Если на свете существуют чудеса, то одним из них была эта встреча.
Вечером, после ужина, Александр Иванович Полынов и его гость сидели на веранде, освещенной самодельной лампой без стекла. Павла не было, он выполнял поручение отца, отправившего его куда-то.
Полынов расспрашивал об экспедиции, искавшей ущелье, названное его именем.
— Михаил Георгиевич, — спросил он, неужели царицынские купцы расщедрились и дали денег на экспедицию?
Щербаков рассмеялся.
— Какие купцы? Их давно и в помине нет. Государство отпускает Академии наук столько средств, что хватает на сотни подобных экспедиций. Кстати, Александр Иванович, в каком году вы уехали на Памир?
— В девятьсот пятнадцатом.
— Сколько лет! — воскликнул Щербаков. — И с тех пор не знаете, что делается на свете?
— Нет, не знаю.
— И вы думаете, что у нас царствует, если не Николай Второй, то его сын… Забыл, как его звали.
На этот раз удивился Полынов.
— Забыли, как звали наследника престола? — недоверчиво спросил Александр Иванович. — Он что, давно умер?
— Не знаю… Да, вам многое придется услышать… Но прежде расскажите, что с вами случилось?
В этот вечер они просидели долго.
…Тем, кто знает сегодняшний Волгоград, трудно представить, каким этот город был раньше. На теперешней центральной площади, где среди молодой зелени возвышается памятник героям двух войн, стоял широкий собор из красного кирпича. Деревянные лабазы и аляповатые особняки купцов окружали его. Узкие, кривые, грязные улицы разбегались от площади во все стороны, уходили за пересыхавшую летом речушку Царицу, делившую город на две части. По левую сторону Царицы, почти на склоне крутого оврага, стоял одноэтажный дом с мезонином. Снаружи он мало чем отличался от сотни подобных. Над входной дверью висела металлическая табличка, извещавшая, что здесь проживает врач А. И. Полынов. Темноватая передняя вела в кабинет врача, в трех других комнатах проживал он сам с молодой женой из купеческого сословия Марией Афанасьевной Сердюковой. Фамилия эта в настоящее время так же мало о чем говорит, но царицынские старожилы, возможно, помнят крупный обувной магазин в торговой части города, с яркой вывеской «Сердюков и К°».
Говорят, что в семье не без урода. Мария и была таким «уродом» (по крайней мере, все родные так считали) в семье потомственного купца первой гильдии Афанасия Терентьевича Сердюкова. Закончив с золотой медалью женскую гимназию, девушка, как принято было говорить в то время, находилась на выданье. Родственники сулили ей блестящую партию. Стройная, с пушистой косой, задумчивыми светло-серыми глазами, Мария своей красотой сводила с ума не одного купеческого сынка. За нее сватался сын известного в городе владельца двух лесопильных заводов. Но девушка полюбила скромного молодого врача, с которым случайно познакомилась на благотворительном вечере в пользу приютских детей.
Молодые люди встречались тайно: Сердюковы решительно отказались принимать у себя незавидного жениха, к тому же пользовавшегося в городе дурной славой крамольника.
Постоянные скандалы в доме заставили Марию порвать с семьей и поселиться у знакомой женщины из мещан. У хрупкой на вид девушки был твердый характер.
Через полгода, перед началом первой мировой войны, она вышла замуж за Полынова. Молодые поселились в доме Александра Ивановича и зажили счастливо. Мария разделяла убеждения мужа, и это еще крепче связывало их.
Нельзя сказать, чтобы взгляды Александра Ивановича Полынова были особенно революционны. Он был просто честным человеком, желавшим людям хорошего, смысл своей жизни он видел не в богатстве и удовольствиях, а в беззаветном служении науке.
Сын зажиточных родителей, рано оставшийся сиротой, Александр еще в университете серьезно увлекся науками. Больше всего его интересовала проблема долголетия. Он перечитал почти все, что было написано в этой области.
По окончании университета Александр Иванович возвратился из Петербурга в родной город, полный сил и надежд, с глубокой верой в то, что он сумеет приносить пользу людям на избранном им поприще.
Но действительность вскоре заставила молодого врача более трезво взглянуть на жизнь. Он мог дать лекарство и временно облегчить страдания обращавшихся к нему больных. Но он не мог накормить голодающих, сделать их труд менее каторжным и изнурительным, улучшить санитарно-гигиенические условия их жизни. Можно ли было думать о долголетии, когда ежегодно тысячи и тысячи людей умирали от голода, холеры, чумы, различных эпидемий, нечистот, грязи и пыли, от непосильного труда и всевозможных лишений.
Попытка Полынов а поднять в городской думе вопрос хотя бы о санитарной очистке города была встречена враждебным молчанием, а затем и травлей.
Потратив несколько лет на бесплодную борьбу, Полынов начал путешествовать, совершил несколько поездок на Памир, в мало исследованные районы, куда его манил изумительный горный воздух.
В одну из таких поездок Полынов нашел ущелье, поразившее его красотой и богатством растительного мира. Почти по соседству с ледниками и вечно заснеженными горными вершинами в ущелье росли тропические растения. Это была удивительная загадка природы, одна из тех многочисленных загадок, над которыми задумываются целые поколения ученых.
Полынов решил изучить ущелье и для этого на некоторое время поселиться где-нибудь поблизости, у местных жителей. Разносторонне образованный человек, он обладал некоторыми познаниями в области геологии, а теперь начал основательно штудировать исследования по геологии.
Знакомство с Марией нарушило выполнение задуманных планов.
Когда грянула первая мировая война, Полынов не был на стороне тех, кто разглагольствовал о ее «святых» целях, и сейчас Александр Иванович подал голос протеста, назвав истребление людей вопиющим преступлением и ожесточив против себя местные власти. Черносотенцы выбили в его доме окна, терроризировали тех, кто обращался к нему, как к врачу, открыто угрожали расправиться с ним и его женой.
Переезжать в другой город было бесполезно, Александр Иванович отлично это понимал: там будет то же самое.
И тогда он вспомнил о Памире.
Добраться туда было нелегко. «Хватит ли у Марии сил на такое путешествие? Имеет ли он право звать ее с собой?» — размышлял Полынов.
Он долго не решался начать разговор с женой, хотя промедление было смерти подобно. Впрочем, вскоре молодая женщина сама стала уговаривать его уехать из города, где жить становилось невыносимо.
— Куда? — спросил Полынов. — Ты думаешь в другом месте будет иначе?
Он пристально посмотрел на жену. Она перехватила его взгляд, подошла к нему, доверчиво прижалась. О Памире и том удивительном ущелье он рассказывал ей не раз.
— Ты ведь знаешь, я поеду за тобой куда угодно, — сказала она просто.
Из Царицына они отправились тайно, захватив лишь самое необходимое. Помог им в этом земский служащий, с которым Полынов сдружился и нередко делился своими мыслями. В поезд они пересели на ближайшей от Царицына станции, куда их доставил извозчик. Много сил нужно было потратить, чтобы достигнуть селения Шахимардан (ныне Хамзаабад). Здесь Полыновы приобрели четыре ишака и, навьючив их поклажей, двинулись в горы по тропинкам, известным лишь Полынову по его прошлому походу. Александр Иванович решил разыскать поразившее его ущелье.
Но вскоре он перестал узнавать дорогу. Гигантское землетрясение 1911 года, во время которого горы внезапно сдвинулись со своих мест, изменило все вокруг. Неделю молодая чета кружила в поисках подхода к ущелью. Мария Афанасьевна с необыкновенным мужеством переносила все тяготы пути. Возможно, пришлось бы вернуться в Шахимардан, но, к счастью, может быть и к несчастью, они наткнулись на юрты кочевников-скотоводов, и парнишка, плохо говоривший по-русски, провел их к подножию безымянной вершины. Рассказывая, Полынов припомнил, что подарил этому парнишке свой именной нож. Отсюда Александр Иванович уже без особого труда пробрался через горную гряду к переходу в ущелье; переход был узкий, шириной всего в несколько метров, с двух сторон он сжимался высокими отвесными вершинами.
Вспоминая о своем последнем путешествии, Александр Иванович пропустил многие подробности и не досказал самого главного: что же случилось, почему Полыновы навсегда остались в ущелье. В это время вошел сын, и Александр Иванович поднялся.
— Вы устали, — обратился он к Щербакову. — Будем отдыхать.
Отец и сын ушли. Некоторое время до Михаила еще доносился их тихий разговор из соседней комнаты. Но вскоре и он умолк. Самодельная лампа на столике догорела, и веранда погрузилась в темноту.
Взволнованный рассказом Полынова, Михаил долго не мог уснуть. Он поднялся с постели и, преодолевая слабость, подошел к зеленой изгороди. Раздвинув листья, выглянул наружу. Темнота вокруг была настолько густа, что молодой человек не мог разглядеть вблизи ни одного предмета. Только в вышине гигантскими тенями чернели горы.
Щербаков думал о жене Полынова. Что с ней, где она, почему Александр Иванович ни словом не обмолвился о ее дальнейшей судьбе?… Потом мысли Щербакова унеслись к лагерю экспедиции. Там теперь встревожены его исчезновением. А Лена? Думает ли она о нем? Решила, наверно, что он погиб.
Погиб… А что, если ему не выбраться отсюда?… Нет и нет! Об этом Михаил не хотел даже думать. Вот только поправится и уйдет… Каким угодно путем, но уйдет.
Щербаков долго простоял у изгороди, размышляя о многом. Темнота еще больше сгустилась. Но какая теплынь! Видимо, ущелье находится на большой глубине, если со снежных вершин сюда не доходит холод.
Он вздрогнул; слух его уловил чье-то движение в траве. Михаил насторожился, до боли в глазах всмотрелся, в темноту, однако ничего не увидел.
А шелест усилился. Кто-то, видимо, прополз совсем рядом. И вдруг отчетливо донеслось: «ма-ма»… Не то детский, не то женский голос несколько раз жалобно произнес это слово и замолк.
Снова наступила тишина. Нервы Михаила были напряжены до предела. Он готов был сам. закричать. С трудом сдерживаясь и стараясь больше ни о чем не думать, он бросился в постель.