Мангусты — очень забавные зверьки. Дэвид был в восторге, когда однажды вечером наш обходчик принес ему нечто весьма похожее на крысу, оказавшееся, однако, при ближайшем рассмотрении крохотной полосатой мангустой. Так как в это время меня не было дома (я уезжала в Найроби), то кормить и выхаживать малыша в течение этих нескольких недель пришлось Дэвиду.

Когда зверька нашли в кустах, он горестно пищал. У самца мангусты, видимо, была сильно повреждена голова. Дэвид назвал зверька «Хикки». Так тогда называли тысячи мангуст в честь прославленного Рикки-Тикки-Тави Киплинга. Но потом его почему-то все стали называть Хиглети.

Когда принесли малыша, Дэвид готовился к выезду в западную часть парка. Он наспех подогрел молоко и накормил мангусту с помощью пипетки. Зверьку устроили в коробке уютное гнездышко, поместили в «лендровер», и партия отправилась в путь.

Ночь на первом привале была очень холодной, так как резкий, колючий ветер дул прямо с покрытых снегом склонов Килиманджаро. К рассвету Хиглети начал жалобно пищать. Дэвид на ощупь открыл коробку, стоявшую рядом с его походной койкой, и пошарил там рукой. Коснувшись дрожащего, холодного, как лед, тельца, свернувшегося в крохотный пушистый клубочек, Дэвид вытащил бедного зверька из коробки и положил к себе под одеяло. На груди у Дэвида малыш постепенно перестал дрожать и, согревшись, заснул. На следующий день зверек чувствовал себя намного лучше, но прошло еще несколько недель, прежде чем он научился твердо стоять на ногах. Голова же его так и осталась слегка повернутой вбок.

Хиглети обладал сильным характером, был умен и, что свойственно всем мангустам, абсолютно бесстрашен. Когда он подрос, то стал больше и тяжелее хорька. Шерсть у него отросла; теперь она была густой и жесткой, серовато-коричневой с узкими черными поперечными полосами на спине. Хвост, на котором шерсть иногда вставала дыбом, становился похож на ежик для мытья бутылок. Так зверек обычно выражал свое неудовольствие.

Любопытству его не было границ. Присутствие Хиглети легко обнаруживалось по характерному для мангуст звуку «пи-ип», сравнить который можно разве что с птичьим щебетаньем. Умолкал он только во сне.

Стоило нам сесть за стол, как Хиглети был тут как тут. Он, как белка, садился на задние лапки и крутил черным носиком, наслаждаясь восхитительными запахами. Обычно дело кончалось тем, что он забирался ко мне на колени, клал передние лапы на стол и, периодически забывая правила хорошего тона, нетерпеливо протягивал то одну, то другую лапку, стремясь ухватить с тарелки какой-нибудь кусочек. Он обожал сыр и уже при одном появлении его на столе приходил в чрезвычайное возбуждение, повизгивал и ворчал от нетерпения. Он любил также такие совсем не похожие один на другой деликатесы, как плоды авокадо и папайи, но самым большим лакомством для Хиглети было сырое яйцо.

Держа яйцо передними лапами, он становился спиной к стенке и, чтобы разбить его, с силой бросал на пол как раз между задними лапами. Иногда, и это, конечно, была не очень добрая шутка, мы вместо яйца давали ему шарик для пинг-понга. И надо было видеть, как с каждой попыткой разбить его, в невероятно быстром темпе росли недоумение и гнев Хиглети, пока нам не становилось его жаль, и мы не давали ему настоящее яйцо.

Каждое утро он считал своим долгом обследовать комнаты, тщательно осматривая все уголки и щели, царапая передними лапами любой привлекший его внимание предмет. Убедившись в том, что ничто не ускользнуло от его взгляда, он с той же целью спешил в сад. Хиглети был непревзойденным специалистом по добыванию червяков и гусениц. Обычно он шнырял взад и вперед по газону, опустив нос к земле, неожиданно останавливался и начинал быстро копать лапами. Усилия его неизменно заканчивались успехом, и зверек с явным удовольствием набрасывался на свою добычу.

Примерно в то же время мы начинали собирать средства в «фонд на предоставление воды диким зверям». Сбор проходил с удивительным успехом. Дело в том, что в восточном секторе Цаво с водой было всегда плохо, и в сухой сезон звери собирались к тем немногим водоемам, в которых оставалась вода, что, естественно, приводило к нехватке корма в этих районах.

Новые водоемы позволили бы расширить кормовую базу и преодолеть, если не ликвидировать совсем, трудности с питанием в районах рек. Поэтому мы были очень рады узнать, что из этого фонда выделили средства для бурения скважины близ Ндиандазы. Это могло сделать обширные пространства Восточного Цаво пригодными для обитания в сухой сезон.

Мы сразу отправились на место бурения и, конечно же, взяли с собой Хиглети. Буровая установка действовала, и, подъезжая к ней, мы еще издалека услышали мерный стук двигателя.

Теперь мы знали, что мечта о постоянном источнике воды в Ндиандазе близка к осуществлению. Лагерь разбили неподалеку от места работы, и до конца дня Хиглети был поглощен знакомством с новыми местами. Здесь же в Ндиандазе находились и объездчики сектора Ракоуб со своими верблюдами. Дело в том, что несколько месяцев назад мы в виде эксперимента приобрели четырех верблюдов для доставки воды и припасов нашим патрулям. Предполагалось, что это позволит нам более эффективно бороться с браконьерами. Верблюды были с норовом, довольно злобные, но меня всегда забавляла та неуклюжая грация, с которой они опускались на землю, подставляя спину под груз, при этом стонали и громко ревели.

Неудобство работы с верблюдами (помимо их скверного характера) состояло еще и в том, что то Дэвиду, то Питеру регулярно выпадала незавидная работа — делать верблюдам инъекции против трипаносомоза — смертельной болезни, переносчик которой — муха цеце. И дело было не только в том, что при инъекции животные оглушительно ревели, выражая свой протест, но и в том, что вливание приходилось делать в яремную вену, а сопротивление животных делало эту и без того трудную задачу весьма сложной.

Верблюдов держали неподалеку от лагеря в загородке из колючего кустарника. Хиглети обнаружил их очень скоро и был так заинтригован, что просто не мог от них оторваться. Каждое утро он мчался к загородке, чтобы еще раз посмотреть на верблюдов, а затем большую часть дня проводил за колючей изгородью, с неослабным вниманием наблюдая за обитателями загона.

Однажды утром Дэвид сказал, что хочет мне кое-что показать. Мы подошли к большой акации, росшей у буровой установки. В ее дупле свила себе гнездо птица-носорог. В тот момент она находилась «дома».

Интересно, что как только самка птицы-носорога отложит в дупле определенное количество яиц, самец заделывает вход и, таким образом, замуровывает в нем свою супругу, оставляя лишь узкую щель, через которую ее кормит. В своем заключении самка теряет оперенье и становится совсем голой. Теперь жизнь ее целиком и полностью зависит от заботы супруга.

Шум нашей буровой привел самца в полную растерянность. Он так перепугался, что перестал носить корм самке. Мы видели, как в отчаянии он метался неподалеку, стараясь изо всех сил набраться мужества, чтобы приблизиться к гнезду.

В первые дни нам пришлось взять на себя его обязанности кормильца: через отверстие в гнезде мы подкладывали сочных кузнечиков, которых самка поглощала с превеликой жадностью. Спустя несколько дней самец, видимо, понял, что ему ничто не угрожает, и, несмотря на оглушительный грохот установки, снова вернулся к своим обязанностям.

Наш лагерь простоял в Ндиандазе около трех педель. За это время птицы, среди которых было множество блестящих скворцов, совсем освоились. Возле столовой мы поставили небольшой тазик для купания и каждый день подкармливали птиц хлебными крошками. Скворцы бесстрашно прыгали возле палатки и пронзительно покрикивали на Хиглети. Часами любовалась я их удивительно нарядным опереньем, переливавшимся под лучами солнца всеми цветами радуги. С большим интересом наблюдали мы также за небольшими группами газелей Гранта. Они так привыкли к нам, что паслись рядом и без всякой боязни щипали траву возле акаций.

Наконец, на глубине ста семидесяти футов мы обнаружили воду. Весь лагерь ликовал. Когда первый черпак с водой поднялся из глубины на поверхность, мы попробовали ее и стали с нетерпением ждать результатов. К сожалению, запасы воды оказались не слишком велики. Все же, хотя воды нашли и меньше, чем ожидали, это было лучше, чем ничего.

Вечером мы услышали странный звук, явно произведенный каким-то животным; было похоже, что где-то далеко произошел взрыв. Никому из нас слышать ничего подобного раньше не приходилось. К Дэвиду подбежал взволнованный смотритель из племени самбуру и объяснил, что мы слышали крик дрофы, а это верный признак ливневых дождей, которые начнутся дня через два-три. Он сообщил нам также, что его соплеменники, заслышав подобного рода крик среди сухого сезона, сгоняют свои стада туда, где кричала птица. Дрофы никогда не ошибаются, и племя знает, что через два-три дня скотина будет пастись на свежей траве. Дэвид никак не мог представить себе, что птица может издавать столь странные звуки. Оказалось, однако, что обходчик прав. Тем не менее небо оставалось таким же ясным, как и за несколько месяцев до услышанного нами крика. Для сезона дождей было еще рано, и мы не могли доверить, что скоро начнется ливень. Прошло еще два дня. Неизвестно откуда надвинулись черные тучи, стало душно, все стихло. Через несколько часов оглушительные удары грома возвестили о начале ливня. Упали первые тяжелые капли, поднимая крошечные фонтанчики пыли, а через несколько минут разразилась настоящая буря. Мы очутились в центре тропической грозы. Из-под полога палатки было видно, с какой жадностью впитывала воду иссохшая земля. Но вскоре она настолько пропиталась влагой, что во все стороны побежали ручейки. Свежий запах влажной земли радовал, он вселял в нас бодрость и хорошее настроение.

Дождь шел почти всю ночь, а на утро мы проснулись от веселого щебета множества птиц. Вся земля оказалась покрытой сброшенными крыльями летающих термитов. Неожиданное появление миллионов этих насекомых горячо приветствовалось не только птицами, но и многими другими животными. В то утро перед лагерем царило невиданное оживление. Птицы сновали взад и вперед по площадке, торопясь заглотнуть побольше насекомых, пока те еще не успели зарыться в землю, а некоторые хватали их прямо на лету. Хиглети не мог не принять участия в этом пиршестве. Он избрал стратегически выгодную позицию у выхода из ближайшего термитника, где он мог ловить насекомых, как только они выползали на свет.

Дэвид решил, что нам не стоит подвергать себя риску оказаться отрезанными от дома, если Тива выйдет из берегов, и мы, с опозданием вняв предупреждению дрофы, свернули лагерь. Скважину мы назвали «Элгубу» — по названию птицы, имя которой придумали местные жители из племени самбуру.

К этому времени Хиглети стал совсем взрослым и весьма независимым. Его походы становились все более длительными, все чаще я ловила мангусту у главных ворот. Сначала я сомневалась в способности зверька самостоятельно вернуться домой и сажала его с собой на машину. Но вскоре поняла, что недооценивала инстинкт мангусты — Хиглети прекрасно знал дорогу.

Время от времени мы мыли Хиглети и одновременно чистили его коробку. Этого он очень не любил, всеми силами старался помешать нам, то прыгая в коробку, то выскакивая обратно. Когда его подстилку расстилали на лужайке для просушки, он подбегал и начинал кататься на ней, словно стараясь вернуть ей прежний запах.

Как-то раз мы отправились на несколько дней к берегам Ати. Хиглети не было с нами — во время сборов он как раз отправился в один из своих походов, и мы не смогли его найти. Оставив одному из слуг подробные указания по уходу за мангустой, мы понадеялись, что зверек не будет очень скучать те несколько дней, которые должно было длиться наше отсутствие.

На следующее утро к нам присоединился Саймон Тревор, помощник директора Западного Цаво. Выйдя из машины, он преподнес мне красивую коробку, из которой донесся знакомый звук. Оказалось, что он привез подругу для Хиглети. Мы были страшно обрадованы и сразу же открыли коробку. Оттуда выпрыгнула очаровательная маленькая мангуста, настроенная очень дружелюбно. Мы назвали ее Пикл, и я решила, что отпрыска нашей пары, если, конечно, таковой появится, мы назовем Тикл.

Пикл быстро освоилась в лагере, она лазала по всем палаткам, заглядывала во все ящики и копала во всех хотя бы мало-мальски что-то обещавших щелях. Мангуста оказалась очень ласковым и привязчивым созданием и скоро стала моей любимицей. Она наслаждалась, когда ее ласкали, и мурлыкала, как котенок, закрывая глаза от удовольствия.

Когда пришло время возвращения в Вои, мы посадили Пикл в ее коробку и тронулись в дорогу. В неописуемом восторге от нашего приезда Хиглети забрался в машину прежде, чем мы успели оттуда выйти. Очень скоро его внимание переключилось на стоявшую подле меня коробку. Он начал яростно царапать ее, хвост зверька раздулся, словно ежик для мытья бутылок, а голос стал резким и пронзительным. С трудом мы выпроводили его из машины и отнесли коробку в гостиную. Однако и там Хиглети пытался забраться ко мне на колени, чтобы поближе разглядеть коробку.

Я начала серьезно сомневаться в его добрых намерениях и подумывать о том, как бы он не устроил Пикл хорошую взбучку. Тем не менее познакомить их было надо, и Дэвид медленно приоткрыл коробку. Пикл пулей выскочила оттуда и, обеспечивая свою безопасность, забилась под низкое кресло. Хиглети с блеском в глазах, не предвещавшим ничего хорошего, бросился за ней. К счастью, он не смог пролезть под кресло и начал бегать вокруг под аккомпанемент раздававшихся оттуда сердитых криков.

Я не могла больше вынести этой сцены и ушла, предоставив Дэвиду наблюдать за тем, как мангусты будут знакомиться. Прошло не меньше часа, прежде чем я решилась вернуться. Боясь увидеть растерзанное тельце Пикл, я осторожно приоткрыла дверь и огляделась.

Что бы вы думали! Дэвид сидел в своем кресле и читал книгу, а Хиглети и Пикл кружились друг около друга. Было видно, что отношения между ними налаживаются. Они еще немножко побаивались друг друга, но к вечеру совсем привыкли.

С тех пор они с удовольствием проводили время вместе, и Хиглети с гордостью показывал Пикл все свои любимые места. Позднее, когда общество Пикл потеряло прелесть новизны, любопытство Хиглети стало снова толкать его на дальние походы. Частенько он не возвращался на ночь, а иногда даже пропадал по нескольку дней. Мы знали, что он всегда способен постоять за себя, осторожен и чутко реагирует на опасность появления орлов и ястребов — своих злейших врагов. Однако мы очень забеспокоились, когда заметили, что Хиглети всеми силами пытается сманить Пикл в свои походы. Мы считали, что она еще слишком молода и неопытна для таких приключений. Хиглети приглашал Пикл следовать за собой, отбегая на несколько шагов и издавая призывные крики, затем он останавливался и оглядывался, чтобы убедиться, следует ли за ним его подруга. Если она игнорировала приглашение, то зверек толкал ее носом и снова повторял свои маневры.

Некоторое время Пикл отказывалась следовать призывам Хиглети и предпочитала оставаться со мной, но он был так настойчив, что как-то раз она не устояла и пошла с ним.

Я очень за нее волновалась. Мне казалось, что если Пикл каждый раз будет уходить с Хиглети, то рано или поздно наступит трагический конец. Мы уже пришли к выводу, что Хиглети достаточно самостоятелен, чтобы прокормиться на воле, и его тяга к приключениям совершенно естественна для самца. А Пикл, как мы полагали, если ее избавить от влияния Хиглети, будет совершенно счастлива дома, хотя бы до тех пор, пока не настанет время искать себе пару. Гак, не без долгих колебаний мы твердо решили, что лучше всего вернуть Хиглети к жизни на воле.

Множество его собратьев обитало на берегах Вои. Здесь мы и решили выпустить мангусту, надеясь, что зверек присоединится к ним. Место, казалось, выбрали идеальное: здесь было вдоволь еды и воды, а также хороших укрытий. Короче говоря, подлинный рай для мангусты.

Вечером, чувствуя себя Иудой, я посадила Хиглети в его коробку, и мы отправились к Вои. Здесь я вынула его и опустила на землю рядом с машиной. Он выглядел удивленным и некоторое время искоса с подозрением поглядывал на нас, но потом занялся обследованием какой-то интересной норы в траве. Пока Хиглети был занят своим делом, мы тронулись. Последнее, что удалось увидеть, заворачивая за угол, был Хиглети, удивленно смотрящий вслед машине.

Дома нас мучали угрызения совести, и мы с трудом могли разговаривать друг с другом.

— Я чувствую себя последним подлецом, — признался мне Дэвид.

Последовавшее затем молчание показало, что он не одинок. Ко мне подошла Пикл, вспрыгнула на колени и растянулась, мурлыкая от удовольствия. Машинально поглаживая ее, я пыталась убедить себя, что мы поступили правильно. Но это мало помогало: я по-прежнему чувствовала себя глубоко несчастной. Хиглети жил у нас почти целый год, за это время он буквально стал членом семьи, и я, конечно, понимала, что нам будет очень его не хватать.

Час спустя мы все еще сидели на веранде. Настроение все ухудшалось. Бедный Хиглети, думала я, каково-то ему сейчас одному на свете даже без своей коробки и подстилки, которые он так любил.

Вдруг раздался шум. Оглянувшись, мы увидели на ступеньках лестницы… Хиглети. Хвост его топорщился, а на мордочке была написана явная обида. С чувством огромного облегчения я бросилась к нему и хотела взять на руки, желая показать, что он опять дома. Однако зверек, куснув меня за ногу, явно дал понять, что не желает иметь со мной ничего общего. Я снова почувствовала себя виноватой: ведь это я посадила его в коробку и увезла. Хиглети был так оскорблен, что даже Пикл не удостоил вниманием. Он отказался от еды и надменно проследовал в свою коробку.

Как мы ни унижались перед ним в последующие дни, стараясь искупить свою вину, он оставался непреклонным. Было видно, как глубоко потрясло Хиглети наше предательство. Все же время взяло свое, постепенно зверек смягчился и снова стал таким, как прежде.

Мангуст принято считать истребителями змей, и мы часто задавали себе вопрос, как поведет себя наша пара, встретив пресмыкающееся. Как-то раз нам представилась возможность увидеть это. Однажды к нам заехал один из наших друзей, занимавшийся змеями. В багажнике своей машины он разместил по разным ящикам нескольких представителей различных видов пресмыкающихся. Открыв багажник, он с гордостью показал нам великолепный экземпляр молодого питона. Здесь же на стоянке автомашин наш друг опустил змею на землю, чтобы все могли ею полюбоваться. И тут, к ужасу владельца, на сцене появился Хиглети. Он приближался очень осторожно, инстинктивно чувствуя, что с этим незнакомцем шутки плохи. Змея, завидев мангусту, бросилась на нее с быстротой молнии. Бедный Хиглети, застигнутый врасплох, высоко подпрыгнул и шлепнулся прямо в цветочную клумбу. Потом он окончательно осрамил нас, сделав вид, что ему нет никакого дела до этой паршивой змеи. Хиглети притворился, что у него есть масса других, гораздо более интересных дел. Ничто не могло принудить его приблизиться к змее.

Как раз в это время Дэннис Кэрни, который некоторое время участвовал в нашей кампании по борьбе с браконьерством, поступил на службу в департамент охоты. Управление по делам национальных парков направило его в Восточный Цаво на должность помощника смотрителя по транспортным средствам и механизмам.

Как-то утром Дэвиду сообщили, что в тюремном лагере Маньяни (примерно в сорока милях от нас) в загон для телят забрался лев; выбраться оттуда он не может и в лагере страшный переполох. Дэвид взял с собой Дэнниса, и они отправились на место происшествия. Оказалось, что в одной из секций телятника вместе с телятами заперли девятимесячную львицу, как-то ухитрившуюся ночью забраться туда. К утру ей стало так плохо, что она уже не могла стоять на ногах.

Накинув зверю на голову брезент, Дэвид и Дэннис вытащили львицу из загона. Маленькая львица совсем не сопротивлялась. Внимательный осмотр показал, что привело ее в такое печальное состояние: морда страшно распухла, а из носа торчала игла дикобраза. Ее тут же без труда удалили, а львицу поместили в клетку, стоявшую в кузове «лендровера», и привезли в Вои. Я быстро смешала молоко с глюкозой, и маленькая львица жадно вылакала эту питательную смесь. Уже через полчаса она настолько окрепла, что смогла встать. Мы хорошо накормили ее мясом и затерли в старом курятнике, где когда-то жил Пиглет.

Хиглети и Пикл с огромным интересом следили за всеми нашими действиями. Львица их очаровала. Они не смогли сдержать своего любопытства, все время бегали вокруг клетки, обмениваясь взволнованными замечаниями, и иногда присаживались на задние лапы, чтобы получше рассмотреть зверя.

На следующий день львица была уже на пути к полному выздоровлению. Когда мы заглянули в зарешеченное окно, она громко зарычала и бросилась на нас. Мы поспешно отступили. Теперь львица казалась намного больше ростом, чем представлялось сначала.

Возле курятника Дэвид соорудил еще и ограду из металлических решеток, чтобы выздоравливающее животное могло выходить наружу и греться на солнышке. Звон и грохот, сопровождавшие эту работу, звучал как аккомпанемент грозному рычанию, доносившемуся из курятника.

Кормить нового приемыша пришлось мне. Это потребовало весьма крепких нервов. Сначала львицу надо было заманить в противоположный от двери угол клетки, что осуществлялось довольно просто — ей что-нибудь бросали туда. После того как внимание львицы сосредоточивалось на приманке, я быстро открывала дверцу, бросала кусок мяса и захлопывала ее, пока зверь мчался в мою сторону. Хотя нас и разделяла металлическая преграда, требовалось немало усилий, чтобы сохранить самообладание и не отпрянуть, когда на стенку клетки с рычанием кидался этот живой клубок ярости.

Мы назвали львицу Амбер. Дня через два-три она стала поспокойнее: лежала совсем тихо в то время, когда я сидела у решетки.

Любопытство наших мангуст росло с каждым днем. Хиглети никогда не надоедало наблюдать за Амбер.

Каждое утро он первым делом мчался к клетке, чтобы еще раз взглянуть на нее. Амбер бросалась к решетке, возмущенная дерзостью крошечного существа. Хиглети уже знал, какой прием его ожидает. Поэтому он начинал копаться в воображаемой норке, делая вид, что не подозревает о присутствии львицы. На самом же деле одним глазом Хиглети всегда следил за ней. Все это в конце концов надоедало Амбер, и она ложилась прямо у решетки. Хиглети тем временем подбирался к львице все ближе и ближе, притворяясь, что занят совсем другим делом, до тех пор, пока, наконец, не оказывался на безопасном расстоянии от львицы, но совсем близко от решетки. Эта его настойчивость так забавляла меня, что я довольно часто наблюдала за животными. Однажды Хиглети, уверенный в собственной непогрешимости, расхрабрился и подошел совсем близко. По ту сторону лежала Амбер и, казалось, крепко спала. И надо же случиться такому, что именно в этот момент Хиглети действительно наткнулся на какое-то насекомое и так увлекся, вытаскивая его из ямки, что совсем позабыл про львицу. Амбер быстрее молнии вскочила и с ужасающим рыком кинулась на решетку. Застигнутый врасплох несчастный Хиглети, видимо, решил, что ему пришел конец. Ноги его сработали мгновенно, подбросив в воздух фута на два.

Природа наделила хищников поразительной способностью восстанавливать свои силы: за каких-то шесть недель Амбер совершенно преобразилась.

Теперь, когда львица совсем поправилась, надо было решать ее судьбу. В Цаво природа не так благосклонна к хищникам, как в других парках, где много травоядных животных. Нам казалось, что здесь Амбер не выжить. Было решено выпустить ее в Национальном парке Найроби.

Стив Эллис пообещал нам поселить Амбер там, где есть такие же, как она, почти взрослые львы. Клетку с нашей львицей погрузили в машину, отправляющуюся в Найроби, и мы пожелали Амбер счастья.

Позже мы узнали, что, когда Стив выпустил ее неподалеку от семейства львов, расположившегося на отдых после удачной охоты, Амбер решительно завладела всей добычей. Однажды львица случайно пересекла границу Национального парка, и это послужило причиной ее трагической гибели. Она убила несколько домашних уток, за что Амбер застрелили в двадцати милях от Лимуру.

Теперь у Хиглети снова было много свободного времени, и он возобновил свои походы в заросли. Его часто сопровождала Пикл, ставшая почти взрослой мангустой. Когда они уходили, я очень беспокоилась, особенно за Пикл, которая все еще не имела такого опыта, как Хиглети.

Однажды ранним утром обе мангусты ушли. К вечеру, когда они не вернулись, меня охватило необъяснимое предчувствие беды. На машине я отправилась на поиски. У главных ворот мне сказали, что совсем недавно мангуст видели здесь, и всего каких-то полчаса назад они свернули на боковую дорогу. Я проехала по ней около мили. Вдруг какое-то движение привлекло мое внимание к обочине дороги: на земле крупный орел клевал маленького зверька. Я остановила машину. Стоило мне приблизиться, как орел взмыл в воздух, не выпуская, однако, из когтей своей добычи — я узнала маленькую Пикл. Спотыкаясь, я продиралась сквозь заросли за птицей, кричала, хлопала в ладоши, надеясь, что орел испугается и бросит зверька, но он улетал все дальше и дальше. Вскоре орел совсем исчез из виду. Опустившись на землю, я заплакала. И тут почувотвовала, что кто-то трется о мою спину. Это оказался Хиглети. Вид у него был явно виноватый.

Трагическая гибель Пикл долго не давала мне покоя. Несколько утешало то, что смерть наступила, по-видимому, мгновенно. Хиглети, вероятно, был сильно напуган и какое-то время тоже находился в подавленном состоянии. Он сидел дома, а если куда и выходил, то все время поглядывал на небо. Но страсть к путешествиям постепенно вновь овладела им, и Хиглети стал исчезать из дома, пропадая иногда по нескольку дней. Однажды он пропал совсем, и мне пришлось примириться с мыслью, что Хиглети ушел навсегда.

Наш дом казался пустым без знакомого топота лапок и привычных звуков «пи-ип». Долго горевали мы о мангустах. Это были удивительно забавные маленькие создания.