После первой встречи члены англо-американской спецгруппы были в восторге. Они нашли золотую жилу. Пеньковский, пусть и перенапряженный, но героически настроенный романтик, имел, несомненно, доступ к секретным материалам, которые могли бы прояснить уровень советской ядерно-ракетной мощи и план действий Никиты Хрущева в случае начала ядерной войны. Для обеих групп размах откровений Пеньковского, искренность и подробность изложения вопросов говорили о его честности. Никто из подсадных агентов, засланных в органы западной разведки, не мог бы предоставить подобную информацию.

Большой интерес представляли ответы на такие важнейшие вопросы, как отношение Хрущева к Западному Берлину и существует ли между Соединенными Штатами и Советским Союзом ядерная брешь. Хрущев публично заявил, что в Советском Союзе ракеты скатываются с конвейеров, как колбаски, и намекнул, что его страна производит больше ядерного оружия и лучшего качества, чем Соединенные Штаты. Информация Пеньковского противоречила этим утверждениям. Открытием было и его описание продуктовых бунтов в Советском Союзе. В те дни лучшим местом для жизни в СССР была Москва, поскольку центральные органы, которые управляли экономикой, заказывали в столицу большое количество товаров и продуктов. Контроль Коммунистической партии исходил из Москвы, из центра. Строгие меры безопасности усложняли поездки для западных корреспондентов; даже тогда, когда эти редкие поездки за пределы столицы и случались, все заранее было подготовлено таким образом, чтобы представить реальность в розовом свете. Традиция «потемкинских деревень» была сохранена. (Любимец императрицы Екатерины II князь Григорий Александрович Потемкин строил фальшивые деревни в степях к северу от Черного и Азовского морей, чтобы создать видимость большего заселения этих районов, чем на самом деле, когда в 1787 году сюда с визитом приехала императрица.) В 1961 году советские официальные лица давали указания перекрашивать фасады зданий, устраивали банкеты в честь гостей, которые приезжали в колхозы и совхозы, чтобы показать, что они процветают, но в глубинке жизнь была отнюдь не сладкой.

Бьюлик и Кайзвальтер, которые остановились в гостинице около «Маунт Роял», решили вынести пустые бутылки из-под вина и выбросить их в контейнер на улице, чтобы у персонала гостиницы не возникло подозрения, что в 360-й комнате была вечеринка. На следующее утро Бьюлик отправился в американское посольство на Гросвенор-сквер и подготовил телеграмму в штаб в Вашингтон об итогах первой встречи. Отдельно было послано дополнительное сообщение об информации Пеньковского по поводу разворачивания ядерных ракет в Восточной Германии. Телеграммы были переданы Карлтоном Свифтом-младшим, заместителем начальника лондонского центра.

Бьюлик и Кайзвальтер провели весь день, просматривая свои заметки, слушая магнитофонные записи встречи и готовясь к новому визиту Пеньковского. К ним присоединился и Леонард Маккой, который усердно работал, подготавливая вопросы для следующей встречи. Маккоя, офицера сектора межведомственной информации, специализировавшегося по Советскому Союзу, направили в Лондон по просьбе Бьюлика, чтобы Пеньковскому были заданы специальные вопросы, особо интересующие американскую сторону. После совместной встречи Бьюлик и Шерголд решили, что было бы полезнее, если бы Маккой представлял интересы как американцев, так и англичан, поскольку его знания в этой области были очень обширными.

Офицер сектора межведомственной информации является связующим звеном между сотрудниками Управления нелегальных операций и теми, кто использует их информацию в остальных подразделениях разведки. Личный состав нелегального отделения по Советскому Союзу отвечает за общее осознание потребностей всех правительственных управлений, включая аналитическую часть ЦРУ, Государственный департамент, Разведывательное управление обороны (РУО) и Совет национальной безопасности (СНБ), который консультирует президента. Зная оперативные возможности нелегальной службы ЦРУ, офицер сектора межведомственной информации удостоверяется, что агентам Управления задаются нужные вопросы. Получаемая информация затем распространяется в органах разведки в качестве «необходимой для принятия к сведению». Имя агента или находящегося под контролем шпиона и получающего от Управления средства информатора, который время от времени предоставляет сотрудникам ЦРУ какие-то сведения, никогда в раз-веддонесении в открытую не указывается, агента лишь описывают общими словами и обозначают степень надежности — А, Б или В.

В секторе межведомственной информации информацию, полученную от Пеньковского, разделили на две категории высокосекретных донесений, предназначенных специально для операции. В одной части донесений были собраны документы, которые Пеньковский сфотографировал и послал на Запад. Эта серия была названа «Айронбарк». В другой части было собрано все, что рассказывал Пеньковский об известных личностях и об их комментариях по жизненно важным вопросам. Эта серия получила название «Чикади». В эту серию входили и собственные впечатления Пеньковского по вопросам политического и военного развития, основанные на его источниках информации.

Динамизм и энтузиазм Пеньковского, его широкомасштабное и страстное осуждение советской системы и ее лидеров, проиллюстрированное анекдотами, захватили и ошеломили англо-американскую спецгруппу. Никогда еще не было советского шпиона, подобного ему.

Только после первой встречи спецгруппа познакомилась с материалами, которые Пеньковский передал Винну в Хитроу. Увиденное еще больше взволновало спецгруппу. Документы, похоже, были подлинными и содержали новую информацию. Ни американцы, ни британцы не располагали подобными советскими документами. Информация с разъяснениями Пеньковского должна быть передана соответствующим военным и политикам. В первый раз Пеньковский передал семьдесят восемь страниц «секретных» и «совершенно секретных» материалов, большинство из которых он переписал от руки. Он также дал четыре фотокопии планов строительства пусковых площадок ракетных установок, которые позже, во время карибского кризиса, сыграют решающую роль. Материалы главным образом касались ракет, включая смертоносную V-75, которая в НАТО шла под названием СА-2, Гайдлайн, — зенитный управляемый ракетный снаряд, о котором в то время почти не знали. Пеньковский также передал сведения и характеристики о R-5, R-ll, R-12 и R-14 — ракетах среднего и промежуточного радиуса действия и их наземном оборудовании. На Западе этим ракетам НАТО дало названия: СС-1, СС-4, СС-5 и СС-6. Он передал также оперативный шифр для разведывательных терминов и пять страниц материалов по поводу «ошибочных действий Хрущева, сокращения армии и урезывания заработной платы и пенсий военным».

Во время разговоров с Пеньковским постоянно чувствовалось его стремление к признанию и одобрению со стороны Запада. Его необъятное «эго», желание стать лучшим шпионом в истории после каждой встречи валили с ног от усталости членов спецгруппы. Затем приходилось расшифровывать «улов».

Бьюлик попросил в штабе для Пеньковского фотокамеру «Минокс», чтобы тот без труда мог копировать секретные документы. Пеньковский рассказал также членам спецгруппы об украденной документации по американскому оружию, которую видел в библиотеке секретной литературы ракетных сил, и предложил ее перефотографировать. Изучив эту документацию, контрразведка ЦРУ могла бы установить, откуда она взялась, и вышла бы на агентов, которые передали ее Советам. Пеньковский был слишком многословен; члены спецгруппы пытались усвоить и отобрать информацию, которую во время встречи он им передавал. Кайзвальтер работал над переводом магнитофонных записей встреч, а группа МИ-6 в Лондоне переводила предоставленные Пеньковским документы.

На следующий вечер, 21 апреля, в 21.25 Пеньковский вернулся в комнату в «Маунт Роял», где происходила встреча. Первоначальная настороженность членов спецгруппы отступила, сменилась профессиональным признанием его честных намерений и стремлением максимально эффективно использовать предоставленное время.

Пеньковский пришел на встречу после ужина в советском посольстве с сотрудником ГРУ, который во всех подробностях обрисовал работу ГРУ в посольстве на Кенсингтон. Пеньковский передал имена, должности и места, где работают сотрудники ГРУ в Лондоне. По мере продолжения разговора с группой спецслужб становилось все более очевидным, что Пеньковский со своим коллегой из ГРУ выпили во время ужина не меньше полбутылки коньяка. Отвечая на прямые вопросы или рассказывая о чем-то личном, Пеньковский отвлекался больше, чем во время первой встречи, но казался отнюдь не пьяным, а лишь возбужденным от осознания того факта, что он мстит, выдавая тайны советской военной мощи и организации системы разведки.

Во время перерыва в разговоре Пеньковский подписал акт вербовки, соглашаясь тем самым работать на американское и английское правительства. Это был стандартный контракт на вербовку агентов с обеих сторон, но скорее Пеньковский, нежели его наниматели, был инициатором его подписания. Ему хотелось заслужить доверие британской и американской служб. Акт был составлен членами спецгруппы. В нем говорилось:

1. Я, Пеньковский Олег Владимирович, полковник Советской армии, настоящим предлагаю свои услуги правительствам Соединенных Штатов Америки и Великобритании отныне и впредь начиная с 21 апреля 1961 года. Обязуюсь служить этим правительствам верой и правдой и приложить все силы для выполнения приказов, переданных мне представителями данных правительста

2. Обязуюсь работать на правительства Соединенных Штатов Америки и Великобритании от их имени в СССР, пока моя работа будет нужна. После я обращусь к правительствам Соединенных Штатов и Великобритании с просьбой предоставить мне и членам моей семьи политическое убежище и гражданство одной из этих стран, а также положение в выбранной мной стране в соответствии с моим званием и оказанными услугами.

3. Впредь считаю себя солдатом свободного мира, борющегося за дело человечества в целом и за освобождение народа России, моей родины, от тирании.

4. Настоящим заявляю, что подписываю этот акт, осознавая всю его важность и проявляя свою собственную волю.

Документ был составлен более подробно, чем обычный контракт между агентом и его нанимателем. В большинстве случаев такие контракты навязываются агенту, чтобы еще больше стимулировать его решение работать. Этим подчеркивается, что пути назад нет и что агент уже не может изменить свое решение. В акте Пеньковского говорилось, что он полностью осознает дело, на которое идет, и его важность. Это был символ его новой роли, реализации его возможностей и расплаты.

Подписав контракт, Пеньковский успокоился и перечислил членам спецгруппы задания ГРУ, которые ему поручили выполнить в Англии. Предполагалось, что он разберется со своими контактами в Великобритании и оценит их агентурную потенциальную ценность, сообщив потом об этом резиденту ГРУ в Лондоне. Вдобавок ему нужно было сообщить о методах, которые использовала контрразведка против их делегации. И, наконец, Пеньковскому нужно было собрать информацию технического порядка по ряду вопросов, включая перегонку морской воды в питьевую, изготовление искусственного меха, успехи Великобритании в производстве синтетической резины и новые технологические процессы в металлургии и машиностроении.

Пеньковскому не терпелось обсудить, каким образом добытые им и переданные спецгруппе секретные военные сведения могли быть использованы Соединенными Штатами и Великобританией, не скомпрометировав его самого. На карту была поставлена его собственная безопасность. Если о переданном им материале станет широко известно, то до Москвы дойдут слухи, что у американцев и англичан появился новый хороший источник. Тогда начались бы широкомасштабные поиски этой утечки, как и в случае с американцами, которые рвались выследить того, кто передал в руки Советов американские военные публикации. Возникла классическая дилемма для разведчиков: как держать агента на месте, пользоваться его сведениями и защищать его от возможного засвечивания.

Главной темой второй встречи были технические вопросы работы ГРУ. Пеньковский переписал от руки последний список кличек оперативников ГРУ и объяснил членам спецгруппы, как им пользоваться. Он дал точное описание оперативных машин ГРУ, в основном иностранных марок, которые находились на автобазе ГРУ на улице Грицевец, в двух кварталах от Министерства обороны, недалеко от Арбата.

Пеньковский гордо заявил, что целых тридцать часов обдумывал, как не попасться агентам иностранной контрразведки.

— Я знаю, где и что можно спрятать в «Понтиаке», «Форде», «Мерседес-Бенце», например на полу и в подлокотниках. Впереди, где сидят водитель и пассажир, пол приподнимается, а под ним — дыра. Если меня преследуют, материалы можно выбросить: меня ловят, а у меня ничего нет. Поэтому машины устроены так, что, когда они останавливаются или тормозят, красные сигнальные лампочки сзади не срабатывают. Когда кто-то высаживается или садится в салон, салон не освещается, и существует много мест, где можно спрятаться. Так сделаны все оперативные машины. И такая еще выдумка: когда снимают металлический каркас обивки, образуется место, где можно спрятаться. Никогда не догадаешься, что там кто-то сидит.

Пеньковский подчеркнул, как для ГРУ важен такой источник разведданных, как радиоперехват, и указал местонахождение точек радиоперехвата в каждом военном округе Советского Союза, который граничит с несоциалистической страной. Затем, словно игроки неожиданно объединившихся соперничающих команд, Кайзвальтер и Пеньковский стали по очереди анализировать карьеры сотрудников ГРУ. Кайзвальтер описывал каждого офицера, а Пеньковский указывал его отличительные черты: у одного генерала золотые зубы, другой попросил у Пеньковского помочь поставить ему телефон, красотка-жена третьего любит заводить романы...

Они продолжали обсуждать список, но Пеньковский немного отвлекся, чтобы описать политическое положение внутри Советского Союза. Он рассказал о голодном бунте в Воронеже, в 880 километрах к югу от Москвы, который был подавлен силой. Члены спецгруппы услышали об ужасных условиях жизни в сельской местности, о том, что государство не разрешает колхозникам держать коров, и о полном крахе системы коллективного хозяйства. И хотя такая информация представляла достаточный интерес, это было не то, о чем членам спецгруппы необходимо было знать в первую очередь. Кайзвальтер постарался снова перевести разговор на оперативные темы: на вопрос о личной безопасности Пеньковского и на то, как дальше держать связь.

Пеньковский не был готов к разговору об этом. Все еще не прощая обиды за долгое ожидание, он спросил, почему с ним не связались раньше.

— Почему же мне не могли написать хоть пару слов о том, например, что придется ждать еще восемь месяцев? — спросил он.

— Это можно было сделать, — ответил Кайзвальтер. — Но мы специально не торопились, пока не были готовы передать вам инструкции, как лучше переправить нам материалы. Это было сделано для того, чтобы максимально обезопасить вас и нашего человека.

Пеньковский, который, по всей вероятности, осознавал рискованность встречи с двумя американскими студентами, снова рассказал о своих тревогах по поводу разговора с ними:

— Я совершил ошибку. Я хотел, как положено, попрощаться с ними на набережной, но в переулке мы натолкнулись на двух милиционеров. Студенты заметили, что я встревожен. Когда я сказал им по-русски, что нам надо зайти в подъезд, чтобы обо всем договориться, они испугались и ушли. Они пошли по улице Осипенко к гостинице «Балчуг», а я шел следом, поскольку боялся, что они выбросят документы. А потом после такого долгого молчания я решил, что если они не выкинули документы по дороге, то могли после спустить их в туалет в гостинице.

А теперь должен вас предупредить: если вы в будущем захотите мне позвонить, не говорите по-английски. Что, кстати, хотел сказать человек, который позвонил мне в воскресенье в 11 утра? Единственное, что я понял, было слово «март».

— Март, конечно же, название месяца, — объяснил Кайзвальтер. — Он пытался передать вам, что с вами свяжутся в марте или апреле. Затем он сказал, что вам надо терпеливо ждать и, пока вам не Дадут знать, ни с кем не вступать в контакт. Будет дан знак, и вам снова позвонят.

— Все это можно было передать двумя словами, — заворчал Пеньковский. — Почему вы не оставили эту информацию за батареей?

— Потому что это означало лишь одно — продолжайте ждать. А возвращение к тому же тайнику с новыми полными инструкциями могло создать дополнительный риск.

— Люди все время туда заходят, — возразил Пеньковский, выбравший для тайника именно такое место, где обычно было полно народу.

— Зачем же дважды использовать тайник для этой цели, когда сделать это один раз намного безопаснее? — спросил Кайзвальтер.

— Тем не менее, — настаивал Пеньковский, — все, что нужно было сделать, это положить записку, в которой бы говорилось, чтобы я подождал и что документы попали по адресу. Уверен, что в то время за мной вообще никто не следил.

— По всей вероятности, нет, — согласился Кайзвальтер. — Но, скорее всего, следят за нашим человеком, которого мы хотели послать, чтобы установить с вами контакт. Следовательно, это наблюдение представляет опасность и для вас.

— Но вы поверили мне, что у меня были еще документы, которые я намеревался вам переправить?

— Конечно же, мы вам поверили, потому что первый переданный вами материал полностью прояснял ситуацию.

— Вы все это проверили?

— Конечно, — ответил Кайзвальтер.

Кайзвальтер воспользовался моментом, чтобы рассказать о возможном плане установления связи с Пеньковским путем переброса материалов через стену «Дома Америки» в том месте, где стена подходит к самому зданию. И хотя сначала этот способ передачи был исключен послом, к нему можно было вернуться снова, если бы подтвердились честные намерения Пеньковского. Пеньковский заверил членов спецгруппы, что знает, где находится «Дом Америки», и мог бы избежать встречи с советским милиционером, который дежурит у входа.

— Теперь слушайте внимательно, — сказал Кайзвальтер. — Речь идет о том, что в определенное время вы, подождав пять минут и удостоверившись в том, что за вами никто не наблюдает, перекинете пакет с вашими материалами через стену, которая примыкает к зданию. Именно в это время наш человек будет ждать от вас передачу.

Пеньковский кивнул и сказал:

— Там нет милиционера. Он стоит перед зданием.

— Правильно, — сказал Кайзвальтер. — Но вообще никто не должен видеть, как вы кидаете пакет. Дело в том, что, если за это короткое время у вас не будет возможности перебросить документы, вы сможете прийти во второй или в третий раз в оговоренное время — через неделю, затем через две недели, но в определенный день и в определенный час.

Пеньковский с этой идеей согласился:

— Точно. Ночью темно. Милиции нет. Они с другой стороны. Люди прогуливают там своих собак. Может все хорошо получиться.

Бьюлик перебил, предложив по-английски перейти к обсуждению оперативной части и поговорить о связи. Как они будут связываться с Пеньковским в Москве, где за американскими и британскими дипломатами так неотрывно следят? Бьюлик предложил разработать способы, которые защитили бы Пеньковского и сделали бы возможным установление безопасной и эффективной связи. Ответ таков: надо использовать дипломатов, с которыми Пеньковский обычно встречается по работе в Госкомитете.

Это было принято. Пеньковский будет пользоваться тайниками только в экстренном случае. Он, напротив, должен был связываться «лишь с теми, с кем обычно контактировал по вопросам работы».

— Вы имеете в виду тех, у кого дипломатический паспорт? — спросил он.

— Конечно, — ответил Кайзвальтер. — С теми, кто будет ходить на приемы, независимо от того, имеет он к ним отношение или нет. Вы, конечно же, будете его знать.

— Хорошо. Это абсолютно правильно.

— Скажем, вы можете пойти в туалет, а через пять минут наш человек последует за вами и подберет ваше послание. Совершенно необязательно встречаться лично или что-то в этом роде. Это безопасно в том смысле, что через две-три минуты вы будете знать, что материал в нужных руках и что дело завершено. И совсем не нужно никуда ездить, — сказал Кайзвальтер. — Это способ, обеспечивающий нам большую безопасность.

Пеньковский слушал, затем ответил:

— Вопрос в том, какое у меня будет положение. Вдруг все изменится для меня в худшую сторону. Кто-нибудь из Центрального Комитета — какая-нибудь сволочь — скажет: «Такого человека (Пеньковского) нельзя держать в ГРУ. Пора с ним кончать». Кроме того, им известно, что генерал-майор Шумский официально мне заявил: «Из архивов КГБ пришло донесение, что полковник Пеньковский сделал ложное заявление. То, что он рассказал о своем отце, не совпало с действительными фактами. Его отец, Владимир Флорианович, имел дворянское происхождение».

Пеньковский снова заметил, что его дед был «великим юристом, высокопоставленным чиновником. У него был богатый, обставленный со вкусом дом». Беспокойство Пеньковского о своем положении было той самой темой, к которой он снова и снова возвращался. Если бы его уволили из Госкомитета, ему пришлось бы жить на пенсию, а пенсии при Хрущеве были урезаны. Его бы лишили допуска к секретным материалам, и вся его разведдеятельность свелась бы к повторению сведений, которые он собирал, встречаясь с офицерами высшего состава. Его деятельность была бы чрезвычайно затруднена, трудным стал бы и его образ жизни.

Пеньковский настаивал на том, чтобы члены спец-группы подумали о разработке одного или двух тайников, но Кайзвальтер постарался его разубедить:

— Если за вами не будет наблюдения, то вы спокойно сможете заложить что-то в тайник или забрать оттуда ответ; но, хотя вы живете в Москве и вам уже сорок два года, уверен, вы даже и не подозреваете, как неотлучно следят в Москве за всеми нашими людьми.

— Понимаю, — сказал Пеньковский.

— Удвойте это понимание, и вы станете близки к действительным фактам. Это большая опасность. Поймите меня, о нашем человеке мы не беспокоимся. Что с ним может случиться, ведь он дипломат? Небольшой скандал, и его вышвыривают вон. Он будет жив и здоров, а...

— А со мной будет кончено, — сказал Пеньковский.

— Спасибо, совершенно верно. Во-вторых, даже если тайник идеален, вы все равно не будете в нем уверены, особенно если там залежится какой-нибудь срочный материал.

Кайзвальтер продолжал предостерегать Пеньковского насчет Винна:

— Мы знаем, что Винн хороший парень и много нам помог, но он, в конце концов, не разведчик и может заговорить. Мы начали большое дело, и если станем использовать его в качестве посредника...

— Если он увидит, что у меня есть личные деньги, он подумает, что я получил их от вас, — прервал Пеньковский. — Лучше предупредите его.

— Не нужно ему ничего говорить, — настаивал Кайзвальтер.

— Винна нечего бояться, — согласился Пеньковский, пытаясь успокоить Кайзвальтера.

— Тем не менее совсем ни к чему и ему об этом знать, и вам подогревать его любопытство, — предупредил Кайзвальтер, который следовал положенной процедуре, стараясь сделать так, чтобы ни курьер, ни контакт ничего не знали о содержании переданных материалов. Поэтому, если Винн был бы скомпрометирован или арестован, он не смог бы раскрыть всю сущность операции.

— Кстати, он спросил меня, встречался ли я с вами вчера. Я сказал, что встречался, — вспомнил Пеньковский.

— Хорошо, но впредь ничего ему не рассказывайте, это не его дело.

Пеньковский засуетился и заерзал на стуле.

— Я еще не кончил рассказывать о том, что у меня здесь написано, — сказал он.

— Рассказывайте, — сказал Кайзвальтер.

— Меня беспокоит то, — сказал Пеньковский, — что на Западе не понимают, что Советский Союз является опасным врагом, который стремится напасть первым, разбить нас, и он сделает это. Однажды темной ночью, когда все будет готово, он это сделает. Он сделает это!

Наш Генеральный штаб не спит. Там разрабатываются сотни вариантов нападения, но точные цели им неизвестны, поскольку многие точки засекречены и не могут быть определены. Поэтому Хрущев и Генштаб поставили перед собой цель: уничтожить обширные территории атомными и водородными бомбами. Понимаете? Создать «ракетный дождь», по выражению самого Хрущева. Это сказал мне Варенцов. Я верю Баренцеву так же, как и Шураеву — это тот, который сказал, что Сайрус Итон предложил свои услуги. Вот с такими опасными людьми мы имеем дело. Как вы поведете себя с Итоном — ваше дело. А что касается моей собственной безопасности — у меня агрессивный нрав и железная воля. Я просто винтик, особенно теперь, в выполнении новых поручений.

Мне кажется, что, несмотря на грандиозные задачи, которые выполняют сейчас американские и британские лидеры, а также американские военные службы, оценки неправильны. Слишком много уступок, послушания и безразличия. Например, какую бы сумму в долларах или фунтах вы ни планировали выделить для того, чтобы стать действительно сильными, вам нужно ее утроить. Потом, если до вас дойдут слухи, что Хрущев готов, что у него много ракет, — а я тоже узнаю об этом по некоторым своим личным или рабочим каналам либо же из других источников, с которыми связан косвенно, — нужно наносить удар первыми. Сокрушительный удар. Тогда победим мы. Вы должны быть уверены со стопроцентной точностью, что эти объекты — Министерство обороны, КГБ и Центральный Комитет — больше не существуют.

Пеньковский говорил о себе и своих западных союзниках «мы» во время всей встречи. Пришлось принимать всерьез осознание поставленной им самим миссии разбудить и вооружить Запад. Это не была миссия агента-дезинформатора. Это было своевременным предупреждением, которое следовало учесть Западу при выработке тактики «холодной войны».

В 1960 и 1961 годах США были вовлечены во внутренние дебаты о советской военной мощи. Военно-воздушные силы оценивали количество советских ракет на основании фотоснимков У-2 и данных второстепенных источников о советских производственных мощностях. Оценки количества советских ракет, сделанные на основании размеров предприятий и расчетов производства урана, ошибочно приписывали Советскому Союзу решающее преимущество в ракетной мощи. Среди аналитиков ЦРУ ходила шутка, что, стоило тучке наползти на небо и закрыть вид сверху какого-то клочка земли, как военно-воздушные силы тотчас же прибавляли новую советскую ракетную площадку к тому числу, о котором уже якобы знали.

«Отставание по ракетам» стало основным пунктом кампании президентских выборов в 1960 году между Джоном Ф. Кеннеди и Ричардом Никсоном. Демократы ставили республиканцам в вину то, что они позволили Соединенным Штатам отстать от Советского Союза по МБР. Кеннеди напомнил о «преимуществе» советских ракет и обвинил республиканцев в том, что это «партия», которая дала нам отставание по ракетам.

Когда 1 мая 1960 года Фрэнсис Гари Пауэрс был сбит в районе Свердловска, программа У-2 над Совет-ким Союзом закончилась. Лето 1960 года, когда американская спутниковая программа фотографирования советских ракетных пусковых установок потерпела ряд неудач, было периодом неведения. Первые спутниковые снимки этих баз появились в августе 1960 года, и к концу года и весной 1961-го фотографии приходили уже постоянно. Новые снимки показывали, что оценки советской ракетной мощи были, по-видимому, слишком завышены.

Пеньковский впервые представил разведсведения по советскому ракетному потенциалу, на которые можно было положиться. Его информация дополнила спутниковые данные в то время, когда они собирались и оценивались. Это повлекло за собой пересмотр отчета Разведывательного ведомства (ОРВ) по советскому ракетному потенциалу осенью 1961 года. Позже его донесения были подтверждены фотографиями со спутника. Отчет Разведывательного ведомства — коллективное согласованное мнение разведывательных органов по поводу какой-либо ситуации, тенденции или движения, сложившихся за рубежом. Он определяет основные элементы, объясняет их значение и оценивает возможности в будущем. Директор ЦРУ отвечает за представление ОРВ президенту. Организации сообщества включают в себя ЦРУ, Разведывательное управление обороны, Агентство национальной безопасности и Бюро Государственного департамента по разведке и исследованиям. ОРВ является основой политических решений президента, это высший итог разведдеятельности, который представляет собой единодушное согласие всех разведывательных органов. ОРВ пересматривается ежегодно или при возникновении необходимости.

Пеньковский не был в курсе дебатов по «отставанию по ракетам». Существование такого спора было бы для него невероятным. Он знал, в каком плачевном состоянии находятся советские разработки по производству наступательных ракет. Он знал также, какие средства были вложены в оздоровление этого положения, чтобы Советский Союз смог первым нанести удар по Соединенным Штатам. План Пеньковского состоял в том, чтобы парализовать Советский Союз изнутри ядерными боезарядами маленькой мощности и отвести таким образом советский первый удар, направленный против Запада. Он знал, что любая атака Советского Союза повлечет за собой массированный ответный удар со стороны Соединенных Штатов. Подобная широкомасштабная ядерная атака после первого удара, как было объявлено в американской стратегической доктрине, уничтожила бы его страну и, насколько нам это известно, возможно, весь мир.

Пеньковский рассказал членам спецгруппы:

— Если бы Гитлер уничтожил наши военные командные центры, он бы выиграл войну. Что же в конечном счете Гитлер сделал? Он потратил миллионы тонн металла, а полностью не уничтожил ни одного военного штаба. Это я точно знаю. Я читал об этом в донесениях Генерального штаба и слышал на лекциях по военной стратегии, которые читал нам заместитель начальника Генштаба в 1947 году. Он сказал, что ни один штаб военных округов — которые снаряжали на фронт батальоны, полки, бригады и дивизии — не был уничтожен Гитлером. Миллионы подготовленных людей в Московском военном округе, от Калинина до Казани, остались целыми и невредимыми. Московский военный Генеральный штаб, расположенный на улице Осипенко, и зона обороны Москвы остались неповрежденными. Если бы Гитлер смог взорвать их при помощи групп «коммандо», если бы он покончил с сердцевиной, которая и занималась всем этим планированием, обладала опытом и знанием дела, тогда бы советское правительство и военное руководство оказались беспомощными.

Поэтому я настаиваю на том, чтобы вы рассмотрели такие цели, как Генеральный штаб, а также Главное артиллерийское управление, Управление противовоздушной обороны, Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза (ЦК КПСС), где заседают все эти сволочи, управляющие страной, — инспекторы, которые обладают привилегиями секретарей обкомов. Они получают зарплату, в их распоряжении находятся машины, им назначено содержание. Я уж не говорю о подземных складах, о военных округах. Их девятнадцать. Через несколько месяцев я смогу доложить вам, что их уже на один-два меньше. Их объединяют. Было бы желательно уничтожить штабы, а что касается стратегии, хорошо бы избавиться от опытного командования, которое и составляет сердце армии.

Члены спецгруппы, поглощенные тем, что говорил Пеньковский, не ответили. Они были настроены выслушать Пеньковского до конца и не сбивать его своими идеями. Пеньковский рассказывал подробно, как выйти на цель и уничтожить Генеральный штаб маленькими боезарядами в две килотонны.

— Это моя собственная идея. Боезаряды должны быть маленького размера, чтобы уместиться в небольшом чемодане или сумке, которую можно оставить около здания. Не внутри. Нет необходимости даже входить внутрь. Там повсюду охрана, необходимо иметь пропуск, а если его нет, вас могут просто убить. Все эти устройства с часовым механизмом можно расставить вокруг здания — прямо рядом с охранниками, — и оно взлетит на воздух. Затем, когда руководители, каркас рабочего органа, основа Генерального штаба и центральных управлений — мозг всех родов войск — танковых, артиллерийских и авиации, когда все это будет уничтожено, посмотрим, как быстро они смогут оправиться. Потом им придется использовать каких-нибудь старых козлов-склеротиков, которые ничего не смыслят в военном деле. Они будут неспособны что-либо сделать. Затем вы уничтожите все оперативные документы. Не с воздуха. Не при помощи ракет. Вы сами знаете, какие ошибки могут быть допущены ракетами и самолетами, — надо молиться Богу, чтобы ракеты с высокой точностью приземления были на вашей стороне, а не на моей.

Это был пик дерзновенных планов Пеньковского. Он казался безрассудным, даже безумным. Однако логический план уничтожения командных и контрольных центров в случае тотальной войны был принят теперь за доктрину. С 1961 года Соединенные Штаты изменили стратегию массового ответного удара и уничтожения Советского Союза первой же атакой, чтобы попытаться уничтожить национальную военную и индустриальную мощь. В то время, пока ядерные цели в Советском Союзе остаются сверхзасекреченными, концепция обезглавливания — уничтожения военной мощи противника путем ликвидации его руководства во время ядерного удара — является теперь частью американской стратегической доктрины.

Предложение Пеньковского установить переносные ядерные устройства у ключевых командных центров никогда серьезно не рассматривалось, но информация эта имела значение для наведения на цель и внесла свой вклад в развитие американской ядерной стратегии.

Можно было подумать, что Пеньковский хотел развязать ядерную войну, но он твердо заявил членам спецгруппы, что русский народ не будет уничтожен. Это предложение было для крайнего случая. Он пытался доказать членам спецгруппы, что любое задание ему по плечу. Начальник операций по Советскому Союзу Квентин Джонсон вспоминал:

— Пеньковский очень резко отзывался о советской системе, все время вспоминал своего отца, белого офицера, был вынужден скрывать данные о нем и не продвигался из-за этого по службе. Он был обижен на систему и относился к ней враждебно. Он хотел получить от нас ядерное устройство и установить его там, где, по его словам, «оно должно быть установлено». Он не осознавал, какой мощностью обладает ядерное оружие. Нам нужно было убедить его в том, что устанавливать тактическое ядерное устройство в центре Москвы было не самым разумным делом. Он мог получить не меньшее удовлетворение, вернувшись в свое советское общество — что он на самом деле и хотел сделать — и передавая на Запад информацию, которая способствовала подрыву власти тех, кто руководит страной. Нам пришлось помочь ему понять то, что от него требовалось, и увести его от идеи взрыва Москвы к долгосрочному обязательству снабжать нас разведывательной информацией, что позволило бы ему достичь той же цели, к которой он стремился. Не забудьте, он готов был отдать за это свою жизнь.

Пеньковский был хорошо информирован о частных встречах руководителей. Он рассказал членам спецгруппы о расколе в отношениях между Советским Союзом и Китаем и о разговоре между Хрущевым и Лю Шаоци, заместителем Мао Цзэдуна.

— Вы знаете этого лидера. Он, как и все китайцы, защищает Сталина, поносит Хрущева и говорит, что неразумная, крикливая, распространившаяся по всему миру кампания клеветы и развенчания культа личности подорвала авторитет не только Сталина, но и Коммунистической партии в целом. Сталин был символом партии и народа, даже народов других стран. Хрущев очень возбудился, когда Лю стал хвалить Сталина, и сказал ему: «Заберите отсюда вашего Сталина вместе с ящиком». Другими словами: «Если он вам так нравится, забирайте отсюда его тело». И было время, знаете ли, когда Сталина хотели захоронить, было такое время.

Пеньковский имел в виду дискуссию по поводу того, чтобы убрать забальзамированное тело Сталина из мавзолея Ленина после разоблачения Хрущевым сталинских преступлений в феврале 1956 года на XX съезде партии. После съезда тело Сталина было перенесено из мавзолея и захоронено с левой стороны от мавзолея, на могиле — гранитное надгробие с небольшим бюстом Сталина. Еще Пеньковский рассказал членам спецгруппы несколько новых московских анекдотов. Любимый вопрос армянского радио: «Почему Хрущев убрал тело Сталина из мавзолея?» Ответ: «Места в мавзолее хватает только на двоих». (Хрущеву хотелось покоиться рядом с Лениным.)

Кайзвальтер спросил Пеньковского о советской точке зрения на американское ядерное оружие. Пеньковский ответил:

— Мне известно, что в некотором отношении ваш «ракетный бизнес» продвигается очень неплохо. Судя по информации, которую мы получаем от наших агентов, мы знаем, что ваши дела идут значительно лучше, чем у нас. Но нам также известно, что вы еще не совсем готовы. Мы знаем, что у вас не доведены системы наведения и что ваши ученые продолжают работать над этим вопросом. Надеюсь, что мои, так сказать, переписанные труды помогут вашим ученым, которые в течение следующих нескольких месяцев должны все это изучить, усвоить и решить наконец эту проблему. Возможно, информация здесь не очень подробна. В конце концов, это списано с лекций в академии. Я не учился, как все, пять лет в академии имени Дзержинского, но, во всяком случае, специалист, который будет это изучать, поймет основное направление.

В то время, как Пеньковский находился в Лондоне, Соединенные Штаты разворачивали в Турции и Англии ракеты среднего радиуса действия «Юпитер» и «Тор», которые могли поразить цели в Советском Союзе, но об их высокой точности пока еще рано было говорить.

— Между странами народной демократии и Советским Союзом есть некоторые разногласия, но Хрущев умеет их локализовать и делает вид, что их не существует. Обратите внимание, ракетное оружие с ядерными боеголовками поставлено во все страны народной демократии, за исключением Восточной Германии, у которой оно уже есть. Вы это знаете. Там расположены две бригады и два склада атомных боеголовок. Оружие находится в руках Советской армии и контролируется русскими, а не немцами. Восточному сектору нужна советская мощь, как телеге пятое колесо. Но ничего, Хрущев знает, как улаживать такие дела. В настоящее время многие специалисты, например инженеры, посланы в эти страны. Вы об этом знаете. Вы можете прослеживать все эти действия по своим каналам. Сейчас происходит много всего — строительство пусковых площадок, подготовка кадров.

Пеньковского спросили, сколько у Советского Союза атомных подводных лодок.

— Нам сказали, около десяти, — ответил он. — Все они построены на основе немецкой В-2, немецкие ученые все еще работают на нас. Что касается немцев, вы видели, как часто Хрущев грозил заключить с ГДР сепаратный мир. Мы не сделаем этого, поскольку это положит начало развязыванию войны. Он не готов сейчас использовать ракеты и в настоящее время попытается избежать войны. Он дает ГДР ракеты, обучает ее личный состав, но она еще далека от того, чтобы воевать с их применением.

В 1961 году четырехсторонняя оккупация Германии союзниками еще фактически существовала и договор об окончании второй мировой войны подписан не был. Хрущев, настаивая на распространении влияния Восточной Германии над Западным Берлином, в 1958 году угрожал подписанием сепаратного мирного договора. Затем он дал задний ход, но в конце 1960 года снова поднял этот вопрос.

Время шло, и Кайзвальтер спросил Пеньковского о встрече на завтра.

— Вы уже устали? — улыбнувшись, спросил Пеньковский.

— Нет, — ответил Кайзвальтер. — А вы?

— Вчера, когда мы расстались, я два часа провел в раздумьях, анализируя все и делая заметки. Сегодня утром, когда я встретился с членами моей делегации, о вчерашнем вечере никто не заикнулся. Никто не собирался ко мне обращаться. Может, меня это не касается, но мне бы хотелось узнать, как поживает полковник Пик? Он еще не генерал? Он был очень добр ко мне.

— Он хорошо поживает, и, кстати, скоро ему присвоят звание генерала, — сказал Кайзвальтер.

— Я много лет провел среди генералов и маршалов. Даже отец моей жены — генерал и двоюродный дед тоже; а я всего лишь полковник. Я никогда не стану генералом, потому что мой отец был белым офицером. Мне не доверяют. Моя задача в том, чтобы делать нашу работу и быть готовым выполнять ваши приказы.

Члены спецгруппы были поражены страданиями Пеньковского. Кайзвальтер обратился к нему:

— Я хочу, чтобы вы поняли, что в основе наших отношений к вам лежит человечность, независимо от того, насколько важную информацию вы будете нам поставлять. Прежде всего мы считаем вас человеком.

— Понимаю и очень вам за это благодарен. У нас все совсем по-другому, и многих хороших людей уже нет в живых.

— Различие в системах очень легко понять. В странах свободного мира все лидеры правительств служат своему народу. Мы даже употребляем слово «служить», когда речь идет о военной или государственной службе. В СССР правительство — это все, а человек — ничто, — сказал Кайзвальтер.

Дальше дело застопорилось. Пеньковский сказал, что встал в 7 утра и проработал весь день. И единственное, что ему очень хотелось, это посмотреть Лондон.

— В магазинах можно увидеть так много прекрасных вещей, а жена дала мне целый список того, что надо купить.

Он вспомнил, как в конце второй мировой войны участвовал в освобождении чехословацкого городка, в котором производился фарфор, и привез домой разные фарфоровые вазы. «У меня дома много дорогих вещей, включая ковры из Турции, в общем, при коммунистах я живу с размахом. А это при Хрущеве очень трудно», — добавил Пеньковский и рассказал об одном генерале, с которым дружил.

— У адъютанта маршала Варенцова Бузинова всегда было трудно с деньгами. У него было трое детей, и он часто просил меня его угостить. На деньги, о которых не знала моя жена, я покупал ему коньяк. Он знает, что, когда ездишь за границу, всегда остается какая-то часть валюты, поэтому он не удивляется, что у меня всего полно, — это нормально. Мне нравится Щироко жить, а иногда и погулять с девочками.

У меня есть к ним подход, и я никогда не напиваюсь, как Бузинов. Я говорю вам это, потому что, мне кажется, вы должны все обо мне знать, и если прикажете вести себя по-другому, то придется подчиниться. Вам известны взгляды на мораль нашего правительства, и до сих пор никаких проблем у меня не возникало, но все эти развлечения и подарки требуют средств.

Как бы то ни было, я влез в долги, и мне хотелось бы, чтобы вы помогли немного укрепить мое финансовое положение. Я уже думал о том, чтобы купить здесь кое-что, что можно было бы с выгодой продать там. Я знаком в Москве с некоторыми богатыми евреями, которые торгуют даже бриллиантами. Что-нибудь не слишком громоздкое. Может, нужно будет купить пять-шесть теплых свитеров и другие вещи. Винн мне может потом это привезти, но если это трудно, то хотелось бы получить побольше денег, чтобы купить эти вещи, пока я здесь. Мне бы понадобились еще и рубли, чтобы повезти их с собой обратно. Честно говоря, я задолжал 1020 рублей. Один мой хороший друг одолжил их, чтобы я через свои связи в Москве достал ему мебельный гарнитур. Я его заказал, и мне нужно будет показать квитанции, но деньги я постепенно истратил. Сколько рублей вы запланировали мне дать?

— Около 1000, — ответил Кайзвальтер, нарочно снизив сумму с 3000 рублей, которые намеревались заплатить Пеньковскому.

— Понимаете, это лишь без двадцати рублей покроет мой долг и оставит меня ни с чем. Что ж, поскольку я заказал мебель, то смогу ее купить. Я только что купил новый телевизор и хотел бы приобрести здесь маленький транзистор. (Позже Пеньковскому передали радиотранзистор «Сони» для оперативного пользования.) Клянусь вам своей дочерью и будущей работой с вами, что мне необходимо привезти каждому из своих друзей какой-то сувенир, ведь все знают, что я поехал за границу. Не привезти сувениров я просто не могу, пусть это будут даже недорогие подарки.

Пеньковский перечислил то, что собирался купить: шариковые ручки, галстуки, лак для ногтей, помаду и кое-какие лекарства для случайных знакомых. Отдельно у него был список более дорогих подарков для влиятельных друзей — генералов, маршалов и полковников.

Неожиданно Пеньковский перешел к новому вопросу:

— Кстати, я вспомнил кое-что важное. Мы проводим научную разведку против Соединенных Штатов. Намеченные на этот год (1961) разведзадания ведутся во всех возможных отраслях промышленности; было перечислено всего 150 особых объектов для проведения разведки. По каждому объекту — дополнительные вопросы, два, три или больше. Объекты, в широком смысле слова, находятся в цветной металлургии, в области производства стали и всех звеньях нефтяной промышленности. Интересно отметить то, что делегации, которые направляются в Канаду, знают обо всех этих объектах США. Мне это известно, поскольку я своими руками передавал список.

— Давайте обсудим его финансовое положение завтра утром, — предложил Бьюлик, почувствовав, что руководитель британской спецгруппы Гарольд Шерголд не слишком-то широк с Пеньковским в отношении денег.

— Вот что я придумал, — заговорил Пеньковский. — А что если мне приобрести бриллиант в один карат, именно карат — ни больше ни меньше, и я уверен, что смогу продать его за 1200 рублей. Обдумайте это предложение, тогда, может, мы на этом остановимся, и вам некоторое время не придется передавать мне никакие деньги через ваших связных в Москве.

— Мы подумаем и поговорим об этом завтра, а также постараемся исполнить все ваши просьбы, которые кажутся нам вполне разумными, — сказал Бьюлик.

— Прекрасно, теперь я пойду, а завтра, если смогу, встретимся между 9 и 10 вечера.

Пеньковский ушел к себе. Это было в 2.40 ночи 22 апреля 1961 года. Через десять минут он вернулся, на нем были только брюки и пиджак, наброшенный поверх майки. Он оставил свой блокнот. К счастью, блокнот завалился за подушки кресла, в котором он сидел. В блокноте было аккуратно записано красными чернилами то, что просила его купить жена. Там же были фотографии всевозможного женского белья, вырезанные из журналов мод. А еще там находились обрисованные следы ног жены и дочери, чтобы он точно знал, что покупает нужный размер.

Комментируя расшифровку встречи, Бьюлик и Кайз-вальтер отмечали: «Необходимо подчеркнуть, что многие из этих сувениров будут, несомненно, иметь важное оперативное значение, поскольку будут подарены влиятельным людям в Союзе, которые автоматически могут невольно стать ценными информаторами». Делая подарки генералам и маршалам, Пеньковский, таким образом, развивал с ними личные отношения, что позволяло ему присутствовать на их частных приемах. При помощи подобных личных контактов с начальниками Пеньковский мог узнавать строго засекреченную информацию.

Забрав блокнот со списком покупок, Пеньковский отправился спать. Позже он еще раз встретился с членами спецгруппы. Затем Пеньковский начал готовиться к поездке в Лидс — у него было задание собрать там кое-какие сведения.