркома обороны армейский комиссар 1 ранга Л.З. Мехлис. После его доклада о том, что "части 24, 43 и 33-й армий отрезаны от своих тыловых баз… связи с ними нет… дорога на Москву по Варшавскому шоссе до Медыни, Малоярославца открыта. Прихожу к выводу, что управление войсками здесь потеряно" растаяли последние надежды на локальность произошедшего несчастья. Это был коллапс всего центрального участка фронта.

В результате случилось то, что случилось: пять армий Западного и Резервного фронтов попали в окружение под Вязьмой, а практически весь Брянский фронт, вместе со штабом очутился в окружении под Трубчевском и севернее Брянска. Управление войсками было утрачено. Окруженные группировки, рассеченные на части, после упорных, но, увы, скоротечных боев, были уничтожены или пленены при попытке выйти из окружения. Остановить рвущиеся к Москве мотомеханизированные колонны немцев было просто некому.

Генштаб и Ставка тогда предприняли просто титанические усилия, пытаясь хоть как-то выправить отчаянное положение. На шестой день немецкого наступления, когда кольцо окружения уже сомкнулось, Болдину — единственному командующему армейского ранга в котле с которым в тот момент имелась более-менее устойчивая связь, был передан категоричный приказ: "Вывести войска за Вязьму. Иначе — катастрофа. Идти день и ночь. Темп 70 км в сутки. Вы нужны для защиты Москвы". За подписью ВГК был направлен еще более категоричный приказ: "Из-за не прихода окруженных войск к Москве, Москву защищать некем и нечем. Повторяю некем и нечем! "

Окруженные части не в чем упрекнуть — они выполняли полученный приказ до конца. 10 октября была перехвачена радиограмма командира немецкой 7-й танковой дивизии генерала Функа, переданная открытым текстом высшему командованию в ответ на упрек:

"Почему вы топчитесь? Идите на Москву". Ответ Функа гласил: "Натиск Красной Армии в направлении Сычевки был настолько сильным, что я ввел последние силы своих гренадеров. Если этот натиск будет продолжаться, мне не сдержать фронта, и я вынужден буду отойти".

Все висело на волоске, но враг оказался сильнее. 11 октября в 21:12 от генералов В.И. Болдина и М.Ф. Лукина поступила одна из последних радиограмм Сталину и командующему Западным фронтом Коневу: "Кольцо окружения сомкнуто. Все наши попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет". Это был конец окруженных армий.

Известия о движении немецких войск на столицу, вызвали в огромном городе брожение и анархию. Впервые за все время существования, был закрыт московский метрополитен. Когда люди пришли к закрытым вестибюлям, в Москве началась паника. Это был не просто сигнал приближавшейся смерти города, это был высший символ беды. Началась неконтролируемая, спонтанная эвакуация учреждений, предприятий, организаций и простых жителей, которая больше напоминала библейский исход. В столице стали вспыхивать беспорядки, начались погромы магазинов и складов с продуктами и товарами широкого потребления. Власть над городом была утрачена на целые сутки.

Для восстановления порядка, в Москве было введено осадное положение. Некоторые зачинщики беспорядков были расстреляны. Вышло постановление государственного комитета обороны "Об эвакуации столицы СССР г. Москвы", в котором значилось:

"Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев. (НКПС — т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД — т. Берия организует их охрану).

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас.

4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД — т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию)." [48]Все приводимые в отрывке цитаты — подлинные.

Под постановлением стояла подпись Председателя Государственного Комитета Обороты И. Сталина.

* * *

В отчаянной попытке задержать врага, на не оборудованном Можайском рубеже, были брошены в бой различные сводные части, состоящие из курсантов и ополченцев, и немногие имевшиеся в распоряжении Ставки резервные дивизии, в основном находившиеся на переформировании ветераны отгремевших летних сражений. Они должны были задержать бесконечные моторизованные колонны врага, которые словно щупальца чудовищного спрута тянулись к столице вдоль всех дорог, их численность потрясала воображение — танки, тягачи и грузовики шли сплошным потоком, растягиваясь на десятки километров.

Вероятно, не будь у немцев возможности маневра, этим немногим героям-курсантам и удалось бы сдержать натиск врага до подхода свежих дивизий из Сибири, Средней Азии и с Дальнего Востока… Но, увы. Поскольку воссоздать сплошную линию фронта так и не удалось, немцы просто обходили эти узлы отчаянного сопротивления, обтекали их, сбивали с дорог в лесную глушь и продолжали рваться дальше на восток. К тому же, усиленная в преддверии наступления, авиация 2-го воздушного флота Альберта Кессельринга вновь продемонстрировала свое подавляющее преимущество, не только надежно прикрыв наступающие колонны с воздуха, но и буквально прокладывая путь наступающим танкам и мотопехоте массированными и отлично скоординированными с действиями наземных войск бомбоштурмовыми ударами. Даже ввод в бой истребителей московской зоны ПВО не смог переломить ситуацию. Противостоять, катящемуся на восток валу немецкого наступления, казалось просто немыслимым.

И, тем не менее, борьба продолжалась. Советское командование, не смотря ни на что, отказывалось смириться с поражением. Остатки трех фронтов были объединены под единым командованием. Возглавить, воссозданный в очередной раз, несчастливый Западный фронт выпало маршалу Тимошенко. Собранные буквально из ничего 5-я, 33-я и 61-я армии образовали некоторое подобие нового фронта западнее Москвы. 22-я и 29-я армии обеспечили стык с Северо-Западным фронтом. Не сформированная толком 10-я, состоящая из только что призванных новобранцев, не получивших вообще никакой подготовки, была вынуждена принять на себя тульское направление, прикрывавшее юго-западные подступы к столице.

Немцы же, окрыленные новыми победами рвались к столице Советского Союза. Все солдаты и офицеры вермахта были уверены: стоит овладеть Москвой и война закончится. Это была не просто цель очередной операции, это была победа. Полная и окончательная. Только нужно сделать еще одно, последнее усилие. И тогда все будет отлично. Можно будет, наконец, отдохнуть и перевести дух, отогреться и отмыться в роскошных квартирах и особняках столицы бывшей Российской, а ныне большевистской империи. А там и возвращение на Родину (конечно же, с победой!) не за горами… Вот только русские почему-то не собирались сдаваться.

3-я танковая группа смогла с ходу захватить важный транспортный узел и крупный административный центр — Калинин, но ее дальнейшее продвижение затормозилось. Советские армии оправились от шока и смогли связать растянувшиеся немецкие дивизии боями. Действовавшая левее, 9-я полевая армия и вовсе вынуждена была перейти к обороне фронтом на север и отражать ожесточенные контратаки 22-й армии, успешно оборонявшей Торжок.

А вот не сформированная до конца 10-я армия оказалась под ударом, рвущихся к Туле частей 2-й танковой группы Гудериана. Прорыв немцев был столь стремителен, что находящиеся в процессе формирования и обучения части, даже не успели организоваться для отпора врагу. Многие части были уничтожены или рассеяны в первых же боевых столкновениях с противником. Развивая успех, танковые дивизии "быстроходного Гейнца" с двух сторон охватили Тулу, оставив городские бои мотопехоте, и устремились к Коломне и Кашире, стремясь как можно быстрее овладеть переправами через Оку. Здесь, однако, их поджидал весьма неприятный сюрприз в лице первого гвардейского корпуса Лелюшенко. Это ударное соединение, состоящее из "спешенных" парашютистов, гвардейской пехоты, "катюш" и двух свежих танковых бригад, формировалось в глубоком тылу с прицелом на зимнее наступление, но в итоге весьма пригодилось командованию РККА в критический момент битвы за Москву. Спасти Тулу гвардейцы не успели, но за линию Оки они дрались насмерть. Тяжелые бои с переменным успехом продолжались несколько дней и закончились вничью. Немцы, ценой тяжелых потерь, все же захватили Каширу и плацдармы на левом берегу Оки, но Коломну взять так и не смогли. Наступательный порыв 2-й танковой группы иссяк, и Гудериан отдал приказ о приостановлении дальнейших атак.

Тяжелее всего для советских войск складывалась обстановка в центре Западного фронта. Здесь наступление вели самые мощные немецкие группировки — 4-я полевая армия Клюге и 4-я танковая группа Гепнера, ядром которой являлся свежий, полностью укомплектованный XL моторизованный корпус. Три слабые советские армии, собранные на ходу буквально с миру по нитке, откатывались под натиском опытных, отдохнувших немецких дивизий. Пали Калуга, Медынь, Боровск, Серпухов, Волоколамск… XL корпус таранным ударом проломил хлипкую оборону 5-й армии на Волоколамском шоссе и, овладев городами Клин и Солнечногорск, устремился к каналу Москва-Волга, сумев с ходу форсировать его у Яхромы, а затем захватить Дмитров, создав на восточном берегу канала tet-de-pon. Но дальнейшее продвижение немцев здесь было надолго остановлено с помощью довольно оригинальной инженерной операции — затопления долины рек Сестра и Яхрома. В результате этой экстраординарной меры удалось изолировать прорвавшиеся через канал немецкие части, которые тут же подверглись отчаянным контратакам, подошедших из Москвы войск. Отрезанные от снабжения немцы были спасены от разгрома и уничтожения своей вездесущей авиацией. Люфтваффе не только оказало эффективную поддержку, путем массированных бомбовых ударов, буквально прижавшим советские войска к земле, но и обеспечило с помощью сбрасываемых на парашютах контейнеров, минимально-необходимое снабжение отрезанного авангарда группы Гепнера.

В это же время XLI моторизованный корпус, отличившийся при взятии Ленинграда, воспользовавшись разрывами во фронте пятившихся советских войск, первым ворвался в пределы городской черты Москвы со стороны Химок. Пехота в серых мундирах, гробообразные колесно-гусеничные бронетранспортеры и танки с крестами на броне вызвали своим появлением на улицах московских окраин новый всплеск паники. В последний бой с ворвавшимися в город немецкими войсками пошли части столичного гарнизона, "истребительные батальоны" и войска НКВД, расквартированные в городе и окрестностях — Западный фронт исчерпал свои возможности к сопротивлению.

* * *

У Ганса Нойнера в тот октябрьский день настроение было приподнятым и вполне благодушным. Объяснялось это сразу несколькими причинами: во-первых, он только что плотно пообедал тушеной картошкой со свежей свининой, а не традиционным Alter Mann, во-вторых, ему еще с утра удалось разжиться у интендантов парой бутылок французского коньяка, и, наконец, в-третьих, он был занят увлекательным и необременительным делом — наблюдал за воздушным боем. Обстановка на участке, занимаемом разведбатом, была спокойной, так что Ганс вполне мог себе позволить небольшое развлечение, чем он немедленно и воспользовался, удобно расположившись с биноклем за пригорком.

Зрелище было и впрямь увлекательное — в блеклом осеннем небе на небольшой высоте весело сновали, выписывая в трехмерном пространстве замысловатые фигуры, около двух дюжин советских и немецких самолетов. Все началось с того, что подходящую к фронту на небольшой высоте группу советских штурмовиков, переделанных из старых истребителей, атаковала целая эскадрилья сто девятых "Мессершмиттов". Одно звено сразу напало на три новых, остроносых русских истребителя, летевших чуть в стороне и выше штурмовиков, остальные навалились на ударную группу противника. У люфтов все складывалось просто замечательно: один русский истребитель был сразу же сбит в первой, внезапной атаке, оставшуюся пару отогнали в сторону, загнав в облака, после чего Ганс потерял их из виду. Зато бой со штурмовиками развернулся чуть ли не над его наблюдательным пунктом. "Иваны", побросав свои легкие бомбы где попало, построили оборонительный круг и теперь пытались отступить обратно к себе. Получалось у них не очень. Атакуя с пикирования "Мессеры" раз за разом "клевали" эту карусель, причем не без успеха — три тупорылых самолета с красными звездами на крыльях уже врезались в землю.

Под завязку боя, Ганс и другие наблюдатели из его роты получили неожиданный бонус — возможность самим поучаствовать в событиях. В результате очередной атаки, оборонительный круг штурмовиков распался, и иваны поодиночке ринулись кто куда. "Худые" азартно кинулись в погоню. Один из штурмовиков, видимо неправильно соорентировавшись, или, может, желая таким образом избежать преследования, устремился не на восток, а на юг — прямо над ничейной полосой. Впрочем, если русский и желал таким способом отделаться от истребителей, то надо признать, что ничего у него не вышло. Один из сто девятых быстро зашел ему в хвост и, после нескольких очередей, "крыса" рухнула на буряковое поле, простиравшееся перед позициями разведывательного батальона, несколько в стороне от импровизированного НП Нойнера. По-видимому, пилот пытался посадить поврежденную машину на брюхо, но получилось это плохо — самолет пропахал в рыхлой почве довольно приличную борозду, после чего зарылся своим массивным, словно обрубанным, носом в землю и перевернулся через капот.

Правда, одержавший победу немецкий пилот вряд ли успел порадоваться своему успеху. Практически сразу после падения его противника он и сам оказался под обстрелом. Откуда вывернулся этот русский истребитель, Ганс не заметил — увлекся зрелищем падения штурмовика. По всей видимости, вернулся один из двух уцелевших эскортов, ушедший в облака в самом начале — крутой парень, раз сумел уйти от преследования и не побоялся вернуться и вступить в бой, который уже был бесповоротно проигран! Причем в одиночку, потеряв обоих напарников, один из которых наверняка был сбит! Мда…

Для немецкого пилота эта атака также оказалась полной неожиданностью. "Мессершмит" напоролся на трассу, протянувшуюся от русского истребителя, резко рыскнув в сторону, потерял свой и без того минимальный запас высоты и, зацепившись хвостом за землю, грохнулся на тоже самое поле, в котором только что закопался советский штурмовик. — Ганс опустил бинокль и сдвинул фуражку на затылок. — Ну и дела, а как все хорошо начиналось…

Дальше события понеслись вскачь. Взвод легких зениток, прикрывавших расположение разведбата, дружно обстрелял русский истребитель, который не стал испытывать судьбу и, заложив крутой вираж, удалился на восток. После этого Ганс еще раз детально осмотрел оба разбившихся в зоне прямой видимости самолета.

— Ага! Русскому пилоту кажется хана, а наш уцелел. Только чего он там возится? Эй, Дитер! — Командир первого взвода оторвался от бинокля и повернулся к Нойнеру.

— Возьми отделение и сгоняй к самолету. Если пилот ранен, притащишь его сюда. И самолет осмотри — может, удастся его ночью вытащить…

— Jawohl.

Руст, на ходу отдавая команды, тут же бегом ринулся к своему взводу, стоявшему в резерве. Через минуту группка пятнистых фигурок уже пробиралась по ничейной полосе к валяющемуся вдалеке самолету. Русские тоже решили полюбопытничать и от их позиций в сторону упавшего "Месершмитта" вскоре тоже отправилась небольшая, но весьма подозрительная компания. Ганс, следивший со своего импровизированного наблюдательного пункта за всеми этими перемещениями, тут же отдал Геро команду на эскалацию конфликта. Несколько минометных мин, легших в непосредственной близости от русской разведгруппы, заставили тех поспешно отступить. Видимо такая постановка вопроса местное советское командование не устроила, потому что вскоре заговорила уже русская минометная батарея, заставив отделение Руста рассредоточиться и срочно искать хоть какое-то укрытие. Воздушная битва плавно перетекала в наземное сражение, стремительно набирая обороты.

Следующий ход сделал Бестманн. Связавшись с артполком, командир батальона затребовал артподдержку дивизионных гаубиц, и вскоре на позиции русских обрушились пудовые осколочно-фугасные чемоданы. На такой аргумент "иванам" возразить было нечем. В результате минометный обстрел вскоре стих, а вслед за ним замолчала и гаубичная батарея. Маленькая битва большой войны закончилась, так толком и не начавшись.

Между тем парни Руста возобновили движение и вскоре достигли сбитого самолета. Пилот к тому времени уже пришел в себя и сумел выбраться из кабины, спрятавшись за корпусом самолета и поджидая разведгруппу. После непродолжительных переговоров, пилот и разведчики еще немного покопались возле самолета, после чего двинулись в обратный путь. Удостоверившись, что новых сюрпризов не предвидится, Ганс, оставив Ланга следить за обстановкой, отправился в штаб батальона готовиться к приему нежданного гостя.

* * *

Летчик оказался совсем молодым парнем, на вид даже моложе Ганса. Лет двадцать от силы. Невысокий, худощавый, с косой темной челкой, падающей на лоб, в летном комбинезоне и ботинках. Свой летный шлем он нерешительно мял в руке. После пережитого боя, падения и последующих приключений парень явно пребывал не в своей тарелке. К тому же на фоне рослых, здоровых эсэсовцев, обвешанных оружием с ног до головы, щуплый и встрепанный летчик смотрелся довольно комично. Нойнер, едва только глянув на этого "асса" сразу же вспомнил "Счастливчика" Подольски, правда, тот ростом был повыше. А так вообще похож, такой же grunschnabel — явно недавно на войну попал, может даже сегодня первый раз в бою участвовал, вот и не привык еще ходить рядом со смертью.

— Лейтенант Курт Райх, пятьдесят вторая истребительная эскадра. — Парнишка явно старался произвести впечатление настоящего вояки, даже вытянулся по стойке смирно, для солидности.

Бестманн и Нойнер скептически переглянулись.

— Штурмбаннфюрер Вальтер Бестманн, дивизия СС "Тотенкопф" — Вальтер как бы невзначай повел подбородком, отодвигая ворот камуфляжной рубашки и ненавязчиво демонстрируя недавно полученный рыцарский крест (первый в дивизии!): знай наших! Затем последовал кивок в сторону Ганса — оберштурмфюрер Ганс Нойнер, это его парни тебя вытащили. Садись, лейтенант, передохни пока.

Ганс кивнул Русту, маячившему у входа в хату. Взводный отсалютовал рукой и, хлопнув по плечу стоявшего рядом гренадера, скрылся из виду. Гренадер молча сложил в углу парашют и несколько железяк, после чего тоже исчез. Пока происходило это молчаливое действо, Бестманн (тоже молча) добыл из-под стола бутылку коньяка и, набулькав приличную порцию в обычную жестяную кружку, пододвинул ее летчику.

— Пей, парень, а то выглядишь ты, как angewarmte leiche, если не сказать еще хуже.

Летчик с сомнением поглядел на кружку, но, под строгим взглядом комбата, все же взял ее в руки и, затаив дыхание, выпил, чуть не поперхнувшись напоследок.

— Другое дело! — Ганс от души хлопнул кашляющего лейтенанта по спине, от чего тот едва не полетел на пол.

— Э… а вы можете сказать, где я сейчас нахожусь?

— На земле! — Ганс с командиром весело расхохотались, глядя на вытянувшуюся физиономию летчика. — Не ожидал? Причем целым, а не по частям, с чем я тебя и поздравляю. — Ганс, все еще ухмыляясь, подхватил початую бутылку и ловко разлил остатки содержимого по трем кружкам.

— Prosit! — Эсесовцы дружно опрокинули кружки, лейтенант выпил свою чисто машинально.

— Слышь, вояка, ты на фронте-то давно?

— А? — От пережитого и выпитого летчик уже начал медленно впадать в прострацию.

— Воюешь давно? Сколько "иванов" сбил?

— Сегодня — первого. Я меньше месяца как на фронт попал, из учебной группы перевели. Сегодня мой третий бой был и уже сбили. Я его даже не заметил! Откуда он взялся вообще? — Язык у летчика стал ощутимо заплетаться, делая речь все более бессвязной, но зато появилось желание выговориться. Причем эти два фактора явно вступали в противоречие.

— Не переживай — Вальтер похлопал незадачливого летуна по плечу — еще отомстишь. Первого ведь сбил — дальше легче пойдет. Ты с какого аэродрома, кстати? Надо же твоих успокоить.

— Я? Из под Чугуева. Вторая группа, четвертая эскадрилья…

— Ага. Ну, отдыхай, гроза небес. Мы твоим отзвонимся, если надо — подбросим до аэродрома. Но лучше ты у нас пока посиди. Ночью мы попробуем твой самолет вытащить, он вроде не сильно разбился, может и починят еще. Ну и ты вроде как не с одним парашютом вернешься. Согласен?

— Я? Я — да. Мы с вашими солдатами приборы с самолета скрутили. Часы там, высотомер… По инструкции положено! Где они? Я помню, мы их несли… — Курт закрутился на табуретке в поисках утраченных приборов.

— Да сиди ты, на месте твои железки. Вон на парашюте валяются.

— Ганс, у тебя коньяк есть? А то я последнюю бутылку истратил, чтоб этого "орла Геринга" в чувство привести.

— Нету! — Ганс решительно отмел поползновения командира на его недавно обретенное в боях с интендантской службой имущество.

— Штурмбаннфюрер, срочное сообщение! — появившийся очень кстати связист не позволил Бестманну облечь свои подозрения по поводу честности Нойнера в словесную форму.

— Боевой приказ?

— Нет, обычное сообщение по радио.

— А что там тогда может быть срочного?!

— Наши войска вступили в Москву! Только что из Берлина передали, я подумал: вам захочется знать…

— Правильно подумал. Ладно, можешь идти, молодец, что сообщил!

— Jawohl!

Ганс с Вальтером переглянулись, затем так же синхронно уставились на очумело крутящего головой летчика.

— Я за коньяком!

— Ты ж говорил: "нету"!

— А теперь есть! Хотя, пожалуй, ненадолго — такую победу надо отметить!

— Точно! Пусть это не мы вступили в Москву, но в этой победе есть и наша заслуга. И люфтваффе тоже. Так что тащи свой коньяк — лейтенант сегодня никуда не поедет, это уж точно!

 

Глава 9 "Третьего не дано"

— Что значит "отступили"?!!! — Гитлер буквально кипел от негодования, отчего его речь срывалась на шипящий шепот, а во взгляде, устремленном на командующего сухопутными силами, плескалась такая ярость, что Браухич невольно отшатнулся.

— Мой фюрер, войска устали, тылы растянуты, снабжение неудовлетворительно и не в состоянии полностью покрыть потребности наступающих войск…

— Не хочу даже слышать этот лепет! Москва должна быть взята! Любой ценой!!!

— ОКХ работает над этим, но войскам нужна хотя бы кратковременная передышка, на время которой наступление и было приостановлено — это временная мера, мой фюрер. — Гальдер поспешил вмешаться, чтобы прикрыть главкома, растерявшегося под эмоциональным напором Гитлера, однако буря, бушевавшая в восточнопрусской ставке, и не думала утихать.

— Временная мера?! Замечательно! А почему МЕНЯ не поставили в известность об этой мере заранее??? Берлинское радио уже сообщило на весь мир о том, что германские войска вступили в большевистскую столицу! И что теперь?! Какое впечатление произведет в мире известие о том, что мы вновь ее оставили? А как на это отреагируют наши доблестные войска, сражающиеся сейчас по всему фронту?

Йодль! Что вы скажете по этому поводу? — Однако начальник оперативного отдела ОКВ и главный "военный советник" Гитлера, с индифферентным выражением лица флегматично наблюдавший за разносом армейского начальства, вместо ожидаемой фюрером безоговорочной поддержки, предпочел занять нейтральную позицию.

— Я бы хотел услышать аргументы ОКХ, прежде чем делать выводы, мой фюрер. — Спокойный и вежливый тон фактического начальника "личного штаба" несколько остудил Гитлера.

— Хорошо! — фюрер даже слегка пристукнул кулаком по столу, стремясь унять навалившееся нервное напряжение — Докладывайте! Что там у вас, Гальдер?

Начальник штаба ОКХ немного пошелестел бумагами, сверяясь со своими записями, после чего, поправив очки, приступил к докладу, время от времени иллюстрируя свои слова заученными движениями указки по масштабной военной карте, с нанесенной на ней оперативной обстановкой.

— За последние три недели наши войска на центральном направлении продвинулись на восток на двести-триста километров, выйдя на ближние подступы к советской столице. В настоящее время 9-я полевая армия Штрауса занимает позиции фронтом на север от Осташкова до Калинина и далее вдоль Волги до канала Москва-Волга. Фактически армия прикрывает весь северный фланг нашей московской группировки и обеспечивает связь с группой армий "Север". Далее вдоль канала Москва-Волга располагается 4-я танковая группа Гепнера, которая захватила и удерживает крупный плацдарм на восточном берегу канала в районе Яхрома-Дмитров. В настоящий момент противник предпринимает упорные контратаки с целью ликвидации этого плацдарма и восстановления обороны по берегу канала. С целью максимально затруднить действия наших войск, противник также предпринял меры по затоплению местности, используя свою ирригационную систему. В результате наши войска на плацдарме в течении двух дней были отрезаны от снабжения и только благодаря исключительно эффективной поддержке авиации смогли продержаться до восстановления переправ, а затем и расширить захваченный плацдарм, перерезав железную дорогу. — Гальдер перевел дух и, оторвавшись от своих записей, обвел взглядом окружающих, стараясь оценить их реакцию и предугадать неизбежные вопросы.

— Непосредственно перед Москвой находится 4-я полевая армия Клюге. Линия фронта на ее участке проходит через Красную поляну, Крюково, Истру, Звенигород, Кубинку, Наро-Фоминск и Серпухов. Далее до Коломны, фронтом на север, располагается 2-я танковая группа Гудериана. От Коломны на юг, до Ельца фронт занимают войска 2-й полевой армии Вейхса. В резерве группы армий в районе Клин-Солнечногорск находится 3-я танковая группа, командование которой, в связи с назначением Гота временным командующим 17-й полевой армией, принял генерал Шмит, ранее командовавший XXXIX моторизованным корпусом. 12-я танковая и 20-я моторизованная дивизии из третьей танковой группы переданы в состав четвертой. 60-я моторизованная дивизия передана в состав второй танковой группы.

Гитлер, изо всех сил сдерживавший свое раздражение на протяжении неторопливой речи начальника штаба ОКХ, все же не выдержал.

— Гальдер! Почему наши войска, стоящие на пороге Москвы, остановлены приказом ОКХ? Вашим приказом! Почему, части УЖЕ вошедшие во вражескую столицу, отошли назад, покинув пределы города? — Вскочив из-за стола, Гитлер принялся нервно расхаживать по залу для совещаний, вынуждая присутствующих генералов крутить головами, отслеживая его перемещения.

— Войска остановлены потому, что попытка взять город сходу провалилась. Советское командование смогло стянуть в город и на ближние подступы к нему довольно значительные силы, а также бросило в бой части столичного гарнизона, включая войска НКВД и различные формирования ополченческого типа. — Гальдер изо всех сил старался остаться корректным, хотя и чувствовал, что после совещания нужно будет выпить что-нибудь для нормализации давления. Лучше всего хороший французский коньяк — он заодно и нервы успокаивает.

— И что?! — Гитлер не собирался сдаваться. — По-вашему это достаточный повод для остановки наступления целой группы армий?! Наступления, решающего исход всей войны?!

— Мой фюрер, наступление остановлено потому, что потеряло шансы на быстрый успех. — Фельдмаршал Браухич успел оправиться от полученного разноса и поспешил на помощь своему начальнику штаба. — А если взять столицу на плечах отступающих войск не удалось, то наиболее целесообразным решением является приостановка войск и подготовка планомерного штурма, как это было проделано нами в Польше, под Варшавой. Именно в таком духе и были отданы распоряжения ОКХ. Как только восстановится снабжение, завершится перегруппировка и будет завершен ввод в действие резервных корпусов, наступление тут же возобновиться. Взятие Москвы до окончания компании остается приоритетной целью нашей стратегии на востоке.

Приведенная Браухичем аналогия с Варшавой, которую немецкие войска два года назад тоже не смогли взять сходу, но затем овладели ей после хорошо подготовленного штурма, несколько охладила Гитлера. Прекратив свои метания, он остановился возле карты и, резко повернувшись, выпалил:

— Хорошо! И когда же, по-вашему, будут созданы необходимые условия для штурма?

— Не ранее 15 октября, мой фюрер. — Гальдер придал лицу выражение легкого сожаления. — Увы, но наладить снабжение раньше, в масштабах необходимых для такого наступления, — невозможно.

Гитлер нервно пробарабанил пальцами по краю стола.

— Дело только в снабжении?

— Нет. Штабом ОКХ принято решение удовлетворить просьбу командования группы армий "Центр" и передать на усиление армий, предназначенных для захвата столицы, "петербургские" корпуса. Эти соединения, имеющие опыт штурма крупных укрепленных городов, уже привели себя в порядок и готовы к новым боям. Резерв же ОКХ будет пополнен свежими дивизиями с запада, которые в настоящий момент постепенно прибывают на восточный фронт. К сожалению, из-за проблем со снабжением, в частности из-за невозможности варшавского железнодорожного узла своевременно обрабатывать достаточное для обеспечения нужд восточного фронта количество эшелонов, переброска этих дивизий затягивается. Тем не менее, последние из 11 предназначенных к переброске соединений прибудут не позднее середины ноября. Учитывая складывающуюся на фронтах обстановку, Штаб ОКХ считает эти сроки приемлимыми.

Гитлер бросил задумчивый взгляд на карту. В это время Йодль, до сих пор придерживавшийся роли бесстрастного наблюдателя, все же улучил подходящий момент для вмешательства:

— И как ОКХ представляет себе эту новую операцию?

— Общий замысел операции достаточно прост. 4-я и 2-я танковые группы, усиленные армейскими корпусами, нанесут мощные удары по сходящимся направлениям и соединятся в районе Ногинск — Орехово-Зуево, образовав внешний фронт окружения московской группировки противника. Разделительной линией между армиями будет служить река Клязьма. Для форсирования реки Москва, Гудериану будут приданы дополнительные понтонные части из резерва ОКХ.

Основную нагрузку при штурме Москвы будут нести войска 4-й полевой армии, которой и будут приданы "петербургские" корпуса. Также в подчинение штаба армии передаются практически все саперно-штурмовые части, которые имеются в наличии на данном участке фронта, а также дивизионы тяжелой и штурмовой артиллерии резерва ОКХ и артиллерийские штабы, для лучшей координации артиллерийского огня.

Перед 9-й полевой армией активных наступательных задач не ставится. 2-я полевая армия должна продвинуть свой правый фланг до реки Дон и установить прочную связь с 1-й танковой группой, наступающей в настоящее время на Воронеж. Левый фланг армии Вейхса предполагается выдвинуть на восток до Рязани, прочно обеспечив действия 2-й танковой группы с этого направления.

Что же касается 3-й танковой группы, то её предполагается двинуть в прорыв одновременно с 4-й, в общем направлении на Ярославль, Рыбинск. Штаб ОКХ считает, что наступление в этом направлении будет способствовать нарушению целостности всего русского фронта и исключит саму возможность координации усилий советских войск, находящихся северо-восточнее верховьев Волги, с войсками, действующими на московском направлении.

— Что ж, разумно. — Йодль задумчиво кивнул головой, оценивая полученную информацию и мысленно соизмеряя ее с нарядом сил и пропускной способностью службы снабжения. — Полагаю, у такой операции будут весьма неплохие шансы на успех…

— Шансы?! — Успокоившийся было Гитлер, услышав эту фразу Йодля, буквально взорвался. — Я не хочу даже слышать про шансы и вероятности!!! — От криков фюрера, даже незаметный как тень стенографист сбился с ритма, допустив ошибку в записях. А верховный командующий вооруженных сил Германии продолжал бушевать.

— Запомните, господа, — последнее слово Гитлер выговорил с подчеркнутой язвительностью — под Москвой решается судьба не только этой компании, но и всей войны в целом. Решается судьба Германии! Либо мы захватим Москву и сокрушим советы раз и навсегда, либо Германия рано или поздно падет под объединенным натиском с востока и запада. Третьего не дано! Все, от рядового до фельдмаршала, должны это осознать! Неудачи не должно быть — мы просто не имеем на это права! — Фюрер вновь начал расхаживать между столом и, закрепленной на стене, картой.

— Помните об этом, когда будете разрабатывать и проводить операцию и внушите это всем войскам, участвующим в ней, от фельдмаршала до последнего солдата. Москва должна быть взята! Во что бы то ни стало!

* * *

— Рейнхард, что вы думаете по поводу всего этого? — в преддверии последнего наступления восточной компании, Гитлер буквально не находил себе места, утратив покой и сон. Разговор с Гейдрихом — наиболее высокопоставленным из тех немногих, кто был посвящен в информацию из будущего, — был попыткой обрести душевное равновесие накануне решающих событий.

— Я полагаю, что армия пока еще не давала поводов для сомнений, мой фюрер. Все наши операции заканчивались блестящим успехом. Так почему вы сейчас сомневаетесь в победе? — Гейдрих слегка лукавил. Его тоже беспокоил срыв "Тайфуна", хотя достигнутые в начале операции успехи и впечатляли. Но показывать фюреру свою неуверенность было бы крайне недальновидно.

— Потому что на карту поставлено слишком много, Рейнхард! Вы не хуже меня знаете, что однажды наше наступление на Москву уже сорвалось, и чем это закончилось в итоге для Германии. И вот теперь эта остановка наступления, вывод передовых подразделений 4-й танковой группы из московских предместий…

— Это конечно досадно, мой фюрер, но, тем не менее, я бы не стал проводить прямых аналогий. Ведь, в конце концов, Петербург нами уже взят, да и потери, нанесенные Красной армии столь велики, что…

— Кстати о них! — Гитлер тут же ухватился за возможность сменить тему и уйти от неприятного вопроса, который сам же и поднял. — Вы ведь, по согласованию с армейским начальством, организовали выборочный роспуск пленных?

— Да, мой фюрер. Это была вынужденная мера. Хотя я и постарался организовать процедуру так, чтобы извлечь из этого, помимо чисто организационных, также и политические выгоды. — Гитлер пренебрежительно хмыкнул.

— Все еще надеетесь создать в Украине и Прибалтике зависимые государства?

— Я учитываю такую возможность. — Гейдрих невозмутимо выдержал насмешливый взгляд фюрера. — Никогда не помешает иметь запасной вариант, особенно если это ничего не стоит.

— Ничего?

— Абсолютно. Пленных из западных регионов стоило отпустить в любом случае — старая пенитенциарная система была просто не в состоянии переработать всех поступающих пленных. А учитывая, что отпущенные прибалты и украинцы в массе своей негативно относятся к советской власти, то эта наша акция, наряду с самим фактом освобождения, существенно улучшит отношение населения западных областей к оккупационным властям.

— А это не приведет к резкому росту партизанского движения? — Скептицизм Гитлера сменился явной заинтересованностью, чем Гейдрих не замедлил воспользоваться — лишний раз произвести впечатление на фюрера никогда не помешает.

— Такой вариант крайне маловероятен, мой фюрер. Система фильтрации была построена таким образом, чтобы с очень высокой долей вероятности отсеивать потенциально враждебные элементы. К тому же все отпущенные получали клеймо, что облегчает их идентификацию.

— Клеймо?

— Да. Вернее татуировку установленного образца. Татуировка состоит из сочетания букв и цифр и наносится на левое предплечье. Например, КА1-23087. К — общее от слова военнопленный, А — код полосы армии, где захвачен пленный, 1 — код области, куда возвращается пленный, остальные цифры — его номер в списке. Если его отпускают в полосу соседней группы армий, то вместо единички ставится другой знак.

То есть фельджандарм или лицо аналогичного статуса, остановив пленного, заставляет его засучить рукав. Он видит, что пленный отпущен на проживание в область номер 1, то есть Киевскую. Если это по дороге, то федльджандарм теряет интерес и отпускает пленного. А вот если в другом случае он видит, что номер области 8, то есть Одесская область, знак лагеря 11 армии, а задержан пленный в Харьковской, то такой пленный автоматически приравнивается к партизанам и подпадает под действия законов военного времени о борьбе с бандитизмом.

— Что ж, весьма практичный подход. Поздравляю, Рейнхард, вы нашли отличный выход из, создавшегося по вине предыдущего руководства концентрационными лагерями, положения, сумев при этом свести негативные последствия к минимуму.

— Благодарю, мой фюрер. Это была, конечно же, временная мера. И, хотя полностью эксцессов избежать не удалось, она позволила в целом решить проблему без значительных затрат с нашей стороны.

— А что там были за эксцессы? — Гитлер и сам не заметил, как увлекся этой неожиданно подвернувшейся темой, совершенно позабыв о терзавших его все последние дни сомнениях.

— Некоторые верующие отказались уходить из лагеря из-за "Апокалипсиса", где говорилось о нанесении знаков приспешникам сатаны. В некоторые фильтрационные лагеря даже приглашали священников для разъяснения, что у Иоанна Богослова чуть не так написано. В один лагерь по ошибке пригласили униатского священника вместо православного. Пленные его закидали чем-то, решив, что священник запродался не только немцам, но и дьяволу. Для этой категории пленных даже появилось ироническое прозвище — "богословы".

Еще имели место неоднократные случаи флегмон после спешного татуирования, в том числе с потерей руки. Также отмечено появление категории, называемых "чистотельщиками". Это те, кто решил потом свести татуировку. Уже выявлено несколько составов, используемых пленными, в основном на основе сока чистотела. Не у всех хорошо получалось. Вернее практически ни у кого — рубцы потом выдавали. Этих с рубцами тоже сразу к партизанам причисляют. Это, кстати, тоже своего рода тест, позволяющий отсеивать негативно к нам настроенный элемент. В общем, определенные недостатки у системы все же имеются. Но в целом разработанные меры себя оправдали. Большинство пленных, с пониманием отнеслось к избранным нами мерам, и было весьма радо возможности отправиться домой, ценой столь незначительных неудобств.

Наши оккупационные власти подтверждают, что настроение населения в целом благоприятно для нас, хотя отношение к нам в различных регионах могут существенно отличаться. У меня есть все основания полагать, что роспуск по домам значительного количества военнопленных, в совокупности с дальнейшими успехами наших армий на фронте, обеспечит окончательный перелом в настроении в выгодную нам сторону.

— Что ж, тем лучше для них. В противном случае, им придется испытать на себе и другие методы подчинения, которыми мы располагаем. — Гейдрих растянул свои тонкие губы в вежливой усмешке — от неуверенности фюрера не осталось и следа — еще одна маленькая победа, которую он может с чистой совестью записать на свой счет.

* * *

15 октября немецкие армии возобновили свое наступление на московском направлении, но еще 11 октября 1-я танковая группа Клейста начала свое наступление из района Белгорода на Воронеж. Ганс довольно улыбался, вспоминая начало этого удара: массированный артобстрел из всех дивизионных и приданных гаубиц, удар целой группы "штук" по позициям вражеской артиллерии и, напоследок, залп дивизиона небельверферов из приданного танковой группе полка — красота! После этого спектакля, первому и второму полкам, пошедшим в наступление при поддержке штурмовых орудий, оставалось только прочесать перепаханные позиции русских, и собрать оглушенных и ошарашенных пленных. Ну и добить немногих сохранивших способность и желание сопротивляться. А в образовавшийся прорыв тут же отправилась 11-я танковая дивизия, а за ней и весь XLVI корпус. Всегда бы так.

Но "всегда" не получилось. Как всегда, в общем. Ганс усмехнулся невольному каламбуру и осторожно, чтобы не потревожить ветки кустов, в которых он лежал, пошевелился, приминая палую листву, вздохнул и вновь взялся за бинокль — приятные воспоминания, конечно, греют душу, но рекогносцировку за него производить никто не будет. А вообще-то не так уж все и плохо. Их батальон для проведения операции объединили с мотоциклетным, оставшимся без командира, в одну боевую группу под командой Бестманна. На усиление дали роту ПТО, роту легких зениток и батарею штурмовых орудий — можно и повоевать. Правда, все части изрядно потрепанные и, в отличии от гренадерских полков, практически не получали пополнений с начала компании, если не считать вернувшихся в строй раненных. Зато в группе собрались сплошь аlte кnochen — ветераны. А у иванов сейчас не войска, а оборванцы какие-то — экипировки почти нет, да и та, что есть — паршивая. Воевать вообще не умеют. Те, что за Днепром остались, покрепче были. И морды у последней партии пленных какие-то странные — кавказцы вроде бы, если разведсводкам верить. Хотя какая собственно разница? Хоть папуасы! Пострашнее видали! Вспомнить хоть марокканцев и сенегальцев из французских колониальных войск. Все равно всех покрошим, кто в плен сдаться не успеет…

Ганс оторвался от бинокля и, прервав нить своих размышлений, повернулся к Русту:

— Ну, что скажешь, Дитер?

— Я только несколько пикетов заметил. Нормальной обороны нет. Одиночные окопы только. Может дальше в балке есть войска, но отсюда мы их вряд ли засечем, а ближе не подойти.

— А ближе и не надо. — Ганс кровожадно ухмыльнулся. — Кроме как по этой балке им отходить больше негде. Только вот выбраться из нее, не пройдя её всю до конца, у них вряд ли получится — слишком крутые склоны. А фланговое прикрытие они не выставили, ну почти… Понимаешь к чему я?

— Хотите снести эти пикеты, расставить наши пулеметы и минометы вдоль этой балки и пропустить иванов через мясорубку?

— Точно! А тех, кто уцелеет, встретим на выходе. Зря нам что ли целых шесть "штугов" дали?

Инициатива, как известно, наказуема, что и было лишний раз доказано решением Бестманна. Заботливый командир поощрил инициативного подчиненного, назначив Нойнера командиром ударного отряда, предназначенного для встречи вырывающихся из полу-окружения советских частей на выходе из балки с довольно зловещим названием — Сухой лог. В уничтожении жиденького флангового прикрытия штурмовая группа "Нойнер" участия не принимала — без них справились. Отряд Ганса в составе его собственной роты, взвода саперов, двух противотанковых и одного зенитного взводов сразу был отправлен в обход, к единственному выходу из уготовленной противнику ловушки. Неподалеку в рощице с густым подлеском расположились шесть самоходок из третьей батареи дивизиона штурмовых орудий — резерв Бестманна на случай форс-мажора.

Над полями и перелесками центрального черноземья постепенно сгущались сумерки, солдаты не жалея сил окапывались на своих новых позициях. Ганс поежился под порывами холодного, промозглого ветра и с тоской взглянул на затянутое тучами, грязно-серое небо — холодно, черт возьми! Если бы не легкий свитер, присланный из дому и одетый под мундир, и плотная камуфляжная рубашка сверху, то было бы совсем паршиво. Окинув взглядом работающих гренадеров, Ганс в очередной раз порадовался, что в, кажущемся неизмеримо далеком, тридцать восьмом году пошел служить именно в СС — вывернутые на изнанку (осенним рисунком наружу) камуфляжные рубашки и чехлы на касках делали солдат почти полностью незаметными в вечернем сумраке на фоне желто-бурого осеннего ландшафта. Ну и от холода дополнительная защита, не шинель конечно, но у армейцев и такого нет — им сейчас совсем паршиво.

Ганс задумчиво провел рукой по щеке и подбородку, заросшим недельной щетиной. Ничего! Иванам не долго осталось — у них уже сейчас ни солдат, ни оружия почти что и нет. Он взглянул на темнеющую впереди лощину и зловеще усмехнулся: а скоро и вообще ничего не останется…

* * *

Следующий день оказался ничуть не лучше предыдущего — пасмурный, холодный и промозглый, да еще и дождь того и гляди пойдет. Сырой, несущий морскую влагу, южный ветер, дувший вчера весь день, — прекратился. В неподвижном воздухе висели запахи сгоревшего пороха и солярки, горелого железа и тряпок, свежей крови и прелой листвы и самый паршивый из всех запахов — запах смерти. Ганс в, отсыревшей от росы и висящей в воздухе влаги, одежде, не выспавшийся, хмурый и злой потрошил штык-ножом банку мясных консервов из сухпайка. Ночка и утро выдались беспокойными, но сейчас вроде бы всё стихло — самое время перекусить.

Сидящий рядом связист, молча протянул Гансу наушники. В ответ на немой вопрос, мотнул головой в сторону расположения основных сил батальона. Все ясно: комбат разузнал что-то новое и спешит поделиться "радостью". Продолжая грызть галету, Ганс снял каску и натянул на голову наушники.

— Как там у тебя? — голос Бестманна звучит равнодушно, он явно уверен в позитивном ответе.

— Да нормально всё, как отбили последнюю атаку, так больше из этого лога никто и не вылазил.

— Угу. Scheisse! Что за ерунда со связью, ведь расстояние же всего ничего? Хруст такой, что слова еле слышно!

Was geht ab!?

— Это не помехи, это я галету грызть пытаюсь.

— Arschloch. А потерпеть не мог, грызун? Я уже собирался связистам уши надрать за плохое состояние аппаратуры…

— Ну, так надери, лишним не будет, а я со вчерашнего дня не жрал и теперь не дают. Что сказать-то хотел?

— Девятый полк подошел, скоро балку начнет прочесывать — смотри, чтоб твои ребята по ним не врезали сгоряча. И кончай жрать, мать твою, когда с тобой командир разговаривает!

— Угу, принято. Отбой.

Отложив наушники, Ганс снова взялся за банку консервов — война войной, а кушать-то хочется! Ну а текущие проблемы можно и параллельно решать.

— Куно! — за спиной тут же послышалось приближающееся шуршание листвы. Когда шуршание смолкло, Ганс, ненадолго оторвавшись от еды, продолжил:

— Обойди все взвода и предупреди, что девятый полк начинает зачистку балки — пусть смотрят повнимательней. — Шуршание стало удаляться.

Ну, вот и вопрос решился, делов-то…

А еще через пару часов Нойнер вместе с командиром батареи штугов оберштурмфюрером Хорстом Крагом и подъехавшим Бестманном уже осматривали поле ночного побоища. В балке и по ее отрогам вперемешку с разбитыми повозками, сгоревшими машинами и поломанным вооружением лежали сотни людских и лошадиных трупов. Некоторые практически целые, словно прилегшие отдохнуть. Другие напротив разорванные взрывами на куски или жутко изуродованные. В некоторых местах тела лежали буквально грудами. Подожженные ночью машины еще продолжали дымиться. Солдаты из девятого полка деловито строили в колонну собранных по ярам и буеракам пленных. Выглядели пленные не важно, повинуясь отрывистым командам конвоиров, словно автоматы, они безразлично смотрели вокруг пустыми глазами, но на ногах стояли более-менее твердо — всех, кто был серьезно ранен и не мог идти, добивали на месте, чтобы не возиться. Вальтер подвел общий итог наблюдениям:

— Мда, не плохо мы ночью поработали.

— Еще бы, два боекомплекта за полсуток расстрелять, да еще и по ограниченному пространству…

— Кому как, моим штугам и одного за глаза хватило.

— Ага, зато вовремя. Вальтер, видал те кирогазы, что на выходе из этого лога стояли?

— Видал, правда так и не понял, что это за катафалки бронированные.

Ганс с Хорстом весело заржали — они успели осмотреть эти странные агрегаты раньше и уже выяснили, что это за "звери".

— Не ты один! Пошли, посмотрим вблизи, тогда будет наглядней…

Троица офицеров развернулась обратно и, обходя препятствия, вскоре выбралась к выходу из Сухого лога, где и стояли, жидко дымя, три упомянутых устройства странной конструкции, но несомненно военного назначения. Вернее стояли только два из них, так как третий буквально развалился на части, превратившись в бесформенную груду железа, отдаленно напоминающую сложившийся карточный домик. Близкий осмотр техники мало что прояснил: наличие листов брони, пушки и гусениц наводило на мысль о танке, вернее (с поправкой на отсутствие башни) о штурмовом орудии, но конструкцию штурмбаннфюрер опознать так и не смог и, под ехидные смешки подчиненных, вынужден был признать свое поражение.

— Ладно, сдаюсь. Так что это все-таки за колымаги?

Ганс ловко поддел носком сапога валяющуюся на земле железку и. подхватив ее рукой на лету, протянул командиру.

— Гляди.

Железяка представляла из себя значок-эмблему, которые, как правило, размещаются на капоте машин и прочей гражданской техники. Вальтер покрутил ее в руках и потребовал дальнейших пояснений, которые охотно предоставил Хорст.

— Это эмблема Харьковского тракторного завода. Я видел такие же на многих русских тракторах. А этот драндулет — обыкновенный трактор. Только его обшили броневыми листами и воткнули в кабину пушку. Получилась, как не трудно догадаться, полная ерунда. Ни защиты, ни обзора, ни проходимости. Зато грохот просто неописуемый — дребезжали как упавший шкаф с фарфором и гвоздями. Мне даже в самоходке слышно было. Иваны еще фары включили и сирены воздушной тревоги запустили — хотели нас запугать. — Краг пренебрежительно хмыкнул, выражая свое отношение к таким попыткам. — Видишь ту кучку металлолома? Это мой наводчик засветил фугасным. Ну а те два противотанкисты изрешетили в два счета. ПАК38 его практически навылет пробивала — я проверял.

— Scheisse! Так это бронетрактор?! Ну и ну! Камрады, похоже, что у русских дела еще хуже, чем мы думали, если они докатились до такого.

— И даже еще хуже, чем ты думаешь сейчас. — Ганс тоже решил блеснуть информированностью. — Мы тут пошерстили по ближайшим кустам и тоже несколько пленных собрали под конец.

— О как! А мне почему не сообщил?

— Да они не транспортабельные были, в основном — мы их на поле боя собрали. А тех двоих, что целые были, мы парням из девятого сдали. Так вот: почти все они по-русски ни хрена не понимают. Бормочут чего-то, но на русский совсем не похоже, ну и рожи у них — соответствующие. По всему выходит, что у иванов людей уже не осталось — совсем диких ловят, которые не то, что читать, говорить нормально не умеют.

— А точно не умеют? У тебя ж переводчика нет…

— Не, точно! Ты ж знаешь, у меня солдат из Силезии есть — по-польски свободно говорит, ну и на русском уже неплохо научился. До сих пор ни одной осечки с допросами не было.

— Так может эти кавказцы, или кто они там, специально под идиотов косят, чтоб не допрашивали?

— Даже если они все как один клинические идиоты, то по-русски бы они все равно заговорили, если б могли. Мы одному для чистоты эксперимента все пальцы переломали — орал будь здоров! И говорил много всего, но по-русски — ни слова! Так что дикари они, совсем. Как им офицеры команды отдают — ума не приложу.

— Может, офицеры их язык знают?

— Может. Но это уже совсем ерунда получается. Даже французские колониальные войска по-французски кое-как понимали. Хоть и черномазые все были. А эти…

— Эти тоже не совсем белые. Ладно, раз в Красной армии уже ТАКИХ солдат и ТАКИЕ танки в бой бросают, то дела у них плохи. Кажется, нам все-таки удастся додавить их до зимы.

— Хорошо бы. Зимовать в окопах — удовольствие ниже среднего. Это вон, Хорсту хорошо, за броней. — С этими словами Ганс шутливо подпихнул артиллериста локтем в бок.

— Ага. А ты к этой броне на морозе прислониться не пробовал? Ну его к черту такое удовольствие. Сказал фюрер, что к зиме закончим, значит надо закончить. Вон уже и по радио передали, что начавшееся вчера наступление на Москву — последняя битва кампании.

— Точно, передали. Только мы с Вальтером за взятие Москвы еще две недели назад весь мой коньяк выдули, после похожего заявления по этому самому берлинскому радио. Оказалось — зря.

Произнеся эту тираду, Ганс скроил такую обиженную физиономию, что Вальтер и Хорст не удержались от смеха.

— Не переживай так, камрад! — Вальтер ободряюще хлопнул страдальца по плечу. — Когда люфты забирали своего летуна и тот самолет, что ты с ничейной полосы вытянул, они мне на радостях пол-ящика "Мартеля" оставили. Так что не переживай — как только, так сразу.

— Ну, вот у нас и появился еще один повод, чтобы добить "иванов" побыстрее! — подытожил под общий смех Ганс.

* * *

Упомянутое Хорстом, наступление на Москву началось, как и планировалось, 15 октября. Три танковые группы и одна полевая армия обрушились на поредевшие войска Западного фронта. 2-я полевая армия Вейхса перешла в наступление еще раньше — вместе с 1-й танковой группой. Ее правый фланг уверенно продвигался из района Ельца к Дону. А вот левый фланг, который должен был отбросить русские войска, прикрывавшие Рязань, неожиданно забуксовал, наткнувшись на упорную оборону и контратаки свежих частей. Советское командование бросило в бой прямо из эшелонов, спешно перебрасываемые из Закавказья, части 47-й армии. Как показали дальнейшие события, советский Генштаб поторопился с этим решением, приняв совместное движение 1-й танковой группы и 2-й полевой армии за попытку осуществить глубокий охват Москвы. В результате столь нужные на ближних подступах к столице полнокровные дивизии были втянуты в кровопролитные бои на второстепенном направлении. Обеспечивающая по сути операция Вейхса неожиданно оказалась весьма полезным отвлекающим ударом накануне решающего наступления.

На главном же направлении всё поначалу развивалось в соответствии с немецкими планами. Гудериан таранным ударом сокрушил оборону поредевших советских частей и сумел форсировать реку Москва — единственную достойную упоминания водную преграду на пути к цели. Гепнер не менее уверенно опрокинул, измотанные атаками на Яхромско-Дмитровский плацдарм, войска новой 60-й армии и устремился к Ногинску и Орехово-Зуево. 4-я армия Клюге, усиленная отдохнувшими и пополненными корпусами из под Ленинграда, неумолимо теснила 5-ю и 33-ю армии, с каждым днем приближаясь к окраинам Москвы. Ослабленная 3-я танковая группа, лишенная к тому же накануне наступления своего легендарного командира, тоже начала резво. Ее три танковые и две моторизованные дивизии преодолели канал Москва-Волга, форсировали практически не занятую войсками линию реки Нерль, и устремились к Угличу и Ярославлю, вбивая клин между войсками Западного и Калининского фронтов. Авиация, дополнительно усиленная одной истребительной и одной истребительно-бомбардировочной эскадрами с юга, а также частично перебазировавшаяся на подмосковные аэродромы, захватила, наконец, практически полное господство в воздухе, вытеснив с неба советские истребители.

Но так продолжалось не долго. Планы начали расходиться с реальностью уже на третий-четвертый день операции, получившей в ОКВ название "Осенний туман" — в продолжение, начатой "Тайфуном" "погодной" серии. Для начала испортилась погода — дожди, периодически портившие ситуацию и раньше, зарядили сплошной чередой. Действия авиации были существенно осложнены, а наступающие войска и тыловые колонны снабжения теперь буквально тонули в грязи на разбитых техникой дорогах. Темп наступления резко упал.

Очередной сюрприз поднесло советское командование, бросив в бой практически не подготовленные, но относительно неплохо оснащенные, резервные армии. 1-я ударная и 20-я армии попытались задержать дивизии Гепнера и Клюге. Причем эта попытка была успешной, по крайней мере частично. Правофланговые корпуса 4-й танковой группы завязли в советской обороне, наступление Клюге также замедлилось. Однако общая обстановка складывалась для Красной армии настолько безрадостно, что немцы могли себе позволить продолжить наступление.

Гудериан, пользуясь отсутствием перед ним свежих частей, достаточно быстро продвинулся до Клязьмы, овладев Ногинском и Орехово-Зуево. Гепнер, используя успех своего соседа слева — 3-й танковой группы, перенес основную тяжесть удара на левый фланг и, передвинув туда свою основную ударную силу — XL моторизованный корпус, сумел таки прорваться к Клязьме, где и замкнул кольцо окружения вокруг столицы СССР. 4-я полевая армия в это время просто давила противостоящие ей советские части "тушей". Используя массированный огонь тяжелой артиллерии и большое количество штурмовых орудий, немцы просто перемалывали стрелковые части РККА.

На юге дела тоже шли ни шатко, ни валко. Танковая группа Клейста сумела захватить Воронеж. Сильно потрепанные армии правого крыла Юго-Западного фронта отступили к югу, загнув фланг и заняв оборону фронтом на север в междуречье Оскола и Дона. Войска, находящиеся на верхнем Дону были объединены под управлением нового — Воронежского фронта, который возглавил Ватутин. 11-я полевая армия в составе четырех армейских и горных корпусов, завершив крымскую компанию, начала переброску двух своих корпусов в Донбасс, где 5-я танковая группа и 17-я полевая армия, объединенные в армейскую группу "Гот", овладели Ростовом-на-Дону. При этом "Лейбштандарт" захватил неповрежденными мосты через Дон в Ростове и Батайске, заслужив похвалу в сводке Вермахта. В контрнаступление была двинута 44-я армия, прибывшая из Ирана. Но с помощью прибывших из Крыма LIV и XXX армейских корпусов, Рундштедту удалось остановить войска Южного фронта и удержать рубеж, проходящий по Дону, Донцу и Осколу. Вслед за этим на юге, как ранее на севере, фронт стабилизировался.

Зато, абсолютно неожиданно для немецкого командования, русским удалось добиться важного успеха на Ярославльском направлении. Находившаяся в районе Ярославль-Углич-Рыбинск на восстановлении (фактически формируясь заново под старым номером, после киевского разгрома), 16-я армия Рокоссовского нанесла внезапный и эффективный контрудар по растянувшейся 3-й танковой группе Шмита. В результате LVII корпус вынужден был поспешно отступить за Нерль, а LVI даже попал в полуокружение, из которого также был вынужден вырываться за Нерль. Правда развить этот успех 16-й армия не смогла — ей просто не хватило сил. Обе стороны были истощены до предела и нуждались в пополнении и передышке. Война перешла в фазу стагнации.

* * *

Единственным исключением был центр восточного фронта, где конец октября ознаменовался агонией Москвы и окруженных (уже в третий раз за войну) войск Западного фронта. Вспыхнувшую в городе при известии об окружении столицы панику все же удалось подавить, применив жесткие, но эффективные меры. А вот справиться с царящим в мегаполисе хаосом, вызванным эвакуацией, перемещениями войск и усиленным формированием всевозможных рабочих, истребительных и т. п. батальонов и отрядов, так и не удалось. Под натиском рвущихся к победе немецких дивизий ополченческие формирования и части, состоящие из необученных новобранцев, рассыпались, не сумев удержать свои участки периметра. Немецкие войска вновь ворвались в город. Однако легкой победы у них и на этот раз не получилось.

Солдаты, бойцы НКВД, саперы и мобилизованные рабочие перегородили город баррикадами и сражались на них зачастую до последнего патрона. Больше всего в городских боях отличились бойцы войск НКВД, являвшиеся экспертами в области ведения уличных боев, что и неудивительно. Кроме того расквартированные еще в мирное время в Москве и ближайших окрестностях части, хорошо знали город и неплохо ориентировались в бесконечных лабиринтах его улиц.

Уму непостижимо, во что превратили город эти спецы. Они подняли мостовые, построив из булыжника толстые баррикады метровой и более толщины. Боковые улицы перекрывались массивными кирпичными заграждениями. Врытые в землю стальные балки и мины не давали возможности захватить пункты обороны с ходу. Входы в здания заложили кирпичами, окна — мешками с песком, за которыми скрывались стрелки, на балконах оборудовали пулеметные гнезда. На крышах и чердаках располагались прекрасно замаскированные лёжки снайперов. В подвалах хранились десятки тысяч бутылок с "коктейлем Молотова". В парках и скверах были построены сотни бетонных пулеметных колпаков. Хватало и всевозможных ловушек — только толкни дверь, и сработает простейшая растяжка — взорвется граната или бабахнет динамитная шашка. Были и более сложные сюрпризы.

Немецкой пехоте досталась нелегкая работа — пробиваться через огромный искусно обустроенный укрепрайон. Но она смогла найти решение, поставленной перед ней задачи.

Каждый пехотный батальон был разделен на три штурмовых роты. Каждая из них получила на усиление станковые пулеметы, противотанковые пушки, пехотные орудия и даже легкие полевые гаубицы. Солдаты были обильно снабжены гранатами, взрывчаткой и средствами дистанционного подрыва зарядов. Основные направления наступления совпадали с главными улицами города. На плане город был разделен на четко определенные оперативные участки. Каждая штурмовая рота могла двигаться только до того места, куда ей позволяла линия, проведенная на схеме. Линии обозначались буквами "A", "B", "C" и т. д. вплоть до "Х".

Таким образом, штурмовые группы зачищали весь сектор и соединялись друг с другом. Каждой части предписывалось ждать на линии, когда подтянутся соседи и из полка придет приказ о продолжении операции. Так все штурмовые роты, при условии соблюдения установленных правил, и двигались в линию в пределах досягаемости друг друга, не опасаясь фланговой атаки противника, если та или иная из них продвинется быстрее, чем другая. Благодаря такому подходу операция в лабиринтах зданий, улиц и переулков находилась под относительным контролем.

Как только штурмовые роты первого эшелона очищали отведенные им участки, за ними немедленно отправлялись штурмовые группы из состава второго эшелона. Их задача заключалась в том, чтобы "собрать второй урожай" — обыскать здания от крыш до подвалов. Всех гражданских лиц, включая женщин и детей, предписывалось выводить из района боевых действий в специальные пункты накопления. Малейшее сопротивление приказывалось подавлять самыми жестокими методами, не останавливаясь ни перед чем. После ухода штурмовых команд в доме не должно было оставаться никого, кто мог бы бросить гранату или дать очередь из автомата. Войскам, прокладывавшим себе путь вперед, был необходим крепкий тыл.

Не смотря на тяжелые потери среди атакующих и огромные жертвы среди гражданского населения, новая тактика себя оправдала. Немецкие штурмовые группы неуклонно продвигались к центру города, оставляя за собой обезлюдевшие, полуразрушенные кварталы.

В эти дни Москва представляла собой жуткое зрелище. Улицы окутывали пыль, дым и искры, летевшие от горящих зданий и многочисленных дровяных складов и сараев, имевшихся даже в высотных районах столицы. Труднее всего приходилось в старых районах города. Там улицы, до того более или менее прямые и ровные, превращались в извилистый лабиринт. Среди кривых улочек и переулков не было места для пехотных пушек, даже пулеметы оказывались бесполезны. Здесь все чаще вспыхивали рукопашные. Солдаты часто ползком подкрадывались к окнам полуподвалов, к дверям и к углам домов. Дальше в ход шли взрывчатка, гранаты, огнеметы и даже ножи с саперными лопатками.

Деревянные дома и огромные запасы дров, заготовленных на зиму, пожирал огонь. Из-за дыма и бушевавших пожаров сражаться становилось еще труднее. К наступлению ночи, немцы стремились выйти к очередной разграничительной линии. За ночь происходила смена наиболее пострадавших частей, уточнялись планы на следующий день, пополнялись запасы боеприпасов. Солдаты лежали среди полуразрушенных построек и куч мусора. Ночь прорезывали пулеметные очереди. На несколько секунд взлетая в черное небо, ракеты освещали все вокруг своим мертвенным светом. А утром все начиналось сначала…

Штурм продолжался одиннадцать дней. К концу боев, Москва являла собой картину страшного опустошения: мертвый, обезлюдевший город, лишившийся своих жителей. Свет и водоснабжение отсутствовали, знаменитый московский метрополитен был затоплен. Во многих местах все еще бушевали пожары. Улицы были разворочены и засыпаны битым кирпичом и штукатуркой. Здания с выбитыми стеклами и дырами в стенах от артиллерийских снарядов производили гнетущее впечатление. От руин и развалин шел отвратительный запах мертвечины — последнее напоминание о погибших под обломками защитниках и жителях столицы. Наспех сформированные немцами из жителей, команды собирали по всему городу трупы людей и животных, их хоронили прямо в противотанковых рвах, вырытых вокруг города еще до штурма. А обессилевшие и обескровленные жесточайшими боями немецкие части постепенно вытягивались из города. Занимались лишь предместья, состоящие из сельских домов с индивидуальным отоплением и водоснабжением. В центральных высотных кварталах, бывших некогда гордостью столицы, остались одни военные патрули.

Самая масштабная, кровавая и жестокая военная компания в истории закончилась. На всем протяжении Восточного фронта стремительно наступала зима, готовая скрыть под белым саваном снегов, истерзанную войной землю.

 

Часть II "Пускай континенты пылают"

Глава 10 "Всё только начинается"

[62]в качестве эпиграфа использован фрагмент песни Ханса Баумана "Es zittern die morschen Knochen", перевод В.Солоухин.

Холодным и хмурым ноябрьским вечером невысокий, невзрачный человек в неброском френче медленно прогуливался по длинному кабинету. Между стенкой и длинным столом для совещаний с придвинутыми к нему стульями. От одной, оббитой деревянными панелями, стены до другой такой же, но снабженной еще и массивной дверью. И обратно. Ни привычно закрытого тяжелыми темно-зелеными шторами окна, ни шикарной дубовой двери с литыми бронзовыми ручками. Только толстый, покрывавший весь пол, ковер и мягкие кавказские сапоги, как и раньше, скрадывают шум шагов.

За последние месяцы было много таких изменений. Сперва пришлось перебраться из Кремля в метро, потом и вовсе покинуть столицу. Теперь приходится жить и работать в подземном убежище под Куйбышевом, строительство которого начали сразу после сдачи Смоленска еще в самом начале войны и вели сверхударными темпами, чтобы иметь хорошо оборудованный командный центр на самый крайний случай. И вот этот "крайний случай" наступил. Так что теперь столица советского государства находится здесь. Надолго ли?

Конечно, сопротивление продолжится — у страны советов еще остались гигантские ресурсы. Правительство своевременно эвакуировано, на Урале, в Поволжье и Сибири на основе эвакуированных предприятий развертывается мощное военное производство. В тылу формируются новые дивизии и армии — война будет продолжена и доведена до победного конца! Но, как же трудно смириться с потерей Москвы! Дело даже не в важнейшем железнодорожном узле страны, не в заводах, аэродромах и мостах. Нет. Москва всегда была символом, олицетворением, средоточием всей жизни огромной страны. С потерей столицы у Советского Союза буквально вырвали сердце. Как теперь, после всех потерь и поражений последних месяцев, объяснить народу еще и эту утрату?!

Москва не Минск, не Киев, и даже не Ленинград. Их потеря была обидна, болезненна, тяжела, но людей поддерживала надежда: за нами Москва — враг будет разбит, победа будет за нами! "Говорит Москва" — с этого начинались все официальные правительственные сообщения, а что можно сказать в утешение людям теперь, какую надежду им дать? От чувства собственного бессилия в душе медленно поднималась холодная ярость. Нет! Он не сдастся! Первое полноценное (после переезда) совещание ставки, которое начнется в этом самом кабинете полчаса спустя, должно стать переломным моментом в этой войне — решения, принятые сегодня, заложат фундамент будущих побед. Да, именно так и никак иначе. Если бесноватый немецкий выскочка думает, что, захватив Москву, смог сломить его, то он жестоко ошибается. Скоро враги поймут, почему глава первого в мире социалистического государства носит фамилию СТАЛИН. — Человек в защитном френче прекратил свой неторопливый поход по замкнутому маршруту и усмехнулся в свои знаменитые усы — впервые за долгое время.

В отличии от вождя, остальные участники совещания уверенности ни в чем не испытывали, что было ясно написано на их лицах. Да и тон звучавших докладов не внушал оптимизма: из-за быстрого продвижения вражеских войск, эвакуация промышленных предприятий, сельхозпродукции и готовых товаров прошла не в полном объеме; из-за потери ряда железнодорожных узлов задерживается прибытие на фронт свежих подкреплений; обеспечение воинских частей техникой, вооружением и боеприпасами упало до самой низкой отметки с начала войны, причем исправить сложившееся положение в ближайшее время не представляется возможным, так как производство военной продукции также находится на чрезвычайно низком уровне, в связи с потерей или эвакуацией ряда ключевых военных заводов. Моральный дух армии из-за непрекращающихся поражений упал до критической отметки. В связи с потерей наиболее развитых сельскохозяйственных районов, в следующем году неизбежен кризис в снабжении населения продовольствием… И так практически во всём! Сплошная череда проблем и неудач, трудностей и опасностей.

Сталин в очередной раз неторопливо прошелся вдоль зала и вдруг, резко развернувшись, прервал на полуслове очередного докладчика:

— Ви думаете, что у нас есть вибор? — как всегда, в ответственные моменты акцент стал заметнее — верный признак волнения. — Думаете, что ми можем выбирать сражаться дальше или нэт? Подумываете о новом брэстском мире? — После этих слов вождя в зале повисла напряженная тишина. Наркомы и генералы один за другим отводили глаза, боясь встретить колючий взгляд САМОГО. В установившейся тишине, с треском сломался в чьих-то, сведенных от напряжения руках, карандаш. И этот, показавшийся невероятно громким звук, словно освободил сжатую пружину — покров молчания лопнул, и присутствующие наперебой стали уверять в своей непоколебимой решимости продолжать войну до победного конца во чтобы то ни стало. Сталин разочарованно покачал головой.

— Думаете. Думаете, что побэдить немцев нэльзя. Что проще откупиться — отдать Украину, отдать Прибалтику, отдать Бэларусию… Немцы тоже так думают! Имэнно на это они и рассчитывают. Вся их стратегия построена на авантюризме. Напасть внэзапно, изподтишка, захватить, пограбить и запугать. А потом запуганный и ограбленный сам отдаст все оставшэеся. Так было во Франции в прошлом году, так они поступают и тэпэр.

Но на этот раз фашисты просчитались — мы не испугались их нападэния и готовы продолжить войну до полного разгрома врага и освобождения своей зэмли. А они уже нэ могут воевать. Немецкие войска остановлены на всэх фронтах! И они боятся продолжения войны. Поэтому они и хотят заключить мир. Нэдавно немцы через наших прэдставителей в Болгарии сами прэдложили нам начать мирные пэреговоры. Разве победители так поступают? Нэт! Это просто последняя попытка зарвавшэгося агрэссора запугать нас. — Произнося эту речь, Сталин лукавил. Инициатива в болгарских переговорах исходила как раз от советской стороны. Осторожный зондаж в этом направлении начался еще в начале октября, в самый разгар "Тайфуна". Немцы были в общем не против, однако выдвинутые ими требования повергли советскую сторону в ступор. Немецкие представители безапелляционно потребовали передать под контроль Германии всю территорию СССР, находящуюся западнее линии Архангельск-Астрахань. Вместе со всей находящейся там промышленностью и населением. И это не считая прочих требований! Выполнение этих условий означало фактическую ликвидацию Советского Союза. Мир такой ценой был хуже любой войны. Поэтому переговоры были практически сразу заморожены, а Сталин и Берия (по линии которого и велись предварительные консультации) не стали никого информировать о самом факте переговоров.

И вот теперь вождь решил с пользой использовать неудавшуюся попытку полуторамесячной давности — с худой овцы хоть шерсти клок. И ведь сработало! Еще недавно сидевшие с похоронными физиономиями, участники совещания оживают буквально на глазах. Все-таки надежда — великая вещь. Она дает силы даже тогда, когда силы взять уже негде. Теперь нужно только закрепить это настроение, а затем придут и настоящие успехи — не могут не придти!

* * *

У руководства Третьего Райха, в отличии от их советских коллег, с успехами проблем не было — их было даже больше, чем ожидалось. Проблемы были с результатами.

К наступлению зимы вермахт смог, хоть и не без труда, захватить основные политические, экономические и коммуникационные центры Советского Союза. Красной армии было нанесено жесточайшее поражение. Потери советской стороны были просто астрономическими, исчисляясь миллионами солдат и десятками тысяч единиц техники. А результат всех этих усилий был нулевым. Ну, или почти нулевым.

Главная цель войны: вывести СССР из войны посредством одной летней кампании, обезопасить свой тыл, обеспечить экономику ресурсами и создать, таким образом, необходимые условия для длительного противостояния с англо-саксонским блоком — достигнута так и не была. Война на востоке продолжалась, требуя все новых ресурсов. О переброске войск на запад и частичной демобилизации, для укрепления промышленности, не могло быть и речи. Напротив, ОКХ настойчиво требовало отправки на Восточный фронт новых резервов, маршевых пополнений, техники, боеприпасов…

Действующие на востоке армии были измотаны и обескровлены, превратившись в бледные тени тех первоклассных, полностью укомплектованных соединений, который пятью месяцами раньше пересекли границы СССР, сметая все на своем пути. Срочно требовались обученные пополнения, чтобы вновь привести части в полностью боеспособное состояние. А вот пополнений как раз и не хватало. К тому же экономика уже начинала понемногу захлебываться, пытаясь одновременно удовлетворить растущие потребности армии и сохранить на довоенном уровне производство гражданских товаров. Начавшаяся интеграция европейской промышленности, тоже добавляла немало головной боли, хотя и сулила в перспективе большие дивиденды. Но до будущих выгод еще надо было дожить, а проблем хватало уже сейчас.

И все же, не смотря на трудности, невиданные военные успехи пьянили. Казалось: победа уже близка. В октябре нервы у советского руководства наконец-то сдали, и через Болгарию было направлено давно ожидаемое предложение мира. Но вот условия… Сталин готов был отдать только то, что и так уже было им потеряно — западные союзные республики. А Гитлер хотел получить больше, гораздо больше… В результате переговоры сорвались, толком не начавшись. Немцы рассчитывали, что после взятия Москвы, переговоры возобновятся, но… Время шло, проблемы затяжной войны проявлялись все отчетливей, а новых предложений о мире всё не поступало.

Всё это вместе взятое отнюдь не добавляло настроения фюреру германской нации. Весь последний месяц осени его настроение скакало от радостной эйфории до глубокой депрессии и обратно. К началу зимы Гитлер окончательно впал в уныние, стал нервным и раздражительным, злобно реагируя на любые попытки внести изменения в военную и экономическую политику страны в связи со сложившимися обстоятельствами и тем самым признать несостоятельность принятой им стратегии.

Припадки ярости фюрера сделались настолько частыми, что приближаться к нему без крайней надобности избегали даже ближайшие соратники, опасаясь навлечь на себя неправедный гнев. Тем больше было удивление дежурного адъютанта, когда глава РСХА Рейнхард Гейдрих в неслужебное время (!), неся под мышкой папку документов (!!), с абсолютно невозмутимым видом (!!!) проследовал в личные апартаменты Гитлера в восточно-прусской ставке.

— В чем дело, Рейнхард? — Гитлер был раздражен, как всегда в последнее время, и даже не пытался это скрывать. В ответ Гейдрих молча протянул красивую кожаную папку, набитую бумагами.

— Что это?

— Ознакомьтесь, мой фюрер. Думаю, это сможет объяснить многие из последних событий. — Голос шефа РСХА, когда он произносил эту фразу, был предельно серьезен, как и всё его поведение в целом. Каждый звук, каждая деталь одежды, поза, мимика — решительно всё говорило о том, что случилось нечто чрезвычайно важное. То, что может разом решить все проблемы и дать ответы на все вопросы. Фюрера проняло. Не требуя больше дополнительных пояснений, он тут же раскрыл папку и углубился в чтение, разнообразных документов, разложенных в строгом порядке.

По мере чтения, лицо Гитлера стремительно менялось. Фюрер германской нации сперва побагровел, затем побледнел, его скулы свело судорогой, правое веко и щека стали подергиваться от нервного тика, пальцы, перелистывающие документы, нервно дрожали. Гейдрих, почтительно стоя в сторонке в ожидании вердикта, буквально наслаждался открывшимся зрелищем. При этом на его холеном аристократическом лице, словно маска, застыло выражение сосредоточенного внимания. Учитывая обстоятельства, это показное хладнокровие и невозмутимость смело можно было считать подлинным триумфом воли. Но душа… Душа обергруппенфюрера ликовала. Ибо в эту самую минуту Гейдрих воочию наблюдал результат своих неустанных трудов. Его талант, его интриги, его замыслы — всё это сейчас воплотится в волю фюрера, которая вознесет его на вершину могущества и низринет в ничто тех, кто осмелился противостоять ему. Впрочем, триумф еще только предстоит. Как и тяжелая работа, по превращению результатов этого триумфа в нечто реальное и осязаемое. А пока… пока можно просто наслаждаться зрелищем — оно того стоит!

Зрелище и вправду вышло презанятным. Гитлер, не дочитав даже до середины, просто бегло пролистал оставшиеся документы, после чего резко швырнул папку на стол и вскочил со своего места. Выглядел при этом фюрер, словно безумный. Волосы были всклокочены, мертвенно-бледное лицо перекошено, руки тряслись, лихорадочно шаря вокруг в поисках непонятно чего. В ярко-голубых глазах Гитлера плескалось безумие, смешанное с яростью.

Гейдрих, с тщательно скрытым интересом следивший за поведением вождя, ожидал взрыва, но голос фюрера прозвучал на удивление спокойно и даже отстраненно.

— Откуда у вас эта информация, Рейнхард?

— Из разных источников, мой фюрер. В этой папке собран результат работы подконтрольных мне ведомств в течении длительного времени. Но наиболее интересные документы и свидетельства, позволившие расставить все по своим местам, были добыты совсем недавно — во время штурма Москвы.

— При штурме? — к букету излучаемых Гитлером чувств добавилось еще и удивление.

— Да, мой фюрер. В преддверии генерального наступления на большевистскую столицу, по моему приказу было создано специальное подразделение — зондеркоманда "Солар", под командованием штурмбаннфюрера Науйокса.

— Я помню. Это тот самый, который руководил действиями наших агентов в Глейвице и Венло.

— Совершенно верно. Целью команды был захват советских политических деятелей, а также архивов ряда интересующих нас ведомств. Для этого бойцы и командиры отряда получили соответствующее оснащение и широчайшие полномочия. К сожалению, выполнение первой части задания оказалось невозможным — все высшее руководство СССР покинуло столицу задолго до штурма. Зато со второй частью нам повезло: эвакуация проходила спешно и не вполне организованно — многие документы не смогли вывезти или уничтожить. В результате мы узнали много интересного. Здесь, в этой папке, лишь самое основное из того, что нам удалось получить, благодаря "Солару".

Гитлер задумчиво кивнул, полностью уйдя в свои мысли. Ему было о чем подумать — содержимое папки ясно и недвусмысленно указывало на то, что Вильгельм Канарис, глава Абвера, снабжал британскую разведку секретной информацией и фактически являлся иностранным агентом! Это объясняло всё! Все те провалы и неудачи, накладки и нестыковки, что преследовали германскую военную разведку в последнее время. Становились понятны также и политические трудности последних лет. Да что там говорить, "крот" такого ранга был настоящей катастрофой! Так что Гитлер, потрясённый столь внезапным осознанием всей глубины открывшейся проблемы, пребывал, что называется, в прострации.

Зато Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих мог вполне законно гордиться собой. Мог и гордился! Задуманная и проведенная им интрига по праву могла считаться шедевром. Зондеркоманда "Солар" сработала весьма эффективно, так что свой рыцарский крест Альфред Науйокс получил по праву. А вот дальше… Дальше в дело вступили спецы из 4-го и 6-го управлений и, используя захваченную в Москве "добычу", создали нечто, находящееся теперь в красивой папке на столе Гитлера. И это "нечто" было смертным приговором для главы Абвера.

Как всегда, простая в теории вещь на практике превращалась в практически неразрешимую и смертельно-опасную задачу. Но ему и созданной им машине РСХА удалось справиться со всеми практическими трудностями. Захваченные подлинные документы из различных советских ведомств были дополнены подделками, неотличимыми от оригиналов, разбавлены всевозможными разведывательными и аналитическими данными и скомпонованы определенным образом — ребята Шелленберга и Мюллера проделали колоссальную работу. При этом был творчески использован соответствующий опыт, полученный в далекие тридцатые, когда он (тогда еще глава СД) аналогичным образом создал для советской разведки "дело Тухачевского". Сыграло ли то давнишнее дело какую-то роль в судьбе "красного Наполеона" или все было решено советскими вождями заранее и все старания СД были лишь ударом по крышке гроба? Кто знает, но прецедент был и соответствующий опыт остался. И этот опыт по созданию полностью фальшивого дела на основе полностью реальных документов весьма пригодился теперь, хотя на этот раз действовать пришлось тоньше. Вся прелесть "дела Канариса" заключалась в том, что все доказательства его "предательства" были косвенными и как бы из третьих рук, но в сумме формировали абсолютно однозначную и неоспоримую картину: глава армейской разведки поставлял информацию англичанам, а те в свою очередь кое-чем делились с СССР.

Конечно, риск был. Не смотря на всю красоту замысла, не смотря на филигранную точность исполнения. Риск в таких делах есть всегда! И не малый. Тем важнее было подать собранные материалы на суд фюрера в выгодном свете. И вот тут уж он — Рейнхард Тристан — не мог положиться ни на кого — такое надо делать лично.

Момент для нанесения сoup de grаce был выбран великолепно — фюрер буквально бесился от того неопределенного состояния в котором оказалась Германия и готов был сорвать свое раздражение на ком угодно. А если еще и удастся свалить на кого-то ответственность за неудачи…

Размышления Гейдриха были прерваны хриплым от волнения голосом Гитлера:

— Рейнхард, у вас уже есть план мероприятий по пресечению деятельности вражеской агентурной сети, возглавляемой Канарисом?

— Да, мой фюрер. Но для этого потребуется временное подчинение Абвера аппарату РСХА. К сожалению, использовать Канариса для поставок противнику дезинформации не удастся — мы просто не сможем создать двойной поток информации для лица с таким уровнем допуска. Придется просто ликвидировать всю, созданную им, вражескую шпионскую сеть.

— Действуйте, Рейнхард. Действуйте немедленно! Я подпишу все необходимые приказы, как только они будут готовы, но действовать нужно уже сейчас. Не останавливайтесь ни перед чем — эта язва должна быть выжжена каленым железом! — Последние слова Гитлер почти выкрикнул в лицо невозмутимо стоящему Гейдриху. Рейнхард Тристан лишь молча склонил голову, тщательно пряча торжествующую улыбку — дело сделано.

* * *

Важные дела в связи с продолжением войны возникали не только у сильных миры сего, Гансу тоже кое-что перепадало.

Несмотря на пасмурную погоду, настроение у Нойнера в первый день зимы было бодрым. Ну а почему бы и нет, в самом-то деле? После осенних боев в донских степях, "Тотенкопф" наконец-то вывели с передовой и перевели в резерв. Так что теперь части дивизии располагались в районе Старого Оскола в нескольких десятках километров от линии фронта. Солдаты и офицеры получили долгожданную возможность отдохнуть, отоспаться, избавиться от вшей, отогреться в тепле и отмыться от многодневной грязи.

Оперативной паузой, возникшей после боев под Воронежем, командование дивизии воспользовалось для переформирования частей и приведения их в относительный порядок. В частности, боевая группа Бестманна вновь стала разведбатом. Остатки двух батальонов (мотоциклетного и разведывательного) свели в один, который теперь состоял из шести рот: 1-й бронеразведывательной (в которой было только три взвода бронемашин, вместо четырех), 5-й минометной (в которой собрали все восьмисантиметровые минометы, как свои, так и трофейные), 6-й роты тяжелого оружия (где собрались три оставшиеся "колотушки", три легких пехотных орудия и четыре трофейные дивизионные пушки — Бестманн все же добился осуществления своей давней задумки). Всю пехоту собрали в трех мотоциклетных ротах, по которым распределили и оставшихся саперов. Огневая мощь у нового батальона получилась впечатляющей — впору потягаться с полком, а вот стрелковые роты довести до полного состава так и не удалось.

Впрочем, такое положение было везде — в пехотных полках "Тотенкопф" батальоны вообще переводились на трехротный состав, а мотоциклетные и саперные роты полков расформировывались, чтобы пополнить обескровленные пехотные подразделения. В армейских частях положение было еще хуже, так как, в отличии от "толстых" дивизий ваффен СС, у армейцев были куда более скудные внутренние резервы, а, изредка прибывающие, маршевые батальоны никак не могли покрыть убыль линейных подразделений.

Во время отдыха и вынужденного переформирования, всем солдатам и офицерам дивизии наконец-то выдали новое зимнее обмундирование непривычного цементно-серого цвета: теплые штаны и куртки-анораки с капюшонами, а также утепленную зимнюю обувь. Теплое белье и носки выдали еще раньше. Так что теперь эсэсовцы с превосходством поглядывали на своих коллег из вермахта, кутающихся в тоненькие, неудобные шинели, а то и вовсе в разнокалиберные шмотки, конфискованные по случаю у пленных и мирных жителей — отдел вещевого снабжения сухопутных войск оказался явно не на высоте.

Снабжение в последнее время вообще стало больным вопросом. Более-менее регулярно покрывались только минимальные потребности в боеприпасах. Запчастей и продовольствия хронически не хватало. Тем не менее, не смотря на потери и хозяйственные трудности, моральный дух войск был высок. Солдат вдохновляли недавно одержанные победы и ожидание скорого мира — враг разбит, столица взята, скоро домой! На этом фоне тяготы фронтовых будней считались временными неудобствами, которые можно и перетерпеть. Тем более, что со стабилизацией линии фронта, появилась возможность обосноваться в прифронтовых населенных пунктах и как-то наладить армейский быт.

Словом, на душе у Ганса было всё спокойно. Поэтому вызов в штаб батальона он воспринял вполне нейтрально, не ожидая никаких неприятных неожиданностей. Натянув куртку и накинув на голову капюшон, оберштурмфюрер Нойнер покинул дом, в котором обосновался, и, перейдя через заснеженную улицу, направился к единственному административному зданию, расположенному в центре поселка, где, вместе со штабом батальона и связистами, окопался Бестманн.

Над входом в здание лениво колыхалось красное знамя со свастикой, символизируя собой приход новой власти. Другим колоритным символом нового порядка была статуя Ленина, стоящая на постаменте перед входом в бывший поселковый совет. Немцы не стали разрушать памятник, зато дополнили скульптурную композицию противогазной маской, которую натянули на голову вождю мирового пролетариата, и старым жестяным фонарем, повешенным на вытянутую вперед руку, видимо для лучшего освещения дороги в светлое будущее. При виде этой гротескной фигуры, Ганс шутливо вскинул руку в приветствии и весело ухмыльнулся, когда Ленин в ответ дружелюбно махнул "хоботом" противогаза и качнул фонарем под налетевшим порывом ветра. Солдатская шалость немного подняла и без того неплохое настроение и Нойнер, поприветствовав часовых и дежурного, резво взбежал по лестнице на второй этаж и ввалился в, занятый комбатом, кабинет.

— Привет, Вальтер. Чем порадуешь?

— Поручение для тебя есть — радуйся.

— Уже! А что за поручение-то?

— Поедешь в Харьков со сводной командой, заберете нашу технику из ремонта и пригоните сюда своим ходом.

— О как! Да уж, порадовал! Жаль, конечно, что в Харьков, а не в Мюнхен, ну да ладно. А за что мне такой подарок? До дня рождения вроде еще далеко…

— А ты пошевели мозгами, остряк, может, и сам догадаешься?

— Да что тут гадать? Просто моя рота единственная на весь батальон, в которой все еще есть ДВА офицера.

— Вот-вот. Все ты понимаешь, разгильдяй везучий.

— Но-но-но! Это все результат моего умелого командования и выдающихся лидерских способностей!

— Да иди ты, стратег недоделанный! — Вальтер беззлобно отмахнулся от, весело скалящегося, Ганса и спокойно закончил. — Оставишь свою роту на Ланга — пусть попрактикуется, пока все тихо. Возьмешь одного шарфюрера и дюжину солдат — поедете на "блице" снабженцев. В Харькове заберете с ремзавода группы армий двух "шнауцеров", три броневика, "ковшик" и 9 мотоциклов. Заодно и запчастей кое-каких захватите и еще там по мелочи… Вот предписание. Три дня тебе на всё, смотри не загуляй! Verstehen?

— Jawohl! Я буду осторожен и бдителен как никогда!

— Иди уже.

— Погоди. Что там за ремзавод в Харькове объявился, а?

— Русский тракторный. Они его вывезти практически не успели — так по мелочи кой-чего. Танковый увезли, а этот не успели. Ну, вот наши ремонтники там и обосновались. С других заводов еще оборудования подвезли, где что осталось. Ну и свое приволокли, конечно. Местных рабочих тоже запрягли — вот тебе и завод готовый и от фронта не далеко.

— Да какой с него толк, с завода этого? Оборудование-то у них наверняка убогое, да и рабочие… — Ганс всем своим видом изобразил скептицизм.

— Дурак. — Бестманн сунул какую-то бумажку в ящик стола и спокойно продолжил. — Оборудование там новехонькое, потому что заводу этому еще и десяти лет нет. А строил его Форд, так что можешь считать этот завод не русским, а американским.

— Scheisse! И много у русских еще таких заводов?

— Хватает. Откуда по-твоему все эти кучи танков и прочей техники, что мы перебили по пути сюда? Не в колхозах же их наделали.

— Donnerwetter, не нравится мне это. Я-то думал, что у иванов остались одни бронетракторы, помнишь? А ты говоришь, что танковый завод эвакуировали — значит, скоро у них снова появятся танки!

Бестманн хмыкнул.

— Не переживай. Всё не вывезли. Так что наделать оружия больше чем было, русским вряд ли удастся. В Харькове расспросишь подробней — там был один из крупнейших промышленных районов советов. Всё, вали отсюда, без тебя забот хватает.

Вот так оберштурмфюрер Нойнер и очутился в кабине грузовика, пробирающегося по разбитой дороге к первой столице Советской Украины.

Мотор уютно урчал, машину качало на ухабах, как пароход в пятибальный шторм, солдаты и шарфюрер Рёш из бронеразведывательной роты сидели в кузове, водитель из дивизионной колонны снабжения спокойно крутил баранку. Ганс дремал, надвинув на глаза кепи, которое носил вместо фуражки с тех пор как получил зимнее обмундирование. Вокруг расстилался монотонный пейзаж заснеженной степи, пересекаемый редкими лесополосами… Из сонной расслабленности Ганса вырвал голос шофера:

— Подъезжаем к Харькову, оберштурмфюрер. Вон и пост уже.

Ганс сдвинул на затылок кепи и бегло осмотрелся. Ага, ведущее от Чугуева шоссе здесь пересекало железнодорожное полотно. Железка пока еще не действовала, а будку железнодорожного переезда облюбовали фельджандармы, устроившие здесь натуральный укрепленный блокпост с баррикадой из мешков с землей или щебнем и русских противотанковых ежей, легким проволочным заграждением, небольшим прожектором и блиндированными огневыми точками. Один из постовых в советском караульном тулупе, с надетым поверх него жандармским горжетом, повелительно махнул рукой, указывая остановиться.

Когда "Опель" послушно тормознул по соседству с баррикадой, жандарм спокойно приблизился к грузовику, не убирая, тем не менее, руки с рукоятки повешенного на плечо МП, ствол которого постоянно был направлен на дверцу кабины. На машину также был направлен ствол МГ34 на универсальном станке-треноге, расположенного за укреплением. Еще несколько фельджандармов с карабинами также были готовы поучаствовать в любой заварушке. Сурово!

Ганс, оценив приготовления "цепных псов", одобрительно кивнул своим мыслям и протянул подошедшему автоматчику с нашивками фельдфебеля свое предписание через опущенное окно. Тот, бегло изучив документ, вернул ему бумагу и несколько извиняющимся тоном проговорил:

— Всё в порядке, герр оберштурмфюрер, но придется немного подождать — полчаса, не больше.

— Я не "герр". Просто "оберштурмфюрер" — у нас так принято. А из-за чего задержка?

— Колонна должна вскоре пройти, а шоссе узкое — чистить не успевают.

— Понял, камрад. Ладно, мы подождем.

Закрыв окно и повернувшись к водителю, Ганс бросил:

— Отгони машину на обочину, но мотор не глуши, а то замахаемся потом заводить.

Едва "Опель" послушно замер, приткнувшись сбоку к импровизированному защитному валу блокпоста, как Нойнер бодро выпрыгнул из машины и, грохнув пару раз кулаком по железному борту грузовика, проорал:

— Стоянка полчаса — всем выгрузиться и размяться!

После чего ловко взобрался на баррикаду и с интересом осмотрелся вокруг. "Тааак: заснеженные поля с торчащим пожелтевшим бурьяном, темная лента шоссе, небольшой лесок в отдалении, железнодорожная насыпь… А это еще что такое? — Ганс вскинул к глазам бинокль и быстро навел резкость. — Похоже на бронепоезд, только странный какой-то. И, что характерно, подозрительно знакомые очертания местами просматриваются". Спрыгнув с заграждения, Ганс подозвал к себе жандармского фельдфебеля и, небрежно махнув в сторону замеченного им странного объекта, поинтересовался:

— А что это за развалина там, на путях?

— Так бронепоезд русский. Разбитый.

Ганс покачал головой и ухмыльнулся.

— Ага, бронепоезд, как же. Внукам своим на старости лет сказки такие рассказывать будешь. — Ганс, не оборачиваясь, ткнул рукой в сторону предмета обсуждения. — Вон та здоровенная зеленая штука, что валяется под насыпью, это русский пятибашенный танк! Я на такие насмотрелся, когда мы "иванов" под Дубно давили.

— Ваша правда, герр… э-э-э, то есть просто оберштурмфюрер. Танк и есть. Только он не сам сюда приехал, его как раз на поезде привезли. Вот бронепоезд и получился.

— О как! — Ганс озадачился и даже, в порыве задумчивости, почесал затылок, сдвинув на лоб кепи. — И давно это было?

— Давно. Еще когда наши в Харьков входили. Вот тогда иваны эту зверюгу из города и выкатили. И прямо на мадьяр — они как раз город обходили…

— Откуда знаешь?

— Да мы как раз тут пост организовывали, когда к этому поезду трофейная команда приехала. Из мадьяр этих самых. А у них один по-немецки хорошо говорил, вот и рассказал, как дело было.

— Поняяятно.

Нойнер поправил, висящий на плече МП, накинул на голову капюшон и сунул руки в тонких перчатках в карманы, чтоб не мерзли. После чего повернулся к своей команде, затеявшей какую-то возню возле тихо урчащего "Опеля":

— Эй, Отто, остаёшься за старшего. Я пройдусь немного вдоль железки. Никому не разбредаться — скоро поедем дальше. — Рёш вскинул руку:

— Все будет в порядке, оберштурмфюрер.

Кивнув в ответ, Ганс забрался на железнодорожную насыпь, где снега было поменьше, и бодро направился к заинтересовавшим его обломкам импровизированного бронепоезда — с таким ему сталкиваться еще не приходилось, а знания о противнике никогда не бывают лишними.

* * *

На этот раз противник и впрямь попался интересный.

Бывший бронепоезд состоял из блиндированного паровоза и двух боевых площадок. Сзади, за тендером был прицеплен пулеметный вагон, сделанный из полувагона с двойными бортами, между которыми был насыпан щебень. Но главным элементом этого состава был, поставленный перед паровозом, здоровенный восьмиосный железнодорожный транспортер на котором был водружен пятибашенный танк.

Так поезд выглядел раньше. Теперь же Ганс наблюдал настоящую мешанину из развороченного железа, присыпанную углем и щебенкой. Паровоз был раскурочен прямым попаданием бомбы, платформа сброшена с насыпи, стоявший на ней танк — опрокинут (часть башен при этом отвалились и теперь валялись отдельно от корпуса). Относительно целым остался только пулеметный вагон, хотя и ему тоже досталось.

Осмотрев обломки внимательней, Ганс более-менее точно восстановил картину давнего боя: выехавший из города, бронепоезд обстрелял мадьяр на шоссе сперва во фланг, а затем и продольным огнем. И, видимо, не слабо их прижал — местность ровная, укрыться особо негде, а танковые башни так просто не заткнешь. Венгры пытались отбиваться, судя по отметинам на броне, скорее всего, из противотанковых ружей ("Солотурн" или как там их колупалки называются?), но у них ничего не вышло. А потом подоспела авиация… Судя по количеству воронок, здесь поработала целая эскадрилья "штук" — повезло мадьярам. Мнда.

Обойдя обломки еще раз, Нойнер наткнулся на могилу, которую отмечал аккуратный березовый крест. Выполненная на немецком, надпись на приколоченной к кресту дощечке, гласила: гауптманн Макс Александр Хальсен 1914–1941. Прочитав написанное, Ганс аккуратно стащил с головы капюшон и снял кепи, отдавая последние почести погибшему соратнику. Задумчиво комкая в руках головной убор, он размышлял о превратностях судьбы, приведших к гибели соотечественника в бою между русскими и мадьярами за тысячу километров от границ Германии. Кем был этот погибший гауптманн и как очутился здесь во время боя? Может он был офицером связи или наводчиком люфтваффе, прикомандированным к союзным венграм? А может, командовал какой-то приданной мадьярам немецкой частью? Кто знает, да и какая теперь разница?

Продолжая обдумывать вероятные пути, приведшие злополучного гауптманна к его последнему пристанищу, Ганс нацепил на голову кепи и отправился в обратный путь. К переезду он прибыл почти одновременно с двигавшейся из Харькова колонной бензовозов. Терпеливо дождавшись, когда командир фельджандармов закончит проверку документов и даст колонне отмашку на продолжение движения, Ганс насел на давешнего фельдфебеля.

— Интересная история с этим бронепоездом получается. Не расскажешь, что там мадьяры навоевали?

— Да что рассказывать? Мадьяры из подвижного корпуса город обходили как раз. А тут прямо из города выезжает это страшилище и давай по ним гвоздить. Союзничкам кисло пришлось — не смогли они этот танк ничем проковырять, хотя паровоз и повредили… Ну вот, а потом "штуки" прилетели и превратили этот поезд в металлолом. Вот и весь бой, собственно.

— Это я и сам понял. Там, рядом с обломками, могила есть. Гауптманн Хальсен — из наших. Как он-то тут очутился а?

— А это. — Лицо фельдфебеля стало задумчивым. — Это не из наших. Ну, то есть он немец, конечно, но не из Вермахта. В общем, это он этим поездом командовал.

— Это как? — Ганс таким внезапным поворотом был озадачен. Мягко говоря.

— Ну, он из Красной армии. Наверное, командовал эти танком. А когда танк поломался, придумал поставить его на платформу и сделать бронепоезд. Я сам из Гамбурга, до войны на заводе работал. "Блом унд Фосс", слыхали?

— Угу.

— Ну вот. У нас там тоже такие транспортеры были — специальные, для крупных деталей. Видать и этот гауптманн здесь в Харькове такой раздобыл и такое вот дело соорудил, чтобы, значит, танк свой не бросать.

— Вот значит как…

— Ну да. Когда танк перевернулся, он из него сам вылезти сумел, но почти сразу помер, рядом с танком своим. Видать сильно его переломало. Мы его там же и похоронили. — Тут фельдфебель замолчал и, внимательно взглянув на задумавшегося оберштурмфюрера, на всякий случай уточнил:

— Лейтенант наш приказал. Сказал, что такого врага надо уважать

— А имя как узнали?

— Так у него медальон на шее был, черный такой, с запиской. А в записке надпись на двух языках. Что там по-русски — не знаю, а по-немецки как раз то, что сейчас на кресте написано. Наверное, и на русском то же самое было.

— Наверное. — Ганс задумчиво погладил подбородок, проводил взглядом последнюю машину проезжающей мимо колонны и, наконец, изрек:

— Знаешь, камрад, я за последние три года почти всю Европу изъездил и повстречал немало фольксдойче. Я с ними разговаривал, сидел с ними за одним столом, ночевал в их домах и гулял на их праздниках. И всегда считал, что наш фюрер был прав, когда говорил, что все немцы должны жить в одном государстве. Но только сейчас я понял: НАСКОЛЬКО наш фюрер был прав. Этот гауптманн… он не должен был погибнуть за чужое государство, враждебное Германии, сражаясь против своих соплеменников. Так не должно быть! И мы должны сделать так, чтобы такое больше не повторилось. Немцы, все немцы, должны обрести свою Родину, чтобы им никогда не пришлось сражаться за чужую.

Произнеся эту тираду, Нойнер вздохнул, обернулся к своей команде, увлеченно перебрасывающейся снежками, и как ни в чем небывало рявкнул:

— Хорош дурью маяться! По местам! — Уже вскакивая в кабину "Блица", махнул на прощанье рукой жандармскому фельдфебелю. — Бывай, камрад!

Вскоре железнодорожный переезд, обломки бронепоезда и могила поволжского немца, отдавшего жизнь за Советский Союз, остались позади громыхающего на ухабах "Опеля". Впереди был Харьков, а вместе с ним кое-какие не хитрые солдатские развлечения и много рутинной работы, которую никто не отменял.

 

Глава 11 "Старые и новые враги"

К декабрю 41-го года в мире повсеместно сложилось шаткое равновесие: Восточный фронт замер в мертвой неподвижности, на линии "Марет" в Африке также царило затишье. Япония и США погрязли в переговорах по поводу статуса Индокитая. Германские подводные лодки с переменным успехом сражались с британскими конвоями в Атлантике. Самолеты бомбардировочного командования королевских ВВС под прикрытием истребителей систематически бомбили военные объекты на территории Франции, стоически выдерживая аккуратные, тщательно выверенные атаки истребителей немецкого третьего воздушного флота, а в последнее время еще и яростные наскоки французских перехватчиков. Ночами британские бомбардировщики эпизодически появлялись и в небе Германии, но результат от этих налетов был скорее психологическим. Немецкие войска на Ыосточном фронте, выполнив задачи летней кампании, занимались вялой перегруппировкой и попытками наладить бесперебойное снабжение, а также ремонт вышедшей из строя техники. Для последней цели активно использовались не успевшие эвакуироваться промышленные мощности Харькова, Москвы и Ленинграда. Вдобавок ко всему, ОКХ, считая все задачи на востоке выполненными, затеяло масштабную кадровую перестановку. Фельдмаршал Рундштедт был назначен командующим группы армий "Запад", а расположившийся в Харькове штаб группы армий "Юг" возглавил фельдмаршал Рейхенау, передавший свою знаменитую шестую полевую армию генерал-полковнику Эвальду фон Клейсту, получившему таким образом формальное повышение (с танковой группы на полноценную армию). Первую армию во Франции вновь возглавил фельдмаршал Вицлебен. Советские войска, в свою очередь, активно приводили себя в порядок после серии летне-осенних поражений. Мир замер в предчувствии новых потрясений. И эти ожидания оказались не напрасными.

Status quo нарушили японцы, поставленные американским нефтяным эмбарго перед дилеммой: оставить все свои завоевания в Китае и Индокитае и фактически "потерять лицо" или начать полномасштабную войну с США. Японцы выбрали второе.

Авианосное соединение Нагумо, совершив рейд "во вчерашний день", обрушило удар на Перл-Харбор — главную базу Тихоокеанского флота США, продемонстрировав всему миру, как отныне будет выглядеть война на море. Несколько сотен палубных самолетов, разделенные на две атакующие волны, за пару часов отправили на дно 5 американских линкоров и ряд более мелких кораблей, попутно уничтожив прямо на аэродромах почти всю, имевшуюся на Гавайях, базовую авиацию США.

Планируя этот рейд, командующий японским флотом адмирал Ямамото рассчитывал на успех, который позволит ВМС страны восходящего солнца захватить инициативу, добиться перевеса над своими противниками и обеспечить стремительное наступление десантных частей в районе южных морей. Предполагаемые потери при этом должны были составить примерно треть от корабельного и авиационного состава ударного соединения. Но даже в самых смелых своих мечтах этот адепт авианосной войны не рассчитывал на то, что созданное им авианосное соединение сможет незамеченным пересечь половину Тихого океана, безнаказанно нанести удар по главной базе сильнейшего флота в мире и, по-прежнему незамеченным, вновь растаять в океанских просторах. Невероятное стечение обстоятельств превратило смелую и рискованную операцию в безнаказанный и эффектный разгром. Американский флот и ВВС продемонстрировали полную беспомощность. Утешительным призом для янки служило то, что в момент японской атаки в гавани Перл-Харбора отсутствовали все три авианосца Тихоокеанского флота. Благодаря этому обстоятельству, американцы сохранили корабли, которым предстояло стать ключевыми фигурами в начавшейся войне на Тихом океане.

Однако, сохранение авианосцев на первых порах было единственным радостным для американцев событием, других поводов для оптимизма не наблюдалось. Разведка и высшие штабы США роковым образом недооценили военный потенциал страны восходящего солнца, и теперь Америка, сама спровоцировавшая Японию на войну, сполна расплачивалась за свою самонадеянность. Вслед за первым ошеломляющим успехом в Перл-Харборе, победы самураев посыпались сплошной чередой, как из рога изобилия. Японские десантники практически без боя заняли Гуам, американская авиация на Филиппинах была разгромлена за несколько часов, японские сухопутные войска вторглись в Таиланд, который фактически примкнул к Японии, пополнив ряды её марионеточных союзников.

Соединение Нагумо тоже не сидело сложа руки. После удара по Гаваям, авианосное соединение разделилось: вторая дивизия авианосцев и дивизия тяжелых крейсеров, под охраной пары эсминцев, направилась на юго-запад, чтобы поддержать силы вторжения на атолл Уэйк, основные же силы, под флагом Нагумо, устремились на северо-запад к атоллу Мидуэй.

Оба этих удара, наносимых при отходе, были своеобразной творческой импровизацией Ямамото. Причем если поход двух авианосцев к Уэйку был необязательной (хотя и предусмотренной) частью плана и был вызван, прежде всего, упорным сопротивлением американского гарнизона, отбившего первую атаку японцев, то удар по Мидуэю являлся обязательной частью гавайской набеговой операции, её завершающим штрихом. Этот кульминационный аккорд гавайской операции возник в планах Ямамото благодаря поистине титаническим усилиям немецкой военной миссии в Токио и лично военно-морского атташе контр-адмирал Пауля Веннекера, который за проявленное старание и изобретательность был награжден крестом за военные заслуги. Руководствуясь категорическими инструкциями из Берлина, немецкие представители всеми доступными средствами настойчиво и упорно подталкивали командующего объединенным флотом и весь японский морской штаб к быстрому захвату этого затерянного в океане клочка суши и таки добились своего.

В результате, часть десантных сил и транспортных судов, предназначенных изначально для захвата Гуама, была перенацелена на Мидуэй и направлена к атоллу под охраной эсминцев "Сазанами" и "Усио", которые в изначальной версии плана должны были лишь произвести разведку и обстрел острова. Поддержку десанта взяло на себя соединение Нагумо, подошедшее с юго-востока. При этом японцы чуть было не сорвали дополнительный бонус — в районе Мидуэя как раз находился один из отсутствующих в Перл-Харборе авианосцев — "Лексингтон". Но на этот раз встреча не состоялась, так как, после атаки на Перл-Харбор, "Лексингтон" был отозван от острова и на всех парах отправился на юг. Находившийся на полпути к Уэйку, "Энтерпрайз" также был отозван. В результате, противники благополучно разошлись на контркурсах, не заметив друг друга — судьба продолжала хранить авианосцы США. До поры до времени.

В условиях полного отсутствия противодействия американского флота, штурм Мидуэя и Уэйка превратился для японцев в рутину: палубные самолеты надежно прикрыли высадку, а тяжелые орудия линкоров и крейсеров полностью подавили сопротивление немногочисленных гарнизонов морской пехоты. Элитным морским десантникам страны восходящего солнца осталось только высадиться на берег, занять разрушенные укрепления и взять в плен уцелевших защитников. Америка лишилась своих передовых баз, расположенных западнее Гавайев.

* * *

Однако Гавайская операция и связанные с ней десанты на Гуам, Мидуэй и Уэйк, не смотря на весь свой размах и новизну, по сути, являлась лишь обеспечивающей. Главной целью японского стратегического наступления в начальный период войны была Голландская Индия с ее нефтяными месторождениями. Поэтому остриё наступления было направлено в сторону Южных морей и Юго-Восточной Азии.

И здесь, победы страны восходящего солнца не заставили себя долго ждать. Азиатский флот США отступил с Филиппин практически без боя, сухопутные и военно-воздушные силы, были разгромлены в первых же боестолкновениях. Слабые голландские гарнизоны на богатых нефтью Борнео и Целебесе были сметены волной японского наступления в мгновение ока. Оставшийся глубоко в тылу японских войск, Гонконг был захвачен вообще между делом.

В виду разгрома Тихоокеанского флота США на Гавайях, предвоенная стратегия союзников полностью провалилась в первый же день новой войны. Теперь спешно созданное общесоюзное американо-британо-австралийско-голландское командование возлагало надежды на удержание так называемого "Малайского барьера", который должен был задержать дальнейшее наступление японских войск в сторону Индии и Австралии.

Этот условный рубеж проходил через Малайский полуостров, острова Суматра, Ява, Бали и Тимор, доходя до северного побережья Австралии. Главным опорным пунктом этой плотины на пути японского продвижения, являлась крупнейшая британская военная база — Сингапур. Помимо мощного гарнизона, солидных укреплений и значительной авиагруппировки, в Сингапуре базировался британский Восточный флот. Ядро этого соединения королевских ВМС было сформировано по настоянию самого сэра Уинстона Черчилля, не желавшего отдавать тихоокеанские события на откуп американским союзникам.

Дела Британии в Африке, Атлантике и на Средиземном море шли вполне успешно, что позволило отрядить на Дальний Восток ряд тяжелых кораблей. Из Флота Метрополии были выделены новейший линкор "Принц Уэльский" и авианосец "Илластриес", из Гибралтарского "Соединения Н" — линейные крейсера "Риппалс" и "Ринаун", из Средиземноморского флота — авианосец "Формидэбл". Кроме того в состав Восточного флота были включены несколько легких крейсеров и крейсеров ПВО, переведенных туда со средиземноморского театра военных действий. Благо, захват ливийских аэродромов и наличие сильной авиабазы на Мальте позволяли достаточно плотно контролировать воздушную обстановку в, играющем ключевую роль, центральном Средиземноморье, а активность итальянского флота, после авиаудара по Таранто пребывала на весьма низком уровне.

Теперь эта, собранная в основном личными усилиями премьер министра Британской империи, эскадра, прибывшая в Сингапур менее чем за неделю, до начала боевых действий на Тихом океане, стала главной надеждой союзников. Но этой надежде суждено было просуществовать лишь три дня…

Японцы просчитали возможность появления в Сингапуре ударного соединения англичан и приняли соответствующие меры, сосредоточив в южном Индокитае основные силы 11-го воздушного флота базовой морской авиации. Поэтому, когда 9 декабря эскадра адмирала Филипса направилась для атаки японских транспортов, выгружавших войска 25-й армии на севере Малайи у Кота-Бару, Ямамото был спокоен. Уже на следующий день, его правота была полностью подтверждена дальнейшим ходом событий.

10 декабря стало поистине чёрным днем Королевского флота. Крайне неудачный походный ордер, выбранный англичанами, отсутствие авиационного прикрытия (большая часть, сосредоточенной в Малайе авиации была уничтожена японцами в первый же день войны прямо на аэродромах) и прекрасная выучка японских летчиков решили исход борьбы за господство в южных морях в течении нескольких часов. Палубная авиация "Илластриеса" и "Формидебла" не смогла ничего изменить — морально устаревшие бипланы, составлявшие авиагруппы британских авианосцев, были страшными противниками для кораблей (что они с блеском доказали успешными атаками на "Бисмарк", "Ришелье", "Дюнкерк" и итальянские линкоры в Таранто), но они ничего не могли противопоставить новейшим японским самолетам. "Зеро" с легкостью расчистили небо, а торпедоносцы и бомбардировщики с красными кругами на крыльях спокойно и деловито, как на учениях, разделались с британскими кораблями.

Одним махом Англия лишилась трех быстроходных линейных кораблей, двух новейших авианосцев, легкого крейсера "Фиджи", крейсеров ПВО "Каир" и "Калькутта", четырех эсминцев и нескольких тысяч моряков. Таких потерь "Royal Navy" не видал со времен Ютланда, а столь беспощадного и безнаказанного разгрома британская морская история вообще не знала. Успех достался японцам невероятно дешево — во время атак на эскадру Филипса, было потеряно всего 18 самолетов.

После этого разгрома, судьба "Малайского барьера" была решена. Японцы с легкостью уничтожили в Яванском море остатки Азиатского и Восточного флотов и голландской ост-индской эскадры. 16-я японская армия овладела всеми островами Ост-Индии, 25-я армия Ямаситы заставила капитулировать стотысячный гарнизон Сингапура, превосходивший её по численности! 15-я армия, пройдя через Таиланд, стремительно вторглась в Бирму, разметав находившиеся там индийские и пришедшие им на помощь китайские войска. За три месяца зимы 41–42 годов Япония решила свою первую стратегическую задачу — захватить богатые ресурсами европейские колонии в Юго-Восточной Азии и создать условия для продолжения войны.

* * *

Большие планы имели на эту зиму и другие участники войны. В середине декабря, когда впечатляющий размах и безусловный успех начавшегося японского наступления в бассейне Тихого океана стал очевиден, в новой ставке ГКО под Куйбышевым проходило стратегическое совещание с участием высшего военного руководства и представителей основных наркоматов, которое должно было определить ход предстоящей зимней компании.

— Так значит вы, Борис Михайлович, полагаете, что нашим войскам следует перейти в наступление немедленно, не дожидаясь подхода всех новых частей? — Этот вопрос Сталин задал сразу по окончании доклада начальника Генерального штаба, посвященного сложившейся на данный момент военной обстановке.

Доклад действительно был довольно оптимистичен. Обстановка повсеместно стабилизировалась, удалось восстановить единый фронт, наладить более-менее надежную связь с войсками, пополнить разбитые в осенних боях соединения. На фронт также наконец-то стали прибывать новые ударные армии. В тоже время, противник явно испытывал трудности в снабжении своих поредевших в боях и растянутых на огромном фронте войск. Классическая военная наука безапелляционно утверждала, что сложившаяся ситуация идеальна для перехода в контрнаступления. Об этом же говорил и богатый военный опыт Бориса Михайловича.

И, тем не менее, Шапошников не торопился с ответом на вполне естественный и ожидаемый вопрос Верховного главнокомандующего — слишком многое зависело сейчас от его ответа. Слишком многое. И цена ошибки будет невероятно, немыслимо велика. Страна советов может просто не перенести еще одного поражения. И потому начальник Генерального штаба думал, задумчиво вертя в руках указку, еще раз (последний!) взвешивая, несчетное количество раз обдуманные и рассмотренные факторы.

— Да, товарищ Сталин. Я полагаю, что сейчас сложились наиболее благоприятные условия для этого. Дальнейшее промедление не принесет нам выгоды, так как противник постепенно сможет преодолеть все, возникшие перед ним трудности — время в данном случае будет работать против нас. — Вот и всё. Решающие слова сказаны, обратной дороги нет.

Сталин, по своему обыкновению неспешно прохаживающийся по залу, заложив руку за отворот кителя, ненадолго остановился и, спокойно кивнув, проговорил:

— Мы доверяем мнению Генштаба. Если Вы говорите, что наступление нужно начать как можно скорее, значит так и следует поступить. Надэюсь у вас уже подготовлен соответствующий план опэрации? — Все-таки прорезавшийся акцент выдал тщательно скрываемое волнение вождя, лишний раз, подчеркнув важность происходящих событий для судьбы страны и всего мира.

— Конечно, Товарищ Сталин. Мы готовы изложить план предстоящего наступления. — С этими словами, Шапошников сделал знак своему новому заместителю — Василевскому, стоявшему наготове с кипой аккуратно свернутых карт и расчетов.

— Основные удары предполагается нанести войсками левого крыла Восточного фронта из района Рязани и Егорьевска на Каширу и Тулу, и левофланговыми армиями нового Калининского фронта генерала Конева на Калинин. Вспомогательный удар планируется нанести на правом фланге Калининского фронта из района западнее Бологое — Осташков, в направлении Великих Лук.

В означенных районах занимают оборону слабые войска 2-й и 9-й полевых армий противника, которые понесли большие потери в предшествующих боях и сильно растянули свой фронт, отчего оперативная плотность немецких войск здесь одна из самых низких на всем советско-германском фронте. По проверенным данным, противник испытывает большие трудности со снабжением своих войск. В частности, многие немецкие солдаты до сих пор не получили зимнего обмундирования. Также достоверно известно, что немецкое командование резко ограничило нормы расхода боеприпасов, из-за невозможности осуществлять их своевременный подвоз.

Наши ударные группировки напротив — состоят из свежих частей. В районе Рязани развернута 61-я армия. В районе Егорьевска — 1-я гвардейская, сформированная из бывших воздушно-десантных частей. Восточнее и западнее Калинина заканчивают сосредоточение 53-я и 2-я ударная армии. У Осташкова и севернее сосредотачиваются 3-я и 4-я ударные армии. Все предназначенные для наступления войска полностью обеспечены зимней экипировкой, включая обмундирование, теплую обувь, лыжи и средства маскировки. Также предназначенные для наступления войска обеспечены боеприпасами из расчета два боекомплекта на каждую гаубицу, два с половиной боекомплекта на дивизионные и полковые пушки, три боекомплекта на миномет. Зенитные орудия имеют от одного до полутора боекомплектов, в зависимости от калибра. Танки обеспечены в среднем полутора боекомплектами.

Хотя после потери московского железнодорожного узла наши транспортные возможности существенно сократились, мы, тем не менее, по-прежнему обладаем преимуществом в области подвоза над нашим противником, который из-за разницы в ширине колеи пока не может пользоваться железнодорожным транспортом на территории СССР даже в ограниченном объеме.

Сталин, задумчиво слушавший доклад, внезапно вклинился с вопросом:

— Что ещё можно сдэлать для успеха этого наступлэния?

Василевский, еще не привыкший к своей новой должности, несколько стушевался, зато Шапошников, ни на миг не сбившись, четко ответил:

— Войскам не хватает техники, товарищ Сталин. Особенно танков.

Вождь согласно кивнул — такого ответа он ожидал.

— Ставке извэсно, про нехватку танков на фронте. К сожалению, быстро исправить ситуацию — нэвозможно. Но наркомат танковой промышленности под управлением товарища Малышева, дэлает всё возможное. В частности, ГКО принято решение использовать ту часть оборудования и рабочих тракторного завода имени Орджоникидзе, которую удалось эвакуировать из Харькова, не для развертывания нового тракторного производства на Алтае, а для укрепления, разворачиваемого в Нижнем Тагиле, танкового завода N183, также эвакуированного из Харькова. Производство танков набирает обороты в Челябинске, Сталинграде, Горьком. С каждым месяцем их количество будет возрастать — можэте смело рассчитывать на это, Борис Михайлович. — Шапошников коротко кивнул, а Сталин, не прерываясь, продолжил свой монолог.

— Однако, было бы нэ верно откладывать наступление в ожидании этих новых танков. Врага нужно бить, пока он слаб!

Шапошников снова кивнул, соглашаясь с озвученным мнением.

— Наступление ударных группировок Восточного и Калининского фронтов может быть начато 18 декабря. В случае успеха, возможен переход в общее наступление всех армий этих фронтов. Генштаб также прорабатывает варианты частных наступательных операций и на других участках фронта, но московское направление остается главным.

— Это правильно. Возвращение Москвы должно стать главной целью нашего наступления. Нам нужны победы. И как можно скорее.

* * *

Высшему военному и политическому руководству Германии тоже было что обсудить. Несмотря на все достигнутые успехи, вывести Советский Союз из игры до вступления в войну США так и не удалось — перспектива затяжной борьбы на два фронта, которой всеми силами старались избежать, стала суровой реальностью.

Впрочем, поначалу особых проблем не возникло. Соединенные Штаты, еще с 1940 года помогавшие Великобритании столь рьяно, что впору было говорить о необъявленной американо-германской войне, оказались, тем не менее, абсолютно не подготовленными к открытию активных боевых действий. В Атлантике с абсолютной точностью повторилось тихоокеанское побоище. Разве что, немцы, в отличие от японцев, нанесли удар не по военным базам, а по торговым коммуникациям, и не авианосцами и десантными силами, а подводными лодками. Но на результате это сказалось мало — U.S.Navy и тут продемонстрировал абсолютную беспомощность. Оказалось, что провоцировать немецких подводников, прикрывая британские конвои, и наводить английские крейсера на немецкие транспорты, нарушая закон о нейтралитете, — это одно, а вот противостоять "волчьим стаям" Кригсмарине в настоящем бою — совсем другое.

Немецкое морское командование оказалось готово к вступлению Америки в войну. В результате уже в конце декабря у атлантического побережья США появилось несколько океанских субмарин типа IX — первые ласточки спланированной штабом Дёница операции "Paukenschlag" — удар литавр. А в январе началась по-настоящему массированная атака на судоходство в американских водах. Хотя атакой это действо назвать можно было лишь с большой натяжкой. Немецкие подводники устроили настоящую резню, десятками отправляя на дно неохраняемые транспорты, зачастую прямо в виду, все еще работающих не смотря на войну, береговых маяков. Целей было так много, а условия для атак настолько простыми, что "бородатые мальчики Дёница" предпочитали топить только груженые суда, чтобы расходовать торпеды с максимальным эффектом. То было счастливое время "серых волков" — время легких побед, когда счета подводных ассов росли с головокружительной быстротой, а награды сыпались дождем. Подводники, в борьбе с цепкими британскими эскортами уже успевшие отвыкнуть от безнаказанных успехов начала войны, теперь вновь купались в лучах славы.

Армия и люфтваффе тоже пока не проявляли особого беспокойства. У, вступившей в войну, Америки не оказалось ни достойной упоминания армии, ни достаточно мощных ВВС. А всё что было, быстро перебрасывалось на тихоокеанский театр военных действий в тщетной попытке остановить неудержимый натиск самураев. Правда кое-какие неприятности перепали на долю новоявленных союзников: американская морская пехота, при поддержке Атлантического флота, еще до Рождества овладела французскими колониями на Мартинике и в Гвиане, прихлопнув попутно и стоявшие на Мартинике корабли французской вест-индской эскадры. Немцам, правда, до этого было мало дела. Уязвимость этих баз была вполне очевидна, поэтому особых надежд на них и не возлагали — в планы операции "Paukenschlag" французские порты в Карибском море даже не вносились, в отличии от куда лучше обеспеченных и подготовленных к обороне африканских.

А вот представителей германской экономики вступление США в войну озаботило не на шутку. Поэтому совещание, происходившее в "Вольфшанце" в середине декабря, было посвящено не столько военным, сколько экономическим перспективам. К удивлению многих, Гитлер, ранее упорно не желавший сокращать гражданский сектор экономики, теперь не только согласился с необходимостью полного перевода всей промышленности на военные рельсы, но и потребовал осуществить этот переход максимально полно и быстро.

Фюрер вообще довольно сильно изменился после вскрывшегося предательства главы армейской разведки. Вождь германской нации стал замкнутым и угрюмым, зато полностью избавился от раздражительности, преследовавшей его предыдущие месяцы. Гитлером овладела мрачная решимость. Он словно вознамерился бросить вызов всему миру и самой судьбе, стремясь победить во чтобы то ни стало. Добиться своего любой ценой, не взирая ни на какие жертвы, стало его единственной целью.

Через ведомство Геббельса было объявлено о начале "тотальной войны" и мобилизации всех сил страны для достижения полной и окончательной победы. ОКХ, пользуясь внезапным поворотом в настроении фюрера, наконец-то смогло пробить дополнительные мобилизационные мероприятия. Под объединенным натиском начальника штаба ОКВ и главы РСХА, министерство труда пошло на изъятие существенного количества рабочих призывного возраста из экономики. Работники, потерявшие бронь, тут же призывались в ряды вооруженных сил. В замен в экономику вливались миллионы ост- и вест-арбайтеров, вербуемых по всей Европе. Гейдрих, со своей стороны разворачивал масштабные военные производства с использованием труда заключенных концентрационных лагерей. На месте крупнейших концлагерей стремительно возводились колоссальные промышленные комплексы. Строились не только заводы, но и коммуникации, инфраструктура, подъездные пути, жилые помещения. Жертвы среди подневольных строителей никого не волновали. Фактически на костях пленных и заключенных, возводились новые города.

Германия целеустремленно наращивала свои мускулы, готовясь к новым сражениям. Под давлением Берлина, остальные страны Европы также вынуждены были начать милитаризацию своих экономик. Причем немцы практически в ультимативной форме требовали от младших партнеров абсолютного перехода на немецкие стандарты — только немецкая техника, детали, технологии. Исключения не приветствовались, а любые попытки уклониться от поставленных условий, пресекались весьма жестко. Теперь, когда Франция, пройдя точку не возврата, втянулась в войну на стороне "Оси", немцы отбросили все прошлые реверансы и без затей подгоняли европейскую промышленность под свои нужды — время переговоров прошло.

Прошел и период относительного затишья, установившийся на восточном фронте, после взятия Москвы. Советские армии, оправившись от осенних поражений и восстановив свои силы, перешли в контрнаступление — началась зимняя кампания.

* * *

В полной мере изменение оперативной обстановки Ганс и остальные вояки дивизии "Тотенкопф" ощутили в конце декабря. Еще позавчера солдаты и офицеры разведбата весело отмечали рождество в тихом Осколе, а сегодня батальон подняли по тревоге и срочно направили форсированным маршем на юг. Уже по дороге выяснилось, что их бросили залатывать дыру, пробитую русскими во фронте 6-й полевой армии — батальон Бестманна превратился в пожарную команду.

Подпрыгивая на сиденье скачущего на ухабах кюбельвагена, Ганс, на чем свет стоит, проклинал чертовых "иванов", которым приспичило перейти в наступление в такую холодину, с тоской вспоминая, оставшиеся в Осколе, натопленную хату, чистую постель и веселую Оксану — радушную хозяйку всех этих радостей. Теперь вместо покинутого великолепия предстояли кровавые бои, холодные окопы, продуваемые всеми ветрами, и неуютные земляные бункеры и блиндажи, которые еще предстояло выдолбить в мерзлой земле, ставшей прочной как камень. А вместо ожидавшегося возвращения на Родину, впереди отчетливо рисовалась перспектива тяжелой и затяжной зимней кампании. На счет последнего Ганс не питал никаких иллюзий — раз уж их элитную дивизию, даже не пополнив до штата, стали раздергивать по частям для затыкания прорывов, находящихся за пару сотен километров от мест дислокации, то дело однозначно плохо, и вряд ли резко улучшится в ближайшее время.

Хорошо еще, что удалось хоть немного передохнуть перед этим и нормально отпраздновать рождество. Да и на "ковшик" он пересел очень вовремя — на мотоцикле в такую погоду совсем тоскливо, а тут все же брезентовая крыша над головой, да и в морду не дует — тоже преимущество как-никак. Полученное месяц назад, новое зимнее обмундирование, уже заслужившее в частях неофициальное название "восточного", тоже было сейчас как нельзя более кстати, полностью оправдав возлагавшиеся на него надежды. Ганс усмехнулся собственным мыслям: всё-таки повод для оптимизма можно найти всегда. Если конечно хорошо постараться.

Через недельку боев, однако, отыскивать позитивные моменты стало совсем сложно. Разведбат Бестманна фактически был выведен из состава "Тотенкопф" и вообще из 1-й танковой группы (которая, кстати, 1-го января была переименована в 1-ю танковую армию) и подчинен штабу XVII армейского корпуса 6-й полевой армии, ведущей ожесточенные бои на Донце. Командовавший корпусом генерал-лейтенант Холлидт воспринял подваливший ему отлично экипированный и полностью моторизованный батальон как манну небесную и назначил его, вместе с моторизованным зенитным дивизионом люфтваффе, мобильным корпусным резервом. В результате этого эсэсовцы, вместе с коллегами по несчастью из ведомства Геринга, вынуждены были мотаться по всему фронту обороны корпуса с одного участка на другой, затыкая постоянно возникающие прорывы.

Жизнь превратилась в сплошную череду маршей, атак и контратак, сливающихся в одну кровавую мешанину. Бои шли днем и ночью. После очередной схватки, мобильную группу отводили в резерв, чтобы тут же перебросить ее на соседний участок и кинуть в новый бой. Есть и спать приходилось урывками, в основном во время перебросок с места на место. Бойцы при этом отдыхали по очереди, сменяя друг друга за рулем.

Люди вымотались до предела, лица обросли многодневной щетиной и посерели, глаза воспалились от хронического недосыпания. Постоянное напряжение давало себя знать — в краткие моменты отдыха солдаты буквально валились с ног, мгновенно засыпая практически в любом положении. Поскольку температуры стояли отнюдь не летние, офицерам и опытным унтерам приходилось постоянно следить, чтобы никто из подчиненных не завалился спать прямо в сугроб, так как это грозило потерей бойца от обморожения или просто смертью от переохлаждения.

В непрерывных боях батальон буквально таял на глазах. А атаки русских и не думали прекращаться. Свежие "сибирские" части, одетые в светлые бараньи полушубки и шапки, в валенках и белых маскхалатах и к тому же весьма не плохо вооруженные и обученные, лезли и лезли на позиции XVII корпуса, заставляя трещать по швам тонкую оборонительную линию немецкой пехоты.

Нет, опытным глазом Ганс замечал, что у противника тоже не всё гладко. Например, артиллерийский огонь русских был откровенно жидковат — орудий (особенно тяжелых) и снарядов к ним у советов явно не хватало. Но все-таки XVII корпусу противостояли свежие, не обескровленные боями части, не плохо подготовленные к зимним боям. И это сказывалось. К вечеру 5 января 1942 года Ганс понял это как никогда отчетливо.

В этот день с рассветом их батальон после очередного ночного марша пошел в атаку на прорвавшихся ночью сибиряков, занявших какое-то село, превращенное пехотинцами Холлидта в опорный пункт. Три дня назад им уже приходилось отбивать эту кое-как укрепленную кучку строений. В тот раз всё прошло удачно — удалось незаметно подобраться к самой окраине по заросшему редкими кустами руслу небольшого ручья. В этот раз номер не прошел: русские учли полученный урок и выставили с опасного направления соответствующий заслон, отогнавший огнем штурмовую группу из 4-й роты, сунувшуюся по знакомому маршруту. Бестманн быстро собрал всех ротных командиров и прикомандированных к мобильной группе офицеров. Вопрос, собственно был только один и штурмбаннфюрер сходу его озвучил:

— Ну и как теперь брать эту чертову кучу поленьев?

— А никак! — огрызнулся Франц Штайнер — командир провалившей атаку 4-й роты. — Слишком у них позиция хорошая — пулеметчики простреливают все русло до самого поворота. Идти на них в лоб — самоубийство, а подавить их отсюда не получится, их берег прикрывает.

— Остынь, Франц, тебя никто не винит. Просто "иваны" стали слишком быстро учиться на своих ошибках. Но! Взять это чертово село (как бишь там оно называется?) всё-таки надо. Так что давайте свои предложения, камрады.

— Хорошо бы их с воздуха чем-то тяжелым накрыть. Пока бы они от бомб уварачивались, можно было бы проскочить по полю напрямик.

— Заманчиво. Что скажет люфтваффе?

Оберлейтенант люфтваффе, прикрепленный к группе в качестве офицера связи и корректировщика, отрицательно покачал головой.

— Сейчас все "штуки" работают в Донбассе. Максимум на что мы можем рассчитывать это разведчик-корректировщик.

Вагнер, бессменный командир тяжелой роты, не сдержавшись, хмыкнул:

— Он был бы очень кстати, если бы у нас вдруг оказался гаубичный дивизион.

— Тонкое наблюдение, Курт. А твои игрушки на что?

— А что мои игрушки? У "обрубков" снаряды кончились — вчера последние расстреляли. Ждем, когда подвезут. Служба снабжения ничего конкретного не обещает. От "колотушек" тут особого толку не будет, сам понимаешь. К трофеям есть по два десятка шрапнелей и по полтора десятка осколочно-фугасных на ствол. Но снаряды у них не чета гаубичным, так что…

— Donnerwetter! Как не вовремя. Пауль, как у тебя?

Командовавший зенитным дивизионом, гауптманн люфтваффе пожал плечами.

— У меня осталось примерно по тридцать снарядов на ствол, считая несколько бронебойных. А легкая батарея все еще на старой позиции, откуда мы свалили вчера — командир дивизии придержал для отражения контратак. Раньше завтрашнего утра мы ее не получим.

— Ладно, тридцать снарядов не так уж и плохо, должно хватить. Сделаем так: Курт, открываешь огонь из трофеев, шрапнель впермешку с осколочными, чтобы "иваны" морды в землю уткнули. Пауль, твоя третья батарея занимается тем же. Вторая пока в резерве. "Колотушки" выставляем на прямую наводку и пытаемся гасить русские пулеметы, когда они проснутся. 2-я и 4-я роты идут в атаку в лоб через поле. 5-я рота пытается подавить огнем русскую минометную батарею за селом — больше нам их достать нечем. Ганс, твоя рота постарается зайти слева, вдоль реки. Постараемся раздергать силы русских. Раз они выделили сильный заслон на левый фланг, то на весь периметр их может не хватить. 1-я рота и взвод "обрубков" — в резерве. Есть вопросы? — Бестманн обвел взглядом хмурые лица офицеров и, не дождавшись ответа, скомандовал — Тогда по местам. Начинаем через 40 минут.

* * *

Ганс зло сплюнул в сугроб и бросил быстрый взгляд на своих солдат, пытающихся найти хоть какое-то укрытие от вражеского огня среди чахлых деревьев и голых прутиков прибрежной лозы. Все пошло наперекосяк с самого начала. Началось всё с того, что у русских оказалась не одна, а две минометные батареи, а продолжилось тем, что они еще и батарею своих "бах-бухов" приволочь успели. Атаковавшие в лоб, роты вынуждены были залечь под сильным артиллерийским и пулеметным огнем, преодолев едва ли половину расстояния до ближайших домов. А затем и вовсе откатились назад, понеся существенные потери.

У Ганса до поры до времени всё складывалось относительно неплохо. Пользуясь тем концертом, который устроили прямо перед фронтом русских, основные силы батальона, его рота, зайдя с фланга, преодолела большую часть открытого пространства, прикрываясь жиденькой прибрежной рощицей, и уже готовилась к решительному броску, как вдруг попала под сильный обстрел с восточного берега Донца. Ганс, лично проводивший рекогносцировку перед атакой, готов был поклясться, что еще час назад у иванов кроме пары наблюдателей никого на том берегу реки, левее злополучного села не было. А теперь оттуда прицельно лупило аж три станковых пулемета!

Под убийственным фланговым обстрелом рота быстро залегла в редких прибрежных зарослях, а когда через несколько минут к обстрелу присоединилась одна из минометных батарей, Нойнер ясно и отчетливо понял, что пора сваливать. Проблема была в том, что сделать это под огнем пулеметов было, мягко говоря, проблематично.

— Руди!

Ответа не последовало. Быстро оглядевшись, Ганс без труда обнаружил причину молчания — радист Руди Фриснер лежал с простреленной головой. Стремительно перекатившись в сторону и вжавшись в сугроб, Ганс за ногу подтянул к себе труп радиста, вместе с закрепленным у него на спине "Телефункеном". Расположившись за телом как за бруствером, он стянул с него рацию, слегка подкрутил верньеры настройки и стал вызывать штаб батальона. Успех пришел довольно быстро.

— Эй, кто там, это "Дора3". Требую артиллерийскую поддержку по левому берегу!

— Вас понял, "Дора3". Уточните координаты и тип цели.

— Квадрат В14, пулеметы в открытых окопах.

— Принято.

— Быстрее!

Голос в наушниках внезапно поменялся.

— Что у вас там творится, "Дора3"?

— Вальтер, ты что ли? У нас тут паршиво — нас прижали пулеметами с того берега.

— Scheisse! Откуда они там взялись?

— А я знаю? Из резерва, наверное. Полчаса назад их там точно еще не было.

— Ладно, сейчас попробуем их подавить, а вы сматывайтесь оттуда по-быстрому, как только они заткнуться — снарядов нам надолго не хватит.

— За это не переживай. Лично я хочу отсюда свалить больше кого бы то ни было!

— Хорошо. Оставь кого-нибудь на связи — нам нужен корректировщик, отсюда цель не просматривается.

— Радист убит, сейчас подыщу кого-то.

Ганс в очередной раз осмотрелся и, заметив одного из солдат пулеметного взвода, проорал:

— Эй, ты, Ланга сюда! Сейчас нам помогут артиллерией, пусть корректирует огонь.

Убедившись, что приказ ушел по цепочке, Нойнер ловко пополз в противоположную сторону, благо минометный обстрел прекратился — пока артиллерия раскачивается, не плохо бы и самим что-то сделать для своего спасения! Вот хотя бы грохнуть того снайпера, который застрелил радиста. Как-то не хотелось поймать от него пулю, командуя отступлением своей роты.

Добравшись до позиций второго взвода, следившего за, занятым противником, селом, Ганс сразу же наткнулся на Клинсманна.

— Где Крамер?

Молчаливый унтер указал рукой на скрюченную серую фигуру, с прижатыми к животу руками.

— Жив?

Куно только отрицательно качнул головой. Ганс злобно выругался.

— Командуешь прикрытием. Мы скоро отходим. Смотри, чтобы "иваны" не вздумали за нами погнаться.

Даже не дожидаясь подтверждающего кивка, Ганс вновь змеёй заскользил между кустами и сугробами. На полпути к оставленному им телу радиста, он, наконец, услышал надсадный свист пролетающих над головой снарядов и грохот разрывов на восточном берегу — "acht-acht"из второй батареи вступили в дело. Геро, проделав в сугробе под трупом радиста пару отверстий для наблюдения, во всю корректировал огонь зенитчиков. Разрывы ровной линией ложились в зарослях на противоположном берегу. Пулеметный обстрел быстро прекратился.

Нойнер, тем временем, пробираясь вдоль позиций своей роты, нашел того, кого искал. Франц Янсен, лучший пулеметчик во всем батальоне, прильнул к прицелу своей "костной пилы", хитро примостившись под снежным козырьком и оказавшись как бы внутри сугроба. Его лучший друг, второй номер расчета Тим Кроос, лежал в нескольких шагах, раскинув руки и устремив в небо невидящий взгляд. Меховая куртка на груди потемнела от крови, тонкая красная струйка все еще стекала из уголка приоткрытого рта — парень умер совсем недавно.

Ганс, втиснувшись под корягу, видимо принесенную сюда весенним половодьем, окликнул, приникшего к оптическому прицелу, пулеметчика:

— Засек гада?

— Нет.

— Ладно, сейчас разберемся.

Нойнер еще раз посмотрел на распростертое тело Крооса, стараясь прикинуть, как оно располагалось перед попаданием, затем добавил в свою мысленную схему место гибели радиста, после чего взялся за бинокль и, приникнув к окулярам, принялся методично прочесывать взглядом заросли противоположного берега.

— Сейчас ты получишь свое, зараза.

На восточном берегу легла очередная серия разрывов и что-то в только что тщательно осмотренных кустах неуловимо изменилось. Ганс буквально впился глазами в привлекший его внимание кусочек, посеченных осколками, зарослей.

— Ага, попался, arschloch! Порубленные кусты, лево двадцать от той промоины, которую только что накрыли.

Конец фразы Нойнера потонул в грохоте длинной пулеметной очереди. В бинокль было отчетливо видно, как сыплются на землю кусочки, покрошенной тяжелыми пулями лозы, как взлетает легкими фонтанчиками снег. Затем в сторону отлетела, сорванная шапка. Готово!

Ганс быстро рванул к основной части бойцов.

— Отходим!

Через несколько минут он уже наблюдал, как сильно поредевшие остатки его роты, ломятся через открытое пространство к небольшому осиннику, с которого начиналась их неудачная атака. Солдаты молча и сосредоточенно перли по снегу к спасительным деревьям, волоча на себе раненных. Бегущий в авангарде, Геро тащил рацию. Ганс подгонял сзади отстающих. За ним отступал только арьергардный второй взвод во главе с Куно. Зенитки продолжали методично накрывать пулеметные позиции русских на противоположном берегу, обеспечивая отход. Русская минометная батарея возобновила обстрел, однако на этот раз он был совсем редким, да и не очень прицельным. Видимо, в отличие от береговых зарослей, поле за ними русские не пристреляли, да и особого изобилия лишних боеприпасов у них не наблюдалось.

Близкий разрыв за спиной заставил инстинктивно пригнуться, в спину ощутимо ударило, а в следующий момент ноги почему-то подвернулись и Ганс с размаху полетел носом в снег. Попытался сразу вскочить, но тело слушалось как-то плохо, что-то было не так. А через секунду пришла боль. И больше уже не отступала.

Когда его на ходу подхватили за ремни амуниции двое бойцов из подоспевшего взвода Клинсманна и быстро потащили к вожделенному леску, Ганс честно пытался перебирать волочившимися по земле ногами, но получалось не очень. Мешали боль и внезапно навалившаяся слабость. А еще куда-то исчезли все мысли — в голове бушевала лишь дикая ярость, преходящая в ослепляющую ненависть ко всему живому.

— Дайте только добраться хоть до кого-нибудь, и тогда всем чертям в аду станет тошно! — Эта мысль, внезапно всплывшая из затуманенных болью глубин разума, была последней, перед тем как сознание окончательно померкло.

 

Глава 12 "Вдали от войны"

После того памятного январского боя, Нойнера таки вытащили из под обстрела и доставили в ближайший дивизионный госпиталь. Не смотря на жутковатый вид, рана оказалась поверхностной (ребра и плевра практически не пострадали), хотя и привела к серьезной кровопотере. Так что операция свелась к выковыриванию у него из спины довольно приличного куска сталистого чугуна, застрявшего в левой лопатке, и зашивании порванных спинных мышц. После этого началось долгое и мучительное путешествие на санитарных машинах в армейский госпиталь, расположенный в Харькове.

Анализируя впоследствии свои воспоминания, Ганс неизменно приходил к выводу, что первый визит в этот город по всем ощущениям был не в пример приятнее — в этом Ганс был абсолютно уверен, не смотря на то, что большую часть первой поездки он проспал. Вернее именно поэтому. Потому что за все время езды на санитарном транспорте, поспать ему толком не удалось ни разу — уж очень сильно (и всегда не вовремя) болела попорченная спина.

Зато в Харькове за него взялись сразу и всерьез. Основой лечения были регулярные перевязки (дважды в день), с обязательным отдиранием присохших бинтов, и ударные дозы новомодного белого стрептоцида, вводимого внутрь организма самыми разнообразными способами. Оберштурмфюрер героически сносил все эти издевательства, хотя по вечерам ему и хотелось немного повыть на зависть всем волкам в лесу, благо как раз начиналось полнолуние…

Были, впрочем, в госпитальной жизни и положительные стороны. Во-первых, Ганс наконец-то выспался. Во-вторых — отъелся. Собственно, на этом список положительных моментов, связанных с пребыванием в госпитале заканчивался, так как приятные бытовые мелочи, вроде чистого белья, электрического освещения и ватерклозета, впечатляли не сильно, поскольку с лихвой компенсировались необходимостью лежать только на здоровом правом боку и все время следить за своими движениями, чтобы ненароком не потревожить не закрывшуюся рану на спине.

Тем не менее, обилие комфорта и правильный режим делали свое дело — молодой организм выздоравливал прямо на глазах. Стрептоцид также оправдал возложенные ожидания, не допустив никакого воспаления. Ганс стремительно шел на поправку и рассчитывал уже к началу февраля вернуться в свой батальон, однако, в предполагаемый ход событий вмешался force majeure, возникший в середине января.

Через неделю после прибытия в Харьков, лечение внезапно стало давать резкие побочные эффекты: появились головокружение, тошнота, рвота… Вдобавок ко всему резко упало содержание лейкоцитов в крови — началась лейкопения. Врач, не долго думая, приписал этот эффект усиленному применению стрептоцида и тут же прекратил его выдачу. Головокружение, тошнота, рвота и понос прошли. Но теперь Ганс ходил вялый и бледный, чувствуя себя при этом как выжатый лимон. Рана заживала медленно, хотя гноя почти не было. Создавалось ощущение, что иммунитет, беспощадно и эффективно давивший на корню любые инфекции и простуды в суровых фронтовых условиях, попав в тепличные условия стационарного госпиталя, несколько растерялся и взял тайм аут.

Поскольку выздоровление откладывалось, а поток вновь поступающих раненных не прекращался, то госпитальное начальство вполне логично решило перевести Ганса подальше в тыл, освободив место в прифронтовом госпитале для новых пациентов. Дополнительным основанием для перевода послужило также и не стандартное протекание болезни, которое связывалось врачами с использованием нового и еще не до конца изученного вида стрептоцида. Поэтому решено было не просто отправить необычного больного подальше в тыл, а определить его в одну из университетских клиник для дополнительного изучения обстоятельств и последствий применения передового препарата. Таким вот образом 22-го января 1942 года оберштурмфюрера Нойнера отправили в Германию для дальнейшего излечения.

Оставив заснеженный Харьков, Ганс с санитарным конвоем добрался до Днепропетровска, а уже оттуда двинулся поездом. Его путь пролегал через Львов, Краков и Бреслау, завершившись в Дрездене — одном из красивейших городов Германии. Столицу Саксонии в те времена недаром называли "немецкой Флоренцией" — ценитель прекрасного нашел бы там немало поводов для восторгов. Однако, погруженный в апатию, Нойнер остался полностью равнодушным к красотам города на Эльбе. Даже возвращение на Родину, после более чем годичного отсутствия, его практически не взволновало.

Всю дорогу в санитарном поезде Ганс проспал, практически не вставая с полки. Этим же он занимался и после помещения в дрезденскую больницу. Просыпаться и вставать не хотелось. Совсем. Организм словно впал в зимнюю спячку и категорически не хотел из нее выходить. Именно овладевшее оберштурмфюрером безразличие ко всему и общий упадок сил, по мнению университетских врачей, являлись главными причинами затянувшейся болезни.

Однако всё в жизни когда-то заканчивается. Закончился и внезапно овладевший Гансом приступ хандры. Этот перелом в его настроении случился внезапно, но, как и всё в этом мире, имел под собой вполне логичную причину. Даже две.

***

Первой из них был новый сосед по палате — артиллерийский оберлейтенант Бенедикт Недамански. Когда пасмурным февральским днем его привезли в палату вместо переведенного в другое отделение тихого лейтенанта службы снабжения с тяжелой контузией, Ганс, по своему обыкновению, тихо спал, не подозревая какую подляну приготовило ему местное сообщество последователей Гиппократа. А сюрприз вышел знатный, в чем Нойнер смог лично убедиться самое позднее через полчаса, после начала их вынужденного знакомства.

Бенно принадлежал к той самой породе людей, для которых молчание является чем-то вроде изощренной пытки. Такой тип темперамента обычно встречается у женщин, но неунывающий артиллерист явно был редким исключением. Рот у него буквально не закрывался, причем то, что собеседник за всё время "разговора" выдал в ответ всего шесть слов ("Ганс… оберштурмфюрер Ганс Нойнер… из Баварии), его абсолютно не смущало. Поэтому уже в течении первого часа с начала их общения, Ганс узнал массу самой различной информации, по большей части абсолютно бесполезной.

Среди прочего, выяснилось, что Бенно является уроженцем Судет и при этом на четверть чехом, что нисколько не помешало ему в свое время эмигрировать с родителями в Германию, а затем начать карьеру военного. После того, как активисты партии Генлейна своим живейшим участием в беспорядках, дали основание для мюнхенской конференции, Бенно получил возможность поучаствовать в присоединении своей малой Родины к Райху. Через год после этого знаменательного события, Недамански, вместе со своим тяжелым гаубичным дивизионом резерва ОКХ, оказался в Польше, где (с его слов) сыграл, безусловно, решающую роль в штурме Варшавы, о чем Гансу в красках было поведано в течении следующих 40 минут. Дальше последовало подробное описание жизни и невероятных приключений лейтенанта Бенедикта Недамански, двадцати пяти лет от роду, при прорыве линии Мажино в ходе французской кампании…

К тому времени, как Бенно добрался до описания своих подвигов в России (примерно через три часа после начала знакомства), Ганс постепенно и незаметно погрузился в состояние тихого и беспросветного ужаса от перспективы провести неопределенное время в одном помещении с этой шумовой бомбой. В отчаянной попытке хоть ненадолго заткнуть неиссякаемый фонтан красноречия, Нойнер, не подумав, ляпнул о том, что тоже бывал в Судетах и участвовал в присоединении Богемии. Даже не успев закончить фразу, Ганс, по нездоровому блеску в глазах собеседника, уже понял, какую фатальную ошибку он совершил. У артиллериста буквально открылось второе дыхание! А если учесть, что и первое дыхание Бенно себе не сильно-то сбил, то положение Ганса, очевидно, переходило из состояния "критического" в разряд "катастрофического".

Осознав этот неприятный для себя факт, Нойнер впервые за последнее время ощутил непреодолимую потребность в активных действиях — мозг отчаянно заработал, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации и попутно призывая весь остальной организм сделать хоть что-то для своего спасения. Решение пришло неожиданно: лихорадочно обшаривая взглядом комнату, Ганс обратил внимание на инвалидную коляску, стоящую за койкой соседа по палате.

— Эй, Бенно, а куда тебя ранило-то?

— Да в ноги! Черт бы их побрал, тех "иванов". Ах да, я же тебе еще не рассказывал… Слушай! В общем, когда мы прибыли из Крыма…

— Так тебе что, обе ноги попортило? — в голове Ганса затеплилась робкая надежда на спасение

— Ну да! Нарвался на очередь из пулемета. Правую в гипс, а левая через мякоть — гноится до сих пор. Ты слушай! Это в декабре было…

— То есть ты "лежачий" теперь? — надежды Нойнера крепли прямо на глазах.

— Ага. Даже на каталку эту чертову залезть толком не могу. Эх-х!

— Ты полежи пока, я сейчас…

С этими словами, Ганс скатился с койки со скоростью, которую демонстрировал разве только в лучшие времена при сигнале побудки в казарме, и стремительно вылетел в коридор. Лишь пробежав пару коридоров и спустившись на первый этаж, он почувствовал себя в безопасности. Прислонившись здоровым плечом к стене, Ганс наконец-то смог спокойно перевести дух. Рана побаливала, дыхание с непривычки немного сбилось, недавно сросшиеся, мышцы спины слегка подергивало, но, не смотря на эти мелкие неудобства, на его губах блуждала счастливая улыбка — впервые со дня злополучного боя.

***

Причина выздоровления номер 2 носила необычное и поэтическое имя — Сольвейг Солемдаль. Принадлежало это имя новой медсестре из норвежского красного креста, которая, вместе с другими девушками, прибыла для работы в больнице на следующий день после появления Бенно, и была закреплена как раз за тем отделением, где находились на излечении Ганс и его словоохотливый сосед.

Весть о предстоящем прибытии группы норвежек распространилась заранее, и уже не менее трех дней будоражила умы местных недобитых ловеласов. Ганс, пока находился в своем полуанабиозном состоянии, эти слухи игнорировал, но Бенно, бесцеремонно вторгшийся в его сонное существование, быстро исправил сложившееся положение.

Беспокойный артиллерист оказался не только паталогическим болтуном, но и отъявленным бабником. При этом собственная нетранспортабельность его абсолютно не смущала, и он вовсю строил грандиозные планы покорения скандинавских валькирий.

— Представляешь, Ганс, говорят они все ростом как потсдамские гренадеры и сиськи — во! — лежащий на боку, Бенно попытался изобразить руками нечто необъятное.

— Каждая? — Нойнер, за истекшие сутки вернувший себе не только бодрость духа, но и своё обычное ехидство, не смог удержаться от "шпильки".

Недамански на секунду задумался — подколка Ганса всё-таки вывела его из равновесия, хотя и ненадолго.

— Нет, пожалуй, обе. Да хоть бы и каждая! Какая разница? Главное: одну из них закрепили за нашим отделением! Представляешь? Я даже имя её узнал — Сольвейг Солемдаль! Здорово звучит, правда? Как в музыке какой-то классической… не помню названия. Настоящая норвежка — дочь викингов! Голубые глаза, золотистые косы, длинные ноги, грудь… — Бенно откинулся на подушку и мечтательно закатил глаза.

Через каких-то полтора часа безжалостная действительность разбила его хрустальные мечты самым жестоким образом.

Когда во время обеденного обхода, вместе с немолодым врачом, в палату, громко топая туфлями сорок первого размера, вошла сутулая, костлявая тетка неопределенного возраста с абсолютно плоской грудью, массивной, как булыжник, челюстью, "лошадиным" лицом, водянистыми глазами и практически бесцветными жидкими волосами и бровями, случилось чудо. Бенно, который от предвкушения встречи со скандинавской красавицей последние полчаса буквально не находил себе места, увидев предмет своих вожделений, онемел на целых 10 минут! Даже на вопросы врача о самочувствии он только мотал головой и мычал что-то нечленораздельное.

Ганс, наблюдавший эту картину, буквально давился от смеха, накрывшись купленной вчера в городе газетой, и беззвучно сотрясаясь от душившего его хохота. Лишь через пару минут, после того как доктор со своей спутницей покинули палату, Бенно смог выдавить из себя первую фразу:

— Что это было???

— Валькирия, камрад! Даже не сомневайся — настоящая валькирия! — Ганс, наконец-то дал выход своему безудержному веселью.

— Э-э-э… — едва ли не впервые в своей жизни Бенедикт Недамански не нашелся с ответом. Зато Нойнер развлекался вовсю.

— А ты думал? "Бедра, грудь" — Ганс передразнил недавние восторги товарища по несчастью — ерунда всё это. Главное для настоящей валькирии, чтобы кольчуга удобно одевалась! А на ту грудь, что ты показывал, не то, что доспехи — парашютный купол не натянешь.

— Дьявол! Не завидую я в таком случае тем, кто попал в Вальхаллу и вынужден пялиться на таких страхолюдин до самого конца света. Это ж похуже, чем в чистилище сидеть, в ожидании страшного суда!

— Ага. Зато представь, с какой яростью будут сражаться эти вояки, когда придет день последней битвы — после такого зрелища их уже ничем не испугаешь!

Словом, норвежка действительно произвела фурор, правда несколько не такой, как рассчитывали, находящиеся на излечении, герои Райха.

А вот у Ганса дела стремительно пошли на лад. Как ни странно, но назойливый сосед и новая медсестра (которая, по выражению всё того же соседа, была самым жутким из всех ужасов войны, с которыми ему доводилось встречаться), даже по отдельности способные нагнать смертную тоску на кого угодно, вернули ему тягу к жизни. Точнее Нойнер ощутил просто непреодолимое желание оказаться от них как можно дальше. Ну а вслед за стимулом появились и результаты. Уже к концу февраля медицинская комиссия констатировала полное выздоровление оберштурмфюрера и постановила выписать его из больницы и направить в действующую армию — лечебная эпопея Ганса закончилась.

Правда немедленная отправка на фронт все же не состоялась. Оберштурмфюрер Ганс Нойнер получил месячный отпуск "для окончательного восстановления моральных и физических сил", и в последний день уходящей зимы, сев на поезд Дрезден-Мюнхен, отправился домой, собираясь в точности последовать полученной рекомендации.

* * *

Примерно в это же время, отдыхом на природе занимался еще один человек — Гейдрих решил ненадолго отвлечься от повседневной рутины и вырваться из напряженной атмосферы гитлеровской ставки. К концу февраля дела в его ведомстве, которое лихорадило от постоянных преобразований и реорганизаций всю прошедшую зиму и осень, более-менее нормализовались и Рейнхард Тристан получил, наконец, возможность отправиться в долгожданный отпуск.

Десятидневный отдых с семьёй на горнолыжном курорте в Баварских Альпах и вправду пошел на пользу. Исчезла моральная усталость и постоянно давящее напряжение. В голове вновь зароились идеи и сами собой стали складываться новые грандиозные планы. Появилась возможность, отвлекшись от повседневной рутины, взглянуть на последние события со стороны, заново проанализировать создавшееся положение и немного подумать о грядущем. Собственно этим Рейнхард Гейдрих и занимался в последний день своего отпуска, сидя в кресле у уютно потрескивающего углями камина.

Цепкий взгляд главы РСХА скользил по слегка колышущимся за окном шале веткам вековых елей. Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих размышлял.

"Итак, очередной этап в карьере успешно пройден — ему удалось сломить последнего значимого внутреннего конкурента на ниве тайной войны — Абвер. Теперь он подмял под себя практически все спецслужбы Райха. Отныне РСХА — имперская служба безопасности, образованная в, кажущемся таким далеким, 39-м году слиянием СД (служба безопасности) и зипо (полиция безопасности), является единственной полноценной спецслужбой Райха.

Конечно, формально Абвер никуда не делся — его подчинение РСХА носит временный характер, что подчеркнуто во всех приказах, определяющих текущее положение вещей. Но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем что-то временное. В любом случае, после той чистки, что устроили люди "папаши Мюллера" армейская разведка вряд ли сможет оправиться. Лучшие кадры, после весьма тщательной проверки, будут переведены в его ведомство, а создать новую структуру и развернуть агентуру — дело нелегкое. — Гейдрих жестко усмехнулся. — Пожалуй, будет даже лучше вернуть Абверу "независимость", предварительно подрезав ему крылья и ограничив его функции исключительно военной сферой".

Обергруппенфюрер потянулся, хрустнув суставами, и подбросил в камин еще одно березовое поленце из стоящей рядом аккуратной металлической корзины, после чего продолжил свои неспешные размышления.

"Впрочем, итог тихого противостояния с Абвером, длившегося еще со времени создания СД, был вполне закономерен. Слишком уж вяло работает армейская разведка, слишком слабую агентурную сеть они смогли развернуть, слишком много проколов допустили… Слишком много. Так что, случившаяся как раз месяц назад, казнь адмирала Канариса через повешенье (как шпиона), и нынешнее плачевное положение, некогда грозной спецслужбы, всего лишь логичный результат борьбы за существование — побеждает сильнейший!"

По губам шефа имперской службы безопасности скользнула кривая усмешка, придав лицу хищное выражение.

"Хотя объективности ради надо признать: тот "пришелец", что свалился из ниоткуда почти год назад, пришелся очень кстати. И очень хорошо, что попался он именно офицеру СС — повезло. Впрочем — тут лицо Гейдриха вновь приняло серьезное выражение — везет тому, кто хорошо к этому подготовился. Не создай он в свое время партийную контрразведку, не разверни за последующие годы широчайшую сеть отделений и обширнейшую агентуру, так и притащить этого "пришельца" было бы некуда. А так, пожалуйста — полноценное отделение Гестапо в самом центре Парижа, развернутое менее чем через месяц, после занятия города.

И все-таки пришелец из будущего помог, сильно помог. Нет, с Канарисом конечно удалось бы справиться и своими силами, очень уж по старинке была организована работа в его ведомстве. Традиции и опыт, конечно вещь хорошая — ему ли не знать? Ведь он сам начинал постигать азы агентурной деятельности в ведомстве, покойного ныне адмирала. Но ничто не стоит на месте и в непростом деле шпионажа и борьбы с оным все время нужно придумывать что-то новое, еще неизвестное противнику. И именно пришелец продемонстрировал это со всей возможной ясностью и отчетливостью. Ну не он лично, конечно — тут Гейдрих, вспомнив показания ошарашенного и довольно-таки плохо соображающего путешественника во времени, невольно улыбнулся — но именно с помощью предоставленной им информации (надо сказать весьма скудной и довольно сумбурной) аналитики шестого управления во главе с Шелленбергом смогли составить более чем убедительную картину вопиющей некомпетентности Абвера".

Вспоминая, как нервно и суетливо вел себя фюрер, читая аналитический обзор Шелленберга, Гейдрих вновь не сдержал ядовитой усмешки. Еще бы! Ведь он лично правил и редактировал этот, без преувеличения судьбоносный, отчет. Нет, выводы в нем были сделаны абсолютно верные, причем исходя из весьма общих и в основном косвенных данных, полученных от пришельца (тут его сотрудники оказались на высоте). Но выводы выводами, а вот впечатление этот отчет должен был произвести вполне определенное. И он — Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих этого добился. Его стараниями акценты в этом отчете-докладе были расставлены так, что у фюрера не осталось ни малейших сомнений: Канарис — бездарь и дешевка, по недоразумению занимающая пост главы разведки, а все его ведомство — богадельня, тратящая огромные средства непонятно на что. И все (ну или почти все) роковые для Райха решения, принятые в той, теперь уже несостоявшейся реальности, были приняты исходя из неверных, неполных, а то и вовсе подложных сведений, предоставленных Абвером.

"А новые сведения о технических разработках и военных приготовлениях, полученные уже ЕГО агентурой, и вовсе выставили ведомство Канариса беспомощным и жалким. Это ж надо было умудриться прохлопать все (ВСЕ!) перспективные разработки противника. Радары (уже принятые на вооружение!) в Британии, новые танки и реактивные снаряды в СССР, атомную бомбу, наконец! Всё проспали. Да и про размеры и вооружение той же РККА Абвер, как оказалось, имел более чем скудные сведения. Политическую же обстановку подчиненные Канариса похоже и вовсе не отслеживали. Достаточно вспомнить итало-греческую войну, ставшую полной неожиданностью для германского руководства. Государственный переворот в Югославии, едва не сорвавший восточный поход, тоже как-то прошел мимо внимания абверовской агентуры.

Ну и подложное "дело Канариса" конечно ускорило процесс устранения адмирала и его присных, поставив красивую финальную точку в их противостоянии. Но кому дано, тот поймет — это лишь верхушка айсберга. А годы тщательной и кропотливой работы по подрыву доверия фюрера к армейской разведке и её руководителю навсегда останутся скрыты от подавляющего большинства заинтересованных лиц. Оно и к лучшему.

Пока же можно себя поздравить. Некогда единственная служба разведки и контрразведки Германии, теперь будет низведена до уровня чисто военного узкоспециализированного ведомства, которое занимается сбором и обобщением сведений от военных атташе. Ну и еще там по мелочи. Вся политическая, техническая, экономическая разведка, а также контрразведка отныне сосредоточены в его руках! Огромная власть, колоссальные возможности, почти осязаемая мощь". — Рейнхард бодро протарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Новые возможности пьянили. Пьянили, но не опьяняли! Слишком уж хорошо он понимал, что поднявшись столь высоко и упасть можно очень низко — прямо в безымянную могилку, на каком-нибудь безвестном кладбище. Пока что он устранил лишь одного из своих конкурентов. Вернее очередного из них. Но работы от этого меньше не стало, наоборот — прибавилось. Нужно совершенствовать созданный управленческий аппарат, отлаживать новую структуру, заполнять выросшие штаты, особенно тщательно проверяя сотрудников, переведенных из Абвера. Нужно курировать массу новых технических разработок, обещающих вывести разведывательную деятельность на принципиально иной уровень, за которые взялся новый — технический отдел.

"Но это все текучка — тяжелая, но необходимая работа, а есть еще и работа на перспективу. И новая цель уже намечена — "Черный орден СС" — ведомство еще одного бывшего шефа, Генриха Гиммлера. Первые успешные шаги в этом направлении уже предприняты. Еще летом 40-го года, опираясь на положительное впечатление, произведенное на фюрера, полученной с помощью "пришельца" информацией, удалось добиться вывода РСХА из СС. Можно смело считать это стратегическим успехом, так как теперь над ним нет никого, кроме самого Гитлера. Хотя фактически подчиненность Гиммлеру и раньше была довольно условной — информация, добываемая РСХА, шла напрямую к фюреру. И приказы приходили оттуда же. Но все же, все же…"

Гейдрих недобро усмехнулся, вспомнив точную и оттого совсем не смешную для кое-кого шутку Геринга: "HHHH, Himmlers Hirn heisst Heydrich".

"Толстяк прав! То, чем СС является сейчас, во многом является заслугой других людей, а вовсе не рейхсфюрера СС. Гиммлер — ограниченный идеалист-мечтатель, ни на что кроме своей собачьей верности фюреру не способный. Но в тоже время, этот романтик нацизма обладает вполне реальной силой и рычагами влияния. СС сейчас фактически является государством в государстве, с собственной экономикой, юрисдикцией и вооруженными силами. А наличие силы у ограниченного, но преданного соратника вождя чревато неприятностями для менее догматичных и более честолюбивых последователей фюрера. Следовательно, пора избавить "паладина Гитлера" от функций, которые он не в состоянии как следует выполнять.

Правда, прямой конфликт на этот раз не желателен. Что ж, это даже к лучшему. У СС и лично Генриха Гиммлера врагов более чем достаточно, как в самой организации, так и за её пределами — желающих избавиться от такого соперника предостаточно и в армии и в партийном аппарате. Нужно лишь подтолкнуть эти силы к действию и придать им нужное направление, после чего можно будет любоваться результатами своих трудов со стороны, ничем не рискуя.

Ну а заодно неплохо бы прихватить что-нибудь полезное и для себя. Тем более, что начало уже положено. Вот, например, инспекторат концентрационных лагерей очень органично вписался в структуру РСХА. Ведь клиентов в ведомство, покойного ныне, Эйке поставляет именно РСХА, так почему бы ему и дальше не сохранять контроль над своими "подопечными"? Ну а вместе с пенитенциарной системой, в комплекте, так сказать, под его, Гейдриха, контроль перешли и охранные войска — подразделения "Тотенкопф". Собственная армия в придачу к собственным спецслужбам и системе исполнения наказаний это уже что-то". — Гейдрих не сдержался и щелкнул своими изящными пальцами музыканта. Все пока шло по плану. По его плану!

* * *

Ещё одним событием, происходившем в конце февраля, вдали от полыхающих огнями фронтов, была встреча премьер-министра Великобритании сэра Уинстона Черчилля и президента Соединенных Штатов Америки Франклина Делано Рузвельта, состоявшаяся на борту американского тяжелого крейсера "Августа". Но, хотя конференция с участием двух признанных лидеров "демократического мира", и состоялась за сотни и тысячи миль от сражений, сотрясавших континенты и океаны планеты, все обсуждавшиеся на ней вопросы замыкались исключительно на военной тематике.

Рандеву произошло на рейде Рейкьявика — столицы оккупированной американо-британскими войсками Исландии, что было совсем не случайно. Скалистые фиорды Исландии служили своеобразным мостом между Европой и американским континентом. Через бухты Рейкьявика и Хвальфиорда шел колоссальный поток грузов, здесь формировались и пережидали жестокие зимние шторма атлантические конвои, здесь отстаивались и заправлялись эскорты. На аэродромах Исландии базировались патрульные самолеты берегового командования, охотившиеся за германскими субмаринами и рейдерами в Атлантике. Мрачный и бесплодный остров, затерянный на границах Арктики, был связующим звеном между еще не покоренной нацистами частью Европы и заокеанской Америкой, ставшей главной надеждой всех антигерманских сил запада на реванш.

Исландия была первой и пока единственной страной Европы, занятой американскими войсками, плацдармом и перевалочным пунктом, для грядущего англо-саксонского контрнаступления. И встреча здесь, на краю Мира, глав двух мощнейших держав должна была символизировать собой грядущие перемены в ходе войны. А перемены были и впрямь необходимы. Уходящая зима стала страшным временем для приверженцев "свободы и демократии".

Вступление в войну США вместо облегчения принесло только расширение масштабов войны и… новые поражения. Наступление японцев на Тихом океане развивалось ураганными темпами, пожирая колоссальные пространства и ресурсы с невообразимой быстротой. Вся густозаселенная и богатая сырьем Юго-Восточная Азия оказалась потеряна. Западная часть бассейна Тихого океана перешла под полный контроль страны восходящего солнца. Непосредственная угроза вторжения нависла над Гавайями, Австралией и Индией — ключевыми опорными пунктами союзников в Океании и Азии.

А в Атлантике бесчинствовали "У-боты" — германские субмарины собирали самую обильную жатву с начала войны. Транспорты союзников отправлялись на дно сотнями, эскорты не справлялись с охраной всё новых и новых конвоев. Штаб Кригсмарине умело маневрировал силами, охватывая действиями "волчьих стай" все новые и новые районы океана, заставляя британский и американский флота раздергивать и без того недостаточные силы ПЛО. В результате потери торгового флота подскочили до критической отметки (и продолжали расти!), а поток идущих через океан грузов неуклонно снижался, угрожая в перспективе коллапсом британской экономики.

Единственным стабильным участком стратегического фронта было Средиземноморье. Здесь инициативой, безусловно, владели англичане. Но даже там отсутствовали явные успехи — франко-итальянские силы хоть и пятились, но держались, отражая в Тунисе упорные, но чересчур безискустные попытки англичан овладеть всем североафриканским побережьем.

Зато приятной неожиданностью стала необыкновенная стойкость Советского Союза. Страна Советов не только выдержала чудовищный натиск германских армий, но и смогла с наступлением зимы перейти в наступление, поставив, считавшийся непобедимым, Вермахт на грань катастрофы. Так что можно было не сомневаться: основные силы "оси" и в 42 году будут скованы на бескрайних просторах СССР. И этим надо воспользоваться!

В США принимали одну производственную программу за другой, самая мощная в мире промышленность перестраивалась на выпуск военной продукции, поток вооружений и военных материалов хлынул в стремительно формирующуюся армию. На глазах возрождался и потрепанный флот, быстро пополняясь новыми кораблями — от тральщиков и корветов до линкоров и ударных авианосцев. Американцы на ходу учились воевать, не стесняясь перенимать опыт у британских коллег, там, где это было целесообразно (например, в способах организации конвойной службы и противолодочной обороны, где англичане за два с лишним года войны, что называется, собаку съели). Решимость союзников вести борьбу до полной победы была непоколебима, не смотря ни на что. Оставалось только выбрать точку приложения первоочередных усилий. Вот тут-то и возникли разногласия, для решения которых понадобилась личная встреча лидеров двух великих наций.

Черчилль, верный периферийной стратегии, предлагал сконцентрироваться на овладении французскими колониями в Африке и вытеснении немецких субмарин из Атлантики. Лишь после этого можно будет приступить к высадке в Европе, причем как можно дальше от Германии — в Норвегии, на Балканах, на Пиренейском полуострове. А пока будут идти эти предварительные операции, следует начать совместные масштабные бомбардировки европейских городов с целью подрыва промышленного потенциала и морального духа населения. Советскому Союзу при всем этом действе отводилась роль "кровавого болота" в котором завязнут немецкие танковые клинья.

Рузвельт, уповающий на экономическое превосходство союзников, настаивал на более активных действиях. Предлагая уже в 43-м году осуществить полный разгром сил "оси" в Европе, путем массированного наступления на суше, море и в воздухе. Для этой цели предполагалось в течении 42-го года очистить от франко-итальянских войск Северную Африку, уничтожить или заблокировать в гаванях надводные флоты и субмарины "оси", сформировать и развернуть на подступах к Европе армию вторжения и подавляющие военно-воздушные силы — весьма смелые планы, особенно учитывая довольно безрадостную ситуацию сложившуюся на фронтах войны. Правда для его осуществления требовалось сформировать "с нуля" несколько сотен новых дивизий и авиакрыльев, а также найти способ перебросить всё это через Атлантику, в которой продолжали бесчинствовать "пираты фюрера".

Советскому Союзу, как и Китаю, следовало оказывать помощь военными материалами и вооружениями, поставляемыми по договору о ленд-лизе, чтобы связать в этих странах как можно большее число войск "оси". В этом вопросе британские и американские планы также расходились, так как англичане выступали за минимизацию военных поставок независимым союзникам.

Единственным пунктом, по которому стороны сразу сошлись во мнениях, была роль фронтов в предстоящих сражениях: Германия единодушно была признана наиболее сильным и опасным из противников. Соответственно, европейский театр военных действий получил статус приоритетного, а тихоокеанский был признан второстепенным — на нем предполагалось пока ограничиться обороной. По всем остальным позициям пришлось искать компромис, выдвигая аргументы и идя на уступки. Победителем из этой своеобразной ораторской дуэли вышел многоопытный в политических дрязгах британский премьер. Сэр Уинстон, ловко используя, продемонстрированную американцами беспомощность в военной сфере, продавил свою осторожную стратегию окружения и изоляции стран "оси" и, прежде всего, Германии. Рузвельт, больше привыкший заниматься внутренней политикой и экономикой, не смог переломить упорство, поднаторевшего в политических баталиях, "британского бульдога".

В результате, итогом конференции в Рейкьявике стало принятие союзниками новой долгосрочной стратегии ведения войны, в целом основанной на британском сценарии. Рвавшиеся в бой американцы, правда, смогли добиться увеличения масштаба грядущих операций и несколько сократить сроки, отводимые на их подготовку. Еще одной уступкой, на которую вынужден был пойти Черчилль, стало расширение запланированного объема экономической помощи СССР и Китаю — в планах сдерживания агрессоров им отводилась важная роль.

Фигуры на стратегической шахматной доске начали перестраиваться в новую конфигурацию. Закончилась тяжелая зима 41–42 годов — зима несбывшихся надежд. Впереди была весна, а вместе с ней и новая военная кампания, традиционно несущая с собой новые надежды и неизбежно ведущая к новым сражениям.

 

Глава 13 "Пробуждение весны"

Советский Союз тоже готовился к новым битвам, спеша воспользоваться относительным затишьем, наступившим на фронтах в середине марта 1942 года. Три долгих и суровых зимних месяца принесли немало разочарований, зато очень много крови и лишений. На зимнюю кампанию советским командованием возлагались большие надежды: предполагалось ни много ни мало совершить перелом в ходе войны и повернуть вспять волну германского вторжения. И предпосылки к такому оптимизму были — немецкая армия оказалась не готова к длительной войне вообще и к войне зимой в частности. Начало советского контрнаступления показало это со всей ясностью. Но вот потом…

Потом оказалось, что РККА тоже не готова к задуманному генштабом широкомасштабному наступлению. Не удавалось как следует организовать взаимодействие пехоты и артиллерии, авиации и танков. Наступающие войска преследовали хронические перебои со снабжением боеприпасами и даже продовольствием — службы подвоза не справлялись со своими функциями. Связь работала неудовлетворительно. Вследствие всего этого, армии шли в наступление разновременно. Локальные успехи не получалось развить в оперативные.

На направлении одного из главных ударов — под Тулой, наступление не заладилось почти сразу. Немцы достаточно быстро сманеврировали своими войсками, перебросив южнее Оки все силы 2-й танковой группы, переименованной вскоре во 2-ю танковую армию. Кроме того Гудериан дополнительно получил в качестве усиления один моторизованный корпус из 4-й танковой группы, два армейских корпуса из 4-й полевой армии и две свежие пехотные дивизии из резерва группы армий "Центр". Его танковые дивизии получили 120 новеньких танков и полторы сотни бронетранспортеров в качестве маршевого пополнения, что, наряду с ремонтом ранее поврежденной техники, позволило существенно увеличить их ударную силу.

Жесткая оборона немецкой пехоты в сочетании с энергичными контратаками танковых частей зарубили советское наступление на корню. Наступающие армии смогли потеснить немцев до Тулы, но ворваться в город, или хотя бы зацепиться за его предместья, так и не смогли. Наступление забуксовало. Продвижение было минимальным, а потери весьма тяжелы — атакующие части буквально таяли в непрерывных боях. Немцам тоже было нелегко, но они держались. Имея за спиной московский транспортный узел, противник сравнительно легко мог маневрировать силами, оперативно перебрасывая подкрепления на атакованные участки. Неоценимую помощь армии Гудериана оказывала также немецкая авиация, базировавшаяся на отличных московских аэродромах, что позволяло ей свести к минимуму зависимость от погодных условий.

Атаки на Ростов и Воронеж также не увенчались успехом. В районе первого немцы сосредоточили слишком много сил, в основном за счет освободившейся после захвата Крыма 11-й армии, а под вторым насмерть встали гренадеры СС. Эти хорошо экипированные и укомплектованные отборным личным составом части дрались с фанатичным упорством, раз за разом возвращая контратаками утерянные рубежи, они не отступили ни на шаг, не смотря на тяжелейшие потери. Так что войска Южного фронта довольствовались захватом лишь нескольких плацдармов на Донце, часть из которых немцы к весне смогли ликвидировать. Воронежский фронт не мог похвастаться даже такими результатами.

Зато севернее — в районе Калинина — наступающим советским армиям сопутствовал успех. Части РККА преодолели замерзшую Волгу восточнее и западнее города и устремились на юг, стремясь окружить немецкий гарнизон и рассечь весь фронт группы армий "Центр".

Еще успешней развивалось наступление правофланговых ударных армий Калининского фронта в районе Осташкова. Здесь, на стыке групп армий "Центр" и "Север", тонкая немецкая линия была просто снесена наступающими советскими войсками. Ситуация для немцев осложнилась тем, что германское командование не смогло правильно распорядиться находящимися в его распоряжении резервами — три пехотные дивизии, прибывшие из Франции в ноябре-декабре, были брошены для закрытия прорыва не одновременно, а одна за другой, к тому же растянутыми на широком фронте. Вдобавок ко всему, интендантская служба не озаботилась оснащением войск соответствующей экипировкой и солдаты этих дивизий пошли в бой без зимнего обмундирования, что привело к тяжелым потерям от обморожений.

Немецкое верховное командование вообще оказалось застигнуто врасплох. Никто в ОКВ и ОКХ не ожидал столь мощного наступления от, считавшейся полностью разбитой, РККА. Эта беспечность и самонадеянность обошлись немецкой армии очень дорого.

В результате наступления 3-й и 4-й ударных армий, на стыке групп армий "Север" и "Центр" образовался огромный разрыв не занятый войсками. Закрыть его было нечем — все силы притягивал к себе Калинин. Этот город стал главным центром притяжения усилий обеих сторон, словно гигантский водоворот, затягивая в себя всё новые и новые части. 11 резервных дивизий, прибывших на Восточный фронт с запада в начале зимы, были израсходованы очень быстро. Чтобы не допустить развала северного фланга Гр. А. "Центр", немецкому командованию пришлось снимать дивизии и части усиления с других участков и срочно перебрасывать их на угрожаемое направление.

И, тем не менее, усталость и некомплектность, изможденных боями войск, вкупе с отвратительным снабжением делали свое дело. Свежие советские армии, регулярно получавшие подкрепления, постепенно продавливали немецкую оборону. К началу февраля Калинин был полностью окружен, а запертый в нем стотысячный гарнизон снабжался исключительно по воздуху. Создалась реальная угроза выхода передовых конно-механизированных групп на тылы выдвинутой далеко на восток московской группировки Вермахта. На великолукском направлении продвижение РККА было еще большим. Там ударные группы продвинулись вглубь немецкой обороны на 200–250 километров, установив контакты с партизанами, действовавшими в глубоком тылу противника.

Положение немецких армий стало настолько критическим, что Верховное командование Вермахта пошло на издание беспрецедентного приказа, за подписью самого Адольфа Гитлера, предписывающего войскам удерживать свои позиции любой ценой: "…удерживать фронт до последнего солдата… Командующим, командирам и офицерам, лично воздействуя на войска, сделать все возможное, чтобы заставить их удерживать свои позиции и оказывать фанатически упорное сопротивление противнику, прорвавшемуся на флангах и в тыл. Только подобного рода тактикой можно выиграть время, которое необходимо для переброски подкреплений из Германии и с Западного фронта, о чём я уже отдал приказ. Только когда резервы прибудут на отсечные позиции, можно будет подумать об отходе на эти рубежи…" [81]Подлинная цитата из приказа ОКВ, изданного зимой 41-42гг
В тоже время грозные приказы Ставки ВГК гнали советские войска вперед, невзирая на трудности и потери. Вермахт и РККА напрягали последние силы, стремясь добиться перелома в борьбе. В начале февраля этот перелом наступил.

Поредевшие, но закаленные в битвах, немецкие армии выстояли под натиском свежих, но неопытных, ударных армий РККА. Принятая немцами тактика удержания ключевых пунктов обороны, в первую очередь городов, являющихся транспортными развязками, принесла свои плоды. Глубоко вклинившиеся на контролируемую германской армией территорию, советские армии оказались фактически отрезаны от своих баз снабжения. Немцы, зачастую сами сидя в окружении, перекрыли пути подвоза для ударных группировок РККА. Создавшаяся ситуация напоминала слоеный пирог, когда окружившие противника войска, сами зачастую оказывались в окружении. Войска могли продвигаться вперед через заснеженные леса, замерзшие реки и болота, обходя опорные пункты врага. Но протащить по тому же маршруту снабжение было невозможно. Зимнее наступление забуксовало.

А вскоре немцы и вовсе начали понемногу перехватывать инициативу. Под руководством энергичного и напористого Вальтера Моделя, сменившего Штрауса на посту командующего ключевой 9-й полевой армии, надерганные с миру по нитке, сводные боевые группы пробивали коридоры к окруженным гарнизонам, отрезая в лесах и болотах, вырвавшиеся вперед части советских ударных соединений.

Наступление на стыке групп армий также остановилось. Немцы, наученные первым горьким опытом, не стали выстраивать заслоны впереди наступающих армий. Вместо этого они организовали сильное давление на фланги прорыва, сумев потеснить, стоящие тут части. В результате советское командование, вместо развития наступления, было вынуждено снимать части ударной группировки с направления главного удара и спешно перебрасывать их к основанию прорыва, стремясь удержать "горловину", образовавшегося за время наступления огромного грибообразного выступа с центром в городе Адреаполь. Создалась своеобразная ситуация: в немецком фронте был огромный разрыв шириной в десятки километров, абсолютно не занятый войсками, штаб Калининского фронта об этом знал, но сил на продвижение в эту брешь — не имел.

Примерно такая же ситуация сложилась повсеместно — стороны обессилели в ожесточенной борьбе. И вот теперь — в середине марта — Шапошников на очередном заседании Ставки подводил закономерный итог:

— Таким образом, генштаб считает, что наступление утратило шансы на успех и дальнейшие атаки лишь вызовут дополнительные потери, не принеся сколько-нибудь существенных результатов. В связи с этим, предлагается прекратить текущие наступательные операции и ВРЕМЕННО перейти к обороне на всех фронтах.

После этих слов в зале повисла напряженная тишина: все (или, по крайней мере, большинство) присутствующие на заседании члены ГКО понимали разумность доводов Шапошникова, но согласиться с озвученным им мнением генштаба — означало признать неудачу зимнего наступления. Наступления, которое еще в самом своем начале получило неофициальное название "сталинское"… И потому участники совещания молчали, не спеша поддержать верное в военном, но сомнительное в политическом плане предложение.

Все ждали слов вождя — решающих слов. И они прозвучали.

— А что конкретно предлагает генштаб? — Василевский, как тень стоящий за правым плечом своего начальника, едва сдержал вздох облегчения: Сталин не стал с порога отметать неприятное предложение, и даже не выказал особого волнения (если судить по отсутствию акцента), значит, шанс на благоприятный исход есть!

Куда более привычный к грузу ответственности и ударам судьбы Шапошников начал излагать видение генеральным штабом дальнейшего хода боевых действий:

— После прекращения наступательных операций, войскам всех армий следует перейти к обороне, закрепив результаты зимних боев. Стабилизация фронта позволит пополнить войска, наладить снабжение, перегруппироваться и накопить новые резервы. Учитывая, что противостоящие нам немецкие войска в ходе предшествующих боевых действий были обескровлены и в значительной мере разбиты, мы сможем со свежими силами перейти в наступление сразу после окончания весенней распутицы, с целью нанесения врагу окончательного поражения.

— И как будет проходить это новое наступление?

— Поскольку понесенные с начала войны потери не позволят нам организовать общее наступление, генштаб планирует осуществить в мае-июне ряд последовательных операций на отдельных участках фронта в центральном и южном секторах. В случае успеха, это должно привести к разрушению всего немецкого фронта и создаст условия для перехода в общее наступление и полного разгрома врага.

Сталин не ответил, принявшись вместо этого набивать свою трубку. А заговорив, сказал совсем не то, что от него ожидали:

— А что скажет по этому поводу товарищ Федоренко?

Начальник Главного автобронетанкового управления РККА, не ожидавший такого поворота, слегка растерялся, но, тем не менее, начал довольно бодро:

— Товарищ Сталин, в настоящий момент имеется настоятельная необходимость масштабной реорганизации танковых войск. Наша танковая промышленность наладила массовый выпуск новой техники, в первую очередь танков Т-34 и Т-60, что позволяет нам увеличить численность танкового парка действующей армии. В тоже время, опыт зимних боев свидетельствует о недостаточной ударной силе танковых бригад. Отсутствие крупных танковых соединений, которые мы вынуждены были расформировать по результатам неудачных для нас прошлогодних боев, затрудняет массирование техники на направлении главных ударов, а наличие большого количества мелких подразделений уровня бригада/батальон усложняет управление войсками на участках прорыва.

ГАБТУ считает, что изменение общей обстановки как на фронте, так и в тылу, делает возможным и необходимым вновь приступить к формированию танковых корпусов. Для ускорения процесса, формирование предполагается проводить на бригадной, а не дивизионной, основе. По нашим расчетам эта мера позволит осуществить формирование первых 20 танковых корпусов к концу апреля. В связи с этим, ГАБТУ поддерживает предложение Генерального штаба о временной приостановке наступательных операций, так как это позволит быстрее и с меньшими трудностями осуществить запланированные преобразования.

Окончив доклад, Яков Николаевич замер, ожидая вердикта с некоторым волнением. Вроде бы планы по формированию новых танковых соединений Сталин уже изучил и высказал свое одобрение… Но кто знает, может быть планы верховного изменились?

Сталин вновь не стал отвечать сразу, выдержав довольно длительную паузу, и лишь затем сказал:

— Ну, раз никто не возражает…, то я думаю, что Ставка утвердит предложение генштаба о переходе к временной обороне. — Василевский и Федоренко с облегчением сели на свои места — на сей раз гроза миновала.

* * *

Планы на будущее строили и обитатели "Вольфшанце". Подумать местным завсегдатаям было о чём. Зимнюю кампанию хоть и с трудом, но удалось пережить, однако всем было понятно, что долго так продолжаться не может. Еще одну зиму на востоке Вермахт может не потянуть, поэтому решение должно быть найдено в ходе предстоящей летней кампании.

Собственно решение было уже предопределено — предстояло очередное стратегическое наступление. Оставалось только определиться с его целями. Поскольку для наступления на всем фронте сил явно не хватало, то волей-неволей приходилось выбирать: Поволжье или Кавказ. Победил последний вариант — приз оказался уж очень заманчив — лишить СССР наиболее дефицитных ресурсов: нефти, марганца, продовольствия. Также, в результате успешного наступления на юге, перекрывался главный канал поставок по ленд-лизу (поставки по которому уже начинали играть заметную роль) и захватывались наиболее густонаселенные районы страны, что должно было решающим образом подорвать способность Советского Союза к дальнейшему сопротивлению.

Теперь Гальдер занимался тем, что в своей обычной лекторской манере докладывал высшему политическому и военному руководству Райха мероприятия, предпринимаемые ОКХ, для обеспечения предстоящего наступления:

— К концу апреля должно завершиться обучение первых контингентов призывников, набранных в связи с внеочередным январским набором. Их предполагается использовать для пополнения действующих соединений восточного фронта. В первую очередь будут пополнены дивизии южного крыла, предназначенные для предстоящего наступления. Пополнение дивизий группы армий "Центр" не сможет быть осуществлено ранее июня-июля. По-видимому, довести все дивизии до полной численности все же не удастся, что делает неизбежным расформирование ряда подразделений.

Гитлер, до сих пор благосклонно слушавший доклад, резко встрепенулся:

— Гальдер, я же, кажется, уже говорил, что расформирование опытных дивизий, покрывших себя славой в жестоких боях, является недопустимым!

— Да, мой фюрер. Но поскольку поступающие и ожидаемые пополнения не в состоянии полностью покрыть понесенные потери, то нам в любом случае придется сократить штаты и перевести соединения на более экономную организационную структуру.

— Поясните.

— Дивизии группы "Центр" не будут расформировываться, но количество батальонов в их пехотных полках будет уменьшено с 9 до 6, то есть полки будут переведены на двухбатальонный состав. В случае, если в дальнейшем ситуация с людскими ресурсами изменится, мы сможем достаточно легко восстановить прежнюю структуру.

Гитлер отрывисто кивнул.

— Хорошо, генерал. Такое решение мне нравится больше. Продолжайте.

— Состав танковых дивизий группы "Центр" также будет сокращен: из танковых полков изымут по одному танковому батальону, которые будут переданы для усиления ударных войск южного крыла. Мотоциклетные батальоны всех танковых и моторизованных дивизий объединяются с разведывательными батальонами. Кроме того, в ближайшее время будет выведен с фронта и отправлен во Францию на переформирование ряд дивизий, понесших во время зимних боев особенно тяжелые потери и полностью утративших боеспособность. Среди них 6-я, 7-я и 10-я танковые дивизии, 5 пехотных дивизий и некоторые части резерва ОКХ.

В свою очередь, на восточный фронт будут переброшены 13 новых пехотных дивизий 17-й, 18-й и 19-й волн, формирование которых находится сейчас в финальной стадии. Также на восток будут переброшены вновь сформированные 22-я, 23-я и 24-я танковые дивизии. Снятые с фронта в декабре прошлого года и пополненные на западе 6 пехотных дивизий также будут возвращены на восток. Еще одна пехотная дивизия — 28-я, будет переформирована в легкопехотную. 196-я пехотная дивизия в Норвегии будет переформирована в 7-ю горнострелковую и также переброшена на восток. За исключением 22-й танковой, оснащенной преимущественно чешскими танками, 5-й и 8-й пехотных, которые будут переданы Гр. А "Центр", и горнострелковой, которая усилит наши войска в Лапландии, все остальные дивизии предполагается отправить на фронт предстоящего летнего наступления, создав таким образом необходимую для выполнения поставленных задач концентрацию войск.

Также в южный сектор фронта будут переброшены штабы 2-й полевой и 4-й танковой армий, 3-х моторизованных и не менее 4-х армейских корпусов с подчиненными им дивизиями. Для управления всеми сосредоточенными на юге войсками, на основе штаба 12-й армии будет создано новое командование группы армий. Командование Люфтваффе также намерено усилить южное направление вновь сформированными штабами и соединениями. Все эти мероприятия будут завершены к середине мая. В результате группировка наших войск на юге приобретет следующую организацию: Гр. А "Северная Украина" (бывшая "Юг", под командованием генерал-полковника Манштейна) — 2А, 1ТА, 6А, 4ТА, при поддержке 4-го воздушного флота; Гр. А "Южная Украина" (бывшая армейская группа "Лист", под командованием фельдмаршала Листа) — 17А, 5ТА, 11А и новый 6ВФ Люфтваффе. Главную ударную силу предстоящего наступления составят реорганизованные и пополненные танковые и моторизованные дивизии. Всего для наступления на юге выделено 11 тд и 10 мд (в том числе 6 усиленных, с тремя мотопехотными полками). Все танковые полки, предназначенных для наступления дивизий, переводятся на трехбатальонную организацию. Моторизованные дивизии также получают танковые батальоны, что должно существенно усилить их ударные возможности. Моторизованные дивизии группы армий "Центр" пока остаются со старой организацией, кроме гренадерской дивизии "Гроссдойчланд", которая получит танковый батальон в дополнение к существующему у нее дивизиону штурмовых орудий.

Гитлер вновь благосклонно кивнул — в отличие от рассуждений о расформировании частей и сокращении штатов, разговоры про усиление армии он был готов слушать часами.

— А каковы силы и вероятные действия противника? Шелленберг?

Вальтер Шелленберг, назначенный с подачи Гейдриха временным руководителем Абвера, последние месяцы постоянно присутствовал на всех совещаниях в гитлеровской ставке, неизменно нервируя местный генералитет, своим подчеркнуто штатским видом. Вот и сейчас оберфюрер был одет в элегантный костюм, без каких бы то ни было намеков на военную или партийную символику. Этакий столичный денди. Но дело свое он знал хорошо, что вынуждены были признать даже его недоброжелатели. И сейчас его ответ был, как всегда, максимально сжатым и информативным.

— По имеющимся данным, советская сторона намеревается, пополнив войска, перейти в мае-июне в наступление на центральном, северо-западном (на стыке Гр. А "Север" и "Центр") и южном (на Ростов) направлениях. Целью этих частных операций будет являться срыв немецкого летнего наступления и улучшение стратегического положения советских войск. Главные усилия, как и зимой, будут сконцентрированы на центральном направлении, где предполагается создать условия для проведения в будущем "большой операции" с решительной целью. Конечной задачей противника будет являться разгром основных сил Гр. А "Центр" и освобождение Москвы. От нас ожидают решительного наступления на центральном участке фронта в направлении Горького и Куйбышева. Пока это всё.

— Какими силами располагают русские?

— Существенными. Промышленность Советского Союза уже полностью перестроена на производство военной продукции. Мобилизационные ресурсы страны по-прежнему значительны. Рзведуправление полагает, что советское командование сможет обеспечить людскими и материальными ресурсами проведение запланированных им операций в течении лета-осени 42 года. Дальнейшая способность Советского Союза к сопротивлению будет напрямую зависеть от результатов летней кампании. Если нам удастся существенно снизить ресурсную базу противника путем захвата Кавказа и прилегающих регионов, то у нас появятся хорошие шансы провести следующую зиму в более спокойных условиях, чем нынешнюю. — Последнее ехидное замечание было предназначено Гальдеру, обещавшего фюреру пассивность РККА после взятия Москвы. Гейдрих одобрительно кивнул подчиненному — пусть генералы знают свое место. Разведка — его вотчина!

Гитлер не стал вмешиваться в тихую пикировку. Вместо этого он задумчиво уставился на карту Европы, а затем резко, в своей манере, поменял тему обсуждения:

— А что на западе?

Но Гальдера было нелегко сбить с толку. Легкий кивок и вот уже генерал-майор Хойзингер — начальник оперативного отдела ОКХ подает ему новый конспект с цифрами и выкладками.

— В настоящий момент в группе армий "Запад" под командованием фельдмаршала Рундштедта находится 16 ограниченно боеспособных пехотных дивизий 13-й и 14-й волн и 8 оккупационных дивизий 15-й волны. В течении лета предполагается повысить уровень боеспособности пятнадцати пехотных дивизий до уровня "восточных", путем передачи им дополнительного вооружения и транспорта, а также соответствующего изменения их организационной структуры. Также в июне в распоряжение группы армий прибудут соединения, отправленные с востока на переформирование. По нашим расчетам, эти дивизии будут укомплектованы всем необходимым и полностью боеспособны к середине осени. Кроме того, в июне должно быть начато формирование новых пехотных дивизий 20-й волны — их также предполагается использовать для усиления группировки на западе. Эти дивизии достигнут необходимого для боевого использования уровня боеспособности к концу октября. На лето и осень текущего года запланировано формирование на основе 202-го танкового полка новой 26-й танковой дивизии. В случае своевременной поставки всей необходимой техники, эта дивизия станет боеспособна к ноябрю.

В Норвегии группировка остается без изменений, за исключением запланированного на лето текущего года формирования 25-й танковой дивизии, которая должна стать полностью боеспособна к октябрю. На Балканах положение без изменений — основную роль в антипартизанской борьбе здесь играют союзные венгерские, болгарские, итальянские и хорватские подразделения. Существенное усиления нашего присутствия не запланировано. — Гальдер захлопнул папку и с невозмутимым видом уставился на Гитлера, ожидая дальнейших расспросов, но их не последовало. Фюрер германской нации задумчиво смотрел в сторону, словно не замечая окружающих — им овладел очередной приступ мечтательности. Затем взгляд Гитлера вновь обрел четкость и быстро обежал всех присутствующих, цепко вглядываясь в сосредоточенные, или наоборот подчеркнуто невозмутимые лица. Затем в наступившей тишине тяжело упали его слова:

— Это наступление является нашим последним шансом добиться победы в войне. Если не удастся захватить кавказскую нефть, Германия рано или поздно проиграет войну. Наша химическая промышленность уже сейчас с трудом обеспечивает потребности армии и военной экономики. Дальше так продолжаться не может. — Генералы, натыкаясь на взгляд фюрера, молча склоняли взгляды. Германия, перешедшая в декабре в режим тотальной мобилизации, отдала им всё что могла. Теперь всё зависело от них.

* * *

Нойнера все эти перипетии пока никак не касались. Оберштурмфюрер ехал домой! На экспрессе до Мюнхена, затем пересесть на пригородный поезд, еще немного полюбоваться проплывающими за окном баварскими пейзажами под бодрый перестук вагонных колес, и вот он уже стоит на перроне небольшого аккуратного вокзальчика городка Гармиш-Патенкирхен, в больнице которого когда-то появился на свет. Последний участок пути до родного Вальгау Ганс преодолел уже на рейсовом автобусе, высадившим его прямо у здания почты.

Вывалившись из дверей старенького "Мерседеса", того самого на котором он ездил в Гармиш и обратно еще школьником, Ганс с мечтательным выражением на лице осмотрел роскошные заснеженные ели, возвышающиеся на склонах долины, простые деревянные домики и расчищенные от снега улицы. С наслаждением вдохнув чистый горный воздух, оберштурмфюрер решительно зашагал по знакомой с детства улице — блудный сын вернулся домой, после четырех лет отсутствия.

В Вальгау всё осталось по-старому, только народу было совсем мало. Не смотря на то, что лыжный сезон еще не завершился, туристов нигде не было видно — война вносила свои коррективы в жизнь курортного поселка. Мужчин призывного возраста тоже не наблюдалось по той же причине. Поэтому фигура Нойнера, неспешно идущего по улочке с рюкзаком на плече, вызвала явно повышенный интерес у пары попавшихся ему по дороге женщин, предбальзаковского возраста, спешивших куда-то по своим делам. По-видимому, только эти неотложные дела избавили бравого отпускника в необычной форме и кепи как у горных стрелков, но без традиционного эдельвейса, от попыток удовлетворить любопытство за его счет. Впрочем, сам Ганс об этом не задумывался.

Оберштурмфюрер словно вернулся в детство. Последний раз он ходил по этим улочкам мальчишкой, еще до войны… Как давно это было! И как всё изменилось за прошедшие годы… Или просто прошедший через всю Европу, повоевавший и повзрослевший вояка стал воспринимать окружающее немного по-другому, не так как семнадцатилетний школьник? Знакомый с детства мирок словно стал меньше и в тоже время уютней. Ганс даже ощутил легкий укол совести, не часто его донимавшей, за то, что отправившись в большую жизнь, ни разу не удосужился навестить свою малую Родину, проведать родителей… Всё время что-то мешало. После получения унтер-офицерского звания он попал в спецподразделение "Данциг", находившееся на особом положении, что исключало всякие отпуска. Потом была война. Штурм Вестерплятте, зачистка Западной Пруссии… Затем последовало обучение в юнкерской школе, формирование дивизии, снова война, уже на западе. Потом правда был долгожданный отпуск, но доехать до дому не получилось — сперва Ганс на неделю застрял в Париже, а потом загулял у двух братьев-сослуживцев из артполка, зазвавших его в гости (за этот случай совесть пинала его с особым остервенением). А дальше всё пошло по накатанной колее: служба, передислокации, война…

Под нахлынувшим потоком ностальгических чувств оберштурмфюрер расслабился и пропустил внезапную "атаку" справа, о чем, правда, впоследствии никогда не жалел. Из мечтательной задумчивости его вывел радостный крик "Гаааанс!!!", раздавшийся за правым плечом. Единственное, что успел сделать Нойнер, это повернуться на звук, а уже в следующий миг на него с радостным визгом обрушился белокурый вихрь! Две нежные, но крепкие ручки сомкнулись и смутно знакомая девица с парой задорных коротких хвостиков, торчащих из под вязанной шапочки, повисла у него на шее, заставив с тревогой прислушаться к недавно зажившей спине.

Спина не подвела. Руки тоже сработали как надо, автоматически обняв внезапно налетевшую деваху, а мозг, пока мышцы работали, получил возможность напрячь память и осмыслить сложившуюся ситуацию, не отвлекаясь на управление моторными реакциями организма. Результат не замедлил сказаться.

— Кристина?

— Агааа!!! Узнал?! Я тоже сразу тебя узнала, как только увидела. Тебя отпустили в отпуск? Ты к нам надолго? Давно приехал? Как у тебя Дела???

Если бы не двухнедельный опыт общения с Недамански, то Ганс мог бы и растеряться под градом обрушившихся на него вопросов. Теперь же разум, закаленный в горниле бесконечных больничных разговоров "ни о чём", без проблем справился с потоком мало-связной информации, заставив Ганса чуть ли не с благодарностью вспомнить бывшего соседа по палате.

— В отпуск, по ранению.

— Ой!

Руки, сжимавшие шею, разжались, и Кристина вновь спустилась на грешную землю, но из объятий Ганса не выскользнула и руки от его шеи далеко не убрала (теперь они располагались у него на груди, теребя воротник парки).

— Так ты ранен! Извини, я так налетела. У тебя ничего не болит?

— Не, порядок. Я уже вылечился. Почти два месяца в госпиталях — не шутка.

— Точно вылечился? Здорово! А надолго приехал?

— На месяц.

— Уррааа!!! Пошли скорее! Мама будет рада!

— Чья?

— Эм-м — Кристина слегка смутилась — твоя, конечно! Но моя тоже, если в гости зайдешь. Зайдешь? — С этими словами Кристина слегка пихнула Ганса кулачком в бок.

— Приглашаешь?

— Конечно! Пошли!

— Ну, веди. Но сначала ко мне. — С этими словами, Ганс с легким сожалением выпустил из своих объятий целеустремленную непоседу и позволил увлечь себя к уже видневшемуся в конце улицы знакомому домику.

* * *

Возвращение домой неожиданно оказалось гораздо более бурным, чем предполагалось, но, несомненно, приятным. Кристина еще на подходе к дому радостно закричала, так чтобы слышала вся улица:

— Фрау Марта, фрау Марта! Смотрите, кого я вам привела!

С этими словами она за руку втащила Ганса во двор его родного дома и именно в таком виде (под ручку с Гансом и с победно сияющим личиком) предстала перед заполошно выскочившей на крыльцо фрау Нойнер, после чего радостно объявила:

— Мы пришли!

Дальше была обычная в таких случаях суета, беготня, немного слез и прочие атрибуты встречи непутевого, но любимого сына. Ганс, получивший отпуск только накануне выписки из госпиталя, прибыл домой раньше, чем отправленное им письмо, уведомлявшее родню о скором визите. Поэтому его приезд стал совершенно неожиданным, слегка выбив семью из колеи. К тому же родовое гнездо Нойнеров к некоторому удивлению Ганса оказалось почти пустым: старшая сестра Эльза жила у мужа в Рупольдинге, младшего брата Пауля еще осенью забрали в армию, отец, работавший в лесном хозяйстве, был в командировке, а младшая сестра Мартина ещё не вернулась из школы. На Ганса, запомнившего родной дом шумным и многолюдным, это вроде бы обычное обстоятельство произвело гнетущее впечатление.

Впрочем, ситуацию полностью разрядила некая молодая особа по имени Кристина Тереза Хаусвальд, которая, казалось, обрадовалась приезду Нойнера больше всех остальных родственников и знакомых вместе взятых. Вцепившись в Ганса еще на улице, она больше не отпускала его ни на шаг, приняв самое деятельное участие в хлопотах по встрече и обустройству свалившегося как снег на голову отпускника. Сам виновник переполоха, любуясь ладной фигуркой и симпатичной мордашкой, постоянно находящимися в его поле зрения, искренне недоумевал с чего это одноклассница его младшего брата, которую он смутно помнил еще пятнадцатилетним подростком и с трудом смог узнать на улице, вдруг проявила к нему такой недвусмысленный интерес?

Однако задаваться этим вопросом слишком долго он не стал. Молодость брала свое! Весна, опять же… Словом, только что оправившемуся от ранения и вырвавшемуся на волю из затхлой атмосферы госпиталей, парню хотелось вновь ощутить себя живым. А бойкая Кристина подходила для этого просто идеально. Так что Ганс недолго думая отбросил неуместные размышления и с головой погрузился в пучину мирной жизни, стремясь по максимуму использовать ту короткую отсрочку, которую он столь нежданно-негаданно сумел получить у войны.

Первым делом состоялась раздача подарков, купленных в Дрездене и Мюнхене на немалое офицерское жалование. Тут Ганс проявил находчивость и гибкость, на ходу переиграв свои предварительные планы. В результате подарочный комплект отсутствующей Эльзы достался Кристине, к неописуемой радости последней. Дальше были обязательные визиты к родственникам (дядя Отто: "…вижу, герой, хвалю! Жаль отец не видит.", бабушка Магда: "…и когда закончится эта война?! Столько лет не видела любимого внука!") и совсем необязательный, но приятный визит в гости к Кристин. После этого долг вежливости можно было считать исполненным и с чистой совестью предаться заслуженному отдыху, занявшись собой… и Кристиной.

Не тут-то было! В гости к матери Ганса одна за другой под всевозможными предлогами зачастили соседки, подружки и просто знакомые, причем все как на подбор с дочерями в возрасте от 18 до 25 лет. Кое-какие девицы понапористей, пробирались в дом с неженатым лоботрясом даже без родительского прикрытия — на свой страх и риск. Однако всех соискательниц ждал жестокий облом: рядом с объектом их интереса по-хозяйски восседела Кристина, которая, при виде очередной визитерки, с непринужденным видом прислонялась к Гансу поплотнее, делала счастливое лицо и ненавязчиво демонстрировала новые сережки. После этого большинство девиц увядало прямо на глазах и поспешно покидало дом, зачастую даже не дождавшись ответа на просьбу, с которой они являлись. Особо упорных, решивших сражаться до конца, вежливо выпроваживала сама фрау Марта, вздыхая и бросая украдкой взгляды на сына и вьющуюся возле него Кристину.

Ганс в эти женские разборки не встревал, резонно решив, что от добра — добра не ищут. Вместо этого он занимался другими важными делами: чесал за ухом полосатого пушистого кота, полюбившего дрыхнуть у него под боком, катался по окрестностям на лыжах и отъедался на домашних харчах (благодаря внезапно начавшемуся роману получалось практически ежедневно на законных основаниях обедать дважды — у себя и в гостях у Хаусвальдов). Ну, еще немного работал по хозяйству — дому нужны мужские руки, а они нынче в дефиците. Но это так — мелочи.

Главным и наиболее приятным "занятием" была, конечно, Кристина. Девушка охотно проводила с ним время, сопровождая как тень с утра до ночи. Смеялась, обнималась, целовалась, но… дальше дело пока не двигалось. Строгое католическое воспитание делало свое черное дело. Нойнер, который, пошлявшись по миру, привык смотреть на жизнь проще, начинал понемногу беспокоиться — дни отпуска стремительно пролетали один за другим, а подвижек не наблюдалось. Thema Eins ставилась всё более остро, и Ганс решил сыграть ва-банк. В середине марта он сделал ход конем: изъявил желание покататься на горных лыжах в Гармише. Вроде бы и рядом совсем, но все же уже не под прямым родительским надзором.

Коварный план сработал — Кристина согласилась составить ему компанию. Католическая мораль наконец-то дала трещину! Дальнейшее было делом техники, которая Ганса обычно не подводила. Не подвела и на этот раз. Так что последние две недели отпуска стали самыми приятными в его жизни, превратившись в своеобразный медовый месяц. Ну, пусть полмесяца.

Однако, всё когда-нибудь заканчивается, и плохое и хорошее. Подошел к концу и нежданный отпуск Нойнера. Март уступал место апрелю, уже повсюду ощущалось дыхание весны, природа ликовала, просыпаясь от зимней спячки — чем не время, чтобы шагнуть в новую, счастливую жизнь? А Ганс уезжал на войну.

Кристина шмыгала носом, временами смахивая из уголков глаз слезинки, — сказка окончилась, прекрасный принц убывал в никуда, внезапно поманившее счастье оказалось миражом. А вот Гансу было хорошо. Немного грустно, конечно, но в целом оберштурмфюрер чувствовал себя замечательно. Он привык к такой жизни, свыкся с войной, с жизнью вдали от дома. Да и про сам дом уже практически позабыл. Даже смерть стала обыденностью, еще одной стороной кочевой жизни солдата. Визит домой был всего лишь коротким отдыхом, передышкой в военных буднях. Отпуск прошел отлично, так о чем же жалеть? Но Кристину все-таки было жалко. Чем-то эта девчонка, прыгнувшая ему на шею при первой встрече, все же смогла его зацепить…

Чтобы хоть как-то отвлечь хмурую спутницу, молча провожавшую его до вокзальчика, на котором он высадился почти месяц назад, и при этом не наворотить лишнего, Ганс решил прибегнуть к наиболее нейтральному из способов утешения — приятным воспоминаниям.

— Послушай, Кристи, помнишь первый день, когда я приехал? — Кристина улыбнулась, впервые за утро.

— Конечно, помню! Я тогда так обрадовалась.

— Да уж, чуть с ног меня не сбила. — Ганс тоже усмехнулся, но вдруг посерьезнел.

— Я все хотел тебя спросить: почему? — сказав это, Ганс едва не прикусил себе язык: за каким, спрашивается, было задавать девчонке такой дурацкий вопрос? Ведь не хотел же! Теперь обидится еще…

Не обиделась. Вернее обиделась, но не за то.

— Дурак! Ты же мне со школы еще нравился! Только ты меня в упор не замечал. А потом вообще исчез — я думала навсегда! А тут явился. И теперь опять уезжаешь. — Выпалив эту тираду, Кристина внезапно разревелась и, вцепившись руками в рукав гансовой парки, уткнулась лицом ему в плечо.

И что тут было делать? Погладить по головке и наговорить кучу стандартных глупостей?

Нет. Только не в этот раз! Ганс аккуратно притянул к себе девушку свободной рукой.

— Я вернусь. Слышишь? Я обязательно вернусь. К тебе.

Кристина еще раз шмыгнула носом и подняла зареванное лицо. Большие голубые глаза, не мигая, уставились на Ганса, словно намереваясь заглянуть в его мысли.

— Обещаешь?

— Да.

— Я буду ждать. — Два крепких кулачка уперлись ему в грудь. — И только попробуй обмануть!

* * *

Дремая в пустом купе поезда под мерный перестук колес, Ганс размышлял о случившемся. Странно, но после разговора с Кристиной легкая грусть от расставания прошла без следа. Может быть потому, что впервые кто-то пообещал его ждать? А может было просто приятно осознавать, что он оставил за собой что-то хорошее? Кто знает? Но настроение после того бурного прощания на перроне явно улучшилось. Ганс усмехнулся своим мыслям и тихо выговорил в проплывающие за окном вечерние сумерки:

— Antje, mein blondes Kind. Я обещал вернуться и я вернусь.

Послышался свисток паровоза, веселый перестук колес поменял ритм, вагон слегка качнулся на стрелках — поезд въезжал на станцию. Время раздумий прошло — вновь начиналась служба.

В штабе запасного батальона, куда он прибыл, его, не смотря на позднее время, тут же отправили в канцелярию, где приветливый оберштурмфюрер, исполняющий обязанности адъютанта, вывалил на него целый ворох новостей приятных и не очень:

— Поздравляю с прибытием в наш запасной батальон, гауптштурмфюрер! Вижу отпуск прошел не зря.

Ганс с сомнением покосился на свои петлицы:

— Вообще-то я еще не гауптштурмфюрер…

Адъютант в свою очередь бросил взгляд в бумаги у себя на столе и улыбнулся:

— Боюсь, ты кое-что пропустил. Внеочередное звание присвоено еще в феврале. Все полагающиеся знаки отличия можешь получить у каптенармуса.

Ганс хмыкнул:

— Неприменно. Какие еще новости я пропустил, пока валялся по госпиталям?

— Утверждено представление к награждению крестом "За военные заслуги" второй степени с мечами, поданное командиром разведывательного батальона еще в январе, сразу после ранения. Вручение наград будет проходить послезавтра во время церемонии награждения, которую будет проводить командующий гарнизоном. Так что ты очень вовремя. — Адъютант вновь улыбнулся, настроение у него явно было замечательным.

— Отрадно. Кстати, когда мне предстоит отправляться в мой батальон?

Адъютант качнул головой:

— Боюсь это невозможно.

Ганс вопросительно изогнул бровь. В ответ на этот немой вопрос, тут же последовало пояснение:

— Батальон сейчас переформировывается в районе Белгорода. Комплектование еще не закончено, но все основные офицерские должности уже заняты. Вакансий для офицера с твоим званием и опытом — нет.

— Так я что, остаюсь в запасном батальоне?

— Было бы неплохо, нам нужны офицеры с таким боевым опытом. Но у нас все штаты тоже заполнены.

— И?

— Не могу пока сказать точно. Сейчас я оформлю тебя на постой в наших казармах и поставлю на довольствие. Отдохнешь, а завтра я изучу имеющиеся в дивизии вакансии. Думаю, что после награждения уже сможешь отбыть к новому месту службы.

— Ладно, оформляй. Заодно расскажи: когда мне лучше представиться командиру батальона?

Адъютант, быстро заполняя бумаги, бегло взглянул на часы и, не отрываясь от стола, пояснил:

— Лучше завтра с утра. Часам к девяти.

Возвращение Нойнера к активной службе оказалось, таким образом, изрядно скомкано. Тем не менее, хорошо отдохнувший, свежеиспеченный гауптштурмфюрер энергично взялся за дело. Встав на следующий день в 6 утра, Ганс первым делом напал на местного каптенармуса и вытряс из него полный комплект нового обмундирования и весь положенный набор амуниции. Затем бегло осмотрел чистенький военный городок, в котором располагался запасной батальон, переговорил с парой унтер-офицеров, наведя, таким образом, справки о местном начальстве и заведенных порядках, спокойно умял завтрак и к 9:00 одетый с иголочки, с приколотыми наградами, подтянутый и чисто выбритый предстал перед командиром батальона. Местное начальство впечатлилось.

Собственно, дальнейшее пребывание в казармах Дахау, где дивизия "Тотенкопф" когда-то начинала свое формирование, превратилось в своеобразное продолжение отпуска, но, к большому сожалению Ганса, продлилось всего 3 дня. За это время он успел получить в торжественной обстановке свой крест "За военные заслуги" и подружиться с батальонным адъютантом Бастианом Рамке. Именно к нему Ганс и направился за своим назначением на следующий день после получения награды.

— Привет, Басти! Чем порадуешь?

— В общем, вакансий полно. В полках не хватает ротных командиров. Тебя, как стрелка-мотоциклиста с руками оторвут.

— А в саперном свободной роты нет? У меня там товарищ служит.

— Не, в саперном только младших офицеров рот не хватает — должны пополнить с нового выпуска из юнкерской школы в Брауншвейге. Есть еще один интересный вариант. Ты же вроде танк подбил?

— Было дело.

— Есть место командира роты в противотанковом дивизионе. Что скажешь?

Ганс задумался. Собственно, почему бы и нет? Раз уж в родной батальон пробиться не получается…

— Годится.

— Тогда завтра с утра отправишься в Фаллингбостель. Назначение возьмешь у меня, после обеда.

— Какой еще Фаллингбостель?

— А я что, не сказал? Дивизион находится в Германии на перевооружении и переформировании. Как закончат, вернутся обратно в дивизию.

Вот таким вот образом Ганс и обрел свое новое место службы. Однако, сюрпризы на этом не закончились. По прибытии в расположение противотанкового дивизиона "Тотенкопф", новый командир Нойнера — штурмбаннфюрер Георг Бохман, тут же огорошил его новостью: 3-я рота, которой ему предстояло командовать, была самоходной.

Противотанковый дивизион отличился в зимних боях под Воронежем, а Бохман получил за те бои Рыцарский крест. Но в процессе часть прилично поистрепалась. А тут еще на вооружение стали поступать новые противотанковые пушки, калибром 7,5-см. В общем, командование приняло решение передать все оставшиеся 5-см пушки дивизиона на пополнение противотанковых подразделений пехотных полков, а личный состав отправить на Родину для переформирования и получения новой матчасти.

Таким вот образом Бохман со своими подчиненными и оказался в Фаллингбостеле за тысячу с лишком километров от фронта. Здесь часть пополнили личным составом и вооружили первые две роты девятью новыми противотанковыми пушками каждую. Третью роту собирались вооружить самоходками, но они задерживались, поэтому личный состав роты занимался подготовкой на обычных орудиях, а также осваивал борьбу с танками и пехотой в ближнем бою. Поскольку одного ротного командира в дивизионе все-таки не хватало, то именно "безлошадную" 3-ю роту и оставили с одним младшим офицером — пока орудий не было, свежеиспеченный выпускник офицерской школы в Бад-Тёльце унтерштурмфюрер Кристиан Швайнштайгер вполне справлялся.

Трудности начались четыре дня назад, когда прибыли долгожданные самоходки. Беда, как известно, не приходит одна — слег с перитонитом командир первого взвода злополучной третьей роты. В общем, Нойнер прибыл как раз вовремя, чтобы начать разгребать накопившиеся проблемы. В результате, три последние недели апреля, превратились в сплошной аврал. Ганс знакомился со своими новыми подчиненными и сослуживцами, обкатывал новенькие, еще пахнущие заводской краской, "Мардеры", освежал в памяти теорию противотанковой борьбы и осваивал в постоянных учениях на полигоне нюансы применения своих смертоносных зверьков…

Бохман был доволен новым подчиненным — 3-я рота быстро освоила свою технику, достигнув впечатляющего уровня боеспособности. И сделала это весьма вовремя — 4 мая пришел приказ грузиться в эшелоны. Дивизион отправлялся на фронт.

* * *

Эшелон мчался на восток. Уже остались позади Германия и Польша, теперь под шпалами стелились украинские черноземы. Лето стремительно приближалось и солдаты противотанкового дивизиона, пользуясь теплом, расположились прямо на платформах со стоящей под брезентом техникой. Над грохочущим на стыках составом летел веселый мотив:

Wenn die Soldaten

Durch die Stadt marschieren,

Offnen die Madchen

Die Fenster und die Turen.

Нойнер развалился на свернутом вчетверо брезенте, прислонившись спиной к теплой броне, и с ухмылкой наблюдал за распевающими подчиненными — хорошо, что у парней приподнятое настроение, мандраж еще никому не шел на пользу.

Солдаты ехали на фронт полные надежд на возвращение. А в памяти Ганса почему-то упорно всплывал образ Кристины — кажется, у него теперь тоже появился серьезный повод, чтобы вернуться.

 

Глава 14 "Синие стрелы"

Пока Советский Союз и третий Райх зализывали раны и лихорадочно готовились к летним боям, на бескрайних просторах Тихого океана продолжали громыхать сражения. В марте и апреле ударное соединение Нагумо ураганом пронеслось по южным морям от северного побережья Австралии до берегов Цейлона. Апрельский рейд в Индийский океан, ставший венцом этого похода, должен был окончательно покончить с кое-как пополненным Восточным флотом Британской империи и обеспечить прочность японских завоеваний с запада. Но, на этот раз англичане, наученные горьким опытом, сделали всё, чтобы избежать встречи с японской авиацией. При первых признаках появления ударного соединения, все корабли Восточного флота, способные двигаться, стремительно покинули опасный район — Цейлон встретил летчиков Футиды пустыми базами. Правда кое-кому все же не повезло: легкий авианосец "Гермес", пара тяжелых крейсеров и несколько более мелких кораблей были обнаружены в море японскими разведчиками и потоплены на отходе.

Примерно в это же время, японские войска завершили захват Голландской Индии, Бирмы и Филиппин (за исключением крепости Коррехидор) — первый этап наступления закончился. Сыны Аматерасу завоевали свою империю. После этого перед высшим командованием Японии встал закономерный вопрос: что дальше? Однозначного ответа на него у японской верхушки не было.

Не было единства и в лагере союзников. "Ястребы" требовали активных действий, более осторожные предлагали ограничиться обороной до полного восполнения понесенных потерь и завоевания превосходства в силах. В итоге было принято компромиссное решение: вести стратегическую оборону, но при этом беспокоить японцев активными действиями на периферии, не вступая в генеральное сражение. Главным инструментом такой тактики, получившей в американском флоте неофициальное название "кусай и беги", стали авианосцы.

Начали американцы "за здравие", подвергнув бомбежке с авианосцев и обстрелу с тяжелых крейсеров ряд удаленных атоллов на периферии нового японского оборонительного периметра. Потери при этом были ерундовые, нанесенный противнику ущерб и того меньше, но пропагандистский эффект вышел значительный. Горячим головам захотелось большего. И тут возник Дуллитл со своей идеей рейда на Токио с использованием армейских бомбардировщиков "Митчелл", стартующих с палубы авианосца "Хорнет" и затем приземляющихся в Китае. Предложение было весьма заманчиво, но, ввиду присутствия передовой японской базы на Мидуэе, после ожесточенных споров все-таки было отклонено, как слишком рискованное. Вместо этого "Энтерпрайз" и "Хорнет" (со своей штатной авиагруппой) совершили набеговую операцию на Мидуэй. На сей раз японской базе был нанесен существенный ущерб. Фактически набег является продолжением тактики "кусай и беги", которую американские авианосцы применяли в это время повсеместно.

Вообще Мидуэй, расположенный в относительной близости от Гавайев, со своим аэродромом и базой гидросамолетов, вызывал у американского командования беспокойство. Для подавления этого форпоста попытались привлечь "Летающие крепости", из расположенной на Гавайях эскадрильи. Однако, первый блин вышел комом: "Крепости", доставшие до островка на пределе дальности с минимальной бомбовой нагрузкой, были встречены упорными атаками "Зеро" японской базовой авиации. И хотя японцы так и не смогли "завалить" ни одного Б-17, своего они добились — ценой потери двух истребителей, они повредили пять "Крепостей" из двенадцати участвовавших в налете. Учитывая дальность обратного пути, это был фактически приговор — все пять "подранков" рухнули в океан, не дотянув до Оаху. Столкнувшись с такими потерями, американские ВВС притормозили дальнейшие налеты на остров, ограничившись ночными беспокоящими рейдами отдельных самолетов и блокадой острова подводными лодками.

У японцев были свои проблемы. Поскольку Мидуэй уже находился под контролем, надобность в скорейшем сосредоточении ударных авианосцев Нагумо в метрополии отпала, и Ямамото сделал уступку Морскому Генеральному штабу, отправив для прикрытия десантной операции в Порт-Морсби всё соединение, вернувшееся из цейлонского рейда — 5 больших авианосцев 1-й, 2-й и 5-й дивизий.

Американская служба радиоперехвата не дремала и смогла вовремя предупредить, командовавшего Тихоокеанским флотом, адмирала Нимица о надвигающихся крупных неприятностях. В результате Нимиц отозвал 16-е и 17-е оперативные соединения, построенные вокруг авианосцев "Йорктаун" и "Лексингтон". Американцы отказались от попытки воспрепятствовать японскому десанту в виду подавляющего превосходства противника — бой в Коралловом море не состоялся. Японцы без сопротивления высадились на южном побережье Новой Гвинеи и захватили стратегически важный, для последующих действий в данном регионе Порт-Морсби. Соединение Нагумо, продолжая сложившуюся практику по изоляции района боевых действий, путем разрушения баз снабжения, нанесло авиаудар по Таунсвиллу, превратив его в груду развалин. После этого авианосное соединение вернулось в Японию, где в его состав вернулся после ремонта авианосец "Кага", а корабли, вернувшиеся из индийского похода, получили долгожданный отдых и ремонт. Авиагруппы были пополнены новыми летчиками и самолетами (впервые с начала войны).

В июне, таким образом, наступила оперативная пауза. К июлю у японцев в строю было 6 ударных авианосцев, а у американцев 5 (поврежденный подводной лодкой "Саратога" вернулся из ремонта). Американский тихоокеанский флот также был усилен новыми линкорами "Норт Каролина" и "Вашингтон", переведенными из Атлантики, где они недолгое время взаимодействовали с Королевским флотом.

В этой ситуации японское командование оказалось на распутье. Цели, поставленные перед войной — достигнуты, добровольно уступать инициативу и переходить к обороне — не хочется. Японский Морской Генеральный штаб предлагал развернуть полномасштабное наступление на Австралию, но это требовало огромного количества торгового тоннажа, а его и так катастрофически не хватало. Армия предпочитала действия на континенте — против Индии и Китая и требовала, чтобы флот оказал необходимую поддержку. Командующий японским флотом имел свои собственные соображения. Ямамото подготовил операцию, имеющую целью навязать Тихоокеанскому флоту США генеральное сражение. Целью были выбраны Алеуты. Лучший флотоводец Японии рассуждал довольно просто: объектом нападения должна быть территория США, за которую будут драться из соображений престижа. Алеуты же слабо связаны с метрополией, что осложнит противнику развертывание сил. В то же время они находятся недалеко от Японии, что в свою очередь облегчает развертывание сил вторжения. Сложные погодные условия в регионе, должны дать дополнительные преимущества более опытным японским летчикам.

План операции, разработанный под руководством Минору Генды — лучшего штабиста Объединенного флота, представлял собой сложную многоходовую комбинацию: сперва соединение Нагумо сосредотачивается на Курилах и скрытно выдвигается в район южнее Алеут, маскируясь в зоне плохой погоды. Затем наносится массированный авиаудар по Датч-Харбору и основным аэродромам в окрестностях. На западные и центральные Алеуты высаживается десант, под прикрытием сил вторжения Кондо (включающие в себя среди прочего 2 линейных крейсера типа "Конго" и 4 тяжелых крейсера типа "Могами"). Соединение Нагумо, после нанесения удара, оттягивается южнее с целью прикрыть силы вторжения от флота США, подходящего с Гавайев для контратаки. Севернее Гавайев заранее развертывается завеса подводных лодок для контроля за перемещениями американских оперативных соединений. Также для этой цели организуется специальная операция с участием гидросамолетов с Мидуэя. Параллельно с наступлением на Алеуты, готовится отвлекающая набеговая операция против передовой американской базы на атолле Джонстон, расположенном в 700 милях к юго-западу от Гавайев. В этой отвлекающей операции задействуются легкие авианосцы "Рюдзе" и "Дзунье", два тяжелых крейсера и несколько эсминцев.

Проблема для японцев заключалась в том, что американцы к этому времени уже довольно уверенно расшифровывали японские переговоры, что позволило Нимицу вскрыть общий замысел японской операции. Соблазн был слишком велик, и командование Тихоокеанского флота решило "подловить" японцев на контратаке, используя все 5 своих авианосцев и базовую авиацию на Алеутах. В связи с этим, группировка на Алеутах начала усиливаться. Туда отправлялись береговые РЛС, самолеты, войска. Велись также усиленные работы по инженерной подготовке района. Флот был представлен в операции двумя соединениями: ТФ16 Спрюэнса (три новейших авианосца типа "Йорктраун", линкор "Норт Каролина", а также крейсера и эсминцы эскорта) и ТФ17 Флетчера (два авианосца типа "Лексингтон", линкор "Вашингтон", крейсера и эсминцы).

Японцы в свою очередь смогли вскрыть развертывание американского флота лишь частично, обнаружив выход из Перл-Харбора и выдвижение на север соединения Спрюэнса. Выдвижение соединения Флэтчера из Сан-Диего осталось незамеченным и его появление в районе грядущего сражения стало неожиданностью для Нагумо. Весьма неприятной неожиданностью.

* * *

Подготовительный период закончился в последних числах июня, а вместе с ним закончилась и оперативная пауза, длившаяся на тихоокеанском театре с середины мая. Основные фигуры предстоящей партии были расставлены, и 29 июня 42 года Ямамото дал отмашку к началу операции. Дальше события понеслись вскачь. Отвлекающая операция против атолла Джонстон прошла по плану, но отвлечь силы и внимание американского командования от основной операции по понятным причинам не смогла. Японская палубная авиация достаточно успешно атаковала объекты на атолле, а на обратном пути японские авианосцы подверглись атаке "Летающих крепостей" с Оаху без последствий для обеих сторон. Собственно на этом участие в операции южной ударной группы завершилось.

Главные же события, как и было запланировано, развернулись на севере. Соединению Нагумо удалось скрытно приблизиться к Датч-Харбору, пользуясь сложными погодными условиями, но внезапная атака на аэродромы сорвалась, так как японская ударная волна была вовремя обнаружена американскими РЛС. Не смотря на это, японцы смогли поразить все основные объекты атаки и нанести тяжелые потери американской береговой авиации в воздушных боях. Ответные действия американской береговой авиации были не эффективны. Большинство самолетов не нашли цели из-за плохой видимости — авианосцы Нагумо умело прятались в полосах тумана и дождевых шквалах. Разрозненные атаки одиночных самолетов и небольших групп не принесли американцам никакого результата, но зато привели к тяжелым потерям. Большая часть самолетов из-за погодных условий обнаружить ударное соединение не смогла, зато некоторые атаковали (с умеренным эффектом) силы вторжения. Тем не менее, заявки на попадание американские пилоты предоставляли регулярно, создав у командования ложное представление о тяжелых потерях японского ударного соединения.

Между тем, авианосцы Нагумо отошли к югу и выпустили вторую волну для атаки обнаруженного гидросамолетом-разведчиком соединения Спрюэнса. С некоторым опозданием, связанным с ожиданием результатов атак сухопутных ВВС и уточненных данных о положении противника, начались и атаки американских палубников с ТФ16. Авиагруппы с ТФ17 цель не нашли и, исчерпав запас горючего, вынуждены были вернуться на авианосцы ни с чем. Бой фактически вылился во взаимную атаку, но японская была куда лучше организована. Нагумо вновь удалось отбиться из-за не скоординированности действий янки. А вот массированный удар японских летчиков достиг цели.

"Йорктаун" получил попадания двух торпед и трех авиабомб, с трудом сумев принять свою наполовину выбитую авиагруппу. "Энтерпрайз", атакованный самолетами 2-й дивизии Ямагути, отчаянно маневрируя на полном ходу, уклонился от всех торпед, но получил в палубу пять прямых бомбовых попаданий. В результате остатки его авиагруппы вынужден был принять на борт "Хорнет" — единственный авианосец Спрюэнса, оставшийся относительно невредимым. Менее опытные летчики 5-й авианосной дивизии — самой молодой в японском флоте, не смогли добиться необходимой координации атак. К тому же они были вынуждены делить свое внимание между авианосцем и многочисленными артиллерийскими кораблями, оказавшимися поблизости. Именно эти последние и приняли на себя основной удар: "Норт Каролина" получила два бомбовых попадания, тяжелый крейсер "Честер" — торпеду в корму, а один из эсминцев эскорта, по ошибке принятый за крейсер, отправился на дно от нескольких прямых попаданий. "Хорнет" получил лишь одну бомбу, разрушившую один из самолетоподъемников.

Отразив атаку, и не дожидаясь возвращения второй волны, Нагумо вновь поднял дозаправленную и перевооруженную первую волну для повторного удара по кораблям Спрюэнса. Сразу после этого его авианосцы неожиданно атаковали самолеты так и не обнаруженного японцами соединения Флетчера, вылетевшие повторно и все-таки нашедшие свою цель. Атака янки вновь была не скоординирована, но на этот раз успешна. Торпедоносцы были выбиты японским истребительным барражем и зенитной артиллерией почти поголовно, но своими самоубийственными действиями они отвлекли внимание японцев от, подошедших чуть позднее, пикировщиков и тут победа наконец-то пришла к американцам — флагманский авианосец "Акаги" был поражен двумя, а "Кага" четырьмя тысячефунтовыми бомбами. Их авиагруппы, возвращаясь из налетов, и наблюдая свои пылающие корабли, вынуждены были рассаживаться по авианосцам 2-й и 5-й дивизий.

В тоже самое время, когда команда японского флагмана боролась за живучесть своего корабля, взлетевшие с него несколько ранее самолеты, ведомые самим капитаном второго ранга Мицуо Футидой — флагманским летчиком палубной авиации Японии, обрушили свой смертоносный груз на недобитые в первом налете корабли Спрюэнса, довершая разгром шестнадцатого оперативного соединения Тихоокеанского флота США. Повторный удар по соединению Спрюэнса имел своей главной целью "Хорнет", мало пострадавший от первого налета. Именно на него обрушилась вся ярость атак самолетов первой дивизии. На сей раз, отвертеться последнему авианосцу Спрюэнса не удалось. "Зеро" с легкостью разметали жиденький воздушный барраж, после чего пикировщики и торпедоносцы приступили к своей разрушительной работе.

"Хорнет" получил попадания 4 торпед (все в левый борт) и пяти авиабомб, и менее чем через час после начала атаки опрокинулся и затонул после мощного внутреннего взрыва. "Йорктаун", сумевший после первого налета с помощью контрзатоплений уменьшить крен до приемлемого, получил еще одну торпеду и четыре новых бомбовых попадания. С трудом взятые под контроль пожары, после новых повреждений вновь охватили большую часть корабля, заставив вскоре загасить котлы и прекратить борьбу за живучесть корабля. Экипажу была отдана команда покинуть корабль, а эсминцы, окончив подбирать людей из воды, добили обреченный авианосец торпедами.

А вот "Энтерпрайзу" повезло. После первого налета, у него была разворочена вся полетная палуба, а на ангарной бушевал сильнейший пожар. О том чтобы принимать и обслуживать самолеты не могло быть и речи, поэтому пострадавший корабль под прикрытием легкого крейсера "Хелена" и нескольких эсминцев отправили на Гавайи, что позволило ему счастливо избежать встречи с самолетами второй волны японской атаки на 16-е соединение. Зато не повезло артиллерийским кораблям. Летчики 5-й дивизии, не обнаружив третьего авианосца и решив, что он затонул от последствий первого налета, обратили всё свое внимание на линкор и поврежденный в первом налете "Честер". Крейсер, плохо слушавшийся руля, получил в корму еще по одной торпеде в каждый борт, а также шесть прямых попаданий авиабомб и несколько близких разрывов, после чего высоко задрав нос, затонул в течении каких-то семнадцати минут.

Линкор оказался покрепче. Ведя мощный зенитный огонь и активно маневрируя, "Норт Каролина" сумел уклониться от большинства предназначенных ему торпед, но избежать попаданий все же не сумел. Тяжелая бронебойная авиабомба пробила главную бронепалубу и взорвалась во внутренних помещениях, выведя из строя часть башен универсальной пятидюймовой артиллерии правого борта и нанеся обширные разрушения. Еще одна бомба разорвалась на мостике, выведя из строя часть командного состава корабля и пост управления огнем. В довершение всего торпедоносцы с красными кругами на крыльях все же добрались до бронированной туши корабля, всадив под бронепояс легкую авиаторпеду, что привело к затоплению ряда помещений в кормовой части. Еще одна, предназначенная линкору, торпеда попала в прикрывавший его эсминец, оторвав ему нос по самый ходовой мостик.

Устрашенный понесенными потерями, Нимиц спешно отозвал потрепанные соединения. Нагумо также предпочел отступить. "Кага" от взрыва паров авиабензина и продолжающегося пожара потерял ход и его, в конце концов, добили торпедами эсминцы эскорта. А вот флагману Нагумо — легендарному "Акаги" все же удалось справиться с пожаром и сохранить ход. Как и "Энтерпрайзу", ему посчастливилось уцелеть в этом побоище.

Генеральное сражение, к которому стремились адмиралы по обе стороны фронта, состоялось, но не дало решительного преимущества, ни одной из сторон. Японцы одержали тактическую победу и сохранили инициативу, но не устранили угрозу окончательно. Теперь противникам предстояла длительная и изматывающая позиционная борьба за острова.

* * *

Однако, не смотря на красоту замыслов и пространственный размах операций, сражения, бушевавшие на бескрайних просторах Тихого океана, были лишь фоном к событиям на Восточном фронте. А там дела шли своим чередом: прибывали свежие части и маршевые пополнения, накапливались запасы горючего и боеприпасов, запчастей и медикаментов, производились перегруппировки войск и прочие рутинные действия, являющиеся неотъемлемой частью любой войны. Вот только интенсивность всех этих организационно-транспортных мероприятий неуклонно возрастала. Такая активность однозначно указывала опытным солдатам и офицерам по обеим сторонам фронта: скоро неподвижно замершие фронты, завязшие в весенней распутице, вновь оживут, а неторопливо сменяющие друг друга рутинные фронтовые события понесутся вскачь.

То о чем простые вояки только догадывались, высший генералитет и партийные бонзы знали наверняка. Знали и принимали соответствующие меры, стремясь еще до начала грядущих событий обеспечить себе максимум возможных преимуществ. Среди всего прочего, для лучшего контроля за будущими операциями, Гитлер, в преддверии нового стратегического наступления, решил перебраться поближе к местам предстоящих решающих сражений. С этой целью в лесах под Винницей был возведен комплекс сооружений, ядром которого был огромный подземный бункер. Эта новая ставка фюрера, оборудованная по последнему слову инженерной техники, получила название "Вервольф" — "оборотень". Сюда в первых числах мая перебралось из Восточной Пруссии все высшее военное и политическое руководство третьего Райха. Кроме Гейдриха. Неугомонный глава РСХА нашел себе более увлекательное занятие, предоставив заниматься обустройством на новом месте своим заместителям, сам Рейнхард Тристан совершил обширную инспекторскую поездку по восточным территориям. Основания для такого служебного рвения у него были, причем, весьма веские — на оккупированных восточных территориях было неспокойно. Мягко говоря.

Посетив Вильнюс, Минск, Ригу, Петербург, Москву, Смоленск и Киев, Гейдрих был вынужден констатировать, что, не смотря на все принятые меры, подавить партизанское движение полностью не удалось. И если в сумятице тотального наступления 41-го года бардак в тылу и шалости партизан еще можно было списать на последствия масштабных боевых действий и свалить таким образом ответственность на армию, то теперь, по прошествии почти года после начала войны, мириться с создавшимся положением было нельзя. Фронт ушел далеко на восток, большинство захваченных "восточных территорий" были переданы под контроль оккупационной администрации, зона армейской ответственности теперь ограничивалась двухсоткилометровой полосой, непосредственно примыкающей к линии фронта. А партизаны между тем никуда не делись.

Вот о том, что нужно сделать для выхода из сложившейся ситуации, Гейдрих и разговаривал в один из погожих майских дней с гауляйтером Украины бригаденфюрером Отто Вехтером в его новой киевской резиденции.

— Итак, бригаденфюрер, в целом я доволен обстановкой. Ваши достижения на посту гауляйтера… впечатляют. Но! — Гейдрих выдержал театральную паузу, после чего продолжил, как ни в чем не бывало. — Но, сложившаяся ситуация все же далека от совершенства.

Правитель Украины перевел дух — кажется, высокий берлинский гость настроен благодушно. Приезжавший месяц назад Геринг, помнится, был куда менее адекватен. Гейдрих между тем прекратил созерцать цветущие каштаны и, отвернувшись от окна, облокотился на подоконник, соизволив, наконец, посмотреть на хозяина кабинета. Тревоги, терзавшие Вехтера и явственно читавшиеся на его полноватом лице, не укрылись от цепкого взгляда обергруппенфюрера, вызвав легкую снисходительную усмешку. Но улыбка лишь скользнула по тонким губам и исчезла без следа. Когда Гейдрих вновь заговорил, его голос был спокоен и бесстрастен, а мимика была не богаче чем у статуи.

— Я за последние две недели посетил все новые административные единицы, созданные нами на оккупированных территориях СССР. Могу вас поздравить — лучше, чем в Украине, дела обстоят только в Прибалтике. Учитывая политическую и этническую специфику этого региона, данный факт ни в коем случае не следует считать упреком. Я рад, что не ошибся, когда рекомендовал фюреру назначить вас главой рейхскомиссариата "Украина". Однако, довольствоваться достигнутым было бы не разумно — ведь человеку свойственно стремиться к лучшему! Вы согласны?

Вехтер торопливо кивнул и поспешил подтвердить свой жест словами:

— Конечно, обергруппенфюрер! — по всему выходило, что гроза еще отнюдь не миновала.

— В таком случае, я хотел бы услышать от вас: почему партизанское движение на вверенных вам территориях до сих пор не ликвидировано и что делается для исправления сложившегося положения?

— Делается всё возможное, обергруппенфюрер. Большинство партизанских отрядов, создавшихся прошедшей осенью и зимой на основе местных большевистских партийных организаций, сотрудников НКВД и остатков окруженных частей, уже ликвидированы. Оставшиеся будут ликвидированы в течении месяца-двух. В этом нам оказывают большую помощь вспомогательная полиция из местных и мирное население — меры по стимулированию оказались весьма эффективными.

Гейдрих вновь изобразил бледную улыбку:

— Да, я оценил идею награждать деньгами и землей за выдачу партизан, либо сведения о них. Правда такие же меры предпринимаются и в других районах, но в России они менее эффективны.

— Это связано с особенностями населения. Здесь крестьяне более склонны к индивидуализму в ведении хозяйства, нежели на территории собственно России. К тому же у многих есть серьезные претензии к советской власти. Я докладывал об этом и рекомендовал изменить нашу политику на украинских территориях в сторону роспуска колхозов и введения вместо этого продналога на частные хозяйства.

— Я читал ваш доклад и, в общем, согласен с ним. Но фюрер не склонен в ходе войны предпринимать столь серьезные шаги — будущий статус этих территорий еще не определен, поэтому пока что существующий status quo будет сохраняться. С недовольством населения придется бороться другими методами.

— Понимаю, обергруппенфюрер. Благодарю за оказанную поддержку. К сожалению, рейхсмаршал, которому я также докладывал свои соображения, не согласился с моими доводами, хотя и был доволен объемами поставок сырья и товаров с подконтрольных мне территорий.

— Можете не обращать на него внимания. Я знаю, что он ратует за усиление репрессий, но этот вопрос находится вне его компетенции. Так что можете об этом не беспокоиться. А теперь я все же хотел бы услышать о КОНКРЕТНЫХ планах по наведению порядка на подконтрольных вам территориях. — Жесткий взгляд Гейдриха прекратил рассеянно блуждать по обстановке кабинета и требовательно уперся в лицо бригаденфюрера.

Вехтер торопливо промокнул платком взмокший лоб. Шеф РСХА только что более чем ясно дал ему понять, кто сейчас определяет политику на восточных территориях, так что ошибиться сейчас было нельзя — другого шанса может и не быть. Глубоко вдохнув, гауляйтер начал обстоятельно излагать свои планы по наведению порядка.

Вспоминая этот разговор по дороге в Винницу, Гейдрих не мог не согласиться с доводами бригаденфюрера. Действительно, территория, оккупированная немецкими войсками, слишком велика. Контролировать ее своими силами в условиях продолжающейся войны — накладно. Даже не смотря на то, что в течении осени-зимы 41 г были сформированы и переброшены на восток 6 новых охранных дивизий из генерал-губернаторства и Франции, войск все равно не хватало. 15 охранных дивизий на полтора миллиона квадратных километров это почти ничто. Охранные батальоны, части полиции порядка, всевозможные тыловые части и отряды организации Тодта конечно тоже помогали, но не решали проблему.

Более-менее полно удалось подавить советское сопротивление только в крупных городах — здесь Гестапо оказалось на высоте, чем Гейдрих не без оснований гордился. К тому же, главные рассадники большевистского подполья — Москву и Петербург просто выморили голодом и холодом. Городская инфраструктура была разрушена в ходе боев, а организацией подвоза продовольствия для населения немецкое командование даже не пыталось заниматься. В результате за истекшую зиму население в обеих столицах сократилось раз в 10.

Не плохо складывалась обстановка и в южных степных районах — там партизанам просто негде было прятаться. Но наиболее перспективными оказались новоприобретенные национальные окраины Советского Союза — Прибалтика и Западная Украина. На этих территориях не только быстро и эффективно решили "еврейский вопрос", причем практически без немецкого участия, но и проявили огромное рвение в борьбе с любыми проявлениями коммунизма.

Собственно, предложение Вехтера сводилось к тому, чтобы придать антикоммунистическим настроениям определенной части населения СССР необходимую организацию и дополнительный стимул. Гауляйтер Украины собирался перейти от формирования из местных жителей отдельных батальонов вспомогательной полиции к созданию серьезных воинских подразделений, способных не просто сидеть по селам, обеспечивая сбор продовольствия, а вести регулярные (и успешные!) боевые действия даже против крупных партизанских отрядов, управляемых и снабжаемых с "большой земли".

Для начала предполагалось сформировать охранную дивизию "Галиция" и 5 охранных полков. Эти формирования будут укомплектованы исключительно жителями Галиции, Волыни и Прикарпатья — регионов наиболее лояльных новой власти. В дальнейшем, если эксперимент будет успешным, возможно формирование новых частей. Такая мера по идее должна была не только предоставить необходимые для наведения порядка силы, но и послужить хорошим пропагандистским символом, углубив обозначившийся в советском обществе раскол. Вообще, как оказалось, у многих жителей СССР были большие претензии к советской власти. Этим было бы грех не воспользоваться. Всех проблем это конечно не решит — слишком уж многие недовольны тяготами и притеснениями, которые принес с собой "новый порядок", но все же, все же…

Гейдрих задумчиво побарабанил пальцами по стеклу автомобиля и проводил глазами проплывающие за окошком закопченные развалины какой-то церквушки, посреди сожженного дотла села. Почерневшие руины резко контрастировали с буйством по-весеннему яркой, еще не запыленной зелени. Увиденная картина живо напомнила виды Крещатика — центральной улицы Киева, которую он осмотрел во время своего визита в новоявленную столицу рейхскомиссариата. Там тоже были копоть и развалины, казавшиеся еще более уродливыми на фоне цветущих каштанов.

Советы, отступая из столицы советской Украины, заминировали многие дома, составлявшие главный архитектурный ансамбль города. Правда, из-за спешки, вызванной внезапным прорывом немецких войск на ближние подступы, довести работу до конца подрывники не смогли. Поэтому вместо тротила в подвалах в большинстве случаев ограничились большим количеством бутылок с "коктейлем Молотова" на чердаках. Именно это и послужило причиной многочисленных пожаров, когда германские войска все же вступили в город и заложенные заряды стали взрываться. Некоторые взрывы саперы все же успели предотвратить, а вот пожары бушевали долго. Вдобавок, оставшаяся в городе, советская агентура существенно осложнила борьбу с огнем путем порчи пожарного имущества. Так что теперь центр Киева производит довольно таки гнетущее впечатление…

Тут ход мыслей Гейдриха внезапно сменил направление, а губы сами собой скривились в сардонической усмешке, придав его мрачному лицу особенно зловещее выражение. Неизвестно из каких соображений исходило советское командование, отдавая приказ на разрушение центра города, но этим оно оказало новым хозяевам Украины немалую услугу. "Министерство правды" под руководством неутомимого Геббельса извлекло из этого события ощутимую пользу. Симпатии жителей Киева и всей остальной Украины качнулись в сторону немцев. Пусть ненамного, но все-таки качнулись. А еще при "новом порядке" вновь открылись церкви. И вот здесь уже достигнутый морально-психологический эффект был весьма существенен. Это было тем более приятно, что такая мера ничего не стоила Германии!

А сейчас Вехтер выбивает на этом дополнительные бонусы, развернув некое подобие работ по реставрации местной святыни — Михайловского Златоверхого собора. Пока что там больше шуму, чем дела, но кто знает… Когда ставки так высоки любая мелочь имеет значения. Тут пригодятся и охранные дивизии из украинцев и прибалтов и даже строительные леса в центре Киева. Любая помощь будет не лишней. А если не все хотят помогать, так пусть хотя бы не мешают. Проблемы надо решать постепенно. Вот, например, проблему еврейского населения восточных территорий уже решили — к вящему удовольствию фюрера. Как раз перед отправкой в свою инспекторскую поездку, Гейдрих лично докладывал вождю о ликвидации последних гетто и временных концентрационных лагерей на восточных территориях — здесь ведь не Европа, можно не церемониться. Да и помощников оказалось неожиданно много, особенно в Прибалтике…

Теперь настал черед партизан. И если для закрытия этого вопроса нужно в чем-то потрафить местным националистам — пусть будет так. Сейчас Германии нужно спокойствие на новых территориях, нужны марганец и железо, нефть и зерно. Для этого не жалко дать некоторые привилегии тем, кто готов сотрудничать. Их время придет потом, когда удастся окончательно добить красного колосса — ждать осталось совсем недолго.

* * *

Ждать действительно оставалось недолго. Это Ганс понял, едва прибыв в Харьков. Весь харьковский железнодорожный узел был буквально забит эшелонами, а сам город наводнен военными самых разных мастей от интендантов и писарей до танкистов и саперов-штурмовиков. И весь этот людской водоворот буквально вопил каждым своим движением: скоро наступление! Видимо это понимал не только Ганс — подошедший к нему гауптшарфюрер Эмиль Баллак кивнул на сплошные ряды вагонов и платформ, забившие все пути на Основе — главной товарной станции Харькова:

— Ну и скопище! Кажется, latrinenparole на сей раз не соврали — будет наступление. Что думаешь, командир? — Ганс помимо воли расплылся в улыбке — естественная реакция организма на присутствие рядом старшего унтера роты.

Нойнер мог с полным основанием считать себя ветераном дивизии. Он служил в "Тотенкопф" с момента ее формирования в далеком 39 г — не малый срок, особенно во время войны. И всё время, пока он служил в мотоциклетной роте разведбата, вначале младшим офицером, а затем и командиром, старшим унтером роты бессменно являлся Клинсманн. Менялись командиры и взводные, приходили и уходили солдаты и унтера, но гауптшарфюрер Куно Клинсманн был неизменен как математическая константа. Он настолько въелся в ротный быт, что представить себе кого-то другого на его месте было просто немыслимо. Куно стал своеобразным ротным страховым полисом: если какая-то задача не имела решения — ее надо было поручить гауптшарфюреру, и можно было не сомневаться, что молчаливый мордоворот найдет выход. Именно таким по глубокому убеждению Ганса и должен был быть ротный унтер — здоровым как бык, надежным как скала и невозмутимым как бронзовый истукан. Поэтому когда в первый день его пребывания в Фаллингбостеле мелкий суетливый тип с медно-рыжей шевелюрой, веселыми серыми глазами и добродушной, слегка забавной курносой физиономией представился ему старшим унтер-офицером третьей противотанковой роты противотанкового дивизиона "Тотенкопф", Нойнер счел это каким-то недоразумением. Вот так он с тех пор и относился к Эмилю — как к явному недоразумению. И надо сказать, что сам Баллак немало сделал для укрепления этого мнения о своей персоне.

Взять хотя бы то, что этот нетипичный унтер и в СС то попал практически случайно. То есть принцип добровольности как бы был соблюден, но фактически Эмиль просто искал применение своим техническим способностям, в связи с чем и подался в тяжелые годы великой депрессии в автомобильные части СА. А после падения СА в 34 г, перешел в СС став вначале техником, а потом и инструктором по вождению. Так он и кочевал по различным техническим подразделениям, пока не очутился в противотанковой школе в Бенешау. Вот тут-то судьба, в лице кадрового отдела, и выкинула свой очередной фортель, благодаря которому Эмиль, не имевший ни боевого опыта, ни гренадерской стати, оказался зачислен в группу маршевого пополнения, направляемого из школы в противотанковый дивизион "Тотенкопф".

Оказавшись среди отборных головорезов, сплошь покрытых полученными в боях шрамами и увешанных заслуженными в тех же боях наградами, Баллак, имевший из наград только значок за отличное вождение, а из ранений только пару отбитых молотком во время возни в гараже ногтей, несколько растерялся. Одно дело обучать премудростям обращения с техникой старательных новобранцев и совсем другое — командовать тертыми фронтовыми волками. Тот факт, что Эмиль был на полголовы ниже и заметно уже в плечах даже самых "хилых" из оказавшихся в его роте гренадер, тоже не добавлял ему уверенности. И ладно бы его определили в транспортную колонну снабжения или ремонтную роту, так нет же — извольте командовать самоходчиками. Ну, вот как можно командовать здоровенными сорвиголовами, которые даже танки превращают в металлолом?!

В общем, появление в роте Ганса стало для Баллака настоящим спасением. Новоявленного командира не смущали, преследующие Эмиля трудности и сомнения. Нойнер сумел быстро разобраться, что к чему и определил жертве кадрового произвола фронт работ, в соответствии с профилем — назначил его ответственным за техническое состояние ротной техники и транспорта. Здесь Эмиль оказался на своем месте, быстро сведя количество единиц транспорта, пребывающих в ремонте, к абсолютному минимуму. Ганс ценил технические таланты горе-гренадера, его трудоспособность и исполнительность, а также веселый, незлобивый характер. В общем, гауптшарфюрер оказался очень полезным человеком, но воспринимать его как старшего унтер-офицера Ганс так и не научился.

Впрочем, как относиться к своим подчиненным — это личное дело командира, лишь бы дело делалось, и устав не нарушался. А вот выяснить кое-что заранее — не помешает. Так что затеянный унтером разговор, весьма кстати.

— Боишься? — Простой вопрос, заданный веселым тоном, выбил Баллака из колеи. Не то чтобы он совсем растерялся, но такая резкая смена темы несколько смутила Эмиля. Он слегка замялся, подыскивая слова:

— Э-э, не то чтобы боюсь… просто, ну как бы… непривычно, что ли? Я ж еще на фронте-то не был. Не знаю, как оно будет. Вот.

Ганс кивнул, не переставая ухмыляться. Эмиль еще больше стушевался.

— Не, командир, ты не думай, я не трушу! Ну, вот у тебя разве такого не было, когда первый раз на войну попал?

— Неа. Я тогда пацан еще был совсем — даже офицером еще не стал. В 20 лет не думаешь о смерти, только о подвигах. Мы тогда поляков голыми руками на ветошь порвать готовы были.

— Да? Черт! А чё ж я-то русских порвать не хочу? Не, то есть я хочу, конечно, но так чтоб своими руками… как-то не очень. Старость что ли? — Эмиль вконец расстроился и задумчиво взъерошил свою медную шевелюру, демонстрируя растерянность от происходящего. Выражение у него при этом было такое потешное, что Ганс не выдержал и все же расхохотался, выпустив на волю тщательно сдерживаемое веселье. Не прекращая смеяться, Нойнер хлопнул по плечу расстроившегося гауптшарфюрера, отчего тот едва не присел, и соизволил, наконец, пояснить причины своего веселья:

— Ты напрасно переживаешь по этому поводу. Это моя пятая кампания, не считая похода на Прагу. Поверь: я повидал всякого. И доблесть, и трусость, и глупость, и страх. И, как по мне, для новичка ты держишься очень даже неплохо. Хочешь совет? Не забивай себе голову — делай то, что должен делать! Я ж тебя не канониром назначил, а техником — вот и заботься о технике, у тебя это хорошо получается. А об остальном позаботятся другие. И не смей думать, что твоя работа менее важна или почетна! Понял? — Баллак кивнул. — Тогда слушай приказ: проверить технику и подготовиться к маршу. Сразу после выгрузки мы двинемся в район сбора.

Баллак отправился в конец эшелона, ловко перепрыгивая по платформам, а Ганс, продолжая улыбаться, вновь опустился на сложенный брезент — приятно все же оказаться правым в своих предположениях. А после этого разговора Нойнер был уверен, что не ошибся в гауптшарфюрере — когда начнутся серьезные испытания, Баллак не подведет. Хотя второго Клинсманна из него все же не выйдет. А жаль.

* * *

Бескрайняя степь покорно стелилась под гусеницы проезжающей техники. Распаханные участки с только-только поднявшимися яровыми чередовались с полями уже во всю колосящихся озимых. А затем вновь тянулись нераспаханные участки, поросшие луговыми травами и ковылем. Июньское солнце еще не успело до конца высушить землю, напоенную майскими грозами, поэтому над колоннами 1-й танковой армии, идущими на юг, не клубились, заслоняя солнце, тучи едкой серой пыли, так досаждавшие Гансу прошлым летом.

Наступление началось 29-го мая — пополненная и переформированная 1-я танковая армия, под командованием генерал-полковника Гота обрушилась на правый фланг Юго-Западного фронта, нанеся первый удар операции "Блау". Три танковых и два армейских корпуса, 1300 танков и штурмовых орудий — бронированный таран, которым немцы собирались проломить советский фронт, были сосредоточены в районе Старого Оскола, юго-западнее Воронежа, чтобы решить исход кампании одним ударом. Свыше полутора тысяч самолетов 4-го и 8-го авиакорпусов расположились на аэродромах по широкой дуге от Воронежа до Харькова, готовые поддержать действия наземных войск. Новый командующий 4-м воздушным флотом — генерал Вольфрам фон Рихтгоффен (родственник знаменитого "красного барона") гарантировал, что господство в воздухе будет абсолютным, а бомбоштурмовые удары — эффективны как никогда. Все было рассчитано и выверено с чисто немецкой пунктуальностью и дотошностью. Однако советское командование упредило своих немецких визави. Войска Южного фронта Малиновского начали наступление на Ростов и южный Донбасс 25-го мая.

Поскольку немцы в преддверии собственного наступления отвели часть дивизий с передовой для отдыха и пополнения, то оставшимся на фронте частям пришлось туго. Советским стрелковым дивизиям за три дня боев удалось на ряде участков вклиниться в немецкую оборону. Для парирования командованию 17-й полевой армии пришлось двинуть в бой спешно пополненные резервные дивизии, предназначавшиеся для грядущего наступления. Командование Южного фронта в свою очередь бросило в прорыв танковые корпуса, стремясь развить первоначальный успех и отсечь ростовскую группировку немцев. Бои закипели с новой силой, а германское командование оказалось перед выбором: изменить план операции в большой излучине или отложить начало его исполнения до ликвидации возникшего локального кризиса под Ростовом.

Генерал-полковник Манштейн — новый командующий группой армий Юг, ждать не хотел. Этот невероятно амбициозный и напористый штабист, чья многообещающая карьера в ОКХ оборвалась в 39 г в связи с отставкой его покровителя — тогдашнего начальника штаба сухопутных войск — Людвига Бека, сумел проложить себе дорогу на самый верх, перебравшись со штабных на командные должности. Его карьера резко пошла в гору в 41 г. Тогда, командуя LVI моторизованным корпусом 3-й танковой группы Гота, он шел от успеха к успеху. Именно его корпус захватил Минск, замкнув кольцо окружения вокруг армий Западного фронта. Он же разгромил под Сенно элитный московский механизированный корпус, в котором служил сын самого Сталина. Затем были новые победы под Смоленском и Шлиссельбургом, где была замкнута блокадная линия Петербурга. Признанием этих успехов стали дубовые листья к Рыцарскому кресту, звание генерал-полковника и назначение на должность командующего 11-й полевой армии.

Под его командой 11-я армия поучаствовала в разгроме Южного фронта под Мелитополем, а затем, прорвав ишуньский оборонительный рубеж, ворвалась в Крым, сбросив в Керченский пролив остатки советской 51-й армии и заставив капитулировать, только что эвакуированную из Одессы, Приморскую армию. А потом противники кончились — кругом простиралось Черное море. Десантироваться на Кубань было не на чем, и корпуса 11-й армии стали один за другим отправлять под Ростов, где развернулись ожесточенные бои с прибывшими с Кавказа свежими советскими частями. Манштейн, сидя в Крыму, вдали от основных событий, заскучал.

Но тут в его карьеру опять вмешался случай — командующий группой армий "Юг" фельдмаршал Рейхенау, лишь пару месяцев назад вступивший на этот долгожданный пост, скоропостижно скончался от инфаркта, не смотря на то, что ранее отличался отменным здоровьем. Как известно, одного таланта может оказаться недостаточно для успешной карьеры. Нужна еще и удача. Манштейну повезло — он оказался под рукой и был единственным командармом, чья армия не была в данный момент активно задействована на фронте. В результате в январе 42 г он, обойдя многих командующих, обладавших куда большим опытом руководства на армейском уровне, взлетел из захолустного Крыма на вершины командования, возглавив одну из самых мощных групп армий.

Удача не покинула его и здесь — в то время, как на северном и центральном участках восточного фронта немцы перешли к обороне, на юге готовилось новое грандиозное наступление. А значит, был шанс на новые награды и повышения — до вожделенного маршальского жезла оставался один шаг. И вот накануне решающего удара русские решили его упредить! Эрих фон Манштейн не собирался терпеть такое свинство. Не для того он тщательно собирал ударную группировку, скрывая ее от разведки противника всеми доступными методами, чтобы теперь раздергивать ее ради залатывания локальных брешей в обороне в угоду не слишком расторопному командованию на местах. Решительно отвергнув все сомнения, высказанные ОКХ, Манштейн, пользуясь тем, что до 1-го июня разделение южного крыла на две группы армий еще не было официально оформлено, и проблемный ростовский участок все еще находился в его ведении, заверил Гитлера в том, что переносить наступление не имеет смысла — стратегический успех в большой излучине сразу изменит обстановку, многократно окупив все временные трудности. Дальнейшие события показали, что, как и в 40 г, когда решалась судьба западной кампании, Манштейн вновь оказался прав в своем споре с осторожничавшим ОКХ.

И вот теперь бесконечные колонны танковой армии Гота рвутся на юг, широко разливаясь по зеленеющим донским степям, как река в половодье. Ганс и его рота — крохотная частица бронированного потока, тоже продвигались вперед. Уже остались позади Острогожск, Россошь и Кантемировка — маленькие, похожие друг на друга городки, посреди бескрайнего моря полей и степей. Отгремели бои первых, самых жарких дней наступления, когда спохватившееся советское командование лихорадочно бросало в бой танковые корпуса, стремясь остановить неудержимый натиск бронированной армады Гота. Напрасные надежды! Не сколоченные советские танковые корпуса, уступавшие к тому же в боевой мощи любой из противостоящих им немецких танковых дивизий, сгорали в скоротечных маневренных боях как свечки.

На руках у немцев снова, как и год назад, были все козыри — инициатива, связь, отлаженное взаимодействие, эффективная поддержка с воздуха… Рихтгоффен не зря считался лучшим специалистом Люфтваффе по поддержке наземных операций — под его руководством взаимодействие пикировщиков и ябо с наступающими танковыми частями достигло невиданной четкости и слаженности. Немецкие разведчики-корректировщики висели над полем боя постоянно, отслеживая малейшие изменения в ситуации и своевременно информируя соответствующее начальство, а орды ударных самолетов, сменяя друг друга, вносили роковое опустошение в движущиеся по голой степи колонны светских войск.

Ветераны из 53-й, 52-й и 27-й и новички из только что прибывших на фронт 4-й и 6-й истребительных эскадр расчистили небо над Доном, позволив бомберам безнаказанно вершить свое кровавое дело. Близко расположенные аэродромы позволяли тратить на боевой вылет минимум времени, безлесная степь не давала потенциальным целям никаких укрытий, долгие июньские дни и отличная сухая погода позволяли совершать до 5–6 вылетов в день — идеальные условия для эффективной боевой работы. И с первых же дней немецкого наступления советские войска прочувствовали это в полной мере. Широкое междуречье Дона и Донца получило у немецких пилотов ироничное прозвище "бомбовой аллеи", но оказавшимся там войскам Юго-Западного и Южного фронтов было не до смеха.

Через три дня после Гота — 1 июня, стартовала 4-я танковая армия Гепнера — козырной туз, скрытно переброшенный немцами с центрального направления в Донбасс. Этот второй удар, нанесенный от Каменск-Шахтинского на восток, вдоль дороги на Сталинград, прорвал центр Южного фронта и окончательно сломал хребет советской обороны западнее Дона.

Ганс в такие нюансы не вникал, но общую обстановку чувствовал хорошо. И эта самая обстановка сильно напоминала прошлогодние победоносные бои под Уманью и восточнее Киева, что не могло не радовать. Собственно, Ганс и радовался, развалившись в своей прямо таки роскошной по военным меркам штабной машине связи на базе среднего бронетранспортера в жиденькой тени от масксети, натянутой на рамной антенне над головой. Самоходки его роты рвали гусеницами землю впереди, сзади переваливались на ухабах грузовики ротного "обоза", где-то там же был и Баллак. Вот уж кому работенки в последнее время было хоть отбавляй! Но "маленький унтер" справлялся — его стараниями поломанные на марше машины и самоходки с завидным постоянством возвращались в строй.

А боевых потерь в роте пока и вовсе не было. Да и откуда им взяться, если боев-то было всего два? Первый раз поучаствовали в отбитии танковой атаки, расстреляв из засады, грамотно устроенной Гансом на выезде из какого-то безымянного хутора, 5 русских танков. Правда, еще 9 успели смыться, но радости от первой победы это никому не испортило. А во второй раз и вовсе все свелось к расстрелу автоколонны на дороге. Даже боем не назовешь — скорее стрельба по мишеням. Дивизия вырвалась на оперативный простор и теперь скользила по глубоким тылам советских фронтов, не встречая адекватного сопротивления — противотанковому дивизиону просто не находилось соответствующих целей. Так что пока все шло: лучше не придумаешь.

Вот и этот день клонился к вечеру, так и не принеся никаких неприятностей. Нойнер уже мысленно прикидывал: как лучше расположиться на ночлег, когда требовательный вызов по радиостанции дальней связи внес в эти радужные планы свои коррективы. Бохман сходу огорошил новостью: дивизиону в целом и, следующей в авангарде, самоходной роте в частности следует повернуть на запад и двигаться навстречу отступающим с Донца русским войскам. Дальше следовали уточняющие инструкции.

Выслушав все это непотребство, Ганс полез в свой планшет. Поколдовав над извлеченной картой и полученной радиограммой пару минут, отложил карандаш и задумчиво почесал щеку.

— Мнда. Похоже, спокойная жизнь кончилась — завтра будет жарко! Йохан, передай по колонне приказ остановиться. Командиров взводов — сюда!

Через пару минут после того, как радист передал сигнал, к замершему штабному БТРу, борт которого был украшен белой надписью "KiTi" (таким нехитрым способом Ганс решил увековечить свои приятные воспоминания о Кристине Терезе), подтянулись все младшие командиры роты. Взводные два и три (бывшие ближе всех в колонне) прибежали пешком, Эмиль примчался из "обоза" на своем любимом "ковшике", а Швайнштайгер, назначенный комвзвода1, подрулил прямо на своей самоходке и лихо сиганул через борт БТРа прямо со своего командирского места, не снимая модных темных очков с зеркальными стеклами — пижон чертов.

Едва все расселись, Ганс расстелил на откидном столике карту с только что нанесенными отметками.

— Итак, камрады, вечерний отдых отменяется. Начинается настоящая работа! Сегодня до наступления темноты мы должны достигнуть Збруево. — Каранташ уперся в мелкую надпись на карте. — Эмиль, как у нас с горючим?

— Запас есть, командир. На одну заправку зверюшкам хватит, а колесные и так пока неплохо залиты.

— Ясно. Тогда так: сейчас остановка на полчаса — осмотреть технику и дозаправиться. Потом — марш. Полевой кухни нам сегодня не видать, поэтому разрешаю вскрыть сухие пайки. Жрать будем на ходу. Выступаем нынешним порядком. Свиненок — в авангарде. В этом Збруево нас должен поджидать первый батальон 2-го полка, но никаких гарантий, так что — по-внимательней. Легкую разведку на "фольксвагенах" — вперед, пусть идут завесой. И не зевать. Всё, по местам!

Синие стрелы, изображавшие на штабных картах направления немецких ударов, стали загибаться навстречу друг другу, как крючья, впиваясь все глубже и глубже в группировку "красных". Манштейн сделал еще один шаг к своему маршальскому жезлу.

 

Глава 15 "Сталинград"

Май и июнь 42 г выдались жаркими во всех отношениях. Весенние грозы отгремели быстро — ничего похожего на ливни 41 г, вызвавшие настоящий потоп в юго-восточной и восточной Европе, не было и в помине. Зато "военные грозы" бушевали с неослабевающей яростью. В донских степях бурлил очередной "котел", на этот раз с центром в шахтерском городке с совсем не русским названием Миллерово. На Тихом океане маневрировали авианосные и крейсерские соединения, стремясь расчистить дорогу десантным флотилиям. 8-я британская армия, сумевшая таки в середине мая с третьей попытки сдвинуть франко-итальянские войска с линии Марет, готовилась к наступлению на новую оборонительную полосу, созданную войсками оси южнее Туниса. Британское бомбардировочное командование решило активизировать воздушную войну в Европе, для чего организовало первый налет на Германию сразу тысячи бомбардировщиков. Целью "соединения тысяча" был выбран Кёльн, на который в ночь на 30 мая было сброшено 1455 тонн бомб, вызвавших многочисленные разрушения и пожары в центральной части города.

Но все эти погодные и военно-политические катаклизмы волновали Гейдриха постольку поскольку. Пусть об этом голова болит у фюрера и генералов. Куда больше в этот момент его занимала новая расстановка сил, складывающаяся вокруг Гитлера. Сейчас, пока еще не всё устаканилось после переезда ставки, есть неплохой шанс половить рыбку в мутной воде, не привлекая излишнего внимания. Вот этим Гейдрих и занимался, отправившись осматривать окрестности "Вервольфа" в обществе заместителя фюрера по партии Рудольфа Гесса. Серьезный разговор пока не клеился, но Рейнхард не терял надежды.

— Что тут слышно, Рудольф? — Гесс коротко хохотнул.

— Ха! Неужели в Райхе есть еще хоть что-то, что тебе не было бы известно? — Настроение у зама Гитлера по партии явно было приподнятым. Оно и к лучшему. Гейдрих вежливо хмыкнул в ответ.

— Представь себе! За делами как-то упустил, что тут у вас творилось после переезда. Это ты можешь бездельничать, а я вот пока такой роскоши позволить себе не могу. — Гейдрих пожал плечами и издал демонстративный вздох сожаления.

— Ну да, ты у нас человек занятой. — Гесс снова хмыкнул. — Слыхал наши губернаторы чуть не обделались с перепугу, когда ты нагрянул со своей инспекцией к этим доморощенным царькам?

— А-а… — Рейнхард Тристан изобразил рукой неопределенный жест, долженствующий продемонстрировать легкую досаду. — С этими назначенцами всегда одна и та же история — у них от чувства собственной значимости и почти неограниченной власти просто крышу сносит. Считают, что виселица — лучший аргумент на любой случай… Ну и воруют, конечно, куда ж без этого?

Самое паршивое то, что с этим ничего не поделаешь — другие кандидаты еще хуже. Райху катастрофически не хватает достойных людей. Война забирает лучших, а для работы в тылу приходится довольствоваться всякой мразью.

— Что, настолько плохо?

— Да нет, все нормально, насколько это вообще возможно, я ожидал худшего. Все-таки общие директивы имперского правительства по Прибалтике не дают нашим гауляйтерам там особо разгуляться — на этот регион у нас слишком большие планы. А с Украиной нам просто повезло. Этот Вехтер настоящая находка — добросовестный бюрократ-энтузиаст — редчайшее сочетание! Благодаря его усилиям, ситуация в рейхскомиссариате более-менее стабильна. Недовольных, конечно, хватает, особенно в городах — там жителей крепко прижали с продовольствием. Но в целом всё не так уж плохо. Все обычно сводится к мелкому саботажу. Партизаны в лесах, конечно, пошаливают, но это пока не критично. Большинство населения пока не готово идти на открытый конфликт с нашей властью. Им пока еще есть что терять. Да и страх… Знаешь, в любви наших гауляйтеров к виселицам все-таки есть что-то рациональное.

Гесс рассмеялся незамысловатой шутке, но тут же, оборвав смех, резко посерьёзнел и поинтересовался:

— Как думаешь, если отправлять этих тыловых крыс на несколько месяцев на фронт, это пойдет им на пользу?

— Им — может быть, Райху — не знаю. Но попробовать стоило бы, а то некоторые партийные бонзы и прочие "руководители на местах" уже ведут себя куда хуже, чем евреи в изображении нашей пропаганды. Воруют, что ни попадя, и непрестанно грызутся за власть, стремясь в тоже время избежать какой бы то ни было ответственности. И при этом не устают орать о своих арийских корнях и истинно германских доблестях. — Произнеся эту тираду, Гейдрих презрительно сплюнул себе под ноги, демонстрируя свое отношение к таким горлопанам. Но гитлеровский зам, казалось, не оценил момента. Прищурившись, Гесс ехидно сообщил:

— А вот кое-кто наоборот утверждает, что все беды проистекают от того, что в партию под видом арийцев затесалось слишком много евреев и их потомков.

Гейдрих весело расхохотался.

— На меня что ли намекают? Или все же на Мильха?

— Да на обоих, в общем-то, но больше все же на тебя. С Эрхардом и так всё понятно. А что тебя так развеселило?

— А меня всегда развлекали подзаборные шавки у которых достает наглости тявкать, но не хватает мозгов, чтобы задуматься о последствиях своего поведения. Поди опять твой помощничек отличился?

— Да. Только я бы на твоем месте не относился к этому так легкомысленно — Борман не подзаборная шавка. Это хитрая бестия, которая метит очень высоко.

Гейдрих мысленно потер руки — кажется разговор, ради которого он затеял эту прогулку, наконец-то начался.

— Видишь ли, Руди, я ведь не зря руковожу партийной службой безопасности с момента ее создания. И, кажется, еще никто не посмел заявить, что я плохо знаю свое дело. Так что этот толстомордый управляющий может намекать на мои еврейские корни, может подозревать о них, может даже официально заявить о своих подозрениях, если у него мозги совсем атрофируются. Но ни он, ни кто другой никогда не сможет ДОКАЗАТЬ, что у меня были еврейские или еще какие-то не немецкие предки. Уж поверь мне — многие пытались. А вот я могу без труда доказать, что этот прощелыга злоупотреблял партийной кассой взаимопомощи и своим положением при фюрере и еще много чем, до чего смог дотянуться своими загребущими ручонками. Кстати, это и в твой огород камень — это ведь твой подчиненный. Надо лучше следить за кадрами, Руди. — Последняя фраза была произнесена нарочито невинным тоном. Гесс резко помрачнел.

— Если ты думаешь, что мне нравится поведение этой лисы, то ты ошибаешься. Эта хитрая скотина мне совсем не по душе. Но фюрер носится с ним как с писаной торбой — прохвост повернул всё так, что теперь все дела фюрера идут через него.

— Не слишком ли много власти для секретаря?

— Слишком! Если на то пошло, эта хитрозадая тварь вообще метит на мое место, а то и выше.

— Но пока что выше ты. И еще ты старый соратник фюрера, в отличие от него. Так в чем же дело?

— Фюрер дорожит им. Он делает много технической работы, а Адольф считает это незаменимой помощью.

— Да неужели? А наш дорогой фюрер знает, какова цена этой помощи?

— Этого даже я не знаю. Борман очень ловко все проворачивает.

— Зато это знаю я…

Гесс бросил заинтересованный взгляд на собеседника и наткнулся на оценивающий прищур Гейдриха.

— Ты предлагаешь…

— Да.

Гесс отвернулся и принялся разглядывать окружающий ландшафт (надо сказать, довольно симпатичный). Гейдрих, не вмешиваясь в ход размышлений потенциального союзника, задумчиво вертел в руках сломанный по дороге прутик с оборванными листьями, который он превратил в некое подобие стека. К чему торопить события? Необходимые слова сказаны, осталось только подождать результата. Наконец Рудольф прервал свое задумчивое созерцание.

— И чего же мне это будет стоить а, Рейнхард?

— Ничего.

— То есть?

— А что непонятного? Истинные национал-социалисты должны помогать друг другу, иначе всякие карьеристы вконец извратят смысл нашего великого движения. — Уголки губ Гейдриха слегка дрогнули, демонстрируя истинное отношение к произнесенной патетической речи. Гесс тоже не удержался от ухмылки.

— Я серьезно, Рейнхард. Истинные национал-социалисты конечно должны помогать друг другу для блага общего дела, но у нас с тобой вроде не совсем тот случай…

— А если серьезно, то нам с тобой нечего делить, Руди. Ты отвечаешь за внутренние дела партии, а я занимаюсь врагами партии — внешними и внутренними. Мы с тобой всегда сможем договориться. А вот партайгеноссе Мартин нам ни к чему, потому что он лезет и в твои и в мои дела. И, похоже, считает, что раз он постоянно вертится около фюрера, то это сойдет ему с рук. Мне кажется, пришло время показать ему, что он ошибается. Как думаешь? — Гесс задумчиво кивнул, обдумывая слова собеседника. — А еще мне не нравится, что этот выскочка ставит свои интересы выше интересов Райха. И вот это вот уже серьезно. Мы можем снисходительно относиться к человеческим слабостям, если они не вредят делу, но прощать действия, ослабляющие нашу страну, было бы недальновидно…

— Ты прав. Пора указать ему его истинное место! Надо только подобрать соответствующий момент…

Гейдрих спокойно кивнул, сдерживая торжествующий оскал — кажется, дело сладилось, и он обрел очень важного союзника, пусть и временного.

— На днях я передам тебе кое-какие материалы по шалостям нашего не в меру амбициозного друга. Когда преподнести их фюреру — решай сам. Надо лишь начать, а потом… я ведь как-никак начальник службы безопасности партии. — Рейнхард Тристан наконец-то позволил себе довольную усмешку — теперь уже можно.

* * *

А вот на очередном объединенном совещании штабов было не весело. Всё предельно строго, прагматично, рационально… и скучно. Гейдрих с трудом сдерживал зевоту — ничего не поделаешь, работа далеко не всегда бывает в радость, иногда ее надо просто делать. И если уж не получается работать с душой, то нужно приложить хотя бы старание — это неотъемлемая часть настоящего профессионализма. Поэтому Рейнхард и сидел на совещании с профессиональным интересом присматриваясь к выступающим. На этот раз, как и почти всегда, главным действом был монолог Гальдера, который в своей обычной занудной манере вещал:

— В настоящий момент можно уже с уверенностью констатировать, что наше наступление на юге застало противника врасплох. Удар в междуречье Дона и Донца увенчался полным успехом. Битва на окружение, проведенная войсками группы армий "Северная Украина", близится к своему завершению. По докладам из штаба генерала Манштейна, — тут Гальдер изобразил легкий жест в сторону, прилетевшего на совещание из Харькова, командующего ударной группы армий — ликвидация, окруженных в районе Миллерово войск Юго-Западного и правого крыла Южного фронтов, будет завершена в ближайшие дни. Однако попытка выдвинуть авангарды танковых армий в сторону Сталинграда наткнулась на фронт свежих частей русских, которые выдвигаются от Волги в западном направлении. В связи с этим обстоятельством, командование группы армий, с санкции ОКХ, отказалось от попыток взять город сходу и приостановило дальнейшее движение своих войск в направлении малой излучины Дона, вплоть до окончательной ликвидации миллеровского котла.

Тут Гитлер прервал мерную речь начальника штаба сухопутных войск и обратился к Манштейну:

— Как скоро вы сможете продолжить наступление на Сталинград, генерал?

Манштейн встал и, решительно отстранив Гальдера (ну недолюбливают друг друга бывшие коллеги по службе в генеральном штабе и это ни для кого из присутствующих на совещании не секрет), подошел к огромной карте.

— Насколько нам удалось установить, из района Сталинграда, а также из центральных районов России в район малой излучины Дона стягиваются несколько свежих армий из числа стратегических резервов РККА. Еще несколько свежих формирований с большим количеством танков брошены против нашего фронта на верхнем Дону, в основном против 2-й полевой армии барона фон Вейхса. Эти действия противника ожидаемы, но их реальный масштаб несколько превосходит прогнозы разведки.

— Как это может повлиять на наши планы? — Гитлер выпалил это быстро, чересчур быстро. Но Манштейн был начеку.

— Никак, мой фюрер. Войскам 1-й и 4-й танковых и 6-й полевой армий понадобится еще неделя на ликвидацию остатков вражеских войск в междуречье Дона и Донца. Затем еще несколько дней уйдет на перегруппировку и пополнение запасов. За это же время наши передовые отряды и авиаразведка окончательно установят конфигурацию нового фронта русских. 20 июня группа армий будет готова перейти в новое наступление.

— А если резервные армии русских перейдут в наступление в момент перегруппировки наших сил?

— Это исключено. Советские части только начали выдвижение в район Дона. Их маршруты пролегают по открытым степным пространствам и полностью контролируются нашей авиацией. — Рихтгоффен молча кивнул, подтверждая слова Манштейна, а Геринг воинственно выпятил грудь. Вернее попытался, так как пузо все равно оказалось далеко впереди. — Противнику потребуется не менее двух недель для сосредоточения всех своих войск и даже тогда наши войска будут иметь численное превосходство. А до тех пор наши передовые части из XLVII и XL танковых корпусов вполне в состоянии сдержать вражеские атаки, если они последуют.

Гитлер несколько успокоился. По крайней мере прекратил таращиться на стоящего у карты Манштейна и уставился в угол, где притаился незаметный как тень адъютант. Манштейн же, пользуясь случаем, заливался соловьем:

— План группы армий предусматривает двойной охватывающий удар в общем направлении на Сталинград. Первый удар нанесет 1-я танковая армия Гота из района Боковской через Клетскую. Второй — 4-я танковая армия Гепнера из района Николаевская — Цимлянская. 6-я полевая армия фон Клейста тем временем развернется на среднем Дону, прикрыв растянутый левый фланг ударной группировки.

Планом предусмотрено сосредоточение основных сил 4-й танковой армии на восточном берегу Дона и последующий удар на Котельниковский и далее вдоль дороги Тихорецк-Сталинград. При этом открытый южный фланг ударной группировки будет частично прикрыт рекой Сал. С этой целью LVII танковым корпусом уже сейчас создан оперативный плацдарм в районе Николаевской. В дальнейшем этот плацдарм может быть использован также для развертывания войск группы армий "Южная Украина" против северокавказской группировки противника… — Чувствовалось, что Эрих фон может продолжать в таком духе еще долго, превознося свои заслуги и предусмотрительность под завистливым взглядом Гальдера, недовольно кривившего губы, стоя в стороне. Но тут фюрер вновь вынырнул из своих мечтаний и перебил командующего очередным вопросом:

— Манштейн, вы сможете взять Сталинград и перерезать волжский транспортный путь, несмотря на русские резервы?

— Несомненно, мой фюрер! То, что советское командование выдвигает свои войска на запад, вместо того, чтобы концентрировать их вокруг города, даже облегчит нам задачу. Мы сможем в полной мере воспользоваться нашим преимуществом в подвижности и разгромить их, в полевом сражении, не втягиваясь в затяжные городские бои. Я полагаю, что основная часть операции может быть завершена к середине июля, после чего появится возможность, в соответствии с изначальным планом, приступить к наступлению на Кавказ.

— Отлично! — Гитлер даже прихлопнул ладонью по столу, демонстрируя, что вопрос закрыт. — Как складывается обстановка на остальных участках? Положение стабильно?

Гальдер поспешил вновь выдвинуться на первый план.

— Да, мой фюрер. На фронте группы армий "Север" активности противника не отмечено. На фронте группы армий "Центр" продолжается подготовка противника к наступлению на ряде направлений на участках 9-й и 4-й полевых и 3-й танковой армий. Даже не смотря на успешную деблокаду гарнизона Калинина и окончательный разгром, окруженной в марте 39-й армии русских, этот сектор фронта остается наиболее проблемным. В настоящий момент заканчивается подготовка к операции "Вирбельвинд" — ликвидации вражеского выступа западнее Калинина. Наши войска накапливают необходимые для проведения операции запасы и активно пополняются поступающим маршевым пополнением. Фельдмаршал фон Бок надеется упредить советское командование и ликвидировать выступ до перехода русских в новое наступление — это существенно облегчит отражение последующих атак неприятеля.

Гитлер порывисто встал и прошелся вдоль стола, энергично размахивая руками в своей обычной манере — явный признак нервного возбуждения. Нарочито спокойная речь Гальдера видимо не соответствовала его сегодняшнему настроению.

— Мужество наших солдат достойно восхищения! Героизм группы "Центр" сковывает огромные силы русских и позволяет нам спокойно вести операции на юге, без оглядки на московский сектор. Такое самопожертвование должно быть достойно поощрено! Кейтель! Как продвигаются дела в награждении войск специальными знаками за зимние бои?

Начальник ОКВ — верховного штаба вооруженных сил, который злые языки из ОКХ (ветераны еще старого "прусского" генштаба) ехидно называли личным штабом Гитлера, встрепенулся.

— В настоящее время уже вручено свыше 100 000 медалей "За зимнюю кампанию на Восточном фронте", мой фюрер. Вручение этой награды продолжается. К концу лета она должна быть вручена всем участникам зимних боев. Также начато производство "Калининского щита", в соответствии с ранее утвержденным эскизом. Данная награда, созданная по аналогии с "Нарвикским щитом" предназначена для участников обороны Калинина, в том числе и для летчиков и наземного персонала Люфтваффе, которые были задействованы в поддержке или снабжении наземных войск в районе котла. Первые награждения планируется осуществить уже в июле.

— Отлично! Я сам вручу первые награды. Подвиг, совершенный ради Фатерлянда, не должен быть забыт!

Манштейн! Начинайте подготовку к наступлению на Сталинград немедленно. Кровь, проливаемая нашими солдатами в подмосковных лесах, должна окупиться сторицей победами на юге. Новая директива, утверждающая порядок действий в малой излучине, будет готова в течении трех дней.

Манштейн окинул Гальдера победным взглядом — победа в их маленьком противостоянии вновь осталась за ним.

* * *

А у Ганса были свои победы и свои маленькие радости, главной из которых стал приезд полевой кухни, которая в период затишья, наступившего после ликвидации миллеровского котла, все же догнала 3-ю противотанковую роту, несколько дней метавшуюся с одного участка фронта на другой. Под внимательным взглядом Нойнера, возглавлявшего выстроившуюся очередь, толстый основательный повар, стоящий на раздаче, насыпал в котелок Ганса щедрую порцию густого рисового супа с мясом, затем недрогнувшей рукой вывалил туда же черпак второго — тушеной фасоли с салом. После этого помощник повара наделил его хлебом со смальцем и кружкой кофе (натуральный бразильский, а не какой-то там эрзац!) обильно сдобренного сгущенкой — опоздавший завтрак. Всё, можно лопать! Чем Ганс и занялся в тенечке от борта "KiTi", попутно наблюдая, как отовариваются бойцы его роты и приглядывая за часовыми из выставленного боевого охранения. Всё вроде было нормально: солдаты с шутками и подколками разбирали жратву (некоторые гурманы при этом кооперировались по двое — один получал две порции супа, второй — фасоли, что позволяло, обмениваясь котелками, есть блюда "в чистом виде", а не в виде питательной смеси), боевое охранение нервничало, то и дело косясь на источающий соблазнительные ароматы "пищемет", но держалось, мужественно исполняя свои нелегкие обязанности в ожидании смены.

Через пару минут после начала обеда Нойнер, уже доскребавший со дна котелка остатки суповой каши, получил материальные подтверждения бдительности дозорных — один из наблюдателей крикнув "achtung!" указал рукой в сторону небольшой колонны, пылящей по степи в их сторону. Тревога, впрочем, оказалась ложной — не успел еще Ганс отложить ложку и взяться за бинокль, как все тот же часовой дал отбой — свои. А еще через четверть часа Нойнер (успевший уничтожить все выданное питание и получить причитающиеся консервы, галеты и шоколад — новый сухой паек на будущее) уже приветствовал Бохмана, прибывшего со штабом дивизиона.

— Привет, Геро! С чем пожаловал?

— С новостями.

— Надеюсь хорошими? Есть, кстати, будешь? У нас тут маленький праздник — кухня приехала.

— Не, я уже. Так что приглашай в свою таратайку, а то я налегке. — Бохман кивнул на пропыленный кюбельваген, на котором приехал.

— Не вопрос! Щас только часовых сменю, пока они слюной не подавились, а ты пока располагайся. — Ганс сделал широкий жест рукой в сторону своей штабной машины и отправился отдавать распоряжения на счет смены постов. А еще через минуту Бохман, развалившись, насколько позволяло узкое сиденье, излагал Нойнеру последние новости и вытекающие из них перспективы.

— В общем, так, Ганс: скоро наше наступление продолжится. Ближайшая цель — Сталинград. Как у тебя с техникой?

— Нормально. После позавчерашнего боя потерь больше не было. 8 самоходок на ходу, вспомогательный транспорт в порядке. Кстати, про пополнение ничего неслышно? А то подбитую зверюшку только в металлолом сдать — там снаряды сдетонировали.

— Да помню я, помню. В первой роте тоже два орудия разбиты, во второй одно в ремонте, так что у тебя не так уж все и плохо.

— У меня еще одного унтера не хватает.

— Нету у меня лишних унтеров! А ты и так неплохо справляешься, так что жди, когда у твоего Бринкманна брюхо зарастет — не год же он со своим аппендицитом валяться будет.

Ганс примирительно махнул рукой:

— Ладно, замяли. Так что там с нашим ближайшим наступлением?

— А вот что: в дивизии формируется ударная бронегруппа — передовой отряд. Туда войдет вся наша новая техника: танковый батальон, батальон пехоты на БТРах из первого полка, саперная рота на них же из саперного батальона, твоя рота и легкий гаубичный дивизион из артполка. Так что с завтрашнего дня ты, вместе со своей ротой, выходишь из моего подчинения и поступаешь в распоряжение кампфгруппы "Баум".

— Значит, командует Отто?

— Да. Знаешь его?

— Немного. Хороший парень. С ним можно работать.

— Ну и отлично. Да, чуть не забыл, русские сосредотачивают под Сталинградом новые силы, а наша разведка, соответственно, пытается разузнать об этом побольше. Так вот: сегодня утром парни из радиороты перехватили и расшифровали несколько необычных сообщений. Знаешь, кто будет нашими противниками?

— Что, опять какие-то косоглазые уроды?

— Нет, на этот раз поляки. — Бохман ехидно ухмылялся, следя за реакцией Нойнера. Ганс по привычке почесал затылок, сдвинув фуражку на лоб, после чего сформулировал уточняющий вопрос:

— А эти-то откуда взялись?

— А из пленных, которых русские наловили в 39-м.

— О как! Это те недобитки, которые, обгадившись от страха, смылись от нас, когда мы стирали с лица земли их страну? Неужели за три года они все же набрались храбрости?

— Вот это ты и проверишь. Судя по радиоперехвату, две польские дивизии перебрасываются в район западнее Сталинграда, так что у тебя есть неплохие шансы узнать: чему русские научили этих бегунов.

— А что там проверять? Если до куцых мозгов этих недоумков с первого раза не дошло, что от немцев лучше держаться подальше, то мы быстро освежим им память. Правда вряд ли они смогут пережить повторный урок. — Оба офицера понимающе хмыкнули.

— Удачи, Ганс!

— Тебе тоже. Не думаю, что вам позволят долго отсиживаться в тылу, пока наша группа будет воевать.

* * *

В том, что пожелание удачи было совсем не лишним, Ганс убедился очень скоро. Впрочем, поначалу все шло замечательно. Перегруппировавшиеся фронтом на восток корпуса Гота раздавили выдвинутые вперед авангарды советских резервных армий и потеснили правый фланг Сталинградского фронта. В результате в районе Клетской открылась брешь, в которую и устремился XLVI танковый корпус. Кампфгруппа "Баум", войдя в прорыв, рванула на юго-восток, к главным переправам советских войск, быстро оказавшись в авангарде немецкого наступления.

Рывок был столь стремителен, что передовой отряд "Тотенкопф", давя попадающиеся тыловые колонны и случайные части, вышел к переправе у Трехостровской абсолютно неожиданно для противника, обогнав новости о своем приближении. Штурмбаннфюрер Отто Баум, рассчитывая на внезапность, решил попытаться атаковать сходу, основываясь лишь на данных авиаразведки и наспех допрошенных пленных. Выполняя его приказ, танковый батальон "Тотенкопф" развернулся в атакующий клин. Сразу за танками разворачивались саперы и пехота на бронетранспортерах, готовые спешиться, если попытка застать противника с наскока провалится. Ганс со своими самоходками занял позицию за правым флангом, на случай подхода советских танков.

Начали красиво: перевалившие гряду низких холмов танки, включив полный газ, ринулись к видневшейся впереди узкой полоске наплавного моста, перечеркивавшей широкую ленту реки. За танками неслись бронетранспортеры. Степь заволокло клубами пыли, которая длинными шлейфами тянулась за мчащейся техникой. Передняя кромка надвигающейся пылевой завесы то и дело подсвечивалась вспышками выстрелов — танкисты с коротких остановок палили осколочными по позициям советских артиллеристов, прикрывавших мост. Русское прикрытие, занимавшее позиции около переправы и состоящее из подразделения зенитчиков (по прикидке Ганса — около дивизиона, часть из которых на восточном берегу), батареи противотанковых пушек и примерно двух рот пехоты с пулеметами, видимо, несколько ошалело от такого поворота событий. А снаряды, начавшие рваться возле переправы, добавили неразберихи и замешательства.

Но решающей стала не растерянность вражеских солдат. Главным фактором, определившим ход начавшегося боя, стала паника, охватившая огромную толпу беженцев и эвакуируемых, собравшуюся возле моста в ожидании переправы. Массы людей, телеги со скарбом, коровы, лошади и овцы при виде лавины надвигающихся танков с крестами на броне, ринулись к мосту, стремясь любой ценой прорваться на безопасный восточный берег. Этот живой поток, захлестнув армейских обозников, также скопившихся у переправы, мгновенно затопил все подходы к мосту, включая и позиции советских артиллеристов, лишив охрану моста возможности отбиваться. Ганс, следивший за происходящим, быстро сориентировался в новой ситуации:

— Йохан! Приказ второму и третьему взводам: огонь осколочными по восточному берегу. Накрыть зенитчиков так, чтоб там повернуться от разрывов негде было. И связь с Баумом мне! Едва радист утвердительно кивнул, показывая, что связь установлена, Ганс тут же заорал в микрофон:

— "Магистр", оборона подавлена. Пока толпа топчется на их позициях, они не могут стрелять. Орудия восточного берега под обстрелом, сильно мешать не смогут.

— Вижу, "стрелок". Всё идет по плану, следи за тылом — гости нам не нужны.

— Горизонт чист, а у меня еще взвод в резерве — можно работать спокойно.

— Отлично! — Едва Баум отключился, Ганс тут же вновь схватился за бинокль — посмотреть было на что!

Совсем нейтрализовать противника все же не удалось: пара танков замерла на поле перед переправой, испуская жирные клубы дыма. Один успели подбить русские противотанкисты, другой достали, не смотря на обстрел, зенитчики с другого берега. Но удар немцев это не остановило. Ганс, кровожадно скалясь, наблюдал как первая танковая рота, укомплектованная новенькими длинноствольными "четверками", в упор расстреливает зенитные орудия, прикрывавшие переправу. Некоторые из них так и стояли с задранными в небо стволами — видимо, часть зенитчиков поддалась общей панике, и покинула свои позиции, так и не вступив в бой. Спешившаяся пехота деловито зачищала предмостные укрепления, а рассредоточившиеся бронетранспортеры азартно поливали мечущиеся толпы людей из пулеметов, увеличивая царящее смятение. Третья танковая рота давила противотанковую батарею и пулеметные гнезда на правом фланге, но главные события разыгрались в центре.

Огромное скопище людей и животных, запрудив мост, создало жуткую пробку. Страх, переходящий в безумие, гнал людей на мост в самую середину невообразимой мешанины предметов и тел. В образовавшейся бурлящей массе создалась жуткая давка, только усилившая возникшую панику. Люди, казалось утратившие остатки разума, напирали на передние ряды, стремясь, во что бы то ни стало, продвинуться еще хоть немного по вожделенному пути к спасению. Крики людей, мычание, ржание и блеяние животных, вопли затаптываемых, которым не повезло утратить равновесие и оказаться под ногами безжалостной толпы, дополняли картину хаоса и безысходности.

И вот прямо в середину этого столпотворения, не снижая скорости, врубились "тройки"второй роты. Единый вздох ужаса, вырвавшийся разом из тысяч глоток, достиг даже ушей Ганса, заглушив грохот выстрелов и рев работающих двигателей. Толпа, словно гигантское живое существо, получившее смертельную рану, издала этот полу-крик полу-стон и рванулась вперед в отчаянной попытке избежать неумолимо надвигающейся лязгающей смерти. Но вырваться из образовавшейся ловушки было практически невозможно.

Танки, непрерывно стреляя из пулеметов и давя все на своем пути, ворвались на мост. Люди, успевшие добраться до понтонов, посыпались в воду. Тех, кто не успел или не сумел этого сделать, безжалостно наматывали на гусеницы. Наблюдая этот кровавый марш, Ганс даже мимоходом пожалел… танкистов — ох и намаются парни, отчищая свою технику! А чистить придется, иначе по такой жаре весь этот фарш протухнет за пару часов и тогда к танкам можно будет подойти разве что в противогазе. Йохан, впервые оказавшийся на фронте после окончания школы связи, в которую он попал прямо с институтской скамьи, видимо рассуждал менее прагматично. От вида кровавой каши, в которую на его глазах превращались сотни людей, парень впал в натуральную прострацию. Оторвавшийся от бинокля, Нойнер, с ходу оценив состояние подчиненного, тут же отвесил ему полноценный подзатыльник. Голова радиста мотнулась как у куклы, ощутимо приложившись лбом об бортовую броню БТРа, но, не смотря на это, избранный метод лечения оказался верным, тут же дав позитивный результат — Йохан задышал чаще, остекленевший взгляд вновь принял осмысленное выражение, а бледные как простыня щеки вновь стали приобретать телесный оттенок.

— Соберись, солдат.

Радист судорожно сглотнул подступивший к горлу ком.

— Jawohl, гауптштурмфюрер! Больше не повторится.

Ганс, склонив голову набок, с интересом наблюдал за подчиненным: стошнит или не стошнит? Не стошнило. Видимо все же расстояние помогло — до переправы все еще было довольно далеко, хотя БТР Нойнера и продвинулся вслед за атакующими танками и пехотой поближе к месту разыгравшейся бойни. "Если бы взглянул на свежее месиво вблизи — точно б наизнанку вывернуло". Сделав этот злорадный вывод и удостоверившись, что радист пришел в норму, Ганс вернулся к наблюдению за происходящим.

Всё вроде шло замечательно: саперы наскоро осматривали захваченный мост, танкисты второй роты, прорвавшись на восточный берег, старательно утюжили позиции зенитчиков, одна из пехотных рот уже занимала плацдарм, по рации проскочило сообщение от гаубичного дивизиона о том, что они уже развернулись на позиции за холмами и готовы поддержать кампфгруппу огнем… Для полного счастья не хватало только люфтваффе и тут-то оно как раз и появилось — эскадрилья "штук", завывая, пикировала на переправу со стороны солнца.

Какое чувство заставило Ганса при виде отвесно падающих самолетов прямо с места подпрыгнуть вверх метра на полтора и перелететь через борт движущегося бронетранспортера, он и сам бы не смог объяснить. Но, тем не менее, увидав выходящие из пике самолеты и летящие вниз бомбы, уже отделившиеся от фюзеляжей, Нойнер стрелой взмыл в небо, прямо навстречу пикирующей смерти. А спустя мгновение, длившееся целую вечность, стена раскаленного воздуха, прочного как бетон, все-таки настигла, продолжающего парить над полем боя Ганса, заставив его резко поменять траекторию полета.

Через пару минут, когда дружественный налет закончился, Нойнер рискнул приподнять голову и оглядеться. Он лежал там же, где и упал — на жесткой земле, среди изломанных зарослей засохшего репейника. Фуражка исчезла без следа, камуфляжная рубаха была порядком изодрана и густо облеплена репяхами, морда расцарапана, а шкура на левом предплечье располосована до самых мышц об обломок толстого одеревеневшего стебля в процессе приземления. Метрах в десяти валялся перевернутый и искореженный БТР, похоронивший под своими обломками останки радиста и мехвода.

Помотав головой, чтобы вытряхнуть засевшую в ушах пустоту, Ганс принялся осматриваться более детально, стремясь оценить масштаб потерь и разрушений, а на испачканных губах сама собой заиграла торжествующая улыбка — смерть в последний момент опять обошла его стороной, лишь обдав на прощанье могильным холодком.

* * *

Едва очухавшись от последствий бомбежки, Ганс первым делом перевязал порванную руку, наскоро выковыряв из раны, засевшие там, щепки, затем отодрал от одежды большую часть репяхов (до каких смог дотянуться), после чего предпринял попытку (безуспешную) отыскать пропавшую без вести фуражку. За этим нужным занятием его и застали подоспевшие подчиненные. Быстрый опрос, в купе с осмотром поля боя, выявил, что набедакурили люфты знатно: помимо "KiTi", превращенной в груду искореженного лома, была разнесена на куски еще и одна из "куниц" второго взвода (причем командирская!), вместе со всем экипажем. Так что теперь от взвода осталась только одна машина. Кроме того, досталось и ротному тылу — сгорел один из грузовиков со снабжением. Шофер, правда, успел выпрыгнуть. Пехотинцам тоже досталось — погибло около десятка человек, и вдвое больше было ранено или контужено. Парк техники панцергренадерского батальона Баума сократился на один бронетранспортер, перевернутый близким разрывом бомбы. Только танкисты, вытянувшие на себе основную часть боя на переправе, не пострадали от авианалета. Их потери так и ограничились двумя сожженными и парой подбитых танков. Еще одному разорвало гусеницу противотанковой гранатой, но эта неприятность была исправлена силами экипажа, в течении получаса.

Осознание того, что от налета, чересчур невнимательных и излишне старательных, коллег из Люфтваффе его рота понесла больше потерь, чем за все предыдущие бои с начала кампании, отнюдь не прибавило Гансу настроения. Видимо это отчетливо читалось на его лице, так как офицер связи Люфтваффе, находившийся при штабе кампфгруппы, при его приближении сделал озабоченное лицо и как-то бочком отодвинулся за спину Баума, продолжая оттуда коситься на Нойнера с явным подозрением. Сам Баум уставился на Ганса с нескрываемым удивлением:

— У тебя что, бомбы от головы отскакивают? Я уж тебя в потери списал, когда твою жестянку сплющенную кверху гусеницами рассмотрел!

— Значит, долго жить буду. Если конечно летунам нашим больше в прицел не попаду. — С этими словами Ганс окатил гауптмана из ВВС таким взглядом, что тот поспешил отступить еще на два шага.

— Да ладно тебе, бывает такое, сам же все понимаешь. Выкрутился-то как? Правда что ли бомба от башки твоей срикошетила?

— Ага, от фуражки. Повезло просто — выпрыгнуть успел, а потом меня взрывной волной отбросило.

— Ну и везучий ты черт! Четвертьтонная бомба под задницей взорвалась, а ему хоть бы что! — Отто восхищенно покачал головой, но тут же посерьезнел. — Потери большие?

Ганс, и без того мрачный, скривился как от зубной боли.

— Приличные. Самоходок теперь только семь.

— Починить никак?

— Такое не лечится.

— Scheisse! Как не вовремя. Я только что связался со штабом дивизии — они подойдут не раньше завтрашнего утра. Нам нужно продержаться эти сутки любой ценой. Этот плацдарм — Баум махнул рукой в сторону захваченного моста — ключ к Сталинграду.

— Строим "ежа"?

— А что еще делать? Ты со своей ротой остаешься на этом берегу, на случай если драпающие "иваны" добегут сюда раньше, чем наша дивизия или танкисты из одиннадцатой.

— Гаубицы тоже здесь оставишь?

— Да.

— Нормально. Должны продержаться.

— Угу. Должны.

Продержаться удалось, причем не без помощи Люфтваффе, но осадочек все же остался. И вот теперь, расположившись на высоком берегу Волги, спустя несколько дней после того памятного налета, едва не поставившего эффектную, хотя и печальную, точку в его военной карьере, Нойнер был практически готов простить летунам их недавнюю оплошность. Ганс, широко расставив ноги для устойчивости, стоял на броне самоходки и в бинокль обозревал раскинувшуюся перед ним равнину — впереди был Сталинград. Вернее его северные окраины. Открывшееся зрелище… впечатляло.

Хотя нет, "впечатляло" это явно не то слово, которое могло бы достойно описать впечатления от увиденного Нойнером пейзажа. Куда точнее было бы сказать, что Ганс был потрясен открывшейся перед ним картиной. Сталинград лежал в руинах. Сплошное нагромождение развалин до самого горизонта, на сколько хватало глаз, с поднимающимися кое-где дымами не до конца затухших пожаров и крутящимися на ветру небольшими смерчами из пыли и пепла. Мертвый город, строившийся десятилетиями и стертый с лица Земли за одни сутки — мрачный памятник возросшей мощи технологий разрушения.

Удар по Сталинграду, последствия которого наблюдал Ганс, был составной частью операции группы армий "Северная Украина" по уничтожению советских войск в малой излучине Дона. Идею этого удара выдвинул Рихтгоффен, он же, со своим штабом, и разработал план авиаудара, который должен был парализовать управление и снабжение войск Сталинградского фронта в решающие дни немецкого наступления. Эта акция считалась самостоятельной операцией ВВС, которая позволяла облегчить развитие наземного наступления. Вольфрам фон Рихтгофен, ветеран бомбардировок Герники и Варшавы, вложил в это авианаступление, получившее красноречивое название "Молот ведьм" весь свой колоссальный опыт в делах подобного рода и результат превзошел все ожидания.

Все началось ранним утром 23-го июня — накануне решающего наступления 1-й и 4-й танковых армий на войска Сталинградского фронта, занимающие оборону в малой излучине. Сперва, шесть групп истребителей-бомбардировщиков проштурмовали все советские аэродромы в районе предстоящей операции. Истребители, в это же время накрыли плотным двухъярусным "зонтиком" город и прилегающие к нему окрестности, а пикировщики принялись методично подавлять зенитные батареи, расположенной в районе города дивизии ПВО. А в 8 утра над Сталинградом разверзлись врата ада.

Рихтгофен не пожалел сил, бросив на город все бомбардировочные эскадры 4-го, 5-го и 8-го авиакорпусов — свыше 1000 самолетов, стартовавших с аэродромов Харькова и Донбасса. Группа за группой, на средней высоте, в идеальном строю "стервятники Геринга" заходили на вытянувшийся вдоль реки город с севера и, двигаясь над относительно узкой лентой городской застройки, вываливали свой смертоносный груз. Отбомбившиеся группы, пройдя над городом, уходили на свои аэродромы, чтобы спустя пару часов вернуться с новой порцией бомб — образовался непрерывно работающий бомбовый конвеер, не позволяющий защитникам и жителям города хоть на минуту перевести дух и предпринять какие-то меры. Пикировщики в это же время атаковали отдельные объекты, признанные особо важными, и первой их жертвой стали нефтехранилища.

Вслед за первыми волнами, использовавшими в основном фугасные бомбы, пошли следующие — с зажигательными. Поврежденные дома, с обрушившимися крышами, служили отличной пищей для огня. Истребители из воздушного барража, исчерпав горючее, перед уходом на аэродромы, расстреливали боекомплект, штурмуя городские улицы и разгоняя всех, кто пытался организовать борьбу с огнем. Ветер, постоянно дующий над городом, за счет разницы температур раскаленной летней степи и прохладной реки, активно питал многочисленные пожары, а на пылающий и рушащийся город продолжали сыпаться всё новые и новые бомбы…

К полудню Сталинград превратился в один огромный костер. Шлейф жирного, непроницаемо-черного дыма от горящих нефтехранилищ тянулся на десятки километров, а по Волге змеились вниз по течению полосы горящей нефти. Многочисленные очаги пожаров слились в сплошное море огня. Бушующее пламя сжигало огромные объемы кислорода и продолжало всасывать из окружающей атмосферы все новые и новые массы воздуха — образовалась гигантская топка с самоподдерживающимся наддувом, в которой горело абсолютно всё. Реализовалось редчайшее явление, впоследствии получившее название "огненный шторм". И этот "шторм" бушевал на улицах города, где до войны проживало полмиллиона жителей, к которым добавились сотни тысяч беженцев, скопившихся в ожидании дальнейшей эвакуации, а также солдаты двух резервных стрелковых дивизий, переформировывавшегося 13-го танкового корпуса, войск ПВО и многочисленных тыловых частей Сталинградского фронта. Все эти люди превратились в пищу для огня, будучи в буквальном смысле слова сожжены в пламени войны.

От огромных температур плавились стекло и черепица, крошились и трескались от жуткого жара камень и кирпич, от людей же не оставалось вообще ничего, лишь жирный пепел, который, смешиваясь с золой и пылью, взмывал вверх, подымаемый потоками раскаленного воздуха. Один из радистов с немецкого бомбардировщика, наблюдая вздымающийся до небес черный смерч из дыма и пепла, мрачно пошутил:

— Похоже, что души русских отправляются прямиком на небеса.

На реплику откликнулся штурман, оторвавшись, наконец, от прицела:

— А что им еще остается? Ведь ад мы им устроили прямо на земле! — Довольные смешки остальных летчиков были ему ответом.

К двум часам дня сильное задымление и жар вынудили немецкие бомбардировщики увеличить высоту бамбометания до трех километров, а истребителей — отказаться от штурмовки города и перейти к обстрелу людей, сумевших вырваться из огненного кошмара в степь. Но, не смотря на эти трудности, бомбардировка продолжалась до самого вечера, хотя и с несколько меньшей интенсивностью, а грандиозные пожары бушевали в городе еще три дня, пока не выгорело все, что могло дать пищу огню. Рихтгофен мог гордиться собой и своими подчиненными, он добился того чего хотел — крупнейший в регионе транспортный узел был полностью парализован, связь нарушена, управление резервами утрачено, а огромные материальные запасы уничтожены. Заодно были полностью выведены из строя и важнейшие военные заводы. Начавшееся на следующий день наступление танковых армий Гепнера и Гота протекало как по маслу — уже 3 июля кампфгруппа "Баум" из состава дивизии СС "Тотенкопф" достигла берега Волги севернее Сталинграда, практически без боя преодолев городской оборонительный обвод. А днем позже XLVIII и LVII корпуса замкнули кольцо окружения вокруг четырех армий Сталинградского фронта восточнее Дона. Скольким жителям города пришлось заплатить за этот триумф Люфтваффе своими жизнями, наследника славы "красного барона" не волновало.

Нойнера, созерцавшего последствия разрушительной работы "птенцов Геринга", моральные аспекты произошедшего тоже не беспокоили, а вот продемонстрированная мощь — впечатлила. Окинув еще раз, простиравшуюся до горизонта, панораму тотального разрушения, Ганс, наконец, опустил бинокль и задумчиво уставился на носки своих ботинок. Через минуту Нойнер оторвал взгляд от земли и, ни к кому конкретно не обращаясь, озвучил итог своих размышлений:

— Все же авиация — полезная вещь, хотя иногда летуны и зарываются.

Расположившиеся рядышком наводчик и заряжающий из экипажа самоходки согласно кивнули — хорошо, конечно, что люфты так всыпали "иванам", но пробираться по хаосу развалин будет теперь сплошным мучением. Так что летчики действительно несколько перестарались — надо и меру знать. Впрочем, это уже не их проблемы — группу "Баум", как и всю дивизию "Тотенкопф", оставляли на внешнем оборонительном обводе для блокирования города с севера от возможных контратак русских. Штурмовать Сталинград предстояло другим.

 

Глава 16 "Schwerpunkt" [97]

Перед очередным докладом, происходившим в зале совещаний командного центра под Куйбышевом, душным вечером 7-го июля 42 г Василевский заметно волновался. И надо сказать, что для этого у него были веские основания. Пожалуй, только теперь Александр Михайлович, назначенный пару недель назад начальником Генштаба, осознал в полной мере всю тяжесть огромного груза ответственности, который свалился на его плечи после окончательного ухода вконец расхворавшегося Шапошникова. И вот теперь этот груз на глазах превращался в неподъемную ношу, грозя раздавить, стремительно взлетевшего к вершинам военной иерархии, сорокашестилетнего генерал-полковника.

Немцы вновь наступали, фронты рушились один за другим, линия фронта стремительно откатывалась на восток… Резервы, с таким трудом накопленные Ставкой весной, стремительно сгорали в пожаре летних боёв, а напор врага и не думал ослабевать. Войска делали все возможное, но переломить ситуацию пока никак не удавалось — казалось, этот натиск просто невозможно остановить, это выше человеческих сил. И самое плохое, что так казалось не только ему. В многочисленных беседах с командирами самых разных рангов в Генеральном штабе и в многочисленных поездках на сражающиеся фронты, нет-нет, да и проскакивала эта нотка обреченности: "германец" слишком силен, его не победить. Особенно обострились такие настроения в последний месяц, когда немцы вновь перешли в большое наступление, с кажущейся легкостью опрокинувшее всё южное крыло Восточного фронта и разом перечеркнувшее надежды на перелом в войне, возникшие после зимних контрударов.

Александр Михайлович гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь после каждого нового поражения Красной армии. А это плохо, очень плохо! Он, помнивший развал еще Российской Императорской армии в 1917 году, знал очень хорошо: если армия теряет веру в победу, то о выигрыше войны можно забыть. И вот сейчас Красная армия очень близко подошла к рубежу, за которым уже нет возврата. И каждый новый километр, пройденный Вермахтом на восток, увеличивает и без того огромный груз отчаяния и безверия, давящий на советских солдат и командиров — нет пути горшего, чем дороги отступления.

Василевский покачал головой, как бы отвечая на свои невысказанные мысли. В памяти всплыли события трехдневной давности, когда в Ставку пришли известия о прорыве немцев к Волге и окружении основных сил Сталинградского фронта. Тогда Верховный, впервые на памяти Александра Михайловича, утратил над собой контроль. В его прерывистой речи, со ставшим вдруг очень сильным акцентом, в тексте наспех составляемых приказов, в жестах, даже во всегда внимательно-оценивающих глазах — всюду царила растерянность, беспомощность и… страх? Что ж, главнокомандующего можно понять — он тоже человек, пусть и носящий фамилию Сталин. А человек не всесилен, увы, и сохранить самообладание, видя крушение всех своих надежд, дела всей своей жизни, осознавать тщетность своих усилий по исправлению содеянного, может оказаться выше человеческих сил. Величие Вождя в том и заключается, что он сумел, не смотря ни на что, переступить через простые человеческие слабости и вновь продолжить борьбу — уже через два дня после памятного "дня гнева" за подписью Сталина вышел новый приказ наркома обороны, тут же получивший неофициальное название "Ни шагу назад!".

"…Каждый командир, каждый красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского Союза — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик… У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.

…Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас — это значит обеспечить за нами победу". [98]Фрагмент подлинного приказа номер 227.

Такие слова прозвучали в приказе наркома впервые. Признать свои поражения — для этого надо немало мужества. С чисто военной точки зрения этот приказ был свидетельством того, что военные поражения поставили СССР на грань катастрофы и дальнейшие успехи немцев ведут к гибели страны советов. Но! Внутреннее ощущение, то неосязаемое нечто, которое можно условно назвать "полководческим чутьем", подсказывало Василевскому, что тяжелые слова, доведенные в соответствии с приказом до сведения всех бойцов и командиров РККА, — правильные. Правда, пусть жестокая и безжалостная, была именно тем единственно-верным средством, способным укрепить надломленный поражениями стержень боевого духа армии. Именно осознание невозможности перенести последствия дальнейших поражений должно подстегнуть бойцов к борьбе: отступать больше некуда, надо сражаться и победить, иначе — смерть!

Нарком нашел нужные слова для своей страны, но этого мало. Недостаточно одного лишь желания сражаться, нужно еще и умение побеждать! И вот тут уже никто не сможет освободить его от тяжести принятия решений — он начальник Генерального штаба РККА и на нем лежит ответственность за планирование и проведение грядущих операций. От того, насколько умело он сможет распорядиться силами, предоставленными страной, во многом зависит успех грядущих боев.

Александр Михайлович пригладил волосы и еще раз взглянул на папку в своих руках — там были соображения по дальнейшей организации боевых действий на юге. Переброска дополнительных сил из центра страны, перегруппировка двух армий со среднего Дона в дефиле между Доном и Волгой для контрудара с севера по прорвавшейся к Сталинграду группировке немцев… А еще: меры по усилению сопротивления в пределах городской застройки Сталинграда, организация отвлекающих действий южнее города, создание нового — Донского фронта, объединяющего армии, действующие на среднем Дону… Сталинграду предстояло стать главным центром приложения сил обеих противоборствующих сторон в летней кампании, "шверпунктом", как говорят немцы. Если Советскому Союзу не удастся переломить ход борьбы здесь…, то, скорее всего, другого шанса у него уже не будет. Александр Михайлович Василевский понимал это как никто другой.

* * *

Понимало это и немецкое командование. Пока основные силы танковых армий Гепнера и Гота, при мощнейшей поддержке с воздуха, перемалывали, окруженные в степях западнее Сталинграда, войска 62-й, 64-й общевойсковых, 1-й и 4-й танковых армий, авангарды двух танковых корпусов вышли к окраинам города с севера и юга. Немцы, отбросили слабые заслоны, занимавшие городской оборонительный обвод и перерезали все сухопутные пути из города — теперь попасть в Сталинград можно было лишь через Волгу. Но это была лишь прелюдия грядущих событий. Не смотря на то, что план Манштейна (разгромить советские войска в степях, не дав им зацепиться за "каменные джунгли" мегаполиса) в целом удался, взять город сходу без борьбы немцам так и не удалось.

Во-первых, окруженные армии Сталинградского фронта, не смотря на явную безнадежность создавшегося положения, вместо того чтобы развалиться на отдельные подразделения и сдаться, как это обычно происходило еще год назад, оказали ожесточенное сопротивление, организовав массу попыток прорвать кольцо окружения и выйти к городу. Своей кровью окруженные части купили столь необходимые для организации обороны города дни. В этих боях оказались скованы четыре танковых и два армейских корпуса, а также основные силы авиации и частей поддержки. Эти же бои поглощали львиную долю боеприпасов и снабжения, с которыми уже начались перебои — немецкие войска, с конца мая почти непрерывно ведя активные наступательные бои, далеко оторвались от своих складов, оставшихся на левобережной Украине.

Другим фактором, помешавшим занять город сходу, оказалось чрезмерное усердие Люфтваффе — "Молот ведьм" превратил большую часть города в груды щебня с возвышающимися тут и там остовами стен и оплавленными металлоконструкциями. Не только наступать, но даже просто передвигаться и ориентироваться в этом хаосе развалин, было весьма проблематично.

Всё это делало невозможным немедленный штурм Сталинграда, а советское командование тем временем не сидело, сложа руки, используя каждый подаренный ему день для укрепления обороны и подготовки к новым боям. В этом немцы убедились уже 13 июля, когда предприняли первую серьезную попытку штурма. Несчастливое число полностью подтвердило свою репутацию.

Если на подступах к городу неделю назад немецкие авангарды были встречены разрозненными и почти неуправляемыми подразделениями с весьма условной боевой ценностью, то теперь пошедшим на штурм корпусам приходилось преодолевать уже нешуточное и главное организованное противодействие. В дополнение к разгромленным частям дивизии ПВО, укомплектованной в основном женщинами, батальонам городского ополчения, остаткам, попавших под бомбардировку и полностью дезорганизованных, частей и прочим эрзац подразделениям, занимавших городской обвод, подошли три свежие стрелковые дивизии, срочно переброшенные из-за Волги. Также прибыли танковая бригада, морская стрелковая бригада, укомплектованная моряками Каспийской флотилии, и дивизия войск НКВД.

Еще большей неприятностью для немцев стал подход двух относительно свежих армий с севера и одной с юга. Эти формирования, даже не дожидаясь полного сосредоточения, немедленно перешли в наступление, стремясь отбросить немецкие дивизии от Волги и проложить путь в блокированный город. В результате два мощнейших танковых корпуса и значительные силы артиллерии и авиации оказались скованы боями с этими деблокирующими группировками, что существенно ослабило натиск на Сталинград.

В хаосе развалин наступающие немецкие части были лишены большей части своих преимуществ. Танки были малополезны, преимущество в маневре вообще не имело никакого значения… Даже вездесущее Люфтваффе мало чем могло помочь в таких условиях. Зато на первый план выходили упорство и стойкость отдельных бойцов, цепляющихся за очередную руину, а здесь советские пехотинцы ни в чем не уступали своим немецким визави. В результате вместо стремительного штурма начались упорные и кровопролитные городские бои с медленным продавливанием советских боевых порядков. Потери немцев стремительно поползли вверх…

* * *

Ганс в этом не участвовал — его дивизия, как и весь XLVI танковый корпус, расположившись севернее города, отражала упорные попытки 66-й и 1-й ударной армий прорваться на помощь защитникам Сталинграда.

— Was geht ab!? Иваны вообще с ума спятили, или им жить надоело?

Этот вопрос Нойнера так и повис в воздухе. Наводчик Вилли Ровель ограничился меланхолическим пожатием плеч, а остальные члены экипажа самоходки и вовсе никак не прореагировали. Впрочем, вопрос и не нуждался в ответе. Так что таким немудреным способом Ганс просто попытался снять копившееся с утра нервное напряжение. Получилось так себе, но ведь попытка — не пытка. Вздохнув и разочарованно мотнув головой, Нойнер сплюнул через борт самоходки на пожухшую под июльским солнцем степную траву и скомандовал:

— Ладно, сами напросились! Выдвигаемся на исходную.

Фыркнув мотором "куница", украшенная белой надписью "KiTi", плавно стронулась с места и двинулась к заранее облюбованной Гансом позиции — узкому, заросшему кустами, оврагу, прорезавшему под острым углом немецкие оборонительные позиции и выходившему далеко на нейтральную полосу. Вслед за "KiTi" двинулись и самоходки третьего взвода (первый под командой Швайнштайгера оставался на старом месте). После памятного авианалета на донской переправе, Нойнер, лишившийся штабной машины, конфисковал для своих потребностей последнюю уцелевшую самоходку второго взвода. Командир машины был отправлен в резерв роты, а щит орудия украсила белая надпись, ставшая чем-то вроде отличительного знака командирской машины. Удобств, да и просто свободного места, в "кунице", конечно, было поменьше, зато теперь была возможность лично поучаствовать в боях, не ограничиваясь только отдачей распоряжений, чем Ганс собственно и занимался всю последнюю неделю. Всё это время советская пехота и танки трех танковых корпусов (в том числе одного сводного) неустанно, по нескольку раз в день атаковали позиции XLVI танкового корпуса, окопавшегося в междуречье Дона и Волги и надежно перекрывшего подступы к Сталинграду с севера.

Все эти атаки проходили по схожему сценарию и, по мнению Ганса, отличались крайним примитивизмом. Сперва, проводилась не очень длительная артподготовка, причем огонь велся по площадям без всякой корректировки, затем следовал финальный залп "сталинских органов", после чего по открытой степи в сторону немецких позиций устремлялись волны отчаянно орущей пехоты и жутко громыхающих не обрезиненными катками танков. Ответ немцев тоже был известен заранее: налет авиации на район сосредоточения и артиллерийские позиции, вал заградительного огня гаубичной артиллерии, бьющей с закрытых позиций, и сосредоточенный обстрел атакующих танков из многочисленных противотанковых и тяжелых зенитных орудий. Обычно этого вполне хватало. Русские, понеся потери, ломали строй и откатывались на исходные позиции, преследуемые огневым валом. В особо тяжелых случаях в дело вступала эсэсовская пехота, отсекая вражеских стрелков пулеметным и минометным огнем, а также мобильный противотанковый резерв, состоящий из "куниц" и новеньких длинноствольных "штуг". На всякий пожарный имелся еще и танковый батальон, но за все последнее время ему довелось вступить в бой лишь однажды, все остальное время танкисты "Тотенкопф" были заняты приведением в порядок своих машин, порядком изношенных за время полуторамесячных рейдов по пыльным донским степям.

Вот и сейчас, русские, похоже, не собирались изобретать ничего нового, накапливаясь для атаки на тех же самых позициях с которых атаковали весь вчерашний день и нынешнее утро. Вроде бы особых сложностей не предвиделось, но шестая атака за день несколько напрягала. Именно для того, что бы разрушить порочный круг Нойнер и решился на довольно рискованный маневр, отказавшись от, применявшейся ранее, стрельбы с места из-за оборонительных порядков пехоты. И вот теперь, выполняя задуманный им маневр, четыре самоходки одна за другой углубились в облюбованный Гансом овраг и, ломая кусты, двинулись на нейтральную полосу, оставив довольно далеко позади, кажущиеся теперь такими надежными и безопасными, позиции 1-го полка с приданными ему многочисленными зенитками и ПТО.

Завершив выдвижение, Ганс спрыгнул со своего верного "железного коня" и во главе пары бойцов лично отправился на очередную рекогносцировку, ловко вскарабкавшись по заросшим склонам оврага. Осмотр не принес ничего нового — всё осталось таким же, как вчера, когда Ганс впервые осматривал это место. Разве что подбитых русских танков в окружающей степи прибавилось, но задуманному маневру они не мешали. Собственно, цель рекогносцировки была в том, чтобы проверить: не заметил ли противник его приготовлений. Внимательно осмотрев весь проделанный путь и нынешнее расположение самоходок, Нойнер пришел к выводу, что всё прошло гладко. Заросли кустов, через которые пришлось буквально продираться, не давали подыматься заметному издалека пылевому шлейфу, а крутые скаты довольно глубокого оврага и плавное понижение рельефа в сторону русских позиций, начинавшееся где-то с середины ничейного пространства, надежно маскировали любое движение на дне этой гипертрофированной промоины. Дело было за малым — дождаться очередной советской атаки. "Иваны" не заставили себя долго ждать.

Едва Ганс спустился к своей самоходке, как со стороны русских позиций послышалась нестройная артиллерийская пальба, интенсивность которой быстро нарастала. Впрочем, достигнуть действительно впечатляющего размаха русская артподготовка так и не смогла — сказывались последствия постоянных налетов Люфтваффе и эффективной контрбатарейной борьбы. Да и со снарядами у "иванов" было не так чтоб очень. Так что, уже через 15 минут после первых залпов, отрывистый звук орудийных выстрелов сменился пронзительным и донельзя противным воем "сталинских органов". Нойнер тут же махнул рукой, внимательно следящим за ним, командирам остальных самоходок и уставился на засевших у края оврага наблюдателей, не прекращающих наблюдать за действиями противника. Потянулись последние томительные минуты ожидания…

Грохот и лязг, как и грохот разрывов, стремительно приближались и вот, наконец, шарфюрер Юрген Крюгер — бывший командир "KiTi", уступивший Гансу командование самоходкой и возглавлявший теперь импровизированный наблюдательный пост, опустил бинокль и, развернувшись к напряженно следящему за ним Нойнеру, подал условный сигнал. Ганс тут же скользнул на сиденье и, щелкнув переключателем рации, скомадовал:

— Вперед! Цель на 3 часа, дистанция 700, огонь по готовности.

"Мардер", тихо урчавший на холостом ходу, резко рванул вперед, а Ровель приник к прицелу, готовясь поймать цель в перекрестие, как только орудие покажется над краем оврага. Нойнер оглянулся назад на "куницы" третьего взвода, спешащие следом за "KiTi" к выходу из лощины. В голове в очередной раз шевельнулась беспокойная мысль: "как бы не нарваться на выходе!". Вроде советские танки идут слегка в стороне, как и рассчитывалось, но мало ли? Да и от своих подарок может прилететь. Мало ли, что план согласован и артиллеристы предупреждены? С люфтами вон тоже всё было согласовано, а вот поди ж ты…

Додумать эти невеселые мысли Ганс не успел. Самоходка на полном ходу стремительно вылетела из спасительного овражка и резко развернулась вправо прямо перед сгоревшим еще три дня назад советским танком. Эта машина подорвалась на одной из мин, предусмотрительно выставленных саперами на въезде в овраг, а затем была расстреляна противотанковыми пушками. С тех пор советские танкисты предпочитали обходить коварный овражек стороной. На этом и строился весь план Нойнера, по просьбе которого саперы этой ночью сняли оставшиеся мины, обеспечив ему, таким образом, возможность для фланговой контратаки. Рискованный план сработал как нельзя лучше.

Механик сам остановил машину в оговоренном месте. Ровель слегка довернул механизм наводки, ловя в прицел борт, проезжающего мимо Т-34, и почти сразу же нажал на спуск.

— Есть! — Ганс не смог сдержать восторженного возгласа, глядя, как с советского танка слетела башня, а "обезглавленный" корпус продолжил движение, невозмутимо перебирая гусеницами.

В это же время одна за другой открыли огонь и остальные самоходки, выезжая из оврага и разворачиваясь в сторону противника. Один из русских танков запылал, еще один просто замер на месте, словно натолкнувшись на невидимую стену. Вилли снова энергично заработал рукоятками наведения, выискивая новую жертву для своего орудия. Русские танки, подвергшись внезапному обстрелу с фланга, сломали строй и сбились в кучу, представляя сейчас отличную мишень. Этим не преминули воспользоваться остальные противотанкисты — Ганс отчетливо видел, как, пытавшийся отползти назад, тяжелый КВ резко остановился, окутавшись облаком дыма, а оторванные башенные люки, кувыркаясь, взмыли высоко в небо. Такое бывает только при сквозном пробитии брони снарядом из "acht-acht", когда взрыв происходит внутри корпуса — за прошедшие дни Ганс достаточно насмотрелся на подобное.

Впрочем, долго любоваться окрестностями во время боя — чревато. Едва очередная гильза, вылетев из дохнувшего жаром затвора, со звоном покатилась по дну боевой рубки, как Ганс скомандовал отступление. Вовремя! Парочка особо резвых русских танков уже разворачивалась за спиной своих товарищей, явно намереваясь обстрелять дерзкие самоходки. И пусть это всего лишь "саранча" — легкие русские Т-60, но для его "Мардеров", снабженных лишь противопульным бронированием, с лихвой хватит и этого. Риск должен быть оправдан, иначе это уже становится бессмысленной бравадой! Да и дело свое они сделали — расстрелянные перекрестным огнем русские танки уже откатывались назад, понеся тяжелейшие потери — только его четыре самоходки за эти пару минут вырвали из их рядов сразу шесть боевых машин, больше чем подбила вся его рота за два предыдущих дня! Такие потери чрезмерны даже для малочувствительных к урону "иванов", так что теперь должно наступить некоторое затишье. По крайней мере, Ганс на это рассчитывал.

На сей раз, ожидания Нойнера не были обмануты. Эта атака действительно оказалась последней в тот день. Получив напоследок столь ощутимую плюху, советское командование решило взять таймаут. А на следующий день дивизия "Тотенкопф" покинула свои позиции в волго-донском дефиле, передав их основательно потрепанной 23-й танковой дивизии. Солдат с "мертвой головой" в петлицах ждал Сталинград — место, как нельзя более, соответствующее их мрачной эмблеме.

* * *

За неделю боев германские части успели перерезать город надвое в самом узком месте — от Мамаева кургана, до старых "царицынских" кварталов. Их задача была облегчена тем, что располагавшиеся здесь мазанки частного сектора и цеха небольшого метизного завода, барачного типа, дотла выгорели во время бушевавшего во время большой бомбардировки пожара. Так что занятые районы города представляли собой на деле сплошной пустырь с горелыми головешками. Зато попытка штурма старого города, с обилием капитальных каменных зданий и новой северной части, состоящей из трех гигантских военных заводов с их рабочими поселками, вылилась, в настоящую мясорубку. Не смотря на то, что большинство деревянных крыш и перекрытий сгорело в огне пожаров, остатки мощных кирпичных стен цехов и старых купеческих особняков служили надежной защитой обороняющимся, вынуждая немецких пехотинцев и саперов сперва штурмовать каждый дом, а затем отражать яростные контратаки советских стрелков, не желающих уступать ни клочка сталинградской земли.

К 20-му июля штурм Сталинграда окончательно забуксовал, единый натиск немецких корпусов превратился в хаотичную череду локальных атак и контратак, не приносящих ощутимых результатов. Части выматывались и несли потери, но сломить сопротивление защитников не могли. Манштейн, еще недавно уверенный в том, что после уничтожения на Дону основных сил Сталинградского фронта, город будет захвачен сходу, теперь вынужден был срочно корректировать свои планы. Что ж, он умел это делать, ведь недаром же его за глаза называли "лучшим оперативным умом Вермахта"! В конце концов предусмотреть всё заранее невозможно — мешает пресловутый "туман войны", так что выигрывает тот, кто быстрее ориентируется в постоянно меняющейся обстановке и принимает необходимые контрмеры. Исходя из этого императива, Манштейн и начал действовать. Буквально в первую же ночь после прекращения штурма немецкие войска начали перегруппировку. Пусть в условиях городских боев подвижность войск теряет свое значение, но ведь маневр силами по фронту еще никто не отменял! А здесь немцам по-прежнему не было равных. Вот на этом и собирался сыграть Манштейн.

Две наиболее потрепанные в предыдущих боях дивизии были выведены в резерв, 23-я танковая дивизия также покинула руины северной части Сталинграда и была переброшена на более стабильный участок севернее города — стоять в обороне все же легче, да и натиск русских с севера явно выдохся. Взамен этого на город нацеливался выдвинутый из резерва группы армий XVII армейский корпус Холлида. XIV танковый корпус Витерсгейма, прикрывавший ранее открытый правый фланг группы армий южнее Дона, теперь тоже направлялся на Сталинград — в задонских степях его сменили части развертывающейся для удара на Кавказ группы армий "Южная Украина". Дивизия СС "Тотенкопф" передавалась в XLVII танковый корпус взамен 23-й танковой дивизии — в хаосе уличных боев многочисленная пехота СС, не боящаяся рукопашных схваток, была куда полезней громоздкого танкового тарана. Также к непокорной твердыне на Волге подтягивались артиллерийские и саперные части резерва ОКХ — практически каждая дивизия получила солидное усиление.

Советское командование тоже не теряло времени даром, стягивая в район Сталинграда всё, что возможно, вернее: всё, что позволяла скудная транспортная сеть, находящаяся к тому же под постоянным воздействием немецкой авиации. Именно сложность с переброской подкреплений из внутренних районов страны заставляла кидать в городские бои не то, что нужно, а то, что под рукой. Так в городе оказалась 3-я дивизия польской армии Андерса, спешно сформированная на основе бывшего запасного полка и, в отличии от двух первых дивизий, сгинувших в кровавой круговерти под Калачем-на-Дону, не имеющая тяжелого вооружения. Это слабое, плохо подготовленное и отнюдь не горящее желанием сражаться, соединение было двинуто на защиту южной части города просто потому, что его оказалось сравнительно легко туда переправить. Попав под удар хорошо отдохнувшего корпуса Витерсгейма, эта дивизия развалилась в первый же день, причем большая часть личного состава сдалась в плен. Немцы сполна воспользовались предоставленным шансом, быстро овладев Южным железнодорожным вокзалом и элеватором — главными опорными пунктами советских войск в южной части города. После этого, подавление оставшихся очагов сопротивления было уже делом техники — к началу августа 4-я танковая армия Гепнера выполнила свою задачу, овладев южной частью Сталинграда. В северной части города, входившей в полосу наступления 1-й танковой армии Гота, дела шли не столь гладко, хотя перегруппировка и подготовка к штурму были проведены блестяще.

Ганс получил задачу вместе со своей ротой перейти в подчинение штурмового отряда, созданного на основе хорошо ему знакомого по предыдущим боям батальона Баума. Отто встретил старых соратников как родных.

— Что скажешь, камрад?

— Wir sitzen im Dreck!

— Сам вижу. — Отто подавил вздох недовольства и продолжил. — Но наступать-то всё равно надо!

Ганс пожал плечами:

— А в чем дело? Строимся в две линии. Две роты вперед, одна в резерве. Тяжелую роту делим между тремя штурмовыми. Моих зверюшек — тоже. БТРы свои лучше в резерве оставь, толку с них в городе всё равно не будет, а потерять — раз плюнуть. Вот так и пойдем вперед. Потери, конечно, будут приличными, но справимся — не в первый раз.

Баум хмыкнул:

— Ты кого учить собрался? "Свиненка" своего дрессируй — ему такие откровения в самый раз.

Ганс тоже заухмылялся:

— А что ж вопросы тогда задаешь такие банальные? Ведь сам же всё это знаешь. Или новенькое что придумал?

— Да нет, что тут придумаешь? Саперов нам еще целую роту дают, с кучей всякой пиротехники. Можно попробовать взрывать все подозрительные подвалы и прочую канализацию, а то русские, говорят, насобачились там прятаться…

— Это дело. Еще огнеметов бы неплохо побольше получить.

— С этим всё в порядке — целый взвод огнеметчиков прислали, не считая тех, что у саперов уже были. С твоими зверьками-то как быть? У тебя ж два взвода только осталось.

— Я буду сражаться за троих, нет — за четверых! — Оба офицера вновь заулыбались. — В общем, как-то я третью штурмовую роту прикрою, не переживай.

На восьмой день штурма самоуверенности у Ганса поубавилось.

Штурмовые группы медленно, но упорно продвигались вперед, взрывая любое препятствие и выжигая каждый подозрительный уголок. За массовое и эффективное применение огнеметов и прочих зажигательных средств, вплоть до трофейных бутылок с "коктейлем Молотова", солдаты батальона Баума даже заслужили неофициальное прозвище "факельщиков". Третья штурмовая группа, которую Нойнер не только возглавлял, но и поддерживал своей командирской самоходкой, как раз сменилась из первой линии, уступив место первой и оставшись приводить себя в порядок в только что захваченном цехе тракторного завода, руины которого дивизия штурмовала уже четвертый день. Оставив Ровеля следить за погрузкой боеприпасов, Ганс потопал к оберштурмфюреру Веберу — командиру третьей роты, составившей основу штурмовой группы. Тот, прислонившись к закопченной бетонной стене цеха, жадно пил воду из фляги.

— Как дела, Эрих?

Пехотинец оторвался от фляги и вытер рот грязным рукавом, добавив на своем черно-сером от цементной пыли и гари лице новых разводов.

— Нормально. На этот раз дешево отделались. Вовремя ты тех гадов с крана сковырнул.

Ганс хотел ответить, но его перебил подскочивший связист, который, даже не доложив по форме, проорал на бегу:

— Русские прорвались на правом фланге! Пехота с танками, идут сюда.

Солдат еще не успел договорить, а Нойнер уже развил бурную деятельность.

— Занять оборону! Эрих, пару пулеметов на крышу! Орудийный взвод развернуть на тот проход! Ральф, заводи свою тарахтелку! — Последняя фраза предназначалась механику "KiTi", который при первых же признаках тревоги юркнул в самоходку и теперь озабоченно вертел головой, высунувшись из своего люка.

Не прошло и пяти минут, занятых непрерывной беготней и деловитой суетой, под аккомпанемент резких, отрывистых команд и топот ног в подкованных ботинках по выщербленным бетонным плитам и железным листам настилов, как из развалин соседнего здания, бывшего некогда складским помещением, показались первые штурмовые группы русских. А еще через несколько секунд напряженное ожидание разорвалось грохотом выстрелов. Дальше события завертелись в диком калейдоскопе — время словно сорвалось с цепи, ускорив свой монотонный бег.

Осторожно пробиравшиеся среди кирпичных осыпей и кусков бетона с вывороченной арматурой, советские пехотинцы попали под плотный пулеметный обстрел сразу из полутора десятков стволов. Наткнувшись на столь мощный отпор, они сразу же отошли обратно под прикрытие развалин. Из руин напротив тут же стали раздаваться ответные выстрелы, заговорили пулеметы, резко захлопали выстрелы противотанковых ружей… И тут на сцену выкатились танки.

Первый Т-60, проворно перебирая гусеницами, выкатился из-за угла того самого склада, где сейчас засели советские стрелки. Нойнер был готов — уж больно заманчивый разрыв в сплошном нагромождении развалин, как раз для прохода танков. Что не менее важно, наводчик тоже оказался готов и в нужный момент не сплоховал. Орудие, заранее наведенное на пролом, гулко бухнуло и, отлетев назад, выбросило на дно самоходки дымящуюся латунную гильзу. Маленький танк, чем-то напоминающий клопа, не остановился и не загорелся, он просто исчез. Мощный 7,5-сантиметровый снаряд, выпущенный с расстояния чуть больше 100 метров, пробил тонкую броню насквозь и разорвался внутри, вызвав детонацию боекомплекта и бензобаков — Т-60 буквально разлетелся на куски, исчезнув в огненном вихре взрыва, но на смену погибшему собрату из-за угла тут же вырулил следующий танк…

Время выкинуло очередной фортель, внезапно прервав свой неумолимый бег. Мгновения, еще недавно проносившиеся со скоростью пули, внезапно превратились в медленно ползущих по своим делам черепашек. Окружающая реальность как бы перестала существовать, отойдя куда-то на второй план. Ганс не видел, как накатники плавно вернули на место орудийный ствол, как заряжающий ловко сунул в раскаленный казенник новый бронебойный снаряд, как Ровель лихорадочно крутит рукоять горизонтальной наводки, ловя в прицел новую цель. Вместо этого он как завороженный смотрел на быстро (слишком быстро!) разворачивающийся силуэт маленького, но оттого не менее смертоносного противника.

Грохот выстрела хлестнул по ушам, перекрыв треск пулеметов и рев моторов. Время вновь ускорило свой бег, а события, вырвавшись на свободу из липкой паутины наваждения, понеслись вперед со скоростью курьерского поезда. Ровель промахнулся! Снаряд, просвистев рядом с башней, взорвался в бесформенной груде обломков, обсыпав советский танк кусками битого кирпича. А Т-60 уже крутанул башней, выискивая себе цель. Вилли, даже не чертыхнувшись, вновь как заведенный припал к прицелу своего орудия. Он не успевал, катастрофически не успевал, но… В этот день Гансу и его экипажу улыбнулось счастье смелых — изменчивая Фортуна подарила им ещё одну свою улыбку. Советский командир и, по совместительству, наводчик за пылью и дымом не смог разглядеть через мутное стекло прицела их легкую самоходку в темном провале цеховых ворот и, решив, что попал под обстрел штурмового орудия или среднего танка, отступил — тягаться с такими противниками ему было действительно не по силам. Вилли всадил запоздавший снаряд в угол склада, обрушив часть стены, когда верткая "саранча" уже скрылась за поворотом. Ганс судорожно втянул в себя наполненный пороховой гарью воздух, только сейчас заметив, что за последними событиями как-то позабыл вовремя дышать.

Рядом бахнуло тяжелое пехотное орудие, почти тут же грохнул мощный взрыв, снесший приличный кусок стены склада напротив. Бой продолжался. Приданные штурмовой группе Нойнера, орудия из полковой роты поддержки вступили в дело, посылая свои тяжелые снаряды на занятые "иванами" позиции. Впрочем, получив столь жесткий отпор и понеся серьезные потери, советские пехотинцы уже начали отход, однако осуществить его удалось далеко не всем. Неизменно находящийся при штурмовой группе, артиллерийский наблюдатель направил на них огонь целого артдивизиона. 15-сантиметровые гаубичные снаряды, с шипящим гулом пролетая над позициями группы Нойнера, обрушивались на только что занятые советами руины, вздымая к небу облака едкой пыли и обломков. Пехотинцы Вебера также усилили обстрел, а вот огонь русских резко ослаб.

Под прикрытием настоящего ливня свинца и стали, прижавшего советских стрелков к земле, несколько саперов из приданого взвода выкатили из цеха помятую вагонетку, доверху наполненную снарядами и подрывными патронами, и по чудом уцелевшей колее направили этот импровизированный брандер в здание склада. Едва "адская колесница" скрылась в недрах склада, как притаившийся у выхода из цеха саперный унтер повернул выключатель своей подрывной машинки. От раздавшегося взрыва содрогнулась земля. Из многочисленных дыр в стенах многострадального склада выплеснулось пламя, после чего почти вся передняя стена и остатки крыши медленно осели вниз, скрывшись в сплошном облаке пыли.

Ганс, быстро сориентировавшись в изменившейся обстановке, тут же скомандовал перенести огонь артиллерии на сотню метров дальше, а пехоте немедленно контратаковать и занять подорванное здание. Через десяток минут Вебер доложил, что остатки русского отряда уничтожены, но часть все же успела уйти до взрыва — погибла только группа прикрытия. Ганс кивнул — всё равно неплохо. Главное, что сами почти без потерь обошлись, а "иванам" так и так конец — не сегодня, так завтра подавят последние очаги сопротивления на этом чертовом тракторном заводе и нескольких узеньких улочках, зажатых между заводской оградой и рекой. А два остальных гигантских завода, расположенных южнее, и вовсе уже зачистили. Здесь, в самой северной части города, последний оплот защитников волжской твердыни, но и ему осталось недолго…

А вечером над городом разразилась гроза. Зигзаги молний раскалывали черноту неба, вонзаясь в темную гладь величественной реки. Низкие плотные тучи, казалось, цеплялись за торчащие остатки стен и обломки заводских труб. Раскаты грома не умолкали ни на минуту, сливаясь в сплошной грохочущий гул, как будто по небу катился огромный железнодорожный состав. Пелена дождя скрыла от глаз наблюдателей истерзанный город. Потоки ливня, пришедшего с морского побережья, хлестали по обгоревшим развалинам, смывая покрывавшие их: пыль и копоть, сажу и кровь. Словно сама природа скорбела о разыгравшейся здесь трагедии, оплакивая тысячи и тысячи потерянных жизней.

Гансу на подавляющее число из этих тысяч погибших было глубоко наплевать. Он вообще не озадачивал себя моральными аспектами боевых действий, ограничиваясь сугубо практической стороной войны. Поэтому при первых признаках надвигающейся грозы он благоразумно отогнал "KiTi" вглубь металлургического цеха, наименее пострадавшего за время боев, и теперь, сидя под натянутым на рубку самоходки брезентом, меланхолично наблюдал, как в трех шагах от него бурлит, разбиваясь об бетонный настил, низвергающийся через провал в крыше водопад. Мыслями он был далеко отсюда. Почему бы и нет? Сталинград — взят, победа в кармане — теперь можно и помечтать.

 

Глава 17 "Маятник качнулся"

В первых числах сентября в ставке верховного командования Вермахта под Винницей царило возбужденное оживление. Объяснялось это довольно просто: впервые с начала летнего наступления сюда были вызваны все командующие группами армий со своими начальниками штабов, а также командующие воздушных флотов (тоже в окружении штабных) и военно-морских группировок. Повод для столь представительного собрания был вполне подходящий — план "Блау" вошел в свою завершающую фазу, начав приносить ощутимые дивиденды. Поэтому приподнятое настроение присутствующих было вполне объяснимо. Почему бы и нет, в самом-то деле? Ведь цель кампании уже почти достигнута!

Кризис, разразившийся в июле, успешно преодолен. Упорные бои под Сталинградом закончились полной победой, очередное масштабное наступление русских в районе Калинина — главного волнолома группы армий "Центр", завязло в немецкой обороне и непрерывных контратаках армии Моделя. Адреапольский выступ, нависавший над флангами групп армий "Север" и "Центр", наконец-то срезан в ходе операции "Ураган", проведенной войсками 3-й танковой и 16-й полевой армий. Наконец, начавшееся с некоторой задержкой, наступление на Кавказ развивается как по маслу — сопротивление советских войск слабеет с каждым днем, видимо июльская попытка перехвата инициативы исчерпала последние резервы Красной армии. Так почему бы и не порадоваться? Ведь генералы тоже люди, не смотря на всю свою чопорность и показное хладнокровие. Так что в зале для совещаний царила сдерживаемая эйфория, даже сверхпедантичный Гальдер не пытался погасить вспыхнувший энтузиазм — его обычно нудный доклад звучал на этот раз непривычно бодро:

— 11-я армия силами четырех горнострелковых, пяти легкопехотных и трех пехотных дивизий, а также румынского горнострелкового корпуса, в соответствии с планом, развивает наступление на черноморское побережье. К настоящему моменту, войска армии успешно форсировали Главный Кавказский хребет и овладели большинством перевалов в западной части хребта. Правофланговая группировка армии занята в настоящий момент ликвидацией советских очагов сопротивления на побережье, оказавшихся отрезанными после захвата нашими войсками Туапсе. XVIII-й и XLIX-й горнострелковые корпуса, действующие на левом фланге, продолжают развивать наступление на Сухуми и Кутаиси. После окончательной очистки побережья севернее Туапсе от остатков советских войск, предполагается вывести LIV-й армейский корпус в резерв группы армий. XXX-й армейский и оба горнострелковых корпуса продолжат наступление на юг к Риони.

Главной целью 17-й полевой армии, не смотря на неудачу первого наступления, остается форсирование Крестового перевала и захват Тбилиси. 5-я танковая армия продолжает развивать наступление LVII-м танковым корпусом Кюнцена по северному берегу Терека на Кизляр и LVIII-м танковым корпусом Роммеля по южному берегу Терека от Гудермеса на Махачкалу. 16-я моторизованная дивизия выдвигает сильные разведывательные отряды от Элисты на Астрахань, с целью оказания давления на силы русских в этом районе и наблюдения за открытым флангом группы армий. XL-й танковый корпус барона фон Швеппенбурга пока остается в резерве в районе Грозного.

Таким образом, группа армий Листа, не смотря на трехнедельную задержку с началом наступления, — тут Гальдер кинул язвительный взгляд на Манштейна — к настоящему моменту практически полностью выполнила задачи первого этапа операции, а на участке 11-й армии уже приступила к выполнению задач второго этапа, связанных с прорывом через Главный Кавказский хребет.

— Замечательно! — Гитлера тоже захватил общий энтузиазм, он, улыбаясь, порывисто прошелся по кабинету, энергично размахивая руками. — Как вы считаете, русские еще смогут что-то предпринять?

Пока Гальдер шелестел бумажками, вмешался Манштейн, не желавший прощать начальнику штаба ОКХ даже мелкие шпильки.

— Я полагаю, мой фюрер, что на Кавказе русские уже ничем не смогут помешать нашим планам. После нашего выхода к Волге, их связь с Кавказом почти утрачена. Сообщение возможно только кружным путем — через центральную Азию и Каспийское море. Учитывая состояние путей сообщения в данном регионе, это почти равносильно кругосветному путешествию. Именно поэтому русские сражались за Сталинград до последней возможности, израсходовав все свои резервы до последнего человека — его потеря равнозначна для них потере Кавказа! А, поскольку Сталинград все-таки был взят и волжский путь перерезан, то не будет преувеличением сказать, что битва за Кавказ была выиграна нами еще в июле, а нынешние бои — не более чем агония отсеченной и блокированной группировки.

Гальдер скривился так, как будто только что съел зеленый лимон.

Пройдоха Манштейн никогда не упустит случая напомнить о своих заслугах и подчеркнуть их значение, как будто он один одерживает победы! Можно подумать, группа армий "Центр", которая с самой зимы сдерживает и постепенно перемалывает несколько русских фронтов, сделала для успеха кампании меньше, чем его армии?! А ведь фон Боку в предшествующие месяцы доставалось куда меньше и резервов и новых вооружений. Но разве фюреру это объяснишь? Он любит эффектные победы, а не тягучую рутину войны — вон как благосклонно кивает…

Гитлер и впрямь лучился оптимизмом, не скупясь на похвалы своим генералам:

— Да, Манштейн, вы абсолютно правы — русских уже ничто не спасет! Под Сталинградом мы сломали им хребет. Этой зимой они вымерзнут окончательно, а если нет, то вымрут от голода следующей весной. Но все же главная цель нашей войны не в уничтожении армии противника, — это всего лишь средство достижения цели — а в захвате необходимого нам сырья. И если честь разгрома южной группировки русских по праву принадлежит вам, фельдмаршал, — Гитлер лишний раз потрафил самолюбию Манштейна, получившего высшее воинское звание германской армии совсем недавно — в день падения Сталинграда — то овладение нефтяными ресурсами региона является заслугой фельдмаршала Листа. Пока что его войска блестяще справляются с этой задачей — Майкопский и Грозненский нефтяные районы уже захвачены нами в исправном состоянии! А ведь нефть — это кровь войны!

— Грозненский нефтяной район захвачен моими десантниками, так что "первую кровь" Сталину пустило Люфтваффе! — Геринг, произнеся эту тираду, надулся еще больше чем обычно.

— Да, да, Герман, твоих заслуг никто не отрицает, но захватить таким же образом весь Кавказ мы не можем. А жаль! Русские, конечно, обречены, но они вполне могут разрушить нефтяные прииски Баку. В Майкопе и Грозном нашими войсками были обнаружены многочисленные приготовления, направленные на уничтожение или вывоз оборудования и забивку нефтяных скважин. Только стремительность нашего наступления и своевременные меры по ликвидации уже причиненного ущерба позволили избежать слишком большого падения нефтедобычи.

К тому же меня беспокоят англичане. Эти вороватые крохоборы никогда не упускают случая поживиться за чужой счет. У них имеется довольно солидный плацдарм в Ираке и южном Иране. Возможно, они захотят наложить лапу и на бакинскую нефть или, по крайней мере, не дать нам ею воспользоваться. Судя по докладам с фронта, на Кавказе уже появились британские и американские самолеты…

Фельдмаршал Лист поспешил пояснить:

— Это верно, мой фюрер, воздействие вражеской авиации в последнее время резко усилилось. Наши войска, впервые с начала кампании, стали нести ощутимые потери от ударов с воздуха, а среди используемых противником самолетов преобладают машины иностранного производства: истребители "Спитфаэр", "Аэрокобра" и "Киттихок", бомбардировщики "Митчелл" и "Хэмбден". Правда, все самолеты несут советские опознавательные знаки, а все плененные до сих пор пилоты были русскими, хотя зачастую и одетыми в американскую или английскую летную форму.

— И как вы это можете пояснить?

Вместо Листа ответил Шелленберг, всё еще "временно исполняющий" обязанности начальника армейской разведки:

— В этом нет ничего странного. Через Персидский залив и Иран проходит основной путь ленд-лизовских поставок. Наша агентура свидетельствует о неуклонном росте объемов грузопотоков на этом направлении. Поскольку теперь, после захвата Сталинграда, дальнейшая переброска полученной Советским Союзом техники затруднена, то всё полученное вооружение используют на месте. В тоже время поставки вооружения советского производства с Урала в Закавказье также весьма затруднены. Именно этими двумя обстоятельствами и поясняется, наблюдаемое нашими войсками, преобладание иностранных образцов вооружения в частях Красной армии в данном регионе.

Что же до возможности вмешательства британских войск в ход боев в Закавказье, то такая возможность, безусловно, существует. Но… разведывательное управление считает, что реальные возможности англичан не стоит переоценивать. В Иране и Ираке располагаются войска 10-й армии войск содружества, точнее — 3-й британский и 21-й индийский корпуса. Всего две британские и три индийские пехотные дивизии, а также индийская танковая дивизия и моторизованная бригада. Учитывая общее количество войск содружества, внутриполитическую обстановку и состояние инфраструктуры в регионе, Уэйвел вряд ли сможет направить в район Баку серьезные силы. Максимум — экспедиционный корпус из пары-тройки дивизий и бригад, по образцу того, что высаживался в Греции полтора года назад. Кроме того, англичане наверняка постараются установить контроль над северной частью Ирана, которая сейчас занята советскими войсками. Собственно, они уже сейчас этим занимаются — наша агентура и служба радиоперехвата фиксируют наличие британских подразделений в советской зоне оккупации. Уверен, что концентрация британских войск будет в дальнейшем только возрастать — англичане крайне заинтересованы в нефтяных полях Персидского залива и постараются удержать наши войска как можно дальше оттуда.

— О нефтяных полях Персии речь пока не идет, но меня беспокоит то, что англичане могут хотя бы временно занять Баку. Можно не сомневаться, что тогда нам уже точно ничего там не достанется.

— Это возможно. Но, скорее всего, там всё будет уничтожено и без помощи англичан — русские наверняка сделают выводы из провалов в Майкопе и Грозном и проведут разрушение нефтепромыслов и инфраструктуры заранее. По данным разведки, подтвержденным аэрофотосъемкой, в Баку уже ведутся активные работы по демонтажу оборудования. При этих словах энтузиазм Гитлера немного приувял. Впрочем, ненадолго — фюрер тут же нашел себе новый повод для оптимизма.

— Что ж, в конце концов, это не так уж и важно. Проблемы с транспортировкой значительных объемов нефти с берегов Каспия в любом случае не позволили бы нам использовать тамошние месторождения в полной мере. Даже северокавказская нефть представляет в этом отношении серьезные трудности. Поэтому ближайшей целью для нас является даже не захват данных месторождений, а воспрепятствование их нормальной эксплуатации противником. Так что разрушение Баку является для нас хоть и нежелательным, но вполне приемлемым решением. Заодно это избавит англичан от лишнего соблазна вмешаться в битву за Кавказ и затянуть агонию советского сопротивления, а повреждения нефтедобывающей инфраструктуры, даже самые значительные, наша промышленность со временем вполне может восстановить. Впрочем, не будем давать противнику и тени шанса — чем меньше времени будет у русских для разрушения приисков, тем быстрее бакинская нефть начнет питать нашу промышленность.

Фельдмаршал Лист! Форсируйте подготовку к наступлению танковой армии Рейнгарда к берегам Каспия и "железным воротам". Задействуйте корпус Швеппенбурга. Наши танки должны успеть к нефтяным полям Апшерона раньше англичан!

* * *

Если в винницких лесах, где размещалась ставка Гитлера, природа щедро дарила прекрасную летнюю погоду, вполне под стать настроению тамошних обитателей, то в поволжских степях погода не вызывала ничего кроме уныния, что, по-видимому, также являлось отражением царящих там настроений. Конец августа и начало сентября в центральном Поволжье — время жарких, засушливых суховеев. Сильные постоянные ветры гонят по бесконечным степям облака пыли, а, стоящее все еще высоко солнце, немилосердно палит высохшую землю, делая ее твердой как кирпич.

Но это наверху, а в подземном бункере под Куйбышевом царили прохлада и тишина. Мертвая тишина, как в склепе. А всё потому, что никто из присутствующих на совещании не горел желанием высказаться по поводу озвученных предложений. Члены ГКО — самый узкий круг власть придержащих в Советском Союзе — словно воды в рот набрали. Что ж, не в первый раз.

Сталин, так и не дождавшись ответа, заговорил сам:

— Итак, Генштаб считает, что в сложившихся обстоятельствах удержать Кавказ — невозможно. Наши британские союзники — последнее слово Сталин выговорил с подчеркнутым сарказмом — заявили нам, что всё, на что мы можем рассчитывать, это две индийские дивизии, одна из которых танковая, и мотопехотная бригада для обороны Баку, а также несколько эскадрилий истребителей и средних бомбардировщиков, для поддержки с воздуха.

Этого мало. Противник бросил на Кавказ три армии, включая одну танковую, — свыше сорока дивизий, больше тысячи танков и столько же самолетов. Закавказский фронт товарища Тюленева не может отразить такие силы. Немцы наступают по всем направлениям, а, значит, нам следует считаться с возможностью полной потери Кавказа в ближайшее врэмя.

Кавказ это не только хлеб и марганец, не только лэнд-лиз из Ирана. Кавказ — это нефть, горючее, а без них воевать нэльзя. Поэтому нам уже тэпэр нужно решить, как нам быть дальше — тут Сталин сделал многозначительную паузу, после чего продолжил — и может ли Советский Союз воевать дальше?

Последняя фраза взбудоражила собравшихся не на шутку. Зал, где еще недавно царила могильная тишина, заполнился гулом и шепотом голосов, шелестом бумаги и скрипом передвигаемых стульев. Предположение о возможности прекращения войны прозвучало из уст вождя впервые — до этого Сталин неизменно демонстрировал непреклонное желание сражаться во чтобы то ни стало, даже в период тяжелейших поражений. Если уж сейчас даже Верховный дал слабину… Или это провокация, желание выявить не желающих продолжать войну? Тут надо хорошенько всё обдумать, иначе недолго разделить судьбу предшественников, отклонившихся от генерального курса партии — времена-то сейчас тяжелые, всякое может случиться…

Сталин не вмешивался в начавшееся тихое обсуждение, демонстративно отойдя в дальний угол зала, к висящей на стене карте европейской части СССР. Пусть обсуждают что хотят — для себя он уже всё решил. Но кто бы знал, как нелегко далось ему это решение! Год назад, осенью 41-го, о мире думали многие, но он решил сражаться. Победить немцев не удалось, но вождь не считал, что поступил тогда неправильно. В конце концов, зимнее контрнаступление и тяжелые летние бои под Сталинградом, Калинином и Андреаполем показали немцам, что Советский Союз еще далеко не сломлен и с ним нужно считаться при любом раскладе.

Вождь задумчиво окинул взглядом висящую перед ним карту. — Всё же гитлеровцам так и не удалось захватить всю страну, находящуюся западнее Волги, как они это намеревались сделать изначально. Всё, что им удалось, это достичь Волги в одном единственном месте — у Сталинграда. Правда для победы им хватит и этого. Подписывая приказ "Ни шагу назад" он, Сталин, не кривил душой и не сгущал краски — СССР исчерпал свои ресурсы. Дальнейшее продолжение войны будет просто агонией. Даже если удастся удержать страну и армию от бунта и развала и продержаться до перехода союзничков в наступление (которое когда еще будет!), то среди победителей Союзу всё равно уже не быть — англо-американцы не упустят случая добить обессиленную страну советов. К чему им делиться плодами победы, если можно избавиться от всех врагов сразу? А в том, что Англия и США — враги СССР сомневаться не приходилось. И то, что сейчас они объединились против еще более опасного врага, ничего не значит. Стоит Германии отойти в тень и всё вернется на круги своя.

Так что, заключение мира сейчас — единственный путь сохранить страну и советскую власть. Пускай для этого и придется пожертвовать многим — землями, людьми, ресурсами, приобретенными с таким трудом стратегическими позициями, но другого пути сейчас нет. Генеральный штаб однозначно дал понять: после понесенных потерь и отсечения прямых коммуникаций, ведущих на юг, армия не сможет удержать Кавказ, а без кавказской нефти не сможет организовать новое зимнее контрнаступление. Впрочем, даже если бы и смогла, вряд ли оно оказалось бы успешней прошлого — немцы наверняка учли полученные уроки, да и силы теперь слишком не равны. А значит остаются только переговоры. И начинать нужно уже сейчас, пока армия еще сражается, а у страны есть силы на сопротивление — возможно, удастся выторговать более мягкие условия, ведь германцам эти полтора года войны тоже дались нелегко…

А впрочем, еще неизвестно как всё сложится. Тогда, в 1918-м году Брестский мир тоже казался величайшим бедствием, грозящим самому существованию молодого советского государства. Хотя почему казался? Он и был таковым. Но он не просуществовал и года, а страна советов жива до сих пор. Возможно, и новый мир с Германией продлится недолго и закончится очередным торжеством советской дипломатии? Как знать… — Тут мысли Сталина слегка изменили свое направление, переметнувшись на "союзников". Вождю пришла в голову еще одна аналогия с далеким 18-м годом. — Тогда немцы, посчитав свои цели на востоке достигнутыми, бросили все свои силы на запад, едва не захватив Париж и не сбросив англичан в море. Но, то было в 18-м, теперь же Париж и вся Франция давно уже принадлежат немцам… Посмотрим, как "союзники" будут выбивать их оттуда. Раз уж они не торопились помочь нам, когда Красная армия, истекая кровью, пыталась остановить нашествие гитлеровских полчищ, то пускай теперь воюют в Европе сами, не рассчитывая на отвлечение немецких войск на восток!

Как там говорил этот американский сенатор? Трумэн, кажется. "Если мы увидим, что войну выигрывает Германия, нам следует помогать России, если будет выигрывать Россия, нам следует помогать Германии. И пусть они как можно больше убивают друг друга, хотя мне не хочется ни при каких условиях видеть Гитлера в победителях" [101]Подлинная цитата.
. Видеть Гитлера победителем, конечно же, не хочется, но и США с Великобританией не многим лучше. Что ж, теперь настал черед СССР постоять в стороне. Сталин злорадно усмехнулся — вот мы и понаблюдаем, кто выйдет победителем и выйдет ли вообще. Вот тогда и посмотрим, как долго продержится новый "Брестский мир". — Придя к такому утешительному выводу, вождь выбил давно погасшую трубку и повернулся к столу с сидящими за ним членами политбюро — пора переходить от слов к делу.

Кстати, заодно надо подумать и о грядущих кадровых перестановках. Как бы то ни было, страна оказалась в весьма незавидном положении, и случилось это по вине вполне конкретных людей, ответственных за сложившееся положение…

* * *

В отличие от вождя мирового пролетариата, Ганс проблем с поиском виноватых не испытывал — всё и так было ясно как божий день. А ведь как всё замечательно складывалось и на тебе — испортили настроение, сволочи!

После окончания сталинградских боев, стоивших роте Ганса на удивление дешево (всего одна поврежденная самоходка, отправленная на завод в долгосрочный ремонт, и пятеро убитых и раненых, в том числе двое из экипажа подбитого "Мардера"), "Тотенкопф" вывели в резерв и дали целых две недели на отдых и приведение себя в порядок. За это время Ганса, и всех остальных ветеранов зимних боев, наградили медалям "За зимнюю кампанию", уже успевшими получить среди солдат меткое прозвище "мороженное мясо" за багрово-красный цвет ленточки и обстоятельства, при которых эти медали зарабатывались. Также в роту прибыло долгожданное пополнение — 4 новенькие самоходки и 22 человека личного состава, среди которых был и тезка Нойнера — Ганс Бринкманн, переваривший таки последствия воспаления собственного аппендикса и готовый, наконец, приступить к выполнению обязанностей взводного. Поэтому, когда 11-го августа Ганса вызвали в штаб противотанкового дивизиона, его рота была укомплектована людьми и техникой на 100 %. Впрочем, это не было каким-то исключением, солидные пополнения людьми и техникой получили и все остальные части дивизии. Так что, не смотря на два месяца непрерывных боев, к середине августа "Тотенкопф" была довольно таки неплохо укомплектована, хотя и недотягивала до того уровня, что был достигнут перед началом операции "Блау".

В общем, прибывшее пополнение не застало Ганса врасплох. А вот последствия визита к Бохману вышли неожиданными. Нойнера назначили исполняющим обязанности командира противотанкового дивизиона. Сам штурмбаннфюрер Георг Бохман был временно откомандирован в распоряжение штаба дивизии. Командовать 3-ей ротой временно назначили дивизионного адъютанта оберштурмфюрера Эрвина Книппа. Нельзя сказать, что новые обязанности выбили Ганса из колеи, но забот явно прибавилось. Особенно это стало заметно, когда "Тотенкопф" вывели из резерва 1-й танковой армии, передав в состав XL-го танкового корпуса, и, вместе с новыми соседями — 3-й и 17-й танковыми и 29-й моторизованной дивизиями, "мертвоголовые" приняли участие в наступлении на Кавказ. Так что, пока дивизионные колонны, окутанные клубами желтой пыли, катились через ставропольские степи, сбивая слабые заслоны отступающих войск Южного фронта, Нойнер как угорелый носился то на штабной бронемашине, а то и просто на "ковшике" под палящими лучами южного солнца от одного своего подразделения до другого, постигая нелегкую науку командования крупным подразделением дивизионного подчинения. Судя по отзывам подчиненных и приходящим "сверху" приказам, получалось не так уж и плохо.

Правда, покомандовать, как следует, ему все же не дали. В начале сентября, после трехнедельного отсутствия, вернулся Бохман, а Ганса, в свою очередь, отозвали в Ростов-на-Дону — в штаб группы армий для участия в церемонии награждения. "Германский крест в золоте" — одну из высших наград Райха, Нойнеру и еще четверым отличившимся офицерам и унтер-офицерам дивизии, вручал лично фельдмаршал Лист! После этого Ганса еще на несколько дней задержали при штабе — своего рода неофициальный отпуск, в связи с награждением, и лишь в середине сентября он, наконец, вернулся в "свою" роту после более чем месячного отсутствия.

Догнать остановившуюся на отдых дивизию удалось уже в предгорьях Кавказа, когда ставропольские степи сменились буйной зеленью рощ и садов. Водитель тяжелого штабного "Хорьха", на котором Нойнер добирался от самого Ростова, утверждал, что местность сильно напоминает его родную Тюрингию. Ганс не спорил: Тюрингия, так Тюрингия. Настроение после небольшого отдыха было благодушно-приподнятым. Недавно полученная высокая награда, оттягивавшая ткань парадного кителя, тешила самолюбие, да и возвращение "домой", в ставшую почти родной 3-ю роту, как-то согревало душу. Однако оказанный на месте прием разом смыл все хорошие впечатления от поездки, лишний раз доказав, что проблемы могут подкрасться с самой неожиданной стороны.

Началось с того, что Ганса никто толком не встретил. Единственный часовой на въезде в селение, где квартировала рота, бодро поприветствовал вернувшегося командира и… всё, на этом церемония встречи и принятия командования была окончена — больше никто на глаза не попадался. Ганс насторожился. Беглый осмотр окружающей обстановки по пути через село тут же подтвердил возникшие опасения — кругом царил бардак! Нойнер свернул в боковую улочку и быстро двинулся к дому, привлекшему его внимание — пора разобраться, что тут творится.

Чутье его не подвело! Во дворе дома ему попался на глаза какой-то мужик, по-видимому — хозяин, с типично-кавказской внешностью, дополненной сейчас расквашенным и опухшим носом и здоровенным фингалом на пол-лица. При виде Нойнера, с нехорошим видом обозревавшего дом и другие дворовые постройки, у аборигена явственно задрожали коленки, быстро поклонившись и стараясь не смотреть Гансу в глаза, он торопливо юркнул куда-то за угол дома. Ганс при виде этих эволюций только хмыкнул и, ориентируясь в основном на слух, уверенно отправился в расположенный за домом сад, уже практически не сомневаясь в том, что там обнаружит.

В саду царила идиллия. Вокруг расстеленной под деревьями скатерти развалились в живописных позах почти все унтер-офицеры его роты — не хватало только Баллака. Посреди скатерти красовалось большое блюдо с дымящимся шашлыком (видимо, попавшийся Гансу на глаза, хозяин дома как раз приносил новую порцию), вокруг которого плотным строем стояли бутылки с вином и виноградной водкой, разной степени наполненности (еще несколько, уже явно пустых, валялось в стороне). Натюрморт дополняли многочисленные тарелки с фруктами и кусками лаваша на скатерти, а также огрызки груш и мандариновые шкурки, равномерно разбросанные в некотором отдалении от эпицентра событий.

При виде Нойнера, шутки, хохот, звон посуды и бренчание гитары, на которые Ганс ориентировался во время своих поисков, разом смолкли — унтера с опаской уставились на вновь прибывшего. Людвиг Ламм осторожно убрал за спину гитару. Фриц Клосковски замер с поднесенной к губам кружкой с "чачей". Анди Бирнбахер удивленно раскрыл рот, отчего недавно прикуренная сигарета оказалась на скатерти, в которой теперь прожигала аккуратную дырочку. Обершарфюрер Альберт Бранд — командир третьего взвода — закашлялся, подавившись яблоком…

Немая сцена продлилась секунд тридцать. Наконец Крюгер сумел выдавить из себя:

— Командир, мы всё объясним!

— Не сомневаюсь. — Ганс буквально лучился ехидством — Для начала объясните: кто сейчас дежурный по роте?

Ганс подсел к "столу", небрежно отпихнул ботинком пустую бутылку и, подхватив с тарелки крупный мандарин, принялся его чистить.

— Я.

Произнеся это, Бринкманн выдал такой тяжкий вздох, словно ожидал немедленной казни.

— О, неужели? И как идет дежурство, происшествий не было?

Ответом послужил еще один тяжкий вздох.

— Ладно, — Ганс отбросил в сторону снятую кожуру и в упор уставился на провинившуюся компанию — слушай сюда, жертва военной медицины: если через десять минут я не получу исчерпывающий доклад о состоянии дел в роте и обо всех происшествиях за последний месяц, то ты пожалеешь, что не помер от своего аппендицита! Время пошло!

Обершарфюрера как ветром сдуло. Ганс задумчиво покрутил в руках очищенный мандарин и, разломив напополам, не спеша слопал.

— Ну а вы чего расселись?

Унтера стремительно повскакивали, на ходу поправляя форму и стремясь принять официальный вид.

— Где Эрвин?

— Оберштурмфюрер Книпп пять дней назад убыл в госпиталь. Дизентерия.

Ганс хмыкнул:

— А-а-а, ну тогда всё понятно. Кто исполняет обязанности?

— Унтерштурмфюрер Швайнштайгер.

— Ктооо??? — В голосе Нойнера было столько удивления и презрения к командирским способностям подчиненного, что по неровному строю унтеров прокатилась волна смешков и ухмылок.

— Где это ходячее недоразумение?!

Ламм, пытавшийся незаметно отодвинуть ногой, лежащую рядом гитару подальше, сдал Швайнштайгера с головой:

— Так он со своей девкой, наверное…

— С кем???

— Это там. — Ламм, уклонившись от ответа на последний вопрос, указал рукой на возвышающуюся над деревьями крышу дома.

— Убью гадёныша. Через десять минут общее построение. Если хоть кто-то не сможет стоять в строю ровно — пеняйте на себя. Бегооом!!!

Уже выбегая со двора, Бранд подпихнул локтем топающего рядом Клосковски:

— Ну, мы и попали! Говорил же тебе: надо было пару часовых выставить.

— Кто ж знал? Дьявол! Теперь он нам это припомнит.

— Сами виноваты — расслабились.

— Да ладно, переживем. Зато теперь у нас снова есть КОМАНДИР!

— Ага, вовремя — говорят, через пару дней опять в бой пошлют, со "Свиненком" бы мы таких приключений выгребли…

— Теперь нам это не грозит — ротный из него холодец сделает.

* * *

Пока унтера, обмениваясь нервными шутками, собирали и строили своих солдат, Ганс "принимал дела" у своего заместителя.

— Кристиан, поздравляю: ты идиот, кретин, дебил и имбецил в одном лице! Ты командуешь ротой всего пять дней и что в результате? Все унтера, включая дежурного по роте, устроили пикничок, рота разбрелась неизвестно куда, из дозорных — единственный часовой на въезде в село, а ты валяешься на кровати и художественно плюёшь в потолок!

Швайнштайгер попытался что-то сказать, но в это время в комнате появилось новое действующее лицо. Девушка лет 17–18 в довольно коротком платье (чуть выше колен) и потертых летних туфельках осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Быку показали красную тряпку.

— Свиненок, просто назови мне хоть одну причину, по которой я не должен тебя арестовать и передать в трибунал.

— Э, Ганс, это не то, что ты думаешь! Это Анна. Я ее взял переводчиком — она хорошо говорит по-немецки.

— Да ну?

— Я слышал, как она обратилась к солдатам по-нашему и подумал…

— Ты мне не ври! Чтобы думать, мозги надо иметь, а у тебя их с роду не было! Какой она нахрен переводчик??? Она что знает, чем отличается дивизия от дивизиона, а пушка от гаубицы и сможет это все на двух языках объяснить? Нет? А что она тогда тебе переводить будет, надписи на заборах? Кстати, ты ведь не забыл внести ее в списки роты, поставить на довольствие, выдать соответствующую форму и документ, удостоверяющий личность?

— Я… не успел.

— А под подол к ней залезть успел?

Тут Кристиан потупился и густо покраснел.

— Ты что, я не…

— Ну и дурак!

Такой резкий поворот выбил Швайнштайгера из колеи еще больше.

— Почему? Я же…

— Потому что теперь уже не получится! И заткнись уже, наконец! Может, хоть так за умного сойдешь, если издалека и не приглядываться.

Кристиан послушно закрыл рот и с понурым видом уставился в пол. А Ганс тем временем критическим взглядом уставился на девушку, испуганно жавшуюся к стене и норовившую спрятаться за спину Швайнштайгера. Последние слова "Свиненка" навели Нойнера на мысль приглядеться к ней более внимательно. Девушка, как девушка. Симпатичная. Довольно высокого роста, стройная, худенькая, пожалуй, даже слишком. Беспорядочно рассыпавшиеся вьющиеся темно-каштановые волосы чуть-чуть не достают до плеч, высокий лоб, серые глаза — большие и испуганные, прямой тонкий нос, пухлые губки. Фигура… фигура еще девчачья, хотя кое-какие округлости уже появились. Через минуту Ганс подвел итог своих наблюдений: "в общем, девчонка конечно симпатичная, если ее нормально кормить, то через пару-тройку лет будет очень даже ничего… так что если "Свиненок" думает на перспективу…". Переведя взгляд на виноватую рожу Швайнштайгера, по которой блуждала, то исчезая, то появляясь вновь, глуповатая улыбка, Ганс тут же отбросил последнее предположение как явно фантастическое — никаких мыслей, тем более перспективных, там явно не водилось.

— Эй, ты, как там тебя, подойди сюда! Имя, национальность?

— Анна, господин офицер, русская, с Кубани.

— Здесь как очутилась?

— Нас эвакуировали и вот… — Девушка отчетливо шмыгнула носом. Ганс поморщился.

— Поняла, о чем был разговор?

— Да.

— Тогда собирай манатки и прощайся со своим рыцарем. У тебя ровно одна минута.

Ганс обернулся к входной двери:

— Эй, кто там?

Гренадер с карабином с примкнутым штыком вырос как из-под земли — зашевелились, черти!

— Баллака сюда и двух конвойных, быстро!

Примчавшийся менее чем через минуту, Эмиль, блистая новыми петлицами штабсшарфюрера, бодро отрапортовал прямо с порога:

— Поздравляю с возвращением, гауптштурмфюрер! За время вашего отсутствия потерь в технике и личном составе не было, за исключением четырех больных. За время пребывания роты в резерве, проведена профилактика всей техники, произведена замена масла. В настоящий момент все самоходки и колесный транспорт на ходу. Имеется три полные заправки топлива и два боекомплекта.

— Молодец. Хоть кто-то тут был делом занят. Считай, что крест "За заслуги" с мечами ты уже заработал. А теперь бери эту девку, сажай её в свой драндулет и вези в штаб снабжения дивизии. Там передашь её начальнику кадрового отдела, или кто там занимается "хиви", и скажешь, что она была рекрутирована как гражданский переводчик в соответствии с приказом по группе армий. Номер и дату приказа сам найдешь. И не забудь повязку ей на руку нацепить. Что неясно?

— Так у меня нет повязок "хиви". — Баллак виновато развел руками.

— А мне какое дело? Ты унтер или кто? Хоть из трусов своих вырезай, но чтоб в кадровую службу она с повязкой явилась. Всё, исчезни!

Едва Баллак, схватив девчонку в охапку, скрылся, как Ганс снова повернулся к Швайнштайгеру.

— А ты чего слюни распустил, Ромэо недобитый? Трое суток гауптвахты за дисциплинарные нарушения и неисполнение служебных обязанностей! Посидишь в погребе на одной морковке — может, от витаминов соображать научишься.

Следующие 4 дня третья противотанковая рота запомнила надолго. Ганс железной рукой восстанавливал порядок и дисциплину, в результате чего бойцам роты, от взводного до последнего шофёра, приходилось спать всего по 6 часов в сутки — остальное время уходило на разнообразнейшую боевую подготовку. В процессе учений, Ганс проявил не только обширнейшие познания, но и не малую фантазию, так что уже на второй день интенсивных тренировок появилось немало тех, кто люто завидовал сидящему в погребе Швайнштайгеру. К тому моменту, когда пришел приказ на выдвижение, солдаты были готовы разорвать голыми руками любого врага, лишь бы получить после этого хоть какую-то передышку. Нойнер добился своего — в роте царила идеальная дисциплина, а боевой дух взлетел до небес.

Однако воспользоваться этим подъемом боеспособности не пришлось — XL-й корпус просто передислоцировали восточнее, так и не введя в бой. Советы откатывались по всему фронту, корпус Роммеля уже достиг побережья Каспия, а егеря Ланца фотографировались на память с обезьянами из сухумского питомника. Среди солдат уже пошли разговоры о скором походе к Персидскому заливу и даже в Индию(!), когда ясным теплым солнечным днем 2-го октября, примчавшийся из машины связи Ламм, сияя как начищенная пряжка парадного ремня, гордо заявил:

— Всё, парни, русские спеклись! По радио только что объявили, что в Стокгольме начаты переговоры о мире!

* * *

— И как прошли переговоры? — На сей раз, Гейдрих не скрывал свой явный интерес, опустив обычные приветствия и сразу же приступив к расспросам.

— Ожидаемо, экселенц. — Шелленберг, видя нетерпение шефа, не стал тянуть с подробностями. — Русские торговались как на восточном базаре, но положение у них уж больно незавидное, так что…

— Вальтер! Не надо мне пересказывать результаты переговоров — я их знаю лучше вашего. Кстати, выражаю вам свою благодарность, оберфюрер! Информация о ходе переговоров по нашим каналам приходила быстрее, чем по дипломатическим, так что я узнавал новости раньше фюрера. Со всеми вытекающими, как говорится.

Но мир с Советским Союзом это уже пройденный этап. Так что сейчас меня интересует другое…

— Понимаю, экселенц.

— Конечно, понимаете! За это я вас и ценю. Итак…

— Всё указывает на то, что в правящей элите Советского Союза намечаются серьезные изменения. В частности, как вам известно, советскую делегацию в Стокгольме возглавлял Деканозов — заместитель Молотова и бывший посол в Германии. По последним данным он теперь фактически возглавляет советское министерство иностранных дел. И скоро возглавит его де-юре. Со своих постов сняты также все братья Каганович. Все наши данные указывают на то, что скоро в СССР начнется новая волна громких судебных процессов.

— Это естественно. После поражения всегда следует поиск виновных. Сталину нужно как можно быстрее разыскать или просто назначить и покарать ответственных за военные и политические неудачи, чтобы разрядить обстановку в обществе и отвести подозрения в некомпетентности от себя лично. Пока что всё логично и предсказуемо: Молотов будет назначен виновным в проведении политики, приведшей к войне в невыгодных условиях, Каганович, как министр транспорта, получит свое за несвоевременную эвакуацию и срыв военных перевозок. Наверняка будет устранен и маршал Тимошенко, как не сумевший подготовить армию к войне, а также целая толпа генералов рангом пониже.

Это всё понятно и малоинтересно. Гораздо важнее сейчас другое: кто займет освободившиеся места. Думаю по характеру этих назначений, мы с приемлемой точностью сможем спрогнозировать характер дальнейшей политики СССР, что в свою очередь позволит нам соответствующим образом выстроить свою политику на востоке…

— Вы как всегда правы, экселенц. Информация, которую нам удалось получить, довольно красноречиво свидетельствует о ближайших намерениях Сталина. Судя по всему, в ближайшее время Советский Союз намерен занять выжидательную позицию. Наше влияние, безусловно, возрастет, но и разрывать отношения с англо-саксонским блоком в СССР не намерены. В частности, об этом свидетельствует тот факт, что в новые заместители министра иностранных дел прочат Громыко. Это молодой выдвиженец. В 39-м он заведовал американским отделом министерства иностранных дел, а с осени 39-го и до недавнего времени был советником при советском представительстве в США. Сейчас он отозван на Родину и в ближайшее время должен получить официальное назначение.

— То есть Сталин не собирается разрывать свои отношения с западными демократиями. Что ж, этого следовало ожидать. Этот хитрый азиат постарается теперь усидеть на двух стульях разом. Бывший посол в Германии становится министром, а представитель в США — его замом. Логично. Ибо Германия рядом, а Соединенные Штаты — далеко. Но если положение вдруг изменится…

— Именно к такому выводу и пришли наши аналитики, экселенц. Советский Союз не рискнет более вмешаться в войну до тех пор, пока в ней окончательно не определится победитель. Но политика советов может резко измениться, когда в войне наступит перелом. Тогда история с заменой министра иностранных дел его замом, может повториться вновь.

— Следовательно, наша задача состоит в том, чтобы у Сталина не возникло желания и, главное, возможности ударить нам в спину. Попросту говоря, нам нужно побеждать на западе и тогда проблема реванша со стороны СССР решится сама собой.

— Думаю, это вполне посильная задача.

— Посмотрим, посмотрим… Англичане и американцы по-прежнему превосходят нас по людским и материальным ресурсам. Промышленная мощь Америки колоссальна. Но! Теперь наши шансы несоизмеримо возрастут… Что ж, Вальтер, вы можете идти. О ваших выводах относительно дальнейшей стратегии СССР я доложу фюреру сам, на вечернем совещании.

Дверь за Шелленбергом закрылась, а Гейдрих так и продолжал сидеть в тиши своего кабинета на Принц-Альбрехтштрассе, задумчиво крутя в руках карандаш, которым перед этим делал пометки на докладе. Затем, словно очнувшись, отложил карандаш, потер двумя пальцами переносицу, словно стирая накопившуюся в мозгу усталость, и, сняв трубку внутреннего телефона, отрывисто бросил адъютанту:

— Машину к служебному входу.

Что-то беспокоило главу спецслужб Райха и одного из наиболее приближенных соратников Гитлера. Во всех последних событиях было какое-то несоответствие, нечто важное, что маячило где-то на краю сознания, но всё время ускользало от его внимания, и шеф РСХА решил слегка отвлечься от забот. Время до вечернего доклада еще есть, так почему бы не развеяться немного, возможно смена обстановки поможет наконец поймать эту надокучливую мысль, что не дает ему покоя в последнее время?

Поэтому в послеобеденное время обычным октябрьским днем, берлинцы, гуляющие по аллеям Тиргартена, могли наблюдать, как высокий блондин, в форменном чёрном кожаном пальто и фуражке, неспешно прогуливается по парку, шурша опавшей листвой. Впрочем, день был рабочий, а до вечера еще далеко, поэтому гуляющих было совсем немного, так что Рейнхард Гейдрих мог вполне спокойно бродить по главному парку Берлина, наслаждаясь шелестом пожелтевших листьев под подошвами начищенных до блеска сапог.

Прогулка и вправду помогла расслабиться и очистить голову от лишних мыслей. Дойдя до очередной полянки, Гейдрих остановился и, задрав голову вверх, принялся наблюдать за неспешно плывущими в небе облаками. Погода была пасмурная, как обычно в это время года, но бледное осеннее солнце все же временами показывалось в разрывах среди туч и тогда пожелтевшие, но еще не опавшие, листья на деревьях вспыхивали веселым золотистым огнем. Поглядывая на эту игру света и теней, Рейнхард систематизировал свои размышления последних дней, пытаясь выловить беспокоившее его несоответствие.

— Итак, армия сделала свое дело, сломив сопротивление русских на Кавказе. Сталин, поняв, что дальнейшая война приведет к полному истощению людских и материальных ресурсов Советского Союза, предложил через немецкое посольство в Болгарии мир. Сами переговоры происходили в Стокгольме, причем немецкая сторона, при почти официальном попустительстве шведов, умудрилась нашпиговать всё "пространство переговоров" микрофонами. Также удалось подключиться к телефонным линиям внутренней связи и наладить тотальный контроль за радиоэфиром, перехватывая советские шифрованные сообщения о ходе переговоров, направляемые в Союз через посольство, и поступающие в обратном направлении руководящие инструкции. Шифровальщики РСХА, пользуясь прошлогодней добычей зондеркоманды "Солар", довольно оперативно раскололи советский код и регулярно поставляли Шелленбергу, курировавшему ход переговоров, множество полезных и просто интересных сведений. Помимо вполне понятного преимущества на самих переговорах, эта информация помогла также несколько уточнить нынешнее положение в правящей верхушке СССР, заглянуть на политическую кухню страны советов…

Впрочем, причина беспокойства крылась не здесь — с его стороны всё было организовано и осуществлено образцово. Тогда в чем же дело? — Гейдрих отвлекся от созерцания плывущих облаков и переключил внимание на слегка колышущиеся на ветру ветви деревьев, всё еще довольно густо покрытые пожелтевшими листьями. — Переговоры окончены, завтра состоится официальная церемония подписания мира, а фюрер выступит по радио и, захлебываясь от пафоса, объявит на весь мир, что германское оружие, покрыв себя славой, защитило Фатерлянд и всю Европу от нашествия азиатских орд. Что отныне и навеки коммунисты отброшены от священных земель Райха. Что Белоруссия превращена в Минское генерал-губернаторство, а над Украиной, Прибалтикой и Кавказом установлен германский протекторат и ресурсы этих территорий послужат процветанию Германии. И еще Гитлер обязательно добавит, что в результате войны миллионы фольксдойче, проживавших на территории бывшей Российской империи и оказавшихся после революции под гнетом большевиков, снова обретут свою Родину, получив возможность вернуться на земли Райха. — Тут на губах Гейдриха сама собой заиграла саркастическая усмешка. — Самое интересное, что в тот же день с речью выступит и Сталин, который тоже не преминет рассказать о своих победах. О том, что сражаясь практически в одиночку против фашистских полчищ, молодая страна советов смогла выстоять в жестокой борьбе и тем самым сберечь завоевания великого октября. О том, что Красная армия и весь советский народ своим героическим сопротивлением сорвали планы мировой буржуазии и ее ударного отряда — немецкого фашизма по захвату и порабощению Союза Советских Социалистических Республик…

Как всегда в таких случаях каждый будет говорить о своих достижениях и постарается не вспоминать о неудачах. — Гейдрих отрицательно покачал головой, как бы отвечая на свои невысказанные мысли и, задумчиво разворошив носком сапога кучку палых листьев, продолжил свою неспешную прогулку. — Нет, это всё не то. Здесь как раз всё вполне предсказуемо — высказывания государственных лидеров в подобных ситуациях редко отличаются оригинальностью. Тогда что же? Территориальные приобретения? Тоже нет — здесь всё прошло довольно гладко. Так, где же этот чертов нюанс, что не дает покоя вот уже который день??? — Продолжая двигаться к центру парка, Гейдрих, наконец, заметил в просвете между деревьями площадь Большой Звезды и возвышающуюся в её центре колонну Победы — памятник успехам германского оружия во времена бисмарковских войн. В этот момент солнце, выглянув в очередной просвет среди облаков, осветило своими лучами золоченую статую Виктории — древнеримской богини победы, венчающей помпезный памятник германской воинской славы. И тут Рейнхард Тристан чуть не хлопнул себя ладонью по лбу, досадуя на собственную недогадливость. — Ну конечно! Победа, вот что не давало ему покоя!

Тот самый пришелец из будущего, рыжий британский школьник-недоучка, свернувший себе шею в перевернувшемся автомобиле больше двух лет назад. В своих рассказах он говорил, что наступление на восток завязнет в бескрайних просторах СССР, а затем русские сами войдут в Берлин, заставив Германию подписать безоговорочную капитуляцию. Пришельца давно уже нет, а вот сказанные им слова врезались в память. И, как оказалось, даже глубже, чем он — Рейнхард — мог предполагать.

Информация о неизбежности поражения незаметно довлела над ним все эти месяцы и годы, нависала над головой домокловым мечом, подтачивала веру в собственные силы. Она настолько въелась в подсознание, что известие о подписании мира (триумфального мира!) вызвало ощущение какого-то внутреннего диссонанса, неправильности, ирреальности происходящего. — Гейдрих облегченно вздохнул и неожиданно подмигнул "Золотой Эльзе":

— Пора привыкать думать по-новому! Мы всё-таки сумели отклонить неумолимый маятник истории — отныне Мир вступает в иную реальность!