Сидеть и молчать мне нравится больше, чем стоять и кричать. Поэтому я не хожу на митинги. И вчерашний митинг, посвященный трагической гибели выдающегося бизнесмена Федора Хасанова, я пропустил. Вместо этого я попросил наших журналистов привезти мне кассеты с записью.

Хоронить Хасанова решили на его родине, в Душанбе. Туда, по просьбе его матери, и отправили тело. Зато в Нижне-Уральске провели политическое мероприятие. Организовывал его Рукавишников, торопившийся получить с покойного последнюю дань, пусть даже не в денежном эквиваленте. К нему, разумеется, тут же примкнул Силкин, резонно полагая, что его отсутствие будет главным доказательством его причастности к гибели Хасанова.

И вот, сидя в своем кабинете, я наблюдал, как на стадионе, принадлежавшем Хасанову, томились под проливным весенним дождем человек триста. Наверное, сюда согнали всех сотрудников его фирм, а два десятка зевак добавились к ним из любопытства.

Силкин и Рукавишников скорбели на крытой трибуне. Они стояли по обе стороны от вдовы и бросали друг на друга испепеляющие взгляды. Вдова была в черном и, избегая телевизионных камер, старалась спрятаться за их спины. Зато Силкин красовался в светлом костюме, который он, вероятно, считал наиболее уместным в данных обстоятельствах. Что и говорить, он выглядел молодцом.

Вокруг этой группы переминались с ноги на ногу депутаты городской думы, чиновники мэрии и директора хасановских фирм. Лица последних были тоскливы. Должно быть, им было жаль времени, которое они теряли здесь вместо того, чтобы употребить его на растаскивание оставшегося после смерти Хасанова хозяйства.

Вдохновенные речи Рукавишникова и Силкина я слушать не стал. Меня интересовало лишь, дадут ли слово Ирине и что она скажет. Но когда я промотал кассету до нужного мне места, дверь открылась, и на пороге моего кабинета появился Вася. Обычно щеголеватый и аккуратный, сегодня он был небрит и выглядел довольно помято.

По-моему, он был пьянее обычного, потому что, остановившись на пороге, он некоторое время обводил глазами мой кабинет, пытаясь поймать меня в фокус. Впрочем, в моем кабинете было немало предметов, и, возможно, я среди них не являлся главным.

Наконец Вася меня обнаружил, и в его лице изобразилось страдание.

— Возьми себе голландца, а? — хрипло взмолился он. У Васи была своеобразная манера выражаться, даже

когда он выпивал в меру. Гадать о том, что он имел в виду, когда перебирал, было бесполезно.

— Какого голландца? — уточнил я терпеливо.

— Ну этого. Хенриха. Из Амстердама, — пояснил Вася, прошел в кабинет и тяжело опустился на стул. — Я из-за него уже три дня дома не ночевал. Меня жена зарежет.

Я не знал, которую именно из своих двоих жен Вася опасался, но был уверен, что они обе с удовольствием его бы зарезали, если бы не страх лишиться источника доходов.

— А почему ты теперь ночуешь с Хенрихом из Амстердама? — спросил я с любопытством.

— А что же мне его бросить, что ли? — горячо возразил Вася.

При одной мысли о том, что я могу подозревать его в совершении подобной низости, Вася так распереживался, что спросил, не найдется ли у меня чего-нибудь выпить. У меня нашлось. И, выпив, Вася несколько успокоился.

— Я его в Амстердаме откопал, в прошлом году, — пояснил он. — Отличный парень. Интеллигент. Мы с ним за неделю там все притоны облазили. Я тебе потом расскажу, как мы развлекались, ты не поверишь! Он, кстати, по-русски говорит лучше меня.

Говорить по-русски лучше Васи было несложно, но сообщать ему об этом я не стал.

— Я предложил Храповицкому сделать этого Хенриха директором нашего представительства в Амстердаме, — прибавил Вася.

— А зачем нам представительство в Амстердаме?

— Ну как? — туманно ответил он. — В Москве же есть. В Москве у нас действительно оно имелось. И отрицать это обстоятельство я не мог.

— Храповицкий сказал, привози его, посмотрим. Я и привез. А тут выяснилось, что вам всем не до этого. — В Васином голосе зазвучала обида. — И мне пришлось за вас всех отдуваться.

Со стороны Васи было очень любезно отдуваться за меня, пьянствуя с незнакомым мне Хенрихом. Вася, должно быть, старался не за страх, а за совесть. Я выразил Васе свою благодарность, сдобрив ее долей сарказма, который он, как всегда, не заметил.

— Возьми его хоть на сегодня, а? — жалобно попросил Вася. — А там я его уж как-нибудь домой отправлю. Как друга прошу.

Я хотел отказать, но посмотрел в Васины отчаявшиеся глаза и сдался.

— Ладно, — кивнул я. — Только не раньше вечера. У меня все-таки тоже дела есть.