Было около трех часов утра, может быть, больше, я не смотрел на часы, потому что обнимал ее и гладил поверх рубашки и под ней. Ночной город еще не остыл от дневного зноя. Безлюдная улица казалась в темноте широкой и бесконечной. Большинство окон уже давно погасли, и даже фонари не горели. В июне, когда светает рано, муниципалитеты всегда экономят на электричестве.

Мы молча брели в окружении черных высоких домов, потерянные в этом замершем пространстве спящего города. Ирина старалась ступать неслышно, но каблуки предательски громко стучали по асфальту, и она вздрагивала и прижималась ко мне. Я плавал в жаркой, горячей истоме.

Сквер за остановкой был совсем небольшим: пара аллеек со сломанными скамейками, ряды запущенного кустарника и несколько чахлых деревьев в глубине.

— Куда? — спросила Ирина потерянно и покорно. Не отвечая, я повел ее вглубь сквера, где темнота

была густой и кромешной и где в кустах слышались легкие шорохи.

— Что мы делаем? — прошептала она одними губами, уже не сопротивляясь. Я зажал ей рот поцелуем.

Я был близок к выходу в открытый космос, когда откуда-то с земли раздался топот неверных шагов, тяжелое дыхание, треск ломаемых кустов и пьяный сиплый голос:

— Серега! Ты где, Серега?!

Мы оба вздрогнули от неожиданности.

— Кто-то идет! — испуганно вскрикнула она, прижимаясь. В следующее мгновение она застонала и обмякла у меня в руках. Я стиснул зубы, чтобы мой стон не слился с ее. Я все-таки вылетел в космос.

— Серега! — не унимался пьяный. — Я с тобой возился три часа, а ты, выходит, протрезвел и — привет!

Я с усилием открыл глаза. Передо мной все еще качались и вспыхивали звезды. Голова немного кружилась. Ирина, обхватив меня за шею, прятала лицо у меня на плече, боясь шевельнуться. В метре от нас в темноте покачивался пьяный мужик лет под шестьдесят, не то заросший щетиной, не то просто грязный. Он тупо таращился на открытые бедра Ирины и на ее длинные ноги в черных чулках.

— Вы что здесь делаете? — недоуменно спросил он, еле ворочая языком.

Я почувствовал, как Ирина замерла, прерывисто дыша мне в ухо.

— А сам-то ты как думаешь? — доброжелательно осведомился я, натягивая брюки и застегивая их. Я все еще был не вполне трезв.

Мужик поскреб подбородок.

— Я Серегу потерял! — пожаловался он. — Таскал-таскал его, пьяного. Потом сам задремал, это, на скамейке. Проснулся, а его нету! Куда он, гад, делся?

Я успокаивающе погладил Ирину по спине и ниже. Она вздрогнула. Мужик не сводил взгляда с моей руки.

— Это не Серега! — заверил я. Мужик помолчал.

— А дай, я ее тоже потрогаю! — вдруг попросил он грубым, хриплым голосом.

— Потрогай, — великодушно разрешил я.

— Нет! — истошно завизжала она, не поднимая лица и сжимая мне шею так, что позвонки захрустели. — Не позволяй ему прикасаться ко мне!

— Извини, мужик, — развел я руками. — На сегодня у девушки смена закончилась.

— Ну, тогда хоть на бутылку дай! — вздохнул он. — Вечно мне непруха!

Я нащупал в кармане пару купюр и протянул ему. Потом, подхватив Ирину на руки, понес прочь из сквера.

— Ты собирался разрешить этому животному меня лапать? — прошептала она не то в ужасе, не то в восхищении.

— Размечталась! — хмыкнул я.

Во дворе мы осторожно прокрались вдоль стены дома. Ирина шмыгнула в подъезд, а я вернулся и заглянул в машины охраны сквозь открытые стекла. Все четверо мирно спали, откинув сиденья.

Уже в постели, когда я погружался в дрему, опустошенный и легкий, как воздушный шарик, она тихонько дотронулась мне до плеча.

— Ты спишь? — спросила она.

— Угу, — буркнул я. — Иногда это полезно.

— Это я заказала Собакина! — вдруг сообщила она без всякого перехода. — Я до сих пор не жалею об этом. О водителе жалею. А этого гада я бы своими руками убила! Я попросила об этом Сяву, когда он приезжал. Отдала ему свой «Мерседес». Как залог. Сказала, что буду с ними работать, пусть только сделают это с Собакиным… Я готова была отдать что угодно, лишь бы отомстить этому подонку. А теперь Сяву взорвали, и мне даже спросить не с кого.

Она прерывисто вздохнула.

— Я не сумела признаться тебе в Амстердаме, — продолжила она глухим голосом. — Испугалась, что тебя потеряю. А получилось только хуже. Так всегда бывает, когда что-то пытаешься скрыть. Тем более, что все и так было ясно!

Я лежал, не шевелясь и не отвечая.

— Почему ты молчишь? — спросила она чуть громче.

— Ты же запретила мне разговаривать, — напомнил я.

— Теперь разрешаю. — Она невесело усмехнулась. — Будешь читать мне нотации?

Я не ответил.

— Ты меня бросишь? — Она спрашивала как о чем-то само собой разумеющемся.

— Нет, — пожал я плечами. — Я же уже однажды обещал.

— Почему?! — осведомилась она со знакомой мне требовательной интонацией.

— Я не могу, — сказал я. — Извини. Забыл поставить тебя в известность о том, что маньяки гораздо больше зависят от своих жертв, чем жертвы — от маньяков.

— Но ты же уже меня бросил! — воскликнула она, опять возвращаясь к своим обидам.

— У тебя есть еще одни чулки? — сонно спросил я. — А то те, кажется, порвались, пока ты шарилась в кустах.

— Тебя что-нибудь вообще интересует, кроме секса?!

— Меня вообще не интересует секс, — возразил я. — Меня интересует то, что у нас с тобой.

Она порывисто придвинулась ко мне и ткнулась в плечо.

— Отстаньте от меня, девушка, — попросил я. — Я вовсе не из таких!

Она поцеловала меня в спину, между лопаток, и больше не сказала ни слова.