В отличие от обаятельных кузенов в Монте-Карло и Сен-Тропез, жители Вильфранша на французском берегу Средиземного моря ревниво цеплялись за старые обычаи и не позволяли посторонним совать нос в свои дела. Деревушка сохранилась точно в таком же виде, в котором она просуществовала столетия с одной мощенной булыжником дорогой, протянувшейся вдоль доков и старых строений, все этажи которых были переделаны под современные квартиры. На первых этажах разместились мясные лавки, пекарни и газетные киоски, где Катя каждое утро покупала свежую прессу. Это было точно в двухстах сорока шагах от арендованной виллы на взгорье, откуда открывался прекрасный вид на море.

Катя разложила газеты на столике во дворе, где они завтракали вместе с Армандом. Иностранные издания и газеты с других континентов опаздывали на день, но это не имело значения. То, что их интересовало, за день не очень менялось.

Катя пошла в спальню, где на помятых простынях лежал Арманд. Она резко остановилась, когда увидела шрамы на его теле. Их вид все еще вызывал у нее гнев. Порой она внушала себе, что они – лишь небольшая плата за то, что он остался в живых. Но шрамы напоминали ей о многом другом, о том, что она ненавидела и что до сих пор вызывало у нее кошмары. Она знала, что шрамы не пройдут и кошмары не отступят, пока Арманд окончательно не забудет про Бейрут.

Катя пригладила волосы Арманда, зажмурила глаза, когда его тепло согрело ее. Иногда она пугалась своей любви к нему, потому что она была такой всеохватывающей, без которой Катя не представляла себе жизни. Но, возможно, любовь создавала у нее впечатление богатства, когда каждая минута, проведенная вместе, представлялась и мигом и вечностью.

Катя погладила его грудь, провела пальчиками по его бедру к паху. Арманд издал стон и перевернулся, его руки метнулись к ней еще до того, как он раскрыл глаза.

– Нет, – прошептала Катя, садясь на него сверху. – Разреши мне все сделать самой…

В то утро они завтракали поздно, не желали портить удовольствия, поэтому обратились к газетам значительно позже.

– Боевые действия принимают все более ожесточенный характер, – сказала Катя, потом прочитала вслух: – «Правительственные войска отрезали «Пояс нищеты», но палестинцы переносят бои в другие части города. Джабал еле-еле удерживает контроль».

– Ненадолго, – прокомментировал Арманд.

После загадочного убийства Майкла Саиди и исчезновения Джасмин Фремонт президентом Ливана стал Амиль Барук, сын погибшего христианского зуама. Но непрочная коалиция семейств и «организаторов», которая сошлась на нем как на лидере, раскололась и рассыпалась под напором подозрений, реальных или надуманных третирований и неизменного стяжательства. Вскоре Бейрут и весь Ливан потрясли сектантские столкновения, которые натравляли маронитских христиан на суннитов, а тех на шиитов и наоборот.

За неделю до вступления Барука в должность Катя и Арманд без всякого шума уехали из Бейрута.

Инспектор Хамзе был убежден, что Кате что-то известно о смерти Майкла Саиди, но оружие убийства так и не было найдено, и у него не было ничего, что могло бы подтвердить его подозрения.

Арманд тоже использовал это время для того, чтобы пригласить в Бейрут Чарльза Свита и ввести его в курс дела относительно использования «Мучтары» в качестве перевалочного пункта по перевозке человеческого товара. Это, а также информация монахов ордена Третьего Креста обеспечили «Интерармко» необходимыми сведениями о работорговческой организации. Свит пообещал покончить с ней в ближайшее время.

Когда им пришло время уезжать, Катя обратилась к Арманду со словами:

– Ты знаешь, что мог бы вернуть себе все обратно? Казино, дом, все, что тебе дорого.

– Казино могло функционировать, только когда существовал оазис, – возразил ей на это Арманд. – Теперь же подули ветры из пустыни, начались песчаные заносы, и скоро оазис превратится в мираж. Больше не существует Бейрут, который знал я. Многие не видят этого, не хотят в это верить, но это так. Ни я, ни ты ничего не могли сделать, чтобы предотвратить это. – Арманд обнял ее и прижал к груди. – К тому же мне уже принадлежит то, что мне всего дороже. На полученные от продажи деньги вы с Бартоли можете привести в порядок «Мэритайм континентал». Деятельность «Интерармко» продолжится. А после этого кто знает…

Воспоминания заставили Катю улыбнуться. Она потянулась через стол и взяла руку Арманда.

– Думаю, что нам надо сохранить традицию, – заметила она.

– Какую? – озадаченно спросил он.

– Казино.

Арманд поднял брови.

– Не так часто они продаются, – произнес он с сомнением.

Катя ухмыльнулась:

– Кто сказал, что мы не можем построить свой собственный? Я слышала, что восточный берег Австралии в районе Брисбена настоящий земной рай. И тамошнее правительство неизменно приветствует инвестиции.

В глазах Арманда отразилось возбуждение, они продолжили обсуждать эту идею. Когда они собрались прогуляться в Вильфранш, Катя в последний раз пробежала глазами газеты.

– До сих пор не понимаю поведение Джасмин, – рассудительно произнесла она. – Зачем она приехала в «Мучтару»? Она не могла знать, что я или кто-либо другой приезжает туда.

Арманд покачал головой:

– Проблема в этом и не заключалась. У Джасмин был свой собственный план действий. После того как Майкл провалился на пресс-конференции, она поняла, что он превратился в очередную обузу и препятствие – подобно Луису, Набилу Туфайли и всем остальным. Она не верила, что он будет молчать, если дела пойдут плохо. Поэтому…

Некоторое время они шли молча, потом Катя спросила:

– Но не странно ли то, что о Джасмин не появилось ни слова? Как будто она провалилась сквозь землю.

– Джасмин не провалится, – ответил Арманд. – Она двужильная. В один прекрасный день, прогуливаясь по улицам Афин или Сингапура, можно неожиданно наткнуться на нее.

В бухте бейрутского яхт-клуба все еще находилось немало судов, но опытный глаз мог легко определить, что наиболее солидные суда покинули гавань. И впервые за последние десятилетия появились свободные причалы, которые выставлялись на продажу или сдавались в аренду.

Джасмин лежала в шезлонге на верхней палубе и от нечего делать размышляла, не вложить ли ей деньги в покупку нескольких причалов. Стоявший на якоре в центре гавани девяностофутовый круизный пароход принадлежал бразильцу, участвовавшему в гонках скоростных моторных лодок. Судно покачивалось на отходящих от берега волнах, что навевало на Джасмин дремоту.

Совсем скоро, решила она, придет время начинать все сначала, как только этот президент-новичок поймет, как на самом деле делаются дела в Бейруте. Майкла уже нет, но сохранилась ее сеть деловых и иных связей. Президентом может быть и Барук, но если он намерен удержаться на своем посту, то в предстоящие дни ему придется основательно поторговаться за это.

Джасмин зевнула, перевернулась на другой бок и подала знак своему массажисту. Когда его натренированные пальцы начали разминать мускулы ее спины, краем глаза она заметила трехмачтовую шхуну, выходившую в открытое море. Она пыталась припомнить, чье это судно, но не смогла. Она все еще думала об этом и некоторое время спустя…

На расстоянии ста ярдов нанятый штурман вел эту шхуну мимо буйков углубленного фарватера. Хотя он был настоящим экспертом кое в чем другом, Бахус слыл также за неплохого моряка и мог занять место настоящего штурмана, который без сознания лежал в кузове крытого грузовика, запаркованного у причалов.

Он провел судно мимо последнего буя и передал штурвальное колесо шкиперу. Через несколько минут подойдет катер, чтобы забрать его. Бахус вышел на корму яхты и стал смотреть на мужчину и женщину, которые сидели на палубе и смотрели назад, на удаляющуюся гавань. Он нарушил основное правило: никогда не подходить близко к клиенту, но при сложившихся обстоятельствах любопытство взяло верх.

Взглянув на часы, он вынул из кармана небольшой передатчик. Отсчитал восемь секунд и нажал на красную кнопку.

– С Богом!

Бело-голубое круизное судно грохнуло от взрыва, показалась стена пламени. Мужчина на палубе встал и напряженно всматривался в место аварии, как будто хотел лично убедиться, что взорванное судно пошло на дно. Женщина, находившаяся рядом с ним, вздрогнула, но не сошла с места. Она заинтриговала Бахуса. За все время, что он провел на яхте, он ни разу не услышал от нее ни слова. Не смог он увидеть и ее лица, скрытого за белой вуалью, прикрепленной к широкополой шляпе. Но вот дунул ветер и приподнял вуаль. Бахус ахнул, увидев лицо женщины, испещренное шрамами. Она, должно быть, почувствовала его взгляд, повернулась в его сторону, их взгляды встретились. Слабая улыбка заиграла на ее губах, осветив экзотическое, таинственное, полностью изуродованное лицо, похожее на город, уплывавший вдаль.