Чужие ошибки или рассказы неудачников

Николай Си-вов, 1970 года рождения: «В детстве я принял неправильное решение, ставшее роковым для моего отца. Я был мальчиком десяти лет. Рос послушным, не избалованным, и все-таки поступил очень плохо. Папина жизнь из-за моего поступка изменилась навсегда.

Сделал я вот что: соврал, сказал неправду.

Мог ли я поступить честно? Конечно! Мне это ничего не стоило, но я принял другое решениег по ничтожной, пустяковой причине, из-за обиды…

Из-за нового велосипеда.

В доме напротив жил мой приятель Андрей П., и вот однажды он выехал из ворот на новеньком велосипеде. Сделал два круга, потом две восьмерки, затем дал прокатиться мне, лучшему другу.

Покупка такой вещи, как велосипед, всегда существенное событие для мальчика, любого паренька душат порывы восторга. И мой приятель все время улыбался и смеялся. Однако ни для меня, ни для него это не было неожиданностью: нам обоим наши отцы пообещали новенькие велосипеды.

Этот славный денек должен был наступить не позднее пятнадцатого июля – именно тогда, в середине лета, у каждого из нас долей был появиться новенький «Орленок». У меня синий, у Андрея зеленый. И вот Андрей получил велосипед, а мне сказали: «Подожди еще немного».

У моего папы была на то причина: он возмещал ущерб за разбитую машину, «Москвич-4 12». Он выпросил этот «Москвич», чтобы съездить в соседний поселок, и хозяин машины сразу согласился, вручил папе ключи, и папа поехал.

В ливень на повороте автомобиль занесло, и он очутился в кювете. Папа не пострадал. Зато автомобиль пострадал, у него помялся один бок, погнулись двери, разбились фары и стекла.

Хозяин машины не стал судиться, а просто сказал папе: «Бери на себя все расходы по ремонту – и разойдемся по-доброму». Папа выпросил на работе отпуск и устроился на месяц в ремонтно-строительную бригаду, чтобы заработать необходимую сумму. Он был инженер, носил пиджак и галстук, а тут ему пришлось надеть спецовку и заняться физическим трудом. Но он не жаловался. Он работал хорошо и с удовольствием.

Обо всем этом я узнал позже, потому что меня, как десятилетнего мальчика, в дела взрослых не посвящали. Так было заведено. Взрослые не рассказывали детям о своих проблемах. Папа лишь сказал, что у него возникли некоторые временные затруднения.

Он сказал мне: «Потерпи, друг. В середине августа получишь свой «Орленок», а пока езди на старом велосипеде».

Мой велосипед действительно был старым. Краска облупилась. Кое-где выступала ржавчина, руль искривился и потускнел. Рама со следами сварки. Я давно охладел к этому велосипеду, и мне, разумеется, хотелось другой, новый. Я мечтал об «Орленке» из магазина «Культтовары».

И когда я услышал, что мене придется ждать еще тридцать дней, я обиделся. Но папа не знал об этом. Он видел, что я лишь расстроился, и стал меня подбадривать: «Выше нос, сынок! Ничего страшного не случилось. Четыре недели пролетят быстро, и не заметишь!»

А я именно обиделся. Когда я оставался один, я бормотал что-то злое, нехорошее, как-то раз я даже заплакал, когда был один. Вдруг потекли слезы, и я захныкал.

Затаившаяся во мне обида и повлияла на события, о которых я собираюсь здесь рассказать хотя вспоминать об этом мне очень нелегко.

В тот год, весной, наша бабушка, которая проживала в другом районе, упала и сломала бедро. И моя мама поехала за ней ухаживать. Обещала вернуться в сентябре, а уехала в мае, то есть мы с папой все лето жили одни.

Папа был обязательным человеком. С двадцати двух лет занимал ответственные должности с юности приучил себя к порядку и дисциплине. К примеру, он никогда не забывал обо мне: каждый день в два часа дня приходил кормить меня обедом. Не было случая, чтобы я обедал один или вовсе остался без обеда.

Папа варил вкусные супы, особенно щи и рассольник, жарил картошку с луком, жарил рыбу, тушил крольчатину. Хлеб нарезал «треугольником», как в кафе. Хорошо заваривал чай. Мог сварить компот, кисель и какао.

Он не курил, не злоупотреблял спиртным, а еще не ругался, не сквернословил.

Папа был «положительным товарищем», как тогда говорили.

В тот роковой день он пришел, когда часы в гостиной отстукивали два часа. Не опоздал ни на минуту. Разогрел сущ сварил макароны, поджарил мясной фарш и смешал его с макаронами. Заварил чай.

Мы сели обедать.

Я хотел показать папе, что все еще «дуюсь», поэтому разговаривал с ним неохотно. Все дети так делают. Дети всех стран, я думаю, поступают одинаково, когда желают продемонстрировать свое недовольство взрослыми. Папа это сразу заметил, стал улыбаться и говорить: «Брось, ты же не девчонка! Дни летят стремительно. Пролетят, как стрела. Проснешься однажды утром, а велосипед вот он – стоит у стены. Осталось немного, потерпи!»

Мне было очень обидно, что лишь мой приятель разъезжает на новом «Орленке», а я торчу на лавке у дома. Ведь мы не об этом мечтали. Вот в чем дело. Мы строили грандиозные планы. Мы намеревались объехать наш поселок вокруг, причем с секундомером, потом доехать до реки, потом до товарной станции. И что же?

Слова моего папы действовали на меня не успокаивающе, а наоборот, злили. Ждать целый месяц! Да кто это сказал, что время бежит стремительно? Оно ползет, как черепаха!

Я вздыхал, отворачивался и смотрел в окно. Папа пытался рассмешить меня, рассказывая забавный случай о пьяном человеке, который влез на дерево, а спуститься с него побоялся, так что ему пришлось два часа кряду орать, звать на помощь. Но я всем своим видом показывал безразличие. Я как будто говорил: «Нечего мне зубы заговаривать! Вот купи велосипед, тогда и говори что хочешь».

После обеда папа ушел на работу в строительно-ремонтную бригаду, до вечера. Я остался один. Вымыл посуду, почитал. Вышел на огород, набрал себе малины.

Ничто не могло меня развеселить. Я был обижен. Мальчик, который в назначенный срок не получил велосипеда, страдал, будто случилось большое горе.

Конечно, это была глупость. И она обернулась несчастьем…

До вечера я резвился на улице, ездил на «Орленке» моего дружка-приятеля, потом мы играли в «ножички», втыкая в землю, в начерченный круг, перочинный ножик. Была такая игра. Потом обычно приходил папа, и мы ужинали, смотрели телевизор или занимались домашними делами.

В половине восьмого я пошел домой. Папа все не появлялся. Я сидел за столом в кухне и ждал его. И вдруг во дворе раздались шаги, послышались голоса. Кто-то вошел к нам во двор, отперев калитку. Но кто?

Я выглянул и увидел соседа, дядю Мишу, и двух незнакомцев. Дядя Миша жил в следующем доме по нашей улице, работал водителем грузовика. Невысокий человек с усами и в кепке. А незнакомцы были огромные люди, здоровенные. Вероятно, тоже из нашего поселка, с окраины. Мне казалось, что я их уже видел, вот только не знал, кто они, как зовут, чем занимаются. Обоим было лет по тридцать.

Или около того.

Эти незнакомые люди были настроены не по-доброму, оба с хмурыми, недовольными лицами. Оба сыпали ругательствами – как будто у себя дома. А дядя Миша почему-то пожимал плечами и нервничал.

Он-то первый и спросил меня: «Где Коля?», то есть, где папа – в доме или на огороде.

Я сказал, что папы нет, еще не приходил.

И тогда незнакомцы стали говорить дяде Мише: «Может быть, он вообще не придет. Как ты думаешь? Может быть, он сейчас мчится в неизвестном направлении подальше отсюда. У нас именно такое предчувствие».

Дядя Миша ответил: «Чепуха! Коля не из таких людей. Он придет что бы ни случилось. Здесь же его сынишка. Вы же с Колей сегодня разговаривали. Ведь он вам все объяснил: в обед, с двух до трех часов, он был дома, кормил сына. Это твердое алиби, ребята. Каждый день в обед Коля здесь, в кухне, варит, жарит и на стол подает. Вы об этом у его сына спросите».

Незнакомцы так и сделали – спросили меня: «Твой отец был сегодня дома в середине дня? В котором часу? Когда пришел, когда ушел?

Припомни как можно точнее».

Но я вспомнил не об этом, а о своей обиде. Мне захотелось насолить папе, навредить ему, отомстить. И я взял и сказал: «Он сегодня на обед не приходил. Я сам себе готовил – жарил фарш, варил макароны. Не было его сегодня!»

Незнакомцы переглянулись раскраснелись задергались и стали громко говорить дяде Мише и друг другу: «Ах вон как! Видал? Слыхал? Надул! Обманул, сволочь! Все ясно! Ну, гадина!..»

Дядя Коля тоже закричал: «Не может быть! Ты что-то путаешь парень! Ну-ка, скажи правду: приходил твой отец на обед? Ведь он всегда приходит, что бы ни случилось!»

Я отрезал: «Не был, не был! Всегда приходит, а сегодня – нет!»

Незнакомцы сжали кулаки и выбежали со двора на улицу. Сели в машину и поехали. Дядя Миша покачал головой и пошел домой. Завел мотоцикл и тоже куда-то уехал.

Ужинать мне пришлось одному, и ночевать тоже. Потому что папа домой не пришел, даже под утро. Утром явился дядя Миша и сказал, что папа в больнице. Его избили братья С., те, что приходили вечером. Старший из братьев набросился на отца, повалил его на землю и стал бить ногами. Младший тоже приложился.

Дядя Миша был подавлен. Он хотел мне что-то сказать, но не решался, и так и ушел, ни произнеся больше ни слова.

Потом пришла его жена, тетя Люба, забрала меня в их дом. Сказала, что я поживу здесь, пока папа не вернется из больницы. Тем же вечером мне сказали, что папа ослеп.

Его так сильно избили братья С., что он перестал видеть. Вот ведь какое случилось несчастье!

Теперь, спустя много лет, мне известна каждая мелочь в этой печальной истории. У этих братьев С. прямо из дома, из сундука, украли деньги, предназначенные для покупки мотоцикла с коляской. Братья копили на мотоцикл, а вор забрался в дом и унес все до копейки. Пропажа, однако, обнаружилась быстро. Но братья кинулись не в милицию, а к бригадиру ремонтно-строительной бригады. Прибежали к нему и спрашивают: «Говори, кто у тебя из уголовников работаем и кто отсутствовал с двух часов дня до половины четвертого – именно в это время нас и обчистили».

Братья жили на окраине поселка, их дом был самый крайний по улице, а бригада работала как раз неподалеку.

Бригадир сказал, что в коллективе работников есть один человек, который три раза побывал в тюрьме. Братья бросились его искать, нашли, а тот отвечает: «Ничего не знаю. К вашему дому не приближался. Зачем он мне нужен? И почему вы только меня подозреваете? Здесь, в бригаде, деньги всем нужны, здесь люди только ради денег и находятся. Другого интереса ни у кого нету. Вот, к примеру, инженер Николай – он разбил чужую машину и выплачивает ущерб, ему деньги нужны до смерти. Спросите у него, где он был, а от меня отстаньте».

Братья расспросили моего папу, и он, конечно, рассказал, что с двух до трех часов дня кормил меня обедом.

В бригаде только трое работников отправлялись обедать домой, остальные обедали в столовой. Братья расспросили всех, кто обедал дома. У каждого имелись свидетели. Этих свидетелей братья тоже как следует расспросили.

Я должен был стать свидетелем моего отца.

И когда братья пришли в наш дом, я должен был сказать правду, описать все, как было.

Но я был обиженным десятилетним мальчиком и на зло моему папе солгал.

Папу обвинили в краже денег, сильно избили, и он ослеп. Спустя полгода зрение восстановилось но лишь частично. Папа стал инвалидом. Из-за этого он был вынужден оставить работу на заводе, и в дальнейшем занимался лишь низкооплачиваемым трудом. Работал почтальоном, курьером. Ушел из жизни всего в пятьдесят пять лет…

Братьев С. арестовала судили и отправили в тюрьму. А украденные деньги нашлись у того самого человека, который три раза бывал в тюрьме. За ним устроили слежку, выследила где он прячет украденное, и схватили.

Папа меня ни в чем не винил. Это был славный человек. Честный и выдержанный. Может быть, он когда-то в жизни совершил что-то нехорошее и потому теперь пострадал, но я ни о чем подобном никогда не слышал. От папы я видел только хорошее. Он запомнился мне решительно положительным человеком.

Наша жизнь сильно изменилась. Мы узнали, что такое постоянная нехватка денег и жесткая экономия. Ведь папа зарабатывал теперь мало. И мы стали жить бедно.

А я с тех пор живу с чувством вины… И еще во мне остался страх. Страх из-за личной обиды сказать неправду и навредить этой неправдой остался у меня до сих пор.

Из-за чувства вины моя жизнь протекает безрадостно. Я не могу веселиться. Когда мне хочется улыбаться, я вдруг вспоминаю моего несчастного отца, ставшего по моей вине инвалидом, и делаюсь мрачным.

Даже в праздники мне плохо. Я вздыхаю. Я в вечном унынии… Люди думают, что я болен или у меня постоянное горе.

Не таите обид, и назло кому-либо не лгите, особенно близким. Боже вас упаси!»

Олег Вос-ков, 1967 года рождения: «Я слушался отца, мать, бабушку и сестру, делал домашнюю работу, из школы приносил «четверки» и «пятерки», хорошо спал, хорошо ел и вообще не доставлял взрослым неприятностей. Я был почти образцовым мальчиком. Мной гордились. Я сам собой тоже гордился.

Дважды мне не повторяли, не было нужды. Мама и папа обходились одной-двумя фразами, чтобы внушить мне какую-нибудь мысль или идею. Я был ребенком, быстро схватывающим суть.

Папа, к примеру, говорил: «Из всего нужно выделять главное. Когда читаешь какую-нибудь книгу, всегда старайся понять, какая в ней основная идея».

Он также научил меня правильно распределять внимание, когда занимаешься приборкой в квартире.

Я работал быстро и эффективно. Сначала расставлял все предметы по своим местам. Убирал лишнее. Потом вытирал пыль, используя влажную тряпку. Потом проходился сухой тряпкой. Затем пылесосил. Затем мыл полы.

Мои приятели всегда впадали в уныние, когда их заставляли прибираться в доме. Некоторые из них хныкали. И работали они медленно и плохо. Их, бывало, заставляли переделывать и тогда они еще больше унывали и еще громче хныкали. А я управлялся за один час. И меня хвалили и награждали – давали карманные деньги на сладкое. Как все дети, я обожал мороженое и сладкие пирожки. Обожал шоколад и конфеты.

Я был городским пареньком, рос среди камня, стекла и асфальта.

Мы ходили в кинотеатры, в парки, бродили по бульварам, каждый день пили газированную воду с сиропом. В карманах у нас лежали увеличительные стекла для выжигания на дереве. Мы выжигали на парковых скамейках и деревьях свои имена или какие-нибудь слова. Иногда нас ругали прохожие. Однако вредителями и хулиганами нас никто не считал, потому что мы все-таки вели себя смирно. Мы боялись неприятностей.

Мы были обыкновенные городские ребята.

Но то, о чем я хочу рассказать случилось не в городе, а в деревне…

В деревне проживала двоюродная сестра моей мамы, тетя Валя. Впервые я побывал в ее доме, когда мне было шесть лет. Как-то одним августом наша семья гостила у нее три недели. Кое-что я запомнил. Например, забор, окрашенный зеленой краской, огород, длинную поленницу. Еще помню, что между оконными рамами лежала вата.

Прежде чем я снова оказался в гостях у тети Вали, прошло семь лет.

В этот раз меня отправили гостить к тете одного, собрали чемодан, посадили в поезд, наказали не разговаривать с пьяными и вообще с подозрительными личностями, не торчать в тамбуре и не слоняться по вагонам.

И вот я приехал в деревню. Родственники встретили меня с восторгом, сразу повели в дом и усадили за стол. Я выпил три кружки чаю, съел полбанки варенья и тарелку горячих блинчиков.

После обеда вышел на улицу прогуляться.

Местные ребята появились словно из-под земли, окружили меня, стали разглядывать расспрашивать хлопали по плечу. Каждый из них говорил: «Ты меня не помнишь? Ну ты даешь! Мы же с тобой ходили в лес по грибы. Ну?»

Намерения у ребят были добрые.

Я не узнавал их лиц, но отвечал, что узнаю. Всем это нравилось. Спустя пять минут мы подружились и пошли шататься по деревенским улицам. Потом отправились за деревню – купаться в пруду. Глубокий пруд с мостками найдется, наверное, в любой сельской местности.

Мы ныряли, плескались переплывали водоем во всех направлениях и издавали много шума, веселясь от души. Потом грелись на солнце. Ребята курили дешевые сигареты без фильтра. А я, помню, попробовал курить и отказался.

Нам было по тринадцать-четырнадцать лет.

Мы пришли на пруд на следующий день и стали ходить ежедневно. Приносили с собой лимонад и печенье, которые покупали в магазинчике по дороге. Все было обыкновенно хорошо, лето выдалось жаркое, я покрылся загаром, волосы мои выгорели и сделались светлее, на носу выскочили веснушки.

Все было замечательно до тех пор, пока нам не надоело делать одно и то же.

Нам наскучило купаться, резвиться, а затем лежать на траве. Всем требовалось еще какое-нибудь занятие. И мы, ища чем бы еще развлечься, глядели во все стороны. Но что такое деревня? Как можно убить скуку, когда уже не хочется купаться?

Мы бросились играть в карты.

Там же, на пруду, день-деньской сражались в подкидного дурака. Играли сидя, лежа и стоя, сосредоточенно и рассеянно, просто так и на «наказание». Проигравшие выли, кукарекали, бросались в пруд в одежде, но однажды пришел конец и этому. Карты были отброшены и забыты.

И снова мы принялись смотреть туда и сюда, призывая свое воображение, чтобы развеяться.

Неподалеку находился еще один пруд, поменьше, но в нем не купались. Считалось, что он гадкий. Его берега совсем заросли кустами и деревцами. Оттуда до нас донеслись лягушачьи голоса, жабье гоготание.

Мы пошли взглянуть на обитателей маленького пруда и обнаружили, что он кишит зелеными и серыми лягушками. Мы стали называть их жабами.

Мелкие, средние и огромные жабы высовывались из воды и замирали, а некоторые неподвижно сидели в траве по берегам.

Деревенские ребята страшно этим возмутились. «Вы только поглядите на них! – закричали они. – Ничего себе! Куда это годится?»

Они смотрели на жаб, как хозяева окружающей жизни, и в них вспыхнул азарт преследователей и охотников. Конечно, от скуки. Всем требовалась смена впечатлений. И вдруг двое ребят засуетились и побежали искать камни. Нашли обломки кирпичей…

Жабы прятались под водой и в камышах, отчаянно прыгали и метались, но люди, пришедшие забрать их жизнь, не знали пощады.

Наша компания – пять человек – превратилась в истребительную команду.

Для убийства мы использовали всю ловкость и сноровку, вели счет, и, соревнуясь, хвастались друг перед другом.

Я не помню, как схватил камень и бросил в жабу, и не помню, чтобы я раздумывал, стоит ли это делать.

Я обходил пруд, как все – бесшумно. Вглядывался в траву и камыши. Заметив жабу, я говорил: «Это моя!»

Когда попадался особенно крупный экземпляр, мы ликовали.

Маленький мирный пруд стал местом бойни.

Самым рьяным из нас был паренек по прозвищу Гостёк, от слова «гость». Другие ребята тоже носили прозвища – Каляй, Ноздря, Кудря. Этот Гостёк дрожал от азарта, у него тряслись руки. Он убегал на поиски камней с мешком, приносил булыжники и щебенку, а один раз приволок валун и швырнул его в воду, и через мгновение заплясал от радости. Камень размером с гирю убил сразу две жабы.

Мы устремились за Гостьком, словно он вел нас к славе.

Всем хотелось увеличить свой счет, поэтому у всех появились мешки для камней. Мы хватали камни с земли, как жемчуг. Мы ценили каждый обломок кирпича, радовались кускам арматуры и даже пустым бутылкам. В бутылки мы наливали воду, чтобы они становились тяжелее. Мы учились их метать как можно точнее.

Мы стали зоркими и проворными, завидовали чужим успехам и желали себе выбиться в чемпионы.

Утром, часа за три до полудня, мы собирались в компанию и размахивали мешками. Отправляясь бить жаб, мы подпрыгивали и смеялись. Порой мы не шли, а бежали. Спешили забрать чужие жизни.

Может быть, обитатели маленького пруда рыдали и молили о пощаде, и звали на помощь, но мы их не слышали. Мы нахваливали наше занятие. Оно развлекало нас, щекотало наши нервы. Мы кричали, что оно лучше карточных игр и купания.

За неделю мы убили десятки жаб. Мы усеяли их телами берега. Иногда мы принимали погибших за живых и огорчались. Мы перебели крупных и средних и принялись за малышей.

Светило жаркое солнце. Над прудом плавал смрад. Мы зажимали носы, но азарт все еще не покидал нас.

Мы разожгли костер и сжигали погибших в пламени. Чад разносился кругом, отпугивая птиц и стрекоз. Но и он не утолял нашей жажды убийства.

Лишь когда пруд показался нам пустым, мы наконец остановились.

Из пруда не доносилось ни звука. Иногда только камыши, колыхаемые ветром, шипели и шуршали. Сейчас, спустя много лет, мне кажется, что они кричали нам: «Что же вы наделали!»

Никто из нас не знал, что теперь наша жизнь никогда не будет такой, как прежде, и такой, как мы хотим.

О том, что нам предстоит расплатиться за содеянное, мы не подозревали.

Но разве мы были глупы?

Мы умели думать перед тем, как совершить действие. Иногда мы поступали весьма рационально. Мы научились находить в делах слабые и сильные стороны, искать выгоду, различали приметы некоторых обстоятельств и в некоторых случаях могли предсказывать события. Потому что мы были людьми.

Нам, к примеру, было хорошо известно, что за слабого может заступиться сильный. Каждый слышал или был свидетелем подобной истории.

Тронешь малыша, а он приведет брата-верзилу, который и надерет тебе уши. Перед силой мы трепетали.

Еще мы ясно представляли себе, что такое преступление. Ограбить магазин или прохожего – это преступление. Убить человека – тяжкое преступление. За этим последует тяжкое наказание.

Но мы почему-то не знали, что обижать беззащитных животных и тем более расправляться с ними ради забавы – тоже преступление.

Наверное, мы думали: ну что такое лягушка? Вот она сидит в траве или высунулась из воды, и ее жизнь ничего не значит. Что нам будет за это ничтожное создание?

Все мы были жестоко наказаны за эту страшную ошибку.

Вот послушайте, как сложилась моя жизнь после совершенного мною отвратительного поступка.

…Через две недели я поехал домой. Сел в поезд. Когда я вернулся в свой город, родители меня не встретили – оказалось, что они ошиблись, перепутали номер поезда. А раньше они никогда не ошибались.

Я позвонил с вокзала домой, и мама и папа удивились и заохали. Потом спросили: «Доберешься самостоятельно?» Я сказал: «Конечно, ведь я уже не маленький, мне тринадцать лет».

Через пять минут меня ограбили.

Ко мне подошел какой-то парень постарше и просто-напросто схватил меня за горло и обшарил карманы. Вынул все деньги и скрылся. У него была сильная и тяжелая рука. Из моих глаз брызнули слезы. До чего же это было обидно!

Я был очень раздосадован. Как же так? Я нарочно аккуратно тратил деньги, чтобы сохранить больше половины. Папа и мама намекнули мне, что неистраченная за лето сумма останется у меня. Я мечтал купить импортную пряжку для ремня, с изображением головы льва. Такие пряжки были в большой моде. Их носили парни из старших классов. Широкая, как ладонь, пряжка считалась признаком мужественности, и мы, шестиклассники, все знали о ней – что ее покупают не в универмаге, а на базаре, у частных торговцев, и что стоит такая вещь от пяти до семи рублей.

Я лишился денег и пожаловался родителям.

Надеялся, что меня пожалеют. Я был уверен, что папа даст мне такой ответ: «Не огорчайся, друг! Вот тебе денежки на твою пряжку». То есть я думал, что все обойдется благополучно.

Но папа и мама сказали: «Сам виноват, растяпа. Впредь будешь осторожнее».

Я ошибся в родителях. И мне показалось это невероятным.

Не таков был характер моих родителей чтобы они говорили со мной так холодно и пренебрежительно. Но именно это и случилось! Я не увидел с их стороны никакого сочувствия. Конечно, мне показалось это очень-очень странным.

Меня стали преследовать мелкие неудачи. Я терял деньги, вещи, ключи, опаздывал на автобус и на киносеанс, ронял в грязь мороженое и другую еду, поскальзывался и падал на глазах у девушек, рвал брюки, рубашки, получал синяки и ссадины.

На меня обрушилось невезение. Однако это были мелочи… Мне предстояло пройти более тяжкие испытания.

В шестнадцать лет я получил болезненную травму. С крыши сорвалась тяжелая сосулька и повредила мою переносицу. Две недели я ходил с забинтованным лицом, отпугивая от себя людей, но беда была еще впереди. Сняв повязку, я обнаружил, что на переносице осталась глубокая лиловая борозда. Она безжалостно исковеркала мою привлекательную наружность.

Даже мама и сестра воскликнули: «Фу, как некрасиво!»

Мама у меня была довольно симпатичная женщина. Папа был интересный, импозантный мужчина. Я унаследовал от них приятные черты. Но вот несчастье – сорвавшаяся сосулька! И мне выпало ходить с испорченным лицом, разочаровывая девушек.

В одно мгновение девушки потеряли ко мне интерес. И я стал упрашивать папу и маму, чтобы они отвели меня в институт красоты. К тому времени я еще не сообразил, что со мной происходит.

Маме удалось договориться с одним опытным пластическим хирургом, чтобы он сделал мне операцию.

Хирург постарался вернуть моему носу прежний вид. Ему это удалось. Я остался доволен, и мама тоже. Вместо глубокой борозды на моей переносице появилась лишь небольшая линия, которая со временем должна была исчезнуть.

Через четыре месяца на платформе загородной станции ко мне кинулся пьяный дебошир и ударил меня по лицу бутылкой. Сломал мне нос. И я снова угодил в больницу.

Опять на моей переносице появилась огромная борозда, и еще мой нос стал кривым. Помню, что я закричал от ужаса, а мама впала в уныние.

Пластический хирург осмотрел меня и сказал: «В этот раз все гораздо сложнее. На прежний результат не рассчитывай. Прежнего эффекта я достичь не смогу».

Доктор сделал все возможное, чтобы мне помочь, но шрам на носу все-таки остался. Не такой глубокий и вульгарный, как борозда, и все же бросающийся в глаза.

Шрам изменил мою жизнь. Я сделался мнительным и замкнутым. Я стал стесняться. Стал хуже учиться.

Мама и папа хотели, чтобы я поступил после школы в университет. Я готовился семь месяцев и все-таки не поступил. Неожиданно на самом важном экзамене я сильно оробел, принялся бормотать и все путать. Потом от внезапного приступа стеснения я вообще не смог говорить. Слова не шли из меня. Я сильно покраснел. Наверное, я показался членам комиссии слишком запуганным, потому что они спросили: «Вас что, кто-то напугал? Почему вы так съежились?»

Я выбежал из аудитории, выскочил на улицу. Робость мгновенно прошла. Откуда она взялась, я не знал. Почему она навалилась в самый важный момент – я не мог сказать.

От злости и досады хотелось перебить все стекла в университете.

Родители мне не посочувствовала а папа неожиданно сказал: «Ну и олух же ты!»

Будущей весной меня забрали на военную службу. И там, в артиллерийском батальоне, я снова получил травму носа. Лопнувший трос ударил меня по лицу – и опять через мою переносицу пробежала глубокая борозда.

Мой изувеченный нос так раздулся, что я перестал быть похожим на себя.

В местном военном госпитале пластических операций не делали. Нос лишь мазали мазью, сверху накладывали повязку. Рана заживала медленно. Меня оставили служить при госпитале, и здесь я убедился, что могу рассчитывать на снисхождение женского персонала, но не на физическую симпатию.

Молоденькие медицинские сестры хоть и сочувствовали мне, но избегали меня.

Их пугала моя отталкивающая внешность. И было бессмысленно вести какие угодно разговоры о том, что я хороший парень. Это не имело никакого значения. У девушек ни на минуту не возникло ко мне даже слабого интереса. Препятствие оказалось непреодолимым.

Вернувшись домой после службы, я в первую же минуту напугал маму: она бросилась ко мне и тут же отпрянула, всплеснув руками.

Перед ней стоял не тот человек, которого она два года назад провожала на службу. Мое лицо было неприятно даже самым близким людям.

Отец посмотрел на меня с укором и не обнял, а только пожал руку и похлопал по плечу. Хорошо, что сестры не было – она жила отдельно. Иначе и она скривилась бы от брезгливости.

Мы сели за стол, и я увидел, что папа и мама стараются скрыть свое отвращение.

Как я мог развеселиться, когда даже родители смотрели на меня, как на пугало?

Вскоре я обнаружил, что папа и мама стесняются меня. И я был вынужден уехать из родительского дома куда-нибудь подальше.

…Моя жизнь не сложилась. Переменив, наверное, полтора десятка мест, я так и не нашел житейского счастья. У меня нет семьи, нет детей.

Я никогда не знал женской привязанности. Ни одна женщина не прильнула ко мне, ни одна не взяла меня за руку.

Все то, о чем мечтают обыкновенные люди, судьба мне не дала. Обошла стороной.

Травму носа я получал еще два раза…

Три раза я думал о самоубийстве и однажды решился покончить с собой. Мне очень стыдно вспоминать этот случай. Я решил отравить себя… Но умереть не вышло.

В возрасте сорока лет я впал продолжительную меланхолику из которой, как мне казалось, есть только один выход – на тот свет. Потому что из-за меланхолии я каждый день пил спиртное.

И однажды, проходя мимо церкви, я в пьяном порыве закричал: «Что же Ты делаешь? Где же справедливость? Почему так жестоко обошелся со мной?»

С небес мне не ответили. Красивые облака медленно проплывали над храмом. Светило полуденное солнце. Стояла тишина.

Я отправился домой и уснул.

А когда проснулся, пошел за спиртным. Шел и ругался, бормоча скверные выражения.

Попавшаяся навстречу пожилая женщина остановилась потому что я задел ее локтем. Она окликнула меня: «Чего пихаешься? А чего не весел? Ведь светлый праздник! Пасха!»

Я сказал: «Чего веселиться? Жизнь пропала. Не жизнь а труха. Хоть в петлю лезь хоть в огонь кидайся. Вот только за что такое наказание?»

«Значит, грех на тебе, дядя, – сказала дама. – Видно, обидел кого-то. За то и расплачиваешься. Вспомни свои делишки и раскайся. Может, избил человека? А может другое злодейство совершил?»

Я огрызнулся: «Какое еще злодейство! Не убивал, не грабил. Иди себе, куда шла, бабуся, не лезь в душу».

Перед тем, как уйти пожилая дама сказала: «А ты вспомни хорошенько. Может быть, животных убивал ради забавы? Господь за каждую невинно пострадавшую букашку может круто изменить нашу жизнь. Ведь Он покровитель и заступник беззащитных. Вот только люди об этом не всегда помнят…»

Дама свернула за угол.

А я вспомнил убитых жаб.

Ох, и много же времени я провел с тех пор, размышляя об этом!

Нас было пятеро: Гостёк, Каляй, Кудря, Ноздря и я. Как сложилась судьба деревенских ребят? Мне захотелось это выяснить как можно скорее. «Нужно поехать, нужно поехать!» – твердил я себе. Порой от волнения у меня не получалось усидеть на одном месте.

Я выехал в деревню.

В доме тети Веры проживала ее родственницу а сама тетя Вера уже скончалась. Новая хозяйка встретила меня холодно. Не пустила дальше крыльцу не пригласила сесть на лавку. Даже воды не предложила.

О деревенских ребятах она ничего не знала. Кто они такие – ей было все равно.

Я отправился по деревне, расспрашивая всех подряд, то есть каждого, кто попадался, и наконец один местный житель сказал мне: «Эх, были такие люди, да уже нету. Кроме одного – Кудри…»

Вот что оказалось: Гостёк повесился, когда ему было двадцать лет. Каляй четыре раза побывал в тюрьме и прошлой весной умер от туберкулеза. Ноздрю убили в драке, десять лет назад. И только Кудря был еще жив, правда, потерял в загоревшемся доме свою семью и сам сильно обгорел.

Я пошел туда, где жил Кудря. Он меня не узнал. И его узнать тоже было невозможно.

Это был человек, выживший после пожара, с обгоревшим лицом и телом.

«Чего надо?» – грубо спросил он.

Я напомнил ему маленький пруд и несчастных жаб, но Кудря лишь сплюнул, махнул рукой и велел мне убираться восвояси. «Ничего знаку – только и ответил он мне. – А ты давай, иди отсюда. Не то я на тебя собаку спущу».

Я пошел на пруды и не нашел их.

Оказалось что прудов уже нет. Они высохли. Потом их засыпали и проложили дорогу.

Я отправился на станцию, сел в поезд и вернулся домой. Три дня мне не спалось, я измучился, непрерывно размышляя о том, что сам себе искалечил жизнь, уничтожил ее. Ведь я мог пожалеть жаб и уговорить деревенскую компанию не причинять им вреда. Они бы меня послушали. Но я об этом тогда даже не подумал…

Все мы, пятеро, жестоко расплатились за содеянное.

Я решил пойти в храм, чтобы рассказать церковному батюшке о своей жизни и спросить совета.

Только в церкви я и нашел спасение.

Через полгода одна прихожанка указала мне на человека, с которым, по ее словам, случилась похожая история. После церковной службы я догнал его на улице, и мы пошли вместе. Он оказался старше меня на десять лет. Его первые слова были о собственной жизни: она похожа на две половинки грецкого ореха, одна – светлая и здоровая, другая – почерневшая и иссохшая.

Когда-то всем увлечениям он предпочитал охоту. Обожал бродить по лесу с ружьем и бить зверя.

Двадцать лет назад он и два его приятеля, прихватив новые ружья, отправились охотиться. Но поход вышел неудачный – звери будто попрятались завидев молодцов с новенькими двустволками. Прошагав весь день охотники устроились в лесу на ночлег. Утром отправились дальше, но им снова выпала неудача.

К обеду они вышли на заброшенный хутор, давно оставленный людьми. Однако выяснилось что хутор все-таки обитаем: здесь поселились бродячие собаки, сбежавшие из города.

Взрослые собаки дремали в тени и на солнце, а малыши играли в траве, кувыркаясь и бегая за стрекозами.

Некоторые собаки вскочили и залаяли. А некоторые даже не пошевелились – ведь они и прежде видели людей.

Из-за обиды и злости на неудачный поход, а еще потому, что каждому очень хотелось испытать новое ружьишко, охотники застрелили всех собак. Настигли и взрослых, и малышей.

Трое мужчин, охваченных злобой и азартом, забрали полтора десятка жизней.

«Мне было тридцать лет, – сказал бывший охотник. – Все складывалось чудесно: жена, дочка, просторная квартира и хорошая должность на работе. Просыпаясь по утрам, я напевал от удовольствия. Мои приятели тоже были довольны своей судьбой. Мы могли прожить долгую и счастливую жизнь, но однажды совершили злодейство… Впрочем, мы не думали, что это злодейство. Ах, какая насмешка судьбы! Какая злая ошибка! Мы думали, что за каких-то безродных и бездомных собак нам ничего не будет. О, жестокое заблуждение! Неверие! Если бы я мог вернуть тот день и тот час, я разломал бы ружье об дерево и бросился бы бежать. Я не тронул бы и маленькой букашки!..»

Из троих в живых остался только этот бывший охотник. Его приятели погибли, каждый из-за несчастного случая. А сам он скатился в бедность, потерял жену, она умерла от болезни. Дочь стала преступницей и вот уже второй раз находится в тюрьме.

Закончив свой печальный рассказ, бывший охотник сказал: «У беззащитных животных есть Покровитель. Тот, Кто их создал. В этом нет никакого сомнения… Возьмите мою историю, или вашу».

Я молча с этим согласился.

Мне было очень горько. Ах, если бы я знал раньше!..

Не причиняйте вреда беззащитным животным из-за потехи, азарта или по другой причине, если вы не защищаете себя или не ищите пропитание.

Не повторяйте наших ошибок.

За жестокость вы так или иначе расплатитесь – сразу же или спустя время. Или расплатятся ваши близкие. И очень жестоко.

Даже если вы не верите в это или знаете людей, которые совершили подобный страшный поступок и до сих пор не наказаны, подумайте: стоит ли рисковать? А вдруг в вашем случае все выйдет так, как вышло со мной, с деревенскими ребятами и с теми охотниками?

Упаси вас Боже исковеркать свою собственную жизнь!»

Григорий Дем-ов, 1970 года рождения:

«Наша семья часто меняла города, потому что папа был военный. Было время, когда за пять лет он поменял три места службы. Некоторые считали такой образ жизни странным и изнурительным, а мы привыкли. Я, мама и младшая сестра не находили в этом ничего необычного. Мы были семьей офицера. Думаю, всем известно, что это такое.

Когда папа получал новое назначение, он всегда говорил: «Ну, собирайтесь братцы-кролики!» Это он говорил мне и сестре. Мы сразу бросались расспрашивать – куда едем, далеко ли, потому что нам нравилось находиться в дороге. Я любил ездить в поездах. Сестра тоже любила. Обычно папа первым добирался до места, чтобы заняться приготовлениями, а мы с мамой приезжали позже. Бывало, ехали два дня, а бывало, четыре. В купе или в плацкарте.

С детства я хорошо знал оборудование пассажирских вагонов. Как стихотворение мог рассказать, где находятся стоп-кран и куб с кипятком, как опустить окно, включить радио, сколько боковых кресел в коридоре, где расположена печка и чем ее топят. И многое другое: с какой скоростью движется поезд, где вагон ресторан и каковы цены, например, на кофе, выпечку, шоколад и лимонад, в каком вагоне едет начальник поезда, и когда закрывают туалет на ключ в санитарной зоне.

Среди попутчиков нередко попадались мои ровесники, с которыми я знакомился всегда первым. К этому меня приучили частые переезды. Я вываливал перед ними все, что знал о поездах, и многие удивлялись: мало кто мог рассказать столько же интересного, сколько я.

Я привык иметь преимущество. Привык к тому, что меня увлеченно слушают.

Но один раз нам с сестрой попался паренек, оказавшийся прирожденным рассказчиком, да еще одаренным различными способностями. Это он сам так сказал о себе. Сделал весьма развернутое сообщение… Рот его не закрывался, слова сыпались и сыпались, и все только о масштабе своей личности.

Его звали Ярослав, в те времена редкое имя. Но если бы только имя этого паренька было редким! Он оказался редким хвастуном и фантазером.

Стоило нам познакомиться, как Ярослав перечислил все свои достоинства и заслуги, а потом еще занялся подробностями.

О чем говорил этот тринадцатилетний выдумщик?

О том, что он самбист и самый сильный во дворе и в школе – среди ровесников, разумеется, затем о том, что знает два языка, английский и французский и что умеет, несмотря на малый возраст, водить машину, и что прочитал сто книц и снимался в кино, и однажды десять километров проскакал на лошади, чтобы спасти каких-то людей, и что дома у него живут лемур и огромный попугай, а еще он побывал за границей, когда мама взяла его с собой на международный симпозиум.

Никто его не одергивал, потому что он ехал один. Мне тоже было тогда тринадцать лет, как и ему. Моей сестре – одиннадцать. Но сколько бы верст мы с сестрой ни проездили в поездах, всегда только с родителями. А тут пример удивительной самостоятельности!

Я лишился преимущества. В этот раз оно было не у меня. Случай поразительный. Что я мог рассказать человеку, столько повидавшему и столько знающему?

Наташа, моя сестра, слушала Ярослава так, словно он вернулся из кругосветного путешествия.

Я злился и от досады сидел мрачный. Я завидовал Ярославу, хотя догадывался, что он много чего про себя выдумал. Ну не может человек тринадцати лет отроду столько повидать и испытать лично на себе! Только в каком-нибудь кинофильме.

Мне очень хотелось рассказать что я стрелял из папиного пистолета, но мешала сестра. Я боялся, что она скажет: «Это еще что за новости? Когда это было?»

В действительности я только держал папин табельный пистолет в руках, а про стрельбу, конечно, мне хотелось нафантазировать. И вот из-за сестренки мне не пришлось присочинить.

И опять я разозлился.

Ярослав ехал в тот же город, что и мы, погостить у родственников. Сам он проживал в столице, в Москве, на бульваре возле знаменитого цирка.

Наташа сказала ему: «Ах, как тебе повезло! Наверное, каждый день ходишь смотреть представление!»

Ярослав ответил: «Ну еще бы! В цирке работает моя тетя, так что вход бесплатный. Меня там все знают».

Сойдя на перрон, он помахал нам рукой и быстро исчез в толпе. Мы ему тоже помахали. Сестра хотела подарить ему значок и не успела. А я ничего не хотел дарить. Мы поехали на автобусе на окраину города, где папе выделили служебную квартиру. Район оказался ничего, сносный. Из нашего окна была видна роща. Школа – через улицу. Магазины «под боком».

Лето мы с сестрой провели в пионерском лагере. 1 сентября пошли в школу. И вот те на! Я вхожу в класс новичком и вижу Ярослава! Знакомое лицо. Знакомый голос.

Ярослав побледнел, заметался. Схватил зачем-то свой портфель, пересел с одного места на другое. Он был охвачен ужасом. Задрожал, как перед страшным наказанием.

Потом, казалось, он взял себя в руки. Схватил меня за локоть и повел в сторону, чтобы поговорить.

Разговор этот нетрудно представить.

Ярослав сказал: «Слушай, друг, я там, в поезде, много про себя выдумал… Так просто, от скуки. Будто я живу в Москве, снимался в кино, знаю два языка… Самбист… Это была шутка. Ты меня не выдавай, хорошо? Не выдашь?»

Меня попросили поступить по-дружески.

Сейчас я склонен думать, что дьявол сыграл со мной злую, роковую шутку. Не с Ярославом, а именно со мной.

Ярослав понадеялся на мое благодушие. Кто из детей и подростков не выдумывает? Я и сам был не прочь порой нафантазировать что-нибудь чтобы привлечь к себе внимание.

Но я был новичок в классе. Мне предстояло медленно продвигаться к самоутверждению. А ведь хочется быстрее. Я хотел поскорее перескочить через одиночество и неуверенность – чтобы они заняли самое непродолжительное время.

Поэтому я поступил иначе. Я превратился в рупор. Рассказал, разболтал и раззвонил о Ярославе все, чему был свидетель.

Я яростно говорил направо и налево: «Знает два языка – английский и французский! Живет в Москве на бульваре возле цирка! Самбист! Бывал за границей!..»

Одноклассникам Ярослава было очень забавно это слышать, они громко смеялись. Веселились как в кинотеатре на комедии.

Я злорадно усмехался. Я разрушил жизнь моему попутчику. Опозорил его. Я словно вонзил нож ему в спину.

Можно сказать я раздавил его, как насекомое.

Ярослав потерял уважение товарищей и сбежал из школы. Через несколько дней родители перевели его в другую.

Меня приняли за разумного и компанейского паренька, который вывел мошенника на чистую воду.

Однако это было бессмысленное разрушение.

Всего через неделю о произошедшем забыли и даже стали скучать по Ярославу. Кто-то вспомнил, что он был хорошим другом, никогда не злился и делился последним. Кто-то сказал: «Жаль, что он ушел! С ним было весело!»

Меня не упрекали. То есть о том, что это по моей вине Ярослав больше никогда не появится в нашей школе, не говорили. Сам себя я тоже не упрекал, поскольку не имел такой привычки.

Вдруг со мной случилось странное происшествие. Очень для меня неожиданное и обидное.

В классе учился один бойкий паренек, Федя, храбрец и не по годам самостоятельный, как раз такой приятель, какой мне и был нужен. Я решил, что стану его товарищем. Я всегда так делал – примыкал к самым бойким и храбрым. Причем завязывал дружбу всего за один день, быстро и просто.

И вот ничего не вышло. Совсем ничего! В это было трудно поверить.

Федя смотрел на меня лениво, как на муху, и не произносил ни слова.

Я крутился возле него, рассказывал о поездах, наконец приврал, что стрелял из папиного пистолета, а он вообще перестал меня замечать. Впервые в жизни я почувствовал себя неловко.

После уроков я пошел за Федей, и он меня осадил: «Чего тебе надо? А ну, дуй отсюда».

Ничего себе!

Я был обескуражен, побрел домой, а назавтра, в школе, не знал, как себя вести. Ходил молчаливый и потерянный.

Конечно, в классе нашлись другие ученики, с которыми можно было завязать дружбу. В полном одиночестве я бы не остался. Однако я не достиг желаемого. Получил не то, на что рассчитывал.

В то время я не знал, что впереди меня ждет бесконечная череда разочарований. Всю мою жизнь я буду получать не то, что хочу, а что-то другое и обязательно худшее.

Теперь, спустя много лет, разглядывая свою жизнь, я понимаю, что произошло: от меня отвернулась удача.

Меня покинуло везение.

Мои желания не сбывались разве что бытовые, повседневные и самые мелкие, ничего не значащие.

Но ведь у каждого человека есть желания – в этом и заключается наша жизнь. Мы стремимся улучшить свое положение, окружить себя интересными людьми и предметами и судьбу в целом мы хотим видеть удачно сложившейся. А не наоборот.

Для того мы, собственно, и мечтаем.

Мои мечты не сбылись – ни одна. В сорок лет я превратился в унылого, вечно ворчащего человека, с такой же женой.

Мы ходим по дому, злимся и оскорбляем друг друга, не испытывая никаких добрых взаимных чувств. Оба мы прожили так, что нечем похвастаться. Наш дом тусклый, мебель старая, посуда потемневшая и треснувшая. В гости никто не приходит, а мы и не зовем. Детей нет.

Оттого-то мы ворчим и хмуримся. Да еще сквернословим.

Впрочем, ворчать я научился уже в тридцать лет. И тому была причина: непрерывные неудачи. О, как трудно жить, когда рассчитываешь на одно, а получаешь всегда другое!

А началось это именно тогда, в детстве, после случая с Ярославом. Меня стало преследовать невезение.

Если я собирался пойти в кино и думал о том, как это хорошо, все тут же переворачивалось с ног на голову. «Хорошо» заменялось понятием «плохо». Фильм был неинтересный. Или места невыгодные. Или рядом сидящие мешали смотреть картину. Или откуда-то с верхних рядов бросали что-то липкое мне на голову, и я весь киносеанс пытался выдрать это из волос. Либо я что-то терял – ключи от дома, деньги.

Если мы с папой отправлялись на рыбалку и я радовался, то с рыбалки я возвращался измученным и разочарованным. Рыба клевала плохо. Портилась погода. Либо шел дождь, либо пекло солнце. Либо мы встречали плохих людей, пьяных или злых. Хорошее настроение улетучивалось. Я терял крючки, рвал леску. Получал мелкие травмы, порезы, ожоги. Хорошей «знатной» рыбалки я не помню. И однажды папа охладел к рыбной ловле в компании со мной, стал ездить с друзьями, а меня не звал.

Если мне бывало скучно, и я думал: «Пойду в гости к приятелю!», из этого ничего хорошего не выходило. Приятели как назло отсутствовали. Или они были заняты. Или я приходил к приятелю, а тот собирался в гости к другому нашему общему знакомому, а меня с собой почему-то не приглашал. Я обижался, злился.

Как-то раз от скуки я пошел в библиотеку. Думал, что возьму пару интересных книц принесу домой, завалюсь на диван и стану читать. Не тут то было! Обошел полки и ничего не выбрал. Книги были такие, что читать их не хотелось. Оказалось что все хорошие книги уже «на руках» и в читальном зале. Я пошел в читальный зал, взял книгу, сел и начал читать. Меня стало клонить в сон. Я боролся с сонливостью, а потом закрыл на секунду глаза и очутился на полу. Все, глядя на меня, смеялись. Я уснул и свалился на пол, да еще под ноги какому-то человеку да еще, падая, я вымазал его светлые брюки своей слюной. Это его разозлило. Он схватил меня за шиворот, встряхнул, и все снова засмеялись. Я был опозорен, сбежал и с того дня страшился библиотеки.

Из месяца в месяц, из года в год со мной происходила одна и та же история: только я понадеюсь на что-то хорошее, как на меня сваливается неприятность. Ожидания, если они были положительные, никогда не оправдывались.

Это очень мучительное состояние – постоянное разочарование.

Однажды мама послала меня на почту, я пришел и угодил в длинную очередь. Именно в этот день два десятка человек явились за денежными переводами. Я тоже явился за денежным переводом. Было тесно и уныло, и я отправился на другую почту, через две улицы. Я думал, что лучше преодолеть лишний километр, чем стоять битый час. Прибежал и вижу: почта закрыта на санитарный день. Побрел обратно. Снова встал в очередь. Простоял полчаса, и вдруг в зал вваливается какая-то компания, и какая-то дама, которая стояла передо мной, взмахнула рукой и закричала: «Сюда, сюда!» Затем она повернулась ко мне и сказала: «Ну-ка, подвинься, паренек! Эти люди занимали место передо мной, когда тебя еще здесь не было». Оказалось что это бригада штукатуров-маляров. И вот эта компания влилась в очередь и снова пришлось ждать и ждать. Когда в очереди передо мной никого не осталось окошко выдачи денежных переводов закрылось и в проеме появилась картонка с надписью «обед». Наступил обеденный перерыв. Служащие почты попросили посетителей выйти на улицу. И мы вышли. Штукатуры-маляры добились чего хотели, взяли свое, а я нет. Я был так зол, что раскраснелся. Пошел домой, и мама мне не поверила: «Как это может быть? Ведь ты отправился на почту за час с четвертью до обеденного перерыва!» Я ответил что-то недоброе. Мама рассердилась и сказала: «Это еще что такое? Грубить матери? За это ты не пойдешь в кино! Десять минут назад звонил дядя Коля и сказал, что купил билеты на кинокомедию, и мы все пойдем ее смотреть а ты останешься дома. Садись обедать а после обеда снова отправляйся на почту!» Дядя Коля, мамин брат, приехал с Ямала, гостил у нас последний день и в последний день всех нас пригласил в кино. Утром он говорил об этом: «Сегодня закатимся в кинотеатр!» В городе шла французская кинокомедия. Папа был на учебе в академии. Это он прислал нам деньги почтовым переводом. Случай на почте лишил меня хорошего настроения и заставил нервничать а мама, лишив удовольствия, заставила почувствовать меня несчастным. Утром мы с сестрой радовались тому, что пойдем в кино, увидим веселый фильм, купим мороженое. И вот у сестры вышло, а у меня нет.

Подобное невезение сопровождает меня всю мою жизнь с тринадцати лет. А у сестры все сложилось удачно.

Наташа добилась всего, чего желала. Хорошо закончила школу, потом закончила институт. Получила интересное назначение. Ее мечты сбылись. У нее хорошие друзья, хорошая семья.

Тогда, в тот день, 1 сентября, она тоже увидела Ярослава – повстречала в школьном коридоре. Но она лишь улыбнулась и помахала ему рукой. Он смутился и поспешил удалиться. И там же, в школьном коридоре, я сказал сестре: «Гляди-ка, это же Ярослав! Вот прохвост! Выдумщик! Наврал с три короба!»

Умная и мудрая Наташа ответила: «Ну и что? Подумаешь – выдумал! Он же никому плохого не сделал. Мальчишки часто выдумывают. Что тут особенного?»

Она никому не рассказала о Ярославе. Сохранила в тайне все, что случилось в поезде, хотя он ее об этом не просил.

А меня он попросил, и с большой надеждой! Но я не откликнулся на его просьбу и махнул рукой на его надежду.

Я не знаю всех невидимых механизмов, что управляют нашей жизнью. Но пристально рассматривая свои прожитые годы, начиная с тринадцати лет, я понял, что наказан за то, что без всякой причины навредил человеку. Причины вредить Ярославу у меня не было. Этот парень ничего скверного не сделал, а только рассказал о себе несколько небылиц. И всего-то! А я разрушил его репутацию, его положение. Я запачкал его имя.

Я от Ярослава не пострадал. А вот он пострадал от моей жестокости которая выразилась в том, что я, не смотря на его просьбу, выдал его.

Я мог легко эту просьбу выполнить. Чего проще не кричать налево и направо о чьих-то выдумках?

Если бы мог вернуться в прошлое! Я ответил бы Ярославу: «Какой разговор, парень! Никто ничего не узнает. Можешь на меня положиться».

До тринадцати лет моя жизнь складывалась хорошо. Я не знал, что такое невезение – я великолепно это помню. Мои надежды оправдывались желания исполнялись. Если я рассчитывал на успех в каком-то деле, успех приходил.

После моего скверного поступка все изменилось… Удача и везение сбежали от меня. Ко мне прилепились просчеты, промахи и разочарование. Сколько житейских бед, больших и малых, я пережил!

Кто-нибудь скажет: «Разве это горе, если голова цела и ноги на месте? На каторгу не угодил, и смертельной болезнью не заболел. Радуйся!»

А я скажу, что моя жизнь могла сложиться иначе. Она могла сложиться удачно, как у моих мамы и папы, как у сестры Наташи.

С тринадцати лет я живу, как круглый неудачник.

Лишь недавно я увидел лучик света… Мне сказали, отчего я страдаю. Меня научили: «Нужно вспомнить, кому я навредил в жизни, и раскаяться». Я хожу в церковь и произношу перед образами покаянные речи.

Я решил разыскать Ярослава и попросить у него прощения. Я узнал, где он живет.

Скоро я поеду к нему и попрошу простить меня. И я надеюсь, что он не отмахнется от моей просьбы.

Я надеюсь, что моя жизнь наконец изменится – из нее уйдут неудачи.

Не вредите людям – особенно без всякой на то причины. Не повторяйте моей ошибки. Ваша жизнь может сложиться неудачно, как у меня. Сто раз подумайте».

Ольга Рав-ко, 1969 года рождения: «Вероятнее вы встречали коварных людей, которые могут неожиданно сделаться упрямыми и недобрыми. В детстве и юности я была как раз таким человеком, и поэтому однажды я приняла в жизни роковое решение. О горе!..

Когда мне было пятнадцать лет, я разрушила жизнь моей мамы. Я навредила моей мамочке так, как никто другой, разбила ей сердце, уничтожила ее надежду.

Мы жили в просторной трехкомнатной квартире – я мама и моя младшая сестра, каждая в своей комнате. Жили не в тесноте. А папа проживал отдельно, причем в соседнем городе.

Мама рассталась с ним из-за другой женщины.

Когда я пошла в третий класс, папу командировали в соседний город строить комбинат. Он был инженер-строитель. Там у него случился роман с какой-то дамой. Я думаю, папа никогда бы не известил маму о том, что он увлекся другой женщиной, а предпочел бы скрывать это сколько угодно долго. Но мама это почувствовала. Она мне об этом рассказывала. Как-то раз папа на выходные приехал домой, и она спросила его: «Не пора ли рассказать что происходит?»

После этого мама осталась одна. И с ней мы, ее дочки.

Папа присылал нам деньги, присылал вещи – курточки, сапожки, шапки, платья, ленты. Поэтому мы не нуждались. Иногда даже помогали соседям и знакомым. Но маме, конечно, было одиноко.

Она пыталась скрывать это перед нами. Она не хотела, чтобы мы печалились. Думаю, она заставляла себя держаться всегда бодро, чтобы мы брали с нее пример. И все же я иногда замечала, как ей тяжело. Бывало, она впадала в задумчивость. А еще она порой с завистью глядела на дружные парочки – в магазине, на улице или еще где-нибудь.

И вот наконец спустя пять лет после расставания с папой у нее появился кавалер, Николай Андреевич.

Помню, был зимний вечер, за окном метель. Мы с сестрой были одни, пили чай за столом. Вдруг открывается входная дверь и входит мама, но не одна, а с мужчиной.

Николай Андреевич оказался на голову выше папы, брюнет. Будь он строгий человек, мрачный или замкнутый, можно было бы не рассказывать эту историю. Будь он неуклюжий, невежественный или глупый – то же.

Он улыбался. Заговорил с нами очень вежливо: «Разрешите представиться: Николай Андреевич, инженер-технолог. Вижу, вы пьете чай? Прекрасно! Позвольте предложить к чаю конфеты!»

Появилась коробка дорогих конфет. Мама захлопотала, усадила гостя за стол.

В этот вечер она была необыкновенно обходительна с нами, и мы догадались, что она надеется заручиться нашей поддержкой.

Также мы поняли, что мама пригласила в дом не просто знакомого, а своего сердечного друга.

Могла ли она рассчитывать на нас?

Мне было уже пятнадцать лет. Сестре – на три года меньше. Не помню, чтобы мы ссорились или искали повод для ссоры. В том-то и дело, что мы неплохо уживались, хотя в школе считалось что со мной нелегко поладить. Но то – в школе. А дома я проявляла не больше упрямства, чем сестра или мама. Мне можно было не объяснять, как важны взаимные уступки.

По крайней мере, так было все прошлые годы.

Поэтому мама рассчитывала на нашу доброжелательность. И потому с ее стороны не могло поступить никаких практических указаний. Ведь в таком деле не дают указаний.

Она лишь улыбалась и глядела на нас с надеждой.

Николай Андреевич был добрый человек. Был умный. Не говорил каждый раз одно и то же, как это делают люди, лишенные воображения. Изъяснялся просто и доступно. Ни разу не разразился длинной, бестолковой речью, а когда что-нибудь рассказывал, всегда спрашивал наше мнение: «А вы как думаете?» Он держал нас с сестрой за равных. Он хотел подружиться с нами.

После того, как он пришел в первый раз, мы стали видеть его каждый вечер. Десять дней подряд. Но только три дня все складывалось неплохо. А затем мой характер раскрылся с неожиданной стороны: я приняла решение не признавать этого человека. Без какой-либо причины, а просто так, из вредности.

Возможно, мне хотелось привлечь к себе внимание, или, может быть, мне было скучно. Во всяком случае, это привело к необратимым последствиям.

Я решила держаться холодно. Не отвечала на вопросы. Больше не принимала ничего, что было от Николая Андреевича, даже любимые пирожные, эклеры. И когда он оказывался рядом, всегда церемонно удалялась.

Я проходила мимо, вскинув подбородок. Убрала с вешалки свое пальто, чтобы оно не висело рядом с «чужим» пальто. Передвинула свою обувь. Да еще подговорила сестру проделать то же самое.

Однажды я ошарашила Николая Андреевича обидной фразой: «А почему это вы обращаетесь ко мне на «ты», я вам что – подружка?»

Николай Андреевич смутился, растерялся.

Дальше было хуже. Я стала его оскорблять, но не открыто и не бранными словами, а произнося глупости, вроде этой: «Чем это воняет?» Дети ведь не говорят «плохо пахнет», а именно «воняет». Николай Андреевич, к примеру, сидел в кухне за столом, а я, выходя из своей комнаты, громко возмущалась насчет неприятных запахов. «Ну и вонь!» – громко восклицала я, хотя ничем не пахло. А потом добавляла: «А-а, ну, понятно… Здесь же чужие…»

Наш гость принимал это, конечно, на свой счет. Ему было очень неприятно.

Мама была в отчаянье. Сколько раз она пыталась меня остановить!

«Доченька, что ты делаешь? – спрашивала она. – Скажи, что не так? Мы это исправим. Только, пожалуйста, не веди себя так жестоко… Это негостеприимно… Это плохо…»

А я только фыркала. Ведь я и сама не знала, зачем вредничаю.

Однажды я пожалела, что взялась действовать так нехорошо и глупо, но мне показалось что отступать поздно и позорно. Ах, детское самолюбие! Из-за него дети бывают так жестоки!

Вот и я была жестокой.

Мамина надежда на счастье стала улетучиваться. Каждый день Николай Андреевич чувствовал себя неловко. Еще бы! Стоило ему прийти, я убегала в комнату, с шумом захлопывала дверь и отказывалась выходить. Наш гость кое-как проводил вечер в нашем доме, а в одиннадцать часов уходил, так как мама не решалась пригласить его остаться на ночь.

Разумеется, из-за меня.

Я отказывалась ужинать со всеми за одним столом. Кричала из комнаты, что ужинать буду только у себя или позже, когда кухня опустеет.

Мама заходила в мою комнату с печальным лицом. Качала головой, вздыхала. И всегда спрашивала: «Доченька, неужели ты по-другому не можешь?» А иногда говорила: «Ну что же мне делать? Ведь он уйдет! Он чувствует себя так неловко!»

Я шипела: «Пусть уходит! Воздух будет чище!»

Мамочка не знала, что думать. Искала ответы на вопросы и не находила их. Обращалась ко мне: «Значит, дядя Николай Андреевич тебе совсем не нравится? Совсем?»

«Да, не нравится!» – кричала я.

Мама предположила, что это из-за папы. Будто я не принимаю ее кавалера потому, что надеюсь, что однажды папа вернется.

«Папане вернется, – как-то раз сказала она. – Мы с ним уже давно чужие люди…»

А я вопила: «Мне все равно!»

И все-таки мама решила, что это из-за папы. Она чувствовала себя подавленно. И так же, как и Николай Андреевич, она была сильно растеряна.

И однажды Николай Андреевич ушел из нашего дома навсегда.

Затем он расстался с мамой. Это было в конце зимы, и этот день остался у меня в памяти. Мама пришла после работы очень печальная и не стала ужинать. Не выходила из своей комнаты.

Я принесла ей чай и печенье, но она к ним не притронулась.

Мы с сестрой подумали, что у мамы неприятности на работе. А потом, через два дня, мама сказала: «Николай Андреевич уехал на жительство в другой город».

Она снова осталась одна.

Поначалу я не чувствовала за собой никакой вины, даже малой. Мне казалось, что я имею право на свое мнение. Что произошло? Ничего особенного. Просто-напросто мое мнение не совпало с маминым.

Этим я пыталась оправдать свое коварное упрямство.

Я не знала, как непросто зрелой женщине с двумя детьми устроить свою личную жизнь. Но при этом я точно знала, что я не хотела бы вреда для себя. Ведь это естественно. Вряд ли найдется нормальный человек, желающий, чтобы ему испортили жизнь.

Итак, я не желала ничего плохого себе, зато другому человеку доставила большие неприятности. И мне пришлось за это расплатиться…

Мамочка была замечательным человеком. Она и подумать не могла о том, чтобы свести со мной счеты. Она даже ни разу не упрекнула меня. Лишь однажды сказала: «Ах, доченька! Жизнь такая сложная штука! Вот вырастешь и все поймешь. Когда женщина одинока, и нее при этом двое детей, ей очень непросто устроиться…»

Мамочка потужила, попечалилась и решила, что такова ее судьба.

А я, глупая, думала, что если ей повстречался Николай Андреевич, то повстречается и другой мужчина, и еще какой-нибудь.

Уже в семнадцать лет я стала переживать за маму. Мужчины перед ней не крутились. Никто ею не интересовался, и она превратилась в молчаливую женщину. Читала книги, Агату Кристи, пила чай с печеньем или сухариками.

Превратившись в домоседку мама перестала прихорашиваться. Стала выглядеть старше.

Один раз я сказала ей: «Почему ты не сходишь куда-нибудь? В кино, в театр. Может быть, познакомишься с мужчиной…»

Мама махнула рукой: «Зачем? Кому я нужна?»

Я увидела, что мамочка не верит в свою удачу, и в этом есть и моя вина. Она обожглась на коварстве своей дочери и решила, наверное, что это дурной знак.

Через два года она заболела, а еще через два года умерла.

Я ни разу не попросила у нее прощения…

Вскоре ко мне пришла расплата. О, как нелегко сложилась моя жизнь – сколько в ней было коварства! Я выпила не одну огромную чашу горького разочарования и не один раз свалилась в скверную яму чужой подлости.

Мою жизнь словно заколдовали – словно там, на небесах, в большой бухгалтерской книге записала что со мной должна происходить одна и та же нехорошая история.

И в моей жизни стал повторяться один и тот же случай.

Это были мужчины… Они появлялись тогда, когда я думала об этом и хотела этого, и всякий раз мне приходилось сильно жалеть – часто со слезами, а порой в полном отчаянье.

Когда я повстречала своего первого мужчину, я подумала, что проживу с ним всю жизнь. Вот он – мой будущий муж, с которым мы заведем детей и наживем добро. Михаил. Играет на гитаре, шутит. Умеет готовить мясо и рыбу. Сильный, крепкий человек.

Мы познакомились в гостях. Моя знакомая указала мне на него, как на хорошую книгу: бери, не пожалеешь. Михаил сказал, что дома у него тесно: отец, мать, бабушка и брат. И я пригласила его к себе.

Незадолго до этого мы с сестрой разменяли нашу квартиру и разъехались оставшись не только сестрами, но и подругами. Каждой из нас досталась однокомнатная квартира. Михаил пришел ко мне с гитарой и рюкзаком. Сразу спел мне какую-то песню. И я подумала, что передо мной мечтатель и романтик. И сказала себе: «Ну вот и хорошо».

После школы Михаил учился в техникуме, получил неплохую профессию, связанную с металлургией. Сказал, что ждет хорошего места. Я работала на пищевой фабрике. Уходила из дома в половине восьмого утра и возвращалась вечером в половине шестого. Когда я отправлялась на работу, Михаил еще спал, а когда приходила, он лежал на диване и бренчал на гитаре.

Прихожу с работы, а Михаил лежит на спине, перебирает струны и иногда напевает. Приветствует меня тоже лежа. На полу – пепельница с окурками. На столе – немытая посуда.

Он любил пить чай, грызть десертные сухари, смотреть телевизор и возиться с гитарой. И очень любил часами напролет лежать на диване.

Я не сразу поняла, что все эти мелочи указывают на вполне определенный склад личности, на сложившийся характер.

Михаил оказался лентяем и бездельником. Какое разочарование! Я получила от него множество неправдоподобных объяснений насчет его незанятости. Почему он не на работе? Почему не приносит деньги? Почему не моет после себя посуду и не ходит в магазин?

Этому человеку были неприятны мои расспросы, и он стал уходить от них.

Так я натолкнулась на еще одно нехорошее свойство Михаила – скрытое болезненное самолюбие. Бездельник, да еще самолюбивый!

Он взял привычку махать рукой на мои вопросы. Иногда громко сопел, давая понять, что его оскорбляют мои претензии. Иногда принимался бренчать и петь.

Протекли три недели, но никаких перемен не случилось.

Мужчина-лентяй – это всегда очень обидно для женщины. Наконец я уяснила: я подцепила дрянь. Дрянной человек живет в моей квартире, уничтожает мою еду, лежит на моем диване и крадет мою тишину своим бренчанием.

Михаил жил за мой счет и фыркал и злился, когда я говорила ему об этом. Я настойчиво упрекала его в безделье, а он отвечал: «В чем дело? Почему у тебя такой ужасный характер?»

Однажды он намекнул мне, что если я не хочу остаться одна, мне придется и дальше содержать и обслуживать бездельника.

Я проплакала целый час, а затем сказала: «Пошел вон! Катись отсюда до горизонта!»

Михаил ушел.

Полгода после этого я жила одна. Но мне никогда не нравилось быть одной. И вот снова в гостях я увидела интересного незнакомого мужчину, и опять одна из подруг сказала мне, что это будет ценное приобретение.

Алексей не пил спиртного, не курил, не бренчал на гитаре, был хорошо развит физически, жил по распорядку и обожал дисциплину.

Он приехал из другого города, где работал тренером в спортивной секции. Спорт был его счастьем. Его призванием. Однако какие-то низкие интриги лишили его должности, и он перебрался на новое местожительство. Здесь ему предложили тренировать юношеский коллектив.

Алексей проживал в общежитии, и я пригласила его к себе.

Утром он просыпался раньше меня, выполнял физические упражнения, отжимался от пола. На завтрак ел овсяную кашу, яичницу. Потом уходил на работу.

То есть я думала, что он уходит на работу… В действительности же Алексей отправлялся в парк на пробежку, а затем возвращался домой.

Телевизор он смотреть не любил, книг не читал. Ему нравились лишь спортивные газеты. Когда ему становилось скучно, он покидал квартиру и бродил по городу. Обходил дворы, ища ребят, занимающихся спортивными играми, вступал с ними в разговор, давал тренерские наставления.

Вот так однажды он наткнулся на дворовую футбольную команду и зашелся идеей сделать из мальчишек настоящих футболистов.

Вместо стадиона или спортивного зала он принялся ежедневно ходить в обыкновенный двор. Большую часть времени он теперь проводил во дворе.

Вечером я слушала рассказы о его футбольной команде. Каждый такой рассказ начинался словами: «Я заставлю их работать! Выжму из них все, но сделаю чемпионами!» По сути Алексей говорил одно и то же. Это, конечно, не могло не наскучить, особенно женщине. И я сказала: «Давай поговорим о чем-нибудь другом».

Алексей очень удивился. Спорт – священное для него понятие – был, разумеется, и единственной интересной темой.

Мне стало скучно с Алексеем. Однако не скука была причиной нашего разрыва, а деньги.

Прошел месяц, и я забеспокоилась: Алексей ни слова не говорит о деньгах. Но ведь нужно на что-то жить! Деньги, которые он вручил мне на расходы, закончились. Я была уверена, что придет день заработной платы, и все решится само собой. Но этот день все не приходил.

Я же зарабатывала столько, что прожить двум взрослым людям, располагая такой суммой, можно было лишь постоянно ограничивая себя.

И я завела привычку спрашивать: «Когда же тебе заплатят?» Алексей отвечал одно и то же: «У меня сейчас испытательный срок… Заплатят, но немного позже».

Однажды, когда я была на работе, у меня сильно заболел зуб. Я отпросилась в поликлинику. Зуб мне вылечили, но перед тем как вернуться на фабрику, я заглянула домой.

Алексей сидел за столом и чертил в тетради какие-то схемы по футбольной тактике. Я удивилась: «Почему ты не на работе? Ведь уже час дня!»

«Пришлось вернуться за этой тетрадью, – сказал Алексей. – А сейчас спешу назад на стадион».

Мы вышли вместе, и я пошла в одну сторону, а он в другую.

Я обошла кругом наш дом, укрылась под деревом и стала наблюдать. И нехорошее предчувствие оправдалось: Алексей вернулся и вошел в подъезд. Ни на какой стадион он не поехал.

Я догадалась: этот человек обманывает меня.

Вечером я сказала, что завтра мой рабочий день будет на один час короче, и я приду на стадион посмотреть, как тренируются юные футболисты.

«Как раз завтра мы с ребятами едем за город на товарищеский матч», – сказал Алексей.

Следующим вечером я объявила, что все-таки побывала на стадионе, и мне рассказали, что тренера Алексея у них нет. Это был блеф, и он подействовал.

Алексей вскочил и стал сердито жестикулировать.

«Я был на стадионе! – злобно прокричал он. – Хотел устроиться тренером! Но там, как и везде, интриги, интриги! Они не захотели дать мне команду, а предложили должность помощника тренера! Мне – помощником? И я сам нашел себе команду! Пусть это еще только мальчишки, пусть у нас нет стадиона, а только дворовая площадка, но я сделаю из них чемпионов! Скоро мы поедем на товарищеский матч в соседний город и покажем себя!»

Я сказала: «Позволь, но как же нам жить? Нам не хватает денег. И потом, разве прилично мужчине жить за счет женщины? И разве прилично женщине содержать молодого и здорового мужчину?»

Алексей ответил, что ему много не нужно. Любой одежде он предпочитает спортивный костюм и кроссовки. Питается не чаще двух раз в день. Развлечения ему тоже не нужны – он предан спорту. Целую неделю он ходил по городу, искал ребят, увлеченных футболом, и нашел. Теперь это его команда, и он счастлив. Но предстоит много и упорно трудиться, впереди дюжина сложных задач. Во-первых, обучение тактике, во-вторых, жесткая спортивная дисциплина…

Я не могла поверить, что это происходит со мной. Здоровьиц физически крепкий мужчина рассказывал мне о своем хобби. Он нашел занятие по душе. Дворовая команда! С трех часов дня и до темноты он будет делать из школьников настоящих футболистов. Среди них есть одаренные ребята…

Неожиданно он закричал: «Пойми, как для меня это важно! И не говори со мной о деньгах! Спорт – вот моя жизнь. Только спорт, футбол, становление коллектива. Мне сейчас не до бумажек! Тактика и техника – вот что мне меня волнует. Я должен из моих парней сделать спортсменов!»

Я поняла, что передо мной эгоист и вообще скверный человек. Но как же случилось что я не разглядела этого сразу?

Я разволновалась и мне пришлось выпить валерьянки. Затем я села на диван и стала размышлять.

Алексей схватил свою тетрадь и устроился за столом на кухне.

Наверное, он подумал, что его красноречивые доводы заставили меня пересмотреть отношение к случившемуся. Он чертил что-то в тетради и бормотал. Должно быть, ему показалось достаточным рассказать о своей страсти к спорту, чтобы я взялась его содержать.

Я вошла в кухню и сказала: «Бери свои вещи и отправляйся в общежитие. Прямо сейчас, не откладывая. Вставай и уходи. И никогда сюда не возвращайся».

Алексей удивился и снова рассердился. Вскочил и заговорил: «А как же моя команда? Что я буду делать в общежитии? На что я буду жить? Как я буду тренировать мальчишек? Ты об этом подумала?»

Я пошла и распахнула входную дверь.

Уходя, Алексей показал себя с самой худшей стороны. Он ударил меня. Резкая и сильная пощечина обожгла мое лицо, как крапива.

«Стерва! – были его последние слова. – Из-за таких, как ты, гибнет спорт!»

Я захлопнула дверь и заплакала.

…Никогда не думала, что буду жить в унынии. Но вот печаль и уныние заполнили мои дни. Моя младшая сестра утешала меня, говоря, что однажды все изменится к лучшему. Добрая сестренка желала мне счастья и не знала, что я расплачиваюсь за то, что навредила мамочке, не позволив ей устроить свою личную жизнь. Я тоже этого не знала.

Впереди меня ждали долгие годы разочарований пустота и отчаянье. И все из-за плохих людей, которых я встретила на своем пути.

Моей эмблемой стали дрянные мужчины, желающие жить за счет женщины. Каждый раз такой человек появлялся, когда я особенно сильно страдала от одиночества.

Внешне это были привлекательные люди, но почему-то без своего собственного дома. И я приглашала их к себе. И они начинали жить в моем доме и за мой счет – лентяи, бездельники и самолюбивые лгуны.

О, как они умели лгать! Как самые изощренные мошенники!

Им ничего не стоило придумать историю, предъявить справку и даже сыграть роль.

Необъяснимым образом я проявляла поразительную доверчивость.

Я мечтала о хорошем мужчине, добром и заботливом, интересном и щедром, но снова и снова образовывался странный, неестественный союз, который длился не дольше двух месяцев.

В моем доме никогда не было признаков счастливой жизни. Я нервничала и злилась, и в конце концов осталась одна.

Однажды у меня опустились руки… Уходя из дома на работу, я впервые в жизни не поглядела на себя в зеркало. Я перестала прихорашиваться. Наверное, я перестала верить в свою удачу.

Я больше не стремилась менять наряды. Стала выглядеть старше.

Заметив эту перемену, моя сестра воскликнула: «Что же ты! Разве так можно? Тебя не будут замечать мужчины!»

Я махнула рукой: «Кому я нужна?»

Мой последний кавалер был военным. Майор автомобильных войск. Но был ли он в действительности кавалером? Как оказалось он искал домашнего уюта, покоя и житейских радостей – все это он готов был загребать обеими руками, но обеспечить уют и житейские радости другому человеку, то есть мне, – это было ему скучно и даже неприятно.

Когда мы познакомились он служил в воинской части. Проживал в общежитии. Я пригласила его к себе на ужин, приготовила утку и еще несколько блюд. Купила вина и коньяку. Весь вечер майор улыбался от счастья и удовольствия. Аппетит у него был богатырский. Казалось, он ест за четверых. «Это просто великолепно! – говорил он. – Обожаю вкусно поесть. Что ни говори, а умело приготовленная еда – главное для мужчины!» После этого он рассказал о своих предпочтениях. Больше всего он любит мясо: тушеное, жареное, вареное. Любит наваристый борщ со сметаной. Уважает домашние пироги с различной начинкой. Не равнодушен к пельменям. Пельменей должно быть много, полная с верхом глубокая тарелка. А также вареники…

Спиртное майор пил умеренно. Не спешил наполнить свой стакан. Зато еда в его тарелке исчезала быстро.

Этот человек приходил ко мне подряд целую неделю, потирал руки, садился за стол и крякал от удовольствия. Я подавала ему угощения и думала: «Чем это закончится? Что собирается предложить мне этот рыцарь?»

Каждый раз я слышала от майора комплименты насчет моих способностей в кулинарии. И только. Поэтому я беспокоилась: когда же он будет оказывать мне знаки внимания? Как скоро? Еще через неделю?

Однажды он уехал в другой город. И я спросила себя, скучаю ли я по нему. У меня не было хорошей компании. Лишь две подруги могли прийти ко мне в гости или позвать к себе. Мне хотелось домашнего уюта рядом с подходящим мужчиной, ведь только такую жизнь я считаю полноценной… А что же офицер? Подходит ли он мне?

Я подумала, что смогу повлиять на майора автомобильных войск через мои способности к приготовлению еды. Я буду вкусно его кормить, и он станет обожать меня.

Но он ни разу не подарил цветы, даже одной розы или гвоздики, или веточки сирени. Появляясь у меня в гостях, ни разу не захватил ни конфет, ни шампанского. Что это – забывчивость или рассеянность?

Вернувшись из командировку майор помчался ко мне. Даже не заглянул в свое общежитие. Прибежал, бросился за стол и стал потирать руки: «Ну-с, чем угощаешь, хозяюшка?»

Я испытала знакомое горькое чувство: разочарование. Проклятое ощущение рухнувшей надежды. Передо мной за столом сидел сильный и здоровый мужчина, который пришел ко мне, чтобы набить живот, удовлетворить свою страсть – много и вкусно поесть. Бесплатно. За мой счет.

По его разумению, я должна была действовать в его интересах. Но почему?

Майор не собирался быть кавалером. Это был наглый и жадный человек, стяжатель.

Помню, когда я поняла это, меня стала мучить тошнота. Из-за сильного переживания. Вдобавок затряслись колени и руки и даже, кажется, поднялась температура.

Я сняла фартук и сказала: «Извините, но обеда не будет. Тут через дорогу есть столовая, а дальше по улице – кафе и ресторан. Идите, пообедайте. Мне тоже нужно уходить по срочному делу».

Военный скис. На его лбу выступили морщины. Он стал вздыхать и бормотать: «Как же так? А я надеялся, что мы проведем вечер… Вот неудача! Разве ты не можешь уйти позже?»

Я спросила: «А вы разве не можете заказать себе хороший ужин в ресторане? Ведь вам, офицерам, хорошо платят. Уверена, что вы сможете заплатить и за пятерых!»

Мой гость не заметил, что я обращаюсь к нему на «вы». Он был обижен. Уголки его рта опустились.

Услышав про деньги, он сделал недовольную гримасу и произнес: «Что – деньги?» Этим он обозначил границы наших отношений. Сделал то, чего я ждала и чего опасалась. Рассказал, наконец зачем он приходит сюда.

«Деньги! – повторил он. – В ресторане за обед сколько берут? Не рубль, верно? То-то. А я коплю на машину и на дом. На дом и на машину. Скоро выйду в отставку и начну устраивать жизнь. А как же иначе? Вот ты свою жизнь устроила – у тебя и квартира имеется, и мебель, и сервизы в шкафу, и мне пора добром обзаводиться. Понятно?»

Я поспешила уйти из дома. Вздыхая от разочарования, военный поплелся за мной. На улице, нарочно выбрав людное место, я сказала ему: «Больше никогда не приходите ко мне. Слышите? Обедайте в другом месте. Найдите другую женщину, на которую и обрушите свою гигантскую страсть к еде. Экономьте тоже с другой женщиной, а меня оставьте в покое. Прощайте!»

Я повернулась и пошла, и военный бросил мне вслед: «Вот стерва! Не думал, что ты такая дрянь!»

Я шла и тихо плакала, а потом остановилась под деревом, потому что на меня стали обращать внимание прохожие. Почему же я стерва и дрянь? И почему же мне так не везет?

Военный перешел на другую сторону улицы и купил дешевый пирожок.

Больше я его не видела.

С этого дня я стала бояться знакомств с мужчинам^ страшилась их коварства, хитрости и наглости, потому что мне попадались только коварные, хитрые и наглые. Дюжина мужчин, и каждый из них стремился пожить за мой счет. От этого можно сойти с ума!

Но ведь вокруг столько нормальных, естественных союзов! Мужчины оказывают своим женщинам внимание и по-другому не могут. Они не понимают, как можно действовать иначе. Они рассуждают как настоящие мужчины, а их женщины чувствуют себя настоящими женщинами. Дружные, улыбающиеся парочки можно встретить каждый день. А я притягиваю к себе только скверных людей…

Я жила в унынии, искала утешение в чтении, вязании, разведении комнатных растений, но одиночество – это все-таки бедствие, а не простое обстоятельство. Одиночество меняет характер людей, и чаще всего в худшую сторону.

Моя сестра сказала мне, что я стала неряшливее. А этого и не заметила. Подумаешь, перестала каждый день мыть посуду, каждую неделю прибираться в квартире, стирать и сдавать в чистку одежду! Что из того?

Мой плащ засалился, и я махнула на него рукой. Этот плащ был подарком сестры. И она сказала: «Беда!»

Сказав это, моя сестра задумалась. Ведь она хорошо знала мою печальную историю. И вот она сказала: «Неспроста это. Видимо, ты расплачиваешься за то, что навредила нашей мамочке. Ведь именно ты не позволила ей устроить свою личную жизнь. За это тебе и наказание – скверные мужчины. Ах, что же можно сделать? Как ты можешь искупить свою вину?»

Я все поняла и испугалась. Боже мой! Да ведь это же наказание мне за мое черное коварство, которым я разрушила мамину надежду на личное счастье! Моя сестра не пострадала, потому что не вредила нашей мамочке. А я – словно отбываю каторгу!

Я принесла домой иконы. Стала на коленях умолять простить меня. Стала ходить в церковь. Кто еще может изменить мою судьбу, если не Тот, Кто меня наказал? Только Господь Бог. Только Он.

Недавно я познакомилась с женщиной, у которой похожая история. Она навредила своему отцу – расстроила и разрушила его личную жизнь. Она рассказала мне, что едва не помешалась из-за жестокости и коварства мужчин и, конечно, из-за одиночества. Мы вместе ходим в церковь и надеемся на прощение. Стремимся совершать добрые поступки.

Не вредите близким. Не разрушайте чужую жизнь. Не отнимайте надежду. Так или иначе вам придется за это расплачиваться. Упаси вас Бог от такой беды, как моя».

Дмитрий Ко-ков, 1958 года рождения: «В возрасте двадцати шести лет я совершил поступок, который сильно изменил мою жизнь. До этого я не знал, что такое непроницаемый мрак невезения. Жил обыкновенно. Было и плохое, и хорошее, и веселье, и скука, и все же мне нравилось как протекает моя жизнь. Я надеялся достичь больших успехов.

После совершенного мною поступка все хорошее исчезло. Страдая от отчаянья, я порой метался по комнате, как душевнобольной, и все из-за бесконечных неудач и промахов. А иногда я садился на пол и рыдал.

Этого, конечно, никто не видел. Впрочем, кому было на это смотреть? Я жил один, хотя в моем характере нет расположенности к одиночеству.

…Я лучше всех учился в нашей группе в институте. Речь не идет о красном дипломе, но я гордился собой. Я много читал. Был эрудированным студентом. Я был из тех людей, к которым валят, чтобы спросить, уточните выяснить. Чаще, чем кого-либо меня звали, например, чтобы рассудить спорщиков.

Я копил сведения из различных областей науки. Мне нравилось поражать своей осведомленностью, широтой и точностью знаний. Это когда вы знаете больше остальных, от физики и астрономии до поэзии. И тогда на вас смотрят с интересом. Что говорите это всегда приятно. Так приятно, что хочется улыбаться.

Из-за повышенного гемоглобина с моих щек никогда не сходил румянец. Однако некоторые считали, что я стеснительный парень и краснею, когда ко мне обращаются. Переубеждать людей – трудное дело, но я и не брался. Я привык. Я думал: «Пусть говорят что хотят! Главное – оставаться самим собой!» Эта жизненная формула не раз меня выручала.

Те люди, которые по натуре оригиналы и острословы, привлекают больше внимания, чем эрудиты. Но быть острословом – большая ответственность. Это почти обязательство. От вас будут ждать все новых острот и выходок, и тут нельзя повторяться или пользоваться чужим. Могут поднять на смех. Скажут, что вы скисли, сдулись. Ведь публика предпочитает свежее, и не терпит пауз.

Я не любил «юмористов», то есть тех, кто умеет острить, оригинальничать. Мне нравились спокойные люди, выдержанные. Нравились осведомленные. У нас в группе учились два «юмориста», так вот я и сейчас не обрадовался бы встрече с ними. Даже спустя столько лет я не считаю, что у нас были приятельские отношения.

По моему мнению, они были выскочками.

Так сложилась судьба, что я пострадал именно из-за таких вот выскочек…

После учебы я получил направление в областной город. Обрадовался, что еду не в захолустье. Приезжаю и вижу: не захолустье, верно, но городские районы существенно отличаются друг от друга. То есть смотря где жить.

В новом, современном районе гораздо интереснее, чем в районе, состоящем из трех-пяти-этажных домов послевоенной постройки, или в «частном секторе». Разумеется, я хотел жить в современном квартале, а меня, разумеется, поселили в старом.

Но вскоре я подумал, что это даже очень хорошо, что я здесь очутился. Потому что я встретил Наташу. Она жила в соседнем доме, в таком же общежитии, как и я. Учительница в школе. Преподавательница истории.

Мы встречались и ехали в центр города, поскольку прогулки в нашем районе были скучны и небезопасны. Бывало, идешь, а навстречу хулиганы, парни пятнадцати-семнадцати лет. Конечно, прежде всего их интересовали сверстнику только слабее и пугливее, а взрослых людей они задирали редко. Сверстников они грабили и унижали, и я несколько раз был свидетелем таких сцен. В такие минуты мне хотелось покинуть наш район навсегда. Но ехать было некуда.

Я работал на предприятии. Стоял в очереди на квартиру. Еще при поступлении на работу выяснил, что молодых специалистов обеспечивают отдельным жильем лишь через пять-семь лет. Такова была система распределения жилплощади, подразумевавшая длительное ожидание.

Вдруг Наташа мне говорит, что молодым школьным преподавателям выделяют отдельное жилье в течение двух лет. Ей обещали вручить ордер на квартиру будущей весной.

Помню, я воскликнул: «Неужели!»

Я позавидовал. А Наташа сказала, что будь я преподавателем в школе, мне выделили бы однокомнатную квартиру будущей осенью.

После этого она спросила: «Догадываешься, к чему я клоню? Ну же, подумай хорошенько. Ты же эрудированный!»

Догадаться было нетрудно. Наташа намекала на то, что две однокомнатные квартиры можно поменять на трехкомнатную. К примеру, люди живут в трехкомнатной квартире и затеяли развод. Естественно, хотят разъехаться. Для этого им нужно разменять свое жилье на две квартиры меньшей площади.

Еще Наташины слова означали, что она не прочь связать свою жизнь со мной. Я обрадовался. Это был определенно счастливый день. И я сказал: «Ты предлагаешь мне перейти на работу в школу? Кем? Преподавателем физики?»

Я был согласен. Перспектива жениться на Наташе, да еще поселиться в трехкомнатной квартире, казалась мне бесспорно привлекательной.

Я ответил, что ради этого я готов поступить на работу хоть дворником – если нужно. Наташа засмеялась: «Нет, дворником не надо. Не хочу мужа дворника! Ты поработаешь пару лет в школе, а потом вернешься в инженеры. А пока запомни адрес школы, где требуется учитель физики».

Я пошел в одну из наших районных школ и сказал, что если здесь нуждаются в преподавателе физики, то искать его не нужно – это я. Директор объяснил, что учителей не хватает из-за маленькой зарплаты. Назвал, сколько мне будут платить ежемесячно. Как преподаватель не имеющий стажа, я мог рассчитывать лишь на сто рублей. Меньше, чем я думал! И я спросил: «А как у вас насчет отдельной жилплощади?»

Директор подтвердил слова Наташи: в течение двух лет мне выделят однокомнатную квартиру. Я воскликнул: «Прекрасно! Согласен!»

После этого я попросил директора написать в горком письмо с просьбой помочь мне перевестись с предприятия в школу. Ведь по закону я должен был отработать на предприятии три года и только после этого выбирать себе место по душе. В горкоме согласились оказать содействие. Позвонили директору предприятия, попросили оформить перевод.

И я очутился в школе.

…Я имел недостаточно сведений об этой работе и думал, что она заключается лишь в преподавании. Вы владеете знаниями и передаете их другим людям. Что может быть проще?

Оказалось что молодому преподавателю нужно ежедневно бороться за свое личное достоинство. Нужно воевать с хитрыми и коварными учениками и обязательно одерживать победу, иначе они безжалостно растопчут ваше доброе имя.

Нужно быть строгим, беспощадным и каждую минуту помнить, что подростки еще не достигли зрелости ума, и бессмысленно взывать к их разуму. Это весьма ограниченные люди и подчиняются они только тому, кто доказал свое превосходство.

Я пришел в класс, представился, начал урок, и вдруг раздался смех, а затем кто-то спросил: «А чего вы так покраснели? Стесняетесь? Да не стесняйтесь! Не то в обморок упадете!»

Взрыв смеха заставил меня задрожать от негодования. Как смеют эти недоумки обращаться ко мне, как к равному?

Они увидели мой румянец и подумали, что я покраснел. А я и забыл о румянце. Я этого не предвидел…

Я попытался объяснить, что это повышенный гемоглобин, и меня оборвали, да еще грубо и фамильярно. С задней парты закричали: «Что вы там бормочете? Громче! А то ничего не слышно!»

Посыпались дурацкие шутки о гемоглобине. Ведь подростки не знали, что это такое – гемоглобин. Из глубины класса донеслось: «Слышали, что он сказал? Это у него от гематогена. Много съел – сразу сто плиток!»

Гематоген – сладкая добавка к пище для лечения малокровия. Я ел его только в детстве и совсем немного. Но разве я мог это объяснить? Ведь надо мной попросту насмехались.

«Да вы обжора! Смотрите, набьете брюхо и помрете!» – выкрикнули какие-то дерзкие ученики.

Вскоре выяснилось, что в этом классе учатся сразу три «юмориста», лентяи, бездельники и выскочки. Они дерзили мне и смеялись надо мной, задирали и обзывали.

Они разнесли весть по школе, что я слабый и стеснительный и ученики других классов, где я также преподавал физику смотрели на меня, как на своего школьного приятеля.

Я не изучал педагогику. Но не в этом дело. А в том, что я вообще не был готов работать преподавателем в школе.

Я не знал, что мне предстоит пройти через унижения. Я никогда не был строгим и взыскательным, не умел повышать голос, требуя дисциплины. Мне не приходилось призывать детей к порядку. Как это делается? Я не имел об этом никакого представления.

Мне казалось, что все можно решить обычными словами. Вежливо попросить. Указать на необходимость… Напомнить о правилах…

Моя наивность обернулась для меня горьким поражением. «Юмористы» из шестого «Б» потешались надо мной, выкрикивая с задней парты самые обидные для интеллигентного человека и вообще для мужчины шутки. И я не мог им ответить. Ведь я не был «юмористом» и не умел острить и оригинальничать.

Я злился, сжимал зубы и по-настоящему краснел. Гемоглобин был здесь уже ни при чем.

Все, что произошло со мной в школе нельзя было назвать неловкостью. Это был ад. На меня обрушились смрадные потоки человеческой подлости и коварства.

Я пожаловался завучу и директору. А они стали улыбаться.

«Да бросьте вы это – «ад» и «смрадные потоки», – сказала завуч. – Вы попросту не годитесь для этой работы. Подростки не умеют различать эрудированных и неэрудированных, они разделяют людей лишь на слабых и сильных. Перед ними вы оказались слабы. Мягкий, как пластилин, инженер пришел преподавать физику… Возвращайтесь на предприятие. Преподавателю, которого открыто называют «Димочка», будет невероятно трудно в школе».

Обидное прозвище Димочка придумали те же подлые «юмористы» из шестого «Б».

«Димочка! – кричали они, прячась за спинами. – Брось физику, расскажи анекдот!»

Или это: «Димочка, а ты сегодня завтракал?

Что тебе мамочка сварила? Кашку из гематогена?»

Мерзавцы!

Встречаясь с Наташей, я подолгу рассказывал ей, как мне трудно в школе, как по утрам, перед тем как идти на работу, я бормочу проклятия.

Наташа жалела меня. Однако и она согласилась с тем, что педагога из меня не вышло.

«Что же мне делать? – спрашивал я. – Вернуться на предприятие? А как же квартира?»

Наташа вздыхала. Пожимала плечами.

Я решил, что уйду из школы, потому что не могу больше страдать. Я плохо сплю. Я издерган. Мне кажется, что у меня расшатана нервная система.

В один из дней я заглянул на предприятие. С непринужденным видом, держа руки в карманах, зашел в свой отдел и спросил: «Ну, как вы тут без меня? Не справляетесь? Придется вернуться и взять вас на буксир!»

Неожиданно кто-то сказал: «Лучше расскажи о себе, Димочка. Нужно признать, тебе идет это прозвище».

Все тут же стали называть меня Димочкой.

Разумеется, шутя, чтобы позабавиться, повеселиться.

Но мне было не до веселья. Я был поражен… Как они прослышали об этом дурацком прозвище, кто им рассказал? Неужели кто-то из служащих отдела приходил в нашу школу?

Школьники – вот кто разнес новости обо мне, все те же подростки. Они всего лишь рассказали о том, что видели на уроках физики. У некоторых из них папа и мама работали здесь, на предприятии.

Я попятился, выскочил в коридор. Быстрым шагом покинул предприятие, словно меня тут глубоко оскорбили и унизили. В моей жизни все еще существовали насмешки, несмотря на то, что я принял решение уйти из школы. Я решил, что в школу больше не пойду, а надо мной все равно насмехаются!

Теперь я был вынужден искать другое место. Какое? Лишь бы там не слышали о «Димочке».

Наташа поддержала меня. «Правильно, – сказала она. – Достоинство – прежде всего». Через неделю она сообщила мне хорошую новость: есть такое подходящее для меня место, что лучше, пожалуй, не найти. Районный отдел милиции. Должность инспектора. Офицерское звание. Льготы. Но самое важное – в течение двух лет предоставляют квартиру.

Я пошел в районный отдел разузнать подробности. То, что я увидел, мне понравилось особенно люди: волевые и уверенные в себе. Я понял, что как раз этого мне не хватает. Я много читал, копил сведения, стремился стать эрудитом, но не приобрел волевых качеств.

Мне захотелось сделаться таким же, как офицеры районного отдела.

Так я стал лейтенантом милиции.

Это было в мае. В июне я еще оставался прежним Дмитрием Коковым, а уже в июле Наташа заметила перемену. Я стал увереннее в себе. Изменились мои жесты и манера говорить: я произносил слова теперь громче, а фразы стали короче. Тверже сделалась и моя походка. Ах, если бы я так твердо входил в школьный класс!

Если бы я мог так уверенно держаться, как теперь став лейтенантом милиции, я не позволил бы ни одному «юмористу» произнести даже полсловечка без моего разрешения. Я ударил бы кулаком по столу, топнул бы ногой. Я прогремел бы: «Эй вы, сосунки с задней парты, а ну, замолкните!» Или что-то в этом роде.

Роковой случай произошел осенью… В районный отдел доставили каких-то подростков, задержанных из-за драки. Я был в своем кабинете, просматривал документы, протоколы. Один из офицеров вошел ко мне и спросил, в какой школе я был преподавателем, не в такой-то ли? Затем он назвал фамилии, и я выскочил из-за стола.

«Как! – воскликнул я. – Они здесь?»

Двое из «юмористов» шестого «Б» очутились на «моей» территории!

Я бежал по коридору, бежал по лестнице.

Примчался в кабинет, где на стуле сидел один из «юмористов», самый дерзкий и наглый. Впрочем, теперь он был напуган и подавлен. С ним уже разговаривали наши сотруднику причем в той манере, которая всегда действует на подростков. Разговаривают не просто строго, а в повелительном тоне, не терпящим возражений. Если нужно, хватают за чуб, за воротник, за подбородок. А иногда бьют по щекам, чтобы подавить желание к сопротивлению. Такие шлепки не оставляют следов, разве что покраснение. Зато они весьма эффективны в том случае, если подросток не имеет большого опыта по части приводов в милицию.

«Юмориста» из шестого «Б» задержали впервые, и он растерялся. Я же, наоборот, не чувствовал ни малейшей растерянности.

Я бросился к нему в порыве самой что ни на есть ярости. Попался, гад! Схватил за волосы и закричал: «Значит, драться любишь? Бить людей, да? Слабого бить? А как ты его бил? Вот так? Ах ты, сволочь!» Затем я стал сильно хлестать «юмориста» по щекам.

Я не отвешивал назидательные оплеухи, потому что и не думал воспитывать этого подростка. Я мстил за свои обиды, за унижения.

Моему коллеге, лейтенанту милиции, пришлось оттащить меня. Но я был удовлетворен. Мне уплатили по счету. Я был доволен и улыбался.

Если бы я знал, что совершил! С этой минуты моя жизнь никогда не будет прежней. Она сделала поворот, причем в темную сторону, в сторону неудач, невезения и бесконечных разочарований. Мне будет плохо долгие-долгие годы, до слез, до отчаянья, до нервических пятен на лице.

Но тогда я радовался, что отомстил наконец за оскорбления и унижения. Я потирал руки. И назад, в свой кабинет я возвращался, как победитель – распрямив плечи и напевая.

Если бы кто-то сказал мне, что я совершил дьявольский поступок и теперь меня ждет расплата, я не поверил бы. Какой-такой поступок? Я наказал мерзавца! Поделом ему!

А теперь я так не думаю… Если бы я мог вернуть тот день, клянусь, я бросился бы просить у избитого паренька прощения. Ну и, конечно, я не тронул бы его и мизинцем…

Я не просто ответил злом на зло. Я отомстил ребенку. Избил не равного себе. Да к тому же я накинулся в ярости на человека, лишенного возможности сопротивляться. Я воспользовался своим положением для удовлетворения низкой страсти.

Очевидно, там, на небе, внимательно наблюдали за мной. И судили по моим делам. Я получил сполна!

Через неделю я остался без Наташи…

Был обычный день, пятница. Я приехал к Наташиному общежитию, и она, как всегда, вышла на крыльцо. Лицо ее было необыкновенно задумчиво. Я показал ей билеты в кино, но она вдруг отказалась: «Нет, не пойду». Я так удивился, что впервые за несколько месяцев растерялся.

«Видишь ли, – сказала Наташа, – кое-что случилось. Я встретила другого человека. Я его очень люблю. Я давно искала такого, как он. И вот, наконец, нашла… Извини и прощай. Я уезжаю с ним в другой город».

Это был удар посильней, чем унижения в школе. И таких ударов я еще не получал.

Поэтому я не знал, как себя вести. Я схватил Наташу за руку, стал просить, упрашивать, а она вдруг засмеялась.

Она сказала: «Пожалуйста, не надо этих глупых сцен! Все равно ничего не исправить. Иди домой, Дима, или в кино. И больше не крутись возле меня. Мы с тобой слишком разные люди, поэтому оставь меня в покое».

Других слов Наташа для меня не нашла. О, как это было обидно и унизительно!

А я говорил на работе, что скоро женюсь, и меня поздравляли. Я копил деньги, я проявлял приятное беспокойство, свойственное всем, кто впервые думает о женитьбе, я мысленно наряжал мою будущую жену в самые лучшие платья, представлял себе атмосферу кафе и ресторанов, где мы будем проводить вечера. И вот ничего не вышло.

Наташа уехала с каким-то удачливым человеком, и я ее больше не видел.

Затем меня ударили с другой стороны. На одном из общих собраний нашего районного отдела было объявлено, что строительство жилого дома, в котором некоторые наши сотрудники должны получить квартиры, переносится на следующую пятилетку. Однако моя фамилия значилась в другом списке: я видел свою фамилию списке тех счастливчиков, для которых выделили квартиры в уже строящемся доме. И я бросился уточнять.

Оказалось что из этого списка мою фамилию вычеркнули. Начальник лично дал подтверждение: «Да, все верно. Вы служите у нас всего несколько месяцев и не можете претендовать на отдельную квартиру в начале следующего года. Ваша очередь подойдет несколько позже».

«Несколько позже» означало пять-семь лет.

Так я остался проживать в общежитии.

В конце зимы я угодил в больницу с переломом копчика. После оттепели неожиданно ударил мороз, появилась гололедица, я поскользнулся и упал, расшвыряв в разные стороны сумки с продуктами. Какие-то люди подобрали их и погрузили вместе со мной в машину скорой помощи. Затем эти сумки принесли в мою больничную палату. Спросили, что с ними делать. Бутылки с молоком и кефиром разбились, на пачку со сливочным маслом кто-то наступил. Из десятка яиц не осталось ни одного целого. Печенье вывалилось из кулька и раскрошилось. И только с консервными банками ничего не произошло.

Медсестра спросила, сообщили ли моей жене о нечастном случае.

Я раздраженно ответил: «Оставьте меня в покое! У меня нет жены. А сумки швырните в мусорный контейнер».

Медсестра была пожилая женщина и, вероятно, не умная. В палате, куда меня поместили, находились еще четверо пациентов. Всем им было скучно. И потому они внимательно следили за происходящим. Медсестра могла бы проявить деликатность и не устраивать расспросов, но ей, видно, тоже было скучно. Она принялась громко выспрашивать: «Как же это так, милок? Ты уже не мальчик, а еще не женат! Нехорошо. Надо было жениться, а не валять дурака. Тогда бы к тебе жена приехала. А так кто приедет? Мамаша?»

Потом она внимательно поглядела на мои щеки и затараторила: «А ты случайно не туберкулезный? Вон у тебя какой румянец, нездоровый румянец, позову-ка я доктора! Пусть придет и посмотрит. Если ты туберкулезный, то здесь тебя держать нельзя. Не разрешается. Тебя нужно изолировать, иначе ты всех тут заразишь. Да, да, всех до единого!»

Я не успел ничего ответить. Медсестра ушла и привела дежурного врача. Он тут же спросил: «У вас повышенный гемоглобин?»

«Если бы это был туберкулез, меня не взяли бы служить в милицию, – нахмурившись сказал я. – Я лейтенант милиции, инспектор. Понятно?»

Доктор и медсестра удалились, а трое моих соседей по палате вскочили со своих кроватей и стали разглядывать меня, как редкого урода.

«Вон что получается, – сказал один из них. – Ты, оказывается, мильтон. А мы, чтобы ты знал, таких, как ты, не уважаем. Да. И от чистого сердца желаем тебе, что бы провалялся здесь целый год!»

Я был обездвижен, не мог даже повернуться на бок. Мне было горько и досадно находиться в таком беспомощном положении. Но до чего же горько было слышать оскорбления от этих троих! Они оказались фабричными рабочими. Обычные трудовые люди, но какие недалекие, грубые и невоспитанные.

Они стали ругать органы правопорядка, громко рассказывая анекдоты про милиционеров, курьезные случаи и факты превышения должностных полномочий. То хохотали, то сквернословили.

Они презирали меня за мой выбор. И отказались помогать мне. Никто из них не выполнил ни одной моей просьбы – даже позвать медсестру, подать чашку или поднять соскользнувшее на пол одеяло. Тоска и печаль. К этому прибавилось одиночество, потому что меня никто не навещал – некому было. Мне пришлось довольствоваться лишь унылой больничной едой, а домашней меня никто ни разу не угостил.

Никогда я не забуду тех дней, проведенных в больнице… Но я не мог знать, что и вся моя дальнейшая жизнь потечет подобным образом. Я буду сталкиваться с неприятностями чаще, чем обычные люди. Всевозможные затруднения и скверные обстоятельства будут сопровождать меня месяц за месяцем, год за годом. А радости обойдут стороной.

Когда я поправился и вернулся на службу, со мной стряслась новая беда, посерьезней прежней.

Ко мне в общежитие приехал двоюродный брат. Появился неожиданно. Я лежал на кровати, читал книгу, и вдруг входит мой родственник и показывает командировочное удостоверение. И говорит: «Командировочка на три дня! Послезавтра уезжаю. Понимаешь? Чего молчишь? Давай вспрыснем встречу!»

При себе у него было две бутылки вина.

Мы выпили, вспомнили прошлое. Я пожаловался на одиночество, рассказал о Наташе, описывая все, что произошло, как самую страшную реальность. Я хотел вызвать у брата сочувствие. Он был открытый, общительный человек. Я сказал, что хочу прослужить в милиции до пенсии, это место меня устраивает, вот только нужно запастись терпением, ожидая предоставления квартиры. Но было бы лучше ждать не в одиночестве, а рядом с хорошей женщиной.

Я спросил: «Нет ли у тебя симпатичной и незамужней знакомой в этом городе? Я пока что лейтенант и прописан в общежитии, но надеюсь получить от жизни все, что положено».

Стоило мне это произнести, через минуту в дверь постучали. Пришла дежурная по общежитию – с жалобой на двух незнакомцев, которые в нетрезвом виде явились с улицы и требуют пустить их к какому-то приятелю со второго этажа.

«Спуститесь вниз, поговорите с этими нахалами, – сказала дежурная. – Ведь вы все-таки милиционер. А если наденете милицейскую форму, будет эффектнее».

Я надел форму, спустился вниз. Два подвыпивших грубияна, неприлично жестикулируя, оскорбляли нашего завхоза. Разгоряченный вином, я закричал: «Эй вы! А ну, оставайтесь на месте! Предъявите документы!»

Один из нахалов бросился ко мне и ударил по зубам. Не помогла даже моя милицейская форма. Сильным ударом меня сшибли с ног.

Я этого не ожидал и разозлился. Ведь я привык к тому, что милиционеров побаиваются и к ним прислушиваются. Требования милиции всегда выполняют. Ведь мы – власть.

Мне стало стыдно перед дежурной и завхозом, и я завопил: «Нападение на милиционера!» Затем я вскочил и бросился на ударившего меня грубияна. Драться я не умею. Только махать руками. И вот, размахивая руками, я кинулся на незнакомца.

Возможно, это был бессознательный порыв. Мне следовало бы вызвать подкрепление и до его прибытия действовать словами. Но я, охваченный злостью, поступил иначе,

Еще одним сильным ударом мне разбили нос. Кровь забрызгала милицейский китель. Я был избит. От меня разило вином. С окровавленным лицом я выглядел, как пьяный дебошир.

Возле нашего общежития остановился наряд военной автоинспекции. Кто-то из очевидцев драки попросил военных вмешаться. Они задержали хулиганов и вместе со мной доставили в отделение милиции.

На следующий день меня вызвал начальник и сказал: «Обстановка складывается нехорошая. Все против тебя, лейтенант. Военные разнесли весть о случившемся, и слухи дошли до нашего начальства. Мне уже звонили из Главного управления. Спрашивают, что за пьяный офицер милиции устроил драку и получил по зубам. Спрашивают также, что у нас с дисциплиной. Если слухи дойдут до горкома, сюда могут прислать аттестационную комиссию. Поэтому, лейтенант, придется тебе подать рапорт об увольнении по собственному желанию. Своим уходом ты спасешь своих товарищей спасешь коллектив».

Я был ошеломлен, подавлен и совсем не знал, что ответить. Я только бормотал: «Как же так?»

Затем начальник добавил от себя: «Нужно отметить, что этакое случается у нас впервые. Выпившего офицера избили выпившие хулиганы! Позор… Таких слабаков и разгильдяев в нашем коллективе не уважают. Поэтому мы тебя не держим».

После того, как я потерял Наташу, я потерял еще и работу, которая мне нравилась.

Стал искать себе место. Получил предложение устроиться на завод инженером. Побывал в цехах. Начальник одного цеха посмотрел на меня и сказал: «Хорошо, что вы ушли из милиции. Инженеру лучше всего работать на производстве. Приходите и работайте, мы вас ждем».

Это были теплые слова, они мне понравились. Я уже решил, что свяжу свою жизнь с заводом, стану производственным инженером. Может быть, чего-нибудь добьюсь, сделаю неплохую карьеру.

Как только я об этом подумал, в моей жизни стали разворачиваться странные события.

Двоюродный брат прислал мне телеграмму: «Есть великолепный вариант. Скорее позвони мне. Иначе пожалеешь».

Я был зол на брата, потому что он не вступился за меня, когда один из хулиганов полез драться. Он оставался в моей комнате и уснул. Я не хотел ему звонить. Но я быстро догадался, о чем идет речь в телеграмме – о женщине. И, конечно же, позвонил.

Мой двоюродный брат проживал в соседней области. Услышав мой голос, он радостно заговорил: «Скорее приезжай! Слышишь? Выезжай сегодня же. Возьми деньги – купим цветов и шампанского. Пойдем в ресторан. Таких женщин не упускают! Ты понял, о чем я говорю? Она хорошенькая! И у нее, кроме того, отдельная квартира!»

Я выехал в соседнюю область.

У меня были некоторые сбережения, деньги, которые я накопил на свадьбу с Наташей. Я взял из этой суммы двести рублей. Много это или мало, я не знал, ведь мне только еще предстояло познакомиться с Лидией. И когда я увидел ее, я пожалел, что не захватил еще рублей триста.

Лидия была эффектной женщиной. Мой брат познакомил меня с ней, и мы все вместе отправились в ресторан. Там мой родственник оставил нас одних и появился лишь в конце вечера. Мы пробыли вдвоем с Лидией несколько часов – достаточно для того, чтобы понравиться друг другу или наоборот. Я произвел на Лидию благоприятное впечатление. Она сказала, что ей все понравилось: мои знания и профессия, желание многого добиться в жизни и даже румянец. О румянце она сказала сразу: «Он тебе идет!»

Я чувствовал себя очень хорошо. Я думал: «Вот это удача!»

Лидия скучала в городе, ей хотелось куда-нибудь поехать. На курорт. На море, в горы, на озера – куда угодно. Мой брат шепнул мне, чтобы я пригласил ее поехать в Сочи. Он взялся помочь и через два дня вручил две путевки. За них мне, конечно, пришлось переплатить, но я думал тогда, что это того стоит.

Я занял у брата еще пятьсот рублей, и мы с Лидией поехали в Сочи. В дороге она рассказала, что больше всего любит путешествовать менять города, курорты. Ей хочется из Сочи поехать в Ялту. Оттуда – в Алушту. Потом в Одессу. Из Одессы – в Москву. Она готова переезжать с места на место месяцами, лишь бы у нее деньги не переводились.

Деньги! За одну только неделю я издержал почти весь свой банк. Потому что Лидии ни в чем нельзя было отказать. Она ловко склоняла меня на сторону своих желаний, произнося нежным голосом: «Котик, ну разве ты жадный?» Она умело пользовалась своей красотой.

Через неделю я захотел сбежать. Почему? Я видел, что не нужен этой женщине даже на час, не то что на всю жизнь. Ей нужны мои деньги. И только.

Я был не кавалер, а носильщик, слуга и кассир. Я вздыхал, мрачнел, обижался и злился, но

Лидии было все равно.

Когда я попытался упрекнуть ее, она сказала, что если я захочу, мы расстанемся через минуту. «Милый, только скажи, и мы разбежимся навсегда, – проговорила эта коварная женщина. – Я не пропаду. У меня много знакомых. Среди них есть состоятельные люди».

Однажды я раздраженно спросил: «Зачем я тебе?»

Лидия ответила: «Как зачем? Я дала тебе шанс показать себя. Ты мне понравился. Вот и постарайся произвести впечатление».

Она была коварна и безжалостна.

Обращаясь ко мне с просьбой, она напускала не себя лучезарную нежность, а получив желаемое, становилась чужой и холодной. Я сбежал от нее – бросил в гостинице и уехал.

Я так злился, что у меня появились резкие боли в желудке. Когда я ехал в поезде, то не мог ни спать, ни есть. Попутчики дали мне таблетки от язвы, но рези не проходили. Вероятно, я слишком сильно нервничал.

Я ехал к двоюродному брату, чтобы спросить его, зачем он подсунул мне такую дрянную женщину. И вот наконец я постучал в его дверь.

Бил по двери и кулаком, и ногой.

Тряся кулаками, я закричал: «Это не женщина, а змея! Зачем ты меня обманул?»

Брат слушал молча, однако мои крики его оскорбляли. Наконец он сказал: «Ну вот что. Иди отсюда. И забудь дорогу сюда, понял? Я тебя знать больше не желаю. Ты неудачниц склочник и скандалист. Даю тебе месяц, чтобы ты вернул долг! А потом пропади ты пропадом!»

Я поссорился с братом, как оказалось на всю жизнь.

В течение двух лет я по разному поводу поссорился и с другими родственниками. Теперь я знаку что это были неизбежные потери, но в то время я не допускал такой мысли.

Я думал: «Что такое жизнь? Это и хорошее, и плохое. За неудачами следуют удачи, за успехами – промахи. Но разве может быть постоянно плохо?»

Я жестоко заблуждался. Ни одна моя мечта не сбылась, ни одно мое большое желание не исполнилось сколько бы я ни прикладывал усилий. Тяжелые неудачи следовали за мной, чем бы я ни занимался и где бы ни находился.

Потери, большие и малые, стали приметой всей моей жизни.

Разорвав отношения с братом, я вернулся в свой город и пришел на завод. Я был уверен, что меня здесь ждут. Я снова услышу теплые слова. Однако тот самый начальник цеха, который так хорошо говорил со мной, встретил меня холодно. Я бросился к нему и пожал ему руку, а он спросил: «В чем дело? Кто вы такой? Что вам нужно?»

Любой растерялся бы, встретив такое обращение.

Я сказал: «Вы приглашали меня на работу в ваш цех. Говорили: «Мы вас ждем, приходите, работайте». Разве это были не ваши слова?»

«Не помню, – сказал начальник цеха. – Может, и мои. Но у нас уже есть производственный инженер, даже два. Взяли на работу три дня назад. Инженерные должности все заняты. Можем предложить работу кладовщика. Будете работать кладовщиком?»

Я ушел с завода и временно устроился на другое предприятие, охранником на проходной.

Мне думалось что я проработаю в должности охранника три месяца или полгода. Не больше.

Пока не найду место получше, с окладом инженера. Но все вышло иначе. Мне пообещали предоставить квартиру, если я проработаю три года. Двухкомнатную! Я подумал и согласился. Никто не сказал мне, что это ложь, вранье. Ни один человек не предупредил меня, что пустыми обещаниями руководство предприятия заманивает людей на скучную и низкооплачиваемую работу.

Никакой отдельной квартиры через три года мне предоставлять не собирались. Это был блеф. Поэтому три года спустя от злости и негодования я топал ногами, шипел и булькал. Я кричал: «Вы меня обманули! Надули! Прохвосты!» Мне ответили: «Не хотите оставаться – уходите. Мы вас не держим. Кстати сказать, вы нам тоже не нравитесь. Вы скандалист. А мы скандалистов не любим».

Я остался ни с чем. У меня отняли надежду на лучшее. Все эти три года я по-прежнему жил в общежитии и надеялся, что это обстоятельство не слишком серьезное, поскольку оно временное. Я говорил себе, что нужно потерпеть. Три года – и я стану хозяином отдельной квартиры. Теперь, когда меня обманули, я впал в уныние.

О том, что я стал неудачником и это продлиться долгие-долгие годы, я не знал.

Меня обманут еще десятки раз, и это приведет к тому, что я буду жить с ощущением неотвратимого несчастья. Это отразится на моем характере, на моем лице и даже походке. Я сделаюсь желчным, нервным человеком, одиноким и несчастным. Люди станут избегать моего присутствия, потому что я заведу привычку поносить все, чего я лишен и чего не добился.

Я долго не мог понять, почему я страдаю. Почему в моей жизни чрезвычайно мало хорошего? Почти нет радости. Кто-то посылает мне житейские беды, одну за одной, и это может кого угодно свести с ума. Я что, заколдован?

Какова истинная причина моего бедствия, я узнал лишь недавно. Ехал в автобусе и услышал за спиной разговор двух незнакомых женщин. Они говорили о каком-то человеке: «Вот, к примеру, мой брат… Он в молодости избил ребенка, отомстил ему за свою неудачу. Он был взрослый, сильный мужчина, а избил слабого. Совершил дьявольский поступок. Он думал, что просто-напросто надавал тумаков десятилетнему мальчишке, а в действительности позвал к себе дьявола, и тот пришел и забрал его удачу. А без удачи ему жить оказалось очень трудно… Невыносимо… Он все потерял, и сейчас очень несчастный человек… Зачем же было звать дьявола? Ну зачем?»

Я вспомнил «юмористов» из шестого «Б». Одного из них я избил, воспользовавшись своим положением. Отомстил ребенку за свои унижения.

Ах, вот почему я страдаю столько лет!

Тогда, в школе, находясь под градом насмешек, я мог признать, что не имею призвания к профессии учителя. Я мог рассмеяться и сказать «юмористам», что мое место на заводе, а не в школе. Я остался бы добрым человеком. Но я затаил ненависть и стал злым. И когда выпал случай, я отомстил слабому, не равному себе, да еще лишив его возможности защищаться.

Вот за что я расплачиваюсь! Вот почему я стал неудачником!

…Я дрожал от волнения. Мне захотелось сказать двум пассажиркам автобуса, что они видят перед собой такого же неудачника, как тот человек о котором они говорят. Я резко повернулся, но женщины заторопились к выходу и вышли на остановке. Кто их послал мне в помощь?

Я хотел рассказать им, как я живу. Я лучше всех учился в нашей группе в институте, но моя судьба сложилась неудачно. Я хожу с деревянной палкой по округе, отыскивая пустые алюминиевые банки, чтобы отнести их в пункт приема цветных металлов. Вот чего я добился в жизни… Живу на гроши и очень одинок. Вместо близкого человека у меня только деревянная клюка. Мое жилище – заброшенный деревенский дом, сюда меня привели тяжелые неудачи. Я сам себе готовлю и стелю, стираю и штопаю. И умираю от тоски. От тоски я порой готов утопиться в местном пруду.

Я думал, что наказал обидчика, а выходит, наказал сам себя! Все потерял и ничего не приобрел.

Не повторяйте моей ошибки. Дорожите званием доброго человека – тогда и жизнь у вас будет добрая.

А у меня жизнь была злая».

Алексей Бо-кин, 1959 года рождения: «Я пострадал из-за собственной жадности, а также потому, что показал себя, как неблагодарный человек с черной, как уголь, душой. Ненавижу себя за это. Считаю, что нет оправдания моему коварству.

…В восемнадцать лет я стал самым старшим в нашей семье. Потому что папа и мама уже умерли. Папа утонул в болоте, когда я учился в восьмом классе, а четыре года спустя скончалась мама, из-за сердечного приступа. Моим брату и сестре было тогда одиннадцать и тринадцать. Я работал на лесопилке, а они учились в школе. Учились хорошо, прилежно занимались по всем предметам. Лентяями не были. И вот им сказали: «Скоро вас отправят в детский дом».

В тот день они прибежали ко мне на лесопилку, схватили за руки и стали просить, чтобы я не отдавал их в детдом. Я пошел посоветоваться с нашими соседями как с хорошими друзьями нашей семьи. Они дружили с папой и мамой, прекрасные, сердечные люди, и вот я пришел к ним и спрашиваю, как быть. Брат и сестренка до смерти боятся, что их увезут. Что можно придумать?

Они ответили: «Нужно оформить опекунство».

Я взялся за это дело и с помощью соседей стал опекуном брата и сестры. Принялся их воспитывать и вести хозяйство. Виктор Викторович и Анна Петровна, соседи, о которых я говорю, каждый день приносили еду, давали наставления. То есть они снова не оставили меня. Проверяли у ребятишек уроки. Чинили одежду. Анна Петровна брала в стирку наши вещи.

Прошла зима.

К весне я понял, что взял на себя слишком большую ответственность. Мне всего-то девятнадцать лет, и я слишком молод, чтобы быть хорошим главой семьи. Для этого нужно уметь укрощать свои желания. Нужно действовать очень разумно. Необходимо всегда помнить о главной цели – о воспитании младших и ведении хозяйства. А меня после работы тянуло в компанию, развлекаться, хотелось выпить пива, хотелось ухаживать за девушками. И я заскучал, впал в уныние.

Виктор Викторович и Анна Петровна позвали меня на совет. Для этого мы собрались в их доме. Сели за стол, отослали детей и принялись говорить.

Я полагал, что знаю их намерения. Мне казалось что сейчас меня станут критиковать упрекать или даже сильно ругать. Я думал, что мне придется отчитываться и оправдываться, но добродетельные люди распахнули свои сердца и проявили себя в самой лучшей стороны – предложили взять моих брата и сестру к себе.

«Ты хороший парень но слишком молод, и потому тебе очень трудно, – сказал Виктор Викторович. – Будет лучше, если мы возьмем твоих ребятишек в нашу семью. Пусть живут у нас. Места хватит… А ты поживи своей жизнью».

Конечно, это предложение меня развеселило, потому что мне не нравилось быть опекуном. Я был словно закован в кандалы. Я хотел свободы, мечтал куда-нибудь уехать, посетить большие города, побывать на севере, на юге, увидеть море. Мне нравилось думать о том, что я нахожусь в дороге. Например, еду в поезде и разговариваю с попутчиками, или лежу на верхней полке и читаю интересную книгу для расширения кругозора.

Ведь мне было всего девятнадцать лет.

Я стал благодарить соседей: «Спасибо! Выручили!» Сказал им, что хочу уехать подальше из наших мест, может быть, отправлюсь на север. Зачем? Набраться ума, сколотить капитал, найти хорошую девушку.

Я был не вполне уверен, что все это найду на севере, я просто слышал от людей, что за Полярным кругом хорошо платят. Вероятно, я думал, что с деньгами не пропаду. Деньги – всегда хорошо.

Сейчас, когда я уже не молод, мне известно: жизнь может сложиться и так, и этак. Жизнь – это то, что мы из нее делаем. Теперь-то я хорошо это знаю. А тогда я поддавался порывам, как все неопытные. Хотя вовсе не порыв привел меня к беде, а гнусный порок: жестокая алчность. Из-за него-то я и очутился на краю пропасти.

…Я с большой радостью оставил наш поселок. Хотел выбраться – и выбрался. Брат и сестра стали жить в семье Виктора Викторовича и Анны Петровны, хотя у них было двое своих детей. Удивительная доброта наших соседей подарила мне свободу.

За пять лет мне довелось поработать в трех заполярных областях. Я видел много людей, научился понимать, как устроено общество.

Я узнал, например, что общество в основном состоит из простых, обыкновенных людей. А обыкновенные люди это те, у кого средние способности и возможности. Я сам обыкновенный человек, и попал в такую же среду.

Также я узнал, что время от времени появляются личности, которых не назвать обыкновенными. Они обладают свойствами которых не встретишь у большинства людей. Они очень красивы. Или у них сильный, волевой характер. Или они чрезвычайно смелые и решительные. Или невероятно удачливые. Или с редким чувством юмора. И когда они появляются, простые люди хотят быть рядом с ними, стремятся завести знакомство. А если не стремятся, то злятся и завидуют, кто тайно, а кто открыто.

Я убедился, что простые люди тянутся к необыкновенным личностям. Хотят с ними дружить, и даже хотят им подчиняться. Подражают им. Так происходило везде, куда бы я ни приезжал.

Наша бригада состояла из самых простых людей. Мы были разные по росту и возрасту, но одинаковые в смысле способностей. Два монтажниц Сергей и Николай, были старше меня на десять лет, однако все, что могли предложить они, мог предложить и я. Никто из нас не выделялся. Зато все мы готовы были перенять манеры и привычки необыкновенного человека, попадись он нам на глаза.

Сергей и Николай носили брюки, ремни и кепки устаревшего фасона, который был в моде лет десять назад. Они видели какого-то лихого кутилу и стали одеваться, как он. С тех пор мода изменилась а они словно этого не заметили.

Оба страдали от скуки. Каждый вечер пили спиртное. Закуривали каждые полчаса. Даже ночью просыпались чтобы подымить. Как еще они могли себя развлечь?

Они глядели по сторонам, ожидая, что судьба пошлет им необыкновенного приятеля. Чтобы можно было что-то поменять в жизни, хоть как-то преобразиться.

Другими словами, эти простые люди ничего не могли изменить самостоятельно, даже выбрать другой фасон одежды. Для этого им требовался вожак. Яркая, заметная личность. Появись он в кепке модного фасона и задержись хотя бы на три дня, Сергей и Николай побежали бы разыскивать в магазинах и на базарах такую же кепку.

Другие люди в бригаде имели похожие свойства натуры. Таким был и я.

Все мы нуждались в положительном примере.

Много времени ничего не менялось. После работы – еда, спиртное, карты и домино, иногда в молчании. Те же Сергей и Николай были люди немногословные. Повседневные события оставляли без комментариев. Их благоприятный отзыв – слова «ничего» и «нормально». Почему? Не умели говорите не знали фигур речи. Тоска!

При этом монтажники очень любили послушать яркую речь. Но кто мог ее произнести?

Все вокруг были одинаково скучны.

Мы хотели кому-нибудь подражать, но нашему воображению ничего не удовлетворяло. И вот наконец в общежитии, где мы обитали, появился необыкновенный человек. Артем Т.

Это был парень с внешностью киноактера, с хорошим вкусом, в красивой и новой одежде. На нем были безупречно отутюженные брюки, темная синяя кожаная куртка и тонкий свитер цвета кофе с молоком.

Есть властные, жесткие люди, с громоподобным тембром голоса, с хищными манерами, привыкшие подчинять. Они увлекают за собой, демонстрируя сильный характер. А бывают такие, как Артем Т. – красивые, элегантные, легкие, удачливые, да при этом еще шутники и юмористы.

Артему Т. повезло в жизни. Он словно сошел с рекламной открытки. И ему всегда улыбалась удача. Хорошее само шло в руки, а плохое обходило за три версты.

Он не имел ни одной дурной привычки. Легко произносил остротьц беря их всегда только из собственной головы.

По профессии он был водитель. Как и все, приехал на север за деньгами. Наверное, он мог быть дипломатом или артистом. Я, например, сразу же удивился: «Что этот парень делает в глуши, а не на столичном проспекте?»

Мы радовались, как дети, что такой человек возник в нашей жизни. Сергей и Николай подскочили на месте и бросились подражать Артему. Побежали искать кожаные куртки и тонкие свитеры. Купили новые брюки и отутюжили их. Начистили до блеска обувь. Сбрили усы и аккуратно подстриглись. Обзавелись одеколоном.

Я поступил таким же образом.

И все мы, конечно, переняли жесты и походку нашего счастливого приятеля. Выпрямили плечи. Завели новенькие носовые платки.

До появления Артема Т. мы частенько напивались швыряя деньги на винный прилавок. Употребляли все подряд, от пива до домашней настойки. Водку покупали на ужин ежедневно. В выходные дни вином или пивом запивали любую еду.

Считалось что спиртное помогает нам прогонять скуку. Естественно, это была иллюзия. Спиртное выручало нас лишь иногда, нечасто, то есть даже выпивая мы чувствовали себя уныло.

И тут мы увидели человека, который не унывает, потому что попросту не умеет этого делать. Он не скучает. Не страдает от тоскливых мыслей.

Артем Т. пил только коньяк и при этом умеренно. Он любил играть на бильярде. Играл в шахматы. Ходил с спортзал играть в футбол, в бадминтон. Плавал в бассейне. Подтягивался на перекладине. Отжимался от пола.

Мы услышали от него слово «пикничок».

«А почему бы нам не устроить пикничок? – спросил Артем. – Возьмем катер, поплывем по реке, найдем живописное местечко и красиво отдохнем. Приготовим мясо на костре. Элегантно выпьем коньячку. С нами, разумеется, будут симпатичные девушки, ведь мы пригласим их заранее… Так?»

Артем Т. был интересным человеком. Он мог что-нибудь предложить и тут же это организовать. У него все и всегда получалось. Он всегда добивался задуманного.

Мы с большим удовольствием вертелись возле этого счастливчика. Учились у него, как нужно жить. Научились не сквернословить и содержать в чистоте одежду и обувь, даже приобрели элегантные манеры.

Мы научились не швырять деньги направо и налево, а употреблять их исключительно с большой пользой. Ведь в таком деле нужен либо инстинкт либо пример. Как раз хороший пример мы и получили.

Все это продолжалось два года, а потом Артем Т. задумал уехать.

«Уезжаю в другие края, – сказал он. – Так что прощайте, приятели. Может быть, еще встретимся в жизни. А может, нет».

Сергей и Николай разволновались и приуныли. И все остальные тоже.

Я не стал исключением.

Артем Т. изменил наше поведение, наши привычки. Мы ходили в спортзал, играли в футбол, волейбол. Играли в шахматы. Читали книги, журналы. Стремились модно одеваться и стали чистюлями. И вдруг все закончилось – Артем уехал. Солнце как будто закатилось за гору, и мы остались в темноте. Поначалу мы еще продолжали действовать как при Артеме, но через месяц забросили спортзал, шахматы и книги, перестали утюжить брюки и начищать обувь, спрыскиваться одеколоном и менять носовые платки. Сергей и Николай снова отрастили усы, обросли и огрубели. И хотя они и сами страдали от этой перемены, но сделать ничего не могли. Их вожак уехал. Ежедневный положительный пример исчез из их жизни.

Я тоже бросил спортзал и глажку брюк. И я тоже переживал. Мне казалось, что все вокруг потускнело.

Я был уверен, что жизнь снова стала неинтересной. То есть теперь я думал, что до Артема Т. мы жили именно неинтересно.

Мне это очень не нравилось. И я решил поехать за Артемом. Я подумал, что приеду туда, где он, устроюсь на работу, и приятельские отношения с яркой, необыкновенной личностью продолжатся.

Я так и сделал. Взял расчет и засобирался в дорогу. А Сергей и Николай и другие люди из нашей бригады так поступить не могли. Потому что предприятие, где все мы работали, обещало предоставить каждому из них отдельную квартиру. Причем это событие должно было вот-вот произойти. А я мог рассчитывать на получение квартиры лишь через пять лет, поэтому я ничуть не сомневался, когда писал заявление на увольнение.

Артем Т. перебрался в другой заполярный город. Я тоже приехал туда, устроился на то же предприятие. И в тот же день попался ему на глаза.

«А, дружище! – воскликнул Артем. – И ты здесь? Приехал работать? Великолепно. Что ж, будем здесь жить. И жить будем хорошо».

Мы пошли в ресторан. Пообедали, немного выпили. На следующий день пошли в спортзал, в бассейн. Отправились в гости. Артем познакомил меня с хорошими людьми. Познакомил с хорошенькими девушками.

Как-то раз он сказал: «Хочу, понимаешь, купить катер с сильным мотором. Чтобы можно было закатиться на пикничок. Я вообще люблю кататься по воде. Я уже нашел подходящий катер и даже присмотрел бокс для него на берегу. Правда, бокс большой, на два катера. Может быть, ты тоже купишь катер? Вот было бы здорово! Будем держать наши катера в одном боксе».

У меня не было достаточно денег для такой серьезной покупки. И я стал думать, где их достать.

И пока я думал, мне пришло в голову, что если не я куплю катер и не буду держать его в рядом с катером Артема, это сделает кто-то другой. Он-то и станет его лучшим приятелем.

Но где же Артем взял деньги?

Я спросил его об этом. И он сказал: «Продал, понимаешь ли, один домишко за хорошую цену. От моих родителей осталась кое-какая избушка, вот я ее и продал».

Что такое! Я вспомнил, что и у меня есть дом – в поселке, где я родился. Хороший, просторный дом. Да еще такой дом, у которого два отдельных входа. Так когда-то задумал мой папаша: он хотел, чтобы с нами жила его мама и ее сестра. Они были уже старые и нуждались в покое, поэтому папаша сделал для них отдельный вход. Но они вскоре умерли. А отдельный вход так и остался.

Я решил, что поеду в родной поселок и продам свою половину дома. Я думал: «Половина причитается мне. А половина – моим брату и сестре».

Я не был в своем краю уже шесть лет, но я вел переписку. Правда, последний год я не написал ни строчки. И все же я был в курсе текущих событий. Брат и сестра выросли и уехали из наших мест. Брат уехал в большой город учиться в техникуме, а сестра пошла еще выше – поступила на учебу в столичный институт. Как-то раз она написала в письме, что хотела бы жить в столице или в областном городе. Брат тоже не стремился возвращаться в поселок.

Я решил, что самое время продать наш дом. Вот и будут деньги!

На предприятии мою просьбу удовлетворили: предоставили отпуск за свой счет. И я поехал в родные места. Приехал и сразу пошел осматривать свое имущество. И вот что оказалось: в нашем доме живут Виктор Викторович и Анна Петровна, да еще старенькая мама Анны Петровны. А в их собственном доме живет дочка со своей семьей. У нее муж и двое детей.

Добрые наши соседи, увидев меня, очень обрадовались. Усадили за стол, стали угощать, расспрашивать. Рассказали о моих брате и сестре. Конечно, рассказали и о том, почему живут здесь, в нашем доме. Чтобы не мешать дочери. Ведь у нее маленькие дети.

«Все равно он пустовал», – сказал Виктор Викторович.

Я сказал, что больше наш дом пустовать не будет. Потому что я его продам. Сначала – свою половину. Потом, позже, половину брата и сестры.

«Извините, но вам придется отсюда выехать, – сказал я. – Впрочем, можете временно остаться, но только на одной половине. Другую, как вы уже слышали, я продаю. Мне срочно нужны деньги».

Добрые соседи переглянулись и спросили, не могу ли я подождать. Они бы и сами купили наш дом, но у них сейчас нет денег. Не подожду ли я до весны?

«Что-о? До весны?! – протрубил я. – Ну-у, нет! Мне нужны деньги сейчас, как можно скорее. Если у вас нет денег, придется выехать или потесниться».

Виктор Викторович и Анна Петровна замолчали. Было видно, что они растерялись.

А я повторил: «Нет денег? Тогда ничего не поделать! Продам тому, у кого они есть. А как же иначе?»

Я забыл, кто эти люди. Забыл, что они мои благодетели. Я видел перед собой лишь свои потребности и хотел, чтобы все решилось поскорее.

«Сколько же ты просишь за половину дома?» – спросил Виктор Викторович.

Я назвал цену.

Соседи вздохнули. Как раз сейчас у них денежные затруднения. Чтобы собрать необходимую сумму, им понадобится не меньше полугода. А то и больше.

«Почему же ты не хочешь подождать? Что у тебя случилось? – спросила Анна Петровна. – Пойми: нам будет тесно втроем на одной половине дома. К тому же мама у меня старенькая. Сам видишь. Вот если бы ты подождал с деньгами было бы очень хорошо. Ты бы нас очень выручил. Нам некуда сейчас идти, понимаешь?»

Виктор Викторович попросил: «Выручи, брат, подожди полгодика. Мы же тебя выручили – взяли твоих ребятишек в свою семью».

И вот тут-то я совершил ужасную, роковую ошибку. Боже мой, о чем я думал?

О чем думают люди, когда решительно отстаивают свои интересы и готовы переступить через многое? Конечно, только об этих самых своих интересах. Но ведь нужно оставаться человеком. Нужно помнить о доброте. И как о самом важном в жизни нужно помнить о благодарности.

А я взорвался от негодования.

«В чем дело?! – закричал я. – Вы меня выручили, верно, но только вы сами этого хотели. Я вас ни о чем не просил! Понятно?»

Я даже вскочил с места. И продолжал, размахивая руками: «Дом – мой! Моя собственность! Хочу – продаю!»

Виктор Викторович и Анна Петровна смутились. Покачали головами. Стали вздыхать и собираться. Принялись ходить по дому и собирать свои вещи.

Они ушли, не сказав ни слова. Увели под руки старенькую маму Анны Петровны.

Я только фыркнул им в след. Меня их упрек очень возмутил и раздосадовал. Раздосадовало меня именно то, что из-за каких-то соседей я могу лишиться денег.

Напоминание о том, что о моих брате и сестре позаботился не я, а другие люди, меня даже оскорбило.

Я нарезал бумаги и сел писать объявления о продаже. Взял муки, сварил клею и пошел расклеивать объявления на стенах и заборах.

На улице меня догнала дочь Виктора Викторовича, Ольга.

«Ну зачем ты так? – спросила она. – Нехорошо. Не нужно было так поступать… Когда ты хочешь получить деньги за дом – на днях? Я достану. Займу у знакомых. А папа и мама пусть вернутся в ваш дом и живут. Договорились?»

Я не был против. Меня это вполне устраивало. Я сказал: «Ну вот, все и решилось. Стоило ли меня упрекать?»

Ольга поглядела на меня холодно, как на чужого, незнакомого человека. Но я не придал этому значения. Я решил, что как только получу деньги, сразу уеду. Может быть, уеду в тот же час.

Ольга принесла деньги на следующий день. Я написал расписку и поехал на станцию. Сел в поезд. Попрощаться с соседями мне не пришлось поскольку они не появились. Понятно, почему: их огорчило мое к ним отношение.

А я думал: «Ничего, отойдут. Остынут. Придется им удовлетвориться тем, что есть. Такова жизнь. Так поступил бы любой на моем месте.

Половина дома принадлежит мне, инее продал. Что тут непонятного?»

Я хотел поскорей вернуться туда, где жил мой приятель, Артем. Почему я так сильно к нему тянулся? Это очень просто: он был ярким, удачливым человеком, и я думал, что рядом с ним тоже стану ярким и удачливым.

Я доехал до областного города, а там пересел в поезд до Москвы. У меня было хорошее настроение. Я даже потирал руки.

Эх, я совсем не догадывался о том, что я сгорел! Сгорела моя прежняя жизнь, не слишком, но все-таки хорошая, сносная. Теперь меня ждала жизнь другая – горькая, трудная и бессмысленная.

Я не знал, что стал человеком, у которого будут исчезать деньги. Они будут словно бежать от меня. Выпрыгивать из карманов. Просачиваться между пальцев.

Скоро я превращусь в неудачника, страдающего от бесконечных потерь.

…Я вошел в купе поезда, следующего до Москвы, и поздоровался с попутчиками. Я был весел. Думал пойти в вагон-ресторан и выпить пива. Вдруг какой-то человек в круглых очках заглянул в наше купе и сказал: «Пардон! Я ищу одного человека. Позвольте спросить, не здесь ли едет Иван Николаевич? У него небольшая борода и рубашка-косоворотка».

Мы не видели никакого Ивана Николаевича, с бородой и в крестьянской рубашке. Так мы и сказали незнакомцу в очках. В ответ он засмеялся и легонько хлопнул себя по лбу.

Затем он воскликнул: «Я перепутал вагон! Простите».

После этого он обратился ко мне: «У вас молодые глаза… Пожалуйста, поглядите, что записано в моей записной книжке».

Я вышел в коридор и закрыл дверь. Незнакомец протянул мне раскрытый посередине маленький блокнот. Там была единственная запись: «Иван Николаевич, 3 иконы, поезд №…, вагон…» Там же были указаны месяц и число. Число было написано нечетко. И я сказал: «Здесь у вас 15 написано как 16. Или наоборот

– 16 как 15».

«Ну, теперь все ясно! – ответил незнакомец.

– Я сел в другой поезд! Поезд, который мне нужен, будет только завтра, шестнадцатого! А сегодня пятнадцатое. Представляете? Этакое со мной впервые. Я, вы знаете, очень аккуратный и внимательный человек, но даже с такими, как я, случаются недоразумения. Ну, ничего не поделаешь! Остается лишь пойти в вагон ресторан и выпить шампанского. Не составите ли компанию?»

Пассажира, перепутавшего число, звали Эдуард Эдуардович. Я пошел с ним в вагон-ресторан. Там мы вместо шампанского купили коньяку, кофе и пирожных.

Эдуард Эдуардович рассказал мне, что означает запись «Иван Николаевич, 3 иконы». Житель деревни по имени Иван Николаевич продает три редких иконы, а он, Эдуард Эдуардович, коллекционер икон и покупает эти произведения искусства за большие деньги. Но сегодня с ним вышло недоразумение. Он почему-то решил, что в его записной книжке написано 15, а не 16.

«Ну, ничего, – бодро сказал Эдуард Эдуардович. – Сойду на ближайшей станции, вернусь назад, переночую в гостинице, а завтра сяду в тот поезд, который мне нужен. И куплю то, что мне нужно!»

Мы выпили за это, и Эдуард Эдуардович прошептал, что иконы стоят большие деньги, но житель деревни Иван Николаевич этого не знает. Он продает их не так уж дорого – по двести рублей за штуку. А они стоят три тысячи каждая. Правда, по три тысячи он, Эдуард Эдуардович, их не купил бы. Но по пятьсот за каждую – истинная правда – выложил бы!

Помолчав, Эдуард Эдуардович сказал: «Знаете ли вы, что такое страсть, молодой человек? Старинные иконы – моя страсть. Я посвятил им всю жизнь. Да… Если к вам в руки попадет старинная икона, принесите ее мне. Куплю за хорошие деньги! Сейчас я вам оставлю адрес в Москве. А также домашний телефон. Звоните и приходите, если будет что предложить».

Мы пробыли в вагоне-ресторане сорок минут. Когда поезд стал приближаться к станции, Эдуард Эдуардович попрощался и ушел. Я вернулся в свое купе. Лег на полку. Вскоре Эдуард Эдуардович прошагал по перрону мимо нашего окна. Я махнул ему, но он не заметил. Поезд тронулся и поехал.

Через двадцать минут в нашу дверь постучали, а затем в купе заглянул человек с бородой и в рубашке-косоворотке.

«Да что же это такое! – воскликнул он. – Опять не то. Перепутал. Прощения просим!»

Я вскочил и выбежал за Иваном Николаевичем в коридор. Ведь это был, несомненно, он. Я догнал его.

Он удивился: «Откуда ты меня знаешь, паренек?»

Я сказал, что знаю Эдуарда Эдуардовича. Тогда Иван Николаевич стал вздыхать и жаловаться: два часа ходит по вагонам, а Эдуарда Эдуардовича нигде нет.

Я сказал, что нужный ему человек сошел на станции.

Иван Николаевич впал в уныние.

«Что же теперь делать? – спросил он. – Завтра кататься в поезде я не смогу… Нет. Куда там! Завтра я должен быть у себя, в деревне. Как же быть? Эх, пропади оно пропадом! Продам эти иконы первому встречному! Прямо так и скажу: «Старинная вещь, ценная. Бери за сто пятьдесят а сам продашь за двести, а то и больше!»

Я вспомнил, что сказал мне Эдуард Эдуардович: «Куплю за пятьсот».

Я сказал Ивану Николаевичу: «Продайте их мне, все три. Каждую – по сто двадцать. Ну, как вам такое предложение?»

Иван Николаевич поглядел на меня с недоверием, как на возбужденного подростка, болтающего чепуху.

«Ты со мной не шути, – строго сказал он. – Это для нас, деревенских, большие деньги. Ты, конечно, по виду человек городской. Может быть, и зажиточный. Но разве ты можешь вот так взять и купить?»

Я усмехнулся. Деньги у меня были при себе. Я показал триста рублей.

Иван Николаевич покачал головой. Мы пошли в тамбур, и там он вынул из детского рюкзака, который носил с собой, одну икону и показал мне. Старая, сильно потемневшая от времени деревянная икона без оправы показалась мне мало ценным предметом. Но я рассудил, что иконы и не могут выглядеть роскошью.

«Ей триста лет, – сказал Иван Николаевич. – Потому мы так дорого и просим».

Я снова усмехнулся, но уже про себя, и подумал: «Этот олух не знает, что каждая стоит три тысячи, а всего – шесть. Как машина «Жигули».

«Купи по сто пятьдесят парень, – сказал Иван Николаевич. – А то я, понимаешь, горю. Хотел по двести продать, а теперь это уже никак невозможно».

Мы сторговались по сто тридцать пять. Я заплатил Ивану Николаевичу четыреста пять рублей, отнес иконы в купе и спрятал в чемодане.

Перед этим Иван Николаевич сказал: «Теперь полагается, по обычаю, обмыть сделку. Вот только где?»

В вагоне-ресторане мы заказали водки и коньяку. Деревенский житель в рубашке-косоворотке пил водку, вздыхая теперь уже с облегчением, как сбросивший тяжелую ношу. Ему нравилось все, что сегодня произошло. А мне нравилось еще больше.

Ведь я думал заработать на иконах не меньше полторы тысячи рублей, причем всего через один-два дня.

Я твердо решил сойти на ближайшей станции и поехать назад, в областной город, чтобы завтра сесть в поезд №… и встретиться с Эдуардом Эдуардовичем.

Немного опьянев, Иван Николаевич стал добрым и принялся улыбаться и жмуриться.

«Эх, хорошо жить на свете! – объявил он. – А ты знаешь, сколько я могу еще достать старых икон? Я об этом Эдуарду Эдуардовичу не говорил, хотя он спрашивал. Еще десяток… Да, не меньше. Запиши мой адрес: деревня Топорки, ул. Колхозная, дом 5. Приезжай и покупай, если надумаешь!»

Я сошел на перрон в прекрасном, великолепном настроении. Судьба послала мне удивительно редкий случай. Я потратил четыреста пять рублей, а выручу тысячу пятьсот – на тысячу и девяносто пять рублей больше. Но за какие заслуги? Ах, все равно!..

Ни Эдуарда Эдуардовича, ни Ивана Николаевича я больше никогда не встречал…

Разумеется, на следующий день я сел нужный мне поезд и обошел его десять раз, стучась в каждое купе и расспрашивая пассажиров. После этого я поехал в Москву, домой к Эдуарду Эдуардовичу. В доме с таким номером располагалась музыкальная школа. Телефонный номер тоже имел отношение к музыкальной школе. Никто в этом учреждении об Эдуарде Эдуардовиче не слышал.

В антикварном магазине иконы не приняли – из-за чрезвычайно низкой ценности. Они стоили по три рубля за штуку. Потому что старыми они не были. Их изготовили лет двадцать назад.

Я выехал в деревню Топорки и не нашел ее. В районе такой деревни не существовало. Ее выдумали.

Меня ловко облапошили мастера этого дела… Я попался на крючок профессиональных мошенников и потерял почти половину всех денег, которые выручил от продажи части родительского дома. Помню, в поезде я в отчаянье рассказал об этом доброй бабушке, попутчице, и она сказала: «Что на тебя нашло, мил-человек? Разве добрые люди на иконах наживаются? Нельзя этого делать. Не выйдет проку! Многое потеряешь, многое не вернешь. Помни, сынок: икона – святой Образ, а не предмет наживы».

Так, совершив один плохой поступок, я вскоре совершил и другой.

Но я думал тогда не об этом. Я погибал от досады! Вспоминал мошенников. Они смотрели мне прямо в глаза – ни одного уклончивого взгляда. Но как они распознали, что я везу с собой деньги? То есть почему именно я стал жертвой такого коварного обмана?

Я не знал, что теперь зло станет неотъемлемой частью моей жизни. Поступив нехорошо, я притянул к себе то нехорошее, что существует вокруг: злых людей, обман и коварство, грубость и нахальство, невежество и равнодушие. Моя жизнь пройдет во тьме. Я буду неудачником.

Но мне, конечно, это было еще не известно.

Я сказал бабушке: «Эх, да причем тут иконы! Меня обвели вокруг пальца! Мошенники! Ловкачи! Выманили у меня деньги! Деньги, понимаете? День-ги!»

Я хотел купить катер с мотором. Хотел купить хорошее пальто и костюм. Мне нравилось думать, что скоро я буду выглядеть, как Артем. Он-то научит меня только хорошему. Он удачлив, и я буду таким же.

Оставшиеся деньги я спрятал подальше. А когда приехал домой, сразу пошел к Артему и заговорил с ним о катере. Артем повел меня к одному зажиточному человеку, у которого были и автомобиль, и мотоцикл, и катер. Я купил у него катер и в тот же день поставил его в бокс рядом с катером Артема.

Артем похлопал меня по плечу и сказал: «Сегодня пятница, а завтра суббота, выходной. Дни стоят теплые, солнечные. Что же из этого следует? Конечно, одно: завтра же отправимся на пикничок! Позовем двух девушек – официанток из кафе. У меня найдется палатка и я знаку где раздобыть еще одну. Возьмем спальные мешки, набьем рюкзаки, купим коньяку, шампанского, мяса для шашлыков, сладостей к чаю… Эх, до чего же хорошо отдыхать на природе!»

Я весело смеялся. Я был уверен, что все будет так, как сказал мой приятель.

В полдень следующего дня мы отправились на двух катерах вниз по реке. Через сорок минут я лишился своего катера… Он затонул на середине реки.

До сих пор не могу понять, как это вышло: я, способный к управлению катером человек, не сумел избежать столкновения с вельботом. Это был редкий случай, как говорили знающие люди. И они нашли этому объяснение: я растяпа и дурак.

Будто только с дураками и растяпами может произойти такой странный случай. Только с неумехами и ротозеями.

Многие вспомнили какого-то пьяницу и растяпу, который тоже едва не утонул. И это легкомысленное обобщение меня очень оскорбило. Хотя мне было и без того плохо. Ведь я вез в своем катере одну из девушек. Да еще наши рюкзаки. И вот, резко повернув к берегу, я угодил под вельбот, катер треснул и развалился, и мы очутились в воде. Рыбаки с вельбота, громко ругаясь, выловили нас, а катер вместе с мотором и рюкзаками пошел на дно.

Артем подплыл на своем катере и взял нас к себе на борт. О пикнике пришлось забыть. Мы вернулись назад. Я был подавлен, удручен. Долго извинялся перед девушками и Артемом. Побрел домой, в общежитие.

Я потратил на катер немалую сумму и теперь лишился своего имущества. Оно лежало на речном дне и его нельзя было достать.

Скоро пришли новые неприятности: место в боксе рядом с катером Артема освободилось и его занял другой человек. Тоже холостой и общительный парень. Артем позвал его на «пикничок» с двумя девушками-официантками, и все у них вышло как следует, без недоразумений. Они стали приятелями, а я выпал из их компании. Мне было стыдно перед девушками и Артемом, и я не принял ни одного приглашения. К тому же та девушка, которая чуть не утонула по моей вине, сказала Артему, что не хотела бы иметь со мной дело. Впрочем, Артем мне этого не говорил. Это были только слухи. Но я этим слухам поверил.

Я остался без компании… Мало того, в лице Артема я лишился положительного примера, к которому так сильно стремился.

Я бродил по городу один, сидел на лавках, вздыхал, и время протекало безрадостно. Куда мне было пойти? Я шел в пивную или в закусочную. Но там я лишь пил пиво или что-то ел. Веселья не было. Иногда мне казалось, что вот-вот я познакомлюсь с интересными людьми, однако ничего не происходило.

Я не знал, что из моей жизни постепенно уходит все хорошее. Ушли хорошие, удачливые люди. Ушли деньги…

Деньги как будто стали презирать меня. Появляясь они тут же сбегали. То я их тратил на совсем ненужное, то попросту терял.

Часто бывало, что я покупал, как мне казалось^ стояьцую вещь, а придя домой, я обнаруживал, что это далеко не так. Хорошо, если вещь оказывалась «так себе». Но часто случалось еще хуже. Вещи оказывались плохими, бестолковыми.

Однажды я увидел в магазине серое пальто, и мне показалось что оно хорошее. То ли освещение в магазине было таким, что я потерял бдительность то ли я был рассеян.

Я принес пальто домой, надел его перед зеркалом и увидел, что оно не темно-серое, а черное, неважно скроенное, с жидким каракулевым воротником. Такое пальто носили полные пожилые люди, не стремящиеся к успеху у молодых женщин. Стариковское пальто. Но как я мог проглядеть? Почему?

Я выругался и прямо в пальто побежал в назад в магазин – поскорее вернуть эту вещь. Спускаясь по лестнице, я вдруг споткнулся, упал и зацепился рукавом за перила. Порвал пальто.

Пришлось ввернуться домой и швырнуть пальто в угол, потому что в магазине его уже не приняли бы.

С того дня я совсем забыл, что такое удачная покупка. Каждый раз со мной происходило что-то странное: когда я платил в магазине за какой-либо предмет одежды, мне казалось, что я приобретаю что-то стоящее. Но вот я приносил покупку домой и обнаруживал, что она «ничего особенного». Я мог бы легко без нее обойтись.

Сколько раз я возвращался в магазин, ругался, шипел и ворчал! Я кричал: «Почему вы не сказали, что эта ткань не натуральная? А почему не предупредили, что она слишком мнущаяся, не держит форму?» Я скандалил. И меня называли скандалистом.

Что за невезение!

Конечно, теперь-то я знаю: меня лишили удовольствия. Ведь приобретать новые вещи – удовольствие. А для меня это стало мукой.

Так, постепенно, меня лишили удовольствия от жизни. Например, я не мог получить удовольствие в кафе или в ресторане. А ведь рестораны и кафе для того и существуют, для удовольствия. Мне же не везло: каждый раз со мной случались неприятности. Либо меня плохо обслуживали, либо другие посетители ресторана вели себя грубо, бесцеремонно. Либо я попадал в какую-то скверную историю.

Один случай был до того отвратительный, что я и сейчас содрогаюсь, вспоминая его. Хотя прошло уже много лет.

Я пригласил в кафе знакомую девушку, надеясь, правда, неизвестно на что. Потому что эта девушка была не моей, а соседа по общежитию. Он находился в отъезде. Я сказал ей: «Позволь пригласить тебя на дружеский обед». Ей понравилось слово «дружеский». Видимо, поэтому она и согласилась.

Самое обычное дело – пообедать в кафе, поговорить, развеселить друг друга. Какие тут могут быть неприятности? Но неудачливого человека даже в таком обыкновенном месте преследует невезение. Неудачники редко могут рассчитывать на безупречно красивый во всех отношениях день…

В кафе со мной вышла просто-таки дьявольская история. Я столкнулся с хулиганами. Эти недобрые люди пришли в кафе отметить какое-то событие и повздорили между собой. Их столик находился недалеко от нашего.

Я негромко разговаривал с девушкой, и вдруг у нас за спиной раздались крики. На хулиганов подействовало спиртное. Опьянев, они бросились предъявлять друг другу претензии и вдруг один из них схватил бутылку и швырнул ее в своего дружка, но тот удачно уклонился, и бутылка угодила мне в голову.

Я забрызгал кровью свой костюм, скатерть и даже девушку. Кровь попала на нашу еду и в наши бокалы. Я вскочил. Мне было очень больно, но еще больнее я страдал от злости и досады. Однако хулиган, метнувший бутылку, передо мной не извинился. Наоборот, он разозлился. И тоже, как и я, выскочил из-за стола.

«Что, не нравится? – заорал он. – Ничего, потерпишь. Не скули. Ты не баба. Иди и умойся, и замолкни. А не то я тебе добавлю!»

Девушка, пришедшая со мной, воскликнула: «Хам! Негодяй!»

Хулиган скривился и выдал: «Негодяй? Это я-то? Ну что ж… Я женщин не бью, я благородный. А вот твоего дружка – это пожалуйста!»

Затем он подскочил ко мне и врезал по зубам, да так сильно, что я упал, повалил стул, уронил со стола посуду, да еще налетел на мою гостью, и она, падая, сильно ударилась шеей.

Прибывший наряд милиции задержал хулигана. Мне наложили на голову повязку. В крови и перебинтованный я выглядел ужасно. Мы оба были подавлены. Побрели домой. И повсюду на нас смотрели люди.

После этого случая я стал бояться посещать кафе и рестораны. Боялся приглашать девушек. Я ходил только в закусочные и в неприглядные пивные. Избегал ярких мест…

Что такое неудачник? Это тот, кто не способен жить в свое удовольствие, потому что его повсюду настигает невезение.

Я именно такой человек. Вся моя жизнь тому прямое свидетельство. О, сколько бед я пережил! Больших и малых. Сколько неприятных, нехороших, отвратительных событий!

У меня не вышло завести семью. Я прожил жизнь одиноко и глупо. При знакомстве с хорошей женщиной со мной всегда происходила некрасивая история. Женщины, поэтому, бросали меня. И правильно: ведь от меня веяло бедой.

Когда я разобрался в том, почему моя судьба складывается неудачно, мне было уже сорок девять лет. Мне объяснили это верующие люди, прихожане поселковой православной церкви. Дали разъяснение: всякий человек расплачивается за грехи.

Я долго думал: в чем мое преступление? Что я сделал плохого?

Однажды я вспомнил о своей черной неблагодарности и сильно испугался. Как я мог забыть об этом? И как я мог не учитывать этого, собираясь прожить счастливую жизнь? Ах, как я был глуп и наивен!

Мне известны три похожих судьбы. Я разыскал и расспросил еще троих людей, пострадавших из-за своей черной неблагодарности. Так же, как и я, они проявили черствость и жадность.

Именно из-за жадности я стал неблагодарным человеком. Но чего же я добился?

Мне приходилось впадать в отчаянье, рыдать в приступах жестокой тоски. Я, бывало, кричал от бессилия. Злился, метался, проклинал судьбу.

До чего же тяжело жить, когда вы притянули к себе невезение! Нет удовольствия от жизни, нет радостей и веселья.

Принести извинения нашим добрым соседям Виктору Викторовичу и Анне Петровне мне не пришлось. Они умерли от старости. Я опоздал… Не сумел вернуть им то, что взял у них – доброту и сердечное отношение.

Если бы я мог хоть на миг вернуть прошлое, я бросился бы извиняться перед этими людьми и непременно нашел бы способ исправить свою роковую ошибку. Но!..

Не повторяйте моей ошибки. Всегда будьте благодарны за доброту, оказанную вам. Упаси вас Бог быть неблагодарными!»

Нина Пе-кова, 1950 года рождения: «Моя жизнь изменилась до неузнаваемости, и то же случилось с моим отцом. Мы оба испытали на себе то, что люди называют «злая гримаса судьбы». Мы узнали горе, приняли мучения. Но вот что я скажу: мы это заслужили. Поделом нам. По-другому, я думаю, и не могло быть, хотя, конечно, мы не были готовы к этому.

Мой папа воспитывал меня, единственную дочь, так, будто окружающий мир – это сплошные болезни, микробы и прочие вредные явления, поэтому я должна быть крепкой, здоровой, закаленной физкультурницей с надежно уравновешенной нервной системой. Сам он был человеком богатырского сложения, атлет, спортсмен. Не пил спиртного, не курил, физкультурой занимался круглый год.

В нашей квартире было столько спортивных снарядов, что хватило бы на четыре семьи. В двух сундуках лежали гантели, эспандеры, гири, скакалки, диски, обручи, пружины, мячи, жгуты. Мы вынимали все это каждый день и прыгали, скакали, растягивали, поднимали-опускали. Конечно, отжимались от пола и подтягивались на перекладине. Обязательно шли на улицу и там бегали. Безусловно, были лыжи, плаванье, лазанье по канату. Плавать ходили в бассейн. Летом ехали за город и ныряли в любой пригодный водоем. О канате я вспоминаю чаще всего. Он был привязан к толстой ветке самого большого дерева в нашем дворе. Это мы его привязали – для себя и всех желающих.

Папа не пил ни кофе, ни чая, а только ягодные морсы, кисели и компоты. О пиве не могло быть и речи. Он учил меня не переедать, не увлекаться сладостями.

Может показаться, что папа был излишне требовательным человеком, но это не так. Он хотел, чтобы я прожила как можно дольше и в радости. Естественное желание любого родителя, и такое правильное.

Радостью для папы было крепкое, могучее, богатырское здоровье. И я по его замыслу должна была рассуждать так же. С пяти лет я помню его слова: «Нет здоровья – нет радости», они произносились чаще, чем что-либо другое. Потому-то это девиз навсегда и остался в моей памяти.

…Моя мама была заведующей аптечным складом, строгая, взыскательная женщина. Но строгой и взыскательной она была только у себя на работе, а дома мамочка подчинялась папе. Правда, из-за своей ответственной должности мама бывала дома только утром и вечером, причем приходила не раньше восьми, а то и девяти. Ну и, разумеется, в выходные она тоже находилась с нами. Однако большую часть времени мной занимался папа.

В нашем доме могли появиться любые лекарства, но они не нам не требовались. Мы не болели. Только у мамы случались головные или суставные боли, а мы с папой хворями никогда не страдали. Наша аптечка была бедная – какие-то желудочные пилюли на всякий случай, анальгин, пирамидон, йод, вата. Зато в холодильнике у нас всегда были тертый хрен, квашеная капуста, лимоны, свежие и замороженные ягоды, варенье. Папа говорил: «Вот наше лекарство!»

Как он и хотел, я выросла здоровой и крепкой. Еще я научилась от него тому, что нет ничего лучше дружеской беседы. Поэтому я никогда не впадала в крайности и не стремилась к излишествам, а ценила дружескую компанию, в которой люди делятся сведениями о жизни.

В одной такой здоровой и интересной компании я встретила своего будущего мужа. Он был спортсмен, тренер. Окончил институт физической культуры. Сдержанный и невозмутимый мужчина. Когда мы поженились папа ликовал – ему нравилось что наша семья пополнилась человеком, близким нам по образу жизни. Мы стали жить все в одной квартире, и это оказалось легко, поскольку мы были словно одно сообщество. Как и папа, мой муж Дима применял строгость прежде всего к самому себе. То есть он обладал такой же прекрасной чертой характера. Замечательное свойство человеческой натуры.

Мне было двадцать лет, когда я вышла за него замуж. У нас появился сын, Миша. Папа взялся воспитывать внука так же, как воспитывал меня. Миша рос крепким, сильным, смелым. Но когда ему исполнилось шестнадцать лет, в наш дом пришла беда…

Это было теплой весной, в мае. В нашу квартиру пришел милиционер и спросил: «Здесь проживает Михаил 3.?» После этого он сказал: «Пойдем, парень, к следователю. Расскажешь как дело было. Ведь тебе есть что рассказать не так ли?»

Папа и я потребовали у милиционера разъяснить о чем идет речь – неужели о каком-то проступке?

Милиционер усмехнулся: «О проступке? Этот парень и его приятель жестоко избили пятнадцатилетнюю девушку, а перед этим надругались над ней… Она сейчас в больнице. Состояние тяжелое… Можно ли это назвать проступком?»

Я схватила Мишу за руку и закричала: «Не верю! Этого не может быть! Скажи, сыночек, что это не так! Успокой меня! Ну же!»

Миша стоял, опустив глаза. Потом он сказал: «Я ничего не знаю. Никакую девушку не бил… Не надругался… Откуда мне знать что там случилось?»

Сына все равно забрали. Милиционер сказал, что если он не пойдет добровольно, его уведут в наручниках.

Мы с папой и с мужем, волнуясь и недоумевая, тоже отправились в отделение милиции. Пришли и потребовали, чтобы к нам вышли следователь и еще кто-нибудь из должностных лиц. Мы хотели разговаривать только с компетентными людьми, чтобы выяснить все подробности неслыханного для нашей семьи случая. Наш Миша угодил в скверную историю! Никто из нас никогда не нарушал законов – наоборот мы гордились своим законопослушанием. Даже мелкий мусор из карманов никогда не бросали на улице. Презирали сквернословие. Порицали нетрезвых, неопрятных. Укоряли бездельников. Другими словами, мы стояли за порядок, ответственность и предельную организованность.

И вот нам говорят: произошло преступление. Подтверждают: Миша и его товарищ встретили на прогулке знакомую девушку, уговорили ее пойти в пустынную часть парка, повалили на землю, влили в рот спиртного и совершили надругательство. А потом, когда девушка, обливаясь слезами, сказала, что им придется за это ответить, оба пришли в ярость, набросились на несчастную и избили.

Мне трудно описывать чувства, которые охватили меня в тот момент… Я испытала ужас. Я увидела, что тут нет ничего смутного и неопределенного. Мне стало вполне ясно, что сыночек Миша надолго отправится в тюрьму, и что домой мы вернемся одни, и наша жизнь с этого дня сильно изменится – из нее уйдет такая прекрасная, всегда ценимая нами безмятежности и что все мы будем страдать, и в первую очередь мой сын, а ведь он очень, очень хороший!

Я бросилась к папе и стала говорить ему: «Нет, нет, это невозможно! Мише не место в тюрьме! Нужно что-то придумать! Нужно спасать нашего мальчика!»

Папа согласился со мной.

Мы устроили с ним совет. Позвонили маме и велели ей немедленно расспросить ее знакомых, чтобы они рекомендовали самого лучшего адвоката. Чтобы нашли хороших советчиков в таком трудном деле, как смягчение уголовной ответственности… Или даже избежание…

Мы сильно волновались но твердо знали, что не отступимся от нашей цели.

Домой нам пришлось вернуться одним, без Миши. Кто знает, что такое ходить по квартире из угла в угол, не находя себе места, тот согласится: это страшно. Мы не могли ни о чем думать кроме как о спасении Миши. «Спасение»! Именно это слово мы использовали, рассуждая о наших действиях.

Наконец к нам домой приехал адвокат и сказал, что необходимо пойти к родителям избитой и поруганной девушки и уговорить их забрать заявление об избиении и надругательстве, предложив взамен хорошую компенсацию.

«Предложите им хорошие деньги, – сказал адвокат. – Например, две тысячи рублей. Если они станут упираться, прибавьте еще тысячу. Потом – еще. Положение очень серьезное… Вашему сыну грозит семь лет тюрьмы. Придется раскошелиться…»

Мы сделали, как сказал адвокат, но у нас ничего не вышло. Отец и мать девушки, выслушав наше предложение, захлопнули дверь.

Тогда юрист призвал на помощь какого-то своего знакомого, тот приехал в наш дом и стал рисовать в тетради какую-то схему.

«Вот это – избитая девушка, а это ваш сын, – сказал он. – А это государство, закон. Девушка показала рукой на вашего сына, и государство бросило его в тюрьму. Почему это произошло? Потому что девушке поверили. Потому что она избитая. А еще потому, что у вашего сына нет стены, которая могла бы защитить его от государства. Что же такое эта стена? Это надежные свидетели вашего сына, взрослые и серьезные люди, но при этом случайные, незнакомые. Они сделают важное заявление следователю – такое заявление, которое развалит уголовное дело. Каждый из них заявит о том, что события развивались совсем не так, как рассказывает девушка, а иначе. Они видели это собственными глазами. Я специалист и берусь раздобыть таких свидетелей. За каждого из них вам придется выложить по тысяче рублей, и еще пятьсот сверху, за организацию. Плюс мой гонорар – две тысячи. Если вы согласны, начнем сегодня же!»

В знак согласия мы с папой вскинули руки. Впрочем, мы были согласны уже тогда, когда этот специалист произнес первые два слова.

Мы уплатили ему гонорар, и он начал действовать.

Сначала он распространил объявление – «Ищем свидетелей происшествия». Расклеил объявления на столбах, оградах и стенах домов. Такое же объявление поместил в газету. При этом мы знали, что никто не откликнется, потому что никто ничего не видел. Объявления эти были сфотографированы. Именно это нам и было нужно.

Через три дня объявления «заработали».

К следователю пришел интеллигент почтенного возраста, музыкант, и заявил, что видел в парке странную сцену: нетрезвая девушка четырнадцати-пятнадцати лет приставала к двум парням, делая им вполне определенное предложение и даже уговаривая их. Такая юная и – пьяная! Ах, что за нравы! В это трудно было поверить!

Музыкант гулял с собакой, с маленькой таксой по кличке Муха.

«По-моему, даже моя собака удивилась, наблюдая такую необычайно странную сцену, – сказал он. – Юная особа хватала парней за руки и притягивала к себе. «Ну же, давайте! – говорила она. – Вы же мужчины!» Она укоряла их, упрекала и можно даже сказать, позорила… Вы понимаете? И мальчики решились… Я стоял за деревьями и все видел. Впрочем, я быстро ушел. Я смутился… Надеюсь, вы меня понимаете».

Вскоре после этого нашелся другой свидетель. Старушка. Что она видела? Она не видела, как над девушкой надругались. Она бы это запомнила. И парней она тоже не видела.

Она стала свидетельницей избиения.

«Пьяная девушка в помятой одежде, шатаясь и хватаясь за деревья, шла неизвестно куда и повстречала пьяного мужчину, – рассказала бабушка. – Знаете, такой нечесаный, неопрятный человек лет сорока пяти… Она что-то сказала ему, и он остановился. А потом она стала его оскорблять. Я подумала: «Деточка, что ты задумала? Ведь это может плохо закончиться!» Только я это произнесла про себя, как мужчина кулаком ударил деточку… Потом еще и еще. Я испугалась, попятилась и пошла звонить в милицию. Вышла на аллею и повернула обратно, потому что обнаружила потерю – обронила футляр для очков. А футляр очень хороший, он давно со мной. Я вернулась и нашла его. Искала минут пять или шесть. Нашла и решила взглянут^ не убил ли тот нечесаный пьяница девочку. Пришла на то место, а их уже нет. Ни того, ни другой. Оба куда-то подевались. Скажите, это поможет делу?»

Следователь спросил: «Как вы, бабушка, оказались в безлюдной части парка? Зачем? Разве пожилые люди туда ходят?»

Старушка сказала: «Это, молодой человек, деликатный вопрос… Он имеет отношение к старости. Я гуляла по алее – чтобы сердце не застаивалось не ныло, и задержалась на десять минут дольше обычного. Стала ругать себя: вот растяпа! Потому что у меня возрастное недержание… Мне частенько нужно сходить в туалет… А как это сделать на алее, где всюду люди? И я пошла вглубь. Ведь до дому я все равно бы не дошла».

Вот каких мы «нашли» свидетелей.

Затем, используя систему тайного тюремного оповещения, мы передали Мише и его приятелю инструкцию – что говорить следователю. Они выучили ее наизусть. И теперь твердили только это: «Девушку напоили, верно, но не надругались, а выполнили ее настойчивую просьбу. А потом мы испугались и убежали. А кто ее избил – мы не знаем. Ведь она была пьяная, в задоре, в кураже, в странном неуправляемом порыве…»

С появлением свидетелей в пользу обвиняемых уголовное дело стало разваливаться.

Мы этому очень радовались. Ведь мы спасали нашего сына от беды. Наконец его выпустили из тюрьмы, и он вернулся домой. Этот день был для нас как праздник.

Однако не все в нашей семье согласились с тем, что для спасения «своих» хороши все способы. Моя мама и муж отказались поддерживать меня и папу. Мама сказала: «Это нехорошо. Нечестно это. Получается, что нет правды на земле?» А Дима, мой муж, сказал, что злодеи должны отвечать за свои злодейства, иначе начнется хаос и нельзя будет выйти на улицу. Я ругалась с обоими. Папа тоже ругался. Но мама и муж стояли на своем.

И все же мы победили. Поруганная и избитая девушка не смогла доказать что не призывала парней пойти с нею за деревья и «повзрослеть». Ведь она действительно была пьяная в тот момент. Также не нашлось свидетельств тому, что ее избили именно Миша и его приятель.

Тяжкие обвинения с мальчиков сняли. Обвинили только в хулиганстве. Суд приговорил их к одному году заключения условно.

Вызволив Мишу из беды, мы с папой решили, что нужно уехать и поселиться в другом районе города. Чтобы не бело пересудов и сплетен. Чтобы не шептались за спиной. И чтобы все мы успокоились.

Мы не знали, что нам не избежать ответственности даже и на краю света! Наша жизнь уже никогда не будет прежней, хотя Миша и остался с нами, не угодил в тюрьму. Покой и радость не вернутся. Наоборот, уныние и отчаянье будут всегда рядом с нами – будут дышать нам в затылки.

За что?

Мы сделали свой выбор, кем пожертвовать: нашим сыном и внуком или чужой девушкой, и выбрали девушку. Мы думали, что поступаем правильно, потому что не бросаем своих в беде. И вот мы вернули Мишу домой. Переехали жить в другой район. Миша поступил в техникум, завел новых друзей и новых знакомых.

Не прошло и года, как к нам пришлось расплачиваться.

Первым пострадал папа…

Вечером, под Новый год, его сбила машина. Автомобилем управлял пьяный. Как оказалось он угнал эту машину, и в первые же минуты после происшествия сбежал. Его не нашли.

Папа очутился в больнице с переломами ног и позвоночника. Страдания его были ужасны. Привыкший чувствовать себя сильным и всегда здоровым, а теперь вынужденный лежать в одной позе, он плакал от бессилия и беспомощности. Выписали его только летом. От переживаний он сильно похудел.

Два месяца он ходил при помощи палки и стыдился этого. Он не мог поднимать гири и растягивать эспандер, не мог делать пробежки, и жил с ощущением растерянности.

Перед тем, как бросить палку – можно сказать в последний день, он снова оказался в больнице. Как раз из-за палки.

В дождливое утро папа вышел на прогулку, и его палка застряла в трещине в асфальте. Шел дождь, поэтому папочка не заметил трещину. Он дернулся, рука соскользнула с палки, и равновесие нарушилось. Папа упал и угодил коленом в острую выбоину, сломав колено и разрезав какую-то важную коленную связку. В больнице ему сделали операцию и сказали: «Танцевать вы пока не сможете, бегать тоже. В вашем возрасте организм восстанавливается медленно… Придется потерпеть».

Папа остался хромым. Палка для ходьбы теперь была всегда при нем, как наручные часы.

В это время я уже страдала из-за ожога, который получила от пролитого кипятка.

Это был очень странный несчастный случай. Странный потому, что я пострадала из-за невнимательности, а мне это не свойственно. Я никогда не была рассеянной, я всегда знала, где и что у меня лежит, как у всякой хорошей хозяйки. Например, штопальные иглы.

В выходной дней я варила компот из яблок и ягод. Стояла у плиты. Подходила к плите, отходила. На ногах у меня были, как всегда, домашние тапочки. Что могло со мной случиться? И вот случилось… Я наступила на штопальную иглу.

Накануне вечером я штопала, сидя за столом на кухне. Как всегда воткнула иглу в плотный волосяной шарик, который должен был затем отправиться в швейную шкатулку. Как волосяной шарик очутился на полу и как я его там не заметила, я до сих пор не знаю. Это немыслимое для меня происшествие.

Я взяла с плиты кастрюлю с кипящим компотом, шагнула к столу и в этот момент наступила на иглу.

Игла пробила тонкую картонную подошву тапочка и впилась в ступню. Я вскрикнула, дернулась и опрокинула на себя раскаленную жидкость. Обожгла живот и ноги.

Дома была моя мама, и она позвонила в больницу. Меня увезли в ожоговое отделение. Врач осмотрел меня и сказал, что хотя повреждения кожи и значительны, я поправлюсь и вернусь к нормальной жизни.

Ожоги превратились в раны, которые со временем стали заживать. Кроме одной и самой большой – на животе. С ней начались мои мучения.

Рана на животе загноилась и не поддавалась лечению. Что только с ней не делали! Однако она проявляла такие свойства, как строптивость и упрямство, словно была отдельным организмом.

У меня всегда было хорошее здоровье, всю мою жизнь. Я считала себя сильным человеком в плане здоровья. Никогда не простужалась не страдала расстройствами пищеварения. Не знала ни головных, ни прочих болей. Порезы и царапины заживали в считанные часы. И вдруг я не могу победить ожоговую рану! Не могу избавиться от нее!

Доктора говорили мне, что это редкий случай.

Меня выписали из больницы и наказали приходить на процедуры. Протекали недели, месяцы, а рана все не заживала. Я продолжала носить повязку, и она всегда была мокрая. Я очень устала и изнервничалась.

Продолжала ли я обращаться больницу? Каждую неделю! Но там мне помочь не могли.

Мне делали уколы, прописывали лекарства, лечили мазями, жидкостями и лучами, но по-прежнему ничто не сдвинулось с места.

В конце осени случилось новое страшное происшествие с моим папой. Он оступился, свалился в канализационную шахту и сильно побился. Повредил и без того поврежденное колено, сломал шею и ключицу, ушиб поясницу и порезал руки.

Когда он снова очутился в больнице, с ним произошло невероятное: он впал в отчаянье. Мой папа, сильный и смелый человек, физкультурник и оптимист, поддался унынию. Я пришла его навестить и не узнала его лица. О, как это ужасно – видеть родного человека с искаженным от печали лицом!

Я сказала: «Папочка, ну что же ты? Разве можно унывать? Опомнись!»

Папа отвернулся к стене. Я понимала: он не привык проигрывать и потому не может снести поражение. Еще бы: три несчастных случая за один год!

Я не знала, что нам обоим предстоит пережить еще не одно испытание судьбы.

Вскоре я пострадаю сильнее, чем мой отец. Я превращусь в инвалида… Но кто мог предупредить меня об этом? Разве это возможно?

…В середине зимы мне удалось раздобыть адрес одной знахарки, о которой я слышала как о чудесной спасительнице. Я ухватилась за эту возможности поскольку человеку всегда нужно во что-то верить. Я стала собираться в дорогу. И мне повезло: дама, посоветовавшая эту деревенскую знахарку, предложила свои услуги – сказала: «У меня есть машина, и я вас отвезу».

Мы поехали с ней в деревню.

Выехали утром, чтобы добраться к вечеру. Стоял морозный день.

На полпути, на пустынной проселочной дороге, наш автомобиль сломался. Двигатель заглох, наступила тишина. И в кабину стал стучаться мороз.

Мы сидели в машине и ждали любого, кто появится на дороге. Прождали час, и два, но никто не появился. Мы ужасно замерзли, совсем окоченели, а ближайшая деревня находилась в пяти километрах.

Мы ворчали, ссорились, но разве это могло нам помочь? Наконец, отчаявшись дождаться помощи, я решила идти в деревню. И пошла. А хозяйка машины осталась – не захотела бросать свой автомобиль.

В дороге я так замерзла, что плакала от жалости к самой себе. Дошла до развилки двух дорог. И вот беда: моя провожатая, оставшаяся в машине, ничего не сказала об этой развилке. Забыла. А я не знала, куда идти, направо или налево.

Дорога, уходящая направо, привела меня к заброшенной ферме. И снова я заплакала и затряслась. Даже села на землю, на снег. И, сидя, плакала.

Потом я испугалась смерти и пошла назад. Добралась до развилки и зашагала по другой дороге. Увидела огоньки и поняла: вот она, деревня!

В первом же доме, куда я постучалась меня приняли, усадили на лавку, дали горячего чаю. Велели снять обувь. Принесли толстые шерстяные носки.

Взглянув на мои пальцы ног, хозяйка дома воскликнула: «Ой, беда, горожаночка! Беда! Ты пальцы отморозила! Вон, посмотри!»

Она достала гусиный жир, намазала мои пальцы, растерла, а я ничего не почувствовала. Пальцы мои словно окаменели.

Хозяйка побежала к соседу, водителю грузовика. Он пришел, посмотрел на мои ноги и велел мне собираться в больницу, в городок в сорока километрах.

В больнице я упала в обморок, потому что два врача, осмотрев меня, сказали: «Поздно… Фатальное обморожение. Будет гангрена. Придется ампутировать…»

Придя в себя, я плакала, кричала, у меня была истерика, но врачи только пожимали плечами и говорили, что сделать ничего нельзя – пальцы моих ног мертвы.

Я умоляла их: «Миленькие доктора, сделайте что-нибудь, не лишайте меня пальцев!», а они отвечали: «Уж мы и так делаем: спасаем вашу жизнь. Без пальцев можно жить, а вот если начнется гангрена, тогда что?»

Пальцы моих ног отняли, и я стала инвалидом.

Я хотела поехать к знахарке, чтобы вылечить рану на животе, а вернулась неполноценным человеком, с отрезанными пальцами.

Теперь я ходила только с палочкой, делая тяжелые, неуклюжие инвалидные шаги.

А папа, выписавшись из больницы, стал пользоваться сразу двумя палками.

Мне невероятно тяжело рассказывать про нашу беду… Мы страдали, как страдают люди, проклятые на небесах. У нас сложилась очень горькая судьба.

Потеряв возможность физически укреплять, как прежде, свое тело, папа впал в печаль, в меланхолию. Он замкнулся и много времени проводил в своей комнате. Сидел на диване и молчал. Раньше я не могла даже представить, чтобы мой папа был слаб духом, чтобы он злился, нервничал, ожесточался. Но горести изменили его. Он перестал быть добрым. Он теперь не выносил смеха и улыбок других людей, по любому поводу ругал маму и моего мужа. Жить рядом с ним стало невыносимо. Нам всем понадобилось очень много терпения, чтобы в одной квартире с таким человеком. Мы видели от него много плохого… Как, однако, может измениться жизнь! До неузнаваемости.

Еще недавно многие из тех, кто знал моего отца, думали, что он проживет на свете сто лет и больше. Ведь у него всегда было богатырское здоровье. Но судьба послала папе несчастья, и он прожил всего семьдесят лет. Он уходил из жизни в тоске и печали. И теперь я знаку почему: он был наказан Господом Богом за то, что совершил беззаконие. И я была наказана вместе с ним по той же причине. Мы оба расплатились за ту поруганную девушку, которой мы решили пожертвовать, чтобы спасти нашего сына и внука Мишу. Мы использовали гнусную ложь, спасая близкого нам человека от заслуженной кары, и в наказание потеряли здоровье, сделались инвалидами, распрощались с мирной, спокойно^ полноценной жизнью.

А вот моя мама и мой муж Дима, выступившие против беззакония, получили за это награду. Им выпала другая судьба. Их охраняли ангелы. Они узнали, что такое везение…

Мама получила в наследство от своей подруги большой загородный дом, автомобиль, коллекцию столового серебра и старинную мебель. Два раза выиграла в лотерею хорошие деньги. Ее награждали, повышали по службе. И еще много хорошего она видела в жизни.

Диме тоже сопутствовала удача. У него сложилась удачная карьера – именно такая, о какой он мечтал. Сбылись его и другие желания.

Мой сын Миша спился и умер в возрасте двадцати девяти лет. Погиб. Замерз пьяный, решив заночевать в стоге сена в морозную ночь. За полгода до этого от него ушла жена, да еще предали два лучших друга. Я потеряла сына, не дождавшись внуков. И потому я считаю, что прожила жизнь зря.

Не стоило нам совершать беззаконие! Мы были прокляты и все потеряли…

Не повторяйте наших ошибок! Заслоняя ваших близких от беды, подумайте: не заслужили ли наказания? Если заслужили, не вставайте на путь лжи. Иначе вы тоже будете отвечать расплатитесь и, возможно, так же жестоко, как мы. Сто раз подумайте».

Николай До-лов, 1955 года рождения: «Кто не знает, как важно иметь в жизни положительный пример? Все это знают. Но что такое положительный пример? Это то, что делает нас лучше.

В школе нам говорили о необходимости приобрести хорошие качества: вежливости сдержанности скромность. Говорила что важно быть компетентным. «Грамотные, осведомленные люди всегда внушают доверие, – объясняла учительница, когда мне было всего семь лет. – Нужно изучать свое дело со всех сторон, стремиться быть специалистом. Ведь это безусловно хорошо!»

Нас учили тому, что люди должны относиться друг к другу с уважением. Когда все друг друга уважают, нет нужды показывать силу, доказывать превосходство, пыхтеть, злиться, кричать, выходить из себя. Меньше шума, суеты, глупостей.

Это были правильные, своевременные речи, необходимые для формирования личности. Многим они помогли, оказали хорошую услугу.

…Я рос озорником. Пропадал во дворе, в компании приятелей, носил в кармане рогатку складной ножик, презирал скуку, не любил сидеть на одном месте. Все мои приятели тоже были озорниками, но все они переменились и пошли по жизни по единственно правильной дороге, соблюдая важнейшее правило: «Не сотвори зла». У них были положительные примеры. Каждый из них приобрел хорошую профессию, завел семью, стал отцом.

Озорное детство прошло, а с ним прекратились озорные выходки. И всем моим дружкам-товарищам показалось это нормальным, а мне – нет. Мне показалось это скучным. Мне почему-то понадобился другой пример в жизни, не положительный.

Вот почему так?

В возрасте пятнадцати лет меня впечатлила сцена, которую я увидел в собственном дворе.

Это событие произошло с участием людей, которых я прежде не встречал. Они-то, эти люди, и впечатлили меня больше всего.

Однажды в нашем дворе появились два необыкновенных человека. Пришли и уселись на скамью возле игровой площадки. Закурили. Стали глядеть по сторонам.

Почему я говорку что они были не как все?

Оба парня были одеты по «лихой» моде: в светлых цветастых рубашках, расстегнутых чуть ли не до живота, в брюках-клешах, в летних кепках. У них были красивые ремни с пряжками. На ногах – вельветовые мокасины. И все это импортное и новенькое.

Но меня впечатлила не только одежда, а кое-что еще.

Парни только что вернулись из тюрьмы. Им было лет по двадцать. Оба татуированные, сильные, крепкие, с огромными плечами. Да еще с золотыми цепочками на шее.

Они пришли сюда, потому что искали одного человека.

Мимо проходил мой сосед по подъезду, восемнадцатилетний Виктор А., готовящийся отправиться на военную службу. Хилым он не был. И вдруг один из татуированных парней ему говорит: «Эй, малец, а ну, прыгай сюда. Дело есть».

Виктор А. оскорбился: «Какой я тебе малец? Сам ты малец! Оборзел что ли?»

На это татуированный паренек усмехнулся, а затем лениво, держа руки в карманах, поднялся с лавки и вразвалочку подошел к моему соседу.

«Слушай, паренёк-огонёк, – сказал он, – а не тебя я видел вчера в цирке – ты скакал по манежу вместо лошади, а на тебе какой-то джигит?»

Тут же, не вынимая руки из кармана, он сильно ударил Виктора А. локтем в живот. Так сильно, что тот согнулся и захрипел.

Тогда татуированный парень схватил моего соседа за волосы и ударил в лицо коленом. Виктор А. повалился на землю.

Второй татуированный незнакомец щелчком послал в его сторону окурок. А затем сказал: «Ну так что? Как разговаривать будем? Ты сюда подползешь или мне подойти?»

Виктор А. предпочел выполнить указания двух уголовников.

Они стали ему задавать вопросы про другого жителя нашего двора, водителя самосвала. Этот водитель куда-то пропал, хотя ему следовало сначала уплатить какой-то должок, а уж после этого пропадать.

«Ты будешь присматривать за его подъездом, – сказали уголовники Виктору А. – А когда он появится, сообщишь нам. Вот тебе адресок: угол улицы Первомайская, киоск «Союзпечать». Черкнешь записочку. Передашь ее киоскеру. Ясно?»

Виктор А. кивал, соглашался. Ему больше не хотелось показывать свою отвагу. Он был напуган. Или, быть может, он благоразумно рассудил, что пропадать ни за что – это весьма глупо. А на следующий день он сбежал из города в деревню, откуда и отправился на военную службу.

Эта сцена в моем дворе и эти сильные и бесстрашные татуированные парни так подействовали на меня, что я был восхищен. «Вот где сила! – рассуждали. – Вот где страх и красота!»

Мне захотелось оказать уголовникам услугу. Я сам выследил шофера и пошел на угол Первомайской улицы. Стал дежурить возле киоска.

Дежурил два дня.

Уголовники приехали на новом автомобиле цвета слоновой кости, свистнули киоскеру, тот вышел и развел руками: «Ничего нет, никто не приходил». Тут появился я и сказал, что шофер грузовика дома не живет, а только бывает, и всегда только в одно время, между десятью и одиннадцатью часами утра.

Лихих татуированных парней в машине было трое. И они, выслушав меня, стали одобрительно улыбаться. Потом спросили: «А ты откуда взялся, пистон? Кто тебя послал?» Я сказал, что я доброволец.

Меня пригласили в машину. Мы поехали кататься по городу, иногда проезжали по одним и тем же улицам, побывали на привокзальной площади, на окраине, и я сразу понял, зачем это. Уголовники смотрели, не следует ли кто-нибудь за ними. После этого мы поехали в кафе, заказали шашлыков и пива. Мне сказали: «Угощайся, пистон, ты это заслужил». Шашлыки были очень хорошие, а пиво свежее, только что с завода. Работники кафе явно знали, с кем имеют дело, и проявляли несвойственную им услужливость. Мне это очень нравилось. Мне думалось на этот счет, что подобные моменты делают жизнь особенно приятной.

Я возвращался домой в волнении. Я уже знал, что буду во всем подражать татуированным парням. Повешу на шею цепочку, пусть не золотую, а обыкновенную, надену брюки-клеши, достану цветастую рубашку расстегну на три пуговицы, подверну рукава, раздобуду ремень, кепку и вельветовые мокасины. Сделаю себе татуировку на плече – крест. Буду ходить лениво и вразвалочку.

Но зачем мне это?

За тем, что для меня это положительный пример.

…Водителя самосвала сильно избили, и он угодил в больницу. Впрочем, никто не видел, как его били. Но шофер и не думал жаловаться, а наоборот, предпочел выплатить долг.

После того, что с ним случилось, он сильно изменился. Ходил угрюмый, замкнутый. Как-то раз, проходя мимо меня, попросил закурить. Я подумал, что этот человек не знает о моей роли в его судьбе. Вот он, яг тот, кто его выследил и рассказал уголовникам. Стою прямо перед ним. А он лишь благодарит за сигарету. Хотя ему следовало бы наброситься на меня.

Жалел ли я этого шофера? Нет. Он был мне никто, чужой человек. Все, что я мог – это пожать плечами.

Теперь, спустя много лет, я очень жалею о том, что не признался шоферу в своем поступке. Я мог бы закричать: «Это я тебя выдал!» Возможно, я получил бы оплеуху. Но главное – мне дали бы хороший совет: нельзя помогать преступникам. Нельзя. Это черное дело. Не будет в жизни самого важного – счастья.

Но я не только помог уголовникам, я хотел быть, как они. Я уже решил, что брошу свою компанию, потому что мне скучно с ровесниками. «Потенциальные нули» – такого я был о них мнения. В пивной им подадут старое и кислое пиво, а вместо шашлыка – подгоревшие куски. И жизнь свою они проживут уныло и обыкновенно.

О такой великой заповеди, как «Не сотвори зла», я тогда не рассуждал. А нужно было! Поскольку это жизненная необходимость. Необходимость.

Я подумывал о том, как оказать лихим ребятам еще какую-нибудь услугу, чтобы попасть в их компанию.

Я хотел предложить им задействовать меня в своих планах. «Пусть, – думал я, – это будет что-нибудь лихое, захватывающее». А они, как оказалось тоже об этом думали.

Через две недели после той встречи у киоска они снова появились в нашем дворе, но на этот раз им нужен был я.

Они радушно улыбались. Спросили: «Время есть?» Времени у меня было много, как у всякого подростка. Я мог слетать на Марс и обратно.

Кто-то из них сказал: «Поехали, потолкуем». И мы снова сели в машину и поехали пить свежее пиво и есть очень вкусные шашлыки.

Мне предложили дело: наблюдать за одним человеком, его семьей и квартирой. Я должен буду выяснить, когда квартира пустует, в какие дни и часы, а также все о передвижениях соседей. Не догадаться о том, что эту квартиру собираются ограбить, было невозможно. Я сказал: «Согласен». И мне сказали: «Мы это знали! Но только нужно кое-чему научиться». Воровское ремесло, пояснили мне, начинается с умения наблюдать, не привлекая к себе внимания.

Меня стали учить со следующего дня. Вскоре я отправился выполнять задание. Стоял во дворе, в подъезде, наблюдал, запоминал. А потом мы ограбили квартиру зажиточной семьи, и это оказалось простым делом. Мы вошли незамеченные, и незамеченные вышли из этой квартиры, прихватив с собой деньги и ценности.

Я получил триста рублей и стал молодым квартирным вором. Уголовники сказали: «Хорошо сработал! Держался спокойно, уверенно. Далеко пойдешь, парень».

И мне хотелось пойти далеко! Я был доволен своим выбором. Триста рублей – вот они, лежат в кармане, заработок молодого рабочего за три месяца, и я счастлив. Деньги достались мне быстро. Я словно прогулялся по бульвару и нашел кошелек.

Труд был уже не для меня. Я его презирал. Пусть другие работают а не я. Мне деньги нужны сразу, и нужна приятная неизвестности которая всегда присутствует в таком деле, как квартирная кража. Приятной неизвестностью мы называли ощущение азарта – оно всегда сопровождало нас, когда мы входили в чужую квартиру. Ведь мы не знали, какие ценности попадут к нам в руки.

Всем нам хотелось обнаружить золото, драгоценные камни, пачки денег, меха, облигации. Мы держали это в своих мечтах.

После первой кражи была вторая, всего через неделю. Я получил двести рублей. Мой банк составлял теперь полтысячи, и это всего-то в пятнадцать лет!

Я принарядился и стал ходить в кафе ежедневно. В компании уголовников был еще один начинающий воришка, по прозвищу Тулик. Потому что фамилию он носил Туликов. И мы с ним подружились стали хорошими приятелями. Вместе выпивали, бродили по городу, вместе тратили наши легкие денежки.

Хочу заметить что оба мы смутно представляли себе наше будущее, а вернее, совсем не представляли. Зато мы любили рассуждать о том, что такое обычная жизнь: нагромождение слов, правил, обязанностей а в результате тусклое, однообразное существование. Это не для нас. Что мы, глупые?

Рассуждая таким образом, мы не знали, что выбираем себе очень сложную и однообразную жизнь, без проблеска счастливой перемены.

Мы готовили себе чрезвычайно трудную судьбу и не задумывались каково это.

Мы были очень молоды и хотели удовольствий. И вначале мы их получали. К примеру, в кафе.

Когда мы появлялись в кафе, то уже знали, что о нас подумают: вот пришли непростые люди. Потому что мы переняли манеры уголовников и одевались как они. Носили золотые цепочки, кепки. Ходили медленно и вразвалочку. Не вынимали рук из карманов и постоянно дымили сигаретами. А как мы выражались! Мы говорили: «Эй, фраерок, отпрыгни отсюда!» Или: «А ну, папаша, не дыши, думать мешаешь».

Нам не возражали. Нас боялись. Не хотели с нами связываться. И все из-за того, что мы походили на уголовников – дерзких, наглых и бесстрашных.

Нашим поведением мы сообщали окружающим, что мы опасны и принадлежим к преступному сообществу. Мы думали, что сеем страх и пожинаем уважение. Но в действительности мы вели себя глупо и неосмотрительно.

Мы не представляли себе, что за нами наблюдает один опытный оперативный работник уголовного розыска. Он приходит в кафе, чтобы послушать наши речи. Чтобы составить наш психологический портрет. И чтобы очистить улицы от таких, как мы.

Внешне он походил на учителя музыки, только крепкого телосложения. Лицо доброе, интеллигентное. Круглые очки. В руке всегда научный журнал. Или карманная шахматная доска с такими же маленькими фигурками, для разыгрывания этюдов.

Мы думали, что обыкновенный инженерик с какого-нибудь завода приходит после работы выпить кружечку пива и разыграть этюд. А это был квалифицированный специалист по поиску преступников, майор милиции. Он-то и отправил нас за решетку…

Однажды Тулик сказал: «Нужно самим «сделать дело», добыть деньги и этим показать, что мы уже не юнцы, не пистоны, а люди, фигуры». Затем Тулик объявил, что у него есть на примете зажиточная квартира. И мы стали обсуждать план ее ограбления. Говорили мы негромко. Говорили так, что понять нас мог лишь квартирный вор. Мы должны были действовать строго по воровской науке, чтобы добиться наилучшего результата. Чтобы не только не «сгореть», но и как следует поживиться.

Я отправился следить за квартирой и ее хозяевам^ а также за соседями. Установил воровские метки – «маяки», по которым всегда видно, в какие часы люди покидают свою квартиру и в какие возвращаются. Вести наблюдения мне было и легко, и азартно. Впрочем, в таком деле требуется терпение, и я располагал им.

Мы с Туликом решили, что обязательно доведем наше «дело» до конца, поскольку нам обоим хотелось поднять свой авторитет. Это называлось «приподняться». Но сначала, согласно правилу, нам следовало известить об этом наших старших товарищей. Ведь они должны были дать разрешение – тоже согласно воровскому кодексу. И вот мы пришли и объявили, что собираемся в таком-то месте взять куш, и просим позволения «работать» вдвоем. Сказали, что все меры безопасности соблюдены. Все учтено. И все уже готово.

Уголовники загудели: «Давно пора! Идите, дерзайте! Волоките сюда сундук с деньгами, хватит ему без толку у хозяев пылиться!»

Они радовались за нас, как наставники, взявшиеся сделать из юнцов грамотных, компетентных специалистов.

Мы вошли в квартиру незамеченные, и незамеченные вышли из нее, прихватив много ценных вещей, но стоило нам выйти из подъезда, как на нас набросились сотрудники уголовного розыска и скрутили. Все они были физически сильные люди. И к тому же опытные. Ко мне подбежал какой-то самбист, повалил на землю и заломил руку – потому что я пытался вырваться и убежать. Вспоминая этот свой детский порыв, я грустно улыбаюсь. Теперь-то я знаю: если пустить по бурной реке, где из воды торчат камни, сухой осенний лист, он обязательно встретится с камнем – сразу или позже. Из ста листьев на камни наткнуться девяносто восемь. Подобно этим листьям, то же ожидает и квартирных воров. Не сейчас, так потом воришку ждет встреча с опытным, физически сильным сотрудником уголовного розыска.

Тулик при задержании тоже попытался вырваться и удрать, и ему сломали нос. Кто-то из милицейских применил такой сильный рывок, что у Тулика, когда он шлепнулся лицом на асфальт, треснула переносица.

Нас судили и отправили, каждого на четыре года, в тюрьму.

В тюрьме мы, разумеется, примкнули к уголовникам и заявили о себе, как о напрочь испорченных личностях, которых уже не исправить. Такова была та тюремная среда: нужно выбирать, с кем ты, с сильными или слабыми. Сильным в тюрьме казался тот, кто решил остаться преступником навсегда. Чтобы жить в преступном мире, быть его представителем. Хотя мы с Туликом сделали этот выбор еще до того, как очутились за решеткой.

Пришлось ли нам вскоре пожалеть?

Нам нравилось думать, что мы принадлежим к числу неисправимых налетчиков. Мы сделали себе татуировки, отказались трудиться и учиться, и заверяли тюремную администрацию, что не будет никакого толку, если внушать нам добродетельные истины. Потому что у нас в преступном мире свои правила.

О том, что нам обоим предстоит прожить очень тяжелую жизнь, мы не думали. Мы даже не догадывались, что, как и тысячи других преступников, мы будем страдать и мучиться.

Нам никто не сказал об этом парадоксе: выбрав легкий и быстрый способ заработать на жизнь – воровством и обманом, мы выбрали себе чрезвычайно трудную судьбу.

Но почему же трудную?

Я хорошо знаю это теперь. Потому что в ней нет счастья, а только короткие вспышки веселья. Но что они такое, эти вспышки? Их слишком мало, и они очень непродолжительны.

Преступники думают, что они будут воровать и не попадутся, что будут сбывать краденое и жить на эти деньги. Они верят, что воровством можно промышлять до старости.

Мы с Туликом стремились ко всему, что доставляет человеку радость и удовольствие. Нам нравилась атмосфера ресторанов. Мы хотели иметь хорошие вещи и красивых женщин. Я хотел носить золотые часы и разъезжать на собственном автомобиле. Нам хотелось яркой жизни, и как можно скорее.

Мы имели красивые мечты, но сбылись ли они?

За всю жизнь я видел только двух невероятно удачливых воришек, которых долго не могли схватить. Они присваивали себе чужое добро и радовались жизни. Зато я встречал сотни людей, которые много времени провели в тюрьме, жили как нищие и были одинокими. У них почти не было надежд. Они тоже мечтали, но ничего у них не вышло. И у меня не вышло, и у Тулика. И у всех, кого я знал. Счастья мы так и не получили.

За нами по пятам следовала беда. Неудача искала нас и находила. Мы жертвовали здоровьем, молодостью и личным пространством. Мы годами напролет жили в ужасной тесноте, поскольку преступники в тюрьме всегда живут бок о бок.

Мы думали, что придет время, и мы станем хитрыми и опытными налетчиками, научимся так лихо разбойничать и совершать кражи, что никто не сможет нас заподозрить и уж тем более арестовать. Разбогатеем и заживем всласть. Но это время так и не пришло.

Пробыв в тюрьме четыре года, я и Тулик вернулись в свой город. Нас встретили хорошо, устроили застолье, подливали вина, и мы улыбались и смеялись. Тогда, сидя в ресторане, в компании уголовников, я радовался. А теперь, вспоминая тот день, я думаю: «Ну и олух же я! Отчего было веселиться? Ведь впереди снова

тюрьма. Шестнадцать лет тюрьмы! Боже мой!»

Мы вернулись в свой город в мае. И в майские же теплые дни пошли воровать. Совершили одну кражу, затем вторую. Вырученные деньги закончились быстро. И мы снова отправились тащить чужое добро – в этот раз государственное. Забрались в магазин. И попались!

Мне было всего двадцать лет. Судья, строгая женщина, спросила меня: «Не жалко ли вам жизни? Ведь она пройдет зря. Потому что удачи не будет – у таких, как вы, ее не бывает. Вы слышали когда-нибудь выражение «Не сотвори зла»? За всякое зло придется расплачиваться. Скажите, вам это очень нужно?»

Помню, я громко парировал: «Чепуха! Кругом одно зло! Повсюду! А где же ваши неудачники? Вон они, на собственных автомобилях разъезжают и дамам бриллиантовые серьги дарят!»

Я выглядел, как закоренелый преступник не понимая, что правда у судьи, а не у меня. У меня лишь иллюзии и компания приятелей-уголов-ников. Да еще тюрьма.

Вернулись мы с Туликом из тюрьмы только через семь лет.

Вскоре после этого Тулик куда-то пропал. Через месяц ушла из жизни моя мама. Перед смертью я приходил к ней в больницу. В палате находились еще три женщины, и я видел: маме неловко за меня. Я уголовник, татуированный тип с нахальным лицом, и одни женщины смотрели на маму укоризненно, а другие что-то прятали под подушку. Опасались, что я что-то украду. И никто не хотел меня ни о чем спрашивать, даже о погоде. Меня боялись и презирали.

Когда я ушел, на мою маму стали глядеть, как на нехорошую женщину. Перестали с ней разговаривать. С ней только доктора разговаривали, а соседки по палате презрительно фыркали. Стоило мне прийти снова, как мама тут же шепнула мне: «Ты больше не приходи… Не нужно приходить. Хорошо?» Ей было стыдно и горько, что у нее такой сын. Казалось, она стала еще несчастнее. Вероятно, здесь, в больничной палате, она пожалела о том, как прожила свою жизнь. Я разбил ей сердце.

Из больницы мама не вернулась. А через год умер и мой папа. Но я не смог с ним проститься, потому что снова очутился в тюрьме. Ну разве это везение?

Однако в преступном мире не принято унывать на людях, и я скрывал свою печаль. Уход родителей был безусловно преждевременный. Маме было всего пятьдесят два года, когда она скончалась, а папе исполнилось лишь пятьдесят пять. Иногда я думаю, что они умерли так рано потому, что стыдились жить на свете. Из-за меня.

Я остался один. Моя двоюродная сестра не желала меня знать. Она работала инженером на предприятии и беспокоилась о своей репутации. Ее мать, моя тетя, сказала мне: «Ты нам не родственник. Исчезни из нашей жизни». И добавила: «Пропади ты пропадом!»

После семилетнего тюремного срока я вернулся в компанию уголовников и увидел, что в ней появились молодые и начинающие. Приятели бурно приветствовали меня, но я к тому времени уже разбирался в людях и знал, что за всяким бурным приветствием в преступном мире стоит равнодушие. Преступники не обычные люди, а испорченные, с черным сердцем, хитрые и злые личности. Прежде всего они думают о себе, о своей выгоде. Меньше всего – о ближних. Поэтому, когда они тебе улыбаются, это не означаем что они тебе рады по-настоящему. Они умеют играть роли.

И снова в мою честь устроили застолье. Снова подливали вина, желали удачи, и я отвечал тем же. А сам думал: «Мне бы сейчас быть не с приятелями-уголовниками, а с хорошей женщиной, которая действительно радовалась бы мне».

Молодые воры глядели на меня, как на наставника, но мне это не льстило. Я не чувствовал себя героем. Пару раз я даже вздохнул. Это заметили и спросили: «В чем дело, кореш? Ты что, не рад очутиться на воле, среди своих?» Я ответил: «Рад! А что вздыхаю – не глядите. Мать в больнице… Отец тоже болен».

Кто были эти люди, что окружали меня? Им нужны были деньги, чтобы хорошо жить. Они презирали общество за покорность системе, основанной на законах. Слово «покорность» они ненавидели. Проклинали труд, однообразие и скуку. Уважали силу и славу. И уважали свои законы – уголовные. И свою мораль, мораль преступников.

Но ведь если человек мечтает иметь много денег, чтобы хорошо жить, то в его голове вряд ли найдется место для чего-либо другого. Прежде всего – деньги. Затем – личная безопасность. Такие люди всегда алчные, хитрые и изворотливые.

Я, разумеется, знал и других людей, простых обывателей. Ведь я учился в школе, у меня были одноклассники. Я дружил с ровесниками в моем дворе. Водил приятельские отношения примерно в десятью такими же, как я, ребятами.

Как-то раз я встретил одного из них. Это было вскоре после семилетнего заточения. Я приветствовал его отменной фразой: «Ба! Что же я такого сделал небесам, если вдруг такая встреча?» Мой бывший школьный приятель тоже обрадовался. Мы горячо пожали руки. Я сказал: «Ну, валяй, выкладывай, как живешь, чем занимаешься. Все хочу знать. Женился? Дети есть?» Я хотел пригласить его в кафе, отметить встречу. Но тут я заметил, у него за плечами висит рюкзак. Оказалось, что он собрался поехать на дачу, где его с нетерпением ждут родственники – отец, мать, жена, дети. В рюкзаке лежат еда, вино, сладости. И он поглядывал на часы. Объяснил: «Извини, тороплюсь на поезд. Еду за город, на дачу. Там меня ждут! Будем загорать, купаться, пойдем в лес, в поход. Замечательно!»

Я сказал: «Знаешь, что? Возьми и меня с собой. Я тоже хочу на дачу, в лес и в поход. Ведь я знаю твоих родителей верно?»

Я произнес обычные слова, но как же мой приятель испугался! Словно ему сообщили о страшной опасности. О болезни родных или о каком-нибудь другом кошмаре.

«Да ты что! – сказал он. – Нельзя! Там ведь у нас маленькие дети, и вообще… Нет, это невозможно. Ты там всех напугаешь… Извини. Мне пора…»

Он хотел сказать, вероятно, что мы, преступнику живем в собственном безумном мире, и среди обычных людей нам не место.

Я был татуированный, одетый по «лихой» моде преступник-рецидивист. Два раза побывал в тюрьме. Одиннадцать лет провел за решеткой. С ранней юности заявил о себе как об испорченном человеке. Манерами уголовника обзавелся так давно, что уже не мог сказать, имелись ли у меня другие привычки. А еще я беспрерывно курили сквернословил.

Конечно, мне стало обидно, но я этого не показал. Я только усмехнулся и сказал приятелю что-то недоброе. И больше мы по-приятельски не разговаривали. Нет тут никакой дружбы, если вас избегают сторонятся.

Меня стеснялась моя мама, а теперь это вышло и с моим приятелем. Во мне затаилась злость. Я подумал, что нужно раздобыть побольше денег, приобрести роскошную одежду, золотые часы. Я должен выглядеть, как молодой король, улизнувший от свиты: все на меня смотрят, поскольку я выделяюсь своим роскошным видом. Смотрят и завидуют.

Но куда мне было пойти, если не в уголовный притон? Только там и было мое место. Там я – среди своих.

Что же это за место такое?

В притоне всегда мрачно и накурено. Вещи чужие. Неуютно, нехорошо. Плохо спится, и невкусная еда, и даже выпивка не доставляет удовольствия.

А фешенебельных притонов не бывает.

В притонах собираются преступнику играют в карты, пьют спиртное и решают стратегические задачи. Там частенько плюют прямо на пол, и туда же бросают окурки. Кто-то бренчит на гитаре. Кто-то отсыпается. Люди разные, но нет хорошо воспитанных, с элегантными манерами… Все любят красивую обстановку, но каждый стремится получить готовое, созданное чужими усилиями. Поэтому в притоне всегда грязно, пыльно, кругом хаос и безвкусица.

Преступники верят, что притон – это временно, что однажды они разбогатеют и станут жить во дворцах. Не понимают как мы в это верили? Нас было два десятка дерзких грабителей и налетчиков, и все мы занялись воровским ремеслом из-за легких и быстрых денег, но каждый из нас после двух-трех удачных краж проваливался и отправлялся в тюрьму.

Мы жили свободно два или три года, а затем пять-семь лет проводили в тюремном бараке. И было только так. Какие уж тут дворцы?

Всякий раз судья спрашивал меня: «Стоит ли это таких жертв?» В ответ я уже молчал. Не говорил ни слова. Что я мог сказать?

Когда-то я верил, что вырвусь из притона и заживу, как респектабельный человек. Буду выглядеть, как джентльмен. Стану носить красивые пальто, шелковые шарфы, хорошо скроенные костюмы. Я торчал в притоне, играл в карты, напивался, отсыпался и чувствовал, что мне нравится это все меньше и меньше. Правда, я по-прежнему не хотел работать ни на заводе, ни в другом месте. Мне нужны были быстрые деньги. Много денег – чтобы хватило на всю жизнь. Я верил, что однажды мне подвернется «дело», которое принесет мне хороший барыш. Так рассуждали все мы. Но как же мы были наивны!

Мы не знали, что счастливых преступников не бывает. Счастье и зло не совместимы. Занявшись недобрым делом, мы свернули с дороги, ведущей к счастью.

Зато бед, горестей и вообще плохого – вот этого было достаточно.

Взять, к примеру, тюрьму. Жизнь в тюрьме всегда пуста и печальна. Потому что находиться в заточении ненормально. Там немало странных людей – идиотов, законченных негодяев, подонков, опустившихся до уровня животных. Это собрание неудачников. Ведь если вы угодили за решетку, удачей это не назовешь.

Время в тюремном бараке течет медленно. Можно вконец измучиться, дожидаясь лета, потом осени, потом зимы, весны и снова лета…

Все желают отвлечься, сменить впечатление, а это совсем непросто.

В тюрьме мне снились ужасные сны, напоминающие мне о моем одиночестве. В сущности преступники очень одинокие люди. Все мы мечтали о хороших женщинах, нарядно одетых, с красивой прической, с ароматом духов. Мы закрывали глаза и видели себя в объятиях такой славной женщины. Но вот мы открывали глаза и возвращались к действительности. Нас душила злоба. День за днем мы нервничали, а иногда устраивали безобразные ссоры.

Это было обыкновенное зло. Им была пронизана вся наша жизнь. Но ведь не этого мы хотели!

Мы предпочитали, чтобы все в нашей жизни складывалось хорошо. Чтобы были богатство, хорошие женщины и прочие успехи.

Теперь, когда я почти старик, я горько усмехаюсь. Как же мы были глупы! Маленькие дети, наверное, были поумнее нас. Ведь мы творили зло и при этом желали получить в жизни чего-то хорошее. Ну как можно было на это надеяться?

Нужно признать, что сделавшись преступником, я стал неудачником. Почти все преступники – неудачники. Жизнь ни у кого не складывается. Сотворив зло, я призвал к себе невезение.

Почему это можно утверждать? Почти двадцать лет я провел в тюрьме, в месте, которое блистающим и сияющим не назовешь. Пропадал в гнусных притонах, где жадные и завистливые люди предлагали мне сыграть в карты. Мечтал о богатстве, не понимая, что мне уготовано прозябание. Не видел ни уважения, ни доброжелательности а только страх и недоверие. Не знал сердечного восторга и женской привязанности. Какая у преступника может быть женщина? Женщины были, но лишь по случаю и не те, о которых я фантазировал. Ведь у преступников мечты не сбываются!

Это очень редкий случай, чтобы у преступника сбылась мечта и все было до конца хорошо. Наверное, один случай из миллиона.

В возрасте сорока лет я окончательно понял, что выбрал неправильный путь в жизни. Я постоянно вижу только одну сторону – темную, где почти нет радостей, но разве это жизнь?

Людей, например, я вижу чаще плохих, чем хороших. Таких же, как я. Жадных, завистливых, жестоких и изворотливых. Вижу лживых и ленивых. Недобрых и коварных. Они ко мне тянутся. А хорошие люди обходят меня стороной.

Помню, я ехал в загородном поезде, и там был один добрый старичок с полной корзиной ягод. Он возвращался из леса. На рассвете отправился собирать ягоды и теперь возвращался домой, в город. Он сидел напротив меня и рассказывал двум женщинам и студенту, что ягод в этом году прорва. Какое прекрасное это занятие – бродить по лесу и собирать ягоды! Так он говорил, улыбаясь попутчикам. А потом он сказал, что ему достаточно будет и четверти корзины, а остальное он готов кому-нибудь подарить. И он стал предлагать: «Возьмите ягоды, прошу вас! Приедете домой, поедите лесных даров… Разве это плохо? Это великолепно!»

Он предлагал ягоды всем, кто был рядом, но только не мне. А ведь я тоже был рядом.

На меня старичок даже не глядел. Он упрашивал женщин и студента, говоря им: «Берите, не стесняйтесь я через три дня снова поеду в лес и снова наберу целую корзину», а меня как будто не замечал.

А я бы взял! Я очень люблю ягоды.

Но старичок действовал так, как будто меня не было. Такое я произвел впечатление…

Своим видом я внушал недоверие. А кому-нибудь – даже отвращение. Обыкновенные люди со мной не любезничала не советовались и вообще не затевали разговора. Я был для них словно косматым лешим из непролазной чащи.

Это меня злило и нервировало, и заставляло думать о мести.

В другой раз я ждал поезда на перроне дачной станции. Я чувствовал себя нехорошо, меня знобило, болела голова. Вероятно, это был грипп. Я рассеянно прошелся по перрону мимо двух грибников, а потом оглянулся и посмотрел на солнечный участок. Меня потянуло постоять на солнце, согреться, и я вернулся. И вот когда я вернулся, я вспомнил, что не купил билет. Скоро прибудет поезд, а билета у меня нет. Я пошел к кассе, и снова мимо двух грибников, и когда они остались позади, я услышал за своей спиной очень обидные слова: «А ну, Федя, спрячь подальше часы и деньги, а то возле нас уголовник крутится. Видел его рожу? Оглянуться не успеешь, как он сопрет что-нибудь, сволочь».

Я только прошагал мимо, а меня назвали «сволочью». Мне, конечно, захотелось подскочить к этим двоим и схватить их за горло, да еще стукнуть по шее. Но я лишь сжал зубы. Купил в кассе билет и сел в поезд.

Приходилось ли мне жаловаться кому-нибудь на такие случаи? Один раз я обедал в буфете и очень разозлился, когда стоящая рядом дама вдруг закопошилась в своей сумке. Стала искать кошелек и как будто не находила. «Надо же, кошелек пропал!» – пробормотала она. Я был немного пьян и раздраженно сказал: «Дома оставила под подушкой, или в бачке унитаза. Ведь ты там все ценное прячешь?»

Дама пошла и позвала милиционера. Пришел какой-то лейтенант и велел мне предъявить документы и содержимое карманов. Я ответил: «По какому праву? В чем дело? Это задержание?» Тогда лейтенант спросил даму: «Если вы подозреваете в краже именно этого человека, придется всем вместе пройти в отделение».

Дама сунула руку в карман пальто и нашла кошелек. «Ах, это очень неожиданно! – сказала она. – Ведь я его ношу в сумке, а не в кармане. Вы понимаете? А этот человек просто-напросто очень подозрительный. И вдобавок разговаривал очень невежливо, грубо…»

Дамочка ушла. Ушел лейтенант. А я выпил еще и вдруг обратился к бабушке, которая была рядом и все видела: «Видали, что делается? Что за люди такие? Барахло, а не люди. Оскорбляют нервируют. А ведь у меня было хорошее настроение. А теперь ужасное!»

Бабуля ответила: «Очень странные твои слова, сынок. Чего же ты хотел? Ведь вы, преступнику слуги дьявола, а дьявол существует не для того, чтобы дарить радость. Нет, сынок. Он дает людям страх и мучение. Посылает на гибель. Обрекает на страдание».

Эта бабуля говорила о простой вещи: о наказании. Мы, преступники, прокляты. Именно это она хотела сказать.

Истинная правда!

«Разве ты видел счастливых преступников? – спросила бабуля. – Где? Назови. Такого не бывает… Любого, кто сотворил зло, рано или поздно постигнет кара. Грехи надо искупать, иначе – конец, сынок».

Она продолжила: «Ну сначала, может быть, плохого не будет. Сначала что-нибудь выйдет. Получится, образуется. Будет более или менее сносно, как говорят люди. Но потом-то! Потом все начнет склоняться в худшую сторону. То одно будет плохо, то другое. Неудачи, невезение. Коварно предадут обманут. А затем и вовсе печальный конец. Вот что вас ждет, преступников. И разве бывает иначе? Где? Назови».

С того дня я стал наблюдать за всеми, кто, как и я, творил зло. Вспоминал жизненный путь знакомых уголовников. Следил за тем, как живут воры-налетчики.

Никогда не встречал уголовника, опьяненного радостью жизни. Никогда не слышал, чтобы какой-нибудь вор скончался в богатстве и славе, в роскоши и благоухании.

Зато я видел, как совсем еще молодые пропадали навсегда. Видел сорокалетних с пустыми карманами, нищих, одиноких. Видел стариков, живущих на подаяние. Все они были уголовниками. Многие из них, по заведенному правилу, делали вид, что не умеют расстраиваться, но их жесткие глаза рассказывали о том, что в действительности они совсем измучены.

Не сотворите зла. Высочайшая истина! Посеявшие зло добра не пожинают. Вся моя жизнь тому подтверждение. В преступном мире нет счастливых людей, есть только короткое веселье, а счастья нет, и мечты не сбываются.

Я ничего не добился. Все, о чем я мечтал, осталось несбыточным.

А что же мой приятель Тулик? Как я уже упоминал, он неожиданно пропал. Я не видел его два месяца. И вот он наконец появился.

Мы встретились на улице.

«А, ты! – закричал он и бросился ко мне. – Я тебя всюду ищу! Пойдем куда-нибудь. Есть серьезный разговор… Пойдем же, пойдем!»

У Тулика было странное лицо. Он выглядел плохо: состарился, почернел. И очень похудел. Он выглядел крайне изможденным, словно после тяжелой болезни.

Раньше это был спокойный, вальяжный человек а теперь измученный, нервно жестикулирующий.

Он вертелся, сплевывал и дергал шеей – очень странный тик, которого я прежде ни у кого не встречал. На шее у него была повязка.

Я, конечно, узнал своего приятеля, однако он невероятно переменился.

На его руках почти исчезли ногти. Куда они подевались – я не мог себе представить.

Когда я услышал его историю, я изумился. Всякое мне приходилось слышать, но этакое – впервые!.. Невероятный случай!

Оказалось что Тулик два месяца просидел на цепи, как собака. Его похитила увезли в неизвестном направлении и посадили на цепь во дворе.

Вот как это было.

В обыкновенный летний день Тулик отправился на рынок купить веников для бани. Он любил баню. Любил попариться в парильне, а потом выпить прохладного пива. И вот на рынке возле прилавка с вениками он наткнулся на двух незнакомых людей. Огромные, здоровенные жители деревни. Плечи – в полприлавка. А кулаки как горшки для каши. Но Тулик отродясь никого и ничего не боялся. И он, видя, что эти двое заслонили прилавок, сказал: «А ну, детишки, отскочите немного, а то мне товара не видно». Если бы он заранее знал, что это за люди!

У него при себе был нож, финка, которая как всегда лежала в правом кармане, но ему не пришлось ею воспользоваться. Все вышло очень неожиданно и развивалось стремительно.

Деревенские повернулись и стали разглядывать Тулика и улыбаться. «Гляди-ка, Тимоха, уголовник! – сказал один из них. – Татуированный. Да какой дерзкий! Уркаган, как они себя называют. И, наверное, с ножом… Эх, никогда не понимал государство и правительство. Неужто такие, как этот, нужны? Какая в них польза? Почему вот так спокойно ходят-бродят по улицам? Ведь не работают не жнут, не сеют. Даже не поют, не пляшут. Только тащат, грабят. Зачем они придуманы? Ведь все имеет смысл. Всякое дерево, всякое облако. Муха – и та нужна, потому что кормит рыб и птиц. А эти? Чего они хлеб даром едят? Кто позволил? Чего их не утопят, как котят? Кто мне это объяснит?»

Эту речь Тулик впоследствии выучил наизусть потому что в течение двух месяцев ему приходилось слышать ее очень часто.

Антоха, брат Тимохи, любил поговорить на эту тему.

Но это было после. А тогда Тулик успел только оскорбиться и нахмуриться, а потом… оказался на плече Антохи. Его схватили и забросили на плечо, как бревно. А перед этим ударили по лбу – да так сильно, что из глаз посыпались искры.

Тулика унесли с рынка, бросили в багажник машины и повезли. Куда – неизвестно. Ехали долго, не меньше четырех часов. А когда приехали, вынули из багажника и швырнули на землю, как мешок. Он очутился на незнакомом дворе, обнесенном высоким забором из бревен. Силы в нем было достаточно, поэтому он выхватил нож и бросился на одного из обидчиков, а когда, получив сильный удар в лицо, пришел в себя, увидел, что на шее у него железный ошейник, и что он привязан цепью к чугунному кольцу, намертво приделанному к длинному куску железнодорожной рельсы.

Цепь была короткая, поэтому подняться на ноги и выпрямиться в полный рост Тулик не мог. У него получалось лишь стоять на коленях, опираясь на руки. Словно собака.

Он ругался, изрыгая проклятия и угрожая убийством всем, кого видит. Но Антоха и Тимоха лишь улыбались, глядя на это.

Наконец, когда Тулик замолчал, чтобы отдышаться, Антоха произнес страшную речь.

«Теперь послушай, что скажу я, – сказал он. – Вот что я решил: будешь сидеть здесь, на цепи, пока не сдохнешь, или пока не объяснишь мне, зачем вы, уголовники, нужны. Какая в вас польза? Я этого не понимаю. Какой смысл в таких, как ты? Объяснишь – отпущу. А не сможешь – здесь твоя жизнь глупая и пройдет. Вот здесь, на дворе. Есть будешь то, что от нашего стола останется. А если не захочешь брать еду – помрешь. Когда луна взойдет, можешь выть, как собака. Мы тебе это разрешаем. На днях построим тебе будку. А пока спи на земле. Мы не государство, не правительство, у нас по-другому… Нам во всем подавай смысл, уж такие мы родились. Всему должно быть объяснение, и ты нам его предъявишь верно? Заодно поглядим, умный ты или дурак. Первую еду получишь завтра. А пока отдыхай – мечтай, пой песни или всем сердцем люби природу…»

Тулик отказывался от еды пять дней. Кричал, угрожал убийством, клялся учинить самую жестокую расправу. Потом он ослабел и понял, что выбраться со двора двух братьев он может, лишь отправившись в могилу, на кладбище. Потому что братья тверды и жестоки. В отношении к уголовникам их сердца отлиты из чугуна. К тому же они невероятно сильны – руками гнут ломы, сплющивают алюминиевые кастрюли, цинковые ведра. И вдобавок бесстрашны – ничего не боятся, даже смерти.

«Я их найду и убью! – кричал Тулик. – Обоих. А дом сожгу! Я их на дерево вздерну! Нет, я их пилой распилю!»

Он просидел на цепи два месяца, потому что не смог объяснить свое назначение в жизни.

Я спросил Тулика, как ему удалось выбраться.

Оказалось что братья сами его отпустили – после того, как им велела их мать. Она приехала к сыновьям погостить. Увидела человека на цепи и всплеснула руками: «Нехорошо! Плохо! Разве человеку место на цепи? Грех это. Срам и беззаконие».

Рассказывая об этом, Тулик дрожал от злости. Рассказал, как братья кривлялись: «Где человек на цепи? Неужели? Кто позволил? Ах, это… Это не человек, мамочка, это уголовник. Разве уголовники – люди? Отбросы».

Пожилая женщина велела сыновьям немедленно отпустить их пленника. И они послушались. Швырнули Тулика в багажник, отвезли подальше и выбросили, как ненужную вещь.

«Ты мой лучший кореш, поэтому помоги мне! – сказал Тулик. – Во-первых, никому не слова. Сам понимаешь… Во-вторых, нужно найти два хороших ствола и патроны… Мы устроим страшную месть, верно? Жуткую. Я начну усиленно питаться, наберусь сил, и мы возьмемся за поиски. Найдем этих братьев и казним их. Да! Обоим – высшую меру!»

Ничего этого не случилось.

На следующий день Тулик, чтобы успокоиться и укрепить нервы, принялся пить спиртное. Опьянев, решил ехать за город, к какому-то охотнику, за ружьем. Без спросу взял ключи от машины у своего знакомого. Попросту украл их. Что им управляло в тот момент? Безрассудство?

Мчась по шоссе, он врезался в грузовик и угодил в больницу. Остался без ноги, без руки и без глаза. Вышел из больницы инвалидом. Спустя полгода умер от тоски и от водки.

Судьбу моего приятеля удачной не назовешь.

Но разве этого мы себе желали? Разве мы не мечтали о том, чтобы жить красиво, в богатстве?

Мы хотели не просто быть сытыми, а брать самое лучшее.

А что мы получили?

В сорок лет отроду я завел тетрадь, куда стал вписывать всех знакомых уголовников. Я хотел знать, кто из преступников живет лучше меня.

Мои записи показали, что у сотворивших зло судьба безрадостная, а конец печальный.

Все преступники, которых я знал, прожили несчастливую жизнь. Такую же горькую, как у меня. Наши судьбы были так трудны, так тяжелы, что нельзя не удивиться: зачем же мы встали на этот путь?

Желая себе счастья, мы выбрали обратное.

…Вспоминаю тех двоих молодых уголовников, которые однажды появились в моем дворе. Они разыскивали водителя самосвала, и я им помог. Глядя именно на них, я принял решение стать преступником. О, как я ошибся!

Как сложилась их судьба? Мне это известно. Один из них в возрасте двадцати восьми лет заживо сгорел в деревенской бане. Другой прозябает в нищете, в грязном углу, больной и никому не нужный. У него тяжелые формы радикулита и астмы, и ежедневные приступы отчаянья и злобы.

Не сотворите зла, это не принесет вам счастья. Вы станете неудачником.

Не ошибитесь выбирая жизненный путь».

Конец

Название книги

Чужие ошибки или рассказы неудачников

Шелков Герман

Содержание