У Хоуп перехватило дыхание. Прижавшись к стене, она следила за мигающим светом. Отсюда было мало что видно. Молли снова зарычала.

Дом Хоуп, окруженный высокими раскидистыми деревьями, стоял на отшибе. Ближайшее жилье находилось по крайней мере в двух милях отсюда, если не больше. Никто не может бродить по участку без позволения хозяйки. Никто!

Если только… Ох, нет! Если только те люди не ищут брошенное ими тело. Тело, которое было вовсе не трупом, а ее Клеем.

Это не могла быть полиция. Никто не заявлял о его исчезновении: Хоуп сегодня дважды обращалась к своему приятелю и его компьютеру. Никто не разыскивал его, и полиция им не интересовалась.

Впрочем, это не имело значения — Клейтон Слейтер не был преступником. Вывод был один, причем достаточно мрачный: если бы они нашли его, наверняка закончили бы то, что начали.

А что было бы, скажи она Клейтону правду? Признайся в том, что солгала, что хотела использовать его в своих целях? Любой нормальный человек на его месте разозлился бы и тут же ушел, какие бы душещипательные доводы она ни приводила в свое оправдание.

Ушел бы и попал прямо в руки этих бандитов. Какое счастье, что у нее не хватило духу обо всем рассказать!

Свет давно исчез, а Хоуп все продолжала прижиматься лбом к стеклу окна в комнате, где безмятежно спал Клей.

Настало утро, но Клейтон не торопился просыпаться. В стране снов жилось хорошо, там не было боли. Надеяться, что наяву будет то же, не приходилось. Он попробовал открыть глаза. Как ни странно, это оказалось нетрудно. Видимо, его состояние улучшалось.

Прошло почти четыре дня, а память к нему так и не вернулась. Клейтона мучило сосущее чувство тревоги. Он что-то забыл, и это ”что-то”, к сожалению, включало в себя всю его жизнь.

Он осторожно сел. В глазах поплыло, заныли ребра, но чувства, что он при первом же движении развалится на куски, не было. Добрый знак.

Клейтон пообещал себе, что не только сядет, но и встанет. Ему надоело смотреть на мир, лежа на спине. Несмотря на потерю памяти, он знал, что не любит валяться в постели.

Если бы вспомнить, чем он занимался! Это было первое, что следовало узнать у Хоуп. А посмотреть, на кого он похож, можно и сейчас. Конечно, если удастся встать и добраться до зеркала. Он быстро сунул руку под простыню и убедился, что по-прежнему голый.

Около кровати лежали тщательно сложенные майка и пижамные брюки. Спасибо Хоуп. Значит, она думала о нем так же неотступно, как и он о ней. Забыв о разбитой губе, Слейтер слабо улыбнулся и вновь разбередил струп.

— Ч-черт!

— Ты в порядке?

Он поднял голову. На пороге стояла нахмурившаяся Хоуп, облаченная в белый халат.

— Не помню.

Она нахмурилась еще сильнее, и Клейтон рискнул улыбнуться, придерживая одной рукой ребра, а другой — разбитую губу.

— Я шучу. — Хоуп продолжала смотреть на него с сомнением. — Честно, — сказал Клейтон, улыбаясь и испытывая странное чувство радости от того, что видит ее. — Мне… лучше.

— О’кей, — недоверчиво промолвила Хоуп, не сводя взгляда с его губ.

Но он не обратил на это внимания; в мозгу у Клейтона внезапно вспыхнул новый вопрос.

— Почему я лежу здесь, а не в твоей спальне?

Это только что пришло ему в голову. Как он не подумал об этом раньше? Единственным оправданием тому могли быть только невероятная боль и усталость.

— Что?

Он терпеливо повторил вопрос. Странно… Почему она с таким трудом понимает его? Неужели рассеченная губа мешает ему говорить внятно?

Расслышав его слова, Хоуп побледнела.

— Теперь я вижу, что тебе действительно лучше, — сказала она неповторимым грудным, чуть гортанным голосом и подошла к его кровати. — Все еще ничего не помнишь?

— Мы с тобой порвали, да? — Это было единственное объяснение, которое приходило ему в голову. Иначе зачем ей вздрагивать при каждом его прикосновении? Какая другая причина могла помешать ему делить постель с такой обворожительной женщиной?

— Ох, Клей… Все так перепуталось… — еле слышно пролепетала смутившаяся Хоуп.

— Что случилось? — тихо спросил Слейтер, огорченный выражением ее лица. Неужели он действительно вел себя по-свински?

Плечи Хоуп расслабились, и Клейтон готов был поклясться, что она испытала облегчение.

— Дело в ребенке, — прошептала она, все еще зачарованно глядя на его губы. — Это не то, что… На самом деле я не…

— Ты не хочешь его, — закончил Клейтон и оцепенел. Виноват в разрыве был не он, а она.

— Нет-нет! — торопливо заверила Хоуп, опустилась на кровать, задев его бедром, и потерла виски. — Клей, все это так сложно…

— Сложно?

Он испустил короткий смешок и едва не вскрикнул от пронзительной боли в ребрах. Вернее, непременно вскрикнул бы, если бы сумел наполнить легкие. Но он не мог ни дышать, ни кричать. Мог только хватать воздух открытым ртом.

В ту же секунду Хоуп склонилась над Клейтоном и обхватила его плечи.

— Клей, дыши. Только медленно, не торопясь. Не бойся, я здесь. Ты просто слишком сильно выдохнул, вот и все. Твои ребра еще не успели зажить. Правильно, вот так… Теперь сделай еще один вдох, медленный.

Слейтер, оглохший от боли, слышал ее словно сквозь вату, но подчинился и стал дышать, как ему велели.

— Дьявол, — наконец выдавил он, обняв руками грудь и ссутулившись. Это не помогало, но Клейтон не смог бы разогнуться даже под страхом смертной казни. — В меня как будто всадили нож и повернули его…

Губы Хоуп напряглись, глаза наполнились сочувствием и тревогой. Она гладила его руки и массировала напрягшиеся плечи.

— Чтобы ребра зажили, потребуется какое-то время.

В ее глазах появилось что-то новое. Похоже, что это страх. Он бы не заметил этого, если бы Хоуп не была так близко, не трогала бы его и ее нежное дыхание не касалось его лица.

Она боится его? Нет, он слаб, как младенец, совершенно безвреден, и Хоуп знает это. Тогда чего же бояться? Того же, что и он? Что ее ждет та же участь? Что он привел сюда преследующий его безумный мир?

— Чем я зарабатываю на жизнь?

Внезапность этого вопроса заставила Хоуп заморгать и уставиться на его губы.

— У тебя собственное дело в Сиэтле.

— Какое?

— Я никогда не интересовалась.

Плохо. Ему следовало знать это. Хотя бы для того, чтобы понять, удовлетворятся ли сделанным его неведомые враги или вернутся еще раз и, чего доброго, возьмутся за Хоуп.

— Ты многое скрываешь, — сказал Клейтон и увидел, что Хоуп закусила нижнюю губу. Его страх усилился, но это был страх за нее. — Пытаешься защитить меня?

Она отвела взгляд. Слейтер понял, что попал в точку, но нисколько не обрадовался этому.

— Хоуп, — настойчиво спросил он, придвигаясь ближе, — почему в такую бурю я не был дома? И кто мог хотеть убить меня?

— Что?

Проклятая губа, заставляющая его мямлить. Сделав усилие, чтобы выговаривать слова четче, он повторил вопрос.

— Я не знаю.

— Тогда как ты узнала, где меня искать?

— Я ведь уже говорила, тебя нашла Молли. — Взволнованная Хоуп говорила очень тихо. Слава богу, Клей. А если бы она тебя не почуяла? Или я не обратила бы на нее внимания?

— Не надо. — Слейтер взял руку Хоуп и благодарно сжал ее. — Я здесь, и мне лучше. Иначе я не задавал бы тебе тысячу вопросов.

Она слегка улыбнулась, не сводя с него тревожных темных глаз.

— Ты когда-нибудь ответишь на них?

— Да. Когда ты как следует подлечишься.

Согласиться на это было трудно, и, если бы не выражение ее лица, Клейтон не отступился бы. Он ухитрился улыбнуться уголком рта и не разбередить болячку.

— Знаешь что? Я даже не помню, как выгляжу. — Хоуп молча смотрела на него с тревогой. — Что, неужели так скверно? — Она стиснула руки и вновь промолчала. — В чем дело? — спросил он, продолжая осторожно улыбаться. — Я что, урод?

Хоуп засмеялась. Смех ее был чудесным.

— Ты разбил бы зеркало, если бы увидел себя!

— Это так ужасно?

Хоуп кивнула, но ее губы дрожали от смеха.

Клейтон знал, что не тщеславен, по крайней мере, так ему хотелось думать, но внезапно обнаружил, что хочет, чтобы она считала его красивым.

— Я шучу, — мягко сказала она, с пугающей легкостью читая его мысли. — По-моему, ты очень красивый.

В нем боролись самолюбие и смущение.

— Так уж и красивый? — попытался отшутиться он. — Или просто симпатичный?

— И то и другое, — заявила она.

Он стал серьезным.

— Тогда рассказывай.

— Ты еще не выздоровел.

— Выздоровел, — продолжал настаивать он.

Она молча отвернулась и спустила простыню, прикрывавшую его грудь. Над и под повязкой, стягивавшей его ребра, красовались зловещие кровоподтеки. При взгляде на них у Хоуп искривились губы, а глаза наполнились слезами.

— Ох, Клей, — прошептала она, поднося ко рту дрожащие пальцы.

Теперь у него не осталось и тени сомнения. Они могли поссориться, могли порвать друг с другом, но эта женщина все еще любила его. Глубоко. И потрясенный Слейтер горько пожалел, что ничего не знает об этом.

— Я не представляю, что произошло между нами, — сказал он, — и как повернулось бы дело, не лишись я памяти. Но твердо знаю одно.

— Что? — насторожилась Хоуп.

— Я не хочу терять тебя. — Он провел рукой по белому халату и жестом собственника положил ладонь на ее живот. — Или ребенка. Обещай, что этого не будет. Что ты дашь мне еще один шанс.

Она проглотила комок в горле и подняла взгляд. Ее глаза были мокры от слез.

— Ты серьезно?

— Серьезнее некуда.

— Но ты ничего обо мне не знаешь…

Хоуп была ошеломлена и слегка испугана. Отлично, подумал он, значит, теперь она дважды подумает, прежде чем решится на разрыв.

— Я знаю, что ты самая добрая, самая нежная женщина на свете. И самая сильная. А когда я думаю о том, что ты живешь здесь и лечишь людей, которых бы не стал лечить никто другой…

— Я не героиня, — решительно сказала она и вдруг отодвинулась. — Я подойду.

— К чему подойдешь?

На телефоне замигала красная лампочка. Хоуп вскочила, избегая взгляда его прищуренных глаз.

— Мне пора, — быстро сказала она и отвернулась.

Свет вспыхнул снова, и Клейтон недоуменно посмотрел на широкую панель с огромной нескладной трубкой. Но спросить о странном телефоне и о том, как она умудряется предугадывать звонок, не успел. Хоуп быстро сказала:

— Меня вызывает Келли. Наверно, пришел больной.

— Откуда ты знаешь, что это Келли?

Она поежилась.

— Наверняка она… Ну, мне пора бежать. Не надо вставать, Клей. Потерпи еще денек.

Он молча проводил ее взглядом. На пороге Хоуп обернулась.

— Обещаешь лежать?

— А ты обещаешь вернуться и поговорить со мной?

Она вздохнула.

— Да. Если будешь лежать.

Измученное выражение его лица было красноречивее слов.

— Я никуда не уйду.

Она долго смотрела на него, а потом задумчиво кивнула.

— Отдыхай.

Как ни странно, он послушался. Несмотря на перечень вопросов длиной в милю.

— Доктор Бродерик, — сказала Келли, заглянув в крошечный кабинет Хоуп, — опять звонит Агата Килнер.

Хоуп сдержала стон и посмотрела на медсестру.

— Неужели она снова собирается замуж?

— Ага.

— Кажется, уже в седьмой раз.

— Ага.

— Передай ей мои поздравления.

— Уже передала, — лаконично сказала Келли. — Но она непременно хочет говорить с вами.

— Ей опять требуется выяснить, что я думаю о внебрачных связях, хотя мы говорили об этом уже шесть раз.

Келли, явно все знавшая, и глазом не моргнула.

— Теперь у нее на уме другое, доктор. Она хочет знать, может ли корень малины усилить сексуальность ее дружка.

Хоуп положила ручку и засмеялась.

— Ее дружку девяносто лет. А ей, если не ошибаюсь, восемьдесят пять. Единственное, что может усилить сексуальность бедняги, это хороший сон…

— Вы врач, — прервала ее Келли, — вот и скажите ей это сами. — Она выдержала взгляд Хоуп и невинно улыбнулась. — Я не специалист по лекарственным растениям.

— Бред, — пробормотала Хоуп и взяла трубку. — Нет, Агата, корень малины не…

— Ты уверена, милочка? — не дала ей договорить старуха. — Я бросила щепотку Альберту в чай и думаю, что это подействовало. Видела бы ты, как он реагировал. Его мужская плоть…

— Уф-ф… Агата, — быстро вставила Хоуп, стремясь избежать лекции по анатомии. — Мы уже говорили об этом. Я врач. А вы повторяете бабушкины сказки. Это миф!

— Знаю я вас, новых докторов. — Голос Агаты дрожал не то от негодования, не то от преклонного возраста. — У вас на уме одни таблетки. Говорят тебе, это действует! А ты, как прямой потомок русской цыганки, должна верить мне больше, чем все остальные!

Это был не город, а глухая деревня. Тут традиции значили намного больше, чем деньги или образование. Хоуп лучше многих знала, что такое самоубеждение. Именно это качество позволило ей победить и стать доктором, несмотря на физический недостаток. Кто она такая, чтобы говорить этой женщине, что добавлять в чай сушеный корень малины бесполезно?

— О’кей, Агата, — мягко сказала она. — Но не больше одной щепотки в неделю. Договорились?

— Ох, спасибо, милочка! Большое спасибо! — Она хихикнула. — Ты позволяешь мне выйти замуж в седьмой раз!

Хоуп, посмеиваясь, повесила трубку. Но ее веселость вскоре исчезла. Вера, доверие. Пациенты доверяли ей безоговорочно. И Клей тоже. А она лишилась права на это доверие, не сказав ему правды. Она посвятила жизнь истине, и доверие значило для нее все. То, что она извратила истину и махнула рукой на доверие, ранило Хоуп сильнее, чем она могла себе представить.

Только искреннее и неподдельное отчаяние помешало ей тут же побежать к Клею и все ему рассказать. Ему нельзя сейчас уходить. Кто-то ищет его. Хоуп в этом не сомневалась.

Признаться себе в том, что тут замешаны еще и чувства, она не хотела.

Когда Келли остановила ее в дверях кабинета, у Хоуп оставался только один больной. С трогательной искренностью медсестра прикоснулась к ее руке.

— Доктор, как вы себя чувствуете?

Неужели она так скверно выглядит? Да, она устала и расстроена вызывающим поведением Трента, но своей обычной жизнерадостности не потеряла. А то, что в ее запасной спальне спит мужчина, придавало ей силы.

— Нормально…

— Вы сегодня очень много работали.

— Келли, я не беременна.

Сестра смотрела на нее с недоверием. Осуждать ее не приходилось. Хоуп знала, что Трент звонит несколько раз в день и отводит душу, разговаривая с Келли. Он явно говорил медсестре совсем другое, и бедняжка не знала, кому верить.

— Более того, — сказала Хоуп, быстро приняв решение, — я не близка с Трентом.

Келли понимающе улыбнулась.

— Он говорил мне, что вы стесняетесь людской молвы. Все нормально, доктор Бродерик. Не волнуйтесь. Я не буду болтать об этом с каждым встречным.

— Я говорю серьезно, Келли. Мы не любовники. И никогда не будем ими.

Пока медсестра изучала ее взглядом, в комнату вбежала Молли и прижалась к Хоуп.

— Вы не шутите? — задумчиво спросила Келли.

— Я редко шучу. — Уставшая Хоуп оперлась о спину Молли.

— Так вот почему вы не отвечаете на его звонки.

— Да.

Келли грустно вздохнула.

— Мне очень жаль, доктор. Он такой дружелюбный, такой очаровательный, такой открытый. С ним так легко разговаривать.

— Я понимаю, поверьте мне. — Еще бы. Это понимали все женщины Грин Каунти. От мала до велика.

— Я только предполагала.

— Пожалуйста, не стройте на мой счет никаких предположений. — Хоуп была сыта этим по горло. Увидев, что лицо Келли напряглось, она смягчила тон. — Келли, учтите на будущее: я буду вам очень признательна, если вы не станете говорить обо мне с Трентом.

— Конечно, — с каменным лицом ответила сестра.

Молли ткнулась в хозяйку носом. Наконец Хоуп опустила взгляд и широко раскрыла глаза. Собака держала в пасти цветную бумажную тарелочку, на которой Хоуп относила Клею ленч. Теперь на тарелочке с пятнами кетчупа печатными буквами было выведено: ”Думаю о тебе”.

Хоуп отняла у Молли тарелку и быстро глянула на Келли. Медсестра пристально рассматривала свои руки. Хоуп сложила тарелочку, чтобы прикрыть надпись, и едва не рассмеялась, увидев слова, нацарапанные на обратной стороне: ”И ты думай обо мне. Пожалуйста”.

С бьющимся сердцем она скатала тарелку в трубочку. На лице Хоуп расцвела улыбка, с которой было невозможно справиться. Она чувствовала себя девчонкой-подростком. Молли запыхтела и, казалось, улыбнулась в ответ, как будто поделилась с ней секретом. Впрочем, так оно и было. Хоуп чуть не расхохоталась.

— Вы… уверены, что все в порядке? — спросила Келли, смерив ее странным взглядом.

— Абсолютно, — ответила Хоуп, пряча тарелочку за спину и с трудом сдерживая смешок. Не у одной восьмидесятипятилетней Агаты на уме секс.

”Думай обо мне”. Как будто она могла думать о ком-нибудь другом! Но было невыразимо приятно, что Клей рядом и что он думает о ней.

Келли вернулась к работе, чувствуя себя немного неуютно. А Хоуп сделала то же самое с широкой улыбкой на губах.

Вечером, когда все больные ушли, Келли задержалась в дверях и помахала Хоуп рукой на прощание.

Этим жестом Келли заканчивала каждый рабочий день и всякий раз делала это весьма непринужденно. Но сегодня он, наоборот, казался удивительно дружеским. Хоуп улыбнулась, ничего не ожидая взамен; в ответ получила искреннюю улыбку, которая значила для Хоуп очень много.

Через минуту дверь клиники закрылась, и Хоуп глубоко вздохнула, ощутив прилив оптимизма. Неужели они действительно сумеют найти общий язык? Может быть, может быть…

Хоуп выключила в клинике свет, выпустила поскуливавшую Молли и еще раз осмотрела темные комнаты. Она любила этот дом. Что здесь будет через год?

Некогда мечтать, подумала она. Пора кормить животных. А затем проведать своего пациента с удивленными, добрыми, смеющимися глазами. Одного взгляда которых достаточно, чтобы повергнуть ее в трепет.

Странно, что она с ее шестым чувством не среагировала раньше. Наверное потому, что он подобрался слишком быстро и беззвучно.

Кто-то схватил ее и прижал к стене. Она успела испуганно вскрикнуть, прежде чем чья-то рука зажала ей рот. Хоуп начала отчаянно вырываться, пытаясь вздохнуть. Но рука, обвивавшая ее талию, оказалась слишком сильной. Вокруг было темно. Хоуп, не слышавшая ничего, кроме звона в ушах, страшно перепугалась.

Молли, оставшаяся снаружи, заскреблась в дверь, затем тревожно заскулила и наконец оглушительно залаяла. Помочь Хоуп было некому.

Рука, зажимавшая ей рот, отодвинулась, и Хоуп вскрикнула снова.