После его отъезда Сырцов тоже засобирался домой.

— Я бы остался, да жена скандалить будет, — пояснил он. — Она у меня ревнивая.

Ко мне вновь подсел Виктор. За последний час он, видимо, дозрел до какого-то решения в отношении меня.

— Поехали куда-нибудь, побезобразничаем! — предложил он. Он был в том градусе опьянения, который был ему необходим для его наиболее злых и наглых выходок. Наверное, благоразумнее было бы уклониться, но меня разбирало любопытство.

— Поехали, — согласился я беспечно. — Здесь мы уже все видели!

— Плохиш! — крикнул через стол Виктор. — Мы девчонок заберем, штук шесть-восемь? Не возражаешь?

— Берите хоть всех! — Плохиш широким жестом разбросал руки в стороны. — Для друзей последнее отдам!

Виктор кивнул Юле, которая давно суетилась между подружками, о чем-то с ними таинственно перешептываясь. Поручение, данное ей вскользь Виктором, добавляло ей значимости в глазах остальных девиц, и она важничала.

— Пошли скорее, девчонки! — зашипела на них Юля. Отобранный ею по своему усмотрению контингент из

нескольких девушек торопливо похватал сумки и, оправляя на ходу одежду, засеменил к выходу.

— Николаша, поедешь с нами куролесить? — предложил Виктор младшему Лисецкому. — Разомнемся чуток!

Николаша, который еще не знал опасности кутежей, затеянных Виктором, с готовностью вскочил и, пошатываясь, закосолапил следом. Все происходящее было ему внове, и он боялся хоть что-нибудь упустить.

— Пахом Пахомыча нужно прихватить! — вспомнил Виктор, когда мы уже выходили. — Куда ж мы без него?!

Он поманил пальцем охранников.

— Вытащите из-за стола Пахом Пахомыча, — приказал он. — И сажайте в свою машину. Только не надо его одевать. Пусть так едет.

Мы с Виктором расположились на заднем сиденье его довольно неудобного громоздкого «Хаммера». В отличие от Храповицкого, предпочитавшего элегантные автомобили со сглаженными формами, Виктор, подчеркивая свою любовь ко всему грубому и угловатому, ездил на огромных тряских машинах. Однажды он даже купил по пьянке в какой-то воинской части списанный за ненадобностью бронетранспортер. Но прокатиться на нем по улицам города у Виктора так и не получилось. Некоторое время бронетранспортер красовался перед входом в наше вооруженное агентство, потом нам позвонили из милиции, попросив не пугать граждан, и древнюю военную машину куда-то отогнали.

Николаша сел в мой «БМВ» рядом с Гошей. Девушек набили в машины охраны. Туда же погрузили и сонного Пахом Пахомыча.

— Как ты думаешь, а у Плохиша в номерах видеокамеры есть? — поинтересовался Виктор, когда мы тронулись.

— Может, и нет при его скупости, — ответил я. — Да девчонки, похоже, и так ему все рассказывают.

— Вот дурак! — даже крякнул Виктор. — Я бы установил! Обязательно! Разве можно такую возможность упускать!

— Компромат собираешь?

— Ага! — кивнул он с удовольствием, нисколько не смущаясь. — Обожаю подглядывать! Страх люблю чужие тайны! Может, это у меня еще с тех времен осталось, когда я мясо рубил, а? Тогда все из-под полы продавали, а прилавки пустыми были. Вот я и привык, что самое главное люди прячут. Ведь на публике все притворяются. Ваньку ломают. И Храповицкий, и ты, и я, и губернатор, — все! А когда дома за собой дверь закроем, Боже мой! Что вытворяем! Ну, как подменили нас! Куда что

подевалось? Откуда что взялось? Возьми, к примеру, того же Васю. Послушать его, ну прямо сексуальный разбойник! Все массажные салоны знает, телефоны шлюх в записную книжку не помещаются. Вахтеры наши от него под лестницу прячутся, чтобы, походя, не изнасиловал. А две Васины жены Васю на побегушках держат. Крутят им как хотят. Он и пикнуть не смеет. Как?! Почему?! Разве такого жеребца в стойле удержишь?

Виктор бросил на меня хитрый взгляд, словно задал мне неразрешимую головоломку. Но я нарочно молчал. Не дождавшись моего ответа, он не выдержал.

— Да потому что он в постели полный ноль! — торжествующе объявил Виктор. — Легче вагон разгрузить, чем его растормошить. Вот он и пытается изобразить из себя записного бабника! Понимаешь, о чем я говорю? Так всегда бывает! Да это не только с женщинами. Это во всем! Чем больше показухи, тем меньше настоящего. И сильнее всего люди боятся, что об их слабости кто-то догадается!

Было очевидно, что знание Васиного секрета наполняло Виктора неизъяснимым чувством презрения к своему партнеру.

— Слишком прямолинейное объяснение, — небрежно ответил я, чтобы его позлить.

— А вот и нет! — усмехнулся Виктор, ничуть не задетый. Он чувствовал себя в своей колее и не давал себя сбить. — Или, допустим, Пахом Пахомыч! Врет нам, что разводится с женой и оставляет ей квартиру. Чтобы мы его, значит, пожалели и сквозь пальцы смотрели на то, как он ворует. А супружеский, так сказать, долг, считай, каждую ночь исполняет! Топчет свою дражайшую половину. И еще рычит при этом так, что дети у соседей плачут! — Виктор обернулся и погрозил пальцем в сторону другой машины, в которой ехал Пахом Пахомыч. — Ух, какой безобразник! И финансами, кстати, она у него распоряжается! Телка у него, правда, тоже есть, постоянная. Как же такой орел без постоянной телки? Но с ней он не откровенничает. И жмется, подлец. Денег ей мало дает. Год уже к ней ныряет, а до сих пор даже машины не купил. Интересно?

— Как-то не очень прилично, — признался я.

— Конечно, неприлично! — убежденно заявил Виктор. — А что вообще прилично? Воровать? Врать? Гаремы заводить? Только мы почему-то это каждый день делаем и нормальным считаем! И ты, и я! А подсматривать, значит, тебе не прилично! Зачем же ты тогда в душу к людям лезешь? Ты ведь у нас на этом специализируешься, правда? Только у тебя свои методы, а у меня свои. А ты, кстати, знаешь, что Пахомыч тебя ненавидит?

— Меня? — удивился я. — За что же? Я же, кажется, единственный, кто регулярно пытается за него заступиться.

— А вот за это и ненавидит! — поучительно заметил Виктор. — И правильно делает! А ты не лезь! Если бы ты не заступался, то все это, глядишь, за дружескую шутку бы сошло. Атак получается унижение. И кого прикажешь ему за это винить? Нас, что ли, с Храповицким? Так мы же его начальники! А ты — нет! Свидетель его позора.

— Да ты, может быть, все выдумываешь? — высказал я вдруг мелькнувшую догадку. — Провоцируешь, как обычно?

Виктор ничуть не обиделся.

— Может, и выдумываю, — лукаво согласился он. — А может, и нет. Ты сам попробуй. Хотя бы разок. Сам потом будешь бегать, дырки в спальнях друзей сверлить!

— Значит, это все-таки ты у меня тогда прослушку установил! — утвердительно произнес я, вспомнив инцидент годовой давности. В свое время, когда я притащил на работу обнаруженные в своем доме «жучки», он возмущался вместе с другими и валил все на ментов и конкурентов.

На сей раз он не стал отпираться.

— Ну да! — отозвался он с радостным бесстыдством. — Кто же еще! Кому ты, дорогой друг, нужен, кроме меня?! — В приливе самодовольства он даже легонько потрепал меня по руке. — Но ты меня, кстати, разочаровал! Совсем разочаровал, — протянул он с деланным укором, качая головой. — Не ожидал я от творческого человека такой преснятины. Я-то думал, ты вон какой! А ты — вон какой! Никакой фантазии в постели! — Он театраль-

но вздохнул, скорбя об отсутствии во мне должной изобретательности. — Позор твоей профессии! Надо тебе кассет порнографических, что ли, подогнать? Хоть поучишься на досуге.

— А ты ожидал, что я мальчиков вожу и составляю заговоры по свержению начальства? — осведомился я с невольным раздражением. — Что ж, извини. В следующий раз предупреди, когда решишь подсматривать, я уж для тебя постараюсь!

Видя мою реакцию, он отрывисто засмеялся.

— Да ладно, с кем не бывает! — великодушно обнял он меня. Я инстинктивно отстранился, и он хохотнул, чрезвычайно довольный, что сумел меня уязвить. — И даже не пробуй меня поразить! Сам подумай, что ты можешь показать мне такого, чего бы я еще не видел?

— Ты, кажется, полагаешь, что уже все на свете видел? — осведомился я с нескрываемым сарказмом.

— Про людей? — переспросил он небрежно. — Про людей, да! Все видел! Ну, то есть, все абсолютно!

Он посерьезнел и прибавил:

— И ты даже вообразить не можешь, насколько это скучно!

Он скривился и сделал распространенный жест, как будто его тошнило. И опять в его тоне мне послышалась прежняя больная и тоскливая интонация, как совсем недавно в кемпинге. — А знаешь, кто самый опасный человек в нашей конторе? — неожиданно проговорил он. — Сроду не догадаешься! Сырцов!

Я вновь не сумел скрыть изумления.

— Шутишь? — недоверчиво посмотрел на него я. — Он же тихоня!

— В том-то вся и штука! — закивал Виктор с загадочным выражением лица. — Постоянной любовницы у него нет. Жене он ничего не рассказывает. И плетет ей небылицы о том, что денег зарабатывает мало. Хотя он у нас получает столько, сколько тебе и не снилось! На что, спрашивается, копит? И куда девает?

— На что же? — осведомился я с преувеличенной заинтересованностью, делая вид, что не заметил шпильки по поводу разницы в зарплате.

— Выясню! — пообещал Виктор и хлопнул себя по колену ладонью. — Непременно! Должна же быть какая-то отдушина у человека! Не может же он все в себе носить и от всех таиться! Где-нибудь обязательно сорвется!

Он некоторое время помолчал, жуя губами, что-то обдумывая. Потом выражение его лица переменилось. Он повернулся ко мне и посмотрел на меня особенным взглядом, словно все, сказанное им до этого, было лишь пустяками, прелюдией к чему-то главному и потрясающему, чем он собирался поразить меня сейчас.

— А Вовкину тайну хочешь знать? — выдохнул он, заговорщицки понижая голос. — Храповицкого-то? Хочешь? Признайся! Ведь до смерти охота!

Он издевательски подмигнул.

— Нет, — поспешно ответил я, не задумываясь. — Не хочу.

— Почему же не хочешь? — недоверчиво поднял брови Виктор. — Не верю. Врешь! Ведь это же как здорово, выведать тайну начальника! Его главную слабость! Да после этого он в твоих руках, со всеми потрохами.

— Нет! — повторил я твердо. Мне почему-то стало ужасно неприятно, как будто меня принуждали к чему-то постыдному. — Я не роюсь в грязном белье. Тем более, если речь идет о близких людях.

— А я вот роюсь! — воскликнул Виктор упрямо. — И ты роешься, хоть и отпираешься! Не притворяйся передо мной. Мы с тобой слишком похожи для этого. Я тебя насквозь вижу!

Он не сводил с меня испытующего взгляда своих помутневших глаз.

— Надеешься, что я тебе сам выболтаю? — насмешливо настаивал он. — А ты и капитал приобретешь, и невинность сохранишь? Думаешь, самый хитрый?

Я подался вперед и похлопал по плечу его водителя.

— Останови! — потребовал я. — Мне пора выходить!

— Езжай! — рявкнул Виктор. Он сделал над собой усилие и растянул губы в недоброй улыбке. — Вот и еще одну твою тайну я узнал. Опять ты себя выдал! Как все-таки с тобой просто! Боишься, значит, правды! Трусишь! Екает в тебе сердишко. Не такой, выходит, ты смелый, как хочешь казаться!

Он удовлетворенно откинулся на сиденье, запрокинул голову и вытянул ноги.

— Ну а как насчет моего личного секрета? — осведомился он. — Любопытно? Я же тебе не близкий человек! Враг, можно сказать. Секрет врага дорого стоит. Ох как дорого!

Весь этот разговор уже давно раздражал меня. Я поневоле втягивался в его игру. Пора было положить этому конец.

— А твой секрет я и так знаю! — возразил я как можно равнодушнее.

— Да ну? — ухмыльнулся Виктор. — И в чем же он состоит, скажи на милость?

Он явно не верил мне. Я еще несколько секунд потянул, давая ему потомиться.

— Ты, Виктор, какой-то надорванный человек, — заговорил я, стараясь выбрать доброжелательный тон. — Тебя почему-то совесть мучает. Как будто ты что-то гадкое совершил в жизни и простить себе не можешь. И тебе страшно важно вновь и ^новь убеждаться, что все остальные не заслуживают твоего уважения. Что они мельче и подлее. Как будто чужой грех прибавляет тебе святости. Но в проницательности тебе не откажешь. Иное дело, что она у тебя особого рода. Злая какая-то. Ты чужие слабости очень легко угадываешь. Только тут ты сильно заблуждаешься.

— И в чем же я заблуждаюсь? — скосил на меня глаза Виктор.

— Да очень просто, — продолжал я. — Ты вот считаешь, что если подсмотрел чей-то порок, то уже все понял про человека. А ты понял лишь одну его сторону. Всего лишь одну черту. Может статься, не самую важную. Сути она не исчерпывает, но тебя это уже не интересует. Знаешь, кто чаще всех ошибается в людях? Следователи и судьи. Потому что им все врут. И они уверены, что все люди — лжецы. Но это же не значит, что люди только и делают, что врут! Когда они выходят из кабинетов следователей, то очень часто говорят правду. Или, скажем, кто-то дал слабину с женщиной. Ты уже готов считать его слабаком! А он всего лишь дал слабину с женщиной.

Не больше. И кстати, я тебе вовсе не враг, — прибавил я, улыбнувшись. — Это слишком сильно сказано. Скорее, я стараюсь держаться от тебя подальше. Что тебя, кстати, особенно бесит. Ты бы хотел, чтоб я тебя любил. Или, по крайней мере, ненавидел. Равнодушие тебе непереносимо.

— Я тоже к тебе безразличен, — проговорил он, зевая. Я даже прыснул, до того ненатурально он выглядел в

эту минуту. Он понял, что его притворство не удалось, и тоже улыбнулся.

— Ну, не люблю я тебя, — признал он с каким-то даже добродушием. — Ужасно не люблю. Можно сказать, не выношу. Видишь, я честнее тебя! — похвалился он. — Ну что, тебе полегчало?

— Да нет! — откликнулся я. — Я расстроился. Я надеялся, что мы поженимся.

— А ты знаешь, почему не люблю? — допытывался он.

— Конечно, — отозвался я легко.

— Почему? — требовательно спросил Виктор.

Я видел, что он заводится. Теперь преимущество переходило на мою сторону. Мне нравилось его дразнить. В этом смысле мы с ним действительно были похожи. Я закинул ногу на ногу, посмотрел в окно и закурил, не спрашивая его разрешения.

— А почему тебе важно сейчас поговорить со мной? — ответил я вопросом на вопрос. — Не с Васей, не с Храповицким? А со мной? И именно сегодня! Вчера же тебя не тянуло на откровенность.

— Почему? — повторил он, раздражаясь.

— Потому что во мне есть то, чего ты не можешь купить за все свои деньги. И ты от этого бесишься. Ты богатый человек, мой начальник, а никак не можешь испытать чувства превосходства, столь тебе необходимого. А этими выборами я как будто у тебя победу украл! Ты уже готовился меня размазывать. Вчера, не вытерпел, позвонил, чушь порол по телефону. Как мальчишка! Ты так жаждал моего унижения! И вдруг опять провал! Обидно! Поэтому тебе до смерти важно сейчас доказать мне, что ты изнутри лучше, чем я. Тоньше. Что ты плачешь над стихами, одиноко гуляешь в дождь и приводишь домой

бездомных животных. И как только ты это докажешь, себе или мне, не важно, ты сразу успокоишься. Потому что получится, что ты обладаешь всем, чем я, по твоему мнению, так горжусь. Но у тебя еще и денег больше! Значит, ты — главнее! Какой же ты чудак, Виктор! Мог бы и не доказывать. Я готов это признать без всяких оговорок. Я-то не стремлюсь к превосходству. И в дождь не гуляю. И бродячих собак терпеть не могу!

Некоторое время Виктор сосредоточенно смотрел перед собой, взвешивая мои слова.

— Нет! — наконец решительно объявил он. — Ничего ты обо мне не знаешь! И совесть меня не мучает! Нет у меня совести! Я вообще в этот бред не верю. Кстати. — Он хитро сощурился. — А Вовку, по-твоему, совесть мучает?

— Ловишь? — усмехнулся я. — Ждешь, что начну расписывать достоинства начальника? Уверен, что не мучает! В чем-то он умнее нас всех, но внутри устроен по-другому. Он весь нацелен на победу. Съел врага и забыл! Без гнева и пристрастия! И твоей чувствительности у него никогда не было. Иначе, он бы не смог двигаться вперед. И под кожу другим он заглядывать не любит и не хочет. Инстинктивно боится, что это его размягчит, мешать будет. Что придется сочувствовать тем, кого он обрек на съедение.

Виктор одобрительно кивнул.

— Может, и так, — подтвердил он. Вдруг новая мысль пришла ему в голову.

— А сам-то ты? — с нажимом спросил он. — Тебя самого совесть мучает?

— Мучает, — признался я. — Довольно часто.

— Неужели ты ее нам не продал? — театрально ахнул Виктор.

— Я пытался, — ответил я честно. — Но так, чтобы совсем, не выходит! Все время что-то остается на донышке.

Виктор победно потер руки. Он почему-то сразу развеселился.