Я не жду того, что буду спать спокойно в одной комнате с Джесом, но выходит наоборот. Это первая ночь с тех пор, как я вернулась из Кенсингтона, когда я не просыпаюсь в пропитанных потом простынях. Вместо этого я просыпаюсь спокойно, когда лучи солнца проникают в окно. Я смотрю на телефон - я спала с ним под подушкой, на всякий случай. Вообще-то я точно не уверена в том, что думала, могло произойти. Уже за десять часов утра.

Я поворачиваюсь, ожидая увидеть дремлющего Джеса в кровати на другой стороне комнаты, но его кровать пуста, простыни едва помяты - словно он вовсе там и не спал. К этому времени мои родители уже не будут спать. Они обнаружат, что я пропала. На моем телефоне пять пропущенных вызовов. Возможно, они звонили Фионе. Может быть, звонили в полицию. Может быть, они упрекают себя. Может быть, они слишком обеспокоены, чтобы что-то делать, но расхаживают по дому взад и вперед, гадая, куда я пропала на этот раз. Я не могу позвонить домой - они будут задавать слишком много вопросов, если услышат мой голос с другого конца линии.

Чувствуя вину, шлю родителям e-mail - просто чтобы дать им знать, что я в порядке и скоро вернусь домой. После отправки сообщения, выключаю свой телефон. Я не потрудилась одеться. Я даже обувь не надевала. Скручиваю низ пижамы, в которой спала, в футболку. Снаружи свежий воздух, светит солнце, но воздух кажется тяжёлым, зловещим, словно небо может расколоться в любой момент. Конечно, я понимаю. Как и говорил Джес, надвигается шторм. В конце концов, не будет большой волны без бури.

Я не удивляюсь, когда вижу его грузовик на стоянке точно там, где он оставил его прошлой ночью. Одной из его досок нет. Он на пляже. Думаю, я знала это с того момента, как проснулась. Эти волны плохие, даже я это вижу. Маленькие и порывистые, их края не скручиваются, когда они ударяются о берег. Но Джес покорил большинство из них, поворачиваясь и свистя, резко ударяясь доской, катаясь по краю волны, крутясь, как балерина, и пригнувшись, как тигр.

Он заметил меня, наблюдающую за ним и помахал, позволяя потоку вернуть его к берегу.

— Ты не должен останавливаться, — говорю я, пока он идёт ко мне, устанавливая доску на бедре.

— И тебе доброе утро. — Он вставляет доску в песок.

— Верно, — говорю я, качая головой. — Доброе утро.

— Ты кажешься удивлённой, — говорит он, стряхивая солёную воду с волос. Влажными они выглядят угольно-чёрными.

— Удивлённой?

— Видишь-ли, даже у жалкого наркоторговца, вроде меня, есть хорошие манеры.

Я покраснела, складывая руки на груди. У Джеса есть способность заставить меня чувствовать себя плохим парнем. Может, я им и являюсь; он ничего мне не должен, но всё-таки пришел к моему окну прошлой ночью и привел меня сюда.

— Даже у таких людей, как я, есть родители, знаешь ли. Мои научили меня говорить "спасибо" и "пожалуйста", как и твои.

Я не отвечаю. Трудно поверить, что у него в детстве могло быть всё то же, что и у меня.

— Иди сюда, — говорит Джес, спускаясь на пляж спиной к отелю. — Я хочу показать тебе кое-что.

Иду следом за ним. Песок липнет к низу пижамных штанов, и ветер проникает через футболку, заставляя дрожать. Пляж очень маленький - всего в нескольких ярдах отсюда вода встречается с горами, холмы усеяны домами. Несомненно, владельцы платят высокие цены за вид - океан с одной стороны, а горы с другой.

Джес останавливается и указывает на большой дом вдалеке, расположенный на высокой горе. По крайней мере, в три раза превышающий размер стеклянного дома. Весь дом Джеса в Кенсингтоне можно вместить внутри этого. Но, в отличие от других домов на холме, в нём нет огромных стеклянных стен, выходящих на океан. Только нормальных размеров окна, выглядывающие из-под испанской черепичной крыши, словно тот, кто строил этот дом, не оценил всего вида.

— Видишь этот дом? — спрашивает Джес.

— Невозможно не увидеть этот дом, — говорю я. — Можешь себе представить, что пришлось срубить все деревья вокруг, чтобы построить его? Знаешь, что им, наверное, пришлось пробить дороги в гору, чтобы просто сюда попасть?

Джес кивает.

— Могу представить, — говорит он. — Я провёл все своё детство воображая об этом.

Я щурюсь в солнечном свете, поднимая руку, чтобы прикрыть глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот где я вырос, — говорит он.

— Вот где ты вырос? — повторяю я, желая, чтобы мой голос не звучал так недоверчиво, но Джес только смеётся.

— О, да, — отвечает он. — И я узнал гораздо больше, чем мои "пожалуйста" и "спасибо". Я узнал как держать вилку для салата и нож для стейка, как есть суп и пить холодный чай каждый день в четыре часа вечера, всё вовремя.

Не могу представить, чтобы Джес жил и секунду своей жизни, делая что-то вовремя.

— Как тебе удалось оттуда... — я останавливаюсь, но Джес по-прежнему отвечает на не заданный вопрос.

— Я узнал о сёрфинге. Невозможно было не открыть сёрфинг. Я мог видеть каждый пляж на мили вокруг от этой горы и каждый день, в любую погоду, они были там. Сёрферы. Парни, у которых не было ничего, кроме одежды на спинах и досок под ногами. Парни, которые получали чертовски больше удовольствия, чем я. И вот, однажды утром, я тайком купил доску на свои карманные деньги и... — Он замер, странная улыбка заплясала на его губах при этом воспоминании.

Этот взгляд я знала хорошо - я видела его на лице Пита и на лицах моих братьев тоже. Это взгляд, говорящий, что ты не понимаешь, что большинство из вас делают на земле, когда можно найти так много веселья в воде.

— Что случилось?

Джес пожал плечами.

— Это ни какая-то особенная история. Я прогуливал школу, чтобы гоняться за волнами. Оснастил багаж на крыше моей машины, привязал пару досок и снял на несколько дней. Я не был тем сыном, какого они хотели — знаешь, круглый отличник, ученик колледжа, что-то в этом роде.

Я киваю, думая о братьях. В то время, когда они убегали в прошлом году, они сводили родителей с ума месяцами. Каждое утро, когда мы с родителями просыпались, то не знали были ли Джон и Майкл дома или пропадали, удирая на новейший пляж, где волны, говорят, были заряжающими.

Родителям приходилось бояться телефонных звонков по вечерам из школы - предупреждений о том, что если ситуация не изменится, братья будут переведены на год назад, их отстранят, исключат. Я привыкла, что мамины губы складывались в тонкую линию, когда отец читал им лекции о приоритетах. Я привыкла смотреть на лица братьев, как и отец, не имея понятия, что в действительности означает это слово.

— Когда мне было шестнадцать, — продолжает Джес. — Родители сказали, что отправляют меня обратно в школу. Я не помню названия того места, но это где-то, где нет выхода к морю, никакой близости к океану. Они думали, что всё с чем мне нужно разобраться, так это некоторое время побыть на суше. — Он смеётся, но это не шутка. — Поэтому я сбежал. Я не боялся стать бездомным, стать одиночкой - ни с чем, кроме одежды за спиной и доской под ногами. Я боялся жизни без океана прямо за дверью.

Открываю рот, чтобы сострить о таком большом крепком парне, который так испугался, но сжимаю губы вместе прежде, чем вырвется хоть одно слово. Потому что он выглядит таким серьёзным. Он не был большим крепким парнем, не тогда. Он был шестнадцатилетним ребенком. Как мои братья. Как я - и я тоже сбежала.

— Несколько месяцев спустя я наскочил на Пита. Маленький сопляк порвал меня на волне на Хантингтон-Бич. — Он улыбается воспоминаниям. — Я завёлся после него, как летучая мышь из ада. Я это и имею в виду, я был готов выбить малышу зубы, — он качает головой. — Но затем он улыбнулся мне и протянул руку. И прежде, чем узнал это, я обрушился на пол какого-то пустого заброшенного дома, который он нашёл, чтобы пережить ту неделю.

Я улыбаюсь.

— Звучит неплохо, — говорю я.

Джес кивает.

— Так и было. Это было... — он замолкает. — Не высмеивай меня за то, что я скажу, ладно?

Киваю.

— Это было самое счастливое время в моей жизни. Пит и я просто пробирались вверх и вниз по побережью, разговаривали о большой игре, спали на диванах и в палатках на пляже и просто занимались серфингом, понимаешь? На каждой волне, которую мы смогли найти. Наконец, Пит обнаружил Кенсингтон и эти пустые дома, а мы переехали в один из них; просыпались с солнечными лучами и занимались серфингом. Нам было так хорошо. Мы знали, насколько хорошо. Мы говорили, что это только вопрос времени, прежде чем мы будем летать по всему миру и начнём работать с большими волнами, прославимся этим. Ночью мы говорили их имена, как другие люди произносят молитвы: Мейврик, Ведьмино дерево, Джоуз, Пайплайн, Теахупоо.

— Ху-поо? — повторила я. — Что это?

— Это волна в Таити, — объясняет он. — Теахупоо — это Таитянская волна - "Разбивающая скалы".

— Серьёзно? Ты хотел заниматься серфингом на волне, которая называется "Разбивающая скалы"?

— Всё еще хочу, — говорит Джес.

— Ну, тогда почему вы этого не сделали? — спрашиваю я. — Почему ты и Пит не выбрались и не завоевали весь мир, как и планировали?

Вместо того, чтобы ответить, Джес идет обратно в сторону мотеля. Я иду следом.

— Ты голодна? Давай возьмём чего-нибудь поесть.

— Я в пижаме, — говорю я. — У меня нет обуви.

— Я тоже. Не волнуйся - в месте, о котором я говорю тебе не нужны ни обувь, ни рубашка, ни обслуживание.

— Видишь ли, — начал Джес двадцать минут спустя, когда мы сидели за расколотый, разваливающемся столе для пикника, который, как мне кажется, был покрашен в белый цвет около пятидесяти лет назад. — Моя жизнь во многом похожа на твою.

— О, у тебя тоже была привычка сбегать с наркоторговцами в поисках пропавших братьев или сестер?

Джес качает головой.

— Позволь перефразировать. Моя жизнь во многом совпадает с твоей прежней. Фантастический дом на холме...

— Мой дом не похож на твой, — перебиваю я. Мой дом милый, и это все, а Джес вырос во дворце.

— Логично, — говорит он, кивая. — Но мы оба выросли в домах с родителями, которые хотели думать, что знают о том, что для нас лучше. Я ходил в школу пять дней в неделю, как и ты. Я должен был пойти в колледж, как и ты. У меня даже была девушка как ты — умная, красивая, непоколебимая словно ад, когда хотела получить что-то, — была ли это очередная волна или её следующий контрольный тест.

— Что с ней случилось?

Джес печально улыбается.

— В итоге она поняла, что я - не то, чего она хочет.

Я удивлена тяжелой боли в его голосе.

— Она разбила тебе сердце?

Джес тяжело пожимает плечами.

— Она поступила правильно, порвав со мной. Она по-прежнему была на верном пути, а я был сбит с толку. В любом случае, у меня были и другие причины для разочарований, — говорит он медленно. — Но ты уже знаешь какие, не так ли?

Я киваю, думая о Фионе. За несколько дней до выпускного она позвонила мне в слезах. Дэкс сказал, что, возможно, им лучше расстаться прежде, чем они пойдут в разные колледжи. Она сказала, что он разбивает ей сердце только подумав об этом, а я сказала всё, что ей нужно было услышать: конечно, он тебя любит. На самом деле, он не хочет с тобой расстаться. Конечно, вы можете быть вместе даже в разных университетах.

Но на самом деле я думала о том, что братья разбили мне сердце в тот момент, когда сбежали. Также они разбили сердца родителям. Я жила в стеклянном доме полном разбитых сердец и ещё даже не влюблялась.

Интересно, осталось ли всё так же. Моё сердце, определенно, чувствует себя лучше, чем когда-либо, долгое время. Может быть, оно снова собирается, становится сильнее, чем ближе я нахожусь к братьям. Или, может быть, это что-то ещё - кто-то ещё. Отрицательно качаю головой, моргая, и решаю сменить тему.

— Ты собирался рассказать мне, почему ты и Пит не путешествуете вокруг мира, как планировали.

Джес кивает, улыбаясь официантке, которая приносит ему чашку кофе и ставит две тарелки с яичницей перед нами.

— Я не заказывала яичницу, — говорю я.

— Это всё, что у них есть, — отвечает Джес. Я осматриваюсь. Не уверена, что это место можно квалифицировать, как ресторан. Это просто фургон на краю пляжа за мотелем, с тремя потрепанными столами для пикника. Я пробую кусочек яичницы, ожидая приступа тошноты. Но она удивительно хороша, а я умираю с голоду.

— Дело вот в чём, — говорит Джес наконец. —Гидроциклы стоят денег.

— Конечно стоят.

— Гидроциклы, — повторяет Джес, — стоят денег. Билеты на самолёт стоят денег. Доски для серфинга стоят денег, крепления для ног стоят денег и даже буксирный канат стоит денег.

— До меня дошло, — говорю я. — Вы не можете стать крупнейшими серферами мира и покорять лучшие волны бесплатно.

— Точно, — соглашается Джес. Он сидит развалившись, подложив руки под голову и выпрямив ноги перед собой.

Мне нужно двигаться так, чтобы наши ноги не соприкасались. Он снова пожимает плечами и садится прямо, наклоняясь ко мне, облокотившись о стол.

— Я просто пытался заработать нам немного денег.

Я смотрю на свою яичницу.

— Но какой ценой?

— Ты говоришь прямо как Пит. "Оно того не стоит" — вот, что он говорил мне снова и снова. Я сказал ему, что это только временно, пока не накоплю достаточно, чтобы купить нам лыжи и несколько билетов. Но Пит выгнал меня прежде, чем я сделал больше. Разумеется, — добавляет Джес, делая глоток кофе. — Я не ушел далеко. Пит, может, и ненавидел меня, но не только его дом в Кенсингтоне был пустым.

— Итак, он живёт на одной стороне пляжа, а ты на другой.

— И он крадёт достаточно хлама, чтобы быть в состоянии прокормить людей, которые появляются у него в доме время от времени, а я продаю наркотики, чтобы заработать достаточно денег для водопровода, электричества, гидроцикла и всех досок, которые я захочу.

Он улыбается, но не выглядит довольным собой. Он говорит спокойно:

— Если бы не я продавал, Венди, это бы сделал кто-то другой.

Он говорит мне об этом, но его голос звучит так, словно он сам в это не верит.

Качая головой, он продолжает:

— Пит и его компания иногда по-прежнему покоряют большие волны. Местные. Но те, что по всему миру? Он просто не может туда попасть.

— Ты тоже не можешь, очевидно, — возражаю я, и голубые глаза Джеса фиксируются на мне. — Я имею в виду, ты сохранил деньги и купил все принадлежности, но ты всё ещё не там - не путешествуешь по миру и не покоряешь те волны. В любом случае - не то, что ты планировал.

— Нет, — соглашается Джес. — Не то, что планировал, — он упирается лбом в руки и делает глубокий вдох. — Я сделал то, что должен был, — говорит он. Его голос звучит приглушённо и отдалённо. — И, не собираюсь лгать — я сделал бы это снова. — Он смотрит наверх, его взгляд пронзительный, а глаза блестят в солнечном свете.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться? — спрашиваю я, кивнув головой в сторону гор - в направлении дома его детства. — Понимаешь, просто, чтобы увидеться с родителями хотя бы на секунду? Дать им знать, что ты в порядке?

Джес кивает, отводя взгляд от меня и посмотрев на горы за нами. Он прижимает руки к столу - всего в нескольких дюймах от моих. Не думаю, что он собирается мне отвечать, но, наконец, он смотрит на меня своими пронзительными голубыми глазами и говорит:

— В порядке ли я?

Я не хотела этого делать, но в ту же секунду взяла его руку в свою, крепко сжимая. Его кожа прохладная, большой палец с мозолью нежно трется о мои кулаки - так нежно, даже нежнее, чем я когда-либо представляла, чтобы кто-нибудь мог или хотел ко мне прикоснуться.