Киноповесть о приключениях недронавтов в глубинах земли.
Журнал «Наука и жизнь», №№ 1-2, 1962 год.
…Что-то нарушило спокойную жизнь тайги. Встрепенулась, подняла удивленную мордочку белка… Остановились, прислушались таежные великаны лоси. Почуяв неладное, они стремглав уносятся в лесную чащу…
И, словно вдогонку им, среди сопок громыхают отдаленные раскаты. Это не звуки приближающейся грозы… Гул нарастает, усиливается. Вскоре даже семейство косолапых начинает понимать, что гул исходит не откуда-нибудь, а из самой земли…
Медведи убегают. И вовремя… Там, где всего несколько минут назад резвились малыши, вдруг разверзаются скалы… Словно выдуваемый гигантскими мехами, из земли поднимается в небо столб черной пыли. Он подхватывает деревья, кустарники…
Гудение усиливается.
В небо, как пушечные ядра, летят раскаленные камни.
И вслед за тем из земли, сверкая полированным телом, появляется огромное металлическое чудовище. Оно в боках чуть сплющено и поэтому напоминает кита…
Среди первозданной таежной растительности подземный корабль кажется пришельцем из других миров.
Он вылезает из земли больше чем наполовину и заваливается набок…
Сразу становится тихо в тайге.
К месту, где лежит появившийся из земных недр корабль, подлетает вертолет. Исследователи, в прозрачных защитных комбинезонах, приближаются к кораблю. Слышится щелканье счетчиков радиоактивности — они в нагрудных карманах у каждого. И чем ближе люди подходят к кораблю, тем громче и отчетливее, словно биение взволнованных сердец, звучит тревожный голос приборов. Когда исследователи приближаются к корпусу, звуки сливаются в сплошную, непрерывную трель. Один за другим исследователи исчезают в глубине люка.
Корабль лежит на боку, и людям, проникшим в него, придется ступать не на пол отсеков, а ходить по их стенам.
В первом отсеке тесно.
Старший нажимает кнопку на панели, и дверь-шлюз за ними закрывается.
Сразу же зажужжал вентилятор дезактивационного устройства.
Щелканье слышится все реже и реже. Наконец оно прекращается вовсе, и на стене, над головами собравшихся, загорается зеленая лампочка. Помещение свободно от радиации.
Ученые снимают с себя защитные костюмы.
Перед ними сами раздвигаются двери в другие отсеки корабля. Лесенка, по которой им довелось бы спускаться, будь корабль в нормальном положении, лежит у них под ногами, как рельсовый путь.
В центральном салоне соблюдают особую осторожность, чтобы не ступить на экраны приборов и панели счетно-решающих устройств.
В таинственной тишине корабля снизу и сверху на исследователей смотрят мутные глаза приборов. Сейчас приборы молчат. Остановились ленты самописцев. Заснули экраны осциллографов.
Лента прибора, следившего за курсом корабля, размечена строчками цифр. По ним идет красная широкая линия, обозначающая заданный курс. Параллельно красной другая, синяя. Это путь, проделанный кораблем.
Старший бережно разматывает ленту. У цифры «482» синяя линия обрывается. Вместо нее — расплывчатое пятно. Дальше видна только красная полоса.
«482». Эту цифру словно подхватывают упругие линии радиоволн. Она на бесчисленных страницах газет. Заголовки кричат:
«ТАИНСТВЕННЫЙ БАРЬЕР НА ГЛУБИНЕ В ЧЕТЫРЕСТА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДВА КИЛОМЕТРА».
«ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОПРЕКИ ПРОГРАММЕ»
«ПОЧЕМУ ВЕРНУЛСЯ КОРАБЛЬ?»
«ЧТО ЖЕ ИСПУГАЛО КИБЕРНЕТИЧЕСКОГО НЕДРОНАВТА?»
«ТАЙНА ГЛУБИН».
«Тайна глубин» — эти слова пересекают и экран моего телевизора. Помню, в тот день я рано вернулся с космодрома… Как и миллионы моих соотечественников, я сидел за экраном телевизора и жадно ловил каждое слово научного комментатора.
Его рассказ прерывался показом кадров кинохроники. Все на экране было необычно и интересно, временами я забывал о том, что нахожусь у себя в комнате.
— …В сообщении сказано, что установить причину, которая вынудила корабль прервать движение, пока не удалось, — без пауз, с профессиональной торопливостью говорит комментатор. — Очевидно, загадочный барьер — это залежь вещества, физические свойства которого отличаются от всего того, что нам известно…
Но об этом сегодня нам расскажут сами ученые…
Теперь я вижу и салон подземного корабля. На этот раз он не опрокинут, а стоит так, что все находится на своем месте.
Телеоператор нацелил свою камеру на коренастого, спортивного сложения человека с добродушной и приветливой улыбкой.
— Главный конструктор корабля Сергей Петрович Таланин любезно согласился участвовать в нашей передаче. Сергей Петрович, — обращается к Таланину комментатор, — нашим телезрителям интересно узнать, как устроен корабль. Что вы думаете о загадочном барьере? Имеются ли возможности для путешествия человека в вашем корабле?…
Комментатор передает микрофон Таланину.
— Дело вот в чем… — не сразу начинает Таланин. — Вы задали сразу так много вопросов, что я не знаю, с чего и начинать… Вот он, наш корабль. Смотрите. Вы, очевидно, уже заметили, что во многом он напоминает космический. Это действительно так… Ведь как и в космическом корабле, здесь аппаратура и пассажиры должны длительное время находиться в полной изоляции от окружающей среды. Но, конечно, имеются и существенные отличия нашего корабля от космического.
Чтобы понять конструктивные особенности подземного корабля, надо познакомиться с условиями, которые и определяют эти особенности.
— Мы в Институте Земли, где установлена наша атомная телекамера, раздается голос комментатора. — В лаборатории профессора Павла Дмитриевича Егорова.
На экране — профессор Егоров. Это средних лет человек. Сдержанный, немногословный, подчеркнуто аккуратный.
— Уже давно, — говорит Павел Дмитриевич, — ученые изучают Землю. Но узнали о ней, прямо скажем, не так уж много. В двух словах…
Егоров подходит к большому глобусу — макету Земли. Извлекает из него сектор. В открывшемся разрезе хорошо видны геосферы.
— Радиус Земли, — показывает Егоров, — шесть тысяч четыреста километров. Это расстояние примерно такое же, как от Москвы до Иркутска. Наука имеет достаточно четкое представление о строении земной коры — сравнительно тонкой наружной оболочки. Но все, что находится ниже — мантия, земное ядро, — пока еще это область гипотез и догадок.
С какими же условиями встречается в недрах корабль?
Прежде всего это высокая температура и давление… В двух словах… Большинство ученых считает, что температура в центре ядра доходит до трех тысяч градусов. Такие огромные температуры уже известны технике. Да, впрочем, три тысячи градусов — это температура волоска обычной лампочки накаливания. Но сочетание высокой температуры с давлением…
Егоров направляется в соседнее помещение. Телеобъектив следует за ним.
В соседней комнате массивный пресс.
Ученый подходит к лаборанту, который сейчас возится у пульта пресса.
— А пока, в двух словах…
Егоров берет лежащие возле пульта два стальных бруска и кусок глины.
— …Броневая сталь и кусок глины… Станете ли вы равнять их по прочности? Конечно, нет. А смотрите, что сделает давление…
Лаборант кладет комок глины между брусками и все это помещает в пресс.
— Пожалуйста, начинайте.
На манометре ползет вверх стрелка. Останавливается у красной черты.
— Вот… Это приблизительно двадцатый километр от поверхности Земли.
Егоров разнимает бруски. Глина вдавлена в металл, словно кусок шпагата в стеариновую свечу.
— Смотрите… Броневая сталь поддалась глине. Наши опыты показывают, что под высоким всесторонним давлением твердое вещество становится как бы твердой жидкостью… В центре Земли должна исчезнуть разница между твердым и мягким или даже расплавленным жидким телом.
И снова телекамера на борту корабля… Голос комментатора, обращающегося к Таланину:
— Сергей Петрович, как же все-таки удалось получить материал для корабля, который в недрах Земли не превращается в твердую жидкость?
— Вы не совсем точно поставили вопрос, — отвечает Таланин. — Мы не искали для нашего корабля новое вещество, а стремились придать известным материалам новые свойства. Решающим здесь явилось изобретение квазимагнитного упрочнения металлов.
— Не можете ли вы хотя бы в общих чертах ознакомить нас с его принципами? — просит комментатор.
— Как говорит Павел Дмитриевич, «в двух словах», — улыбается Таланин. — Пожалуйста. Дело, видите, вот в чем…
Таланин подводит комментатора к прозрачному макету корабля, помещенному возле приборной доски. Нажимает кнопку, и сразу же в прозрачной оболочке корабля на макете возникает густая сетка тонких, как волоски, полос.
— Вся толща металла, — говорит Таланин, — пронизывается напряженным полем элементарных частиц… Поле становится как бы каркасом, арматурой, сшивающей воедино все атомы металла…
Таланин выключает прибор. И постепенно исчезает изображение квазимагнитного потока.
— Но должна быть решена еще одна проблема, не менее трудная, чем преодоление давлений; проблема охлаждения… Те средства, которые используются на космических кораблях, здесь не годятся. Ведь отводить тепло некуда…
Таланин зажигает спичку и подносит ее к макету корабля.
По мере приближения пламени к оболочке в ней начинают «проявляться» линии квазимагнитного упрочнения.
— Мы не пытаемся избавлять наш корабль от окружающего тепла. Наоборот… Видите, в макете для этого достаточно тепла горящей спички… Тепловую энергию, которую получает оболочка корабля, мы превращаем в энергию квазимагнитного упрочнения и используем для питания двигателей. Таким образом, в Земле корабль движется за счет энергии самой же Земли. Да, впрочем, что же в этом удивительного? Разве большинство видов энергии, которыми мы пользуемся, не взяты нами у Земли?
— Это похоже на фантастику! — не выдерживает комментатор.
— Теперь вам многое должно стать понятным в конструкции корабля. Как видите, — говорит Таланин, указывая на макет, — корабль имеет несколько рабочих отсеков — салонов, которые как бы нанизаны на двигатель — систему конусообразных камер, помещенных в центре корабля. Корабль движется в недрах, пропуская сквозь себя измельченную ультразвуковым буром породу… Между прочим в этот раз, когда корабль уже возвращался на поверхность, он попал в газовый мешок. Сильное давление газа почти выбросило его из недр.
— Я позволю себе задать еще вопрос, — вступает комментатор. — Телезрители уже знают, что на больших глубинах корабль встретил загадочный барьер. Что мешает наблюдать за этим барьером с поверхности Земли? Ведь сфотографировали мы Луну на расстоянии?…
— Да, это логичный вопрос… Но дело вот в чем: у космического корабля имеется радиосвязь с Землей. Ее можно использовать и для управления и для передачи на Землю любой информации… В недрах же радиосвязь совершенно исключена, а другие способы передачи информации сквозь земные толщи пока еще не найдены. Вот почему мы посылали не управляемый с Земли корабль, а с программным управлением…
— Каковы, по-вашему, перспективы изучения таинственного барьера?
— Ясно одно: рано или поздно мы перестанем называть его таинственным…
Все, что я увидел и услышал в тот день, потрясло воображение. И хотя дело, которым я в то время занимался в Институте космической медицины, было далеким от изучения недр, я больше не мог не думать о глубинах планеты. Пожалуй, я даже не удивился, когда однажды меня пригласили в Институт Земли. Готовилось путешествие людей в недра. Разве не естественным было ожидать, что опыт космической медицины, которой я посвятил себя, окажется необходимым недронавтам?
Постепенно я втягивался в широкую область научных споров, связанных с изучением Земли. Некоторые ученые предполагали, что в недрах планеты происходят интенсивные ядерные процессы… И хотя эксперименты, которые проводил Егоров, не подтверждали этого, мы все же готовились к неожиданностям.
Я стал частым гостем в Институте радиационной биологии. Однажды для демонстрации созданного здесь противорадиационного препарата мне показали опыт: были выбраны две группы белых мышей, которых подвергли облучению.
Но предварительно мышам первой группы ввели препарат…
Результат оказался поразительным: в то время как уже через несколько часов во второй группе все животные погибли, все мыши, которым был введен препарат, совершенно не почувствовали влияния смертельных доз радиации…
Через некоторое время я уже знал особенности нового препарата. Противорадиационное вещество должно быть введено в организм непременно до облучения. Введенное после, оно лишь ускоряло гибель.
Обо всем этом мы поставили в известность правительственную комиссию, специально созданную для организации экспедиции. В комиссию входили виднейшие ученые страны. После долгого обсуждения всех «за» и «против» комиссия вынесла решение: «Экспедицию разрешить, но лишь при условии, что среди членов экипажа подземного корабля будет и врач-биолог»…
Так вместе с Таланиным и Егоровым я стал участником первой подземной экспедиции.
Стремительно пролетели месяцы подготовки.
В ущелье среди гор оборудована стартовая площадка для подземного корабля. Теперь он поставлен на торец и похож на огромную ракету. Входной люк расположен в верхней части. Из него спущены серебристые тросы, на которых у самой земли повисла небольшая металлическая кабина.
На стартовую площадку опускается вертолет с участниками и организаторами предстоящей экспедиции.
Последние приветствия, и вертолет взмывает над площадкой, унося провожающих от металлической громады. Приходят в движение серебристые тросы. Кабина с недронавтами начинает медленно подниматься вверх, к люку корабля, и как бы проваливается в шахту лифта.
Первая остановка. Раздвигаются, как шлюзы, двери. Салон-лаборатория. Здесь выхожу я.
Лифт опускается ниже.
В центральный салон двери-шлюзы пропускают Таланина и Егорова. Недронавты молча занимают свои места в удобных креслах. Таланин — у пульта управления Егоров — у приборной доски. Засветились экраны. Задрожали стрелки. Все готово!
Таланин надевает наушники и переключает микрофон. Сейчас он обращается к тем, кто находится там, за кораблем:
— Экипаж занял свои места. Могу ли включить двигатель?
— Включайте!
Таланин поворачивает рукоятку на пульте.
— Разрешите старт?
— Счастливого пути, друзья!… — слышится в наушниках. — Старт!
Трепетное прозрачное марево поднимается в небо. И сразу же вслед за ним с шумом выбрасываются фонтаны породы…
Словно черный зонт раскрывается над металлической громадой, начинающей постепенно погружаться в землю.
Прозрачный глобус, установленный на пульте корабля, наполняется мягким сиянием. Светлый пунктир будет показывать на нем место нахождения корабля. Пунктира еще нет, но уже видна яркая точка у самой поверхности шара.
— Выброс породы на поверхность прекратился. Можно включать гамма-квантовый видеоскоп! — командует Таланин.
Раздвигается штора, раскрывая огромный, во всю стену, диск светящегося экрана.
Большие размеры экрана создают ощущение присутствия. Кажется, что рушащиеся известняки сейчас завалят людей в каюте.
В прозрачном глобусе наш корабль — крохотный светлячок — движется гораздо медленнее, чем породы на экране видеоскопа. Светлячок еще робко приближается к первой риске шкалы. А на экране уже успели смениться слои породы…
Путешествие началось.
Постепенно отрешаемся от всего «земного», оглядываемся, обживаем свои рабочие места. Здесь, в корабле, нам суждено провести долгие месяцы.
Создатели корабля хорошо позаботились об удобствах недронавтов. На корабле имеется даже комплект электромассажных приборов и гантели для спортивных упражнений. В случае аварии мы можем произвести за бортом корабля ядерный взрыв. Его отметят станции подземного наблюдения. Они определят наши координаты и направят помощь.
Отрегулировав и включив автоматические приборы в своей лаборатории, решаюсь наконец спуститься в центральный салон.
Удивительное зрелище проплывающих на экране пород приковывает внимание. И вдруг — словно прикосновение холодной руки!… Где-то в глубине возникает и приближается, на какое-то мгновение заполнив весь экран, лицо человека, скуластое, с низким лбом, скошенной челюстью и раскрытыми, глубоко сидящими глазами.
Это происходит так быстро, что никто из нас не успевает что-либо сказать.
В тот же момент корабль куда-то падает и останавливается.
Егоров регулирует наводку видеоскопа. Мы все, затаив дыхание, смотрим на экран, где черным провалом вырисовывается мрачная панорама пещеры.
Неужели там был человек?
— Наши пещерные предки жили более чем 20 тысяч лет тому назад, — говорит наконец Егоров, словно возражая сам себе. — Даже бальзамированным тело не может сохраняться такой срок.
— Павел Дмитриевич… — Я стараюсь произнести это как можно мягче. — Вы сами сказали, что человек не мог сохраниться… Однако мы его видели. Что же это — мираж?
В пещере абсолютный мрак.
Внезапно где-то у ее потолка появляется светлое пятно: это раскрывается наружный люк корабля. Начинает опускаться металлическая кабина.
Вот светящиеся линии тросов достигают пола пещеры. Две фигуры в масках это Таланин и я — ступают на пол.
Лучи фонарей упираются в стены подземного коридора. Мы пробираемся по нему, руками ощупывая стены.
Коридор все более сужается, переходит в темный тоннель.
Передо мной в узком канале исчезают ноги Таланина. Слышатся скрежет подошв о камень, трение одежды, приглушенные вздохи.
Тишина… И откуда-то из темноты раздается, словно усиленный сотнями репродукторов, голос:
— Красота здесь какая!
Таланин помогает мне выкарабкаться из противоположного конца тоннеля.
Здесь расстилается белая, застывшая поверхность сталагмитового моря. Мы идем, и «море» звенит у нас под ногами. Но что это? Я слышу и другой, мелодический звук. Он повторяется через определенные интервалы.
— Слышите? Можно подумать, что кто-то играет на флейте…
— Не говорите этого Егорову. Засмеет.
Мы продолжаем двигаться по пещере. Звон сталагмитов под ногами и звуки флейты теперь сливаются в единый сказочный оркестр.
Под лучами фонаря видна уходящая вертикально вниз скважина, проделанная в полу падающими сверху каплями воды.
— Вот она, флейта, где…
Таланин подставляет под капли воды свою ладонь. И сразу же «флейта» умолкает. Он отнимает ладонь — созданный природой инструмент возобновляет свою чарующую игру.
— Наверно, сюда приходили слушать мелодии Земли наши далекие предки, фантазирую я.
— Если действительно сюда заходили пещерные люди, то они должны были обожествлять этот инструмент. Здесь, только здесь надо искать…
Таланин пробирается дальше, в узкий коридор пещеры, спотыкается обо что-то.
— Нашел! — В его руках обтесанный камень. — Это орудие…
Таланин вдруг поворачивается лицом к стене и, словно в исступлении, начинает водить руками по ее поверхности.
Он останавливается лишь тогда, когда пальцы его нащупывают контуры высеченного в скале рисунка.
— Свет… Сюда свет!
Я направляю луч в место, указанное Таланиным.
На стене слабо различаются контуры неизвестного животного.
Долго стоим мы и взволнованно смотрим на произведение, созданное руками доисторического человека.
Чтобы лучше разглядеть рисунок, я, насколько позволяет пещера, отступаю от стены. И вот новое ошеломляющее открытие: в окаменевшем полу видны небольшие углубления. Одно… второе… Никакого сомнения: это отпечатки босых ног человека.
Глубоко вдавленные в породу следы уходят в темноту. Непередаваемое ощущение соприкосновения с прошлым охватывает меня. Я стою неподвижно, не решаясь двинуться с места.
Мне начинает казаться, что следы на полу заполняются ступнями сильных мускулистых ног…
Спиной ко мне, лицом к стене, становится на свое место доисторический художник.
В одной руке у него дымящий факел. В другой — кремень, которым он высекает рисунок.
Дрожащие блики освещают неповторимое полотно.
Высекая искры, острие кремня ударяется о каменную стену.
Я делаю несколько шагов в темноту, и меня обдает ледяным холодом подземелья. Там в голубоватом мерцании видна огромная фигура палеонтропа. Он стоит, как живой, как огромный Гулливер, и кажется, что он улыбается, глядя на двух лилипутов, дерзнувших потревожить его покой.
— Это он… — шепчу я.
Неожиданно Таланин начинает смеяться. Может быть, он смеется и не так уж громко, но многократное эхо усиливает его голос и разносит по всей пещере.
Мне делается жутко.
— Вот тебе и мираж! — продолжает хохотать Таланин.
— Но как человек оказался в центре ледяной глыбы?
— Как? В этом все дело… Как?
Таланин смотрит на кремень, который лежит на его ладони.
Кремень. Вот он уже в руках у Егорова… В салоне корабля снова собрались все участники экспедиции.
— …В двух словах… — говорит в микрофон Егоров. — Ради этого стоило выходить из корабля. Когда мы вернемся на Землю, мы направим сюда палеонтологов и антропологов. Даже трудно представить себе, что может дать науке эта находка. Но, друзья, — это Егоров обращается уже не к магнитофону, а к Таланину и ко мне, — будем помнить об основной задаче нашей экспедиции.
Мне в общем-то ясен характер Егорова. Когда-то в одной статье я вычитал определение слова «талант», запомнившееся своей неожиданностью и точностью: «Талант — это мысли в одном направлении».
Каким бы ветвистым ни было древо науки, Егоров сумеет разглядеть его ствол. Таланин другой. Он как бы открыт для всех новых идей и впечатлений. Его одинаково интересуют и «ствол» и «ветви».
Снова на экране гамма-квантового видеоскопа приходят в движение породы…
Молча ведут свои наблюдения ученые.
А у меня перед глазами — доисторический человек… Неужели Таланин может думать сейчас о чем-либо другом?
— А хорошо бы его оживить… — поворачивается Таланин.
— Спустя двадцать тысяч лет? — не отрываясь от экрана, сразу же отвечает Егоров.
— Я припоминаю, мне рассказывали об ученом, кажется, из Московского университета. Он оживил микроорганизмы, которые пролежали во льду тысячи лет.
— То одноклеточные… — возражает Егоров.
— А разве высокоорганизованные существа не состоят из клеток? — говорю я. — Давайте помечтаем: сам доисторический человек расскажет нам о себе.
— В двух словах: превосходный сюжет для фантастического романа. — Егоров снова берет в руки кремень — А впрочем… кто знает… Во всяком случае, больше пещер на нашем пути не будет.
— А жаль! — Это произносит Таланин.
Все дальше в недра планеты вгрызается корабль. Перед ним как бы сами разрыхляются породы. Корабль не раздвигает их, а, словно проглатывая, пропускает сквозь себя, через камеры двигателя.
Где-то над нами, на поверхности Земли, ночи сменяются днями, золотят голубое небо закаты, шелестят зеленые рощи. А мы продолжаем свой поход в неведомый мир, к загадочному барьеру.
Мы входим в пласты, которые никогда не видели жизни. Но именно они и должны рассказать нам о жизни планеты.
Сутки для всех одинаковы — двадцать четыре часа. Но дни у каждого члена экипажа свои. Дни свои и ночи свои. Этого требует распорядок.
На экране гамма-квантового видеоскопа раздвигаются темные пласты. Они похожи на пористую губку, до предела впитавшую в себя жидкость
Егоров ведет наблюдения и тихо, чтобы не помешать спящим, говорит в микрофон магнитофона:
— Прошли крупное нефтяное месторождение. За бортом корабля — сильно сдавленные скопления углеводородных газов. Совершенно очевидно, что они проникли сюда снизу как результат дыхания земли. Может быть, нефть — это тоже продукт процессов, протекающих в глубинах земли, а не остатки животных и растений, как это принято объяснять?…
При сильном увеличении на экране видно почти прозрачное живое одноклеточное существо.
Егоров с изумлением наблюдает, как глубоко в недрах земли происходит жизненный процесс деления клетки.
Вместо одной бактерии теперь на экране видны две…
— Живые существа в глубинах земли! — восклицает за его спиной Таланин.
— В том-то и дело, что живые. Вот они, милые, вот! Эти бактерии — самые древние живые организмы на планете. В двух словах: в то время, когда в атмосфере Земли еще не было кислорода, эти бактерии уже существовали. Потому что существовал первичный источник жизни — нефть и газ… Понимаешь, не жизнь стала источником нефти, а, наоборот, нефть — родоначальник всего живого на Земле.
— Но в этом выводе не достает одного — доказательства, что именно газы Земли превращаются в нефть…
Егоров молча проходит в соседний с салоном отсек корабля. Надевает на себя защитный костюм.
Раскрываются двери, ведущие в следующий отсек, который примыкает к корпусу двигателя. И сразу же оттуда вырывается оглушительный гул.
В отсеке тесно. Основное место занимает кресло с откидной спинкой, как в самолете. К креслу тянутся сплетения проводов.
Егоров опускается в кресло, достает из него мягкий шлем с датчиком биоточного манипулятора и надевает его. Он весь в напряжении. Сейчас он похож на гипнотизера. Но он внушает свои мысли не ассистенту, а машине, которая должна не только понять, но и точно выполнить его желания.
Выпуклая стена, за которой спрятан двигатель, словно начинает окрашиваться.
Сначала это красный цвет, потом голубоватый… Через некоторое время стена делается совершенно прозрачной.
Теперь видна камера работающего двигателя. Сквозь нее проходит насыщенная газами порода.
Подчиняясь воле Егорова, механическая рука вводит в камеру двигателя полый сферический патрон и наполняет его породой.
— Что это? — торжествующе спрашивает Егоров, передавая шар-патрон Таланину.
Таланин раскрывает шар. Он берет каплю образовавшейся в нем жидкости, растирает ее на ладони, нюхает.
— Что это? — повторяет вопрос Егоров.
— Нефть.
— Нужны еще доказательства? Поднимаясь из глубин в верхние слои, газы Земли превращаются в нефть… В двух словах: нефть — это результат дыхания глубин, а вовсе не остатки живых организмов. И вот вам из этого практический вывод: во-первых, запасы нефти на нашей планете можно считать безграничными. Во-вторых, добывать нефть можно везде, в любом месте. Любой район земного шара нефтеносный. Разница лишь в глубине залегания газов.
Движется диск на циферблате часов, сменяются дни и ночи. И каждый час полон новых впечатлений. Смена пластов происходит резко, словно переворачиваются страницы книги.
Серую темноту гранита сменяет хрустальная чистота неба. И уже несколько мгновений спустя корабль продвигается в залежах изумрудов, и кажется, что он повисает в пронизанных солнечными лучами морских волнах.
Темнота… Светящиеся точки делают ее похожей на звездное небо. Вот оно прошивается нитями двуокиси титана… И так же неожиданно снова на нас опрокидывается ночь.
Стрелка, глубиномера упрямо продолжает свой путь: 30 километров… 35… В прозрачном глобусе пунктир вырисовывает путь корабля.
— Прошли линию Мохоровичича, миновали земную кору, — слышу усиленный диктофоном голос Егорова.
С тех пор, как вошли в ультраосновные породы, темп движения упал… Мешают лежащие на пути глыбы алмазов…
Сквозь золотистые алмазные залежи движется корабль. Мне кажется, я слышу скрежет, скрип обшивки.
Иногда корабль останавливается, пятится, если можно так сказать о корабле, когда он немного поднимается вверх. Затем он с новой силой набрасывается на вещество, которое до сих пор считали самым твердым на Земле.
Вокруг — нагромождения алмазных глыб. Они лежат на дне, на стенах, висят, как облака в небе.
Внезапно корабль останавливается.
— Смотрите, ведь это пещера! — восклицает Таланин.
— Собственно говоря, не совсем пещера… — отвечает Егоров, геофизические приборы ее не регистрировали… Полость заполнена сдавленным газом.
— Но почему остановился корабль? — спрашиваю я.
Таланин берется за рычаги управления. Он пробует включить двигатель. Но безрезультатно…
— В двух словах… сели, — говорит наконец Егоров.
— Это уже не в двух, а в одном, — угрюмо отвечает Таланин. Он подходит к гамма-квантовому видеоскопу и всматривается в очертания необычной пещеры.
— Какое давление газа внутри полости?
— Семь тысяч восемьсот сорок атмосфер.
— Приближенно восемь, — рассуждает вслух Таланин. — А донные океанские скафандры могут выдержать десять тысяч. У них десятикратный запас прочности.
— Но здесь девятьсот градусов… — начинает понимать ход мыслей Таланина Егоров.
— Девятьсот? Сейчас я подсчитаю…
Он записывает на листке формулу. Кодирует ее и запускает ленту в приемное устройство счетной машины.
И вот в его руках ответ, составленный электронным математиком.
— Смотрите… По крайней мере десять минут температура внутри скафандра продержится на уровне сорока градусов.
Мы — Егоров и я — помогаем Таланину влезть в металлический панцирь донного скафандра.
Сергей Петрович сразу становится похожим на сказочного великана-рыцаря.
— Сережа, только помните… не больше десяти минут. Если почувствуете слабость, немедленно возвращайтесь.
Из-за прозрачной маски скафандра видны веселые глаза Таланина. Давненько не плавал! Он протягивает для рукопожатия стальную ладонь.
За ним медленно задвигаются двери-шлюзы.
Медленно, как водолаз по дну, Таланин передвигается к выходу. Плавно работая руками и ногами, он выплывает из отсека корабля.
Перед ним, освещенные голубоватым сиянием, золотисто-белые провалы огромной пещеры. Словно вырублена топором унизанная огромными сверкающими голубовато-золотистыми кристаллами стена. Пол похож на оцепеневшие волны морского прибоя.
Сделав плавный вираж, Таланин разворачивается и подплывает к корпусу корабля. Как у бесконечного зеркала, движется он вдоль его полированной поверхности.
Мы помогаем Таланину снять скафандр. Я подношу к его губам маску кислородного прибора. Таланин открывает глаза.
— Глупей не придумаешь… — говорит он. Мы молча переглядываемся.
— Алмазная глыба, — продолжает Таланин, — заклинила камеру двигателя… Как заслонка… Надо ее разбить… Но дело вот в чем. Сжатия в первой камере маловато. Если бы она прошла ну на полметра дальше. Вот сюда… Тогда другое дело.
— Но как это могло случиться?
— Возможно, глыба подплыла сбоку, вне фокуса ультразвукового бура.
— А если повернуть бур? — спрашивает Егоров.
— В том-то и дело, что конструкцией корабля это не предусмотрено. Надо взрывать глыбу.
— Взрывать? — Егоров морщится, точно проглотил что-то горькое. — Вы подумали о последствиях?
— Разве взрыв угрожает кораблю? — спрашиваю я.
— Кораблю, конечно, не угрожает. В двух словах: взрыв зарегистрируют станции подземного наблюдения. Он будет понят как сигнал бедствия, просьба помощи… Нет, этого надо избежать…
Таланин вскакивает на ноги. Он тянется к донному скафандру.
— Есть выход. Дробить глыбу. — Он смотрит на меня, почему-то ожидая возражения.
— А если такое повторится, — спрашиваю все-таки я, — там, где нельзя будет выйти из корабля?
— Глубина помогает нам. Давление даже алмазы делает пластичными… — говорит Егоров.
Они оба смотрят на меня, ожидая новых возражений. Я молча киваю головой.
Неподвижно лежит в пещере корабль.
Таланин подплывает к застрявшей у его «горла» глыбе. В его руках небольшой пневматический молот, который обычно используют геологи, Таланин подводит инструмент к поверхности глыбы.
На глыбе не остается следа.
Таланин подплывает с другой стороны…
Снова короткими пулеметными очередями стрекочет молот.
Алмаз — чрезвычайно твердый материал. Но в то же время он и хрупок. Все дело в том, вдоль или поперек граней кристалле направляется усилие… Это свойство «спайности». О нем знают школьники…
Таланин продолжает «прощупывать» молотом гигантский кристалл. Надо найти единственно правильный угол для приложения инструмента.
Под маской — раскрасневшееся лицо Таланина. По его щекам сползают капли пота.
В салоне совещание.
— …Дело вот в чем, — говорит Таланин. — Это не алмаз. У этого минерала твердость алмаза, но совершенно отсутствует спокойность…
— И все же от взрыва надо воздержаться, — твердит Егоров.
Следующим работает Егоров. Загадочный минерал продолжает сопротивляться.
Теперь моя очередь. Я протягиваю руку к своему скафандру, но меня опережает Таланин.
— Ничего. Мы сами управимся.
— Я такой же член экипажа, как и все, — пытаюсь возражать я, — и наравне со всеми…
Но Таланин не дает мне закончить. Он вдруг обнимает меня.
— Дорогой мой доктор, кто тебя-то лечить будет? Вот в чем дело. Потерпи, друг!
И снова стрекочет пневматический молот. Снова работает Таланин в наполненной сдавленным газом пещере.
Наконец минерал поддается. Сначала под острием молота в нем проскакивает линия трещины… Потом отламывается кусок.
Между поверхностью камеры и кристаллом возникает небольшой зазор. Буквально игольное ушко. В прозрачной среде сжатого газа образуется завихрение, смерч… Он устремляется с грохотом в камеру.
Пока я помогаю Таланину раздеться, Егоров рассматривает частицу загадочного минерала, которую захватил с собой Таланин.
Голубовато-золотистый, похожий на алмаз кристалл вдруг начинает мутнеть изнутри. Он за несколько минут становится белым, как известь, и рассыпается в порошок.
Очевидно, этот кристалл может существовать только в условиях высоких давлений и температур…
Мы смотрим, как Егоров ссыпает на листок бумаги белый порошок.
Таланин берется за рычаги управления.
На экран видеоскопа выплывает глыба. Ее словно выплюнул корабль. Плавно покачиваясь перед носом корабля, глыба плывет, удаляясь от нас.
Автоматически включается в работу ультразвуковой бур. Это — грозное оружие. Его «снаряды» невидимы. Зато видно, как глыба, в которую они попали, исчезает, растворяется в среде сдавленного газа.
Путь свободен.
Снова сквозь темные слои базальта движется корабль. Мгновение — и нас ослепляет огненная жидкость. Кажется, что она выливается на нас с экрана видеоскопа.
— Неужели это магма? Плывем, как грешники в аду, — улыбается Егоров.
Издалека в корабль доносятся приглушенные звуки грозных раскатов. Магма так же неожиданно, как заполнила экран, исчезает. Вокруг нас базальт.
Все дальше в глубь прозрачного глобуса, установленного на приборном щите, движется сверкающий пунктир, показывающий путь корабля. Мы приближаемся к нашей цели, к таинственному барьеру… Удастся ли найти его разгадку?
Таланин напряженно всматривается в кажущийся раскаленным экран.
В моей лаборатории электронные анализаторы биотоков автоматически наблюдают за состоянием физиологических функций членов экипажа.
Движется стрелка глубиномера. 495… Стрелка доходит до деления 500. Взбирается все выше и выше… Где же барьер?
— Самое неожиданное, что барьера пока нет, — в недоумении шепчет Егоров.
Тишина настораживает.
Дрогнула и отшатнулась назад стрелка глубиномера. Замер светлячок в прозрачном глобусе. Перестает разворачиваться катушка с лентой, на которой отмечается путь корабля. Сработало аварийное устройство. Корабль останавливается.
— Давление? — Только что я слышал шепот Егорова, а теперь мне кажется, что он кричит.
— Двести шестьдесят тысяч атмосфер… — отвечает Таланин.
— Совпадает с расчетом. Температура?
— Тысяча девятьсот пять.
— Тоже совпадает. Химический состав?
— Обычный. Несколько повышена концентрация серы и кислорода.
— Для корабля это не опасно…
А на экране — раскаленные добела породы. Вот он, неизвестный барьер. Остановив корабль, приборы предупредили нас об опасности, которую не предусмотрели да и не могли предусмотреть составители программы. Что же это за опасность? Нам предстояло найти ответ на этот вопрос.
Таланин освобождает ограничитель программного устройства и сам садится за руль. Словно нехотя, преодолевая немое сопротивление механизмов, сдвигается с места корабль.
Заголосила сирена.
На пульте вспыхивает табло с изображением контура корабля. Меняются цифры, отмечающие толщину оболочки… 300… 295… 290… Это горит обшивка. Мы охвачены пламенем! С катастрофической быстротой пожирает оно тело корабля.
Таланин дает обратный ход.
Когда прекращается наконец страшная пляска цифр на табло, Таланин выключает двигатель и стирает с лица капельки влаги.
— Ничего не понимаю! — Теперь голос Егорова звучит спокойно, даже буднично, как всегда, когда особенно напряженно работает его мысль. — Ни с того ни с сего — какие-то дьявольски агрессивные соединения кислорода и серы… Можно допустить, что это активные радикалы… Но откуда им взяться на такой глубине? Любые соединения серы распадаются при восьмистах градусах… А здесь — вдвое больше…
— Давай рассуждать логично… — предлагает Таланин. — До того, как корабль вошел в эту зону, соединений не было?
— Да откуда им здесь быть! Конечно, не было…
— Так. Значит, дело вот в чем: агрессивные соединения возникли здесь лишь тогда, когда появился корабль.
— Это же абсурд!
Корабль неподвижно висит над загадочным барьером. Изменен обычный распорядок. Три дня и три ночи сжимаются в какой-то напряженный сгусток времени. Никогда еще с начала нашего путешествия судьба экспедиции не зависела до такой степени от наших решений. Ни одна самая «умная» машина не могла принять их за нас. Десятки гипотез, порой взаимоисключающих, были выдвинуты, проверены, отвергнуты.
А ответ лежал совсем рядом и, как всегда, оказался удивительно прост.
— Друзья… Поздравляю вас… — волнуясь от радости, говорит Егоров. Он торжественно разливает из термоса в полиэтиленовые чашечки горячий кофе. Экспедиция выполнила свою задачу. Тайна загадочного барьера раскрыта… В двух словах: это обычное для подобных глубин вещество, но с повышенным содержанием серы и кислорода. В месте соприкосновения оболочки корабля с этим веществом сера и кислород образуют активные радикалы — чрезвычайно агрессивные соединения, до сих пор почти не исследованные наукой.
Теперь слово за химиками, — продолжает Егоров — Будем надеяться, что они найдут способ тормозить эту реакцию, и тогда подземные корабли пойдут еще дальше, к неведомым пока глубинам планеты, к земному ядру…
— А нам… возвращаться? — спрашивает Таланин. Его лицо становится серьезным.
— Задача, поставленная перед экспедицией, выполнена.
— В общем, да. Но дело в том, что мы не узнали, как далеко простирается этот барьер.
Таланин ставит на стол свою чашечку. Ставит чашечку и Егоров.
— Это узнает следующая экспедиция.
— Но дело в том, что можем узнать мы…
Егоров качает головой.
— Можем, — повторяет Таланин. Он подходит к табло. — Смотрите… По толщине обшивка корабля имеет почти десятикратный запас прочности. Потеря небольшого слоя ее совершенно не отразится на корабле.
— Ты предлагаешь двигаться в опасную зону?
— Да…
— А если оболочки не хватит на то, чтобы пройти барьер? Если он окажется слишком мощным?
— Вот тогда возвращаться. Но уже с представлением о барьере. Я составлю программу таким образом, чтобы корабль шел лишь до тех пор, пока утоньшение оболочки не достигнет критической величины… Если же нам удастся проскочить, то… — Таланин не заканчивает фразы…
Он смотрит на меня.
Чуть улыбаясь, смотрит на меня и Егоров.
— А что скажет медицина?
— Предложение Сергея Петровича заманчиво, но…
— Заманчиво? Замечательное предложение! — вырывается у Егорова. — Замечательное!
Он залпом выпивает свой кофе.
И вот идет атака на залежь.
Тревожно звучит сирена.
Сейчас кораблем управляет программное устройство — автоводитель. Но Таланину нет-нет да и хочется протянуть руку к рычагам управления.
Как гигантская огненная комета, движется объятый пламенем корабль.
На схеме, изображающей контур корабля, красной линией отмечен предельный размер, до которого может сокращаться оболочка.
Одна за другой вспыхивают цифры; 200… 195… 190…
Они подходят к красной линии.
А сирена воет и воет…
Этот звук еще долго стоит в ушах уже после того, как сирена смолкает и на пульте загораются зеленые лампочки.
Таланин останавливает корабль.
— Прошли!!!
Но отчего вокруг корабля все словно закипело — бурлит, клокочет? В корабле стоит монотонный гул. Мелкое дрожание его корпуса передается людям. Нас швыряет из стороны в сторону. Корабль попал в гипоцентр глубокофокусного землетрясения, в сферу сложных перемещений потоков энергии и вещества.
Егоров переводит экран видеоскопа на режим работы с увеличением. Становятся видными ромбические кристаллы оливина.
Еще больше степень увеличения.
Теперь весь экран заполняет только один кристалл. Как живой организм напрягает свои мускулы, сопротивляясь нахлынувшей на него силе. Идет схватка между энергией и веществом. Силы противников неравны. Чтобы подготовиться к новым боям, кристалл вынужден отступить; вместо ромбической он принимает более простую, кубическую форму.
Под влиянием давлений в недрах перестраиваются кристаллы вещества. Вот оно, объяснение многих геологических явлений! Ведь перестройка кристаллов всегда сопровождается либо выделением, либо поглощением энергии.
Егоров сжимает руками виски… На его лице жалкое подобие улыбки. Кончится ли когда-нибудь эта дьявольская пляска?
— Примите таблетки, Павел Дмитриевич.
— Федор, дорогой… Кругом такое, словно рвутся сотни бомб… Что могут сделать таблетки?…
Прошло еще несколько суток, прежде чем затихла буря в недрах и мы смогли спокойно собраться в салоне.
— В двух словах, друзья мои… — Это «в двух словах» Егорова звучит как возвращение к нашей обычной «мирной» жизни. — Мы все узнали о загадочном барьере… Мы провели исследования гораздо более полные, чем предусматривала программа экспедиции… Вот он, настоящий праздник!… Слышишь, Сережа?… Оставив меня, Егоров подходит к Таланину и трясет его за плечи.
— Чего же ты молчишь?
— Дело вот в чем… — произносит не сразу Таланин. — Назад нам не пройти. Над нами переместились массы вещества… Мощность барьера увеличилась в несколько раз…
Егоров переводит взгляд на табло… Контур оболочки почти совпадает с красной линией.
Начинающий летчик, чтобы пробиться к земле, ищет просвета в облаках… Так и мы в течение долгих недель пытались найти просвет в барьере, нависшем над нами, но всюду мы упирались в его невидимый панцирь… Земля захватила нас в свой огненный плен. Что же делать? Мы обдумывали десятки вариантов, но выхода из создавшегося положения не находили. Мы вывели через камеры двигателя и взорвали за кораблем бомбу. Но надежд, что на Земле примут сигнал, посланный с такой глубины, почти не было. Отыщут ли нас в бурлящей бездне планеты?!
Говорят, что к опасностям можно привыкнуть… И в наполненной газом пещере, когда корабль остановился, и тогда, когда корабль очутился в огненном мешке активных радикалов, ни у кого из нас не возникало сомнения в благополучном исходе экспедиции. Так не задумывается об опасности пилот в ночном полете, потеряв ощущение земли и неба, целиком доверяя себя приборам.
Доверяя себя кораблю, мы оставались хозяевами удивительно совершенной машины.
Но теперь… Мы вдруг стали его пассажирами.
Это чувство пришло внезапно, хотя никто из нас никогда бы в нем не признался.
Я смотрю на Егорова. В последние дни он буквально не выпускает из рук свои дневники. Вот она, «работа мысли в одном направлении»…
Замер светлячок в прозрачном глобусе…
Мы лежим на своих койках, утомленные, небритые.
— Я не допускаю, — откладывая наконец дневник, говорит Егоров, — чтобы барьер опоясывал весь земной шар. В нем должны быть просветы.
— Мы их искали… — отвечает Таланин. глядя на глобус.
— В том-то и дело, что не искали. В двух словах: тычемся, как слепые котята, да и все.
— Товарищи! — Я пробую приподняться на койке. — Случай с нами наглядно показал, что вещество барьера перемещается…
— Уж куда наглядней… — мрачно шутит Таланин.
— …Но если перемещение однажды привело к утолщению барьера, не расчистит ли оно его в следующий раз?
— А мы — сидеть и ждать? — вскакивает с постели Егоров. — Скажу в двух словах: просто глупо сидеть так, сложа руки.
— Не просто, — качает головой Таланин.
— Мы не имеем ни малейшего представления о цикличности процесса. То, о чем вы говорите, может произойти завтра, а может — и через тысячу лет.
— Вот это уже конкретно.
Но Егоров не слышит злой реплики Таланина.
— Мы пленники Земли? Согласен. Но сдаваться рано. Мы живы. Жив корабль. Он может двигаться практически бесконечно!
— Что же ты предлагаешь?
— Ложиться и умирать? К черту! — кричит Егоров. — К черту! Подъем!
Глядя на разъяренного Егорова, мы поднимаемся с коек.
— А дальше?
— А дальше — включай двигатель! Пойдем глубже. К ядру Земли.
Для нас предложение Егорова — полная неожиданность.
— Да, да… Именно к ядру… — Егоров обнимает руками прозрачный глобус. Мы пройдем сквозь ядро и выйдем на поверхность примерно вот здесь, в южном полушарии.
— А если и там барьер? — спрашивает Таланин.
— Тогда… Тогда мы тем более ничего не теряем… Зато тайна ядра планеты Земля будет раскрыта нами.
«И умрет вместе с нами?» — хочется мне спросить.
Мы все еще молчим…
Корабль движется сквозь красновато-синее вещество.
Егоров берет из счетной машины ленту со столбиками цифр и передает ее Таланину.
— Ну-ка, угадай, что сейчас за бортом…
— Металл.
— В двух словах: название этому металлу — водород… металлическая фаза.
Много дней и ночей продолжался наш рейс в неизвестность. Не однажды еще наш корабль швыряли подземные штормы. Порой нам казалось, что это никогда не кончится. Но наступало затишье. Покой. И корабль шел дальше. Мы снова становились его хозяевами.
На обширном экране видеоскопа, словно помехи у обычного телевизора, возникают и заслоняют все собою светящиеся полосы.
— Что это? — спрашиваю я.
— Потоки электричества на границе земного ядра, — отвечает Егоров. — Это и есть магнитное поле Земли. Состав внешней оболочки ядра? — Это Егоров уже спрашивает у Таланина, который сейчас занят сложными расчетами.
— В основном железо, никель, водород… — не сразу отвечает он.
Я смотрю на прозрачный шар. Внутри него повис другой, меньший. К его матовой поверхности сейчас подошел пунктир, обозначающий путь нашего корабля.
— Так вот какое ты, таинственное Земное Ядро! — невольно вырывается у меня.
— Пожалуй, ему больше подходит название: «Внутренняя Луна Земли…» — задумчиво произносит Егоров.
— Почему Луна?
— А потому, что размеры у земного ядра почти такие же, как у Луны. Но, конечно, на этом и заканчивается сходство. В двух словах: в отличие от Луны металлическое ядро Земли находится под всесторонним давлением верхних слоев. Здесь, на поверхности ядра, эти силы достигают такой же величины, как в центре Луны. А в глубине давления настолько велики, что они деформируют электронные оболочки атомов вещества. В результате ядро Земли и превратилось в громадный электрический магнит. Внешняя Луна не знает таких давлений. В ней магнитное поле отсутствует.
Светящиеся полосы — след витков электричества — сливаются в сплошное яркое пятно. Мы входим в ядро Земли.
В недрах земного ядра нас ждала невесомость… Таланин сравнительно быстро освоился с этим состоянием… Зато Егоров приспосабливался к нему болезненно. Пришлось даже на некоторое время запретить ему вести исследования. Но теперь неприятности позади. Павел Дмитриевич даже уверяет, что никогда так хорошо себя не чувствовал…
Егоров полулежит в металлическом кресле в моей лаборатории. Он привязан к креслу широкими ремнями. На его голове шлем с датчиками электроэнцефаллоскопа.
На экране прибора множество светящихся точек. Это так называемая мозаика биотоков.
Я выключаю прибор, помогаю Егорову снять шлем, освобождаю его от пут ремней.
С некоторым затруднением Егоров достает до высоких магнитных башмаков и просовывает в них ноги.
— Теперь можно встать и даже сделать разминку.
Движения на редкость легки и свободны…
— Смешно… — говорит Егоров. — Земное притяжение действует с равной силой во все стороны. Под нами ничего нет. Мы — подо всем. Верх здесь, и здесь, и здесь…
Насвистывая какую-то мелодию, Егоров бредет вдоль металлической магнитной дорожки, которая теперь расстелена во всех отсеках корабля.
Боковые отсеки используются для выращивания «витаминной доли» нашего рациона. В аквариумах здесь зеленеет хлорелла, а в пластмассовых трубах с питательной жидкостью растут настоящие земные овощи.
Дежурство на «огороде» было, пожалуй, одним из наиболее популярных видов отдыха на корабле.
Во время болезни Павел Дмитриевич был освобожден и от этой приятной обязанности. Едва став на ноги, он сразу же отправился в боковой отсек.
Мы были во власти хорошего настроения.
Мог ли кто предполагать, что посещение «огорода» приведет к непоправимой беде?
Таланин выполнял обязанности дежурного у приборов. Я с удовольствием подводил некоторые итоги «подземной медицины».
Благодаря продуманному режиму, чередованию труда и отдыха, рациону, включающему в себя достаточное количество витаминов, а также системе регенерации воздуха, принятой на корабле ионизации и многим другим продуманным и предусмотренным факторам можно было утверждать, что длительное пребывание в глубинах Земли не отражается на здоровье недронавтов.
Опасения медиков о возникновении у человека особого состояния — глубинной болезни — оказались необоснованными.
Все это я записывал в свой журнал, когда в репродукторе прозвучал хриплый голос Егорова:
— Сережа, Федя… Слышите меня? В боковом отсеке радиация!
Неужели я проглядел показания приборов? Нет, стрелки, сигнальные лампочки совершенно невозмутимы. Приборы не зарегистрировали какого-либо повышения радиации на корабле.
— Павел Дмитриевич! — Я стараюсь говорить спокойно. — Я слышу вас. Объясните, что случилось?
— Сюда не входить! Возможно, новая разновидность радиации.
Быть может, мне это только кажется, но говорит он очень медленно. Еще медленней доходит до моего сознания страшный смысл его слов.
— Ампулу! — кричу я в микрофон. — Вводите ампулу! — А сознание уже захлестывает другая мысль: не поздно ли? Ведь препарат действует только до облучения. Только до…
— Павел Дмитриевич! — снова кричу я.
Ответа нет.
Почти одновременно со мной Егорова зовет и Таланин. Значит, и он не слышит боковой отсек.
Я выхватываю из кармана ампулу с иглой и уже на ходу, выбегая из лаборатории, подношу ее к руке.
В лифте мы сталкиваемся с Таланиным.
Он показывает красный подтек на руке…
Мы вбегаем в огородный отсек.
У Егорова лицо словно выбелено мелом.
Он стоит, упершись в стену. В руке у него неиспользованная ампула. Я выхватываю ее. Но он, не глядя на меня, славно пьяный, машет рукой: поздно…
Я поворачиваю лицо туда, куда смотрит сейчас Егоров своими большими невидящими глазами.
На пластмассовых трубах листочки салата как-то непомерно разрослись. Самое невероятное — они продолжают увеличиваться. Словно заснятые специальной кинокамерой, они становятся вдвое, втрое больше и тут же на глазах начинают блекнуть и сворачиваться.
И в это время раздается первое щелканье дозиметров, упрятанных в наших карманах.
Егоров смотрит на часы.
— Опережение восемь с половиной минут… — говорит он. — Это очень важно.
Одна за другой гаснут за его спиной зеленые лампочки. Вместо них загораются желтые. А кое-где и красные.
— В двух словах: это новая разновидность радиации. Она не связана с распадом тяжелых атомов. — Егоров начинает медленно сползать по стене на пол. Мы подхватываем его.
— Ты выведешь корабль, Сергей, я знаю…
Павел Дмитриевич смотрит на меня, словно силясь узнать.
— Вот так-то, доктор. В двух словах…
Страшная волна грохота настигает корабль. Заглушает последние слова Егорова…
Быть врачом, видеть, как умирает человек, и знать, что бессилен ему помочь!… Есть ли в жизни более суровое испытание?
Павел Дмитриевич Егоров умер, так и не придя в сознание… Большой ученый, строгий и добрый друг!… С нами на корабле остался его голос, сохранившийся на магнитной ленте, остались его мысли, которыми он так щедро заполнял страницы своих дневников.
Читая дневники Егорова, всякий раз мы с удивлением и восхищением открывали все новые и новые грани его самобытного таланта.
«…По сути, вся мантия Земли представляется мне гигантским бурлящим котлом, заключенным в стокилометровое гранитное кольцо. Когда в том или ином месте кольцо не выдерживает напряжений, происходит авария — землетрясение.
Землетрясение — это мгновенное явление. Но ему предшествует длительный процесс количественных изменений, процесс накопления энергии.
А если мы системой особых датчиков, погруженных в недра, станем снимать эти напряжения, непосредственно превращая их в электричество? Тогда мы предупредим аварии, и человечество станет обладателем превращенной в электричество геологической энергии, размеры которой безграничны…»
Вот следующая запись:
«Корабль уже несколько суток плывет в ядре планеты в среде жидкого железа и никеля. Ядро представляется мне гигантским литейным ковшом. Я мечтаю о металлургии будущего. О том времени, когда сюда пробурят скважины. Давление газов само выхлестнет металл на поверхность. Это будет легированная никелем, нержавеющая пеносталь.
Из нее отольют гигантские плотины, которые перегородят моря и соединят континенты… Из пеностали будут лить дороги. Из этого металла смогут возводить остовы высочайших сооружений. Да разве все сразу придумаешь?…»
Еще и еще листаю страницы.
«…Мы прошли земную вертикаль от поверхности до самого центра планеты. Мы узнали, как зародилась на ней жизнь, увидели, как образуются ископаемые, как концентрируется энергия и переходит из одной формы в другую… Но мы так и не узнали первопричины многих из этих явлении, не смогли раскрыть законы жизни самой планеты… Что такое жизнь? Сейчас на этот вопрос ответить труднее, чем сотню лет назад. Живет человек на теле Земли. Но живет и Земля. Мы ощущаем ее огненное дыхание. Дважды в сутки поднимается и опускается почти что на полметра ее могучая грудь… Остается признать одно: геологическая жизнь планеты подчинена законам более общим, чем те, которые мы пока обнаружили. Земля — не висящий в безвоздушном пространстве шар. Она, как и всякое космическое тело, живет общей для планет и звезд космической жизнью. И взрывы на Солнце, и бури на Марсе, и таинственные катаклизмы на Сатурне и Уране, так же, как и перемещение магнитного поля Земли, как движение материков и многое, многое другое, находится во взаимосвязи, подчиняется законам более общим, чем закон всемирного тяготения…
Быть может, когда мы вернемся на Землю и сверим свои наблюдения с наблюдениями астрономов и астрофизиков, нам удастся обнаружить проявление этих законов. Может быть… Во всяком случае, геология должна выйти за пределы Земли. Геология Земли — это крохотный раздел рождающейся на наших глазах более общей науки — геопланетологии. Она, геопланетология, поможет нам познать великое единство мира…»
Смогут ли когда-нибудь люди прочесть эти дневники? Найдут ли практическое воплощение мысли ученого? Или же обречены они вместе с кораблем бесконечно скитаться в недрах планеты?
А дни шли и шли… Порой начинало казаться, что мы уже потеряли им счет. И вот однажды…
Однажды Таланин подвел меня к табло. Тому, что я увидел, трудно было верить… В центре земного ядра оболочка корабля стала восстанавливаться за счет металла, который находился вокруг нас! Квазимагнитное упрочнение оказалось идеальным ситом, сквозь щели которого проходили атомы металла, соединяясь с такими же атомами оболочки корабля. Мы смотрели на показания приборов и ничего не могли сказать друг другу. Надежда?… Неужели и ее предвидел Егоров?
Бурлит, клокочет море…
Вертолет поднимается выше. И все же до него долетают брызги воды.
Все закрывает пелена тумана.
А когда туман рассеивается, на поверхности воды становится виден всплывший, подобно батискафу, подземный корабль.
Вертолет опускается к самому кораблю. Открывается люк корабля. Первым из него выглядывает Таланин. Он подает мне руку, и я становлюсь с ним рядом. Нас ждут, нас встречают. Сигналы, которые мы посылали, прорвались сквозь огненные преграды, дошли по адресу!…
Мы надеваем темные очки на отвыкшие от естественного света глаза.
Как на капитанском мостике, стоим мы, первые люди, проникшие в недра планеты.
Над нами бесконечное небо… Необъятный простор вокруг… И соленые брызги морского прибоя воплощают все, с чем мы долгие месяцы связывали понятие «жизнь». Закончился наш рейс в глубинные недра планеты… Но мы знаем, это не конец, а только начало… К недрам, по нехоженым трассам подземных дорог пойдут новые экспедиции. Они поставят на службу людям несметные запасы металла и нефти, само огненное дыхание планеты и титаническую энергию ее мускулов.
Брызги и гребешки волн вдруг становятся золотисто-багряными. Где-то совсем близко, словно из моря, начинает выплывать раскаленный огненный шар. Это Солнце.
Оно поднимается выше и выше, преобразуя все вокруг.
Начинается новый день.
Послесловие
В необъятных просторах мироздания несется космический корабль. На его борту три миллиарда пассажиров. Корабль — это наша планета. Пассажиры — это мы, человечество.
Земля не просто дом, где мы живем. Земля создала нас. Она кормит и одевает. Вся история человечества — это история освоения Земли.
На ранних стадиях развития человек находил все нужное ему на поверхности планеты. Но по мере использования руд, угля, нефти их видимые запасы истощались.
Сегодня самая глубокая шахта, в которую для добычи полезных ископаемых опускается человек, уходит в землю на три километра. Самая глубокая скважина достигает только семи тысяч восьмисот метров — немногим более одной тысячной доли всего радиуса Земли. Продвигаться дальше мешают жара и большое давление лежащих сверху пород.
Экономисты предсказывают время, когда человечество использует все разведанные запасы угля, нефти, руд… Удастся ли людям в поисках источников тепла, энергии и полезных ископаемых проникнуть еще дальше в недра планеты! Что найдут они там, на неведомых глубинах!
Ответ на этот вопрос пытаются дать не только фантасты. Глубинные недра Земли становятся предметом практических исследований ученых — вулканологов, сейсмологов, геологов, геофизиков, геохимиков, океанологов…
Огромная армия науки приступила к изучению Земли.
Но как мало мы еще знаем о ней! Недаром толщину изученного слоя Земли часто сравнивают с кожурой яблока!
До сих пор идут споры о природе вулканической деятельности, о механизме землетрясений, о сущности земного магнетизма, гравитации… Наукой не решен еще вопрос о происхождении материков, о том, увеличиваются или уменьшаются размеры Земли, охлаждается она или нагревается.
Противоречивы взгляды на состав вещества земного ядра и его состояние. Современная наука признает заслуживающим внимания и предположение о металлическом железо-никелевом ядре и гипотезу силикатного ядра.
Наконец, мы имеем лишь самое приблизительное представление о полезных ископаемых. В частности, сейчас ученые усиленно дискутируют вопрос о происхождении нефти. Есть много оснований утверждать, что нефть имеет неорганическое происхождение, что она продукт «глубинного дыхания Земли», как называл академик Вернадский подземные газы, поднимающиеся из ее недр. Более того, нефть можно рассматривать как источник первичных форм жизни на Земле. Но, разумеется, и у этой гипотезы имеются как сторонники, так и противники…
В нашей стране исследования глубинных недр разворачиваются широким фронтом.
По идее академика Лаврентьева на Камчатке осуществляется строительство первой геотермической электростанции.
Начинается бурение скважин на глубину 7 километров, ведется подготовка к бурению на 15 километров. Разрабатываются совершенно новые приемы бурения, основанные на применении ультразвука, искровых разрядов, взрывов.
Конструкторы задумываются над созданием кораблей для проникновения человека в глубинные недра. Эта идея заимствована из опыта освоения космического пространства и приобрела в наши дни реальный, а не фантастический смысл.
Естественно, что мы не можем предъявлять к научно-фантастическому произведению такие же требования, как к научному исследованию. И все же отрадно, что в своей киноповести Б.Шейнин основывается на многих из принятых ныне научных гипотез.
Самое важное, однако, другое — то, что автор своим произведением привлекает внимание к явлениям, которые пока еще одинаково мало разработаны как в науке, так и в произведениях научной фантастики.
Доктор геологических наук П.Н.КРОПОТКИН.