Пока Советский Союз и третий Райх зализывали раны и лихорадочно готовились к летним боям, на бескрайних просторах Тихого океана продолжали громыхать сражения. В марте и апреле ударное соединение Нагумо ураганом пронеслось по южным морям от северного побережья Австралии до берегов Цейлона. Апрельский рейд в Индийский океан, ставший венцом этого похода, должен был окончательно покончить с кое-как пополненным Восточным флотом Британской империи и обеспечить прочность японских завоеваний с запада. Но, на этот раз англичане, наученные горьким опытом, сделали всё, чтобы избежать встречи с японской авиацией. При первых признаках появления ударного соединения, все корабли Восточного флота, способные двигаться, стремительно покинули опасный район — Цейлон встретил летчиков Футиды пустыми базами. Правда кое-кому все же не повезло: легкий авианосец "Гермес", пара тяжелых крейсеров и несколько более мелких кораблей были обнаружены в море японскими разведчиками и потоплены на отходе.

Примерно в это же время, японские войска завершили захват Голландской Индии, Бирмы и Филиппин (за исключением крепости Коррехидор) — первый этап наступления закончился. Сыны Аматерасу завоевали свою империю. После этого перед высшим командованием Японии встал закономерный вопрос: что дальше? Однозначного ответа на него у японской верхушки не было.

Не было единства и в лагере союзников. "Ястребы" требовали активных действий, более осторожные предлагали ограничиться обороной до полного восполнения понесенных потерь и завоевания превосходства в силах. В итоге было принято компромиссное решение: вести стратегическую оборону, но при этом беспокоить японцев активными действиями на периферии, не вступая в генеральное сражение. Главным инструментом такой тактики, получившей в американском флоте неофициальное название "кусай и беги", стали авианосцы.

Начали американцы "за здравие", подвергнув бомбежке с авианосцев и обстрелу с тяжелых крейсеров ряд удаленных атоллов на периферии нового японского оборонительного периметра. Потери при этом были ерундовые, нанесенный противнику ущерб и того меньше, но пропагандистский эффект вышел значительный. Горячим головам захотелось большего. И тут возник Дуллитл со своей идеей рейда на Токио с использованием армейских бомбардировщиков "Митчелл", стартующих с палубы авианосца "Хорнет" и затем приземляющихся в Китае. Предложение было весьма заманчиво, но, ввиду присутствия передовой японской базы на Мидуэе, после ожесточенных споров все-таки было отклонено, как слишком рискованное. Вместо этого "Энтерпрайз" и "Хорнет" (со своей штатной авиагруппой) совершили набеговую операцию на Мидуэй. На сей раз японской базе был нанесен существенный ущерб. Фактически набег является продолжением тактики "кусай и беги", которую американские авианосцы применяли в это время повсеместно.

Вообще Мидуэй, расположенный в относительной близости от Гавайев, со своим аэродромом и базой гидросамолетов, вызывал у американского командования беспокойство. Для подавления этого форпоста попытались привлечь "Летающие крепости", из расположенной на Гавайях эскадрильи. Однако, первый блин вышел комом: "Крепости", доставшие до островка на пределе дальности с минимальной бомбовой нагрузкой, были встречены упорными атаками "Зеро" японской базовой авиации. И хотя японцы так и не смогли "завалить" ни одного Б-17, своего они добились — ценой потери двух истребителей, они повредили пять "Крепостей" из двенадцати участвовавших в налете. Учитывая дальность обратного пути, это был фактически приговор — все пять "подранков" рухнули в океан, не дотянув до Оаху. Столкнувшись с такими потерями, американские ВВС притормозили дальнейшие налеты на остров, ограничившись ночными беспокоящими рейдами отдельных самолетов и блокадой острова подводными лодками.

У японцев были свои проблемы. Поскольку Мидуэй уже находился под контролем, надобность в скорейшем сосредоточении ударных авианосцев Нагумо в метрополии отпала, и Ямамото сделал уступку Морскому Генеральному штабу, отправив для прикрытия десантной операции в Порт-Морсби всё соединение, вернувшееся из цейлонского рейда — 5 больших авианосцев 1-й, 2-й и 5-й дивизий.

Американская служба радиоперехвата не дремала и смогла вовремя предупредить, командовавшего Тихоокеанским флотом, адмирала Нимица о надвигающихся крупных неприятностях. В результате Нимиц отозвал 16-е и 17-е оперативные соединения, построенные вокруг авианосцев "Йорктаун" и "Лексингтон". Американцы отказались от попытки воспрепятствовать японскому десанту в виду подавляющего превосходства противника — бой в Коралловом море не состоялся. Японцы без сопротивления высадились на южном побережье Новой Гвинеи и захватили стратегически важный, для последующих действий в данном регионе Порт-Морсби. Соединение Нагумо, продолжая сложившуюся практику по изоляции района боевых действий, путем разрушения баз снабжения, нанесло авиаудар по Таунсвиллу, превратив его в груду развалин. После этого авианосное соединение вернулось в Японию, где в его состав вернулся после ремонта авианосец "Кага", а корабли, вернувшиеся из индийского похода, получили долгожданный отдых и ремонт. Авиагруппы были пополнены новыми летчиками и самолетами (впервые с начала войны).

В июне, таким образом, наступила оперативная пауза. К июлю у японцев в строю было 6 ударных авианосцев, а у американцев 5 (поврежденный подводной лодкой "Саратога" вернулся из ремонта). Американский тихоокеанский флот также был усилен новыми линкорами "Норт Каролина" и "Вашингтон", переведенными из Атлантики, где они недолгое время взаимодействовали с Королевским флотом.

В этой ситуации японское командование оказалось на распутье. Цели, поставленные перед войной — достигнуты, добровольно уступать инициативу и переходить к обороне — не хочется. Японский Морской Генеральный штаб предлагал развернуть полномасштабное наступление на Австралию, но это требовало огромного количества торгового тоннажа, а его и так катастрофически не хватало. Армия предпочитала действия на континенте — против Индии и Китая и требовала, чтобы флот оказал необходимую поддержку. Командующий японским флотом имел свои собственные соображения. Ямамото подготовил операцию, имеющую целью навязать Тихоокеанскому флоту США генеральное сражение. Целью были выбраны Алеуты. Лучший флотоводец Японии рассуждал довольно просто: объектом нападения должна быть территория США, за которую будут драться из соображений престижа. Алеуты же слабо связаны с метрополией, что осложнит противнику развертывание сил. В то же время они находятся недалеко от Японии, что в свою очередь облегчает развертывание сил вторжения. Сложные погодные условия в регионе, должны дать дополнительные преимущества более опытным японским летчикам.

План операции, разработанный под руководством Минору Генды — лучшего штабиста Объединенного флота, представлял собой сложную многоходовую комбинацию: сперва соединение Нагумо сосредотачивается на Курилах и скрытно выдвигается в район южнее Алеут, маскируясь в зоне плохой погоды. Затем наносится массированный авиаудар по Датч-Харбору и основным аэродромам в окрестностях. На западные и центральные Алеуты высаживается десант, под прикрытием сил вторжения Кондо (включающие в себя среди прочего 2 линейных крейсера типа "Конго" и 4 тяжелых крейсера типа "Могами"). Соединение Нагумо, после нанесения удара, оттягивается южнее с целью прикрыть силы вторжения от флота США, подходящего с Гавайев для контратаки. Севернее Гавайев заранее развертывается завеса подводных лодок для контроля за перемещениями американских оперативных соединений. Также для этой цели организуется специальная операция с участием гидросамолетов с Мидуэя. Параллельно с наступлением на Алеуты, готовится отвлекающая набеговая операция против передовой американской базы на атолле Джонстон, расположенном в 700 милях к юго-западу от Гавайев. В этой отвлекающей операции задействуются легкие авианосцы "Рюдзе" и "Дзунье", два тяжелых крейсера и несколько эсминцев.

Проблема для японцев заключалась в том, что американцы к этому времени уже довольно уверенно расшифровывали японские переговоры, что позволило Нимицу вскрыть общий замысел японской операции. Соблазн был слишком велик, и командование Тихоокеанского флота решило "подловить" японцев на контратаке, используя все 5 своих авианосцев и базовую авиацию на Алеутах. В связи с этим, группировка на Алеутах начала усиливаться. Туда отправлялись береговые РЛС, самолеты, войска. Велись также усиленные работы по инженерной подготовке района. Флот был представлен в операции двумя соединениями: ТФ16 Спрюэнса (три новейших авианосца типа "Йорктраун", линкор "Норт Каролина", а также крейсера и эсминцы эскорта) и ТФ17 Флетчера (два авианосца типа "Лексингтон", линкор "Вашингтон", крейсера и эсминцы).

Японцы в свою очередь смогли вскрыть развертывание американского флота лишь частично, обнаружив выход из Перл-Харбора и выдвижение на север соединения Спрюэнса. Выдвижение соединения Флэтчера из Сан-Диего осталось незамеченным и его появление в районе грядущего сражения стало неожиданностью для Нагумо. Весьма неприятной неожиданностью.

* * *

Подготовительный период закончился в последних числах июня, а вместе с ним закончилась и оперативная пауза, длившаяся на тихоокеанском театре с середины мая. Основные фигуры предстоящей партии были расставлены, и 29 июня 42 года Ямамото дал отмашку к началу операции. Дальше события понеслись вскачь. Отвлекающая операция против атолла Джонстон прошла по плану, но отвлечь силы и внимание американского командования от основной операции по понятным причинам не смогла. Японская палубная авиация достаточно успешно атаковала объекты на атолле, а на обратном пути японские авианосцы подверглись атаке "Летающих крепостей" с Оаху без последствий для обеих сторон. Собственно на этом участие в операции южной ударной группы завершилось.

Главные же события, как и было запланировано, развернулись на севере. Соединению Нагумо удалось скрытно приблизиться к Датч-Харбору, пользуясь сложными погодными условиями, но внезапная атака на аэродромы сорвалась, так как японская ударная волна была вовремя обнаружена американскими РЛС. Не смотря на это, японцы смогли поразить все основные объекты атаки и нанести тяжелые потери американской береговой авиации в воздушных боях. Ответные действия американской береговой авиации были не эффективны. Большинство самолетов не нашли цели из-за плохой видимости — авианосцы Нагумо умело прятались в полосах тумана и дождевых шквалах. Разрозненные атаки одиночных самолетов и небольших групп не принесли американцам никакого результата, но зато привели к тяжелым потерям. Большая часть самолетов из-за погодных условий обнаружить ударное соединение не смогла, зато некоторые атаковали (с умеренным эффектом) силы вторжения. Тем не менее, заявки на попадание американские пилоты предоставляли регулярно, создав у командования ложное представление о тяжелых потерях японского ударного соединения.

Между тем, авианосцы Нагумо отошли к югу и выпустили вторую волну для атаки обнаруженного гидросамолетом-разведчиком соединения Спрюэнса. С некоторым опозданием, связанным с ожиданием результатов атак сухопутных ВВС и уточненных данных о положении противника, начались и атаки американских палубников с ТФ16. Авиагруппы с ТФ17 цель не нашли и, исчерпав запас горючего, вынуждены были вернуться на авианосцы ни с чем. Бой фактически вылился во взаимную атаку, но японская была куда лучше организована. Нагумо вновь удалось отбиться из-за не скоординированности действий янки. А вот массированный удар японских летчиков достиг цели.

"Йорктаун" получил попадания двух торпед и трех авиабомб, с трудом сумев принять свою наполовину выбитую авиагруппу. "Энтерпрайз", атакованный самолетами 2-й дивизии Ямагути, отчаянно маневрируя на полном ходу, уклонился от всех торпед, но получил в палубу пять прямых бомбовых попаданий. В результате остатки его авиагруппы вынужден был принять на борт "Хорнет" — единственный авианосец Спрюэнса, оставшийся относительно невредимым. Менее опытные летчики 5-й авианосной дивизии — самой молодой в японском флоте, не смогли добиться необходимой координации атак. К тому же они были вынуждены делить свое внимание между авианосцем и многочисленными артиллерийскими кораблями, оказавшимися поблизости. Именно эти последние и приняли на себя основной удар: "Норт Каролина" получила два бомбовых попадания, тяжелый крейсер "Честер" — торпеду в корму, а один из эсминцев эскорта, по ошибке принятый за крейсер, отправился на дно от нескольких прямых попаданий. "Хорнет" получил лишь одну бомбу, разрушившую один из самолетоподъемников.

Отразив атаку, и не дожидаясь возвращения второй волны, Нагумо вновь поднял дозаправленную и перевооруженную первую волну для повторного удара по кораблям Спрюэнса. Сразу после этого его авианосцы неожиданно атаковали самолеты так и не обнаруженного японцами соединения Флетчера, вылетевшие повторно и все-таки нашедшие свою цель. Атака янки вновь была не скоординирована, но на этот раз успешна. Торпедоносцы были выбиты японским истребительным барражем и зенитной артиллерией почти поголовно, но своими самоубийственными действиями они отвлекли внимание японцев от, подошедших чуть позднее, пикировщиков и тут победа наконец-то пришла к американцам — флагманский авианосец "Акаги" был поражен двумя, а "Кага" четырьмя тысячефунтовыми бомбами. Их авиагруппы, возвращаясь из налетов, и наблюдая свои пылающие корабли, вынуждены были рассаживаться по авианосцам 2-й и 5-й дивизий.

В тоже самое время, когда команда японского флагмана боролась за живучесть своего корабля, взлетевшие с него несколько ранее самолеты, ведомые самим капитаном второго ранга Мицуо Футидой — флагманским летчиком палубной авиации Японии, обрушили свой смертоносный груз на недобитые в первом налете корабли Спрюэнса, довершая разгром шестнадцатого оперативного соединения Тихоокеанского флота США. Повторный удар по соединению Спрюэнса имел своей главной целью "Хорнет", мало пострадавший от первого налета. Именно на него обрушилась вся ярость атак самолетов первой дивизии. На сей раз, отвертеться последнему авианосцу Спрюэнса не удалось. "Зеро" с легкостью разметали жиденький воздушный барраж, после чего пикировщики и торпедоносцы приступили к своей разрушительной работе.

"Хорнет" получил попадания 4 торпед (все в левый борт) и пяти авиабомб, и менее чем через час после начала атаки опрокинулся и затонул после мощного внутреннего взрыва. "Йорктаун", сумевший после первого налета с помощью контрзатоплений уменьшить крен до приемлемого, получил еще одну торпеду и четыре новых бомбовых попадания. С трудом взятые под контроль пожары, после новых повреждений вновь охватили большую часть корабля, заставив вскоре загасить котлы и прекратить борьбу за живучесть корабля. Экипажу была отдана команда покинуть корабль, а эсминцы, окончив подбирать людей из воды, добили обреченный авианосец торпедами.

А вот "Энтерпрайзу" повезло. После первого налета, у него была разворочена вся полетная палуба, а на ангарной бушевал сильнейший пожар. О том чтобы принимать и обслуживать самолеты не могло быть и речи, поэтому пострадавший корабль под прикрытием легкого крейсера "Хелена" и нескольких эсминцев отправили на Гавайи, что позволило ему счастливо избежать встречи с самолетами второй волны японской атаки на 16-е соединение. Зато не повезло артиллерийским кораблям. Летчики 5-й дивизии, не обнаружив третьего авианосца и решив, что он затонул от последствий первого налета, обратили всё свое внимание на линкор и поврежденный в первом налете "Честер". Крейсер, плохо слушавшийся руля, получил в корму еще по одной торпеде в каждый борт, а также шесть прямых попаданий авиабомб и несколько близких разрывов, после чего высоко задрав нос, затонул в течении каких-то семнадцати минут.

Линкор оказался покрепче. Ведя мощный зенитный огонь и активно маневрируя, "Норт Каролина" сумел уклониться от большинства предназначенных ему торпед, но избежать попаданий все же не сумел. Тяжелая бронебойная авиабомба пробила главную бронепалубу и взорвалась во внутренних помещениях, выведя из строя часть башен универсальной пятидюймовой артиллерии правого борта и нанеся обширные разрушения. Еще одна бомба разорвалась на мостике, выведя из строя часть командного состава корабля и пост управления огнем. В довершение всего торпедоносцы с красными кругами на крыльях все же добрались до бронированной туши корабля, всадив под бронепояс легкую авиаторпеду, что привело к затоплению ряда помещений в кормовой части. Еще одна, предназначенная линкору, торпеда попала в прикрывавший его эсминец, оторвав ему нос по самый ходовой мостик.

Устрашенный понесенными потерями, Нимиц спешно отозвал потрепанные соединения. Нагумо также предпочел отступить. "Кага" от взрыва паров авиабензина и продолжающегося пожара потерял ход и его, в конце концов, добили торпедами эсминцы эскорта. А вот флагману Нагумо — легендарному "Акаги" все же удалось справиться с пожаром и сохранить ход. Как и "Энтерпрайзу", ему посчастливилось уцелеть в этом побоище.

Генеральное сражение, к которому стремились адмиралы по обе стороны фронта, состоялось, но не дало решительного преимущества, ни одной из сторон. Японцы одержали тактическую победу и сохранили инициативу, но не устранили угрозу окончательно. Теперь противникам предстояла длительная и изматывающая позиционная борьба за острова.

* * *

Однако, не смотря на красоту замыслов и пространственный размах операций, сражения, бушевавшие на бескрайних просторах Тихого океана, были лишь фоном к событиям на Восточном фронте. А там дела шли своим чередом: прибывали свежие части и маршевые пополнения, накапливались запасы горючего и боеприпасов, запчастей и медикаментов, производились перегруппировки войск и прочие рутинные действия, являющиеся неотъемлемой частью любой войны. Вот только интенсивность всех этих организационно-транспортных мероприятий неуклонно возрастала. Такая активность однозначно указывала опытным солдатам и офицерам по обеим сторонам фронта: скоро неподвижно замершие фронты, завязшие в весенней распутице, вновь оживут, а неторопливо сменяющие друг друга рутинные фронтовые события понесутся вскачь.

То о чем простые вояки только догадывались, высший генералитет и партийные бонзы знали наверняка. Знали и принимали соответствующие меры, стремясь еще до начала грядущих событий обеспечить себе максимум возможных преимуществ. Среди всего прочего, для лучшего контроля за будущими операциями, Гитлер, в преддверии нового стратегического наступления, решил перебраться поближе к местам предстоящих решающих сражений. С этой целью в лесах под Винницей был возведен комплекс сооружений, ядром которого был огромный подземный бункер. Эта новая ставка фюрера, оборудованная по последнему слову инженерной техники, получила название "Вервольф" — "оборотень". Сюда в первых числах мая перебралось из Восточной Пруссии все высшее военное и политическое руководство третьего Райха. Кроме Гейдриха. Неугомонный глава РСХА нашел себе более увлекательное занятие, предоставив заниматься обустройством на новом месте своим заместителям, сам Рейнхард Тристан совершил обширную инспекторскую поездку по восточным территориям. Основания для такого служебного рвения у него были, причем, весьма веские — на оккупированных восточных территориях было неспокойно. Мягко говоря.

Посетив Вильнюс, Минск, Ригу, Петербург, Москву, Смоленск и Киев, Гейдрих был вынужден констатировать, что, не смотря на все принятые меры, подавить партизанское движение полностью не удалось. И если в сумятице тотального наступления 41-го года бардак в тылу и шалости партизан еще можно было списать на последствия масштабных боевых действий и свалить таким образом ответственность на армию, то теперь, по прошествии почти года после начала войны, мириться с создавшимся положением было нельзя. Фронт ушел далеко на восток, большинство захваченных "восточных территорий" были переданы под контроль оккупационной администрации, зона армейской ответственности теперь ограничивалась двухсоткилометровой полосой, непосредственно примыкающей к линии фронта. А партизаны между тем никуда не делись.

Вот о том, что нужно сделать для выхода из сложившейся ситуации, Гейдрих и разговаривал в один из погожих майских дней с гауляйтером Украины бригаденфюрером Отто Вехтером в его новой киевской резиденции.

— Итак, бригаденфюрер, в целом я доволен обстановкой. Ваши достижения на посту гауляйтера… впечатляют. Но! — Гейдрих выдержал театральную паузу, после чего продолжил, как ни в чем не бывало. — Но, сложившаяся ситуация все же далека от совершенства.

Правитель Украины перевел дух — кажется, высокий берлинский гость настроен благодушно. Приезжавший месяц назад Геринг, помнится, был куда менее адекватен. Гейдрих между тем прекратил созерцать цветущие каштаны и, отвернувшись от окна, облокотился на подоконник, соизволив, наконец, посмотреть на хозяина кабинета. Тревоги, терзавшие Вехтера и явственно читавшиеся на его полноватом лице, не укрылись от цепкого взгляда обергруппенфюрера, вызвав легкую снисходительную усмешку. Но улыбка лишь скользнула по тонким губам и исчезла без следа. Когда Гейдрих вновь заговорил, его голос был спокоен и бесстрастен, а мимика была не богаче чем у статуи.

— Я за последние две недели посетил все новые административные единицы, созданные нами на оккупированных территориях СССР. Могу вас поздравить — лучше, чем в Украине, дела обстоят только в Прибалтике. Учитывая политическую и этническую специфику этого региона, данный факт ни в коем случае не следует считать упреком. Я рад, что не ошибся, когда рекомендовал фюреру назначить вас главой рейхскомиссариата "Украина". Однако, довольствоваться достигнутым было бы не разумно — ведь человеку свойственно стремиться к лучшему! Вы согласны?

Вехтер торопливо кивнул и поспешил подтвердить свой жест словами:

— Конечно, обергруппенфюрер! — по всему выходило, что гроза еще отнюдь не миновала.

— В таком случае, я хотел бы услышать от вас: почему партизанское движение на вверенных вам территориях до сих пор не ликвидировано и что делается для исправления сложившегося положения?

— Делается всё возможное, обергруппенфюрер. Большинство партизанских отрядов, создавшихся прошедшей осенью и зимой на основе местных большевистских партийных организаций, сотрудников НКВД и остатков окруженных частей, уже ликвидированы. Оставшиеся будут ликвидированы в течении месяца-двух. В этом нам оказывают большую помощь вспомогательная полиция из местных и мирное население — меры по стимулированию оказались весьма эффективными.

Гейдрих вновь изобразил бледную улыбку:

— Да, я оценил идею награждать деньгами и землей за выдачу партизан, либо сведения о них. Правда такие же меры предпринимаются и в других районах, но в России они менее эффективны.

— Это связано с особенностями населения. Здесь крестьяне более склонны к индивидуализму в ведении хозяйства, нежели на территории собственно России. К тому же у многих есть серьезные претензии к советской власти. Я докладывал об этом и рекомендовал изменить нашу политику на украинских территориях в сторону роспуска колхозов и введения вместо этого продналога на частные хозяйства.

— Я читал ваш доклад и, в общем, согласен с ним. Но фюрер не склонен в ходе войны предпринимать столь серьезные шаги — будущий статус этих территорий еще не определен, поэтому пока что существующий status quo будет сохраняться. С недовольством населения придется бороться другими методами.

— Понимаю, обергруппенфюрер. Благодарю за оказанную поддержку. К сожалению, рейхсмаршал, которому я также докладывал свои соображения, не согласился с моими доводами, хотя и был доволен объемами поставок сырья и товаров с подконтрольных мне территорий.

— Можете не обращать на него внимания. Я знаю, что он ратует за усиление репрессий, но этот вопрос находится вне его компетенции. Так что можете об этом не беспокоиться. А теперь я все же хотел бы услышать о КОНКРЕТНЫХ планах по наведению порядка на подконтрольных вам территориях. — Жесткий взгляд Гейдриха прекратил рассеянно блуждать по обстановке кабинета и требовательно уперся в лицо бригаденфюрера.

Вехтер торопливо промокнул платком взмокший лоб. Шеф РСХА только что более чем ясно дал ему понять, кто сейчас определяет политику на восточных территориях, так что ошибиться сейчас было нельзя — другого шанса может и не быть. Глубоко вдохнув, гауляйтер начал обстоятельно излагать свои планы по наведению порядка.

Вспоминая этот разговор по дороге в Винницу, Гейдрих не мог не согласиться с доводами бригаденфюрера. Действительно, территория, оккупированная немецкими войсками, слишком велика. Контролировать ее своими силами в условиях продолжающейся войны — накладно. Даже не смотря на то, что в течении осени-зимы 41 г были сформированы и переброшены на восток 6 новых охранных дивизий из генерал-губернаторства и Франции, войск все равно не хватало. 15 охранных дивизий на полтора миллиона квадратных километров это почти ничто. Охранные батальоны, части полиции порядка, всевозможные тыловые части и отряды организации Тодта конечно тоже помогали, но не решали проблему.

Более-менее полно удалось подавить советское сопротивление только в крупных городах — здесь Гестапо оказалось на высоте, чем Гейдрих не без оснований гордился. К тому же, главные рассадники большевистского подполья — Москву и Петербург просто выморили голодом и холодом. Городская инфраструктура была разрушена в ходе боев, а организацией подвоза продовольствия для населения немецкое командование даже не пыталось заниматься. В результате за истекшую зиму население в обеих столицах сократилось раз в 10.

Не плохо складывалась обстановка и в южных степных районах — там партизанам просто негде было прятаться. Но наиболее перспективными оказались новоприобретенные национальные окраины Советского Союза — Прибалтика и Западная Украина. На этих территориях не только быстро и эффективно решили "еврейский вопрос", причем практически без немецкого участия, но и проявили огромное рвение в борьбе с любыми проявлениями коммунизма.

Собственно, предложение Вехтера сводилось к тому, чтобы придать антикоммунистическим настроениям определенной части населения СССР необходимую организацию и дополнительный стимул. Гауляйтер Украины собирался перейти от формирования из местных жителей отдельных батальонов вспомогательной полиции к созданию серьезных воинских подразделений, способных не просто сидеть по селам, обеспечивая сбор продовольствия, а вести регулярные (и успешные!) боевые действия даже против крупных партизанских отрядов, управляемых и снабжаемых с "большой земли".

Для начала предполагалось сформировать охранную дивизию "Галиция" и 5 охранных полков. Эти формирования будут укомплектованы исключительно жителями Галиции, Волыни и Прикарпатья — регионов наиболее лояльных новой власти. В дальнейшем, если эксперимент будет успешным, возможно формирование новых частей. Такая мера по идее должна была не только предоставить необходимые для наведения порядка силы, но и послужить хорошим пропагандистским символом, углубив обозначившийся в советском обществе раскол. Вообще, как оказалось, у многих жителей СССР были большие претензии к советской власти. Этим было бы грех не воспользоваться. Всех проблем это конечно не решит — слишком уж многие недовольны тяготами и притеснениями, которые принес с собой "новый порядок", но все же, все же…

Гейдрих задумчиво побарабанил пальцами по стеклу автомобиля и проводил глазами проплывающие за окошком закопченные развалины какой-то церквушки, посреди сожженного дотла села. Почерневшие руины резко контрастировали с буйством по-весеннему яркой, еще не запыленной зелени. Увиденная картина живо напомнила виды Крещатика — центральной улицы Киева, которую он осмотрел во время своего визита в новоявленную столицу рейхскомиссариата. Там тоже были копоть и развалины, казавшиеся еще более уродливыми на фоне цветущих каштанов.

Советы, отступая из столицы советской Украины, заминировали многие дома, составлявшие главный архитектурный ансамбль города. Правда, из-за спешки, вызванной внезапным прорывом немецких войск на ближние подступы, довести работу до конца подрывники не смогли. Поэтому вместо тротила в подвалах в большинстве случаев ограничились большим количеством бутылок с "коктейлем Молотова" на чердаках. Именно это и послужило причиной многочисленных пожаров, когда германские войска все же вступили в город и заложенные заряды стали взрываться. Некоторые взрывы саперы все же успели предотвратить, а вот пожары бушевали долго. Вдобавок, оставшаяся в городе, советская агентура существенно осложнила борьбу с огнем путем порчи пожарного имущества. Так что теперь центр Киева производит довольно таки гнетущее впечатление…

Тут ход мыслей Гейдриха внезапно сменил направление, а губы сами собой скривились в сардонической усмешке, придав его мрачному лицу особенно зловещее выражение. Неизвестно из каких соображений исходило советское командование, отдавая приказ на разрушение центра города, но этим оно оказало новым хозяевам Украины немалую услугу. "Министерство правды" под руководством неутомимого Геббельса извлекло из этого события ощутимую пользу. Симпатии жителей Киева и всей остальной Украины качнулись в сторону немцев. Пусть ненамного, но все-таки качнулись. А еще при "новом порядке" вновь открылись церкви. И вот здесь уже достигнутый морально-психологический эффект был весьма существенен. Это было тем более приятно, что такая мера ничего не стоила Германии!

А сейчас Вехтер выбивает на этом дополнительные бонусы, развернув некое подобие работ по реставрации местной святыни — Михайловского Златоверхого собора. Пока что там больше шуму, чем дела, но кто знает… Когда ставки так высоки любая мелочь имеет значения. Тут пригодятся и охранные дивизии из украинцев и прибалтов и даже строительные леса в центре Киева. Любая помощь будет не лишней. А если не все хотят помогать, так пусть хотя бы не мешают. Проблемы надо решать постепенно. Вот, например, проблему еврейского населения восточных территорий уже решили — к вящему удовольствию фюрера. Как раз перед отправкой в свою инспекторскую поездку, Гейдрих лично докладывал вождю о ликвидации последних гетто и временных концентрационных лагерей на восточных территориях — здесь ведь не Европа, можно не церемониться. Да и помощников оказалось неожиданно много, особенно в Прибалтике…

Теперь настал черед партизан. И если для закрытия этого вопроса нужно в чем-то потрафить местным националистам — пусть будет так. Сейчас Германии нужно спокойствие на новых территориях, нужны марганец и железо, нефть и зерно. Для этого не жалко дать некоторые привилегии тем, кто готов сотрудничать. Их время придет потом, когда удастся окончательно добить красного колосса — ждать осталось совсем недолго.

* * *

Ждать действительно оставалось недолго. Это Ганс понял, едва прибыв в Харьков. Весь харьковский железнодорожный узел был буквально забит эшелонами, а сам город наводнен военными самых разных мастей от интендантов и писарей до танкистов и саперов-штурмовиков. И весь этот людской водоворот буквально вопил каждым своим движением: скоро наступление! Видимо это понимал не только Ганс — подошедший к нему гауптшарфюрер Эмиль Баллак кивнул на сплошные ряды вагонов и платформ, забившие все пути на Основе — главной товарной станции Харькова:

— Ну и скопище! Кажется, latrinenparole на сей раз не соврали — будет наступление. Что думаешь, командир? — Ганс помимо воли расплылся в улыбке — естественная реакция организма на присутствие рядом старшего унтера роты.

Нойнер мог с полным основанием считать себя ветераном дивизии. Он служил в "Тотенкопф" с момента ее формирования в далеком 39 г — не малый срок, особенно во время войны. И всё время, пока он служил в мотоциклетной роте разведбата, вначале младшим офицером, а затем и командиром, старшим унтером роты бессменно являлся Клинсманн. Менялись командиры и взводные, приходили и уходили солдаты и унтера, но гауптшарфюрер Куно Клинсманн был неизменен как математическая константа. Он настолько въелся в ротный быт, что представить себе кого-то другого на его месте было просто немыслимо. Куно стал своеобразным ротным страховым полисом: если какая-то задача не имела решения — ее надо было поручить гауптшарфюреру, и можно было не сомневаться, что молчаливый мордоворот найдет выход. Именно таким по глубокому убеждению Ганса и должен был быть ротный унтер — здоровым как бык, надежным как скала и невозмутимым как бронзовый истукан. Поэтому когда в первый день его пребывания в Фаллингбостеле мелкий суетливый тип с медно-рыжей шевелюрой, веселыми серыми глазами и добродушной, слегка забавной курносой физиономией представился ему старшим унтер-офицером третьей противотанковой роты противотанкового дивизиона "Тотенкопф", Нойнер счел это каким-то недоразумением. Вот так он с тех пор и относился к Эмилю — как к явному недоразумению. И надо сказать, что сам Баллак немало сделал для укрепления этого мнения о своей персоне.

Взять хотя бы то, что этот нетипичный унтер и в СС то попал практически случайно. То есть принцип добровольности как бы был соблюден, но фактически Эмиль просто искал применение своим техническим способностям, в связи с чем и подался в тяжелые годы великой депрессии в автомобильные части СА. А после падения СА в 34 г, перешел в СС став вначале техником, а потом и инструктором по вождению. Так он и кочевал по различным техническим подразделениям, пока не очутился в противотанковой школе в Бенешау. Вот тут-то судьба, в лице кадрового отдела, и выкинула свой очередной фортель, благодаря которому Эмиль, не имевший ни боевого опыта, ни гренадерской стати, оказался зачислен в группу маршевого пополнения, направляемого из школы в противотанковый дивизион "Тотенкопф".

Оказавшись среди отборных головорезов, сплошь покрытых полученными в боях шрамами и увешанных заслуженными в тех же боях наградами, Баллак, имевший из наград только значок за отличное вождение, а из ранений только пару отбитых молотком во время возни в гараже ногтей, несколько растерялся. Одно дело обучать премудростям обращения с техникой старательных новобранцев и совсем другое — командовать тертыми фронтовыми волками. Тот факт, что Эмиль был на полголовы ниже и заметно уже в плечах даже самых "хилых" из оказавшихся в его роте гренадер, тоже не добавлял ему уверенности. И ладно бы его определили в транспортную колонну снабжения или ремонтную роту, так нет же — извольте командовать самоходчиками. Ну, вот как можно командовать здоровенными сорвиголовами, которые даже танки превращают в металлолом?!

В общем, появление в роте Ганса стало для Баллака настоящим спасением. Новоявленного командира не смущали, преследующие Эмиля трудности и сомнения. Нойнер сумел быстро разобраться, что к чему и определил жертве кадрового произвола фронт работ, в соответствии с профилем — назначил его ответственным за техническое состояние ротной техники и транспорта. Здесь Эмиль оказался на своем месте, быстро сведя количество единиц транспорта, пребывающих в ремонте, к абсолютному минимуму. Ганс ценил технические таланты горе-гренадера, его трудоспособность и исполнительность, а также веселый, незлобивый характер. В общем, гауптшарфюрер оказался очень полезным человеком, но воспринимать его как старшего унтер-офицера Ганс так и не научился.

Впрочем, как относиться к своим подчиненным — это личное дело командира, лишь бы дело делалось, и устав не нарушался. А вот выяснить кое-что заранее — не помешает. Так что затеянный унтером разговор, весьма кстати.

— Боишься? — Простой вопрос, заданный веселым тоном, выбил Баллака из колеи. Не то чтобы он совсем растерялся, но такая резкая смена темы несколько смутила Эмиля. Он слегка замялся, подыскивая слова:

— Э-э, не то чтобы боюсь… просто, ну как бы… непривычно, что ли? Я ж еще на фронте-то не был. Не знаю, как оно будет. Вот.

Ганс кивнул, не переставая ухмыляться. Эмиль еще больше стушевался.

— Не, командир, ты не думай, я не трушу! Ну, вот у тебя разве такого не было, когда первый раз на войну попал?

— Неа. Я тогда пацан еще был совсем — даже офицером еще не стал. В 20 лет не думаешь о смерти, только о подвигах. Мы тогда поляков голыми руками на ветошь порвать готовы были.

— Да? Черт! А чё ж я-то русских порвать не хочу? Не, то есть я хочу, конечно, но так чтоб своими руками… как-то не очень. Старость что ли? — Эмиль вконец расстроился и задумчиво взъерошил свою медную шевелюру, демонстрируя растерянность от происходящего. Выражение у него при этом было такое потешное, что Ганс не выдержал и все же расхохотался, выпустив на волю тщательно сдерживаемое веселье. Не прекращая смеяться, Нойнер хлопнул по плечу расстроившегося гауптшарфюрера, отчего тот едва не присел, и соизволил, наконец, пояснить причины своего веселья:

— Ты напрасно переживаешь по этому поводу. Это моя пятая кампания, не считая похода на Прагу. Поверь: я повидал всякого. И доблесть, и трусость, и глупость, и страх. И, как по мне, для новичка ты держишься очень даже неплохо. Хочешь совет? Не забивай себе голову — делай то, что должен делать! Я ж тебя не канониром назначил, а техником — вот и заботься о технике, у тебя это хорошо получается. А об остальном позаботятся другие. И не смей думать, что твоя работа менее важна или почетна! Понял? — Баллак кивнул. — Тогда слушай приказ: проверить технику и подготовиться к маршу. Сразу после выгрузки мы двинемся в район сбора.

Баллак отправился в конец эшелона, ловко перепрыгивая по платформам, а Ганс, продолжая улыбаться, вновь опустился на сложенный брезент — приятно все же оказаться правым в своих предположениях. А после этого разговора Нойнер был уверен, что не ошибся в гауптшарфюрере — когда начнутся серьезные испытания, Баллак не подведет. Хотя второго Клинсманна из него все же не выйдет. А жаль.

* * *

Бескрайняя степь покорно стелилась под гусеницы проезжающей техники. Распаханные участки с только-только поднявшимися яровыми чередовались с полями уже во всю колосящихся озимых. А затем вновь тянулись нераспаханные участки, поросшие луговыми травами и ковылем. Июньское солнце еще не успело до конца высушить землю, напоенную майскими грозами, поэтому над колоннами 1-й танковой армии, идущими на юг, не клубились, заслоняя солнце, тучи едкой серой пыли, так досаждавшие Гансу прошлым летом.

Наступление началось 29-го мая — пополненная и переформированная 1-я танковая армия, под командованием генерал-полковника Гота обрушилась на правый фланг Юго-Западного фронта, нанеся первый удар операции "Блау". Три танковых и два армейских корпуса, 1300 танков и штурмовых орудий — бронированный таран, которым немцы собирались проломить советский фронт, были сосредоточены в районе Старого Оскола, юго-западнее Воронежа, чтобы решить исход кампании одним ударом. Свыше полутора тысяч самолетов 4-го и 8-го авиакорпусов расположились на аэродромах по широкой дуге от Воронежа до Харькова, готовые поддержать действия наземных войск. Новый командующий 4-м воздушным флотом — генерал Вольфрам фон Рихтгоффен (родственник знаменитого "красного барона") гарантировал, что господство в воздухе будет абсолютным, а бомбоштурмовые удары — эффективны как никогда. Все было рассчитано и выверено с чисто немецкой пунктуальностью и дотошностью. Однако советское командование упредило своих немецких визави. Войска Южного фронта Малиновского начали наступление на Ростов и южный Донбасс 25-го мая.

Поскольку немцы в преддверии собственного наступления отвели часть дивизий с передовой для отдыха и пополнения, то оставшимся на фронте частям пришлось туго. Советским стрелковым дивизиям за три дня боев удалось на ряде участков вклиниться в немецкую оборону. Для парирования командованию 17-й полевой армии пришлось двинуть в бой спешно пополненные резервные дивизии, предназначавшиеся для грядущего наступления. Командование Южного фронта в свою очередь бросило в прорыв танковые корпуса, стремясь развить первоначальный успех и отсечь ростовскую группировку немцев. Бои закипели с новой силой, а германское командование оказалось перед выбором: изменить план операции в большой излучине или отложить начало его исполнения до ликвидации возникшего локального кризиса под Ростовом.

Генерал-полковник Манштейн — новый командующий группой армий Юг, ждать не хотел. Этот невероятно амбициозный и напористый штабист, чья многообещающая карьера в ОКХ оборвалась в 39 г в связи с отставкой его покровителя — тогдашнего начальника штаба сухопутных войск — Людвига Бека, сумел проложить себе дорогу на самый верх, перебравшись со штабных на командные должности. Его карьера резко пошла в гору в 41 г. Тогда, командуя LVI моторизованным корпусом 3-й танковой группы Гота, он шел от успеха к успеху. Именно его корпус захватил Минск, замкнув кольцо окружения вокруг армий Западного фронта. Он же разгромил под Сенно элитный московский механизированный корпус, в котором служил сын самого Сталина. Затем были новые победы под Смоленском и Шлиссельбургом, где была замкнута блокадная линия Петербурга. Признанием этих успехов стали дубовые листья к Рыцарскому кресту, звание генерал-полковника и назначение на должность командующего 11-й полевой армии.

Под его командой 11-я армия поучаствовала в разгроме Южного фронта под Мелитополем, а затем, прорвав ишуньский оборонительный рубеж, ворвалась в Крым, сбросив в Керченский пролив остатки советской 51-й армии и заставив капитулировать, только что эвакуированную из Одессы, Приморскую армию. А потом противники кончились — кругом простиралось Черное море. Десантироваться на Кубань было не на чем, и корпуса 11-й армии стали один за другим отправлять под Ростов, где развернулись ожесточенные бои с прибывшими с Кавказа свежими советскими частями. Манштейн, сидя в Крыму, вдали от основных событий, заскучал.

Но тут в его карьеру опять вмешался случай — командующий группой армий "Юг" фельдмаршал Рейхенау, лишь пару месяцев назад вступивший на этот долгожданный пост, скоропостижно скончался от инфаркта, не смотря на то, что ранее отличался отменным здоровьем. Как известно, одного таланта может оказаться недостаточно для успешной карьеры. Нужна еще и удача. Манштейну повезло — он оказался под рукой и был единственным командармом, чья армия не была в данный момент активно задействована на фронте. В результате в январе 42 г он, обойдя многих командующих, обладавших куда большим опытом руководства на армейском уровне, взлетел из захолустного Крыма на вершины командования, возглавив одну из самых мощных групп армий.

Удача не покинула его и здесь — в то время, как на северном и центральном участках восточного фронта немцы перешли к обороне, на юге готовилось новое грандиозное наступление. А значит, был шанс на новые награды и повышения — до вожделенного маршальского жезла оставался один шаг. И вот накануне решающего удара русские решили его упредить! Эрих фон Манштейн не собирался терпеть такое свинство. Не для того он тщательно собирал ударную группировку, скрывая ее от разведки противника всеми доступными методами, чтобы теперь раздергивать ее ради залатывания локальных брешей в обороне в угоду не слишком расторопному командованию на местах. Решительно отвергнув все сомнения, высказанные ОКХ, Манштейн, пользуясь тем, что до 1-го июня разделение южного крыла на две группы армий еще не было официально оформлено, и проблемный ростовский участок все еще находился в его ведении, заверил Гитлера в том, что переносить наступление не имеет смысла — стратегический успех в большой излучине сразу изменит обстановку, многократно окупив все временные трудности. Дальнейшие события показали, что, как и в 40 г, когда решалась судьба западной кампании, Манштейн вновь оказался прав в своем споре с осторожничавшим ОКХ.

И вот теперь бесконечные колонны танковой армии Гота рвутся на юг, широко разливаясь по зеленеющим донским степям, как река в половодье. Ганс и его рота — крохотная частица бронированного потока, тоже продвигались вперед. Уже остались позади Острогожск, Россошь и Кантемировка — маленькие, похожие друг на друга городки, посреди бескрайнего моря полей и степей. Отгремели бои первых, самых жарких дней наступления, когда спохватившееся советское командование лихорадочно бросало в бой танковые корпуса, стремясь остановить неудержимый натиск бронированной армады Гота. Напрасные надежды! Не сколоченные советские танковые корпуса, уступавшие к тому же в боевой мощи любой из противостоящих им немецких танковых дивизий, сгорали в скоротечных маневренных боях как свечки.

На руках у немцев снова, как и год назад, были все козыри — инициатива, связь, отлаженное взаимодействие, эффективная поддержка с воздуха… Рихтгоффен не зря считался лучшим специалистом Люфтваффе по поддержке наземных операций — под его руководством взаимодействие пикировщиков и ябо с наступающими танковыми частями достигло невиданной четкости и слаженности. Немецкие разведчики-корректировщики висели над полем боя постоянно, отслеживая малейшие изменения в ситуации и своевременно информируя соответствующее начальство, а орды ударных самолетов, сменяя друг друга, вносили роковое опустошение в движущиеся по голой степи колонны светских войск.

Ветераны из 53-й, 52-й и 27-й и новички из только что прибывших на фронт 4-й и 6-й истребительных эскадр расчистили небо над Доном, позволив бомберам безнаказанно вершить свое кровавое дело. Близко расположенные аэродромы позволяли тратить на боевой вылет минимум времени, безлесная степь не давала потенциальным целям никаких укрытий, долгие июньские дни и отличная сухая погода позволяли совершать до 5–6 вылетов в день — идеальные условия для эффективной боевой работы. И с первых же дней немецкого наступления советские войска прочувствовали это в полной мере. Широкое междуречье Дона и Донца получило у немецких пилотов ироничное прозвище "бомбовой аллеи", но оказавшимся там войскам Юго-Западного и Южного фронтов было не до смеха.

Через три дня после Гота — 1 июня, стартовала 4-я танковая армия Гепнера — козырной туз, скрытно переброшенный немцами с центрального направления в Донбасс. Этот второй удар, нанесенный от Каменск-Шахтинского на восток, вдоль дороги на Сталинград, прорвал центр Южного фронта и окончательно сломал хребет советской обороны западнее Дона.

Ганс в такие нюансы не вникал, но общую обстановку чувствовал хорошо. И эта самая обстановка сильно напоминала прошлогодние победоносные бои под Уманью и восточнее Киева, что не могло не радовать. Собственно, Ганс и радовался, развалившись в своей прямо таки роскошной по военным меркам штабной машине связи на базе среднего бронетранспортера в жиденькой тени от масксети, натянутой на рамной антенне над головой. Самоходки его роты рвали гусеницами землю впереди, сзади переваливались на ухабах грузовики ротного "обоза", где-то там же был и Баллак. Вот уж кому работенки в последнее время было хоть отбавляй! Но "маленький унтер" справлялся — его стараниями поломанные на марше машины и самоходки с завидным постоянством возвращались в строй.

А боевых потерь в роте пока и вовсе не было. Да и откуда им взяться, если боев-то было всего два? Первый раз поучаствовали в отбитии танковой атаки, расстреляв из засады, грамотно устроенной Гансом на выезде из какого-то безымянного хутора, 5 русских танков. Правда, еще 9 успели смыться, но радости от первой победы это никому не испортило. А во второй раз и вовсе все свелось к расстрелу автоколонны на дороге. Даже боем не назовешь — скорее стрельба по мишеням. Дивизия вырвалась на оперативный простор и теперь скользила по глубоким тылам советских фронтов, не встречая адекватного сопротивления — противотанковому дивизиону просто не находилось соответствующих целей. Так что пока все шло: лучше не придумаешь.

Вот и этот день клонился к вечеру, так и не принеся никаких неприятностей. Нойнер уже мысленно прикидывал: как лучше расположиться на ночлег, когда требовательный вызов по радиостанции дальней связи внес в эти радужные планы свои коррективы. Бохман сходу огорошил новостью: дивизиону в целом и, следующей в авангарде, самоходной роте в частности следует повернуть на запад и двигаться навстречу отступающим с Донца русским войскам. Дальше следовали уточняющие инструкции.

Выслушав все это непотребство, Ганс полез в свой планшет. Поколдовав над извлеченной картой и полученной радиограммой пару минут, отложил карандаш и задумчиво почесал щеку.

— Мнда. Похоже, спокойная жизнь кончилась — завтра будет жарко! Йохан, передай по колонне приказ остановиться. Командиров взводов — сюда!

Через пару минут после того, как радист передал сигнал, к замершему штабному БТРу, борт которого был украшен белой надписью "KiTi" (таким нехитрым способом Ганс решил увековечить свои приятные воспоминания о Кристине Терезе), подтянулись все младшие командиры роты. Взводные два и три (бывшие ближе всех в колонне) прибежали пешком, Эмиль примчался из "обоза" на своем любимом "ковшике", а Швайнштайгер, назначенный комвзвода1, подрулил прямо на своей самоходке и лихо сиганул через борт БТРа прямо со своего командирского места, не снимая модных темных очков с зеркальными стеклами — пижон чертов.

Едва все расселись, Ганс расстелил на откидном столике карту с только что нанесенными отметками.

— Итак, камрады, вечерний отдых отменяется. Начинается настоящая работа! Сегодня до наступления темноты мы должны достигнуть Збруево. — Каранташ уперся в мелкую надпись на карте. — Эмиль, как у нас с горючим?

— Запас есть, командир. На одну заправку зверюшкам хватит, а колесные и так пока неплохо залиты.

— Ясно. Тогда так: сейчас остановка на полчаса — осмотреть технику и дозаправиться. Потом — марш. Полевой кухни нам сегодня не видать, поэтому разрешаю вскрыть сухие пайки. Жрать будем на ходу. Выступаем нынешним порядком. Свиненок — в авангарде. В этом Збруево нас должен поджидать первый батальон 2-го полка, но никаких гарантий, так что — по-внимательней. Легкую разведку на "фольксвагенах" — вперед, пусть идут завесой. И не зевать. Всё, по местам!

Синие стрелы, изображавшие на штабных картах направления немецких ударов, стали загибаться навстречу друг другу, как крючья, впиваясь все глубже и глубже в группировку "красных". Манштейн сделал еще один шаг к своему маршальскому жезлу.