Это было одно из таких мгновений. Их помнишь всю жизнь, и что бы потом ни случилось, они остаются в целости и сохранности.

— Привет, меня зовут Трой, — сказал он.

Это был тот удар молнии, о котором говорил Джон Брэдшоу. Я посмотрела на него, и сердце мое дрогнуло.

— Привет, Трой, — ответила я. — Я Пандора Браун.

Когда мы с Лори возвращались домой, я чувствовала, что от потрясения у меня кружится голова. Я умирала от желания расспросить о Трое, но понимала, что не смогу. Пока мы ехали туда, говорили только о Брэдшоу, и было бы неприлично с моей стороны заводить разговор о другом мужчине на обратном пути. К тому же я видела, что Лори не до разговоров. Она молчала всю дорогу. Наверное, что-то расстроило ее в тот вечер.

Шли дни, а я все не получала никаких вестей о Трое. Надо быть реалисткой, говорила я себе. С тобой могут полюбезничать часок на вечеринке, но это еще ничего не значит. И потом, ведь Лори знает его много лет. И будь он действительно так уж хорош, она сама от него не отказалась бы. Нет, Трой — это ложная приманка, а я размечталась, как школьница. Пройдет.

Но образ его не выходил у меня из головы всю неделю. Во время какой-то деловой встречи его лицо появилось передо мной на контракте, будто голограмма. Или, пожимая руку клиенту, я вдруг внезапно видела руку Троя, теплую, загорелую.

У Конни он сказал мне напоследок, что заедет как-нибудь и завезет свои фотографии. И каждое утро я просыпалась с надеждой, что это произойдет сегодня. Боже, как я глупа. Мне-то казалось, что я уже давно излечилась от подростковых безумств.

Лори не появлялась в ту неделю до самой пятницы. Каждый день она звонила и говорила, что больна. Голос у нее был, правда, не больной, а скорее странный. Но все равно, лишняя работа мне только кстати — меньше думалось о Трое.

Во вторник утром Джон Брэдшоу зашел в офис и пригласил меня на ланч. Я сразу подумала о Трое. Он мог зайти со своими снимками как раз в это время. Но я тут же опомнилась и ответила Джону:

— Я с удовольствием пойду с вами на ланч.

Мы отправились в «Крэйвингс», и нам сразу дали такое место у окна, какого, приди мы с Лори, не предложили бы никогда.

— У меня хорошая новость, — сказал он. — Я подписал договор с новой клиенткой. Очень талантливая молодая женщина. Думаю, она станет новой Джули Кристи.

Мы поговорили о ней еще минут пять, и потом разговор увял. Джон взял мою руку и стал гладить ее под столом. Я вдруг поняла, что все время смотрю в окно, вглядываясь в каждого темноволосого мужчину на улице.

— Вы сегодня немного рассеянны, — сказал Джон. — Вас что-то беспокоит?

— Нет, совершенно ничего.

А в окно я видела очередного мужчину, приближающегося к перекрестку.

Мы вышли из ресторана и направились обратно к офису.

— Моя дочь очень огорчилась, что не встретилась с вами.

— Мне так жаль, — ответила я. — Но в следующий раз, когда она будет в городе, мы пообедаем вместе. Обещаю.

Мы подошли к зданию и на минуту задержались в холле.

— Вы свободны в субботу вечером? Поужинаете со мной?

— Пока не знаю. Мне нужно посмотреть, кажется, у меня уже есть что-то на субботу.

На лице у него появилось какое-то робкое выражение, и он слегка напрягся.

— Вы знаете, Пандора, я никогда вас ни к чему не принуждал.

— Я и не чувствую никакого принуждения, — быстро ответила я.

По лицу его пробежала тень, потом оно снова посветлело.

— Так дайте мне знать про субботу.

Он улыбнулся и сжал мою руку.

— И, может, один поцелуй даст мне силы продержаться.

Я поцеловала его. Он долго не отпускал меня. Наконец мы попрощались и разошлись по своим офисам. При мысли о том, что значат для него эти поцелуи, мне стало не по себе.

Трой не пришел ни в тот день, ни на следующий. В среду вечером я позвонила Джону.

— Я хочу сказать, что свободна в субботу и поужинаю с вами.

— Вы что-то отменили?

— Да. Это было нетрудно.

Если он и подозревал, что мне нечего было отменять, то не подал вида.

— Я с нетерпением буду ждать нашей встречи.

— Я знаю, что это только вопрос времени, — говорила я Стеф по телефону в тот же вечер. — Мы встречаемся чаще и чаще, и его поцелуи становятся все дольше и дольше. Пока что он достаточно сдержан, но вечно так продолжаться не может.

— А ты бы хотела, чтобы продолжалось?

— Вот уж нет, — отрезала я. — Я вовсе не это имею в виду. И вообще, я жду не дождусь, когда все наконец произойдет. Только я не очень понимаю, что потом. Наверное, мы поженимся месяцев через шесть.

— А разве ты не стремишься к чему-то такому?

— Я вообще не знаю, к чему сейчас стремлюсь, — призналась я. — Он, конечно, замечательный человек, и мне с ним очень хорошо, и я знаю, какой это шанс для меня. Но почему-то все больше и больше сомневаюсь во всем.

Стеф насторожилась:

— Только не говори, что это из-за того парня, которого ты встретила на вечеринке.

— Вот еще глупости, — рассердилась я.

На другой день мне нанесла неожиданный визит Мэрилин. Она отказалась от кофе, даже присесть не пожелала, и сразу приступила к делу:

— Я пришла забрать «Оскара», а не рассиживаться здесь.

— «Оскара»?

— «Оскара», которого Джину подарил Мак Сеннет, — нетерпеливо сказала она. — Теперь он принадлежит мне, а не тебе.

— Но я его не брала. И здесь его нет.

— Он должен быть здесь.

— Посмотрите сами. Я вообще не видела его с тех пор, как пришла в агентство. Он наверняка где-нибудь у вас в доме.

Это ее не убедило. Обшарив глазами весь кабинет, она ушла, так и не поверив мне.

Я позвонила Лори и спросила ее об этом «Оскаре». Она понятия не имела, о чем речь, — видимо, он пропал давным-давно.

Мне стало очень грустно. В детстве я часами держала эту статуэтку и произносила речи перед воображаемой аудиторией Академии киноискусства. И вот он пропал, а я даже не заметила этого. Какой позор.

Ночью мне приснился сон. Я сидела в большой пустой комнате, забитой коробками. Холодный ветер вздымал белые длинные занавески. Вошел Трой. Он кивнул и сел неподалеку от меня. Так мы и сидели, глядя друг на друга и не произнося ни слова.

Когда утром я приехала на работу, он сидел на кирпичном парапете перед зданием.

— Привет, — сказал он, — я привез вам снимки.

Меня охватило ужасное возбуждение, щеки вспыхнули. Я не могла поднять на него глаза.

— Да, конечно, — забормотала я. — Давайте зайдем внутрь.

Голос у меня стал какой-то писклявый и неестественный. Я шла впереди, двигаясь, словно кукла с дистанционным управлением.

Он положил портфель на стол и стал доставать фотографии. Повязку с руки ему еще не сняли.

Фотография, сделанная крупным планом, оказалась просто потрясающей. На обороте вместе с резюме поместили кадры его трюков, фотографии машин, врезавшихся в опоры моста или столкнувшихся с поездом.

— Как видите, я специализируюсь на автокатастрофах.

Голос его прозвучал так вкрадчиво, даже обольстительно, что у меня по коже побежали мурашки.

— Это довольно необычно, — я старалась говорить деловито. — В рекламе основной спрос на падения и воздушные трюки.

— Падать я не умею, — ответил он. — Это единственное, чего я не делаю.

Я решила, что это шутка.

— Я правда не могу. У меня плохая координация в воздухе.

Сейчас он стоял почти вплотную ко мне. Я чувствовала, что если отступлю от профессиональной темы, то и двух слов связать не смогу. Я начала бормотать, что вряд ли в таком случае нам удастся предложить ему много вакансий.

— А вы не пробовали заниматься гимнастикой? Или тренироваться на батуте? Может, координация и наладится.

Он улыбнулся:

— В детстве отец сбросил меня с лестницы. Я пролетел кубарем до следующей лестничной площадки. С тех пор я не люблю кувыркаться.

Он говорил все это с такой легкостью, что я не знала, как реагировать. Я попыталась взять тот же тон, шутила, как мне повезло — заполучила единственного в мире каскадера, который не умеет падать.

Он посмотрел мне в глаза — и все словно озарилось солнечным светом. Я почувствовала, что краснею, и склонилась над снимком, подыскивая какие-нибудь слова.

— В общем, ваши автокатастрофы выглядят очень впечатляюще.

— Они действительно впечатляют. Утром в субботу я как раз в такой снимаюсь, в центре города. Для фильма Эдди Мерфи.

Я молчала, понимая, что сейчас последует, и оттягивала этот момент как могла.

— Вы думаете, рука заживет к тому времени?

Он будто не слышал моего вопроса. И в упор смотрел на меня.

— Съемка начинается в десять у моста на 6-й улице. Может, приедете посмотреть?

Лицо у меня уже буквально пылало. Время тянулось бесконечно.

— Я постараюсь.

На другой день в город снова приехала Аманда Брэдшоу. После работы я встретилась с ней и Джоном в «Ле Клафути», чтобы выпить кофе. Выглядела она совсем не так, как я ее представляла. От подростка с фотографий мало что осталось. Теперь это была взрослая женщина, милая и скромная, только немного усталая.

Я заметила, что она очень напряжена из-за встречи со мной, но всячески старается выглядеть радостной. Это меня тронуло. Уж я-то на ее месте была бы настоящей мегерой. Если бы папа стал встречаться с девушкой вдвое моложе его, я бы на все пошла, чтобы удержать его от такой глупости. Но Аманда вела себя великолепно. Она задала мне несколько безобидных вопросов — откуда я родом, нравится ли мне жить в Лос-Анджелесе. Я отвечала со всей вежливостью, на какую способна, словно нанималась на работу.

Я изо всех сил старалась не сделать ничего, что могло бы ее задеть. Не брала ее отца за руку, не упоминала о наших свиданиях, не поцеловала его, когда мы прощались.

По дороге обратно в офис я думала о том, как она мне понравилась. Есть в этом какая-то ирония. Не будь она дочерью Джона, с какой радостью я бы доверилась ей.

В пятницу утром Лори вышла на работу. Она почти все время молчала. Я не спросила, что у нее случилось, и она сама тоже ничего не сказала. Я не сообщила ей про визит Троя и про то, что собираюсь посмотреть, как он работает. С какой стати? Трой, возможно, станет нашим клиентом, и это про сто мой профессиональный долг — посмотреть на его работу.

В конце рабочего дня позвонил Джон, чтобы напомнить о субботнем ужине.

— Я заказал столик на восемь часов у «Мистера Чоу». В половине восьмого я за тобой заеду. Может, в этот раз к тебе домой?

Он сказал это как бы между прочим, но я все поняла.

— Хорошо, — ответила я и повесила трубку.

Значит, это случится завтра. Он заедет ко мне домой, а потом привезет обратно.

Я долго пыталась разобраться в своих чувствах. Там было возбуждение, страх и прежде всего ощущение неизбежности. Я вспомнила, как сказала Стеф: наверное, после этого мы поженимся месяцев через шесть.

А дальше я стала мечтать. Представляла себе, как мы проведем медовый месяц в Европе, как родители живут в квартире у моря, как объединятся наши агентства. Я постараюсь быть ему хорошей женой. Я сделаю все, чтобы он чувствовал себя счастливым.

Потом я подумала о Трое, вспомнила, как он улыбнулся мне на прощанье. И поняла, что мне ни в коем случае нельзя ехать завтра к нему на съемки. Я уже сделала выбор в жизни и не собираюсь менять свои планы. Я легла спать, полная сил и спокойствия.

А на следующее утро, к моему великому удивлению, я встала в семь утра и отправилась смотреть работу Троя.

Из-за строительства мне пришлось сделать крюк, и я заблудилась. Когда я подъехала к 6-й улице, все уже перекрыли. Я на мгновение вспомнила, как мы с Джоном ездили на премьеру, и тут же выбросила это из головы.

На соседней аллее я нашла место для парковки. Вокруг царил хаос, все было заставлено трейлерами, опутано кабелями, повсюду стояли камеры. Ко мне подошел охранник и спросил, как меня зовут. Если меня не окажется в списке, загадала я, это знак — надо повернуться и уехать отсюда. Но охранник нашел мое имя и пропустил меня.

Я пробралась на площадку. Троя нигде не было, и я с надеждой подумала, что он уже ушел. Но, оглядевшись, заметила его рядом с одним из трейлеров.

Я вдруг страшно оробела и чуть не повернула назад, но тут он увидел меня.

— Вы как раз вовремя. У меня сейчас парикмахер. Хотите посмотреть?

— Конечно.

Он шагнул ко мне, взял за руку и потянул по ступеням.

Парикмахер, маленькая пожилая женщина, сурово взглянула на меня, когда я вошла внутрь.

— Вы не против, если я побуду здесь?

— Да пожалуйста, — ответила она. — Я привыкла, что вокруг каскадеров вечно толкутся поклонницы.

Я не нашлась, что ответить.

На рабочем столе я увидела фотографию актера, которого дублировал Трой. Парикмахер покрыла волосы Троя слоем платиновой краски из аэрозольного баллончика, взбила и подровняла, как на фотографии. Меня восхитило, сколько забот и труда затрачивается на то, что продлится на экране самое большее полсекунды.

Когда она закончила, Трой наклонился к ней и поцеловал ее в щеку.

— Спасибо, Эдди. — Он снова взял меня за руку. — Теперь в гардеробную.

Мы вошли в соседний трейлер, и Трой показал мне костюм, который наденет. Снаружи — обычные джинсы и куртка, но изнутри все подбито ватином толщиной в несколько дюймов, а для коленей, лодыжек и кистей рук в одежду вставлены специальные скобы.

Трой одевался в трейлере, а я ждала его снаружи. В голове у меня не было ни единой мысли, тут уж я постаралась. Когда он вышел, я едва узнала его.

— А теперь пора проверить машину.

Мы зашли в павильон, расположенный позади трейлеров. Трюковая машина с первого взгляда ничем не отличалась от обычного красного «мустанга», но внутри было полно защитного оборудования, дополнительные стальные каркасы, особые ремни безопасности.

Трой спокойно осматривал машину. Он проверил все — приборы, крепления, давление в шинах, рацию. Я вспомнила, что читала, как парашютисты сами складывают перед прыжком свои парашюты, не доверяя эту работу никому другому.

В половине одиннадцатого приглушенно забормотал громкоговоритель.

— Инструктаж по безопасности, — сказал Трой.

Мы направились в другой конец площадки. Постановщик трюков стоял на ступеньке лестницы около моста и, яростно жестикулируя, что-то говорил группе каскадеров, собравшихся вокруг него. Я не понимала ни слова, но Трой сосредоточенно слушал и кивал.

Когда инструктаж закончился, Трой улыбнулся и положил руки мне на плечи. Я чувствовала их тепло сквозь одежду. Он подвел меня к одному из режиссерских стульев.

— Мне пора. Оставайтесь здесь, вы увидите все на мониторе.

Я пожелала ему удачи, он помахал мне рукой и ушел.

Справа я заметила машину «Скорой помощи» и двух медиков. Наступила тишина.

— Мотор, — произнес режиссер.

— Мотор, — передал ассистент по рации. — Трюки.

На мгновение воцарилась пауза, и красный «мустанг» Троя с ревом помчался по дороге. Он доехал до моста и запетлял между опорами, почти скрытый от глаз клубами пыли.

Машина встала на два колеса и покатилась почти в вертикальном положении. И в тот момент, когда казалось, что она свалится набок, она грохнулась обратно на все четыре колеса.

Две полицейские машины понеслись наперерез. Трой налетел на одну из них, дал задний ход и снова рванул вперед. Когда он проезжал на красный свет, слева в него врезался другой автомобиль. «Мустанг» взлетел в воздух. Капот у него был разбит, лобовое стекло разлетелось вдребезги. А потом стало тихо.

Прошла секунда, другая. Тишина стояла мертвая. Медики не двигались, хладнокровно поглядывая на машину Троя.

Ничего не происходило. Все как будто замерло. Я чувствовала, как кровь отхлынула у меня от лица.

И тут вдруг Трой выпрыгнул из машины и выбежал из кадра.

— Снято! — выкрикнул режиссер.

Я вскочила с места, но кто-то сзади схватил меня за плечо.

— Не шевелитесь.

Медики бежали туда, где должен был находиться Трой. Я не видела его, заслоненного толпой людей. Потом раздался крик, медики отступили, и показался Трой, держа большие пальцы вверх и ухмыляясь. Все на площадке вопили, как безумные, и аплодировали.

Меня трясло. Я не могла подняться со стула, не могла подойти к Трою. Даже посмотрела на него не сразу. А потом мы пошли навстречу друг другу и встретились на полпути.

Я хотела сказать, как у него все здорово получилось, что я в жизни не видела ничего подобного, но не сумела. Я только стояла и смотрела на него.

Он взял меня за подбородок, потом обнял за плечи, наклонился и поцеловал.

Пока он принимал душ и переодевался, я сидела у трейлера и ждала его. Рабочие убирали камеры, сворачивали кабели, а я смотрела на них и старалась ни о чем не думать.

Наконец он вышел. Его волосы снова стали темными, он опять был в своей одежде.

— И что вы хотите сейчас делать?

Хотела я только одного и изо всех сил старалась не показать ему этого.

— Решайте сами.

— Ну, прежде всего надо что-нибудь поесть. Я никогда не завтракаю перед съемкой.

Он повел меня в ресторан «Каджун». Я бывала там раньше и знала, какая там острая еда. А в этот раз я вообще не смогла ничего проглотить, так нервничала.

— Вы сюда часто ходите? — спросил меня Трой.

— Это одно из моих самых любимых мест. Дядя Джин приводил меня сюда, когда я была маленькой.

— Могу себе представить, какой вы тогда были, — засмеялся он.

Меня заинтересовало, что Трой имел в виду, но больше он ничего не сказал. Мы помолчали. Потом я тоже спросила, часто ли он сюда ходит.

— Да, — ответил он, — я живу недалеко.

— Вот как, — я не знала, что добавить.

Мы оба изо всех сил старались завести разговор на какую-нибудь тему, но ничего не получалось. Мы только обменивались короткими незначительными фразами.

Но потом я задала вопрос о трюке, и все пошло как по маслу.

— Я с удовольствием слушала этот инструктаж по безопасности, но не поняла ни слова.

Его лицо озарилось.

— Чего вы там не поняли?

— Не помню, как это полностью называлось, но было что-то про отбивную.

— Косточка! — засмеялся он. — Это когда одна машина таранит другую в бок под прямым углом.

— А еще говорили о чем-то вроде суси.

Я запомнила, что это называлось «рыбий хвост», но мне хотелось опять рассмешить его.

И он засмеялся.

— Рыбий хвост! Это когда я ехал между опорами рывками, взад и вперед.

Я сказала, что даже не поняла, что это делалось специально. Все выглядело так, будто Трой полностью потерял управление. И тут он мне стал рассказывать, как разрабатывается и планируется каждый трюк, кадр за кадром.

Потом он объяснил мне другие термины, и я узнала, что «играть в цыпленка» — это мчаться навстречу друг другу, лоб в лоб, и увернуться в самый последний момент. И каково это — ехать на скорости 180 миль в час.

От нашей напряженности не осталось и следа. Разговор становился легким и приятным.

А когда мы закончили с едой, Трой посмотрел на меня и сказал:

— А теперь куда?

Я ничего не ответила. Пусть уж берет на себя всю ответственность.

— Я живу неподалеку, — наконец прервал молчание он.

— Да, — я не поднимала глаз от стола. — Вы это уже говорили.

И я пошла к нему, в старый многоквартирный дом на Фэйрфакс. Когда-то, видимо, он выглядел мило, но теперь штукатурка облезла, а газон выгорел.

Мы поднялись на второй этаж. Когда мы подошли к дверям его квартиры, он тронул меня за руку.

— Дайте мне минуту, я немного приберусь.

Я ждала на площадке, опять стараясь ни о чем не думать. Наконец он отпер дверь, и я вошла.

В комнате почти ничего не было, я никогда не видела, чтобы люди жили в таких пустых квартирах. Я вспомнила свой сон, где мы вдвоем сидели на коробках и на окнах развевались белые занавески.

Я огляделась в поисках чего-то, о чем можно было бы поговорить, но тщетно. Ни одной знакомой книги, на видеокассетах одни боевики, а на компакт-дисках — неизвестные мне группы. Говорить не о чем. Боже мой, ведь я совершенно его не знаю.

Но тут он подошел ко мне и, взяв за руки, потянул на диван. И все мои сомнения и страхи потеряли значение.

Я провела с ним остаток дня. Мы не могли оторваться друг от друга, даже когда пили кофе или принимали душ. Его густые волосы пружинили под моими руками, мускулистое тело было как заводное. Кожа имела привкус горького миндаля.

Мы стали одним целым и не знали усталости.

Мы не разговаривали. Это было совершенно не нужно. Наши тела стали такими близкими друзьями, близнецами, что никакие слова не могли с этим сравниться.

В какой-то момент он назвал меня красавицей. Я сразу представила себя персонажем сказки, вроде «Красавицы и Чудовища». Мне это понравилось.

За окном темнело, но мы не включали свет и любили друг друга в полутьме. Где-то в семь Трой сказал, что умирает от голода. Мы заказали на дом еду из китайского ресторана и съели ее в кровати, в темноте. И снова оказались под одеялом.

В десять я сказала, что мне пора домой. Попросилась в душ, на этот раз одна. Вода, включенная на полную мощь, хлестала так, что было больно. И тут я вспомнила о встрече с Джоном Брэдшоу.

Я выскочила из душа. Быстро одеться не получилось. Я настолько обессилела, что еле двигалась. Трой лежал в постели и хохотал, глядя на меня.

— Мне нужно идти, — сказала я. — Я совсем забыла, что у меня встреча.

Он помог мне собраться. Потом довел до машины. И все целовал и целовал меня, пока я наконец не уехала.

Я добралась до дома и помчалась вверх по лестнице. Войдя в квартиру, я увидела, что на автоответчике мигает красная лампочка. Меня ждали три сообщения. Все три от Джона. Первый раз он позвонил, чтобы напомнить мне о нашем свидании и сказать, как он ждет его. Второй звонок был с мобильного телефона. Он позвонил без двадцати восемь с лестничной площадки. Я не открыла дверь, и он решил, что я в душе. Он сообщал, что подождет несколько минут.

В третий раз он позвонил без четверти девять. Уже из дома. Просил перезвонить ему, когда я вернусь. В любое время. Он будет ждать.

Он снял трубку мгновенно.

— Пандора, — с облегчением сказал он.

Никаких вопросов. Он не допытывался, почему я не пришла. Единственное, что ему было нужно, это знать, что со мной ничего не случилось.

Я не дала ему продолжать. Я сказала, какой он замечательный человек. Как я за все ему благодарна. Но больше я встречаться с ним не могу.

— Простите меня. Это была моя ошибка. Пожалуйста, простите меня, — повторила я, обращаясь к полной тишине, и повесила трубку.

А потом я снова пошла в душ, чтобы шум воды нарушил эту невыносимую тишину.

Лицо Джона упорно стояло у меня перед глазами. Я вспомнила, каким счастливым он выглядел, когда я впервые поцеловала его. Сейчас мне было мучительно об этом думать. Гари прав — я нисколько не люблю Джона. Мне просто почудилось.

Но играть с ним я тоже не хотела, ни единой минуты. Я сама себе морочила голову. И больше так продолжаться не могло.

Я вылезла из душа и взглянула на себя в зеркало. Мне показалось, что мое тело изменилось. Я стала совершенно другой женщиной. Даже воздух, которым я дышала, словно стал острее.

Лежа в постели, я вспоминала Троя каждой клеточкой своего тела. На руке у меня остались синяки — так сильно он сжимал ее. Я вдруг припомнила, что у Лори на руке были такие же в Валентинов день, и мне стало тревожно.

Я закрыла глаза и попыталась представить будущее, но в голове ничего не возникло. Меня вдруг охватил страх. Я знала, что все это чистое безумие. Мы виделись только три раза. Мы даже не разговаривали. У нас нет ничего общего. И все это не имеет никакого значения. Таких чувств я не испытывала никогда в жизни.

И пусть это безумие — я не отступлюсь. И если все рухнет, я как-нибудь справлюсь. Но ничего не рухнет. Когда чувствуешь такое, это невозможно.