ГЛАВА 1

Швейцария, 1965 г.

Арманд Фремонт сидел один в темноте в меньшем из двух кабинетов полицейского участка Санкт-Галлена. С окружающих гор дул апрельский ветер, ударяясь о дома улиц небольшого селения в тридцати километрах к северу от Женевы. Когда порывы врывались через щели в стенах и полу, металлическая обшивка обогревателя, стоявшего на полу возле письменного стола, тихонько дребезжала.

От обогревателя исходил единственный звук. Он был и единственным источником света. Отблеск от оранжевой спирали усиливал впечатление элегантности благородных черт Арманда, сглаживал глубокие складки на его смуглом лице, но не мог смягчить выражения. Это свирепое, почти жестокое выражение отражало его нетерпение получить объяснения. Он негодовал, потому что не мог изменить ход событий, которые привели его сюда. Он опасался, что смерть удалось провести всего на несколько часов или дней.

Он знал, что произошло. Возможно, даже знал, как произошло. Но не знал почему. И несмотря на всю искренность и подробные объяснения полицейских чиновников, он не был удовлетворен.

– Игра случая, месье. Машина неслась с превышением скорости. В это время года дорожное покрытие из щебня ненадежно, понимаете? Как только солнце садится, вода, скопившаяся от таяния днем, замерзает. Образуется, может быть, и очень тонкая корка, но ее достаточно.

Вдруг на дороге появилась помеха. Фермер проявил халатность, даже преступную небрежность, и мы строго его накажем. Возможно, если бы его там не оказалось, месье Мейзер смог бы справиться с управлением своего автомобиля, когда делал крутой поворот, но случилось…

Арманд возражал. Верно, говорил он, машина шла быстро, но дорога была обледеневшая, фермер выехал на дорогу без предупреждения. Но Александр Мейзер был опытным водителем. Находился в отличной физической форме. Это и быстрая его реакция вполне позволили бы справиться с неожиданным появлением трактора на дороге. Отсутствие следов заноса на повороте показывает, что Александр уверенно вел машину.

Полицейские чиновники не внимали его словам. Вежливо, даже несколько покровительственно, они качали головами, пожимали плечами. Говорили, что больше расследовать нечего. Когда он стал настаивать, они даже не скрывали своего раздражения и негодования. Называли его за спиной надоедливым и грубияном.

Он не уступал и требовал принести их рапорты, показать машину. Тогда он поймет почему.

В это время его сильную, крупную фигуру окутали тени. Сначала он увидел силуэт женщины на матовом стекле двери, потом услышал ее осторожный стук.

– Месье Фремонт? – За вопросом быстро последовал щелчок замка и вспыхнул верхний свет. – Ах, вы все-таки здесь.

Он не ответил. Женщина-полицейский прошла в комнату. Ей сразу стало не по себе. Возможно, по причине абсолютной неподвижности мужчины или выражения дикой напряженности на его лице, что охладило ее, или еще что-то, что она сразу не могла определить и что вывело ее из равновесия. Взгляд его темных глаз был устремлен куда-то далеко, за нее, где все еще лежали глубокие тени, хотя теперь комнату заливал свет.

Эмили Вейнмейстер была серьезная женщина; ее форма была так же тщательно подогнана, как аккуратно затянуты волосы в тугой пучок. Она не предавалась праздным размышлениям и все же не могла отделаться от странного ощущения, что погрузившийся в свои мысли мужчина действовал ей на нервы. Она откашлялась.

– Для вас все готово, месье.

Арманд поднялся, застегнул пальто из альпаки, надел перчатки, взял сумку и пошел за Эмили. Она повела его через дорогу к огромному навесу. Возле него стояли ярко-оранжевые снегоочистительные машины. Безукоризненно чистый бетонный пол был покрашен белой краской. В центре стояла красная машина «феррари», которая выглядела как какой-нибудь раздавленный экзотический цветок. Он неторопливо обошел автомобиль, вздрогнув при виде разбитого лобового стекла с забрызганной кровью окаемкой, ужасно покореженного металла, того, что осталось от переднего сиденья, бампера, капота и шасси. Все изогнуто, помято и сплющено. Просто невероятно, что Александр мог остаться на какое-то время в живых после такого столкновения.

Из группы в три человека, которая стояла возле карточного стола, отделился один мужчина, быстро подошел к Арманду. Представился как главный медицинский инспектор, протянул аккуратно напечатанный рапорт на французском языке.

– Если месье нуждается в переводе… Арманд резко схватил рапорт.

– Не обязательно, – произнес он и возобновил осмотр машины, на этот раз одновременно склоняя голову к полученной бумаге и читая документ. Рапорт не содержал ничего неожиданного. Обследование полицейскими экспертами попавшей в аварию машины показало, что в техническом отношении машина была исправна. Осмотр места происшествия и допрос фермера не выявили ничего подозрительного. Поэтому анонимный чиновник написал, что может быть только один вывод, печальный, но неизбежный: ошибка водителя.

Положив рапорт на карточный стол, Арманд поблагодарил всех присутствующих за оказанную помощь.

– А теперь, – предложил он авторитетным тоном, – я хочу сам обследовать машину, если вы не возражаете. – Он снял пальто, аккуратно свернул его и положил рядом с рапортом.

Рассердившийся главный инспектор сделал шаг в направлении Арманда, но его удержал старший по службе коллега. «Пусть этот глупец зря транжирит свое время, – казалось, говорило выражение его лица. – Ты же знаешь, что он ничего там не найдет».

Старший чиновник не упомянул о том, что согласно бюллетеню, который он получил из федерального управления полиции в городе Берне, у Арманда Фремонта очень хорошие связи. Главный прокурор конфедерации, подписавший телекс, совершенно четко указал, что Фремонт, ливанский мультимиллионер и владелец легендарного «Казино де Парадиз» в Бейруте, заслуживает самого любезного обращения, ему должно быть оказано всяческое содействие.

– Месье, вам что-нибудь нужно от нас? – мягко спросил старший должностной чиновник.

– Спасибо, ничего не нужно.

– Тогда вами займется офицер Вейнмейстер, – продолжал он, взглянув на Эмили.

Все присутствующие посмотрели на Фремонта и поняли, что последних слов он не услышал.

Судя по часам, уже наступило утро, но тьма и не думала рассеиваться. Фрейлейн Вейнмейстер сидела у карточного стола, у ее ног стоял электрический кофейник. Уже в течение нескольких часов она наблюдала, как облачившийся в комбинезон механика, надетый поверх сшитого по заказу костюма, Арманд Фремонт с тщательностью физиотерапевта обследовал разбитую автомашину, будто он имел дело с пострадавшим человеком. Вряд ли что-нибудь можно поправить. На ее взгляд, ничего нового нельзя узнать.

И все-таки он дотошно осмотрел машину, начав с мотора в его задней части, затем одну сторону машины, потом другую. Много времени он пролежал на спине под шасси, зажав в руках специальный фонарик, который позволял орудовать обеими руками, в одной из которых он держал замасленную тряпку. Еще больше времени он потратил на осмотр механических соединений под рулевой колонкой. Он усердно проверил педали, шарниры, провода. Теперь он находился в передней части машины, сконцентрировав свое недюжинное внимание на тормозах и подвесках.

Эмили Вейнмейстер пошевелилась на неудобном металлическом стуле. Похоже, что Арманд Фремонт относился к числу мужчин с таким же крепким, темпераментным характером, как и его внешние физические данные. На нее не произвели бы впечатления широкие плечи или грива серебристых волос, но она не могла остаться равнодушной к его упорству и настойчивости. Повезло тем людям, подумала она, для кого он является другом.

Арманд направил луч фонарика на подвеску левого колеса и обтер ее последним чистым краем тряпки. Подвеска была совершенно гладкой на ощупь, как это и должно быть, как это было и в его машине «феррари» – точно такой же модели, как и этот автомобиль. Он крякнул, лежа на спине, и переполз к подвескам правого колеса.

Возможно, швейцарские полицейские правы. Похоже, произошел несчастный случай. Сумерки обманчивы, создается неправильное представление о расстоянии и возможность для ошибок, которых нет в другое время дня. Даже профессиональные водители могут обмишуриться. Нечто подобное он видел на автомобильных гонках в Ле-Мане. Это могло случиться и с Александром…

Но не случилось.

Арманд глубоко вздохнул и замер. Он зажмурился, поглаживая кончиками пальцев стальной прут тяги. Это подсказало ему, что могло произойти. От охватившей его ярости в нем вскипела кровь, а по животу побежали мурашки.

Он продолжал совершенно тихо лежать под машиной, пока не совладал с охватившими его эмоциями и не удостоверился, что они не отразятся на его лице. Потом вылез из-под шасси.

– Вы закончили, месье?

– Да.

Фрейлейн подмывало спросить, обнаружил ли он что-нибудь. Но, конечно, он ничего не нашел. Выражение его лица оставалось таким же каменным, как и прежде. Если бы он что-то обнаружил, то все равно он будет докладывать начальству. Таковы правила. Эмили не могла определить отношение Арманда Фремонта к существующим правилам.

– Я хочу, чтобы разбитую машину отвезли в Париж, к месье Мейзеру. Не поможете ли вы мне оформить это?

Конечно, она поможет. Начальство ясно указало, что свое расследование они закончили. К тому же машина, даже в разбитом состоянии, является частной собственностью.

Арманд наблюдал, как фрейлейн Вейнмейстер начала заполнять бланки, сосредоточенно нахмурив брови. Могло быть и хуже. Она могла бы задавать вопросы относительно того, нашел ли он что-нибудь и тогда ему пришлось бы врать, а это ему было противно, потому что он никак не смог бы объяснить любезному офицеру Вейнмейстер, что произошел не несчастный случай, а совершена попытка убийства.

Хирург не потрудился снять забрызганный кровью халат. Закурив сигарету и глубоко затянувшись, он сел за свой письменный стол.

Арманд остро ощущал, что находится в больнице. Он задыхался от резких запахов дезинфицирующих средств и спирта, слышал резкие звонки, вызывавшие медсестер, которые торопливо спешили на зов, глухие шаги людей в тапочках по полу из плиток.

– Очень, очень сожалею, – наконец, вымолвил доктор. – Мы мало что могли сделать. Ранение слишком сильное, чересчур серьезное увечье. Единственное, что можно обещать – это снять у месье Мейзера болевые ощущения.

Арманд стоял не двигаясь:

– Сколько ему еще осталось жить?

Хирург покачал головой и стряхнул пепел со своей сигареты.

– Честно говоря, я поражен, что он все еще жив. Он при смерти, но отказывается умирать.

– Может ли он разговаривать?

– Очень сомневаюсь, что он придет в себя. Он умирает. Он действительно умрет.

– Проведите, пожалуйста, меня к нему, – нетерпеливо попросил он.

Следуя за хирургом, Арманд вошел в палату Александра и закрыл за собою дверь. Когда он только подъехал к больнице, то у него еще теплилась надежда, что его друг останется в живых. Слова хирурга и то, что он узнал в течение длинной ночи в Санкт-Галлене, подорвали его силы и решимость. Переломанное тело, лежавшее на кровати, потрясло Арманда до глубины души. Александр, всегда улыбающийся и добросердечный, лежал теперь весь забинтованный, жизнь его поддерживали трубочки и шланги, соединенные с машиной. Арманд взял в руку пальцы Александра, такие холодные на ощупь.

Почему ты захотел увидеть меня? Что такого важного ты хотел сообщить мне, о чем нельзя сказать по телефону?..

Арманд, припомнил их последний разговор, высокие нотки в голосе Александра, торопливость и отчаянную грусть, как будто он понес невосполнимую утрату… Он настаивал на немедленном приезде Арманда в Женеву, отказавшись давать какие бы то ни было объяснения по телефону.

Почему? Не угрожал ли ему кто? Знал ли он, кто это делает?

Арманд сжал пальцы своего друга.

– Отзовись, Алекс! Я рядом. Неужели я проделал весь этот путь, чтобы теперь все сорвалось? Мне нужно знать. Ты должен сказать мне…

Арманд почувствовал мягкое прикосновение к себе и вздрогнул, резко повернувшись.

– Он отошел, – произнес хирург, разжимая пальцы Арманда. Потом большими пальцами закрыл глаза умершего.

– Оставьте нас, – хрипло вырвалось у Арманда. Хирург колебался. Он считал, что раз наступила смерть, жизнь должна смиренно отступить. Но на лице Арманда Фремонта отражался гнев и грядущее насилие, но не печаль. Возможно, в этом деле, подумал хирург, даже смерть бессильна принести покой.

Маазер эль-Шуф был древним родом в древней стране. В горах над их землями располагались самые большие в Ливане кедровые рощи. Говорят, что именно из этих рощ Соломон получил дерево для строительства своего храма. Лесники из Тира рубили лес на восточной стороне горных склонов и скатывали кедры вниз, в реку Литани, по которой сплавляли их к морю, расположенному в нескольких милях к северу от Тира. – Оттуда начинался их долгий путь в Иерусалим.

Семья Фремонт владела летним домом на реке Литани, они были здесь новичками, хотя прожили в стране сто лет, установили дружественные отношения с соседями, с родом Маазер эль-Шуф, чей дворец в шестьдесят комнат назывался «Мучтара» – избранное место. Эти две семьи сблизились еще больше, когда у них с промежутком в три года родились сыновья. Арманд Фремонт и Александр Маазер эль-Шуф проводили летние месяцы своего детства и отрочества на берегах Литани, в лесах на склонах гор и в поместье «Мучтара» со статуями львов, плантациями роз и величественными кедрами. Они стали ближе друг другу, чем братья, между ними возникла привязанность, которая соединила их на всю жизнь. Заводилой стал Арманд, хотя и был моложе.

Арманд родился в Бейруте, много путешествовал с родителями и казался Александру очень искушенным. Именно рассказы Арманда о жизни в Бейруте и больших европейских городах пробудили у Александра представление о том, что лежит за сонной, патриархальной праздностью «Мучтары», и в конце концов подтолкнули его покинуть дом предков и отказаться от традиционных занятий. Маазер эль-Шуф принадлежали к аристократии, богатым землевладельцам, но в политическом отношении не пользовались большим влиянием. С каждым годом в Ливане все большее влияние приобретали торговцы, бизнесмены, предприниматели. В то же время не было сомнений, что к Арманду перейдет казино, которое основал его дед.

Будущее Александра просматривалось не так ясно. После долгих обсуждений и некоторых споров с отцом и дядями ему позволили сопровождать Арманда в Париж, чтобы получить образование в университете. Александру исполнился двадцать один год, а Арманду восемнадцать, когда они отправились в Париж.

Они проводили больше времени в кафетериях, чем на занятиях, и завели широкий круг знакомых. Философы, артисты и художники, теоретики политических наук смешивались в одну толпу на Ла-Куполь и Дё-Мажо, на Лё-Дом и Лё-Флор. И Арманд с Александром оказывались в гуще обсуждений и дискуссий по коренным проблемам экономической депрессии, которая поразила весь мир, и о путях выхода из нее. Это было трудное время.

Арманд и Александр, когда оставались одни, пускались в рассуждения о будущем своей страны. По мандату Лиги Наций 1923 года Франция управляла Ливаном и Сирией. Они были согласны в том, что этот мандат не вечен. Более того, они считали, что его действие закончится очень скоро.

Хотя они и страстно желали независимости для своей страны, но побаивались этой независимости, поскольку подспудная социальная напряженность и политические волнения ставили под угрозу надежды на стабильность. Им представлялось, что наибольшая опасность исходила от политических и финансовых дельцов Бейрута, чьи действия до ужаса совпадали с поведением их коллег в Османской империи, которую развалили взяточничество и коррупция. Арманд и Александр поклялись бороться с такими силами. Но как им создать противовес тем проявлениям, которые могут разрушить страну?

Ответ лежал во влиянии денег. Арманд пришел к выводу, что Соединенные Штаты, решительно вылезая из экономических трудностей, делая это быстрее и решительнее, чем европейские государства, превратятся в очередной центр мировой мощи, а их деньги – в международную валюту. Когда Александр согласился с этим мнением, это определило весь курс его дальнейшей жизни.

Проучившись в университете всего один год, он оставил Арманда в Париже, вернулся в «Мучтару» и убедил свою семью позволить ему скупать золото на последние валютные средства. Золото он перевел в Соединенные Штаты, изменил свою фамилию Маазер эль-Шуф на Мейзер и открыл большой банк. В последние годы депрессии его банк добился успеха, в то время как другие прогорали, потому что он отвернулся от спекулянтов и установил надежные связи с прогрессивными бизнесменами и руководителями правительства. К тому времени, когда Европа погрузилась в войну, «Мэритайм континентал», банк Александра, бурно развивался, его активы в ценных бумагах и собственности достигли десятков миллионов долларов.

Он построил себе большой дом и женился на красивой американской девушке из известной семьи в Новой Англии. Летом 1941 года они были осчастливлены рождением дочери, которую назвали Катерина.

Арманд посмотрел на лицо умершего друга. Время и расстояние разлучали их на долгие периоды, но они не нарушили клятвы, которую дали в Париже, – трудиться ради блага своей родины. В то время как Арманд оставался в Бейруте, укрепляя для себя влиятельные позиции, Александр проводил свою деятельность в тени. С годами его контакты с банками во всем мире умножились. После окончания действия мандата Лиги Наций жадные, прожорливые зуамы – дельцы, которые, как опасались Арманд и Александр, перехватят все у французов, так и поступили.

Зуамы – это уникальная клика на Ближнем Востоке, основавшаяся в Ливане. В нее вошли политические боссы, чье влияние зиждилось на идее верности и обязанности человека подчиняться вышестоящему. В Ливане осталась и расцвела средневековая концепция, сохранившая феодальную связь между заимом – повелителем – и остальной частью общества, члены которого во всех отношениях являлись его подданными.

Заим появлялся потому, что это был старший сын другого заима или возникшей влиятельной семьи, или потому, что этот человек преуспел в бизнесе и пользовался большим влиянием среди других бизнесменов. Власть заима над людьми основывалась на его личных достоинствах, а также на его способности защищать интересы своих подданных, способствовать их благополучию и подбирать нужных людей.

Александр снабдил Арманда чрезвычайно важной для ограничения всевластия заимов информацией. Он открыл доверительные счета на предъявителей для политических противников заимов. Для людей, которые не поддавались на подкуп и запугивания. Он побеспокоился о том, чтобы нельзя было проследить источник переводившихся таким образом денег. Позже, когда работа значительно усложнилась и потребовала еще большей скрытности, Александр с Армандом создали «Интерармко» – свою личную службу безопасности, которая функционировала как их глаза и уши, а если возникала необходимость, то и как их руки, на Ближнем Востоке.

Арманд протянул руку, провел пальцами по лицу друга и чуть не заплакал. Всего пятьдесят один… только пятьдесят один… Загублено так много хороших, плодотворных лет. Создано дьявольски эффективное орудие против заимов. Они напоминали слонов, взбесившихся от одной осы, никогда не зная, когда она прилетит и ужалит в следующий раз, но зная, что это обязательно случится.

– Если бы заимы знали, что ты и являешься этой осой, – прошептал Арманд безжизненному Алексу, – они бы стали плясать на улицах Ливана. Но я продолжу то, что мы начали. Спи спокойно, старый друг, я тебе обещаю это…

Дэвид Кэбот ходил по больничному коридору у двери в палату. Он остановился, чтобы потянуться и размять мышцы, уставшие от ожидания Арманда и новостей о состоянии Александра. Он видел, как из платы вышел мрачный хирург, но не стал его ни о чем спрашивать. В этом проявилась не только природная сдержанность англичанина, которая удерживала его, но и осторожность, которую он развил в себе за десять лет руководства «Интерармко», причем большую часть опасной работы он выполнял сам. Особую верность он проявлял к Арманду Фремонту. На нем остались следы пуль, когда в двух случаях Дэвид спас жизнь своему хозяину.

Дверь скрипнула и отворилась, что заставило Кэбота повернуться. Арманд вышел в коридор, который вдруг показался Дэвиду очень узким и очень душным. Он сразу же понял, что Александр умер.

Он подбежал, успокаивающе положил руку на плечо Арманду. Разница в их возрасте не достигала и пятнадцати лет, но если кто-нибудь взглянул на них, то решил бы, что это отец и сын.

– Он скончался? – пробормотал Дэвид. Подтвердив эту печальную весть кивком, Арманд отошел и увлек Дэвида в нишу, где они могли поговорить без посторонних. Из кармана пиджака он вынул два коротких стержня, соединил их концы вместе и протянул Дэвиду.

– Правая тяга «феррари», – произнес он глухим голосом. – Сначала я подумал, что она сломалась во время удара. Потом я нашел вот это.

Дэвид наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть стержень, провел пальцем по поверхности.

– Шершавая. Как будто…

– Кто-то поработал слесарной ножовкой, – холодно закончил мысль Арманд. – Слегка надрезано, но вполне хватило, чтобы изменить сопротивление металла. Достаточно, чтобы остальное доделали вес рулевой колонки и тряска на дороге. – Две железяки он снова положил в карман.

– Кто-то его убил?

Молчание Арманда явилось для него красноречивым ответом.

– Пусть швейцарская полиция не знает о том, что что-то не так, – посоветовал Дэвид. – Если они об этом узнают, то расследованием займутся сами, а кончится это тем, что мы ничего не будем знать.

Арманд сжал локоть Дэвида.

– Я хочу знать, кто это сделал!

– То, что нам известно об этом стержне, недостаточно, чтобы выявить это.

– Но о чем-то это говорит!

– Машиной Алекса занимался профессионал, который точно знал, что он делает. Любитель подложил бы бомбу или применил пистолет. А этот позаботился о том, чтобы убийство произошло вдали от Парижа и чтобы это выглядело как несчастный случай, не вызвало подозрений, чтобы убийца мог спать спокойно.

– Не многие профессионалы способны совершить такое! – прошептал Арманд.

– Не многие, – согласился Дэвид. – Их таланты обходятся недешево. Они не нуждаются в рекламе. Предстоит выяснить, где и как разыскать их, а когда найдете, то узнать, сколько надо заплатить.

– Вы хотите сказать, что кого-то наняли убить Алекса?

– Алекс был банкиром. Он никогда бы не столкнулся с подобными людьми, тем более не обманул бы их, после чего они стали бы охотиться за ним. Нет, это заказное убийство.

– А кто оплатил его? – горячо спросил Арманд.

– Если кто-то и сможет узнать это, то только вы, – ответил Дэвид. – Сказал ли вам что-нибудь Алекс в палате? Какое-нибудь слово, фразу или назвал фамилию?

– Он так и не пришел в сознание…

– Подумайте! – взволнованно предложил Дэвид. – Алекс позвонил вам из Парижа, настойчиво предлагая встретиться с ним в Женеве. Вы мне сказали, что он не объяснил почему. Но сказал ли он что-либо еще?

Арманд закрыл глаза и мысленно воспроизвел состоявшийся разговор. Он все еще слышал в голосе Алекса гнев и нотки страха. «Почему? Почему я не обратил на это внимания?» – подумал он.

– Давайте зайдем с другой стороны, – быстро предложил Дэвид. – Оказался ли Алекс в затруднительном положении – финансовом, политическом, сексуальном? Не шантажировали ли его?

– Не говорите глупостей!

– Арманд, это не исключается! – парировал Дэвид. – Людей не убивают таким образом из-за каких-то мелких споров. Кто-то либо хотел свести счеты, либо убрать Алекса, потому что он превратился в угрозу…

– Угрозу?

– Знаю, что на это непохоже, потому что, насколько мы знаем, у Алекса в финансовых кругах врагов не было…

– Но они могли быть в других областях, – оборвал его Арманд.

До Дэвида не сразу дошел смысл слов Арманда.

– Вы думаете, что это может быть связано с Бейрутом?

– Может быть, – произнес Арманд, взвешивая свои слова. – Такое объяснение вполне можно допустить. Подумайте, Дэвид. Наш уважаемый премьер-министр, выживший из ума старик, объявил, что он больше не примет участия в выборах. Зуамы, которыми руководит Набил Туфайли, уже затеяли между собой грызню относительно того, кого из кандидатов следует поддержать. Можно было бы предположить, что к настоящему времени они договорились о ком-то одном, но дело-то в том, что каждый слишком ретиво выдвигает своего любимчика. Ясно одно: они ненавидят и опасаются человека, которого я собираюсь поддержать – Эдуарда Зайеди. Если они как-то пронюхали об этом, если они обнаружили, что средства для Зайеди поступают через «Мэритайм континентал», то у них могла появиться причина устранить с дороги Алекса!

– Не знаю, – усомнился Дэвид. – С их стороны это было бы огромным риском!

– Туфайли и другие раньше предпринимали попытки навредить мне, – напомнил ему Арманд.

Дэвид хорошо знал об этом. Последние десять лет преподнесли ему наглядные уроки того, насколько злобной и жестокой может быть политика в Ливане. Такие люди, как Арманд Фремонт, хотя их было и немного, представляли лучшие силы Ливана. Они беззаветно любили свою страну и были готовы пойти на любой риск, лишь бы их страна не оказалась добычей таких шакалов, как Туфайли и могущественных торговцев, брокеров и посредников, для которых смысл жизни заключался в процентах прибыли. Нормы поведения зуамов основывались на подкупе и коррупции, помноженных на насилие. Они фальсифицировали выборы, запугивали тех, кто осмеливался возражать, сокрушали финансовыми средствами своих противников. Только Арманд Фремонт, накопивший огромные богатства и снискавший себе международный авторитет, казался неуязвимым, но, возможно, это было не так.

– Вы действительно думаете, что это исходит от зуамов? – спросил он. – Неужели они и впрямь осмелятся на нечто подобное?

– Вы сами сказали, что, кто бы ни нанял этого профессионала, он имеет кучу денег и средства найти такого человека, – ответил Арманд. – У зуамов имеется и то и другое. И вполне может быть, что у них имеется и мотив.

– Один вопрос, – заметил Дэвид. – Почему не вы? Почему они нацелились на Алекса, хотя вы представляете собой гораздо большую угрозу? Именно вы боритесь с ними все эти годы у себя в стране!

– Возможно, Алекс узнал что-то такое, чего он не должен был знать. Возможно, Туфайли таким образом дает знать о себе.

– Он был бы глупцом, если бы только попытался поступить таким образом!

– Дэвид, мы имеем дело с Ближним Востоком. Вы уже должны были бы знать, что существо дел отличается от того, как они выглядят. – Он сделал паузу. – А теперь пойдемте в контору и поскорее оформим все документы, чтобы убраться отсюда к чертям собачьим. У нас много неотложных дел.

Дэвид задержал Арманда:

– А как поступим с Катериной?

При упоминании имени дочери Алекса гнев Арманда растаял, превратившись в печаль.

– Оставь это мне. Я сам сообщу ей об этом.

Арманд вдруг осознал всю чудовищность задачи: сообщить о смерти Алекса. Это потрясет до основания финансовый мир Нью-Йорка. Клиенты банка «Мэритайм континентал» будут сидеть на международных линиях телефонной и телексной связи. Эмиль Бартоли, заместитель Александра, должен быть извещен немедленно после Кати. На него можно положиться в отношении банковских дел, он предотвратит панику и успокоит дельцов с Уолл-стрита.

Известить надо и других людей – его родственников, державших акции в «Сосьете де Бен Медитерраньен» – холдинговой компании для казино, куда были вложены средства Александра. Перед мысленным взором Арманда по очереди возникали их лица: красивое, но холодное, как гипс, лицо его кузины Джасмин; ее мужа Луиса, чье политическое честолюбие значительно превышало его возможности; его племянника Пьера, финансового волшебника, который крутил экономикой Ливана из своего директорского кабинета в центральном банке Ливана. Но прежде всего Катерина… бесценная Катерина.

 

ГЛАВА 2

– Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?

Демонстранты двигались вдоль Телеграф-Хилл к студенческому городку в Беркли. Толпа росла при прохождении каждого очередного переулка.

Катя Мейзер стояла на возвышении рядом с Боалт-холлом, зданием юридического факультета. Послеобеденное солнце светило в Сан-Франциско особенно ярко, и она вынула из сумочки темные очки, чтобы защитить глаза. Хотя она была высокая, ей пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть, где заканчивается длинная шеренга полицейских в голубых касках, выстроившихся вдоль тротуара. Они наблюдали за шествием, ударяя дубинками по своим ладоням. Дальше стояли наготове катера и грузовики для задержанных и две группы солдат, специально подготовленных для подавления волнений.

«О Господи, – подумала Катя, – лишь бы не началось насилие!» Судьба всех людей в поле зрения зависела теперь от полиции и лидеров демонстрации, главным из которых считался Тед Баннермен. Ее Тед. Человек, который изменил ее жизнь. Даже на таком расстоянии она чувствовала его обаяние. Он вел толпу, воздев руки в революционном приветствии.

Высокий, темно-каштановые волосы завязаны на затылке. Тед представлял собой сгусток энергии, так же умело влияя на настроение толпы, как дирижер добивается от оркестра великолепного исполнения. Он был сладкоречивым волшебником, который заставлял других уверовать в то, во что он верил сам, превращая их в своих последователей, готовых служить ему.

– Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?

От ветра русые волосы Кати рассыпались, закрыли лицо, большие зеленые глаза напряженно всматривались. Она зачесала волосы назад и не туго завязала их в пучок на шее. Может, думала она, было бы лучше, если б волосы совсем закрыли ей глаза. Может быть, она увидит сейчас несчастье. На короткое время она закрыла глаза. Она не испытывала больше священного трепета от Теда, революционного смутьяна, аспиранта Массачусетского технологического института, которого президент университета называл «троцкистом Тедом». Эта кличка прилипла к нему. Катя с уважением относилась к одержимости Теда, относящегося к американской вовлеченности во Вьетнаме, как к трагедии, всеуглубляющейся трясине, в которую втягивал страну президент Джонсон, и на нее, как и на сотни тысяч других американцев, сильное впечатление производили его безошибочные предсказания об американском вмешательстве и его последствиях. Но Катю беспокоила известность Теда, его слава некоего героя. То, что его имя выскочило на первые страницы национальных газет и журналов, то, что с ним носились как с писаной торбой. Это пьянило его, и в последнее время она почувствовала, что его привлекательность в ее глазах начинает ослабевать, как будто стерся верхний глянец, и начала просматриваться неприглядная внутренняя сущность. Куда подевался скромный сын ветеринара со Среднего Запада, которого она полюбила? Исчез навсегда? Или прикрылся новым, чем-то угрожающим обличьем?

Катя не была уверена, совершенно не была уверена, что Тед сегодня поведет себя благоразумно. Наблюдая, как в этот момент он скандирует и увещевает демонстрантов, она видела человека, который превратился в лидера, который преодолел природную сдержанность и нерешительность. Его взгляд стал уверенным, голос звучал звонко и убедительно. А когда она посмотрела на лица шедших за ним демонстрантов, то различила на них то же обожание и ту же веру в Теда, которые она сама испытывала без тени сомнений. Когда-то. А теперь она подозревала, что перед ней оперившийся демагог, влюбленный в созданный им самим образ, который отшлифовали другие. Человек, способный повести за собой толпу по своему произволу и в то же время убедить других в том, что это их затея. Тед был силен в риторике и зажигательности, но не был на учете в полиции. Он появлялся в суде, выступая в защиту других, – такой милый, разгневанный молодой человек, с которым заигрывала и которого обхаживала пресса, но он никогда не видел, как выглядит тюремная камера.

Катя жила с Тедом уже около четырех лет, работала вместе с ним над проектами десегрегации в Окленде, заселенном преимущественно неграми, а также участвовала в акциях протеста против войны во Вьетнаме. Она твердо решила через два года окончить юридический факультет и добилась своего, заплатив большую цену в виде исключительного напряжения. Тед использовал все ее свободное время, остававшееся от занятий на юридическом факультете, а теперь – от работы младшим сотрудником юридической фирмы. С тех пор как она сдала экзамены в ассоциации юристов, что случилось через несколько дней после ее двадцатичетырехлетия, она ведет юридические дела Теда. Она стала известным человеком в местном отделении полиции, врываясь туда в любое время суток, чтобы встретиться с еще одним «политическим заключенным». Нельзя сказать, что Тед использовал ее, потому что она, конечно, сердцем, душой и разумом была предана делу гражданских прав человека, но…

– Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?

Три сотни или больше протестующих подошли к началу Телеграф-авеню, где он упирался в Банкрофт-Вей. Чашки с кофе, кружки с пивом, металлические стулья и деревянные шахматные фигурки – все полетело наземь, когда толпа наперла на столики, установленные на тротуаре перед кафетериями и закусочными. Людская масса хлынула на автостраду Банкрофт-Вей. Заскрежетали тормоза машин, загудели сигнальные гудки. Меньше чем за минуту демонстранты захватили контроль над этой улицей, их передние ряды оказались всего в нескольких шагах от полиции.

– Внимание! Внимание!

Резкий металлический звук громкоговорителя эхом отозвался над криками и смятением толпы.

– К вам обращается полиция. Демонстрация незаконна. У вас нет разрешения…

– Клали мы на ваше разрешение!

– …собираться здесь. Вы мешаете дорожному движению и подлежите аресту!

Объявление полиции утонуло в улюлюканье толпы. Катя увидела Теда, который держал в руке громкоговоритель и вышел на пространство, отделявшее демонстрантов от полиции.

– Мы имеем полное право собираться здесь. Здесь и в любом другом месте, где захотим.

Толпа заревела в знак согласия.

– Мы имеем полное право требовать, чтобы университет порвал связи с фашиствующими поджигателями войны, которые посылают наших детей убивать детей Вьетнама! У нас полное право и святая обязанность поставить администрацию университета на колени, закрыть университет до тех пор, пока наши требования не будут выполнены!

– «О нет, Тед! – воскликнула про себя Катя. – Что ты делаешь?»

Взбудораженная толпа, казалось, обрела волю, устремившись к рядам полиции.

– Охладим Спрул! Охладим Спрул! Охладим Спрул!

Катя не верила своим ушам. На жаргоне демонстрантов «охладим» означало закроем и захватим. Под «Спрулом» подразумевался Спрул-холл, главное административное здание в студенческом городке Беркли. Тед подстрекал своих последователей захватить нервный центр университета.

«А также сделать еще ряд вещей, – подумала Катя, – вроде хождения в неположенном месте, незаконный захват, нанесение ущерба частной собственности, и поскольку столкновение неизбежно, то нападение на полицейских и сопротивление аресту».

Лейтенант полиции с мегафоном сказал вслух то, о чем подумала Катя.

– Внимание! Если вы немедленно не разойдетесь, то будете арестованы. Если вы попытаетесь пересечь полицейскую линию, то будете арестованы. Если будете мешать полицейским выполнять свой долг, будете арестованы!

Неожиданно толпа смолкла. Коллективное сознание предупредило ее, что наступил момент истины. Все еще сохранялась возможность предотвратить кровопролитие и несчастье. Катя затаила дыхание. Единственными звуками, которые долетали до нее, были щелчки фотоаппаратов репортеров, снимавшие для газет Беркли «Барб», «Голос городка» и для национальных газет.

Катя видела, что Тед заколебался, как будто его загипнотизировали фотосъемки. Он знал, какой у него выбор: либо отвести людей назад, рискуя потерять свой наступательный, революционный образ, либо драматическим жестом бросить их вперед, что обеспечит ему заголовки по всей стране. В ожидании фотоаппараты нацелились на него.

Тед выбросил вперед сжатый кулак, откинул назад голову и гаркнул: «Охладим Спрул!»

Демонстранты рванулись вперед. Катя инстинктивно отступила, подавшись спиной в сторону холма. Она поскользнулась на траве, упала, но продолжала отползать на корточках. Когда она поднялась, то увидела, что идет схватка. Демонстранты пытались прорваться через полицейский заслон, а полицейские вступили в борьбу, размахивая дубинками. Крики боли и возгласы гнева раздавались отовсюду, где полицейские жестоко избивали всех, подвернувшихся под руку. Нескольким протестующим удалось прорваться через кордон, их по пятам преследовали полицейские.

Ноги у Кати подкашивались. Конечно, полицейских было меньше, даже с учетом солдат по борьбе с волнениями, которые присоединились к схватке. Она пыталась отыскать в толпе Теда, но безуспешно. Дрожа от страха, она подалась к тротуару, где лежала примерно дюжина окровавленных демонстрантов из первой ринувшейся волны, сбитых полицией с ног. Она проходила по очереди мимо них, всматриваясь в искаженные от боли лица.

Толпа взревела, когда услышала четкие хлопки взрывавшихся газовых снарядов. Через несколько секунд по улицам потянулся густой, едкий дым. Теперь у полицейских, надевших маски, появилось явное преимущество. Демонстранты кашляли, задыхались, слепо бежали куда попало, пытаясь спастись от газа. Они превратились в легкую добычу, и одного за другим их валили дубинками наземь.

Катя обернулась и увидела, как несколько демонстрантов с трудом пробивались сквозь клубы газа, их преследовали двое полицейских. Когда полицейские их догнали, то кровь брызнула из голов демонстрантов.

– Нет!

Не раздумывая, Катя прыгнула вперед и решительно встала Между преследователями и их жертвами.

– Я – адвокат…

– Пошла ты к такой-то матери, сука!

Полицейская дубинка саданула ей по локтю, парализовав руку. Второй удар пришелся ей чуть выше колен. Катя услышала свой вопль, потом свернулась в тугой клубок, пытаясь защитить тело от армейских бутс, которыми полицейский стал избивать ее. Кашляя и ловя ртом воздух, она кое-как откатилась в сторону и затихла, проехавшись щекой по асфальту, выплакивая вместе со слезами свою боль, гнев и унижение.

– Подождите минутку. Дайте мне взглянуть на нее.

Ее руки были за спиной в наручниках, плечи прижаты к грузовику для арестованных. Катя почувствовала, как ее повернули. Она узнала лейтенанта, который в мегафон пытался урезонить протестующих разойтись. Его лицо закоптилось, если не считать кусочка белой кожи с точками, где рот и нос закрывала противогазовая маска.

– Катя Мейзер, правильно?

– Правильно.

Ответ Кати больше напоминал карканье. В горле першило от слезоточивого газа.

– Я видел вас в отделении. Моя фамилия Крандал. Возможно, и вы заметили меня. – Лейтенант обратился к сержанту: – Освободите ее. Я хочу переговорить с ней.

Как только с ее рук сняли наручники, Катя рукавами блузки вытерла глаза.

– Сильно пристает, правда? – спросил он, проводя ее мимо работников «скорой помощи», которые оказывали помощь избитым и раненым. Некоторые из них лежали на носилках, другие сидели, глядя в пространство, не замечая ни боли, ни крови.

– Вот, положите на глаза, – предложил Крандал, протягивая ей прохладный влажный компресс. – Знаете, этого могло бы не произойти. Ваш дружок мог бы остановить их.

Катя приложила тряпку к глазам, сразу почувствовав облегчение.

– Где он находится?

– Баннермен? А кто же знает? Он никогда не задерживается, чтобы посмотреть, что натворил.

В голосе полицейского прозвучало явное презрение.

– Вы не были с ним, правда? Катя кивнула.

– Я так и думал. Больше того, я видел вас за нашим кордоном. Поэтому как же вы оказались здесь?

Катя сообщила ему, что пыталась выручить поверженных демонстрантов после газовой атаки. Крандал покачал головой.

– Глупо. Восхитительно, но глупо. – Он подвел Катю к полицейской машине, открыл заднюю дверь и знаком пригласил ее садиться.

– Вы знали, что могло произойти?

– Нет.

– Этот номер выходит далеко за рамки того, что выкидывал Баннермен раньше. Посмотрите по сторонам.

Катя взглядом последовала за его жестом, – у нее захватило дыхание, когда она увидела разбитые окна и поломанные магазины на Банкрофт-Вее.

– Это не демонстрация, – сказал ей лейтенант. – Мы предъявим ему обвинение в подстрекательстве к мятежу, а это уголовное преступление. – Он подождал, пока этот юридический термин дойдет до ее сознания, потом облокотился на открытую дверь. – Скажите мне одну вещь: как может такая умная, симпатичная девушка вроде вас связаться с таким типом, как он? Интересно знать, что вы находите в нем привлекательного? Он выходит и втравливает всех – кроме себя – в ужасное дерьмо, а потом появляетесь вы и выручаете их. Какой в этом смысл?

– Смысл в том, лейтенант, что я верю в то, что пытается сделать Тед, в принципы, которые он проповедует. Что же касается обвинения в подстрекательстве к мятежу, то, возможно, вы передумаете делать это. На мой взгляд, именно ваши люди сорвались с цепи.

Лицо Крандала стало суровым.

– Послушайте, мисс Мейзер. На моих людей напало в пять, может быть, в шесть раз больше демонстрантов. С дюжину получили ранения, двое – серьезные. Никто не сдвинулся с места, пока эти подонки не накинулись на них. Вначале они действовали в порядке самозащиты, потом мы пытались предотвратить настоящий мятеж. Отвечает за то, что произошло, только ваш дружок, никто иной. – Лейтенант помолчал. – Через пару часов я получу ордер на арест Баннермена. Вы знаете, какое ему предъявляется обвинение. Надеюсь, что к тому времени он сам придет с повинной в отделение. Мои люди действительно чувствуют себя обгаженными. Они хотели бы немного расквитаться за своих раненых товарищей. Поэтому если я их направлю к вам, то они разнесут в клочья вашу квартиру, а может быть, и самого Баннермена. Зная вас, могу предположить, что вы добьетесь его освобождения, возьмете его на поруки, и он еще поспеет потешить свое самолюбие, когда о его славных подвигах будут рассказывать в одиннадцатичасовых новостях.

Крандал отступил назад, протянул руку Кате:

– Если вы все еще чувствуете себя неважно, то я попрошу кого-нибудь отвезти вас домой.

Катя поморщилась от боли в ноге, но гордо вскинула голову:

– Не надо, спасибо. Я пройдусь пешком.

– Не забудьте передать ему: у него два часа.

Обычно Кате нравились долгие прогулки по студенческому городку к квартире на Хайленд-авеню, расположенной на холмах, ниже лаборатории Лоуренса в университете в Беркли. Теперь она шла, прихрамывая, привлекая к себе любопытные взгляды студентов и хмурые взгляды проходивших мимо преподавателей. На уме у нее вертелись слова Крандала. Похоже, что на этот раз Тед переступил запретную линию. Полиция, используя то, что произошло на Банкрофт-Вее, заставит его поплатиться.

Сначала ей надо будет уговорить Теда пойти с повинной, в успехе чего она совершенно не была уверена. Надо будет оформить освобождение на поруки. Несомненно, он попросит ее позаботиться о ряде своих друзей, которых арестовали, позвонить юристам Американской ассоциации гражданских свобод…

Опять все начинается сначала, подумала Катя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Она сама избита и натерпелась от слезоточивого газа, а беспокоится о том, как бы Тед не провел ночь в тюрьме.

После продолжительной прогулки в квартире ее ждала восхитительная прохлада. Катя прислонилась к двери, прикрыла глаза. В знакомой обстановке она вдруг осознала, какая она грязная. Она сморщила носик от кислого запаха слезоточивого газа, исходившего от ее одежды.

– Катя, это ты?

Катя обошла угол, войдя в Г-образную комбинированную гостиную-столовую, и увидела Теда, который растянулся на диване. Он был не один. Рядом с ним сидела молодая девушка с ангельским личиком мадонны и с фигурой красотки из журнала «Плейбой». Судя по набору мазей и бинтов на кофейном столике, можно было заключить, что этот ангел милосердия израсходовала все се медицинские запасы.

– Привет, меня зовут Розмари, – бросила девушка и продолжила оказывать помощь, смазывая на первый взгляд просто царапину на щеке Теда.

– Эй, Катя, ты нормально себя чувствуешь? В груди у Кати закипел гнев.

– Нет, не нормально! Понимаешь ли ты, чем обернулась твоя выходка? Видел ли ты, чем она закончилась для многих из твоих людей?

Катя проковыляла поближе к ним и плюхнулась в кресло.

– Господи Иисусе, Катя. Виноват, я не заметил, что ты ранена. Что случилось?

– Меня избили, вот что случилось! А я среди тех, кому повезло. А что случилось с тобой?

Тед приподнялся, слегка прикоснулся к Розмари.

– Почему бы тебе не приготовить нам чаю? Катя, извини, – продолжал он, глядя на нее откровенным взглядом. – Когда полицейские начали нас дубасить, я пытался увести оттуда своих людей…

– Насколько я знаю, именно ты напустил толпу на полицейских.

– Это неправда. Мы имели полное право находиться там. Свобода собраний. Если бы администрация направила кого-нибудь для переговоров с нами, то, возможно, не было бы необходимости идти на Спрул.

Тед подался вперед и дотронулся до ее щеки, от чего Катя вздрогнула и отстранилась.

– Катя, я действительно сожалею о том, что с тобой случилось. Но ты же видела, что вытворяла полиция. Поэтому-то я попросил тебя прийти туда. Я знал, что произойдет столкновение. Хотел, чтобы ты стала свидетелем.

Катя пришла в отчаяние, слыша искренность в голосе Теда, видя его глубокое убеждение, что только он представляет себе правильно ход событий. Она слишком утомилась, чтобы спорить. Где-то позади себя Катя услышала свист чайника.

– Я разговаривала с одним из офицеров, с лейтенантом Крандалом, – устало произнесла она. – Он намерен получить ордер на твой арест. Если ты сам не сдашься, то сюда пришлют наряд, чтобы задержать тебя. Он намекнул, что они не будут проявлять мягкости.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – Он вскочил с дивана, явно забыв о своих болячках. – В чем они обвиняют меня?

– Для начала в подстрекательстве к мятежу.

– Дерьмо собачье! Ты сама видела, что произошло!

Катя твердо смотрела на него:

– Да, видела.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать, что полиция располагает фотографиями, которые доказывают, что ты провоцировал толпу к насилию.

– Господи, Катя! Подумай, что ты говоришь! Тебя они тоже сломали!

– Тед, они скоро явятся за тобой. Мне надо вымыться, переодеться. Тебе лучше сделать то же самое.

– В этом и заключается твой юридический совет, плестись как бараны на бойню?

Придя в ярость, Катя рывком поднялась с кресла.

– Поступай как знаешь! Через полчаса я буду готова, если ты хочешь, чтобы я пошла с тобой.

Горячий душ успокоил ее, немного сняв боль и недомогание. Вытираясь полотенцем, Катя заметила на руках и ногах синие и желтые ушибы. Вспомнив кровавую схватку, она сочла, что ей повезло. Она отправилась в спальню и начала переодеваться.

– Да, они хотят, чтобы я пришел к ним с повинной, но у них это не пройдет. Когда я явлюсь туда, то посоветую им подтереться своим ордером…

Катя слушала через приоткрытую дверь, что планирует предпринять Тед на ступеньках лестницы полицейского участка. Перед завершением разговора она услышала фамилию и поняла, что он разговаривает с симпатичным журналистом из «Сан-Франциско кроникл». Новость о том, что Тед Баннермен выступит в суде против полиции, распространится в средствах массовой информации как лесной огонь. Простое его появление там превратится в «событие».

Когда Катя вышла из спальни, он опять звонил по телефону. То, что он говорил, поразило ее.

– Это тот человек, о котором я подумала? – спросила Катя.

Тед оглянулся, как мальчишка, который попался, когда запустил руку в коробку со сладостями.

– Джейк Хирш, – пробормотал он.

– Вот как? Ты меняешь адвоката?

– Послушай, Катя. Я понимаю, что случившееся действительно потрясло тебя. Ты сейчас не в состоянии пререкаться в суде.

– И ты вот так, запросто, вызываешь Хирша по телефону?

Джейк Хирш был известным в Сан-Франциско адвокатом по уголовным делам, который специализировался на защите важных клиентов. Он мастерски манипулировал прессой и любил корчить из себя важную персону. Катя помнила свою встречу с Хиршем во время собрания, которое Тед организовал в греческом амфитеатре в Беркли. Она помнила, что оба они ушли куда-то и провели вместе довольно много времени. Позже она спросила Теда об этом, но он отвечал уклончиво. Катя предостерегла тогда его относительно Хирша, указав на невысокое мнение о нем судей и прокуроров.

Теперь, видя волнение Теда, Катя догадалась о том, что произошло.

– Ты позвонил Хиршу сразу же, как вернулся домой, верно? Ты сообразил, что на этот раз полиция займется тобой. Тебе захотелось подготовиться.

– Катя…

– В то время как ребята ждали, что ты покажешь им пример, когда их молотили по головам, ты готовился ко второму акту своего командирского представления!

– Перестань, Катя! Мне надо позаботиться о своей защите…

– Ты это делаешь очень умело!

Тед посмотрел на нее и грустно улыбнулся: – Ты ничего не понимаешь, верно? Этот случай более значительный, чем просто протест. Он связан с коренными процессами, проходящими в стране. С правами людей, которые готовы занять позицию…

– Пожалуйста, избавь меня от банальностей. Катя, казалось, могла задохнуться в наступившей тишине.

– Послушай, сейчас не время говорить об этом. Розмари отвезет меня в участок. Когда там все выяснится, я позвоню.

Ошарашенная, Катя смотрела, как они уходят. Розмари по-свойски положила руку на плечо Теду. Она все еще смотрела им вслед, хотя дверь за ними уже закрылась. Потом она повернулась к кофейному столику и начала собирать пузырьки, тюбики и бинты. Все это она сложила в шкафчик в ванной комнате и вернулась, чтобы отдохнуть. Только тут она заметила бросающийся в глаза желто-черный конверт компании «Вестерн юнион», на котором была напечатана ее фамилия. Тед и не подумал сказать ей об этом конверте.

Была глубокая ночь. Светящиеся стрелки будильника показывали примерно три часа. Катя протянула руку и зажгла еще одну свечу, добавив ее к тем, которые она выстроила перед пустым камином. Свежий фитиль трещал и вспыхивал, потом пламя стало гореть ровно, отодвигая тьму в гостиной.

Она села перед мраморной окантовкой камина, глядя на желтый бланк телеграммы, печатные буквы которой покачивались при свете свечи.

«Я даже не знала, что он уехал в Париж или отправится в Швейцарию. Господи Иисусе, я ведь совсем его не знаю».

Телеграмма пришла от Арманда Фремонта. Это имя вернуло в ее памяти события десятилетней давности. Тогда ей было всего двенадцать, наступила весна и они с отцом находились в Бейруте. Она вспомнила роскошный отель, гостиницу «Сент-Джордж» – так она называлась – и приятного человека, который подошел к отцу, когда они вошли в дверь, поприветствовал его и улыбнулся ей.

– Вы, наверное, очаровательная мадемуазель Катерина, – произнес он, наклонился и поцеловал ей" руку.

Катя на всю жизнь запомнила, как с его губ скатилось ее имя, произнесенное с типично французским акцентом, как чудесно она почувствовала себя дамой от его любезного обращения. С тех пор она просто влюбилась в Арманда Фремонта, лучшего друга своего отца.

Позже, когда прошла целая вечность, отец привел ее в «Восточный салон» – импозантный зал, покрытый красным и черным лаком, разделенный богато украшенными китайскими ширмами, на которых были изображены покрытые туманом горы, драконы и мелкие птички, прячущиеся в густой листве деревьев. Официантки были одеты в подбитые мехом шелковые платья, а таких сладостей она никогда раньше не пробовала. Катя была так очарована, что вздрогнула, когда кто-то назвал ее имя.

– Привет, Катерина!

Опять перед ней стоял он, высокий, потрясающе красивый, под взглядом его черных глаз она краснела и чувствовала себя скованно.

Катя пришла в ужас, когда ее отец извинился и пошел звонить по телефону. Голос Арманда Фремонта, казалось, доносился издалека, хотя он сидел напротив нее.

– Катя, не расскажете ли вы кое-что о себе? – спросил он ее. – Например, о том, что вам нравится делать, что вам хотелось бы посмотреть здесь?

Катя вся зарделась и тихо пробормотала что-то непонятное.

– Так не годится, – твердо заявил Арманд. – Очаровательные молодые дамы вроде вас должны четко говорить джентльмену, что они хотят делать.

«Хорошо вам говорить это!» – подумала про себя Катя. Она была неуклюжим подростком с костлявыми руками и ногами, выше многих юношей, которые никогда не приглашали ее на танцы, когда приходили на «социальные мероприятия» из колледжа Святого Матиаса. И одна из причин, почему она бормотала, заключалась в том, что Катя неловко чувствовала себя из-за проволочных выпрямителей на зубах.

– Ну, ладно, – продолжал Арманд. – Возможно, я сам предложу что-нибудь. Я очень хотел бы, чтобы вы посетили сегодня мое казино. Вы окажете мне такую честь, Катя?

Купаясь в розовых, голубых и пурпурных отсветах, «Казино де Парадиз» словно поднималось прямо из моря. Когда Катя впервые переступила его порог, ей показалось, что она попала в сказочный мир тысячи и одной ночи. От женщин в вечерних туалетах исходил запах тонких духов, на них сверкали драгоценности, когда они проходили под громадными хрустальными люстрами. Смех и восхитительный шепот каскадами прокатывались под вручную расписанным потолком, от невидимого оркестра лилась музыка. Кате больше всего запомнился момент, когда она неожиданно остановилась в середине огромного холла и замерла. Закинув голову назад, она разглядывала богатую художественную роспись, такая же восхищенная, как первые астрономы, увидевшие на небе созвездия. Казалось, вокруг нее закружился весь мир…

Когда она была подростком, Катя увлекалась журналами мод, внимательно изучая любой попадавшийся ей под руку. В большинстве этих журналов печатались сплетни и светская хроника. Таким косвенным путем она держала в поле зрения Арманда Фремонта. Он всегда был одет в вечерний или обеденный костюм. Его фотографировали либо внутри помещения, либо на территории «Казино де Парадиз», всегда с очаровательной молодой женщиной, совершенство которой вызывало у Кати ревность. Катя размечталась и гадала, каково будет ей снова оказаться в сказочной обстановке, еще раз увидеть Арманда и снова пережить момент, который она испытала, когда он позволил неуклюжему подростку почувствовать себя принцессой. Но шли годы, и этого не происходило. Она больше не ездила в Бейрут, и открытки Арманда, которые он посылал к Рождеству и к дню ее рождения, приобрели характер посланий от заботливого, но полузабытого незнакомца.

Катя налила себе остатки горячего шоколадного напитка, подтянула коленки к подбородку, прижалась щекой к пушистой ткани старого банного халата. Рядом с телеграммой она положила фотографию, где она была снята вместе с отцом. Это было четыре года назад, когда он по делам прилетел в Сан-Диего, а она поехала на поезде, чтобы встретиться с ним в Ла-Джолле. Фон на фотографии захватывающий: подковообразная бухта с голубой водой и белым пенистым прибоем, а в отдалении скалы, изрезанные бухточками и арками, где морской прибой пробил камень. Но судя по своему невеселому выражению на фотографии, как помнилось Кате, она не заметила прелести окружающего пейзажа. Ее лицо на фотографии дышало гневом.

Ее мама умерла, когда ей исполнилось десять лет. Ребенком Катя проводила летние месяцы в Нью-Гемпшире и на Кейп-Коде, а зимы в Вайле или Аспене. Хотя отец редко приезжал во время ее каникул, она не отдавала себе отчета, как скучала по нему, потому что была окружена двоюродными братьями и сестрами.

Хотя Катя горевала, когда болезнь неожиданно унесла ее маму, в глубине души она понимала, что тут ничего не поделаешь. Первые несколько месяцев отец ежедневно заезжал за ней в школу Лоури на Медисоне, и они вместе ехали в машине домой на Парк-авеню. Но потом к школе стали подъезжать служащий и шофер отца, и вечерние обеды превратились в нудное дело, когда бездетная экономка изо всех сил старалась развлечь разговорами озадаченную, напуганную, чувствовавшую себя все более одинокой девочку, которая еле притрагивалась к еде.

Открытки приходили из Парижа, Женевы, Рима и Афин. Из них Катя узнавала, где находится ее отец и как быстро расширяется деятельность банка «Мэри-тайм континентал». Чувство одиночества несколько ослабло, когда она поступила в колледж Уэлсли. Отношения отца с дочерью менялись. Дочь начала понемногу самостоятельно окунаться в окружающую жизнь, горячо этого желая, но побаиваясь, действуя импульсивно, но все еще нерешительно.

Как и многие другие ее сверстницы, Катя предпочла заниматься гуманитарными науками. Но, живя в Нью-Йорке, она отличалась от своих менее космополитичных подруг. Она знала район Виллиджа как свои пять пальцев и по уик-эндам посещала кафе, где собиралась богема, куда приходили битники, чтобы послушать Джека Керуака и Гинсберга. За бесконечным количеством чашек кофе она спорила о достоинствах «Чужака» Колина Вильсона и пришла к выводу, что ее поколение, тощих, бледных, одетых в черные водолазки и штаны, заслуживает большего. Гораздо большего, чем их родители могли когда-либо себе представить, поскольку оказались в плену самодовольной порядочности. Самая сложная часть вопроса заключалась в том, какой именно должна быть эта славная судьба.

Бывали моменты, когда Кате ужасно хотелось поднять телефонную трубку и поговорить с отцом. Но к тому времени она уже наладила отношения с его секретарем, который сообщал ей, что отец уехал, и, побуждаемый чувством вины или жалости, болтал с ней несколько минут. В редких случаях она видела отца, но непродолжительный разговор между ними не клеился. Он почти ничего не знал о ее жизни, где она бывала. Не знал о, казалось бы, безграничных перспективах, открытых перед ней, и о полном отсутствии возможностей критического выбора пути. Иногда Кате казалось, что он тянется к ней, пытается заставить ее объяснить, что именно она чувствует и почему. Она ловила в его глазах боль и разочарование, когда проходил вечер, а они оставались по разные стороны пропасти, которая с каждым годом углублялась. Она опасалась и сердилась на него за то, что, казалось, ни он, ни она ничего не могли сделать, чтобы преодолеть этот разрыв.

– Катя, я люблю тебя. Никогда не забывай об этом.

В глубине сердца она верила ему, но с годами эти слова обесценились.

– Если ты меня любишь, то почему не выберешь для меня время?

– Пытаюсь. Поверь мне, Катя. Дело не в том, что я не забочусь…

– Просто ты больше заботишься об этом дрянном банке.

Катя опять посмотрела на фотографию, снятую в Ла-Джолле. Она видела его боль, слышала эхо своих резких слов о том, что она навсегда останется в Беркли и никогда не возвратится домой.

Фотография как бы заморозила всего один момент из всего, что она пережила за все эти годы. Годы раскаяний и взаимных обвинений, отказа отца ее просьбам приехать в Нью-Йорк, сведения всей переписки к нескольким словам на открытках к Рождеству и дню рождения. Годы, которые никогда не вернутся…

«Проклятье, я даже не припомню, когда в последний раз сказала ему, что люблю его!»

А теперь он навсегда ушел из этого мира…

Пламя стало потрескивать, когда воск растопился, разлившись в лужицы на мраморной поверхности. Катя встала и раздвинула занавески. На небе занималась заря, звезды и серп месяца побледнели. Катя посмотрела на два раскрытых чемодана с уложенной одеждой. Она собиралась автоматически, просто чтобы чем-то занять руки, а теперь ни за что на свете не смогла бы сказать, что туда положила.

– Катя? Катя, ты все еще не спишь?

Тед прикрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Он заметил чемоданы и резко взглянул на нее.

– Что, черт возьми, происходит?

Катя взяла со столика и подала ему телеграмму:

– Ты даже не соизволил сказать мне о ней. Он покачал головой.

– Ах, Катя! Господи, виноват. Это ужасно. – Он потянулся к ней, но Катя шмыгнула мимо него.

– Похороны состоятся в Нью-Йорке. Даже не знаю, надолго ли уезжаю.

– Как ты себя чувствуешь? То есть звонил ли тебе этот человек или как?

– Этого человека зовут Арманд Фремонт. Он не звонил мне.

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? Катя выдавила из себя подобие улыбки:

– Нет, у меня все в порядке.

– Послушай, Катя. Не знаю, что и сказать. Похоже, ты не была близка с отцом, так ведь?

– Тед, не надо ничего говорить. Просто помолчи. Я как-нибудь справлюсь с этим сама.

– Понятно. Ну, мне будет нелегко здесь без тебя.

– А именно?

– Хирш взял меня на поруки и внес залог, но полицейские все равно клеят мне подстрекательство к мятежу и дюжину других дурацких обвинений. Катя, это не станет судебным процессом. Это выльется в театральное представление. Мы собираемся закатить здесь дьявольскую драму. Тебе захочется принять в этом участие. Это войдет в историю.

Может быть, по причине сильной усталости и повышенной чувствительности Катя сразу же уловила в голосе Теда фальшивые нотки.

– Боюсь, что вы с Хиршем будете творить историю без меня.

– Но судить будут не одного меня. Хирш позаботится о том, чтобы вместе со мной судили Марио, Джерри, Тима и ораву других. В газетах нас уже окрестили «Десятка из Беркли».

Катя гадала, кто до этого додумался и подкинул такую мысль газетчикам.

– Мне все равно непонятно, зачем я нужна тебе.

– Ну, Хирш не может сразу охватить всех обвиняемых. И хотя он привлечет работников из своей конторы, остается много важных вещей, до которых у него не дойдут руки. Поэтому я сказал ему, что ты охотно поможешь.

Катя не верила тому, что слышит.

– Ты не имеешь права таким образом возлагать на меня обязанности! – воскликнула она.

– Хирш пояснил, что ему понадобится кто-то, чтобы посмотреть законы и проверить протоколы, – торопливо продолжал Тед. – Я считал, что для тебя, Катя, тут открываются большие возможности. Тебе известна репутация Хирша. Начинающие отдали бы все на свете, чтобы оказаться в его команде.

– С его-то репутацией? К тому же Хиршу нужен лишь мальчик на побегушках, в моем случае – девочка на побегушках. Ему нужен человек, чтобы сидеть в библиотеке или регистратуре, когда он не занят снятием копий или не отвечает на телефонные звонки.

Тед отвел глаза, и Катя поняла, что он уже знал об этом. Он соглашался со всем, что предлагал Хирш, и обещал доставить персонально Катю Мейзер, осел.

– Послушай, Катя. Мне жаль твоего старика, о'кей? – произнес Тед, стараясь не вспылить. – Сожалею также, что не передал тебе телеграмму. Забыл про нее. Ну, после этой стычки с полицией… Понимаю, что тебе надо ехать в Нью-Йорк. Но мне не ясно, зачем тебе оставаться там после похорон. Ты ведь нужна мне здесь!

– Не знаю, что меня ждет в Нью-Йорке, – возразила Катя. – Поэтому не могу сказать, когда я вернусь. Хотя бы по одной этой причине не могу принять участие в твоей защите. И ты не мог предположить, что я поступлю иначе.

Тед вздохнул и начал сбрасывать с себя грязную одежду, которая воняла потом, улицей и тюрьмой.

– А если бы тебе не пришлось уезжать, ты бы помогла мне?

Катя прикусила губу.

– Я уже сказала, что ни для кого не стану девочкой на побегушках, тем более для Джейка Хирша.

Тед провел по ее щеке кончиками своих пальцев.

– Я всегда считал, что ты будешь с нами, Катя. Честно. Верю в это и сейчас. Поэтому поезжай в Нью-Йорк, делай там что нужно и возвращайся домой.

Сердце Кати сжалось, когда он ушел, такой красивый, и желанный, и чистый в своей не стыдящейся наготе. Она разрывалась от противоречивых чувств, с одной стороны – стремясь к нему, с другой – презирая свою слабость, потому что он всегда мог пронзить ее душу вот таким же манером и разрушить еще один кусочек ее существа.

Катя чуть не окликнула его. Почти. Она сделала шаг в его направлении, но остановилась как вкопанная. Ей были известны запахи тюремных камер. К запахам его одежды и его тела прилип еще один душок: запашок женщины, удовлетворенной любовником.

Да, конечно, Тед побывал в камере, и он якшался с Джейком Хиршем. Но потом, перед тем как приехать домой, он побывал еще кое-где. У обожаемой Розмари, которая, как не забыла Катя, вышла из этой квартиры, положив руку ему на плечо.

Знала ли шустрая Розмари, улыбавшаяся в тот момент, что им предстоит? Знал ли об этом Тед?

До слуха Кати донесся шум воды душа. Слишком поздно. Она написала Теду записку. Всего два слова – до свидания. Потом защелкнула замки на чемоданах, набросила плащ с поясом и окунулась во влажный туман открытой террасы.

Оскорбительная глупость заключалась в том, что Тед был прав относительно ее привязанности к нему. В глубине души она знала об этом. Но больше этого не будет. Потому что, как и для ее отца, у нее больше не было дома, куда она могла бы вернуться.

 

ГЛАВА 3

На следующий день после трагедии в Санкт-Галлене 16 апреля начинался сезон соревнований на моторных лодках Монако – Ницца. Промышленники поставили доведенные вручную экзотические посудины, которые стоили сотни тысяч долларов, и израсходовали миллионы на рекламу и внедрение. С воздуха суда напоминали великолепных хищных птиц красного, зеленого, черного и желтого цветов, сверкавших на голубой поверхности воды и оставлявших за собой след пены, напоминавшей шелковисто-белые перья. Их назвали «Мако», «Скарабей», «Пантера», «Волк». Но охотились они не на небе, а на море. Ими правили бесстрашные люди, которые знали, как выжать последнюю каплю скорости из перенапряженных двигателей, чтобы добиться конечной цели: победы.

Болельщики отложили все свои дела в сторону и съехались сюда со всех концов света. Гонки проводились и на более длинные дистанции, по открытому, неспокойному морю, и более короткие с большими призами. В это время показывалась умопомрачительная скорость, от чего опасность возрастала в десятки раз. Но ничто не могло сравниться с гонками «Монако – Ницца-32», названных так потому, что такое расстояние разделяет эти два города.

Празднества начались в Монте-Карло на приеме с шампанским, когда гонщиков представили журналистам. Тут были легендарные спортсмены: Марселло из Италии, Де Дион из Франции, Манитас де Плата из Аргентины, Бейкер-Говард из Лондона. Но самым большим вниманием пользовался бразильский гонщик лодки «Пантера», хотя из двенадцати участников он был сравнительным новичком. Изготовитель знал, что сильно рискует. У его гонщика стаж всего три года, но, несмотря на многочисленные победы, он еще не отваживался выступать на таких крупнейших состязаниях, как «Монако – Ницца-32».

Несмотря на это, бразилец был вполне удовлетворен пробными заездами возле берегов бразильской провинции Байя. Другие могли принять этого гонщика за опрометчивого человека, который идет на слишком большой риск, пренебрегая безопасностью ради скорости и славы. Но это было не так. Промышленник искал смелого человека. И теперь, после сотен часов тренировок, он знал, что нашел такого. Но статистика и красивые картинки оказались недостаточными, чтобы убедить потенциальных покупателей. Гонщики в открытом море могут признать эту лодку и купить ее, только если будет доказано, что она может занять призовое место. Наблюдая, как щелкают своими фотоаппаратами журналисты, бразильский предприниматель прислушался к внутреннему голосу, который нашептывал ему, что у него два победителя: лодка и гонщик.

За завтраком гонщики и их хозяева обращались друг с другом любезно, никто за столом не засиживался. После завершающей чашки кофе и обязательного обмена любезностями люди разошлись по своим причалам с лодками, где механики уже отлаживали двигатели. За исключением причала, где покачивалась «Пантера». Ее водитель потребовал, чтобы к лодке никто не приближался, даже механики, за целые сутки до соревнований. Когда бразильский промышленник спросил с иронией, кто же наладит мотор, то получил короткий ответ:

– Я сама. Вы знаете, что я это умею. Бразильский босс согласился, но попросил объяснений.

– Не исключается саботаж. Вы знаете, какие убытки понесут другие промышленники, если выиграем мы. Даже такая взятка, которая обеспечила бы механика на всю жизнь, покажется семечками по сравнению с возможными убытками. К тому же, хотя лодка принадлежит вам, речь идет о моей жизни.

Бразильцу нечего было возразить.

День выдался ясный, почти безветренный, барашки на поверхности моря незначительные. Изготовители и гонщики обменивались самодовольными улыбками. Создались как раз такие условия, на которые рассчитывали строители этих посудин. «Пантера», созданная, чтобы разбивать зыбь в Атлантическом океане у берегов Бразилии, выглядела нескладной, даже неуклюжей, рядом со стройными напарницами.

Водитель оставался невозмутимым.

– Не беспокойтесь. Бразилец пожал плечами.

– Удачи, – пробормотал он и залез во взятый на прокат вертолет, из которого собирался наблюдать за гонками сверху.

Бразилец видел, как «Пантеру» вывели из гавани Монте-Карло в открытое море на расстояние примерно в триста ярдов. Поднявшись на вертолете выше, он увидел очерченную на воде дистанцию, полосы были четко обозначены буйками. Через каждые два километра разместились судейские катера, которые будут следить за тем, чтобы гонщики не отклонялись от отведенных им полос. Наезд на линию, даже без ее пересечения, влек за собой автоматическую дисквалификацию. Борьба за позицию, стратегию гонки и преследование – все должно будет проходить в коридоре шириной меньше ста ярдов. Ужасно узкая арена состязания для двенадцати моторных лодок, общая мощность которых превышала семь тысяч лошадиных сил.

Когда лодки выстроились на старт, тысячи зрителей, собравшихся вдоль побережья или Сгрудившихся на балконах больших отелей и частных вилл, затаили дыхание. Затем взлетела красная стартовая ракета, и тихое утро утонуло в грохоте.

Как и ожидали, в число лидеров выпрыгнули француз Де Дион и англичанин Бейкер-Говард. Но и остальные понеслись вовсю – все лодки, кроме «Пантеры», которая, к ужасу бразильца, отстала ото всех. Бразилец перекрестился и, не сознавая этого, обидел пилота, который подумал, что иностранец боится лететь с ним.

Внизу, на поверхности моря водитель «Пантеры» ликовал. Лодка вела себя точно так, как она была запроектирована. Двигатель вращался, издавая звуки завывающей сирены, а то, что «Пантера» шла последней, его не беспокоило.

Первая неприятность произошла у отметки десять миль, когда итальянец Марселло резко повернул направо и подрезал менее опытного соперника. Другая лодка, которая угрожала обойти его, подпрыгнула на кильватерной струе Марселло и задрала нос к небу. Зрители вдоль побережья Ба Корниш с ужасом ахнули, когда лодка перевернулась и упала на гонщика. Спасательные катера тут же ринулись к месту происшествия.

Гонщик «Пантеры» немедленно воспользовался тем, что внимание Марселло ослабло, и ловко обошел итальянца, который только рот разинул от удивления. Это происшествие, казалось, породило цепную реакцию неудач. Через несколько минут мотор одной из лодок взорвался, а на другой лодке, принадлежащей испанцу, начал кашлять, плеваться и позорно заглох, оставив гонщику лишь возможность колотить кулаками по рулю.

Через милю дисквалифицировали еще одну посудину, когда гонщик, чтобы не столкнуться с французом, пересек ограничительную линию. Судья выпустил желтую ракету и по радио сообщил о дисквалификации. Число гонщиков сократилось до восьми, но, с точки зрения зрителей, борьба шла лишь между Де Дионом и Бейкером-Говардом.

Они глубоко заблуждались. Гонщик «Пантеры» направил свою лодку, и сделал это разумно, между вздувшимися следами от несущихся впереди лодок. Другое судно при таких условиях снизило бы скорость, а «Пантера» рванулась вперед, ее мотор взвыл еще громче. Без особых усилий лодка обошла трех соперников, подняв такую огромную волну, что другие были вынуждены снизить скорость или подвергнуться риску опрокинуться.

Возле указателя в три четверти дистанции «Пантера» уверенно шла на третьем месте. Лидеры приняли это к сведению и сблизили свои лодки, неслись на максимальной скорости, но чуть-чуть изменяли курс всякий раз, когда «Пантера» пыталась поравняться с ними. Гонщик предвидел такую стратегию с их стороны: блокировать «Пантеру» и сделать рывок к финишной линии. Но и на это было свое средство.

Зрители вдоль набережной гавани Ниццы были изумлены увиденным: три лодки мчались в форме ровного перевернутого треугольника, устремившись к финишной линии, до которой оставалось всего три четверти мили. Бразилец, смотревший на все сверху из вертолета, мысленно поздравлял своего гонщика. Победить, конечно, невозможно, учитывая то, что его лодку блокируют. Не осталось уже ни достаточно времени, ни морской поверхности, чтобы обойти лидеров. Но гонщик проявил рвение и настойчивость, и поскольку лодка несомненно займет призовое место, ей обеспечена широкая известность.

Дальнейшее развитие событий поразило всех. Вместо того чтобы несколько снизить скорость и удовлетвориться третьим местом, «Пантера» увеличила скорость. Люди с полевыми биноклями просто не верили, насколько близко эта лодка приблизилась к бортам лидеров. «Проклятый кретин!» – подумал англичанин. «Он те только идиот, но и самоубийца!» – решил итальянец.

Неожиданно обе эти лодки толкнуло вперед, когда нос «Пантеры» сначала коснулся, потом оттолкнул их посудины в стороны. Бейкер-Говард и Марселло реагировали на это как опытные гонщики и люди с сильным чувством самосохранения. Они соответственно подали руль направо и налево. «Пантера» и не думала притормаживать. Она на полной скорости устремилась в открывшийся проход, птицей полетела к финишной линии и приветствующей флотилии судов.

Бейкер-Говард понял, что его сделали, но было уже поздно что-либо изменить. Его поворот оказался настолько резким, что уже не оставалось никакой возможности быстро выправить его и лечь на прежний курс, чтобы попытаться претендовать на призовое место. Хотя он и был разочарован, но не мог не восхищаться «Пантерой». Если бы толчок оказался слишком сильным, то все трое катапультировались бы и погибли. Можно без стыда проиграть такому человеку, у которого хватило ловкости провести такой маневр.

Марселло не отличался таким великодушием. Он тоже был вынужден отклониться от курса и увидел, что от него ускользает верная победа. Но провалиться ему на месте, если он позволит этому выскочке сделать из себя дурака! С ревущим мотором Марселло меняет курс и пускает свою лодку по диагонали прямо на «Пантеру».

Дикое удовольствие от рискованного поступка и выигрыша было для гонщика «Пантеры» сильнее любого другого возбуждающего чувства. Как будто разделяя настроения своего водителя, лодка неслась вперед, побивая свои собственные рекорды и подсчеты инженеров.

«Скарабей» Марселло, черный морской зверь, готовый прикончить намеченную жертву, нацелился на правый борт «Пантеры». Любой другой гонщик отвернул бы в сторону. В этом был единственно возможный выход. Так думали и зрители, испустившие возгласы ужаса. Марселло был уверен в этом.

Но все одинаково ошиблись. Вместо того чтобы поддаться страху и отказаться от лидерства, «Пантера» лишь притормозила.

Изумление, потом паника отразились на лице Марселло, когда «Скарабей», ревя мотором, проходил мимо носа «Пантеры». В нужный момент гонщик «Пантеры» дал полный вперед, успев тюкнуть носом в середину кормы «Скарабея».

При скорости, которую развил Марселло, такое прикосновение оказалось роковым. Позже обслуживавшие гонки сотрудники признали, что такой маневр можно было бы даже назвать самоубийственным. Сразу полностью потеряв управляемость, «Скарабей» завалился набок, потом неожиданно рухнул, моторы закрутили его винтом, лодка запрыгала на поверхности воды, как брошенный плашмя камень. Это стало концом Марселло.

«Пантера» с ревом пересекла финишную черту, потом сделала победный круг почета. Проносясь мимо судейского катера, водитель выбросил белый флаг, который гордо развевался перед всей флотилией и ликующими зрителями Ба Корниша. После обязательной церемонии приветствия «Пантера» развернулась и пришвартовалась возле морского клуба Ниццы. Судьи с позеленевшими лицами ждали возле великолепного, сверкающего серебром приза высотой в четыре фута.

Надежно пришвартовав «Пантеру», водитель выпрыгнул из лодки, снял шлем и рукавицы, обнажив копну черных, как вороново крыло, волос и элегантные руки.

Джасмин победно вскинула вверх руки. Засверкали вспышки фотографов, которые спешили запечатлеть это лицо, уже известное некоторым журналистам. В суматохе этого момента никто не заметил, что Джасмин слегка обернулась и искоса посмотрела на то место на воде, где все еще горел «Скарабей». Никто не увидел ее довольной улыбки.

Джасмин находилась в своем номере в гостинице «Негреско», расположенной на приморском Английском бульваре. Адреналин, который выделился у нее в результате победы за рулем «Пантеры», все еще не схлынул и придавал ее гневу мерзкий привкус.

У нее была великолепная фигура с длинными мускулистыми ногами, узкой талией и пышными грудями, на которых не было и намека на вмешательство скальпеля хирурга.

Она казалась, по меньшей мере, на десять лет моложе своих прожитых сорока лет. Только гнев на ее продолговатом лице и несколько искривленных губах выдавал ее возраст, изрезав морщинками нежную кожу вокруг сверкающих голубых глаз.

– Где, черт возьми, это находится? – спросила сна, ходя по комнате, помахивая желтовато-зеленым мундштуком с сигаретой, как тросточкой.

Энтони, ее щегольски одетый помощник, ливанец с глазами цвета ягод терна, выполнявший все ее поручения, неторопливо обходил комнату, подбирая различные части гоночного костюма, разбросанные на ковре.

– Что вы сказали, chère? – Вы слышали что! Энтони поднял вверх руки.

– Не знаю, что и сказать вам, chère. В регистратуре внизу ответили, что они сейчас же направляют это к нам.

В этот момент сразу зазвенели звонок у двери и звонок телефона. Джасмин распахнула дверь и схватила телеграмму с серебряного подноса, с которым пришел пожилой посыльный.

Она глубоко засунула руку в карман своего белого комбинезона механика и бросила несколько помятых банкнот на поднос.

– На линии Пьер, звонит из Парижа, – сообщил Энтони скучающим голосом. – Похоже, он очень расстроен, chère.

– Идите, займитесь чем-нибудь полезным, – приказала Джасмин, беря телефонную трубку. – Пьер?

– Джасмин, ты слышишь?

Истерические нотки в голосе Пьера Фремонта заставили Джасмин улыбнуться.

– Да, да, Пьер, слышу. – Наманикюренным ярко-красным ноготком большого пальца она разрезала скрепляющую ленточку телеграммы.

 

ГЛАВА 4

Молодой посыльный восемнадцати лет из деревни считал, что ему повезло с работой у известного парижского ювелира. И особенно ему повезло в настоящий момент. Перед ним стояла очаровательная, совершенно голая женщина, по плечам рассыпались золотистые волосы, в голубых глазах светилось поддразнивание ее широкой чувственной улыбки.

– П… п… пакет, мадам! – заикаясь, произнес он. Совершенно не смущаясь, девушка сделала полшага вперед, ее выпуклые груди слегка качнулись. Неторопливо она протянула руку и взяла пакет. Юноша, который пытался сосредоточить свой взгляд на какой-то точке за ее плечом, поторопившись, выронил квитанцию, которая полетела на пол. Инстинктивно он встал на колено, чтобы поднять ее, и, как оказалось, сделал большую ошибку, потому что, нагибаясь, он увидел такие сокровища, которые может породить только фантазия. И ему надо было выпрямиться, что он и проделал медленно… Девушка, которая была старше его, возможно, всего на два или три года, сочно улыбнулась, видя его затруднительное положение.

– Когда я дойду до середины комнаты, вы можете закрыть дверь, – негромко сказала она.

Неторопливо, опустив руки по бокам, – длинная, узенькая коробочка с драгоценностями слегка покачивается в ее руке, – она пошла по прихожей. Когда она проходила мимо роскошного зеркала в позолоченной раме, висевшего посередине комнаты, то услышала, как щелкнул замок. Она ухмыльнулась и продолжила свой путь в спальню, где одевался к обеду се любовник.

– Cher.

Пьер Фремонт вздрогнул, посмотрел на нее.

– Что?

– Вот, только принесли.

Взгляд Пьера устремился мимо нее к входной двери.

– Клео, разве можно так… – Он вертел в руках запонки, показав рукой на ее наготу.

Она откинула назад голову и засмеялась, потом села, подтянула под себя ноги, так что пятки оказались на подушке дивана. При виде золотистого пуха между ее ног у Пьера во рту все пересохло.

– Что за глупости! – произнесла она, делая вид, что сердится. – Разве я стану показываться в таком виде перед совершенно незнакомым человеком?

– Нет, конечно, не станешь, – торопливо согласился он.

Его Клео не сделает подобной вещи. Ну, она любит демонстрировать себя в чем мама родила, а он еще больше любит ее за это. Особенно когда она надевает черные чулки с эластичным верхом, туфли на высоких каблуках и красит губы красной помадой «Вавилонская блудница», юная профурсетка, чудище, которая сразу же позволила ему насладиться собой и, поступив так, сделала его ненасытным.

Как сильно он полюбил свою драгоценную Клео! Глядя на нее, он наслаждался ее красотой и поклялся, что ничто не заставит его потерять ее, ничто…

«Я сдержал свое слово, а она даже не знает об этом». Наблюдая за Пьером, Клео точно знала, о чем он думает. Всегда знала об этом. Такой же у нее была и мать, имевшая дар ясновидения. Она была пьяницей и потаскухой, которая сводила концы с концами тем, что надувала наивных туристов, только что сошедших с корабля, горевших желанием отведать экзотических арабских прелестей. Предсказание судьбы, гадание по руке, заговоры, – деньги так и сыпались от пожилых и великовозрастных пассажиров, которые читали в журнальчике корабля о таинственной связи мадам Трубецкой с потусторонними мирами. Такая реклама обходилась дорого, и дыра в прибрежной стене Бейрута, раскрашенная в виде шатра и названная «Шейх», была по карману только царственной особе, но толпа лопоухих посетителей не убывала.

Если бы не приходилось тратиться на спиртное и наркотики, то денег с этих простаков хватало бы на все. Но во время наплыва туристов вкусы мадам Трубецкой менялись от дешевого местного вина до шампанского высшего качества и серого опиума. Зимой она расплачивалась натурой с хозяином квартиры. Когда Клео исполнилось десять лет, то туристам в оплату жилья включались также и ее услуги…

Клео боролась с искушением взять еще одну клубничку. Но не удержалась и протянулась за ней, как будто у нее их было бесчисленное количество и она могла поглощать их в любое время. Свой характер она вырабатывала очень долго. Даже теперь, когда она зажила такой жизнью, о которой не могла и мечтать ее мать, где-то глубоко в ней скрывался печальный, молчаливый, трясущийся ребенок, который все еще боялся, что у него все отнимут.

– Это для меня?

– Что?

– Право, Пьер! Ты совсем не обращаешь на меня внимания!

Ее надутые губки одновременно и пристыдили, и возбудили его. Он уставился на коробочку.

– Если бы я не была уверена, что ты не женат, то я бы подумала, что этот подарок прислала тебе жена! – Клео встала, прикинувшись рассерженной. – Или это – подарок другой женщине?

– Да нет же, Клео.

Пьер лихорадочно сорвал оберточную бумагу и открыл коробочку от ювелира. На черном бархате было уложено целое созвездие бриллиантов и сапфиров, соединенных извивающимися змейками, превратившихся в уникальный браслет.

– Подойди сюда! – хрипло прошептал он.

Он возился с застежкой, потому что не мог оторвать глаз от великолепных грудей. Наконец он защелкнул браслет на ее запястье. Клео отошла назад и приподняла свою руку, как танцовщица, воздевающая руки к небу.

– Я этого не забуду, – снова и снова шептала она.

Еще бы. Клео достаточно было только назвать что-нибудь. Например, сказать, что ей очень нравится браслет в витрине магазина Булгари, и все. Пьер воспринимал это как намек на то, чтобы купить его. Ему лишь хотелось сделать ей приятное и сделать ее довольной и счастливой, какой она была теперь. Клео ходила по комнате, а Пьер думал: «Моя… Она моя!»

Эта мысль встряхнула Пьера без всякого предупреждения, напомнив ему о телеграмме, которую он получил всего час назад от Арманда Фремонта. Он помнил, как его сердце сжал страх, когда он прочитал содержание телеграммы. И все же у него появилось приподнятое настроение, которого раньше он не испытывал. Была устранена опасность, грозившая ему, Клео, когда по дороге в Женеву произошел несчастный случай с Александром Мейзером. Но радостное возбуждение и облегчение сопровождались предчувствиями. Масса вещей могла обернуться не так, как хотелось. Вот почему, когда он наконец успокоился, он позвонил Джасмин, той самой Джасмин, которая предвидела все его вопросы и дала ему все ответы, в которых он нуждался.

– Пьер, дорогой. Я спрашиваю, действительно ли ты готов пойти куда-нибудь, чтобы это отметить? – Клео сжала кулачок, драгоценные камни засверкали перед глазами Пьера. Потом копчиком языка она облизала краешки своих губ. – Или ты хочешь остаться здесь?

– Давай лучше останемся здесь, лишь мы двое.

– Как тебе больше нравится, любовь моя, – прошептала Клео, устраиваясь у него на коленях.

Хотя она и была очень тронута подарком, Клео знала, что Пьер что-то скрывает от нее. Он нервничал, несчастный врунишка. Она радовалась, что подвела его к тому, чтобы он остался. Наедине она сумеет его несколько подпоить. Пьер, может быть, и волевой человек, но против алкоголя устоять не может. Когда его охватит сонливость, она уложит его в постель и пошарит в том месте, о котором, как он считал, она ничего не знает, но в котором он хранил самые свои сокровенные тайны.

Еще два месяца назад Пьер Фремонт воспринимал мир как что-то совершенное. Как и другие Фремонты, он воспитывался в атмосфере власти и привилегий. Осторожный и дотошный от природы, он обнаружил, что может объяснить тайны банковского мира так же просто, как некоторые ученые читают папирусы, написанные на умерших языках. Для него банковское дело означало порядок, а без порядка все остальное ничего не значило.

Будучи аспирантом Сорбонны, он работал на Ротшильдов, потом сменил ряд других европейских учреждений, не только накапливая опыт, но и устанавливая ценные контакты. К середине тридцатых годов Пьер завоевал уважение в среде международных банковских и финансовых кругов и недавно достиг вершины своей карьеры, когда его назначили управляющим вопросами истории банковского дела в Ливане. Получив это место, он, конечно, мог не связываться ни с «Казино де Парадиз», ни с его холдинговой компанией. Чтобы избежать даже намека на нарушение правил, он держал свои акции в анонимном доверительном месте.

Такой порядок вещей вполне устраивал Пьера. Незаурядная личность Арманда всегда производила на него ошеломляющее впечатление. Предпочитая оставаться в тени, а не на виду, Пьер не возражал против того, чтобы Арманд управлял «Казино де Парадиз», что тот делал великолепно. Помимо содержания помещений в Париже и Бейруте на деньги, поступавшие от акций, Пьеру особенно не на что было тратиться. Его переезды, угощения и непредвиденные расходы оплачивал банк, а месячной зарплаты вполне хватало на оплату его единственной страсти – его любви хорошо покушать. Пьер считал, что его денег хватило бы на две жизни. Вскоре он узнает, как могли подвести даже его подсчеты эксперта.

Несмотря на все богатство и широту познаний, шикарные и утонченные женщины Бейрута редко когда замечали Пьера. Он был невысок, всего пять футов шесть дюймов, с простым лицом, на котором выделялся длинный нос и выцветшие серые глаза. Не занимаясь многие годы никакими физическими упражнениями, он отрастил себе порядочное брюшко. Его волосы выпадали быстрее, чем таял лед в летний полдень; в тридцать шесть лет он приобрел цвет лица и манеры поведения старика.

Если бы Пьер был вполне счастливым, то природа наделила бы его в порядке компенсации яркими, магнетическими качествами. Но хотя его имя и счет в банке были, без всякого сомнения, впечатляющими, но в такой же потрясающей степени он был скучным человеком. Пьер не был рассказчиком, не знал анекдотов. На торжественных обедах он без конца трещал о блюдах и вине. Бейрутским женщинам, может быть, и правится покушать, но говорить о еде они не желают. А как с азартными играми и вечеринками? Прогулками на яхтах по уик-эндам, поездками в магазины Рима или Афин? Смачными сплетнями о прелюбодеяниях высокопоставленных людей или о посещениях наиболее опасных трущоб города, чтобы встряхнуть пресытившиеся чувства? Пьеру все это не нравилось.

Смирившись с положением вечного холостяка, Пьер два раза в год посещал бордель, который считался наиболее приличным в Бейруте. Он примирился с тем, что похотливость, о которой шептали в жокейском клубе, ему совершенно неприсуща.

У Пьера была одна страсть – еда. Он был основателем и президентом клуба узкого состава, члены которого посвятили себя кулинарии. Они встречались два раза в месяц, по очереди друг у друга. Делом чести у них было такое положение, когда хозяин, каким бы богачом он ни был, сам бы выбирал блюда, закупал продукты и все готовил.

Принимая как-то гостей у себя, Пьер выбрал оленину в качестве основного блюда, и он весь извелся, что еще не доставили ягоды можжевельника, которые он заказал в супермаркете «Гуддиз», поставщике специй для гурманов Бейрута. Поэтому, когда весело затинькали старинные колокольчики у входа на кухню, он распахнул дверь, ожидая увидеть арабского мальчика-рассыльного.

А перед ним предстало видение. Высокая красавица, рост которой подчеркивали ноги в мини-юбке, казавшиеся бесконечно длинными. Ее грудь обтягивал толстый свитер, а волосы были стянуты на затылке в «конский хвост», отчего она выглядела очень молодо. Она принесла цветы для украшения обеденного стола.

– Доставка мистеру Фремонту, – сообщила девушка, осматривая профессионально обставленную и оборудованную кухню.

– Я и есть… Я – Фремонт.

Клео скептически посмотрела на него. Неужели этот мужчина в фартуке, который чуть ли не волочится по полу, и является знаменитым Фремонтом, о котором так распинался хозяин цветочного магазина?

– Тогда цветы ваши. Вы хотите, чтобы я поставила их здесь или в столовой?

– В… в столовой.

– Для этого мне нужна ваза.

– Да, конечно, сейчас дам…

Он занервничал, смутился и заскромничал – все сразу. Пьер чуть не грохнул севрскую вазу, которую приготовил для этого случая.

– Давайте я сама сделаю это, – предложила девушка. – Дополнительной оплаты не потребуется.

Пьер не успел ответить, как она села за стол и стала оформлять вазу с букетом в центре стола. Пьер сидел напротив нее и наблюдал. Прошло пять мучительных минут, пока он собрался с духом.

– Если вы не против, скажите, как вас зовут? Ее васильковые глаза подтрунивали над ним.

– Зачем вам это знать?

– Ну, просто чтобы…

Пьер искал какой-нибудь любезный, остроумный ответ, но ничего подходящего в своем запаснике не нашел и покраснел.

– Да ладно, – произнесла девушка. – Во всяком случае, вы не распинаетесь передо мной. Меня зовут Клео.

Клео! Как замечательно это прозвучало для его слуха. Пьера как будто подстегнуло.

– Разрешите предложить вам бокал вина?

Клео насмешливо разглядывала его. Она хорошо понимала, что происходит. Ее единственная мысль заключалась в том, долго ли еще водить за нос этого глупца. Если она станет любезничать с ним, то, во всяком случае, получит обильные чаевые. Но получилось так, что она добилась значительно большего.

Клео пробыла у него два часа, а когда уходила, то Пьер чуть не заплакал. Обед в этот вечер удался на славу, но ему было наплевать. Из головы у него не выходила Клео, но у него не хватало смелости позвонить ей в цветочный магазин. Он обошел эту трудность, заказав еще цветов в магазине и моля Бога, чтобы их доставила Клео. Так и получилось. Когда она принесла ему не менее дюжины букетов, он наконец расхрабрился и пригласил ее на прогулку. Он пришел в восторг, когда она согласилась. В этот вечер Пьер просто лопался от гордости, когда сопровождал Клео в ресторан «Синяя птица» в «Казино де Парадиз» и на представление в тамошнем кабаре.

Их связь скоро стала притчей во языцех всего Бейрута. Пьер смущался, пока не понял, что превратился в любопытную достопримечательность. Его не только считали заядлым холостяком, но друзья знали, что он также очень прижимист с деньгами. Они не могли поверить, что он платит девушке, чтобы она оставалась с ним.

С Клео Пьер ожил больше, чем когда-либо за всю свою жизнь. Ее молодость взбодрила его. Когда они шли танцевать, он ощущал, как в него вливается ее энергия. Он знал, что становится объектом насмешек. Он замечал ухмылки на лицах молодых людей, завсегдатаев в клубах Бейрута, и слышал их саркастические замечания. Но впервые в жизни ему было безразлично, кто что говорил. Когда он оставался с Клео, все остальное теряло значение, потому что вдвоем у них возникал свой собственный мир, такой, в возможность которого Пьер совершенно не верил, не говоря уж о том, чтобы самому пожить в этом мире. Он поклялся, что не откажется от него, что бы ни произошло.

После полугодовой связи Клео переехала жить к нему. Это могло бы произойти и раньше, но Пьер проявил осторожность. Он ужасно боялся также того, что Клео бросит его. Самое страшное заключалось в том, что у нее на стороне были дружки, а ему она отводила роль дурачка. Тогда Пьер нанял очень дорогого, но весьма осторожного частного сыщика, который следил за ней в течение трех месяцев.

Его отчеты вселили в Пьера необычайную радость. Она его не обманывала. Она жила в небольшой квартире в туристической части бейрутской гавани. Ее мать, ныне покойная, зарабатывала себе на жизнь ясновидением. Клео прекратила учебу в старшем классе приходской школы, тогда же поступила на работу в цветочный магазин. В нескольких местах она пробовала работать манекенщицей, но это у нее не пошло. Согласно сообщениям сыщика, Клео жила тихо, изредка назначала свидания, но не вступала в романтические связи. Пьеру просто не верилось, что никто в мире не заметил такую жемчужину. Но он не стал ставить под сомнение свою удачу. Ему и в голову не пришло, что хотя он платит сыщику деньги, этот человек мог снюхаться с объектом слежки и получить от нее что-то помимо денег, чтобы опустить некоторые детали и приукрасить подмоченную репутацию.

Когда Клео поселилась в его доме, Пьера озадачило открытие, что двое не могут жить так же экономно, с его точки зрения, так же хорошо, как один. Суммы, которые он выделял Клео и которые, по его мнению, были очень щедрыми, вскоре оказались недостаточными. Из многих наиболее модных и дорогих магазинов Бейрута каждый месяц стали приходить счета. Никогда не сталкиваясь с ценами на женскую одежду, Пьер просто пришел в ужас, пока Клео ненавязчиво объяснила ему некоторые стороны жизни творческого моделирования.

Счета продолжали сыпаться. К одежде требовались другие детали туалета, а те, в свою очередь, нуждались в драгоценных украшениях. Удивительно похорошевшая женщина нуждалась в самом шикарном салоне красоты «Бентли», чтобы сделать прическу, маникюр, массаж, и в самой дорогой фирме «Мисерати» для этих долгих, увеселительных поездок вдоль побережья. Новых друзей надо было принимать в соответствующей шикарной обстановке, что включало сверкающую полировкой новую яхту длиной в шестьдесят футов.

Пьер, который мог среди ночи вызвать министров правительства, чтобы потребовать у них отчета о расходах, даже не заикался, чтобы возразить против расточительности Клео. И всякий раз, когда он собирался посадить Клео на определенную сумму, она доводила его до экстаза, превращая в тряпку. Все прощалось и забывалось, тайком Пьер облегченно вздыхал. Ему становилась невыносимой мысль, что он возражал против расточительных привычек Клео, что она из-за этого может относиться к нему как к скряге.

Поскольку Пьера в Бейруте считали баснословно богатым, никто не удивлялся размаху его расходов. Другое дело его бухгалтерские книги. В конце первого года совместной жизни с Клео Пьер оказался перед фактом своего разорения. Весь его доход в миллион долларов в год, вся его наличность и все резервы в виде акций – все схлынуло. В конце второго он стал должником трех лондонских банков, терпение которых в ожидании оплаты долгов вот-вот должно было лопнуть.

Озабоченный всем этим, Пьер думал, как ему решить эту дилемму. Если он осадит Клео в расходах, то рискует потерять ее. Абсолютно неприемлемо. Если не вернет долг английским банкам, то рано или поздно сведения о его финансовых затруднениях просочатся наружу. Неприемлемо в равной степени. Поэтому надо найти новый источник доходов.

Пьер обдумывал различные, имевшиеся у него варианты. Все они были на воде вилами писаны. Он ни к кому не мог обратиться за займом, включая членов своей семьи, потому что как директор национального банка он не мог допустить даже тени сомнения в своей добропорядочности. Он не мог продать свои акции холдинговой компании казино, потому что все акции, принадлежащие членам семьи, должны продаваться только другим членам семьи. Значит, речь шла об Арманде, который мог создать серьезные осложнения, если бы узнал об отчаянном положении Пьера, и о Джасмин, которая без конца накапливала деньги, нужные для осуществления ее планов.

Все это оставляло ему лишь один выход – он мог действовать только на свой страх и риск. Нет более мудрого человека, в сравнение не идет даже влиятельный дядя Арманд, у которого везде расставлены глаза. Все будет прекрасно, если он станет действовать осторожно… как ягненок в присутствии льва.

Даже в самых страшных кошмарах Пьеру не снилось, что не Арманд, а человек за тысячу миль – Александр Мейзер – раскроет его тайны.

– Дорогой, ты чувствуешь себя нормально? – Клео выплыла из туалетной комнаты, красные блестки на ее мини-юбке от Сен-Лорана сверкают и шуршат.

Забота Клео заставила Пьера улыбнуться:

– У меня немного крутит желудок. Принеси мне рюмочку «Фернет-Бранка».

Клео налила ему порцию горького малинового итальянского ликера и смотрела, как он пьет.

– А теперь скажи мне, что случилось. Знаю, что это связано с телеграммой, которую ты получил сегодня.

– В дорожном происшествии погиб Александр Мейзер, – ответил Пьер.

Клео нахмурилась. Пьер заметил по ее глазам, что она узнала фамилию, которую он назвал.

– Мейзер?

– Банкир из Нью-Йорка. Я хорошо его знал. Он был также лучшим другом Арманда. Они вместе росли.

– Какое горе для Арманда!

– Джасмин настаивает, чтобы мы с Луисом поехали на похороны в Нью-Йорк.

Клео тут же заметила про себя, что Пьер не включил ее, но ничего не сказала по этому поводу.

– Значит, сегодня мы рано ляжем спать, – решительно заявила Клео. – Ты очень напряженно работал, а теперь, получив эту ужасную новость… Я хочу, чтобы перед поездкой на похороны ты как следует отдохнул.

Клео наблюдала, как до конца вечера Пьер выпил целую бутылку вина и три рюмки ликера. Этой ночью его не разбудит ничто, кроме начала войны. На это она могла вполне положиться.

Клео лежала голая между прохладных хлопчатобумажных простыней. Потолок был разрисован абстрактными черными полосками, тенями от веток деревьев, а в перспективе была изображена бледно-голубая молодая луна. Она бесшумно соскользнула с кровати, подошла к той стороне, где лежал Пьер и где на стене висела картина, написанная Модильяни. Мадонна с глазами лани, выполненная в серых и голубых тонах, черты лица были вытянуты. Клео знала, что этот художник знаменитый и что картина стоит кучу денег. Но ей эта картина никогда не нравилась. Ее привлекало то, что находилось за картиной.

Она прожила у Пьера меньше двух недель и уже открыла тайну его стенного сейфа, скрывавшегося за картиной. Забавно было наблюдать, как Пьер набирает комбинацию цифр. Она это прекрасно видела, потому что если повернуть зеркала в ее туалетной комнате, то можно было отчетливо видеть, что происходит в спальне. Когда она в первый раз сама открыла этот сейф, то для нее многое прояснилось.

Клео поглаживала браслет из бриллиантов и сапфиров, который не сняла, даже ложась в кровать. Ей было приятно, что ее любовник не узнает о многих вещах, связанных с ней. Шоры на глазах Пьера были такими тяжелыми, что он никогда не разглядит, что ее любовь к нему всего лишь мираж. Любовь – это что-то такое, на что она была не способна. Для Клео это была просто еще одна форма обмана, не больше, чем обманом был этот подаренный браслет, как и много других вещей, которыми осыпал ее Пьер. Все они заменялись подделками, а оригиналы оседали в депозитном ящике-сейфе одного из банков Рима. Но разницу между подделкой и оригиналом он тоже не замечал.

Клео никогда бы не приняла на веру ни Пьера, ни его любовь. Она была уверена с цинизмом уличной девчонки, что когда-нибудь, рано или поздно, неважно по какой причине, она лишится и того и другого. Не в пример своей матери Клео готовилась к такой возможности. Драгоценности, которые она продала за наличные, обеспечат ее до конца дней. Но сведения о небольшом секрете Пьера изменили ее планы. Почему ей удовлетворяться только продажей драгоценностей, чтобы получить этот миллион или около того долларов? Почему бы ей не сохранить свои драгоценности и все же заиметь такое количество денег, и даже больше?

Клео посмотрела на Пьера, который свернулся калачиком, положив голову на подушку, как великовозрастный ребенок. Ей ужасно нравилось, что она могла бы прямо сейчас открыть сейф и порыться в том, что он считал наиболее секретным. И она бы так и сделала, если бы он не сказал ей о телеграмме Арманда. Получение ее объяснило, почему Пьер, который не выносил вида окровавленного пальца, почувствовал себя так плохо. Клео решила подождать. Через день или два Пьер уедет. У нее будет сколько угодно времени, чтобы проделать то, что она плутовски называла переучетом.

 

ГЛАВА 5

В кабинетах «Интерармко», которые занимали весь верхний этаж ничем не выделявшегося здания в деловом районе на берегу озера, было прохладно. Температура устанавливалась для режима работы машин, а не людей. Всего около дюжины комнатушек для сотрудников и только три кабинета на весь этаж для начальства. Всю остальную площадь занимали компьютеры, самые быстродействующие машины «ИБМ» и «Юнивак», которые только можно было достать. Они составляли сердцевину организации безопасности, которую создал Дэвид Кэбот. Сбор, обработка, сопоставление, хранение и, когда необходимо, получение сотен тысяч элементов информации из источников по всему миру – все это делала «Интерармко» с ее компьютерами очень солидной частной организацией безопасности. Именно способность компьютеров находить единство в, казалось бы, разрозненных фактах, относящихся к тысячам отдельных лиц, так же как и к постоянно меняющейся международной ситуации, часто позволяла Арманду Фремонту опережать своих конкурентов.

Розовые пальчики зари подкрадывались к спящей фигуре человека на диване. Частично сознание Дэвида Кэбота зарегистрировало свет, упавший на его лицо, остальная часть осталась глуха к этому. Он оказался в сетях кошмара, застонал в агонии, весь покрылся холодным потом. Снились ему одни и те же ужасы с неослабевающим накалом страстей вот уже двадцать лет.

Дэвид стоит у штурвала шлюпа длиной пятьдесят четыре фута, который в честь матери называется «Мечта Селесты». Дует легкий ветерок в восточном Средиземноморье в тридцати милях от турецкого берега, надувая паруса. Судно скользит по волнам. Одна волна, ударившись о борт, окатывает Дэвида с ног до головы, но у него это вызывает лишь смех. Это крепкий, жилистый паренек тринадцати лет, от загара коричневый, как кофейное зерно. Его мать, которая сидит на палубе над рулевой рубкой, поворачивается к нему и грозит пальцем. Отец, занимающийся парусом на носу, улыбается и рекомендует проявлять осторожность.

Семья находится в море уже две недели, выйдя с Кипра и колеся между греческими островами. Теперь они заканчивают свое путешествие. Они пройдут мимо побережья Турции и Сирии, направляясь в Ливан. Они совершают это путешествие в знак воссоединения семьи и в качестве подарка самим себе. Отец Дэвида четыре года находился на войне. Мать работала медсестрой общества «Красного Креста» в Лондоне, а Дэвид жил у друзей в своей стране. Каждый по-своему перенес войну и остался в живых. А теперь они праздновали, что все остались живы.

В этот вечер судно слегка покачивается на морской зыби, и семья любуется, как на ливанском побережье мелькают огни Триполи. Дэвиду больше всего нравится именно это время дня, после сытного ужина, чувствуя, что мышцы похожи на тугие узлы, когда можно расслабиться и мысленно заглядывать в будущее, хотя и клонит ко сну. Отец, служивший в Африке, рассказал ему много удивительных историй о Бейруте. Он с нетерпением ждет приезда в этот город.

Дэвид начинает дремать прямо на палубе. Сквозь сон он слышит движение и шепот возле себя, но не шевелится. Он знает, что находится в безопасности, что звуки исходят от его родителей…

Потом раздается первый взрыв. Дэвид вскакивает на ноги, его ослепляет зарево, дугой взметнувшееся над судном. Он слышит гортанные слова на языке, которого не понимает, и крики своего отца. Дэвид, спотыкаясь, бросается к штурвалу, но в ужасе пятится от пего, видя, как через планшир переползают чернокожие, что напоминает вторжение крыс. Вдруг отец оказывается рядом, в его руках дробовик. Он хватает Дэвида за загривок и тащит его назад. Дробовик стреляет, но выстрел попадает в отца, отбрасывает его. Дэвид глядит вниз и видит вместо туловища отца кровавое месиво.

Селеста Кэбот не раздумывает. Она ухаживала за солдатами, получившими такие страшные раны, которые трудно себе вообразить. Дэвид видит, как мать хватает ружье и стреляет в набегающих людей. Двое валятся, но третий бросается на нее с поднятой рукой, в которой в последних отблесках вспышки сверкнуло красное лезвие.

Дэвид слышит свой собственный вопль. Он набрасывается на всех, оказавшихся рядом, с диким восторгом воспринимая возгласы боли. Но их слишком много. Что-то очень тяжелое ударяет его за ухом…

Дэвид просыпается в холодном поту. Его руки крепко связаны, во рту вонючий кляп. Но он может видеть. Поодаль горит судно, на воде отражаются оранжевые отблески от пламени. Глаза Дэвида наполняются слезами, его бьет озноб, он видит, как надломилась мачта на «Мечте Селесты», потом судно нырнуло в воду. Рядом с собой он слышит хохот, хриплый шепот и потом чувствует, что его ласкают…

Когда Дэвид приходит в себя, он оказывается в большой комнате с высоким потолком и крошечным окошечком с железной решеткой на самом верху толстой стены. Его поднимает на ноги мужчина с орлиным носом, с золотыми серьгами в ушах и золотыми зубами. Дэвид слышит, что где-то в темноте мягко шаркают босые ноги по земляному полу, доносится сопение и хныканье.

Мужчина подталкивает Дэвида к свету. Вдруг комната наполняется детьми, которые держат друг друга за руки. Это черные африканцы и рыжевато-коричневые арабы, дети с оливковым цветом лица жителей северных берегов Средиземного моря, а у некоторых голубые глаза, как у викингов с севера. В их глазах Дэвид читает ужас, не зная, что они видят то же самое и в его глазах. Несмотря на различия в возрасте и цвете кожи, страх и цепи, которыми скованы их ноги, делают их братьями и сестрами.

Мужчина с золотыми серьгами хлопает в ладоши. Дверь отворяется, входят семеро хорошо одетых мужчин. Не говоря ни слова, они проходят перед детьми, трогая руками их волосы и кожу, поднимают грязные хлопчатобумажные рубища, осматривая их половые органы.

Ладони Дэвида сжимаются в кулаки. Его сердце громко стучит и от гнева, и от страха. Он ничего не видит, кроме того, как горящая мачта падает в море, водную могилу его родителей. Он понимает, что происходит, хотя не может поверить, что такое может случиться с ним. Он знает, что должен дать сдачи.

Один из мужчин поднимает робу Дэвида и сжимает его член. Нос и глаза приблизились вплотную к пальцам Дэвида, и Дэвид делает пальцами выпад. Раздаются вопли мужчины, который отскакивает назад. Дэвид приседает, готовый защищаться как только может, к нему бежит с кнутом в руке мужчина с золотыми серьгами.

Но работорговец так и не добегает до него. Он застывает на полпути, ярость на его лице сменяется неверием. Он валится лицом вниз, Дэвид видит между его лопатками кинжал.

Один за другим падают и покупатели, изрешеченные пулями из пистолетов с глушителями. Дэвид видит, как из порохового дыма вперед выходит мужчина, высокий, мощного телосложения, с черными как смоль блестящими глазами. Он делает знак, вбегают другие люди, приседают возле детей и кусачками перекусывают связывающие их цепи.

– Ты кто такой, мальчик? – спрашивает мужчина. Дэвид, пошатываясь, поднимается на ноги. В его выражении есть что-то такое, что заставляет мужчину улыбнуться.

– Теперь ты в безопасности, мальчик, – говорит он. – Скоро ты отправишься домой.

Губы Дэвида трясутся, но ему все же удастся выдавить из себя слова:

– Кто вы такой?

– Меня зовут Арманд Фремонт. Тебе нечего бояться…

– Меня зовут Дэвид, а дома у меня теперь нет.

Дэвид Кэбот очень долго стоял под горячим душем, но и это не помогло отделаться от наваждения, вызванного кошмаром. Это случилось с ним не в первый и не в последний раз. Кошмар никогда полностью не проходил. На прежние надрывы лег еще один слой боли.

Не покидали его и другие воспоминания, хотя они приносили ему утешение. Одеваясь, Дэвид вспомнил, как несколько лет спустя, когда он многое узнал об Арманде, он спросил его:

– Почему вы меня не сдали?

Арманд взглянул на него, и Дэвид понял, что, хотя прошло так много времени, Арманд не был уверен, нашел ли он правильный ответ.

– Потому что когда я ознакомился с твоей биографией, я понял, что твой дом действительно перестал существовать. Никто раньше не говорил мне такого. Никто не заставил меня почувствовать это.

– Но были, наверное, сотни других сирот! Арманд грустно кивнул.

– Но мы выбрали друг друга, разве не так?

Так оно действительно и было. Дэвиду было совершенно незачем возвращаться в Англию. Из родственников у него там оставались лишь старая тетка с дядькой. Когда в больницу, где лечили детей, приехали работники английского «Красного Креста», он отказался куда-либо ехать. Арманд приметил его отчаянную решимость, к которой примешивались страх и горе. Большинство других детей любили ожидавших их близких, которые постараются вновь наладить их жизнь. Но не этот потерянный подросток, чьи злые глаза вызывающе смотрели на Арманда.

Без всякой суеты были выполнены формальности, чтобы оставить Дэвида в Бейруте. Английский посол приходился близким другом Арманду, и его мнение о том, что Арманд Фремонт хорошо позаботится о Дэвиде, сыграло свою роль. Дэвид переехал жить в дом Арманда. Его определили в лучшую частную школу, и меньше чем через два года он бегло заговорил по-французски и по-арабски. Позже он поступил в американский университет в Бейруте, потом закончил аспирантуру по экономике и бизнесу в Гарварде.

Когда он почувствовал, что учеба уже мало что дает ему, Дэвид возвратился в Бейрут и заявил Арманду, что хочет на него работать.

– Ты ничем мне не обязан, – сказал ему Арманд. Он очень гордился Дэвидом, внимательно следил за его развитием, гадая, чем он решит заняться в зрелом возрасте.

– Знаю, – ответил Дэвид. – Я сам хочу этого. Вы спасли мне жизнь и дали мне еще один шанс. Не хочу, чтобы все пропало зря.

Арманд спросил себя, не пришло ли время осуществить идею, которую он давно вынашивал…

Следующие несколько лет он учился и тренировался в наиболее престижных центрах полицейских сил мира: в европейском Интерполе, английском Скотланд-Ярде и американском ФБР. Он превратился в первоклассного криминолога, мастерски освоившего приемы самозащиты, и меткого стрелка. Арманд не прекращал внимательно следить за ним. И когда Дэвид возвратился в Бейрут, Арманд решил, что он созрел для уготованной ему роли.

– Информация – это власть, – заявил Арманд Дэвиду. – Особенно это справедливо применительно к Ближнему Востоку. Без нее я бы не только не процветал, но и не выжил бы.

Арманд перешел к разъяснению концепции, над которой он долго работал с Александром Мейзером и которая практически была готова для реализации: создание частного агентства безопасности, которое будет выбирать себе клиентов из списков международно известных, богатых людей и транснациональных объединений. То есть людей и организаций, которые нуждаются в защите против промышленного шпионажа, похищений, вымогательства, шантажа…

Арманд предложил центральное учреждение «Интерармко» открыть в Бейруте, но Дэвид тут же отклонил это предложение. В Бейруте невозможно сохранить секреты, как бы это ни старались сделать. Они тут же становились достоянием других в результате подкупов и интриг. Рано или поздно будет открыта связь между казино и «Интерармко», безопасность подорвана и погублено доверие и даже жизни тех людей, которые возложили свои надежды на эту компанию.

Вместо этого Дэвид предложил Женеву, и чтобы у «Интерармко» не было никакой другой связи с казино по документам, кроме как связи с обычным клиентом. Большое расстояние от Бейрута было в этом деле только на пользу, так же как и расположение нейтральной Швейцарии.

– Вы что-то мне не договариваете, – заметил Дэвид Арманду, когда их разговор вроде бы закончился. – Конечно, «Интерармко» удвоит или утроит количество поступающей сейчас к вам информации. Но этим ведь дело не кончается. У вас имеется какая-то скрытая цель, связанная, возможно, с работорговлей. Арманд, я не первый ребенок, которого вы спасли, да и не последний.

Именно в это мгновение Арманд понял, что он сделал верный выбор.

– Что вам известно об этой торговле? – спросил он Дэвида.

Ответ удивил Арманда. Видно, Дэвид основательно проштудировал этот вопрос. Он ударился в историю, начиная со времен фараонов, коснулся потоков торговли живым товаром в период зарождения христианства, во времена крестоносцев и в настоящее время.

– Она никогда не прекращалась, – произнес тихим голосом Дэвид. – Ни во время войн, периода голода или чумы. Ни одна раса не осталась в стороне от нее. На каком-то этапе очень высоко ценили африканцев, потом азиатов. Теперь европейцев. Но общее для всех периодов заключается в том, что основным объектом всегда оставались дети, за которых платили больше всего денег. Звучит иронически, не правда ли? Больше всего ценятся наиболее беззащитные, их хватают на улицах, завлекают в закоулки или, как в случае со мной, похищают пираты, потом одурманивают наркотиками, связывают и переправляют в бордели или в частные камеры пыток…

– Я всю жизнь борюсь с этой напастью, – сказал Дэвид Арманду. – Я уничтожал различные сети организаций работорговли, а потом узнавал, что вместо них в других местах возникли новые. Я сотрудничаю с некоторыми честными полицейскими чиновниками, которые имеются на Ближнем Востоке, с Интерполом и даже с некоторыми государствами – членами Организации Объединенных Наций, с должностными лицами Детского фонда. Это – неослабевающая битва, Дэвид. В этом заключается тайная цель для меня и Александра. А теперь и для «Интерармко».

Глаза Дэвида сверкнули.

– И для меня тоже.

Закончив одеваться, Дэвид прошел из ванной в свой кабинет. Ночью поступила целая пачка телексов, которые лежали теперь на его кофейном столике. Ни одно из этих посланий не имело отношения к проекту, над которым он с Армандом работал последние пять лет.

В конце 1960-х годов «Интерармко» помогло ликвидировать несколько небольших работорговческих организаций, базировавшихся в Сирии, Иордании и Египте. На следующий год распространились слухи о появлении на Ближнем Востоке новой организации, занимающейся работорговлей. Полицейские агентства и Детский фонд сообщали, что резко возросло похищение в Западной Европе детей и подростков. Полагаясь на свои успехи в прошлом, Арманд Фремонт думал, что он может быстро расправиться с новой угрозой. Оказалось, что выдался редкий случай, когда он ошибся. Этой организацией руководил настоящий мастер, который был так здорово законспирирован, что даже наиболее хорошо оплачиваемые осведомители не могли к нему подступиться. Те, кто рисковали подойти к нему слишком близко, оказывались убитыми, а их тела страшно изуродованными.

С годами неумолимо росло число похищенных и пропавших детей. Европейская полиция удвоила свои усилия, но все впустую. На некоторые ближневосточные страны оказывалось давление, но их министры разводили руками, вроде бы ни о чем не подозревая, и просили доказательств. Арманд Фремонт поклялся, что предоставит такие доказательства. Он взял под свой прицел эту организацию, борьбу с ней сделал своей священной задачей и заявил Дэвиду Кэботу, что он требует от него не иначе как выявления руководителя этой преступной организации.

Дэвид разложил телексы по папкам. За годы работы с Армандом в качестве директора «Интерармко» он никогда не сталкивался с такой неразрешимой головоломкой. Создавший эту преступную организацию обладал поистине дьявольским коварством, управлял с помощью страха и денег. Такую комбинацию трудно расколоть. Но это только подстегивало решимость Дэвида добиться успеха. Мальчик превратился в мужчину, но глаза его все еще видели, он не забыл страшных минут, когда его жизнь была исковеркана той лунной ночью на борту судна «Мечта Селесты».

Как только Дэвид сел за свой письменный стол, он немедленно переключился на текущие дела. Секретарша принесла ему кофе и хрустящие сладкие булочки, а также ночные послания из Парижа.

Запросы были разосланы конфиденциально. «Интерармко» наводило справки относительно Александра Мейзера – с кем он встречался, где, долго ли продолжались встречи. «Интерармко» хорошо заплатит любому свидетелю, который что-нибудь видел или слышал. Занялись своим делом люди, специализировавшиеся на ночных наблюдениях и собиравшие информацию с наступлением ночи. «Интерармко» было известно щедрыми вознаграждениями, которые выплачивались быстро, в любой валюте. Но «Интерармко» снискало себе еще большую славу как организация, не забывавшая тех, кто оказал ей даже самую незначительную помощь.

Поступившая информация была обескураживающей. Ни личные контакты в государственных полицейских силах, ни специалисты частных фирм безопасности, ни информация от правительственных чиновников, ни львицы шикарных борделей не имели представления о том, что делал в Париже Александр Мейзер. Но каждое донесение заканчивалось одним и тем же – поиски будут продолжаться.

Дэвид знал, что Арманд надеялся получить полезную информацию до своей поездки в Нью-Йорк. Но пока что Ничего стоящего не поступило. Рутинный звонок к заплаканной секретарше Александра Мейзера только сгустил тайну: Александр всю поездку оформлял сам. Секретарша не знала о его предстоящей поездке до самого последнего момента.

«Почему Александр не хотел, чтобы она или кто-либо другой знали об этом?»

Он заставил себя просмотреть записки, которые набросала для него его секретарша. В памятке говорилось, что Джасмин и Пьер Фремонт извещены о смерти Александра и предстоящих похоронах телеграммой от Арманда. Телеграммы, как и предполагал Дэвид, в Бейрут не посылали. Для Джасмин телеграмму отправили в Ниццу. Дэвид помнил, что она принимает участие в гонках «Монако – Ницца-32». А телеграмма, предназначенная Пьеру, пошла в Париж…

Дэвид уставился на памятку, потом как бы сами по себе его пальцы подняли эту памятку. Держа перед собой розовый лист бумаги, он пытался припомнить, существовала ли какая-нибудь связь между Пьером и Александром Мейзером. Они вместе присутствовали на двух или трех банковских конференциях, вот, пожалуй, и все. Александр часто ездил по делам в Париж. У Пьера Фремонта уже много лет была там квартира. Получалось так, что они находились одновременно в одном и том же городе… «Совпадение. Не хватайся за соломинку». Мейзер отбросил в сторону памятку и вынул фотографию из досье на Катерину Мейзер. Что-то в этой девушке было не то, хотя Дэвид никак не мог понять, что именно. Может быть, ее щеки несколько полноваты или губы слишком сочные. Даже если бы он не знакомился с газетными вырезками о ней, Дэвид мог бы догадаться, что Катерина Мейзер принадлежала к тем, кто верил в правое дело и в торжество справедливости и правосудия. От нее могут исходить неприятности.

Дэвид надеялся, что известное очарование Арманда окажет на нее магическое воздействие и что после похорон Катерина Мейзер возвратится в Калифорнию, чтобы и дальше маршировать во имя лучшего устройства мира. Дэвид знал, что рано или поздно он раскроет тайну смерти Александра. И в этом деле ему не хотелось бы сталкиваться с дилетантами.

 

ГЛАВА 6

Эмиль Бартоли работал исполнительным вице-президентом банка «Мэритайм континентал» и был при Александре Мейзере его правой рукой. Родом он был из Венеции, худощавый, аскетического склада человек, черты лица которого показывали, что он ведет свою родословную от дожей. К двадцати годам он знал о финансах больше, чем банкиры в четыре раза старше его. Это сидит у него в крови, говорил он. Хотя у него был выбор, куда пойти работать, он связал свою судьбу с «Мэритайм континенталом», а более точно – с Александром Мейзером. Это была своего рода закрытая контора, где он легко себя чувствовал и которую прекрасно знал. В Нью-Йорке ему подчинялись примерно сто человек, но у него были доверительные контакты в любом торговом месте света. Если начинались колебания в Токио, Гонконге, Цюрихе, Лондоне или на других биржах, Бартоли узнавал об этом первым. И что более важно, узнавал подноготную.

Как и большинство закоренелых холостяков, Эмиль Бартоли удочерил ребенка близкого ему человека. Он всем сердцем привязался к своей приемной дочери Кате. Он управлял ее опекунским фондом, когда Катя переехала для учебы в Калифорнию, Бартоли взял себе за правило раз в месяц писать и звонить ей. Но больше всего ему хотелось добиться того, чтобы отец с дочерью примирились, но этого не получалось. Теперь такая перспектива вообще отпала.

– Я ужасно сожалею об этом, Катя, – сказал он. – Все сотрудники банка выражают вам свое соболезнование. Если для вас надо что-нибудь сделать, то только скажите.

– Благодарю вас, Эмиль.

Катя присутствовала на совещании в кабинете отца. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке. На ней была длинная разноцветная крестьянская юбка, вышитая блузка в русском стиле и уже основательно поношенные, но содержавшиеся в приличном состоянии сапожки. На лбу она повязала зеленый шарф, концы которого свисали на спину. Утром в гостинице, когда она одевалась, она понимала, что будет выделяться. Кабинет ее отца был обставлен в подлинно американском стиле, мебель вишневого дерева из северо-западных районов тихоокеанского побережья, узловатого орехового дерева из Каролины, мягкие сосновые панели из Новой Англии. Все мужчины будут, конечно, одеты в костюмы фирмы «Брукс бразерс».

Когда Катя представила себе все это, ее протест несколько усилился. Провалиться ей на месте, если она поменяет стиль своей одежды. А теперь она чувствовала себя неловко, и ее поступок казался ей мелочным и недоброжелательным.

– Эмиль, его уже привезли? – спросила она, глядя на уличное движение по Парк-авеню.

В отличие от большинства других финансовых учреждений, «Мэритайм континентал» сторонился Уолл-стрита. Александру приятнее был адрес угол Парка и Сорок восьмой улицы, в небольшом архитектурном шедевре, первый этаж которого сдавался в аренду автомобильной компании. Большинство прохожих даже не подозревали, что здесь расположен банк, что вполне устраивало Александра.

– Да, Катя, его уже доставили, – ответил Бартоли. – Все организовано. Детальное расписание у моей секретарши. Если что-то захотите добавить или изменить, то вам достаточно сказать ей об этом.

Катя повернулась к нему.

– Тогда, полагаю, надо позаботиться только об одном. – Она обвела рукой комнату. – Что станет со всем этим?

– Вы берете быка прямо за рога, – произнес Бартоли. – В завещании говорится, что вы и «Сосьете де Бен Медитерраньен» получаете по сорок девять процентов акций. Остающиеся два процента находятся под моей опекой. Если возникнут какие-либо разногласия в отношении политики или направления деятельности банка, то у меня будет решающий голос. Но я не думаю, что такое произойдет. У меня с вашим отцом давно была достигнута договоренность о том, что в случае такого поворота дела, я стану президентом вместо него. Политика и цели банка останутся прежними. Продажа или слияние исключаются. У нас отличный список клиентов, и со временем, если мы будем аккуратно вести дело, мы расширим его. Но сделано это будет в соответствии с критериями, изложенными Алексом, и ничьими другими.

– А как же я?

– Ну, Катя, в финансовом отношении каждый квартал вы будете получать значительные дивиденды. Ясно, что деньги ваши, можете делать с ними что хотите.

– А как обстоят дела с активным участием в работе банка?

Бартоли удивил ее вопрос, но он никак этого не показал.

– Конечно, выбирать вам. Я такого поворота событий не предусмотрел, поскольку вы, похоже, прокладываете себе дорогу в качестве адвоката.

– Вы хотите сказать, что читаете газеты, – отозвалась Катя, подняв брови.

– И это тоже, – согласился Бартоли. Он помолчал, потом добавил: – Хотели бы вы присоединиться к нам?

– Не знаю, – негромко вымолвила Катя.

Захочет ли она? «Мэритайм континентал», или в данном случае любой банк, является отражением сложившегося порядка. Средства этой финансовой организации смазывали военную машину. Безликие люди, которые распоряжались этими средствами, направляли их на программу президента «Великое общество», перекачивали их в карманы закадычных дружков и проходимцев, а негры и бедняки белые так и оставались с протянутыми руками. Банки действовали тихой сапой и загадочными путями. Они оставались хранителями секретов.

– Не знаю, – повторила Катя.

– Решать сразу нет никакой необходимости.

Катя вздрогнула при звуке этого голоса. Она не слышала его очень давно, и все же он прозвучал и нашел отзвук в ее памяти. Глубоко вздохнув, она обернулась:

– Арманд?

Он выглядел почти так же, как она представляла себе, конечно, постарел, но складки, пролегшие на его лбу и прорезавшие наискось щеки, лишь сделали его лицо более волевым. Свои волосы он зачесал назад густой гривой, которая теперь вся стала серебристой, но глаза, глубокие и гипнотические, сочный тембр голоса – остались такими же, какими она их запомнила.

– Катя, я очень, очень сожалею о случившемся.

Он заключил ее в свое мощное объятие, подбородком прислонившись к ее волосам; от его мягкого кашемирового костюма исходил запах одеколона. Катя ощущала, как в нее вливается его сила и уверенность. И впервые после прочтения телеграммы она искренне поверила, что она как-нибудь справится со случившимся, что когда-нибудь она преодолеет это горе.

Арманд улыбался Кате. Он знал, что выражение его лица не выдает ничего другого, кроме беспокойства и искренней заботы. Но в нем происходило нечто большее, сталкивались противоречивые эмоции, что ставило его в тупик. Он обожал Катю-ребенка, его необъяснимо тянуло к ней. А теперь он слишком явно реагировал на нее как на женщину.

Присутствие Арманда так сильно почувствовалось в комнате, что Катя потеряла в себе уверенность и, как это ни странно, стала несколько его побаиваться.

– Довольны ли вы организационными мерами, которые принял Эмиль? – наконец спросил он.

Она пожала плечами:

– Не знаю, сколько Эмиль отклонил взяток, предлагавшихся другими банками. Я даже хотела, чтобы он стал работать на меня. Он даже и не подумал сделать это. Поэтому держитесь за него. Он самый лучший.

Эмиль Бартоли поклонился, услышав этот комплимент.

– Было ли у вас… и моего отца какое-нибудь дело, о котором я должна знать? – спросила Катя Арманда.

– Я бы не сказал, – непринужденно ответил Арманд. – «Мэритайм континентал» обеспечивал и следил за американскими инвестициями в казино. Но это долгосрочные финансовые мероприятия – облигации, казначейские билеты, некоторая недвижимость. Эмиль может следить за этим с одним зажмуренным глазом… или даже двумя.

– Прекрасно, – медленно произнесла Катя. – Думаю, что все может оставаться в нынешнем виде. – Помолчала. – Но мне бы хотелось прямо сейчас познакомиться с одной вещью – полицейским рапортом о несчастном случае.

– Послушайте, Катя… – начал было протестовать Бартоли.

– Не беспокойтесь, Эмиль, все в порядке. Он у меня при себе. Кажется, ваш отец говорил мне, что вы настоящий полиглот. Вы читаете по-французски? – Она кивнула, и все же Арманд колебался перед тем, как передать ей рапорт. – Должен предупредить вас, Катя. Швейцарцы проделали тщательную работу. Детали отражены довольно ярко.

– Мне просто хочется знать, как он умер, – тихо произнесла Катя. – Я должна знать это.

– Конечно, – мягко отозвался Арманд, бросая предупреждающий взгляд на Бартоли. – Теперь мы оставим вас здесь. Когда вы освободитесь, мы можем пообедать. У вас масса времени, чтобы освежиться, переодеться.

Катя поморщилась при упоминании Армандом об одежде. Когда бы они ни пошли на обед, ясно, что она не пошла бы в таком виде.

– Катя… – Арманд сжал ее плечо и, не сказав больше ничего, пошел к выходу вслед за Бартоли.

Катя подумала, что этот его жест говорил, чтобы она крепилась. А на самом деле это было молчаливое извинение.

Когда Арманд шел через вестибюль к кабинету Бартоли, он мысленно прикидывал, что в «Маранелло», центральном учреждении фирмы «Феррари», уже вечер наступил – шесть часов. К этому времени покореженная машина Александра, которую повезли не в Париж, как он сообщил в швейцарскую полицию, а в противоположном направлении, в Италию, уже осмотрена инженерами и механиками завода. У Арманда не было оснований полагать, что их выводы будут как-то отличаться от его собственных. Но несмотря на весь свой опыт в этой области, он не относился к числу профессионально признанных экспертов. Ему нужны были заключения людей, чья квалификация и репутация не вызовут сомнений ни в одном суде мира. Если до этого дойдет дело…

Он надеялся, что Катя простит его. Доклады из «Маранелло» и другие бумаги никогда не попадут в ее руки. Возможно, она никогда не узнает, что ее отца убили.

Подойдя к лифтам, Арманд обратился к Бартоли:

– Дельмонико приедет через час?

Бартоли кивнул.

– Она беспокоит меня, Эмиль, – неожиданно заметил Арманд. – Она делает бравый вид, но…

– Она преодолеет это, Арманд. Поверьте мне.

– Надеюсь, – ответил без убежденности Арманд. Чувство неопределенности редко посещало его, оно вызывало в нем замешательство. Еще в большее замешательство приводило его влечение к Кате. Это неуместно, предупредил он себя. Но он не мог отделаться от чувства влечения к ней.

Он дал понять Бартоли, что вернется в гостиницу, а сам вместо этого прошел несколько кварталов до здания банка «Фёрст Манхэттен» на углу Медисон-авеню и Пятидесятой улицы. Он улыбнулся молодой практикантке, сидевшей за столом обслуживания клиентов, и показал ей ключ от депозитного сейфа.

– Мне надо кое-что взять оттуда.

Девушка ухмыльнулась и задержала свой взгляд на Арманде немного дольше, чем того требовала вежливость. Сказала, что вернется сию минуту, возьмет карточку с подписью и контрольный ключ. Улыбка слетела с лица Арманда, когда он смотрел, как она удаляется. Его сердцебиение участилось. Один Господь знает, как давно они с Александром Мейзером завели этот ящик в порядке предосторожности, чтобы хранить особенно важные документы, связанные с осуществлением текущих планов каждого из них. В случае, если с одним из них что-то случится, у другого сохранится доступ к материалам и он сумеет закончить начатую работу. Но Арманд надеялся на большее. Не исключена была возможность того, что Александр что-то написал на бумаге, что дало бы ключ к пониманию, почему он погиб на этой безлюдной дороге под Женевой.

– Мистер Фремонт?

Арманд рассматривал серьезного молодого человека, который появился за стойкой и прочитал фамилию Фремонта по карточке с его подписью.

– Я – Нельсон, помощник управляющего.

– А, вот как, – вежливо отозвался Арманд.

– Ужасно сожалею, – произнес Нельсон скороговоркой. – Вы слышали о мистере Мейзере?

– Слышал что?

Нельсон нервно оглянулся.

– Что он погиб в автомобильной аварии в Швейцарии.

Напускное потрясение Арманда показалось Нельсону настолько убедительным, что он пригласил его в свой кабинет и настоял на том, чтобы тот выпил чашку кофе.

– Тем более мне надо открыть этот ящик сейфа, – вздохнул Арманд. – Видите ли, мы вместе вели дела, ну, и вы сами понимаете…

– Конечно, понимаю, – с сочувствием отозвался Нельсон. – Однако возникли затруднения.

– В самом деле?

– По закону мы должны опечатать депозитный ящик, пока не пройдет процедура официального утверждения завещания. После чего исполнитель завещания распоряжается имуществом умершего согласно его последней воле.

– Понимаю, – пробормотал Арманд. – И это правило распространяется и на данный случай, хотя у меня законное право доступа к ящику и его содержимому.

– Боюсь, что так.

Арманд не показывал своего разочарования и нетерпения за улыбкой покорности. Он начал действовать слишком поздно. Если бы он подумал об этом раньше, то слетал бы в Нью-Йорк уже в то время, когда Алекс лежал в женевской больнице.

«Нет, я ни за что не должен был бросить его. Это может и подождать. Существуют и другие методы…»

Арманд поблагодарил Нельсона с приличествующей моменту серьезностью и покинул банк. У него оставалось еще несколько минут до обеда с Катей и Бартоли. Он использует их, чтобы позвонить адвокату Алекса, с которым был хорошо знаком. В прошлом адвокат нуждался в особых, очень щепетильных услугах, которые смог оказать Арманд. Можно положиться, что он по достоинству оценит то, что следует предпринять.

Рядовые сотрудники «Мэритайм континентала» представляли собой сплоченную группу людей. Их преданность Александру Мейзеру, с которым они часто сталкивались в повседневной работе, не вызывала сомнений. Его неожиданная смерть явилась ударом для каждого.

– Разве это не ужасно, что случилось с несчастным мистером Мейзером? Он был таким хорошим, порядочным человеком.

Прюденс Темплтон прикоснулась к своим глазам скатанным в комочек носовым платком. Она относилась к такого рода женщинам, которых журналы мод называют «красивыми». Ее привлекательность скрывалась за слоем мягкой плоти, который не уменьшался, на какой бы голодной диете она ни сидела. Но в порядке компенсации природа вознаградила ее густыми, блестящими волосами, искрящимися голубыми глазами и нежной кожей, шелковой на ощупь. К Несчастью, такие достоинства прельщали не многих мужчин. И только в прошлом году, когда Прюденс Темплтон исполнилось тридцать восемь лет, она встретила одного такого почитателя.

– Да, ужасно, – пробормотал Майкл Сэмсон, поглаживая кончиками пальцев ее руку. Он чувствовал, как трепещет женщина, и еле сдерживал улыбку. Он так восхищался своим влиянием на нее, что это чувство почти компенсировало отвращение, которое он испытывал, занимаясь с ней любовью.

– Надеюсь, мистер Бартоли сообщит нам о порядке похорон, – продолжала со вздохом Прюденс. – Может быть, нам надо сложиться на венок.

– Мистер Мейзер, возможно, пожелал бы, чтобы мы что-нибудь внесли на благотворительные цели, – мягко заметил Майкл Сэмсон. – Он был человеком такого склада.

– Ах, Майкл, конечно же! Какой ты прозорливый! Рабочий день подходил к концу, и банки в восточной части Соединенных Штатов закрылись. Шесть служащих в комнате коммуникаций «Мэритайм континентала» подводили итоги трудового дня, который прошел средне, по мнению Майкла. Через них прошло всего сто миллионов долларов, частично деньги «Мэритайм континентала» ушли в банки по всему свету, а другая часть, наоборот, поступила из тех же самых банков. Когда Майкл только начинал работать в банке, его просто потрясли размеры оборачиваемых здесь средств. Семь миллионов «Хижай-банку» в Токио, двенадцать миллионов «Баухаусу» во Франкфурте, десять миллионов коммерческому банку в Гонконге. Гораздо большее впечатление на него произвел тот факт, что совсем немногие даже в самой этой финансовой организации знали о том, что происходит в комнате коммуникаций, которая находилась глубоко под банком и представляла собой большое квадратное помещение, вырубленное в гранитной скале под Парк-авеню. Попасть туда можно было только на одном лифте с помощью ключа, который утром выдавали девяти сотрудникам этой комнаты и который они возвращали каждый вечер. В центре комнаты стоял длинный широкий стол с перегородкой высотой в четыре фута. По обеим сторонам телефоны с дюжинами каналов, которые соединяли комнату коммуникаций с аналогичными бункерами банков всего света. Рядом с каждым креслом установлен телекс для приема и отправления подтверждений и указаний, а вдоль стены расположились компьютеры, которые обрабатывали и сводили в таблицы цифры сделок. Да, все это произвело большое впечатление на Майкла Сэмсона. Но это произошло год назад. Теперь же работа казалась ему нудной, а атмосфера удушливой, рождавшей неприятное чувство страха закрытых помещений. Несмотря на это, он умело скрывал свою скуку и раздражение. Он проделал долгий путь, прежде чем проник в эту сердцевину «Мэритайм континентала». Ему пришлось делать вещи, которые вызывали у него отвращение. Он научился вести двойную жизнь и мечтал о том прекрасном дне, когда он предаст людей, поддавшихся его очарованию и поверивших в него, и освободится от всего этого.

– Майкл! Майкл, что с тобой?

– Да… да, конечно. Прости меня. Только после всего, что случилось…

Прюденс Темплтон похлопала его по руке, чего она никогда бы не сделала в обычной обстановке. Она возглавляла отдел коммуникаций, а Майкл Сэмсон считался одним из ее семи подчиненных. На людях она старалась не уделять ему больше или меньше внимания, чем остальным. Она полагала, что никто не подозревает, что два или три раза в неделю Майкл ходит к ней домой и делает с ней такие вещи, которые раньше казались ей невозможными. Подобно ярко горевшим горячим свечам, эти драгоценные секреты освещали, украшали и согревали ее жалкое существование, с которым она когда-то смирилась.

– Майкл, сегодня ты придешь? – тихо спросила Прюденс.

Он покачал головой:

– Не могу. Сегодня среда.

Прюденс вздохнула. По средам Майкл ходил на репетиции джаза, который играл в клубах Гринвич-Виллидж. Прюденс не нравился ни джаз, ни черные, в компании которых получал удовольствие Майкл. Она никогда не была на его квартире в Виллидже, и если сказать по правде, и не хотела заглядывать в нее. Кристофер-стрит кишела такими людьми, которых она, дама из Северной Каролины, научилась избегать и не замечать.

– Может быть, позже, когда репетиция закончится? – спросила она с надеждой.

– К тому времени будет слишком поздно. Но в воскресенье мы можем пойти в Центральный парк.

Прюденс ухватилась за обещание в его голосе, любуясь его грубой красотой. Ее любовник Майкл Сэмсон относился к типу мужчин с берегов Средиземного моря, о которых она мечтала еще девочкой. Он не был высоким, но фигура состояла из налитых мускулов, черты лица подчеркивали густые черные брови и ресницы, экзотические черные глаза, одновременно чувственные и жестокие. Прюденс, любившая классическую литературу, считала, что так выглядели Одиссей или Ясон.

– Значит, в воскресенье, – прошептала она. Позже Майкл перебросился несколькими словами с другими сотрудниками, когда выходил из банка, минуя охрану у входных дверей. Он попрощался, наблюдая, как они направились в сторону Лексингтон-авеню с его шумными, переполненными барами, ориентировавшимися на толпу чиновников с белыми воротничками, которые заканчивали работу в пять часов вечера. Когда он поступил в этот банк, то его приглашали составить компанию и пропустить один-два коктейля «Мартини». Он всегда вежливо отказывался, и его перестали приглашать, чего он, собственно, и хотел. Ему не хотелось, чтобы люди узнали его ближе. Это входило в его планы, как и обольщение Прюденс Темплтон.

Майкл вышел из метро на площади Шеридан и остальную часть пути до своей квартиры на Западной Четвертой улице прошел пешком. Район Виллиджа напоминал ему Бейрут. Улицы заполнены представителями многих рас и этнических групп, оживлявшими их разными языками и песнями. Много мелких ресторанчиков, где подавали самые разнообразные блюда, которые можно только себе представить. Однако в отличие от Бейрута в барах и кафетериях было много студентов Нью-Йоркского университета, которым нравилось относить себя к авангардистам, потому что они спали с поэтами и музыкантами со смуглой кожей. Для Майкла они были заблудшими овцами, которые готовы были на все, кроме желания лечь с ним в постель. Это было одно из обстоятельств, почему он скучал по Бейруту – погоня за женщинами, их обработка, состязание в остроумии, борьба, которая услаждала их неминуемую капитуляцию.

Майкл вынул из ящика свою почту, нетерпеливо просмотрел конверты, поднимаясь к себе на третий этаж. Год назад, когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он весь горел от возбуждения. У него была цель, перед ним была поставлена задача, он должен был добиться определенных вещей. Теперь он находился в состоянии раздражения, тянул время, бился в клетке – так он рассматривал свою работу в «Мэритайм континентале». Ему не терпелось сделать следующие шаги в деле, которое привело его сюда. Но уже многие месяцы Бейрут молчал. Ясная цель начинала тускнеть.

Майкл открыл свою дверь и немедленно, как опытный житель Нью-Йорка, захлопнул и закрыл ее на ключ. Он почувствовал что-то не то. Запах – иностранный, но знакомый…

– Привет, Майкл!

Она стояла в квадрате двери в спальню, глаза сверкали от предвкушения и желания, маня его подойти ближе.

– Джасмин!.. – хрипло воскликнул Майкл.

– Иди ко мне, мой красавец, – прошептала она. – Пришло время.

Впервые он встретился с Джасмин Фремонт пять лет назад в своем родном Бейруте. Тогда и в природе не было Майкла Сэмсона. Его знали в то время как Майкла Саиди, единственного сына овдовевшего старшего крупье в «Казино де Парадиз». Его отец просто родился для такого рода деятельности. После смерти жены, когда у него на руках остался шестилетний сын, он работал старшим швейцаром. Когда Майклу исполнилось десять лет, его отец добился осуществления честолюбивого плана всей своей жизни – стал полноценным крупье, получил положение, которым он неимоверно гордился. Но именно это занятие Майкл презирал.

Подростком Майкла мучили многие вещи. Если его отец каждый день уходил на работу в вечернем костюме с иголочки, то почему Майкл носил подержанное платье, которое поступало от женщин в порядке благотворительности? Когда бы он ни провожал своего отца до казино, тот никогда не приглашал его подняться по широкой парадной лестнице, пройти мимо одетых в форму носильщиков и швейцаров и через парадную дверь. Почему они должны были протискиваться через небольшую дырку с задней стороны здания? Почему так получалось, что все эти шикарные люди, которые съезжались в казино, прибывали на красивых автомобилях с шоферами в ливреях, а его отец всегда проходил пешком три мили от своего дома, даже когда он очень постарел и ему это было трудно?

Когда Майкл задал ему эти вопросы, отец рассмеялся:

– Увы, сын мой, я не располагаю их деньгами.

И с этого момента Майкл Сауди понял, что его отец был и навсегда останется слугой. Осознание этого факта изменило всю его жизнь. Он не будет таким же, как его отец. Он хотел большего, требовал большего и получит это! Ему нравились сверкающие машины и роскошные, увешанные драгоценностями женщины, но он жаждал выработать у себя самодовольное выражение лица, легкую мужскую манеру поведения, это трудно поддающееся определению, но неотразимое качество, которое выделяло принадлежность к привилегированным мира сего. Сын слуги мечтал о царских грезах.

Его отец умер, когда Майклу исполнилось двадцать лет. Он учился и существовал на неполную стипендию в американском университете в Бейруте. Через несколько дней после похорон Майкла пригласили к управляющему казино. В казино существовала программа страхования сотрудников, по которой выплачивалось щедрое посмертное пособие. Этих денег ему хватит, чтобы закончить учебу в Бейруте и, возможно, поучиться годик за границей. Майкл с огромным удовольствием отказался бы от этой выплаты. Хотя бы чтобы увидеть выражение шока на лице управляющего. Но будет ли он шокирован? Майкл знал, что у него кишка тонка проверить это. В конечном счете он принял деньги и соболезнования и заторопился прочь, пока его не стошнило от унижения.

– Стараемся утопить свои печали, не правда ли? – раздался мелодичный голос за его плечом.

Майкл сидел в баре возле фонтана в гостинице «Финикия», одном из наиболее элегантных мест на побережье. Он так сосредоточился на своем виски янтарного цвета, что и не заметил, как на соседний стул присела женщина. Она была потрясающая и напомнила ему изворотливую и опасную кошку.

В «Финикии» Майклу всегда везло. Здесь как из рога изобилия появлялись английские, французские и немецкие девушки, которые угощали его выпивкой и приглашали в свои номера. Но эта женщина была иной. У нее была особая красота, впитавшаяся в нее в процессе воспитания умудренности, что проявлялось в ее движениях, в ее речи. Он не сомневался, что перед ним находилась развращенная богачка.

– Если вы хотите напиться в обеденное время, то следует пить шампанское.

Женщина смотрела на него выжидающе. Повинуясь порыву, Майкл заказал бутылку лучшего в гостинице вина, которая стоила месячного проживания здесь. Бармен подал два бокала, налил, и, не ожидая приглашения, женщина подняла свой бокал.

– За вас!

Майкл ответил ей взаимностью и спросил:

– Кто вы такая?

– Та, что поможет вам почувствовать себя значительно, значительно лучше.

Через три часа, осушив еще две бутылки, Майкл напился. Вино и сладкоречивый голос женщины выжали из него последнюю каплю ядовитого настроения. Он открыл ей все свои тайны, вынашиваемое им чувство обиды и питавшие его грезы.

– Вы так и не сказали мне, как вас зовут, – выговорил он заплетающимся голосом.

Женщина засмеялась:

– Учитывая ваше мнение о Фремонтах среди прочих людей, возможно, мне не стоит называть себя.

Майкл раскрыл рот.

– Меня зовут Джасмин Фремонт, – ласково произнесла женщина. – И не волнуйтесь, котик. Я не обидчива. Понимаете, мне тоже некоторые из них не очень нравятся. Но это не имеет значения. Видите ли, красавчик, я собираюсь открыть для вас новую жизнь.

Однако для начала она наградила его грубым, пылким сексом. Выдохшись и насытившись, Майкл слушал далеко идущие обещания Джасмин, что все в его жизни изменится. Он заснул в ее объятиях, не поверив ни одному ее слову.

Его цинизм не подтвердился. Уже на следующий день Джасмин приступила к реорганизации его жизни. Она нашла ему небольшую, но шикарную квартирку в районе Ра в Бейруте – одном из новых микрорайонов, где рядом жили и мусульмане и христиане. Чтобы обставить квартиру, она наняла профессионального декоратора. Майклу были открыты счета у лучших портных и парикмахеров, так же как и в наиболее дорогих ресторанах и клубах. Джасмин беспощадно натаскивала его в отношении одежды, манер поведения и правил этикета. Она не стеснялась поправлять его, часто с иронией, когда он ошибался. Она заставила его бросить американский университет, заменила профессоров репетиторами. Джасмин заставила его читать в свободное время все основные газеты, особенно финансовые разделы о деятельности мультимиллионеров.

– Это некоторые из наиболее могущественных людей Бейрута, да и всего мира. Запоминай их имена, следи за их жизнью, наблюдай, что они делают.

Все это слишком стремительно сыпалось на Майкла, но он усваивал все. Доказательством его успехов послужило письмо о его приеме в училище, которое порекомендовала ему Джасмин, из престижного политехнического центра в Париже, одного из лучших училищ бизнеса в Европе. За праздничным обедом Майкл высказал предположение, что, возможно, наступило время, когда Джасмин должна представить его деловым людям Бейрута, тесно связанным с французской столицей.

– Нет, нет, мой красавец. Ты пойдешь другим путем. Вместо того чтобы пить коктейли в позолоченной роскоши жокейского клуба, Майкл пустился в глубь долины Бекаа по пыльной дороге, вившейся среди гор Шуф. Он оказался в дикой местности, красивой и опасной, населенной племенами, представители которых редко покидали свои горы. Взору здесь открывалось незнакомое лицо Ливана, где молчаливые, подозрительные люди выращивали цветочки конопли и мака, чаще сжимая в руках ружья, чем мотыги.

Майкл пытался не показать охватившего его страха, но Джасмин видела его насквозь.

– Не тревожься, – успокоила она его. – Эти люди хорошо знают меня и верят мне.

Майкл воспринял ее слова скептически. В Бейруте, который гордился тем, что служил для Запада окном на Восток, женщин окружали почетом, а когда люди были не из дураков, то и уважением. Но в глухих местах они по-прежнему оставались на положении домашнего скота, тягловых животных и производителей детей, которых отдавали мужьям, а если это было более выгодно, то продавали в рабство.

Майкл был поражен, как горячо туземцы приветствовали Джасмин. Им предложили традиционный чай, потом повели на поля, покрытые цветами индийской конопли и простиравшиеся насколько хватает глаз. Вскоре Майкл узнал, что головки будут убраны, сок из них выжат и после тщательного варения превратится в пасту, а потом в кирпичики черно-коричневого гашиша. Ему сообщили, что через четыре месяца созреет урожай мака, цикл производства наркотиков продолжится.

– Какого черта мы тут делаем? – спросил он.

– Именно на этом ты построишь свое будущее, – холодно ответила ему Джасмин. – А как ты думаешь, Майкл? Что эта красивая одежда и твое умение пользоваться десертной ложечкой обеспечат реализацию твоих грез? Сделают из тебя заима? Дети слуг не становятся заимами. Если у них нет семьи, связей, денег, то они ничто! Но я собираюсь обогатить тебя, Майкл. Сделать тебя влиятельным. Люди станут ужасно бояться тебя. До такой степени, что будут беспрекословно выполнять твои указания и не посмеют спрашивать, откуда ты взялся и кто ты такой. Именно страх сделает из тебя заима, Майкл.

Майкла поразило то, что показала ему Джасмин, но он вскоре узнал, что его просвещение далеко не закончилось. На протяжении нескольких следующих месяцев он совершил с Джасмин поездки в Каир, Амман, Дамаск и Багдад, останавливаясь в роскошных отелях и богатых частных домах, а также и в обшарпанных квартирах в наиболее грязных трущобах, которые когда-либо приходилось видеть Майклу. Он быстро сообразил, что живущие в роскоши – покупатели, а шныряющие подобно теням – поставщики. Товар для них был один и тот же – человеческие существа.

Майкл внимательно слушал объяснения Джасмин о том, как осуществляется работорговля и какую огромную выгоду можно на этом получить.

– Но в равной степени велик и риск, – предупредила она его и поведала о том, как в последнее время была выявлена и ликвидирована целая группа сложившихся работорговческих организаций.

– Тем самым открылись возможности и для тебя, – продолжала Джасмин. – Возник вакуум, и ты должен войти в свободное пространство.

Майкл колебался, и не потому, что ему была неприятна торговля живыми людьми, а потому, что не знал, где ее начать. Джасмин послушала его и расхохоталась.

– В Европе, куда ты вскоре отправляешься. Самую большую прибыль можно заработать на европейских детях десяти, одиннадцати и двенадцати лет. Девушки постарше тоже высоко ценятся. Сейчас сложилась такая ситуация, когда имеется много покупателей, но некому их обслужить. Власти арестовали руководителей работорговли и ликвидировали их организационные структуры. Впрочем, некоторые низовые звенья сохранились. Они могут возобновить перевозку таких грузов из римского порта Чивитавеккья и из греческого Пирея. Но товара нет.

– И вот тут-то возникаю я, – пробормотал Майкл.

– Да, мой красавец. Со своей внешностью и очарованием ты будешь легко собирать этих милых европейских девочек, как если бы ты ощипывал лепестки роз. Присылай нашим покупателям лучших из них, и они про тебя не забудут.

– Что, если кто-нибудь попытается помешать?

– Тогда ты должен будешь поступить так, чтобы оградить наши вложения. Так ведь?

Майкл с детских лет не уклонялся от насилия; он задал свой последний вопрос:

– Ты сказала, что прежние организации разгромлены. Кем? И можем ли мы быть уверенными, что это не случится с нами?

Джасмин улыбнулась: – Потому что, дорогой мой, я знаю человека, который сделал это. Каждую неделю я разговариваю с ним. Многого он мне не сообщает, но и малого окажется достаточно, чтобы предупредить нас, если опасность чересчур возрастет.

– И это?..

– Понятно кто, Арманд Фремонт, конечно.

Майкл Саиди продолжил свою учебу в Европе. Перед отъездом туда Джасмин свозила его в Восточный Бейрут, где проживают бедные арабы, слуги и поденщики. Их встретил старик, похожий на труп, в очках с такими толстыми стеклами, как будто они были от бутылок.

– Внешность обманчива, – засмеялась Джасмин. – Он лучший в Ливане специалист по поддельным документам.

Майкла сфотографировали, пачки денег перешли из рук в руки. Вскоре появился Майкл Сэмсон, гражданин Мальты из Валлетты, имеющий свидетельство о рождении, паспорт, водительское удостоверение и в подтверждение разрешение на работу.

Майкл взглянул на Джасмин, ожидая объяснений.

– В один прекрасный день ты вернешься сюда, – сказала она ему. – Когда это случится, никто не должен догадаться, что существует какая-то связь между тем, кем ты был и кем ты являешься в настоящее время.

– А как же мои документы о пребывании здесь – досье в американском университете? – спросил он.

– Их Ликвидируют, – ответила Джасмин, как будто в мире не существовало более простой вещи.

Когда Майкл спросил почему, Джасмин ответила немногословно:

– Верь мне. У меня для тебя гораздо более обширные планы, чем работорговля. С этого ты лишь начнешь.

Майкл Сэмсон, известный теперь под таким именем, провел два года в политехническом училище и закончил его с отличием. По совету Джасмин вначале он устроился в большом коммерческом банке Франции, где он познал тайны иностранных валют и как ежечасно по всему миру передвигались миллионы долларов в разных валютах.

Одновременно Майкл снискал себе громкую репутацию булевардье, известного в городе мужчины, на которого вешались самые красивые женщины. Хотя несколько знакомых приятелей Майкла и заметили, что одни и те же девушки редко показывались с ним дважды, они не спрашивали его об этом.

После практики во Франции Майкл получил место в небольшом, но более известном банке в Цюрихе. Майкл думал, что надо быстро сойтись с узким кругом ведущих сотрудников.

– Именно этого и не надо делать, – предостерегла его Джасмин. – Ты постоянно забываешь о том, что это для тебя лишь пробные шаги, что ты должен оставаться в тени. Попытайся поступить в банк «Сауэр», в их отдел коммуникаций, если сможешь.

Майкл заважничал. Цюрих – богатый город, и он уже мог почти дотянуться до блеска хорошей жизни, которая окружала его. Но Джасмин держала его на коротком поводке. Банк «Сауэр» мог быть очень уважаемым учреждением, но платил служащим и техническому персоналу скудную зарплату. Только небольшие подачки Джасмин позволяли ему иногда себя побаловать.

Следуя советам Джасмин, Майкл избегал завязывать тесную дружбу – задача легкая в среде сторонящихся иностранцев швейцарцев. Довольно скоро он понял, почему она требовала это от него. Джасмин приказывала ему четыре или пять раз уходить в отпуск или брать дни по болезни и без огласки летать в Ливан. Во время каждой такой поездки он проводил одну ночь в Бейруте, а утром отправлялся в долину Бекаа. Теперь уже местные фермеры приветствовали его. Среди них были и те, кто выращивал коноплю и мак, и те, кто готовил наркотики для отправки и следил, чтобы груз благополучно приходил в порты Тир или Сайда. Майкл проводил с ними долгие часы, сидя на корточках вокруг жаровен, вдыхая сильные запахи мяты и апельсинов. Они говорили о больших событиях, которые их ждут…

В один из таких приездов, перед тем как улететь в Бейрут, Джасмин сказала ему:

– Пришло время расширить твой кругозор. Ты отправляешься в Америку.

Майкла больше не удивляли неожиданные сообщения Джасмин. Он просто ждал, что она скажет дальше.

– «Сауэр» проводит много операций с частным банком под названием «Мэритайм континентал». Я хочу, чтобы ты устроился в их отдел коммуникаций.

– «Мэритайм континентал»… Это банк Александра Мейзера. – Майкл многозначительно посмотрел на нее.

– Вот именно, – мягко ответила Джасмин. – И именно туда тебе надо попасть.

– На какой срок?

– На год, может быть, полтора.

– Похоронить себя подобно кретину в отделе электронной связи?

– Ну, нет, мой красавец. У тебя там будет немало интересных дел, – Джасмин улыбнулась. – Поверь мне.

Даже притом, что послужной список Майкла Сэмсона был безукоризненным, потребовалось почти четыре месяца, чтобы получить место в «Мэритайм континентале». Самолет с Майклом приземлился в Нью-Йорке в ветреный, холодный день февраля. Майкл подумал, что попал в ад. Шум города сводил его с ума, его душа протестовала против окруживших его стали и бетона, работа казалась никчемной. Но как и в Цюрихе, у Майкла было секретное задание, которое поручила ему Джасмин.

Завоевав себе репутацию несколько эксцентричного отшельника, Майкл окунался совершенно в другой мир, когда заканчивался рабочий день. Поскольку Нью-Йорк представлял собой гигантскую плавильню рас и народов, там легко было найти киприотов, мальтийцев, ливанцев и арабов, которые были заняты в большинстве отраслей сферы услуг. Майкла легко приняли в их общество. Он делил с ними хлеб, пил чай и, завоевав их доверие, стал раскуривать с ними трубку с гашишем. Меньше чем через полгода Майкл узнал фамилии основных импортеров, посредников и уличных торговцев. Он встречался с сицилийцами с холодными глазами, которые контролировали торговлю героином, и упитанными неаполитанцами, которые командовали в профсоюзе докеров. Он слушал пустопорожнюю болтовню университетских студентов в Гринвич-Виллидже и намотал себе на ус, что они часто упоминают марихуану и гашиш. Ясно, что наступала новая эпоха и эксперименты с наркотиками составляли значительную часть этого. Ясно было и другое – лучший гашиш и опиум поступали с Ближнего Востока, а самая лучшая такая продукция шла из долины Бекаа. Но как узнал Майкл, к этому богатому источнику доступа ни у кого не было. Покупатели, которых посылали в долину Бекаа, навсегда пропадали, и это место приобрело устрашающую репутацию. Говорили, что там невозможно завязать бизнес. Джасмин разрешила Майклу действовать и показать им, что они ошибались.

Несколько месяцев ушло на организацию и доставку первой партии груза, но сицилийцы и итальянцы раскидали его за три дня, молили прислать еще. Майкл согласился, но поднял цену. Он повышал ставки до тех пор, пока прибыль на каждый фунт гашиша, поступавшего в Нью-Йорк контрабандой, не достигла четырехсот процентов. Еще выше был доход от сырого опиума, доставлявшегося в Марсель.

Майкл очень тщательно оберегал различия между своими двумя мирами. Сицилийцам он был известен только по имени Майкл, безупречно одевавшийся и имевший доступ к богатствам Бекаа. Для «Мэритайм континентала» он был безликим клерком, прилежным, компетентным, без воображения. Для Прюденс Темплтон – осуществившейся мечтой.

По мере расширения своего бизнеса с наркотиками Майкл начал тяготиться обязанностями в банке. Он почувствовал вкус власти, которую давали ему деньги и связи. Он стал подумывать о том, чтобы сбросить с себя пропылившуюся личину Майкла Сэмсона вместе со старомодной, великовозрастной любовницей и блеснуть перед всем светом. Когда искушение становилось слишком сильным, он подумывал даже о том, чтобы отделаться от Джасмин. Она многое дала ему, далеко его завела, но теперь у него всего было вдоволь, он достаточно узнал, чтобы лететь дальше самостоятельно. Такие мысли приходили к нему все чаще и чаще по мере того как протекали месяцы. Когда Майкл услышал о смерти Александра Мейзера, он прикинул, не является ли это знаком того, что наступило время менять уклад жизни.

Такое время пришло, только он совершенно неправильно истолковал его значение.

Джасмин сладко потянулась, потом поднялась, соскользнула с кровати, взяла сигарету. Запутавшись во влажных простынях, Майкл наблюдал за ней.

– Я почти забыл, как ты это делаешь, – пробормотал он.

Джасмин тихо усмехнулась.

– А я не забыла. – Она посмотрела на него. – Ты сгораешь от любопытства, почему я здесь.

Майкл пожал плечами:

– Приехала на похороны Александра.

– Да, отчасти поэтому. – Джасмин глубоко затянулась. – Частично же потому, что тебе пора возвращаться домой.

Майкл резко сел.

– Возвращаться? А кто же будет управлять всем этим здесь?

– Ты имеешь в виду свое дело с наркотиками? Никаких проблем. Ты увезешь все это с собой. Твои люди здесь могут распространять этого товара в десять раз больше. И именно такое количество ты и станешь отправлять им как хозяин долины Бекаа, как новый заим Бейрута.

Майкл закрыл глаза. Все это пройдет, как он и представлял себе.

– Однако есть несколько незаконченных дел, о которых надо позаботиться, – продолжала Джасмин.

Майкл уловил стальные нотки в ее голосе.

– Например?

– Ты все еще в интимных отношениях с этой коровой?

– Прюденс? К сожалению.

– В ближайшие несколько дней будь с ней особенно любезен. Пусть на работе она как бы ослепнет, оглохнет и онемеет.

– Почему?

Джасмин прильнула своими губами к его губам, запустила руку к его паху.

– Об этом я скажу тебе позже.

 

ГЛАВА 7

Как и большинство ливанских христиан, Александр Мейзер относился к маронитам, которые являлись последователями римской католической церкви. Но Катя считала, что религия никогда не играла существенной роли в жизни ее отца, поэтому была сильно удивлена, когда узнала о его наставлениях относительно своих похорон и погребения. Он распорядился, чтобы отпевание совершили в небольшой маронитской церкви в Потакете, штат Род-Айленд, чтобы его тело предали земле на кладбище этой церкви.

Катя спросила об этом Эмиля.

– Приехавшие в страну ливанцы, – объяснил он, – предпочли жить в небольших городках. Александр щедро выделял деньги для церквей таких городков на их деятельность.

«И все это я впервые узнаю о нем, – думала с грустью Катя. – Сколько меня ждет других открытий?»

Верный своему слову, Эмиль позаботился обо всем. Небольшой зафрахтованный вертолет доставил его и Катю на аэродром возле Потакета, где их ждали лимузины, чтобы отвезти в церковь.

Катя почувствовала облегчение, уехав из Нью-Йорка. Стоял свежий, сухой апрельский день, в воздухе пахло солью, недалеко плескались волны океана. По утрам в будние дни Потакет являл собой идеальный образ сонного городка Новой Англии с беспорядочно разбросанными белыми сборными домиками, обрамленными высокими кленами и соснами, с открывающимся видом на гавань.

Похороны были немноголюдными, ограничивались родственниками и небольшим числом проживающих здесь ливанцев, которые относились к Александру как к своему человеку. Церковная служба в его память для друзей и коллег по бизнесу состоится позже на неделе в храме святого Патрика. Катю приветствовал у машины старый священник с черной окладистой бородой и густыми бровями, похожими на крылья ангелов. Он поздоровался с ней и повел ее в церковь. По дороге он представил глав ливанских семей, которые кланялись Кате и целовали ее руку.

– Вашего отца здесь очень любили, – тихо сказал священник. – Он был щедрым человеком, который с радостью помогал нам деньгами.

Катя приняла соболезнования со всей грациозностью, на которую была способна. Эти люди относились к ней так, будто ее отец был их феодальным лордом, а она принцессой.

Арманд Фремонт подошел к Кате, когда священник удалился в ризницу.

– Не удивляйтесь их поведению. Помните, что ливанцы в первую очередь являются членами своей семьи, потом своей деревни, а затем религиозной группы. И только после всего этого они ливанцы. Когда вы уехали в Калифорнию, Александр проводил здесь много времени. Он любил этих людей, и они отвечали ему тем же, поэтому они проявляют к вам уважение, которое, по их мнению, вы заслуживаете как его дочь.

Катя не успела ему еще ответить, как Арманд взял ее за руку и повел к последнему ряду скамеек.

– Вам надо встретиться с некоторыми людьми, – пояснил он. – Не знаю, помните ли вы их.

Катя взглянула на двоих мужчин и одну женщину, стоявших вместе. Она неясно припомнила их по старым фотографиям, но как их зовут, не могла вспомнить.

– Ах, Катерина! Вы помните меня, не правда ли?

Пьер Фремонт. Знаю, что после Бейрута прошло много времени, и вот встречаю вас при таких трагических обстоятельствах… Искренне сожалею.

– Спасибо, – поблагодарила Катя, пытаясь вспомнить его лицо.

– А меня вы, вероятно, не помните, Катерина, – произнесла, представляя себя, Джасмин. – Когда мы виделись, вы были еще совсем ребенком.

Но Джасмин была не из тех женщин, которых можно забыть. Даже в такой печальный день ее элегантно сшитое черное платье, гладко зачесанные назад волосы и отличный макияж показывали, что с ней нельзя не считаться. Катя почувствовала себя неловко под холодным, критическим и слегка насмешливым пристальным взглядом взрослой женщины. Неожиданно Катя вспомнила тот день, когда ее впервые представили Джасмин, и как она затрепетала от страха и смутилась, подумав, что эта женщина может видеть сквозь нее, точно так, как она смотрит сейчас…

– А это мой муж, – произнесла Джасмин.

Луиса Джабара Катя видела только на фотографиях и, как ей помнится, считала, что в жизни не может быть таких красивых мужчин. Но он был именно таким.

– Мы все очень сожалеем о вашей утрате, – говорил тем временем Луис. – Если бы мы могли что-то сделать, чтобы помочь вам… Может быть вы приедете в Бейрут на продолжительные каникулы?

– Вы очень любезны, – отозвалась Катя.

– Уверена, что Катя возвратится в Сан-Франциско и продолжит юридическую деятельность. Не правда ли, дорогая? – спросила Джасмин.

– Конечно, – торопливо поддержал ее Луис. – Арманд рассказывал, как успешно идут у вас дела.

– К тому же банк находится в надежных руках, – вставил со своей стороны Пьер. – Насколько я понимаю, обязанности вашего отца примет на себя Бартоли.

Катя кивала, но с ее уст сорвались слова, которые ее очень удивили.

– Я еще не решила, оставаться ли мне там. Пьер моргнул:

– В Нью-Йорке?

– В банке, – спокойно уточнила Катя. – «Мэритайм континентал» создал мой отец. Теперь это мое наследство, в какой-то степени моя ответственность. Я не могу бросить это просто так.

Хотя она разговаривала со всеми троими, смотрела она на Пьера, который, казалось, побледнел еще больше.

– Это весьма благородно, Катерина, и вполне понятно при сложившихся обстоятельствах, – сказал Пьер. – Но операции «Мэритайм континентала» такие… такие сложные. Не думаете ли вы, что отсутствие опыта у вас скорее повредит, чем поможет делу?

– Пьер абсолютно прав, – зазвучал голос Луиса. – «Мэритайм континентал» – международный банк с обязательствами по всему миру. Нельзя и подумать, что вы разберетесь во всех его операциях…

– Но я могу научиться, – резко возразила Катя. Ее раздражала снисходительность этих подчеркнуто вежливых мужчин.

– Не обижайтесь, chère, – включилась в разговор Джасмин. – Пьер и Луис говорят только то, что знают все женщины, – бизнес ужасно скучное занятие. Единственное развлечение – это тратить заработанные деньги. В данный момент у вас масса этого добра. Вы молоды и свободны, поэтому не теряйте время, наслаждайтесь.

– Возможно, мы получаем наслаждение от разных вещей, – ответила Катя.

Джасмин улыбнулась:

– Сдаюсь, моя дорогая. Насколько я понимаю, вы снискали себе хорошую репутацию в качестве адвоката. Понятно почему. Я не хотела вас обидеть.

– Я и не обижаюсь, – ответила Катя. – Просто… ну, не ждала увидеть всех вас. Для меня много значит, что вы все приехали.

Арманд, который стоял в стороне с Прюденс Темплтон, слышал большую часть разговора этой четверки. Чем больше он слышал, тем больше становился в тупик. Телеграммы о смерти Александра были отправлены им как членам его семьи. Но Александр не был их родственником. И, насколько он знал, никто из них не имел никаких дел с Алексом, за исключением редких случаев его встреч с Пьером. Арманд ждал выражения соболезнований, но не думал, что все трое все бросят и примчатся на тихие похороны в месте, о котором они, несомненно, и слыхом не слыхивали.

Они относились к Кате так, будто она была их давно потерянная родственница. Почему? Что она значила для них?

Арманд тут же сбросил со счетов наследство Кати. И у Джасмин, и у Пьера денег было столько, что они не знали, что с ними делать. А если это не деньги?..

Начиналась панихида, и Арманд отмахнулся от этих любопытных мыслей. Но они успели засесть в его сознании.

Основатель банка умер, его старшие служащие присутствовали на похоронах, но и в этот день механизм «Мэритайм континентала» продолжал функционировать так же гладко, как и в другие дни. Правда, появилось одно отличие, которое приобрело решающее значение для планов Майкла Сэмсона: в комнате коммуникаций отсутствовала Прюденс Темплтон.

И дело не в том, что это влияло на деятельность этого подразделения. Служащим для выполнения своих обязанностей не нужна была Прюденс Темплтон, а если возникало что-нибудь, что требовало решения руководства, тогда обращались к инспектору, сидевшему на верхнем этаже. Критический момент для Майкла состоял в том, что Прюденс не было рядом, она не могла заглядывать в его дела через плечо, проверять и пересчитывать операции по сделкам.

Майкл все утро проявлял большую деловитость, создавая впечатление, что он просто завален работой. Если бы кто и захотел пригласить его вместе пообедать, то сразу бы отказался от этой мысли при одном взгляде на горы бумаг. Все знали, что Майкл Сэмсон не встанет с места, пока не оформит последнюю сделку.

Обедали сотрудники коммуникационной комнаты по очереди, двумя группами, так что на месте всегда оставались, по меньшей мере, четыре сотрудника, чтобы обрабатывать входящие бумаги. Но из-за отсутствия Прюденс и потому, что дел поступало немного, на обед одновременно пошли сразу пять сотрудников. Майкл ждал именно такого шанса.

Рабочее место Прюденс Темплтон находилось в начале длинного стола. Майкл сидел справа от нее. Другие сотрудники располагались на другом конце стола. Майкл достал из кармана тоненький длинный ключ. Он сделал дубликат ключа, которым пользовалась Прюденс Темплтон, чтобы открывать верхний ящик своего стола. Однажды ночью, которую он проводил в ее квартире, он сумел снять оригинал с ее связки ключей и сделать с него оттиск. Услужливый мастер по изготовлению ключей сделал, как он утверждал, точную копию оригинала.

Лишь бы он не оказался трепачом…

Майкл повернулся на своем месте так, что мог дотянуться до ее ящика. Ключ мягко вошел в замочную скважину, послышался ровный щелчок.

– Эй, Майкл, не могли бы вы помочь мне вот с этим?

Ключ стукнулся об пол, ящик выдвинулся на дюйм, Майкл повернулся как раз вовремя, чтобы загородить рабочее место Прюденс Темплтон от подходившего к нему сотрудника.

Не смотри туда! Он закрыт!

– Положите свои бумаги сюда. – Майкл взял компьютерные распечатки из рук сотрудника и бросил их на свой стол. – В чем тут трудность, на ваш взгляд?

– О Господи, Майк. Ничего сногсшибательного, просто несколько закавык в документе о переводе денег.

Глаза Майкла метнулись от сотрудника к распечатке, он тут же начал говорить, чтобы не отключалось внимание подошедшего. Но теперь к нему подошли двое других, пройдя как раз возле стола Прюденс, ящик которого был приоткрыт, а возле ножки кресла валялся ключ.

Через какое-то время, показавшееся ему вечностью, Майкл нашел решение возникшей проблемы. Он пришел в отчаяние, когда подошедшие сотрудники продолжали стоять возле него и кивать, покусывая, как козы, резинки своих карандашей.

Ему хотелось закричать, чтобы они проваливали.

Наконец они поплелись к своим рабочим местам. Майкл взглянул на стенные часы и удивился, что прошло меньше пяти минут. Он нагнулся и незаметно поднял ключ.

Следующая часть его плана была связана с особой опасностью. Он не мог вынуть из ящика нужную ему информацию. Она была напечатана на листе бумаги, приклеенном к дну ящика. Чтобы заглянуть туда, надо было полностью выдвинуть ящик. Существовал только один способ сделать это.

Как и большинство людей, работающих в условиях постоянного напряжения, сотрудники курили. Майкл разработал абсолютно надежный план. Он держал в поле зрения другой конец стола, пока сидевшие там мужчины не выбросили окурки из переполненной пепельницы в корзинку для бумаг. Майкл спокойно подошел к ней и кинул туда клочки смятой бумаги и кусочек тряпки, пропитанной бензином из зажигалки. Не успел он вернуться к своему столу, как из мусорной корзинки повалил дым.

– Эй, что там такое? – крикнул он.

Дым увидели и остальные и немедленно бросились за огнетушителем. Продолжая краешком глаза смотреть на поднявшееся смятение, Майкл целиком выдвинул ящик, вынул оттуда папки. Только потом взглянул внутрь ящика. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы запомнить две цифры. После чего он положил все на место, задвинул ящик, закрыл его на ключ. В суматохе никто ничего не заметил и не услышал.

Огонь погасили до того, как включилась противопожарная система. Все вздохнули с облегчением, обменявшись озадаченными взглядами, не понимая, как это произошло, и опять взялись за работу.

То же самое сделал и Майкл. Его пальцы просто плясали на клавишах телекса, быстро устанавливая связь с «Банко де Бразил» в Рио-де-Жанейро. Когда связь была налажена, он передал первый из двух номеров безопасности, которые он запомнил, за этим последовала просьба открыть счет. Майкл знал, что ни один в мире банк с хорошей репутацией не сделает этого, если его сотрудники хорошо не знают человека, с которым имеют дело. В качестве подтверждения они могут принять только номер кода, который соответствует фамилии лица, запрашивающего открытие счета, а если им такой код неизвестен, то потребуют назвать код человека, на чье имя открывается этот счет. Майкл передал туда и другой код. Теперь ему ничего больше не оставалось делать, как ждать.

Служащие, которые ходили на обед, стали возвращаться, а те, что ждали своей очереди, потянулись к выходу. Майкл достал бутерброд и заставил себя проглотить несколько кусочков. Прошел час, потом другой. С перерывами трещал телетайп, отбарабанивая послания со всех концов света – отовсюду, кроме Бразилии. Рабочий день близился к завершению.

Когда сотрудники готовились уходить домой, телекс начал изрыгать еще одно сообщение. Майкл напряженно всматривался в первые строки. Поступило подтверждение из Рио. Далее следовал номер открытого счета. А затем слова благодарности, что им очень приятно иметь с нами дело.

Вы себе не представляете, насколько приятно!

Майкл свернул телекс и сунул его себе в карман. Потом он подался к компьютерному терминалу, от резкого движения его вращающееся кресло быстро закрутилось. Перед его мысленным взором стояли номера счетов, которые он собирался очистить. Эти счета принадлежали крупнейшим благотворительным организациям, музеям, некоммерческим учреждениям страны. С каждого Майкл снял сотни тысяч долларов, вложив в компьютер задание перевести все эти средства в течение трех ближайших дней на счет, который он открыл в «Банко де Бразил». В каждом случае он подкрепил операцию перевода одним из двух номеров, которые он воровски подсмотрел в списке Прюденс Темплтон.

Майкл сел и глубоко вздохнул. Дело сделано. Бесполезно что-то передумывать, возврата нет. Все, что он сделал за последние пять лет, самоуничижение двойной жизни, которую он вел, – все было направлено для достижения этой цели.

Но его миссия еще не завершена. Майкл влился в поток сотрудников, которые покидали банк. Он поднял воротник, когда на него пахнул неожиданно холодный апрельский ветер, разгулявшийся в каменных ущельях улиц города, и поспешил к станции метро. Спустя полчаса он уже шел по Кристофер-стрит в Виллидже и отыскивал один конкретный бар, который было решено не рекламировать. Он нашел его. Бар довольно хитроумно расположили под магазином сексуальных товаров.

Хотя время для ночной жизни было относительно раннее, зал с низким потолком был прокурен набившимися в него мужчинами. Молодежная толпа предпочитала одежду из кожи и грубой джинсовой ткани, а мужчины постарше, пришедшие сюда в поисках вечернего общения, были сторонниками шерсти и кашемира. На Майкла с восхищением поглядывали и те и другие, когда он протискивался через толпу. Он нашел себе местечко у облепленной стойки и начал свою охоту.

В течение последующих двух часов Майкл отклонил больше пятнадцати предложений угостить его выпивкой, отобедать с ним, сходить на концерт. Один старый развратник зашел так далеко, что предложил ему поездку в Сент-Томас. Майкл продолжал потягивать пиво и осматривать зал. Он узнает нужного человека, как только увидит его. А если он здесь не покажется, то Майкл может всегда поискать его в баре «С и М» под рекой Гудзон.

Этот мужчина походил на настоящего ангела – зачесанные назад золотистые волосы, правильные черты лица, увлажненные, как у оленя, глаза. А что еще более важно – он точно соответствовал росту и комплекции Майкла. Майкл заметил его и потеснился.

– Ужасная погода, правда? – пробормотал ангел.

– Кошмар, – согласился Майкл. – Виски?

– Вы очень любезны.

Звали ангела Гектор, и, как и догадывался Майкл, он работал манекенщиком, в основном для компании «Брукс бразерс». За выпивкой они немного поболтали, и Гектор пришел в восторг от предложения Майкла поужинать в испанском ресторане, расположенном через несколько улиц.

– Говорят, там божественно! – прошептал Гектор.

– Но сначала мне надо переодеться, – заметил Майкл. – Пойдем со мной, я живу за углом.

Обычно Гектор не ходил на квартиры к мужчинам при первой же встрече. У него остались неприятные воспоминания от встреч с пожилыми мужчинами, которые обращались с ним слишком напористо и грубо. Но Майкл ему очень понравился…

– Посмотреть тут особенно не на что, – произнес Майкл извиняющимся голосом, открывая дверь и знаком приглашая Гектора входить.

– Ну что вы. Думаю, очень мило…

Это все, что успел вымолвить ангел, прежде чем Майкл врезал ему кулаком по уху. От удара Гектор зашатался и свалился на пол, когда Майкл саданул его еще раз.

Майкл тут же втащил его в однокомнатную квартиру и закрыл дверь. Он раздел Гектора догола и уложил на кровать, которая стояла в комнате, доставая чуть ли не до камина. Майкл засунул одежду Гектора в дешевую авиасумку. Потом на его шею надел цепочку с римской монеткой. Он осмотрел квартиру, чтобы убедиться, что забрал все, что нужно, и оставил только то, что он хотел, чтобы обнаружили.

На полочке камина он зажег две длинные свечи, поставив их с разных сторон. Потом нагнулся и открыл крап с газом.

– Спокойной ночи, ангел!

Через окно он выбрался на пожарную лестницу. Шум уличного движения заглушал любые его звуки, а проливной дождь заставлял торопливых прохожих идти нагнувшись, так что никто не смотрел вверх.

Майкл перешел через улицу и спрятался от дождя у дверей булочной, которая уже закрылась. Ему не пришлось долго ждать. Раздался потрясающий взрыв, от которого в квартире вылетели окна. Тут же на улицу высунулись языки пламени, отбрасывая красновато-оранжевый отсвет. Здание было в таком ужасном состоянии, что, как он и ожидал, крыша обвалилась до прибытия пожарных машин.

Майкл повернулся спиной к крикам и сиренам и пошел по улице Гудзон, там он остановил такси. Водитель тут же перестал спорить, увидев двадцатидолларовую банкноту, и повез его прямо до самого аэропорта Кеннеди. Его не волновало то, что водитель может запомнить его лицо. Через восемнадцать часов он выйдет с трапа самолета в Рио-де-Жанейро. Еще через два дня лучшие в мире хирурги сделают ему пластическую операцию. Черты его лица изменятся совсем немного. Поэтому, если он встретится с кем-то из своего прошлого, то повстречавшийся может отметить отдаленное сходство, не больше. За дополнительную плату доктор согласился поменять ему и отпечатки пальцев.

Майкл улыбался, когда неуклюжая машина с шашечками тряслась и подпрыгивала, покидая Манхэттен. Для всего остального мира Майкла Сэмсона больше не существовало, он обгорел до неузнаваемости во время трагического пожара. Он подумал о Прюденс Темплтон и опять улыбнулся. Он надеялся, что она не слишком долго будет оплакивать его.

Они возвратились в Нью-Йорк как раз в то время, когда солнце клонилось к закату за рекой Гудзон. Арманд настаивал на том, чтобы Катя и Эмиль составили ему компанию на последнюю рюмку перед его вечерним вылетом в Париж.

– Разве вам надо улетать так скоро? – спросила Катя. Она пожалела, что спросила об этом, уже тогда, когда слова слетели с ее уст. Она поняла, что в трудный для нее период она невольно стала полагаться на Арманда, рассчитывать на то, что его присутствие успокоит и ободрит ее. Теперь она увидела, во что это превращается: в зависимость, порожденную и взлелеянную ее детскими романтическими представлениями о нем. Она пыталась освободиться от этого чувства. Она должна чураться пустых иллюзий. Тед научил ее хотя бы этому.

– Да, – ответил Арманд. – Боюсь, что мне надо уезжать. – Жестом он указал на Бартоли. – Но я знаю, что о вас позаботятся. – Немного помолчав, спросил: – Что вы будете делать, Катя?

– Пока останусь здесь, во всяком случае, на некоторое время. Еще не знаю, продавать ли мне дом в городе. Юрист сказал, что имеются и другие вопросы, которые он хотел бы обсудить со мной.

Арманд вынул из внутреннего кармана тоненькую позолоченную ручку и написал номер на обратной стороне визитной карточки, на которой была напечатана только его фамилия.

– Мой личный телефон. По этому номеру вы сможете связаться со мной в любое время дня и ночи. Если надо будет что-нибудь сделать для вас, Катя, в чем-то помочь, то вы должны позвонить мне.

Арманд поднялся и обнял ее, поцеловал ее троекратно в щеки по принятому на континенте обычаю. Потряс руку Эмиля.

– Присматривайте за ней, – сказал он.

Бартоли заметил, с каким напряжением во взгляде провожала Катя направившегося к лифту Арманда. Такой взгляд был ему хорошо известен – и что он означает. Он порадовался за Катю, что Арманд уезжает.

Когда Арманд возвратился в свой номер, он позвонил дежурному администратору и попросил прислать носильщика за его чемоданами. Оставшееся время он использовал для того, чтобы в последний раз позвонить юристу Александра. Прокурор выполнил свое обещание, отдал соответствующее распоряжение. Арманда известят, когда откроется возможность. Остальное будет зависеть от него самого. Арманд поблагодарил и ясно намекнул юристу, что считает отплаченной его прежнюю любезность. Арманду нужен был всего один шанс.

Прюденс Темплтон пробирал холод, и она еще плотнее куталась в свое пальто не только чтобы согреться, но и отогнать страх. Она никогда не думала, что ей придется попасть в городской морг. Но вот она здесь, сопровождаемая двумя детективами, идет по выложенному плиткой, выцветшему коридору, с трудом держа себя в руках.

Она возвратилась из Потакета уставшая, павшая духом. Похороны всегда действовали на нее угнетающе, и она надеялась позвонить Майклу и попросить его прийти к ней. Ей надо было прижаться к нему, чтобы отделаться от чувства ужасного одиночества. При этой мысли она улыбнулась. Майкл остро чувствовал подобные вещи.

Потом она услышала звонок в дверь. Неужели это он? Вряд ли.

Ее фантазии жестоко разбились о мрачные лица двоих мужчин, появившихся в дверях. Они сообщили ей о пожаре в Виллидже в квартире верхнего этажа и спросили, не знала ли она кого-нибудь по имени Майкл Сэмсон. Да, ответила она. Тогда не пройдет ли она с ними? Зачем? Не пострадал ли Майкл? «Дело серьезнее, мадам. Мне неприятно сообщать вам это, но ваш друг погиб в огне… Вы нужны нам, чтобы опознать его».

Прюденс вспоминает теперь резкий запах жидкости для бальзамирования и разлагающихся трупов, который наполнял зал, где производятся вскрытия. Она опустила глаза, чтобы не видеть, что лежало на операционном столе из нержавеющей стали, и позволила подвести себя к встроенному в стену холодильнику.

– Он сильно пострадал, – заметил один из сыщиков. – Знаю, что вам это будет нелегко, но, пожалуйста, не торопитесь. Мы должны быть уверены.

Когда помощник следователя по уголовным делам об убийствах откинул простыню, Прюденс ахнула. Ее голова закружилась, она ухватилась за руку сыщика. Потом заставила себя посмотреть на обугленные останки лица. Перед ее глазами всплыл образ Майкла, закрыв собою ужас, которого она не могла перенести. В этом проявилась естественная защитная реакция, но она неминуемо вела к ложным выводам. Прюденс сказали, что это Майкл Сэмсон. У нее не было оснований не верить сыщикам. Не могла она подумать и о том, что, представив себе живого Майка, она приставила его лицо к телу, которое ему не принадлежало. Прюденс кивнула:

– Это он.

Сыщик подал ей почерневший кусок металла. Женщина внимательно посмотрела на него, потом прикрыла его своими пальцами.

– Это мой подарок ему на день рождения, – прошептала она. – Это римская монетка времен Юлия Цезаря.

Сыщик ничего не знал про Цезаря, но эту жестянку уже опознали как старую монету. Все стало ясно.

– Имеется еще несколько вопросов, – заметил сыщик, отводя ее в сторону. Он протянул руку. – Извиняюсь, но монетку надо вернуть мне. Может быть, вы расскажете об этом его родственнику.

– У него нет никого на всем свете, – тихо промолвила Прюденс.

Остальное она рассказала в тесном кабинете, пропахшем холодным кофе и табаком. Майкл Сэмсон – мальтиец. Год назад приехал в «Мэритайм континентал» из Европы. Прюденс не понадобилось много времени, чтобы рассказать о деталях из его послужного досье, потому что там почти ничего не было. Во время своей работы в банке «Сауэр» в Швейцарии он указал на организацию «Красного Креста», которой завещал страховые выплаты. Родители его умерли. Не было ни братьев, ни сестер. И нет, Майкл Сэмсон женат никогда не был.

Прюденс заверила сыщиков, что страхование сотрудников банка покроет с лихвой достойные похороны Майкла. Конечно, она займется организацией этого.

Оба сыщика, которые слушали ее заявление, взглянули друг на друга и пожали плечами. Один из них положил монетку перед Прюденс.

– Послушайте, это, конечно, не положено по нашим правилам, но поскольку у Сэмсона никого нет, почему бы вам не взять ее? Если мы передадим это кому-то другому, то монетка, возможно, потеряется. Таким образом, по крайней мере…

Пальцы Прюденс дрожали, когда она протянула руку за монетой. Сначала Александр Мейзер, теперь Майкл. О Господи, как она любила их обоих! И как она будет дальше жить без Майкла, без единой души в мире, к кому она могла бы прикоснуться?

 

ГЛАВА 8

Первый сигнал поступил в следующий понедельник. В десять сорок пять казначей Нью-Йоркского общества сохранения исторических ценностей, которое приобретало и оберегало материальные ценности, сохранившиеся в городе, получило по телефону информацию из банка «Фёрст Хадсон», что его чек на шестьсот тысяч долларов не был оприходован в «Мэритайм континентале». Озадаченный казначей еще раз проверил цифры сальдо и убедил, что на их балансе должно было остаться достаточно средств, чтобы оплатить этот чек. Он тут же позвонил вице-президенту «Мэритайм континентала», который распоряжался этим счетом, и объяснил ненормальность возникшего положения.

Тридцатью минутами позже президент подтвердил, что на счету действительно не хватает денег, так как на прошлой неделе было снято четыреста тысяч долларов. Он не позаботился о том, чтобы проверить, каким образом были сняты эти деньги, полагая, что казначей общества, когда ему скажут, вспомнит об этом. Казначей возмущенно возразил, что его цифры правильные и самые последние, что он не санкционировал никакого такого платежа.

Вице-президент извинился и начал разбираться. Ему не составило труда выяснить, что деньги были сняты в форме перевода средствами электронной связи. Когда он обследовал фактическую документацию, то с ним чуть не случился сердечный приступ.

Эмиль Бартоли согласился принять вице-президента немедленно. Лицо его стало суровым, когда он ознакомился с бумагами.

– Оплатите чек из чрезвычайных фондов банка, – приказал он. – И пришлите ко мне Прюденс Темплтон!

Не успел несколько успокоившийся вице-президент выйти, как поступил второй звонок, на этот раз из крупнейшей благотворительной организации. Ее председатель раскипятился, потому что был возвращен их чек на полтора миллиона. Бартоли успокоил его и обещал немедленно разобраться в этом. Но он сразу же не смог этим заняться, потому что возникла третья кризисная ситуация, затронувшая национального политического деятеля, перевыборы которого зависели от денег. Он только что обнаружил, что лишился двух миллионов долларов.

– Мисс Темплтон, что происходит? – Бартоли ледяным тоном потребовал объяснений.

Сбитая с толку как непривычным проявлением гнева со стороны Бартоли, так и самим вызовом, Прюденс Темплтон совершенно растерялась. Дело усугублялось тем, что она просто обезумела от горя из-за Майкла. Последние несколько дней она скорбно рыдала и утром этого дня еле пересилила себя, чтобы встать с кровати и отправиться на работу. Она пыталась сосредоточить свое внимание на компьютерных распечатках, которые подал ей Бартоли, но ничего не могла взять в толк.

– Простите меня, мистер Бартоли, вы уверены, что не санкционировали эти операции?

– Конечно, уверен!

– Я спрашиваю потому, что здесь приведен ваш кодовый номер.

– Сам вижу! Вопрос в том, как он сюда попал? – Бартоли помолчал. – И посмотрите на второй код.

Прюденс Темплтон ахнула. Второй номер принадлежал Александру Мейзеру.

– Но как?

– Вот это мы и должны выяснить… немедленно!

– Вы думаете, что кто-то… – Прюденс даже не решилась закончить эту фразу.

Молчание Бартоли говорило само за себя.

– Я немедленно займусь выяснением, – выговорила она.

– Сделайте это как можно быстрее, мисс Темплтон. Мы не знаем, как глубоко зашло гниение.

К полудню Бартоли все стало ясно. Были ограблены еще три счета, потери превысили шесть миллионов долларов.

Как это может закончиться? Но наихудшее, от чего открещивался Бартоли, оставалось еще впереди. Никто не знает, где и как начинаются сплетни в банковском мире. Может быть, кто-то подслушает разговор, кто-то сболтнет лишнее, обиженный служащий начнет тайно злорадствовать по поводу внутренних трудностей организации. Как бы там ни было, но в три часа дня Бартоли позвонил начальник Федеральной комиссии по регулированию банковской деятельности. До Вашингтона дошли слухи, что в «Мэритайм континентале» разрастается скандал. В различных местах начали шепотом произносить ядовитое слово «растрата».

Не раскрывая всех подробностей, Бартоли признал, что обнаружены некоторые отклонения. В банке проводится расследование.

– Боюсь, что этого недостаточно, – заявил ему начальник комиссии. – От нас требуют предъявить вам официальные обвинения.

Ошеломленный Бартоли спросил:

– Кем?

– Ваш липовый друг, который метит в президенты. Он беспокоится о своих двух миллионах, но главное – он перетрухнул, что может оказаться замешанным в крупный скандал.

– Какая нелепость!

– Согласен. Но он способен добиться своего. При сложившихся обстоятельствах у меня нет другого выбора, кроме как действовать.

– Что вы имеете в виду? – спросил Бартоли.

Ответ он получил через час. В «Мэритайм континентал» прибыли три агента ФБР вместе с группой банковских инспекторов и, не теряя времени, занялись изучением папок, стараясь в бумагах найти следы злодеяний. Они были уверены, что найдут нужные им доказательства, и нашли.

– Мистер Бартоли, – заявил старший агент ФБР, – вы арестованы за растрату, мошенничество и за попытку вывезти из Соединенных Штатов сумму, превышающую десять тысяч долларов, без предварительного уведомления министерства финансов.

Эмиля Бартоли увели на глазах у всех сотрудников банка.

Катю зачаровывал лунный свет, который струился через окно до потолка в их городском доме на Парк-авеню. Катя съехала из гостиницы и вернулась в дом, в который не ступала ее нога в течение последних пяти лет. Сначала она ощущала какую-то неловкость, как бы заново осматривая комнаты, элегантную обстановку и украшения, которые отец собирал в течение всей своей жизни. До этого в кабинет отца она входила только один раз. Она не была готова раскрыть для себя его святилище, не стала листать фотоальбомы, на которые наткнулась в комнате, которая когда-то служила ей спальней. Насколько она запомнила, все осталось в нетронутом виде. Пока что у нее не было для этого сил.

Дом пробудил в Кате мысли о том, как она отдалилась… действительно отошла от него… И непрошеные картины жизни в Беркли побежали перед ее мысленным взором. Помогая в юридическом плане пострадавшим студентам, она взяла на себя определенное обязательство – помогать тем, кто боролся за перемены в обществе. На всю ее жизнь хватило бы дел, связанных с нарушением гражданских свобод. Она думала также о Теде. Как-то вечером она видела его по телевидению в сопровождении своего адвоката Джейка Хирша. Он давал интервью на ступеньках суда в Сан-Франциско. Катя внимательно прослушала, что он говорит. Его страстность и убежденность были ей хорошо знакомы, но что-то в нем изменилось. В словах Теда звучали гнев и непримиримость, чего раньше она никогда в нем не замечала.

Или, может быть, не хотела этого слышать…

Катя подумала о том, а действительно ли она хочет найти решение для проблем, о которых он говорил. Или его жизнь сводилась к риторике, сборищам, театральным представлениям?

Каким бы он был человеком, если бы у него не было всех этих идей?

Ответ был Кате известен: никчемным человеком. К черту все его позерство и пропади пропадом Розмари!

Катя гадала об Арманде, дав волю своему воображению. В это время мелодично зазвонили колокольчики у входной двери, и воображаемый мир, который начинал яснее вырисовываться перед ней, рассыпался.

– Эти два джентльмена… – начал объяснять слуга, который открыл дверь и вошел в кабинет в сопровождении двух мужчин.

– Вы Катерина Мейзер? – перебил один из них.

– Да, это я. А в чем дело?

– Я детектив Янг, мадам. Этот джентльмен судебный исполнитель. У нас ордер на ваш арест.

Катя присутствовала при многих арестах. Она представляла себе первые мгновения, когда полицейский хватал за руку подозреваемого и защелкивал на нем холодные наручники, – самые скверные мгновения. Она видела, как в глазах подозреваемых отражались чувства страха, отчаяния, паники и даже ужаса. Катя не верила, что теперь это коснулось ее. Она пыталась сохранить спокойствие. Когда сыщик зачитал ей положение о ее правах, она спросила, куда ее ведут и в чем обвиняют.

– Вас доставят к районному прокурору в центре города, мисс Мейзер, – сообщил ей Янг. – Он сам скажет вам об этом.

– В такой час?

– Мы выполняем приказ, мисс.

Управление районного прокурора в Манхэттене никогда не закрывалось. Коридоры были забиты проститутками, ворами, пьяницами, дежурные полицейские пили кофе, надоедливые адвокаты шепотом предлагали перегруженным работой помощникам районного прокурора заключить пари. Катю провели через этот содом в спокойную обстановку третьего этажа, где располагались кабинеты старших помощников районного прокурора.

– Ваш адвокат ожидает вас, – Янг открыл перед ней дверь.

За полированным столом с врезанной кожаной подстилкой для письма сидел высокий, атлетического сложения мужчина лет сорока. Его костюм-тройка был безукоризненно отутюжен, он писал ровным, аккуратным почерком.

– Меня зовут Сол Маскат, мисс Мейзер, из отдела Чарльза Трелора.

Кате было знакомо имя Чарльза Трелора. Он являлся юрисконсультом ее отца. Чарльз Трелор был для нее образцом настоящего юриста.

– Где находится мистер Трелор? – спросила Катя.

– Спит дома. Послушайте, мисс Мейзер, вам не нужен юрисконсульт по делам коммерческих корпораций. Против вас выдвинуто уголовное обвинение. Вам нужен человек, сведущий в вопросах оружия. Таким я и являюсь.

Катя неуверенно села.

– Какие уголовные обвинения?

Сол Маскат обошел стол и оперся об его переднюю часть. Его взгляд впился в Катю.

– Не желаете ли вы рассказать мне о счете сорок семь восемьдесят?

Катя покачала головой:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– А что вы скажете о Нью-Йоркском обществе сохранения исторических ценностей?

– Ничего!

– О «Банко де Бразил» в Рио?

– Никогда не слышала о таком! Послушайте, я хочу знать, что происходит!

– Этого же хотят и многие другие, – сурово произнес Маскат. – Разве вы не следите за новостями?

– Сегодня я ничего не читала и не слушала.

– И не имеете никакого представления о том, что произошло?

– Ни малейшего. И если мне действительно положен адвокат, то, может быть, вы мне и расскажете об этом.

Сол Маскат задумчиво посмотрел на нее.

– Ладно. Вас обвиняют в присвоении более шести миллионов долларов из активов «Мэритайм континентала». Во всяком случае, пока что речь идет о такой сумме.

– Какой идиотизм! – прошептала Катя.

Адвокат по криминальным делам внимательно следил за каждым движением Кати, за тоном ее голоса, стараясь отыскать малейшее несоответствие, которое указало бы на ее вину. Он ничего не находил.

– Да, конечно, мы живем в сумасшедшем мире. Тогда слушайте, мисс Мейзер, я расскажу вам, что произошло. А вы мне скажете, как это могло случиться.

Не опуская ни одной детали, Маскат объяснил, что произошло с того момента, когда обнаружилась пропажа фондов до ареста Кати и Эмиля Бартоли.

– Эмиль? – воскликнула Катя. – А он-то какое имеет отношение?

– Перевод по электронным средствам связи требует двух удостоверяющих кодов. Один принадлежит вашему отцу, другой Бартоли.

– Что за коды? Адвокат взял лист бумаги.

– Вот показания, взятые под клятвой у мисс Прюденс Темплтон, которая руководит отделом коммуникаций. Согласно ее записям – а записи тоже находятся у нас, – номер кода вашего отца и ваш собственный одинаковые – сорок семь восемьдесят. Вам это что-нибудь говорит?

Катя с яростью соображала. Эти цифры были ей знакомы.

– Да, я знаю эти цифры! – вспомнила Катя. – Отец дал мне этот код доступа к деньгам, чтобы я могла переводить себе некоторые суммы отсюда в Беркли, не беспокоя его.

Адвокат вздохнул:

– Знали ли вы, что это также его личный код?

– Не знала!

– Ну, дело было именно так. Что не отец дал добро на перевод, мы можем не сомневаться. Значит, остаетесь…

– Я.

Маскат кивнул:

– Именно так это представляется прокурору.

– А как же это представляется вам? – вызывающе спросила Катя.

Адвокат улыбнулся:

– Думаю, что вы не виноваты. Не знаю, как все это началось, но считаю, что вы к этому не причастны.

– Спасибо и на этом, – поблагодарила его Катя. – Полагаю, что районный прокурор мог бы выяснить и кое-какие другие факты, прежде чем требовать у судьи ордер на арест. Хотя бы мотивы.

– Об этом думали и одну мотивировку нашли, – продолжал Маскат. – Вы общались с некоторыми подозрительными типами в Беркли. Большинство называют их радикалами. К тому же у вас имеется приятель, который постоянно фигурирует в новостях, когда пытается сжечь армейское отделение по вербовке резервистов в студенческом городке. Говорят, что вы похитили деньги для поддержки революции, что бы там ни означало это слово.

– Настоящая галиматья! – прошептала Катя. Маскат пожал плечами:

– Такая версия устраивает власти. Вам придется потрудиться, чтобы убедить их в обратном.

– А как в отношении Эмиля? Что, он тоже радикал?

– На документах о переводе значится его код, – напомнил ей Маскат. – Версия о нем такова: после смерти вашего отца его положение в банке стало неопределенным. Вы обратились к нему с предложением, которое он не мог отклонить. А именно: помогите мне подорвать банк, а я обеспечу вас на всю жизнь. Три миллиона долларов, половина обнаруженной до сих пор пропажи, большое подспорье для любого человека.

– Неужели вы можете поверить в это? – воскликнула ошарашенная Катя.

– Я этому не верю. Но как я уже сказал, это кое-кого устраивает. – Маскат помолчал. – Послушайте, прокурор наверняка затронет все это в разговоре с вами. Отвечайте ему то же, что вы говорите мне. Мне наплевать, убедится ли он сразу в вашей невиновности или нет. Я хочу просто пробудить у него сомнения. Если у него не будет уверенности, тогда я сегодня же освобожу вас под залог. Ваш паспорт в порядке?

– Он у меня дома. Я хочу сказать, в доме моего отца.

– Прекрасно. Я позвоню к вам домой и попрошу одного из слуг принести его.

– Зачем?

– Зуб за зуб, коллега. Я хочу, чтобы вы вышли отсюда, но судья должен за это получить какую-то гарантию. Если ваш паспорт будет лежать в суде, то вы не сможете махнуть в Рио и потратить все эти деньги, верно?

– Верно, – тихо ответила Катя. Она сердилась на себя за то, что не понимала элементарных вещей. – Мне бы хотелось повидать Эмиля, – заметила она.

Маскат покачал головой:

– Исключается, пока прокурор не допросит вас… и его. Постучите по дереву, мисс Мейзер. Может быть, вам повезет и через некоторое время вы сможете сравнить свои показания за завтраком в ресторане «Плаза».

Но встретились они не в «Плазе», а в закусочной за углом здания федерального суда. В шесть часов утра на улице было все еще темно, и это заведение было заполнено патрульными полицейскими, секретаршами, служащими, молодыми адвокатами – теми, кто работал в суде в дневную смену. Запятнанное покрытие из искусственной кожи на стульях прилипало к юбке Кати, а от запахов сладких пончиков и поджаренной ветчины ее подташнивало.

– Не могу высказать, как мне вас жаль, Катя, – произнес Эмиль, обвив обеими ладонями кружку с кофе.

Катя думала о том, что в этой закусочной он выглядит как белая ворона в своем прекрасно сшитом итальянском костюме. Себя она чувствовала неряшливо одетой и замученной, в горле першило. Помощник районного прокурора проводил допрос очень напористо и долго, его вопросы, повторявшиеся много раз, просто сводили с ума. Кате хотелось закричать.

А потом как по волшебству все сразу прекратилось. Она стояла перед судьей с Солом Маскатом, который возвратил ей паспорт. Сумма залога для нее и Эмиля была установлена по одному миллиону. Обычные десять процентов были немедленно внесены в форме чека, выписанного на фирму Чарльза Трелора. Был назначен день судебного разбирательства, следствие продолжалось, она с Эмилем обязалась не покидать пределов Нью-Йорка без предварительного уведомления суда. Если они нарушают это условие, то немедленно будет выписан ордер на их арест.

– Эмиль, что с нами происходит? – спросила Катя.

– Мне бы хотелось знать ответ на этот вопрос, но я его не знаю.

– Расскажите мне, что вы знаете. Уверены ли они, что это не ошибка рядового служащего? – спросила она, как бы хватаясь за соломинку.

– Это давно бы обнаружили наши собственные работники, не говоря уже об инспекторах, если бы была допущена ошибка, – ответил Эмиль. – Нет, Катя. В курятник проникла и ограбила его какая-то очень хитрая лиса.

– Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть? Он покачал головой.

– Ни малейшего представления. Кадровая политика у нас самая строгая в нашем бизнесе. Мы запрашиваем все сведения о профессиональной подготовке и работе, а также рекомендательные письма на поступающих. Мы проводим проверки через полицию и другие сыскные учреждения. Поверьте мне, как бы хорошо ни выглядел перспективный кандидат и как бы сильно мы ни желали взять его или ее к себе, мы не делаем этого, пока не разузнаем все, что необходимо узнать. – Он загасил сигарету. – Поэтому мне так трудно поверить, что к нам все-таки проскользнул какой-то ублюдок. Кто не только знает технику финансовых переводов средствами электронной связи, но и сумел достать коды безопасности.

– Сколько человек имеют доступ к такой информации?

– Насколько я знаю – или знал – только я и Прюденс. Похоже, я ошибался.

Катя видела, как задет и как зол был Эмиль. Более того, она чувствовала, как ему стыдно.

– Эмиль, можете вы определить, в каком отделе работал вор? В отделе коммуникаций?

– Несомненно, – ответил он тихим голосом. – Один из восьми работающих там служащих. Скорее, из семи.

Катя нахмурилась:

– Почему восьми?

– Один из служащих – Майкл Сэмсон – погиб во время пожара на минувшей неделе. В его квартире взорвался газ.

– Какой ужас!

Подошла официантка и подлила в их кружки горячего кофе. Катя помолчала, пока официантка не отойдет.

– Надо думать, что полиция проверяет всех сотрудников отдела коммуникаций.

– О, конечно! Если что-то можно найти, то они докопаются до этого.

– Тогда это просто вопрос времени, – заключила Катя, стараясь приободрить Эмиля. – Вора рано или поздно поймают.

Он кисло улыбнулся:

– Может быть. Но это не меняет того факта, что я подвел вас, Катя. Вас и вашего отца. Это не должно было произойти, тем более сейчас.

– Эмиль…

– Нет, разрешите мне закончить. Меня, может быть, и не посадят в тюрьму. Но если меня не оправдают, то я превращусь в ужасную помеху для банка. К тому же Федеральная резервная система уже назначила временного попечителя.

– Не может быть! – воскликнула Катя. – Пока наша вина не доказана, вы невинны, черт подери!

– Катя, вы не понимаете! Произведен неправильный перевод денег. Скандал получил огласку, а завтра вкладчики начнут забирать свои средства из банка. Да, конечно, мы наслушаемся от них ханжеских извинений и обещаний вернуться опять, но это лишь для вида. Клиенты в таких случаях никогда не возвращаются. Они не хотят рисковать.

Он поднял руку, чтобы не позволить Кате возразить.

– Есть и другие проблемы. Мы все еще не получили никаких сведений из банка в Рио, куда были переведены деньги. Когда нам ответят, наш банк сможет начать попытки выйти на след преступника и, возможно, восстановить чрезвычайный фонд, который оказался полностью исчерпанным. Но пока не будет сделано хотя бы это, я совершенно бессилен, как бы я ни старался.

Катя глубоко вздохнула, стараясь не показать своего разочарования.

– Кого направляет к нам Федеральная резервная система? – спросила она.

– Хотя бы в этом нам несколько повезло, – ответил Эмиль. – Они направляют к нам Мэтью Сэведжа. Он когда-то работал в компании «Соломон бразерс», но последние несколько лет помогает и опекает захромавшие банки. Я с доверием отношусь к его суждениям и решениям. Он сделает все, что в его силах, чтобы поддержать «Мэритайм континентал» на плаву.

Катя строго на него посмотрела:

– Вы мне сказали не все, Эмиль.

Он позволил себе скромно улыбнуться:

– Сэведж будет информировать меня о ходе следствия. Мы будем узнавать о событиях раньше правительственных чиновников.

Катя пожала его руку:

– Эмиль, уверяю вас, все образуется. Полиция поймает злоумышленника. Через несколько дней все это покажется дурным сном.

Эмиль Бартоли попридержал свой язык. Его венецианские кости подсказывали ему, что это будет отнюдь не легко. Будучи внутренне человеком с очень большими предрассудками, он верил в то, что дурные сны не проходят. Они просто возвращаются в виде повторяющихся кошмаров.

Уолл-стрит назовет этот день черным вторником. К полудню следующего дня шестьдесят крупнейших депозитариев «Мэритайм континентала» сняли свои деньги. К концу дня эта цифра увеличилась в пять раз, угрожая ликвидировать банк. Только потому, что «Мэритайм континентал» следовал консервативному курсу в области инвестиций, Федеральная резервная система открыто заявила, что активам депозитариев ничто не угрожает.

Это заявление Федеральной резервной системы не только никого не успокоило, а усилило паническое бегство из этого банка. Может быть, и искаженная логика депозитариев сводилась к следующему: почему регулирующее учреждение взяло опеку над «Мэритайм континенталом», если там все в порядке? Закрытие счетов и снятие средств продолжались с тревожащими темпами. И никакие закулисные просьбы и заверения Эмиля Бартоли не могли изменить этого. Еще более оскорбительным было то, что люди, с которыми Бартоли в течение многих лет вел дела, отказывались подходить к телефону. Самый сокрушительный удар последовал в среду. После двухдневного молчания банк в Рио, куда были переведены украденные средства, проинформировал Мэтью Сэведжа и американских инспекторов, что этих денег на их счетах уже нет. Они переведены согласно поступившим к ним указаниям, изложенным в первом же телексе. Эту деталь люди в Рио в своих корыстных интересах вроде бы не заметили, пока не прикарманили кругленькую сумму, заработанную на этом переводе.

– Создалось невозможное положение, и оно с каждой минутой все ухудшается, – сообщил Эмиль Кате в этот вечер за ужином.

Ее тревожил и его вид, и пораженческие настроения, схватившие его.

– Деньги не могли исчезнуть просто так, – не сдавалась она. – Должны остаться какие-то документы. Где-то кто-то знает что-то!

– След снова и снова возвращается к нам, Катя, – добавил он с горечью. – Об этом написано во многих газетах.

Катя точно знала, на что он намекает. Финансовые газеты проявляли скорее осторожность, чем беспристрастность в своих отчетах, а другие газеты оказались менее благосклонными, выплеснув на первые страницы все подробности арестов и так называемой растраты. Более того, инспекторы не называли никаких других подозреваемых. Пока что не появилось ни малейшего подозрения в отношении третьего лица.

Все это лишь еще больше раздражало Катю и усиливало ее чувство разочарования. Как юриста ее учили пользоваться законами не только для того, чтобы как можно лучше строить защиту возможных клиентов, но и выуживать решающие факты, на которых можно строить или расстраивать все дело. Но она никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как теперь. Она боролась с привидениями, которые установили свои собственные правила. Ей приходилось играть в совершенно неизвестную игру. Она барахталась в неизвестности, не могла реально ухватиться за что-то такое, что угрожало ей. Чувство беспомощности действовало на нервы и пугало.

– Одно беспокоит меня, – произнесла она вслух.

– Что именно?

– Смерть этого Майкла Сэмсона. Эмиль нахмурился:

– Не понимаю. Несчастный случай. Он погиб от взрыва газа.

– И сгорел так, что стал совершенно неузнаваем, – добавила Катя.

– Но Прюденс опознала его. На нем был какой-то медальон, который она подарила ему.

– Верно, – согласилась Катя. – И женщина вряд ли даст мужчине такую личную вещь, если между ними ничего нет. Для коллеги по работе это был бы слишком большой подарок, который, скажем, преподносят на Рождество или на день рождения.

– Вы хотите сказать, что у них была связь?

По тону Катя поняла, что Эмиль даже и не думал о такой возможности. В конце концов, Прюденс Темплтон одевалась и вела себя как старая дева, значит, такой она и была.

– Думаю, что это могло быть, – ответила Катя. – Давайте на минуту допустим, что это так и было. А если так, то вы чего-то не знаете о Майкле Сэмсоне. И этого «чего-то» может оказаться очень много.

– Из того, что я помню из его личного дела, у него все было в порядке. У него были блестящие рекомендации из банка «Сауэр».

– Да, его папку я тоже просматривала. Но, Эмиль, отдаете ли вы себе отчет в том, что практически никто его не знал? Он вел себя как отшельник, никогда ни с кем даже не выпил по рюмке после работы. Не кажется ли вам это несколько странным?

– Возможно, – допустил Эмиль. – Я могу снова просмотреть его личное досье, навести справки о его рекомендациях.

– Это лишь начало, и вряд ли вы что-либо там обнаружите. Похоже, что Сэмсон общался в жизни только с одним человеком – с Прюденс Темплтон.

Квартира говорила о незамужней женщине, которая жила одиноко. Но пустота не заключалась в четырех стенах. На серванте и полочке над камином стояли фотографии туристических поездок на Гавайи и во Флориду, но никаких изображений других людей, которые могли быть попутчиками праздничных поездок. Небольшая круглая подставка на трех ножках, покрытая салфеточкой, была уставлена фарфоровыми статуэтками, но не стояло ни одной рамки со снимками семьи или любимых людей. Стены совершенно голые, если не считать распятия и в одном углу изображения святого Павла. Чайник, стоявший на подносе, покрыт шерстяным колпаком, связанным в такой же манере, как и шаль на плечах Прюденс Темплтон. На это уходили долгие часы кропотливой работы женщины, боровшейся с одиночеством. Катя представила себе, что слышит, как позванивают вязальные спицы и как громко, наверное, раздавался в тишине звук от них.

– Благодарю вас, мисс Темплтон, – сказала Катя, принимая предложенную чашку. – Это совсем не обязательно.

– Ну, что вы, мисс Мейзер. На улице ведь так холодно.

Катя пила чай. Горе оставило свои печальные следы на Прюденс Темплтон. Глаза ее покраснели, веки распухли. Ее глаза постоянно бегали, но голос звучал удивительно спокойно, как будто он принадлежал кому-то другому. Когда она подавала чай, ее руки с голубыми венами заметно дрожали.

– Я действительно не знаю, что еще могла бы сообщить вам, мисс Мейзер. Полицейские и инспекторы задавали мне сотни вопросов в отношении людей, которые работают, – она поправилась, – которые работали у меня. Я рассказала им все, что знала, в том числе и о мистере Сэмсоне.

– Вы хорошо его знали, мисс Темплтон? Прюденс пожала плечами:

– Не очень. Он в основном вел себя замкнуто. Катя поставила чашечку с чаем.

– Мисс Темплтон, я пришла сюда не для того, чтобы причинить вам еще больше горя, чем вы уже хлебнули. Но я должна вам задать эти вопросы. Вы знаете, как много поставлено на кон, что пишут в газетах.

Прюденс отвернулась.

– Вы имеете в виду эти подлые слухи о вас и мистере Бартоли? Явная чепуха.

– Конечно, это так. Но пресса на этом не остановится, ей подавай скандал. Рано или поздно они притянут вас к Майклу Сэмсону.

Прюденс отмахнулась:

– Нечего и притягивать.

– Мисс Темплтон, когда Майкл Сэмсон погиб, то именно вы опознали его тело. Именно вы подарили ему дорогой медальон. Вы занимались организацией его похорон. Вы были единственным человеком, если не считать священника, у его могилы. Теперь вы оплакиваете его, потому что любили его и его больше нет. – Катя подалась вперед и притронулась к руке женщины. Рука была ледяная. Это, а также суровое выражение лица подсказали Кате, что она попала в точку.

– Я не хочу совать нос в вашу личную жизнь или касаться ваших чувств к Майклу Сэмсону, – продолжала Катя, молясь, чтобы женщина хоть что-то сообщила ей полезное. – Но мы знаем о нем так мало. Его послужной список совершенно не дает нам представления о том, что это был за человек. А вы его знали, мисс Темплтон? Можете вы мне рассказать о Майкле Сэмсоне?

Прюденс Темплтон уставилась на Катю с такой грустью и отвращением, что Катю просто передернуло.

– Вы жестокая, мисс Мейзер, – наконец выговорила она. – Не потому, что вы задаете эти вопросы. Хотя мне и тяжело их слышать, но у вас есть некоторое право их задавать. Вы жестоки, потому что у вас есть все то, чего нет у меня: молодость, красота, богатство. Уверена, что мужчины так и льнут к вам. Меня они не удостаивают даже одним взглядом. А что больше всего огорчает меня, мисс Мейзер, так это то, что вы этого совершенно не замечаете. Вы пытаетесь заставить меня поверить, что мы одинаковые, хотя прекрасно знаете, что это не так. Я нахожу это оскорбительным.

– Мисс Темплтон…

– Ну уж нет. Вы задали свои вопросы, и теперь я хочу высказаться. Да, я любила Майкла. Да, мы были любовниками. Он дал мне такое, чего я никогда не имела. То, что имеют все женщины, включая вас. Я не обозленная. Я говорю вам это лишь для того, чтобы вы поняли, как благодарна была я Майклу. Больше, чем могут представить себе люди вроде вас.

Но, как вы сказали сами, Майкл был замкнутый человек. Время, которое мы проводили вместе, было нашим временем. Прошлое нас не касалось. А что касается будущего, то, по правде сказать, оно ужасало меня, потому что я знала, что в один прекрасный день Майкл уйдет. Поэтому я не задавала ему вопросы о том, кто он такой и откуда взялся. Я упивалась им, принимала его таким, каким он был.

В ваших глазах я вижу вопрос: но дала ли я ему что-нибудь? Посмотрите вокруг, мисс Мейзер. Что у меня может быть такого, что он захотел бы получить? Отдел коммуникаций не дает возможностей для быстрого продвижения. И хотя моя рекомендация могла бы иметь вес, одна она не продвинула бы Майкла на ответственную должность. Майкл был очень умным человеком. Возможно, он мог бы продвигаться быстрее, занимать более высокие посты, но ему нравилась его работа и он был дьявольски хорош на своем месте. А больше мне сказать нечего.

Прюденс Темплтон налила еще чаю. На улице стало темно и, вероятно, холодно. Катя поднялась.

– Простите, если я вас обидела, мисс Темплтон. Если это может вас утешить, то я бы сказала, что вы невиновны. А если в этом появится необходимость, то вы получите лучшего адвоката, который докажет это. – Катя помолчала. – У меня последняя просьба. Нам не удалось найти ни одной фотографии Майкла Сэмсона. Если у вас такая есть, то я бы была признательна за переснятую копию.

Мисс Темплтон открыла дверь.

– Нет, у меня нет его фотографий, мисс Мейзер. А если бы они даже и были у меня, то неужели вы думаете, что я отдала бы их вам? – Она сделала паузу. – Зачем вы вернулись сюда? Зачем вы принесли нам неприятности? Я знаю, что Бартоли невиновен. Но не могу сказать то же самое про вас.

 

ГЛАВА 9

Дэвид Кэбот ждал Арманда в маленьком отеле возле фабрики «Феррари» в Маранелло. Оба они провели субботний вечер и все воскресенье, осматривая вещественные доказательства, которые обнаружили в исковерканной машине Алекса Дэвид и инженеры. К понедельнику, когда они отправились в Рим по пути в Бейрут, у Арманда на руках были документальные доказательства того, что Алекс погиб в результате преднамеренною убийства. Но эти доказательства не могли выявить личность самого убийцы.

В аэропорту Фьюмицино они протиснулись сквозь толпы пассажиров в отдельные помещения авиакомпании «Алиталия», предназначенные для пассажиров первого класса. Удобства там включали телевизор, который был настроен на прием национальной станции новостей. Тут-то Арманд и услышал о разраставшемся, как грозовое облако, скандале в Нью-Йорке.

Они сразу подправили свои планы, поехали в клуб деловых людей в Риме, членом которого состоял Арманд. Этот клуб располагал дюжиной телексных связей с финансовыми центрами и был местом средоточия краткой, самой свежей информации. В течение двух последующих дней Арманд с Дэвидом беспомощно следили, как надламываются и рушатся устои «Мэритайм континентала».

– Просто не могу поверить в это! – воскликнул Дэвид, шагая взад и вперед по их комнате в клубе. – Бартоли крадет из банка? Связан с Катериной Мейзер? – Он презрительно хихикнул. – Слава Богу, что прессе не удалось добраться до тебя, чтобы узнать твое мнение.

Арманд стоял возле французских застекленных дверей от пола до потолка, выходивших на балкон. Он грустно размышлял, неотрывно глядя вниз, но не видя туристов, которые, пыхтя и отдуваясь, поднимались по лестнице.

– Кто-то решил сокрушить «Мэритайм континентал», – произнес он тихим и бесстрастным голосом. – Почему? Не является ли это кровной местью против Александра? Или банк всего лишь первый объект для них? Знают ли они еще что-либо о его деятельности, связях помимо того, что мы предполагаем? – Он взглянул на Дэвида. – Что же касается Бартоли, то он просто старается не втягивать меня в эту заваруху. – Сделал паузу. – Не похож ли я на бессердечного старого подонка? Бартоли – мой друг. Сейчас уничтожается его репутация, а я не пошевелил даже пальцем, чтобы помочь ему. Ирония положения заключается в том, что он поступает абсолютно правильно, хотя и не подозревает о причинах.

– А что вы скажете о Катерине? – спросил Дэвид.

– Мне совершенно непонятно, почему притянули ее! – Он обеими ладонями хлопнул по металлической ограде балкона, от чего решетка затряслась и загудела. – Больше того, думаю, что власти Нью-Йорка допустили огромную ошибку. Кто бы ни использовал код Александра, он хотел, чтобы вина пала на самого Александра, а не на Катю.

– Вы уверены в этом? – спросил Дэвид. – Не считаете ли вы, что что-то есть в этой предполагаемой связи с радикалами?

Арманд фыркнул.

– Катя хочет изменить мир, а не взрывать его. Ее связь с этим Тедом Баннерменом, может быть, и была неразумной, но не более того. Мне как-то надо помочь ей.

Сложив руки крест-накрест на груди, Арманд повернулся спиной к улице.

– Думаю… нет, даже уверен, что происходящее с «Мэритайм континенталом» как-то связано со смертью Алекса.

Дэвид уныло улыбнулся. Для Арманда было характерно задавать вопросы, похожие на утверждение.

– Конечно, – отвечал сам себе Арманд. – Но проблема в том, как найти эту связь. Что это за связь? Почему она появилась? Кто установил ее? – Арманд продолжал кидать вопросы. – Кому выгодно ликвидировать Александра и сокрушить его банк? И чего они этим добьются?

Взлетевшие брови Арманда придали ему чуть ли не сатанинский вид, усиливая впечатление от его красноречия.

– К сожалению, из Парижа пока нет никаких вестей, – заметил Дэвид.

Арманд положил руку на плечо Дэвида. Осунувшееся лицо более молодого мужчины говорило о том, как неустанно он трудился, чтобы раскопать хоть какие-нибудь свидетельства о личности убийцы Александра. Арманд знал, что Дэвид не успокоится, пока не добьется своего.

– Нам надо возвращаться в Бейрут, – сказал Дэвид. – Я предупредил своих людей в Париже звонить мне в Бейрут, если что-нибудь откроется.

Но прежде мне надо кое-что сделать. У Алекса были бумаги, в которых содержались подробности нашей деятельности…

– Что?

– У меня имеются такие же, – пояснил Арманд. – Они были составлены именно для такого вот непредвиденного обстоятельства. Позволить другим, например тебе, подхватить и продолжить это дело в случае, если что-то произойдет с Александром или со мной. – Он вынул тонкий плоский ключ. – Депозитный ящик Алекса опечатали после его смерти. Прокурор сообщил мне, что такое решение будет отменено в следующую пятницу, то есть послезавтра. Я планировал к этому времени вернуться в Нью-Йорк.

Дэвид повертел ключ в своих пальцах.

– У кого дубликат этого ключа?

Арманд многозначительно посмотрел на него.

– У Кати. Но не думаю, что она подозревает о существовании депозитного ящика. Я хочу оказаться там, как только будут закончены юридические формальности. Кто знает? Может быть, Алекс что-то оставил нам, от чего мы сможем оттолкнуться?

У Кати не было другого выхода, как закрыться в своем доме. Когда она возвратилась после сурового испытания в управлении районного прокурора, ей пришлось буквально пробиваться через толпы репортеров, поджидавших ее у входа. Но и в доме не было настоящего убежища. Не замолкая, звенел телефон, и ей, наконец, пришлось распорядиться, чтобы трубку не клали на рычаг.

Бессонными ночами Катя искала ответы. Эмилю она звонила по нескольку раз в день, но его устаревшие сведения о происходящем с «Мэритайм континентале» терзали ее сердце. Депозитарии удирали оттуда скопом.

– Не нашла ли чего-нибудь полиция? – спросила Катя.

– Ничего такого, что бы нам помогло. Но, по крайней мере, они сняли всякую вину с Прюденс Темплтон. Ей совершенно не на что надеяться, если она лишится работы.

Катя старалась не терять надежды на то, что удача им улыбнется. Но звонки к Солу Маскату совершенно не поднимали ее настроения.

– Ни у полиции, ни у федеральных агентов нет ничего, за что можно было бы зацепиться, – сообщил ей адвокат. – Относительно этого типа – Майкла Сэмсона, о котором вы мне говорили. Ну что же, Прюденс Темплтон дала ему блестящую характеристику. С точки зрения полиции, он чист. Там даже прекратили поиски в этом направлении.

Это, так же как и многое другое, тревожило Катю. Такое стечение обстоятельств выбивало ее из колеи. Она отказывалась верить в то, что настолько переутомилась, что связывала вещи, связать которые было невозможно.

Но должен же быть ответ, твердила она себе. Или место, где она может найти этот ответ.

Катя села и глубоко задумалась о привычках своего отца. Большого удовольствия это занятие ей не принесло. Прошло так много времени. В чем заключались его причуды, каковы были особенности его характера? Она попыталась вспомнить годы юности и даже более ранний период, когда была еще жива ее мать. Она освежила в памяти слова матери, перемежавшиеся смехом, о привычках мужа. Но это ни на что ее не навело. Тогда она попыталась припомнить, что говорил ее отец, что он показывал ей такого особенного, только ей открыл какой-то секрет. Это была маленькая коробочка величиной со шкатулку для драгоценностей, из тикового дерева, инкрустированная слоновой костью, изготовленная сотню лет назад в Таиланде. Отец привез ее из поездки, а когда Катя спросила, что находится внутри, он улыбнулся и сказал:

– В ней я храню свои секреты.

Катя открыла дверь в кабинет. Она обвела медленным взглядом книжные шкафы от пола до потолка, прекрасный письменный стол, большой глобус на нем и с дюжину картин в посеребренных рамках. Она чуть не расплакалась, потому что отец все еще жил в этой обстановке.

Коробочка из Таиланда стояла на полке рядом с ее фотографией. Катя достала коробочку и долго держала ее у груди. Секреты ее отца…

Она открыла крышку. Там лежал длинный тонкий ключ…

Нельсон в тяжелых роговых очках на бледном лице дожидался Арманда, когда точно в девять тридцать открылись двери банка «Фёрст Манхэттен».

– А, мистер Фремонт! Я получил инструкции от адвоката Мейзера…

– Знаю, – коротко отозвался Арманд, подходя к Нельсону. – Полагаю, что доступ к ящику теперь открыт для меня?

– Ко… конечно. Я провожу вас.

– Я знаю дорогу, мистер Нельсон. Спасибо. Проходя по залу к лестнице, которая спускалась вниз, в хранилище, Арманд не выпускал из вида две вращающиеся двери, наблюдая за людьми, входившими в банк. Вероятность была небольшая, практически ее не было совсем, но все же чем черт не шутит. Может быть, благодаря ужасному совпадению в толпе вдруг окажется Катя.

Охранник нижнего этажа, пожилой мужчина, оказался очень любезным. С помощью своего контрольного ключа и ключом Арманда он открыл ящик. Охранник вынул длинный, невысокий ящичек и отнес его в глухую маленькую комнатку, закрыв дверь. Арманд открыл крышку и вынул из ящичка толстый конверт, согнутый пополам. Разгадка смерти Алекса, если таковая имелась, была перед ним. Искушение сломать печать, которой Алекс скрепил конверт, казалось почти непреодолимым. Но в тот момент, когда он чуть не поддался этому соблазну, он все же сунул конверт в кейс. Минуту спустя он поднимался по лестнице в холл, опять очень внимательно присматриваясь к посетителям банка. Тут он услышал ее голос.

– Меня не интересует, что вам сказали! Я имею полное право заглянуть в этот ящик.

– Мисс Мейзер, поверьте мне, это не моя прихоть, – беспомощно отбивался Нельсон. – Мы получили указания из управления районного прокурора, и наши юристы…

– Прекрасно! Выполняйте эти указания, а я буду делать то, на что имею полное право.

Тряхнув головой, Катя пронеслась мимо опешившего чиновника к лестнице, ведущей вниз, пройдя всего в десяти шагах от остановившегося Арманда, которого частично закрывала массивная гранитная колонна. Он было подумал пойти вслед за ней, но немедленно отказался от этой мысли. Умная девочка, подумал Арманд. Как ей удалось обнаружить второй ключ? Он знал, что от юриста Алекса она его не получала.

Он не мог не отдать ей должное за это, но Алекс заслужил еще большего. Если и можно выудить что-то ценное из этих бумаг, то Кате об этом знать совершенно необязательно.

– Могу я вам помочь, мисс? Катя сделала глубокий вдох.

– Меня зовут Катерина Мейзер, и я хочу, чтобы вы открыли мне ящик один двенадцать А. Будьте любезны. Номер кода два восемь семь пять. Вот мой ключ.

Она выдавила из себя улыбку, полагая, что это поможет устранить колебания охранника.

– Что-нибудь не так? – спросила она.

– Нет, мисс, ничего такого, – ответил мужчина. – Просто странно, что за пять минут двое спрашивают один и тот же ящик.

У Кати оборвалось сердце.

– Пожалуйста, мне надо открыть этот ящик!

– Сию минуту, мисс! – заявил охранник и повернул ключ.

– Не надо. Не трудитесь относить его куда-то, – попросила Катя. – Просто подержите.

Она открыла крышку вынутого ящичка: внутри ничего не было.

Катя, соображай! Не смей паниковать!

– Кто такой был человек, который побывал здесь до меня?

– Не могу сказать, мисс.

– Но должна остаться подпись! Все обязаны расписываться.

– Да, – устало протянул охранник. – Но я не могу показать вам журнал, если вы намекаете на это.

Кате захотелось вцепиться в него.

– Почему же нет? Я и сама должна была расписаться перед тем, как открыть ящичек. Разве не так?

Охранник понимающе ухмыльнулся:

– Таковы правила.

Она открыла журнал и пальчиком скользнула к последней фамилии. К счастью, почерк оказался четким. Арманд Фремонт, паспорт номер ЗН26845, страна выдачи Ливан.

Ливан… Арманд. Почему Арманд вернулся? В чем дело? И почему он не сказал ей, что возвратится?..

Катя выскочила из банка и помчалась по Сорок восьмой улице к гостинице «Барклай». Она начала искать телефон-автомат, нашла его рядом с баром. Покопалась в кошельке в поисках мелочи и уже в следующее мгновение разговаривала с услужливым сотрудником туристического агентства «Америкэн экспресс». Из Нью-Йорка в Бейрут нет прямых рейсов. Надо делать пересадку в Лондоне, Париже или Риме. По мнению сотрудника, удобнее всего пересадку делать в Риме, всего два часа ожидания. Хотела бы мисс Мейзер зарезервировать себе место?

– Спасибо, не надо, – ответила Катя и повесила трубку. Она знала, где отыскать Арманда и почему он прилетел в Нью-Йорк. Он не стал бы преодолевать шесть тысяч миль, чтобы посмотреть в пустой ящичек. Он приехал сюда, чтобы что-то получить…

Лед в коктейле «Мартини» на водке растаял, но Арманд Фремонт не заметил этого. Не замечал он и гула в зале для привилегированных пассажиров компании «Пан-Ам», пока ждал объявления посадки на свой рейс в Рим. Рядом с его стулом стоял надежно закрытый кейс. Хорошо выделанная кожа кейса на ощупь походила на шелк, но ему казалось, что он притрагивается к готовой взорваться бомбе.

Остерегайтесь своих самых сокровенных желаний, чтобы они не сбылись…

Мучила горькая истина этой китайской поговорки. Ему ничего не хотелось больше, чем узнать, кто виноват в смерти Алекса. Теперь он знал это и почувствовал отвращение. Его воображение рисовало таинственных врагов в роли убийц или могущественные интересы. Не то. Он не допускал такой мысли!

Арманд притронулся к краю своего бокала и посмотрел через звуконепроницаемое сплошное окно на взлетную дорожку. Убийца был членом семьи. Человек, которого он никогда бы не заподозрил.

Пьер.

Записи, которые остались после Алекса, детально показывали, как и когда до него дошли сведения о присвоении Пьером средств национального банка Ливана.

Пьер очень умело заметает следы, писал Алекс. Без сообщений осведомителя было бы почти невозможно приписать пропажу этих денег Пьеру. Но такой человек нашелся в банках Лондона, которому показались подозрительными неожиданные депозиты. Он провел некоторую негласную проверку, почуял растрату.

К написанной его рукой записке были подколоты фотокопии банковских документов. Размеры похищенных средств ошеломляли.

В другой записке излагалось столкновение Алекса с Пьером, негодующая реакция Пьера и как он раскололся после неустанных расспросов Алекса. Пришел конец всякому здравомыслию.

– Ради всего святого, Пьер, только не говори мне, что ты это сделал ради Клео!

Но он сделал именно это. И никакие мои просьбы и уговоры не могли поколебать уверенность в этом.

– Все кончено, Пьер. Если надо идти на все это, чтобы сохранить ее, то боюсь, что она не для тебя. Тебе дается шестьдесят дней, чтобы вернуть растрату. Когда я узнаю с удовлетворением, что это сделано, я должен получить заявление об отставке.

Честно говоря, я никогда больше не видел такого жалкого человека, чем он в тот момент.

– Но что мне делать? Как я буду жить? Я ничего не мог предложить ему.

– Не знаю… но не так, как жил до сих пор. Это никогда не повторится.

И Пьер понял, что иначе поднимется скандал, который покончит с ним.

Но существовал и второй вариант, подумал Арманд, возможность, о которой Алекс не подумал: напуганный Пьер нанесет ответный удар. Это и решил сделать Пьер. Это и явилось основанием для второй встречи в Париже, о которой, согласно запискам Алекса, попросил Пьер.

Алекс решил, что Пьер сдается, сообразил Арманд. Что он едет, чтобы сообщить ему, как будет расплачиваться. Но ничего похожего он ему не сказал. И тогда Алекс попросил Арманда встретиться с ним, сел в машину и отправился в Женеву. Совершенно не подозревая, что Пьер уже знал, что Алекс поступит именно так…

Но без подтверждения самого Алекса его записки оспорят. Арманд уже решил повторить действия Алекса, но не было гарантии, что он добьется желаемого: подтверждения третьего лица из числа контактов Алекса в британском банке. Если Пьер пошел на то, чтобы разделаться с Александром, то все еще анонимный англичанин, возможно, тоже погиб.

Арманд попробовал свою выпивку и состроил гримасу. Молчаливый астматик Пьер – убийца? Сама эта мысль была абсурдной. Пьер не был человеком действий. Более того, у него не было знаний, чтобы все так подстроить с «феррари». Ему бы пришлось нанять профессионала. Но разве Пьер относится к числу людей, которые знают, где искать убийцу, а тем более связаться с ним? Ясно, что нет!

А это значит, что у него был сообщник…

Образ Клео опять встал перед мысленным взором Арманда. Уже через неделю после того, как Пьер спутался с Клео, Арманд знал о ней все. Она не была из той же когорты красивых, праздных женщин, которые рыскали по приемам и по клубам Бейрута в поисках богатого мужа, по-своему Клео была настоящей авантюристкой. Доказательством ее ловкости служило то, что она сграбастала приз, который ускользал от других бейрутских хищниц. Арманд не ставил ей в упрек ее добычу. Охота велась честно, без запугивания, или шантажа, или других угроз. Пьер со своей стороны был вполне счастлив.

Неужели ее счастье обошлось ему так дорого?

Арманд поразмыслил о такой возможности. С появлением Клео стиль жизни Пьера, несомненно, стал более экстравагантным. Но не надо забывать, что он очень богатый человек и ревностный сторонник жить на имеющиеся средства. Он неодобрительно смотрел на долги других и презирал бы их, окажись они на его месте. Арманд не верил, что трудности с деньгами имели какое-то отношение к действиям Пьера.

Что же касается того, что Клео стала его соучастницей, то ее хитрость и таланты ограничивались спальней и были далеки от поиска и приглашения на дело убийцы.

Суть всего сводилась к вопросу: почему Пьер растратил деньги? Арманд знал, что находится в начале поисков того, кто замешан в этом преступлении, кто помогал Пьеру и, может быть, даже шантажом заставил совершить его. Арманд знал, что впредь ему надо будет держать себя особенно осмотрительно. Охвативший после такого открытия гнев подталкивал его сразу же по прибытии в Бейрут потребовать от него объяснений. Но так не годится. Ему придется наблюдать за Пьером, слушать, накапливать факты, чтобы управляющий ливанского банка достаточно потравил веревку, на которой Арманд сможет его вздернуть.

Ирония положения заключалась в том, что Арманд, признававший, что гнев застит глаза, и не подозревал, что он совершенно упускает из виду один момент. Страх, что растрата будет обнаружена, а он был уверен, что именно этого боится Пьер, не обязательно представлял собой исчерпывающую мотивировку. Арманду и в голову не пришло, что сообщник Пьера мог исходить совершенно из других соображений, решив прикончить Александра Мейзера.

– Я хочу получить то, что вы забрали у меня. Хотя он и очень сильно удивился, услышав голос Кати, Арманд не показал этого.

– Привет, Катя, – спокойно произнес он, вставая. Он вздрогнул от выражения гнева и смятения в ее глазах.

– Вы должны объясниться, – продолжала она. – Объясниться во многом.

– Да, это верно, – согласился он. – Как вы меня нашли?

– Я просто разминулась с вами в банке.

– Понятно. – Арманд жестом пригласил ее присесть. – Хотите что-нибудь выпить?

– Нет. Хочу, чтобы вы объяснили мне, почему вы приехали, не предупредив меня об этом. Хочу посмотреть, что вы извлекли из депозитарного ящика моего отца.

– Ключи были у нас обоих, у Алекса и у меня, – объяснил ей Арманд. – Я имел право сделать это.

– Прекрасно. В этом случае я имею такое же право посмотреть, что там находилось.

По радио передали первое уведомление о посадке на авиарейс до Рима, назвали номер выхода. Арманда воротило от лжи.

– Я даже не посмотрел на эти бумаги, – сказал он Кате. – Вполне может быть, что они не имеют к вам никакого отношения.

– Ради Бога, Арманд! Разве вы не слышали о том, что происходит в «Мэритайм континентале»? С Эмилем Бартоли?

– Слышал… и с вами тоже, Катя…

– Я молилась, чтобы вы позвонили. Всякий раз, когда начинал звонить телефон… – она прикусила губу. – И вот вы прилетаете в Нью-Йорк и даже не ставите меня об этом в известность. Вы бы так не поступили, если б у вас не было на то чертовски важной причины. – Она схватила его руку. – Помогите мне, Арманд, пожалуйста. Если отец что-то оставил, что я могу использовать…

Арманд слышал объявление о посадке в самолет. Он мысленно выругал себя за то, что не увидел того, что было очевидно даже Кате, несмотря на ее гнев и страдания. Что, если сокрушение «Мэритайм континентала» еще не закончилось? Что, если дьявольский план, который он не успел еще разгадать, включает и ликвидацию единственной наследницы Александра?

– Поедемте со мной, – порывисто предложил он. – Вам здесь незачем оставаться, здесь нет никого, кто мог бы вам помочь. Что бы ни произошло с «Мэритайм континенталом» и даже с вами, здесь вы ответа не найдете.

Катя попятилась назад:

– Вы с ума сошли? Арманд удерживал ее за плечи:

– Послушайте меня! Все считают, что вы ограбили банк своего отца. Доказательства могут быть косвенными, и адвокат может вас вызволить. Но это вас не оправдывает. Подозрения останутся. Они поломают вашу карьеру и будут преследовать вас до конца жизни. Я даю вам шанс доказать свою невиновность. Хочу помочь вам. Но решение должны принять вы сами. Немедленно!

Голова Кати пошла кругом. То, что говорил Арманд, было настоящим сумасшествием. Но где-то в глубине души она сознавала, что он прав. Юридическая система может, в конце концов, оправдать ее, но в процессе тяжбы она будет опозорена. Еще важнее было то, что если останется здесь, то лишится средств и свободы точно узнать, кто же погубил «Мэритайм континентал». А Арманд предлагал ей именно такой шанс.

– Катя, я жду вашего решения.

Она закрыла глаза. «А есть ли на самом деле у меня выбор?» Правду она может отыскать, лишь узнав, что стоит за крушением «Мэритайм континетала». От этого зависит ее судьба, так же как и Эмиля Бартоли, репутация отца. Она не сможет обрести покоя без доказательств их невиновности.

– У меня нет билета, – процедила она. – Мне пришлось сдать паспорт…

– Я обо всем позабочусь.

Катя пристально смотрела на Арманда, зная, что она на грани принятия решения, которое изменит всю ее жизнь. Хотя этот человек и расстроил ее, сердце ей подсказывало, что она может довериться ему. Что он не только «обо всем позаботится», но и даст ей искренний и полезный совет. Она глубоко вздохнула.

– Ладно. Полагаюсь на вас… Ни паспорта, ни билета, ни одежды. Просто надеюсь на чудеса в ваших отношениях с авиалиниями и иммиграционными властями.

Он улыбнулся, потом основательно удивил ее, озорно подмигнув ей.

– «Мерлин уходит творить чудеса», – бойко продекламировал он и стремительно подошел к столу возле входа в отделение для пассажиров.

Как ни странно, размышляла Катя, но она почувствовала успокоение, приободрилась и утешилась, наблюдая самоуверенную манеру поведения Арманда в сложившейся ситуации. Оставаясь в какой-то степени отчужденной от происходящего, она наблюдала, как он приступил к решительным действиям, сначала позвонил по телефону, затем куда-то пошел с молодой женщиной, которая пришла в помещение для пассажиров, несомненно, по его просьбе.

Прошло порядочно времени. Катя начинала нервничать, но тут молодая женщина, которая ушла вместе с Армандом, возвратилась и направилась прямо к ней.

Она мило улыбнулась.

– Мисс Мейзер, я – друг мистера Фремонта. Меня зовут Элизбет. Нам с вами надо кое-что сделать, лучше без посторонних. Прошу вас, пройдемте со мной.

Катя кивнула, взяла свою сумочку и жакет и пошла следом за привлекательной Элизабет в том же направлении, куда до этого ушел Арманд. Они вошли в личный кабинет, где он звонил по телефону.

– Поскольку мистер Фремонт не закончил телефонного разговора, а время здесь имеет решающее значение, разрешите мне объяснить вам, что мы сделаем. Мистер Фремонт вспомнил, что увидел меня раньше здесь, в аэропорту, и вызвал меня по внутренней связи. Я только что возвратилась из полета в Европу. Он считает, что мы достаточно похожи друг на друга, что можем поменяться местами, когда речь идет о поверхностном осмотре. – Она сделала паузу и с ног до головы осмотрела Катю. – Мы примерно одинакового роста и веса, и у нас одинаковый цвет волос, правильно?

Катя что-то буркнула в знак согласия.

– Я решила дать вам свой паспорт. Думаю, что если вы наденете какие-то очки, может быть, и шляпу и если вы не станете слишком прямо смотреть на чиновников иммиграционной службы, с которыми вам придется столкнуться, то проблем у вас не возникнет. – Элизабет подошла к стулу возле двери и вынула из своей сумочки документ. Она вернулась к Кате и подала ей паспорт.

Ошарашенная Катя взяла его, но не могла удержаться, чтобы не сболтнуть:

– И вы можете сделать это для совершенно незнакомого человека? – Юридическая закваска не позволила ей остановиться на этом. – Вы нарушаете закон. Из-за этого у вас могут возникнуть крупные неприятности, вы понимаете это? А как с вашей работой, что вы будете делать, пока ваш паспорт находится у меня?

Элизабет с наслаждением рассмеялась:

– Поверю Арманду Фремонту, что я не прогадаю, если несколько дней побуду в подвешенном состоянии и пропущу свой очередной вылет. – Потом посерьезнела: – Я хорошо понимаю важность своего поступка, но не забываю также, как много сделал для меня год назад мистер Фремонт, когда мне пришлось очень тяжело. Дать вам на время свой паспорт – это самое меньшее, чем я могу отплатить ему. – Она опять улыбнулась. – К тому же документ через три дня мне вернут, его привезет моя хорошая приятельница, которая летает на линии Бейрут – Рим – Нью-Йорк. Можно не беспокоиться.

Проглотив подступивший комок, Катя раскрыла паспорт. Чтобы вылететь из этой страны в Бейрут, ей на время придется стать Элизабет Бартоломеу. Катя опять взглянула вверх, намереваясь поблагодарить ее.

– Перестаньте, – остановила ее Элизбет. – У нас мало времени. Мистер Фремонт в настоящий момент заказывает вам билет. Надеюсь, что его поднесут к наружному выходу на посадку до последнего объявления. Давайте кое-что купим из мелочей туалета и прочих вещей в беспошлинном магазине аэропорта, что вам может понадобится в течение последующих семнадцати часов.

Катя не успела опомниться, как ее провели по одному или двум магазинам, за все платила Элизабет, а у выхода на летное поле она опять увидела Арманда. Ее посадили рядом с ним в салоне пассажиров первого класса. Когда самолет двинулся к взлетной полосе, на нее обрушилось сознание чудовищности ее поступка.

Катерина Мейзер, сотрудница суда, переступила границу дозволенного законом и превратилась в беженца.

Находясь высоко в небе над Атлантическим океаном, Катя ударилась в панику. Она изо всех сил старалась успокоить себя.

«Девушка, никто тебя к этому не принуждал. Выбор был за тобой, и ты его сделала».

Но если Кате придется потерпеть от последствий, какими бы они ни оказались, она постарается добиться того, за чем поехала, выяснить то, что и бросило ее в эту немыслимую ситуацию.

– Я хочу взглянуть на то, что вы взяли из депозитного ящика моего отца, – строго обратилась она к Арманду, когда убрали посуду после обеда на борту самолета.

Арманд холодно взглянул на нее.

– Виноват, но не могу сделать этого.

– Черт возьми, что бы там ни было, это ведь принадлежало моему отцу! – негромко воскликнула Катя. – Это может помочь мне догадаться, что же происходит с «Мэритайм континенталом», почему разрушают эту организацию.

– Катя, понимаю ваше настроение. Я не меньше вас беспокоюсь за этот банк. Вы, возможно, инстинктивно доверились мне и сели в этот самолет. Прошу вас не ограничивать этим свое доверие ко мне. Сейчас не время и не место знакомиться с тем, что оставил нам ваш отец. Но поверьте мне, что если я что-то обнаружу такое, что вам следует знать и что связано с происходящим в банке, я тут же сообщу вам об этом.

Ну, а теперь нам предстоит утомительный полет до Рима. У вас выдался тяжелый день, поэтому советую поспать.

Катя поняла, что спорить бесполезно, но она должна попытаться заставить его понять.

– Вы правы, Арманд, – заметила она. – Я действительно доверилась вам, и я рискую не только своей карьерой, но и возможностью получить тюремный срок за то, что я сделала. Не скрывайте от меня. Поделитесь со мной. Дайте мне что-то, с помощью чего я смогу нанести ответный удар!

Арманда потрясла возбужденность слов Кати. Наблюдая за тем, как она ворочается в своем кресле в поисках удобного положения для сна, он вдруг понял, что она не горюющая раненая женщина, которую он успокаивал во время похорон, тем более она не застенчивый подросток, как он себе мысленно представлял, вылетая из Бейрута. Ее решимость и сопротивляемость поражали его, заставляли его гадать, что еще скрывается в ней.

Александр мог бы гордиться…

Свет в салоне самолета убавили, пассажиры постепенно засыпали. Катя наблюдала, как в свете персональной лампочки поднималась и опускалась грудь Арманда. Во время сна люди тоже раскрывали себя, свою удовлетворенность или досаду, душевное спокойствие или мятежное состояние, искренность или обман, которые зрели в их сердцах. Если Арманд и испытывал какие-то сожаления или опасения, то Катя их не видела. Его обветренное лицо было гладким и спокойным, ни нервных тиков, ни подергивающихся мышц. Катя завидовала его спокойствию и подумывала, не подошел ли подходящий момент, чтобы соскользнуть со своего места, открыть над головой секцию багажной полки и вынуть кейс, который положил туда Арманд. Он, несомненно, закрыт на ключ, но она может отнести его в туалетную комнату и попытаться открыть защелки надежным швейцарским перочинным ножом, который она всегда носит в своей сумочке.

Но в то мгновение, когда Кате показалось, что ей удастся открыть кейс, она поняла, что никогда не станет делать этого. Она не могла этого объяснить, но чувствовала, что таким образом совершит предательство. Уснув рядом с ней, он проявил к ней доверие, потому что стал уязвимым. Как будто он знал, думала Катя, что его самая надежная защита заключалась в таком проявлении веры.

 

ГЛАВА 10

Катя ожидала в небольшом кабинете, пока Арманд занимался с представителями таможенных и иммиграционных властей в Бейруте. Она откинула голову на спинку кресла, закрыла заплаканные глаза. Теперь она уже не испытывала страха, даже самых незначительных опасений, что уехала из Соединенных Штатов. Что-то притягивало к этому месту, где родился ее отец, которое было его домом. Ей казалось, будто сюда ее привела судьба, возможно, для того, чтобы сказать, что дом ее отца может стать и ее домом.

Эмоции захлестнули ее волной, когда самолет готовился к посадке, кружа широкими кольцами над Бейрутом. Увиденные картины живо сохранились в ее памяти, под закрытыми веками. Далекие горы Шуф, темно-зеленые, с вкраплениями снега, переходившие в целый ряд сбегавших вниз холмов, пыльные коричневые террасы, обрызганные красными цветами бугенвиллеи, крыши вилл, построенных на склонах. Вдруг на ровном месте вырос город с небоскребами из стекла и стали, собиравшими на себе весь солнечный свет, стократно умножая его и отбрасывая на нагромождение белых оштукатуренных, покрытых оранжевой плиткой и кирпичных зданий.

– Не правда ли, великолепно? – пробормотал Арманд.

– Не то слово, – отозвалась она прерывающимся голосом. – Волшебно.

Арманд причмокнул. Издал настолько знакомый для Кати звук, что она почувствовала, как мурашки побежали по коже.

– Все реагируют так же, как вы, Катя, – мягко продолжал он. – Люди, которые побывали в Монте-Карло, Акапулько, Гонконге, Сан-Франциско, люди, которые думали, что ничто больше не может поразить их, при виде Бейрута просто тают. В мире нет ничего подобного.

– Даже для таких, как я, которая оказалась здесь в очень… ну, совершенно случайно?

– Ах, Катя, особенно это относится к таким, как вы. Само воспоминание о звучании его голоса приводит ее теперь в дрожь. Катя заставила себя широко раскрыть глаза и сесть ровнее в кресле. Господи милостивый, не слишком ли она распустила свои эмоции? Совсем потеряла над собой контроль? Родина ее отца. Арманд. Да, Арманд все больше завладевал ее мыслями. До этого полета они никогда близко не сходились. Окружавшие их люди и бурные события последних недель помогли ей подавлять и отбрасывать пробудившиеся в ней чувства. Но теперь другое дело. Положение изменилось после семнадцатичасового полета вместе. Еще двенадцатилетней девочкой она почувствовала, что он олицетворял для нее все на свете… Надежду на значительно большее в будущем.

– Все в порядке, Катя, – произнес он ей на ухо, напугав так, что она подпрыгнула. Он слегка притронулся к ней, чтобы успокоить ее, наклонился к ней с озорным взглядом. – Не подумали ли вы, – прошептал он, – что подошел полицейский с наручниками, чтобы арестовать вас?

Она рассмеялась, возможно, несколько громче, чем надо, восхищенная его прикосновением, его веселой беспечностью, тем, что они в Бейруте, живые и вольные.

– Вы – мой особый полицейский?

– Ну, что вы. Я ваш экскурсовод, мадам. Выходите отсюда наружу, и уже здесь, в аэропорту, вы получите первое настоящее представление о Бейруте. Уверен, что после своего прошлого приезда вы все забыли.

– Гм-м, не все, – промолвила Катя, поднимаясь и беря Арманда за руку, чтобы идти на выход из аэровокзала.

Выйдя из помещения с кондиционером, они оказались в океане сухой, мягкой жары, наполненной запахами апельсинов. Арманд жестом указал на магазины, и глаза у Кати расширились. Она попала на настоящий базар. Все помещения были украшены витринами одежды наиболее известных фирм Европы – «Гуччи», «Шанель», «Диор». Тут были представлены французские и итальянские ювелирные изделия и все основные швейцарские производители часов. В бархатных коробочках сверкал и переливался потрясающий набор золота, бриллиантов и драгоценных камней в великолепной оправе. Арабы в развивающихся белых балдахинах, обрамленных черным и золотистым. Западные бизнесмены в костюмах-тройках, сшитых по заказу, женщины в спортивной одежде последних фасонов Мэри Квонт с лондонской улицы Карнаби – все эти люди прохаживались по прохладному полу из зеленого мрамора.

Но бесстыдное богатство было не везде. Ближе к выходу Катя заметила менее дорогие магазинчики для туристов. Товары в них лежали не только на полках, но и прямо на полу возле них. Кожаные сумки, ковры, «настоящий» антиквариат и всякая всячина, включая бронзовые кальяны, специально изготовленные для американских и европейских туристов, чтобы они могли доказать, что действительно побывали на Ближнем Востоке.

Одетые в черное женщины отрезали ломтики мяса на прилавках «Шварма», беря куски с вращающегося вертела. За место с ними боролись продавцы, которые вдавливали свежую мяту в ванильное мороженое. Не отставали и хозяева тележек с прохладительными напитками и вином, которые предлагали все, начиная от местной водки до коньяка шестидесятилетней выдержки. Старомодные носильщики в красных фесках с изогнутыми дугой спинами тащили на своем горбу невероятные грузы. А в это время беззубые, остроглазые ребятишки сновали в толпе среди взрослых и запускали свои проворные руки в кошельки и карманы.

– Это настоящий гигантский карнавал! – воскликнула Катя.

– Это лишь его преддверие, – уточнил Арманд и стукнул по руке сорванца, который протянулся к наручным часам Кати.

На улице около аэропорта их ждал жемчужно-белый «роллс-ройс»; шофер держал дверцу открытой.

Они поехали по основной транспортной артерии, по набережной Гранд-Корниш. С левой стороны перед взором Кати открывались золотистые пляжи, протянувшиеся во всю длину берега до изгиба и утыканные красными, голубыми и желтыми зонтиками. Загорающие, растянувшиеся на полотенцах и топчанах, казалось, лежат друг на друге. Несмотря на это, шоколадные от загара девушки в темных очках, больших по размеру, чем их пляжные бикини, легко проходили мимо отдыхающих к воде.

Арманд заметил, что губки Кати сложились в букву «о», и причмокнул.

– Не совсем как в Калифорнии, правда? Здесь почти все загорают без бюстгальтеров.

Катя улыбнулась и посмотрела направо, где тянулись большие жилые дома, которые напомнили ей фешенебельные кварталы Парижа. Среди них находились и знаменитые отели – легендарный «Сент-Джордж», ресторан которого так обожал ее отец, и «Финикия», новейшая гостиница, чей трехэтажный бассейн с водопадами уже превратился, по словам Арманда, в достопримечательность.

– А вот и дом, – объявил он.

Машина съехала с набережной Гранд-Корниш и легко поднялась на холм по узкой полосе, обсаженной оливковыми деревьями, а с другой стороны ограниченной оштукатуренными пастельных тонов стенами частных вилл. После дюжины поворотов и разворотов машина въехала в ворота и остановилась у трехэтажного особняка.

– К вашим услугам Балтазар. – Арманд указал на ожидавшего седовласого джентльмена в белом пиджаке и черных брюках, во всех отношениях вышколенного слугу. – К сожалению, мне надо идти в казино. Но в восемь часов я за вами заеду. Мы с вами поужинаем раньше обычного и обо всем поговорим.

Катя даже не успела возразить, как Арманд тут же ушел. Балтазар повел ее внутрь помещения, освеженного морскими ветрами и наполненного запахами садов. Она поняла, как она утомилась.

– Разрешите мне показать вам вашу комнату, мадемуазель, – предложил он. – Горничная приготовит для вас ванну и, если пожелаете, сделает вам массаж. Потом, может быть, вы вздремнете?

– Ванна – это замечательно, – произнесла Катя с признательностью.

Ее комната оказалась чуть ли не копией комнаты Лауры Эшли с такими же занавесками в цветочках, покрывалом на кровати и балдахином над ней. Французские застекленные двери от пола до потолка, выходившие на балкон, были слегка приоткрыты, пропуская запахи моря. Когда Балтазар, откланявшись, ушел, Катя сбросила с себя дорожную одежду и прилегла на удивительно мягкую кровать.

– Пять минут, – пробормотала она. – Только пять минут, потом я…

И крепко заснула.

Пятнадцать акров земли на краю полуострова в форме подковы, выдававшейся в Средиземное море, были наиболее ценными и желаемыми во всем Ливане. Купленная у султана Османской империи в 1861 году, эта земля неизменно оставалась в руках семьи Фремонтов, несмотря на все политические бури, которые потрясали из конца в конец арабские земли.

Землю продали, потому что она представляла собой лишь серию скалистых выступов, не пригодных ни для сельского хозяйства, ни для пастбищ. Но Аристид Фремонт задумал для них иное применение, когда заплатил султану тысячу золотых наполеондоров за эту землю. За своей спиной, на равнине и у подножий холмов, протянувшихся вдоль каменистых пляжей и скалистого побережья, уходившего к югу и северу, он увидел мысленным взором великий город, который со временем станет мостом между Востоком и Западом. Ибо Аристид Фремонт был знатоком истории, который понимал значение этих мест лучше, чем местные жители. Необыкновенное племя торговцев, называвшихся финикийцами, обосновалось здесь за четырнадцать столетий до рождения Христа. Они заложили здесь город, ставший самой большой купеческой столицей тех времен.

Бейрут стал узловым пунктом пересечения дорог в торговле египтян, ханаанцев, греков и вавилонян. Воображение Аристида Фремонта рисовало картины возвращения в Бейрут всего мира. И чтобы достойно встретить эти времена, он построил то, что почитал современным чудом арабского мира: «Казино де Парадиз» – «Райское казино».

На это строительство ушло почти все состояние Аристида, накопленное торговлей в этом районе на протяжении всей его жизни. Использовались исключительно привозные материалы: гранитные плиты, вырубленные на каменоломнях в горах Шуф, драгоценный кедр – любимое дерево царя Соломона, стекло и металл, произведенные ремесленниками в сотнях различных форм и оттенков методами, которые не менялись на протяжении столетий. Строительством руководил виднейший европейский архитектор Шарль Гарнье. Оно продолжалось более десяти лет. Но когда казино построили, что произошло через год после окончания франко-прусской войны, уставший от междоусобиц мир сразу понял, что приобрел что-то необыкновенное.

Казино снискало огромный успех сразу же после своего открытия 3 мая 1872 года. Члены царствующих семей, аристократия, купеческие магнаты и азартные игроки всех убеждений отправились на другой конец Средиземного моря на кораблях или тряслись целую неделю в поездах через Стамбул, чтобы попасть туда. Достигнув цели поездки, они убеждались, что попали в земной рай.

Территория казино, охраняемая с трех сторон неровными выступами коралловых рифов и бурными волнами Средиземноморья, а с четвертой стороны высоким металлическим забором со стреловидными зубьями, утопала в зелени. Десятки разновидностей деревьев и кустарников были завезены сюда, чтобы затенить и наполнить благоуханием сохранившиеся с древности лужайки. Клумбы включали самые экзотические цветы со всего света, за которыми старательно ухаживала целая армия садовников.

Но такой внешний вид был лишь преддверием к величию внутреннего убранства казино. Казино состояло из четырех отдельных зданий, соединенных между собой великолепными галереями. Следуя основному стилю зодчества того времени – бель эпок, архитектор Гарнье избрал стиль свободы, триумфа чувственности, округлостей, ротонд и женственной эстетики, хотя задуманные и выполненные в больших пропорциях парадный вход, концертные и зрелищные залы и салон для игр, куда входили и индивидуальные кабинеты, все казино с его знаменитым рестораном «Синяя птица» излучало теплоту и интимность. Нимфы, меланхолические девушки, задумавшиеся над розой без шипов, крестьянки с гонящимися за ними сатирами создавали настроение мягкой грусти, граничащей с декадансом.

Почти в течение целого столетия художественные шедевры, которые так дальновидно избрал Аристид Фремонт, взирали на добродетели и глупости представителей сотни различных национальностей, рас и вероисповеданий. Фигуры, изображенные на фламандских гобеленах ручной работы, подслушивали шепот принцесс и махараджей. На черных столах рулеток остались отпечатки рук азартных игроков-шейхов, которые по святой наивности привозили с собой не только золото, но и рабынь в качестве привычного антуража. Сводчатые, с затемненными окнами полукруглые комнаты, похоже, все еще издавали негромкое эхо проклятий и молитв, что произносили здесь отчаявшиеся мужчины, которые прибывали сюда в потертых вечерних костюмах с убеждением, свойственным одним лишь азартным игрокам, что поворот колеса или брошенные кости могут навсегда изменить их судьбу.

Пожалуй, больше, чем для азартных игр, казино было приспособлено для порождения иллюзий. Среди такой обстановки и роскоши нельзя было не поверить, что самой судьбой тебе суждено выиграть. Иллюзии зачаровывали дразнившей надеждой победы, что безжалостно и неумолимо притягивало туда принца и нищего, сибарита и отшельника, девственницу и куртизанку.

На третьем этаже над входом, во всю ширину здания в шестьдесят футов расположился кабинет Арманда Фремонта. Окна этого кабинета под названием «Кристалл» выходили и наружу, на широкую лестницу парадного входа, на закругленную подъездную дорогу и сад в глубине территории, а также на внутреннюю часть помещения с видом на сводчатый холл. Окна, обращенные внутрь здания, позволяли видеть только в одну сторону, что давало Арманду возможность наблюдать за гостями, оставаясь незамеченным. В этот момент он смотрел, как Джасмин, одетая в темно-красное платье, верно определенное им как производство фирмы «Диор», прошла мимо Салима, его шофера-великана, и стала подниматься по устланной ковром лестнице в его покои.

В отличие от других помещений казино обстановка «Кристалла» граничила с аскетизмом. На стене висели любимые картины Арманда – старые мастера и несколько работ Ван-Гога, пол застлан огромным ковром из Шариза, который его отец, Аристид, принял от члена королевской семьи из Саудовской Аравии. В отличие от ковра письменный стол ручной работы нес на себе явные черты Скандинавии. Телефоны и аппаратура наблюдения были настоящими произведениями искусства.

– К нам сейчас пожалуют гости, – произнес Арманд, показывая на телевизионный экран.

Дэвид оторвался от чтения бумаг, увидел на экране Джасмин и убрал листки, которые Арманд привез из Нью-Йорка.

– Итак, мы знаем кто и почему, – заключил он невыразительно.

– Мы выявили заводилу, – поправил его Арманд. – Но не соучастника.

– Уверен, что смогу убедить Пьера помочь нам в этом.

Напряженность взгляда Дэвида подействовала на Арманда. Хотя Дэвид лишь про себя произнес слова «проклятый Пьер», Арманд ощущал, как в нем закипает гнев. Он не опасался, что Дэвид поступит опрометчиво. Он никогда не делал этого.

– У нас пока недостаточно фактов, чтобы напрямую говорить об этом с Пьером. – Арманд поспешил добавить: – С учетом того, что оставил нам Александр, сможешь ли ты проследить поступки Пьера?

Дэвид пожал плечами:

– У Александра был контактер в английских банках, которого теперь использует Пьер. Не составит труда выяснить, кто это такой. Но если Алекс заплатил за информацию, а этот человек ушел под корягу… – Дэвид посмотрел на часы. – Банки в Лондоне откроются только через девять часов. Я тут же позвоню.

Он поднялся и посмотрел на Арманда.

– Знаете, нам не стоит ждать. Есть другие способы потрясти позолоченную клетку Пьера – анонимные голоса среди ночи, которые сообщат ему, что знают все его секреты, фотокопия части записей Алекса. Пьер уязвим. Он сломается или удерет. В любом случае мы получим отличную возможность выявить его напарника.

Эта мысль показалась соблазнительной, и Арманд не сомневался, что Дэвид может довести Пьера до паники. Но что-то его останавливало – опасение, что соучастник значительно более скользкий, значительно более опасный, чем Пьер.

– Выясни все, что можно в Лондоне, – предложил Арманд.

– Разрешите, я начну копать и здесь, – настаивал на своем Дэвид. – Лично я заниматься этим не буду, все руками других. Я смогу проследить его повседневную рутину, привычки и прочее. Нам надо чертовски многое узнать о нем, прежде чем нагрянуть.

– Поступай, как тебе кажется лучше. Но будь осторожен.

Арманд остановил Дэвида, когда тот направился к двери.

– С нами теперь Катя. Я не хочу, чтобы она хоть как-нибудь была втянута в это дело.

Дэвид улыбнулся:

– Никто не выйдет ни на нее, Арманд, ни на вас.

Дэвид чуть не столкнулся с Джасмин, когда спускался по следующему пролету лестницы.

– Дэвид, какое удовольствие видеть вас, – проворковала Джасмин. – Какие черные замыслы вынашиваете вы теперь с Армандом?

– Просто стараемся сорвать лишний доллар, – безмятежно отозвался Дэвид.

– Ах, Дэвид, вы опять скромничаете. Всегда отличались этим. Мне действительно хочется почаще видеться с вами.

Дэвид вытащил свою ладонь из ее пальцев.

– Арманд вас ждет. Спокойно ночи, Джасмин. Дэвид прошел мимо гостей, толкавшихся в холле, и юркнул в прохладный полумрак бара «Синяя птица». Он сел на высокий стул в конце стойки, который был постоянно огорожен бархатным шнуром – зарезервирован для Арманда или его гостей. Патина, не только экзотическая смесь женщин из Ливана, Сирии и Египта, но одна из лучших барменш на Ближнем Востоке, налила ему его обычную минеральную воду.

– Вы выглядите так, что могли бы и выпить, коллега. – Патина обожала американские вестерны.

– Но не сегодня, спасибо.

Патина вздохнула. Дэвид никогда во время работы не принимал спиртного. Патина не видела, чтобы когда-нибудь он прикасался к алкоголю. Она даже стала наблюдать за ним. Однажды вечером Дэвид пошутил, что если Патина застанет его с выпивкой в руках, то он женится на ней. И она продолжала следить за ним.

Дэвид поглаживал бокал с минеральной водой, не обращая внимания на происходящее в баре. Он думал о Джасмин, о том, что она приходилась кузиной Пьеру… И какое коварство скрывалось в ее черепашьем панцире шелковистой красоты!

«Знаешь ли ты, Джасмин, о неприятностях Пьера? Не была ли это ты, к кому побежал он, когда Александр припугнул его? А если так, то что ты ему шепнула на ухо, Джасмин?»

Нет. На то непохоже, думал Дэвид, Джасмин интересуют только дела самой Джасмин. Она не пошевелит и пальцем, чтобы кому-нибудь помочь. И меньше всего серому, мелкому человечку вроде Пьера. Она на этом ничего не заработает, кроме риска. Ни денег, ни славы… Никакого смысла.

Дэвид отказался от этой нити. Его мысли, как магнит, потянули его опять к Пьеру. Проведя столько лет на Ближнем Востоке, он больше не удивлялся поступкам богачей. Дэвид принимал меры только тогда, когда могущественные начинали охотиться на слабых и самых беспомощных. Он убил человека, хотя Дэвид восхищался им и уважал его, и ранил другого, которого любил, как отца. Но тот совершил такой поступок, которого не мог простить Дэвид, – ведь он так мало испытал в своей жизни любви.

– Арманд, как прекрасно ты выглядишь!

Джасмин влетела в комнату, сверкая рубиновым и бриллиантовым ожерельем, свисавшим с ее шеи на грудь. Она обняла Арманда, три раза коснувшись щеками его щек по континентальному обычаю.

– Сезон начинается с большого старта, – высказалась она, глядя на толпы дам в вечерних туалетах и мужчин в смокингах, сгрудившихся в зале внизу.

Традиционно официальное открытие сезона в Бейруте падало на второй вторник мая. Однако индивидуальные вечера и праздничные благотворительные дни проводились и раньше, их хозяйки соперничали по количеству блюд, выпивки и развлечений.

– Разве Луис сегодня не придет? – спросил Арманд между прочим.

– Он подойдет попозже.

Значит, это не визит вежливости, заключил Арманд.

Джасмин устроилась в одном из двух кресел, стоявших перед письменным столом. Арманд выбрал их потому, что хотя они и были прекрасными образцами мебели времен Второй империи, они были также исключительно неудобными.

Старые пружины и пучки лошадиных волос неприятно действовали на спину посетителей. Вот почему почти никто долго не засиживался после обычных приветствий. Если Джасмин и ощущала какое-то неудобство, то она умело скрывала это.

– Арманд, я пришла сказать тебе, как мне неприятно то, что случилось с «Мэритайм континентайлом». Просто скандал, что американцы несут об Алексе, особенно в свете сложившихся обстоятельств.

Арманд вынул из увлажнителя сигару «Ромео и Джульетта» и надрезал кончик щипцами.

– Ценю твои чувства и беспокойство, – отозвался он и поднял глаза, чтобы встретиться с ее взглядом. Раздался резкий щелчок, когда щипцы перекусили сигару.

– Представляешь ли ты, что случилось на самом деле, я имею в виду пропавшие деньги?

– К несчастью, нет. Нью-йоркская полиция делает все возможное, чтобы выяснить это.

Джасмин пошевелилась в кресле.

– Конечно, ты не собираешься допустить, чтобы «Мэритайм континентал» захлопнула двери.

– Это будут решать инспекторы американских банков, а не я.

– В случае, если не будут возвращены похищенные деньги.

Он зажег большую кухонную спичку и поднес ее к сигаре. Любезно улыбнулся, чтобы подсластить горькую пилюлю своих слов.

– Твои потуги напустить туману только сбивают с толку. На что ты намекаешь?

В ее черных глазах не отразилось и тени гнева. «Господи, ну и ловкая шельма», – подумал Арманд.

– Мне пришло на ум, – продолжала Джасмин, – что ты можешь попытаться изыскать средства, необходимые для компенсации похищенного в «Мэритайм континентале». Это несложно сделать: предложить для общей продажи акции «Сосьете де Бен Медитерраньен».

Арманд немного склонил голову. Думаю, что это можно сделать.

– Думаю, что просто нетерпимо, даже бессовестно с нашей стороны равнодушно смотреть как порочат репутацию Алекса и губят все, ради чего он работал, – продолжала развивать свою мысль Джасмин.

– Благородные сантименты, – пробормотал Арманд. – Именно это ты и хотела бы рекомендовать, Джасмин, – пустить в общую продажу акции «СБМ» и вместе с ними казино?

Джасмин не отвела взгляда:

– Да, именно это.

– Сколько у тебя акций? – порывисто спросил Арманд.

– Один миллион.

– И в какую сумму, по твоему мнению, банкиры по инвестициям, такие, как Лазард или Морган Стэнли, оценят одну акцию?

– Между сорока пятью и пятьюдесятью долларами.

– Заниженная прикидка. Я бы сказал, ближе к шестидесяти.

Джасмин пожала плечами:

– Возможно, с учетом репутации казино, текущей конъюнктуры рынка, политической обстановки…

– Отвечай на вопрос, Джасмин, чтобы я был удовлетворен. Тогда обещаю самым серьезным образом обдумать то, что ты сказала. Зачем тебе понадобились пятьдесят или шестьдесят миллионов долларов?

Джасмин колебалась. Ее кузен, как продувной адвокат, никогда не задавал вопроса, на который не знал бы заранее ответа. Но если это так, тогда зачем вообще спрашивать, если ответ очевиден?

– Мне нужны деньги, чтобы поддержать кандидатуру Луиса в президенты, – тихо ответила Джасмин, потом добавила: – Но ты знал это, Арманд.

Он поднялся и обошел вокруг письменного стола.

– Да, конечно, знал. Но мне все равно хотелось услышать это от тебя самой. Потому что в течение последнего года ты повсюду создавала впечатление, особенно у Туфайли и других заимов, что я за то, чтобы Луис стал президентом. По этой причине ты почти убедила их поддержать Луиса. Но не совсем. До выборов осталось три месяца. Туфайли и другие пока что не отказались от своих планов. И они не сдвинутся с места, как бы ни устали их зады, пока я не определю свою позицию.

Джасмин старалась сдержать свою вспыльчивость. Хватит ей сидеть в этом отвратительном кресле и играть в кошки-мышки с Армандом.

– Выступишь ли ты в поддержку Луиса?

На мгновение она подумала, что он рассмеется ей в лицо, но он обманул ее предположения. Как и большинство людей, которые могут удовлетворять или отказывать в просьбах, Арманд Фремонт мог не прибегать к уничижению или насмешкам. Даже понимая это, она заморгала, как бы стараясь отвести удар, который, ей казалось, последует.

– Нет, Джасмин, я этого не сделаю, – заявил он со спокойной определенностью.

Возмутившись, она отбросила заранее подготовленную роль.

– Почему? Почему ты так поступаешь? Ты же знаешь, что других кандидатов нет. Ты знаешь, что зуамы без конца пререкаются друг с другом из-за устраивающего их кандидата, предлагают родственников, которые всем неприемлемы. Ты знаешь эти дела – да, все зависит – положение казино тоже – от компромиссного кандидата и гладкого переходного периода. Тогда почему ты не видишь того, что очевидно для всех остальных? Луис прекрасный кандидат. Если ты его поддержишь, все остальные отвалятся. Никто не посмеет соперничать с ним.

– И кем тогда станет Луис, диктатором?

– Не говори глупостей! – Джасмин рассмеялась. – Ты знаешь, что у Луиса нет такой склонности. К тому же возле него будут люди…

Только через секунду она сообразила, что попала в расставленную для нее ловушку.

– Какие люди вокруг него? – негромко спросил он.

– Ты, конечно, – ответила она, стараясь оправиться. – Другие зуамы…

– И ты тоже, не так ли?

Джасмин чувствовала, как его взгляд проникает до самых источников ее мыслей, как ждет, что ее слова переплетутся с ложью.

– Понятно, я буду с ним. В конце концов, он же мой муж.

– Ты не только будешь рядом с ним. Не считаешь ли ты, что зуамы не понимают, что за человека – получеловека – представляет собой Луис? Но ошибаются они в том, считая, что если Луис будет избран, то они станут вертеть им. Они недооценивают тебя, Джасмин. Я бы на твоем месте просто оскорбился. Сказать по правде, ты, а не Луис, станешь управлять Ливаном. Ты хочешь потратить миллионы на себя, а не на него, приблизиться к трону. – Арманд улыбнулся. – А этого-то я никогда и не допущу.

Она отступила назад, красные складки платья каскадом ниспадали с бедер. Ее глаза сверкали безумием, что говорило о ненависти или страсти.

– Ты не допустишь. Действительно, Арманд, зачем строить из себя шута горохового? Передо мной-то ты можешь не разыгрывать бессребреника. И ты, и казино имеют в этом большую ставку. Если к власти придет не тот мужчина, то это может принести вред, даже закончиться трагически.

– Или не та женщина. Меня не так тревожит твое стяжательство. Это я могу понять. Я испытываю отвращение к твоей жажде власти, к наслаждению, которое ты испытываешь, повелевая другими. Быть обязанным тебе или твоим капризам все равно что сидеть в яме в ожидании выкупа.

Джасмин вплотную приблизилась к нему. Она так разгорячилась, что от ее тела шел запах.

– Ты прав, Арманд. Я позабочусь о том, чтобы Луис вел себя правильно. И гарантирую, чтобы в первую очередь была вознаграждена наша семья. Ты считаешь, что знаешь меня, но многого ты не видел, не испробовал, не испытал. Ты человек широкого кругозора, но ты еще обследовал не все горизонты. Для этого тебе достаточно лишь протянуть руку.

Она стояла так близко, что Арманд ощущал большую с ней интимность, чем если бы она бросилась ему на шею.

– Уходи, Джасмин, – прошипел он. – И пойми одну вещь. Если вы с Луисом станете продолжать ваши глупости, то я положу этому предел. Его я накажу и отпущу. Тебя же я сломаю!

Джасмин почувствовала, как силы покидают ее. Она так близко подошла к черте. В какой-то момент ей показалось, что в его костях началось потрескивание капитуляции. Но этот момент миновал.

– Это будет нелегко, Арманд. – Она улыбнулась. – Совсем нелегко. И я не поставлю эти слова тебе в вину. Уверена, что ты их пересмотришь.

 

ГЛАВА 11

Катя так крепко спала, что, проснувшись, почувствовала себя отдохнувшей и энергичной. Было только начало восьмого. Через час за ней заедет Арманд. Она поторопилась принять душ и через двадцать минут вернулась в спальню. На только что застеленной кровати что-то лежало.

– Что такое?

В ответ ей улыбнулась маленькая темноволосая женщина с нежным оливковым цветом лица и карамельными глазами.

– Бонжур, мадемуазель, – поздоровалась она. – Меня зовут Мария, я – ваша горничная. Хотите примерить некоторые ваши платья?

Катя не верила своим глазам. На кровати был разложен целый набор вечерних туалетов, который мог поступить только из мастерских модельеров. Ее осмотра ждала дюжина вечерних туфель, а комод был набит шелковым нижним бельем с кружевами и оборками.

– Откуда все это взялось? – спросила Катя.

– По заказу мистера Фремонта. Катя провела пальчиками по платьям.

– Но как он узнал мой размер?

Она оглянулась, стараясь найти свой брючный костюм, но его не было. Мария понимающе улыбнулась.

– Я не могу принять это.

– Мистер Фремонт скоро возвратится, – сообщила ей Мария. – Я обещала ему, что вы будете готовы.

Катя беспомощно огляделась.

– Ну, что же. Думаю, не надо заставлять мистера Фремонта ждать, правда?

В ответ Мария широко улыбнулась.

– Вам действительно не стоило делать этого?

– Чего этого?

– Одежды… всего остального. Арманд рассмеялся:

– Но вы пока что не видели всего остального.

Белый «роллс» скользил по Гранд-Корниш, Катя спросила:

– Кто ваш шофер? Никогда не видела такого крупного мужчину!

Шофер, казалось, занимал все переднее сиденье машины, его огромные ручищи закрывали все рулевое колесо. Лысина поблескивала в мягком внутреннем освещении машины, а взглянув в зеркало заднего обзора, Катя с содроганием увидела холодные черные глаза, которые сверкнули на нее.

– Салим турок, – сообщил Арманд несколько понизив голос.

– Где вы его отыскали?

– Я специально искал такого человека. И нашел его, когда ему было всего тринадцать лет, и поверите ли, уже тогда он был почти такого же роста. Он выступал на карнавале, гнул зубами железные прутья, боролся с питоном, выполнял другие трюки, значительно менее приятные, чем названные мною. Всю жизнь к нему относились как к ненормальному, и занимался он делами, которые обычно поручаются ненормальным.

– Пока не появились вы. Арманд пожал плечами:

– Салим очень смелый, добрый человек. Он никогда не позволит обидеть вас.

Катя ждала, что Арманд продолжил рассказ, но вместо этого он запустил руку в карман своего пиджака, выудил оттуда ювелирную коробочку и протянул ее Кате.

– О, нет! Не могу принять.

– Аксессуары, – промолвил Арманд.

Катя ахнула, когда раскрыла коробочку. Внутри находилось бриллиантовое ожерелье, двойная цепочка которого замыкалась вокруг огромного сверкающего рубина.

Катя покачала головой:

– Не могу принять этого…

– Тогда считайте, что вы получили это напрокат на сегодняшний вечер.

Катя пристально смотрела на прекрасные камни, лежавшие у нее на коленях. Но только когда машина подъехала к казино, она быстро защелкнула ожерелье на своей шейке.

С наружной стороны казино заливали красные, голубые, белые огни, что само по себе было великолепно. Но для Кати, на которую нахлынули детские воспоминания о ее единственном посещении этого заведения, все здесь показалось царственно великолепным, лучше всяких сравнений.

На обитых панелями стенах холла висели очень дорогие гобелены, в залах толпились разодетые мужчины и женщины, которых влекли сюда ожидавшие их веселье и, если повезет, выигрыш. Раздавался смех и звучали голоса на дюжине разных языков – от арабского до австралийского варианта английского. Швейцары и носильщики в красных мундирах и фесках сопровождали прибывающих в ресторан «Синяя птица», в залы для игр, а пришедших на спектакль – на второй этаж.

– Добрый вечер, мисс Мейзер.

Катя взглянула на высокого, атлетического склада мужчину, который неожиданно появился перед ней.

– Катя, разрешите представить вам Дэвида Кэбота, – произнес Арманд.

– Рада познакомиться с вами.

– Взаимно, мисс Мейзер. Арманд, можно вас на два слова? По поводу Лондона.

Арманд извинился, Катя отвернулась в то время, как двое мужчин, сблизившись, начали шептаться. Потом Арманд опять подошел к ней.

– Кто это такой? – спросила Катя, почему-то думая, что Дэвид Кэбот артист.

– Специалист по вопросам безопасности, – ответил Арманд. – Похоже, что к нам должен пожаловать шулер.

– Шулер?

– Мошенник карточной игры. Игрок, который считает колоду в азартной игре баккара… и даже хуже того, завел себе сообщника с одним из игроков на раздаче, который сдает ему карты снизу колоды.

– Здесь? В этом заведении?

– Особенно в этом заведении, – мрачно заметил Арманд. – Казино, как магнитом, притягивает всяких жуликов и проходимцев со всего света. Не думайте, что вы сможете распознать их. Ни за что не сумеете. Эти подонки ведут себя и одеваются как миллионеры. Они прикрываются пожилыми, богатыми матронами или используют продажных бывших танцовщиц, чтобы отвлечь от себя внимание. Если мы не будем настороже, то они оберут нас до нитки.

После такого объяснения и предупреждения он проводил Катю в главный игровой зал – «Большой салон». По пути туда их с Армандом останавливали с полдюжины раз. Было похоже, что Арманд знал здесь каждого от арабских королевских особ и европейских аристократов до самых простых пажей, был в равной степени внимателен со всеми. Но, возможно, немного более внимателен с женщинами, подумала Катя. Женщины подходили к Арманду непрерывной чередой, бегло кивая и оглядывая Катю, но все свое внимание – и во многих случаях значительную часть обнаженных грудей – уделяя Арманду. Были там богатые вдовушки во всем черном с лицами, покрытыми толстым слоем белой пудры, на фоне чего ярко выделялись их красные и алые губы; элегантные матроны, опиравшиеся на руку своих мужей или, как в нескольких случаях заподозрила Катя, на руку своих сутенеров. Были там и юные красавицы: черные до голубизны, изящные, как статуэтки, африканки, деликатные, как лепестки цветов, азиатки, разбитные скандинавки, которым нравилось флиртовать и поддразнивать мужчин. Со всеми Арманд вел себя как истинный джентльмен, останавливался, чтобы представить Катю, затем сосредоточивал все свое внимание на стоявшей напротив него женщине, создавая у нее впечатление, что она единственная женщина во всем зале.

– У вас масса поклонниц, – заметила Катя, удивленная нотками раздражения в своем голосе.

– Все надо относить на счет того, что я тут хозяин, – объяснил Арманд просто.

Основной зал для азартных игр был впечатляющим. Потолок высотой не менее шестидесяти футов был облицован полихромированным стеклом. Колонны розового мрамора с прожилками поддерживали арки и множество хрустальных люстр, отбрасывавших яркий красноватый свет от стоявших внизу игральных столов. Несмотря на толпы народа, звуки приглушались и поглощались толстыми коврами и специальной плиткой, покрывавшей стены.

– Ничего из этого я не запомнила, – выговорила, наконец, Катя.

– Посмотрим, что вы скажете, когда увидите зрительный зал, – отозвался Арманд. – Завтра мы открываем новое кабаре.

Она следовала за Армандом, и ей стало передаваться возбуждение, царившее вокруг. Она задержалась у стола с рулеткой, привлеченная выражениями ожидания, страха, иногда отчаяния на лицах игроков. Их напряженность и сосредоточенность ускоряли ее пульс. Радость от выигрыша или унылая покорность от проигрыша приводили ее сердце к восторгу и замиранию.

– А что находится там? – спросила она Арманда, показывая на ниши, отгороженные бархатными шнурами и охраняемые двумя джентльменами в черных костюмах.

– Индивидуальные комнаты, – ответил он. – Здесь играют только в баккара, входной билет стоит сто тысяч долларов. – Арманд улыбнулся, видя, как удивилась Катя. – Для большинства этой публики сто тысяч – небольшие деньги. Посмотрите на них. Немецкий издатель из Мюнхена, мультимиллионер. Рядом с ним хозяин компании «Аэроармз», поставщика современных вооружений для французского правительства. В туалет сейчас направляется трезвомыслящий, консервативного склада швейцарский банкир… Интересно, что сказали бы о нем клиенты, если бы увидели его здесь? Тут шейхи и принцы, индийские махараджи, султан из Брунея. Все они приехали сюда из спортивного интереса. Их не беспокоит, сколько они потратят, если это доставляет им удовольствие. Если они выиграют, тем лучше. Но и мы, и они знаем, что они приедут сюда опять; наше заведение внакладе не останется.

– С деньгами можно делать все что угодно, – заметила Катя. – Это почти непристойно.

– Вы удивитесь, что именно на них делается, – подогрел ее интерес Арманд.

Но Катя не успела спросить его, что означают эти его загадочные слова. Арманд повернулся, обратившись к крупье. Катя обратила внимание на то, что и раньше он подходил к сотрудникам и о чем-то с ними недолго шептался. Чаще всего ему отвечали кивком или качали головой. И Арманд отходил, как будто он не вступал ни с кем в контакт, и опять брал на себя роль хозяина.

– Арманд, думаю, что нам следовало бы…

– Катя, извините…

В его голосе прозвучало предостережение. Катя посмотрела вокруг, но, видимо, Арманд заметил что-то такое, чего она не увидела. Он увлек ее к одной из касс, укромно расположившейся в углублении рядом с мраморной колонной. К ним неожиданно подошла женщина.

– Месье Фремонт, слава Богу!

Арманд взглянул через плечо. Катя увидела, что его взгляд был испытывающим. Как будто он решал вопрос, посвящать ее или нет в то, что произойдет. Она была молоденькая и очень красивая, но глубоко опечаленная. Когда-то прекрасная одежда обносилась, замшевые туфли порвались. Морщины и складки на ее смуглом лице говорили о долгом физическом труде. Это что-то иное, подумала Катя, что именно? Затравленность, испуганное выражение лица напомнили Кате незаконных эмигрантов из Мексики, которых она защищала, лица беспомощных граждан, лица отчаявшихся.

– Все наладится, – Арманд так тихо произнес эти слова, что его губы едва шевельнулись. Он повернулся так, что закрыл собою эту женщину, которая стояла возле мраморной колонны. – Все уже устроено. Я рад, что вы безопасно добрались сюда.

Женщина, как в молитве, закрыла глаза.

– Благослови вас Господь! – прошептала она. Арманд вынул из кармана бланк.

– Вот предъявите это кассиру. Он выдаст вам некую сумму денег. Играйте за шестым столом в «Американском зале». Крупье предупрежден о вас. Гарантирую вам удачу сегодня.

Женщина неотрывно смотрела на Арманда, потом, к удивлению Кати, схватила его руку и поднесла к своим губам.

– Да благословит вас Господь! – повторила она, как заклинание.

Катя наблюдала за женщиной, которая подошла к кассе.

– Арманд, объясните мне, что же здесь все-таки происходит?

– Любезность для старого друга, Катя, – улыбнулся он натянуто. – Прошу прощения. Мне надо на минутку отлучиться. – Знаком он показал на одного из охранников. – Франсуа к вашим услугам, а я вернусь через несколько минут.

– Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезным, мадемуазель? – спросил охранник.

– Спасибо, мне ничего не нужно.

Катя пошла между столов под звуки вращающегося колеса рулетки и грохочущего шара, перепрыгивающего через ребра колеса и нарушающего ровное течение ее мыслей. «Что еще происходит здесь?» – спрашивала она себя. Ее так сбило с толку странное поведение Арманда, что она совершенно не заметила, как к ней подошла Джасмин.

– Катерина! Какая приятная неожиданность! Вы все-таки приехали сюда к нам. – «И как вам это удалось сделать, Катерина? – гадала Джасмин. – Ведь газеты назвали вас основным подозреваемым в деле «Мэритайм континентала».

– Джасмин! Привет.

– Пойдемте, вы мне должны обо всем рассказать, – она подхватила Катю под руку и увлекла ее в «Большой салон», главный зал игры. – Когда вы приехали?

– Сегодня после обеда, – нервно ответила Катя, бросая взгляды по всему залу в надежде заметить Арманда.

– Правда? И вы уже успели сделать покупки… Джасмин критически оценила вечернее платье Кати.

Оно было создано модельером Баленсиагой из материала светло-розового цвета, открывающегося на спине вроде тюльпана и свисающего с плечей на усыпанных драгоценностями бретельках. Платье, несомненно, было фабричного производства, но, как отметила про себя Джасмин, оно подошло к фигурке Кати как специально сшитое для нее.

– Надолго ли вы сюда пожаловали? – продолжала спрашивать Джасмин, не обращая внимания на то, что этот допрос Кате не нравится.

– По правде сказать, не знаю…

– И эта ужасная ситуация, возникшая в Америке! Все, что теперь говорят о вашем отце. Позор! Неужели в полиции и впрямь думали, что вы замешаны в это?

– Мне бы и в голову не пришло, что вы слышали обо всем этом, находясь здесь, – отозвалась, сдерживая себя, Катя.

Джасмин отступила на шаг.

– Если я вас обидела, простите. Просто я вспомнила прежде всего вас, когда услышала о случившемся с «Мэритайм континенталом». – Джасмин помолчала. – Катя, вы быстро поймете, в Бейруте секреты долго не держатся. «Миддл ист рипорт» – наш вариант вашего журнала «Тайм» – поместил пространную статью в своем последнем номере.

– Простите, – извинилась Катя. – Это был какой-то кошмар. Честно говоря, это стало одной из причин, приведших меня сюда. Арманд решил, что для меня будет лучше на некоторое время убраться оттуда… пока все не выяснится.

– Прекрасная мысль, – решительно согласилась Джасмин. – Мы члены одной семьи, Катя. Знайте, что вы можете приходить ко мне в любое время, когда пожелаете. Поверьте, я вполне понимаю, что вы переживаете: сначала вы потеряли отца, а теперь вот это. Надеюсь, вы позволите мне быть вашим другом?

Нервы Кати успокоились, она почувствовала прилив теплоты к этой женщине, которая выражала ей свое сочувствие.

– Спасибо, Джасмин. Это многое значит для меня.

– Тогда вы не станете возражать, если я заеду за вами и представлю вас некоторым из моих друзей? Они очень занятные и интересные люди. Знаю, насколько занят Арманд, и я не позволю, чтобы вы в одиночестве бродили по этому его заведению.

Катя засмеялась.

– С удовольствием встречусь с ними. Спасибо. – Она уже собиралась предложить Джасмин присоединиться к ней с Армандом, когда Джасмин кивком указала на вход в «Большой салон».

– А вот и ваш блуждающий рыцарь! – засмеялась она. – Ну, я оставляю вас на его попечение. Поверьте, Арманд поможет вам все уладить. Но я жду, что завтра вы заедете ко мне. Мы поедем куда-нибудь обедать и, не торопясь, поболтаем всласть.

У окошечка кассы Джасмин подписала чек на пять тысяч ливанских фунтов. Потом передумала и удвоила эту сумму. Ее радовала удача. Катерина – прекрасная девушка, воспитанная в этом невинном американском духе. Может быть, если судьба окажется благосклонной, ей удастся соблазнить Катю отправиться вместе с ней и Луисом в какую-нибудь увеселительную поездку? В конце концов, у нее никогда не было американской девушки, по рассказам Луиса, они очень даже недурны.

– А, Катя! Извините, что заставил вас ждать.

Не останавливаясь, Арманд подхватил Катю под руку и повел ее в ресторан «Синяя птица».

– Не Джасмин ли сейчас болтала с вами?

– Да, замечательная женщина. Похоже, она старается сделать все возможное, чтобы помочь мне.

– Правда? Очень великодушно с ее стороны.

Катя безошибочно услышала подтекст в словах Арманда. Это удивило ее – не только тон, но и направленность иронии. Учитывая все, что Арманд рассказывал ей о родственных отношениях в Ливане, она даже не могла допустить возможностей разногласий в семье.

Арманд привел Катю в отдельный обеденный зал, отгороженный с двух сторон художественным стеклом со сложным матовым орнаментом. Как только они вошли в помещение и стеклянная дверь закрылась, гул общего зала ресторана исчез. К тому же – Катя это поняла – снаружи нельзя увидеть, что находится внутри, а из самого помещения все было видно. Это позволяло находившимся здесь людям видеть все, что происходит в ресторане.

– Один из моих грешков, – заметил Арманд, читая ее мысли. – Хочу знать, что происходит в моем скромном заведении.

– Ага! – отозвалась Катя с подтрунивающей улыбкой.

Она села на бархатный диванчик и стала смотреть в окно, через которое открывался широкий вид на сады казино и на более дальнюю перспективу, на катящиеся волны Средиземного моря, освещенную набережную. Метрдотель вырос как из-под земли, осторожно неся запыленную бутылку красного вина и длинную свечку для обеденного стола. Он откупорил бутылку и положил пробку перед Армандом.

– Мы подождем несколько минут, пока вино подышит и осядет, – пояснил Арманд, взял Катю за руку. – Как вам все это?

– Я потрясена, – откровенно ответила Катя. – Все это… – она обвела взглядом комнату. – Я не видела ничего подобного.

– На вас очень много свалилось, – мягко произнес Арманд. – Пусть все рассудит время, постарайтесь успокоиться.

– Но все-таки остается одна проблема. Как мне поступать, если я не знаю, что случилось? Кто-то или что-то вторгся в мою жизнь и перевернул ее вверх тормашками. Мне надо знать, кто это сделал и почему, Арманд.

Катя внимательно наблюдала за ним. Он не отводил взгляда от ее глаз, и она была уверена, что он знал, чего она хочет добиться. Он приподнял бутылку с вином и придвинул свечу поближе к ее горлышку, взял графин и вылил в него вино, внимательно наблюдая за тем, чтобы осадок остался в бутылке. Букет двадцатилетней выдержки вырвался наружу.

– Отведайте.

Катя колебалась, потом поднесла свой бокал ко рту. Вино представляло собой багряный нектар, его вкус был таким, которого раньше она никогда не ощущала.

Арманд наблюдал, как на лице Кати отразились удивление и удовольствие. Жонглирование вином дало ему очень небольшой выигрыш во времени. Всю жизнь ему приходилось принимать решения такого же рода, что и теперь – определять, скольких людей надо посвящать в текущие дела и склонять их действовать по своему усмотрению. Он считал, что панцирь, защищавший его душу, стал настолько толстым, что такого рода обман его совсем не тронет. А разве Катя составляет исключение? Под кончиками ее пальцев этот панцирь становился очень хрупким.

«Она ищет истину, которую я не могу сообщить ей без риска, что она поступит опрометчиво. Скажет или сделает что-нибудь такое, что потом поставит под удар ее жизнь. Пока я не запрячу Пьера и его друзей куда надо, истина может оставаться нераскрытой».

– В самолете вы могли открыть мой кейс, – сказал Арманд. – Почему вы этого не сделали?

Катя вздрогнула от заданного с такой прямотой вопроса, но очень быстро оправилась.

– Думаю, потому что не сую свой нос куда не следует.

– Даже когда это касается вас?

– Может быть, в этих случаях особенно. – Она помолчала. – Я не поступила так с вами. Мне не хотелось портить наши отношения. – Рассмеялась. – Может быть, я не такая храбрая, как считала.

– Не надо недооценивать себя.

Арманд засмотрелся на цветные блики, возникшие от отсветов на стекле. Он отпивал вино, надеясь, что ему удастся представить все в каком-то приятном свете.

– Ваш отец оставил кое-что, относящееся к «Мэритайм континенталу».

Катя вздрогнула, будто прикоснулась к пламени.

– Расскажите, Арманд. Ради Бога, расскажите мне об этом!

Он взял ее руку.

– Немногое, но для начала хватит. У Александра был человек в лондонском банке, который сообщил ему, что возникает ситуация, которая, если она выйдет из-под контроля, может повредить «Мэритайм континенталу».

– Какого рода ситуация?

– Растрата.

Катя покачала головой.

– Значит, он знал! – прошептала она. – Все это время он знал, что что-то должно произойти.

– Не делайте поспешных выводов! – живо возразил Арманд. – Алекс не знал, каким образом это может затронуть «Мэритайм континентал». Я подозреваю, что он пытался выяснить дополнительные подробности, когда… когда был убит.

– Назвал ли он какую-нибудь фамилию?

– Да, фамилию своего контактера в Лондоне.

– Сообщил ли этот… контактер моему отцу имя подозреваемого растратчика в «Мэритайм континентале»?

– Нет, в записях Алекса нет ничего, что намекало бы на это, – ответил Арманд недовольный собой.

– Нам надо поговорить с этим человеком в Лондоне, – заявила Катя.

Арманд поднял руку:

– Это не так просто сделать. Похоже, что он пропал. Как раз сейчас я занимаюсь этим делом.

– Надо разыскать его, Арманд! Если он знал о растрате, может быть, он знал также, кто вовлечен в это дело в «Мэритайм континентале»? Разве это непонятно? Такая информация пригодилась бы районному прокурору. Она оправдала бы меня, Эмиля, банк! – В глазах Кати засветилась надежда. – Разрешите мне взглянуть на записи отца, Арманд. Может быть, вы в них что-то просмотрели или неправильно поняли, что-то такое, что я уловлю.

– Катя, выслушайте меня внимательно и, пожалуйста, не обижайтесь, прошу вас. Алекс указал не только имя одного человека. Он назвал другого человека, очень могущественного, очень влиятельного. Мне непонятно, как он попал во всю эту историю, поэтому мне надо действовать с чрезвычайной осторожностью.

– Кто он такой? – спросила Катя, перебивая его. – Если он находится в Нью-Йорке, я помогу вам найти его.

Арманд покачал головой:

– Пег, он находится здесь, в Бейруте. И если он пронюхает о том, что я навожу справки, то последствия могут оказаться ужасными.

Катя отреагировала так, как будто получила пощечину.

– Вы хотите сказать, что не верите мне?

– Я хочу сказать, что на карту поставлена жизнь людей, – ответил Арманд. – Я прошу вас, Катя, доверьтесь мне. Разрешите мне действовать по-своему, так как у меня лучше всего получается.

Ее подмывало дать ему отповедь, но она подавила гнев, заставила себя проявить внешнее спокойствие.

– Что, по-вашему, я могу сделать такого ужасного? – спросила она.

– У меня нет ни малейшего представления. И думаю, что вопрос скорее надо ставить так: что вы сделаете вообще?

– Как я сказала, если я точно буду знать, что написал мой отец…

– Катя, при всем моем уважении к вам я должен сказать, что вы мало что знаете о делах «Мэритайм континентала». И осмелюсь добавить, что практически совсем несведущи в делах финансовых кругов Лондона или других мест. Вы не знаете, что надо спрашивать и кому задавать вопросы. Тут мы имеем дело с очень скользкими людьми. Если только они заподозрят, что кто-то под них копает, они заткнутся. Или хуже того, обратятся против вас. Я не допущу такого оборота.

– Вы привыкли за всех принимать решение о том, как поступить лучше? – спросила она с иронией.

– Отнюдь нет, – спокойно ответил он. – Но я действительно надеюсь, что люди вашего воспитания и интеллекта понимают, когда им требуется совет, и поведут себя достаточно ответственно, чтобы воспользоваться полезным советом.

Если бы он сказал что-нибудь другое, если бы хоть немного посчитался с ее мнением или дал бы какое-нибудь даже липовое объяснение, то, возможно, Катя согласилась бы с ним, хотя бы на время. Но слова Арманда ужалили и унизили ее. Сказав это, он переступил границу того, что Катя считала правильным и справедливым.

– Это ваше последнее слово по этому вопросу?

– На данный момент другого не может быть. Надеюсь, вы понимаете это…

Катя встала из-за стола:

– Нет, не понимаю. Честно говоря, если вы ведете здесь дела таким образом, то это ужасно.

Катя смягчила тон своего голоса.

– Вы были лучшим другом моего отца. Вы взяли что-то, что принадлежало ему, что могло бы помочь мне. Я приехала сюда, потому что поверила вам, Арманд. По истечении стольких лет я не забыла первое посещение… – Голос Кати дрогнул. – Никакой друг не поступит так, как с легким сердцем поступаете вы. Мне непонятна такая дружба, Арманд. Так вы называете…

Катя резко отворила стеклянную дверь и, глядя прямо перед собой, быстро пошла из ресторана. Она была уже почти возле самого выхода, когда сильная рука подхватила ее за локоть и направила к бару.

– Кто вы такой? – сердито спросила Катя. Потом, несмотря на гнев, она узнала это лицо.

– Вы вспомнили?

– Да, мистер Кэбот, вспомнила. Приятно увидеть вас опять. А теперь с вашего разрешения я пойду.

– Нет, теперь вам надо меня выслушать.

Дэвид подтолкнул Катю к последнему высокому стулу у стойки бара, который в часы приема пищи практически пустовал.

– Вы знаете, чем я занимаюсь? – спросил Дэвид.

– Вы что-то вроде охранника. Дэвид покачал головой:

– Не просто охранник, мисс Мейзер. Один из лучших специалистов в этой области. Если хотите, можете спросить окружающих.

– Зачем мне это?

– Потому что я тот человек, который собирается установить, кто вырвал сердце из «Мэритайм континентала».

Глаза Кати расширились.

– Не знаю, что у вас происходило там, – продолжал Дэвид, кивнул в сторону ресторана. – Но рискну высказать догадку, скажу, что Арманд оказался не очень откровенным. Не судите его строго, мисс Мейзер. Он хорошо знает, что делает, и под рукой у него наилучшие для этого средства.

– Вы хотите сказать, что Арманд рассказал вам О содержании бумаг моего отца?

– Он не мог поступить иначе, верно?

Катя покраснела, допустив такую оплошность.

– Значит, получается, что все могут знать, что происходит, кроме меня. Благодарю вас за откровенность, мистер Кэбот. Доброй ночи!

– Мисс Мейзер! – Катя взглянула через плечо. – Не позволяйте своей гордыне становиться поперек дороги. Здесь речь идет не о людях, которые делают вид, что руководят революцией. Здесь идет смертельная схватка. Весь город – одно большое ухо. Не говорите ничего лишнего.

Дэвид почувствовал, как взгляд Кати пригвоздил его к стойке бара.

– Спасибо за совет, мистер Кэбот. Почему бы нам не подождать и не посмотреть, что вы раскопаете? Может быть, вы измените мотив своей песни?

 

ГЛАВА 12

– Фремонт слушает!

– В Лондоне скверная погода, – понеслись слова Дэвида Кэбота. Голос по кабелю, проложенному на дне моря, звучал тише обычного, показывая Дэвиду, что связь с Армандом налажена.

– Как поживает наш друг в банке «Риджент»?

– Похоже, что Кеннет Мортон, заведующий отделом иностранной валюты, взял отпуск за свой счет, – немногословно ответил Дэвид.

– Без оплаты?

– Без оплаты. Он сослался на то, что его отец находится при смерти на юге Франции.

– Это правда?

– В его семье имеются французские корни, и его отец действительно ушел в отставку и поселился в Провансе. Но Мортон отправился в поездку налегке, чемоданы оставил в своей квартире. Похоже, совсем ничего не взял из своего гардероба. Перед дверью стояли три бутылки молока, что говорит либо о его рассеянности, либо о том, что он сорвался с места сломя голову.

– Вы думаете, что правильно последнее предположение?

– Да.

– Когда вы позвоните опять?

– Когда приеду в Прованс.

– Дэвид, проявляй осторожность. Если Мортон еще там не появился, то его может разыскивать кто-нибудь еще. Или ждать, не проявит ли интереса третье лицо.

– Я всегда настороже, Арманд. Вы это знаете.

– Повесели меня, прими дополнительные меры предосторожности.

– Обязательно. Как там мисс Мейзер?

От любого другого этот вопрос прозвучал бы в подтрунивающем тоне. Дэвид спрашивал на полном серьезе.

– Мы пока что успели поговорить о немногом с момента ее приезда сюда.

– Думаю, вам тоже следует быть с ней начеку, Арманд. Эта девушка строптивая. Не позволяйте ей одурить себя.

Это было мнение профессионала, и Арманд соответственно отнесся к нему. Несмотря на это, тон Дэвида подействовал на него раздражающе.

– Я позабочусь о ней. Наступила пауза.

– Когда все закончится, вы оба увидите, что получилось, – мягко заметил Дэвид. – Просто постарайтесь пока что держать ее в стороне. До свидания, Арманд.

Арманд медленно положил трубку на рычаг. Что имел в виду Дэвид своими последними замечаниями? Почему у него с Катей должно что-то произойти?

Арманд был раздосадован. Слова Дэвида укололи его как заноза, которую он не мог вытащить.

«Или, возможно, Дэвид что-то заметил, увидел что-то такое, что отчетливо написано на моем лице и что каждый может прочитать, кроме меня самого?»

Катя и Джасмин сидели на террасе гостиницы «Финикия». Поскольку хозяева ни за какую цену не смогли получить выхода на пляж, то возле отеля построили огромный неправильной формы плавательный бассейн, выложенный плитками трех оттенков голубого цвета. На одном его конце, прямо за террасой, находилась толстая стеклянная стена, так что посетители бара и обеденной площадки на открытом воздухе могли наблюдать акробатические движения пловцов под водой. Катя улыбнулась, посмотрев на тройку мускулистых молодых людей в плавках, походивших просто на веревочки, которые подплыли к стеклу и похотливо ухмылялись.

– Вы устраиваетесь понемногу, – заметила Джасмин.

– А как же иначе?

Джасмин восторженно хлопнула в ладошки.

– Вы скоро станете настоящей жительницей Бейрута! Мы все фаталисты.

Катя улыбалась и маленькими глоточками отпивала очень охлажденное вино «Кортон-Шарлеман», которое Джасмин заказала к обеду. Она не думала, что ее размолвка с Армандом породит стену молчания, но получилось именно так. К тому времени, когда Джасмин позвонила и пригласила ее на обед, Катя готова была взорваться.

– Если вы найдете, что я говорю слишком прямо, предупредите меня об этом, – начала разговор Джасмин, прислонив к руке официанта свою согнутую ложечкой ладонь, когда он давал ей прикурить сигарету. Катю поразила чувственность этого элементарного жеста. – Люди говорят мне, что я слишком прямолинейна, но мне плевать. Вы можете не говорить мне ничего такого, чего не хотели бы сообщать мне.

– Прекрасно.

– Не секрет, что на вас легло ужасающее бремя, – продолжала Джасмин. – Но по правде говоря, окружающая вас тайна придает вам печать великолепия. Могу заверить вас, что вы на языке у всего Бейрута!

Катя покривилась:

– Я видела, что люди глазеют на меня, когда шла сюда. Не уверена, что мне это нравится.

Джасмин оглянулась по сторонам, оценивая обстановку.

– Но, может быть, это связано с вашей одеждой. Катя непонимающе уставилась на нее. Она выбрала простую белую юбку и голубую шелковую блузку в горошек, что вполне соответствует данному случаю, подумала она. Пока она не увидела, во что одеты другие женщины, пока не приехала Джасмин в желтовато-зеленом креповом платье.

– Вашу одежду можно быстренько подправить, – продолжала Джасмин. – Я хочу сказать, что мне понятны ваши переживания. Смерть Александра, все, что случилось потом, в общем… хочу, чтобы вы знали, что я готова оказать вам любую помощь. Сейчас не время истязать себя, Катерина. Уверена, что Арманд принимает нужные меры, чтобы покончить с этим идиотизмом. Но он человек практического склада. Он не всегда знает, что нужно женщине. Поэтому, если вам понадобится совет или вы захотите с кем-то поделиться мыслями, звоните мне. Я хочу стать вашим другом.

Катю это удивило и растрогало. Она решила пренебречь мнением Арманда и довериться своему собственному первому впечатлению о Джасмин как о порядочной и доброй женщине.

– Это очень любезно с вашей стороны, – отозвалась Катя.

Когда официант принес салат из омаров, Джасмин подняла свой бокал:

– Чин-чин, дорогая моя. За удачу!

На протяжении всего обеда Джасмин поддерживала беседу, рассказывала о людях, сидевших за другими столиками, сообщала о них сочные подробности. Она потчевала Катю байками о различных балах-карнавалах, которые намечались, и уговаривала ее, даже если все ее время уже расписано, принять участие в этих празднествах. Катя не смогла найти в себе решимости отказаться.

Солнечный свет и охлажденное вино возымели свое действие. Салат оказался великолепный, порция обильной. Катя поражалась, наблюдая, как Джасмин аппетитно уписывает все до последнего кусочка, но сохраняет подтянутую фигуру с тонкой талией. Джасмин прочитала ее мысли.

– В Бейруте женщины проводят все свое время на улице и в воде. Мы любим танцевать, и нам приходится вышагивать многие мили, когда мы отправляемся за покупками.

После того как подали кофе «капуччино», Джасмин заметила:

– Итак, скажите, есть ли какие новости из Нью-Йорка?

– Ну, полагаю, что некоторые из них недурные, – ответила Катя. – Знаете ли вы Эмиля Бартоли?

– Слышала о нем, – ответила Джасмин. – Некоторые банкиры, которые любят называть его Бартоли Борджия, в восторге от того, что он оказался замешан.

– Это честный, порядочный человек, на долю которою выпали адские испытания! – Катя нахмурилась перед тем, как рассказать ей о двух своих телефонных разговорах с Эмилем. Когда в управлении районного прокурора Нью-Йорка узнали, что Катя удрала в Бейрут, то Бартоли арестовали вновь. И потребовалась максимально убедительная аргументация его адвокатов для того, чтобы его выпустили под залог потрясающей суммы – пять миллионов долларов. Бартоли не знал, кто внес эти деньги. Не знала этого в тот момент и Катя, пока путем исключения не вышла на фамилию единственного человека, у которого не только была такая сумма, но было и желание, не колеблясь, внести ее, – Арманда. Когда она спросила его об этом, то Арманд лишь улыбнулся и пожал плечами.

Катю огорчило, что она стала причиной новых унижений Эмиля, но отношение к этому самого банкира удивило ее.

– Вы поступили совершенно правильно, – сказал он ей. – Арманд пытался выяснить, не оставил ли Александр какие нити для нас. Вы должны позаботиться о своих интересах. Но у вас обоих общая цель. Арманд могущественный союзник. У него имеются связи во всем мире. Работайте вместе с ним, Катя. Теперь он наш единственный шанс. – Эмиль сообщил также, что своим бегством Катя укрепила убеждение в суде, что она каким-то образом замешана в растрате.

– Но это уже не имеет значения, – закончил он разговор.

– Что вы имеете в виду?

– Федеральные инспекторы решили прекратить нормальную деятельность банка, затем продать активы, чтобы расплатиться с пострадавшими клиентами. Сэведж запротестовал, но Вашингтон не захотел и слушать.

Катя поразилась:

– Но это означает продажу здания!

– Это означает гораздо большее, Катя, – с грустью подытожил Эмиль. – Это покончит с существованием «Мэритайм континентала».

– Они не смеют делать этого!

– Ох, моя дорогая Катя! Боюсь, что смеют и сделают.

– А что будет с вами?

– Мне придется ждать оправдания, – спокойно ответил Эмиль. – Сейчас только вы можете помочь мне, Катя. Вы и Арманд!

– Я не оставлю вас в беде!

– Знаю, что не оставите. Вы ведь дочь своего отца.

– Господи! – воскликнула Джасмин. – Есть ли у Арманда представление о том, что надо делать?

– Его человек по имени Дэвид Кэбот занимается выяснением этого в Лондоне.

Катя пожалела сразу же, как только сказала это. «Весь город – одно большое ухо. Не говорите ничего лишнего». Отзвуки совета Дэвида несли в себе безошибочное порицание, но Катя не могла понять почему.

– Кто такой Дэвид Кэбот? – торопливо спросила она, надеясь отвлечь внимание Джасмин от того, что она сболтнула. – Арманд сказал, что он руководит какой-то организацией безопасности.

Джасмин теребила золотую цепочку, висевшую на шее.

– Дэвид… – произнесла она, позволив этому имени прозвучать без помех. – Ах, да. Он руководит «Интерармко», одной из лучших в мире частных фирм безопасности. Но кто он такой? Разрешите мне кое-что сказать вам, моя дорогая. Все гадают, кто же такой Дэвид.

– Не понимаю.

– Даже в этой стране Дэвид остается загадкой, хотя со временем здесь раскрываются самые глубокие тайны. Видите ли, в один прекрасный день двадцать лет назад Дэвид просто появился в доме Арманда. В течение длительного времени никто не знал, как это произошло и почему. Потом мы узнали, что Арманд взял его под свою опеку. В это дело были вовлечены высокопоставленные чиновники, включая английского посла. Детали практически невозможно было узнать.

– Взял его под свою опеку? – недоверчиво переспросила Катя.

– Да, – ответила Джасмин. – Постепенно выяснилось, что Дэвид с родителями плыл вдоль сирийского побережья и на их судно напали пираты. Из их семьи выжил один Дэвид. Неизвестно, имел ли Арманд отношение к его спасению или кто-то привез его к нему потом. Как бы там ни было, но в результате этой трагедии Дэвид остался сиротой.

После случившегося Арманд взял заботу на себя о жизни Дэвида, определил его школу, а потом в колледж. Говорят о том, что Дэвид работал в сыскных агентствах перед тем, как возглавил эту частную компанию безопасности – «Интерармко».

– Невероятная история, – пробормотала Катя.

Джасмин молчаливо согласилась. Эта история показалась бы еще более невероятной, если бы она поведала Кате о крестовом походе Арманда против белого рабства и подлинных обстоятельствах его встречи с Дэвидом Кэботом.

Джасмин взглянула на свои часы:

– Но довольно об этих ужасных историях. Просто будьте осторожны и не рассказывайте Дэвиду Кэботу о своих делах. Не уверена, что этот человек может быть послушен даже Арманду.

Мысли у Кати все еще путались, когда Джасмин попросила у официанта счет и сказала:

– Теперь мы должны пройтись по магазинам и кое-что купить вам.

– Джасмин, правда, не думаю…

– Не желаю и слышать отговорок. Идемте.

Две женщины покинули террасу и направились в просторный холл гостиницы «Финикия».

– Пристойно ли обращается с вами Арманд?

– Он… он очень добр. Джасмин рассмеялась:

– Дорогая моя, если судить по тому, как вы выглядели в казино, то можно заключить, что он больше чем добр к вам!

Катя нахмурилась. С учетом всего, что произошло, она совершенно сбилась с толку относительно своих чувств к Арманду. Захлестнувшая ее волна девичьих воспоминаний, возрастающее влечение к нему несколько ослабли по причине некоторого к нему недоверия. У нее сохранились болезненные воспоминания о другом мужчине, которому она позволила войти в свою жизнь… и который предал ее, несмотря на улыбки и поцелуи.

Катя не могла отрицать, что между нею и Армандом что-то существовало, какая-то крепкая связь, которую трудно было определить, но которая усиливалась и видоизменялась. Но какой бы ни была эта связь, куда бы она ни влекла ее, Катя дала себе слово не поддаваться и не сдаваться. Для нее слишком много было поставлено на карту, чтобы позволить случиться такому.

– Вы с Армандом в хороших дружеских отношениях? – спросила Катя, прерывая наступившее молчание. – Я хочу сказать, помимо родственных отношений.

– Вы хотите спросить, не любовники ли мы? – подзадорила Джасмин и засмеялась при виде выражения на лице Кати. – Не поражайтесь, такое случается. Но в данном случае нет, такой близости у нас не было.

– Извините, это не мое дело.

– Не скромничайте. Я не отрицаю, что нахожу Арманда весьма привлекательным. Только слепая и глухая женщина не заметила бы этого. Но я замужем. Из того что вы уже увидели в Бейруте, вы можете заключить, что это сплошной Содом и Гоморра. Не отрицаю, что многие женщины находит удовольствие на стороне, не в своих супружеских кроватях. Но я просто не принадлежу к их числу. – Джасмин помолчала. – И даже если бы мне захотелось этого, я не остановила бы свой выбор на Арманде.

– Почему?

– На какую именно его черту вы обратили внимание в тот вечер в казино?

Катя подумала:

– На то, что, похоже, он всех знает.

– И кого в первую очередь?

– Женщин.

– Вот видите! Арманд должен выполнять обязанности хозяина. И он хорошо их выполняет. Особенно в отношении женщин брачного возраста.

Катя обдумывала эти слова, когда они повернули и вошли в коридор, такой же широкий, как железнодорожный туннель, по стенам которого протянулись дорогие магазинчики.

– Мы можем начать здесь, – объявила Джасмин и вошла в фирменный магазинчик «Курреж». Вокруг нее забегали продавщицы, как потерявшиеся гусята. – Хочу представить вам Катерину Мейзер, знакомую месье Фремонта.

Продавщицы немедленно отхлынули в Кате. Но той удалось отбиться от них и отвести в сторону Джасмин.

– У меня нет таких денег! Джасмин показала Кате на ее одежду:

– А где вы приобрели это?

– Арманд послал меня в магазины и сказал, чтобы я просто расписывалась на чеках. Он сказал, что сам позаботится об оплате, а я ему верну долг позже.

– Конечно, все было заранее обговорено. Неужели вы думаете, что они не знают об этом?

Катя посмотрела на услужливых продавщиц и поняла, что могло произойти. Арманд просто снял трубку телефона и договорился о ее кредитовании по всему городу.

– Джасмин, на этой вещи не обозначена цена. – Катя показала на мини-юбку.

– В таких магазинчиках цены на товары не указываются, – весело сообщила ей Джасмин. – Более того, в чеках, которые вы подписываете, обозначены только названия вещей. Цены проставляются позже. Ужасно любезно, не правда ли?

Через несколько дней после беседы с Катей Джасмин устроила обед для очень узкого круга лиц – трех человек. Из-за характера намечавшейся за столом беседы, чрезвычайно доверительной, она отпустила слуг и решила сама приготовить кое-что. Ей нравилась арабская кухня, и она наготовила целый поднос меззы – набора ближневосточных закусок, а также с дюжину разных самбусаков – пирожков с мясом по-левантийски.

Хотя Джасмин имела в фешенебельном районе Бейрута – Ра – квартиру в два этажа, ей нравился этот дачный домик на холмах с видом на Джуни в двадцати километрах к северу от столицы. В этом опорном пункте христиан в течение многих столетий над всей округой господствовала гора. На ее вершине, на высоте две тысячи пятьсот футов, установлена статуя Девы Марии, распростершей руки к городу и заливу. По склонам холмов разбросаны виллы богачей и знаменитостей. Им же принадлежали полоски пляжей внизу, у моря. А в промежутке раскинулся сам город с театрами, ресторанами и магазинами, ориентированными, главным образом, на богачей. За окном во всю стену виднелась залитая солнцем поверхность Средиземного моря.

– У тебя что-то совсем пропал аппетит, – заметила Джасмин, обращаясь к Пьеру. – Не посадила ли Клео тебя опять на диету?

И Джасмин, и Луис обратили внимание на непривычную бледность Пьера, да и впервые за все время, которое они могли припомнить, воротничок не туго обтягивал его шею.

– Возможно, небольшая простуда. – Пьер наблюдал, как Джасмин наливает кофе и ликер, и добавил: – Но я не думаю, что вы пригласили меня на обед, чтобы спросить о моем здоровье.

Джасмин не обратила внимания на его насмешку. Они с Пьером всегда прилично относились друг к другу, но до недавнего времени у них мало что было общего, кроме кровного родства.

– Получилось так, что я кое-что узнала такое, что касается всех нас троих, – сообщила им Джасмин. – Похоже, что Арманд ни при каких обстоятельствах не поддержит кандидатуру Луиса в президенты.

Луис побледнел, его десертная вилка застучала по тарелке.

– Что? Когда это выяснилось? Кто вам сказал? Весь день Луис пытался выяснить, почему Джасмин пригласила на обед Пьера. Но он даже и предполагать не мог, что она сделала это по такой причине, как эта.

– Несколько дней назад, в казино, я разговаривала с Армандом, – продолжала Джасмин, пропуская мимо ушей кучу вопросов своего мужа. – Арманд тебя не поддержит, дорогой.

– Знает ли об этом Туфайли? – выпалил Луис. Джасмин уныло взглянула на него.

– Если ты спросишь об этом погромче, то он узнает. – Потом обратилась к Пьеру: – Рано или поздно Арманд кого-то поддержит. Вопрос заключается в том, кого именно. Неопределенность нас не устраивает, ни тебя, ни центральный банк.

– Банк не занимается политикой, – ответил Пьер высокопарным тоном.

– Пора бы уже и заняться! – отрезала Джасмин. – Управляющий банком целиком зависит от президента. Если Арманд поддержит не того человека, то, как ты думаешь, долго ли ты просидишь?

Мысль, что казавшееся ему неуязвимым место может зашататься, неприятно подействовала на Пьера. Никому не надо дозволять заменить его, никому! Вопрос не заключался только в том, что он там делает. Если придет новый человек и проведет проверку финансового состояния… Пьера всего передернуло.

– Что же ты от меня хочешь?

– Одно из двух, – ответила Джасмин. – Либо уговори Арманда прекратить глупости и оказать поддержку Луису, либо обеспечь нас деньгами в таких размерах, которые не уступали бы вкладам зуамов.

– Я не могу сделать ни того, ни другого! – вскричал Пьер. – Арманд не прислушивается ко мне. И вы это знаете. Что же касается денег, то у меня их вообще нет.

– Вы, Пьер неумелый лгунишка, – засмеялся Луис. – Вы покупаете землю для своей ведьмы. Несомненно, у вас что-то осталось в загашнике.

– Мои дела вас не касаются! Если вам так приспичило с деньгами, почему не убедить Арманда пустить акции «СБМ» в общую продажу?

– Я пыталась сделать это, – спокойно заметила Джасмин, заставив вздрогнуть обоих мужчин. – Именно это я и предложила ему. Он категорически отклонил это предложение.

Джасмин подождала, чтобы смысл сказанного дошел до сознания обоих.

– Да он просто спятил! – вырвалось у Пьера, он покачал головой.

– Возможно, – отозвалась она. – Но это безумие может всем нам дорого обойтись, Пьер. Думаю, тебе стоит вернуться к мысли достать нам нужные деньги. В общем-то это не так уж и много с учетом того, что других управляющих в банке на протяжении твоей жизни не будет.

Пьер не ответил. Он наблюдал, как в гавани зажглись фонари и осветились суда.

– Боюсь, что мне надо уходить, – наконец, выговорил он. – Прежняя договоренность…

– Если ты подождешь меня минутку, то я пойду вместе с тобой. Луис, подойди ко мне.

Она подождала, пока они не пришли в свою спальню и остались там одни. Там она порывисто сжала его лицо руками.

– Луис, я хочу, чтобы ты не терял самообладания. Ничего не говори, ничего не делай…

– Все кончено, верно? – произнес он убитым тоном. – Уговорить Арманда пустить акции в общую продажу было для нас последней надеждой…

– Ну, нет, только не для меня, – успокаивающе произнесла она. – Еще многое может произойти…

Луис с испугом посмотрел на нее:

– Что ты имеешь в виду?

– Бейрут очень опасное место. Здесь никто не находится в безопасности, даже если проявляет повышенную осторожность. Сумасшедший, который на кого-то точит зуб, может мгновенно прикончить кого-нибудь.

– Неужели ты это говоришь серьезно?

– И если что-то подобное произойдет, то подозрение падет на тех, у кого очевидны мотивы, о ком люди уже шептались. Например, Пьер, который содержит молодую женщину, очень дорогую женщину, который опасается, что его лишат синекуры из-за того, что Арманд не поддержит тебя…

– Джасмин…

– Ш-ш… Я не говорю, что это произойдет, а лишь может произойти. – Она запечатлела легкий поцелуй на его губах. – Я вернусь поздно. Не беспокойся и не жди меня.

Боги ниспослали Луису строгие красивые черты лица, которыми они обычно награждают только себя. Высокий овал, сильный подбородок, чувственный рот неизменно заставляли женщин взглянуть на него еще раз. А когда они повторно и более внимательно смотрели на него, то его маслянистые и чарующие глаза отказывались их отпускать. На близком расстоянии их пленял аромат исходивший от него благовоний фирмы «Грасс». Откинутая голова, хрипловатый смех, когда приоткрывались белоснежные зубы, завершали победное пленение. Но боги не удовлетворялись тем, что наградили Луиса Джабара красотой. Они просто осчастливили его, позволив родиться в богатой, но и продажной ливанской семье.

Его отец был то пиратом, то купцом – ответ зависел от того, кому надо было отвечать. Старший Джабар построил грузовой флот, ветхие суда которого бороздили воды Средиземноморья, перевозя любые грузы, лишь бы за это хорошо платили. Меркантильные способности папочки освободили Луиса от необходимости зарабатывать себе на пропитание. К тому же он оказался единственным ребенком мужского пола из пятерых детей и в качестве такового получил неограниченный доступ к денежным ресурсам семьи.

Луис учился в американском университете в Бейруте и жил в роскошном районе города – Манара, названном так в честь известной достопримечательности этого места – маяка. Он прекрасно научился играть в гольф в бейрутском клубе гольфа, и для него был открыт счет в уникальном супермаркете «Гуддиз». Хотя он и не нуждался в содействии, чтобы не прекращалась вереница наложниц в его кровати, но он не чурался и услуг рыжеволосых красоток с осиными талиями.

После окончания университета Луис, который массу времени проводил в изысканных кафе района Ра в Бейруте и обсуждал там текущие события с людьми, которые почитали себя за интеллектуалов, решил отравиться в Париж и начать карьеру журналиста. Проблемы языка не существовало, поскольку все хорошо воспитанные ливанцы французский знали в совершенстве. Немалое количество ливанских фунтов, щедро потраченное на выпивку для американских репортеров, позволило ему сойтись с некоторыми сотрудниками газеты «Интернэшнл геральд трибьюн», которые могли оказаться полезными.

Луис просто влюбился в Париж. Он восторгался широкими бульварами и массой модных магазинчиков и дорогих лавок и бесконечным числом превосходных ресторанов. Особенно его восхищали женщины. Поселившись в большой квартире в фешенебельном районе правобережья, он целыми сутками изучал город, получая помощь от ливанских сородичей, которые стали большими французами, чем сами местные жители.

Он быстро откинул всякие мысли о том, чтобы стать журналистской рабочей лошадкой. Луис вернулся к своему старому приему – угощать выпивкой, на этот раз в баре гостиницы «Ланкастер», в двух шагах от «Трибьюна», газетчиков, которые практически обосновались там. Прокуренное, шумное и всегда заполненное интересными людьми, это помещение превратилось для Луиса во второй дом. В то время Луис полагал, что счастливее нельзя быть. Но у богов, видно уставших от своих щедрот, были для него другие намерения.

В Бейруте Луис часто сиживал за столами в «Казино де Парадиз». В Париже он стал завсегдатаем в казино в «Ангайе». Играл он в азартную игру баккара, играл умело, рискованно, был отчаянным картежником, которые так нравятся хозяевам казино, потому что, выигрывал он или проигрывал, всегда оставался полезным для казино. Но в одну памятную ночь, когда Луис особенно разошелся и считал, что сам черт ему не брат, крыша над ним рухнула.

Она вторглась в его жизнь в качестве потока одежды красного цвета из последних моделей Диора, с прической у Сабрины, духами от Балмейна. В первый же раз, когда взгляд Луиса остановился на ней, оказавшейся в центре фойе казино, он чуть не сбился со следующего хода. В очередной раз он таки сбился.

– Не принесла ли я вам несчастье, месье? – спросила женщина. – Если принесла, то можно подумать о компенсации.

В ее голосе почувствовался хмель выдержанного виски. Ее взгляд ласкал его и притягивал к себе. Луис просто онемел, что было на него не похоже. Он настолько смутился, что проиграл и следующий ход.

– Вы играете лучше, чем у вас получается сейчас, – мягко побранила она его. – Продолжайте в том же духе. Обещаю принести вам удачу.

Луису было наплевать, если бы он проиграл все пятьдесят тысяч франков, которые лежали перед ним на столе. Следующие два часа он играл как одержимый. Другие присоединялись к игре и бросали ее, он же сидел за столом как прикованный. К середине ночи он выиграл в четыре раза больше, чем первоначально поставил.

– А теперь достаточно, – посоветовала ему женщина. – Теперь вы можете пригласить меня на ужин.

Они взяли себе на ужин черной икры с шампанским, и только когда Луис поднял свой бокал, чтобы выпить за ее здоровье, он сообразил, что даже не знает, как ее зовут.

– Джасмин Фермонт.

– Из Бейрута?

– Ясное дело.

– Господи, да это просто поразительно! Как же случилось, что мы раньше не встретились?

Она пожала плечами:

– Я путешествовала.

– Где?

– По Европе, Америке, – неопределенно ответила она, потом наградила его плутовской улыбкой. – Вы сказали, что наша встреча поразительна. Допивайте свое шампанское, Луис, и я покажу вам кое-что действительно поразительное.

Она не поехала к нему на квартиру, а повезла его в «Ритц», в апартаменты Фремонтов на верхнем этаже. Отражаясь силуэтом на фоне ночного Парижа, вид которого открывался через высокие застекленные двери лоджии, она разделась на его глазах, позволив ему одновременно наслаждаться зрелищем и жаждать ее. Когда же Луис, наконец, двинулся к ней, она сама набросилась на него, сорвала с него одежду и завладела им с такой дикой страстью, о которой Луис и не подозревал. И только значительно позже, когда Луис вспоминал про эту ночь, он понял, что Джасмин изнасиловала его.

Как по заказу, они превратились в «парочку», которую видели в лучших ресторанах, клубах и кабаре. Казалось, что Джасмин знала в Париже всех, заслуживающих внимания, и Луис вскоре за обедами оказался в среде политической и социальной элиты города. Он даже обнаружил, толком не сознавая этого, что перестраивался, сбрасывал с себя старое обличье и надевал новое. Неожиданно его мнением стали интересоваться и прислушиваться к нему. Его стали приглашать в клубы и к себе домой исключительно влиятельные в финансовых кругах люди, спрашивали его совета по всем делам, связанным с Ливаном. Кто из банкиров наиболее надежен там? Какой брокер может гарантировать ввоз товаров? В каких местах побережье созрело для развития?

Луис отвечал на эти вопросы как мог. Вскоре его расходы на телефонные разговоры с Бейрутом превысили траты на одежду. Он связывался с друзьями и знакомыми, про которых он практически забыл, а те в свою очередь охотно шли ему навстречу, зная, что, согласно ливанскому обычаю, им перепадет некоторая доля сделки.

Оставался один вопрос, который ему часто задавали и который вызывал у него неловкость: чем же он все-таки занимался? Какие преследовал цели?

На одном из обедов Джасмин ответила вместо него:

– У Луиса огромные шансы стать одним из ведущих представителей Бейрута. Он такого рода человек, который сможет представлять Ливан перед всем миром. Это совершенно очевидно.

К глубочайшему удивлению Луиса, все сидевшие за столом поддакнули. Еще более поразительным было то, что и он сам поверил в это. И удивлялся, почему ему не пришло в голову то, что стало теперь столь очевидным.

Когда Луис вернулся в Бейрут, держа под руку Джасмин, он проникся убеждением, что Ливан, уже превратившийся в важный мост между Востоком и Западом, может стать еще более важной и влиятельной связкой между ними под руководством нужного человека.

Луис уже решил, что наиболее подходящий способ построить свою политическую карьеру заключается в том, чтобы жениться на Джасмин, устроив грандиозную показательную церемонию, которую когда-либо лицезрел Бейрут. В тот вечер, когда он делал ей предложение, он струхнул, что она не согласится. Когда же она приняла его предложение, он просто пришел в исступление от восторга.

– Мне бы лишь хотелось, чтобы я смогла принести больше приданого, – задумчиво пробормотала она.

Луису было не до того, что она объясняла об организации компании «Сосьете де Бен Медитерраньен» и почему она не могла продать свои акции этой холдинговой компании другим лицам, кроме членов семьи, не говоря уже о том, чтобы пустить их в общую продажу.

– Не говори глупостей, – шептал Луис. – Для меня всё – ты сама. Деньги, – он небрежно отмахнулся, – мы их можем достать где угодно. Но на всем свете ты только одна.

Устроили действительно сказочную свадьбу. Возглавил всю эту церемонию Арманд, и хотя все делалось с изысканным вкусом, не жалея денег, Луис проникся убеждением, что поздравления и наилучшие пожелания владельца казино носили больше формальный, чем сердечный, характер. Но он был достаточно проницательным, чтобы оценить значимость своего родства с Фремонтами. В племенном мире ливанской политики ценность семейных связей не поддавалась определению. Возникала уверенность, что в случае необходимости будет оказана помощь.

Луиса приглашали на частные банкеты, на которых двое или трое заимов настоятельно просили его более подробно объяснить свои намерения. Луис проявил красноречие. Стабильность и процветание Ливана, заявил он, явно являются результатом усилий таких людей, как заимы. В области коммерции ничего менять не надо. Но правильный человек в президентском дворце сможет с помощью просвещенных заимов обеспечить стране большее процветание через иностранные инвестиции.

Конечно, у Луиса хватило такта не упоминать, что заимы и их последователи в лице посредников, подрядчиков и поставщиков очень здорово заработают с каждого доллара, франка, фунта или марки, которые поступят в Ливан. Каждый заим, слушая его, быстро производил подсчеты в уме.

Заимы пришли к идее поддержки в президенты независимого кандидата. Однако не хватало одного – того, о чем Луис узнал позже. Не было крючка, на котором сидел бы Луис Джабар, – от него нужна была какая-то гарантия, что он не нарушит свои обещания и не изменит намерения. Приватно этот момент беспокоил заимов. Джабар был достаточно богат сам по себе, чтобы начать предвыборную кампанию, хотя не мог ее финансировать или купить на корню. Заимы не сомневались также в том, что Арманд Фремонт, храня знаменательное молчание, поставил свой престиж и кошелек на мужа своей кузины. Вполне естественное предположение в жизненной обстановке Ливана, где своего либо единодушного поддерживали, либо гробили просто тем, что ничего не делали или ничего не говорили. Арманд же высказывался очень пространно.

Для заимов это превратилось в восхитительное затруднение: если Луис не нуждается в деньгах, то с помощью чего иного можно будет им вертеть? Заимы обшарили все, чтобы разгадать эту загадку, тайно обследовав все стороны жизни Луиса. Нашли они ничтожно мало. Луис не пил чрезмерно, не играл в азартные игры. Не принимал наркотики. Не содержал любовниц и не развлекался с мальчиками. Тогда чем же занимался Луис?

Ответ, когда он был найден, поразил заимов. Такое они не считали возможным. Но когда они удостоверились в правильности ответа, то провели военный совет, приняли решение и отрядили Набила Туфайли растолковать факты жизни обоим заинтересованным.

Луис закурил очередную сигарету, глядя на сверкающие в бейрутской гавани огни. Его все еще терзали воспоминания о том, как Таббара выставила его дураком. Все это время он искренне верил, что у Джасмин все находится под контролем и что Арманд Фремонт объявит о поддержке его кандидатуры. Более того, Луис цеплялся только за эту уверенность, потому что благосклонные прежде боги от него отвернулись.

В глазах посторонних Луис женился очень удачно. Ему досталась умная жена, но не семи пядей во лбу, любезная, красавица и, насколько могли судить другие, верная ему. Каждый мужчина в Бейруте жаждал завладеть Джасмин. Много часов было проведено в турецких банях и на массажных столах в обсуждениях того, как должна отличаться и какой возбудительной должна быть сексуальная жизнь Луиса. Конечно, не оказалось таких бестактных людей, которые подошли бы к Луису и спросили его об этом. Но если бы кто отважился на это, то изумился бы ответу. По мнению Луиса, он был у нее не мужем, а пленником.

Вначале Луис воспринял сексуальные запросы Джасмин своего рода вызовом для него. Он был близок с другими женщинами, которые считали себя ненасытными, и всех их укротил. Но не Джасмин. У нее были неисчислимые потребности и на кровати и в других местах, ее сексуальная акробатика включала и наслаждения и настоящую боль.

Луис содрогался всегда, когда вспоминал о спальне. Это была настоящая темница с набором наручников, кожаных подтяжек, с ошейниками, черной маской покорности и набором кнутов, наиболее ценным из которых почитался сделанный из кожи хвоста носорога. Джасмин всегда верховодила, принуждая его к близости всегда, когда и как она хотела. Несколько раз Луис попадал в эту комнату ужасов и находил там еще одну ожидавшую его женщину, рычащую повелительницу, которая набрасывалась на него с кулаками, а потом начинала мучить именно так, как ей указывала Джасмин.

Он приходил в отчаяние, потому что абсолютно не видел способа спастись от этого супружеского ада. Джасмин олицетворяла собой его связь с деньгами Арманда Фремонта, которые, в свою очередь, имели решающее значение для его поддержки со стороны заимов. Он был вынужден признаться, что не может позволить себе расстаться с ней – даже если бы это было возможно. Мысль превратиться в очередного президента Ливана разрослась из приятного представления в навязчивую одержимость.

Примирившись со своим рабством, он тащился за Джасмин во время ее кругосветных поездок, чтобы удовлетворять ее любовные выкрутасы и присутствовать на ее приемах. Он схватил воспаление легких в Шотландии, когда она охотилась на куропаток, и получил небольшое сотрясение мозга, когда у него соскочила одна лыжа в горах Санкт-Морица. Когда друзья подтрунивали над ним, что он все время попадает в переделки, он отделывался улыбками. Никто ничего и не подозревал. Он считал, что хуже его жизнь стать не сможет. И тут ему позвонили заимы.

Встреча, которую потребовал Туфайли, состоялась в его доме, построенном на развалинах замка крестоносцев.

– У заимов создалось впечатление, что между вами и вашими родичами все в порядке, – Туфайли произнес эти слова хриплым шепотом.

Луис не смог удержаться, чтобы не взглянуть на Джасмин, которая напряженным взглядом уставилась на Туфайли.

На мгновение Джасмин охватил ужас, что каким-то путем, каким-то образом Туфайли пронюхал об одной вещи, о которой не должен знать никто на свете. Упоминание им слова «родичи». Она еле удержалась, чтобы не содрогнуться. Но разве могли открыться для него пути проведать про ее родителей? Туфайли отличался хитростью и коварством. Неужели он что-то разузнал о ее матери, которая ни во что не ставила свою дочь, лишь иногда лупцевала ее? Или об отце, который слишком много уделял ей внимания… и привнес изощренные пытки в ее кровать, когда она была еще совсем малышкой? Если Туфайли узнал об этом… Нет! Она не позволит старому ублюдку запугивать или шантажировать себя. Она подавила свои эмоции, привела себя в такое состояние, когда могла мило мурлыкать, обращаясь к старому черту.

– Что такое, Набил? – воскликнула она. – О чем это вы говорите?

– Пусть ответит Луис! – отрезал заим. – Итак?

– Но у нас все в порядке! – протестующе заявил Луис.

– Возможно, но не в той степени. Луис покачал головой:

– Не понимаю.

На этот раз Туфайли обратил свое внимание на Джасмин.

– Мы считали – ваш муж создавал такое впечатление, что когда придет время, Арманд Фремонт поддержит кандидатуру Луиса, и мы сделали возможным выдвижение его кандидатуры.

– Конечно, он обязательно сделает это! – воскликнула Джасмин.

Туфайли погрозил пальцем, похожим на сосиску:

– Нет, не конечно. Нам стало известно, что Арманд Фремонт не очень высокого мнения о вашем муже. Более того, его совсем не впечатляют политические способности Луиса.

Луис был потрясен.

– Это просто безумие! Как вы могли узнать?..

– Как – не имеет значения, – прервал его Туфайли, внимательно наблюдая за ним. – Важно то, что мы знаем об этом. Наши источники информации самые надежные.

У Луиса голова пошла кругом. В груди вспыхнула черная ярость. Унижения, которым подвергла его Джасмин, его тайная позорная жизнь, двуличие, к которому он вынужден был прибегнуть, – все это стало частью цены, которую он внутренне согласился заплатить за осуществление мечты, которую она вселила в него. А теперь его собирались лишить этой мечты.

– Думаю, что вы ошибаетесь, Набил, – произнесла Джасмин. – Но если вы убеждены в правильности полученной вами информации, то, может быть, точно скажете, чего вы хотите.

– В Луиса мы уже вложили огромное количество времени и немалые суммы, – ответил Туфайли. – Однако если Арманд Фремонт не изменит своего мнения и, хуже того – воспротивится кандидатуре Луиса, тогда мы все понесем большие потери. – Он помолчал. – А это неприемлемо.

– Что надо сделать, чтобы это стало приемлемым? – спросила Джасмин.

Туфайли великодушно улыбнулся.

– Двадцать миллионов долларов. Деньги доброй воли или гарантийное обязательство, чтобы дело не свелось к тому, что все финансовые убытки кампании понесут заимы.

– Это невозможно! – воскликнул Луис.

– Довольно! – взгляд Джасмин не отрывался от Туфайли. – Поскольку вы полагаете, что уже знаете так много, то вам, несомненно, известно, что мы не располагаем такими деньгами.

– Возможно, и не располагаете. Но вы – одна из трех сторон держателей акций «Казино де Парадиз»…

– Верно.

– Подумайте, сколько будут стоить эти акции, если СБМ станет общественной компанией? Тогда двадцать миллионов превратятся для вас в центы.

Туфайли подался вперед; Луиса просто тошнило от запаха одеколона.

– Сущие пустяки, если учесть, что вы можете получить контроль над всей страной, Джасмин.

Туфайли прав, подумал Луис. Двадцать миллионов – чепуха. Проблема заключалась в другом – он стремился к недосягаемому. Ко всему прочему, он установил для них крайний срок внесения денег, и с каждым днем гиканье часов становилось все громче.

После конфронтации с Туфайли Луис был готов от казаться от своих грез. Джасмин и не помышляла об этом. Она поклялась, что так или иначе достанет деньги, невзирая на то, что придется для этого сделать.

Даже убить?

Сначала Александр Мейзер. Затем скандал и крах «Мэритайм континентала»…

Луис никогда не связывал ни одну из этих трагедий с тем, что бы ни замышляла Джасмин.

Теперь она говорит об Арманде и о том, что могут происходить несчастные случаи…

Луиса пробирало, несмотря на теплый вечерний ветерок. Он никогда не подозревал, что в сердце Джасмин скрывается такая ярость. Теперь, когда мысль об этом промелькнула в его сознании, его потрясла возможность того, что Джасмин в какой-то форме была причастна к тому, что произошло с Мейзером и его банком, и он, наконец, осмелился задать себе вопрос, есть ли вообще управа на Джасмин.

 

ГЛАВА 13

Для Пьера двадцатиминутная поездка на машине в Бейрут была омрачена. До него дошли сведения, что Арманд по-тихому наводил справки относительно краха «Мэритайм континентала». Теперь в Бейрут приехала дочь Александра… Зачем? И что было известно Джасмин, о чем она не поведала ему? Вот вопросы, которые занимали его, когда он ехал по узким ветреным улицам района Ра в Бейруте, переполненным в этот час толпами людей.

– Дома все в порядке? – спросила Джасмин. Пьер вздрогнул при звуке ее голоса.

– Да, конечно. Джасмин рассмеялась:

– Ах, Пьер, ты такой неумелый лжец!

Пьер так сильно сжал рулевое колесо «бентли», что суставы пальцев на его руках побелели. Он еле уклонился, чтобы не наехать на выходивших из клуба участников вечеринки.

– Пьер!

– Ви… виноват. Эти проклятые толпы запрудили все улицы.

– Я просто над тобой подтрунивала, – успокаивала его Джасмин. – С молодыми девушками бывает всякое. Когда они находят мужчину, который превращает в быль их грезы, они считают, что могут теперь мечтать вечно.

– Ну, что же, думаю, это верно, – нервно отозвался Пьер.

– Трудно отказать в чем-либо человеку, которого любишь, правда? Всегда боишься, что если лишишь их чего-нибудь, то он бросит тебя.

Пьеру удалось не наехать на кустарник, росший по бокам подъездного пути к жилому зданию, где находилась квартира Джасмин. Он поставил рычаг скорости на нейтралку и откинулся на спинку кожаного сиденья. Его руки гак тряслись, что он с трудом прикурил сигарету.

– Как ты об этом узнала, Джасмин? Ты должна мне рассказать об этом! Откуда тебе стало известно о банке… чем я занимался?

– Ты уже спрашивал меня об этом, – ответила Джасмин скучающим тоном. – Но ответ мой такой же: это не твое дело, Пьер.

– Будь ты проклята, ведьма!

Он замахнулся, но Джасмин не пошевелилась, не дрогнула.

– Если бы ты ударил меня, Пьер, я бы оторвала и подала тебе твой член, – произнесла она ледяным голосом. – Если ты еще раз поднимешь на меня руку, я погублю тебя!

– Ви… виноват. Не знаю, что на меня нашло. Просто…

– Ты чувствуешь свое бессилие. И подобно большинству мужчин, которые считают, что попали в ловушку, набрасываешься на первого попавшегося под руку. Не смей никогда набрасываться на меня! Тебе понятно?

– Да… да, обещаю. Это никогда не повторится.

– Во всяком случае, в отношении меня. Теперь слушай внимательно, потому что то, что я собираюсь сказать тебе, касается твоего друга Кеннета Мортона. Похоже, кое-кто расспрашивал о нем в Лондоне.

– Невозможно! – прошептал Пьер. – Мортону заплатили. Он уехал в Прованс. Как мог кто бы то ни было узнать?.. – И тут Пьер сам нашел ответ на свой вопрос. – Александр? Александр оставил записку с именем Мортона?

– Арманду оставил. Но справки наводит не Арманд. Это делает Дэвид Кэбот.

При упоминании имени Кэбота душа Пьера ушла в пятки.

– Он – подонок! Дрянной человек. Настоящий бульдог: если вцепится в вас, то не отпустит!

– На этот раз отпустит. Я позабочусь об этом. Но за это я хочу, чтобы ты постарался, Пьер. Чтобы сделал все возможное и достал Луису нужные деньги.

– Обещаю сделать все, что смогу. Но ты должна понять мое положение…

Джасмин протянула руку и погладила его по щеке. Потом неожиданно ущипнула его большим и указательным пальцами, оттянула кожу и повернула пальцы, уставившись в глаза Пьера, когда он взвыл.

– Понимаю, Пьер. Прекрасно понимаю.

Джасмин зловеще посмеивалась, направляясь по коридору в свою квартиру. Какой же все-таки старый козел этот Пьер! И в самом деле, как же она обнаружила растрату? Этот болван никогда не догадается об источнике ее информации. Она тайно злорадствовала, вспоминая тот день полгода назад.

Клео названивала ей раз шесть, прежде чем она согласилась подойти к телефону. С тех самых пор, как Пьер спутался с Клео, Джасмин отказывалась от его приглашений на обеды и вечеринки. Чем чаще Пьер просил ее включить Клео в свой круг, тем более усердно она игнорировала эту девушку. Вот почему настойчивость Клео в тот день так заинтриговала и озадачила ее, и Джасмин наконец решила переговорить с Клео.

Клео просила о встрече. Джасмин выбрала для этого кафе в центре бейрутского района Ра. Обычно она не посещала этого заведения, за исключением таких случаев, как этот, когда встречалась с людьми и не хотела, чтобы ее видели с ними в отелях «Финикия» или «Сент-Джордж». В тот самый момент, когда Клео села за стол, Джасмин поняла, что Клео удивлена выбором места встречи. Выражение на ее лице показало обиду.

Клео заказала кофе и, сняв слишком большие очки от солнца, уставилась на Джасмин, которая снизошла только поздороваться с ней.

– Я вам абсолютно не нравлюсь, правда? – выпалила она.

Джасмин склонила голову:

– Вы бы могли спросить меня об этом по телефону. И получили бы такой же ответ: не нравитесь, не особенно нравитесь.

– Вы считаете, что вы лучше меня.

– Клео, если это все, что вы хотели сказать, то я зря трачу свое время.

Джасмин собиралась было уйти, но Клео поспешила:

– У меня есть кое-что, что вам может пригодиться, нечто ценное для нас обеих.

Джасмин села и оглядела, что происходит вокруг. Соседние столы были не заняты, и никто в зале, казалось, не обращал на них особого внимания.

– Слушаю вас.

– Но я не уверена, что могу вам довериться.

Джасмин задумчиво посмотрела на нее. Девушка чувствовала себя неуверенно, вела себя с вызовом, но не испытывала страха. Может быть, ее информация действительно стоящая?

– Вы нуждаетесь в моей помощи, – прямо заявила ей Джасмин.

– Да.

– Но как только вы сообщите мне что-то… что я смогу использовать… вы не сможете никак воздействовать на меня. Вы мне вообще можете не понадобиться.

– Это верно, – ответила Клео натянутым голосом. – Но вы поступите глупо, если подведете меня таким манером. Но вы все равно можете поступить именно так, потому что такой уж вы человек.

– Ничего себе комплимент, – пробормотала Джасмин. – Ну, что же, решать вам, Клео. Ни вы, ни я не можем просидеть здесь весь день.

Клео подалась вперед:

– Речь идет о Пьере.

– Что же с ним стряслось?

– Вы знаете, что он покупает для меня все, практически все, что я ни захочу.

Джасмин оценивающе посмотрела на Клео.

– Он разорился, – произнесла Клео, улыбнувшись, когда заметила удивление в расширившихся глазах Джасмин. – Вы не знаете об этом, правда?

– Вы несете чушь, – отрезала Джасмин. – У Пьера куча денег.

– Нет, дорогая моя, – промурлыкала Клео. – У меня теперь куча его денег. И он передает их мне все больше. Взгляните на меня, Джасмин. Подумайте обо всем, что он приобрел для меня, потом умножьте это на десять. Неужели вы думаете, что даже у Пьера может оказаться столько наличности от его заработков и инвестиций? Неужели вы этому поверите?

– Что вы хотите сказать этим, Клео? – наконец спросила она.

– Что Пьер – вор, – ответила Клео, самодовольно покривив губы. – Ворует по-крупному.

– Надо представить какие-то доказательства, – холодно заметила Джасмин.

Клео пошарила в своей сумочке и вынула копии документов, которые Пьер хранил на полочке своего сейфа. Через несколько минут для Джасмин стало ясно, что Пьер был большим идиотом, чем она когда-либо думала.

– Полагаю, что там, откуда вы взяли эти бумаги, имеются и другие документы? – высказала предположение Джасмин, постукивая ноготком своего пальца по стаканчику.

– Много.

– И что же вы собираетесь с ними делать, Клео?

– Пока что абсолютно ничего. Но может наступить такой день, когда Пьер начнет чересчур рисковать. Или потеряет бдительность, допустит ошибку. Я подстраховываю себя, делясь этой информацией с вами.

– Вот как? Почему вы думаете, что я не поступлю иначе и не расскажу Пьеру о вашем маленьком секрете? Хотя он и в отчаянном положении, он все равно вышвырнет вас за дверь.

– Ах, Джасмин! Не думаю, что вы так поступите. Теперь это стало и вашим маленьким секретом. Не думаете ли вы, что и я могла кое-что узнать о вас за это время? Вы дорожите тайнами. Вы, как скряга, постоянно их собираете и коллекционируете, используете их только в удобный момент, когда можете получить от них максимальную выгоду. Нет, вы не расскажете об этом Пьеру. Вы сохраните это в своей памяти до тех пор, пока вам это пригодится.

Джасмин усмехнулась:

– Вы ведете со мной очень опасную игру.

– Опасная игра для меня уже началась, – парировала Клео. – Поэтому мне надо подстраховаться.

– Какой конкретный смысл вы вкладываете в это?

– Если Пьер провалится, то я не хочу загреметь вместе с ним. Хочу, чтобы у меня оказалось достаточно денег, чтобы жить также, как сейчас, до конца своих дней.

– У вас и сейчас их предостаточно!

– Не смешите меня, Джасмин! Это вам не идет. То, о чем я говорила сейчас с вами, составляет какой-то жалкий миллион долларов.

– И если, как вы сказали, что-то случится с Пьером, почему я вообще должна вам что-то платить? Для вас будет слишком поздно что-либо получать.

Клео засмеялась:

– Какое у меня имеется средство против вас, так, что ли? Джасмин, если вы не заплатите, то я столько вылью дерьма на ваш снежно-белый престиж, что вы диву дадитесь. Я дам показания в суде, что я, ужасно напуганная простая девушка, пришла к вам за советом, когда узнала о недостойном поведении своего любовника. Понятно, что вы уговорили меня молчать, и просто ради перестраховки я запишу это в свой дневник… Вам понятна моя мысль, Джасмин?

– Даже очень.

– Значит, мы договорились?

Джасмин поднялась и поправила свою шляпку.

– Мы договорились, Клео. Миллион долларов в банке по вашему выбору, если что-то случится с Пьером. И ничего больше. Понимаете? Ничего!

Клео бросила мелочь на блюдечко со счетом.

– Можете притворяться и строить что-то из себя и дальше, Джасмин. Я делать этого не собираюсь, мне это не нужно. – Она взглянула на монетки. – Знаете, в людях, подобных вам, меня раздражает то, что они считают возможным ни за что не платить. Но на этот раз такой номер не пройдет. Вот почему, Джасмин, за кофе плачу я.

Последние слова Клео глубоко врезались в память Джасмин, хотя к настоящему времени она почти убедила себя в том, что полученная информация стоила миллион долларов… даже если дело дойдет до реальной уплаты.

Конечно, Клео не собиралась передавать ей проклятые фотокопии прегрешений Пьера, но это не имело значения. Джасмин обладала чуть ли не фотографической памятью, как несколькими днями позже убедился в этом Пьер.

Джасмин подождала лишь столько времени, сколько потребовалось, чтобы обдумать последствия шантажирования Пьера. Как ей представлялось, она ни в каком случае не проиграет. И была права. Напыщенный, самодовольный Пьер тут же сломался, как только Джасмин начала цитировать фразы из его бумаг.

Джасмин получила от реакции Пьера почти сексуальное удовлетворение. Это чувство усиливалось тем фактом, что она упрямо отказывалась сказать Пьеру, хотя он умолял ее, откуда она получила такую информацию. Наблюдая за ним, она догадывалась, как перед мысленным взором Пьера возникают лица подозреваемых им людей. Но как и большинство затравленных жертв, он боялся взглянуть правде в глаза: что или кто поставил его в такое положение, и этот кто был самым любимым человеком, которому он больше всех доверял. И поэтому остававшийся вне подозрений.

– Итак, чего же ты хочешь от меня? – спросил Пьер, когда к нему возвратилось присутствие духа.

– В данный момент ничего. Пьер энергично потряс головой:

– Нет, Джасмин. Ты не такая. Тебе всегда что-нибудь нужно!

– Ты узнаешь об этом, когда подойдет время, – уточнила Джасмин. – А до тех пор я надежно сохраню твою тайну.

И Клео тоже…

То ли интуиция, то ли капризы судьбы подсказали Джасмин, что ждать ей придется недолго. Она верила в то, что если удача отворачивается от человека, то он не сможет предотвратить дальнейшие несчастья. В тот послеобеденный час, когда Пьер влетел в ее дом, хныча и проклиная все на свете, потому что Александр Мейзер обвинил его в растрате, он начал распространяться на тему, что Джасмин предала его, и Джасмин поняла, что нужный момент наступает.

– Тогда ты знаешь, что надо делать, – заметила она. Пьер непонимающе посмотрел на нее.

– Какие же у меня остаются возможности? – печально спросил он.

– Я полагала, что это очевидно, – прошептала Джасмин, впившись в него взглядом.

По появившемуся выражению ужаса на его лице Джасмин поняла, что до его сознания дошел смысл ее слов.

– Нет! Ты с ума сошла!

– Либо это, либо ты теряешь все – свою должность, женщину и репутацию. Теряешь все, Пьер. Может быть, даже и смелость сделать последний шаг, чтобы с честью уйти из жизни.

Она наклонилась к нему, почувствовала, как он вздрогнул от ее прикосновения.

– Я подскажу тебе, что надо сделать, кому позвонить, что сказать. Это не так трудно обтяпать, как ты себе представляешь. И не печалься об угрызениях совести, Пьер. Когда Александра Мейзера не станет, ты не проронишь и слезы. Ты почувствуешь слишком большое облегчение.

И он почувствовал такое облегчение, подумала она, входя к себе в квартиру, почувствовал на время…

У Пьера отлегло на душе, когда он увидел, что на его вилле свет не горит. Впервые ему было безразлично, где находится Клео. Ему нужно было побыть одному. Он снял парадную дверь с охраны и прошел прямо в столовую к шкафчику со спиртным, взял бутылку виски и стакан и сел, глядя на тихие, залитые лунным светом холмы.

Первую порцию виски выпил залпом, налил еще. Пьер редко пил крепкое спиртное, и неразбавленное виски, хотя и мягкое на вкус, ударило ему в голову. Он надеялся, что оно ослабит напор мыслей, кружившихся в его голове как потревоженный пчелиный рой, развеет страх, от которого замирало сердце. Но вместо этого шотландское виски привело к прямо противоположному: раздуло ужасы, охватившие его как злые духи. Когда возвратилась Клео, Пьер решил, что надо делать с абсолютной решимостью напившегося человека.

– Что с тобой? – спросила Клео. – Почему ты напился?

Пьер уставился на нее осоловелыми Глазами.

– Ради правды. Я пью во имя правды.

– О Господи! – пробормотала Клео. – Перестань, разреши, я уложу тебя в кровать.

– Нет! Я должен кое-что сказать тебе. У меня теперь нет другого выхода…

Отчаяние в голосе Пьера напугало Клео. Она никогда не видела его пьяным и не подозревала, что такое может случиться. Если и появлялись какие-то тревожные сигналы, то она их не заметила.

– Хорошо, дорогой мой. Давай поговорим. Я сяду рядом, и мы будем разговаривать столько, сколько ты пожелаешь.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, – всхлипнул Пьер.

– Конечно, знаю.

– И что я делаю все для тебя.

– Да.

– Но больше я не смогу этого делать. – По щекам Пьера покатились слезы. – Понимаешь, я обанкротился. У меня нет больше денег.

Клео бросило в дрожь.

– Пьер, не говори глупостей. У тебя не может не быть денег!

Пьер устало покачал головой.

– Нет своих денег. Я их все растратил, а теперь трачу банковские деньги.

Клео замерла от его слов.

– Что ты имеешь в виду, дорогой мой? – мягко спросила она.

Признание вылилось из него с обильными парами виски. Так как Клео знала о секретных финансовых бумагах, хранившихся в сейфе Пьера, то она догадывалась, откуда он берет деньги. Но она удивилась, как ловко он обставил эту кражу.

– Поэтому, видишь ли, любовь моя, Александр каким-то образом пронюхал об этом. Я и сейчас не знаю, как это ему удалось. Когда он погиб, я искренне надеялся, что опасность миновала. Но это не так. Теперь справки наводит Арманд. Может быть, Александр оставил что-то такое, что можно мне инкриминировать. Что бы это ни было, Арманд докопается до сути. В этом отношении он настоящий пройдоха, и тогда он сломает меня.

Пьер через силу влил в себя еще спиртного и закашлялся.

– Я не могу больше выносить такую жизнь! Вздрагивать при каждом телефонном звонке и стуке в дверь и гадать, не полиция ли это. Мне чудится, что меня выволокут из собственного дома в наручниках. Я этого не перенесу, Клео. Не переживу! Я должен излить душу, прийти с поличным, пока есть еще время. Банк пойдет на все, чтобы избежать скандала. Может быть, мне удастся возвратить то, что я присвоил. Ну, конечно же! Правление пойдет на это. Они же понимают, что я не преступник…

Клео прижала его голову к своей груди.

– Конечно, ты не преступник, дорогой мой. Ты добрый, порядочный и щедрый человек. Но, любимый мой, они не проявят к тебе сострадания. Пожалуйста, выслушай меня ради нас обоих.

Клео лихорадочно обдумывала создавшееся положение. Если Пьер станет упорствовать в своих дурацких намерениях, то все пропало. Ей надо как-то поддержать этого надломившегося человека, хотя бы несколько дней.

– Пьер, тебе нельзя идти с повинной ни в банк, ни в полицию.

Пьер отстранился от нее.

– Почему? – заклинающе спросил он ее.

– Потому что если ты так поступишь, то погубишь и меня, – мрачно произнесла Клео. – Только подумай, любимый мой. Все, что ты сделал, ты делал для меня. Всякий скажет, что во всем виновата я. Некоторые даже выскажут предположение, что я вынудила тебя на такие поступки. Понимаешь? Значит, я сообщница! Мне тоже придется пострадать. Представь себе, что со мной могут сделать в тюрьме, дорогой мой.

Пьер содрогнулся.

– Но ты же невиновна. Я заставлю их поверить в это!

– Они поверят тому, чему захотят верить. Знаю, что ты это понимаешь. Умоляю тебя, любимый, не осуждай себя, потому что если ты это сделаешь…

– Я ни за что не допущу, чтобы с тобой что-то произошло, – прохрипел Пьер. – Я скорее умру!

– Нет, милый! Ты должен жить! Мы оба должны пройти через это испытание, пройти триумфально! Тебе не надо обращаться к властям…

– Но Арманд!

Клео прижимала его голову к своей груди, положила щеку на его макушку.

– Все будет хорошо, – убаюкивала она его. – Вот увидишь, я обещаю. А теперь засни, прямо здесь, в моих объятиях. Все будет хорошо…

Джасмин повернула свое кресло, чтобы на нее не падали солнечные лучи. Она ждала в кафе бейрутского района Ра и была раздосадована и раздражена, барабаня длинными наманикюренными ноготками по металлическому столу.

Смерть Александра Мейзера представляла собой лишь первый этап, который она ждала, чтобы начать разрушение банка «Мэритайм континентал». А это в свою очередь должно было подтолкнуть Арманда превратить казино в общественную собственность, чтобы сохранить репутацию своего дорогого покойного друга. Она была уверена, что Арманд последует зову совести и бросит на это все необходимые средства. Если он все сделает общественным достоянием, тогда она получит необходимую сумму, которая нужна ей теперь, чтобы Луис стал президентом. Но Арманд надул ее. Возможно, он был более толстокожим, чем она предполагала.

Хотя все вышло как она задумала, точно с таким результатом, который ожидался, на той холодной, пустынной дороге под Женевой, она все же не получила того, чего хотела… что ей было нужно.

И вот Клео приближалась к ней, на лице эти дурацкие очки от солнца.

Новые неприятности…

– Прошло много времени с тех пор, как вы заплатили за мой кофе, – заметила Джасмин.

Клео бросила на стол пачку сигарет и отрывисто сказала проходившему официанту:

– Водки… двойную порцию.

– В такое раннее время дня… – пробормотала Джасмин.

– Думаю, что вы составите мне компанию, когда я расскажу вам о Пьере, – парировала Клео.

– Успокойтесь, моя дорогая, – произнесла Джасмин и кивнула официанту.

Клео опрокинула рюмку и закурила сигарету.

– Он разваливается на куски.

– Объясните, пожалуйста.

Клео рассказала о том, как напившийся Пьер запаниковал и усовестился, о его намерении во всем признаться.

– Считаете ли вы, что его слова можно принять всерьез, если учесть все обстоятельства? – спросила Джасмин.

– Абсолютно!

– Послушается ли он вас?

Клео прикусила губу. Никогда в жизни она не сомневалась в своей власти над мужчинами. Но в этом случае дело обстояло иначе.

– Какое-то время будет слушаться, но недолго. Джасмин некоторое время хранила молчание.

– Ну, думаю, что тогда я должна буду предложить ему убедительный аргумент, чтобы ничего не говорить.

– Не забывайте, что если что-то случится, то вы должны будете мне…

– Да, Клео, я помню об этом!

Почувствовав что-то недоброе, Клео понизила голос.

– Вы действительно можете это сделать? – спросила она. – Внушить ему какое-то благоразумие?

Джасмин улыбнулась:

– Давайте скажем так – я могу заставить его понять ошибочность своих поступков.

 

ГЛАВА 14

Катя испытывала смешанные чувства от встречи с Армандом в этот вечер. Но когда она ехала к отелю «Сент-Джордж», то поняла, как сильно ей не хватало его компании. Расположенный в том же районе полуострова, что и «Казино де Парадиз», отель «Сент-Джордж» представлял собой неофициальный нервный центр всего Бейрута. Каждая голливудская звезда позировала в то или иное время перед фотографами у здешнего бассейна. Другие знаменитости венчались в его садах или вступали в связь в его роскошных номерах, а через несколько лет договаривались об имущественных разделах в связи с разводами в одном из ресторанов этого отеля. Бизнесмены со всех концов света сходились в гостиной «Золотой телец», чтобы торговаться из-за цены на нефть, спорить о качестве жемчуга, заключать сделки на миллионы долларов простым пожатием руки или бокалом шампанского.

Катя вошла в отель со стороны бара «Диско Воланте».

– Вы выглядите восхитительно, Катя. Это от Ланвина, да?

Катя уловила аромат запахов от него прежде, чем услышала его голос. Запах того же одеколона, которым он пользовался в самолете, который долго не улетучивался после их прибытия.

– Спасибо, что приняли мое приглашение, – произнес Арманд, задерживая ее взгляд.

– Вы можете об этом пожалеть, – отозвалась Катя. – У меня к вам появились новые вопросы.

– Постараюсь ответить на них, – торжественно произнес Арманд.

Когда он сопровождал ее через холл, Катя наблюдала, как его приветствуют встречающиеся мужчины. Она также обратила внимание на то, что почти каждый встречный окидывал ее пристальным взглядом. К ее удивлению, Арманд провел ее мимо основных залов ресторана к уединенным помещениям гостиницы.

– Мы будем есть на кухне? – спросила она.

– Не совсем.

Комната оказалась одной из самых элегантных, которые она когда-либо видела, напомнив ей фотографии шикарных океанских лайнеров 30-х годов. Высокий потолок, затейливо вырезанные дубовые колонны и широкая лестница, отражающаяся в хрустале и стекле. Катя обратила внимание на явное отсутствие здесь женщин. Когда она сказала об этом Арманду, тот приложил палец к своим губам.

– Здесь как в глубокой могиле. Помните бар, через который вы прошли?

Катя кивнула. Небольшой бар «Диско Воланте» был переполнен мужчинами, чья вечерняя одежда была отнюдь не модная.

– Это журналисты, – объяснил Арманд. – Они следят за передвижениями вот этих джентльменов, преимущественно дипломатов.

Катя посмотрела поверх своего меню.

– Здесь, как и в большей части Бейрута, действуют два правила, – продолжал Арманд. – Бюрократам нужно место, где они могли бы собраться вместе и спокойно и без помех делить мир. Журналисты пронюхали об этом и потребовали, чтобы их тоже пускали. Невозможно, верно? И гостиница предложила компромисс. Журналистов будут пускать не дальше бара. Оттуда они могут наблюдать, кто пришел и ушел, но ничего не смогут подслушать. И вот теперь они обсуждают, кто с кем обедает точно так же, как предки предсказывали будущее по куриным потрохам… и, думаю, с таким же успехом.

– Вы сказали, что преимущественно это дипломаты. А кто остальные?

– Шпионы.

– Кто-кто?

– Шпионы. Помните Кима Филби, высокопоставленного британского офицера разведки, который служил у русских двойным агентом? Он любил это место. И в самом деле, он был таким хорошим клиентом, что в столе при входе до сих пор хранится его почта.

– Вы шутите?

– Отнюдь нет. Каждый сотрудник этой гостиницы состоит в штатах, по крайней мере, двух разведывательных служб. Зайдите на кухню после закрытия, и вы увидите, как официанты торгуют сведениями, выясняют кто кому что докладывает.

– Многие ли их них докладывают вам? – тихо спросила она.

В глазах Арманда вспыхнули и погасли смешинки.

– Вы не против, если я закажу для нас обоих? – вежливо спросил он. – Очень хороша утка с апельсинами.

После ухода официанта Катя извинилась и направилась в туалетную комнату. Арманд пил вино и думал о ней. Он не понимал, почему у него такое сильное влечение к ней. Он не видел ее с того вечера в казино и удивился, что соскучился по ней. Катя прекрасная женщина, но не лучше тысяч других в Бейруте. Он отдавал ей должное за ее решимость и силу, но усматривал в них и слабые стороны, поскольку в ее речь часто вкрадывались резкие слова. Очевидно, она все еще была под впечатлением того, что произошло несколько дней назад.

Что он нашел в ней такого?

Он вздрогнул от вопроса, который пришел ему на ум. Он считал, что в конечном счете в его жизни для женщины не найдется постоянного места. Арманд, который прикрывался этим пониманием, как старым, удобным свитером, вдруг ощутил всю унылость такого подхода. Он любил женщин, их очарование, их уловки и ум, переливы их смеха, их движения во сне, нежность и щедрость, на которые они были способны. Но он одновременно слишком хорошо знал холод, который появлялся в сердцах бейрутских женщин. Он видел, как их совращает богатство и блеск, заставляя девушек поверить, что их грезы действительно имеют цену и что существуют мужчины, которые легко за это заплатят. Он насмотрелся на прелюбодеяния и извращения, на наркотики и вырождение. Но так и не встретил ни одной женщины, перед которой раскрыл бы себя, к которой прильнул бы ночью и доверчиво погрузился в сон.

Глядя на возвращающуюся Катю, Арманд изумлялся секретам привлекательности. «Не будь дураком!» – сердито посоветовал он себе.

Она была значительно моложе, и не только по возрасту. Дочь Алекса. Но не существует линии разграничения между вечной привязанностью к другу и собственными чувствами.

– Вам доллар за размышления, – сказала Катя, увидя выражение беспокойства на его лице.

Арманд рассмеялся:

– Боюсь, что вам придется сдать сдачу. Давайте приступим к еде.

Блюда были из лучших, которые приходилось отведывать Кате, а утка, как и предсказал Арманд, просто восхитительна. В течение всего обеда Арманд делал замечания о других обедавших, позволяя Кате заглянуть в мир секретов.

– В Бейруте мне стало очевидным одно, – заметила Катя, – здесь все любят играть в игры.

– Национальное развлечение, – согласился Арманд. – В Ливане жизнь – одна большая игра в триктрак: сочетание удачи, умения и отваги.

– В чем вы, похоже, поднаторели.

– В этом нужна лишь практика. – Арманд переменил тему разговора. – У меня для вас некоторые новости. Не такие, которые нам обоим хотелось бы получить, но для начала неплохо.

Катя нетерпеливо подалась вперед:

– От вашего таинственного подручного? Арманд покачал головой:

– О деньгах, которые пропали из «Мэритайм континентала».

Арманд объяснил, как ему удалось узнать об этом. Его слова озадачивали Катю все больше и больше.

– Не понимаю, – произнесла она. – Из Рио деньги перекочевали в Панаму, потом в Женеву. Швейцарская полиция и руководители банка знают, что эти деньги были похищены. Они должны были бы проследить движение этого счета и выявить, кому он принадлежит. Почему они ничего не делают?

– Потому что в Швейцарии существуют законы секретного ведения банковских дел.

– Даже если было совершено преступление?

– Под улицами Цюриха все еще хранятся награбленные нацистами богатства. Существуют, конечно, возможности с помощью соответствующей документации и ангельского терпения добиться специального судебного рассмотрения того, можно ли раскрыть счет или нет. Но на это уйдут годы, и только в одном-двух случаях из тысячи можно добиться какого-то успеха.

– Поэтому мы сдаемся, вы это хотите сказать?

– Я заслуживаю несколько лучшего мнения, – упрекнул ее Арманд. – Что бы там ни думали некоторые, но швейцарцы вполне нормальные люди.

– Знакомы ли вам директора или чиновники, которые могли бы нам помочь? – с надеждой спросила Катя.

– Такие люди имеются, но я говорю не о них. Директор банка, который непосредственно имеет дело с клиентами, никогда не нарушит их доверие к себе. Но чиновники – служащие, которые занимаются частными вопросами, для которых счет не олицетворяется ни с кем конкретно, для которых это только цифра, – помогут нам. Если смогут.

– Значит, у вас все-таки есть кто-то!

– Не хочу подогревать ваши надежды, – предостерег Арманд. – Тут предстоит сделать очень много.

Катя кивнула. Она никогда не отличалась терпением. Ее жизнь коверкалась и разрушалась, а единственное, что могла сделать она – это пытаться схватить тени. Но, во всяком случае, на один вопрос она могла бы получить прямой ответ.

– Арманд, я кое-что слышала о Дэвиде Кэботе. Он резко взглянул на нее:

– От кого?

– От Джасмин.

– Понятно. И что же сказала Джасмин? Катя глубоко вздохнула:

– Она рассказала мне, что семья Дэвида Кэбота погибла от рук пиратов, когда они плыли на судне. Уцелел лишь один Кэбот. После этого случая вы взяли его к себе.

Арманд выбрал себе сигару из ящичка, который подал ему официант, откусил кончик и раскурил ее.

– Это правда. Но на этом история не заканчивается.

Если хотите, я вам расскажу об этом, но с одним условием – вы никогда и никому не передадите эти подробности.

– Обещаю. Арманд кивнул:

– Очень хорошо. Возможно, вы слышали рассказы о современной работорговле в этой части земного шара. Большинство из них правдивы. Открытые много веков назад пути такой работорговли используются и в наши дни. Не изменились и их жертвы. Их привозят из Африки, Индии, Европы. Дети, девочки и мальчики, подростки, молодые женщины… Дэвид чуть не стал одним из таких рабов.

Арманд ничего от нее не утаил, рассказанные ужасы заставили Катю содрогнуться.

– Это явилось одной из причин, почему мы с вашим отцом создали «Интерармко», – продолжал Арманд, – для того чтобы получить орудие для ликвидации организаций, процветающих на рабстве и человеческих страданиях. Дэвид – один из тех, кто занимается этим.

Арманд откинулся назад, его глаза увлажнились.

– Не думаю, что мне приходилось встречать другого человека, который перенес бы такие муки, как Дэвид. Его тянет к этим похищенным и оскорбленным детям, как бабочку к пламени, потому что он чуть не стал одним из таких детей.

О нем можно рассказать много историй. О том, как он проникал все глубже в иерархию работорговцев, узнавал, на каких кораблях перевозят детей, к каким причалам они пристанут, где будут содержать детей до аукциона. Однажды Дэвид решил накрыть их. Суда взорвались при таинственных обстоятельствах, вышли из строя паровые котлы, складские помещения охватил огонь, бесследно пропали некоторые работорговцы.

Дэвид не знает, сколько он спас детей. Да ему это и неважно. Он убежден лишь в одном – если он может спасти ребенка от рабства, то этого уже достаточно. Видите ли, Катя, в Дэвиде до сих пор живет тот пришедший в ужас мальчик, на глазах которого убивали его родителей, которого схватили и бросили к другим похищенным детям. Они поняли тогда, что может с ними случиться… Вот почему он не оставит своего занятия до последнего дня своей жизни.

Катя почувствовала, как по ее спине побежали мурашки. Она вспомнила суровый взгляд Дэвида Кэбота, его предостережение ей в тот вечер, когда они встретились, хваткость, подобную электрическим разрядам, его пальцев, когда он прикасался к ней.

– Значит, вот почему вы ему доверяете, – наконец выговорила она.

– Как самому себе, – спокойно добавил Арманд.

– Удалось ли ему что-нибудь раскопать с момента нашего последнего разговора?

– Пока нет. Но позже я буду опять разговаривать с ним.

Катя протянула руку и притронулась к рукаву Арманда:

– И мой отец тоже занимался этим?

– Еще как! С самого начала, не переставая, потому что работорговля никогда не прекращается. Это чудовище с тысячью голов. Отрубите одну, останутся другие. Несколько лет назад я думал, что мы близки к ликвидации основных организаций, действующих на Ближнем Востоке. И мы действительно были близки к этому! Но на месте пяти прежних возникла новая. Несмотря на все усилия Дэвида, мы до сих пор не можем назвать человека, который заправляет ею.

Катя допила коньяк, наблюдая, как Арманд подписывает чек. Ее потрясли его откровения. Они заставили ее не только посмотреть на мужчину, который сидел напротив, и увидеть его в ином свете, но и мысленно вернуться назад, к своему отцу и к секретной жизни, которую он вел, не давая ни малейших поводов для подозрений.

«Сколько нового придется еще открыть? – гадала Катя. – Куда это может завести?»

Отодвигая стул Кати, Арманд сказал:

– Перед этим я разговаривал с Эмилем. Он упомянул о том, что вы обсуждали что-то, что случилось примерно в то же время, когда банк оказался в беде, что-то связанное с одним из служащих «Мэритайм континентала».

Катя не сразу вспомнила, на что намекал Эмиль.

– Ах, это! Один из сотрудников банка погиб во время пожара. Такое совпадение мне показалось очень странным. Но я навела справки, и вроде бы там связи никакой не было.

– Почему вы мне не сказали об этом?

Она пожала плечами, потом кратко рассказала о пожаре в Гринвич-Виллидже, когда сгорел служащий коммуникационного отдела по имени Майкл Сэмсон, о споем посещении Прюденс Темплтон, сотрудницы «Мэритайм континентала», которая опознала труп.

– Никакой связи там не было, – заключила она.

– Из того, что вы поведали, и не могло быть, – согласился Арманд, – Как вы и сказали, это совпадение.

Выходя из ресторана, Арманд заметил:

– Надеюсь, вы больше не сердитесь на меня, Катя? Катю тронули эти слова.

– Я не большой специалист, когда дело касается секретов.

– Если нам немного повезет, то скоро никаких секретов не останется.

Катя думала, что в словах Арманда больше правды, чем думал он сам. Все говорили ей, что Бейрут – это такой город, где основным товаром является информация. Поскольку это так, то ей пора заняться добыванием ее.

В этот вечер, как он и сказал Кате, Арманд разговаривал с Дэвидом, который по-прежнему находился на юге Франции.

– Местные жители утверждают, что он находится здесь, – сообщил ему Дэвид, имея в виду британского банкира. – Он орнитолог-любитель. Видимо, для него привычно отправляться в холмы на три-четыре дня. Мне остается лишь ждать его возвращения.

– Может быть, ждать его не стоит? – высказал предположение Арманд.

Он быстро передал Дэвиду смысл разговора с Катей и сообщил о странных обстоятельствах смерти Майкла Сэмсона.

– Хотел бы получить дополнительную информацию о нем, – закончил разговор Арманд. – Не можешь ли ты сделать это с места своего нынешнего пребывания?

– Я нахожусь в часе езды от Канн, где у меня есть несколько людей, которые могли бы помочь в этом. Женева сделает остальное.

– Может быть, это ложный след, Дэвид? Не хотелось бы упускать Мортона.

– Не упущу. Местным полицейским он не очень нравится. Держит себя как надменный выскочка. Они поддержат меня.

– Будь осторожен.

В прозвучавшем ответе Дэвида Арманду послышалась слабая улыбка.

– Удачи, Арманд.

– Ваше предчувствие оправдалось, – сказал примерно через сорок восемь часов Дэвид Арманду. – С Майклом Сэмсоном связано больше… или меньше, в зависимости от того, как вы относитесь к этому.

Он передал то, что удалось обнаружить.

– Его следы пропадают на Мальте, – задумчиво произнес Арманд, впитав в себя все, что сообщил ему Дэвид.

– Верно то, что «Мэритайм континентал» получил биографические данные на Сэмсона из банка «Сауэр» в Цюрихе. А «Сауэр», в свою очередь, получил их из двух французских банков, в том числе от «Креди Фонсье», его первого места работы. Они мне сообщили, что его документы об учебе во Франции и о пребывании на Мальте изъяты.

– А что имеется в Политехническом училище?

– Тут вышла закавыка. Они приняли Сэмсона по документам из американского университета в Бейруте.

– И что же? – подтолкнул его Арманд.

– Но по архивным данным АУБ, Сэмсон является гражданином Мальты.

– Сколько же мальтийцев училось в этом университете? – спросил Арманд.

– За последние семьдесят лет трое.

– Этот сукин сын такой же мальтиец, как я! И мы еще содрали с него не все слои.

– Вы думаете, что может существовать связь между Сэмсоном и тем, что произошло в «Мэритайм континентале»?

– Пока что я могу биться об заклад, что Сэмсон не является мальтийцем. Он создал себе это продуманное и очень удачное прикрытие. Зачем? Ответ может иметь какое-то отношение к «Мэритайм континенталу». Мы узнаем об этом больше после того, как закончим с Мортоном и будем готовы двинуться дальше.

– Куда мне предстоит поехать? – мягко спросил Дэвид.

– Полагаю, что это очевидно – на Мальту.

Алехандро Лопес не относился к людям, которые привлекали к себе внимание. Он был худощавым и жилистым до такой степени, что мог показаться просто тощим, с гладкой смуглой кожей, из-за чего его можно было принять за араба, грека или жителя юга Италии. Женщины затруднялись определить, сколько ему лет. Под осторожными черными глазами нависли мешки, но густая шевелюра черных волос и отличные белые зубы могли отнести его к молодым людям. Однако все сходились на том, что Алехандро Лопес был очаровательным джентльменом, несомненно, хорошо воспитанным и много путешествовавшим человеком и удивлялись, почему он так и не попал в семейную ловушку.

Лопес был торговцем вином. Его предприятие процветало в британском протекторате Гибралтар. Там он был всем известен, к нему относились приветливо. Лопес поставлял для английского гарнизона прекрасное вино по оптовым ценам и даже доставал к особым случаям вина определенной выдержки. В его магазине и на складах работали с дюжину человек, которые все соглашались, что Лопес был справедливым и щедрым хозяином. Хозяйка дома, в котором он жил, овдовела и подумывала о вторичном замужестве, положив на него глаз.

Никого не удивляло, что значительную часть времени Лопес проводил за пределами Гибралтара. Считалось вполне естественным, что ему надо повсюду ездить, чтобы наводить справки о виноградниках, присутствовать на дегустациях. И действительно, паспорт Лопеса был залеплен штампами дюжины стран Средиземноморья, начиная от Португалии и кончая Турцией.

У себя в кабинете он много времени тратил на телефонные разговоры. Благодаря военному присутствию Англии, Гибралтар превратился в одну из стран Европы с наиболее эффективной системой в области коммуникаций. Хотя из-за испанской допотопной связи телефон было дьявольски трудно заполучить, британские друзья Лопеса позаботились о том, чтобы он получил доступ к специальным линиям связи. В конце концов надежная телефонная связь жизненно необходима торговцу, который ведет дела по всему Средиземноморью.

Она незаменима также и для убийцы, а Алехандро Лопес представлялся нанимавшим такого рода «специалистов» одним из лучших в мире.

Он находился в своем кабинете, просматривая счета, когда смазливая секретарша сообщила ему, что на проводе находится какой-то джентльмен, который спрашивает о шампанском определенного года выдержки. Лопес поблагодарил ее и взял трубку. Учитывая краткость разговора, секретарша заключила, что ее хозяин не смог выполнить этого заказа.

Лопес отобедал в обычное время. Но вместо того чтобы отправиться в один из ресторанов, которые он посещал, он встретился с полковником, которому поставлял в офицерский клуб один из лучших сортов шотландского виски.

В середине легкого обеда из дуврской камбалы, Лопес прикинулся, что ему надо позвонить по телефону. Хозяин оказался достаточно любезным и позволил ему поговорить по своему телефону в библиотеке, без посторонних. Именно оттуда он связался с Бейрутом.

– Говорит Чарльз, – произнес Лопес спокойным, лишенным акцента или какой-либо интонации голосом.

Голос на другом конце провода звучал холодно и издалека.

– Надо сделать кое-что еще.

– Что именно?

Голос назвал вызывающие ужас подробности и закончил словами:

– Поскорее. Так скоро, как только сможешь. Лопес быстренько мысленно прикинул.

– Это обойдется дороже. На двадцать процентов.

– Деньги будут переведены телеграфом в Цюрих сегодня вечером. Вторая часть суммы за это дело.

– Спасибо, Бейрут. Когда дело будет сделано, вы об этом узнаете.

Когда Лопес возвратился к столу, хозяин спросил его:

– Надеюсь, хорошие новости? Тот улыбнулся и вздохнул:

– Боюсь, что мне опять придется отправиться в поездку.

На кровати на куче смятых простыней лежал Майкл и смотрел, как Джасмин наводит макияж.

– Не думаю, что они пустят тебя в «Гиппопотама» в такой одежде, – заметила Джасмин, глядя на голый торс Майкла в свое маленькое зеркальце.

– Пустят, если узнают, что мне принадлежит пятьдесят процентов стоимости клуба, – лениво отозвался он.

– Где бы у вас ни возникала такая собственность, постарайтесь оставаться очень молчаливым партнером, – посоветовала она ему.

Он пристально посмотрел на нее.

– Приятно возвратиться назад, Джасмин. Встретиться с тобой. Снова стать Майклом Саиди.

В отсутствие Майкла Джасмин присматривала в Бейруте за его разрастающимся состоянием, сделанным на торговле наркотиками и на белой работорговле. Хотя ее и подмывало искушение оттяпать у него несколько миллионов долларов, которые так были нужны для осуществления планов с Луисом, она все же удержалась и не сделала этого. Майкл еще некоторое время был полезен для нее… Поэтому она создала подставную корпорацию по скупке небольших кусков недвижимости, акций ночных клубов, ресторанов, магазинчиков мод, даже рысистых лошадей. Все это входило в заключительную часть ее плана по возвращению в бейрутское общество Майкла Саиди, бизнесмена, добившегося успеха своим трудом.

Даже она поразилась, как удачно изменил черты лица Майкла хирург по пластическим операциям в Рио-де-Жанейро. Она взяла фотографию Майкла, сделанную в Нью-Йорке, и заставила его встать рядом. Потом она проделала такую же операцию с фотографией, сделанной до его отъезда из Бейрута. Переход оказался великолепным. Никто не скажет, что возмужавший Майкл Саиди не стал именно тем человеком, которым он сегодня является. Да, в том, что касается остального мира, Майкл Сэмсон умер окончательно.

– Просто фантастика, не правда ли? – лениво заметил Майкл, следя глазами за пальцами Джасмин, которыми она провела по своей икре вдоль бедра, поправляя чулок. – Арманд перевернул на Ближнем Востоке все вверх тормашками, стараясь накрыть эту новую «организацию по работорговле», но не может догадаться заглянуть к себе во двор. Не может сообразить, что я и есть тот призрак, за которым он гоняется… Господи, представляю, какое на его лице появится выражение, если он узнает правду!

– Возможно, но заранее не торжествуй и не недооценивай Арманда, – предупредила его Джасмин. – Немало людей уже поплатились за такую недооценку.

– Но ты же никогда не позволишь ему подойти ко мне слишком близко, правда, Джасмин? – мягко произнес Майкл, протягивая руку к ее ноге.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделал, – сказала Джасмин, отстраняя его руку и меняя тему разговора. – В Бейрут приехала дочь Александра Мейзера.

Майкл уже слышал об этом в Бейрутском агентстве печати, но не стал прерывать Джасмин.

– Похоже, что она намеревается докопаться до дна того, что произошло в «Мэритайм континентале». С нашей стороны было бы мудро быть в курсе того, как у нее идут дела. Что ты думаешь об этом?

– А как нам это сделать? – спросил Майкл, заранее зная ответ.

– Не скромничай, – нетерпеливо отозвалась Джасмин. – Пусти в ход свои безотказные чары.

– Даже если для этого придется с ней переспать? Глаза Джасмин сверкнули.

– Она молода, практически одинока в этом городе, который ей абсолютно непонятен. А в довершение ко всему, совсем неопытная. Я склонна думать, Майкл, что некоторая доброта и дружеские чувства к ней окажутся достаточными, чтобы свести тебя с мисс Катериной Мейзер.

Он задумчиво посмотрел на нее.

– Ты беспокоишься за нее, правда?

– От нее могут быть осложнения, – отрезала она. – Постарайся, чтобы осложнения не оказались самыми худшими.

– А что ты скажешь об Арманде?

Джасмин прошлась по комнате, шурша шелком. На ней были чулки и пояс с резинками, но не было трусиков. Она остановилась возле Майкла, пылко взглянула на него, схватила его голову и притянула ее к своему паху.

– Он превратился в проблему, – прошептала она. – Просто настоящая трагедия…

Самыми занятыми были недели перед бейрутским карнавалом, и текущий год не стал исключением. Игровые салоны переполнились. В полночь Арманд совершал свой обычный обход казино, исполнял ритуал, которого ждали от него и служащие, и игроки. На жаргоне казино это называлось «надеть личину». Для каждого появлялась возможность лично подойти к Арманду, высказать замечания, поднять вопросы, затронуть проблемы.

Свой обход он начал с основных салонов, останавливаясь возле каждого стола, чтобы обменяться взглядами с крупье. Он шепнул несколько ободряющих слов бейрутским «кондорам» – дамам преклонного возраста, накрашенным и в париках, выдержка которых давала фору даже наиболее закаленным дилерам. После шести или семи часов игры «кондоры» просто разогревались. Арманд быстро прошел через «Американский зал», чтобы взглянуть на туристов с корабля, которые толпились возле игровых автоматов. Потом он заглянул в индивидуальные комнаты и понаблюдал за лихорадочной игрой бизнесменов из Гонконга. Во всем свете нельзя было найти похожих на них игроков. Капризы карточной игры доводили их до исступления. Они без конца пили и курили и, несмотря на прохладную, приятную температуру комнаты, отчаянно потели. Они скрежетали и щелкали зубами, издавали негромкие завывания, как бы моля богов послать им удачу. Арманд наблюдал за их игрой целых полчаса, в течение которого в кованые сундуки «Казино де Парадиз» добавился еще миллион долларов.

Точно по графику Арманд появился на кухне, в самый разгар горячки с ужином. Каким-то образом, несмотря на крики, толкотню и тарарам всей атмосферы, там все равно будут приготовлены и поданы четыре сотни великолепных блюд. Шеф-повара отзывались на его приветствия рассеянным помахиванием рук. Арманд не обижался на них за это. Лучшие шеф-повара были напряжены, как рысистые кони, и столь же чувствительны к любому резкому слову, как был хрупок майсенский фарфор, в котором подавались их творения. Из кухни и вспомогательных комнат он двинулся в прохладную темноту винного подвала.

Слово «подвал» не совсем подходило для этого помещения. Коллекция вин в «Казино де Парадиз» превышала сто тысяч бутылок, размещенных в том, что следовало бы назвать пещерой. И действительно, предки Арманда Фремонта вырубили огромное помещение в скале. В результате удалось получить идеальные для крепких вин температуру и влажность. Так же как и достичь многого другого.

Арманд старательно закрывал за собой каждую дверь. Красные световые точки показывали основные системы сигнализации. По ним он отсчитывал свой путь. Он проходил мимо стеллажей, где содержались марочные вина, о которых мог только мечтать гурман, уходя все дальше в глубь подвала, пока не достиг резной деревянной двери, укрепленной железными перекладинами.

В Ливане, как и везде на Ближнем Востоке, в больших домах, в замках, мечетях и монастырях – везде существуют задвижки, которые позволяют находящимся внутри скрыться во время нападения или осады или тайком получить подкрепление, пищу и амуницию. У казино было два таких выхода, которые соединяли это место с каменистыми холмами возле кораллового побережья и с целым лабиринтом туннелей, которые в конечном итоге выходили к морю. Один путь вел непосредственно в туннели и был особенно опасным.

Если человек не знал, какой надо выбрать туннель и где повернуть, то он мог заблудиться там на неопределенное время. Второй путь шел непосредственно к холмам и к ловко замаскированному выходу. Здесь тоже были устроены ловушки и западни для рассеянных или неосторожных людей, которые могли случайно оказаться возле туннеля. Но такая возможность не угрожала человеку, который пришел сюда, чтобы встретить Арманда, поскольку он всю свою жизнь провел среди этих холмов.

– Добрый вечер, аббат.

– Привет, Арманд, друг мой.

Двое мужчин обнялись. Настоятель монастыря, который принял имя Джон, когда пришел сюда послушником, принадлежал к ордену Третьего Креста. Теперь он возглавлял греческий православный монастырь, расположенный среди холмов между Бейрутом и Джунией. В арабском мире он был уникален, потому что ни разу за свою тысячелетнюю историю не подвергся разграблению и ни разу монахи не покидали его.

С аббатом Арманда познакомил еще его дед. Уже тогда аббат был пожилым человеком. Теперь же он достиг библейского возраста – восьмидесяти лет. Несмотря на это, он руководил орденом с беспрекословным авторитетом. Среди братии этого ордена находились наиболее образованные и опытные люди Ливана, имевшие глубокие познания во многих областях – от инженерного дела до медицины. Это обеспечивало ордену независимое от светского мира существование. В ворота монастыря не пускали никаких посетителей, и для постороннего взгляда орден ничем другим не занимался, кроме обработки полей и поклонения великой славе Господа.

Арманд часто задумывался над тем, как Господь относился к этой группе людей. Несмотря на все свое смирение и отрешенность от мирских дел, монахи ордена Третьего Креста располагали самой разветвленной и надежной разведывательной сетью в стране. Они ездили по всему Ливану, находились среди людей, которые уважали их или были к ним безразличны. Они могли слушать разговоры на дюжине различных языков и аккуратно записывали их содержание. В конце концов весь собранный материал поступал аббату, а тот делился им только с одним человеком, который, как он был убежден, никогда не предаст страну ради личной выгоды. С Армандом Фремонтом.

В течение многих лет аббат передавал Арманду очень ценную информацию. Фрагменты вещественных доказательств, тщательно собранные в таинственных местах, старательно изучались, превращаясь в орудие, которым очень умело пользовался Арманд. Против людей, которые ставили себя выше закона, для которых коррупция была обычным явлением, которые интриговали и использовали насилие против тех, кто им грозил или разоблачал их. Именно к ним являлся Арманд и намекал, что ему известны их секреты, ломал их всего несколькими словами; его угрозы превращались в такое же острое оружие, как кинжалы.

Сотрудничество аббата этим не исчерпывалось. Британия принимала активное участие в никогда не заканчивавшейся битве Арманда с работорговцами. Иногда было достаточно подслушанного слова или неосторожного замечания, чтобы дать Арманду важную нить.

И Арманд, и аббат скрупулезно соблюдали правила таких встреч. В большинстве случаев винный погреб казино оказывался наилучшим местом встречи. Нога Арманда никогда не переступала порога монастыря. Никогда раньше аббат не просил о встрече с такой срочностью.

– Друг мой, какое неотложное дело привело нас сюда? – спросил Арманд.

Аббат обошел вокруг небольшого стола, теребя пальцами тяжелый серебряный крест.

– Арманд, известно ли тебе, что большинство людей полагает, что направляемый в Америку опиум поступает из Турции?

– Да, большая его часть.

– Появился новый источник, – тихим голосом произнес аббат. – Здесь, в Ливане. В долине Бекаа.

Арманд не мог в это поверить. Ничего подобного прежде он не слышал.

– Известно ли тебе, где именно в Бекаа? – спросил он. – Кто может стоять за этим?

– Пока неизвестно. Бекаа – настоящий рассадник воров и убийц. Даже нам трудно получить оттуда точную информацию. Но мы продолжим свои усилия. – Аббат помолчал. – Возрос также приток оружия в страну. Оружие везут отовсюду – из Европы, Советского Союза, даже из Соединенных Штатов.

Он подал Арманду копию доклада ливанской таможни.

– Получена нами от одного из правоверных, – заметил он с грустной улыбкой.

Арманд просмотрел доклад.

– Тут говорится, что правительству удается перехватывать менее десяти процентов того, что поступает в страну, – пробормотал он, взглянув на аббата. – А это значит, что в руках у неизвестных людей скопились тысячи единиц огнестрельного оружия. И все это оружие будет использоваться.

– Кем же? – с тревогой спросил аббат.

– Любым, кто может купить его! – ответил Арманд. – Ты же знаешь, сколько у нас существует сект и отколовшихся групп – друзы, шииты, сунниты, марониты, копты. Легко просматриваются различия между ними, а за различиями скрывается ненависть. Каждая группа имеет своих сторонников, кучи денег. Каждый понимает, что не может позволить вооружаться другому и не бояться нападения и гибели. Поэтому все покупают оружие, аббат. Если этот процесс не остановить, то придется заводить на улицах частную милицию, разбивать город на районы и воевать в порядке самозащиты.

Аббат испуганно посмотрел на Арманда:

– Может начаться гражданская война. Самая жестокая и ужасная, одна конфессия против другой, секта против секты… Но кому это нужно?! – воскликнул он. – Это все равно что разжечь пожар, который будет трудно погасить.

– Кому-то это нужно, – произнес Арманд тихим голосом. – Кто-то стремится погубить Ливан. Кто-то сообразил, насколько хрупка эта страна, как легко можно разжечь здесь ненависть. А когда начнутся убийства, тогда ливанская кровная месть довершит дело. Резня может продолжаться годы.

Аббат некоторое время помолчал, потом произнес:

– Боюсь, что это еще не все.

– А что же? – спросил Арманд.

– Не что, а кто.

Грусть и испуг, отразившиеся в глазах его друга, больно кольнули сердце Арманда.

– Говорите, аббат!

– Один из наших братьев в Танжере передал нам слух об убийце, который известен под кличкой «Бахус». Возможно, он живет в Испании или в Гибралтаре. Снискал репутацию одного из лучших в мире убийц.

– Я вам обеспечу любую нужную защиту, – моментально отреагировал Арманд.

Аббат поднял руку:

– Ты не понимаешь. Беспокоиться надо не обо мне. Ходят слухи, Арманд, что охота ведется на тебя.

Убедившись, что аббат благополучно удалился, Арманд возвратился в казино. Он постарался не торопиться, минуя толпы с привычным изяществом манер, останавливаясь, чтобы поболтать с гостями. Когда он пришел в «Кристалл», то закрыл за собой дверь на замок и позвонил в Южную Францию. Дэвид Кэбот ответил после первого же звонка.

Когда Арманд сообщил ему о предостережении аббата, Дэвид произнес:

– Значит, шакалы вылезают наружу… Мы потревожили их.

– Но, может быть, это всего лишь слухи, – напомнил ему Арманд.

– Тогда бы аббат не стал поднимать тревогу, – возразил Дэвид убежденным тоном.

– Не думаешь ли ты, что это тот же ублюдок, который подловил Александра?

– Уверен в этом.

– Стало быть, отсюда следует…

– Что кто бы ни погубил Алекса, теперь нацелился на вас.

Арманд закрыл глаза. Его спину обдало холодом, как будто кто-то приложил к нему глыбу льда, чтобы отметить место, куда должна угодить пуля.

– Я возвращусь как можно быстрее, – продолжал Дэвид. – Самое позднее, завтра вечером.

– Но Мортон…

– Я договорился о том, что его схватят, как только он вновь покажется. Эта история уже переросла его, Арманд. Вы оказались в опасности как раз потому, что мы разыскиваем Мортона. – Дэвид помолчал. – Не хочу оставлять вас одного. Прихватите домой кого-нибудь из службы безопасности казино. Своих людей я отправлю из Женевы в Бейрут завтра же с утра.

– Дэвид, относительно Кати…

– Она вне опасности. К тому же я не хочу, чтобы мы выдали себя. Мы не может дать телохранителей, не сообщив ей о том, что происходит. – Дэвид почувствовал, что у Арманда остаются опасения. – Завтра вечером я приеду, – повторил он. – Если ситуация изменится, то поверьте мне, я позабочусь об ее охране.

– Спасибо, Дэвид.

– Позаботьтесь о своей безопасности нынешней ночью, Арманд. А завтра я обеспечу вам такую защиту, что никто не сможет приблизиться к вам на расстояние плевка.

С крыши ресторана отеля «Ориент» в Танжере открывался вид на всю гавань. Удивительно, но пища была здесь достаточно хорошая, хотя список вин, с точки зрения Алехандро Лопеса, оставлял желать много лучшего.

Несмотря на все это, его экскурсия в Танжер оказалась полезной. Кому надо – были сунуты деньги, кто нужно – пустил слух о наемном убийце, который охотился за Армандом Фремонтом. Лопес был уверен, что к этому моменту до Фремонта дошло ровно столько, сколько хотел Лопес. Достаточно, чтобы непреднамеренно выполнять роль приманки.

 

ГЛАВА 15

Ежегодный карнавальный прием у Джасмин Фремонт, который она устраивала за неделю до парада и других праздничных мероприятий, превратился в непременное событие для бейрутского общества. На практике список приглашенных часто использовался, чтобы определить, какое место занимал тот или другой человек по степени своей важности. Те, кто попадал в этот список, обязательно приглашались на все важные события будущего года. А те, кого не оказывалось в этом списке, могли вытаскивать старые сундуки и начинать укладывать вещи, чтобы отправиться куда-нибудь подальше от Бейрута.

Катя прибыла в самый разгар приема, в одиннадцать часов, одетая в красный креповый жакет, легкие шаровары, с вуалевым шарфом на голове.

– Вы выглядите чересчур великолепно! – воскликнула Джасмин, беря Катю за руку.

Сама Джасмин была одета от Эммануэля Хана, в своего рода вязаную трубу из шелкового джерси. Ее украшали только что полученные из Рима украшения, изготовленные у Пако Рабанна. Катя подумала, что такое платье из прозрачного материала является мечтой евнухов любого гарема.

Джасмин по дороге останавливалась, чтобы представить Катю, которую удивляло, что ее встречали с большим радушием, как где-то пропадавшую родственницу. Люди, казалось, знали о ней все, хотя их она видела впервые.

– Когда речь заходит о самом главном, то Бейрут оказывается небольшим городом, – шепнула ей Джасмин.

За залом танцев располагалось помещение, огороженное полированными панелями, картины на которых отражали славные дни Персидской империи. Красные, черные, голубые и золотистые масляные краски мерцали на блестящих поверхностях, отполированных в течение веков. За панелями стоял большой квадратный стол высотой до колена, а вокруг лежали подушки.

– Вы помните Луиса и Пьера? – заметила Джасмин.

– Конечно.

Оба мужчины омыли пальцы в серебряной чаше и поднялись, чтобы приветствовать Катю.

– Очень рад, что все-таки пришли, – сказал Луис.

– Эти слова точно передают и мои чувства, – добавил Пьер. – Пожалуйста, не хотите ли вы перекусить?

Катя взглянула на Джасмин, которая посоветовала:

– Рекомендую что-нибудь съесть. Вечер только начался.

Сняв туфли на высоких каблуках, Катя удобно устроилась на подушках.

– Что бы там ни было, – заметила она, указывая на дымящиеся противни на столе, – запах замечательный.

– Ливанцы называют это блюдо «Розарий дервиша», – объяснил ей Пьер. – Баранина, баклажаны, цукини, помидоры и лук, порезанные ломтиками, сдобренные корицей и другими специями. Все это тушится в противне, который стоит перед вами. Хотите, я положу вам?

Блюдо оказалось даже более замечательным, чем Катя представляла себе. Она быстро освоилась с тем, чтобы сидеть на подушках и одновременно кушать. Холодное, терпкое белое вино из Греции служило прекрасным дополнением к трапезе.

– Вы должны нас извинить, что мы не нанесли вам визита, – извинился Луис, отправляя баклаву в рот прямо пальцами. – У вас были неприятности. Мы вздохнули с облегчением, когда Джасмин сообщила нам, что обстоятельства переменились к лучшему.

– Это действительно так, – вставила Катя, прожевывая пищу, гадая, как много Джасмин рассказала им, сама не желая сообщать им ничего дополнительного.

– Теперь, когда вы здесь окончательно освоились, надеюсь, мы будем видеть вас чаще, – тактично заметил Луис.

– И если я смогу чем-то помочь вам или Арманду, пожалуйста, скажите мне об этом, – добавил Пьер.

Катя продолжала подкладывать себе «Розарий», а к столу подошли несколько мужчин, которые кратко побеседовали с Луисом. Все они были в дорогих одеждах, держали себя очень уверенно.

Катя почувствовала в них привычку к власти.

– Кто они такие? – шепнула она в удобный момент Пьеру.

– Ах… ну, Джасмин при сложившихся обстоятельствах не сказала бы вам об этом. Видите ли, я хочу сказать, что Луис баллотируется в президенты Ливана. Эти мужчины – очень богатые, очень влиятельные – относятся к числу основных его сторонников. У Луиса большая поддержка по всей стране.

Катю охватило волнение. Когда она украдкой опять взглянула на Луиса, то обнаружила, что смотрит на него совсем другими глазами. Он уже не казался ей таким холеным, несколько чрезмерно смазливым мужем, который бледнел в сравнении с зажигательной личностью Джасмин. Хотя мужчины, подходившие к Луису, все были старше его, они оказывали ему знаки большого уважения, задавали ему вопросы и, не перебивая, слушали, что он им говорил. Что же касается Луиса, то его черты утратили вялость. Он представлялся теперь ей живым, энергичным, полностью контролировавшим свои поступки. На Катю произвело впечатление то, что она увидела, и она поделилась своими наблюдениями с Пьером.

– Луис сочтет за большое удовольствие побеседовать с вами, – отозвался Пьер. – Может быть, когда ваши дела прояснятся. Он восторгается американской политикой, особенно политикой покойного президента Кеннеди. Кто знает? Может быть, вы дадите ему какой-то совет… Вы же юрист.

Катя засмеялась:

– Думаю, что у Луиса отлично получается и без моей помощи.

Катя заканчивала свой ужин, а Пьер болтал. Но когда мимо прошла красивая девушка с приклеившимися к ней молодыми жеребцами с каждой стороны, добродушное настроение Пьера сразу пропало.

– Пьер, меня это не касается, – мягко произнесла Катя. – Но если вам надо кого-то увидеть…

Пьер сильно покраснел:

– Виноват. Мне надо было представить вас. Это – Клео. Она и я… то есть мы… мы с ней живем вместе.

– Вот и прекрасно! – искренне воскликнула Катя. – Да… вполне может быть.

В этот момент Катя увидела в глазах Пьера боль подозрений, агонию предательства, которая все еще не прошла, но которая несомненно пройдет. Катя сердцем потянулась к нему. Разве она сможет когда-нибудь забыть то утро, когда Тед вернулся домой, принеся с собой запахи другой женщины?

– Прошу прощения, Катя, – извинился Пьер, нарушая воцарившуюся тишину.

Катя смотрела, как он уходит, очень надеясь на то, что Пьеру повезет больше, чем ей самой.

– Должен перед вами извиниться, – произнес Луис, скользя по подушкам поближе к ней. – Я был ужасно невнимателен к вам. – Луис внимательно посмотрел на Катю. – Господи, да у вас такой вид, как будто вы увидели привидение!

Катя сумела улыбнуться:

– Просто бесененка, – но она тут же изменила тему: – Пьер сообщил мне, что вы кандидат в президенты. Новость просто захватывающая.

– Она не содержит ничего иного, кроме тяжелого труда, – скромно возразил Луис. – Но, в общем, вы правы, в Ливане можно сделать очень многое.

– Что именно вы намерены сделать, если вас выберут? Луис поморгал.

– Ну, пожалуй, то, что делал до меня каждый президент. Позабочусь о том, чтобы ничто не менялось. Мир больше всего стремится к стабильности, Катя. Ливан процветает, потому что люди знают, что находятся здесь в безопасности. Наши законы о секретных банковских операциях почище швейцарских, наша роскошь и развлечения соперничают с лучшими мировыми образцами. Сюда приезжают каждый год миллионы туристов и бизнесменов, потому что мы превратили Бейрут в перекресток между Востоком и Западом. Вот что надо будет охранять и способствовать процветанию. – Он помолчал. – Но не забывайте, что у нас тут набилось два миллиона человек на территории меньше чем Швейцария. У нас представлены с полдюжины национальностей и вдвое больше религиозных конфессий и сект. Всегда сохраняются подспудные опасения того, что все эти различия приведут к полному расколу страны.

Я расскажу вам притчу. Старый мусульманин, лежа на смертном одре, приглашает к себе маронитского священника и настоятельно просит его обратить его в христианскую веру. Семья старика поражена и просит его объяснить, почему он это делает. Мусульманин подмигнул и прошептал: «Лучше, если умрет еще один из них, а не из нас». Вот вам Ливан, как в капле воды, Катерина. Разногласия и предрассудки разделяют нас в течение тысячелетий. По нынешним правилам, каждая религиозная группа имеет гарантированное право участвовать в управлении. Каждая Группа знает, что ее члены могут к кому-то обратиться в поисках справедливости и соблюдения честных правил игры.

Кате было интересно, кто написал эти строчки для Луиса. Она не сомневалась в его искренности и страстности, но задавала себе вопрос: действительно ли Луис был достаточно крепок, чтобы держать в узде те самые силы, которые он описывал? Силы, которые, казалось, могут пробудиться в любой момент и одолеть начинающего колдуна.

– Простите, Луис, но Джасмин вас разыскивает.

Катя взглянула на говорившего, привлеченная звучанием его низкого, мягкого голоса. Он без стеснения пожирал ее глазами. Когда Луис удалился, незнакомец пригласил ее на танец. Подойдя к танцевальной площадке, он обнял ее для танца, она представилась этому неотразимому мужчине и спросила, как его зовут.

– Майкл. Майкл Саиди.

Джасмин и находящийся с ней рядом Луис наблюдали за каждым шагом Майкла и Кати, стоя на другой стороне зала для танцев.

– Ты ей сказал это? – спросила Джасмин, не отрывая взгляда от танцоров.

– Точно в тех словах, как мы и задумали.

– И что?

Луис пожал плечами:

– Она американская либералка. Считает, что Корпус мира может решить любые мировые проблемы. Однако достаточно сообразительна, чтобы понять, что существуют вещи, которых она не знает и не может оценить.

Джасмин медленно кивнула и наблюдала, как парочка двигалась на танцевальной площадке.

– Хорошо. Теперь она в руках отличного учителя.

Впервые с того ужасного вечера в Беркли-Хиллс Катя забыла о потрясениях в своей жизни. Этому способствовало сочетание обстановки, стечение обстоятельств и музыкальных мелодий. Но этому способствовало и то, что она находилась в объятиях мужчины, который получал наслаждение от ее присутствия, который никак не был связан с цепочкой трагедий, от которых она бежала.

Когда они уходили с танцевальной площадки, Катя внимательно пригляделась к Майклу. Несомненно, он отличался красотой, но его привлекательность, так же как одежда и одеколон, не были назойливыми. Старше ее на шесть-семь лет, он представлял собой для нее загадку.

– Кто вы такой, Майкл Саиди? – спросила она его.

Он улыбнулся и повел ее на террасу, где уже находились несколько других пар.

– Сегодня мы не станем говорить о таких вещах, – предложил он. – Я – Майкл, а вы – Катерина, и на этом заканчиваются наши сведения друг о друге. Мы будем танцевать, смеяться, получать удовольствие в присутствии этих замечательных людей. И поступая таким образом, мы лучше узнаем друг друга, чем любым иным образом.

– Что же мы будем делать, когда закончится этот вечер?

– Тогда мы и решим, что станет с нами дальше.

– Вот так, запросто?

– Ничего нет более нудного, чем простое. – Он помолчал. – Вы ведь американка, хорошо ли вы знаете Бейрут?

– Поскольку я американка, то откуда же мне его хорошо знать?

– Мы это поправим. Вы привезли сюда свой автомобиль?

– Но мы не можем уехать прямо сейчас! – запротестовала Катя.

– Конечно, можем. Если захотим. Не подумайте, пожалуйста, что Джасмин обидится, если вы уедете. Когда мы вернемся, прием будет все еще продолжаться.

Этой ночью Кате показалось, что ее вихрем пронесли через самую сердцевину арабской фантазии.

Осмотр начался в бейрутском районе Ра, застроенном старыми каменными домами, с обнесенными стенами садами, с целыми кварталами высоких, элегантных жилых корпусов, которые разрослись вокруг американского университета в Бейруте. Узкие улочки, освещенные витиеватыми, старомодными фонарями, разбегались во все стороны и были запружены народом. Атмосфера напомнила Кате Латинский квартал в Париже или Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке. За исключением того, что ритм жизни здесь был вдвое быстрее, цвета ярче, разнообразие всего окружавшего просто бесконечно.

Майкл привел ее в ресторан, который можно было найти в любом месте центральной части Америки. Там был старомодный фонтанчик с содовой водой, стойка, виниловые крутящиеся стулья с крошечными плетеными спинками в форме сердца. Рядом стояли холодильные камеры со сладостями, включая ливанские деликатесы, такие, как «Атаеф» – пряники с корицей и орехами, «Цветок ливана», который напоминал «наполеон» с кремом.

Столы были так тесно сдвинуты, что их вполне можно рассматривать как общие. Вскоре Катя разговаривала уже со всеми окружавшими ее людьми, включая местную знаменитость Джойс Кимбалл. Маленькая, черноволосая шустрая женщина, Кимбалл работала репортером газеты «Дейли стар» по вопросам социальной жизни.

– Дорогая, мы все знаем о вас! – заговорщически сообщила она Кате. – Между нами, девочками, говоря – но, конечно, для протокола, – вы не брали этих денег, ведь так?

– Говоря для протокола, я их не брала. Кимбалл махнула своим мундштуком, как дубинкой.

– Я просто-напросто знала это! А все эти глупые люди у нас в стране полагали, что вы их похитили. Они забывают задать себе самый важный вопрос.

– А именно? – Катя отважилась спросить ее.

– Зачем же вам это делать, дорогая? Я хочу сказать, что если бы ваш покойный отец, уверена, прекрасный человек, оказался бы на улице Мотт – а это означает, дорогая, разорился, – ему надо было бы обратиться лишь с просьбой к Арманду. Святые небеса, он почти так же богат, как шах Ирана!

Когда Джойс Кимбалл ринулась к другому человеку, Майкл наклонился и шепнул на ухо Кате:

– Она может показаться ветреной, но убеждена в правильности каждого своего слова. Учтите, что она и пишет то же самое, так что к завтрашнему дню в это поверит остальной Бейрут, неважно – к лучшему это или худшему.

– Будем надеяться, – прошептала Катя. На улице Майкл взглянул на свои часы.

– Если мы поторопимся, то как раз успеем вовремя, – заметил он, нахмурившись. – Но нам нужен особый транспорт, чтобы выбраться отсюда. Можно ли считать, что вы молодая дама, которая не боится приключений?

Катя настороженно рассматривала его.

– Все зависит от характера приключения.

– Поездка в такси. Катю это озадачило.

– Думаю, что я могу себе это позволить.

– Превосходно!

Учитывая, что улицы были забиты, Катя не могла понять, откуда появился новый сверкающий «шевроле». Она не заметила, чтобы Майкл поднял хотя бы палец. Несмотря на это, машина заскрежетала тормозами прямо перед ними, тут же распахнулась задняя дверца. Катя сомневалась, чтобы водителю перевалило за шестнадцать лет. Майкл назвал маршрут на быстром, как пулеметная очередь, арабском наречии, и Катя не успела моргнуть и глазом, как оказалась на мягких подушках на заднем сиденье, а дверца захлопнулась. Потом она села прямо и осмотрелась вокруг.

Машина пробивалась через движение как жирное пятно. Водитель одним пальцем придерживал руль, через каждые несколько секунд поднимал ладонь и нажимал ею на сигнал. Другой рукой он жестикулировал, чтобы акцентировать моменты, которые он высказывал в беседе с Майклом, прямо глядя ему в глаза.

– О Господи! – вскрикнула Катя.

Водитель сделал резкий поворот налево и влез в переулок, который, по убеждению Кати, был с односторонним движением в противоположном направлении. Он пристроился в хвост медленно двигающемуся «кадиллаку», высунулся из окна и обрушил целый поток брани на другого водителя, потом крутанул руль и взревел мотором на слепом изгибе переулка, а в это время навстречу ему двигалась старая машина.

Катя решила, что она видит заключительную сцену своей жизни. Но в самый последний момент водитель такси сделал единственно возможную вещь: закрутив руль, он влетел на въездную дорожку жилого здания, затормозил всего в нескольких дюймах от группы стариков, сидевших на крыльце. Шофер ослепительно улыбнулся Кате.

– Мы доберемся туда очень быстро, впереди не будет никого.

Почти не глядя в зеркало заднего обзора, он врубил заднюю скорость и с ревом выкатился опять на улицу. Когда Катя открыла глаза в следующий раз, они были уже высоко над городом.

– Мы успеем на последнюю часть представления, – сообщил Майкл очень довольным голосом.

Катя вылезла из машины, ухватившись одной рукой за крышу такси, чтобы прийти в себя.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил Майкл.

– Хорошо, отлично, – пробормотала она, желая, чтобы небо перестало так кружиться перед ее глазами.

– Здесь особое место для жителей Бейрута, – объяснил Майкл. – Подойдите сюда, взгляните.

Склон холма был залит мягким голубоватым светом, придавая каменистой местности неземной вид. Он взял ее руку и повел ее на самую вершину, пройдя через великолепные каменные ворота, которые вели к шести высоким колоннам, одиноким и отважным стражам, силуэты вырисовывались на фоне ночного неба.

– Это все, что осталось от храма Юпитера, – пояснил Майкл. – Когда-то здесь стоял самый крупный храм всей Римской империи.

Несколько минут никто не нарушал молчание. Потом, когда они проходили между колоннами, Катя услышала жалобный плач, доносившийся из полутьмы внизу. С другой стороны холма был вырублен амфитеатр, каменные сиденья тысячелетней давности которого заполняли люди. Внизу на сцене находилась одинокая женщина. Даже с того места, где она стояла, до Кати отчетливо доносился ее навязчивый, меланхоличный голос.

– Это – Умм Калтхум, самая знаменитая арабская певица наших дней, – шепнул Майкл.

Прекрасный голос привел Катю в восторг. Потом пение прекратилось. Единственный прожектор, освещавший сцену, погас, при абсолютной тишине все погрузилось во тьму. Казалось, что весь амфитеатр затаил дыхание. Потом раздались нарастающие звуки оркестра, на сцене вспыхнули многоцветные лампочки, а к примадонне присоединился хор. Она протянула руку к зрителям, хлопая в ладоши, подбадривая присутствующих присоединиться к ней.

– Просто великолепно! – похвалила Катя представление, когда они с Майклом спускались с холма.

Майкл заметил, как Катя вся затрепетала, когда они приблизились к такси.

– Не беспокойтесь. Я его предупрежу, что мы не торопимся.

Катя не стала спрашивать, куда они направляются. С Майклом она чувствовала себя совершенно спокойно и даже ждала каких-нибудь сюрпризов. В следующий раз они остановились возле американского университета в Бейруте, который, беря пример с города, все еще был открыт. Они прошли возле благоухающих платанов, посаженных сто лет назад основателем университета преподобным Даниэлем Блиссом, и остановились возле закусочной «Дядя Сэм», чтобы послушать, как студенты декламируют стихи и играют на гитаре. Покидая это место под старой каменной аркой у входа в студенческий городок, Катя взглянула вверх и прочитала начертанный там девиз.

Да пусть они получат жизнь и пусть жизнь их будет обильной.

– Этот символ веры можно распространить на весь Ливан, – заметил Майкл. – Но опять же вы должны знать это. Вы из семьи Мейзеров. Стало быть, здесь ваш дом.

Это замечание задело нужную струну. Катя больше не думала о Бейруте как о чужом городе. Она почувствовала себя уютно среди людей, ей было интересно узнать об их привычках и обычаях. Запахи апельсинов, корицы и мускатного ореха стали теперь привычными для нее. Пулеметная трескотня арабского языка и грациозное воркование французского услаждали ее слух.

Они сели на лавочку под цветущим лимонным деревом возле кафе со столиками на улице и заказали кофе.

– Майкл, я не хочу обидеть вас, – начала Катя фразу. – Я хочу сказать, что прекрасно провожу время…

– Но? – мягко подзуживал он ее.

– Уверена, что вы знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас. Я считаю, что это не совсем справедливо.

Майкл откинул голову назад и рассмеялся:

– Вы меня должны извинить, если я скажу, что вы настоящая американка.

– Я сказала это не с тем, чтобы что-то выведать, – извиняющимся тоном уточнила Катя.

– Ну что вы! Я даже польщен, что вы спрашиваете обо мне.

Привлекательность Майкла частично объяснялась его способностью легко плести словесные кружева, привлекать к себе внимание слушателей. Но подлинный секрет его успехов заключался в том, что он придавал своему вранью правдоподобный вид. Когда он рассказал Кате о своем отце, то представил его примерно таким, каким он был на самом деле, старым и ценным служащим «Казино де Парадиз». Но он никогда не проявлял своих чувств относительно отвращения и презрения, которыми был окружен в жизни. Таким же образом он говорил о своих путешествиях по Европе, о других местах и накопленном опыте – все очень гладко слетало с его уст. Но он и намеком не коснулся своей работы в швейцарском банке. Когда в своем повествовании он коснулся Америки, Майкл заметил по сверкающим глазам Кати, что его рассказ целиком захватил ее. Его истории о жизни иммигрантов с Ближнего Востока в Бруклине, о том, как он открыл скромную экспортно-импортную фирму, которая стала процветать, пленили ее. Все люди, подумал Майкл, особенно женщины, любят сказки о принцах и нищих, героем которых является отважный молодец.

– Вот такие дела, – заключил Майкл свой рассказ так же умело и гладко, как опытный пилот смог бы посадить неустойчивый планер. – Вернулся я не так давно, но счастье продолжает мне улыбаться.

– Похоже, что вы уже достигли большего, чем многие люди мечтают достичь, – похвально отозвалась о нем Катя.

– Я бы не сказал этого. Возьмите, к примеру, себя. Из того, что я слышал, вы очень талантливый адвокат.

– Кто знает об этом, и давно ли? – негромко спросила Катя и тут же пожалела о своих словах.

Майкл накрыл своей ладонью ее руку:

– Все наладится. Вот увидите.

Катя вспомнила о своем намерении заняться своими делами, а не ждать и наблюдать за таинственными ходами игры Арманда.

– Майкл, многое ли вам известно о том, что произошло в «Мэритайм континентале»? – тут же спросила его Катя.

– Только то, что я видел по телевидению и читал в финансовых разделах газет, – ответил он, потом поспешно добавил: – Но это не означает, что я всему верю. Смехотворны предположения о том, что вы как-то в этом замешаны.

– Почему вы так уверены в этом? – спросила Катя. – Вы меня совсем не знаете.

Майкл пожал плечами:

– Иногда приходится полагаться на интуицию и чувство доверия. Не думаю, что с моей стороны было бы наивным утверждать, что вы не такой человек. Вот в этого я и верю.

Искренность и честность Майкла подействовали согревающим образом на Катю, вызвав в ее памяти холодные предостережения Дэвида Кэбота.

– Катя, если я чем-нибудь смогу вам помочь, то вам достаточно попросить меня об этом.

Она колебалась, потом решилась поделиться с ним, как она представляет это дело, закончив словами:

– Вот видите, настоящий расхититель все еще находится где-то среди них.

– Есть ли у полиции кто-нибудь на подозрении? – спросил Майкл.

– В полиции уверены, что преступниками являются Эмиль Бартоли и я, других они даже не ищут.

Очень даже утешительно, подумал Майкл.

– Но похоже, что здесь замешан второй мужчина.

– Второй мужчина?

– Кто-то, кого подозревал мой отец. Майкл откинулся назад.

– Но в газетах ничего не писали…

– И не станут писать! – живо вырвалось у Кати. – Минуту назад вы говорили о доверии, Майкл. Так вот, сейчас я вам доверяю. Надеюсь, что вы ничего не передадите из того, о чем мы говорили.

– Понятно, Катя. Об этом нечего и говорить. Есть ли у вас представление о том, кто может быть этот мужчина?

Катя покачала головой:

– Только то, что это очень влиятельный человек и что он находится здесь, в Бейруте.

Майкл негромко присвистнул:

– Я начинаю беспокоиться о вас, Катя. Встречаются опасные моменты.

– Какой-то подонок губительно воздействует на мою жизнь, Майкл. На мою и на жизнь Эмиля Бартоли. Он последовательно чернит доброе имя моего отца и все, что отец создал. Возможно, как вы сказали, он опасен. Но я возмущена!

Майкл поднял руки:

– Прекрасно. Понимаю вас. Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

Катя на мгновение задумалась:

– Майкл, вы здесь родились и выросли. Не так тут много изменилось за время вашего отсутствия. К тому же вы знаете город как свои пять пальцев – где можно найти нужного человека, как до него добраться. Конечно, осторожно, без шума.

Майкл громко выдохнул:

– Не хочу преувеличивать свои возможности, Катя, но я на короткой ноге с нужными людьми, и я помогу вам.

У Кати повеселело на душе.

Прием у Джасмин все еще не утихал, хотя было уже два часа ночи. Катя поблагодарила Майкла и осталась среди гостей ровно столько, чтобы повидаться с Джасмин, после чего сослалась на головную боль и уехала. Сам прием потерял для нее интерес. Катя почувствовала, что сделала большой шаг вперед. У нее появился союзник, готовый прийти ей на помощь. Теперь ей предстояло определить свою стратегию.

Как только Катя скрылась за дверью, Майкл увлек Джасмин подальше от других, в самое укромное место спальни.

– Она знает больше, чем ты думаешь! – выпалил он и пересказал Джасмин все, что она говорила ему.

Джасмин молча слушала и курила.

– И тебе даже не пришлось ложиться с ней в постель.

– Джасмин, о чем ты говоришь?

– Разве ты не понимаешь, что получилось? Эта маленькая дурочка абсолютно ничего не знает о том, что происходит. Но она все же рассказала тебе о том, как далеко зашел Арманд, наводя справки.

– А разве можно утверждать, что Фремонт передает ей все? – спросил ее с вызовом Майкл.

– Конечно, ты прав, – успокаивающе согласилась с ним Джасмин. – Но видишь ли, любовь моя, через некоторое время не будет иметь никакого значения, что знает или о чем подозревает Арманд. Но до того момента ты должен оставаться самым лучшим другом Катерины.

 

ГЛАВА 16

Много столетий назад финикийцы превратили Мальту в свой основной перевалочный пункт на торговых путях Средиземного моря. Эта островная крепость все еще несет на себе следы влияния Ближнего Востока во всех областях, начиная от архитектуры и кончая философией.

Утром следующего дня после разговора с Армандом Дэвид прибыл в Дом правительства в столице острова Валлетте. Он непосредственно обратился к регистратору, который выполнял обязанности своего рода главного чиновника всей бюрократии Мальты. После соответствующего представления он объяснил регистратору, скромному человеку с вкрадчивым голосом, что он ищет, на что ему вежливо ответили, что такого рода документы носят абсолютно конфиденциальный характер.

Разговор продолжался около часа. Дэвид всячески обхаживал собеседника, пытался выудить у него нужную информацию, но тот оставался непреклонным. Наконец Дэвид заявил, что отправляется за покупками, в частности, изделий из кожи, которыми мальтийцы заслуженно славились. Регистратор назвал ему несколько магазинов, в которые он мог бы заглянуть.

После обеда Дэвид снова пришел в Дом правительства. Мальтиец любезно спросил, удачные ли он сделал покупки.

– Да, – ответил Дэвид. – И благодаря вашему содействию мне удалось заплатить за них не так дорого. И чтобы отблагодарить вас за любезность, прошу вас принять этот небольшой знак внимания.

Дэвид положил длинный тонкий пакет на стол. Мальтиец не дотронулся до него, и на секунду Дэвид подумал, что его затея не удалась. Потом регистратор открыл коробку с подарком и вынул из нее черный кожаный ремень. Не отводя глаз от Дэвида, он перевернул ремень. На другой его стороне оказалась еле заметная молния. Держа ремень одной рукой как трофей, пальцами другой руки он ощупал его по всей длине. На черной поверхности один за другим появились круглые опознавательные знаки.

Регистратор взглядом указал папку на столе.

– Прошу извинить меня, я на минутку отлучусь, чтобы примерить ремень, – сказал он.

Дэвид раскрыл папку, прищурился, читая документ. Арманд был прав. Майкл Сэмсон, о котором упоминала Катя, вырыл для себя очень глубокую нору. В официальном документе, лежавшем в папке, была зарегистрирована его смерть, когда ему исполнилось восемь лет.

– Вам нравится?

Дэвид оглянулся и посмотрел на регистратора. Пояс выглядел прекрасно. Никто бы не заподозрил, что в нем скрывается двадцать золотых монет.

– Очень вам идет, – польстил Дэвид. – Настолько хорошо, что вы должны принять от меня еще один такой же.

Регистратор радостно кивнул.

– Хорошо. Мы убедились в том, что кто-то воспользовался именем восьмилетнего мальчика Майкла Сэмсона.

Дэвид отвернулся от стекла, через которое видно в одну сторону то, что происходит в холле. Полет из Валлетты занял всего полтора часа. Через час после посадки самолета он уже находился в казино.

– Да, свидетельство о рождении Майкла Сэмсона представлялось в ряде департаментов с целью получения мальтийского разрешения на работу, водительских прав и паспорта. Вы видели копии соответствующих документов.

– Ему удалось все это получить, потому что никто не потрудился сличить свидетельство о рождении с возможным свидетельством о смерти, – саркастически заметил Арманд.

Дэвид пожал плечами:

– Мальтийцы не следят за такими делами.

– И никто в этих различных департаментах ничего не запомнил.

– Арманд, прошло семь лет, – напомнил ему Дэвид. – В лучшем случае какой-нибудь чиновник, возможно, видел его минуту или две по другую сторону стойки конторы. Он бы не опознал этого человека даже в конце первого же дня.

– Отсутствуют фотографии, – продолжал Арманд. – Это беспокоит меня. Даже на Мальте, когда вы подаете заявления о выдаче паспорта, вы должны представить две фотографии – одну для паспорта, другую для постоянно хранящегося досье.

– Я листал это досье. Фотография там была. Видно место с засохшим клеем. Мальтийцы считают, что она оторвалась и пропала.

– А что думаете вы? Дэвид не двигался.

– В министерстве кому-то заплатили, чтобы выкрасть эту фотографию.

– Можно ли узнать, кто это сделал?

– Невозможно. Неизвестно даже, с чего можно начать поиски. Возможно, это сделал чиновник, но таких сотрудников переводят на другие места или повышают в должности каждые два года. – Дэвид помолчал. – Невозможно узнать, где он находится в настоящее время. Или даже жив ли он вообще.

– Что вы имеете в виду? – спросил Арманд.

– Если бы я занялся этим делом и пошел бы на риск подкупить кого-то выкрасть мне фотографию из паспортного отдела, то я бы пожелал, чтобы вор передал ее мне лично. Иначе обязательно возникнет возможность шантажа. Но в этом случае вор увидит мое лицо дважды: на фотографии и в реальной жизни, когда он будет передавать фотографию мне. Это делает меня еще более уязвимым. Единственно когда я могу почувствовать себя в полной безопасности, это тогда, когда с вором произойдет не бросающийся в глаза несчастный случай со смертельным исходом. Я уверен, – закончил свою мысль Дэвид, – что в каком-то из номеров газеты Валлетты «Глоуб энд мейл» появилась заметка о таком несчастном случае. Я распорядился проверить это предположение.

Оба мужчины понимали значение слов Дэвида. Майкл Сэмсон, кто бы им ни оказался, значительно более опасный человек, чем простой похититель денег в белом воротничке. Если он убил один раз, чтобы оградить себя, он, не колеблясь, сделает это опять, особенно если его выследят и загонят в угол.

– Что вы будете делать дальше? – спросил Арманд.

– Ничего. Ничего не буду предпринимать, пока не выясню, что стоит за слухом, о котором рассказал нам аббат.

Арманд нетерпеливо махнул рукой:

– Убить меня не так-то просто. Со мной Салим и остальные няньки, которых ты приставил. Нет, Дэвид. Я хотел бы, чтобы ты продолжал заниматься Сэмсоном. Где-нибудь должна быть его фотография или, в самом худшем случае, должен существовать кто-то, кто даст нам его описание. Включи свои драгоценные компьютеры, пусть они покопаются в накопленных в них сведениях.

– Вы уловили какой-нибудь запах, правда, Арманд? – тихо спросил Дэвид. – Что именно?

– Я склоняюсь к мысли, что у нас имеются две различные нити. Первую представляет Пьер, на нее нам указал Александр. А теперь мы наткнулись на вторую, на Майкла Сэмсона. Дэвид, думаю, что если мы потянем эти нити каждую в отдельности, то обнаружим, что они переплетаются…

Не все пассажиры круизного судна «Афина» захотели побывать в «Казино де Парадиз». Некоторые сели на автобусы, стоявшие в доках, чтобы совершить трехчасовую экскурсию по городу, а некоторые проводили время по своему усмотрению, посещая лавки, которые были рассыпаны по порту и набережным. И только несколько человек избрали вариант, который не входил в стоимость туристского пакета: обед в яхт-клубе Бейрута, трехъярусном комплексе, построенном на холмах на триста ярдов выше бухты и кораблей, с поездкой после обеда на фуникулере к статуе Святой Девы. Алехандро Лопесу ничего не стоило внести добавочную плату.

Как и подозревал Лопес, еда в клубе оказалась посредственной. Ясно, что ни правление, ни шеф-повара не придавали большого значения туристам. Но теперь у него появилась возможность осмотреть стекло от пола до потолка, которым был отгорожен обеденный зал, и определить его толщину. Получив такие сведения, он сможет решить, патроны какого калибра легче всего пробьют его и какой возникнет угол отклонения этой пули.

После кофе Лопес поехал на фуникулере, держа в ладони секундомер. Он два раза нажимал на кнопку секундомера, когда поднимался, а после прогулки вокруг статуи нажал три раза, спускаясь вниз. Лопес уже знал, что последний спуск фуникулера по расписанию бывал ночью, после чего все вагончики возвращались в депо, находящееся рядом с гаванью для яхт. Он знал также, что на карнавальную ночь туристы не станут кататься в этих вагончиках, а бейрутцы покинут свои дома, чтобы отпраздновать это событие. Единственная его задача будет заключаться в том, чтобы незаметно проскользнуть в трамвайчик, что будет сделать нетрудно, учитывая его возраст и халатное отношение обслуживающего персонала.

Что же касается самого выстрела, то Лопес не сомневался, что сумеет произвести его. Конечно, фуникулер будет находиться в движении, но ветра в это время практически не бывает. Вагончик не будет трясти, пока его колеса не коснутся площадки следующей эстакады, то есть не окажутся на шестьдесят футов ниже того места, с которого собирался выстрелить Лопес.

Скользя мимо яхт-клуба, Лопес последний раз взглянул на зеркальное стекло и стол, за которым будет сидеть его цель. Шестьдесят ярдов оптимальное расстояние для его ружья. Но Лопес отдавал себе также отчет в том, что его самым эффективным оружием станет внезапность. По берегам гавани стояло много высоких зданий. Вполне естественно, что полиция предположит, что роковой выстрел был произведен с суши. От зеркального стекла ничего не останется. Только стекло могло бы подсказать, откуда в действительности прилетела пуля. Даже если они окажутся ловкими и удачливыми, размышлял Лопес, и каким-то образом додумаются до фуникулера, то и тогда даже самое тщательное обследование не принесет успеха, оружие не будет найдено. Бухточка для яхт, ее грязная мутная вода, проглотит ружье, будто оно никогда и не существовало.

Вся атмосфера дышала карнавалом. Спускаясь зигзагами с горы, Катя заметила, как изменяются улицы. Красные, зеленые и белые полотна – цвета ливанского флага – протянулись между верхушками фонарей. Наклейки с изображением национального символа страны, кедра, появились в витринах магазинов. На перекрестках столпились мелкие торговцы, их тележки забиты миниатюрными флажками, майками с надписями и всякой всячиной. Политики тоже пользовались моментом, чтобы рекламировать себя. Стены здания залепили огромными плакатами с портретами кандидатов. Катя заметила, что среди них особенно выделялся Луис Джабар.

Майкл подкатил свою маленькую спортивную машину «эм джи» через Гранд-Корниш к центру города. Разглядывая сверкающую иллюминацию карнавала, Катя задавалась вопросом, куда они направляются. Майкл позвонил ей во время обеда и спросил, свободна ли она в послеобеденное время. Будет кое-что такое, заметил он, что ему хотелось бы ей показать. Сюрприз.

Майкл въехал на огромную площадь, на которой выделялись три скульптурные фигуры с вызывающе воздетыми к небу руками.

– Как называется это место?

– Площадь Мучеников, в память всех тех, кто пал в битвах за эту страну.

Это место напомнило Кате площадь Вашингтона в Нью-Йорке, являвшуюся местом встречи разношерстной публики, населявшей Гринвич-Виллидж. Помимо этого места, везде движение было ужасным.

Майкл вел Катю по улице, его приветствовали студенты, на майках которых были нарисованы эмблемы Христианско-арабского колледжа. Он представил Катю, но она быстро потеряла нить разговора, когда с английского перешли на французский, а потом на арабский. Катя обратила внимание на то, что на многих студентах были надеты тяжелые золотые распятия. Она спросила об этом одного из студентов.

– Это – символ нашей приверженности, – объяснил тот. – Приверженности себе и нашим арабским братьям. Благодаря своим пожертвованиям, Майкл Саиди позволил нам уже сейчас, пока мы еще учимся, делать свой собственный вклад.

– Я не поняла. Что именно он сделал возможным?

– Многое! Бейрут – это не только богатые люди. Есть тут и бедные, которые нуждаются в пище, одежде, медицинском обслуживании. Благодаря Майклу мы можем оказывать им различную помощь.

В другом месте площади Майкл остановился возле турецкого кафетерия, где двое престарелых мужчин сидели за чашечками размером с наперсток и курили кальян. По их фескам, обернутым широкими белыми полосками, Катя распознала мусульман-друзов.

Оба мужчины приветствовали Майкла как своего давно пропавшего сына. Они подвинулись, освобождая место для него и Кати, и настояли, чтобы прибывшие выпили с ними кофе. Катя согласилась выпить кофе, но любезно покачала головой, когда ей предложили деревянный мундштук от трубки с кальяном. Завязался оживленный разговор на арабском языке. Один из мужчин похлопал Майкла по плечу и на некоторое время отлучился. Возвратясь, он привел с собой дюжину детей, хорошо одетых и только что умытых, которые толпились вокруг него. Сначала дети стеснялись, но Майкл угостил их конфетами, и они тут же облепили его.

Старик дотронулся до руки Кати.

– Дети Майкла, – объяснил он на ломаном английском. – Хорошая жизнь для них теперь.

Когда они освободились от этого сердечного приема, Майкл сказал Кате:

– Как любой другой большой город, Бейрут подобно магниту притягивает другие, более бедные части страны. Зачастую не просто муж или отец приезжает сюда, снимается с места вся семья. Все для них становится более трудным, особенно поиски места для жилья. Семьи распадаются, дети оказываются на улицах.

– Чем же занимаются мужчины, которых мы встретили?

– Думаю, что их можно назвать старейшинами. Когда могут, они помогают таким распавшимся семьям.

– А кто же оплачивает их одежду и питание, заботится о том, чтобы им было где спать? – спросила Катя, пристально глядя на Майкла.

– Вы немного познакомились с тем, как я расходую свои деньги, – ответил он. – А теперь разрешите показать вам, как я их зарабатываю.

Через полчаса Катя шла вдоль причалов пятой гавани, где расположены наиболее важные пристани бейрутского порта. Нефтеналивные танкеры, контейнеровозы, торговые суда и зерновозы выстроились вдоль берега насколько хватал глаз, принимали в свои трюмы грузы, которые подавались навесными кранами, огромными десятиколесными погрузчиками и целой армией портовых грузчиков. Здесь тоже Майкл, казалось, был как у себя дома. Его встретил бригадир и повел вместе с Катей в огромное помещение склада, заполненное мешками пшеницы и муки.

– Кое-что из этих грузов поступает из моей долины Бекаа, – с гордостью заметил Майкл, потом добавил с ухмылкой: – Да, Катя, человек, который вас обожает, – фермер. Не разбивайте ему сердце и не отвергайте его только потому, что он такого скромного происхождения.

Катя нервно засмеялась, шокированная такими словами.

– Когда-нибудь я покажу вам долину Бекаа, Она служит хлебной корзиной для Ливана со времен до прихода сюда римлян. Жители этой страны настолько богаты, Катя, что могут себе позволить экспортировать продовольствие тем, кто в нем нуждается. Я не отрицаю, что получаю от этого выгоду. Я бы был глупцом или плохим бизнесменом, если бы не делал этого. И хотя я, может быть, не пачкаю свои руки о саму землю, я забочусь о том, чтобы эти богатства распределялись как можно шире. Вот такие дела, Катя. Вчера вы были так любезны, оказав мне доверие. Сегодня я решил показать вам, что ваше доверие не напрасно. Надеюсь, вы не разочаровались.

– Разве это могло со мной случиться? – прошептала Катя, оглядываясь вокруг.

Она была настолько ошеломлена, что ей казалось, она не уловила более глубокий смысл выражения лица Майкла. Он тоже раздумывает о чистеньких, набожных студентах Христианско-арабского колледжа. Один из его наиболее смелых и ловких ходов заключался в том, чтобы развратить этих молодых людей, превратить их в торговцев героином. В конце концов, кто заподозрит торговцев наркотиками в человеке с золотым крестом на шее? А дети?.. Даже теперь два старика, его подручные, выстраивают их для осмотра перед каким-нибудь дегенератом сирийцем или иракцем, которым для удовлетворения их похоти нужны маленькие мальчики с упругими попками.

Он чуть не рассмеялся, когда понял, какое огромное впечатление на Катю произвело все, что она увидела вокруг себя. Пшеница действительно была его, так же как и поля, на которых ее вырастили. Но Бекаа давала гораздо более ценный урожай, чем этот. В мешках с зерном, отправлявшимся в Африку и Нью-Йорк, был запрятан опиум наивысшего качества, который только существовал на земле.

Майкл привел ее в небольшой ресторан, где, к удивлению Кати, смеющиеся арабские мальчишки подбрасывали тесто для пиццы чуть ли не до потолка.

– Здесь самая лучшая пицца к востоку от пиццерии Рея на Седьмой авеню в Нью-Йорке, – торжественно произнес Майкл. – Некоторые даже утверждают, что эта лучше.

Катя рассмеялась:

– Не может быть!

Она смотрела, как Майкл скрылся в толпе возле стойки и через несколько минут появился с двумя бумажными тарелками в руках, на которых дымились ломти пиццы с сыром.

– Привет, Катя.

– Дэвид! – Вздрогнув, она взглянула в его холодные, невозмутимые глаза. – Не думала увидеть вас здесь…

– Разрешите присесть?

Не ожидая согласия, Дэвид сел и обратил свое внимание на Майкла, который с пиццей в руках подошел к столу.

– Вы, наверное, Майкл Саиди. Меня зовут Дэвид Кэбот.

Майкл медленно поставил на стол тарелки, вытер пальцы и протянул руку.

– Да, знаю, – холодно подтвердил он. – Ваша репутация и репутация вашей организации «Интерармко» опережают вас.

– Кое-что я слышал и о вас, мистер Саиди.

– Надеюсь, хорошее.

Эти слова Дэвид никак не прокомментировал.

– Вы уехали из Ливана сразу же после смерти отца, так ведь?

– Меня тут ничего не удерживало.

– Похоже на это. В Америке дела у вас пошли хорошо.

– Вы знаете, что говорят об этом, мистер Кэбот. Америка – страна больших возможностей.

– А что же заставило вас вернуться сюда, мистер Саиди?

– Бейрут, Ливан, здесь мой дом, мистер Кэбот.

«Что же все-таки происходит? – спросила себя Катя. Потом в ее голове мелькнула другая мысль. – Откуда Дэвид узнал, где меня можно найти?»

Катя посмотрела в открытую дверь на площадь. Там, наполовину скрытый в толпе, стоял белый «роллс-ройс». С каждой стороны машины стояли как изваяния в текущем людском потоке двое очень крупных мужчин, которые, казалось, смотрели на нее прямо в упор. Они следили за ней!

Катя резко поднялась, ножки стула царапнули по полу из плитки.

– Майкл, извините, но мне надо идти. Я позвоню вам позже.

– Катя, что случилось?..

– Простите!

Пошатываясь, Катя бросилась из ресторана вон на улицу.

– Черт возьми, что происходит? – воскликнул Майкл.

– Ничего такого, что касалось бы вас, мистер Саиди, – ответил ему Дэвид.

Когда Дэвид догнал Катю, ее возмущение прорвалось наружу.

– Какого лешего вы тут делаете?

– Только не так. Катя, – мягко сказал он, беря ее под руку. – Только не на улице.

Она вырвалась:

– Кто дал вам право следить за мной? Дэвид открыл заднюю дверь «роллса»:

– Катя, пожалуйста.

Она неохотно села в машину, которая тут же тронулась, как только он скользнул на сиденье рядом с ней.

– Арманд сообщил вам о человеке, который передал вашему отцу информацию, которая, возможно, относилась к растрате в «Мэритайм континентале», – начал Дэвид.

– Да, он это сделал, но какое…

– Полиция в Э-ан-Провансе сегодня утром обнаружила его тело. Вначале все выглядело как несчастный случай. Любимым занятием этого человека была орнитология. Поднимаясь и спускаясь по крутым склонам холмов, осматривая глубокие лощины, всякий подвергает себя опасности. Но когда обследовали труп и установили, как была сломана шея, то сомнений не осталось: его убили.

Катя так и осела на кожаных подушках сиденья. В голове метнулись мысли, но потрясение оказалось настолько сильным, что она не могла изложить ни одну из них.

– Арманд, – начала она было что-то говорить, но неожиданно остановилась.

– Арманд на время выехал из страны, – сообщил ей Дэвид. – Он вам позвонит, если сможет. Сказал, что если все пойдет гладко, то к карнавалу он возвратится.

– Что же мне надо делать впредь до того времени?

– Помочь мне помешать, чтобы с вами случилось то же, что произошло в Э-ан-Провансе, – ответил Дэвид. – Катя, теперь игра пошла по-крупному. Надеюсь, что даже вы понимаете это.

Эмиль Бартоли встречал Арманда за пределами паспортного и таможенного контроля на аэродроме Кеннеди.

– Приятно увидеть вас снова, друг мой, – приветствовал он, беря из рук Арманда чемодан с одеждой.

– Взаимно. Есть ли какие новости?

– Я связался с Прюденс Темплтон, как вы просили меня, – начал рассказывать Эмиль, когда лимузин направился в Манхэттен. – Ей особенно не хотелось разговаривать о Майкле Сэмсоне, но она согласилась встретиться с нами сегодня вечером после работы в вашей гостинице.

– Как вы думаете, скажет она что-нибудь нам? Эмиль сжал губы.

– Она упомянула, что Катя уже разговаривала с ней о Сэмсоне и что она-де не знает, что могла бы добавить к этому. Мне показалось, что она напугана…

– Как человек, который старается выгородить другого?

– Возможно. Может быть, вы поясните мне обстановку?

Арманд передал ему свой непродолжительный разговор с Катей относительно Майкла Сэмсона, потом объяснил, что Дэвид Кэбот обнаружил на Мальте.

Выражение лица Эмиля выдавало чувства удивления и тревоги, когда он слушал все эти подробности.

– Господи, какой же я был идиот! – прошептал он. – Ни разу я не потрудился сложить два и два – растрату и смерть Сэмсона.

– Не Сэмсона, – напомнил ему Арманд. – Хотя Прюденс Темплтон и опознала сгоревшего, но это был не Сэмсон. Человек, которого мы разыскиваем, не только растратчик, но и убийца.

Арманд зарегистрировался в отеле «Валдорф», принял душ и соснул до пяти часов. Надел другой костюм, спустился на лифте вниз, в «Пикок Элли», роскошный коктейльный зал отеля «Валдорф», украшенный американским декоратором внутренних помещений под дворец иранского шаха. Эмиль уже дожидался его в одном из круглых банкетных отсеков в глубине зала, где была гарантирована полная уединенность.

– Она должна вот-вот подойти, – сказал Бартоли, глядя через зал на входные двери. – Вот и она.

Арманд вглядывался в дородную женщину средних лет, которая вошла через занавешенную арку и в нерешительности задержалась. Когда она увидела Эмиля, то на ее простом лице появилось явное выражение облегчения. Но улыбка тут же погасла, как только она заметила Арманда.

– Спасибо, Прюденс, что вы пришли, – любезно обратился к ней Эмиль. – Разрешите мне представить вам моего хорошего друга из Бейрута мистера Арманда Фремонта.

Арманд поклонился и поцеловал руку Прюденс.

– Для меня это удовольствие, – произнес он. – Александр всегда очень лестно отзывался о вас.

Прюденс покраснела.

– Так же высоко он отзывался и о вас, – отозвалась она. – У меня такое чувство, что я вас хорошо знаю.

Прюденс села на мягкий диванчик и обратилась к Эмилю:

– Я не знала, что к нам присоединится мистер Фремонт, – заметила она с намеком.

– Мистер Фремонт прилетел из Бейрута потому, что получил весьма тревожные сведения о Майкле Сэмсоне… Если в действительности он таковым является.

– Я… я не понимаю, мистер Бартоли. Вы ничего мне не сказали об этом, когда позвонили.

– Это потому, что я попросил его об этом, – вступил в разговор Арманд. – Пожалуйста, мисс Темплтон, выслушайте меня, а потом, если сможете, помогите нам.

Прюденс крепко сжала руками сумочку на своих коленях.

– Очень хорошо. Я вас слушаю.

Медленно, не опуская ни одной детали, Арманд изложил то, что удалось выяснить о человеке, который именовал себя Майклом Сэмсоном. Он всем сердцем сочувствовал этой бедной женщине, черты лица которой обмякли; она старалась поверить в то, что ей рассказывали.

– Как видите, мисс Темплтон, совершенно очевидно, что Майкл Сэмсон не тот, за кого выдает себя. Вот почему нам понадобилась ваша помощь. Какое-то время вы были близки с ним, и вы определенно опознали труп. А теперь нам надо узнать о нем все, что знаете вы, и что особенно важно, нет ли у вас его фотографии.

Рука Прюденс Темплтон дрожала, когда она потянулась за налитой ей минеральной водой.

– Не знаю, что и сказать, – тихо произнесла она. – Все это настолько неправдоподобно.

– И все же это правда, – заметил Эмиль. – Пожалуйста, Прюденс, мы рассчитываем на вас.

– Я знаю так мало, – продолжала она еле слышным голосом, начав свое повествование о связи с Майклом Сэмсоном, о местах, которые они посещали, о том, что делали. Она особо подчеркнула, что ни разу не ходила к нему на квартиру и что Майкл ни разу не встречался ни с кем из ее немногочисленных друзей.

– В этом смысле он был очень застенчивым, – печально закончила Прюденс. – Думаю, что именно поэтому он не разрешил мне фотографировать себя. Был против даже совместного снимка.

– Но вы можете дать нам его описание, – настойчиво приставал к ней Арманд. – Если бы вы сели рядом с художником, который делает наброски, то могли бы помочь составить такой набросок.

– Да, думаю, я бы смогла это сделать.

– Хорошо. Завтра суббота. Если мы обо всем договоримся на утро, устроит ли это вас?

Прюденс кивнула. Арманд дотронулся до нее.

– Понимаю ваши чувства. Но вы не единственная, кого обманул этот человек. И вы не в ответе за то, что он натворил. Возможно, для вас будет лучше эту ночь провести здесь. В этом случае, если вы что-то припомните или захотите что-то сказать, я буду рядом.

– С вашей стороны это очень любезно, мистер Фремонт. Но я предпочитаю вернуться домой. Утром я буду ждать вашего звонка. А теперь прошу извинить меня…

Ни один из собеседников не успел произнести и слова, чтобы остановить ее, как Прюденс рывком поднялась с диванчика и быстро зашагала к выходу.

Арманд удержал Эмиля, который было хотел увязаться за ней.

– Не надо.

Поднявшийся с места Эмиль опять сел.

– Что, если она решит нам не помогать? – спросил он. – В каком мы тогда окажемся положении?

Арманд пытался побороть появившиеся и у него такие же опасения.

– Эмиль, мы только что сказали ей, что мужчина, которого она любила и с которым спала, является убийцей. Ей надо дать время освоиться с этой мыслью. Завтра мы предпримем новую попытку. Возможно, более решительную.

Прюденс Темплтон прошла пешком все пятнадцать кварталов до своей маленькой квартирки в районе Мюррей-Хилл, чувствуя себя как лунатик. Дважды она чуть не пошла через перекресток на красный свет и ее чуть не сбила машина. Она даже не услышала оскорбления, которыми осыпали ее водители.

Придя к себе в квартиру, Прюденс дважды повернула запор замка, сняла пальто и пошла на кухню, чтобы выпить чаю. Налив себе чашку, она устроилась в своем любимом кресле, достала металлическую коробочку, в которой когда-то лежали дорогие английские бисквиты. Прюденс покопалась в содержимом коробочки и вынула из нее фотографию. Единственную, которую однажды тайком сняла на площади Вашингтона. Ту самую, которую не захотела показать Катерине Мейзер. Только теперь, рассматривая эту фотографию, она позволила себе уронить слезу. Конечно, у Прюденс тоже возникали подозрения. Она тысячу раз спрашивала себя, как растратчик мог найти номера кодов, необходимых для того, чтобы привести в движение механизм телеграфного перевода денег. И дело не в том, что она не знала ответа. Она его знала. Но не хотела в это поверить. Она еле улыбнулась. Те олухи из Федерального резервного управления, так кичившиеся своей важностью, не сумели найти ответа, несмотря на то что он был очевиден… Очень печальный и болезненный факт.

Прюденс осмотрела свою маленькую комнатку. В какую ночь это произошло? – гадала она. Когда именно пришел к ней Майкл, нашептывал ей на ухо нежные слова, ласкал ее и уложил с собой в кровать, а сам все это время караулил и выжидал подходящего момента, чтобы снять ключ от ее рабочего стола со связками и сделать дубликат? Потому что только таким путем он смог бы добраться до отпечатанного листка в выдвижном ящике, до закодированных номеров доступа, принадлежавших Александру Мейзеру и Эмилю Бартоли.

Ее передернуло, она поставила на столик чашку, укутала плечи шалью. Кому она отдалась? Кем был этот незнакомец с нежными прикосновениями и сладкими речами?

Она держала фотографию на коленях. Неужели немного любви было с ее стороны слишком большим запросом? Разве у нее не было права почувствовать себя в объятиях мужчины, быть согретой в холодную ночь, когда в окна барабанит дождь?

Но цена…

Прюденс ясно осознала, что вина за бедствие, свалившееся на «Мэритайм континентал», лежит только на ней. Возможно, если бы она показала фотографию Катерине Мейзер, многого можно было бы избежать. Майкл Сэмсон, кто бы это ни был, не погиб в огне. О Господи, неужели он убил человека, чье тело обнаружили в его квартире? Сам Майкл остался жив. Если бы она отдала фотографию мисс Мейзер, то его можно было бы выследить и поймать. Невинных оправдали бы, репутация банка была восстановлена.

Прюденс посмеялась над собой. Она не могла поступить иначе. Для нее Майкл Сэмсон был реальным человеком. Она его ощутила, попробовала, впитала в себя. В ее жизни было так мало страсти или счастья, что она не могла заставить себя запачкать, а тем более развеять воспоминания, которые все еще светились в ней.

Не снимая шали с плеч, она подошла к газовому крану и открыла его. Вернулась в свое кресло, стала пристально рассматривать фотографию, вспоминать. Чай остыл, стал горьким. Выше этажом послышался скрип половиц, соседи сверху готовились ко сну. А Прюденс сидела, не шелохнувшись. Случайно это или намеренно, но она так и не чиркнула спичкой…

– В квартире никто не отвечает, – сообщил Арманд Эмилю по телефону. Посмотрел на часы. – Восемь часов. Где же она может быть?

– Если нам повезет, то к тому времени, когда мы доберемся до нее, обнаружим, что она выходила, чтобы купить себе утреннюю булочку, – ответил Эмиль. – Мы сэкономим время, если встретимся прямо у нее.

Спустя двадцать минут двое мужчин стояли на крыльце городского дома. Эмиль нажимал на кнопку звонка в квартиру Прюденс Темплтон, но ответа не было.

– Надо обратиться к домовладельцу, – предложил он.

– Нет, подождите.

Арманд увидел, что по лестнице спускается молодая пара. Когда дверь открылась, мужчины улыбнулись и вошли в дом. Через минуту они поднялись на третий этаж, в нос им бросился сильный запах.

– Газ! – прошипел Эмиль.

Арманд попытался повернуть круглую ручку двери в квартиру Прюденс.

– Вероятно, она дважды повернула ключ.

Он быстро осмотрел петли, которые несколько отошли от дверного косяка. Он подал знак Эмилю, тот кивнул. Арманд отошел назад, напряг все свое туловище и изо всей силы стукнулся им о дверь. От удара панель двери разлетелась.

Мужчины зажали рты и носы носовыми платками и кинулись внутрь помещения. Эмиль распахнул окна, а Арманд закрыл газовый кран и подошел к тому месту, где сидела Прюденс Темплтон. У нее было безмятежное выражение лица, как будто она мирно заснула и вот-вот проснется. Но синеватый оттенок кожи поведал Арманду все, что нужно было знать. Он закрыл ей глаза и собирался уйти, когда заметил у нее на коленях фотографию. Он вытащил снимок из ее закостеневших пальцев и направился к выходу в коридор.

Сообщив о случившемся домовладельцу, который немедленно вызвал пожарных и начал будить других жителей дома, Арманд с Эмилем вышли на улицу.

– Почему она так поступила? – продолжал повторять Эмиль. – Мы же ни в чем ее не обвиняли…

– К нам это не имеет отношения, – ответил ему Арманд. – Посмотрите.

Он показал ему фотографию молодого мужчины, снятого в полупрофиль. Эмиль взглянул на снимок, потом на Арманда.

– Это – Сэмсон? Вы его знаете?

– Уверен в этом, – ответил Арманд. – Как только возвращусь в Бейрут, удостоверюсь окончательно.

Когда первая полицейская машина, резко затормозив, остановилась у кромки тротуара, Арманд положил фотографию себе в карман.

– Вы сумеете обговорить все это с ними? – спросил он Эмиля.

Эмиля напугало беспокойство в глазах Арманда.

– Вы подумали о Кате, верно? Арманд кивнул.

– Поезжайте! – решил он и повернулся к Арманду спиной, как будто не был с ним знаком.

Катя перевернула последнюю страницу рапорта французской полиции, положила его на кофейный столик между собой и Дэвидом Кэботом.

– Мужчина, которого вы разыскивали и который пытался помочь моему отцу, убит, – прямо заявила она. – Что это может значить?

– То, что вопросы, которые мы задаем, толкают кого-то на отчаянные поступки, – ответил Дэвид. – И поэтому он очень опасен.

– Но кто это?

У Дэвида не было сомнения, что тут замешан Пьер, но установленное за банкиром наблюдение пока что ничего не дало. Пьер ни на йоту не отошел от своей будничной рутины. Он не покинул страну. Не принимал никаких иных посетителей, кроме иностранных банкиров, которые были хорошо известны Дэвиду. И все же именно Пьер выигрывал больше всего в результате убийства английского банковского чиновника Кеннета Мортона, Мортон был единственным свидетелем мошенничества Пьера в банке Ливана. Без его показаний дело против Пьера будет значительно ослаблено.

Но существует кто-то еще. Помощница Пьера. Та, которая ездит туда, куда не может поехать Пьер, устанавливает связи, организует дела, в которые Пьер не осмеливается ввязываться лично. Связующее звено с убийцей, Бахусом…

– Дэвид?

Дэвид вышел из задумчивого состояния:

– Англичанина убили, потому что кто-то пронюхал, что мы разыскиваем его. А это значит, что любой из нас – вы, я, Арманд – превращаемся в потенциальную цель.

– Где находится Арманд? – спросила Катя. – Когда он возвращается?

Дэвид прикинул разницу во времени. Арманд мог приземлиться в Нью-Йорке несколько часов назад. Возможно, он уже переговорил с Бартоли. Как только Арманд раскопает что-то конкретное, он позвонит. А до тех пор его собственная задача заключается в том, чтобы оградить Катю от всяких случайностей.

– С кем вы собираетесь смотреть парад? – спросил он.

– Предполагалось, что я буду смотреть его вместе с Армандом, – ответила Катя, – с Джасмин… и Майклом Саиди. – Катя сделала паузу. – Дэвид, если вам что-то известно, то вам следовало бы сказать мне…

– Хотелось бы, чтобы речь теперь шла именно о вас, – произнес Дэвид. – Посмотрим, что произойдет завтра. Только, пожалуйста, не делайте ничего, предварительно не переговорив со мной. Катя поежилась.

Наступало утро, и Дэвид оказался единственным пешеходом на прогулочной аллее рядом с Гранд-Корниш. Изредка проезжали грузовые фургоны или пустые такси, которые нарушали однообразные звуки ударявшихся и с шипением отступавших волн моря.

Он шел именно по той дороге, по которой через несколько часов потекут людские потоки, оркестры, потянутся артисты и затейники. Взглядом он окинул крыши жилых зданий, выходивших на Гранд-Корниш, прикидывая, откуда можно было бы стрелять и какими могли бы быть траектории полета пули. Его сотрудники безопасности подготовили для него список всех жильцов и хозяев зданий. Почти все они жили здесь по многу лет и были уважаемыми бейрутцами. Они не беспокоили Дэвида. Его интересовало, не приехали ли к ним в последнее время родственники, кузины, дядья и племянники или знакомые. Но таких не было.

Дэвид подошел к смотровой площадке, где обычно сидели Фремонты, и медленно обошел ее. Судьи занимали центральный ряд, чтобы лучше видеть проходящие мимо шеренги людей и оркестры. Представители бейрутского общества теснились за ними, на более высоких трибунах. Такой порядок не изменишь, но ему удалось передвинуть место Арманда из середины площадки на самый конец, где, если он вообще будет присутствовать, его открытость сведется до минимума.

Принимались и другие меры, некоторые из которых Арманд не заметит и о которых ему не скажут. Дэвид полагал, что убийца попытается сразить свою жертву во время парада. Если Бахус именно здесь предпримет свою попытку, то Дэвид постарается не только помешать ему сделать это, но и захватить его живым. Он хорошо подготовился к встрече с Бахусом. Они с Армандом теперь нуждались только в небольшой удаче.

 

ГЛАВА 17

Ровно в девять часов утра раздался гулкий выстрел из пушки в цитадели Бейрута, распорядитель парада резко засвистел в свисток, и парад-карнавал начался.

Всего собралось шестьдесят колонн, каждая тщательно готовилась в течение года и представляла собой отдельную группу разношерстного населения Бейрута. Между ними маршировали оркестры и хоровые коллективы, нубийские певцы, всадники-бедуины, вихревые североафриканские танцоры с крошечными цимбалами на пальцах и воинские соединения в белых перчатках. Были также жонглеры, клоуны и фокусники, красивые девушки в еле заметных купальных костюмах и мужчины в ярких костюмах из шелка, перьев и кожи с огромными гротескными масками. Гранд-Корниш запрудили тысячи людей. Другие тысячи забрались на осветительные столбы или столпились на балконах жилых зданий по всей длине маршрута. Богатые моряки и яхтсмены развлекали гостей на своих судах стоимостью в миллионы долларов, которые выстроились вдоль гавани.

Но среди веселящихся сновали проворные мужчины с острым взглядом. Некоторые из них следили за балконами или за окружающими их людьми, другие расположились в непосредственной близости от гостевых трибун. Не умолкая трещали висевшие на поясах радиопереговорные устройства «уоки-токи».

Высоко над Гранд-Корнишем висел одинокий вертолет, который облетал маршрут парада, иногда опускаясь до самых крыш, а потом опять устремляясь вверх и повисая на одном месте. Дэвид приставил к глазам тяжелый армейский бинокль. Картины, увиденные им на земле, оказались удивительно отчетливыми. Пока что он не видел ничего особенно подозрительного. Ничего не заметили и его люди. Дэвид посмотрел на часы. Прошло уже четыре часа, еще два часа, и последняя колонна закончит шествие. Он подладил фокусировку бинокля и опять начал осматривать Гранд-Корниш.

Катя знала, что этого дня она никогда не забудет. Колонны и парад вполне могли потягаться с экстравагантным праздником «Марди» Грас в Новом Орлеане, а ее место на трибуне для зрителей непосредственно за судьями обеспечило ей одно из лучших смотровых мест. Позже все направятся на «прием в саду» у Джасмин, который она устраивает в отдельном помещении бейрутского жокей-клуба. Одновременно устраиваются бега чистокровных рысаков.

– Думаю, что нынешний парад один из лучших за последние годы.

При звуках голоса Майкла Саиди Катя повернулась. Он шмыгнул на место рядом с ней.

– Никогда не видела ничего похожего! – созналась она.

Хотя Катя не забывала о предостережении Дэвида Кэбота и об отсутствии Арманда, она получала удовольствие от праздника. Потрясающее воздействие феерии просто захватило ее.

– Целый день никто не видел Арманда Фремонта, – заметил Майкл. – Традиционно он является одним из судей парада.

– Он все еще занимается делами, – пробормотала она.

Они наблюдали, как подводят лошадей к стартовым воротцам. Затем раздался удар гонга, преграда перед лошадьми со щелчком раскрылась и лошади с грохотом сорвались с места.

– Ну что же, – констатировал Майкл в конце бегов. – По крайней мере, я выиграл несколько фунтов на этой лошади. – Он помахал выигрышным билетом.

Джасмин и другие, сидевшие с ней в ложе, засмеялись и зааплодировали.

– Катя, простите, если вам не понравится, что я скажу, что вы психологически не подготовились к этому событию, – резонерски заметил Майкл. – Надеюсь, это не связано с нашей неудачной встречей с Дэвидом Кэботом?

– Нет, – поспешно ответила она. Он положил свою ладонь на ее руки.

– Пожалуйста, если вам хочется побеседовать, то я к вашим услугам.

Катя пожала его руку:

– Тут и говорить-то не о чем. Дэвид получил послание от Арманда, вот и все. Арманд и его небольшие тайны…

«Пока они не коснутся меня», – подумал Майкл. Он был уверен, что Катя ничего не знает. Но все равно будет благоразумнее остаток дня провести рядом с ней просто на случай…

– Но благодарю вас за то, что вы спросили, – неожиданно произнесла Катя.

– Вы придете сегодня на ужин в яхт-клуб, правда? – спросил Майкл после того, как выигравшие жокеи получили свои трофеи.

Краешком глаза Катя увидела, что к ней направляется Дэвид. Она вызывающе вздернула подбородок и сказала достаточно громким голосом, чтобы Дэвид мог услышать:

– Понятно, что я приду туда. Мы будем сидеть рядом.

Обеденный зал в бейрутском яхт-клубе практически был пуст. В конце зала три бармена протирали фужеры, а их юные помощники нарезали ломтиками зеленые лимоны, а ломтики на дольки. Заходящее солнце бросало свои лучи в окна от пола до потолка, лучи отражались в сверкающем хрустале, фарфоре и бросали блики на накрахмаленные белые салфетки, разложенные на сотне столов.

Катя села на последний стул в конце главного стола, стоявшего прямо перед окнами. Она все еще была одета в кремовый брючный костюм, желто-зеленую блузку и желтый шарф – во что она оделась, отправляясь в жокейский клуб. Катя возвратилась на виллу к Арманду, а двадцать минут спустя появился Дэвид и сообщил ей, что самолет с Армандом на борту находится менее чем в сотне миль от Бейрута.

– Он пожелал встретиться с нами в клубе, – сказал ей Дэвид и поднял руку. – Не спрашивайте меня о подробностях, они мне неизвестны. Мы оба в одинаковом положении.

Катя наблюдала, как Дэвид выхаживает за стульями с сигаретой в руке. От него исходило явное напряжение, лишая в глазах Кати зал праздничной обстановки.

Вдруг двери раскрылись, и в зал вошел Арманд, который целеустремленно и торопливо направился прямо к ним. Он приветливо поднял руку, но выражение на его лице оставалось мрачным.

«Он что-то узнал»! – подумала Катя. Она взяла свою дамскую сумочку и поднялась. Краем глаза она увидела, как заторопился Дэвид. И тут стеклянная стена за ее спиной взорвалась и рассыпалась на миллион осколков, а Дэвид завертелся вдоль края стола, как будто его крутанул какой-то невидимый гигант.

Очередная пуля прилетела беззвучно через пустую раму. Катина щека ощутила тепло ее полета, увидела, как она отскочила от обагрившейся кровью груди Дэвида.

– Нет! – вскрикнула она.

Перед глазами Арманда события развертывались как кусок кинопленки в замедленном темпе. В этот ужасный момент до него дошла жестокая правда: с самого начала Дэвид, а не он стал целью для убийцы. Он превратился в такой объект сразу же, как только Арманд направил его по следам Пьера. С тех пор Дэвид не переставал оставаться на мушке…

Арманд взревел от ярости и бросился к Дэвиду. Пуля помешала ему добежать до своего друга, вонзилась в его спину, бросила его, спотыкающегося, на террасу. До его слуха донесся вопль Кати, потом что-то подобное руке Христа подтолкнуло его еще дальше вперед. На мгновение Арманд уцепился за перила, но инерция движения тела оказалась слишком сильной. Его мышцы ослабли, он не удержался за перила, тело перелетело через перила, ударилось о твердую землю, покатилось вниз по крутому склону к мутной воде внизу.

Находящийся на расстоянии ста ярдов Алехандро Лопес провел прицел своего ружья вдоль цели, в то время как вагон бесшумно спускался с горы. Девушка стояла па коленях, ее лицо побелело, она мучительно всматривалась в темноту, туда, куда свалился человек. На мгновение палец Лопеса опять согнулся вокруг курка. Сетка прицела оказалась наведенной на середину головы девушки. Потом быстрым движением он щелкнул предохранителем. Он был уверен, что цель была накрыта, намеченные жертвы убиты, а девушка в сделку не входила.

Вой сирен полицейских машин и «скорой помощи» затерялся в праздничном гомоне города. Кровь на платье Кати засохла, просочившись в ткань, сделала ее жесткой на ощупь. Яхт-клуб оцепила полиция, которая выстроилась в три шеренги перед обеденным залом, чтобы не допустить газетчиков и телевизионщиков. Перед дверями, за которым лежало тело Дэвида Кэбота, стоял Салим. Казалось, что он даже не дышал.

Прошло менее часа с тех пор, как мир, окружающий Катю, взорвался. Перед ее глазами застыли яркие, несвязные изображения. Как закрутился Дэвид, вскрикнул и упал. Как кинулся к нему Арманд и покрылся кровью. Как она сама издала вопль отчаяния, когда увидела Арманда, перелетевшего через перила и покатившегося в темноту. Она вспомнила, как говорила в полиции отрывистыми фразами, монотонным деревянным голосом о том, как неожиданно стеклянная стена разлетелась в осколки… Катя изо всех сил старалась не потерять присутствия духа, чтобы быть способной сделать что-нибудь полезное, не переставая, притрагивалась к окровавленным рукавам и манжетам, как будто они стали для нее талисманами. Дэвид погиб, но с Армандом этого не могло случиться. Она этому не поверит, пока не увидит его бездыханное тело.

Осторожно Катя вышла на террасу, трясущимися пальцами прикасаясь к перилам. Склон осветили мощными переносными лампами. Рабочие-спасатели во главе с бригадиром пытались обнаружить какие-либо следы Арманда Фремонта. Над головами кружились два вертолета с мощными прожекторами на днище, их лучи плясали на темной бурлящей воде бухточки. Дальше курсировали полицейские патрульные катера, которые не могли подойти ближе к берегу из-за прибоя и скал. Катя услышала, как кто-то крикнул, что направляют «зодиаки». Эти маленькие, юркие моторные лодки могут плавать в водах бухточки, подходить вплотную к береговой линии, чтобы дать возможность водолазам поискать тело между многочисленными выступами скал.

– Катя…

Катя вздрогнула и увидела рядом с собой Майкла и Пьера. Она бросилась на шею к Майклу, выливая в слезах ужас, горе и возмущение.

– Я примчался сюда как только мог, Катя. Не знаю, что и сказать. Настолько все это ужасно.

– Катя, – прохныкал Пьер, – в полиции мне задавали массу несуразных вопросов! Были ли у Арманда враги? Угрожали ли ему? Был кто-либо такой, кто особенно много проиграл в последнее время? Откуда мне все это знать?

– Это не обозлившийся азартный игрок, – мягко ответила Катя. – И не сумасшедший. Кто бы ни стрелял в Арманда и Дэвида, готовился к этому давно и тщательно. Пьер, все было спланировано. Они знали, где и когда будут их жертвы… знали, как их надо убивать…

Пьер отшатнулся:

– Катя, что вы говорите?

– А то, что это сделал не один человек. Ну, конечно, курок нажимал кто-то один, но был лишь орудием.

– Катя, вы потеряли рассудок, – нервно выпалил Пьер. – Все это глупости. Сказки о заговорах…

Катя сверкнула глазами:

– И вы не можете в это поверить! Когда они найдут Арманда, он сам вам об этом скажет…

– Катя, Арманд погиб! Пуля угодила ему в спину. Вы сами видели это! Даже если его и не прикончила та пуля, падение, эта вода… Катя, пожалуйста, не мучьте себя таким образом!

Катя зарыдала, закрыла лицо руками.

– Господи, я не понимаю больше, что происходит. Майкл обнял ее за плечи, привлек ее к себе.

– Перестаньте, Пьер, – сказал он. – Она потрясена. Не усугубляйте все дело.

Он приподнял подбородок Кати.

– Я отвезу вас домой. Здесь вам нечего делать. Из полиции сразу же позвонят, когда найдут Арманда. Пьер побеспокоится об этом.

Он взглянул на Пьера, и тот кивнул.

– Мне… мне надо немного побыть одной.

Майкл неохотно отпустил ее, наблюдая, как она подошла к телу Дэвида Кэбота и встала возле него на колени. Отвела в сторону простыню, чтобы посмотреть на его лицо.

«Что вы нашли? – мысленно спросила она. – Что такое так их испугало, что они решили заставить замолчать вас… и Арманда? Кто этот человек, который остается в тени, тот, который дирижирует всем этим? Как бы то ни было, Дэвид Кэбот, но я докопаюсь до этого!»

В нескольких шагах поодаль Пьер прикуривал сигарету и не отводил глаз от Кати. Потом он заметил, что его пальцы трясутся, и задал себе вопрос, перестанут ли они трястись и когда перестанет так бешено биться сердце.

Пилат тоже умыл руки… именно тогда, когда подумал, что он счастливый человек. Пьер думал, что он, наверное, в таком же положении. Потому что человек, который мог узнать о его секрете, кто мог бы угрожать ему разоблачением и позором, погиб. Так же как, вероятно, и его друг. Значит, жизнь, которую он вел с Клео, спасена. Компания, которой принадлежит казино, станет теперь общественной и будет продана. Он фантастически разбогатеет, возместит украденную сумму и сможет до конца жизни обеспечить Клео всем, что она пожелает. И все это у него появится только потому, что он знал, что его родич может погибнуть, и не пошевелил пальцем, чтобы предотвратить это.

Пьер смотрел, как Катя снова накрыла Дэвида и поднялась. Она обратилась не к Майклу, а к Салиму:

– Он умер, а мы теперь должны вернуться домой, и ждать и молиться.

Турок гигантского роста весь затрясся, как будто его солидное туловище вот-вот развалится на части. Потом его плечи опустились, Катя взяла его за руку как ребенка и повела прочь.

Комиссар полиции лично известил Джасмин о стрельбе, многословно извиняясь, что вынужден сообщить ей об этом по телефону.

– Я счел, что вы должны узнать об этом немедленно. Слухи о том, что произошло, будут разрастаться как снежный ком. Я направляю к вам одного из моих помощников, который будет оставаться при вас. Дал указание своим сыщикам держать его в курсе дела. Он незамедлительно будет передавать вам всю поступившую к нам информацию.

Джасмин мастерски играла свою роль, ее голос передавал различные оттенки чувств от потрясения до горестного гнева.

– Спасибо, комиссар… – Она повесила трубку и взглянула на Луиса. – Все кончено.

Глаза Луиса расширились, лицо стало пепельно-серым. Джасмин схватила его за плечи.

– Пришел твой час! – взволнованно прошептала она. – Ты выглядишь нормально, несмотря на горе и растерянность, отразившиеся на твоем лице. Держись, Луис, не ломайся в такой момент. Нам предстоит сделать кое-что еще. Самую малость, мой мальчик, обещаю.

Джасмин удалилась в свою спальню и позвонила оттуда Набилу Туфайли. Он и другие зуамы уже через час были у нее. Джасмин провела их в дальний конец квартиры, подальше от слуг, закрыла двери на ключ. Она в упор переводила взгляд с одного на другого, осматривая всех двенадцать мужчин, рассевшихся перед ней.

– Наш город и нашу страну постигла огромная трагедия, – начала она свой объяснение. – Пока что у полиции мало подробностей, за исключением того, что Дэвид Кэбот убит, а Арманд пропал. Предположительно, также погиб от ран или утонул. Смысл случившегося, однако, ясен: нападение на. Арманда Фремонта является нападением на нас всех…

– Но кто напал на него, Джасмин? – негромко спросил Набил Туфайли. – Кому понадобилось убивать Арманда?

– Если бы я знала ответ, то в данный момент разговаривала бы с полицией! – сердито отозвалась она. – По моему мнению, это выкинул какой-нибудь недовольный или религиозный фанатик, который внимает голосам, вопиющим в пустыне. Если такое может случиться с Армандом, то не застрахованы от этого и все мы. Бейрут – а на деле весь Ливан – функционирует потому, что каждому понятно, где находится власть. А вернее, где она должна сосредоточиваться. Думаю, что мы все повинны в этой трагедии. Да, вина лежит на всех находящихся в этой комнате. В течение многих месяцев мы препираемся относительно кандидата в президенты. Между тем стали благодушными. Не смогли распознать, что наш раздрай создает благоприятные условия для других, дает им шанс бросить нам вызов, проверить нас на крепость. Поэтому-то и погиб Арманд! Потому что в наших пустяковых перебранках мы позволили себе выпустить бразды правления. И именно эти бразды теперь и натянем, крепко возьмем в руки, прямо сейчас!

– Что вы предлагаете, Джасмин? – спросил Набил Туфайли.

– То же, что предлагала и раньше – безоговорочно поддержать Луиса.

– Но что же изменилось с момента нашего последнего разговора? – спросил Туфайли.

– Проблема заключалась в деньгах, не правда ли? – ответила вопросом Джасмин. – Так вот. Теперь мы с Луисом располагаем дорогим для вас сопутствующим материалом!

Присутствующие переглянулись.

– Джасмин, поясните, пожалуйста.

– Чего же тут пояснять? Мне казалось, что это очевидно: кто другой может унаследовать казино, кроме меня и Пьера? И поскольку мы оба считаем, что превращение «Сосьете де Бен Медитерраньен» в открытую для других компанию является разумным деловым решением, поскольку стоимость наших пакетов акций в казино увеличивается пятикратно.

Джасмин откинулась на спинку кресла и смотрела на неофициальных правителей Бейрута.

Мы с Луисом хотели бы получить от вас ответ. Немедленно.

– Ясно, нам надо обсудить это, – _начал было говорить Туфайли.

– Никаких обсуждений, Набил. Да или нет. Немедленная реакция Туфайли заключалась в том, чтобы тотчас уйти. Но краешком глаза он увидел, что другие зуамы и не пошевелились. Они решили проглотить оскорбление, которое Джасмин бросила им. Какого бы мнения об Арманде Фремонте они ни придерживались, хладнокровное и четкое объяснение Джасмин Фремонт показалось им в высшей степени разумным. Один из них ответил вместо Туфайли:

– Считайте, что зуамы вас поддерживают.

Целые машины репортеров и киношников блокировали дорогу, ведущую к вилле Арманда Фремонта.

– Только не это! И не теперь!

Салим потрепал руку Кати. Он вылез из-за руля «роллс-ройса» и неуклюже поплелся в сторону репортеров, которые, толкаясь, приближались к машине. Салим преградил им дорогу, убедительно прося их о чем-то. Катя видела, как журналисты яростно мотали головами. Катя приготовилась к приступу. Но тут Салим пожал плечами, спокойно схватил ближайшего к нему мужчину. На некоторое время журналист повис в воздухе на высоте четырех футов от земли, отчаянно дергая руками и ногами. В следующее мгновение он кубарем полетел в низ холма, а Салим нацелился на вторую жертву. Журналисты бросились врассыпную.

– Ну, вы, несомненно, в надежных руках, – заметил Майкл с тенью улыбки на лице. – Думаю, что сейчас сделать это будет очень трудно, но попробуйте немного отдохнуть. Обещаете? – Она почувствовала прикосновение его губ к своему лбу. – Я буду среди спасателей. Как только они что-то обнаружат…

В доме она окунулась в жуткую тишину. Горе Балтазара отразилось на его лице. Он схватил руку Кати обеими руками и поднес ее к губам. За его спиной стояла Мария, ее глаза покраснели от слез.

– Скоро приедет доктор, – сообщил Балтазар. Катя сообразила, что он имеет в виду ее, и запротестовала.

– Поверьте мне, вы почувствуете себя лучше, когда он приедет и будет здесь, – убеждал ее Балтазар. Жестом он показал на окно. – Это лишь начало. Вам надо хорошенько отдохнуть, чтобы выдержать испытания предстоящих дней.

Слова Балтазара возвратили Катю к холодным дням и ночам в доме ее отца на Парк-авеню, к бессонным ночам, когда она крутилась, и вертелась, и вскакивала, обливаясь холодным потом. Теперь она находилась за тысячи миль от дома, неуверенная в том, что ей надо делать или каких поступков люди ждут от нее. Хотя бы из-за одного этого ей надо собраться с силами. Чтобы перенести горе. Она ничего не могла придумать такого, что помогло бы это сделать.

Катя стояла под душем до тех пор, пока не забеспокоилась Мария, не постучала и не заглянула в ванную. Приезжал и уехал доктор, находившийся в таком же шоке, как и все остальные, оставил невнятно произнесенные рекомендации и заверения, а также запас снотворного. Катя сидела, поджав под себя ноги на тахте в своей комнате, сжимая пальцами флакон из пластика, глядя невидящими глазами на то, как он ломается.

Включенный телевизор говорил с достаточной громкостью на французском языке, Катя слышала печальный голос диктора. Поисковая группа нашла на холме пачку денег и связку ключей, которые однозначно были опознаны как принадлежащие Арманду Фремонту. А также с кустарника были сняты клочки одежды. Ясно, что он скатился с холма до самой воды. Но ни с вертолета, ни с лодок не удалось ничего заметить. Водолазы обследовали дно у самого берега, но сообщить им было не о чем. По сообщениям морских синоптиков, прошлой ночью волнение и прибой были особенно сильными. С учетом того, что Арманд Фремонт был ранен, свалился с такой большой высоты, шансов на то, что он спасся, попав в течение, практически не оставалось.

«Он погиб, – тупо подумала Катя. – Я это знаю».

И тогда, впервые после того, как обрушилась эта беда, она по-настоящему разрыдалась.

На третий день после покушения комиссар порта и министр юстиции прибыли на виллу и сообщили Кате, что поисковые работы прекращены.

– Мы обыскали все, мадемуазель Мейзер, – объяснил извиняющимся тоном комиссар. – Мы даже по картам осмотрели течения вдоль всего побережья, до самых гротов. Нигде нет никаких следов месье Фремонта. Мы только можем предположить, что его труп унесло в открытое море.

Некоторое время Катя хранила молчание, потом поднялась и произнесла:

– Благодарю вас за ваше участие. Вы понимаете, что мне хотелось бы побыть одной.

Она вышла в сад и не знала, сколько времени просидела там, когда пришла Джасмин.

– Я не была уверена, что вы хотите общения, – извинилась она. – Скажите, что это так, и я уйду.

Катя заговорила с ней, как будто и не слышала, что та сказала:

– Мне не верится, что его нет в живых. Несмотря на это, я предчувствовала, что они мне сообщат о его гибели.

– Катя, я могу представить себе удар, который вы перенесли.

– Джасмин, я хотела бы узнать, кто их убил! – резко вырвалось у Кати. – И почему!

– Я тоже этого хочу! – с чувством отозвалась Джасмин. – Этого же желают Пьер, и Луис, и весь Бейрут! Вы не можете представить себе, какие по стране поползли слухи. Некоторые винят палестинских либералов, другие думают, что это сделал религиозный фанатик, а третьи намекают на черные заговоры.

– А что думаете вы?

Джасмин ввернула сигарету в желтовато-зеленый мундштук, кольца на ее пальцах засверкали.

– Арманд был могущественным человеком, гораздо более влиятельным, чем вы себе это представляете. И я не имею в виду только деньги или собственность, но также знание секретов. Тайн в отношении еще более могущественных людей, чем он сам. Промышленники, финансисты, политики – все они посещали казино, чтобы поиграть, но и поговорить, поторговаться, заключить сделки. Арманд относился к числу честных брокеров, превратил казино в нейтральную территорию. Но вы, наверное, знаете о судьбе гонца, который принес плохие вести? Так вот, думаю, что такая же участь постигла и этого брокера. Соглашение было нарушено, обещание не выполнено, надо было найти козла отпущения. А разве не лучше других подходит для такой роли человек, который и способствовал в самом начале заключению такой сделки?

– Вы хотите сказать, правду мы никогда не узнаем? – прямолинейно спросила Катя.

Джасмин притронулась рукой к локтю Кати:

– Правда – трудноуловимое понятие даже в лучшие времена. Но какой бы она ни была в данном случае, она умерла вместе с Армандом. Он не был сентиментальным человеком. Не вел ни Записей, ни дневников. Вы знаете, как делаются дела на Ближнем Востоке – простым рукопожатием, а подробности хранятся здесь. – Джасмин постучала по лбу. – Только глупцы доверяют тайны бумаге.

– Я никогда не примирюсь с тем, что мы не сможем добраться до истины.

– Я не позволю вам так терзать себя, – твердо заявила Джасмин. – То, что произошло, не имеет к вам никакого отношения. – Она помолчала. – Не хочу выглядеть жестокой, но вспомните, что произошло после убийства вашего президента Кеннеди. Комиссии по расследованию, теории заговоров, вся нация держалась в напряжении, но все это нисколько не приблизило вас к правде. Поэтому запомните, что, когда пройдут похороны, мы скажем свое последнее «прости».

– Похороны… – пробормотала Катя. – Я даже не думала…

– Устройством похорон занимаюсь я, – прервала Джасмин. – Если вы хотите принять участие в этих приготовлениях, то, возможно, напишете небольшое прощальное слово…

– Спасибо, я сделаю это с удовольствием. Джасмин обняла ее:

– Я заеду к. вам, когда смогу. Если вам что-нибудь понадобится или вы захотите с кем-то поговорить, позвоните мне.

Катя кивнула и обещала сделать это. Но, проводив Джасмин до дверей, она ни о чем другом не смогла думать, как о ее словах в отношении президента Кеннеди. Хорошо это или плохо, но люди так и не прекратили задавать об этом вопросы. Поиски истины продолжаются, потому что убитый президент заслужил этого. Заслужил этого и Арманд.

Его пальцы тянулись вверх, шаря по гладкой поверхности камня, стараясь найти малейшую расщелину, чтобы зацепиться. Они нащупали трещинку толщиной с бечевку и впились в нее. Арманд подождал, пока накатится очередная волна, использовал инерцию движения воды и вложил всю свою силу в пальцы. Он почувствовал, как его приподняло, и стал ждать того мучительного момента, когда вода откатится назад. Он уже сделал не меньше ста таких попыток, но не смог удержаться и его отбрасывало в озерцо, образовавшееся в гроте. Нестерпимо болела рана. Потрясение от полученной раны, холодная вода, истощавшая драгоценные силы, – все сговорились против него. Он знал, что у него остается немного шансов. Если ему не удастся удержаться, уцепившись за камень, то прибой продолжит мутузить его, как безжалостный боксер, пока не наступит полное истощение сил.

Арманд слышал рев приближающейся воды, зажмурил глаза и повис. Он чувствовал, как будто его руки выдергиваются из плеч. Вода накрыла его, заставила прекратить дыхание, легкие начало колоть, в голове зашумела кровь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем поток остановился. Арманд глотнул драгоценного воздуха, чтобы оживить лишенную кислорода кровь, и пополз вперед. Стараясь не отпустить захват одной рукой, другой он искал излом или трещину в камне, нашел, опять продвинулся вперед, пока не оказался между двух камней и не смог охватить обеими руками один из них.

Арманд сильнее прижался к камню, когда накатила очередная волна, скрежеща зубами от боли в ране, ударившись об острую часть камня. Он не знал, насколько опасна его рана. Вся спина у него горела как в огне. Но первая пуля, должно быть, не попала в легкие. Иначе ему было не протянуть так долго. Но Арманд знал, куда попала вторая пуля, – вдоль левого виска, оставив глубокую царапину, по которой он определил на ощупь, что пуля прошла всего в нескольких сантиметрах от роковой траектории. Соленая вода притупила боль в ране, остановила кровотечение. Но болезненное пульсирование не останавливалось. Арманд не мог припомнить, сколько раз он терял сознание. Было просто чудо, что он держался, уцепившись за камни, подчиняясь инстинкту самосохранения.

Он с усилием открыл просолившиеся веки. Он держался на плаву в полутьме. Высоко над ним поднимался свод грота, пробитого за тысячелетия в известняковых скалах. А дальше в глубине грота свет угасал и, наконец, исчезал окончательно, царила могильная тьма, которая ужасала его. Вода казалась черной, не раздавалось ни звука, воображение рисовало дикие сцены.

Отбросив в сторону ужасы, он сконцентрировал свое внимание на становившихся все более сочными синих цветах моря и неба, когда над Средиземным морем наступил рассвет. Издалека до него доносились негромкие звуки моторов вертолетов и жужжание моторных катеров, которые занимались его поисками. В нем закипела ярость, потому что они искали не там, где надо, потому что он был беспомощным и не мог до них добраться. Течение провело и его, и их. Каждый моряк в Бейруте знает, что вода в бухточках крутится концентрическими кругами, и если в такое место попадает маломощное судно или неопытные моряки, то все погибло. Но случаются странные явления, когда океан втягивает в себя воду из этих бухточек, выливая ее вдоль берегов и по гротам, которые выросли у подножия холмов к северу от города.

Один шанс из тысячи, что такое может случиться, подумал Арманд. Но ему выпал именно такой шанс. Точно так же, как судьба уберегла его не только от пуль, но и от падения.

Удивительно ярко всплывали в его памяти образы и эмоции, когда рухнул Дэвид, когда его охватила ярость и он ринулся к своему другу, когда страшная боль от пули сразила его и он перелетел через перила. Камни, кустарник и земля калечили его во время падения, когда он ни за что не сумел ухватиться. Благодаря какому-то божественному провидению он не сломал себе шею, но, бултыхнувшись в воду, оказался абсолютно беспомощным и едва смог удержаться на плаву.

Если бы он попытался плыть против течения, то это означало бы неминуемую смерть. Поэтому он поплыл по течению, стараясь избегать столкновений с торчавшими из воды рифами, пока течение, подобно кошке, которой надоело играть с мышкой, бросило его в грот.

Арманд опять задержал дыхание, когда волна накрыла его. Он облизал потрескавшиеся губы, выплевывая соль, пытаясь увлажнить их слюной. Он чувствовал себя настолько измученным, что подумал, что готов лежать здесь вечно. И все же где-то глубоко в его сердце разгорался яркий огонь гнева.

«А Катя, что случилось с ней?»

Его терзала мысль о том, была ли и Катя объектом нападения. У него не было возможностей даже попробовать угадать ее судьбу. Убийца мог тоже сразить ее, или, может быть, если в мире существовало милосердие, пули не попали в нее… но это означало, что она теперь находится вдвоем с Майклом Саиди, который подкатывается к ней как змея.

«Прекрати! Чтобы узнать об этом – узнать вообще о чем-нибудь, – ты должен прежде выжить!»

Он изловчился так, что сумел подняться над уровнем воды На несколько дюймов. Катера все еще сновали, подумал он, как и люди, которые прочесывали склон холма. Но они никогда достаточно не приблизятся к нему. Если они не обнаружат его в бухточке, они ни за что не поверят, что его подхватило течение и он спасся. От понимания этого у Арманда защемило сердце. Грот был необъятных размеров. В темноте он не мог определить, далеко ли он находится от берега. Если бы он решил пуститься вплавь, то он мог бы начать двигаться кругами, пока не ушел бы на дно от изнеможения. Но и оставаться здесь означало верную смерть. Раны практически высосали из него всю энергию. Холодная вода скоро завершит остальное. Ему надо было добраться до суши.

Он соскользнул несколько глубже в воду, но обнаружил, что пальцы не хотят оторваться от камня. Камень превратился в воплощение спасения, с которым не хотели расставаться ни разум, ни тело.

«Тогда, если не для себя, то сделай это ради Кати… и Дэвида. Кати, потому что она, может быть, все еще жива. Дэвида… потому что он погиб ради тебя!»

Арманд закрыл глаза и отвернулся. Он подождал, пока подошла и поднялась вода, потом отдал себя в ее объятия. Его пальцы простились с камнем, как будто в последний раз поласкали любовницу.

Накануне похорон Катя попросила встречи со старшим инспектором по делу об убийстве Арманда и Дэвида высоким, худощавым мужчиной с рябым лицом по имени Хамзе. Первое, что она узнала – в расследовании этого дела не было никакого прогресса.

– Мне бы хотелось просмотреть ваши рапорты, – сказала она.

Он охотно согласился. Видимо, он предвидел это, потому что представленные им папки вскоре завалили весь стол Кати.

– Эта папка о религиозных экстремистах, – пояснил Хамзе. – Эта – о палестинцах. А здесь список лиц, которые основательно задолжали казино. Отсюда видно, что федеральная полиция в Египте, Иране, Ираке и Сирии проводит расследование в соответствии с национальной юрисдикцией. – Сыщик открыл следующую папку. – Здесь материалы о самом факте покушения. Мы выяснили, что выстрелы были произведены из вагончика, когда фуникулер спускался с горы, мимо яхт-клуба, в направлении бухты. Выбор места великолепен. Абсолютная гарантия, что убийце удастся скрыться.

– Почему вы так думаете?

– Потому что в мире немного людей, которые могут стрелять с такой точностью с двигающегося объекта по целям, которые тоже могут передвигаться.

– Хотите ли вы этим сказать, что не считали до начала вашего расследования, что выстрелы могли быть сделаны из вагончика?

Сыщик неловко поежился:

– Только значительно позже мы сообразили, что можно провернуть дело именно так.

– Но вы только что сказали, что имеется всего несколько человек, которые способны произвести такие выстрелы. Не сужает ли это количество подозреваемых?

– Могло бы сузить, мадемуазель Мейзер, – холодно ответил Хамзе, – если бы знать, кто это такие и где их искать.

– Значит, нам предстоит ответить на вторую часть вопроса, – резюмировала Катя. – Кто нанял убийцу?

– Увы, проблем здесь не меньше, – отозвался Хамзе, вскидывая вверх руки. – Никто не сможет непосредственно нанять такого человека. Нанимающий и убийца никогда не захотят увидеть друг друга. Подробности будут передаваться либо через доверенных третьих лиц, либо косвенно – по телефону, телеграммой, даже через газетную рекламу, сформулированную завуалированно.

– Даже если дело обстоит именно так, вы должны определить круг подозреваемых с точки зрения мотивов.

Брови Хамзе изогнулись.

– Вы так думаете, мадемуазель? И какие же тут могут быть мотивы? Не могли бы вы нам помочь в этом отношении?

– Нет, но…

– В действительности вы совсем не можете помочь нам, верно? – продолжил свою мысль инспектор, чеканя каждое слово. Потом Хамзе собрал все свои бумаги. – Я оказал вам любезность, мадемуазель. Полагаю, что ваш тон и намеки продиктованы горем. Если позже вы вспомните какие-то подробности, которые, по вашему мнению, могут оказаться полезными, сразу же звоните мне. А пока что я выражаю вам свои соболезнования. Будьте здоровы, мадемуазель.

Кортеж включал двадцать машин, в том числе машины президента Ливана и всех членов кабинета. За машинами следовала первая шеренга пришедших на погребение, представляя собой сливки бейрутского и международного общества. Дальше двигались сотрудники казино и тысячи рядовых граждан, которые пришли, чтобы отдать дань своего уважения.

По настоянию Джасмин Катя ехала в первой машине вместе с членами семьи. А впереди скользили на одном уровне друг с другом катафалки, их платформы украшены таким образом, что укрытые ливанскими флагами гробы, казалось, плыли на фоне цветов.

За все время перед похоронами Катя встретилась только с одним человеком, который специально приехал на скорбные похороны Дэвида, высоким, молчаливым мужчиной, который представился как Чарльз Свит, заместитель Дэвида в Женеве. Она попыталась втянуть его в разговор, но, несмотря на все свои старания, получала лишь односложные ответы.

– Мы все грустим по-своему, мисс Мейзер, – сказал ей этот американец. – Но обещаю вам одно: ни я, ни другие в «Интерармко» не успокоятся до тех пор, покуда не будет найден и не получит по заслугам убийца Дэвида и мистера Фремонта.

Процессия растянулась в сторону холмов в районе Джуни, и там, откуда открывается вид на море, упокоили прах двоих мужчин. Когда маронитский священник произносил последние слова, Катя взирала на море, казавшееся лишенным времени… безжалостным. Потом она повернулась и наблюдала, как в могилу Арманда Фремонта опускают пустой гроб.

Возвратившись на виллу, Катя нашла ее, как и предполагала, удивительно пустой и тихой. Устроившись в библиотеке, она вспомнила про свою многообещающую юридическую практику в Беркли. Жизнь там протекала просто, несмотря на социальные протесты и бурные отношения с Тедом. Теперь она не узнавала себя, не знала, чего она хотела или куда ей надо ехать.

Мысль о возвращении в Нью-Йорк больше терзала, чем страшила, Катю. Возвратиться и не оправдать ни себя, ни Эмиля Бартоли значило расписаться в своей несостоятельности. Это означало также, что ей не следовало ждать для себя пощады ни со стороны окружного прокурора, ни в суде. Если она покорится им, то все пропало.

Наступила ночь, а она так и сидела в темноте, горюя, предаваясь беспокойным мыслям. Когда прозвенели колокольчики, висевшие над дверью, единственное, что она смогла сделать – заставила себя встать, дотащиться до входной двери и посмотреть в глазок. На нее взирало симпатичное, но незнакомое лицо.

– Меня зовут Жин Шихаб. Я адвокат месье Фремонта.

Катя отнеслась к нему с подозрением:

– Вы можете оказаться также и газетчиком. Адвокат вздрогнул. Как и другие арабы-мужчины, он не привык слышать возражения он женщины.

– Вот моя визитная карточка, – он просунул белый бумажный квадратик сквозь узорчатую кованую решетку.

– Что вам угодно? – спросила Катя, рассматривая карточку.

– Мадемуазель Мейзер, пожалуйста…

– Я вас слушаю!

Шихаб заговорщически оглянулся.

– Мадемуазель, это касается Фремонта, – прошептал он. – Его завещание…

Она провела его в библиотеку, где он тут же вынул из своего кейса бумаги и настоял на том, чтобы официально зачитать ей его завещание.

– «Что же касается моих имущественных прав в «Сосьете де Бен Медитерраньен», то в силу этого завещания я передаю свои акции Катерине Мейзер во владение, пользование и распоряжение по ее усмотрению», – закончил он чтение.

Катя ждала, что последует дальше, но, очевидно, адвокат сообщил ей все.

– Не понимаю, – произнесла Катя. – Что это за акции?

– «Сосьете де Бен Медитерраньен» – это холдинговая компания для казино, – не торопясь, объяснил адвокат. – Месье Фремонту принадлежала основная доля акций, меньшим количеством владеют Джасмин и Пьер Фремонт. Новым бесспорным хозяином «Казино де Парадиз» становитесь вы, мадемуазель.

– Это невозможно! – прошептала Катя. – Наверное, вышла какая-то ошибка.

Жин Шихаб покачал головой:

– Ошибки нет. Месье Фремонт десять дней назад сделал приписку. Я бы покривил душой, если бы не сказал, что тоже был удивлен. Но его желание было именно таким. Я являюсь адвокатом месье Фремонта уже много лет, – негромко продолжал Шихаб. – За все это время он никогда ничего не предпринимал без оснований – без веской на то причины. Я бы с удовольствием объяснил вам, мадемуазель, что все это означает, но не могу этого сделать. По некоторым вопросам месье Фремонт не советовался со мной. Это – один из таких случаев.

– Но что же мне делать?

Адвокат заколебался, но потом все-таки посоветовал:

– Вы должны проявить огромную бдительность, мадемуазель.

 

ГЛАВА 18

В спальне Набила Туфайли было совершенно темно, окна наглухо закрыты деревянными ставнями. С правого бока от него хныкал во сне десятилетний мальчик. С левой стороны лежал его брат-близнец, прижав кулачок к зубам. Широко раскрытые глаза всматривались в пустоту, как у человека, охваченного оцепенением. Мальчик развил у себя такую привычку, чтобы отвлечься от своего падшего тела, от боли, которая начиналась в заднем проходе и ударяла в голову.

Дверь слегка приоткрылась, и луч света заставил Туфайли пошевелиться еще до того, как его коснулась рука слуги. Слуга что-то шепнул ему на ухо, сразу же уняв гнев своего хозяина. У Туфайли вошло в привычку развлекаться с мальчиками по вечерам и потом спать до девяти часов вечера. После этого он мылся, натирался благовониями и в полночь отправлялся на обед.

Теперь он набросил на себя широкий яркий халат из шелка и прошел через залы своих апартаментов. В кабинете его ждал старик, который долгие годы работал чиновником в конторе адвоката Арманда Фремонта. Туфайли подумал, что не зря тратился на этого чиновника. Он платил ему уже несколько лет, с тех самых пор, когда обратил внимание, что этот чиновник был оскорблен адвокатом и затаил злобу, желая отомстить.

Поцелуй руку, если не можешь ее укусить, и моли Аллаха, чтобы она сломалась.

Старая арабская поговорка каждый день использовалась тысячами различных путей. Если клерк принес то, что было нужно Туфайли, то он сыграет роль Аллаха и сломает руку, которая нанесла ему рану.

Туфайли взял бумаги, и его сердце замерло, когда он прочитал заголовок. Последняя воля и завещание Арманда Фремонта. Он послюнявил указательный палец и начал листать страницы, кивая головой, когда читал о том, что переходило в наследство Джасмин и Пьеру Фремонту. Она и этот олух-банкир унаследуют все. Инвестиции Туфайли в Луиса Джабара, так же как и вклады других зуамов, не пропали… Нет! Не может быть!

Туфайли чуть не разорвал пополам страницу. Перед его глазами расплылось название «Сосьете де Бен Медитерраньен». Но от его вспышки название не слетело со страницы. Так же, как и имя Катерины Мейзер.

Все сходились на том, что Джасмин носила траурную одежду с большим достоинством и элегантностью. И дело не только в том, что ей потрясающе шел черный цвет, но что, несмотря на горе, она была скупа на слезы. Она не колотила себя в грудь, что так распространено среди арабов, не распускала сентиментальные нюни, что любили демонстрировать ливанские христиане. С молчаливого согласия всех бейрутское общество смирилось с тем фактом, что теперь Фремонтов стала олицетворять Джасмин. Равная дань уважения была проявлена Луису, которого уже начали поздравлять по поводу его неминуемой победы на президентских выборах. Все сообразили о значении Набила Туфайли, так же как и о смысле подчеркнутого внимания зуамов к Луису. Было очевидно, как и в какую сторону переместилась власть и кто вскорости начнет вертеть делами.

Учитывая то, что все проходило очень гладко, для Джасмин оказалось полной неожиданностью появление Пьера и Набила Туфайли у нее на пороге, когда они с Луисом решили перед сном грядущим выпить по рюмке. Ее поразило осунувшееся лицо Пьера и то, как бесцеремонно ввалился Туфайли в их квартиру.

– Набил, очень рада увидеть вас.

Туфайли сунул под нос Джасмин какие-то бумаги.

– Вы ничего не знали об этом, верно?

– Джасмин, я пытался объяснить ему, – умоляющим тоном произнес Пьер.

Джасмин поднялась со своего места и вплотную подошла к Туфайли.

– Не смейте впредь так обращаться со мной! – прошипела она. – Луис, налей Набилу шампанского. Насколько я помню, это его любимый напиток.

Пока Луис наливал шампанское, Джасмин опять уселась в гостиной. Знаками она указала другим, где они могут сесть.

– Пьер, не сердечный ли у тебя приступ?

– Проклятье, Джасмин! Нам надо было бы предвидеть, что подобное может случиться. Это погубит нас!

Джасмин посмотрела на Туфайли:

– Похоже, вы вселили в Пьера Божий страх. Как это вам удалось, Набил?

К этому моменту Туфайли взял себя в руки. Помогло и шампанское, но больше мысль, что в один прекрасный день он отплатит этой суке за ее оскорбление. Выбор средства и метода мести составит для него удовольствие. Туфайли решил дать Джасмин возможность почувствовать, что ее ожидает, и подал копию завещания Луису, который прочитал подчеркнутые фразы и откинулся на спинку кресла.

– Глупец! – прошептал он.

Джасмин выхватила странички из его рук, прочитала весь документ, некоторые фразы по два-три раза. Ее низкий, утробный смех заполнил всю комнату.

– Арманд, наверное, решил, что поступает очень умно! – Она обвела взглядом троих мужчин. – И это напугало вас? Неужели непонятно, что мы имеем здесь дело с ребенком? Набил, гарантирую, что в месячный срок выставим Катю Мейзер из Бейрута и продадим казино.

– Вы не можете гарантировать это, – прямо отрезал Туфайли.

– Хотите небольшое пари? Например, на ваш взнос в кампанию Луиса?

Туфайли так и подмывало сделать это, чтобы унизить и поставить на место эту женщину. Но нужный момент еще не наступил.

– Полегче, Набил, – предупредила его Джасмин, читая его мысли. – Ваш взнос и взносы других зуамов уже переведены в надежное место. Неужели вы думаете, что можете угрожать мне тем, что попытаетесь вернуть свои деньги?

– Попробуйте же сделать это! – глухим голосом произнес Набил Туфайли. – Покажите мне, насколько легко вам удастся отобрать эти деньги у Катерины Мейзер!

Уже под утро Кате наконец удалось заснуть. Ее воображение будоражили образы Арманда и его насильственная смерть. Через несколько часов ее разбудил телефонный звонок Джасмин.

– Хочу вас предостеречь, Катя. В прессу просочились некоторые подробности из завещания Арманда. Встречался ли с вами Жин Шихаб?

– Он… он приходил сюда вчера вечером, Джасмин…

– Значит, вы знаете.

– Да, но…

– Времени для объяснений нет, – прервала ее Джасмин. – На вас обрушится весь свет. Катя, нам надо поговорить. Вам, мне, Луису и Пьеру.

Катя почувствовала облегчение:

– Где?

– Я высылаю за вами машину. Вам хватит полчаса, чтобы собраться?

Катя думала, что ее повезут в дом к Джасмин, расположенный выше на холме, но вместо этого машина поехала в центр Бейрута, к одному из небоскребов, выходивших на Гранд-Корниш.

– Это здание принадлежит «Банку Ливана», – ответил на ее вопрос водитель.

Машина въехала в подземный гараж и остановилась возле лифта. Водитель подождал, пока Катя вошла в лифт и двери закрылись, прежде чем он откланялся и уехал. У Кати просто перехватило дыхание, когда скоростной лифт стремительно взметнул ее на верхний этаж.

– Катя, дорогая моя, мы так беспокоились о вас. Приветствие Пьера согрело Катю. Он подхватил ее за локоть и вежливо провел по огромному ковру к длинному овальному столу. Стол был подготовлен для четверых человек, перед каждым лежал толстый белый документ, ручка, подстилка для письма, стоял хрустальный стакан для воды и небольшой серебряный графин. Джасмин и Луис находились возле боковой стойки, угощались пирожными.

– Ах, Катя!

К ней подошла Джасмин и прикоснулась рукой.

– Вы держитесь неплохо при сложившихся обстоятельствах. Арманд удивил нас, не правда ли?

Катя зарделась. Она почувствовала себя виноватой, как посторонняя, попавшая на чью-то вечеринку, которой как-то удалось убедить всех, что она своя.

Луис отодвинул для нее стул во главе стола, Катя запротестовала.

– На этом месте обычно сидел Арманд, – сообщил ей Луис. – Поскольку большая часть акций принадлежит теперь вам, то место это теперь ваше.

Ненавидя все, что с ней происходило, Катя села. Пьер посмотрел по сторонам и нарушил неловкое молчание.

– Мы понимаем, Катя, насколько неловко вы можете чувствовать себя, – произнес он. – Честно говоря, никто из нас не знает, что было на уме у Арманда, когда он назвал вас своей наследницей. Но факт остается фактом – он это сделал. И этот его поступок юридически законный.

– Это не помогает мне понять, что происходит, – отозвалась Катя.

– Откровенно говоря, мы все в замешательстве, – вступил в разговор Луис. – Но не следует забывать, что мы не можем уклоняться об обязанностей, которые Арманд возложил на нас.

– Вам вообще что-нибудь известно о «Сосьете де Бен Медитерраньен»? – спросила Джасмин.

– Только то, что это холдинговая компания для казино, – ответила Катя. – Арманд сообщил мне также, что ей принадлежит некоторое количество земли и некоторые капиталовложения.

– Имеющие меньшую ценность по сравнению с казино, – пояснила Джасмин. – Упоминал ли Арманд о нашем намерении продать казино?

Этот вопрос потряс Катю.

– Нет, никогда!

Джасмин взглянула на остальных и слегка пожала плечами.

– Ну что же, уверена, что у него были на то свои основания. Несмотря на это, дело обстоит именно так. Однако, как вам известно, в настоящее время это частная компания. Для осуществления такой продажи мы должны превратить эту компанию в общедоступную.

– Зачем? – спросила Катя.

– Это вопрос ее нарицательной стоимости, – объяснил Пьер. – В настоящее время ее акции удерживаются на искусственно заниженном уровне цен, установленных много лет назад. Стоимость казино – как недвижимость, так и доходы – в настоящее время гораздо выше. Если акции поступят в общую продажу, то их цена резко подскочит, частично потому, что ряд потенциальных покупателей станет играть на повышение. От нас вполне разумно ожидать, что мы постараемся максимально взвинтить их цену.

– Значит, к вам уже поступили некоторые предложения о покупке?

– Это лишь приценочные предложения, – сказал ей Пьер. – Поверьте мне, под вопрос не ставится реальная стоимость активов «Сосьете».

Пьер передал Кате толстый кожаный портфель: – Находящиеся в портфеле документы были подготовлены для нас независимой аудиторской фирмой. Соответствующие цифры обозначены на первой странице.

Может быть, они и были соответствующими, но ошеломляющими для Кати. Аудиторы посчитали, что выброшенная в общую продажу акция «СБМ» потянет примерно на пятьдесят семь долларов. С учетом выпущенных акций общая их стоимость превысит двести миллионов долларов, из которых примерно сто десять миллионов отойдут к ней.

Цифры поплыли перед глазами Кати. Вся ее жизнь проходила возле больших денег. Подрастая, она нередко слышала, как за обеденным столом звучало слово «миллионы». Но те деньги не были реальными, не принадлежали ей.

Катя посмотрела по очереди на Джасмин, Луиса и потом Пьера.

– Почему вы захотели продать это? – неожиданно спросила она. – Насколько мне известно, дела с казино идут очень хорошо. И оно так давно принадлежит вашей семье…

– Катя, мир не стоит на месте, – решил ответить ей Луис. – Арманд так и не женился. У него не родился сын, чтобы продолжить его дело. Речь не идет о династии. В то же время вы знаете о моих политических честолюбивых планах, поэтому у меня не будет ни времени, ни энергии заниматься казино. Что же касается Джасмин, то просто трудно переоценить, насколько сильно я полагаюсь на ее суждения и поддержку.

– Мое положение в качестве директора центрального банка, – объяснил со своей стороны Пьер, – обеспечено до конца моей жизни. У меня в проблему превращается не только время, как в случае с Луисом, но и вопросы приличия. В действительности Арманд был единственным человеком, который мог целиком посвятить себя управлению делами казино. Со всем должным к вам уважением, Катя, не думаю, что вы можете заменить его, даже если захотите.

Катя посмотрела на других присутствующих за столом.

– Хочу, чтобы все вы поняли одно – меня все это смущает. Я хочу сказать, что я не являюсь членом вашей семьи. Арманд был другом моего отца, но наши судьбы – его и моя – переплелись только в последнее время и только потому, что он старался мне помочь. И вот неожиданно он превратил меня в свою наследницу, а вы готовы выдать мне чек на сто десять миллионов долларов, даже не пытаясь отпугнуть меня!

Некоторое время все молчали, потом Джасмин выпрямилась на своем стуле.

– Ну, знаете ли, думаю, что смущаться следует нам. Или, может быть, даже обижаться. Катя, почему вы затрудняетесь принять все как есть? А именно то, что Арманд избрал вас в качестве наследницы, оставив на нашу долю не больше, но и не меньше того, что нам уже принадлежало раньше. Таково его решение. В конце концов, мы и так богатые люди. Ясно, что Арманд имел полное право поступить так, как он это сделал. Мы с уважением относимся к этому его праву. Так вот, если бы вы были какая-то авантюристка и принудили бы его передать вам это наследство, то расплачивались бы за это в аду.

Что же касается мотивов Арманда, то, возможно, они и не такие странные. Он пришел к вам на выручку, потому что дружил с вашим отцом и потому что в «Мэритайм континентале» разразился скандал. Не считаете ли вы, Катя, что деньги, полученные от акций Арманда, значительно помогут вернуть вклады депозитариям вашего отца и восстановлению и его, и вашей репутации?

Слова Джасмин заставили Катю устыдиться. С ней сидели люди, которые не сделали ей ничего плохого, а она их в чем-то подозревала.

И все же инстинкт ей подсказывал, что что-то тут не то.

– Но завещание! – пришло ей на ум. – Там ведь ничего не говорится о потенциальных покупателях, о том, что идут переговоры о продаже, о предложениях цены или даже о возможной цене. Неужели вы думаете, что если бы Арманд действительно хотел пустить акции в продажу, то он бы не оставил конкретных на то указаний?

– Катя, действительно… – начал было Луис.

– Нет, дорогой. Она верно говорит, – прервала Джасмин мужа. – Но это просто объясняется. У Арманда не хватило времени, чтобы включить все эти детали в свое завещание. Возможно, он хотел сделать еще одну приписку. Теперь невозможно узнать об этом.

– Нет, я не вижу логической связи, – медленно произнесла Катя. – Это и есть новая приписка. Если у Арманда нашлось время внести ее, то, несомненно, он мог бы включить и конкретные указания на этот счет, как, по его мнению, следует поступить с казино.

– На это можно взглянуть с другой стороны, – высказал предположение Пьер. – Он сделал вас держателем самого большого количества акций именно потому, что вы знаете, как лучше учесть его намерения.

– Да, это может быть…

«Но какие у него были намерения? Почему Арманд конкретно не написал, что я должна продать эти акции?» Катя глубоко вздохнула.

– У меня пока что не было возможности просмотреть бумаги Арманда. Наверняка он оставил где-нибудь записи относительно продажи. Думаю, что мне надо сначала ознакомиться с ними. – Катя почувствовала, что такая ее мысль никого за столом не порадовала.

– Если мы не проявляем энтузиазма к вашему предложению, Катя, то только потому, что важно не упустить время, – отреагировал Пьер. – Уверен, что вы понимаете такой фактор в деловой жизни. – Он передал ей письмо на толстой бумаге, изготовленной по заказу.

– Письмо поступило от личного представителя султана Брунея. Предложение ясное: в тот день, когда мы пустим акции в общую продажу, султан предложит по шестьдесят долларов за каждую, наличными. Не возникает даже вопроса о времени, чтобы организовать финансирование или подготовить бумаги. Письмо уже подготовлено для подписи, а деньги будут переведены по телеграфу через двадцать четыре часа в любые банки по нашему выбору.

– За исключением того, что этот представитель желает от нас получить обязательство начать продажу в конце завтрашнего делового дня, – ответила Катя. – В противном случае это предложение снимается.

– Катя, ничего не стоит сказать, что вы хотите продавать, – заметил Луис. – Это позволит султану закончить бумажные формальности. Если между тем произойдет что-то, что нас не устраивает в условиях, мы можем аннулировать сделку. Но таким образом мы гарантируем себе то, с чем, думаю, все мы согласны – вполне справедливую цену.

Кате был ясен смысл сказанного. Поскольку она являлась держателем большей части акций, постольку судьбы Джасмин, Луиса и Пьера находились в ее руках. Если она проявит нерешительность или откажется, это приведет к миллионным потерям в их активах.

Катя обвела взглядом всех сидевших за овальным столом:

– Все ли вы хотите начать продажу на этих условиях?

– Да, все, Катя, – ответила Джасмин. Катя вновь глубоко вздохнула:

– Знаю, что вам бы хотелось получить немедленный ответ, но прошу прощения, я не могу этого сделать. Поверьте, я понимаю, что поставлено на карту, но мне нужно время, чтобы хотя бы самой разобраться в этих делах. Но обещаю позвонить вам завтра до полудня.

– Мы вас понимаем, Катя, – заверила ее Джасмин. – И с уважением отнесемся к вашим пожеланиям. Так же как в конечном итоге и вы отнесетесь к нашим пожеланиям.

Над морем спускались сумерки, янтарные волны освещали холмы Джуни, согревая покой усопших. Катя сидела на каменной скамье у могилы Арманда Фремонта. Ветер уже погулял на ней, разметал положенные там цветы. Катя дотронулась до мраморной плиты, такой ужасно холодной. Она думала, что даже жаркое солнце Ближнего Востока не сможет когда-либо согреть эту плиту.

«Почему вы так поступили? Почему вы все оставили мне? Что вы хотите, чтобы я сделала с этим?»

А может быть, большой тайны и не было в этом? Может быть, ответ содержится в словах Джасмин? Катя думала о том, как обокрали счета и как легко можно будет восстановить их с таким количеством денег. Одновременно удастся возвратить Эмилю Бартоли его честное имя и репутацию.

«Тогда я снова смогу возвратиться домой… Даже управление окружного прокурора больше не поверит, что я несу вину, если все будет восстановлено в том виде, как было прежде. На мне не останется позорного пятна. Я смогу вернуться к своей работе…»

Катя глубоко задумалась обо всем этом. Верно, она могла вернуться к своей привычной жизни и собрать осколки. Но разве этого достаточно? А как поступить с жизнью, которую она ведет здесь? Неужели она откажется от своего обещания Арманду найти преступника и выяснить, почему произошло убийство?

Эти вопросы породили массу других. Например, почему Арманд оставил ей в наследство казино, обременил ее и обязательствами и необходимостью выбирать решения? Это не укладывалось в сознании. Его жизнь проходила в атмосфере интриг. Если бы он знал, что может превратиться в объект нападения, то разве он не позаботился бы о том, чтобы его дело продолжили другие? Она припомнила их разговор в тот вечер в ресторане гостиницы «Сент-Джордж», объяснения Арманда о связях казино с «Интерармко», служившего ему глазами, ушами и карающими руками на всем Ближнем Востоке.

«Разве нет никого другого, кто продолжил бы его дело? А члены его семьи? Почему он не доверил им самое дорогое, что у него было в жизни?»

Она опять провела рукой по надписи на надгробной плите как слепая женщина. Ответ пришел по мере того, как заходившее солнце скрывалось в морской воде.

«Казино принадлежало Арманду, но «Интерармко» создал не он один, он открыл его вместе с моим отцом! А я последняя в роду Мейзеров…»

Эти мысли подтолкнули ее дальше. Она припомнила забавные замечания Джасмин об отношении Арманда к Кате, о том, что это была не только вежливость или беспокойство.

«Он влюбился в меня. Он оставил мне свое дело, потому что верил мне. А верил он мне потому, что полюбил меня…»

Катя вся задрожала – такое впечатление произвело на нее это открытие. Она знала, что не ошибается. Она ощущала это всеми фибрами своей души. Но тогда почему Арманд не раскрылся в своих чувствах? Почему он никогда даже не намекнул об этом?

Может быть, он и намекал, да она не заметила… Потому что ее слишком ослепила ее собственная любовь к нему.

Катя посмотрела на могильную плиту. Почему она не очнулась раньше и не рассказала ему о своих чувствах?

Звук за спиной заставил Катю живо повернуться, ладони автоматически сжались в кулаки. Перед ней предстал молодой священник с волосами до плеч, с длинной остроконечной бородой. С его шеи свисал тяжелый серебряный крест, а головной убор говорил о его принадлежности к греческой Православной Церкви.

– Вы – Катерина? – спросил он, ни на мгновение не отрывая от нее взгляда.

– Да… да. Это я.

– Тогда пойдемте со мной.

– Кто вы такой?

– Меня зовут брат Грегори. Я принадлежу к ордену Третьего Креста.

– Что вам от меня нужно?

– Пойдемте со мной, – повторил монах. – Это все, что я могу сказать. Пожалуйста, я не причиню вам зла. Наш настоятель монастыря должен сказать вам что-то важное.

Катя несколько отошла в сторону, не поворачиваясь спиной к монаху.

– Послушайте, я не знаю, кто вы такой и что все это означает… – Конец фразы повис в воздухе, когда краешком глаза она увидела Салима. Огромный турок кивнул в сторону монаха, после чего Катя немедленно отбросила все опасения.

– Мы могли бы воспользоваться машиной… – предложила Катя.

Грегори мягко улыбнулся и указал на повозку с сеном, которая стояла у ворот кладбища.

– Любопытствующий глаз не замечает смиренных. Увидев, что Салим возвратился в машину и уехал в противоположном направлении, она почувствовала себя абсолютно незащищенной.

– Куда он поехал? – крикнула она.

– Он не может последовать за нами. – Брат Грегори протянул ей накидку с капюшоном. – Пожалуйста, наденьте это.

– Последовать куда? – спросила Катя. – Я не сделаю и шага, пока вы мне не объясните, что тут происходит.

– Я бы вам ответил, если бы смог, – пояснил тот. – Но я всего лишь ваш провожатый. Вы должны верить, мадемуазель. – Жестом он показал на накидку: – Пожалуйста, мы не можем мешкать.

Неохотно Катя набросила на себя накидку из грубой ткани и опустила на голову капюшон. «Я настоящая идиотка!» Брат Грегори взобрался на повозку и протянул руку Кате, чтобы помочь ей подняться на подножку. Монах щелкнул хлыстом по бокам лошади, и повозка покатилась вперед. Они ехали при свете звезд и луны по пыльной дороге, которая пролегла вдоль берега подобно изношенному кожаному ремню, совершенно заброшенной в пользу современной автострады в миле от берега. Они проезжали мимо неосвещенных ферм. В воздухе стоял сильный запах созревающих плодов. Встречались маленькие, ярко освещенные магазинчики, откуда до слуха Кати доносились звуки музыки и смеха. Проехав несколько миль, они повернули в направлении холмов, растянувшихся вдоль берега. Дорога стала уже, а потом совсем пропала, превратившись в тропинку с глубокой колеей для двух колес, которая терялась где-то среди холмов. Катя много раз крутилась на сиденье, чтобы взглянуть на огни Бейрута, которые превратились теперь в искорки бриллиантов на фоне черного полога. Чем дальше отступал от нее город, тем больше росли ее опасения. И все же каждый раз, когда она собиралась прервать эту авантюру, любопытство не позволяло ей сделать этого.

«Может быть, это потому, что, как сказал монах, я верю?»

В темноте появились очертания монастыря, совсем неожиданно. Старинное здание, построенное во времена Второго крестового похода. Оно стало единственным святым местом в арабском мире, которое не было разграблено и покинуто его обитателями. Катя продрогла, когда повозка, скрипя, подкатила к воротам. Здесь находилась святая земля, но тут было и еще что-то такое, что не имело отношения к святости.

Брат Грегори дернул за веревку входной двери.

– В помещение вас проводит кто-нибудь другой, – сказал он, натягивая вожжи. – Да благословит вас Господь, Катерина Мейзер.

Катя смотрела, как Грегори отъезжает, и хотела его позвать, когда дверь отворилась. Перед ней появился древний старик со сморщенным лицом, похожим на печеное яблоко, его сопровождали два более молодых монаха.

– Я – аббат Джон. Прошу следовать за мной.

Не произнеся больше ни слова, аббат повернулся и плавно пошел через двор, мимо приземистого здания барачного типа, где, как догадалась Катя, располагались кельи монахов, а потом вокруг задней части монастыря. Он миновал огород с овощами, пасеку с ульями, обошел навес, от которого несло подгнившим виноградом, и вошел под навес с инвентарем. Катя посмотрела туда-сюда вдоль каменных стен, на которых были развешаны садовая утварь и орудия. Потом аббат сделал знак одному из своих послушников, который подошел к дальней стене и, поднатужившись, изо всей силы надавил на нее. Камень заскрежетал по камню, и часть стены повернулась, обнажив проход, который освещали керосиновые лампы. Не взглянув на гостью, аббат торопливо углубился в туннель.

Катя последовала за ним, потом резко и громко крикнула. По обеим сторонам туннеля в вертикально стоящих гробах, вырубленных из известняка, покоились скелеты. Насколько она могла сообразить, это были останки бывших служителей ордена, некоторые из которых представляли собой кучки высохших костей и пыльных лоскутков, а другие походили на хорошо сохранившиеся мумии.

Аббат посмотрел через плечо.

– Здесь ничто не сможет причинить вам вреда. Пожалуйста…

Несмотря на все свои старания, Катя не могла оторвать глаз от ужасного зрелища. Она с облегчением вздохнула, когда они прошли через другую скрытую дверь и проникли еще глубже. Казалось, что прошла вечность, прежде чем Катя вышла наконец в большой зал с побеленными стенами и единственным окном под самым потолком. Резкий, пропитанный солью морской воздух. Помещение ярко освещено тремя большими торшерами, а откуда-то издали до слуха Кати донеслось урчание дизельного генератора. В одном углу она увидела кровать, стол и несколько стульев. Когда она подошла ближе, то в нос бросился резкий запах лекарств. Один из монахов, который опередил их, помогал кому-то принять на кровати сидячее положение.

– Нет, это невозможно! – вырвалось у Кати. – Арманд?..

Катя бросилась по скользкому полу, упала на колени, одной рукой схватила руку Арманда, другую приложила к его щеке.

– Вы живы… – прошептала она.

Арманд кивнул с еле заметной улыбкой. Его лицо осунулось, приобрело пепельный оттенок. Катя тут же приметила, что он сильно похудел, но в его глазах светился хорошо ей известный огонь.

– Это невозможно…

Арманд протянул руку и погладил ее волосы.

– Были моменты, когда я думал, что больше никогда не увижу вас, – произнес он хриплым голосом. – Но время моей смерти еще не подошло.

– Арманд, как… Он сказал ей «ш-ш-ш» и повернулся к аббату:

– Спасибо за эту услугу. Я никогда не забуду об этом.

– Между друзьями не бывает долгов, – ответил аббат. – Мы вернемся, когда ей надо будет уходить.

Когда монахи удалились, Катя получила возможность осмотреть раны Арманда. Его торс был весь забинтован, и когда он повернулся на бок, то она увидела запекшуюся кровь на спине. Устрашающе выглядели и бинты на его лбу.

– Могло бы быть значительно хуже, – заметил Арманд, проследив за ее взглядом.

– Как вы себя чувствуете? – тихо спросила Катя.

– Ранение в голову несерьезное, но потеряно много крови. А другая рана… Ну, еще бы несколько сантиметров влево, и я бы остался без одной почки. – Арманд болезненно улыбнулся. – Тогда бы мне не выкарабкаться.

– Мне хочется знать, что же произошло, – живо поинтересовалась Катя.

Арманд рассказал ей все до того момента, когда он решил покинуть безопасное место среди камней и поплыть в грот.

Он сделал паузу, чтобы передохнуть, потом продолжил:

– У меня не было представления о том, куда я отправляюсь. Благодаря счастливой случайности – хотя братия монастыря может поспорить, что это случилось благодаря вмешательству провидения, – я поплыл в правильном направлении и достиг берега. После чего потерял сознание. Очнулся я уже в кровати.

– Кто такие эта братия? – спросила Катя:

– Они принадлежат к ордену, которому исполнилась почти тысяча лет. Они очень активны в политическом плане, но не выпячиваются. Вся гора является своего рода огромным муравейником, с туннелями и проходами повсюду, которые каждый монах знает как свои пять пальцев. Они слышали о стрельбе и об усилиях спасателей и поэтому отправились в грот, чтобы принять участие в моих поисках. Мне очень повезло.

– Известно ли вам, что все думают, что вы погибли? – тихо произнесла Катя.

– Да, конечно, – Арманд погладил ее по щеке. – Так же как и я думал, что вы тоже погибли…

Катя прижала к щеке его ладонь.

– Вчера они опустили в могилу ваш гроб Это… это было ужасно!

– Надеюсь, что люди неплохо вспоминают обо мне, – сухо ответил Арманд. Катя увидела, как на его глаза навернулись слезы. – Мне надо было пойти туда… из-за Дэвида. Одного из лучших людей, которых я когда-либо знал. И даже не сознавая этого, я привел его к смерти.

– О чем вы говорите? – вскричала Катя. – Дэвида застрелил убийца!

– Да, но почему так произошло? Начнем с того, почему Дэвид вообще превратился в объект покушения? Потому что фактически я подставил его Арманд повернулся и лег на спину. Он смотрел прямо перед собой, но все время сжимал, не отпуская, руку Кати. По различной силы пожатиям его пальцев Катя могла судить о его переживаниях – о горе, боли, об охватывавшем его гневе, которые его едва слышная речь не могла передать.

– Пришло время, чтобы вы узнали обо всем, – сказал Арманд. – Секретов больше не должно оставаться. Надеюсь, Катя, вы сможете простить меня.

– Простить вас? За что же?..

– Выслушайте меня, пожалуйста. А потом дайте мне свой ответ. Видите ли, речь пойдет не о Дэвиде и не о том, что произошло в тот вечер. Все началось с Александра.

При упоминании имени отца лицо Кати побледнело.

– Начнем с того, что Александр погиб не в дорожном происшествии. Его убили.

Из мучительных кусочков он сложил всю мозаику происшедшего. Катя думала, что ее сердце разорвется, когда слушала рассказ, но мобилизовала каждую толику своей воли, чтобы сконцентрироваться на словах Арманда, понять запутанную нить событий, которые порождались еще более загадочными и роковыми побуждениями.

– Кто же он такой, Арманд? – наконец спросила она его. – Кто этот мерзавец, убивший моего отца?

Арманд повернул голову в ее сторону, чтобы видеть ее глаза.

– Пьер…

Ярость Кати испарилась. Она ждала услышать о чудовище, а не о банкире с мягкими манерами.

– Но как же он мог это сделать?

Арманд рассказал о финансовых неприятностях Пьера, как отчаянно он нуждался в деньгах и какие он только ни применял ухищрения, чтобы добыть их.

– И тут ваш отец узнал об этом и пригрозил разоблачить его.

– Почему?

– Потому что он опасался, что это отразится на мне, на нашей деятельности…

– На похоронах присутствовал один мужчина, – заметила Катя. – Единственный человек, который приехал, чтобы погоревать о смерти Дэвида. По фамилии Смит.

– Чарльз Смит. Заместитель Дэвида. Вы опять увидитесь с ним, и он передаст все, что вам следует знать.

– Арманд, почему вы завещали все наследство мне? – торопливо спросила Катя. – Вы должны объяснить мне это.

– Помогите мне сесть, – попросил Арманд.

Катя просунула руку ему под мышку и пододвинула его к изголовью. Но потом руку не вынула, так и замерла, обнимая его.

Не только эта нежность открыла Арманду глаза на то, что в Кате что-то изменилось. То же он увидел в ее глазах, услышал в ее голосе, почувствовал в самой атмосфере, окружавшей ее. Он отвечал взаимностью на это, потому что, каким бы ни было это невысказанное чувство, он разделял его. Арманд понимал также, что в данный момент было бы опасно выяснять характер этого чувства. Он смотрел на Катю и молил Бога, чтобы сбылась хотя бы половина его надежд.

– Я изменил свое завещание, потому что вы единственный человек, которому я безгранично верю. Не секрет, что между мною и Джасмин нет близких, доверительных отношений. Ни она, ни Луис никогда не принимали никакого участия в «Интерармко», и сразу открыть им все было бы, понимаете, просто невозможно.

Катя медленно кивнула:

– Да, понимаю.

– Но, давайте возвратимся к Пьеру, – предложил Арманд, почувствовав облегчение оттого, что Катя согласилась с его объяснением. – Видели ли вы его со времени моей с «кончины»?

Катя рассказала Арманду о совещании как раз сегодня утром – Пьера, Джасмин и Луиса с ее участием. Глаза Арманда засверкали.

– Так, значит, я хочу продать казино, – хрипло вырвалось у него. – И кто же сообщил об этом?

– Пьер.

– Вызвало ли это удивление у Джасмин и Луиса?

– Никакого. Они согласились с ним, что поступить так будет лучше всего… при сложившихся обстоятельствах.

– Понятно. Но сложившихся в чью пользу обстоятельствах? Что выиграют от этого Луис и Джасмин?

– Кучу денег, – шутливо отозвалась Катя.

– Бог мой! Предвыборная кампания Луиса! – Арманд взглянул на нее. – Каким же я оказался слепцом?

– Арманд, я не успеваю следить за ходом ваших мыслей!

– Луис – слабак, Катя. Он такой же продажный и коррумпированный, как и все остальные зуамы. И не может быть другим, потому что он их ставленник, которого они купили с потрохами… почти.

Катю это потрясло. Она никогда не видела эту сторону личности Луиса, даже не подозревала о существовании такой стороны.

– Понимаю, что в это трудно поверить, – Арманд заметил, что его слова вызвали у нее замешательство. – Луис нацепил на себя благопристойную личину. Но поверьте мне, эта внешность не соответствует его нутру.

Арманд помолчал.

– Так же как не соответствует действительности утверждение, что я хочу – или намеревался когда-либо раньше – продать казино.

Катя отшатнулась:

– Вы даже и не думали об этом?

– Никогда не думал, Катя.

– Тогда почему же?..

Арманд наблюдал, как истина, подобно огоньку маяка сквозь туман, начинала пробиваться во взгляде Кати.

– Они воспользовались моей неопытностью, – медленно произнесла она. – Неопытностью человека, который ничего не знает о казино и чуть ли не получает его целиком по наследству. Они сознавали, что положение с «Мэритайм континенталом» побудит меня продать мою часть наследства за достаточную сумму денег, чтобы компенсировать потери, обелить мое имя, а также имя и репутацию отца и Эмиля Бартоли. Чтобы получить возможность вернуться домой, возобновить прежнюю жизнь и работу.

– Было ли это искушение сильным?

– Довольно сильным. Я сказала, что мне нужно время, чтобы обдумать предложение султана Брунея.

– Не кто-нибудь, а султан, – пробормотал Арманд, – Пьер не терял время зря.

Катя посмотрела на него:

– Пьер был замешан в том, что произошло с «Мэритайм континенталом», не так ли? Он все это подстроил?

– Этого я не знаю, – предостерегающе заметил Арманд. – Похоже на то, но…

– Что – но?

– Я расцениваю Пьера как отчаявшегося человека, находящегося на грани паники. Может ли он сочетать в себе коварство, методичность и абсолютную беспощадность, бессердечие? Мне в это не верится, Катя.

– Тень, – предположила Катя. – Тень Пьера…

– Да, кто-то воспользовался затруднениями Пьера, чтобы замаскировать свои собственные деяния.

– Кто же это может быть?

– Дэвид погиб, пытаясь получить ответ на этот вопрос, – ответил Арманд с тяжелым сердцем. – Британского банкира Мортона, который разоблачил Пьера перед вашим отцом, убили, потому что Дэвид слишком к нему приблизился. Потом возник Майкл Сэмсон…

Это имя не сразу вызвало воспоминания, потом Катя вспомнила названного человека.

– Сэмсон? Сотрудник отдела коммуникаций, который сгорел во время пожара в Нью-Йорке? Какое он имеет ко всему этому отношение?

Катю напугала отчаянная грусть, отразившаяся в глазах Арманда.

– На самом деле его зовут не Майкл Сэмсон, – мягко произнес Арманд. – Это – Майкл Саиди.

– Не может быть!

Арманд сжал руку Кати, прижал ее к себе.

По кусочкам Арманд изложил разгадку того, что на самом деле представлял собой Майкл Саиди. Он ничего не утаил, даже самоубийство Прюденс Темплтон и фотографию, которая осталась после ее смерти. Арманд достал этот снимок.

– Именно это я привез с собой, чтобы показать вам в яхт-клубе.

Катя стала разглядывать снимок, края которого свернулись от морской воды.

– Это он, – прошептала она. – Вы считаете, что Пьер использовал Майкла, чтобы произвести растрату в «Мэритайм континентале»? – в конце концов спросила Катя.

– Могло произойти именно так, – задумчиво молвил Арманд. – Не могу представить себе, чтобы Пьер стал пачкать свои собственные руки. Но тогда мы возвращаемся к прежнему вопросу: является ли Пьер таким человеком, который может отыскать и взять под контроль сообщника? Не думаю.

Казалось, Катя не расслышала его слов.

– Тогда Майкл мог иметь какое-то отношение к убийству моего отца, даже если и косвенным путем.

Арманд уловил опасные нотки в ее голосе. Ему была известна тональность мести. И чувство мести в данном случае было уместно, но не так, как она себе представляла. Она не знала, как надо разыграть эту часть игры.

– Майкл растратчик и убийца, – прямо заявила Катя. – Господи, как бы мне хотелось привезти его в Нью-Йорк и предать суду за убийство того несчастного мужчины, который сгорел в огне пожара!

– Да, Катя. Мы должны найти способ разоблачения Майкла Саиди, показав, кто он есть на самом деле. Но остается также вопрос о сообщнике Пьера. Оба они, и сообщник, и сам Пьер, должны сейчас чувствовать себя в полной безопасности, думать, что я погиб. В конечном счете я должен буду объявиться…

– Нет, Арманд, – решительно возразила Катя. – Я сделаю то, что вам делать нельзя.

– Это невозможно! Я не допущу…

– У вас нет иного выбора! Вы же сделали меня своей наследницей. Я уже втянута во все это!

– Проклятье, Катя, я не могу позволить вам пойти на это! Это не безобидная игра. Пьер и его сообщник уже убили троих… четверых, если считать и меня среди погибших. Если вы встанете на их пути, то не поздоровится и вам.

– Мне уже не поздоровилось, – холодно возразила Катя. – Когда они убили моего отца.

Арманд опять прилег на кровать, тяжело дыша.

– Пожалуйста, Катя, не делайте этого. Я никогда не хотел, чтобы вы завязли в этом деле таким образом. – Он пристально смотрел на нее. – Это такое мерзкое дело! Вы не представляете себе, как я ненавижу эту изнанку ливанской жизни. С ее бесчисленными, беспредельными интригами, которые губят правду и верность даже внутри семей. Мы превратились в своих собственных злейших врагов, Катя, стали слишком жадными и гордыми. Мы считаем, что все дозволено, лишь бы за это хорошенько заплатили. В один прекрасный день мы дорого заплатим за это.

– Заплатят другие, но не вы, – возразила Катя. Она очень близко наклонилась к нему, поняв, как быстро он устает. – Скажите, что мне делать. Пьер и другие ждут, что я соглашусь на продажу казино. Может быть, отказавшись сделать это, я подтолкну Пьера совершить ошибку? Может быть, он даже выболтает, с кем он орудует. Если окажется, что это Майкл, тогда…

Арманд закрыл глаза и лежал очень тихо. Катя затаила дыхание.

– Вам надо выиграть для нас время, – произнес наконец Арманд. – Нам это нужно, чтобы заговорщик Пьера выдал себя, тогда мы выберем нужный момент, чтобы сорвать маску с лица Майкла Саиди. Существует способ сделать это… – На некоторое время Арманд замолчал. – Единственный способ. – Он протянул руку и притронулся ладонью к ее щеке.

 

ГЛАВА 19

Кабаре и концертный зал в «Казино де Парадиз» закрывались в три часа ночи. Игровые салоны и столы закрывались на ключ часом позже. К шести часам утра заканчивалась уборка в основных помещениях, двери которых вновь раскроются в одиннадцать.

Богато украшенные комнаты стали теперь для Кати более привлекательными. Она погладила пальцами бархатно-мягкое сукно столов для игры в баккара, а также колонны, которые взметались к потолку. Она открыла один из столов для игры в рулетку и бросила в его желоб шарик, раздался треск от его ударов о деревянные перемычки колеса, резкие, как выстрелы. Мысленно она представила себе лица людей, которых видела в этих залах. Она вспоминала их смех и шепот, возгласы радости, приглушенные проклятия, которые произносились слишком поздно, чтобы отвести неудачу.

Она часами перебирала это в уме, мысленно передвигаясь между привидениями и тенями, и только когда она прервала этот поток воспоминаний и задала себе вопрос, почему все это представляется ей так живо как в жизни, она поняла, до чего докапывалась. Дело было не в дереве, камне или шелке и не в грандиозных архитектурных формах или драгоценных украшениях, как и не в богатствах, могуществе и изобилии, которыми пропитались стены наподобие многих слоев прекрасного старого воска, которым на протяжении многих поколений покрывали стены «Казино де Парадиз». Дело было в его духе. А дух могли породить только сами люди. В частности, один из них – Арманд Фремонт. Она бродила по казино, чтобы еще больше узнать о человеке, в которого она влюбилась.

Она бросила на все вокруг последний взгляд и вышла ранним утром на улицу Бейрута. Дворники из Алжира работали метлами с длинными рукоятками. Они окидывали ее взглядами и опять возвращались к своему занятию. От утренней прохлады руки Кати покрылись гусиной кожей. Отныне и впредь все будут тщательно изучать каждый сделанный ею шаг и жест, каждое произнесенное ею слово. Она не может позволить себе хотя бы малейшее сомнение или нерешительность. Ее единственное орудие будет коваться из того, что она выведает о врагах, а чтобы восторжествовать, ей придется для этого основательно потрудиться.

Катя прошла мимо Салима и села в машину. Спустя несколько минут она катила в аэропорт. В движение пришла первая часть грандиозного замысла.

Через два часа частный самолет, разорвав тучи и туман, приземлился в международном аэропорту Женевы.

Катя напряглась, когда подошла к швейцарскому паспортному и таможенному контролю, но проверка ее документов была проведена поверхностно, как и предсказывал Арманд.

«В порядке предосторожности я заказал вам ливанский паспорт, – сказал ей тогда Арманд. – Он находится в моем стенном сейфе. Комбинация цифр…»

На верхней ступеньке трапа ее встретил Чарльз Свит, с которым Катя познакомилась на похоронах. В руках – раскрытый зонтик от моросящего дождичка. В соответствии с условиями директивы, оставленной Дэвидом Кэботом, во главе «Интерармко» стал Свит. Он знал, что, согласно последней воле Арманда Фремонта, ему придется заниматься делами Кати Мейзер.

– Как вы, наверное, могли догадаться, мистер Свит, – сказала Катя, когда машина огибала деловой район Женевы, – Арманд оставил детальное описание работы, проделанной «Интерармко», от имени его самого и моего отца.

Свит неопределенно наклонил голову.

– Я приехала не для того, чтобы совать свой нос в эти дела или что-то менять, – продолжала она. – Я приехала, чтобы выяснить, в какую деятельность был вовлечен мой отец, и узнать об обязанностях, которые были наложены на меня через Арманда.

Настороженность Свита чуточку снизилась.

– Я сделаю, что смогу, чтобы помочь вам в этом. Машина остановилась перед обычного вида коммерческим зданием, и Свит провел Катю в холл.

– Пусть вас не вводит в заблуждение внешний вид здания, – предупредил он, помогая ей снять пальто. – Анонимность ценится очень дорого. Ну а что происходит за закрытыми дверями…

В лифте они поднялись на четвертый этаж, где Свит провел Катю через отделы расследования и безопасности.

– Здесь находится сердцевина деятельности Дэвида, – спокойно пояснил он, указывая на компьютеры и операторов в белых халатах. – Дэвид разработал лучшую в мире базу данных безопасности. Мы не только держим под наблюдением отправленные и полученные документы нашими клиентами, но также и их конкурентами и врагами. В большинстве случаев это превентивные меры, и если все ладится, то клиент даже не подозревает о том, что его или ее предприятие находится в опасности.

– У вас успешно идут дела, мистер Свит?

– Очень.

Свит провел ее на седьмой этаж.

– Все, что вы здесь видите, было создано и оплачено мистером Фремонтом и мистером Мейзером, – отметил он.

Катя окинула взглядом просторное помещение с письменными столами, шкафами для папок и полками. Это было похоже на редакционный зал какой-нибудь крупной газеты. Затем Свит начал представлять сотрудников «Интерармко». Они относились к расовым и этническим группам сорока различных стран.

Катя вела с ними многочасовые беседы. Доктора наук из Балтимора и Найроби искали пути оказания медицинской помощи подвергшимся засухе районам Африки. Инженеры из Амстердама и Сингапура проводили эксперименты с новыми системами опреснения воды, которые будут использоваться на Дальнем Востоке. Черные и белые жители Южной Африки спорили о наиболее эффективных путях контрабанды книг и кассет в свою страну, чтобы не угасла надежда на свободу. Пилоты, которые летали в австралийскую глубинку, намечали маршруты, которые помогли бы им доставлять продовольствие и лекарства в места, которые больше всего в них нуждаются.

– Мне все еще не верится, – поделилась Катя со Свитом, когда у них выдалась свободная минутка, – как это удалось сделать моему отцу и Арманду. Как они могли замаскировать такое предприятие?

– Иногда самая лучшая форма камуфляжа – действовать открыто, – ответил Свит. – Дела вашего отца были связаны с частыми поездками. Никто не воспринимал это как что-то странное. То же можно сказать и о мистере Фремонте, которому было даже легче, поскольку он находился в своем собственном заведении. Ваш отец имел дело с корпорациями и физическими лицами, состояния которых исчислялись сотнями миллионов долларов. Всем было понятно, почему такого рода совещания должны были носить доверительный характер, проводиться в частных домах или уединенных местах. Мистер Фремонт действовал иначе. Он всегда оставался в центре общественного внимания, и средства массовой информации благоволили к нему. Поэтому, вместо того чтобы ехать к тем, с кем он хотел связаться, он просто устраивал так, что они приезжали в казино. Более естественного места встречи и не придумаешь. И никто ничего не подозревал.

– Зачем же засекречивать такую деятельность? – спросила Катя. – Она носит явно гуманитарный характер. Логично даже подумать, что с некоторой рекламой мой отец и Арманд могли бы привлечь других крупных вкладчиков.

– Может быть, – согласился Свит. – Но филантропам свойственно оставаться в тени. Мне думается, что в данном случае они достигали лучших результатов именно такими методами.

– Значит, вы считаете, что мне надо оставить в «Интерармко» все так, как было при них?

Свит кивнул и улыбнулся: – Думаю, что да.

Катя подумала над его ответом и сказала:

– Кажется, вы правы.

После обеда они обсуждали детали осуществляемых в это время проектов, а также тех, средства на которые только что были выделены.

– Все выглядит прекрасно. – Заключила Катя. – В настоящий момент средств вполне достаточно. Когда я проведу проверку отчетности по казино, у меня будет более ясное представление о том, какие дополнительные суммы можно будет перевести. Чарльз Свит встал.

– Встретиться с вами было удовольствием, мисс Мейзер. Я искренне сожалею, что наша встреча проходит при таких обстоятельствах. Однако я с удовольствием жду дальнейшего сотрудничества с вами.

Катя пожала ему руку:

– Так же, как и я с вами.

Открыв дверцу машины, Свит спросил ее:

– Это не мое дело, мисс Мейзер, но не упоминал ли мистер Фремонт о своем особом интересе к «Интерармко»?

Катя взглянула на шофера, который спокойно опять сел за руль.

– Арманд сказал мне о работорговле, – произнесла с некоторым напряжением Катя. – А также о Дэвиде Кэботе. Есть ли что-нибудь новое в этом отношении, что мне следовало бы знать, мистер Свит?

– Надеюсь, вы простите меня за то, что я затронул этот вопрос в такой форме, – извинился Свит. – Это исключительно щепетильный вопрос. Полагаю, что вы желаете, чтобы мы продолжали работу в этом направлении.

– Вне всяких сомнений.

– Тогда, возможно, для вас представит интерес следующее. К моменту своей кончины мистер Фремонт намеревался накрыть организацию, которая возникла после раскрытия и ликвидации многих других. Раскусить этот орешек оказалось очень трудно. Но похоже, что сейчас мы подошли к этому вплотную. Говорит ли вам что-нибудь выражение «избранное место»?

Катя внимательно подумала:

Нет, боюсь, что ничего не говорит. Свит даже не потрудился скрыть своего разочарования.

– Я думал, что, может быть, мистер Фремонт что-нибудь упомянул в этом отношении, что-то такое, что пригодилось бы нам.

– Что же такое «избранное место»? – спросила Катя.

– Мы полагаем, что это место передачи или хранения, – ответил Свит. – Но нам не удалось установить его координаты.

– Пожалуйста, позвоните мне сразу же, как вам удастся это сделать, – велела ему Катя. – А пока что, если я найду что-то в бумагах Арманда, что может оказаться полезным, я вас немедленно извещу.

Свит снова открыл дверцу машины.

– Последний вопрос, мисс Мейзер. Согласитесь ли вы принять предложение о продаже казино?

Катя оглянулась, чтобы взглянуть на него.

– Вы знаете об этом?

– В мои обязанности входит знать многое, – ответил ей Свит без всякого намека на извинения.

– В таком случае, мистер Свит, надеюсь, вы на меня не обидитесь, если я скажу, что вам придется подождать, как и всем остальным, чтобы узнать об этом.

Когда Катя возвратилась в Бейрут на виллу Арманда, она нашла там целую кучу ожидавших ее посланий. Она напрягла зрение, просматривая их. Большинство бумаг поступило от одного лица – Пьера Фремонта.

Она глубоко вздохнула и медленно представила себе Арманда, припомнила слова, которые он обратил к ней. Его предостережение звоном колокольчика отдавалось в ее ушах: «Это окажется гораздо труднее, чем вы себе представляете, Катя. Разговаривать об убийце – это одно. Смотреть ему в лицо – совсем другое. Особенно если не допускать, чтобы он заподозрил, что вам уже известно».

Тогда Катя дала себе слово, что она сумеет это сделать. Арманд поощрил ее решимость, но предостерег. Она постоянно должна быть начеку. Поэтому, не торопясь, Катя подняла телефонную трубку, набрала номер Пьера и, когда он подошел к аппарату, попросила его собрать совещание правления утром следующего дня.

– Уверен, что соберу всех, – пообещал Пьер. – Мы все беспокоились о вас. Я оставил вам записки…

– Простите, Пьер. В бухгалтерских книгах казино я наткнулась на разные несуразицы. Я занимаюсь сейчас этим.

– Катя, о чем вы говорите?

– Это не телефонный разговор, – уклонилась от ответа Катя. – Мы это обсудим завтра. Восемь часов в конференц-зале банка.

Все ее уже ждали, когда она вошла в помещение. Улыбки и теплые приветствия не могли скрыть напряжения, которое чувствовалось в атмосфере.

– Я подумала, что с вами стряслось что-то ужасное, – с участием заметила Джасмин.

Катя заняла свое место во главе стола.

– Стряслось, но не со мной. Я знакомилась с некоторыми финансовыми отчетами казино и обнаружила некоторые несуразицы.

– Несуразицы? – переспросил Пьер. – Что вы имеете в виду?

– Сделки с наличными, которые не попали в отчетность.

– Каковы размеры этих сделок? – спросил Луис.

– Пока что я обнаружила недостачу двух миллионов долларов.

– Не могу поверить! – воскликнул Пьер. – Бухгалтеры заметили бы такую недостачу. Вы уверены, что Арманд не оставил никаких объяснений по этому поводу?

– Никаких, – мрачно ответила Катя. – Думаю, что в этой проблеме можно разобраться. Хотя сделки были завуалированы, мне удалось обнаружить их. Если даже мне это оказалось под силу, то их тем более заметят люди султана Брунея. В лучшем случае они сочтут нас тупицами. В худшем – решат, что мы хотим их надуть.

– Что вы предлагаете делать? – поинтересовалась Джасмин.

– Единственное, что в наших силах – отложить продажу, пока я все окончательно не выясню.

– Нет! На карту поставлено слишком многое!

Все уставились на Луиса, который вскочил на ноги, и на его лице появились пятна гнева.

– Недостача нескольких миллионов ничто в сравнении с окончательными суммами, о которых идет речь. Как вы можете из-за такой мелочи ставить под угрозу срыва всю сделку?

– Могу, Луис, потому что в конечном счете решение о продаже зависит от меня, – прямо заявила ему Катя.

– Ради всего святого, Луис, – побранила его Джасмин, – не мешай ей высказаться. Катя, тебе неизвестно, кто может быть виновником этого?

– Пока нет, – осторожно ответила Катя. – Деньги мог брать для своих целей и Арманд. Или в казино завелся расхититель.

– Тогда этим должна заняться полиция, – заявил Пьер. – Могу вас заверить, что они проведут расследование без ненужного шума.

– Пока что нет достаточных улик, чтобы обращаться в полицию, – возразила Катя.

– Она права, – поддержала ее Джасмин. – Какую бы осторожность ни проявляла полиция, всегда сохраняется опасность того, что что-то выйдет наружу. Даже малейший намек на скандал может повредить нашим переговорам с султаном.

– Полагаю, что Катя должна ознакомить нас с тем, что она выявила, – предложил Луис. – Мы можем помочь.

– Я бы предпочла разобраться в этом самостоятельно, – твердо заявила Катя. – По крайней мере, на этом этапе. В конечном счете это моя обязанность и…

– Но это касается всех нас! – вскричал Луис. Катя поднялась:

– Буду иметь это в виду, Луис. А теперь, прошу прощения, у меня масса дел. Как только у меня появятся дополнительные факты, я позвоню вам.

Когда Катя выпорхнула из зала, Пьер напустился на Луиса:

– Нечего сказать, хорошее дельце! Если бы вы не поступили так глупо, может быть, она нам и сказала что-нибудь!

– Сказала бы, черта с два! – парировал Луис.

– На этот раз Луис говорит дело, – задумчиво произнесла Джасмин и добавила: – К несчастью, в данный момент мы не можем ничего сделать. – Потом обратилась к Пьеру: – Как ведет себя Катерина?

У Пьера лопнули остатки терпения:

– Пошла ты к чертовой матери со своими загадками, Джасмин! Как она ведет себя? Как идиотка!

– Отнюдь, – возразила Джасмин, растягивая это слово. – Но теперь я понимаю, почему у тебя не ладится с женщинами, дорогой. Это совершенно очевидно. Наша Катя кого-то защищает, не хочет, чтобы этому кому-то причинили боль… Любопытно, кто бы это мог быть?

Единственным достоинством Леонарда Ваткинса, которое послужило основанием для получения им поста посла США в Бейруте, можно считать его поразительную способность мобилизовать средства в его родной Калифорнии в пользу президента. Ваткинс считал, что его усилия вполне оправдались. Бейрут оказался городом в его духе, диким и обтекаемым, где человек с нужными связями мог обнаружить и предаться таким наслаждениям, которые бы заставили стыдиться даже калифорнийских развратников.

И понятно, что, по мнению Ваткинса, Джасмин относилась к числу таких людей, с которыми надо было поддерживать связи. Когда четыре года назад он прибыл в Бейрут, она в буквальном смысле установила над ним шефство и открыла для него мир, о существовании которого он и не подозревал. Самое лучшее в этом знакомстве заключалось в том, что связь с ней была безопасна. Она сама по себе была до неприличия богатой, поэтому можно было не опасаться шантажа. Она знала Бейрут как свои пять пальцев, знала, кому можно доверять, а кого избегать. Ни разу во время своих приключений Ваткинс не почувствовал, что им крутят или его эксплуатируют. Но будучи политиком, он знал, что рано или поздно от него потребуется услуга. Принимая Джасмин у себя в кабинете, он почувствовал, что такой момент наступил.

Ваткинс кивнул на бутылку шампанского в ведерке со льдом.

– Хотите немного этой живительной влаги?

– Это любезно с вашей стороны, но не надо. Не хочу слишком много отнимать у вас времени.

«Значит, по делу…»

Ваткинс решил немного поразведать, по какому именно делу.

– Какой ужас, что произошло с Армандом.

– Кошмар, – согласилась Джасмин.

– Похоже, что усилия полиции результатов пока не дали.

– Об этом мне мало что известно. Полагаю, на это требуется время. – Джасмин помолчала. – Леонард, я пришла к вам по очень деликатному вопросу, который имеет отношение к смерти Арманда. Уверяю вас, косвенно. Но при сложившихся обстоятельствах я вынуждена просить вас, чтобы все, что я скажу, осталось между нами. Если, выслушав меня, вы сочтете, что помочь мне не сможете, то уверена, вы напрочь забудете об этом нашем разговоре.

Ваткинс погладил нижнюю из трех розовых складок на своем подбородке.

– Ничто, что вы скажете, Джасмин, не выйдет за стены этой комнаты, – заверил он ее. – Можете слепо поверить в это. Что же касается помощи вам, то вы знаете, что я сделаю все, что смогу.

– Спасибо, Леонард, меньшего я и не ожидала. Джасмин без обиняков рассказала Ваткинсу о том, какое оставил завещание Арманд Фремонт, передав Кате контроль в «СБМ», а через эту компанию и над казино. Она объяснила также, какое предложение они получили от султана Брунея.

– Однако возникло небольшое осложнение. Хотя Катя и согласилась, во всяком случае на словах, сделать компанию общедоступной, она, похоже, находится в каком-то моральном долгу перед Армандом. Меня беспокоит, что это обстоятельство может заставить ее передумать.

Ваткинс слушал очень внимательно. То, что она уже сообщила ему, может оказаться исключительно ценным, если он найдет способ нажиться на этой информации. Но Ваткинс считал себя завзятым бейрутцем, и сложившиеся в этом городе обычаи подсказывали ему, что она передала ему далеко не все.

– Катя покинула Соединенные Штаты, оказавшись в тяжелом положении. Вы помните эти глупости относительно ее участия в деле «Мэритайм континентала»? Так вот, я знаю, что она хочет покончить с этим раз и навсегда. Если продажа состоится, то у нее окажется больше чем достаточно денег, чтобы восполнить потери. Понятно, что человек, находящийся вне пределов действия американских законов, и не подумал бы о таком поступке.

Ваткинс слегка улыбнулся.

– Ясно как Божий день.

– Думаю, что нам следует поощрить ее поступить именно так. Например, если бы она получила твердые заверения федеральных властей о том, что при условии возвращения денег будут сняты все обвинения против нее и Эмиля Бартоли. Думаю, что это стало бы веским для нее аргументом в пользу продажи.

– Понимаю, что она может воспринять это именно так, – согласился Ваткинс неопределенным тоном. Он ждал, когда о пол стукнется другой башмак.

– Наша с Луисом заинтересованность в этом деле понятна, – продолжала Джасмин, давая дипломату сведения, которые он ждал. – Хотя Луис пользуется полной поддержкой зуамов в предвыборной кампании, мы с ним смогли внести гораздо больший финансовый вклад в эту компанию, если бы продажа состоялась. Само собой понятно, что чем надежнее мы обеспечим его победу, тем лучше будет для всех.

Леонард Ваткинс откинулся на спинку кресла и неотрывно смотрел на фотографический портрет президента Джонсона. Он хорошо знал Джонсона. Старый техасец получил бы удовольствие, торгуя лошадьми.

Не было сомнений в том, что Ваткинс хотел, чтобы в президентский дворец попал именно Луис Джабар. В отличие от других людей в мире, которых Ваткинс относил к числу неблагодарных, ливанцы любили американцев. Америке это стоило денег, выделяемых на помощь, это верно, но игра стоила свеч. Американский бизнес облюбовал это место, а Луис Джабар зарекомендовал себя как человек, с которым можно вести дела. Ваткинс произносил панегирики Луису в Конгрессе, а также на встречах с представителями таких компаний, как «Арамко», «Тексако», «Мобил» и «Дюпон». И пока все оставались довольны, Леонард Ваткинс мог рассчитывать на долгую, плодотворную и в целом материально удачную карьеру.

Ваткинс повел себя в своей лучшей дипломатической манере.

– Джасмин, я ценю ваше доверие и понимаю смысл создавшегося положения. Думаю, что я прямо предложу, чтобы министерство юстиции рекомендовало объявить мисс Фремонт полную амнистию, если она восстановит потери.

«Проклятье, я практически могу это гарантировать!»

И Ваткинс действительно мог это сделать, потому что Билл Фредрикс, агент ФБР, прикомандированный к посольству, был школьным приятелем Бобби Кеннеди, а в министерстве юстиции до сих пор заправляли его люди.

– Я знала, что могу на вас рассчитывать, Леонард, – признательно произнесла Джасмин, поднимаясь со стула. – Мы с Луисом не забудем этого.

Ваткинс широко улыбнулся, как будто он получил банковский чек.

Пришло время, когда Кате надо было официально показаться в казино. Ходило много слухов о судьбе видного человека страны, так же как и о намерениях его новой зазнобы. Бейрутцы, а на деле все ливанцы, считали, что казино принадлежит им, и считали, что имеют право знать, что происходит.

Катя вспомнила, как легко Арманд держал себя в качестве хозяина, позволяя каждому человеку, с которым он разговаривал, чувствовать себя кем-то особым. В отличие от этого, Катя не сможет узнать ни души.

– Потратьте на это несколько часов, и все у вас уляжется как на тарелочке, – заверила ее Лила Микдади. Черноглазая Лила с оливковым цветом кожи, сорокалетняя красавица больше двадцати лет работала секретаршей у Арманда Фремонта и, как стало известно Кате после похорон, была большой его поклонницей все эти годы. Несмотря на это, узнав о завещании, Лила немедленно перенесла свою преданность на Катю. – Потому что, – объяснила она молодой женщине, – вы сделаете так, как того пожелал бы Арманд.

Лила провела Катю в кабинет и показала ей два шкафа, заполненные расставленными в алфавитном порядке карточками. На каждой стояла фамилия того или иного лица, его или ее адрес, краткие биографические данные и особые сведения, такие, как любовницы или любовники, а в правом углу приклеена фотография как на паспорте.

– Впоследствии вам придется просмотреть их все, – говорила Лила. – Но я приблизительно знаю, кто в настоящее время находится в городе. Думаю, что этого пока будет достаточно.

Погрузившись в ванну, Катя просмотрела все двести, карточек, которые отобрала для нее Лила. В тот момент она подумала, что их слишком много. Но, приехав в казино, она мысленно поблагодарила Лилу.

На этот раз она не сторонилась фотографов. Любой, кто поднимался по ступенькам лестницы казино, на равных основаниях попадал в объектив. Фоторепортеры просто набросились на Катю, когда увидели ее.

Но она вспомнила дрессировку, которую устроил ей Арманд. Она не стала выходить из машины, пока Салим и другие охранники не организовали гибкий треугольник. И только тогда, глубоко вздохнув и изобразив на лице улыбку, она вышла из автомобиля. Фотовспышки ослепили ее, а вопросы, которыми ее закидывали на дюжине разных языков, слились в сплошную какофонию. Катя отпрянула назад, но позаботилась о том, чтобы не отстать от Салима. Через несколько минут она уже была в помещении казино.

Служащие очень тепло приветствовали ее, как будто многие годы проработали с ней. Катя вошла в главный салон, Салим шагал сбоку. Столы были окружены игроками, по залу ходили, болтали и наблюдали за игрой парочки. Когда она появилась в проеме дверей красного дерева с резными украшениями из стекла, многие головы повернулись в ее сторону. Катя узнала некоторых по просмотренным фотографиям картотеки. Потом произошла очень странная вещь. Сделав свои ходы, люди за столами смолкли. Все, включая игроков и дилеров, уставились на нее. Катя почувствовала, как горячая волна прихлынула к ее шее, но не подала виду.

Как по команде, гости расступились, пропустив пожилого, благородного вида мужчину, одетого в старомодный смокинг. Катя признала в нем администратора игр, мэтра де жо, за которым во всех случаях остается последнее слово относительно происходящего в салоне. Катя помнила, что Арманд представлял ее ему, шепнул, что этот человек работает в казино больше пятидесяти лет.

Мэтр де жо приблизился к Кате, остановился и поклонился в пояс. Потом он повернулся к толпе и выкрикнул зычным голосом.

Мадам, месье, имею часть представить вам мадемуазель Катерину Мейзер!

Он опять повернулся лицом к Кате и начал хлопать. Через несколько секунд овация стала оглушающей.

Катя нервничала даже после такого торжественного приема, потому что, если бы к ней кто-нибудь обратился со своими проблемами, она сомневалась, что смогла бы помочь. К счастью, механизм казино был отлажен. Колеса рулеток жужжали, индивидуальные комнаты были заполнены игроками, которые в этот вечер сильно проигрывали. Ресторан «Синяя птица» был забит до отказа, а кухня функционировала как отличные швейцарские часы.

Катя испытывала некоторую неуверенность, приветствуя отдельных гостей – кинозвезд, чьи лица она сразу же узнавала, видных миллионеров и магнатов бизнеса, чьи имена связывались с крупнейшими корпорациями мира. Но она быстро обнаружила, что эти люди сами искали с ней встречи. Темы разговоров выглядели довольно невинно – моды, кулуарные сплетни, текущие дела и политические вопросы. Катя чувствовала, что за ней наблюдают, ее поведение оценивают.

«Они смотрят, из какого теста я сделана. Пытаются отыскать во мне слабости…»

Именно тогда Катя изобразила на своем лице самую уверенную улыбку, решив показать всем, что в «Казино де Парадиз» ничего не изменилось.

Хотя накануне она покинула казино только после двух часов ночи, в семь часов утра Катя была уже на ногах. Балтазар приготовил завтрак из фруктов, яиц и американского бекона, и только когда она села за стол, Катя обнаружила, что сильно проголодалась. Затем, раскрыв утреннюю бейрутскую газету «Стар», Катя поняла, что вечер прошел более успешно, чем она смела предполагать. В своей колонке Джойс Кимбалл пропела ей панегирики, дала захватывающее описание подробностей ее туалета, прически, того, с кем она разговаривала – что особенно важно, – насколько продолжительно. Заметка заканчивалась утверждением, что нет худа без добра, что, несмотря на трагедию, Бейрут может быть чему-то и признателен: что его жемчужина «Казино де Парадиз» перешла в такие добрые и, похоже, умелые руки.

Катя пила вторую чашку кофе, когда снова вошел Балтазар.

– К вам посетитель, мадемуазель. Думаю, что вам захочется увидеть его.

– Кто это?

Балтазар молча подал ей визитную карточку.

Билл Фредрикс, фэбээровский работник посольства, был человеком гуверовской закваски, начиная от короткой стрижки до зеркально начищенных башмаков.

– Доброе утро, мисс Мейзер, – приветствовал он, подавая Кате свое удостоверение. – Похоже, что вы не тратите зря время, активно знакомитесь со своими новыми делами. – Кивком он показал на заметку в газете.

– Приятно познакомиться с вами, мистер Фредрикс, – произнесла Катя, проигнорировав его замечание. – Что вас привело сюда?

Фредрикс выглядел довольно приятно, но у него были жесткие, постоянно озирающиеся глаза полицейского, которые примечали все, делали выводы и принимали решения.

– Я у вас не отниму много времени, – заявил он. – Вопрос касается вашего статуса дома, в Штатах.

– И каков же мой статус, мистер Фредрикс? Фредрикс улыбнулся:

– Не из лучших. Во всяком случае в настоящее время. Но, похоже, его можно изменить. Вот эту бумагу мы получили вчера по телексу. Я разговаривал со своим боссом в Вашингтоне. Он заверил меня, что дело на мази. Сами бумаги вышлют в посольство диппочтой. Мы их получим через несколько дней.

Он передал Кате пространное послание и наблюдал, как она его читает, заметив ее удивление.

– Уж не шутка ли это? – спросила она.

– Никаких шуток, мисс, – произнес он с самым серьезным видом. – Как я уже сказал, вы получите документы, как только они придут к нам. Там будут изложены детали, но уже сейчас вы ознакомились с основным смыслом того, что будет содержаться в бумагах. Если вы произведете полное восстановление финансовых потерь, то и вы, и Бартоли соскользнете с крючка. Вы сможете вернуться домой и продолжить там свою жизнь. Об этом сказано черным по белому – полное помилование.

Фредрикс сделал паузу, чтобы усилить эффект от своих слов.

– Подписано самим министром юстиции!

 

ГЛАВА 20

– События развиваются гораздо быстрее, чем я предвидел, – заметил Арманд. – Ваш отказ подписать бумаги с предложением о помиловании равносильно тому, что у Пьера загорелась земля под ногами.

Катя сидела на краю кровати, глядя сверху вниз на Арманда. Она приехала в монастырь, когда еще окончательно не рассвело. А теперь первые лучи заглядывали в маленькое оконце высоко на побеленной стене.

Катя сочла, что Арманд сегодня выглядит лучше. Она уловила прилив сил в его рукопожатии, глаза стали прозрачнее. Но она продолжала беспокоиться.

– Я этого не понимаю, – призналась Катя, – Фредрикс не стал объяснять мне, почему такое предложение пришло именно сейчас. Не сказал он и о том, кто за этим стоит. Во всяком случае, я сама в министерстве юстиции никакого веса не имею.

– Но Пьер может там пользоваться влиянием через свои контакты в министерстве финансов США, – заметил Арманд. – Он пытается выпихнуть вас отсюда, Катя. Он увидел перспективу замести следы и старается воспользоваться открывающимися возможностями. Как на это прореагировали другие?

– Луис мертвенно побледнел. Его лицо как открытая книга, Арманд. Он ждал, что доля Джасмин тут же поступит в его политические сундуки.

– А Джасмин?

– Она стала защищать меня. Несомненно, она хотела, чтобы сделка о продаже состоялась. Но похоже, она готова меня поддержать, по крайней мере до определенного момента.

– Это меня удивляет, – негромко сказал Арманд. – Джасмин не из тех, кто выпустит из пальцев золотишко.

– Не знаю, как долго мне удастся оттягивать это, – продолжала Катя. – Они клюнули на историю о том, что что-то нечисто в бухгалтерских отчетах казино, но все они, особенно Пьер, потребуют скорее раньше, чем позже, подробностей.

Арманд пристально посмотрел на нее:

– Вы ведете себя нормально, не так ли? Я имею в виду, в присутствии Пьера.

– У него нет ни малейших подозрений. – Она заглянула в его глаза. – Вы знаете, что пугает меня? Не то, что я выдам себя. Опасность, Арманд. Я не думала, что могу так возненавидеть кого-нибудь, как я ненавижу теперь Пьера. Что бы ни произошло, он должен заплатить за преступление.

– И он заплатит, – мягко сказал Арманд. – Обещаю вам это.

Некоторое время они молчали, потом Катя сказала:

– Когда я встретилась со Свитом, он сказал мне странную вещь. Слышали ли вы когда-нибудь выражение «избранное место»?

Арманд пошевелился на кровати, перекосился от острой боли в правом боку.

– Избранное место… Нет, пожалуй, не слышал.

– Свит сказал, что оно имеет отношение к работорговческой организации, которую вы пытались выявить. Он считает это важным делом.

Арманд попытался вспомнить. Избранное место… Что бы это могло быть? Где? Выражение действительно казалось знакомым, но он не мог определить, почему. После всех этих лекарств его мозги стали ватными.

– Возможно, это не имеет никакого смысла, – поторопилась сказать Катя, которая забеспокоилась, увидев, что лицо Арманда покрыла сильная бледность. – Утка Свита долетела до места.

Арманд было уже согласился с ней, но вдруг вздрогнул. Избранное место! Существует только одно такое место – «Мучтара»! Родовое поместье Александра Мейзера!

– Арманд, что такое?

– Ничего, – прошептал он, – наркотики.

Катя торопливо отправилась на поиски аббата, а Арманд начал все лихорадочно обдумывать. Это не что иное, как «Мучтара»! Но там ли находился центральный пункт организации, или это всего перевалочная станция? Посылали ли они через этот пункт детей для продажи или приглашали туда покупателей? И почему именно «Мучтара»? Потому что поместье было заброшено и необитаемо? Или кто-то издевался над Александром даже и тогда, когда он уже лежал в могиле?

Арманд решил, что он должен выяснить это. Он очень напряженно вел борьбу, слишком долго, чтобы сорвать покров с этих негодяев, чтобы отступиться теперь от этого дела. И ему придется заняться этим в одиночку.

«Смогу ли я сделать это? – гадал он. – Даже если мне удастся подняться на ноги и выбраться отсюда, что будет, если меня кто-то узнает?»

Риск казался пустяковым по сравнению с наградой. Когда Катя вернулась в сопровождении двух монахов, он уже обдумал план действий.

До того, как сесть в самолет для своего вторичного полета в Женеву, Катя сделала телефонный звонок, который все откладывала.

– Катя! Я начал сходить с ума! Я смотрел новости из Бейрута относительно Арманда. С вами все в порядке? Конечно, вы в порядке. Я вас видел по телевидению.

– Эмиль, я очень, очень виновата, – извинилась Катя. – Мне следовало бы позвонить вам раньше. Но у меня все нормально. Так много произошло за это время.

– Слушаю вас, Катя.

Катя описала ужас покушения и убийства, последующее расследование и финальный сюрприз, когда по завещанию Арманда Фремонта она стала его наследницей. Катя чувствовала, что Эмилю было трудно переварить все услышанное. Раньше она не замечала, чтобы он лишился дара речи.

– Катя, не смогу ли я чем-нибудь помочь? – наконец спросил Эмиль.

Катя закрыла глаза, радуясь, что она не видит в данный момент его лица. Она что-то еще могла сообщить Эмилю, а умалчивать в понимании Кати означало то же самое, что лгать.

– Мне кое-что хотелось бы узнать, – продолжала Катя, осторожно подбирая слова. – Связывался ли кто с вами из министерства юстиции?

– Нет.

«Значит, свое предложение они сделали только мне…» Катя сообщила Эмилю о предложении, сделанном ей министерством юстиции через посольство.

– Не понимаю, как оно зародилось и почему. Не думаю, что это розыгрыш.

– Не похоже, – медленно произнес он. – Катя, я в недоумении. Никогда не ждал такого оборота.

– И я тоже.

Тон ее голоса вызвал у Эмиля беспокойство.

– Что-то не так, правда? Скажите мне, пожалуйста. Она рассказала ему, как другие члены семьи захотели пустить в общую продажу акции «СБМ», о покупателе, ждавшем ответа, и об огромной сумме денег, которая достанется ей.

– Эмиль, это даст нам возможность полностью смыть всю грязь, компенсировать вклад каждому, кто понес денежные убытки, и восстановить деятельность банка. А главное – мы вернем себе доброе имя.

– Предчувствую, что во всем этом скрывается большое «но».

– Чтобы получить требующиеся мне деньги, придется продать казино. Эмиль, не знаю, смогу ли я пойти на это. Мой отец и Арманд затеяли совершенно уникальное дело…

– Катя, не понимаю.

Она глубоко вздохнула и выложила Эмилю все, что ей удалось узнать об «Интерармко», как создавали эту организацию ее отец и Арманд, какова ее цель и как она функционирует.

– Теперь все это перешло ко мне, – закончила Катя. – Вы понимаете, в чем проблема, не правда ли, Эмиль? Предполагалось, что деятельность «Интерармко» продолжится, а это зависит от того, будет ли и дальше функционировать казино. В то же время, если продать казино, то поступления можно было бы использовать для возрождения «Мэритайм континентала». То есть появится шанс, которого вы бесконечно заслуживаете.

На линии воцарилось молчание, и на какое-то мгновение Катя подумала, что их разъединили. Когда снова зазвучал голос Эмиля, то ее потрясли его спокойствие и благоразумие.

– Если бы я ничего не знал о деятельности вашего отца, возможно, я бы счел, что вам следует продать, – высказался он. – Но дело обстоит иначе. Вы правы. Мы не можем позволить, чтобы его планы не осуществились. Это стало бы самым низким предательством всего того, во что верили и ради чего трудились ваш отец и Арманд. Это, может быть, в большей степени, чем само казино, Катя, унаследовали вы от них. Вы должны сохранить верность их устремлениям.

Глаза Кати наполнились слезами.

– Клянусь, что найду другой способ помочь вам, Эмиль, – пообещала она.

– Знаю, что вы сделаете это. И не хочу, чтобы вы обо мне беспокоились. Относясь со всем уважением к американским банкирам, все же хочу сказать, что мы, ветераны, еще в состоянии дать им фору.

Катя рассмеялась.

– Бог в помощь, Катя. Берегите себя. Похоже, что Бейрут в эти дни стал опасным местом. Звоните мне, чтобы я не волновался.

– Обещаю, Эмиль. Да благословит вас Господь. Катя взгрустнула, когда их разговор закончился. Она лгала человеку, который верил ей, который был ей так дорог. Она была убеждена, что в конечном итоге оправдает Эмиля Бартоли. Но теперь в течение длительного времени она не осмелится посмотреть ему в глаза.

– Мисс Мейзер, я не ожидал, что опять увижу вас так скоро, – такими словами приветствовал ее Чарльз Свит.

Новый директор «Интерармко» устроился напротив Кати.

– Спасибо, что вы приехали встретить меня. Свит пожал плечами:

– Вы меня заинтриговали.

– Мне нужна ваша помощь. – Катя объяснила, чего именно она хочет.

Свит присвистнул:

– Это сложный заказ. Возможно, я выполню его, но на это потребуется время.

– Которого у меня нет! – торопливо отчеканила Катя. – Арманд сообщил мне, что у Дэвида Кэбота были особенно хорошие отношения с английской полицией. Несомненно, найдется кто-нибудь, кто захочет помочь, если такая помощь оказывается ради Дэвида.

– Уж не хотите ли вы сказать, что ищете сведения, почему был убит Дэвид… и кем?

– Знаю, что вы весь мир готовы перевернуть вверх дном, чтобы разыскать убийцу. Поверьте, я хочу этого так же сильно, как и вы. Поэтому прошу вас довериться мне.

– При одном условии, – отрывисто бросил Свит. – Вы поделитесь со мной любыми сведениями, которые получите.

– Если они будут непосредственно относиться к убийце Дэвида.

– Согласен. Я позвоню вам в Бейрут.

– Вам надо будет шевелиться поживее, – заметила Катя. – Я прямиком направляюсь в Париж.

Чарльз Свит некоторое время смотрел на нее изучающим взглядом.

– Вы слишком уверены, что я окажу вам помощь, верно?

– Мы оба желаем одного и того же, – отозвалась Катя. – Вот в чем я уверена.

Катя прилетела в Париж к вечеру, когда последние солнечные лучи осветили сказочным светом башни собора Нотр-Дам. На лимузине ее быстро доставили в отель «Ритц», где, приняв ванну и переодевшись, она выпила в баре аперитив. А потом Катя насладилась замечательным обедом в «Тур д'Аржан» и перед возвращением в отель прогулялась по набережной Сены.

В номере ее ждало послание от Чарльза Свита. Катя прочитала его, улыбнулась и выключила свет. На следующее утро она отправилась в клуб, членом которого состоял ее отец, и спросила, не осталось ли там что-нибудь после него. Управляющий оказался симпатичным человеком и уверил ее, что если что осталось, то клуб отправил его личные вещи в Нью-Йорк. Катя согласилась выпить чашечку кофе, задала еще пару пустяковых вопросов, поблагодарила управляющего и ушла.

Теперь она отправилась по второму адресу, в центральную полицейскую префектуру района Ситэ, где встретилась с маленьким и толстеньким инспектором Денисом Кароном, который был явно нервным, беспрерывно курившим человеком. Полицейский проводил ее в свой кабинет, закрыл дверь и опустил шторы.

– Я разговаривал с месье Свитом, – выпалил он. – Вас интересуют обстоятельства смерти месье Кэбота.

– Не смерти, – спокойно поправила Катя, – а его убийства. А также убийства Арманда Фремонта.

Французик вскинул вверх руки:

– Мадемуазель, но это же случилось в Бейруте! Почему вы решили, что я могу оказаться вам полезным?

– Вполне можете оказаться мне полезным. Мне нужны стенограммы телефонных разговоров. Особенно международных. Номер…

– Нет, мадемуазель, нет! Абсолютно исключается! Я не могу получить материалы, касающиеся телефонных звонков, без разрешения судьи. Для получения такой санкции требуется основание.

– Я только что представила одно из них, – заметила Катя.

– Вы сообщили мне надуманную вещь! У вас нет доказательств того, что в бейрутском преступлении замешан гражданин Франции!

– Я не говорила, что это гражданин Франции.

– Гражданин, житель, посетитель – неважно кто! – разбушевался Карон. – Просто это невозможно сделать.

Катя решила блефовать:

– Насколько я помню, Дэвид Кэбот сделал для вас невозможное.

Инспектор заколебался.

– Я очень сожалею о том, что случилось с Дэвидом, – наконец выговорил он, закуривая очередную сигарету, хотя в пепельнице еще не погас окурок предыдущей. – Но вы должны понять, что в последний раз, когда я помог Арманду, произошли… неприятности. Оказались затронутыми политические деятели. После их падения и осуждения за преступления стало известно, что именно я сыграл ключевую роль в их падении. – Карон глубоко вздохнул. – Казалось бы, мадемуазель, я должен был превратиться в героя, а на самом деле произошло обратное. Власти перестали мне доверять. Они не могут уволить меня с работы, но я потерял надежду на продвижение по службе. Поэтому вы должны простить меня, что на этот раз я поставлю на первое место интересы своей семьи, а также перспективы получения пенсии.

– Я вас понимаю, инспектор, – сказала Катя. – Надеюсь, что не добавила вам хлопот.

– Нет, мадемуазель. Вы мне только напомнили о них.

По сложившейся привычке инспектор Карон уходил каждый четверг из центральной префектуры в три часа. Спустя пятнадцать минут он уже опирался на стойку бара, куда часто захаживали сотрудники полицейского участка. За прошедшие годы Карон провел здесь много приятных часов, обмениваясь новостями со своими коллегами. А сегодня он пил один, придя в свое привычное укрытие в середине дня, когда там практически никого не было.

Хозяин-бармен был человеком щедрой души, который не жалел времени на то, чтобы выслушивать его причитания. Он сам в прошлом работал полицейским и был образцом скрытности. Если бы он захотел, то смог бы неплохо погреть руки на подслушивании разговоров в своем заведении. Поскольку других посетителей не было, он пододвинул к Карону стул и не очень внимательно вслушивался в его монолог об убийстве богатого хозяина казино в Ливане и его сотрудника по безопасности. Гость без умолку продолжал бубнить, и внимание бармена окончательно притупилось.

Но не так обстояло дело с вниманием уборщика-марокканца, который подметал пол перед стойкой бара. Хотя он и не показывал вида, но прекрасно понимал по-французски. В этом заведении он работал уже почти два года, помалкивал, Оставался в тени. Никто не обращал на него внимания. Но уборщик не пропускал ни одного произнесенного здесь слова. В какие-то дни он не черпал ничего полезного, в другие же – натыкался просто на золотые жилы. Марокканец наклонился над ручкой швабры. Услышанное заставило его сердце застучать сильнее. Он тоже слышал об убийствах в Бейруте. Поползло много слухов о личности убийцы, а теперь какая-то женщина – американка! – наводила справки.

Марокканец облизал пересохшие губы и зашаркал дальше. Он прикидывал, сколько может получить за такие самородки сведений.

Когда самолет с Катей приземлился в Бейруте, в доме Джасмин высоко на холмах Джуни названивал телефон. Когда, сняв трубку, она узнала голос звонившего, то во рту у нее пересохло.

– Катерина Мейзер наводит справки, – сообщил позвонивший и передал подробности того, чем Катя интересовалась в Париже.

– Она посетила клуб, в котором состоял Александр Мейзер, – продолжал позвонивший. – Она ездила также в префектуру в районе Ситэ. Этому надо положить конец. Либо вы остановите ее, либо это сделаю я.

Джасмин ужаснулась.

– Не трогайте ее! – торопливо произнесла она. – Катя мне нужна…

– Это меня не касается! – резко отозвался звонивший. – Позаботьтесь о том, чтобы она не совала нос куда не следует. Я прослежу за этим. Буду слушать и наблюдать.

Джасмин всю передернуло. Только через несколько секунд она сообразила, что разговор окончен и что в телефонной трубке звучит длинный гудок.

Из аэропорта Катя прямиком направилась в казино на встречу с Анатолем Бенедетти, сицилийцем, крепко сбитым, невысоким мужчиной с такими же черными глазами, как у палермского волка. На нем был привычный для него белый пиджак, из петельки лацкана торчала роза.

– С Бенедетти я сотрудничаю многие годы, – говорил как-то Арманд Кате. – Ему нет равных среди генеральных управляющих по обе стороны Средиземного моря. Сотрудники верны ему, а он верен мне. Бенедетти поддержит вас, но он презирает слабость. Учитесь у него, но не позволяйте ему – и никому другому – забывать о том, кто отдает распоряжения.

Хотя Бенедетти приветствовал ее с уважением, она почувствовала, что держит себя он сдержанно. Вести это первое заседание Катя попросила Бенедетти. Присутствовали руководители четырех отделов казино: игр, финансового, развлечения и безопасности. Начальник каждого отдела делал краткое сообщение об итогах деятельности за прошедший день. Поскольку проблем никаких не возникало, то разговор свелся к тому, как лучше распорядиться делами этим летом, которое может стать рекордно удачным.

Находясь на председательском месте, Катя внимательно слушала и наблюдала. Записывала кое-что в блокнот, хотя с левой стороны от нее сидела Лила и вела подробную протокольную запись. После того как высказались все другие, слово взяла Катя.

– А как обстоит дело в азиатами?

Руководители отделов посмотрели на нее и нахмурились, явно придя в замешательство, не понимая, на что она намекает. Бенедетти откинулся на спинку стула и смотрел на Катю с проницательной улыбкой.

– Что вы имеете в виду, мисс Мейзер? Катя глубоко вздохнула:

– Похоже, что мы ориентируемся исключительно на европейский и американский рынки.

В разговор вмешался руководитель отдела игр:

– Нам приходится идти на это. На этом же сосредоточивают свое внимание и наши конкуренты – Аахен, Баден-Баден и другие.

– Это я понимаю, – аргументировала свое соображение Катя. – И я не предлагаю игнорировать эти рынки. Я говорю о том, чтобы привлечь новую категорию клиентов.

– Например, каких? – спросил руководитель финансового отдела.

– Азиатов.

Катя объяснила, что азартные игры не просто времяпрепровождение в таких местах, как Гонконг, Токио, Сингапур и Манила, а настоящая страсть.

– В этой части света скопились огромные материальные богатства, – продолжала она. – Значительное большинство этих людей не выезжают из своих стран. Да и зачем им куда-то ехать? В Гонконге можно найти все, в чем они нуждаются, – не только заведения для азартных игр, но и гостиницы, рестораны, развлечения.

– Возможно, о них никто и не помышляет, потому что их рынок представляется закрытым для посторонних.

Она осмотрела сидящих за столом.

– Может быть, именно поэтому мы и должны заняться ими.

Сидевшие за столом люди обменялись многозначительными взглядами. Склонность азиатов к азартным играм считалась легендарной. И, раздумывая над словами Кати, все приходили к общему выводу: ее идея вполне осуществима. Вполне могут увенчаться успехом целенаправленные усилия по привлечению золота и долларов из Гонконга в Бейрут. Если это дело выгорит, то они получат потрясающий навар. Почему раньше никто не подумал об этом?

Анатоль Бенедетти задал интересовавший всех вопрос:

– Мисс Мейзер, что побудило вас подумать о такой возможности?

– Я жила на Западном побережье Соединенных Штатов, мистер Бенедетти, – пояснила ему Катя. – Выходцы из Азии являются жизненно важной частью населения в таких местах, как Сан-Франциско. Более того, азиаты имеют пристрастие в основном к движимому имуществу и ценностям – золоту, бриллиантам, платине. Если мы сумеем привлечь их в «Казино де Парадиз», все нужное они привезут в своих чемоданах.

Сидевшие за столом сохраняли невозмутимые выражения лиц, и Катя даже подумала, что она вообще не произвела на них никакого впечатления.

– Мисс Мейзер, – обратился к ней Бенедетти. – Уверен, вам известно, что до всех нас дошли слухи о покупателе этого казино. Разрешите спросить вас, прямо: собираетесь ли вы его продавать?

На его взгляд Катя ответила:

– Да, есть такой покупатель. Меня старались убедить, что Арманд Фремонт подумывал о продаже. Но среди оставшихся от него бумаг я не нашла на этот счет никаких указаний. Поэтому лично я, джентльмены, против продажи «Казино де Парадиз»!

Бенедетти встал, отодвинул стул Кати, подал ей руку.

– Нам доставит радость работать вместе с вами, мадемуазель, – произнес он, обводя взглядом остальных. – Что же касается вашей азиатской идеи, то мы думаем, что у нее хорошие перспективы. Я предлагаю серьезно подумать над ней и поставить ее первым вопросом повестки дня нашего следующего заседания.

Двумя часами позже в дверь постучала Лила Микдади. Катя продолжала напряженно трудиться.

– К вам пришел посетитель, – многозначительно сообщила она.

Озадаченная Катя подняла голову:

– Кто же это?

Лила посторонилась, и в комнату вошел Майкл Саиди.

– Майкл!

– Привет, Катя! – Он оглянулся, чтобы убедиться, что дверь закрыта, и легко бросил: – Я подумал, что, может быть, вы избегаете меня.

Катя осталась сидеть за письменным столом, довольная, что между ними находится это препятствие. Ее охватило чувство гнева, когда она увидела, как Майкл приближается к ней, двигаясь плавно и грациозно, с обманчивой улыбкой на губах.

«Ты убийца! Вор и бандит!»

Катю подмывало бросить эти слова ему в лицо. В руке она сжимала тяжелое пресс-папье, подумывала о том, чтобы запустить им в Майкла.

– Катя, как вы себя чувствуете? Вы выглядите ужасно бледной.

– Извините, Майкл. Я очень занята. Майкл оглядел кабинет.

– Могу представить себе. Поговаривают о том, что казино продается.

– Кое-кто проявляет интерес к тому, чтобы его приобрести, – поправила его Катя. – А это не одно и то же.

– Значит, следует понимать, что вы не проявляете интереса к продаже.

Она покачала головой.

– Катя, похоже, что вам как-то не по себе, – вкрадчиво произнес Майкл. – Я совершенно не собирался вас расстраивать.

Она нервно пошевелилась в кресле, отчаянно стараясь успокоиться.

– Я так беспокоюсь за вас, Катя, – Майкл подошел к ней вплотную. – Нам еще надо так много разведать и выяснить. Пожалуйста, не отсекайте меня от себя таким образом, – прошептал он, скользнув своими губами по краешку ее уха.

Катя почувствовала, как его рука заскользила по ее боку вниз, достигла бедра. Он приподнял ее со стула, потом обеими ладонями взялся за ее ягодицы и притянул к себе, крепко прижал. Недолго думая, губами впился в ее губы.

Инстинктивно Катя оказала сопротивление, но Майкл прижал ее к себе еще крепче, и она обмякла. Уловка удалась. Ничто не может устоять против Майкла, тем более Катя, превратившаяся в тряпичную куклу.

– Простите, Катя. Я потерял голову. – Майкл отошел от нее на шаг и рассмеялся. – Вы оказали на меня такое влияние.

– Потом, Майкл, – сказала Катя еле слышно. – Придет время, и тогда…

– Да, конечно, – отозвался Майкл. – Что бы там ни случилось, я не позволю вам превращаться в отшельницу.

Как только за Майклом закрылась дверь, Катя, пошатываясь, поспешила в ванную комнату. На полную мощность открутила кран холодной воды, брызги намочили всю переднюю часть ее платья. Ей было наплевать. Она опустила лицо в воду, набравшуюся в раковине, сильно терла кожу лица, чтобы смыть следы его прикосновений. Потом начала сотрясаться от истерических рыданий, вспомнив про Арманда, который лежал на узкой кровати, совершенно беспомощный. В этот момент ей отчаянно захотелось оказаться рядом с ним, обнять его. Она думала, долго ли еще может выдержать, оставаясь без него.

Майкл налил себе стакан виски с тележки с напитками, которая стояла в гостиной Джасмин.

– У нее появился мужчина? – спросила Джасмин. Майкл фыркнул:

– Это невозможно! Кого же она могла подцепить себе?

– Тогда почему она отвернулась от тебя? – размышляла вслух Джасмин. – Раньше она готова была излить тебе всю душу. Теперь же она отталкивает тебя, как будто не хочет довериться тебе или кому-либо другому… Как будто она нашла себе кого-то другого.

– Возможно, Катерина Мейзер сложнее, чем мы предполагали.

Джасмин вспомнила вкрадчивые, злые слова, которые она выслушала несколько часов назад. И те слова тоже касались Кати.

– Кто-то за ней присматривает, – сказала она. – Кто-то дает ей советы. Я подумывала о такой возможности. Мне стоило посерьезнее заняться этим. Теперь это должен сделать ты.

– Это будет нелегко, – предупредил ее Майкл. – Если у нее появился кто-то другой, она не станет со мной откровенничать.

– Ты мастер на выдумки! – бросила ему Джасмин. – Найди другой способ. Установи за ней слежку.

Майкл кивнул:

– Это можно устроить. Глаза Джасмин сверкнули.

– Но мы можем пойти и на большее! Пришло время немного встряхнуть позолоченную клетку мисс Мейзер.

И она рассказала ему, что именно имеет в виду.

 

ГЛАВА 21

Когда Балтазар сообщил Кате, что в библиотеке ее ждет инспектор Хамзе, она тут же помчалась к нему, боясь новых неприятных новостей.

Она торопливо распахнула двери:

– Инспектор, что-нибудь случилось?

– Возможно. Мы установим это в полицейском управлении, если вы не возражаете.

Катя поразилась:

– Но почему?

– Чтобы вы могли рассказать мне кое-что об убийстве Арманда Фремонта, – негромко отозвался он.

– Я уже рассказала все, что знаю.

– Ах, мисс Мейзер! Вы действительно рассказали мне многое. Это верно, – любезно согласился Хамзе. – Но это было до того, как я узнал, что у вас мог быть мотив для желания погубить Фремонта.

– Мотив?

– Ваше наследство, мисс Мейзер. – Он причмокнул. – Все эти десятки миллионов долларов, которые вы получите, если продадите казино.

На ступеньках центрального полицейского управления Бейрута стояла Джойс Кимбалл, женщина, которую Катя совсем не хотела видеть. Репортер всяких слухов и сплетен. Катя отвела от нее взгляд, надеясь проскользнуть мимо, но маленькая черноволосая женщина кинулась в ее направлении, как ворона при виде блестящей безделушки.

– Катя, вы должны мне рассказать, – выпалила она, задыхаясь. – Правда ли то, что утверждают они, что вас вызвали на допрос по поводу смерти Арманда?

– Во-первых, Джойс, я не знаю, кого вы имеете в виду под словом «они», – сердито заметила Катя. – Во-вторых, у меня такое ощущение, что вы знаете обо всем этом больше меня. Между прочим, как вы узнали, где меня можно разыскать?

– О, у меня на то имеются свои средства, дорогая, – рассмеялась Кимбалл, стараясь не отставать от Кати, которая стремительно вбежала по ступенькам и юркнула в здание управления.

– И одно из этих средств – инспектор Хамзе?

– Душечка, вы же знаете, что я не могу раскрывать свои источники.

– Тогда и от меня не ждите даже шиша горохового. Катя захлопнула дверь перед носом Кимбалл. Затем в воинственном настроении повернулась лицом к Хамзе.

– Если у вас возникли вопросы, могли бы позвонить мне, я бы охотно ответила на них. Почему вы поступили иначе?

– Это официальное дознание, мисс Мейзер, – объяснил Хамзе вежливым тоном, – Это не визит вежливости.

– Не думаю, чтобы вы хотели устроить цирковое представление.

– Пройдемте, пожалуйста, сюда, мисс Мейзер.

«Но кто-то устроил этот цирк. Похоже, что эта сцена заранее хорошо отрепетирована… Ладно, мистер Хамзе. Сейчас потешиться можете вы. Но когда эта история закончится, я получу интересующие меня ответы!»

Катя думала, что Хамзе поведет себя грубо, станет кричать, начнет ее запугивать. У нее на кончике языка вертелась просьба пригласить адвоката. А инспектор повел себя совершенно иначе, почти индифферентно. Он поставил перед Катей магнитофон для записи допроса, достал какие-то скрепленные вместе бумаги и нудным голосом начал задавать ей вопросы.

Катя подавила в себе гнев и сосредоточила внимание на Хамзе, стараясь разгадать любую его попытку провести ее. Она думала, что первые несколько вопросов будут носить формальный характер – имя, фамилия, возраст, место проживания в настоящее время и так далее. Но вскоре Кате показалось, что во всем происходящем она улавливает что-то знакомое. Она пыталась отгадать эту загадку, когда вдруг для нее все стало ясно: каждый вопрос буквально повторял те, которые задавали ей полицейские в день покушения на Арманда и Дэвида!

Катя выхватила странички из рук Хамзе, пробежала глазами вопросы и ответы. Это был протокол предыдущего допроса! Хамзе не потрудился исправить или изменить хоть одно слово.

– Ну и негодяй! – прошептала Катя. – Какого дьявола вы затеяли?

Хамзе протянул руку и заставил ее вернуть странички протокольных записей.

Он любезно улыбнулся и открыл перед нею дверь.

– Благодарю за покладистость, мисс Мейзер, – произнес он громким голосом. – Можете идти, вы свободны… в данное время. Но прошу не покидать пределов Бейрута.

Журналисты, столпившиеся за дверью, записывали каждое слово, а фоторепортеры запечатлели выражение удивления и муки на лице Кати.

После нескольких дней назойливых преследований пресса охладела к Кате. Устав прятаться от настырных журналистов, Катя даже не спросила себя, что заставило газетчиков и фоторепортеров вдруг испариться как утренняя роса. Она, конечно, не связывала это со звонком и приездом Билла Фредрикса. Агент ФБР, прикомандированный к посольству, встретился с Катей в казино. Он вручил ей большой запечатанный конверт, а также напечатанный документ.

– Я подожду на случай, если у вас возникнут вопросы, – предложил Фредрикс.

Катя прочитала напечатанный текст. Он был изложен запутанным юридическим языком, но смысл был достаточно ясен. Если Катерина Мейзер лично возместит финансовые потери отдельных лиц и организаций, перечисленные ниже, то будут отменены все меры, принятые в отношении банка «Мэритайм континентал». Его устав будет восстановлен. На последней странице стояла отчетливая подпись министра юстиции.

Катя сделала глубокий выдох. Эти примерно тысячу слов говорили о том, что она может возвратиться домой, обелить свое имя и доброе имя Эмиля Бартоли. Она сможет начать все сначала.

За исключением того, что ничего не может начаться без того, что бы не закончилось здесь. Ничего.

– Здесь ничего не говорится о том, что с Эмиля и меня полностью снимается вина или обвинения в незаконных действиях в отношении того, что произошло, – сказала Катя. – Ничего также нет и о публичном извинении со стороны правительства.

Фредрикс неудобно поежился на своем стуле:

– Ах, да. В этом отношении вы правы.

– По существу, мистер Фредрикс, значение амнистии как-то обойдено без указания на соответствующую статью. Чтобы восстановить к нам доверие деловых людей, надо чтобы было написано черным по белому, что ни я, ни мистер Бартоли совершенно ничего не знали и ничего не сделали плохого в отношении случившегося с «Мэритайм континенталом».

– Мисс Мейзер, разрешите мне уточнить одну вещь, – прямолинейно заявил Фредрикс. – Это предложение не подлежит торгу. Таково указание из Вашингтона, и оно носит окончательный характер. Не хочу пытаться ввести вас в заблуждение и говорить, что вы получаете все возможное. Но здесь чертовски больше того, что вы имеете в настоящее время. И вряд ли получите больше в будущем. Что же касается вашего имиджа, то вы с Бартоли потрудитесь над ним позже. А пока что берите половину предлагаемого каравая.

Катя отодвинула от себя документ. Билл Фредрикс понял намек и поднялся.

– Чем вы собираетесь заняться, мисс Мейзер? Катя внимательно посмотрела на него:

– Мистер Фредрикс, вы узнаете об этом одновременно со мной.

– Смысл предложения не изменится, мисс Мейзер, – предупредил ее Фредрикс.

– Уверена, что не изменится, – отозвалась Катя. Через полчаса Фредрикс находился уже в кабинете посла. Как только посол выслушал его сообщение, он тут же связался по телефону с Джасмин.

Значит, она действительно не намерена допустить эту продажу, думала Джасмин. Развязка удивила ее. Она полагала, что публичные унижения в прессе, за которым последовало неотразимое предложение, окажутся достаточными, чтобы сломить последние резервы сопротивляемости Кати. Теперь дело за Майклом.

Сидя на террасе гостиницы «Финикия», Джасмин наблюдала, как в воде скользят молодые мужчины с бронзовым загаром. От воды ее отделяло толстое стекло. Если у нее и возникали соблазны или похоть, то ни ее бесстрастное лицо, ни глаза за огромными темными очками от солнца не выдавали этих чувств. За столиком напротив нее Пьер нервно взбалтывал чай со льдом, ложечка с длинной ручкой дребезжала, ударяясь о стекло.

– Пьер, перестань стучать. Это действует мне на нервы.

Он вытер лицо носовым платком. В таких местах он чувствовал себя явно не в своей тарелке. Довольно неуклюжая архитектура, сплошной бетон и прямые углы, а сильный шум напомнил ему школьную площадку во время перемены.

– Как же это она могла отклонить предложение министра юстиции? – спросил он в десятый раз.

Джасмин не потрудилась ответить. Нытье Пьера стало мучительно нудным.

– Ты говорила, что она согласится, Джасмин. Ты сказала, что проблем больше не будет.

Пьер оказался в плену двух пороков – гнева и страха. После договоренности Джасмин с американским послом он начал лоббировать в Вашингтоне и Нью-Йорке. «Банк Ливана» пользовался неплохой репутацией на Уолл-стрите, а руководители «Форчун файв хандред» были у этого банка в долгу за оказанные услуги. Эти люди с большой готовностью звонили в Вашингтон, где, используя свое влияние и личные связи Пьера с сенаторами финансового комитета, оказывали завуалированное давление на министерство юстиции. Сам министр юстиции считал, что все дело «Мэритайм континентала» не стоит выеденного яйца, и охотно шел на то, чтобы заработать себе несколько очков в обмен на проект предложения об амнистии. С учетом всего Пьер пришел к убеждению, что при сложившихся обстоятельствах Катя просто не сможет сказать «нет».

– Она не собирается пустить «СБМ» в общую продажу, верно, Джасмин? – буркнул Пьер.

– Думаю, что ее можно уломать, – пробормотала Джасмин. – Катерина еще не знает, каким жестоким может оказаться этот мир.

– О чем ты говоришь?

Джасмин повернулась к нему лицом, ее широкополая шляпа надежно скрывала это лицо.

– Что творится с тобой, Пьер? – негромко спросила она. – Ты ведешь себя как ошпаренный кот.

– Я не столько думаю о себе, сколько о Луисе и о том, что надо для него сделать.

А также об аудиторской проверке банка. До такой инспекции осталось всего несколько недель, и Пьер знал, что ему не удержаться на плаву, если он не предпримет быстрых шагов. Проблема заключалась не только в возвращении денег. Предстояло подделать бухгалтерские отчеты, изменить заложенные в компьютеры данные, просмотреть и подправить всю документацию, чтобы комар носа не подточил. Пьеру приходилось и раньше сталкиваться с аудиторами, цепкими, остроглазыми людьми, которые работали в престижных международных консалтинговых фирмах. Отбирались только те, которые не имели никаких связей с правительством Ливана. На таких людей невозможно повлиять, нельзя их и подкупить. А они не пропустят и мелочь.

– Что же нам делать? – спросил Пьер.

– Можешь успокоиться, Пьер. Катерина поймет мудрость того, чтобы пустить «СБМ» в общую продажу, – обнадежила его Джасмин. – Свои деньги мы получим.

Меньше чем в миле от «Финикии» Луис Джабар находился на вилле, построенной израильским архитектором Моше Сафди. Он сидел в центре круглой комнаты перед десятью мужчинами. Он чувствовал себя как бабочка, которую энтомологи хотят приколоть к коллекции под стеклом. Набил Туфайли осмотрел поднос с закусками и чаем, приготовленными для гостей, и шикнул на прислуживающих мальчиков, чтобы они ушли.

– Мы все по горло насытились такими глупостями, – заявил Луису Туфайли. – Ваша неуклюжая попытка отправить Катерину Мейзер обратно в ее страну провалилась. Сейчас она не ближе пустить акции «СБМ» в общую продажу, чем была, когда заварилась вся эта каша. Наше терпение на пределе.

– То, что произошло, ко мне не имеет никакого отношения! – горячо возразил Луис. – Все это придумала Джасмин.

Луис заметил искорки насмешек и презрения в глазах остальных мужчин. Он собирался объясниться, но Туфайли оборвал его.

– Луис, мы любим вас, как сына, – торжественно изрек один из них. – Но вы не проявили к нам такого уважения и почтительности, которые мы вправе ожидать от сына. Мы пошли вам навстречу и вложили большие средства, но вы остаетесь под каблуком женщины… – Туфайли поднял руку, заставляя Луиса помолчать, не высказывать своего протеста.

– Иногда гораздо полезнее послушать. Мы наблюдали, как Джасмин дирижирует вашей кампанией, и до настоящего времени мы рассматривали ее в качестве своего актива. Теперь наше отношение изменилось. Она помешалась на Катерине Мейзер. Свихнулась на ней, потому что дошла до ручки. Она домогается денег, которые могут поступить от продажи. Она жаждет дорваться до власти, власти над вами, Луис. А через вас над нами. У нее нет желания способствовать вашему успеху. Успеха она добивается только для себя.

Во рту у Луиса пересохло.

– Вы ошибаетесь, – удалось произнести ему.

– Нет, нисколько не ошибаемся, – холодно и твердо произнес Туфайли. – Мне больно, что вы говорите подобное, хотя знаете, что это неправда.

Туфайли посмотрел на мужчин, сидевших рядом с ним. Если он и подал им знак таким образом, то Луис прозевал это.

– Мы решили поставить новое условие для нашей поддержки вашей кандидатуры. Вы должны порвать с Джасмин!

Луис не верил своим ушам.

– Но она моя жена!

– Ничего подобного, – прогремел Туфайли. – Вы ее жена. Вы всегда отличались слабостью, Луис. Мы знали это, но полагали, что если окажем вам свою поддержку, то вы сообразите, на кого вам надо опереться.

– Я доказал вам свою приверженность! – вскричал Луис. – Я выполнил все, о чем вы меня просили!

– Вам придется сделать еще одну вещь, – продолжал Туфайли. – Вы должны публично продемонстрировать нам свою приверженность. В противном случае, клянусь, Луис, мы превратим вас в побирушку!

– Но как? Как я могу продемонстрировать то, что вы хотите?

Туфайли скрестил руки над объемистым брюшком.

– Похоже, что Фремонты тоже попали в полосу неудач в последнее время. Боюсь, что эта полоса неудач еще не закончилась, особенно если случится так, что Джасмин окажется в определенное время в определенном месте.

Личный представитель султана Брунея был худеньким коротышкой с гладкой блестящей кожей, который напомнил Джасмин сахарную конфетку. Он был само совершенство, начиная от начищенных до блеска английских туфель ручной работы до густых, гладко причесанных назад волос. Шариф Удай был также единственным человеком, в присутствии которого Джасмин чувствовала себя не в своей тарелке, даже побаивалась.

– Я бы покривил душой, если бы сказал, что доволен ходом событий, миссис Джабар. Мы надеялись, что вы к настоящему моменту сделаете больше. Тот факт, что мисс Мейзер не поставила нас в известность о своем отношении к продаже, расстроило его величество. И дело тут не в юридических или иных убытках, которые мы несем. Это пустяки. Хуже, что затронута честь, и эта затяжка оскорбительна для его величества.

Джасмин слышала каждое произнесенное слово, но свое внимание она сосредоточила на самом Удае. Он как-то потерялся не только в огромном пространстве президентского номера в отеле «Финикия», но и кресло, в котором он сидел, было для него слишком велико. Джасмин видела, как Удай положил ногу на ногу, а подошва ботинка так и не дотронулась до ковра.

Джасмин собралась с мыслями и подавила охвативший ее гнев, когда Удай затронул в разговоре ее семейный статус. Уже много лет никто не осмеливался обращаться к ней, называя ее миссис Джабар.

– Как вы несомненно знаете, у мисс Мейзер в последнее время возникли трудности личного плана…

Удай поднял руку:

– Пожалуйста, не надо. Я в курсе этого полицейского фарса, попытки притянуть ее к убийству Арманда Фремонта. Человек с предрассудками сказал бы, что мисс Мейзер хотят околдовать.

– В свете случившегося было трудно подсказать Катерине правильное направление, – объяснила Джасмин, осторожно подбирая слова. – Она понимает, что с деловой точки зрения превращение компании в общедоступную – вещь хорошая. Но она молодая, неопытная в финансовых вопросах. Иногда она больше доверяет своему сердцу, нежели рассудку.

Шариф Удай захихикал:

– Ах, дорогая моя миссис Джабар. А вы-то на что? Уговорите ее, дайте ей мудрый совет, как поступать.

– Именно этим я и занимаюсь.

– Но недостаточно хорошо, – парировал он. Его голос прозвучал более страшно и более решительно, чем если бы он громогласно объявил о своем суждении. – А если вы не можете исправить такое положение, то мне, к моему сожалению, придется сообщить его величеству о том, что следует прекратить эти переговоры.

Пристальный взгляд немигающих глаз Удая не оставил у Джасмин никаких сомнений в том, что он поступит именно так.

– Если вы хотите, чтобы я добилась того, чего хотим мы все, то должны предоставить мне свободу действия.

– Мы всегда исходили из такого понимания.

– В таком случае в ближайшее время могут произойти такие события, которые могут показаться… скажем, противоречивыми.

– Нас не касаются методы, миссис Джабар. Для нас важны лишь результаты. Кроме того, поскольку на карту вы поставили так много, я уверен, что вы выберете соответствующие средства.

Шариф Удай нахохлился как насекомое богомол.

– Помимо всего прочего, меня заинтриговали ваши намерения. Уверен, что сразу распознаю вашу «свободу действий», как вы назвали это.

– Несомненно. Вы не спутаете это ни с чем другим.

– Я продолжаю считать, что вы поступаете неправильно, – повторил аббат, наблюдая, как Арманд Фремонт натягивает на себя монашье одеяние. Было видно, что даже такое несложное усилие причиняет боль.

– Иного выхода нет, – отозвался Арманд, пытаясь на петельку завязать пояс вокруг себя. – Я должен узнать, что представляет собой это «избранное место».

– Но оно может оказаться именно тем, что вы думаете, – запротестовал аббат.

– Эти слова не свалились на Свита с неба, – нетерпеливо произнес Арманд. – Если именно там обосновалась работорговческая группа или если это место используется в качестве транзитного пункта…

– Ну и что вы тогда сделаете? – многозначительно спросил аббат.

– Возвращусь за помощью. Аббат покачал головой:

– Возьмите с собой хотя бы пару монахов. Вы все еще очень слабы, Арманд. Если что-то стрясется, то вам некому будет помочь. Пожалуйста!

– Меня трогает ваша забота. Но я не могу допустить, чтобы кто-то рисковал из-за меня.

– В таком случае монахи будут находиться где-то неподалеку от вас, – упрямо заявил аббат. – Недалеко от «избранного места» стоит небольшая церквушка. Братия посетят тамошнего священника.

Сопровождаемый аббатом, Арманд вышел из монастыря на дорогу. Увидел над собой усыпанное звездами небо и огромный оранжевый шар луны, повисшей на западе. Он приблизился к потрепанному грузовичку, на котором возили виноград и овощи на базар. Там же ждали двое монахов, которые должны были его сопровождать.

– Бог в помощь, друг мой, – напутствовал аббат, обнимая Арманда.

– Запомните, – предупредил его Арманд. – Кате ни слова. Если я не вернусь, тогда расскажете ей все. Если я не вернусь, то это лишь докажет мою правоту.

– Буду молиться, чтобы этого не произошло.

Арманд устроился в кузове на матрасе из соломы, закутался в одеяло. Грузовичок дернулся и покатил. Он поморщился: во всей спине отдалась колючая боль. Арманд подумал, что, когда они выедут на автостраду, будет не так больно.

Грузовичок выкатил на асфальтированную дорогу, Арманд лег на спину, стал смотреть на звезды. «Избранное место»… Он чувствовал, что существует лишь одно такое место.

Уже многие годы он не наведывался в «Мучтару». После смерти отца Александр сохранил это имение. Но как и в других крупных имениях, содержание его оказалось делом обременительным. Слуг пришлось отправить на пенсию, крупный и мелкий скот передать фермерам, поля не засевать, пустить их под пар.

– Это – часть прошлого, которая не связана ни с настоящим, ни с будущим, – сказал ему как-то Александр. – О некоторых вещах лучше забыть.

Возможно, в этом и была сермяжная правда. Но могло быть и так, что другие люди воспользовались «Мучтарой». Тем, что она заброшена и расположена изолированно. Как раз то, что им и было нужно. Избранное место…

По дороге, где-то между Бейрутом и Сайдой, Арманд уснул тяжелым сном без сновидений. Когда он пробудился, то обнаружил, что они далеко углубились в горы, уже проехали Джунию и Дейр Мукаль. Грузовичок осторожно пробирался по петлявшей дороге в кромешной тьме. Арманд откусил большой кусок хлеба, стал жевать, прихлебывая воду из фляжки. Он поел сыра с изюмом, которым снабдили его в дорогу монахи.

Через два часа они повернули на север, миновали Бори, а потом Аматеур. Небо все еще оставалось темным, но Арманд уже почувствовал приближение зари. Воздух свежел по мере их подъема на холмы. Вдруг они оказались на обрывистом берегу реки Барук.

Арманд слез с матраса и проверил содержимое рюкзака. Там у него находились бинокль, компас, вода и пачка церковных листовок – нагрузка от аббата. Если кто-то привяжется к нему, то может принять его за проповедника. Арманд надеялся, что отпущенная им борода достаточно изменила его внешность.

На остановке он обошел капот грузовика. Один из монахов остановил его и подал ему тяжелый предмет, завернутый в мешковину. На ощупь Арманд понял, что это пистолет.

– Аббат посоветовал, чтобы вы держали это при себе, – спокойно пояснил один из монахов. – В здешних лесах водятся опасные звери.

Арманд сунул пистолет в карман своего одеяния, поблагодарил обоих монахов и начал спускаться по склону. Он знал эту реку с детских лет и переходил ее вброд там, где глубина не превышала колена. Выйдя на другую сторону реки Барук, он оглянулся. Монахи и грузовичок скрылись из вида.

Он пошел дальше по дороге, которая скорее представляла собой тропу для тележек, вела от реки в «Мучтару». Всегда оставалась опасность того, что «избранное место» окажется занятым людьми, которые, как он подозревал, там и окажутся, – к тому же его могут перехватить патрули. Но идти по этой дороге было легче, чем по лесным тропинкам. Арманд знал, что должен добраться до своего наблюдательного пункта до восхода солнца. Но должен побеспокоиться и о том, чтобы зря не растрачивать силы. Через полчаса он оставил проезжую дорогу и пошел по едва заметной тропинке, которая, если его не подведет память, огибала имение и закачивалась в тридцати или сорока ярдах от основного строения. Он уловил запах дыма от костра или от печи, даже еще когда не вышел из зарослей. Он взобрался на небольшой бугор, скрывшись в зарослях ивняка.

Он так устал, что просто свалился на траву, сердце учащенно билось. Некоторое время он лежал, обливаясь потом, пока острая боль от ран не притупилась. Затем он развязал свой рюкзак, достал бинокль и подался вперед.

«Мучтара»!

У него сжалось сердце от вида жалкого строения. Все левое крыло когда-то роскошного жилища рухнуло, образовав зияющую дыру. Центральная часть здания сохранилась в том виде, как он его запомнил. За исключением того, что на двух колоннах исчезли башенки. Но внутри здания горел свет, а на безупречно ухоженном когда-то дворе стояли несколько грузовиков. Свет наступающего утра осветил округу, превратив тени в людей.

Арманд насчитал шестерых, на плечах они держали ружья, а у одного кроме ружья был еще скрученный в кольцо кнут. Откуда-то доносились грубые окрики и приказания, звучали угрюмые ответы, долетали запахи приготавливаемой пищи. Он глотнул еще воды, натянул капюшон на голову и стал ждать.

Первому показавшемуся ребенку было не больше семи или восьми лет – бледный, худенький мальчик с ободранными коленками и локтями. Его волоком вытащили из дома и бросили в крытый кузов грузовика. Затем быстро последовали другие дети – четверо мальчиков и шестеро девочек. Девочки были старше, лет тринадцати – восемнадцати, их лица выражали тихий ужас и беспомощность. Арманд до крови прикусил губу. Его правая рука бессознательно потянулась в карман, сжала рукоятку пистолета.

Безумство! Ему не подойти на расстояние десяти футов от них, его тут же пристрелят.

Он наставил бинокль на мужчин, которые входили и выходили из основного здания. У всех незнакомые лица, но он постарался запечатлеть в памяти каждого человека. Час расплаты придет, думал он, наблюдая, как они садятся в грузовик.

Когда последний мужчина подошел к грузовику и впрыгнул на водительское место, Арманд опустил бинокль. Но тут раздался крик. Из дома показался еще один мужчина, который кричал и махал рукой. К нему мгновенно подскочили охранники, вытянулись по стойке «смирно», слушая его приказ.

Арманд прижал резиновые кружочки окуляров к своим глазам. Это, должно быть, важная птица, кто-то, кто командовал этими головорезами. Но его лицо загородили двое бандитов. Арманд даже выругался, проклиная, что они не двигаются. Когда они отошли, он остолбенел.

В середине двора стоял новый хозяин «Мучтары» Майкл Саиди.

 

ГЛАВА 22

В Ливане наступал летний сезон. Слухи, ходившие в Бейруте, предсказывали, что он станет одним из самых оживленных и доходных за многие годы. В порт предполагало зайти рекордное количество круизных судов, в гостиницах места были зарезервированы до сентября, а авиалинии принимали на двадцать процентов больше заказов на свои линии. Казалось, что в Бейрут решил приехать весь мир, а те, кто хотели понять причину этого, взирали на одного человека: на Катю Мейзер. Если гласность, даже самая скверная, стала своего рода благословением, то ее растущая известность превратила газетные статьи в серебро и злато.

Рисунок и производство игральных карт относились к наиболее тщательно охраняемым секретам в мире казино. В Европе только одна компания, непритязательно называвшаяся «Беллам новелтиз», практически монополизировала снабжение картами европейских игровых домов. Она поставляла также визитные карточки, фишки и другие причиндалы для «Казино де Парадиз» с тех пор, как Аристид Фремонт раскрыл двери этого заведения.

«Беллам новелтиз» находилась в лондонском районе Саутварк и располагалась в старом фабричном здании на Темзе. По внешнему виду это строение не отличалось от сотен других обветшавших зданий из кирпича и камня, выстроившихся вдоль набережной. Однако внутри открывалась совершенно другая картина. Помещения обшили досками, кирпичи столетней давности очистили песком и укрепили. Все окна соединили с центральной системой охраны, двери укрепили стальными листами. Компания наняла своих собственных охранников, которые охраняли территорию от сумерек до зари. Тщательно проверялись все сотрудники, вплоть до последней уборщицы.

Производство на «Беллам новелтиз» предполагало введение особенно строгих мер безопасности. Больше ста лет здесь выпускали игральные карты, предназначавшиеся для крупных дворцов азартных игр в Европе, а также для царствующих особ и куртизанок. На первый взгляд карты казались достаточно простыми: глянцевый белый фон с крупными цифрами и символами и ярко раскрашенными фигурами. Секрет успеха и репутации компании заключался в обратной стороне карт. Ее покрывали бледно-синей краской. Но даже такой легкий оттенок рисунка сбивал с толку человеческий глаз. Рисунок изображал завитки и петли, беспорядочно лепившиеся друг на друга, вроде бы хаотично и без всякой системы. Простым глазом нельзя было различить логическую структуру рисунка, поэтому рядовые люди не обращали на рубашку большого внимания. Именно в этом и заключалась цель. Фактически рисунок оборотной стороны карты создавался теми же граверами, которые разрабатывали для «Банка Англии» бумажные деньги. Пластины, которые использовались для печатания карт, охранялись так же тщательно, как сундуки на улице Треднидл. Но существовало и различие. Если на форме для печатания денег появлялась царапина, то недостаток замечали, когда печатали банкноты. Такая испорченная печатная форма немедленно уничтожалась. Или, если по какой-то причине этот недостаток просмотрели, банкноты становились коллекционной редкостью и тем самым быстро изымались из обращения. Недостаток на форме, предназначенной для игральных карт, мог оказаться гибельным. Как и у других производителей карт, в компании «Беллам новелтиз» были свои контролеры, которые изучали отпечатанные карты с тщательностью ювелиров, рассматривающих бриллианты. Если они обнаруживали малейшее отклонение, то подлежал уничтожению весь тираж за исключением нескольких колод, оставлявшихся в качестве вещественных доказательств и образцов. Внутренний контроль осуществлялся безжалостно. Интересовал ответ только на один вопрос: произошла ли случайная ошибка или гравер преднамеренно пометил пластину с тем, чтобы сообщники могли «прочесть» определенные карты, зная, где надо искать «ключ»?

Оставался только один способ смошенничать при такой системе – если бы сумели снюхаться с контролером. Все сто семнадцать лет своего существования компания «Беллам новелтиз» особенно остерегалась такого сговора. Работников таких специальностей она подвергала еще более придирчивой проверке. Сотрудники внутренней охраны следили за этими людьми во время работы, нанятые сыщики не выпускали их из вида, когда они находились за стенами предприятия. Граверы и контролеры знали об этом и не усложняли свою жизнь, старались не пересекаться. Охранникам тоже было известно, что их «подопечные» знают, что за ними следят. Это превратилось в джентльменскую игру, когда обе стороны понимали правила, соглашались с условиями игры и делали свое дело, не упоминая обо всем этом ни словом. Но была и другая сторона в этой игре. Как случается почти всегда, охранники первыми теряли бдительность.

Генри Дусту исполнилось семьдесят шесть лет. У него сохранились клочки седых волос на пятнистой лысине, а спина ссутулилась оттого, что он многие годы согнувшись корпел над граверным столом. Двое его сыновей были убиты четверть столетия назад в Дюнкерке, а жена, которая так и не смогла примириться с их потерей, оказалась в лечебнице для душевнобольных в Ланкашире. Ежемесячно компания автоматически высылала половину зарплаты Дуста в лечебницу. Ему мало что требовалось, оставшегося жалованья вполне хватало.

Но дело заключается в том, что Дусту хотелось большего. Он проработал на «Беллам новелтиз» всю сознательную жизнь. Среди мастеров-граверов он превратился в легендарную личность. Для хозяина он слыл образцовым работником, внимательным, надежным, с умелыми руками и хорошим зрением. Все восхищались им за то, как он переносил трагедии, преподнесенные ему жизнью. Ни одна живая душа не подозревала, что Генри Дуст, который не раз видел в изножье своей кровати смерть с косой, больше самой этой смерти боялся одной вещи: что на всем белом свете никто о нем не вспомнит уже через пять минут. Дуст страстно желал хоть немного прославиться. Он решил оставить после себя след в мире таким способом, который он знал лучше всего.

Питер Аллен оказался в разгаре жизненного кризиса человека среднего возраста. Он женился не по чину на женщине, чьи родичи владели землей в Кенте, и они никогда не упускали случая напомнить ему об этом. После пятнадцати лет супружеской жизни Аллен поднялся на последнюю ступеньку жизненного успеха. Он стал старшим контролером, и это был для него предел. Но это не совпадало с его грезами, которые включали шестидесятифутовую яхту где-нибудь в бирюзовых водах Эгейского моря, с экипажем из молодых женщин с бронзовым загаром, которые удовлетворяли бы каждую его прихоть. Всякий раз, когда в его воображении возникала такая картина, Аллен представлял себе выражение на лошадином лице своей супружницы, когда она поймет, что он навсегда бросил ее. Только эта надежда останавливала его от того, чтобы прибить ее.

По случайности или по неодолимому влечению двух родственных душ Генри Дуст и Питер Аллен узнали о грезах друг друга. Как в самой сложной шахматной партии первые ходы делались осторожно, их смысл был скрыт от посторонних. Развитие партии тщательно продумывалось. Даже когда они доверились друг другу, когда они убедились в справедливости своих желаний, этим двоим мужчинам и на ум не пришли такие слова, как «кража» или «грабеж». Они сочли, что существует лишь один способ добиться бессмертия для Дуста и свободы для Аллена.

Но их грезам не суждено было осуществиться, если бы не появилось третье лицо, недостающее число, с появлением которого стало возможным решить это уравнение. Никогда потом ни Дуст, ни Аллен не смогли понять, как этой женщине удалось заглянуть в их души и увидеть запрятанные там тайны. Но ей это удалось, и оба они взирали на нее с трепетным ужасом, убежденные что, какими бы свойствами она ни обладала, их судьбы находятся теперь в ее руках.

Как обычно, Аллен взял двухнедельный отпуск в конце июня. Жена уже выехала за город и ждала его восьмичасовым поездом из Лондона. Но ждать ей пришлось долго, потому что к тому времени ее муж проходил таможенный контроль в Бейруте.

Месяцем раньше Аллен снял все деньги со счета, который он открыл без ведома жены и на который умудрился положить свыше тысячи фунтов. Помимо оплаты билета на самолет и заказа номера гостиницы, Аллен потратил эти деньги на приобретение двух костюмов у лучшего портного фирмы «Сэвил Роу», один из них – вечерний. Войдя в гостиницу «Сент-Джордж», Аллен почувствовал, как ему близок этот мир бесстыдного богатства. Его уверенность в этом подтвердили восхищенные взгляды, которые бросали на него женщины.

В одиннадцать часов вечера Аллен вышел из своего номера и в лимузине, принадлежавшем отелю, его отвезли в казино. Он во всем походил на богатого, праздного выходца с Британских островов; прямо прошел к столам игры в баккара, несколько минут наблюдал за игрой. Аллен проявил осторожность и подолгу не задерживал на картах своего взгляда. Как новичок он привлек бы к себе самое пристальное внимание. Он наблюдал за игравшими за столами, будто оценивал их игру, словно его это мало волновало.

Через десять минут Аллен заметил то, чего он ждал.

Из колоды была вынута очередная карта, которая почти по всем была похожа на другие. Но Аллен знал, куда надо смотреть. В крайнем верхнем левом углу, если глаз мог различить завитушки и петельки, ясно просматривалась заглавная буква «Д» такого типа, как выводят монахи, чтобы выделить первую букву первого слова в цветисто написанной рукописи.

Аллен сел за стол, вынул из кармана пачку банкнот, протянул крупье несколько двадцатифунтовых купюр и включился в игру с ледяным спокойствием и абсолютной уверенностью.

По меркам казино его выигрыш был и не очень велик, каких-нибудь полмиллиона долларов. А так как Аллена не знали ни обычные игроки, ни шулеры, то мэтр де жо сообщил об этом Кате и Анатолю Бенедетти. Через несколько минут с помощью скрытой фотокамеры сделали снимок Аллена. Двумя часами позже его изображение ушло в Интерпол в Париж. Одновременно потихоньку стали наводить справки в гостинице «Сент-Джордж». Переговорили с некоторыми сотрудниками из обслуги, попросили их взять под присмотр мистера Питера Аллена из Лондона.

На следующее утро, придя в кабинет, Катя получила полицейские рапорты из Лондона и Парижа. О розыске Питера Аллена нигде объявлено не было. Более того, на него вообще не заводили дела в полиции ни по какому обвинению. Катя взглянула на список выигравших и проигравших в предыдущий вечер. Выиграли еще двое, хотя не так крупно, как Аллен. Были также много проигравшие. В целом вечер прошел нормально, казино получило свой обычный навар. Катя бросила рапорты в ящик письменного тола. На всякий случай она решила сама взглянуть сегодня вечером на этого англичанина.

Аллен приехал точно в одиннадцать вечера. Его вежливо приветствовали другие игроки, которые присутствовали здесь накануне. Аллена это не удивило. Большинство азартных игроков чрезвычайно суеверны. Когда они видят человека, который за три часа выигрывает полмиллиона, то им хочется быть к нему поближе. Удача обладает свойством переходить на других.

Но их всех ждало разочарование. Через сорок ходов англичанин продул почти половину того, что выиграл накануне. Крупье и мэтр де жо расслабились, хотя и так сохраняли бесстрастное выражение. Удача покинула игрока, как это всегда и случается. Было похоже, что казино не только целиком вернет все свои полмиллиона, но и основательно облегчит кошелек игрока.

Но этого не произошло. Англичанин взвинтил ставку до ста тысяч черно-золотыми фишками стоимостью в тысячу долларов каждая и выиграл. В течение следующего часа он вернул весь свой начальный проигрыш и выиграл дополнительно пятьдесят тысяч. Большинство игроков ушли, за столом с ним остались только двое – принц из Кувейта и египтянин. Кувейтец дал понять, что желает поднять ставки. Два других игрока посоветовались и согласились. Мэтр де жо взглянул на Катю, которая кивнула ему в ответ. Через три партии англичанин вырвался вперед почти на миллион, а египтянин бросил игру.

Кувейтец Хилал ибн Талал щелкнул пальцами, и его слуга раскрыл кейс, набитый крупными американскими купюрами.

– Один кон – миллион, – прошептал он.

Катя не отрывала глаз от англичанина. Она чувствовала, что Питер Аллен мошенничает. Но как? Мэтр де жо ждал. Катя посмотрела на Бенедетти, потом кивнула.

Из колоды выкинули две карты, по одной каждому. Аллен приподнял краешек своей карты, чуть-чуть, чтобы решать, брать ли дальше. Следующая карта казалась обычной для всех, кроме Аллена. Он видел букву «Д» и символ, что означало, что идет четверка. Ничего лучшего Аллену и не надо было. У него были валет и пятерка треф. Четверка давала ему обычные девять, то же самое, что двадцать одно в очко.

– Карту, – сказал Аллен.

Хилал отказался брать очередную карту. Крупье перевернул карты кувейтца, открыв короля и восьмерку. Кувейтец сверкнул улыбкой, обнажив золотые и платиновые зубы ценой не меньше как в десять тысяч долларов.

– Девять, банк сорван!

Вокруг стола, как взрыв, раздались возгласы, другие игроки не смогли удержаться от замечаний на четырех различных языках. Бенедетти повел глазами, сотрудники безопасности неслышно и плавно заняли места, чтобы никто не смог приблизиться ни к выигравшему, ни к деньгам. Из рук слуги кувейтца взяли кейс.

– Я бы хотел получить и это, – Аллен указал на кейс.

– Вы заплатите за него, сэр? – любезно спросил Бенедетти.

– Да, думаю, что да.

– Тогда я предлагаю все забрать в бункер.

Не ожидая от Аллена ответа, Бенедетти указал, что фишки англичанина надо собрать и пересчитать. Одной рукой он взял Аллена за локоть и увлек его к почти незаметной двери рядом с окошечком кассы. Катя вошла вслед за ними в помещение бункера, в котором не было ничего, кроме письменного стола и двух стульев.

– Разрешите угостить вас шампанским, мистер Аллен? – предложила она.

– Нет, не надо. Но я хочу услышать объяснение… и получить свой выигрыш.

Катя пыталась обнаружить у него малейшее проявление страха, но Аллен ни на секунду не терял самообладание. Он казался спокойным и уверенным в себе.

«Это значит, что ему дьявольски везет, – подумала Катя, – или он неисправимый грешник».

– Согласно нашим правилам, такие крупные суммы мы переводим в чек нашей кассы, – объяснила Катя, выигрывая время. – Вас это устраивает?

– Согласно существующим правилам, мисс Мейзер, выигрыши можно переводить по телеграфу в банк по моему выбору в любой части света. Хочу, чтобы вы именно так и поступили.

Катя улыбнулась. Сукин сын – вор и чуть ли не в лицо заявляет ей об этом!

– Будьте любезны, мистер Аллен, подождите здесь минутку.

– Мне это начинает надоедать, мисс Мейзер, – предупредил он. – Пока я все еще чувствую, что ко мне относятся как к гостю. Но если что-то изменится в этом плане, то уверяю вас, последствия для этого заведения окажутся самыми тяжелыми.

Катя посмотрела ему в глаза:

– Думаю, что мы понимаем друг друга.

Питер Аллен улыбнулся и посмотрел в другую сторону. Мысленно он уже видел сверкающие воды Средиземного моря, омывающие великолепный, неиспорченный остров с побеленными домиками, голубыми ставнями и красной черепичной крышей. У одного из таких домов у причала покачивается шестидесятифутовая яхта, а на тиковой палубе яхты стоит и радостно смеется молодая женщина и протягивает к нему коричневые от загара руки.

Катя и Бенедетти вошли в отдельную комнату, закрыли на засов дверь. Их уже ждали мэтр де жо и крупье.

– Разберите на части весь стол, изучите колоду. Вызовите сюда Шульмана из Джунии. Пусть он исследует каждую карту под микроскопом.

Профессор Аарон Шульман находился на своей вилле в Джунии-Хиллз в блаженном неведении, что он вот-вот переместится в центр драмы, которая разыгрывалась в «Казино де Парадиз». В более молодом возрасте он слыл мастером-фальшивомонетчиком, единственным уязвимым местом которого было его тщеславие. Он пытался сделать то, что все эксперты мира считали невозможным: подделать туристические чеки «Америкэн экспресс».

Возможно, Шульман предчувствовал, что с ним произойдет, потому что превратил Бейрут в центр своих операций. И уже находясь в Бейруте, после того как его арестовали, судили и приговорили к тремстам годам тюрьмы, с ним можно было договориться. Арманд Фремонт вызволил Шульмана из тюрьмы – большое достижение само по себе. Взамен Шульман поклялся использовать свой недюжинный талант для того, чтобы преградить дорогу подозрительным бумагам всех видов – банкнотам, облигациям на предъявителя, акциям, чтобы они ни на цент не снижали доходы казино. За десять лет профессор во сто крат перекрыл расходы на него как на «консультанта».

Но Шульман, как многие люди преклонного возраста, любил находиться в компании молодых женщин. Он мог себе позволить приглашать лучших и не отказывал себе в этом, когда у него появлялось желание. В этот вечер он ее даже не искал, но она оказалась просто прелестью, и он не смог отказаться от удовольствия. Прошло шесть часов. Теперь Аарон Шульман лежал один на своей кровати, голый, громко храпел, как это случалось всегда, когда девушка, которой он заплатил и развлекаться с которой закончил, выскальзывала из-под простыней и растворялась в ночи. Комната пропахла сигаретами, потом и шампанским. Человек, обладавший легендарным безошибочными взглядом, был в доску пьян.

– Похоже, у нас возникла проблема, – обратилась Катя к Аллену.

– Не меньшая проблема заключается в том, что вы промурыжили меня в этой камере больше часа, – отозвался Питер Аллен.

Он произнес это беззлобно, деловым тоном, что подразумевало, что он несомненно был прав.

– В чем же заключается ваша проблема, мисс Мейзер?

– В этот вечер могли иметь место некоторые отклонения в оформлении стола.

– Вот как? Не имеет ли это какое-либо отношение к моему выигрышу?

– Может иметь. Питер Аллен встал.

– А теперь вы мне заявите, что казино имеет право удерживать выигрыши в течение двадцати четырех часов, пока продолжается расследование, верно?

– Вам известны правила, – заметила Катя. – Скажите мне, мистер Аллен, где еще вы играли?

Аллен пропустил ее вопрос мимо ушей.

– Если у вас нет ко мне других вопросов и если вы не обвиняете меня в какой-то причастности к таким «отклонениям», то я настоятельно требую, чтобы вы разрешили мне вернуться в гостиницу. Завтра вечером я опять приду ровно в одиннадцать. Надеюсь, что тогда вы мне вручите квитанцию о телеграфном переводе денег на мое имя в «Роял бэнк» в Афинах. Сумма составляет два и одна десятая миллиона долларов США. Счет номер восемьдесят семьдесят четыре. Если независимо от характера причин вы не сделаете этого, я позвоню своему адвокату, и он свяжется с вами.

Питер Аллен подошел к двери, потом обернулся и ослепительно улыбнулся.

– А вообще-то, мисс Мейзер, я получил подлинное удовольствие.

Спустя ровно сутки Питер Аллен опять появился в «Казино де Парадиз». Его тут же провели в кабинет Кати. Он изучал квитанцию о телеграфном переводе денег, а Катя пристально смотрела на него и молчала.

– Все в ажуре, – произнес Аллен.

– Безопасного вам путешествия, – мягко напутствовал его Анатоль Бенедетти. Когда Аллен оглянулся на него, колкий взгляд сицилийца приковал его к стене. – И никогда больше не приезжайте.

Лимузин, нанятый Питером Алленом, отвез его прямо в бейрутский аэропорт, где уже стоял зафрахтованный и заправленный самолет, готовый доставить его в Афины. Только когда Аллен увидел похожие на драгоценные камни огни Бейрута под собой, его затрясло как в лихорадке. Ему потребовалось полбутылки виски, чтобы несколько успокоить нервы.

Он остановился в гостинице «Хилтон» в Афинах, проспал до полудня, нанял машину, провернул свои дела в «Роял бэнк» и сделал кое-какие покупки. Одевшись для морских прогулок, он велел шоферу отвезти себя в порт Пирей.

Аллен сунул водителю щедрые чаевые и прошел по пирсу до стапеля номер восемнадцать. Его ждал и широко улыбался брокер по продаже яхт, как и обещал. Видно, денежный перевод из афинского банка уже поступил. Он посмотрел мимо брокера на великолепную яхту с мотором, которая покачивалась на воде. Брокер бормотал что-то о бумагах, которые надо подписать, но Аллен не слышал ни слова. Все сбывалось в реальной жизни, точно так, как было задумано.

– Мне надо позвонить, – сказал он брокеру. – Извините, но это международный.

Брокер заверил его, что с удовольствием подождет. Аллен улыбнулся и еще раз взглянул на судно. Как он хотел, чтобы рядом оказался Генри и тоже посмотрел на яхту!

В течение последних трех дней Генри Дуст занимался своими делами, как обычно. Он бдительно присматривался к окружающей обстановке, к новым людям, не следит ли кто за ним, не наводит ли справки о Питере Аллене. Ничего такого он не обнаружил. Каждый вечер Дуст смотрел программу международных новостей Би-би-си и вздыхал с облегчением, когда из Бейрута ничего не передавали. Потом он начал готовиться.

В тот самый день, когда Питер Аллен прибыл в Афины, Генри Дуст снял свои многолетние накопления со счета и послал чек в лечебницу в Ланкашире. Директор лечебницы заверил его, что накопившаяся сумма будет более чем достаточна, чтобы до конца дней обеспечить жене необходимый уход. Сделав все это, Дуст спустился на первый этаж, где в маленькой квартирке жили симпатичные, но постоянно ссорящиеся молодожены с ребенком. Он сказал им, что уходит в отставку и уезжает в сельскую местность и предлагает снять свою четырехкомнатную квартиру. Смущенный слезами молодой матери, он сунул им экземпляр соглашения об аренде, ключи от квартиры и торопливо ушел.

Покидая после обеда в этот день «Беллам новелтиз», Дуст взял с собой все вещи. Самое ценное, что у него было – граверные инструменты, которыми он пользовался сорок лет. Он знал, что начальство по-хорошему не согласится отдать их ему. Но ему хотелось, чтобы, когда все будет кончено, этот набор инструментов, а также колода игральных карт оказались бы выставленными в соответствующем музее.

Звонок от Аллена раздался примерно в то время, когда и предполагал Дуст. Закрыв глаза, с довольной улыбкой на губах, он слушал рассказ Аллена о приключениях. Предложение Аллена присоединиться к нему не удивило Дуста.

– Питер, не думаю, что из этого что-нибудь выйдет. Спасибо, что ты подумал обо мне. Бог тебе в помощь, друг мой.

Надев на себя лучший костюм, Дуст вызвал такси. Сначала он остановился на Флит-стрит – в центре британской журналистики и местонахождения крупнейшей и самой развязной бульварной газеты «Ньюс оф зе уорлд». Он попросил шофера такси подождать, а сам вошел в помещение и передал в экспедицию большой конверт с просьбой вручить его главному редактору. Таким образом, полностью выполнялась сделка между ним с Алленом и женщиной.

Через двадцать минут такси опять остановилось. На этот раз Дуст вышел из такси, щедро заплатил водителю и поднялся по ступенькам. Взявшись за ручку двери, он задержался, чтобы немного успокоить сильное сердцебиение. Когда он откроет дверь, то навсегда распростится с известным ему до сих пор миром. Он никогда не сможет вернуться назад.

«Но во всяком случае все будут знать, что я побывал там».

– Добро пожаловать в Скотланд-Ярд, сэр.

Генри Дуст подошел к молодому человеку, который сидел в холле за круглым столом.

– Чем я могу помочь вам? – вежливо спросил офицер.

Дуст застенчиво улыбнулся.

– Думаю, что скорее я могу помочь вам. – Он положил пакет со своими инструментами на стол, а на пакет колоду игральных карт. – Начальник вашего отдела по фальшивкам очень этим заинтересуется.

Генри Дуста еще не закончили допрашивать в Скотланд-Ярде, а уже с конвейера начали сходить первые экземпляры газеты «Ньюс оф зе уорлд». Срочно высылаются в Бейрут первые предназначенные для Ближнего Востока копии. С учетом того, что газета пользуется среди бейрутцев большой популярностью, а также характера самой этой истории, издатели решили удвоить количество высылаемых туда экземпляров. В результате в аэропорт Гатвик было доставлено пятнадцать тысяч экземпляров этой газеты, и они появились на стендах киосков, когда люди завершали рабочий день и гадали, что сулит им наступающий вечер.

Катя отложила газету «Ньюс» и села поудобнее в кресле.

– Анатоль, что же стряслось?

Бенедетти, который смотрел, как прохаживаются люди в холле казино, повернулся.

– Нас облапошили.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Катя.

– Хочу сказать, что Генри Дуст и его сообщник Питер Аллен прокатили нас на вороных.

– Я бы сказала, что два миллиона долларов с гаком это вам не простая прогулочка на вороных! – отрезала Катя.

– Но этим дело и не ограничится, – предупредил ее Бенедетти.

– Что вы имеете в виду?

– Мы знаем, что карты крапленые. Шульман уверен в этом, и его мнение разделяют два других эксперта. Успокаивает лишь то, что крапленые карты использовались только за одним этим столом.

– Не кажется ли это вам странным?

– Отнюдь. Когда поступают карты, то партию мы распределяем между столами. Когда возникает потребность в новой колоде, то крупье берет ее из запаса, заготовленного для данного конкретного стола. Ни Дуст, ни Аллен не знали, на какой стол в конечном итоге попадут крапленые карты. Аллен приготовился проиграть какую-то минимальную сумму, пока не найдет эти крапленые карты. Ему повезло, он сразу наткнулся на них.

– А это означает, что все проигравшие за тем столом имеют к нам претензии, – негромко произнесла Катя. – Они заявят, что это была нечестная игра, и потребуют возврата проигрыша. А тем временем выигравшие растворятся в потемках.

Бенедетти услышал горечь и гнев в голосе Кати и позволил себе высказать предположение, к чему это может привести.

– Проигрыш мы должны покрыть, – спокойно сказал он. – В данный момент перед нами возникает проблема доверия со стороны общественности. Самое лучшее, что мы можем сделать – это компенсировать проигрыш пострадавшим, особенно таким, как кувейтец и египтянин, им надо вернуть потерянные Деньги. Им неприятен и сам проигрыш. Но еще более противно то, что, по их мнению, их публично унизили.

– Почему бы вам не устроить с ними обоими мне встречу как можно скорее? – предложила Катя.

Бенедетти заколебался:

– Вы можете передумать встречаться с ними, – объяснил он. – Оба они мусульмане. Начать с того, что они невысокого мнения о женщинах вообще. В данный момент они возлагают вину именно на вас, потому что вы являетесь старшим должностным лицом. Я не хочу сказать, что они не примут извинений от вас. Но, может быть, лучше, если они будут иметь дело со мной.

Катя знала, что Бенедетти прав. Мусульмане с презрением относились к делам с женщинами. В этом она убеждалась ежедневно.

– Я должна сделать какое-то заявление, – сказала Катя, чтобы изменить тему разговора. – Лила говорит, что телефоны продолжают беспрерывно названивать. Что нам пока известно… в чем мы абсолютно уверены? Бенедетти глубоко вздохнул:

– Мы держим постоянную связь с «Беллам новелтиз» в Лондоне. Они со своей стороны распутывают это дело вместе со Скотланд-Ярдом. Но похоже, что они ничего не обнаружили помимо того, что им выложил Дуст.

– И газета «Ньюс оф зе уорлд»?

– Да, и она. Вопрос заключается в том, действительно ли Питер Аллен является сообщником Дуста. Дуст утверждает, что он провернул все один, а Аллен просто снял с этого навар.

– Не забыл ли он о таком совпадении, что он работал вместе с Алленом?

– Понятно, что не забыл. Но в данный момент и он… и Аллен тоже… ржут над нами. Аллен ездит, не скрываясь. Я проследил его путь в Афины и Пирей. Могу совершенно точно доложить, что он взял на борт своей яхты и куда на ней поплыл. Его можно задержать в любое время. Единственная проблема заключается в том, что у нас нет никаких вещественных доказательств против него, в лучшем случае лишь косвенные улики. То, что он работал в «Беллам новелтиз», еще не доказывает, что он вступил в сговор с Дустом. Он не вел себя как уголовный преступник. Аллен показал себя очень хладнокровным клиентом.

– А что можно сказать о его жене? Бенедетти очень выразительно пожал плечами:

– Она вне себя от возмущения. Видимо, он заставил ее прождать полночи на вокзале. Не спрашивайте, что это все значит. Короче говоря, она настоящая ведьма. И если бы я оказался в шкуре Аллена, то тоже бы удрал из дома. Во всяком случае, в сообщники ее записать нельзя.

Катя поднялась с кресла и подошла к своему письменному столу, перебирая пальцами браслет.

– Можно понять желание Дуста показать всему миру, на что он способен. Он никому не был известен. А теперь все эти заголовки… – она указала на стопку газет. – Он стал настоящей знаменитостью. Вот почему он во всем сознался и расскажет нам все, что мы хотим узнать, за исключением самого важного.

– А именно?

Катя подняла руку:

– Затем на первый план выступил Питер Аллен. По вашему мнению, у этого человека имеется оправдывающая его мотивировка: ведьма в образе жены. Поэтому мотивы обоих этих мужчин логичны. Мы их можем понять и принять.

– Но?..

Катя не обратила внимания на скептическое выражение лица Бенедетти и продолжала развивать свою мысль.

– Они могли выбрать любое казино в Европе, но остановились именно на этом. Почему?

– Дуст сказал буквально следующее: они тянули соломинку. Наше казино было помечено короткой соломинкой.

Катя покачала головой:

– Я не принимаю такую версию. Но имеется и еще один вопрос: почему они решили заняться этим делом именно теперь?

– По словам Дуста, раньше они не были готовы осуществить свой план, – ответил Бенедетти.

– Опять не вяжется. Дуст жил в одиночестве много лет. И почти столько же Аллен мается в своем несчастном браке.

– Вы ищете призраки, – мягко произнес Бенедетти. Катя подалась вперед, наклонилась над письменным столом.

– Я говорю, что Дуст и Аллен обладали необходимыми знаниями, средствами и мотивами для того, чтобы пойти на это. Но кто-то другой показал им на нас. Черт бы всех побрал, Анатоль, слишком много совпадений! Таинственный игрок чуть ли не срывает весь банк в казино в критический момент, когда он нам больше всего нужен, Шульман оказывается в стельку пьян. Он не помнит даже, какую он подцепил девушку, и ваши попытки разыскать ее не дали результатов. Она как сквозь землю провалилась. Из-за Шульмана мы потеряли драгоценное время. Если бы он не был таким пьяным, он бы сразу сказал нам, что карты крапленые. Вы бы предупредили «Беллам новелтиз», и Дуста удалось бы задержать до того, как он передал пакет в газету. Одно это сразу бы затормозило всю эту заваруху. Но кому-то хотелось, чтобы история была напечатана в газете.

Бенедетти долго смотрел на нее, потом подошел к телефонному аппарату.

– Куда вы звоните?

– В Скотланд-Ярд. Хочу попросить англичан помочь мне навести справки, как они выражаются. Если мне разрешат побыть пять минут с Дустом, то я сумею кое-что вытрясти из него.

Хотя Бенедетти пытался умаслить Хилала ибн Талала, расправить его помятые перышки, но из этого ничего не вышло. Тот не подтвердил получение ни посланного письма с извинениями, ни открытого для него кредита на проигранную сумму в тот незадачливый вечер. Катя могла бы не обращать внимания на то, что кувейтец дуется, если бы не одна вещь: на всех игральных столах в казино заметно упала активность, на семьдесят процентов снизились доходы. Интуиция подсказывала Кате: картежники, обычно очень суеверные люди, ждали какого-то знака, чтобы опять ринуться в омут азартных игр. Сама она сделала все, что смогла, выступила с пространными интервью в газетах и по телевидению. Снова и снова она повторяла фактическую сторону происшедшего, приводя убедительную аргументацию, как если бы она выступала перед присяжными заседателями. Но публике было наплевать на ее аргументы. Они не принимали ее за свою, за одного из игроков.

Катя изменила тактику. Она разыскала лучшего, самого дорогого ювелира в Бейруте и заказала ему сделать шедевр в течение одних суток. При обычных обстоятельствах это было бы невозможно, но когда он выслушал, что именно хочет Катя, ювелир хитро посмотрел на нее и согласился. Поскольку имелся образец для подражания, он взялся смастерить эту вещь в такое короткое время. Понятно, что он заломил за это сумасшедшую плату.

На следующий день Катя направила Хилалу ибн Талалу письменное приглашение встретиться с ней в казино за тем же столом, за которым он проиграл. Катя рассчитывала на две вещи: что этого мужчину заинтригует смелость ее поступка и что он начнет сплетничать о приглашении и к вечеру весь Бейрут будет об этом знать. В обеих случаях она оказалась права.

Без пяти минут одиннадцать Катя вышла из кабинета «Кристалл» и спустилась в холл. На этот раз народу было больше, чем накануне. Крупье знаками сообщали ей, что дела начали выправляться. Салоны для игры в баккара все еще пустовали, но, проходя мимо, Катя заметила и узнала примерно с дюжину заядлых игроков, которые разговаривали, сбившись в небольшие группки. Один из охранников отстегнул бархатный шнур, которым обычно отгораживали стол, и Катя прошла к месту, отведенному для крупье. Прошла минута, она продолжала ждать.

Катя копалась в своей сумочке, когда открылись двойные стеклянные двери и на пороге показался Хилал в белых одеждах. Блестящие черные глаза ничего не выдавали.

– Мне доставляет честь, ваше превосходительство, что вы приняли мое предложение, – обратилась к нему Катя.

Хилал, который остановился при входе в зал, не пошевелился. Его окружение, следовавшее за ним по пятам, затаило дыхание. Не отрывая от него глаз, Катя приоткрыла крышку деревянной шкатулки, стоявшей на зеленом сукне перед нею. Из шкатулки она обеими руками вынула подарок.

Приближенные Хилала довольно громко ахнули, их было слышно в соседней комнате. Сверкая на фоне сочно-зеленой скатерти, на столе оказалась большая фишка казино размером примерно три на пять. Она была из червонного золота, а по центру была выгравирована цифра 1 000 000 долларов США. По бокам сложный орнамент в виде завитков, усеянных мелкими бриллиантами, рубинами и изумрудами, любимыми на Ближнем Востоке драгоценными камнями.

– Это – законное платежное средство, ваше превосходительство, – заявила Катя. – Помимо тех распоряжений, которые, как вы знаете, были уже сделаны в вашу пользу. Это – мой подарок вам, небольшой знак сожаления о том, что случилось.

Глаза кувейтца метнулись от фишки к Кате, потом обратно. Вдруг он подошел ближе, взял вещицу, поднял ее на ладони.

– А если я пущу это в игру и проиграю?

– Тогда вы лишитесь ее, ваше превосходительство. Хочу лишь, чтобы вы запомнили, что в мире не существует другой такой же.

– Другую можно легко сделать.

– Верно. Но будь их одна или тысяча, все они будут копиями.

Хилал слабо улыбнулся:

– В таком случае я дам вам возможность вернуть ее. Мы сыграем с вами один кон. Ставкой пусть будет это. – Он показал на фишку.

– Боюсь, что правила внутреннего распорядка не позволяют мне делать этого, ваше превосходительство.

– Разве? Но ведь это ваше заведение, верно? Колкость оказалась злой и преднамеренной. Катя вспыхнула, но не сорвалась.

– Этот вопрос внутреннего распорядка, – повторила она.

– Понимаю, – протянул задумчиво Хилал. – Тогда разрешите мне предложить компромисс. Один из моих людей, – он показал на своего посыльного, – будет играть вместо вас. В конце концов, неважно, кому сдают карты, так ведь? Если, конечно, вы не возразите и против этого.

Намерение было очевидно. Кувейтец бросал ей вызов в ее владениях, на ее территории.

– Очень хорошо, ваше превосходительство. Один кон.

Хилал проворно положил три колоды карт на стол. Все завернутые в целлофан и запечатанные.

– Сыграем какими-нибудь из этих карт, если вы не возражаете. Или вы думаете, что они крапленые!

– Как вам будет угодно, – натянуто произнесла Катя. – Ведь вы, ваше превосходительство, благородный человек.

Глаза Хилала на мгновение сверкнули. Перед арабом даже заикаться о чести было делом опасным.

Мэтр де жо лично пропустил все три колоды через машины для тасовки, потом рассортировал их по колодам. Посмотрел на Хилала и его помощника, оба сделали знак, что готовы. Хилал приподнял уголки выданных ему карт и покачал головой. Он не станет брать прикупа. Посыльный чуть-чуть приподнял карты, так что Катя могла взглянуть на них. Король и шестерка. Поскольку карта с рисунком считалась за ноль, то у Кати оказалось всего шесть очков, слишком мало для магической цифры девять, но все-таки достаточно много, потому что если она вытянет больше тройки, то она переберет и проиграет. Весь опыт карточной игры Кати ограничивался несколькими играми в очко в Лас-Вегасе. Она изо всех сил старалась скрыть появившееся в ее взгляде смущение. Но Хилал широко улыбнулся. Профессионал столкнулся с робким любителем. Катя знала, что ей надо на что-то решиться.

– На вашем месте, – произнесла она спокойно, обращаясь к посыльному, – я бы взяла еще одну карту.

Мэтр де жо вытянул еще одну карту из колоды и подвинул ее лопаточкой. Пришла тройка. Он перевернул другие карты Кати, по залу пронесся общий выдох. Он перевернул также карты кувейтца, у которого выпало восемь.

– Я вас приветствую, мисс Мейзер! – воскликнул Хилал. – Вы сыграли молодцом.

– Вы хотите сказать, что как неопытному игроку мне просто повезло.

Кувейтец рассмеялся:

– Не без этого. Думаю, что теперь эта вещь ваша. Он церемонно передал Кате золотую фишку. Катя не захотела принять ее.

– Нет, ваше превосходительство, прошу оставить ее у себя. Теперь это действительно подарок, он не имеет другой ценности, кроме той, которую мы связываем с ним. Лично я ценю его высоко.

Хилал склонил голову:

– Вы утонченная женщина, мисс Мейзер. Мне сдается, что в вас начинает пробуждаться ливанское начало. Очень хороший знак. Что же касается подарка, то я принимаю его и, так же как вы, буду высоко его ценить.

Хилал щелкнул пальцами, тут же для него раскрыли кейс, заполненный аккуратно сложенными пачками денег.

– А теперь, если вы не возражаете, я собираюсь отыграть хотя бы часть проигранных мною денег.

Анатоль Бенедетти возвратился из Лондона на следующий день.

– Примите поздравления. Ваша игра с Хилалом произвела впечатление, – сказал он Кате.

– Откуда вы узнали?

– Об этом прожужжали уши в лондонских карточных клубах. Думаю, что многие игроки потянутся к нам опять.

– Будем на это надеяться, – поддержала его Катя, – Как прошла поездка?

– Боюсь, что не столь же удачно. В Скотланд-Ярде мне позволили встретиться с Дустом, но я не смог вытянуть из него ни одного слова.

– Не боялся ли он, что с ним что-нибудь произойдет, если он начнет говорить?

– На это не было похоже, – медленно ответил Бенедетти. – На деле Дусту совсем нечего опасаться. Ему грозит длительный тюремный срок. Думаю, если бы кто захотел, то смог бы пристукнуть его в самой тюрьме. Надеюсь, не это заставляет его молчать. Он относится к тем старомодным людям, которые, если уж договорятся о чем-то, до конца выдерживают свою часть договоренности.

– В таком случае нам надо заняться Алленом, – заметила Катя.

– Это может оказаться делом нелегким. Катя метнула на него взгляд:

– Почему? Я думала, что вы держите его в поле зрения.

– Последнее, что известно греческой береговой охране об Аллене – это то, что он направляется в Стамбул, – объяснил Бенедетти. – Эти сведения четырехдневной давности. А чтобы добраться до турецкого берега, ему понадобилось бы всего двое суток. Но его шестидесятифутовую яхту обнаружили брошенной в турецких водах. Судно разграблено. Власти полагают, что оно попало в руки пиратов, которые шныряют в водах между Александрией и Стамбулом. Они легко захватили эту добычу, перебили всех, кто оказался на борту, включая владельца, и разграбили все, что можно было взять. Видимо, это произошло внезапно, потому что не поступало никакого сигнала бедствия…

– Мы должны теперь же вывести Пьера на чистую воду! – сказала Катя. – До того, как на его совести появится еще одно убийство.

Арманд увидел, что в глазах Кати сверкнул гнев. Он сел на кровати, хмурясь от боли, которая постоянно давала о себе знать. Вспоминая недавнюю свою поездку, Арманд считал, что ему повезло. Он сумел добраться до места, где его ждали монахи. Ему просто не верилось, что у него хватило на это сил.

Арманд возмутился и испугался – когда аббат рассказал ему о попытках запугать Катю. Дерганье полиции плюс предложение об амнистии из посольства показались ему омерзительными. Попытки дискредитации казино и самой Кати потрясли его до глубины души. Теперь он гордился, что Катя с присущим ей присутствием духа и проворностью в делах сумела отвести это несчастье.

– Катя, подойдите, пожалуйста, сюда.

Она тут же услышала новые нотки в голосе Арманда, которых прежде ей не доводилось слышать и которые по непонятным причинам беспокоили ее. Она села рядом, ожидая, что он скажет.

– Произошло кое-что такое, что заставило меня на некоторое время выехать из монастыря.

Арманд рассказал, как слова Свита, брошенные вскользь в разговоре с Катей, подтолкнули его к действиям, которыми он занимался и раньше. Он поведал ей о своей поездки в «Мучтару» и о том, что там увидел, включая Майкла Саиди. Катя пришла в ужас.

– Саиди гораздо более опасный человек, чем мы могли себе представить, – заключил Арманд свое повествование.

Глаза Кати загорелись.

– Значит, мы должны найти способ остановить его! Арманд покачал головой:

– Сумеем ли, Катя? Хочу, чтобы вы поняли одну вещь: заговоры зашли так далеко, что их не остановить. Было время, и не так давно, когда я верил, что Ливан может пройти через эту ужасную полосу. Но я ошибся. Возможно, я слишком тешил себя тщетными надеждами. Нельзя повернуть назад время или изменить ход уже произошедших событий. Арабы придумали подходящую для таких случаев поговорку: «Некоторые люди рождаются в такое время, которое они не в силах изменить». Никогда не думал, что и я принадлежу к числу таких людей.

Обреченность и отчаяние, прозвучавшие в словах Арманда, заставили Катю содрогнуться.

– Значит ли это, что вы сдаетесь? – спросила она тихим голосом.

– Нет. Те, кто причинил зло, кто способствовал нашим несчастьям, должны быть остановлены. Но чтобы добиться этого, мы должны забыть прошлое.

На какое-то мгновение смысл слов Арманда не доходил до Кати. Потом ее осенило:

– Арманд, нет!

Он дотронулся до нее рукой и сказал:

– Катя, вспомните, мы об этом уже говорили. Мы договорились, что если обстоятельства заставят нас сделать это, то мы так и поступим.

Катя прикусила губу.

– Дьявольщина! – прошептала она. – Мы не должны были допускать дело до такого состояния!

– Но дело приняло такой оборот. И мы бессильны что-либо поделать с этим.

Катя смахнула со щеки слезу.

– Очень хорошо, Арманд, но я не позволю Пьеру вольно разгуливать.

– Как вы предлагаете против него бороться? – спокойно спросил Арманд.

– В открытую. Думаю, что Пьер больше боится человека, который стоит за ним, чем нас. Поэтому я должна выбрать момент, усадить его и сказать ему прямо в глаза, что он убийца.

Арманд мог представить себе такую сцену, какое возмущение охватит Катю. Как Пьер прореагирует на это? Рассмеется ли он, рассвирепеет, обмякнет или признается? Опасная затея… но, может быть, единственно возможная.

– Пожалуйста, Арманд. Не отговаривайте меня. То, что вы собираетесь сделать, должно помочь мне. Вместе мы выведем на чистую воду не только Пьера, но и его сообщника. – Катя помолчала. – Вы сказали, что хотите наказать виновных. Не соглашайтесь все принести в жертву, если вы не уверены в успехе.

В сотый раз Арманд спрашивал себя, правильно ли он поступает. Он не сказал Кате о том, что у него возникли некоторые предположения относительно личности сообщника Пьера. Но такого человека могут разоблачить только самые высокие ставки.

– Ладно, – наконец произнес Арманд с нежностью, которая покорила Катю. – Сорвите с Пьера маску. Но, пожалуйста, не заставляйте меня пожалеть об этом.

Пальцами она коснулась его щеки:

– Жалеть будет не о чем и некогда.

Он наблюдал, как она собирает свои вещи, чтобы уйти, и душа его разрывалась на части. Так много уже произошло с их участием. А впереди их ждали еще большие опасности. Что, если он ее больше не увидит? Как он сможет тогда прожить?

– Катя, – хрипло произнес Арманд.

Может быть, свет так падал на ее лицо или в ее глазах засветился напряженный, понимающий взгляд, но именно в этот момент смятение Арманда относительно своих к ней чувств рассеялось и отлетело как душа, покинувшая тело. С его уст сорвались слова, которые он так давно хотел произнести:

– Я люблю тебя, Катя.

Она подошла к нему, прижалась, расцеловала его лицо и весело рассмеялась сквозь слезы.

– Я уж решила, что никогда не услышу от тебя этих слов!

– Какой я был глупец! – воскликнул Арманд. – Никто и никогда не затрагивал так мои чувства, как вы. Так вдруг, так беспредельно. Я боялся, подозревал…

– Больше этого не будет, дорогой мой. Никогда. Они долго оставались в объятиях друг друга, слившись устами и дав волю своим пальцам.

– Мне лучше уйти, – прошептала Катя.

– Обещай мне, что будешь осмотрительна, – умоляюще произнес Арманд, – и что бы ты ни задумала сделать, держись подальше от Майкла Саиди.

– Придет и его время, – тихо сказала Катя. – Ему не уйти от уготованной ему судьбы.

 

ГЛАВА 23

Пьер Фремонт сидел за своим письменным столом времен Людовика XIV, изучал последние данные национального бюджета. Его кабинет в банке был настоящим райским уголком, обставленным мебелью и устланный коврами восемнадцатого столетия, с позолоченными, украшенными орнаментом зеркалами, с высоким сводчатым потолком с лепниной. Когда с грохотом распахнулись двойные двери, ударившись о стены, Пьер непроизвольно выкинул вперед руки и опрокинул серебряную чернильницу на уникальный ковер из Обюссона.

В комнату ворвалась Катя, сопровождаемая секретарем.

– Пьер, я хочу встретиться с вами сегодня вечером в «Синей птице», в личной обеденной комнате Арманда. В девять часов. Пожалуйста, не опаздывайте.

– Катя! В чем дело? Что происходит? – крикнул ей вдогонку Пьер.

Катя повернулась:

– Вы узнаете сегодня вечером. – Помолчала и добавила: – Но подозреваю, что вы уже догадываетесь!

В тот же вечер Клео поехала в центр города с виллы, где она жила вместе с Пьером, и спустилась с высоких холмов в бейрутский район Ра. Хотя движение было напряженное, Клео направляла свою машину «масерати» как отчаянная женщина, на волосок не задевая за углы домов и крылья других машин. Свою опасную езду она сопровождала проклятиями и гудками.

– Ма'алеш, – бормотала Клео. – Наплевать! Наступил момент, которого она ужасалась и который, как она надеялась, никогда не наступит. Ее дом и ее бесценные пожитки оказались миражом, как она и подозревала. Однажды Пьер сказал ей:

– Мы, бейрутцы, никогда не сможем ничего завоевать. Но по той же причине мы ничего не сможем и защитить. Мы выживем, потому что готовы пойти на все. Если что-то не выйдет, испробуем другое средство. Мы не суетимся. Предпочитаем выпить, подождать и посмотреть. Запомни, Клео, ма'алеш…

Она крутанула руль, и спортивная машина выскочила на площадь Мучеников, ярко освещенную как во время парадов. Клео втиснула «масерати» в парковочный квадрат и помчалась через площадь в небольшое полупустое кафе, где сидела и курила Джасмин. Ее желтовато-зеленый мундштук покачивался между пальцами, как жезл.

– Ведьма знает! – выкрикнула, тяжело дыша, Клео. – Пьер в этом уверен!

– Полагаю, что вы имеете в виду Катю, – отозвалась Джасмин. – Что же она знает?

Глаза Клео засверкали:

– О расстрате Пьера в банке! Что же еще?

– Он вернулся домой развалиной! Похоже, что Катя ворвалась к нему в кабинет и приказала – приказала – ему явиться сегодня вечером в «Синюю птицу». Бросила ему, что он прекрасно знает, в чем дело.

– Поэтому Пьер сделал поспешные выводы, – негромко проговорила Джасмин.

– Пьер может делать заключения и прыгать в любом направлении. А я выпрыгиваю из всей этой каши! Хочу получить свои деньги, Джасмин.

– Не считаете ли вы, что чересчур близко принимаете все к сердцу?

Клео хрипло рассмеялась:

– Со мной это у вас не пройдет, я вас предупреждала. Я не позволю, чтобы Пьер увлек меня на дно.

Джасмин подумала, затем произнесла:

– Очень хорошо. Вы хотите выйти из игры. Не стану вас останавливать. Свяжитесь с банком «Сауэр» в Цюрихе завтра в полдень. Уверена, вы убедитесь, что все в порядке. Но я хочу, чтобы вы оказали мне любезность.

Клео яростно замотала головой:

– Никаких услуг! Честно говоря, я догадываюсь, чего вы хотите!

– Только одного – чтобы вы пошли на обед вместе с Пьером. Я позабочусь о том, чтобы вы не пожалели, – добавила Джасмин. – Дополнительно сто тысяч долларов.

Клео замерла.

– За что же вы согласны отдать такую кучу денег? – с подозрением спросила она.

– Думаю, что это вполне очевидно, – ответила Джасмин. – Я хочу точно знать, что произойдет между Пьером и Катей.

– Вы хотите сказать, что вы ему не верите.

– Я имею в виду, что иногда Пьер не все мне рассказывает.

– Иногда я вами восторгаюсь, Джасмин. Пьер может оказаться разоренным, но и в этом случае вы найдете способ наживиться.

– Договорились? – спросила Джасмин. Клео взяла свою сумочку.

– Позаботьтесь о том, чтобы ваш банк в Цюрихе получил добавочную сумму денег на мое имя.

– Разрешите спросить ради простого любопытства: что вы собираетесь делать? – спросила Джасмин.

Клео ответила ей улыбкой:

– Вы всегда сможете узнать обо мне в колонках международных сплетен, дорогая.

Катя нарочно опоздала на обед с Пьером. Это входило в план, так же как расставленные в непосредственной близости от личной обеденной комнаты Арманда охранники. Но Катя не предусмотрела, что вместе с Пьером приплывет Клео. Осложнение, но небольшое.

Катя заказала шампанское и дала Пьеру достаточно времени, чтобы он пропустил несколько бокалов. Она не думала, что он напьется, но и небольшое преимущество окажется полезным, а то и решающим. И только тут Катя вошла.

К шампанскому и не притронулись, и даже стакан для воды с правой стороны от Пьера и то был пустой. Он сидел рядом с Клео и хранил молчание.

– Добрый вечер, – приветствовала их Катя.

Пьер взглянул на нее осоловевшими глазами с отсутствующим выражением лица.

– Катя…

Клео кивнула, но не произнесла ни слова.

– Я не ожидала вас увидеть, Клео, – заметила Катя. – При сложившихся обстоятельствах.

– Не понимаю, какие такие обстоятельства, – резко выпалил Пьер. – Вы врываетесь в мой кабинет и ведете себя подобно лунатику. Я оказываю вам любезность, придя сюда, как вы меня попросили. Что же касается Клео, то у меня от нее нет никаких секретов. Если вы станете настаивать на том, чтобы она ушла, то вместе с ней уйду и я.

Катя заметила, как лукаво улыбается Клео, прикрываясь краем своего бокала.

– Хорошо, Пьер. Если вы хотите так, то пусть будет по-вашему.

Она обратила внимание, что он теребит края салфетки.

– У вас есть все основания для беспокойства, Пьер, – произнесла Катя, стараясь говорить спокойно. – Вы – вор, который обокрал центральный банк своей собственной страны.

Пьер продолжал теребить салфетку, опустив глаза долу.

– Кроме этого, вы убийца. Вы встретились с моим отцом в Париже, он пригрозил разоблачить вас. Поэтому вы решили убить его. Вы организовали с ним вторую встречу и во время ее подстроили, что надо, в его машине, зная, что через некоторое время он погибнет.

Но и этого для вас оказалось недостаточным, правда? Вам надо было выяснить, как узнал мой отец о ваших проделках, кто ему о них рассказал. Это вывело вас на Кеннета Мортона в Лондоне, которого вы убили в Провансе.

– Вы сумасшедшая! – вскричал Пьер. – Все это вымысел!

– Ублюдок, – прошипела Катя. – Посмотрите мне в глаза и скажите, что я лгу! Смотрите, не отворачивайтесь! Не можете, не так ли? Потому что сознаете свою вину! И я докажу ее!

Пьер засмеялся отвратительным смехом: – Если бы у вас были доказательства, меня бы давно арестовали. Во всяком случае, попытались бы задержать.

– Это не поздно сделать и сейчас, Пьер. И я позабочусь об этом, если вы не назовете мне имени своего сообщника.

– Так, теперь уже вы говорите о заговоре, – рявкнул Пьер. – Неужели вы действительно думаете, Катя, что вам кто-нибудь поверит?

Катя пододвинула к нему текст письма.

– Завтра копии этого письма будут доставлены с нарочными в канцелярию премьер-министра и в газеты, включая крупнейшие американские и европейские. Даю вам, Пьер, двадцать четыре часа, или у вас в банке произведут принудительную аудиторскую проверку. А за ней последует все остальное. Поверьте мне, я смогу связать вас с убийством своего отца, и я это сделаю. Поэтому назовите мне имя вашего сообщника, который дирижировал всем этим делом, нанял убийцу. Если, конечно, не вы сами все это проделали.

Пьер откинулся на своем стуле и смотрел невидящим взглядом поверх ее плеча. Катя обернулась и увидела троих мужчин, которых привел метрдотель, покачивавший головой. Для Кати ситуация была очевидна. Эти мужчины хотели получить столик, но заранее его не заказали. Потом, ни слова не говоря, неожиданно оттолкнули метрдотеля, будто резко ткнули в грудь. Он налетел на десертную тележку, которая развернула его, обнажив темно-красное пятно на белой сорочке под смокингом. Смертельно раненный метрдотель свалился прямо на руки женщине, которая в ужасе отпрянула от него. В руках у троих мужчин появились автоматические пистолеты, раздалась трескотня выстрелов, когда в действие вступили охранники. Мгновенно все посетители ресторана оказались на полу, ища себе укрытие под столами. Налетчики вбежали в обеденную комнату Арманда.

Катю схватили какие-то руки и подняли ее на ноги, к затылку приставили холодное дуло пистолета.

– Не трогайте других…

Она не успела договорить, как один из бандитов выдернул Клео из рук Пьера.

– Нет!

Пьер ничего не мог сделать. Бандит саданул ему по физиономии ребром ладони, от удара он свалился на колени. Раздались новые вопли, когда пули сразили двоих охранников, которые ввалились в помещение, пробив стеклянные двери. Катя попятилась назад, когда бандит отпустил ее. Двое других держали Клео, заломив ей руки за спину, толкая ее к дверям кухни. Третий бандит разрядил всю обойму в направлении ресторана, явно предупреждая слишком отважных или безрассудных храбрецов.

Катя, голова которой шла кругом от визга и стонов, наклонилась над Пьером, который стоял на коленях. Он дико озирался вокруг в поисках Клео, а когда увидел, что двери качнулись, попытался вскочить на ноги.

– Не смейте, Пьер! – крикнула Катя. – Так вы ее не вернете. Если вы попытаетесь сделать это, то они тут же прикончат ее.

Пьер уставился на дверь, через которую утащили Клео, потом он сразу сник. Когда он обернулся, Катя подумала, что никогда не видела у него более беспомощного и несчастного выражения лица.

– Почему? – прошептал Пьер, пошатываясь из стороны в сторону. – Почему они схватили ее?

Пьер издал стон и открыл глаза, прищурился от яркого света, отбрасываемого от белой эмалированной кровати. Сначала он не мог взять себе в толк, где находится, потом сообразил, что он в больнице. Тут же на него снова нахлынула волна ужаса, и он начал слегка дергаться из стороны в сторону, как будто пытаясь отбиться от невидимых налетчиков.

Ему опять захотелось провалиться в глубокий сон, в который ввергли его больничные наркотики. В голове стучали пистолетные выстрелы, а перед глазами стояло испуганное лицо Клео. На смену ему пришло чувство острого стыда из-за того, что он ничего не сделал, чтобы помочь ей, позволил схватить ее, не пошевелив и пальцем.

– Пьер…

Пьер повернул голову и увидел Катю, стоявшую возле кровати.

– Прошу вас, мисс Мейзер. Оставляю вас здесь всего на несколько минут. Не больше.

Пьер слышал слова доктора и беззвучно всплакнул, когда врач выходил из комнаты. Катя притронулась к его руке.

– Мы вернем ее, – повторила Катя.

– Где она находится? – выдохнул Пьер.

– Пока мы этого не знаем. Полиция разбила город на квадраты, прочесывает их. У нас имеется словесное описание одного мужчины.

– Но их было трое.

– Двое других не так важны, – Катя наклонилась. – Вы должны сказать мне, почему похитили Клео.

Пьер весь затрясся. Почему именно Клео, а не Катю? Джасмин поклялась, что с Клео ничего не случится.

– Пьер, вы должны ответить мне, – приставала к нему Катя. – Неужели вы не понимаете? Вас предали. Охотились-то ведь на меня, не правда ли?

– Нет, – прошептал Пьер.

– Теперь нет смысла лгать и дальше! – вскрикнула Катя. – Или кого-то выгораживать. Жертвой должна была стать я. Кто бы ни действовал с вами заодно, Пьер, он вам больше не верит.

На всхлипывания Пьера в палату вошел доктор, который настоял на том, чтобы Катя вышла.

– Вам не следует так вести себя из-за того, что вы меня опасаетесь, – бросила уходя Катя. – Теперь вам известно, кого вам надо опасаться.

Как только Катя вышла из больницы, ее злой гений, инспектор Хамзе, в отместку набросился на нее, подвергнул ее многочасовому допросу о том, что произошло в казино.

– Такие вещи случайно не происходят, мисс Мейзер, – заявил он. – Два человека погибли, одного похитили, несколько других ранены. Это произошло в вашем заведении, а все, что можете сказать вы – что-де не имеете представления, почему это произошло. Вы издеваетесь над здравым смыслом, мадемуазель!

– Кажется я сказала слишком мало, чтобы делать такие выводы! – заявила со своей стороны Катя. – Ни в мой адрес, ни в адрес казино не раздавались никакие угрозы. Насколько мне известно, никто не точит зуб на кого-либо из моих сотрудников. Ваше собственное расследование должно показать то же. Поэтому, инспектор, я спрашиваю вас, как знатока Бейрута, что же, черт возьми, по-вашему, произошло?

Хамзе покраснел от ее колючих слов.

– В моем городе нельзя считать нормальным положение, когда стреляют из автоматического оружия по невинным людям в общественном заведении, мисс Мейзер. Но опять же, здесь произошло столько необычного с тех пор, как вы сюда приехали, так ведь? Возможно, вы потянули сюда хвост своих проблем из Америки.

– Я рассказала вам все, что смогла, – парировала Катя. – Почему бы вам не сказать мне, что вы предпринимаете, чтобы найти Клео?

Хамзе задумчиво посмотрел на нее.

– Я не могу вам сказать больше, чем нам известно, мисс Мейзер. Вы можете поверить моему слову.

– Я не тот человек, который нуждается в вашем обещании, инспектор. В нем нуждается сама Клео.

Катя распорядилась, чтобы кассиры казино отложили миллион долларов наличными в качестве резерва. Она решила подготовиться на тот случай, если похитители предъявят условия для освобождения Клео. Не успела она закончить все эти приготовления, когда к ней позвонил человек, звонка от которого она никак не ожидала, – Набил Туфайли.

– Мне надо вас увидеть, мисс Мейзер, – сказал ей зуам. – По делу чрезвычайной важности.

– Мистер Туфайли. Уверена, вы понимаете, что сейчас не лучшее время, чтобы…

– Мисс Мейзер, мне хорошо известны ваши последние затруднения. Именно поэтому мы и должны встретиться. Более того, я настаиваю на такой встрече. Сегодня вечером, в десять часов, в моей канцелярии в «Арабо-американском банке», на Гранд-Корниш. Мои сотрудники проводят вас. И пожалуйста, приходите одна. Думаю, что когда вы услышите то, что мы хотим вам сказать, то оцените, почему нам лучше оказаться без посторонних.

Заинтригованная загадочным звонком Туфайли, Катя прибыла в высотный дом на набережной ровно в десять часов. Туфайли тоже был верен своему слову. Молчаливый человек в черном костюме пригласил ее в лифт, нажал самую верхнюю кнопку. Двери скоростного лифта открылись прямо в богато обставленной приемной, заполненной мебелью розового дерева скандинавского производства и художественными изделиями ремесленников Африки и Азии. Основная тема этого искусства, как сообразила Катя, были отличавшиеся особой величиной половые органы.

В центре зала на диванах и креслах устроились полукругом десять мужчин, включая самого Набила Туфайли. Катя узнала многих из них по фотографиям из газет и журналов. Ей были известны и их имена, и она припомнила, что о каждом из них говорил ей Арманд. Все они были зуамы.

– Благодарю вас за пунктуальность, мисс Мейзер, – поблагодарил ее Туфайли без всяких предисловий. Он показал на единственный стул, стоявший перед группой. – Разрешите предложить вам чаю?

Катя села и обратила свой взгляд на Туфайли.

– Не надо, спасибо.

– Очень хорошо. Думаю, что мы можем обойтись без нравоучений? Вам известно, кто мы такие.

– Да, конечно, мистер Туфайли.

– В таком случае разрешите мне объяснить вам причину, по которой мы попросили вас прийти сюда. Мисс Мейзер, бейрутцы больше всего ненавидят одну вещь – беспорядок. Наша земля процветает, потому что мы люди слова, если хотите, честные брокеры.

Одна бровь Кати приподнялась, но если Туфайли и заметил это, то не придал значения.

– С большим сожалением должен сообщить вам, что ваша деятельность в Бейруте, болезненные события и трагедии, возникшие вокруг вас, создали серьезную угрозу равновесию, которое мы так высоко ценим. Уверен, что все это произошло помимо вашей воли, но как бы там ни было, это произошло. Сочувствую вашей утрате и сознаю бремя, которое пало на ваши плечи. Но как бы все это ни было тяжело, мы не можем сидеть сложа руки и позволить вам погружать нас во все больший хаос.

Катя сжала кулаки, чтобы не сорваться. Но в этот момент ей надо было что-то сказать, хотя она и понимала, что если Туфайли прервет женщина, то он расценит это как недопустимую грубость.

– Видимо, вы хотите что-то мне посоветовать, мистер Туфайли?

– Действительно, хочу. До нас дошли сведения, что некоторые предложили очень щедрые условия продажи акций «СБМ» для общей публики.

– А почему вы считаете, что это просто не очередные слухи, мистер Туфайли? – резко спросила Катя.

– Потому что вы это не отрицаете. Но даже если бы и стали отрицать, это не имеет значения. Наши источники могут оказаться и не такими надежными, как нам того хотелось бы, но они всегда дают нам нужную информацию.

Как я уже сказал, это предложение открывает перед нами несколько вариантов действий. Приняв его, вы превратитесь в очень состоятельную женщину, значительно более богатую, чем в настоящее время. Знаю, что у вас происходило в последнее время, мисс Мейзер. Подумайте о всех прекрасных делах, которые вы смогли бы поддержать, возвратившись в Америку.

Это подводит меня ко второй части моей мысли. Для вас наступила прекрасная возможность распрощаться с Бейрутом. Поверьте мне, мисс Мейзер, для вас здесь больше ничего не остается и ничто вас не сможет удержать. Но, уехав сейчас, вы сохраняете свое лицо. Никто не посмеет сказать вам, что вы проиграли или бежали. Напротив, бейрутцы прекрасно поймут, что вы избрали единственно разумный путь.

– А как быть с совестью? Подтвердит ли она, что я поступила разумно?

– Я не ваш духовник, мисс Мейзер. Но – и это подводит меня к третьему соображению – мы воспримем ваш отъезд очень благосклонно. Лично мы никак с вами не сталкивались. Но мы не позволим, чтобы вы нарушили равновесие, которое мы обязаны здесь поддерживать. Вы ведьма, мисс Мейзер, носительница несчастий. Боюсь, что ни мы, ни Бейрут не могут позволить вам оставаться здесь. И мы используем все средства убеждения, чтобы убедить вас в этом.

– Надо ли эти слова воспринимать как угрозу?

– Понятное дело. Таковыми они и являются.

Катя поднялась и заговорила холодным и ровным голосом:

– Вы – презренный человек, мистер Туфайли. Так же как и все остальные присутствующие. Из казино похитили молодую женщину под угрозой пистолета. Двоих моих служащих застрелили. Сотни невинных людей терроризированы. А вы, вместо того чтобы протянуть мне руку помощи, угрожаете. Это лучше всего другого говорит мне, чего вы стоите, джентльмены, показывает ваше отношение к физическим и моральным ценностям. Мне нечего обсуждать с вами!

– Мисс Мейзер! – крикнул ей Туфайли. – Мы пропустили мимо ушей ваши оскорбления, потому что вам неизвестны наши обычаи. Но для нас теперь ясно, что помимо того, что вы очень опасная женщина, вы еще и глупая. Пожалуйста, не недооценивайте нас. Вы могли унаследовать казино, но вы далеко не Арманд Фремонт. Мы можем сломать вас щелчком своих пальцев. За несколько дней. Если мы захотим, ваши служащие уйдут от вас, и ни один человек, сколько бы вы ему ни заплатили, не пойдет к вам работать. Ваши банковские кредиты подвергнутся расследованию, а аудиторы сбегутся на ваши финансовые отчеты, как термиты. Среди так называемых «завсегдатаев» будет пущен слух о том, что вы – отверженная и ваши игральные столы опустеют.

Поверьте мне, мисс Мейзер. Мы можем сделать все это и больше того. Очень тщательно взвесьте свое решение в свете сказанного. Потому что в конечном счете вас никто не пощадит. Вы останетесь в одиночестве. А когда мы вас выбросим из своей страны, то в Америке вас будут с нетерпением ждать широко раскрытые двери тюрьмы.

От одной сделки вы отказались, мисс Мейзер. Не повторяйте такой же ошибки во второй раз.

– Спасибо, Набил. Уверена, что она приняла близко к сердцу то, что вы ей сказали.

Джасмин повесила трубку телефона и повернулась к Луису:

– Все прошло так, как мы запланировали.

– Ты рехнулась! – прошептал Луис. – Сначала похищение Клео. Мы никогда не договаривались об этом, Джасмин. Ты говорила, что никто не пострадает. Именно это ты обещала! Теперь ты подключила Туфайли. Шариф Удай обязательно пронюхает об этом. А когда это произойдет, он посоветует султану расстроить сделку. Все, что ты сейчас делаешь, приносит лишь еще больший ущерб казино!

– Не будь ослом! – оборвала его Джасмин. – Пока Катя контролирует положение и отказывается пойти на продажу, у нас нет ничего!

Луис махнул рукой, глубоко затянулся сигаретой. В высоком от пола до потолка окне увидел отражение Джасмин, выходившей из комнаты.

Туфайли прав, подумал он. Она стала слишком опасной, необузданной. И в это мгновение, представив себе, что его жены не станет, Луис впервые за все время ощутил появления для себя свободы.

Один из самых крупных замков крестоносцев в Ливане был построен в 1099 году на выступе, вырубленном в горе с видом на залив Святого Георгия. Сами ливанцы сторонились этого замка, полагая, что в нем водятся привидения. Клео это знала и потеряла всякую надежду на свое спасение.

Стены камеры были вырублены в скале, а пол представлял собой утрамбованную землю. Помещение освещалось и обогревалось лишь керосиновыми лампами, имелось покрывало из жесткого конского волоса. Кроватью служил тонкий грязный матрас, кадка заменяла туалет.

Клео не могла определить, шел ли день или стояла ночь. На ней сохранялись остатки порванного вечернего платья, тело покрывали ссадины. Ноги кровоточили от порезов, а лицо покрылось грязью и копотью. Она сидела, не шелохнувшись, и посторонний мог принять ее за статую, пока не заглянул бы в ее огромные, блестящие глаза, уставившиеся на какой-то невидимый предмет. На глаза, ослепленные ужасом, покрасневшие, с прыгающими искорками надвигающегося безумия.

Клео уже не помнила, сколько раз ее насиловали. Их было всего двое, но это оказались настоящие жеребцы.

Она и сейчас не понимала, почему ее уволокли, да теперь это стало уже и неважно. Клео, дитя улиц, которая забыла с недоверием относиться к удаче, поняла теперь, что ни богатство, ни власть – силы, которые, по ее мнению, могли ее защитить, – не являются всемогущими. Появлялись мужчины и брали что захочется. Когда они удовлетворялись и уставали от нее, то разрешали ей уйти, уползти в свою нору подобно подбитому зверю. Больше они ничего не могли сделать с ней.

Клео и не догадывалась, насколько она ошибалась.

Дверь камеры распахнулась, в помещение вошли двое мужчин. Клео уловила запах того, о чем почти забыла: бодрящий, возбуждающий запах мужского одеколона. В ней пробудилась надежда, словно поток, поднимающийся со дна океана.

Второй мужчина остался в тени, чтобы Клео не смогла рассмотреть его лица. К ней подошел другой мужчина, который насиловал ее, толчками повернул ее лицом к стене и сел рядом с ней.

– Клео, расскажите мне все о вашем содержателе Пьере, – произнес голос за ее спиной.

Растерявшись, Клео не знала, что отвечать.

– У Пьера имеются тайны. Я хочу знать, в чем они заключаются.

И тут Клео поняла. Пьер хранил лишь одну тайну. Ужасную тайну. Если ее раскрыть, то она погубит его. Но Клео было совсем не обязательно умирать из-за нее. Она его, конечно, бросит, потому что он будет разорен. Но она сохранит красоту и молодость. Она выживет и найдет кого-нибудь еще, кому будет принадлежать.

Сначала заикаясь, потому что не произнесла за много дней ни слова, Клео рассказала своему анонимному инквизитору все относительно расстраты Пьером средств «Банка Ливана». Ей казалось, что после каждого слова поток надежды нарастает, поднимается, чтобы вынести ее наружу.

– И это все? – спросил мужчина.

– Клянусь, что это его единственная тайна. Мужчина вздохнул:

– Если бы вы только знали, как он за вас опасается. Он готов пойти на все, чтобы вернуть вас назад. Это поистине умилительно. И мы не можем разочаровать его, правда? Мы отправим вас назад к нему.

Клео закрыла глаза.

– Да.

– Клео, вы останетесь с ним, когда он будет разорен? Только говорите мне правду!

Клео нисколько не колебалась. Вся ее жизнь была в руках этого мужчины.

– Нет.

– Ах, Клео, какая жалость! Но это можно было предвидеть. Думаю, что Пьер заслужил лучшей участи, не правда ли? В конце концов, что у него останется, кроме вас?

– В таком случае я останусь с ним! Если вы этого хотите. Клянусь!

– Хотелось бы вам поверить, Клео, – тихо промолвил инквизитор. – Но я должен быть уверен в этом. Существует только один способ гарантировать это.

Инквизитор сделал знак, в руке слуги сверкнула бритва.

 

ГЛАВА 24

Религиозные убеждения Луиса Джабара целиком основывались на политической направленности маронитской общины. Именно поэтому ему пришла мысль обратиться к лидерам общины в месте их богослужения, соборе святой Софии. Теперь, проходя через толпу на ступеньках храма, Луис задумывался над тем, простит ли ему Господь то, что должно произойти.

Тот факт, что политическое собрание устраивалось в религиозном помещении, ни у кого из бейрутцев не вызвало удивления. Это объяснялось тем, что на этом собрании присутствовали Набил Туфайли и ряд других влиятельных арабов. Предметы культа, распятия и иконы были прокляты мусульманами. Но тот факт, что на сборище присутствовали Туфайли и другие, создавало у всех впечатление всеобщей поддержке Луиса Джабара.

Войдя в помещение, Луис повел Джасмин и свою свиту советников к правой стороне мест для сидения. Потом он пересек проход и поздоровался с Туфайли. Когда толпа расселась по местам, Луис поднялся по винтовой лестнице на кафедру проповедника, находившуюся прямо перед скамьями в левой части собора. У него было уверенное выражение лица, сверкающая улыбка. Еще не произнеся ни слова, он уже завладел вниманием аудитории.

Луис повернулся и сосредоточил свой взгляд на Джасмин. Она никогда не выглядела такой красивой, напомнив ему о той ночи много лет назад, когда он впервые увидел ее в казино города Эйхен. Наверное, потому, что он знал, что смотрит на нее в последний раз, Луис послал ей воздушный поцелуй, прижав два пальца к губам и потом выбросив вперед руку.

«Ради всего, что минуло, того чего мне не придется вытерпеть снова. Ты была очаровательной ведьмой, Джасмин, прекрасной, безумной и раковой».

Разбирая свои бумаги, Луис взглянул на часы. Оставалось менее пяти минут.

Джасмин делала вид, что слушает только Луиса. Но поскольку речь для него написала она сама, то ее больше интересовала реакция аудитории. Навыки Луиса как оратора не вызывали сомнений. Он обладал неотразимым магнетизмом. Он напоминал редкую вазу или сосуд, которые выглядели красиво, но были бесполезными, если их не заполнить. По мере того как речь Луиса становилась все более страстной, Джасмин размышляла о том, как хорошо она наполнила этого пустого, симпатичного мужчину.

Позже Джасмин очень живо вспоминала этот момент. Луис простер одну руку в сторону аудитории, пальцы другой руки впились в трибуну. Голова подалась вперед, глаза сверкали правдой и убежденностью. Но тут рванула заложенная в карниз бомба, и как будто сам гнев Божий обрушился на всех, кто находился внизу.

Когда подсчитали все жертвы, то оказалось, что погибло пятьдесят семь человек. Все сходились на том, что просто чудом не пострадало больше. Некоторые погибли мгновенно, включая Луиса Джабара, Набила Туфайли и некоторых «ответственных» в первом ряду. Другие умерли не сразу, кашляли и истекали кровью, находясь под обломками. Когда появились первые фотографии кровавого побоища, люди просто ужасались, как внутреннюю часть собора разнесло на две части, будто каким-то сверхъестественным мечом. Те, кто сидел с правой стороны, возносили безмолвные молитвы благодарения.

Трагедий в Бейруте стала сенсацией во всем мире. И одна фотография символизировала весь ужас: вдова возможного нового президента Джасмин Джабар поднимает из-под обломков тело своего мужа, голова отброшена назад, лицо искажено горем.

Полиция провела быстрое и успешное расследование. Слухи об утечке газа были тут же отброшены. Инспектор Хамзе торжественно заявил, что это политическое убийство. Бомба была заложена прямо над трибуной проповедника. Единственной целью мог быть только Луис Джабар. Хамзе заверил международную прессу, что злоумышленники будут найдены и наказаны.

Но это оказалось только началом. Взбешенная жестоким убийством своего лидера, маронитская молодежь начала буйствовать в арабских кварталах, бить стекла, грабить, вытаскивать из магазинов продавцов и избивать их. Мусульмане ответили тем же, и скоро по всему городу пошла трескотня выстрелов из автоматического оружия. А поскольку большинство заимов погибли, постольку оказалось невозможным восстановить порядок. Понукаемый Национальной ассамблеей, президент, полномочия которого скоро истекали, объявил о введении чрезвычайного положения и наводнил улицы бригадами национальной полиции, руководство которой тут же объявило о введении комендантского часа.

Кате сообщили о трагедии через несколько минут после того, как она произошла, но ей удалось увидеть Джасмин в больнице только поздно вечером. Когда она наконец добилась с ней встречи, Джасмин отвернулась от нее.

– Вы могли бы нам помочь, Катя, – сказала она. – Вам бы следовало поддержать нашу семью и публично выступить на стороне Луиса. Господи Боже, что свалилось на нашу семью! Сначала Арманд, потом похищение Клео, теперь убийство Луиса. Пожалуйста, Катя, не говорите мне ни слова. Если бы только вы послушались нашего совета, были бы с нами заодно в том, чтобы отделаться от этого проклятого казино! А вместо этого враги Арманда превратились в ваших врагов, а кончилось тем, что расплачиваемся мы, а не вы!

Катя пыталась что-то сказать, но не в свою защиту, а пару слов в утешение. Но потерянное, озлобленное выражение лица Джасмин дало ей понять, что она пришла слишком поздно и может сообщить слишком мало.

Несмотря на комендантский час, насилие продолжалось в Бейруте в течение нескольких следующих дней, пока враждующие стороны не выдохлись или не были арестованы полицией и посажены в тюрьмы. Лето, которое расцвело такими надеждами, поблекло и побежало к своему завершению.

Катя закрыла «Казино де Парадиз». Активность за игровыми столами практически замерла, а ресторан «Синяя птица» закрылся на ремонт. Во всем городе сложилось аналогичное положение. Закрылись рестораны, ночные клубы, отменялись спектакли, обслуживающий персонал увольнялся. На набережной и в других местах торговцы сидели возле своих пустых магазинов, витрины которых были залеплены объявлениями об огромном снижении цен. Отдельные охотники за дешевизной делали покупки из чувства мести. Кате представлялось, что город, даже вся страна затаила дыхание. Никто не осмеливался признаться, но всех больше всего пугало то, что со смертью Луиса Бейрут поплыл по течению, опасался дальнейшего развития событий. Традиционные авторитеты, зуамы, к которым могли обратиться рядовые люди в поисках помощи и справедливости, погибли под обломками.

Большинство бейрутцев совершенно забыли о похищении Клео. Но об этом не забыла Катя. Она ждала со дня на день, что получит хоть какую-нибудь весточку. Звонила Пьеру, но не заставала его ни в банке, ни дома. Когда она отправилась на виллу, то ее не пустили даже во входные ворота. От Джасмин никакой помощи не поступило. Она была в трауре, занята приготовлениями к похоронам мужа. Ходили слухи, что погребение откладывается, потому что правительство боялось, что публичные похороны могут опять спровоцировать насилие.

Но Катя не сдавалась. Она каждый день звонила инспектору Хамзе, требуя от него сведений о ходе расследования дела Клео. Она посылала на дом Пьера телеграммы, подкупила управляющего его клуба, чтобы тот позвонил ей, когда там покажется Пьер. Но, казалось, что Пьер исчез с лица земли, пока однажды вечером, когда она вяло тыкала вилкой в блюдо своего ужина, в комнату не влетел Балтазар.

– Месье Фремонт, – выпалил он. – Он здесь… Осунувшийся, с дикими глазами, Пьер протиснулся мимо Балтазара.

– Вы слышали? – спросил он.

– Слышали что? Пьер, что стряслось?

– Меньше часа назад мне позвонил мужчина, который утверждал, что Клео находится у него. Он сказал, что отпустит ее, привезет домой, сюда…

Пьер дико озирался по сторонам, как будто ждал, что Клео в любой момент предстанет перед ним собственной персоной.

– Мне об этом ничего не известно. Расскажите мне подробно, что произошло.

Пьер проглотил большую дозу бренди и передал ей существо короткого разговора.

– Голоса я не узнал. Он сказал только, что Клео освободят и что я должен ждать ее здесь, у вас.

– Не понимаю, – удивилась Катя. – Мне никто не звонил.

– Должны были звонить, – настаивал он на своем. – Может быть, к телефону подходил один из слуг…

– Я была дома весь день. Повторяю вам: я не получала никакого такого известия.

– Они отпустят Клео! – вскричал Пьер с отчаянной убежденностью человека, пытающегося ухватиться за то, что почитал за чудо.

– Сообщили ли вы об этом в полицию?

– Нет! – крикнул он. – Он сказал, что убьет ее, если увидит полицейских.

Зазвонил телефон. Глаза Пьера уставились на Катю, которая, поколебавшись, подняла трубку.

– Посмотрите на дорогу перед вашим домом. Говорили очень холодным тоном. Кате показалось, что голос долетал из склепа. Катя сделала глубокий вдох.

– Сказали, на улице. На дороге, – прошептала она дрожащим голосом.

Пьер тут же бросился из комнаты, прежде чем его кто-либо смог остановить.

– Пьер! – крикнула Катя. – Это может быть ловушкой!

Она кинулась вслед за ним, выбежала на подъездную дорожку. За чугунными воротами, освещенными мертвенно-бледным светом луны, она увидела длинную фигуру, стоявшую посередине дороги. Вместе с Пьером Катя распахнула створки ворот и, спотыкаясь, выскочила на асфальтовое покрытие. То, что открылось их глазам, заставило их содрогнуться. Увиденная ими фигура и была Клео, которая стояла как вкопанная, вытянув вперед руки, держа перед собой большое туалетное зеркало.

– Клео… – прошептал Пьер.

Он успел сделать к ней два шага, прежде чем Клео повернула голову. Пьер отшатнулся. Катя впилась глазами в лицо Клео… вернее, в то, что стало с этим лицом. Под каждым глазом пролегли два длинных шрама. Они протянулись по щекам, надо ртом, к скулам. Много мелких порезов, покрытых запекшейся кровью, разрисовали ее нос и лоб. Варварское увечье было сделано так продуманно, что Катя поняла: никакие пластические операции не вернут былой красоты, уничтоженной ножом.

– Они дали мне зеркало, чтобы я могла взглянуть на себя, – хрипло выдохнула Клео. – Я рассказала им все, но они меня все равно изувечили. Пьер, пожалуйста, помоги мне, спаси меня.

Клео шагнула вперед негнущимися, как у манекена, ногами, протянула руки к Пьеру. Он вновь отшатнулся от нее.

Клео замерла. Ее обезображенные губы задрожали, вечерний воздух разорвал дикий вопль, который с ветром отлетел в горы. Катю сотрясли рыдания. Зло и мерзость, выступившие из-за прекрасного фасада Бейрута, болезненно подействовали на нее.

Майкл прохаживался вокруг кровати, на которой возлежала Джасмин, обнажив свои роскошные телеса. Он присел на диван напротив кровати и закурил сигарету. Она перекатилась на бок. Ее голос звучал низко, с возбужденных губ слетали слова.

– Наконец мы добились всего того, чего хотели. Луис мертв, а вместе с ним и зуамы. Город в состоянии хаоса, и скоро ты станешь президентом Ливана. – Джасмин провела ноготком пальца по ступне Майкла. – И мы соединимся.

Да, подумал Майкл. Это входило составной частью в сделку. И эту часть уговора он собирался сдержать, потому что Джасмин была фатальной женщиной. Она заподозрила за много месяцев вперед, что Туфайли сочтет недопустимым ее влияние на Луиса. Поэтому она разработала план, чтобы устранить и его, и Луиса. В первом случае она уничтожала угрозу себе, во втором – человека, которого презирала, но который все равно превратится в национальное божество для поклонения, уважение и мистическое отношение к которому неизбежно перейдет и на вдову, а уж она придаст законность кандидату, который появится, чтобы занять место мужа.

«Однако, – размышлял Майкл, – она бы не смогла сделать это без меня».

Джасмин разработала превосходный план, но она не могла точно знать, когда нанести удар. Ирония заключалась в том, что именно страсть Набила Туфайли к мальчикам позволила решить эту проблему. Майкл отправился к двум старикам на площадь Мучеников, которые покупали и продавали детей. Он попросил их найти особых двух мальчиков, которые бы очень увлекли Туфайли. Таких мальчиков доставили в Бейрут, обмыли, одели, откормили, объяснили, что от них хотят. Им так вбили в голову поучения, что они могли повторить их даже во сне. Им обещали, что после выполнения этого задания их отправят в дома стариков, похотливость которых ослабла, где они будут выполнять роль, скорее, приживал и помощников, нежели украшения для спальни.

Эти мальчики стали для Майкла глазами и ушами, следившими за Туфайли на его вилле. Поскольку Туфайли за пределами спальни не замечал их существования, он не принимал никаких предосторожностей в их присутствии. Он гремел во весь голос во время совещаний с заимами и, хотя он блаженно не ведал об этом, разговаривал во сне. Постепенно Майкл узнал обо всех деталях ультиматума Туфайли Луису, как должна была бы умереть Джасмин, где и когда.

Самая сложная часть операции наступила в конце. Майкл и Джасмин не могли начать действовать, пока бомба не была заложена в соборе святой Софии. Убийца, который действовал по указанию Туфайли, заложил бомбу всего за день до выступления Луиса. Указаний Майкла ждали его собственные эксперты – два палестинца, прошедшие выучку в северокорейской школе терроризма. Ему удалось провести их в собор за каких-нибудь шесть часов до собрания. У палестинцев оказалось как раз впритык времени на то, чтобы нейтрализовать бомбу, предназначавшуюся для убийства Джасмин, и заменить ее своим собственным взрывным устройством, достаточно мощным, чтобы уничтожить все в радиусе сорок футов, но недостаточным, чтобы разрушить весь собор.

Палестинцы поработали отлично, думал Майкл. Их надо не упускать из вида, они пригодятся для каких-нибудь новых дел… несомненно, понадобятся.

– Как мы поступим с Катей? Думаю, что проще всего будет аннулировать ее бумаги и вышвырнуть ее из страны.

Джасмин скользнула своей рукой по его ноге.

– Самый легкий – это верно, но не самый полезный.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не считаешь ли ты, что Катя ухватится за возможность помочь обезумевшей от горя вдове, не говоря уже о том, что она считает эту вдову своим другом, если одновременно она сочтет, что приносит Ливану большое благо?

Глаза Майкла расширились.

– Уж не думаешь ли ты?..

– Да, конечно, думаю, – прошептала Джасмин. – Когда мы ей сообщим, что ты выставляешь свою кандидатуру на должность президента, она поймет, что надо продать казино, чтобы оплатить расходы по предвыборной кампании. С ее точки зрения, о чем же здесь думать? По своей наивности она сочтет, что помогает избрать «нужного человека», посадить его в президентский дворец. К тому же появится достаточно денег, чтобы распутать эту кутерьму в «Мэритайм континентале».

– Такие громадные деньги, – тихо произнес Майкл. – Кажется, стыд и позор…

– Мне следовало бы сказать, что Катя сочтет, что останутся какие-то деньги, – поправилась Джасмин. – Я позабочусь о том, чтобы Шариф Удай не выкладывал ей всего, что причитается, перевел бы ровно столько, сколько нужно для тебя. Остальное, по соглашению, поступит после выборов.

– А Катя может и не дожить, чтобы узнать их результаты. Но в таком случае, кому перейдет имущество?

– Единственными другими держателями акций являемся мы с Пьером, правда, нам известно, как скверно вел себя этот мальчишка Пьер. Думаю, что он не сможет правильно распорядиться своей долей, правда?

Майкл улыбнулся, но по его коже поползли мурашки. Началось с того, что из-за Александра возникла проблема. Потом в проблему превратился Арманд с его контролем над казино и огромным влиянием в Бейруте. Уже тогда Джасмин поняла, что если она хочет подвести Майкла к президентскому креслу, то надо разделаться с Армандом.

И с ним разделались.

Был также Дэвид Кэбот… дело с картами в казино, которое она провернула через ничего не подозревавшего Шульмана… потом Клео… Луис и Туфайли.

Майкл потушил сигарету, откинулся назад. Джасмин обвилась вокруг него.

– Это будет очень просто, – произнесла она низким, гортанным голосом. – Всем наплевать на Катю Мейзер. Когда ее не станет, над ней просто сомкнутся воды.

Похороны Луиса Джабара и зуамов напоминали военную процессию. Полиция оцепила весь маршрут шествия, а грузовики с солдатами были расставлены в стратегических пунктах города. Весь город затаил дыхание в ожидании новых вспышек насилия. Но стало похоже, что враждующие стороны, во всяком случае на этот день, в память о погибших отбросили свои разногласия.

У могилы Катя стояла рядом с Джасмин, смотрела, как проходили вереницей министры правительства, члены дипломатического корпуса и представители международных компаний, выражая свои соболезнования.

На взгляд Кати, Джасмин несла траур с достоинством и тактом: Пропала холодная сдержанность, которую она проявляла до сих пор, появилась задумчивая грусть. На какое-то мгновение Катя почувствовала неловкость, когда увидела Джасмин одну у нее дома. Потом обе женщины горячо обнялись.

– Я очень сожалею о том дне, – извинилась Джасмин. – Я вела себя как настоящая ведьма. Вы ничем не виноваты в том, что случилось с Луисом.

– Имеются ли у полиции соображения о том, кто это устроил?

Джасмин пожала плечами:

– Они подозревают палестинцев. Неприятности идут из их кварталов, от их безумной политики и слепой ненависти. Как можно сладить с такими бузотерами, которые винят в своих бедах кого угодно, только не себя?

– Думаю, когда у человека ничего нет, то и терять ему нечего.

– Ах, Катя! Бейрут – это ужасная загадка. Я спрашиваю себя снова и снова: кому надо было убивать Луиса? Кто может преследовать эту цель? Самое ужасное то, что я не нахожу ответа. Луис не был блистательным человеком. Но он любил эту страну, знал ее нужды. Катя, понимаю, что и для вас это тоже ужасно, – продолжала Джасмин. – Если бы дело обстояло иначе, я бы не стала и заводить разговор об этом. Но этот город – да и вся страна – находится на грани катастрофы. Случившееся с Луисом служит предупреждением для всех нас. Только что я сказала, что он любил свою страну и знал ее нужды. Ну что же, я знаю еще одного человека, который придерживается таких же взглядов. Думаю, что он может выставить свою кандидатуру в президенты вместо Луиса. – Она помолчала. – Майкл Саиди.

Катя побледнела. Вот и убийца вроде Майкла станет во главе государства… Джасмин улыбнулась:

– Знала, что вы удивитесь.

– Не думала, что у Майкла могут быть политические амбиции, – выдавила из себя Катя, подыскивая форму выражения правды для Джасмин.

– У него их и не было. Но страна вопиет о сильном, порядочном человеке. О патриоте.

Катя чуть не задохнулась. Ей надо сейчас же сказать Джасмин правду!

– Вспомните, чему вас учили в школе, Катя, – продолжала свою мысль Джасмин. – Природа не терпит пустоты. Если мы не выберем замену Луису, тогда это сделают семьи зуамов. Неужели вы хотите Для Ливана такой судьбы?

– Что вы, конечно, нет.

Катю подмывало раскрыть тайное прошлое Майкла, но она не находила слов.

– Почему вы мне обо всем этом говорите? – поспешно спросила она.

– Потому что мне нужна ваша поддержка. В финансовых сундуках Луиса почти ничего не осталось, и смею вас заверить, что семьи зуамов не станут сидеть сложа руки. У Майкла будут соперники. Уверена, что он их победит, но только в том случае, если получит необходимую финансовую поддержку.

– Это будет означать реализацию планов продажи казино, – заметила Катя. – Других путей получить деньги нет.

– В конечном счете решение за вами, Катя, – отозвалась Джасмин. – Теперь как и прежде. Но речь идет не только о деньгах. И вы являетесь составной частью Ливана. Я сделаю для Майкла все, что смогу. Остальное на ваше усмотрение. Но, пожалуйста, не затягивайте свое решение. Потому что другие делать этого не станут.

В этот момент Катя отчетливо поняла, что ей надо делать. В голову ей пришла опасная мысль. Все будет зависеть от точного выбора времени. Второй случай не представится. И она начала объяснять Джасмин, что она имеет в виду.

На следующий день Джасмин Джабар связалась с главными редакторами бейрутских газет и пригласила их на встречу в гостинице «Сент-Джордж». Все явились, будучи заинтригованными.

– С ужасами надо покончить, – заявила вдова звонким голосом, четко донесшимся до ушей слушателей. – За это заплатили кровью и самими жизнями. Я говорю – говорит весь Ливан – довольно.

Горячо развивая эту тему, Джасмин обрисовала необходимость поиска исключительной личности, которая стала бы у кормила будущего страны. И тут из-за занавеса вышел Майкл Саиди. Сначала воцарилась мертвая тишина. Затем Джасмин взяла его руку и подняла ее вверх.

– Дамы и господа, – заявила она прерывающимся от волнения голосом. – Представляю вам следующего президента Ливанской республики!

Потом, как завзятый волшебник, который интригует аудиторию, Джасмин увела Майкла со сцены со словами, что на следующий день состоится большая пресс-конференция.

Пьер бессмысленно улыбался, наблюдая, как Майкл Саиди примеряет мантию кандидата в президенты. Он превратился в тень прежнего Пьера, страшно похудел. Теперь его тошнило от пищи, которая когда-то была для него всепоглощающей страстью. На шее кожа повисла складками, глаза ввалились, покраснели, под ними выступили синяки. Они выражали постоянную, тупую боль. Но, по крайней мере, теперь он понял великий замысел Джасмин, и каким он был круглым дураком, как ловко объегорила его Джасмин. С того самого страшного момента перед домом Кати мир Пьера сузился до размеров больничной палаты. Он жил и спал в комнатке рядом с палатой Клео, а домой ходил только помыться и сменить одежду. Никакие уговоры на него не действовали, даже честные высказывания хирургов по пластическим операциям и других специалистов, приглашенных из Соединенных Штатов, которые констатировали, что никакая медицина мира не вернет Клео ее былую красу. Путем большого числа операций в течение длительного времени шрамы можно будет сделать менее заметными, но они сохранятся.

Большинство ночей Пьер проводил за тем, что смотрел на спящую Клео. Он гладил ее руку от локтя до пальцев, чтобы успокоить ее, дать ей понять, что она не одна, притрагивался к тугим повязкам на запястьях. На второй день своего пребывания в больнице она разбила стакан для воды. Пьер еле успел схватить ее за руку – она собиралась перерезать себе осколком вену.

Большую часть дня Пьер просиживал у кровати Клео. Доктора не хотели, чтобы она разговаривала, двигала мышцами лица, давали ей большие дозы успокоительного. Но Пьер все равно разговаривал с ней, убежденный, что она его слышит. Теперь ужасный вид ее лица больше его не отталкивал. От так долго и пристально рассматривал это лицо, что в его память врезались мельчайшие изломы и извилины. Он думал, что оно по-прежнему остается таким прекрасным, что когда он сказал ей, что любит ее, то эти слова в первый раз были произнесены не из-за страха, что она бросит его, а из чувства подлинной любви.

Проходили дни, и Пьер начал осознавать, что теперь Клео действительно будет его навеки. С момента встречи с ней его терзала мучительная мысль, что однажды она уйдет из его жизни. Теперь это опасение пропало. Весь мир представлялся ему таким же жестоким и изменчивым, как и сама Клео. Он боготворил красоту и юность, но отворачивался от таких богов и богинь, когда судьба поражала их. Нет, мир больше не станет ласкать ее. Наоборот, он от нее отвернется, заставит ее двигаться в тени весь остаток своей жизни.

«И именно поэтому она станет навсегда моей, – мечтательно раздумывал Пьер. – Я единственный человек, который будет всегда любить ее, как прежде. Я никогда не брошу ее, и она никогда от меня не уйдет. Она утратила свою власть надо мной».

Теперь он знал виновника. Сначала Пьер не желал для Джасмин ничего, кроме самой страшной смерти. Но даже в припадке гнева он отдавал себе отчет в том, почему они пошли на такой отвратительный поступок. Джасмин никогда ему не доверяла. Джасмин, которая осталась в живых, никогда и ничего не пускала на самотек. Особенно в таком случае, когда Катерина Мейзер могла бы вытянуть из Пьера правду относительно случившегося с ее отцом. Поэтому она организовала похищение Клео, которую пытали и, таким образом, выведали, что ей известно о том, как близок он был к тому, чтобы сломаться.

В конечном счете выбора никакого не было, печально раздумывал Пьер. Красоту Клео надо было принести в жертву с тем, чтобы он, Пьер, понял, что люди, которые могут увечить, способны устранить Клео навсегда.

Да, конечно, тайны находятся в надежных руках тех, кто понимает их ценность, кто заплатил за них, как это всегда и делается. Но теперь они больше не тронут Клео. Теперь она принадлежит ему навечно.

В монастыре ордена Третьего Креста в опочивальне аббата удобно расположились Арманд Фремонт и сам аббат. Вчера Арманд был просто оглушен выступлением Джасмин по радио. Его еще больше ошеломило то, что он услышал, когда Катя набралась духу и в тот же вечер примчалась в монастырь, рассказав ему о том, что намеревается сделать.

– Безумие! – прогремел Арманд. – Я не позволю тебе так рисковать!

– У нас нет выбора! – возбужденно возразила Катя. – Такой случай второй раз нам не представится.

Они спорили часами. Но Арманд не смог придумать лучшего варианта. В конце концов он сдался. С участием аббата, который выступал в роли адвоката дьявола, они отработали детали.

– Любовь моя, будь очень, очень осторожной, – умолял Арманд Катю, когда она собралась уходить.

– Можешь не сомневаться, – ответила она, крепко целуя его. – Потому что, куда бы я ни отправлялась, мысленно ты всегда со мной рядом.

Арманд стряхнул с себя мечтательное настроение и все свое внимание обратил на аббата.

– Сомнений нет, – заявил аббат с большой убежденностью в голосе. – Центральной фигурой бизнеса с опиумом в долине Бекаа является Майкл Саиди. – Жестом он указал на двух монахов, которые стояли рядом с ним. – Послушайте, что они скажут.

Первый монах рассказал о фермерах, с которыми он встречался во время своего пребывания в Бекаа, как после ужина и нескольких стаканов араки поздним вечером они рассказали ему о липком цветке, о ядовитой жиже, которую из них извлекали, сколько им за это платят и кто конкретно платит.

Второй монах, который совершал богослужения у рыбаков и портовых грузчиков в доках, рассказал о больших партиях оружия, которые круглосуточно разгружали с торговых судов, ходивших под дюжиной различных флагов. Он упомянул крупные суммы денег, переходившие из рук в руки, которые, по словам докеров, в конце концов оседали в карманах темной личности, молодого безжалостного убийцы, чье имя они не решались произнести вслух.

– Как же получилось, что я не знал обо всем этом? – удивился Арманд.

Он не испытывал ни отвращения, ни гнева. Сердце его наполнилось раскаянием.

– Этот человек изворотлив и коварен, как змея, – ответил аббат. – Он до поры скрывает свои амбиции и гордыню, действует тайком, исподтишка, пока…

– Пока достаточно не окрепнет, чтобы заявить о себе открыто! – прошептал Арманд. – Тогда он узаконит свой статус, воспользуется хаосом, который сам же посеял, использует созданные им же средства принуждения, чтобы заставить замолчать, чтобы уничтожить любых своих противников…

– О Господи!

Догадка осенила Арманда. Джасмин…

Да, это должна быть она! До сих пор он был убежден, что речь идет о мужчине как о дирижере, остававшемся в тени. Ему ни разу в голову не пришла мысль, что таким дирижером может быть женщина.

Джасмин, которая использовала, а потом угробила своего мужа Луиса. Которая организовала убийство своих противников – зуамов. Которая подкосила своего сообщника Пьера. И все это ради того, чтобы расчистить место для своего избранника Майкла Саиди, готовя его к тому дню, когда он выйдет на свет.

Арманд медленно повернулся к аббату, в его глазах отражался страх.

– Катя… – прошептал он. – Катя с ними одна Арманд слышал, как в полночь звонили монастырские колокола. Пресс-конференция была назначена на восемь часов утра. Уже не оставалось времени предупредить Катю. Арманд не мог узнать, насколько близко подобралась к Кате Джасмин. Вполне могло быть, что обе женщины отрабатывали детали предстоящего объявления. Если какой-то монах направлялся к Кате и его заметила Джасмин…

– Теперь это в руках Господа, – спокойно произнес аббат, как бы читая мысли Арманда. – Нам остается лишь положиться на свою веру.

 

ГЛАВА 25

Национальный клуб прессы в Бейруте представлял собой импозантное здание в стиле ампир, расположенное в центре города.

– Это своего рода любимое место «водопоя» – получения информации – для всех репортеров, работающих на Ближнем Востоке, – образно объяснила Джасмин Кате. – Вам пришла блестящая мысль воспользоваться им. После того что я дала им в качестве затравки в гостинице «Сент-Джордж», нам гарантировано международное освещение событий.

Катя молчаливо согласилась, но по причинам, о которых не подозревала Джасмин. Она ничего не сказала Джасмин о Майкле, не поделилась с ней своими намерениями. Кате было это неприятно, но в игре были сделаны высокие ставки, и надо было проявлять максимальную осторожность. Она знала, что планы Джасмин будут сметены, но надеялась, что позже, когда она все объяснит Джасмин, та поймет.

Что же касается выбора клуба прессы, то Катя полагала, что он идеально отвечает ее намерениям. Он расположен на противоположной от президентского дворца стороне улицы, что, по ее мнению, придавало всему этому делу ироничный привкус.

Уже в семь часов утра основной зал с сотней кресел и просторной сценой для президиума был до отказа забит репортерами, кино– и звукооператорами. За несколько минут до начала пресс-конференции Катя установила на столе против сцены проектор для показа слайдов. Когда Джасмин спросила ее об этом, Катя ответила:

– Сюрприз.

Точно в восемь часов на сцену поднялся Майкл Саиди, одетый в сшитый по заказу синий костюм, красный с белым галстук. В толпе раздались возгласы «ш-ш-ш», когда он начал говорить.

– Друзья мои, – обратился к присутствующим Майкл. – Я пришел сегодня сюда на встречу с вами потому, что наша страна оказалась на грани хаоса. Внутренняя вражда грозит поднять брата на брата. Нельзя допустить, чтобы это случилось. В последние дни Ливан лишился многих хороших и справедливых людей. Некоторых, как наш любимый Джабар, невозможно заменить. Несмотря на это, их дело должно продолжаться. Именно с этой целью я смиренно выставляю свою кандидатуру на выборы в президенты нашей великой страны!

Началось настоящее столпотворение, когда журналисты бросились задавать вопросы. Майкл умело справлялся с толпой, подождал пока уляжется шум, потом начал отвечать на вопросы в первую очередь наиболее влиятельных репортеров.

В течение получаса Катя наблюдала за этой шарадой с намеками и недомолвками. Майкл поднял руки, прося тишины.

– А теперь я хочу представить вам двоих людей, которые убедили меня пойти на этот шаг и без чьей поддержки сделать это было бы невозможно.

Жестом Майкл указал на первый ряд. Первой поднялась со своего места Джасмин и подошла к сцене. Катя подождала, потом с громко бьющимся сердцем последовала за Джасмин. Она встала рядом с ней, изо всех сил старалась улыбаться, слушая объяснения Джасмин, почему та решила поддержать Майкла Саиди. Когда наступил ее черед, Катя наклонилась к микрофону и сказала:

– Иногда, как мы все хорошо знаем, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Катя не обращала внимания на озадаченные взгляды присутствующих и, минуя Майкла, подошла к проектору. Она нажала на кнопку, и на стене появилось гигантское изображение Майкла.

– Вот человек, которого мы знаем под именем Майкла Саиди, – звонко объяснила она, обращаясь в зал.

Катя нажала на другую кнопку, и на стене рядом с первым появилось изображение другого слайда, сделанного с фотографии любовника Прюденс Темплтон, которую она сняла исподтишка несколько лет назад на площади Вашингтона. Изображение того Же самого человека!

– А это Майкл Сэмсон, растратчик и убийца! И там и здесь, дамы и господа, вы видите одного и того же человека.

На мгновение воцарилась могильная тишина. Катя наблюдала, как сотни глаз всматриваются в оба слайда. Потом многие перевели взгляд на самого Майкла.

– Это идиотизм!

Катя резко повернулась в сторону Майкла. Лицо его смертельно побледнело, он лихорадочно пытался восстановить самообладание.

– Это не идиотизм, – крикнула Катя в микрофон, – а сущая правда!

Майкл попытался обратиться к аудитории:

– Тут явно какое-то недоразумение…

– Никакого недоразумения тут нет!

Головы повернулись в сторону говорившего в конце зала. Журналисты так и ахнули, увидев Арманда Фремонта, который с большим трудом шел в сопровождении Салима к сцене.

– Этого не может быть! – завопил Майкл. – Вы мертвы!

– Как вам этого хотелось и как вы запланировали? Как видите, убить меня не так-то просто.

Арманд продолжал говорить, неизменно приближаясь к Майклу.

– Скажите мне, – требовательно произнес Арманд, – почему вы обокрали банк «Мэритайм континентал» и таким образом использовали Прюденс Темплтон?

Майкл подался вперед на трибуне, приняв вызывающую позу.

– Не знаю, о чем вы говорите! Вы безумец!

– Это входило частью в великий замысел, не так ли? Преступный заговор, состряпанный вами… – Он сделал паузу. – И вашей сообщницей.

Арманд выбросил вперед руку, указывая пальцем на Джасмин. Стоявшая рядом с ней Катя ужаснулась. И тут же заметила издевательскую улыбку на губах Джасмин.

– Мой отец… – прошептала Катя. – Значит, к вам побежал Пьер, когда мой отец пригрозил разоблачить его! Вы подстроили ему смертельное дорожное происшествие и потом распорядились прикончить английского банкира, когда Дэвид Кэбот вплотную приблизился к нему. Значит, вы, как был убежден Арманд, стояли за спиной Пьера, хотя Арманду и в голову не приходило, что за спиной может стоять не мужчина, а женщина.

Катя с таким всепоглощающим напряжением смотрела на Джасмин, что даже не заметила, что Майкл стал пятиться к краю трибуны.

– Это не все, – громко говорил между тем Арманд, оглядываясь по сторонам и видя, как лихорадочно записывают журналисты сказанное и увиденное в свои блокноты.

– К жульничеству Майкла Саиди двигала не только жажда денег… денег, которые он использовал, чтобы расширить империю торговли наркотиками и рабами…

Это разоблачение вызвало взрыв громкого негодования среди журналистов.

– Несомненно, он и Джасмин считали, что если вызовут хаос в «Мэритайм континентале», то я брошусь на помощь этой компании. Единственный способ достать такое количество денег заключался в продаже казино. А кто бы от этого выиграл? Пьер Фремонт, сам растратчик!

Репортеры с жадностью ловили каждое слово.

– Но я не счел, что он может быть сообщником. Поэтому осталась только Джасмин.

Джасмин откинула голову назад и нагло рассмеялась:

– Все это пустые выдумки. У тебя нет доказательств. Ты меня не притянешь.

– Майкл! – рявкнул Арманд.

Катя повернулась и увидела, как Майкл нырнул за сцену.

– Повсюду расставлены полицейские! – кричал Арманд. – Вам не уйти!

В это мгновение раздался резкий хлопок, несомненно выстрел из пистолета.

Траур в Бейруте принимает разные формы, но никогда не отвлекает население от трудовой и иной деятельности. Родственники и близкие друзья перебитых зуамов не пропустили ни одного момента из разыгравшегося в клубе прессы спектакля. Через час начались собрания, которые продолжались весь день. Верны или неверны были разоблачения в отношении Майкла Саиди – неважно. Суть состояла в том, что политически он стал конченым человеком. А с ним вместе и Джасмин Фремонт. Ее обличье вдовы потускнело. За сладким чаем марки «Чивас ригал» и за сигаретами было достигнуто общее согласие относительно нового лидера.

Новое поколение зуамов вздохнуло с облегчением. Теперь они заявят свои права на страну. Покончат с анархией, и как только новый кандидат объявит о своих намерениях, в стране восстановится спокойствие.

Произойдут большие перемены и все останется по-старому… Так оно и должно быть.

– Как ему удалось улизнуть, черт возьми? – возмущался Арманд.

Незадачливый начальник полицейских сил Бейрута заерзал на стуле. Он совершенно не знал, что сказать человеку, которого всего несколько часов назад считали умершим и похороненным и который вдруг появился у него в дверях живой. То, что рассказывал Фремонт, тоже звучало невероятно, но поскольку шеф полиции великолепно знал, как делаются дела в Бейруте, то он очень внимательно выслушал и точно выполнил указания Фремонта.

Если ему удалось воскреснуть из мертвых, то что же говорить о других вещах, на которые он способен? Шеф гадал об этом и незаметно осенял себя крестом, чтобы отогнать дьявола.

– Я без лишней огласки принял к исполнению ваши предложения, – оправдывался он. – Все выходы перекрыли. Никто не мог предположить, что месье Саиди вооружен.

– Или что ваши люди не способны стрелять с близкого расстояния! – подзадорил Арманд.

Арманд опустился на мягкие подушки кожаного дивана в канцелярии клуба прессы. Ему казалось, что его правый бок пылает, кожа стала липкой, а голова раскалывалась.

– Достаточно, – резко бросила Катя. – Оставьте нас наедине.

Полицейские чиновники колебались, потом вышли вереницей. Катя подошла к Арманду и подала ему стакан ледяной воды.

– Они найдут его, – сказала она ободряюще. – Его фотографии передают по всем телевизионным каналам. Он не уйдет!

– Он может улизнуть и улизнет! Не преуменьшай способности этого человека.

– Если бы только Джасмин сказала нам кое-что! – расстроенно произнесла Катя.

– Она не вымолвит ни слова.

Джасмин была задержана полицией, но отказалась что-либо говорить. Она дьявольски хорошо знала, думала Катя, что еще неизвестно, кому поверят – Арманду или ей. Обвинения могли бросить на нее большую тень, но у Арманда не было доказательств, чтобы добить ее. Полиция может держать ее под арестом только до тех пор, пока не появится ее адвокат и не потребует, чтобы ей либо предъявили обвинения, либо освободили.

– Существует только один человек, который знает, куда скрылся Майкл, – медленно произнесла Катя.

Когда она назвала имя, Арманд кивнул:

– Вполне вероятно.

– В нем наша единственная надежда, – продолжала Катя.

– Но сначала мы должны сделать что-то иное, – заметил Арманд.

Печаль в его глазах подсказала Кате, что именно он имел в виду.

– Разве это нужно, Арманд? После всего, что произошло, разве нужно тебе доделывать все это?

– Особенно после всего, что произошло, – Арманд с нежностью смотрел на нее. – Все кончено, Катя. Что бы мы ни сделали, это не вернет былого.

– Это в высшей степени странно, месье Фремонт, – говорил Шариф Удай. Его маленькие черные глазки не моргая смотрели на Катю и Арманда.

– Ничего подобного, если вы действительно хотите приобрести «Казино де Парадиз», – возразил Арманд.

Хотя время уже клонилось к полудню, представитель султана Брунея был закутан в большую кипу шелка в форме традиционной одежды, которая закрывала все, включая ступни ног. Его окружали лондонские адвокаты, которые оказывали содействие в качестве брокеров при покупке «Казино де Парадиз».

– А как же миссис Джабар? – поинтересовался Удай.

– При сложившейся ситуации ее присутствие не требуется, – ответил Арманд напрямик.

У Удая не было в этом деле полной уверенности, так как вопрос оставался спорным. Он много часов подряд пытался связаться с Джасмин. Ему стало известно, что из участка ее освободили, но ни в одной из ее двух квартир связаться с ней по телефону он не смог.

– Может быть, стоит подождать, – предложил Удай. – В конце концов…

– И возможно, ваш повелитель серьезно не заинтересован в покупке казино, – с иронией заметил Арманд. – Бумаги все в порядке. Ваши люди находятся здесь. Мы быстро можем покончить с этим, если вы того пожелаете.

Умные глаза Удая внимательно изучали человека, который восстал из мертвых. Как только Удай снова увидел Арманда Фремонта живым, он окончательно решил, что сделка о продаже никогда не состоится. Как по мановению руки Арманд превратился в легенду. Он теперь либо сам возьмет власть в свои руки, либо будет играть роль вершителя судеб страны. Несмотря на это, он отрекался от таких перспектив.

Удай почувствовал себя неловко в такой ситуации, к тому же он высказал султану сомнения относительно целесообразности покупки. Но полученная инструкция не оставляла сомнений: заключать сделку как можно быстрее, если такая возможность все еще существует.

– Очень хорошо, месье Фремонт, – произнес Удай, пододвигая к собеседнику папку с документами.

Спустя сорок минут Арманду вручили последнюю подготовленную бумагу, на последней странице которой он и поставил свою подпись.

– «СБМ» превращается теперь в открытую компанию, – констатировал он.

Представитель султана тоже скрепил своей подписью эти документы.

– Его превосходительство соглашается приобрести имеющиеся акции по шестьдесят долларов за штуку. Деньги будут переведены немедленно.

В течение следующего получаса Арманд и Шариф Удай занимались запутанной бумажной волокитой.

Один из адвокатов поставил перед Армандом переносной телефон.

– Алло, Эмиль!

В трубке голос Эмиля звучал спокойно, как будто его нисколько не удивило намерение начать международный телефонный разговор с умершим.

– Деньги переведены по телеграфу на ваш счет.

– Спасибо. Вы знаете, что надо делать. Скоро я перезвоню вам.

Арманд поднялся, через стол обменялся с Удаем рукопожатием.

– Не жалеете, месье Фремонт? – спросил Удай между прочим.

– Нисколько, проживу и без этих денег.

– Здравствуй, Пьер! Можно войти?

Пьер часто заморгал. Он стоял в дверях своего дома, одетый в костюм-тройку, накрахмаленную белую сорочку с бледно-желтым галстуком и лакированные полуботинки, как будто собирался идти на работу. Он посмотрел мимо Кати на Арманда. Ни удивления, ни радости не отразилось в его осоловелых глазах. Пьер бессмысленно улыбнулся.

– Да… Да, конечно.

В элегантном доме стоял затхлый запах, закрытые ставни погрузили его в полумрак. Безмолвие заставило Катю содрогнуться.

– Могу я взглянуть на Клео? – спросила Катя. Пьер заколебался, затем провел ее до дверей спальни.

Эта комната была усеяна бликами вечернего солнца. Застекленные двери от пола до потолка были открыты в сад, повсюду стояли цветы. Клео спала, ее искалеченное лицо застыло на подушке в белой полотняной наволочке. Арманд побледнел и отвернулся.

– Как ты им позволил это сделать, Пьер? – прошептал он. – Майкл и Джасмин изуродовали бы Ливан так же, как они изувечили Клео.

Пьер протянул руку мимо Кати и осторожно затворил дверь. Он зашаркал обратно в полумрак, к креслу, вокруг которого валялись газеты, журналы и обертки от съестного.

Они миновали край стола, на котором стоял телефонный аппарат со снятой трубкой, из которой слышался гудок. Катя хотела было положить трубку.

– Не надо! – резко остановил ее Пьер. – Без конца звонят газетчики. Я боюсь, что они разбудят Клео.

Пьер опустился в кожаное кресло с высокой спинкой, глядя на Арманда и Катю, как будто собрался вершить суд.

– Так, вы все-таки вычислили его, – пробормотал он. – Знаете, я все видел по телевизору. Арманд, ты всегда отличался умом. Но вам не удастся поймать его.

– Поймаем, если вы нам поможете, – вмешалась Катя.

Пьер долго хранил молчание, уставившись в пространство. Изредка вздрагивали его ресницы, или краешек губ нервно подергивался.

– Все началось с вашего отца, – наконец произнес он. – Если бы не это, то вполне возможно, что вообще ничего бы не случилось.

Катя закрыла глаза.

– Мой отец…

– А может быть, из-за любви, – продолжал Пьер, как бы не слыша ее. – Да, думаю, любовь. Что-то такое, что ваш отец не мог до конца осознать. Видите ли, никто на всем свете не мог по-настоящему понять, что значила для меня Клео. Люди смотрели на меня и думали: «Вот, самые отпетые дураки – это старые глупцы». Но я делал все, что было в моих силах, чтобы обеспечить Клео счастье. Если бы нас оставили в покое, то все бы у нас сложилось прекрасно.

Голос Пьера смолк, и несколько минут он сидел, склонив набок голову, как это делают птицы, оставаясь недвижимыми. Потом неожиданно задал вопрос:

– Понимаете ли вы, Катя, что у меня не было иного выбора? Александр грозил отнять у меня все. Я не мог позволить ему сделать это. Поэтому я обратился к Джасмин, которая пообещала все уладить. Она связалась с виноторговцем и все устроила.

Катя вспомнила, что Арманд сказал ей об убийце, застрелившем Дэвида и чуть не прикончившем его самого. Аббат назвал его «Бахус». Виноторговец!

– Пьер, – обратилась к нему Катя, подбирая слова с такой же осторожностью, с какой она обходила бы плывун. – Не обращались ли вы к Бахусу за помощью против Арманда?

– О, нет! – запротестовал Пьер. – Это придумала Джасмин. Видите ли, у нее были далеко идущие амбиции…

Сердце Кати готово было вырваться из груди, когда она продолжила говорить:

– Не знаете ли вы, где находится укромное место, где Джасмин могла бы спрятаться с Майклом, чтобы никто в мире их не нашел?

Пьер мечтательно улыбнулся.

– Мне особенно нравится пословица: «Существует поколение с мечами вместо зубов…» Но они не относят себя к такому поколению. Они считают, что являются воплощением благородства кедрового дерева, королей и королев Тира, к которым Соломон направлял своих порученцев закупать кедр для собора в Иерусалиме.

Безнадежное дело, думала Катя. Пьер продолжает скользить между фантазией и реальностью подобно цирковому клоуну на канате. Она почувствовала, как Арманд потянул ее за рукав, увидела его предостерегающий взгляд и поняла, что он уловил что-то такое, чего она не заметила.

– Я должен взглянуть на Клео, – извинился Пьер. – Я должен позаботиться о ней. Вы знаете, что я и раньше ухаживал за ней.

Его озадачила тишина, и даже когда он оглянулся, то не сразу сообразил, что сидит в комнате один.

Пьер пошел в спальню и сел возле кровати Клео. Она все еще спала, и он стал напевать с закрытым ртом, как это делает отец, убаюкивая ребенка. Кончиками пальцев он провел по рубцам на ее лице; нервные окончания остро отреагировали на прикосновение к жесткой, затвердевшей коже.

Не отрывая глаз от Клео, Пьер дотянулся до телефона и позвонил оператору международной связи. Через несколько минут он уже разговаривал с Гибралтаром и заказал очень редкое и очень дорогое шампанское.

Выйдя на улицу, Катя сразу же заметила, что с Армандом творится что-то неладное. Он схватился за правый бок и крякнул от боли. Катя положила его руку себе на шею и помогла ему дойти до машины. Салим выскочил со своего сиденья и поддержал Арманда, когда тот садился на заднее сиденье. Катя сдернула с Арманда пиджак и отпрянула при виде пропитавшейся кровью рубашки.

– Открылась рана, – безумно волнуясь, выпалила она. – Надо срочно отвезти его в больницу.

Салим бросился за руль, а Катя старалась остановить кровотечение и устроить Арманда как можно удобнее.

– Все будет в порядке, дорогой мой, – снова и снова повторяла она.

Арманд скрежетал зубами, когда тяжелая машина заворачивала на поворотах.

– Ты должна сообщить в полицию, – с усилием выговорил он. – Майкл… Майкл скрывается в «Мучтаре».

Катя смотрела на него с недоумением:

– Но как?..

И тогда она поняла. Пьер упомянул кедры. И Арманд тут же понял этот намек.

Катя положила голову Арманда себе на колени, стараясь облегчить его боль. Одновременно пыталась разобраться в рое мыслей, которые кружились в ее голове. Полиция? Ну нет, у них была возможность что-то сделать, но они не воспользовались ею как надо. Она не может доверить им поимку Майкла. Он слишком хитрый тип. Но если ничего не предпринять, то он окончательно скроется и когда-нибудь опять вернется, чтобы убивать и крушить все подряд!

Катя поклялась самой себе, что этого не случится.

Подъехав к больнице, Салим побежал в здание, чтобы вызвать группу экстренной помощи. Через короткое время машину окружили доктора, медсестры, которые уложили Арманда на носилки.

– Он потерял много крови, у него шок, – сообщил один из врачей.

– Но он поправится?

Доктор через плечо взглянул на Катю.

– Вы доставили его сюда вовремя, – успокоил он ее.

Катя пошла в больницу вместе с процессией, но остановилась. «Ты же поклялась, что не позволишь Майклу окончательно скрыться!» Моля Бога, чтобы Арманд простил ее, она поспешно вернулась к машине.

– Отвезите меня в аэропорт!

Салим внимательно посмотрел на Катю.

– Вы делаете это ради него? – наконец поинтересовался он.

– Ради всех нас.

Салим кивнул и завел мотор. Как только они выехали за ворота больницы, Катя взяла радиотелефон и связалась с пилотом Арманда, попросив его подготовить вертолет к вылету.

Она откинулась на спинку сиденья, перехватила взгляд Салима в зеркале заднего обзора, который испытующе смотрел на нее. Когда они въехали на территорию аэропорта и подъехали прямо к вертолету, Салим опять повернулся к ней:

– Вам понадобится вот это.

Он достал свой револьвер и сунул его в сумочку Кате. «Мучтара»… Избранное место.

Вертолет уже поднялся высоко в вечернее небо, жужжа винтами, устремился к городу Тиру.

Катю трясло как от окружившей ее тишины на подходе к «Мучтаре», так и от холодного ветра, дувшего с гор Шуф. Она делала все возможное, чтобы побороть в себе страх, но жестокий факт заключался в том, что она прилетела сюда одна…

Ни полоски света не пробивалось ни из окон, ни из дверей. Место производило впечатление полной заброшенности, когда Катя подошла ближе. На центральном дворе фонтаны заросли сорняками, веселая цветная мозаика потрескалась, обветшала до неузнаваемости. Статуи львов и коней, потрескавшиеся и поломанные, валялись рядом с постаментами. Лозы дикого и садового винограда укрыли все стены, впились в штукатурку, создав во всех направлениях трещины.

Катя подошла к тяжелой парадной двери и толчком открыла ее. Лестница в виде конской подковы все еще не изменилась, но мраморные ступеньки расшатались, а некоторых плит совсем не было. Каменный пол покрывали пыль, листья, мусор, кое-где пробивались сорняки. Катя взглянула вверх и увидела огромную сову, которая взирала на нее с полнейшим безразличием.

Она поняла теперь, почему ее отец почти никогда не говорил о «Мучтаре». Это поместье относилось совсем к другому периоду, ко времени, которое закончилось. Мысленно она могла представить себе, как тут все выглядело раньше. Но некоторые вещи не переживают различные эпохи. К их числу относилась и «Мучтара».

Катя медленно пошла по комнатам. В них остались следы присутствия кого-то. Пустые банки из-под консервов, бутылки, клочки бумаги были разбросаны повсюду. И одежда… Катя наклонилась, подняла изношенный свитер, который мог подойти десятилетнему ребенку.

Когда она вышла в огороженный стенами сад, совершенно заросший диким виноградом, ее окликнул какой-то тихий голос:

– Значит, вы меня нашли все-таки, умная Катя. Катя живо повернулась и увидела Майкла, который был одет в тот же самый костюм, в котором он выступал на пресс-конференции. Единственное отличие состояло в том, что в руке он держал пистолет.

– Нет, этим я обязан не вам, Катя, – задумчиво произнес Майкл. – Вычислил меня Арманд, не правда ли? Кстати, что с ним случилось? Я не заметил, чтобы он вышел из вертолета.

У Кати пересохло во рту, но она заставила себя говорить.

– Арманд в больнице. Его раны открылись.

– Значит, вы приехали сюда в полном одиночестве.

– Я одна, Майкл.

– В таком случае вы либо очень храбрая, либо очень глупая. Даже имея пистолет в своей сумочке. – Майкл рассмеялся. – Ничего, ничего. Пусть он там и лежит. Вы все равно не успеете достаточно быстро выхватить его оттуда.

Майкл подошел ближе, но остановился несколько дальше расстояния вытянутой руки.

– Катя, мы могли бы великолепно устроиться вместе, – мягко вымолвил он. – Вы никогда не думали об этом?

– Нет, не думала.

– Тогда скажите, зачем вы приехали сюда? Катя пристально смотрела на него.

– Мне захотелось взглянуть на вас в последний раз. Хотела спросить вас: почему вы принесли так много вреда людям, которые не затрагивали вас?

– Потому что так устроен мир, Катя, – ответил Майкл. – Мы все либо хищники, либо добыча. Я не был рожден на свет для того, чтобы стать добычей. Скажите мне, приехав сюда одна, вы надеетесь заставить меня сдаться?

– Нет. Об этом я не думала. Я сказала вам, почему я здесь. Хочу взглянуть на все.

– А пистолет?

– Для защиты, если придется защищаться.

Майкл снова посмотрел на нее, затем стал ходить взад и вперед.

– Нет, если бы вы приехали, чтобы убить меня, то вы не держали бы себя так открыто. А если вы ждете подмоги, то должны понять, что я улизну задолго до ее прибытия. – Майкл ослепительно улыбнулся. – Вас, наверное, разбирает любопытство, что же я здесь делаю. – Он указал на пару чемоданов, которые стояли возле разбитых окон до потолка. – Это мои средства «энзе», неприкосновенный запас. В течение многих лет я прятал в этом месте целое состояние. Уверен, что ваш отец нашел бы это забавным, если оказался сейчас с нами. Состояние из золотых монет, Катя. Самая надежная в мире валюта. Это не только позволит мне хорошо жить, но и сохранит все, что мне удалось создать. Вы думаете, ваш небольшой спектакль в пресс-клубе погубил меня? Как бы не так, Катя. Для меня это лишь небольшая неудача. Наркотики, дети, а теперь – оружие – все будет продолжать проходить через мои руки. Майкл опять улыбнулся.

– Но даже если бы вам удалось задержать меня, что вы сможете сказать против меня? Прюденс Темплтон мертва. Она могла быть единственным свидетелем, но даже и в таком случае большая часть ее показаний представляла бы собой сплетни и догадки. Что же касается суда в Бейруте, то он меня не посмеет и тронуть. Нет абсолютно никакой незаконной деятельности с моей стороны, за что меня можно было бы привлечь к ответственности.

– За исключением показаний Джасмин, – напомнила ему Катя.

Майкл фыркнул и на мгновение отвернулся.

– Смешно и думать об этом! Джасмин не осмелится сказать и слова против меня. Она сама по уши в дерьме…

Майкл мгновенно повернулся, когда Катя начала вынимать из сумочки пистолет.

– Ах, Катя, Катя, – с упреком произнес он. – Вы думали, я подставил вам свою спину. Очень печально. Я просто вас испытывал, и вы не выдержали этого испытания. А теперь положите пистолет обратно в сумочку, а сумочку опустите на пол.

Катя дерзко посмотрела ему в глаза.

– Нет, Майкл. На этом надо ставить точку. Может быть, я не успею нажать на курок прежде вас. Но с другой стороны…

Взгляд Майкла перебегал с лица Кати на пистолет в ее руке, который она держала дулом вниз.

– Выстрелы прогремят даже не друг за другом, – прошептал он и взвел курок.

Тишину нарушил грохот пистолетного выстрела. Катя почувствовала, что падает, от того ли, что в нее попала пуля, или она инстинктивно бросилась наземь. Когда она приподняла голову, то увидела, что возле нее лежит Майкл, а его грудь – кровавое месиво.

– Ни он, ни я не смогли бы оправдать ваше убийство. Учитывая то, что произошло на пресс-конференции, нас бы к тому же заподозрили в первую очередь. Я просто не могла этого допустить.

Катя, пошатываясь, поднялась на ноги.

– Как вы сюда попали? – спросила она Джасмин. Джасмин опустила дуло пистолета и засмеялась.

– Было несколько мест, куда мог податься Майкл. Он не осмелился бы залечь ни в одну из своих бейрутских дыр. Не мог он и покинуть страну без цента. Оставалась «Мучтара», хотя, признаюсь, не представляла себе, что он запрятал здесь так много. – Джасмин помолчала. – Я догадалась также, что если бы вы или Арманд сообразили, где скрылся Майкл, то сюда отправились либо вы оба, либо один из вас. И если бы Майкл увидел вас, он бы вас пристрелил… – Джасмин задумчиво посмотрела на Катю. – Вы взяли с собой пистолет. Смогли бы вы воспользоваться им?

Катя ответила без колебания:

– Если бы мне представилась такая возможность. Джасмин пожала плечами:

– Все кончено, Катя. И для вас, и для Арманда. Я слышала о продаже казино Удаю. Похоже, что я получу справедливую долю средств от продажи своих акций. Надеюсь, что Арманд поведет себя в этом деле по-джентльменски. Вы оба должны продолжить свою жизнь. Будьте счастливы вместе. Вам выпадет гораздо лучшая доля, чем многим из нас, кто остается здесь.

Джасмин махнула пистолетом, Катя отступила назад, случайно коснувшись тела Майкла. Она вздрогнула, повернулась и посмотрела вниз. Когда она опять подняла голову, то ни Джасмин, ни сокровищ Майкла не осталось и в помине.