Каролин

Каролин растянулась в шезлонге у гостиничного бассейна. Ей доставляло удовольствие то, что ее алое бикини открывало практически все тело, за исключением ничтожных дюймов, ласковым солнечным лучам, что она избавлена от похотливых мужских взглядов, которые постоянно преследовали ее, а сейчас ей некого было стесняться.

Лишь одна немолодая супружеская пара — он худой как щепка, а она невероятных размеров великанша — составляли Каролин компанию. Они очень нравились Каролин, все время всем улыбались и, кстати, тоже проводили в отеле свой медовый месяц.

Грэм плавал в бассейне. Потягивая легкий коктейль, Каролин следила, как он ритмично взмахивает руками, не поднимая брызг над поверхностью воды. Он отличный пловец. Конечно, здесь сказывался умелый инструктаж тренеров привилегированного загородного клуба, который он посещал с раннего детства.

“Я замужняя женщина, — мысленно повторяла Каролин. — И этот красивый молодой мужчина в бассейне — мой супруг”.

Выяснилось, что Каролин не поклонница тропической жары и повышенной влажности. Она надеялась, что медовый месяц они проведут в Лондоне или Риме, но Грэму захотелось экзотики. Его мать предложила гавайский остров Мауи, где она с отцом Грэма как раз и зачала сына. Такое совпадение пришлось Грэму по душе.

Каждый день он придумывал разные экскурсии — то к вершине вулкана, то в заповедник акул, то в туземную деревню. В паузах он прыгал с вышки, играл в гольф или нанимал быстроходный катер. Список развлечений наконец-то заканчивался, как и сам медовый месяц.

Вернувшись из путешествия, молодые супруги несколько дней и ночей провели в доме Нины в Филадельфии, где впервые Каролин было дозволено делить одну комнату с Грэмом.

Вот теперь она окончательно осознала себя замужней женщиной.

Ее права, как и ее обязанности, были словно начертаны на двери супружеской спальни.

Скоростной поезд отвез молодоженов в Нью-Йорк, а такси доставило к их новому жилищу в западной части 54-й улицы. Это была находка Грэма, которой он очень гордился. Еще весной он поручил Карелии подыскать подходящую квартиру, и она этим занималась все пасхальные каникулы. Наконец ее старания увенчались успехом.

— Это чудесное место на Бей-Ридж в Бруклине, — радостно сообщила она. — Домохозяева — прелестная пожилая пара. Она говорят, что…

— А я нашел кое-что получше, — перебил ее Грэм. — Только надо еще немного подождать. Один парень из офиса пообещал устроить квартиру в здании, которое мы сейчас перестраиваем. Западный район, адрес самый престижный. — Он глядел на нее с торжествующей улыбкой. — Что скажешь?

— Звучит грандиозно, — легко согласилась она.

Проблема с будущим жильем была снята.

Они поднялись на лифте. Грэм подхватил Каролин на руки и перенес через порог. Ящики и коробки с их вещами были доставлены сюда заранее и теперь загромождали гостиную. Каролин сразу же принялась распаковывать вещи, но Грэм остановил ее:

— Я не хочу, чтобы мы с этим возились в первый вечер в нашей новой квартире.

И он приник губами к ее губам.

В час ночи Каролин все еще не могла уснуть. Повертевшись в постели, она наконец тихонько встала, начала шарить в темноте.

— Что ты делаешь? — окликнул ее муж.

— Ищу бумагу и карандаш.

— Ради бога, скажи зачем?

— Мне нужно составить список.

— Чего?

— Всего, что мне нужно сделать.

Он рассмеялся.

— И что же ты собираешься сделать? Что-нибудь грандиозное?

— Купить диван… хоть какие-то шторы на окна. Поправить дверь в ванной комнате, присмотреть гарнитур для столовой…

— Бог мой! — изумился Грэм.

— И начать искать себе работу.

— Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — Он приподнялся, уселся на матраце. Каролин видела только его темный силуэт на фоне окна. — Волчок. Детский волчок, которых теперь, наверное, уже не продают. Жужжит, вертится, тычется во все углы…

Сравнение ей польстило. Каролин представила себя в роли энергичной хлопотуньи, обустраивающей семейное гнездо. И образ вращающейся с забавным жужжанием юлы, всплывший в памяти, был ей симпатичен.

— Довольно крутиться. Иди ко мне, — позвал ее Грэм.

Но раз запущенный волчок уже нельзя было остановить. Целыми днями Каролин крутилась, пропадая вне дома. Она покупала журналы по дизайну, искала в библиотеке специальную литературу, ходила на выставки и распродажи. Она притаскивала домой образцы обоев и декоративных тканей, составляла цветовые гаммы. И так и не могла представить четко, каким должен быть облик их квартиры, неспособна была найти художественное решение, сделать выбор в пользу чего-то одного.

Грэм начал терять терпение. Он устал жить среди ящиков и коробок.

— Вообрази, наконец, что ты строишь кукольный домик, и тогда у тебя дело сдвинется с мертвой точки, — умолял он.

И оказался прав. Воображение Каролин заиграло. В миниатюрных масштабах ей было легко принимать решения. Она точно знала, какой нужно купить гарнитур в столовую, какой выбрать ковер для гостиной, какой расцветки будут обои в спальне.

Гора свалилась с плеч, когда выяснилось, что почти все проблемы решены. Осталось сделать последний штрих. Каролин позвонила отцу и договорилась, что всю обстановку ее бывшей детской доставят со склада по новому адресу.

Когда мебель и запечатанные коробки появились в прихожей, Каролин с трепетным чувством принялась трогать и гладить знакомые с детства предметы, узнавая даже царапины и места, где облупился лак. Особенно умилил ее крохотный детский стульчик. Потом она опустилась на колени среди коробок. Она медлила, оттягивая момент, когда придется все-таки разрезать клейкие ленты и извлекать на свет хранимое так долго в коробках ее прошлое.

Каждая спрятанная там вещь имела для нее особое значение — кукольный чайный сервиз — чашки и блюдечки в ярких цветочках, все ее детские книжки, шахматы, грифельная доска, набор кукол — ее Джумбо, ее Самбо, фото, где они с Зоэ едят мороженое, черепашка, которую Адам смастерил из пластилина.

Она собрала все это и прижала к груди.

Квартира обрела уют, о котором и мечтала Каролин. Теперь стоило поискать работу. Но вся беда была в том, что Каролин сама не знала, что хочет. Возможно, через год или два она бы охотно продолжила учебу и получила степень, но только не сейчас.

Теперь же пределом ее желаний было зарабатывать немного денег, пусть даже совсем чуть-чуть, почти символически.

Однажды, проходя по 59-й улице, Каролин увидела объявление: “Нужны помощники” — на двери небольшого магазинчика, где торговали альбомами и книгами по архитектуре. Плакат был написан великолепным каллиграфическим почерком, и в то же время размашистым и летящим, будто рукой человека, одержимого поэтическим вдохновением. Каролин вошла в дверь и вышла через полчаса, получив работу.

Она посещала книжную лавку четыре раза в неделю и проводила там время с открытия в девять утра и до обеда, что было весьма необременительно для замужней бездетной женщины. Она составляла каталог имевшихся в наличии книг, раскладывала по полкам новые поступления, помогала редким посетителям отыскать то, что им требовалось.

Ее босс Ласло был выходцем из Венгрии, сероглазый и очень печально настроенный мужчина средних лет.

Он был добр к Каролин, иногда приглашал ее в свой тесный кабинет попить чаю с печением. Кроме Каролин, в магазине работали еще двое — Джина и Питер. Джина была замкнутой девушкой. Зато Питер здорово всех развлекал. По его словам, он просто убивал здесь время, ожидая наследства от дедушки-мультимиллионера. Они с Каролин часто вместе отправлялись на обед в ближайшую кофейню за углом и там вели легкомысленные разговоры. Шутки неизменно порхали над их столиком, как рой бабочек.

Каролин нравилась такая работа. Она ее убаюкивала и часто напоминала о Йельской библиотеке.

Перелом в ее настроении назревал постепенно, и поначалу Каролин ничего за собой не замечала. Теперь, когда квартира была полностью приведена в порядок, Грэм стал приглашать в гости друзей. Список ограничивался четырьмя сослуживцами — Майк, Оливер, Гленн и Сандра.

По воскресеньям устраивался скромный совместный обед, переходящий в ужин, по пятницам вечером они посещали презентации открывающихся выставок. Это была весьма активная светская жизнь.

Каролин раскладывала по подносам закуски, смешивала коктейли, раскладывала по тарелочкам чизкейки.

Она обратила внимание, что все их знакомые мужчины — точная копия Грэма. А жены их или подружки напоминали Каролин девочек, с которыми она училась в закрытой частной школе. В этом она уловила иронию судьбы. Предполагалось, что ее жизнь изменится, приобретет новое качество, а все пошло по тому же кругу.

Приближалась осень. В прошлом году Каролин тоже чем-то занималась, но уже не помнила, чем именно. А сейчас она знала, что ей нужно. Вокруг суетятся распродажи “Возвращение в школу”, витрины ломятся от учебников, отточенных карандашей, пустых блокнотов. Она купила большую папку с листами для рисования, но так в нее ничего и не занесла.

— Я тоже хочу “вернуться в школу”, — смущенно смеясь, говорила она Питеру. — Что бы это ни значило. Но я чувствую себя так, словно достигла самой высокой ступени обучения, никуда не отлучаясь.

— Боже, ты нагоняешь на меня тоску! — отвечал ей Питер.

Карелии пробовала вдохнуть в себя энергию. Она покупала путеводители по Нью-Йорку и притворялась туристом. Она посещала крошечные потайные уголки города. Потом она увлеклась кризисом Острова Трех Миль и присоединилась к организации, протестующей против строительства атомных электростанций. Затем она начала заниматься на курсах каллиграфии, акварели, китайской кухни. Сейчас она подумывала походить в спортзал.

Однажды, возвращаясь домой с работы, на Лексингтон-авеню она проходила мимо лавки антикварных игрушек. Она заглянула внутрь. В это время продавец показывал покупателю старинный волчок, запуская его по прилавку. Каролин улыбалась, засмотревшись, как он крутится и как мелькают его цвета. Но волчок крутился все медленнее, а потом и вовсе остановился. И Каролин заметила потрескавшееся дерево и облезлые краски.

Просматривая за завтраком газету, Каролин обратила внимание на запоздалое рекламное объявление — на Бродвее будет показана сценическая версия “Дерева, растущего в Бруклине”.

— Я так хочу туда попасть! — закричала она.

— В рецензиях ее уже обсмеяли, — сказал во всем информированный Грэм.

— Не важно. Когда я была школьницей, я смотрела этот сериал, и он был для меня самым любимым.

Она вспомнила те вечера по четвергам, те счастливые часы, когда чувствовала себя защищенной, сидя в глубоком отцовском кресле и ожидая счастливого конца щемящей истории.

Грэм каким-то внутренним чутьем уловил, как это важно для его молодой жены, а к тому же близился ее день рождения. Он купил два билета на бродвейский спектакль.

Как и предупреждали зрителей рецензенты, “Бруклинские деревья” отличались примитивной режиссурой в сочетании с плохим подбором актеров.

— Только зря угробили вечер, — сказал Грэм, выходя из театра.

— Может, ты — да, а я — нет, — сказала Каролин и вздохнула. — Если когда-нибудь кто-нибудь предложил бы мне сыграть на сцене раз в жизни, я бы выбрала роль Кэтти Нолан.

Он посмотрел на нее с удивлением.

— Откуда такие мысли? Кто тебе может предложить?

Она покраснела.

— Не обращай внимания. Просто взбрело в голову.

Несколько дней спустя в магазин вошел молодой человек.

— Не возражаете, если я повешу листовку на ваше окно?

— Смотря что там написано.

— Это касается новой театральной труппы, которую решили набрать мои друзья. Первое наше собрание состоится в четверг.

— Ну, тогда, конечно, цепляйте вашу рекламу, — милостиво позволила Карелии.

Как только парень удалился, Питер выскользнул из двери на тротуар и глянул на плакатик.

— Папаша Ласло это не одобрит. Ты знаешь, как он относится ко всяким листовкам на нашей витрине.

Но Каролин не слышала этого. Она внимательно читала листовку.

Как раз в четверг в полдень Грэм позвонил ей в лавку и сообщил, что важный клиент пригласил его отужинать с ним где-то за городом и вряд ли ему удастся вернуться домой до полуночи.

Каролин перекусила сандвичем, приняла ванну, переоделась в ночную сорочку и решила почитать. Но внезапно отложила книгу, оделась и выскочила на улицу. Поймав такси, она назвала адрес новой студии.

Оказалось, она разместилась в заброшенном танцевальном зале. Помещение было заполнено мужчинами и женщинами — все на первый взгляд молодые, все в джинсах и черных водолазках, все говорящие громко и одновременно, не слушая друг друга. Все они, как могло показаться, были сверстниками Каролин, но такими, с которыми ей еще не приходилось встречаться.

В толпе она заметила парня, расклеивающего объявления, и решилась даже помахать ему рукой. Он тоже помахал ей в ответ. Чернокожий мужчина с бородкой похлопал в ладоши, призывая к тишине. Все расселись, кто где мог на немногочисленных стульях или прямо на полу.

— Первым делом благодарю вас за то, что вы пришли, — начал он свою речь, отрывистую и почему-то торопливую. — Я Чед Левит, режиссер и инициатор этого проекта.

Он без пауз, без точек и запятых перечислял цели и задачи будущего театра — искать умные, идейно насыщенные пьесы из старого репертуара символистов и привлекать новых авторов, вдохновлять их на поиски иных, еще не проложенных путей. Творчество должно быть совместным и произрастать в атмосфере всеобщей доброжелательности и веры в обязательный конечный успех.

Последовали бурные аплодисменты, и Каролин хлопала вместе со всеми. Цели были изложены туманно, аргументация — наивна с ее точки зрения, но при чем тут это? Каролин здесь пока нравилось.

— Для премьерного спектакля мы утвердили пьесу Нейла Саймона “Босоногие в парке”.

Яростный гул пронесся по аудитории. Чед поднял вверх раскрытую ладонь.

— Тихо-тихо. Не торопитесь. Это часть нашей стратегии. Мы — начинающая труппа, и театру надо сначала встать на ноги. А значит, нужен зритель. Привлечем публику горяченьким хитом, а в следующий сезон выдадим ей Стриндберга.

Несколько человек тут же поднялись на ноги и заговорили разом, другие начали покидать зал. Карелии осталась на месте. Она ничего не имела против “Босоногих в парке”, довольно забавной и легкой пьески.

Чед пустил по рядам пачку отпечатанных на ксероксе страниц.

— Это тексты отдельных сцен. Даже для самых тупых здесь будет понятно, что к чему сводится. Желающие попробоваться на роли Кори или Пауло. Возьмите и изучите первый эпизод. Для Валеско и мамаши — эпизод номер два. Третья пачка для тех, кто согласен пробоваться на маленькие роли или быть в запасе.

Когда передаваемая по рукам и все уменьшающаяся в объеме пачка достигла Карелии, она схватила первое, что было сверху. Сделать это было гораздо проще, чем объяснять окружающим, что она пришла сюда только из любопытства.

— Итак, — провозгласил Чед, следя за людьми, цепочкой тянущимися к выходу, — итак, прослушивание завтра в этот же час. Здесь же. Там у дверей листок — черкните свою фамилию, если собираетесь прийти. За ночь ознакомьтесь с ролью, если, конечно, умеете читать, ну а если безграмотны, то больше приходить сюда не стоит. Просьба еще оценить собственные способности заранее, чтобы нам здесь пришлось меньше мучиться.

Карелии не хотелось толкаться в очереди у списка, поэтому она отошла в сторонку.

— Привет! — возник около нее уже знакомый парень.

— Привет, — ответила она. Наступила пауза.

— Мы не представились, — заговорили они одновременно, и это получилось смешно.

— Я Тим.

— Я Каролин.

Они обменялись рукопожатием.

— Кого ты себе выбрала? — спросил он.

— Никого. Я не актриса. Мне было просто интересно.

— А я хочу сыграть слесаря. Он такой смешной.

— Желаю удачи.

Тим вгляделся в нее внимательнее.

— А ты правда не придешь на прослушивание?

— Нет. Я никогда не получу роли, и даже если вдруг свершится такое чудо, у меня просто не будет времени. Я слишком занята.

Тим записался и ушел, а Каролин еще немного постояла в раздумье. Чем она занята? Половина рабочего дня в лавке, где она изнывала от тишины и безделья? Ожидание Грэма с работы? Уикенды с его друзьями? А вдруг у нее есть талант?

Кончилось тем, что она внесла себя в список в самом конце. Написав жирным фломастером свое имя, она немного подумала и вместо Мосс поставила свою девичью фамилию. Только Каролин Эндрюс могла позволить себе такое безрассудство, как пробоваться на роль в сомнительном театральном проекте. Ее замужней жизни оно никак не должно касаться.

Следующий день Каролин посвятила попыткам разобраться в себе самой, в том, что ею движет. Если Грэм не предупредит по телефону, что задержится на работе допоздна, она ни на какое прослушивание не пойдет, а будет ждать его дома к ужину. В пять часов Грэм сообщил, что ему придется ехать за город на переговоры с очередным клиентом. Судьба решила все сама за Каролин. В шесть часов она уже снова была в танцевальной студии.

Она выбрала роль Кори. Чед сам подавал ей реплики в пробной сцене, а закончив, попросил ее еще раз произнести монолог о матери и вложить в него чуть больше личного отношения. Каролин послушно повторила текст, на этот раз с большим чувством, как ей было сказано.

— Спасибо, — сказал он в конце и тем ограничился.

В тот вечер ей никто не позвонил из студии. Хотя она убеждала себя, что на успех и не рассчитывала, но все же была немного разочарована. Однако утром, уже собираясь отправляться на работу, но, услышав звонок, Каролин поспешно бросилась к телефону с неясной надеждой и была вознаграждена. Чед известил ее, что она получила ведущую роль в пьесе.

Каролин повесила трубку и в смятении опустилась на диван. Ей ясно представилось, что она сама, хладнокровно и обдуманно, вставляет большой железный лом меж спиц уже раскрученного колеса собственной жизни. Но она также знала, что иначе поступить не может и не откажется от участия в постановке.

Весь день на работе ее мысли были заняты постановкой. Питер ласково приобнял ее:

— Я был уверен, что этим кончится, и я увижу тебя на сцене в блеске славы.

К концу рабочего дня ее волнение только усилилось. Каролин была слишком взбудоражена, чтобы возвращаться домой в пустую квартиру, и она решила побродить по городу. Она шла мимо витрин, скользя по ним невидящим взглядом, пересекла Центральный парк и к пяти вечера очутилась на 58-й улице. Здесь был бар под названием “Попугай”. Каролин еще раньше, проходя мимо, обращала на него внимание, но внутри не была ни разу. Она вообще не бывала еще ни в каком баре. Но в этот вечер он выглядел особенно гостеприимно, здесь хотелось согреться и отдохнуть.

Каролин вошла в бар и уселась на высокий стул у стойки. Бармен улыбнулся ей.

— Что желаете?

Каролин он показался симпатичным — гораздо старше ее, с пышной седой шевелюрой и добрым спокойным лицом.

— Бокал белого вина, пожалуйста, — пряча смущение, Каролин натужно рассмеялась. — Я очень редко пью, почти никогда, но сегодня меня обрадовали хорошей новостью. Я буду играть в спектакле “Босоногие в парке”. Так называется пьеса.

— Вот это да! Отлично. Поздравляю! — Он наполнил бокал и протянул ей. — В таком случае это вам за счет заведения.

Каролин взяла бокал.

— Вы очень добры. Но я не знаю, повод ли это для празднования. Речь идет о практически самодеятельной труппе. В любой момент она может распасться. Или у нас отберут помещение.

— Все равно — это хорошая новость.

Она не удержалась и выложила бармену все — и про Чеда, и про прослушивание, и про пьесу. Бармен слушал и кивал. Когда Каролин допила вино, он сказал, чтобы она непременно заглянула сюда опять.

— Я бы хотел знать, как проходят репетиции. Кстати, меня зовут Майк. Мне принадлежит это заведение.

И он снова улыбнулся.

— Вы ведь живете по соседству? Я не ошибся? Каролин с излишней поспешностью соскочила со стула.

— Нет, я не живу здесь, но, впрочем, все равно спасибо за приглашение. И за вино.

Грэм был уже дома, и она кинулась ему на шею. В поцелуй она вложила столько страстности, сколько сумела сыграть.

— Чем это я заслужил такую страсть? — поинтересовался он.

— Сядь, пожалуйста. И послушай. У меня для тебя потрясающая новость. Только не сочти меня сумасшедшей.

Она повторила свой рассказ, уже отрепетированный дважды с Питером и барменом, про маленькую студию и новую постановку, и прослушивание, и — главное — про роль Кори, которая досталась ей.

Грэм выслушал все, не прерывая, потом долго молчал. По его лицу трудно было угадать, о чем он думает.

— Что ж, это замечательно, — наконец произнес он. — Я всегда подозревал в тебе скрытый талант актрисы.

Каролин показалось, что сейчас именно Грэм сыграл роль понимающего мужа, на самом деле приятной эта новость для него не была.

— Ты действительно не против? — спрашивала она, лежа в постели. — Я всегда могу отказаться.

— Конечно, я не хочу, чтобы ты отказывалась. — Грэм ответил слишком быстро. — Думаю, это просто великолепно.

— Да, и расписание репетиций не такое уж плохое. Всего пара вечеров в неделю. Вряд ли я буду возвращаться домой позже девяти. Ну, кроме последней недели перед премьерой. Вот уж когда придется потрудиться.

— Ладно, не волнуйся. — Он обнял ее за плечи. — Послушай, ты будешь великолепна в этот вечер. Самое малое, что я могу сделать для тебя, это хоть как-то поддержать. И привести весь офис на твою премьеру.

Карелии восхитилась реакцией Грэма. Она повернулась к нему и погладила его по руке, но он откатился на свою сторону кровати.

— У меня рано утром совещание, — пробормотал он.

Репетиции начались, и каждая не обходилась без стычек. Чед кричал на Каролин, она на него. Они без конца спорили по поводу отсталых, корявых высказываний ее героини в третьем акте. Потом, приходя домой и восстанавливая в памяти эти словесные баталии, Каролин не верила, что способна входить в такой раж. Но на следующей репетиции все повторялось снова.

— Не знаю, что со мной происходит. Наверное, я ненормальная, — пожаловалась она однажды Тиму.

Тот удивленно взглянул на нее:

— Что ж тут ненормального? Актрисы все такие. Талант выплескивается наружу.

Каролин поразилась. Актриса? Не думай об этом. Талант может покинуть тебя.

Неделя проходила за неделей, и репетиции стали затягиваться. Обычно Каролин возвращалась домой поздно, когда Грэм уже был в постели. Чед начал проводить репетиции и по выходным, поэтому Каролин уже давненько не была ни на выставках в галереях, ни на поздних завтраках.

— Мне так жаль, — все время повторяла она Грэму, — я даже не думала, что все это будет отнимать столько времени. Вот пройдет премьера, и все успокоится, я тебе обещаю. Он только кивал.

Готовясь за кулисами к своему первому выходу на сцену, Каролин отыскала взглядом Грэма среди публики во втором ряду. По его лицу было видно, что он смущен и чувствует себя не в своей тарелке. Должно быть, его разочаровал и крохотный зрительный зал, и расшатанный стул, на котором он сидел, да и жалкое убранство сцены было под стать всему.

Каролин предупреждала его, но он пропускал ее слова мимо ушей. Теперь он стыдился того, что его жена выступает в таком спектакле. Ему было неудобно перед друзьями, которых он зазвал на премьеру. Она его опозорила.

Каролин отвела от него взгляд, набрала полную грудь воздуха и вышла на сцену.

После спектакля Грэм со свитой устремились за кулисы. Майк и Оливер, Гленн и Сандра хором пели ей дифирамбы. Грэм молчал. У него в руках был огромный букет, но он не вручил его жене.

Когда все распрощались, они вдвоем вышли из театра.

— В чем дело? Скажи хоть что-нибудь! — Упорное молчание Грэма выводило ее из себя. — Я же говорила тебе, что это не совсем профессиональный театр.

— Мне плевать. Профессиональный он или нет, — ледяным тоном произнес Грэм, достал из кармана и развернул программку.

— Каролин Эндрюс, — прочел он вслух. — “Это дебют Каролин на сцене, но театр у нее в крови. Ее мать — Зоэ Эндрюс — уже давно и успешно работает в шоу-бизнесе агентом по подбору юных дарований для съемок в кино и рекламе…” — Не сделав паузы, он продолжил со злобным напором: — Ты не только не упомянула меня, не поставила публику в известность, что ты замужем, но даже назвалась в этой чертовой программке девичьей фамилией!

На какой-то момент Каролин потеряла дар речи. Столь велико было облегчение. Если все дело в этом…

Она повисла у него на шее.

— Дорогой, я сожалею. Прости. Я думала, что так будет лучше. Я перепишу эту программку завтра же и потребую, чтобы исправили фамилию. Я обещаю. Я так горжусь, что я миссис Каролин Мосс.

Но Грэм освободился от ее объятий.

Еще один квартал они прошагали в молчании, потом все-таки Грэм извинился за вспыльчивость и вложил в ее руки букет цветов.

Спектакль шел на сцене шесть уикендов подряд. У Каролин тяжесть спала с плеч, когда Чед объявил ей, что следующий спектакль будет последним. Сцена отняла у нее столько сил, столько заняла времени. Даже каким-то странным образом лишила ее собственного “я”. Общаясь с Грэмом, она ощущала иногда, что ведет себя не как положено ей, Каролин, а как ее героиня Кори.

Но когда-то всему приходит конец. И никаких пьес, и никаких героинь в будущем.

На вечеринке по поводу завершения проекта Чед сделал заявление:

— Хорошие новости. Мы дали знать миру, что мы существуем, и мир откликнулся и соизволил нас подкормить. Следующей нашей постановкой будет пьеса Бернарда Шоу “Человек с оружием”.

Грохнули, словно орудийные залпы, аплодисменты.

— Давайте выпьем за это!

— За “Человека с оружием”! — закричали все.

— За “Человека с оружием”! — как эхо отозвалась Каролин, не разделяя всеобщего энтузиазма.

В мае Зоэ нанесла ей неожиданный визит. Она прилетела в Нью-Йорк подбирать юных исполнителей для новой версии “Оливера Твиста”.

Каролин показывала матери, какой наполненной стала ее жизнь. Она привела Зоэ в книжный магазин, познакомила с Ласло, Джиной и Питером, специально для нее приготовила мудреное китайское блюдо, показала ей все, что сотворила со своей квартирой, бывшей в прошлом лишь стандартным жилищем.

Зоэ рассыпалась в похвалах ее вкусу, фантазии и энергии, но чувствовалось, что все это ей неинтересно.

Утром перед отлетом Зоэ заехала попрощаться.

— Может, задержишься на несколько минут? — спросила Каролин. — Позавтракаем вместе.

— Боюсь, не получится, я уже опаздываю.

— Жаль, не попробуешь своего любимого печенья.

Зоэ улыбнулась:

— В таком случае я буду полной дурой, если откажусь.

Каролин поспешила на кухню. Когда она вернулась в гостиную с подносом, то застала мать у книжных полок, разглядывающую смятую программку “Босоногих в парке”.

Каролин поторопилась поставить поднос на столик.

— Я не стала тебе об этом рассказывать. Просто маленькое любительское шоу…

— Понятно, — кивнула Зоэ. — А текст пьесы у тебя сохранился?

— Зачем он тебе? Все это полная чушь. — Каролин притворно рассмеялась.

— Дай мне текст, — повторила Зоэ. Каролин отправилась в спальню и достала свой потрепанный экземпляр.

Зоэ уселась на диван и, нацепив очки, начала:

— Давай пройдем твою первую сцену. Я буду подавать реплики.

— Это смешно. Ты опоздаешь на самолет.

— Начинаешь ты, — заупрямилась Зоэ. — Значит, так, ты входишь в квартиру, ставишь в вазу цветы, и тут раздается звонок по внутреннему телефону.

Каролин машинально потянулась за воображаемой трубкой.

— Алло. Кто это?

Зоэ оказалась идеальным партнером. Они прошли всю пьесу — от начала и до конца.

Мать сняла очки, отложила текст в сторону. Она была потрясена и дрогнувшим голосом произнесла:

— Ты могла бы стать актрисой.

Эти слова еще звучали в ушах Каролин, когда она, проводив мать, в растерянности постояла у подъезда, потом быстрым шагом направилась в сторону 58-й улицы, где располагался бар “Попугай”.

Плавным движением руки Каро смахнула с полки супермаркета две банки консервированного супа и уронила их в раскрытую заранее плетеную сумку. За четыре месяца, проведенных в коммуне, она приобрела навыки заправской магазинной воровки.

Она занималась этим не без удовольствия, как если бы играла роль молодой домохозяйки, постигающей искусство сводить концы с концами в семейном бюджете. Вот она, изображая» на лице неуверенность, взвешивает на ладони какую-нибудь банку или пакет с овощами, словно сомневаясь в правильности своего выбора, а затем, убедившись в том, что на нее никто не смотрит, отправляет добычу в сумку.

Каро двинулась к кассе, чтобы уплатить за упаковки чечевичной каши и соков, заполнивших ее тележку. Туда же она добавила несколько пачек печенья. Нейл наверняка устроит ей по такому поводу взбучку, скажет, что Каро нельзя доверять покупки, но это было мелкое сахарное печенье, которое любила Зоэ.

На улице ждал потрепанный голубой пикап. Нейл, сидя за рулем, потирала озябшие руки.

— Что так долго? Ты меня совсем заморозила.

— Прости, — сказала Каро. Враждебность Нейл по отношению к ней была в чем-то оправдана. Нейл была влюблена в Дэниэлла, а тот интересовался лишь Каро.

Было бы разумно объясниться начистоту и сказать Нейл, что к Дэниэллу она не испытывает никаких чувств, но Каро этого не делала. В коммуне существовала установка всем делиться друг с другом, а к тому же Нейл была такой стервой, что ее стоило немного наказать. Пусть помучается от ревности.

Они ехали по пересохшей грунтовой дороге. Пыльный хвост тянулся за машиной. Каро мурлыкала себе под нос мотивчик из сериала “Миссия невыполнима”. Все эти месяцы ей приходилось туго без телевизора.

— Может, прекратишь? — злобно буркнула Нейл.

— Прости, — произнесла Каро опять и смолкла.

— Меня это нервирует. Я и так измоталась, готовя место для твоей гостьи.

Каро вспомнилась старая-престарая шутка. Кто эта женщина, с которой я тебя видел вчера? Это не женщина, а моя жена.

— Это не гостья, — сказала Каро. — Это моя мать.

— Пусть мать. Я все равно считаю, что ей не следовало бы приезжать. Наше первое правило — никаких контактов с кем-либо извне.

— Поверь мне, едва она увидит, как мы живем, то сразу же завопит и смоется.

Они были уже в конце пути, и взгляд Каро уперся в их облезлый барак за ржавым проволочным забором.

Поезд с Зоэ прибыл на станцию в четыре с минутами, и с самого утра Каро не находила себе места, готовясь к визиту матери. Она убрала с лужайки древнюю, явно сломанную газонокосилку и одна, без чьей-либо помощи, затащила ее в сарай, привела в порядок общую комнату, а в спальне распихала по ящикам разбросанное по полу нижнее белье своих соседок — Колин и Нейл. Зайдя в туалет, она принялась отскребать засохшее дерьмо.

За этим неприятным занятием ее застал Джой и расхохотался.

— Чего так стараешься? Наводишь красоту ради своей мамочки?

Каро покраснела.

— Вовсе нет. Но туалеты принято хоть иногда мыть.

Он расстегнул ширинку и помочился в раковину.

Каро поглядела на желтые капли, оставшиеся на только что отмытом ею фаянсе. Ей стало тошно. Она решила оставить все как есть.

Ее потянуло на свежий воздух, но, к сожалению, день выдался пасмурным и душным. У нее отчаянно болела голова. Как было бы хорошо, если б Зоэ все-таки не приехала. Ведь Каро отговаривала ее от этой затеи.

— Я твоя мать, и мне надо убедиться, что ты в порядке, — настаивала Зоэ.

— Я в порядке, честное слово.

— Нет, я должна увидеть своими глазами. У тебя там даже нет телефона. Я неделями не слышу твой голос. Ну, пожалуйста. Позволь мне приехать. Только на уикенд, пусть на одну ночь.

Я уеду обратным поездом. — Голос матери был умоляющим.

— Мне надо обсудить это с остальными. У нас здесь особые правила.

Самое главное правило было “не допускать никого извне”, но Дэниэлл разрешил Каро нарушить его, правда, только единожды — в первый и последний раз. Каро втайне желала, чтобы он отказал ей, но выпело по-другому, и вот теперь мать заявится сюда уже меньше чем через час.

Конечно, все кончится плачевно. Зоэ придет в ужас. Она неспособна разгадать нечто большее за неприглядным внешним фасадом и не увидит ничего, кроме убогих строений и заросшей сорняками лужайки. Она никогда не поймет, что удерживает Каро здесь и как ее дочь соглашается жить в таких условиях.

Но Каро была готова схватить мать за плечи, хорошенько встряхнуть и заявить твердо:

— Выслушай меня. Сейчас я абсолютно счастлива. Мне так хорошо, как никогда раньше не было в жизни.

И так было на самом деле. Живя в одном доме со всеми, работая в грязи, общаясь с людьми, для которых деньги и слава не значили ничего, Каро обрела гармонию внутри себя.

Подул холодный ветер, и Каро зашагала быстрее. Головная боль немного отпустила. Она вспомнила, какой была четыре месяца назад — жалкой девчонкой, только что пришедшей в коммуну — неумелой, несчастной, обозленной на весь мир. Потом она как бы посмотрела на себя со стороны, представила, какова она сейчас. Она многому научилась за эти месяцы — выращивать овощи, водить трактор, пользоваться швейной машинкой. Научилась готовить пищу в котле и воровать продукты в магазине.

Хоть одно мать должна будет понять и смириться с фактом — Каро наконец повзрослела.

Зоэ опередила всех, кто выходил из поезда на станции. Каро ожидала увидеть ее, как обычно, в шелковом платье и в туфлях на высоком каблуке, но Зоэ в этот раз натянула голубые джинсы и куртку.

Она раскинула на ходу руки для объятия и крепко расцеловала Каро.

— Кажется, здешняя жизнь тебя вполне устраивает, — сказала она. — Ты никогда не выглядела так хорошо.

Почему-то эта похвала не обрадовала Каро. Зоэ легко запрыгнула в старый облупленный пикап.

— Потрясающе! — воскликнула она, похлопав по приборной доске. — Такой же точно был у моего дядюшки Оливера, когда я была маленькой. Ой, умоляю, пусти меня за руль.

Она управлялась с машиной умело — гораздо увереннее, чем Каро. По дороге Зоэ восторгалась всем, что видит.

— Посмотри только на эти вязы! Какая красота! У вас в коммуне растут такие? Я бы взяла черенки. Мы посадим их у нас. Какая живописная изгородь! Сущий Норманн Рокуэлл!

У Каро возобновилась головная боль от бесконечных восторгов матери. Наконец они добрались до коммуны. Зоэ вылезла из машины, огляделась.

— Вот, значит, где нашла приют моя девочка! — Она окинула взглядом двор и строения, задумчиво покивала головой. — Что ж, теперь мне понятно… — произнесла она неопределенно.

Каро завела ее внутрь. Казалось, ничем Зоэ не удивить — ни дырами в потолке, ни грязными матрацами на полу.

— Какой воздух! Не могу надышаться! — Она ткнула себя в грудь и лучезарно улыбнулась дочери. — Я чувствую, что с каждым вздохом добавляю себе неделю жизни.

В пять часов прозвучал гонг к обеду. Члены коммуны потянулись в столовую и стали рассаживаться за длинным столом, сколоченным из сосновых досок.

— Это моя мать Зоэ Эндрюс, — представила Каро гостью.

Дэниэлл, Франк и Колин приветливо улыбнулись. Нейл, Джой и Марсия ограничились кивком.

Зоэ заглянула в котелок с супом.

— Выглядит аппетитно.

— У нас здесь самообслуживание, — предупредила ее Марсия, — прислуги мы не держим.

Зоэ взяла пустую миску и налила себе до краев.

— Как вкусно! — воскликнула она, проглотив первую ложку. — Я бы хотела узнать рецепт. Кто это готовил?

— Каро, — сообщил Дэниэлл. Зоэ удивленно уставилась на дочь.

— Ты? Милая, вот уж не подумала бы. Ты здесь не только расцвела, но и кое-чему научилась. — Она одарила присутствующих лучезарной улыбкой. — Если бы вы видели ее полгода назад. Она не могла даже заварить себе чашку чая.

Каро бросило в краску.

Суп был съеден, миски убраны.

— На десерт у нас лишь фрукты, — сочла нужным проинформировать Зоэ Нейл, прежде чем Каро заикнулась было о купленном в универсаме печенье. — Мы не употребляем сладкого.

— Меня это вполне устраивает, — откликнулась Зоэ. — Я все пытаюсь ограничить себя…

Молчавший до сих пор Джой решил открыть рот:

— А… а… скажи, Зоэ, ты правда работаешь в Голливуде?

— Да, у меня свое агентство.

— Наверно, это потрясно — общаться со всеми этими горячими штучками? Забавно, да?

Зоэ немного подумала, прежде чем ответить.

— Я бы не употребила слово “забавно” по отношению к своей работе, хотя и скучной ее не назовешь. Вчера, например, я встречалась с жуткими ребятками из Эй-би-си, и вы не поверите, что там произошло…

И тут ее понесло.

Она выкладывала историю за историей про Голливуд, про актеров и актрис, про вконец испорченных “звездных” мальчиков и девочек, с которыми ей приходилось работать. Каро становилось все более неловко за мать — почему она не заткнется?

Но когда она поглядела на своих товарищей по коммуне, то увидела, что все, как ни странно, слушают Зоэ, раскрыв рты. Даже Нейл.

— А с Клинтом Иствудом ты когда-нибудь встречалась?

— А то нет! Разумеется. И не раз. — Зоэ кокетливо пожала плечами. — Дело в том, что между Клинтом и мной было кое-что… правда, это длилось недолго. Я взяла себе за правило не воспринимать актеров серьезно, хотя, надо признать, что у Клинта мозгов как раз в голове достаточно.

— А как Роберт Редфорд? Ты была с ним близка?

— Боже упаси! Нет, конечно. Он из тех мужчин, кому достаточно самого себя и кто никак не может собой налюбоваться. Лучше я вам расскажу про Ричарда Бёртона. Вот это личность! Впрочем, он тоже тот еще фрукт!

Каро резко поднялась с места. Ей было невыносимо слушать дальше треп Зоэ, который публика охотно заглатывала, развесив уши.

Она отправилась в спальню. Вот она какова, реальность — продавленные тюфяки на ржавых койках, вот она настоящая жизнь, а не тот фальшивый, раздутый лживыми байками мир, который люди называют “Голливуд”.

Она немного посидела, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, и ей полегчало.

Когда она вернулась в общую комнату, то застала мать, стоящую возле Нейл и укладывающую ей волосы в замысловатую прическу.

— У тебя лицо как раз подходит для этого, — говорила Зоэ девице. — А ты не думала попробовать себя в модельном бизнесе?

— Было такое, — жеманилась Нейл с глуповатой ухмылкой. — Вообще-то я всегда мечтала стать актрисой.

— И правильно… с твоей внешностью у тебя есть все шансы, — говорила Зоэ. — Не вздумай отказываться от мечты. Борись за нее, и тогда ты получишь то, что хотела.

Каро опять покинула комнату — теперь уже она выбежала на воздух. Она присела на выщербленную ступеньку крыльца и разрыдалась. Зоэ нарушила все одним махом. Она заворожила Дэниэлла своими сказами. Нейл сидит у ее ног, как дрессированная собачка. Колин расспрашивает ее о Стиве Маккуине. Это как внезапная эпидемия, которая поразила всех. Все устои рухнули. Моральный дух вмиг улетучился. Их всех соблазнили, лишили рассудка.

Каро поняла, что уже никогда не сможет взглянуть на своих товарищей по коммуне прежними глазами.

Она встала, возвратилась в дом. Она уже твердо знала, что дни ее пребывания в коммуне сочтены. И еще кое-что стало ей ясно. Она уйдет не потому, что ее товарищи в чем-то изменились, временно поддавшись завораживающему голосу сирены. Свои сладкие песни Зоэ пела не для них — она звала за собой только ее одну. Каро, свою дочь.

Она устроила отходную вечеринку с яблочным пирогом собственного производства, хотя уже знала, что никто не станет по ней скучать. Нейл, уже не отходившей от Дэниэлла в этот вечер, не терпелось выпроводить Каро. Все что-то говорили о письмах друг другу, но Каро очень сомневалась, что письма воспоследуют.

Она вошла в вагон с одной своей объемистой плетеной сумкой, с которой так удобно было воровать консервы в универсаме, и всю дорогу до Лос-Анджелеса тупо смотрела в окно. Она твердила себе, что последние четыре месяца были не пустой тратой времени, что она не совершила ошибки, присоединившись к коммуне. Она ошиблась только в определении своих намерений. Опять вышло так, что она сыграла роль — на этот раз девушки, порвавшей с обществом. И вот театральный сезон завершен, и спектакль снят с репертуара.

Мать приехала на вокзал встречать ее на своем белом “Мерседесе”.

— Тебе надо помыться, — первое, что сказала Зоэ.

В сентябре у них состоялся серьезный разговор.

— Я собираюсь в Нью-Йорк, — сказала Каро.

— Зачем? — осторожно поинтересовалась Зоэ. — Там что, образовалась какая-то другая коммуна?

— Нет, — ответила Каро. — Там Бродвей. Зоэ радостно хлопнула в ладоши, потом крепко обняла дочь.

— Что ж, я должна сказать, что думала ты долго, но зато и порадовала меня наконец.

Она мгновенно взялась за дело: закупила для дочери целый гардероб для длительного проживания на Восточном побережье и отвезла Каро в салон Элизабет Арденн, где Роберто сделал ей стильную прическу. Зоэ просмотрела театральные справочники в поисках возможных будущих агентов. В конце концов, уже ничего не оставалось делать, кроме как только заказать билет на самолет.

— В один конец? Или туда и обратно? — поинтересовалась Зоэ.

— Только туда, — ответила Каро. Зоэ была довольна таким ответом.

— Это означает, что у тебя серьезные намерения.

— Вполне.

— Отлично.

В аэропорту Зоэ вручила дочери деньги на первые полгода жизни в Нью-Йорке.

— Давай, девочка, вот теперь уже пни их всех хорошенько.

Они обнялись на прощание.

— Когда получишь первую роль, я прилечу на тебя посмотреть. Но учти, я не трачусь на перелеты ради хористок.

— Вы по делу в Нью-Йорк? — полюбопытствовала соседка в салоне самолета. Ей было около семидесяти. Возраст выдавали ее изуродованные артритом пальцы.

— Вы угадали, — откликнулась Каро. — В Манхэттен. Хочу поступить на сцену.

— Как интересно! А у вас там родственники? — Каро чуть помедлила с ответом.

— Да, — сказала она. — Отец, мачеха и сводный брат.

— Должно быть, они вас ждут не дождутся.

— Нет. Они не знают, что я приеду.

— Значит, это будет для них сюрприз?

— В некотором роде.

Она не сообщила отцу о своем решении и заставила Зоэ пообещать, что та им не расскажет. С одной стороны, она хотела справиться сама, а с другой — когда она в последний раз покидала Нью-Йорк, отец даже не повернул головы в ее сторону и не произнес ни слова на прощание.

Самолет начал снижаться. Окутанный густой облачностью огромный город выглядел зловещим и таинственным.

— Ну, удачи вам, — попрощалась с Каро старушка. — Буду искать вас на Бродвее.

Каро вышла из самолета. В аэропорту было шумно и ослепительно светло. У каждого выхода толпились люди. Они выискивали взглядом среди прибывших пассажиров тех, кого пришли встречать, махали руками, что-то кричали, проталкивались им навстречу.

Почему-то и Каро вдруг показалось, что кто-то окликнет ее по имени, хотя было нелепо предполагать, что отец встретит ее. И все же она задержалась на несколько минут и только потом встала в очередь за багажом.

Остановилась она пока в гостинице. Утром прошлась по Парк-авеню. Постояла у дома, где жили отец, Мэг и Адам. Цветы на подоконниках поменялись. Швейцар тоже был другой. Она не стала заходить, а пересекла улицу и уселась на ближайшую скамейку напротив дома.

Каро знала, что вполне могла бы зайти. Вероятно, ей давно простили то, что случилось тем летом, — ведь минуло уже три года — срок достаточный для прощения даже большей вины. Она знала, что, если поднимется, в квартире ее встретят приветливо. Мэг предложит ей выпить чаю, а затем, несомненно, вызовется помочь в поисках подходящего жилья.

Только сейчас она — ничья дочь, ничей ребенок. Она просто взрослая женщина, начинающая самостоятельную жизнь в одиночестве.

Ей было приятно считать себя таковой.

И все же она не уходила со скамейки и прождала так минут пятнадцать. Каро не увидела ни отца, ни Мэг, но без четверти восемь появился Адам. Он очень вырос, отросли и его волосы. Они вились и были в диком беспорядке. Но походка осталась все та же. И кисти рук, придерживающих школьный ранец, по-прежнему остались маленькими и изящными.

Каро едва не помахала ему. Чуть не устремилась к нему через улицу. Она знала, что он непременно сбросит свой ранец и кинется обнимать ее, так, как обнимались люди при встрече в аэропорту. Она скажет ему, что ее пребывание здесь надо держать в секрете и что только он — единственный, кому она захотела открыться.

Но ничего этого Каро не сделала, а через мгновение школьный автобус заслонил от нее Адама. Когда он отъехал, мальчика на тротуаре уже не было.

Каро встала со скамейки и продолжила свою прогулку по Парк-авеню. Через год она даст знать о себе. Через год она пришлет им всем билеты на бродвейское шоу. А пока ей было достаточно увидеть Адама, поглядеть на его все еще маленькие изящные ручки.

Первыми в списке самых неотложных дел значились поиски подходящей крыши над головой. У Каро не было ни малейшего желания делить комнату с кем-то, с нее довольно было коммуны. Она согласилась бы на любую берлогу, если только эта берлога будет в полном ее распоряжении.

В конце концов она нашла. Одна маленькая комната с окном, выходящим на пожарную лестницу. Кухонька, ванная и туалет совмещались в одном помещении, разделенные ширмами ядовито-зеленого цвета. Обрезок широкой доски, опускаясь, превращал ванну в кухонный стол. Здесь не было даже телефона. Ничего хуже невозможно было себе представить, однако Каро недрогнувшей рукой подписала договор об аренде.

Она перевезла свои чемоданы из отеля и втащила их на четвертый этаж в свою новую квартиру. Это отняло у нее массу времени и сил. Она решила повременить распаковывать вещи, а только достала фото Зоэ и еще Адама и поставила их на подоконнике. Потом принялась исследовать то, что имелось в наличии из обстановки. Кровать — железная, с тощим матрацем — напомнила ей коммуну. Дверца кособокого шкафа открывалась с большим трудом. В его нижнем ящике Каро случайно обнаружила теплые гетры, глядя на которые можно было сказать, что последний здешний жилец был танцовщиком.

Каро вдруг стало зябко и неуютно в комнате. Она вышла на лестницу, сбежала по крутым ступенькам четыре этажа, спустилась в метро и промчалась в вагоне через весь город до “Блумингдейла”.

Универмаг был переполнен и сиял огнями. Она прошлась по этажам, примерила красное вечернее платье от Армани. Оно идеально сидело на ней. Однажды — причем очень скоро — она его непременно купит. Она обещает это себе. А сейчас она — уже в другом отделе — приобрела пару удобных туфель на толстой подошве. Она обратила внимание, что многие женщины ходят здесь именно в таких.

Когда Каро вышла из магазина, уже смеркалось. Она устала, но ей не хотелось пока возвра-щаться в свою комнату. Пройдя полтора квартала по 58-й улице, она обратила внимание на ярко освещенный бар с забавно подмигивающей цветной вывеской “Попугай”. Она решила зайти.

Бармен улыбнулся ей приветливо, когда Каро взобралась на высокий табурет, обтянутый красной кожей. Это был мужчина средних лет, крепкого сложения, с густыми седеющими волосами. Он выглядел сильным и невозмутимым. От него исходила какая-то надежность.

— Привет, — поздоровался он. И голос у него был приятный — низкий, густой.

— А почему “Попугай”? — спросила Каро.

— А почему бы и нет?

— Самый разумный ответ. — Каро тоже улыбнулась. — Пожалуйста, бокал белого вина.

Он налил вино в высокий бокал и, протягивая ей, кивнул на пакет из “Блумингдейла”:

— Я вижу, вы занимались покупками.

— Хотелось немного встряхнуться, прощупать почву под ногами.

— Результат налицо. Отлично выглядите.

— Спасибо.

Каро рассказала ему о том, что она приехала в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой.

— Хорошее дело и, по-моему, как раз для вас.

Он не добавил, что надеется увидеть ее когда-нибудь на Бродвее. Покончив с вином, Каро потянулась к сумочке.

— Нет-нет, — остановил ее бармен. — Для вас за счет заведения.

Каро почему-то не удивилась.

— Благодарю вас.

— Меня зовут Майк. Я здесь хозяин.

— А я Каро.

— Что ж, Каро, я надеюсь, вы заглянете к нам опять. Я буду рад услышать от вас, как идут дела.

На мгновение Каро представила себя и Майка вдвоем в ее убогой комнатушке. Она видела массивное обручальное кольцо на его пальце, но знала, что могла бы запросто преодолеть этот рубеж.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Каро потребовалось не так много времени, чтобы наладить свой быт. Она просыпалась в шесть, спускалась вниз, в небольшой закусочной за углом выпивала две чашки черного кофе и просматривала объявления в газетах. Она посещала просмотры и прослушивания. Она ждала. Потом до ночи обслуживала столики в итальянском ресторане. Ее жизнь подчинялась строгому расписанию, текла монотонно, но бывали и всплески, и приятные моменты. Удачное прослушивание. Интересный клиент за столиком.

Прошел почти год. Успех не приходил так быстро, как она рассчитывала. Каро заимела агента — одного из тех, кого рекомендовала Зоэ, но он абсолютно ничего не сделал для Каро. Однако она была благодарна за каждую, пусть ничтожную, удачу, которую ей выдало колесо фортуны. Две недели сплошного веселья, когда она танцевала среди других девушек на заднем плане в мюзикле “Оклахома”, и получение карточки члена профсоюза актеров. Но других предложений не последовало, а ее деньги были на исходе.

Дважды за это время она приходила к зданию на Парк-авеню, прохаживалась по тротуару туда-сюда и уходила прочь с чувством собственного достоинства.

— Ты как дурочка, — повторяла Зоэ, созваниваясь с ней раз в неделю, как было договорено между ними. — Одному богу известно, кто из нас больше виновен в распаде нашего брака — я или Бартон, но зачали мы тебя совместно, и ответственность должны нести оба. Ты для него — отрезанный ломоть, а это нечестно. Этот подонок даже не спросил меня, жива ли вообще наша дочь. Та глупая история… в те твои каникулы, давно похоронена. Ты должна увидеться с ним.

— Хорошо, увижусь, — отвечала Каро. — Когда буду готова.

Но проходили месяцы, становилось все трудней и трудней, но она твердо решила, что никогда не предстанет перед отцом неудачницей.

Она снова шла к дому, где жил Бартон, и ждала. Она пошла на сделку с собой — если вдруг она увидит Бартона, или Мэг, или Адама, то сразу поднимется к ним. Но за все это время никто из них так и не показался.

Так совпало, что ресторан, в котором она работала, был неподалеку от того бара “Попугай”. Однажды, закончив работу, Каро решилась заглянуть к Майку, а затем сделалась постоянной посетительницей. Публика там была приличная, а завсегдатаи к ней не приставали, решив, видимо, что она девушка Майка.

Каро это льстило — он был весьма привлекательный мужчина. Когда бы она ни перешагивала через порог — пусть в самый напряженный час наплыва посетителей, — Майк замечал ее издалека, встречал неизменно громким приветствием и широкой улыбкой. У него были великолепные зубы — белые и крепкие. Она взбиралась на круглый стульчик у стойки и рассказывала ему, что произошло за неделю. Он помнил все ее прежние прослушивания, сравнивал результаты и вообще проявлял неподдельный интерес к ее карьере.

О себе Майк говорил мало, но однажды раскрыл свой бумажник и показал ей фото. Это был снимок его внучки — трех недель от роду. Каро удивилась, что о своей жене он ни разу не обмолвился, но не стала задавать вопросов о ней.

Как-то, проходя мимо магазина мужской одежды, она увидела на витрине шарф, который ей очень понравился. Подумав о Майке, она не удержалась и купила его.

— Это тебе, — сказала она на следующий день, придя в “Попугай”.

Майк тут же вскрыл коробку. Он вытащил шарф, развернул, посмотрел и с восторгом взмахнул им над головой, чтобы все посетители бара полюбовались подарком. Потом он вышел из-за стойки и заключил Каро в объятия. Ей показалось, что она попала в лапы большого, доброго медведя.

Каро понимала, что если она хочет Майка, то должна первой подать ему знак. Предчувствие близости ее манило. Он был такой теплый, надежный, а ей так хотелось хоть чуть согреться.

Но, поразмыслив, она решила оставить все, как есть. Можно обняться, поцеловаться, но иметь хорошего друга лучше и надежнее, чем партнера в постели.

Каролин

Каролин и Грэм вошли в темную квартиру, и никто из них не протянул руку к выключателю, словно они заключили пари, кто первым сдастся.

Каролин швырнула свою сумочку куда-то в темноту, потом не выдержала и зажгла свет.

— Ну что ты дуешься, Грэм? Я рада, что мы, наконец, дома. Я так устала.

— По тебе не скажешь. Мне кажется, что ты никогда не устаешь. — Тон Грэма был ледяным. — Тебе трудно спрятать свой темперамент.

— Я стараюсь. — Она попыталась сдержаться, чтобы не начинать ссору.

— Неужели? Как я заметил, ты весь вечер повторяла одно и то же.

— Ну прости меня.

— Ты же могла обидеть их! А это люди, с которыми я встречаюсь каждый день. Это, в конце концов, мои друзья.

— Но мы же не хотим любоваться на них всю нашу жизнь.

— Ты их ненавидишь, я знаю! — Грэм перешел на крик.

Каролин горестно вздохнула.

— При чем тут ненависть? Просто они мне надоели. Мы слишком часто встречаемся.

— Отлично! — сказал он с сарказмом. — Если тебе надоели мои друзья, встречайся с кем хочешь. Ты свободна.

Грэм скрылся в кабинете. Она устремилась вслед за мужем, покрутила дверную ручку. Заперто.

— Грэм!

Ответом ей было молчание.

Каролин так и не смогла уснуть в одиночестве и среди ночи встала и попробовала, открыта ли дверь в кабинет. Конечно, открыта.

Она прилегла на кушетку рядом со спящим мужем, погладила его спину, прижалась. Они стали чужими по духу, но не по плотя.

За каждой ссорой следовало примирение, но интервалы длились все дольше, и когда Грэм спал рядом с ней, демонстративно отвернувшись, она чувствовала себя одинокой и брошенной. Ей хотелось впиться ногтями в его кожу, повернуть к себе и бросить в лицо все упреки, какие накопились, спросить, в чем же она так провинилась, может быть, оправдаться перед ним. Вряд ли это бы помогло, скорее привело бы к новой беспричинной ссоре.

Казалось, наступил период, когда они вообще не могут выносить присутствия друг друга в одной комнате, за одним столом, в одной кровати. Словесные перепалки вспыхивали постоянно. Грэм выискивал в ней все новые недостатки и открыто говорил ей об этом. Ему не нравилось, как она одевается, как ведет себя при гостях, как говорит по телефону с его матерью. Он постоянно делал ей замечания, выискивая любой повод для недовольства.

А Каролин ощущала, что становится такой же враждебной. Она научилась защищаться, крича что-то в ответ и бросаясь в мужа чем попало. Она ненавидела все это.

Иногда, погружаясь в прошлое, она пыталась понять, где началась эта изматывающая гонка. Может быть, с “Босоногих в парке”? Грэм, конечно, не хотел, чтобы она появлялась на сцене, но благородно согласился с ее решением. Может, все началось гораздо раньше?

Каролин не уставая думала об одном и том же: неужели так будет всегда, неужели нет никакого выхода?

Они живут вместе уже почти два года, и не пришло ли время подумать о ребенке? Но когда однажды Каролин шутя заговорила об этом, муж вполне серьезно ответил, что они совсем не готовы к такому повороту.

Она все чаще стала вспоминать слова Зоэ, сказанные перед свадьбой: “Этот парень не для тебя, ты ошибаешься в нем”.

Каролин теперь заглядывала в “Попугай” каждую неделю, обычно по четвергам после полудня. Стакан белого вина у стойки означал для нее праздник по поводу окончания очередной невеселой недели. Майк, обычно в эти часы очень занятой, всегда находил время для разговора с ней и, казалось, ждал ее прихода. Он уже издали махал ей рукой, и их взгляды словно бы смыкались над головами посетителей. Она уже давно отметила чарующую медлительность в его движениях. Любой его жест был не резким, а наоборот, успокаивающим.

— Привет, — поздоровался он.

— Привет, — ответила она и взобралась на высокий стул.

— Как дела?

— Отлично.

Каролин никогда не рассказывала ему о неприятностях, тем более о том, что происходит в ее маленькой семье. Вместо этого она выкладывала ему смешные и не очень истории, частью выдуманные, которые случились — или якобы случились — с ней за прошедшую неделю. Сегодня она рассказала, как ее безуспешно пытался ограбить на улице какой-то хлюпик, причем дважды, не поняв, что он снова наткнулся на ту же женщину. Майк искренне хохотал, откинув назад голову. Каролин нравился его смех — как и все, что он делал.

— Эй, — вдруг спохватился Майк, — сын прислал мне фотографию моей маленькой внучки. Хочешь посмотреть?

— Очень.

Он раскрыл перед ней бумажник с вложенными в него фотографиями. Его руки были большие и сильные. Каролин больше смотрела на его руки, чем на фотографии.

Потом она поняла, что Майк может догадаться, чем вызвана пауза, и кровь бросилась ей в лицо.

— Она просто чудесна, — поспешно сказала она.

— А вот и другой. А тут они вместе. — Его пальцы перебирали фотографии, а она как завороженная следила за этими движениями, не видя детских лиц. Фотографий в кошельке скопилось много, но жены Майка не было ни на одной.

С наступлением лета Каролин стала посещать “Попугай” уже дважды в неделю, затем трижды. Бар был так близко, и в нем ей было так уютно.

Майк никак не отреагировал на ее более частые появления. Он так же встречал ее улыбкой и приветственным жестом из-за стойки. Ее стул по-прежнему ждал ее, всегда оказываясь свободным.

Ничего не изменилось в их отношениях. Она с юмором и по мере возможности с фантазией рассказывала ему, какие с ней случились происшествия, и передавала вкратце содержание книжек, которые прочла. И опять не было сказано ничего, что могло бы дать Грэму повод для ревности.

За день до Рождества у Грэма выдалась целая неделя свободного времени, и поэтому у Каролин имелся только один последний шанс навестить “Попугай” до наступления Нового года. У нее был приготовлен подарок для Майка — голубой шерстяной шарф. Она не стала прилагать к подарку открытку.

— Привет, — сказала она, взбираясь, а вернее, взлетая на высокий табурет у стойки.

— Как дела? Земля еще вертится? — спросил Майк.

— Как положено. И я с ней вместе. — Каролин достала из сумки пакет с подарком. — Это тебе от Сайта-Клауса.

Майк принял подношение со всей подобающей торжественностью. Сначала он внимательно осмотрел обертку, потом тщательно вытер руки полотенцем, а уж затем вскрыл пакет.

— Как ты догадалась? — Он с нежностью погладил шерстяной шарф. — Мне так нравится! Иди ко мне.

Он вышел из-за стойки бара. Каролин незаметно сползла со своего высокого стула. Она впервые увидела его фигуру целиком. Майк сжал ее в своих могучих объятиях. И тут она обнаружила, что дыхание остановилось.

— Я должна идти, — пролепетала она, — мне пора. Я только принесла тебе подарок.

Она заметила, как подрагивают его руки, лежащие на барной стойке. Ее же сердце скакало, как загнанный зверь, под зимней тканью пальто.

Каролин готовилась к Рождеству. Развешивала по квартире гирлянды разноцветных лампочек, купила игрушки для елки и напекла пирожных и аппетитного печенья.

Грэм похвалил ее. Они провели вдвоем чудесный уикенд — с поздним завтраком и прогулкой по торговым улицам. Они разглядывали празднично украшенные витрины, а потом посмотрели нашумевший фильм. Это было похоже на возвращение в студенческую молодость.

В рождественское утро Грэм заявился с кучей подарков, соответствующих статусу любящего супруга, — изысканное нижнее белье, новые часики и старинное ожерелье из опалов. А она устремилась в магазины, чтобы купить ему в ответ что-нибудь воистину стоящее в знак их любви. Все складывалось так хорошо.

А потом словно по дому вдруг пробежала трещина, и все изменилось. Уже ночью Грэм шлялся по дому в поисках неизвестно чего.

— Куда ты переставила вазу, подаренную моей матерью?

— В свою туалетную комнату.

— Ты что, не нашла более подходящего места?

— Там для нее самое место, — не раздумывая, ответила Каролин. — Как раз под цвет плитки.

— Как ты могла? Ты не выносишь никаких подарков от моей матери. Откуда в тебе такая враждебность? — Грэм выдвинул ящик туалетного столика и ткнул пальцем в спрятанную там шкатулку для косметики, как-то присланную Зоэ. — Зато подарки твоей мамаши всегда у тебя под рукой, хоть ты и скрываешь их от меня.

— Если хочешь, я ее уберу, — миролюбиво предложила Каролин. — Тебя это удовлетворит?

Ее лицо горело, она едва сдерживала себя, Грэм был, наоборот, бледен.

— Делай что хочешь, — не унимался он, — ты же все равно будешь слушать только себя.

Он ушел в кабинет и захлопнул за собой дверь.

А Каролин оделась и покинула дом. Она бродила по празднично освещенным улицам, пока усталость не сломила ее.

Целый месяц Каролин не заходила в “Попугай ”. Но в один из самых пасмурных и тоскливых дней она уже не могла удержаться. Она задержалась у вешалки, не сразу решившись снять пальто. Майка не было на привычном месте за стойкой.

В эти секунды ей показалось, что сердце ее перестало биться. Она потянулась за пальто и уже сдернула его с крючка, как замерла, услышав знакомый голос. Майк появился откуда-то из-за спины.

— Я испугалась, что тебя здесь нет, — призналась Каролин.

— А я боялся, что ты никогда больше не придешь.

Он усадил ее на высокий стул. Не спрашивая, что она хочет, налил большую чашку кофе по-ирландски.

— Пей, а я сейчас вернусь. Он прохаживался между столиками, приветливо заговаривая с посетителями. Наблюдая за Майком, Каролин вдруг вспомнила слова Долорес: “Наступит день и час, когда мимо тебя пройдет мужчина и ты поймешь, что он твой…”

Тогда она лишь скептически улыбнулась, а сейчас ее пробрала дрожь. Она отвернулась и сосредоточила внимание на экране телевизора, установленного за стойкой. Передавали новости. Появилась фотография мужчины крупным планом. Лицо было ей знакомо. Откуда? Где она могла его видеть? Потом Каролин вспомнила обложку на пластинке.

Она решила обойти стойку, встать на цыпочки и прибавить звук телевизора, загороженного строем бутылок. Она убедилась, что это Тристан. Диктор сообщил, что певец умер от передозировки наркотиков. “Найден мертвым в ванной комнате своего номера люкс в отеле… — чеканил, словно монеты, слова диктор. — Популярный певец скончался на тридцать седьмом году жизни”.

Голос диктора стал уходить от Каролин, словно в пространство, заполненное вечной тишиной.

Она уронила голову на стойку, прижала ладони к вискам и зарыдала.

“О, Тристан…”

Она отмотала мгновенно сотни миль обратно на стремительной машине времени и стала опять двенадцатилетней. Она слушала “Песни из Камелота” в своей комнате в закрытом пансионе. Она трогала пальцами лицо Тристана на глянцевой обложке пластинки. Она мечтала, что когда-нибудь встретится с ним. А теперь он мертв. Майк, заметив, как Каролин утирает слезы, бросился к ней через весь зал.

— В чем дело?

— Умер один певец. Тристан.

— Очень жаль. — Майк сочувственно кивнул. — Он был хороший парень. Пару раз даже заглянул сюда.

Каролин едва не задохнулась. Как так? Тристан был в Нью-Йорке. Тристан был здесь, в “Попугае”. Если б она знала, то могла бы встретиться с ним у стойки, невзначай дотронуться до его руки, сказать, как много значат для нее его песни. Как чудовищно, что она упустила такой шанс.

И тут же ей стало стыдно. С чего это она вдруг расплакалась?

— Прости. Я выгляжу дурой. Но он мне очень нравился… в школе… Ты не можешь представить… Он… он был как сияние, которое сейчас вдруг померкло…

Майк кликнул своего помощника, рыжего ирландца по имени Джон.

— Замени меня на пару часов.

Обнявшись, они вышли из бара и окунулись в сгустившиеся сумерки.

— Мой брат сейчас в Канаде, уехал на пару месяцев, — просто сказал Майк, — он живет совсем рядом.

Каролин никогда не думала, что изменять мужу и иметь связь на стороне так сложно. В первый раз — ничего подобного. Она летела домой как на крыльях, благодарная Майку за то, что он одарил ее этим волшебным ощущением невесомости. Она словно сменила кожу.

С забытой радостью Каролин ждала, когда вернется Грэм. Ей не хотелось ни спорить с ним, ни ссориться по всяким пустякам. Ужиная, она слушала его отчет о прошедшем дне. И целовала, словно одаривала каким-то драгоценным подарком. Как Майк целовал ее совсем недавно, несколько часов назад.

Но все это было вечером. Хуже стало на следующее утро, когда она наконец поняла, что рядом с ней спит совершенно чужой человек.

Работа в этот день тянулась бесконечно. Она не могла дождаться, когда же наконец окажется в “Попугае”. Наконец она преодолела эти полтора квартала. Майка она сразу отыскала на прежнем месте. Он улыбнулся ей, она села за стойкой. Так, будто ничего не изменилось.

Он, не дожидаясь ее заказа, пододвинул ей чашечку кофе по-ирландски и занялся беседой с другими посетителями. Она не могла поверить — неужели ничего не изменилось?

— Присмотришь за баром? — снова попросил Майк своего помощника после того, как Каролин наконец допила свой кофе.

Квартира его брата по-прежнему была свободна.

Прошел месяц. Каролин была уже на грани. Она все путала, не могла сконцентрироваться, ее все нервировало. Она не знала, куда бежать от этого кошмара, но знала одно — долго так жить она не сможет.

Она постоянно ставила себя перед выбором.

Не встречаться с Майком. Не заглядывать больше в бар. Попробовать наладить отношения с мужем.

Это был хороший план, но она знала, что никогда не выполнит его.

Так же, как и не сможет расстаться с Грэмом. По крайней мере — не сейчас. Уже слишком поздно.

Она перестанет встречаться с Майком. Она больше не заглянет в его бар. И наладит отношения с мужем, хотя отношения их давно высохли, словно старое озеро.

Каролин могла бы уйти от Грэма. Развестись с ним ради Майка. Но Майку уже много лет. Он до встречи с ней прожил долгую жизнь. Если он женится на Каролин, то отрежет себя от своего прошлого, оставив в настоящем лишь малую часть себя. Ради него самого делать этого не стоит.

Она пыталась найти третий вариант. Единственно правильный выход. Но в голове стоял шум. И больше ничего.

Грэм кое-что заметил. Он уже давно наблюдал за ней, замечал ее новые наряды и нижнее белье и то, как его жена не находит себе места и стремится неизвестно куда. Однажды выдалось такое утро, что он на пару часов освободился от работы и сделал Каролин сюрприз, зайдя в книжную лавку с предложением позавтракать вместе.

— А она уже ушла на перерыв, — известила его Джина. — С полчаса назад.

Грэм обошел все близлежащие кафе, ресторанчики и забегаловки, но не нашел Каролин.

— Как прошел день? — спросил он у нее вечером.

— Чудесно, — ответила она, не задумываясь. — Прости, что я немного задержалась. К нам привезли новые поступления, и я не вылезала из лавки.

На следующий день в обеденный перерыв Грэм снова пошел к магазину. Только на этот раз он не зашел внутрь. Он смотрел, как Каролин вышла из дверей магазина и почти побежала к “Попугаю”, как уже вместе с Майком они скрылись в подъезде какого-то дома. Грэм выследил свою жену.

Каролин возвратилась домой в шесть. Грэм ждал ее в гостиной.

— Ты шлюха, — процедил он сквозь зубы. — Грязная, похотливая шлюха…

Слезы брызнули у него из глаз, потекли по щекам.

— Грэм, ты пьян. — Это все, что она могла сказать ему.

— Как ты могла такое… сделать со мной…

Он был беспомощен и жалок, сидя вот так в кресле и рыдая.

— Ты больная, вот что я тебе скажу, — вновь проговорил он. — Трахаешься со стариком.

Каролин вздохнула.

— Может быть, я и больна. Но лечиться не собираюсь.

— Но ты не можешь спать с обоими! У тебя еще есть шанс. Выбирай — или этот старикан, или я!

И вдруг, впервые за многие месяцы, Каролин поняла, что ей нужно. Не Грэм. И не Майк. Она выбрала одиночество.

Три часа ночи. Грэма нет дома. Он переселился в отель, и уже двое суток как она его не видела. Возможно, им еще будет, о чем поговорить, когда он вернется.

А пока Каролин заварила себе чай и, сидя в гостиной, то смеялась, то плакала.

Город спал и словно во сне посылал ей приветы тысячами мигающих окон. Но сквозь чистую ткань ночи она не могла прочитать его тайные послания.

Именно сейчас она твердо была уверена, что к Грэму больше не вернется. Никогда. Уже к лету он точно найдет себе подходящую пару. Кого-то, кто уж точно будет обожать футбольные матчи и воскресные пикники с его друзьями.

А вот что будет с самой Каролин, она даже не представляла.

Только, включив музыку — диск “Песни из Камелота”, — она медленно кружилась по комнате.

 

Каро

День выдался неудачным. В театре, куда она пришла пробоваться на роль Раины в спектакле “Человек с оружием”, все перешептывались, что все это чистой воды фикция и режиссер уже утвердил свою подружку на главную роль. Тогда зачем все это? Каро плюнула на прослушивание и отправилась восвояси.

Уже несколько недель она сидела без работы. И почти четыре года в Нью-Йорке. Каро вспомнила о тех потертых теплых гетрах, оставленных какой-то танцовщицей в жалкой квартире, куда она вселилась когда-то, полная надежд победить этот чудовищно огромный город. Сколько еще времени потребуется, чтобы добиться хоть чего-то?

Дни уплывали назад — незаметные и одинаково серые. Ничего, кроме пыли на подоконнике и горького осадка в душе, они не оставляли. Ей не удалось сделать ничего, даже завести приятелей или подруг не получилось.

С матерью она разговаривала раз в неделю по телефону. Они даже изредка встречались, когда Зоэ прилетала в Нью-Йорк по делу, но не больше чем на несколько часов рейсом туда-обратно. Мать не заговаривала о ее возвращении в Калифорнию, наоборот, твердила, что на все хорошее нужно время, и хотя бы за это Каро была благодарна матери. Она знала, что, вернись она домой, тут же для нее наступит конец. Она окончательно сдастся, ее унесет течением, и выплыть она уже не сможет.

На работу она снова опоздала. Вбежав в ресторанчик, она слышала все то же шипение управляющего: “Если ты снова придешь позже, я тебя уволю”, пока переодевалась в униформу.

День тянулся бесконечно, но все же закончился. Каро глянула в свой кошелек. В нем оставалось всего семьдесят пять долларов, а месяц едва перевалил за середину. Ей никак не справиться, если не удастся найти какую-нибудь работу или не попросить денег у Зоэ.

Она решила пройтись, чтобы не тратиться на автобус. На 58-й улице знакомый бар словно давно ждал ее. И действительно, что-то давненько она сюда не заглядывала. Денег на траты в баре у нее не было, но ведь она может просто зайти и поговорить с Майком.

Он был, как всегда, за барной стойкой и смешивал напитки.

— Привет, — поздоровалась Каро, взбираясь на стул.

— Привет. — Он явно обрадовался ее приходу. — Давненько тебя не было. Как дела в театре?

— Хуже некуда, — призналась она. — Я на такой мели, что даже не могу заказать выпивку.

— Это тебе, — сказал он, подавая ей коктейль, — пока за счет заведения. Расплатишься, когда станешь звездой. Кстати, мы сегодня чествуем одну важную особу.

— Мужчину или женщину?

— Мужчину.

— Кто же он? Мне хочется посмотреть, стоит ли он всей этой суеты.

Бокалы с коктейлями выстраивались рядами на стойке.

— Мое дело их напоить. А ты сама поверни голову… — Майк явно подзадоривал Каро, — и реши, достоин ли он этой заварушки.

Каро обернулась. Кровь бросилась ей в лицо. Это был тот самый Тристан, лицо которого на обложке пластинки она так подолгу рассматривала в детстве.

Майк оценил ее реакцию и рассмеялся.

— Ну и как он тебе?

Каро попыталась взять себя в руки:

— Он для меня был всем… когда я училась в школе.

Она не добавила, что валялась целыми днями в разобранной постели и в полутьме комнаты слушала “Песни из Камелота”, вставая лишь для того, чтобы перевернуть пластинку или поставить иглу проигрывателя на начало.

— Подойди, не бойся и представься ему, — посоветовал Майк.

— Не могу.

— Конечно, можешь.

Каро слезла со стула и направилась к столику, где сидел Тристан с друзьями. Она остановилась напротив него, храня молчание. Тристан поднял на нее мутный, усталый взгляд.

— Я просто хотела сказать вам… — начала было Каро.

Он прервал ее:

— Кто вы?

— Каро Эндрюс.

Тристан поднялся из-за стола.

— Я Тристан Майклз. — Он церемонно поклонился. — Знакомьтесь, мои друзья — Зак, Питер, Рой Левинсон…

Зак вежливо кашлянул, намекая:

— Простите, мисс, но у нас тут деловая встреча…

— Простите, я не хотела быть навязчивой. — Каро уже была готова обратиться в бегство. — Я только хочу сказать, как много вы значили в моей жизни.

— Спасибо, — сказал певец серьезно. Она отступила на шаг, повернулась.

— Подождите. — Каро замерла.

— Мы пробудем здесь, в Нью-Йорке, до пятницы. Мы остановились… — Он обратился к Робу: — Как называется этот отель?

— “Хэлмсли Палас”.

— “Хэлмсли Палас”, — повторил Тристан, обращаясь уже к Каро. — Может быть, вы заглянете к нам туда.

Каро отрицательно мотнула головой.

— Пожалуйста, — настаивал Тристан, — обязательно заходите. Я внесу вашу фамилию в список посетителей. — Он чарующе улыбнулся. — Каро Эндрюс. Я запомню.

Два дня Каро колебалась. Она долго прогуливалась, пытаясь определиться.

Она знала, что может произойти в “Хэлмсли Палас” и что в таких случаях имеется в виду.

Она была знакома с одной девицей — официанткой из ресторана, — встретившейся однажды с “Дорз” и убежавшей вместе с ними на пару недель. Эта девица сама рассказывала Каро всю свою подноготную.

Каро совсем не хотелось влипать во что-то подобное. Она не создана для групповух. Она не девочка на одну ночь.

Но ей очень хотелось еще раз увидеть Тристана.

Она проскользнула в крутящиеся двери отеля “Хэлмсли Палас”.

— Пожалуйста, скажите, в каком номере остановился мистер Тристан Майклз? — Каро подошла к стойке портье.

— Ваше имя, мисс? — Портье окинул ее именно тем взглядом, который она заслуживала.

— Каро Эндрюс.

Если Тристан забыл о своем обещании, то и дело с концом. Легче будет на душе. Она это переживет.

— Да, конечно. — Портье пробежал глазами длинный список. — Пожалуйста, проходите. Двести четырнадцатый номер… из лифта направо.

Лифт был таким стремительным, что Каро не успела опомниться, как он доставил ее наверх. Холл и коридор были пусты. Она постучала в дверь номера.

Если дверь не откроется, пока она не досчитает до десяти, решила Каро, ей лучше смыться. На “четыре” дверь ей открыл Зак.

Он посмотрел на нее совсем не так, как гостиничный портье.

— Эй, Трис, — ненатуральным фальцетом позвал он.

Тристан вышел из соседней комнаты. Увидел Каро.

— Пришла, — сказал он.

За его спиной возник темноволосый человек, весь какой-то обтрепанный.

— Знакомься, Харпер. Харпер Джоели. А это Каро Эндрюс.

Харпер посмотрел на нее и отвернулся.

— Мы готовы, Трис. Ты идешь? — Тристан обернулся к Каро:

— Хочешь на прием?

— Нет.

— Нет, — сказал он Харперу. — Идите без меня.

— Между прочим, Аллену не понравится, если ты не появишься. — Харпер пожал плечами.

— Ну тогда извинись за меня.

Тристан и Каро остались одни в номере. От неловкости они молчали. Наконец Каро сделала пару шагов вперед и тронула обивку дивана.

— Моему отцу здесь понравилось бы. — Каро прошлась по номеру Тристана. — Он бы сказал, что здесь налицо совершенство линий. Он архитектор.

— А ты?

— Я актриса.

Он улыбнулся.

— Мне следовало бы самому догадаться. Что-нибудь тебе светит или впереди полный мрак?

— У меня была светлая полоса, когда я была маленькой девочкой. Я снялась в телесериале “Дерево, растущее в Бруклине”.

— Чудесный сериал, — и Тристан повторил его название.

— Был когда-то. А теперь это покажется всем приторной патокой, — сказала Каро.

Каро вдруг успокоилась, и из нее полились слова, фразы и целые монологи. Она нашла себе благодарного слушателя. Она вывернулась наизнанку, рассказав все о себе — кратко и жестко, — и закончила со слезами на глазах.

Тристан все выслушал и осторожно спросил:

— И тебя по-прежнему тянет на сцену?

— Я, наверное, дура, но не могу с собой справиться. Так определил Бог. Я ведь сыграла ангелочка, когда мне было всего семь. Разворачивала среди облаков туалетную бумагу. На радость Господу.

Он тихо рассмеялся.

— Возможно, он ею до сих пор пользуется. Значит, это была ты? Вот чудо!

Каро удивилась.

— Какое чудо?

— Я тебя тогда запомнил.

— Это же показывали по американскому телевидению.

— Ну и что. Я как-то слетал на выходные в Нью-Йорк и видел эту рекламу в номере отеля по ящику. Она даже вдохновила меня на сочинение песни. Считай, что я тебе обязан.

У Каро от изумления расширились глаза:

— Неужели?

— Да. Именно так и случилось. Правда, песню я написал не сразу, а позже, уже дома. Называется “Радужный нимб”. Там есть такие слова: “Мостик из радуги…”

— “…строит ангелочек в облаках”, — подхватила Каро, вспомнив слова этой песенки.

— Вот-вот! Это про тебя.

У нее перехватило дыхание. Она смотрела на него, он — на нее, и оба не могли оторвать друг от друга взгляда. Долго так продолжаться не могло. Первой очнулась Каро. Она прошлась по номеру, задержалась у оправленной в серебряную рамку фотографии красивой женщины.

— Это кто?

— Моя мать. Ее звали Маргарет, и она уже умерла. Она погибла в автокатастрофе, когда мне было двенадцать.

В дверь легонько постучали, и, не дождавшись ответа, в номер вошла горничная со сменой полотенец. Она чуть не выронила их, увидев Тристана.

— О, простите, я не хотела вам помешать… — Прижав стопку полотенец к подбородку, она стремительно улетучилась из номера.

Тристан встретил вопросительный взгляд Каро и произнес с легкой печалью:

— Больше не смотри на меня так. Никогда больше не смотри…

— Не буду, — пообещала Каро.

Он взял в ладони ее лицо и поцеловал. Сладко и нежно.

Перевалило за полночь. Вся компания ввалилась в номер после приема. Зак здорово опьянел, он сразу же стал приставать к Каро, но, встретив взгляд Тристана, убрал руки. Роб был, наоборот, тверд как гранитная глыба, даже не пошатывался. Харпер же напрочь забыл о своих обязанностях телохранителя. Он, казалось, проглотил язык, развалившись на диване, даже не сняв ботинок.

— А ну, встряхнись! — призвал его Тристан, но тот был уже в отключке.

— Я лучше пойду, — сказала Каро.

В глазах Тристана она прочла, что это правильное решение. Он проводил ее до двери.

— Увидимся снова? — спросил он.

— Да.

— Когда?

— Когда захочешь.

— Как тебя найти?

Каро продиктовала ему номер телефона-автомата на углу возле ее дома.

— В десять утра не слишком рано? — осведомился Тристан.

— Я буду ждать там.

Всю ночь Каро не спала, а около десяти спустилась вниз и принялась расхаживать возле обшарпанной телефонной будки. Она была готова к тому, что Тристан не позвонит, но… услышала звонок.

Они встретились в ближайшем к ее дому кафе. Она довольно долго сидела за столиком, смотрела через витринное стекло и наконец увидела его — он переходил улицу. Посетителей в кафе было немного, и они сделали вид, что им все равно, кто вошел в заведение, но по любопытным взглядам и легкому перешептыванию можно было понять, что Тристана узнали. В свете пасмурного утра и он, и она выглядели бледно.

— Я не спал эту ночь, — сказал он, словно извиняясь перед ней.

Каро не стала говорить, что и она тоже почти не сомкнула глаз. По ней это и так было видно.

— Я хочу, чтобы ты приняла от меня кое-что. — Тристан полез в карман. — Я увидел это по дороге сюда на витрине и подумал, что тебе понравится.

Коробочка была потертая, с бронзовой застежкой, будто перенесенная из века восемнадцатого… если не раньше. Каро раскрыла ее. Там хранился медальон с эмалевой миниатюрой — дама в розовом, а у ее ног коленопреклоненный трубадур с миниатюрной мандолиной.

Каро не сразу нашла нужные слова.

— Спасибо. Я буду хранить это до конца жизни.

Почему-то эта фраза прозвучала грустно. Тристан достал из кармана еще и бумажник и развернул его, показав Каро фотографию.

— А вот это дом, где я живу.

Здание из серого камня в викторианском стиле с верандой, опоясывающей весь первый этаж, а в бесчисленных окнах второго этажа отражалось закатное солнце.

— Они выходят на запад, на океан. Дом стоит на острове, — объяснил Тристан.

— Как красиво! — воскликнула Каро. — Как прекрасно жить на острове.

— Остров крохотный, но всего в часе езды от Лондона… от лондонской пристани, точнее… на моторной лодке. Иначе туда не добраться.

— Чудесно.

— Но я предпочитаю грести сам. У меня это здорово получается. Однако бывает тяжело, когда везешь туда с собой припасы. А то умрешь там с голоду.

Тристан словно бы оправдывался перед ней, как робкий мальчишка, и это ее рассмешило.

— Мы улетаем в турне в Англию послезавтра. А после постараюсь пробыть в доме на острове пару-тройку дней… Что, если ты полетишь со мной? Ты не против?

Телефон взорвался от крика Зоэ:

— Карелии Джейн Эндрюс!! Ты окончательно рехнулась! Я не позволю тебе губить свой жизнь! Это полнейший идиотизм!

— Я так хочу, — спокойно отреагировала Каро.

— Ты хоть имеешь представление, во что ввязываешься? О боже! Вот уж не думала, что доживу до того, что моя единственная дочь отдаст себя так задешево и превратится в рок-фанатку из тех, кто дрыгает ногами и спит со всей группой вповалку. И это когда ты всерьез занялась своей карьерой! — Ее крик перешел в рыдание.

— Зоэ, это совсем не так… не то, что ты думаешь. Я не собираюсь выступать с группой. Я просто уезжаю с Тристаном. Постарайся понять меня, мама.

Всхлипывания Зоэ затихли. Наступила пауза.

— Я не понимаю, — произнесла Зоэ с горечью. — Я годы прожила с его постерами, развешанными по всему дому… с его дьявольским личиком…

Она замолчала. Каро ждала, затаив дыхание, что скажет мать под конец.

— Но чем это закончится, детка? Что будет с тобой потом… после турне?

— Мне все равно, — ответила дочь. Зоэ вздохнула.

— Кажется, у меня нет выбора. Ты все равно сделаешь по-своему. Как обычно. Ладно, — завершила она разговор. — Если так случится, что твоего Тристана пригласят выступить в Букингемском дворце, обязательно надень белое платье от Хэстона, что я тебе подарила.

Группа остановилась в отеле “Марклифф”, неподалеку от Абердина. Концерт должен был состояться завтра, и Тристан с Харпером и Заком отправились в город ознакомиться с площадкой. Каро сказала, что лучше побудет в гостинице. Номер был обставлен старомодно, но выглядел уютным. Каро раскрыла чемодан, развесила по шкафам одежду, достала фотографию матери Тристана и протерла серебряную рамку.

Неоднократно Тристан заговаривал о том, что ему хотелось бы поместить фото Каро рядом с портретом Маргарет. Она каждый раз отказывалась. У нее было на этот счет суеверие. Если Тристан заимеет ее изображение, то это будет означать, что сама она каким-то образом исчезнет, растворится, перестанет быть рядом с ним.

Каро уселась на кушетку. Ощущение счастья накатывало на нее ласковой баюкающей волной.

И все же это было странное, особое счастье, даже несколько пугающее, потому что полностью заслонило в ее сознании все прошлое, напрочь вычеркнуло из памяти. Прежней жизни и прежней Каро уже не было. Лишь иногда, очень редко, возникали смутные видения. Вот женщина в развевающемся, расшитом цветами шарфе, похожая на Зоэ. Вот плакат старого фильма. Он напомнил ей о школьных репетициях мюзикла. Мужчина средних лет, встреченный на улице, заставил ее на секунду вспомнить о Майке, о каком-то бармене из какого-то бара на какой-то нью-йоркской улице. Все остальное вообще скрылось, ушло куда-то.

Новые впечатления тоже были не совсем реальны. Турне оторвало ее от настоящего мира, заполненного реальными людьми и вещами. Постоянно перемещаясь вместе с артистами, Каро все равно не выходила из замкнутого пространства. То это был гостиничный номер, то автобус или лимузин, то концертный зал.

Тристан и его музыканты тоже находились все время внутри чего-то и иногда — снаружи — выступая, давая интервью, отдыхая за игрой в карты или пялясь пустыми глазами в телевизор, но Каро от такого времяпрепровождения уставала. Она предпринимала слабые попытки вырваться, чтобы хотя бы почувствовать, какая погода на улице, понять, что это за очередной город, куда ее привезли, заглянуть в местную церковь, или купить свежего хлеба, или букетик цветов.

Но дни были похожи один на другой. Одинаково яркие, слепящие, оглушающие, полные острых ощущений, а потому предельно изматывающие, были вечера. Перед каждым концертом ссоры среди музыкантов вспыхивали буквально из ничего.

В такие моменты Каро старалась держаться подальше от Зака. Один Тристан сохранял спокойствие в отличие от всех остальных. За кулисами Каро всегда была рядом с ним до самой последней минуты, и только когда сцену уже заливал яркий свет, она бежала в зал и усаживалась на отведенное ей место.

Едва Тристан выходил на сцену, публика вскакивала и начинала вопить. Каро ощущала, что в эти мгновения он наполнялся энергией, что зрители необходимы ему, что без них он не смог бы жить и петь.

Тристан всегда начинал концерт с “Нимба”.

“Мосты из радуги возводит ангелочек в облаках…” Эти слова он обращал к ней, Каро, и смотрел только на нее.

Ей до сих пор с трудом верилось, что человек может быть таким утонченным, нежным, деликатным, излучать света больше, чем все прожектора.

После выступлений они все вместе ужинали, обычно в ресторане при гостинице. Каро сидела рядом с Тристаном, но разговаривал с ним только Зак. Они обсуждали накладки, случившиеся во время концерта, и то, как их можно избежать в дальнейшем, как ликвидировать слабые места и пустоты в программе.

Каро же болтала с Харпером и Робом. Они недолюбливали ее, но это ничего не значило. С ними можно было ладить. А вот Зак по-настоящему ее ненавидел и был опасен.

Дверь распахнулась настежь, и вся группа ввалилась в номер.

— Где наша маленькая красотка? Каро, ты где?

Она мгновенно учуяла, что Тристан на пике кайфа. Это работа Зака. Именно от него Тристан получал наркотики.

Каро не могла вынести безумного сияния его глаз. Она отвернулась.

Они проехали с концертами по Франции, Голландии, Германии, Финляндии и Италии. Самолетом, поездом, автобусом. Она смотрела на пролетающие за окошком пейзажи и не думала ни о чем.

Как-то к ней подсел Роб и начал расспрашивать про Голливуд. Она рассказала ему о том, какая там красочная жизнь — то, что, наверное, он и хотел услышать, — рассказала и про Зоэ — во всех подробностях. Почему-то она представила Зоэ и Роба вместе за столиком какого-то ресторанчика, хохочут, беспрерывно дымят сигаретами, прикуривают их одна от другой.

— Вы бы, пожалуй, нашли общий язык, — сказала она.

Заговорив о матери, она вдруг, впервые за долгое время, ощутила, что ей не хватает ее. По приезде в Антверпен Каро купила и послала матери открытку. Тристан, Роб и Харпер начеркали на открытке приветы от себя и расписались.

Тристан в автобусе сочинял новые песни. Однажды он попросил Каро напеть мелодию, проверяя ее на слух.

— Ну-ка, повтори. — Каро спела еще раз.

— У тебя приятный голосок.

— Я знаю, — произнесла она сухо.

— А теперь давай второй куплет.

Она пропела текст. Тристан подпевал ей.

— Эй, ребята, — обратился он к группе. — Я хочу, чтобы вы послушали.

— Нет! — запротестовала Каро.

Но он заставил ее спеть с ним дуэтом.

— Я считаю, нам стоит включить это в концерт. Выпустим Каро на публику и посмотрим, что из этого получится.

Зак демонстративно покинул свое место и пересел вперед, в кабину водителя.

Каро умоляюще посмотрела на Тристана.

— Нет, — сказала она опять.

— Не робей, детка. Все будет чудесно.

Следующий концерт состоялся в Брюсселе. Каро не ушла в зал, как обычно, а осталась за кулисами ждать своего выхода. Где-то в середине концерта Тристан поманил ее на сцену.

После окончания шоу он чуть не раздавил ее в своих объятиях.

— Фантастика! Ты отлично влилась в группу. Так и продолжим.

Каро еще раз попыталась воспротивиться:

— С меня хватит. Поставим на этом точку.

— Почему? — Тристану было непонятно ее упрямство.

— Она слишком стеснительна, — предположил Роб.

Каро в ответ на это улыбнулась.

— Вовсе нет. Я не хочу быть лишь приложением к группе. — Она обвела всех взглядом. — Я сама хочу быть звездой.

Она заметила, что Тристан был озадачен и даже несколько обижен. А вот Зоэ бы ее поняла.

Вокруг рок-группы всегда крутились девчонки — фанатки, слетавшиеся к служебному входу по окончании шоу, хористки из кордебалета, которых Зак, Роб и Харпер прихватывали с собой в отель. Каро не обращала на них внимания и уж тем более не общалась с ними.

Но однажды в номер проникла совсем юная девица. Вряд ли ей было больше пятнадцати. Она поджидала Харпера, который переодевался в соседней комнате.

— Мне не верится, что я здесь, — поделилась она своим счастьем с Каро. — Харпер обещал устроить меня в группу, когда завершится турне.

— Езжай домой, — посоветовала ей Каро. — Ты сама не знаешь, во что ввязываешься.

Девица уставилась на нее с удивлением.

— Но ты же ездишь с ними? Почему ты так говоришь?

— Я — другое дело.

Покраснев, девица процедила:

— Я думаю, ты просто ревнуешь.

Каро достала кошелек и протянула девице деньги:

— Вот тебе на такси.

Девица ударилась в слезы, но деньги взяла и смоталась.

Харпер вышел из ванной:

— Эй, а где эта… как ее звали, черт побери?

— Я отправила ее домой, — ответила Каро.

Наконец турне завершилось. Предстояла еще одна короткая гастрольная поездка внутри страны, а в паузе Тристан и Каро были свободны.

Он увез ее в свой дом — серый викторианский особняк на острове. Она могла бы оставаться здесь до бесконечности, бродя по саду, наслаждаясь тишиной, нарушаемой лишь плеском волн, птичьими криками и журчанием прозрачного ручья. Каро проводила дни, ухаживая за домом, приводя там все в порядок. Она заштопала ветхие скатерти, отчистила до блеска тяжелые серебряные подсвечники.

Ей самой трудно было поверить в то, что подобные обыденные дела доставят ей такое удовольствие. Она как могла реже и лишь на короткое время покидала остров. Пока не стало совсем холодно, она подолгу, часами, просиживала в лодке, причаленной к берегу пересекающей остров речушки, смотрела на отражения ив в тихой воде и была абсолютно счастлива.

Оставалась неделя до начала следующего турне. Съездив на моторке в Виндзор, она возвратилась с покупками к пристани и услышала слабое мяуканье, а потом разглядела котенка, забравшегося под лодку.

Каро взяла его с собой на остров и показала Тристану.

Впервые она увидела его обозленным.

— Где твои мозги? — закричал он. — Мы отправляемся в турне. Кто, как ты считаешь, будет нянчиться с ним?

Каро ничего не сказала, прижала котенка к себе и ушла в спальню. Там она просидела на кровати, уставившись в окно, подумала и вернулась к Тристану.

— Я не брошу котенка, — заявила она. — Мы можем поместить его в приют, пока нас не будет дома, а потом, потом я хочу, чтобы мы жили здесь. И еще. Я хочу иметь от тебя ребенка.

Он молча смотрел на нее, а Каро ждала, что он скажет.

На трансатлантической линии связи было полно помех.

— Зоэ? — кричала Каро. — Зоэ?

— Каро? — прорезался наконец сквозь треск голос матери. — Где ты?

— Все еще в Англии.

— А в чем дело? Ты в порядке?

— Ты не могла бы прилететь сюда? Приблизительно через две недели?

— Зачем? Что-то случилось?

— Ничего страшного. Но могла бы ты захватить с собой платье, в котором тебе будет прилично появиться на свадьбе?

— Что? — воскликнула Зоэ. — Ты выходишь замуж?

— Как ты угадала, — засмеялась Каро.

— Дорогая, но это же чудесно! Я так рада!

— Но пока это секрет. Никто не должен знать, — предупредила Каро.

— Я понимаю. Не проболтаюсь ни одной живой душе. Кажется, у меня сохранилось кое-что подходящее от моей свадьбы с твоим папочкой. Такие вещи необходимы и тебе тоже пригодятся. Ну, ты знаешь, о чем я. Они вечны и из моды не выходят. — Зоэ захлебывалась от счастья, но голос ее уже исчезал в треске помех.

В ночь накануне отъезда в турне Каро не спалось.

— Что с тобой? — спросил Тристан.

— Ничего. Я просто размышляю. Если у нас будет ребенок, то я хочу назвать его так же, как тебя.

— Лучше изобретем что-нибудь новенькое, — усмехнулся Тристан.

— А второе имя у тебя есть?

— Александр.

— Тогда мы назовем его Александром. — Она представила, как они втроем лежат на широкой кровати. С одной стороны Тристан, маленький Александр — с другой, она посередине, и ее руки обнимают их обоих.

Турне подходило к концу. Оставалось до его завершения всего четыре дня. Группа кочевала по Средней Англии. Впереди был еще Ливерпуль, Манчестер и заключительный концерт в Лондоне. А затем Тристан и Каро поженятся. Тайна тщательно оберегалась — о предстоящем событии знала только Зоэ. Тристан считал, что будет ошибкой оповещать всех остальных заранее, вносить излишнюю сумятицу и в без того нервный настрой рок-музыкантов. Когда наступит финал гастролей и отзвучит последний аккорд, он объявит новость — сначала друзьям, потом и газетчикам.

Осталось всего трое суток. Группа сняла номера в отеле “Гроссвенор” в старинном Честере. Сгущались сумерки. Тристан и Каро стояли у окна, выходящего на главную площадь городка, закрытую для транспорта.

Единственным звуком, доносившимся снаружи, был перезвон церковных колоколов. Тристан обнял ее, она прикрыла глаза, спросила:

— Мы можем сегодня поужинать вдвоем. Только ты и я?

— Звучит романтично.

Каро позвонила портье, и тот заказал столик в “Голубом колоколе” — старейшем ресторане Честера.

В дверь постучали. Это был Зак. Игнорируя Каро, он обратился к Тристану:

— Не хочешь заглянуть в паб?

Тристан вопросительно посмотрел на Каро.

— Мы заказали столик на восемь, — напомнила она.

— Прекрасно, — улыбнулся Тристан. — В семь тридцать я буду здесь.

Каро наполнила ванну — огромную, старомодную, сделанную еще в годы правления Эдуарда — никак не позже. В этом маленьком гостиничном номере она насчитала восемнадцать антикварных предметов — красивых и изящных. И каждый из них она потрогала, чувствуя, как тепло старины передается ее пальцам.

Для похода в ресторан она надела шелковое темно-синее платье. Каро успела уже сто раз провести щеткой по волосам в ожидании Тристана. Он все не возвращался. Его не было ни в семь тридцать, ни без четверти восемь, ни в половине девятого.

Тристан появился в дверях в пять минут десятого.

— Прости, я задержался. Уверен, столик еще ждет нас.

По пути в “Голубой колокол” он не проронил ни слова. Но Каро и так догадалась. Тристан сообщил Заку о том, что они собираются пожениться.

Пленительная атмосфера старины в “Голубом колоколе” могла заворожить любого посетителя, но только не эту молчаливую пару. Правда, Тристан всеми силами старался скрыть от Каро, как у него нехорошо на душе. Он нежно поглаживал ее руку, но отворачивался и упорно хранил молчание. Она не задавала ему никаких вопросов. Ей все было понятно.

Они возвратились в отель, поднялись в свой номер, молча разделись, легли в кровать. Каро коснулась его и тут же убрала руку, изумленная. Его тело было так близко, но почему-то казалось далеким, словно на расстоянии многих световых лет, как другая Галактика.

Проснулась Каро неожиданно. Тристана рядом не было. В ванной горел свет, Каро поднялась и медленно пошла туда.

Тристан лежал на полу, сжимая в руке шприц. Какое-то время Каро не двигалась с места. Пересчитала все антикварные безделушки. Восемнадцать. Опустилась на колени рядом с телом Тристана. Потрогала его волосы, коснулась пальцем щек, губ. Накрыла его халатом. Не нужно, чтобы его видели обнаженным.

И только после этого позвонила портье.

 

Каролин

После ухода Грэма Карелии не знала, что теперь делать. Она не могла дальше жить в этой квартире, не могла платить за нее из своего заработка в книжной лавке. Она была вообще не уверена, что ей следует оставаться в пределах Манхэттена. Она рассматривала разные варианты — переселиться в Бруклин или в Лос-Анджелес. Она могла бы там жить неподалеку от Зоэ и благодаря ее связям поискать удачи на какой-нибудь второразрядной сцене. Кроме как на работу, она никуда не выходила, сидела дома. Ни разу не заглянула в “Попугай”, не встретилась с Майком.

В начале марта у нее появились подозрения. Пришлось показаться врачу. Он попросил перезвонить ему назавтра.

Медсестра надолго оставила ее ждать у телефона. В конце концов, вернулась на линию:

— Да, миссис Мосс, — бодренько сказала она, — да, у вас будет ребенок.

“Рок-звезда умер от передозировки”. “Певца нашли мертвым в гостиничной ванной!”

Заголовки, перемежаясь, вспыхивали в ее мозгу. Журналисты оказались даже страшнее, чем она представляла себе” Они преследовали ее, как стая вампиров.

— Каро, ты знала, что он сидит на игле?

— А ты сама употребляешь наркотики?

— Тристан оставил завещание?

— Что он сказал перед смертью?

— Правда, что Тристан покончил с собой?

Каро говорила с врачом, выписывавшим свидетельство о смерти. Она рассказала полиции все, что знала. Спросила, может ли она вернуться в Америку. Ей сказали, что да, может.

Выходя от следователя, она почувствовала себя плохо. Она присела, наблюдая, как по платью расползается кровавое пятно.

— Мне очень жаль, — сказал доктор. — Если это послужит вам утешением, то знайте, что плод был еще на ранней стадии.

Каро вернулась в отель. Она позвонила в ветеринарный приют и распорядилась насчет котенка, чтобы его отдали в хорошие руки. Затем она собрала чемодан, положив туда только свои платья, портрет Маргарет и медальон с играющим на мандолине трубадуром.