Человек, фамилия которого была Ду-с, не любил думать на неприятные темы. Он был романтик. Ему нравилось мечтать, фантазировать, воображать себе всяческие чудеса.

Когда у него родился сын, он сначала обрадовался, а потом огорчился. Он огорчился переменам в своей жизни, которых совсем не желал.

А не желал он таких перемен, которые мешали ему фантазировать, рисовать в своем воображении удивительные сцены и пейзажи. Он привык свободно распоряжаться своим временем, улыбаться, радоваться жизни, ходить по улицам, помахивая портфелем, неслышно напевать мелодии.

О таких людях говорят, что они вечно молодые. И Ду-су нравилось слышать это о себе.

Он имел красивое телосложение и приятные черты лица.

Женщины находили, что он весьма интересный мужчина. В одной парикмахерской, например, его приветствовали, как знаменитость. И он ходил туда стричься как можно чаще. Вообще он был из тех людей, которым не безразлична их наружность.

Ему нравилось гулять по улицам.

Целью этих прогулок было обратить на себя внимание. Ду-су нравилось, когда на него смотрят. Все знают, что это безобидная человеческая слабость, как обожание соленых орешков. Или как мечтание. А Ду-с как раз любил проводить время еще и в грезах. Он, бывало, придет на бульвар, сядет на лавку и погрузится мечты.

Однако он при этом не переставал замечать, что него смотрят прохожие, особенно женщины.

И ему нравилось думать вот о чем: «Что же из этого выйдет? Может быть, выйдет что-то замечательное? Например, мне встретится хорошенькая женщина. Потом мы станем супругами. Потом у нас будет все удивительно хорошо…»

Следует напомнить, что, мечтая о хорошенькой женщине, Ду-с был женатым молодым отцом.

Но ему не нравилось его положение. Его расстраивало то обстоятельство, что все уже определилось, что у него уже есть семья.

Он все чаще думал об этом, как о недоразумении.

Ему хотелось взять и выбросить из головы людей, которые являются основными фигурами этого недоразумения. Но сначала он желал удалить их от себя.

И вот однажды Ду-с на это решился, развелся с женой, бросил сына и переехал в другой район города.

Там он почувствовал себя очень хорошо.

Последнее время у него часто портилось настроение, потому что некоторые люди вмешивались в его жизнь, а теперь ему все время весело. Он с восторгом гуляет по улицам. Заходит в кафе. Заказывает кофе, пирожное. Он любит сладкое.

И хотя Ду-с понимал, что у человека нет возможности знать свое будущее, он все-таки думал, что ему кое-что известно.

Недавно он встретил хорошенькую женщину, служащую банка, и понравился ей. Она даже сразу приняла его ухаживания.

Поэтому Ду-с вообразил, что ему известно его будущее. Во-первых, он знает, что у него будет красивая жена, и они станут жить в просторной квартире, поскольку у нее именно такая квартира. Ее папа был генерал и любил, чтобы вокруг было много пространства.

Во-вторых, Ду-с чувствует, что ему будет хорошо. Его избранница легкая по характеру, любит смеяться. Предыдущая жена тоже была легкая по характеру, но у этой женщины все сошлось именно так, как и нравится Ду-су.

Но Ду-с, конечно, ошибался: он не знал своей судьбы. Все, что он воображал себе, было иллюзиями.

Он понятия не имел о том, что рядом с ним не ангелы, а бесы, которые не помогают человеку, а вредят ему.

Встав на темную сторону, он оказался во власти дьявола. Его судьбой распоряжался теперь дьявол.

Как всегда бывает, дьявол решил сыграть злую шутку. Он показал Ду-су, какое его ждет будущее. Но Ду-с, конечно, ничего не понял, и поэтому не сделал никаких выводов.

Дьявол показал ему, какой он глупый человек, хотя Ду-с считал себя умнее прочих. Например, даже очень сложный кроссворд поддавался ему всего за полчаса. Но это Ду-су все равно не помогло.

Как-то раз он очутился на конюшне. Случайно пришел со своим знакомым, на десять минут. Стал смотреть на лошадей, читать их имена на специальных дощечках. Вдруг к нему подошел конюх и говорит: «Имена вам ничего не скажут. Давайте я вам расскажу, кто тут у нас и что».

И он принялся Дус-у рассказывать:

«Это только кажется, что все кобылицы похожи. Но это не так. Они все разные. Вот эта, например, слишком любвиобильная. Вон та – недотрога. А вот очень славная дамочка. Знаете, почему? Она улучшает породу. Даже от плохих жеребцов у нее рождаются прекрасные жеребята. А вот противоположный случай: эта кобылица породу ухудшает. Даже от хороших жеребцов у нее рождается скверное потомство. Одно мучение…»

Ду-с не знал, зачем он очутился на конюшне, и даже не думал об этом.

Он представлял это себе лишь как случайность.

А это была его судьба.

…Новая жена родила ему двух дочек. Обе они так нравились Ду-су, что он даже сочинил по этому поводу оду, которая начиналась так: «У меня появились дочурки, крошечные фигурки. Миниатюрные снегурочки, мои дочурочки…» Он красиво переписал эту оду на тонком картоне, нарисовал изящную виньетку и повесил на стену.

Он очень гордился.

Ему было совершенно неизвестно, что его дочки пришли в этот мир вовсе не для того, чтобы радоваться. А наоборот, страдать.

Его жена оказалась из тех женщин, которые, ничего о себе не зная, производят физически неудовлетворительное потомство. Как сказали бы конюхи – «ухудшают породу».

Ду-с, гордившийся своей привлекательной наружностью и здоровьем, получил от своей жены двух дочек, не похожих ни на него, ни на их мать.

Они родились с недостатками: сколиозом, плохим зрением и нарушением обмена веществ.

Сколиоз – это искривление позвоночника. А нарушение обмена веществ выразилось в склонности к полноте.

Когда дочки стали подрастать и достигли возраста пяти лет, Ду-с впервые растерялся, когда не нашел у них приятных черт лица. Он ждал, что эти черты вот-вот появятся, а они не появились.

Он стал утешать себя тем, что нужно подождать еще немного.

Ведь если у него приятная наружность и такая же у его жены, то дети обязательно должны ее унаследовать.

Но этого почему-то не было.

Дочки Ду-са не росли подвижными детьми, им мешали сколиоз и очки с толстыми линзами. И еще они были полненькими девочками. Когда все дети играли во дворе, они играли дома, на ковре.

Они были очень привязаны к матери. Ходили за ней по всей квартире.

Когда девочки пошли в школу, Ду-с не знал, что думать. Он видел, что к ним никто не торопится подойти, чтобы подружиться. Никто не приглашает их в игру и даже просто в разговор. Им задают только короткие вопросы. Поговорить с ними стремится только учительница, но они отвечают ей неохотно, негромко и стесненно.

Дочки Ду-са не завели ни подруг, ни друзей и после школы поскорее шли домой.

Там они продолжали играть на ковре или ходили за матерью.

Им нравилось быть рядом с ней, когда она занималась домашними делами. Но помогать они не могли: от какого-либо труда, особенно мытья полов и стояния у плиты, у них начинала сильно болеть спина.

Вдруг Ду-с стал замечать, что его жена стесняется своих дочерей.

Она не звала их с собой, когда отправлялась в магазин за покупками. На улице не разговаривала с ними и всегда шагала чуть впереди. Не обнимала их и не целовала.

Однажды, когда девочки уже спали, она показала Ду-су их домашние тапочки и сказала: «Видишь, как расплющились. Это потому, что у твоих дочерей толстые, тяжелые ноги».

Ду-су это не понравилось: «Почему ты называешь дочерей моими? Они и твои тоже. А ты их стесняешься!»

Вдруг жена Ду-са произнесла: «Мне надоело, что я постоянно готовлю, стираю, делаю другую домашнюю работу. Наши дочери мне не помогают, у них сколиоз. Я еще молода. Я хочу бывать в театрах, в кино, в ресторанах. Хочу, чтобы на меня смотрели. А еще мне иногда кажется, что это не мои дочери. Будто их подсунули вместо моих».

Ду-с был поражен. Он обнаружил, что его жена не только стесняется своих детей, но и не любит их.

А девочки продолжали играть на ковре. Даже когда им исполнилось по тринадцать лет, они играли в своей комнате, как маленькие.

К этому времени Ду-с находился в продолжительной ссоре со своей женой.

Она не желала его слушать и поступать, как ему хотелось. Она курила, долго разговаривала по телефону, неохотно занималась домашними делами и часто задерживалась у подруг до глубокого вечера.

А в один зимний вечер она сбежала.

Дочкам Ду-са было уже по шестнадцать лет. Это были полные, сутулые, близорукие девушки, привязанные к своему дому. Кроме школы они никуда не ходили. Даже в районную библиотеку. Они все время находились дома. Читали, играли в карточные игры, смотрели телевизор.

Ду-с понял, что его жена сбежала, когда нашел записку: «Дальше справляйся сам. И почаще читай свою оду».

Однако поверить в это ему было нелегко. Он пошел искать жену, расспросил знакомых, а те охотно рассказали, что она уехала в южный город с каким-то кавалером.

Тут Ду-с очень огорчился. Он пришел домой, трясясь от обиды. Выпил валерьянки. Почему случилось такое предательство?

Больше всего его расстроило то обстоятельство, что его жена прервала их совместную жизнь по своему усмотрению. Ни с кем не посоветовалась. Просто взяла и удалилась. Как говорится, разрубила узел. Даже не попрощалась.

А Ду-с разрубить узел не мог. поскольку ему некуда было идти. И он обижался и злился.

«Мама вас бросила! – сказал Ду-с дочерям. – Видите, какая она оказалась нехорошая женщина. Сбежала!»

Ду-с поразился и изумился, когда дочери ничего ему не ответили. Они только почесали шеи и пошли пить чай.

Он тоже пошел в свою комнату и долго ходил из угла в угол. Что ему теперь делать? Как они будут жить без хозяйки?

Квартира у него большая, просторная. Но в ней неуютно. Пыльно. Дочери не могут заниматься приборкой, потому что у них появляются боли в спине. Готовить они не умеют. Только читают и играют в карточные игры. Когда их отец чихает от пыли, они почему-то смеются. А когда он по этому поводу злится, уходят к себе и запираются.

Ду-с объявил день генеральной приборки. Распахнул окна, поставил стулья на столы, отнес ковры на улицу и хорошенько их выбил. Потом избавился от пыли и вымыл полы.

Он работал весь день, а его дочери только занимались карточными играми и пили чай. Обед они ему не приготовили. В магазин не сходили. Даже не спросили, устал ли он.

После приборки Ду-с занялся стиркой и совсем выбился из сил.

Когда он почувствовал, что от усталости и нервного напряжения у него дергаются веки, дочери пришли к нему узнать, когда им подадут ужинать.

Ду-с приготовил еду. Сходил в магазин за едой назавтра.

Когда он вернулся с покупками, дочери уже поужинали и стали смотреть телевизор. Грязную посуду они положили в раковину. Заглянув в кастрюлю и в сковороду, Ду-с увидел, что ему ничего не оставили.

Дочери не подумали об отце и все съели.

Ни Ду-с, ни его жена не имели такого аппетита. Дочери могли есть целый час, непрерывно жуя. Уничтожали все, что было на столе и в тарелках. Потом уходили в свою комнату и пили чай с печеньем.

К восемнадцати годам они выглядели в два раза шире своего отца. У них стали портиться зубы. Появилась неряшливость. Однажды Ду-с почувствовал запах табачного дыма, заглянул к дочерям и увидел, что они курят.

«Что это такое? – спросил он. – Почему вы курите?»

«Сейчас многие женщины курят, – сказали дочери. – Посмотри сам по телевизору».

Ду-с понял, что его дочери видят жизнь не на улицах, а в квартире, на экране телевизора. Они почти никуда не выходят.

Окончив школу, они не стали учиться дальше. И не проявили интереса к какому-либо полезному занятию.

Ду-с ни разу не слышал, чтобы они рассуждали о заработке. Когда он спросил дочерей, почему они бездельничают, обе сейчас же ответили, что из-за сколиоза и толстых линз их возможности очень ограничены. С такими недостатками будто бы никуда не возьмут. Ни о какой службе или работе не может быть и речи.

Ду-с злился, но ничего не мог сделать.

Дочери каждый день портили ему настроение.

Они не мыли посуду. Не стирали. Выпивали за день по десять чашек чаю и съедали килограмм печенья. На полу валялись их зубочистки, обертки от конфет и даже окурки. Стены в квартире пропитались табачным дымом.

Всюду, где появлялись дочери, Ду-с находил мусор.

Он перестал заходить в их комнату. Ему было скучно, но разговаривать с дочерьми ему не хотелось. Они некрасиво смеялись, чесали шеи, подмышки, зевали, жевали, курили и громко плевали на пальцы, когда перелистывали страницы или играли в карты.

Ду-с чувствовал себя усталым и расстроенным от постоянных переживаний.

Он давно разлюбил своих дочерей и теперь мучился от того, что жил рядом с ними. Если бы он мог сбежать, как его жена, то сбежал бы!

То есть он тоже поехал бы на юг, к морю. Там ему было бы хорошо. Он пил бы кофе, сваренный по-турецки, белое легкое вино, ел бы фрукты, виноград, каждый день занимался бы физкультурой, плавал, бегал на различные дистанции.

Он еще не старый человек, и некоторые незнакомые женщины по-прежнему поглядывают на него на улице.

Ду-с стал фантазировать. Он сделает вот что: разменяет большую генеральскую квартиру на две маленьких. В одной поселятся дочери, а в другой у него начнется новая жизнь. Он очень устал, ему нужен покой и душевный отдых, и все это даст ему приятное одиночество.

Приятное одиночество – это такое состояние, когда находишься один, но постоянно устраиваешь новые знакомства.

В отместку своей жене и для собственного душевного равновесия Ду-су хотелось знакомиться с хорошенькими женщинами и приглашать их в театры, музеи, на прогулки по набережным.

Однако быстро выяснилось, что без согласия жены он не может затеять размен квартиры.

Расстроившись, Ду-с написал ей письмо, передал через знакомых, но ответ не получил. Оказалось, его жене безразлично, что с ним происходит.

Тогда Ду-с разозлился и решил, что настало время действовать, и отправился в юридическую консультацию.

Но там ему объяснили, что в случае развода при дележе имущества будут учитываться интересы всех сторон. Говоря простым языком, генеральскую квартиру придется делить на четверых и каждому достанется лишь по одной комнате.

Ду-с не хотел быть владельцем комнаты в чужой квартире. Он посчитал, что это невыгодно.

Он думал, что гораздо выгоднее быть владельцем комнаты в своей квартире.

Ду-с стал отделяться от дочерей. Избегал разговоров с ними. Делать им замечания оказалось бессмысленным занятием. Оно не приносило ровно никаких результатов. Дочери его как будто не слышали, а на его просьбы почти ничего не отвечали, только чесали шеи или подмышки.

Ду-с купил холодильник и маленькую электрическую плиту и стал готовить себе отдельно, в своей комнате.

Дочери тоже стали варить себе какую-то еду, в самой большой кастрюле.

Они жили на средства своего отца, потому что не зарабатывали сами, и Ду-са это раздражало, а когда дочерям исполнилось по двадцать лет, стало раздражать еще больше.

Однажды ему сделалось совсем нехорошо, и он сказал дочерям: «Больше я вас содержать не буду. Живите на свои средства. Даже с вашим сколиозом вы вполне можете работать курьерами, почтальоншами или продавщицами лотерейных билетов».

Тут же он испугался, потому что дочери разозлились. Таких сердитых и недовольных гримас он у них еще не видел.

Они затопали ногами, замахали руками.

Они стали сопеть, фыркать и называть отца «гадина».

Этого Ду-с совершенно не мог предвидеть. Собственные дети назвали его гадиной!

После этого случая жизнь Ду-са совершенно испортилась.

Он неохотно возвращался домой. Направляясь в свою комнату, он словно пробирался по вражеской территории. Дочери будто воевали с ним – нарочно громко разговаривали, шумели, дымили сигаретами, пускали дым в его сторону или в щель под его дверь.

Ду-с не мог забыть случай, когда они разбросали у его двери раскисшее мыло, и он поскользнулся, упал и больно ударился плечом.

Он был не просто раздосадован этим происшествием, а ошеломлен.

Как можно устраивать такие ужасные козни собственному отцу?

Он приходил на работу и только за своим рабочим столом избавлялся от напряжения. Им было даже замечено, что на работе ему лучше мечтается. Дома из-за громких голосов дочерей, табачного дыма и общей унылой атмосферы к нему приходят необычно тусклые идеи.

Однажды в отдел, где работал Ду-с, явился директор и сказал, что и отдел, и вообще учреждение закрываются. Статистика теперь государству обходится слишком дорого. Статистические учреждения нужны, но в гораздо меньших количествах. Все сотрудники могут прямо сейчас отправляться домой.

Вернувшись к себе, Ду-с стал пить валерьянку. Он хотел даже напиться вина. Ему было очень страшно за свое будущее. Он не молод и ему нужны средства. А где их искать? Он никогда не думал об этом так, как сейчас. Может быть, только в молодости, но тогда он был уверен в своей личности. Он тогда нравился людям. и это было большое преимущество.

Его дочери нанялись курьерами. Он не расспрашивал их об этом, не выяснял подробности. Но теперь у него появилась такая потребность – ему хотелось спросить у них совета.

Он готов был тоже наняться на курьерскую службу, это дело показалось ему подходящим, поскольку ему нравилось ходить по улицам.

И все-таки он не решился пойти к дочерям, потому что видел, какие они чужие. Родные доченьки!

В самом деле, какой-нибудь незнающий человек сказал бы, что у этих молодых женщин другой отец, а не Ду-с. Они на него не похожи – крупные, с толстыми, тяжелыми ногами, сутулые, в больших некрасивых очках. А Ду-с подтянутый, стройный, спину держит всегда прямо.

Ду-с устроился курьером без помощи своих дочерей, стал много ходить пешком и ездить в общественном транспорте.

Но эта работа оказалась скучной и однообразной, и не такой уж легкой. Ду-с сильно уставал. От усталости он тихо ругался и становился раздраженным.

Он совсем перестал улыбаться из-за усталости. Ежедневные радости – где они теперь?

Ду-с радовался теперь все реже и реже.

Это постепенно убеждало его в том, что светлая сторона его жизни куда-то исчезла. Больше нет удовольствий. И развлечений никаких нет. Одни только однообразие и одиночество.

А вскоре пришла другая беда: Ду-с обнаружил, что постарел. Лицо его изменилось, лицо, которым он гордился, перестало сиять.

Как же это могло случиться?

По его собственным расчетам, стариком он должен был стать только в преклонном возрасте, в девяносто лет. Потому что такие, как он не стареют. У таких, как он всегда сияющее лицо и молодые глаза…

Ду-с вертелся перед зеркалом, как женщина. На его лице появились некрасивые морщины, неровности и пятна. Какое коварство судьбы!

Он был подавлен.

Он не знал, что предпринять. Позади были годы привлекательной наружности, безмятежное время, а что впереди? Неужели плохое настроение и головные боли?

Ду-с этого очень боялся. Из всех бед, свалившихся на него, нынешняя, связанная с лицом, показалось ему особенно чудовищной.

Он пошел в магазин, принес оттуда бутылку вина и до вечера разговаривал сам с собой, жаловался и задавал вопросы.

Он уже не был уверен в своей способности понравиться хорошенькой женщине. Теперь он был уверен даже в обратном. Жизнь, богатая приятными событиями, сложилась у кого-то другого, а не у него. Было время, когда он выслушивал множество похвал, но на этом все и закончилось.

«Неужели это все?» – думал Ду-с.

Вино разжигало в нем нехорошие предчувствия.

Он выпил все вино и вдруг рассердился и забегал по комнате, забыв о том, что прежде он всегда умел владеть собой.

Всю жизнь он старался мыслить предельно ясно, избегая туманностей, а сейчас он думал, что ясность – это очень плохо. Она его пугала. Ему хотелось скрыться в каких-нибудь странных, запутанных рассуждениях и обещаниях.

Но что он мог себе пообещать?

Ду-с услышал за дверью возню дочерей и разозлился еще сильнее. И даже запылал от ненависти.

Схватив ботинок, он выскочил за дверь и закричал: «А! Вот вы где, подлые! Ну, я вас проучу!»

Молодые женщины, однако, ничуть не испугались.

«А! Бей этого гадину!» – закричали они.

Ду-с набросился на дочерей с ботинком, а они били его руками. Ладони их были широкие и тяжелые, как разделочные доски. Ему досталось больше, чем им.

Он кричал, что они ему ненавистны, и уже давно, и, может быть, поэтому дочери подбили ему глаз, повредили губу и исцарапали лицо.

Укрывшись в своей комнате, Ду-с поглядел на себя в зеркало и не смог удержать слез. Его побили родные дочери!

Он еще не знал, что его жизнь теперь станет вовсе невыносимой. Что, живя в одной квартире с дочерьми, он узнает ад.

Выйдя следующим утром из своей комнаты, он прочитал на стене корявую надпись: «Будь ты проклят, гадина!»

Так дочери выразили свою неприязнь и ненависть. Но это было еще не все.

Они внезапно выскочили в коридор и вылили на голову Ду-са прокисший вермишелевый суп, прямо из кастрюли. И тут же снова укрылись за своей дверью.

Их гадкий, противный смех до конца уничтожил в сердце Ду-са слово «дочери». Он поклялся, смывая в ванной жирную, дурно пахнущую слизь, что больше никогда не произнесет этого слова даже всуе. Даже про себя. И даже во сне. Вот как!

С этого дня у него нет дочерей!

Ах, если бы он знал, что вечером на него выльют кастрюлю жидких помоев!

Когда это случилось, он выскочил из дома и в страхе не решался вернуться.

Он бродил во дворе и сидел на лавках, дрожал, качал головой, бормотал и нервно жестикулировал. Ему было невыносимо тоскливо и гадко.

До вчерашнего дня Ду-с ни с кем не дрался. Ни разу в жизни не принимал участия ни в одной стычке, потому что с юных лет насилие было ему противно.

Он не имел никакого понятия об этом. Как можно бить человека, причинять ему боль и унижение?

Вот как он рассуждал всю жизнь.

А теперь он избитый и униженный. И кем!

Оду, посвященную дочерям, он уничтожит, разорвет в клочья. Так он ответит на то, что с ним случилось, хотя, конечно, это его мало утешит. Он хотел бы наказать своих обидчиц страданиями.

«Вот было бы хорошо, если бы их посадили в тюрьму! – подумал Ду-с. – Да, да, чтобы их арестовали и увезли».

От этих мыслей ему делалось легче.

Он дождался, когда в комнате его дочерей погаснет свет, и только тогда вернулся к себе.

Теперь он бросался к двери и прислушивался к шорохам.

Страх перед новым унижением сделал его очень подозрительным. Это было чрезвычайно неудобно, мешало сосредоточиться даже на самых простых, обычных делах.

С юности он стремился к различным удобствам, а теперь лишился даже привычного комфорта.

Впервые побрившись не в ванной, а у себя в комнате, Ду-с выругался: «Это черт знает что такое! Это глупость!»

За дверью было тихо. Дочери ушли на службу.

Ду-с выгладил и надел рубашку. Повязал галстук. Надел пиджак. Сунул ноги в начищенные ботинки.

Он гордился тем, что из прочих курьеров выделяется не только осанкой, но и внешним видом. Всегда аккуратно одетый, выбритый и причесанный. В кармане пиджака – свежий платок и расческа, в другом кармане – маленькая записная книжечка и сувенирный карандаш, чтобы записывать мысли и впечатления.

Вдобавок у него красивый кожаный портфель.

Ду-с несколько раз повернулся перед зеркалом, вышел из комнаты и не успел сделать и двух шагов в коридоре, как из кухни выбежали дочери и плеснули ему в лицо жидкими помоями.

Злые, коварные, жестокие, они снова затаились и ждали, чтобы совершить эту подлость!

Ду-с не пошел на службу. Его трясло. Он дрожал от страха. Плакал от обиды. Еще никто не унижал его так беспощадно, изощренно и отвратительно. Плеснули в лицо жирными, мерзко пахнущими помоями с рыбьей требухой!

Его тошнило. Он распахнул окно и стал вдыхать свежий воздух, а в голове у него разразилась настоящая гроза. Он хрустел зубами – так ненавистны были ему две эти полные, сутулые особы в одинаковых мужских очках, которые живут с ним в одной квартире. Ах, если бы они сейчас умерли! Отравились бы, задохнулись или утонули!

Да, он желает им смерти и ничуть не смущается этого!

Они, конечно, не умрут. Но он не опустит руки, а отправится с заявлением в милицию. Засудит двух подлых негодяек!

Ду-с, впрочем, не знал, как ему выйти на улицу. Ведь он боялся даже высовываться в коридор.

Он стал глядеть на дерево за окном и подумал: «Вот где спасение!» В детстве он никогда не разделял таких развлечений своих сверстников, как беганье по крышам или лазанье по деревьям, а сейчас ему очень хотелось очутиться на дереве и воспользоваться им как лестницей.

Ду-с взобрался на подоконник, рассчитал, как нужно прыгнуть, чтобы оказаться на дереве, и прыгнул.

Ему было страшно, но он все-таки прыгнул.

На его крики и стоны прибежали люди, и один из них повез Ду-са на своей машине в больницу.

Упав с высоты третьего этажа, Ду-с сломал обе ноги и руку.

В больнице его поместили в шестиместную палату, принесли на обед суп, кашу и кисель, но от тоски он не мог есть. Его охватило уныние. Ему хотелось зарыдать, и он зарыдал бы, если бы не стеснялся.

Как бы ему хотелось уснуть и проснуться уже здоровым!

Он не спал всю ночь, неслышно бормотал и всхлипывал. Почему с ним приключилась этакое несчастье? Откуда оно взялось, такое огромное?

Он не пьяница, не сквернослов, не лентяй, не невежда. Каждый день, обращаясь с людьми, он проявляет столько любезности, что некоторые хвалят его тут же, не сходя с места.

А внешняя привлекательность – разве последнее дело?

Каждую ночь Ду-с рассматривал свою жизнь, как картину. Некоторые фрагменты разглядывал особенно пристально, те, что были наиболее приятны.

Как много дел в его жизни заканчивались благополучно! Когда же все изменилось? Вероятно, в тот день, когда обнаружилось, что его дочери непривлекательны, ленивы и неряшливы. Пожалуй, они были еще детьми.

Ду-с стал винить жену и дочерей – только они, и никто другой, виноваты в его гибели. Ведь он был счастливым человеком, наслаждавшимся жизнью, а теперь сражен ударом судьбы.

Ду-с отдыхал днем, а ночь отводил для размышлений. Ему было очень одиноко. Никто его не навещал, не приносил домашней еды, книг и газет.

Но однажды в полдень в палату пришла какая-то дама, присела на стул возле молчаливого старичка со сломанным бедром, почитала ему вслух статью из газеты, очистила яблоко, поправила одеяло, а потом стала смотреть по сторонам и остановила взгляд на Ду-се.

Она глядела на него, как на интересную вещь.

Ду-с лежал с открытыми глазами – ему не спалось. И он, конечно, не мог не заметить такое любопытство в свою сторону.

«Ах, какой мужчина!» – прошептала дама.

Она была немногим моложе Ду-са, с простыми лицом и волосами, но симпатичной вежливостью и открытостью.

Ду-с подумал: «Кто эта дамочка?» А она взяла и присела на стул рядом с ним.

«Вы удивительный человек, – сказала она вдруг. – И не спорьте. Вам нельзя спорить. Давайте поговорим о чем-нибудь отвлеченном. Вам нравится осень?»

Они поговорили об осени, литературе, чаепитии на веранде, варенье.

Дама пришла и на следующий день, но уже не к старичку, а к Ду-су. Принесла ему ряженку и свежие булки.

Ду-с принял их с благодарностью, а когда дама назвала свое имя – Полина Ромашкова, с восторгом воскликнул: «Как чудесно! Как красиво!»

Ему хотелось еще больше понравиться своей новой знакомой.

И хотя она не была хорошенькой женщиной, Ду-с радовался удаче. Он уже давно страдал от того, что им никто не интересуется.

Он осыпал Полину Ромашкову комплиментами. И она всегда возвращалась.

Ежедневно Ду-с пил ряженку и ел свежие булки, потому что ничего другого его новая знакомая не приносила.

Старичка выписали, и Ду-с пожалел, что не расспросил его о Полине Ромашковой. Он только догадался, что она ему дальняя родственница.

А ему хотелось знать, есть ли у нее дом или квартира, какое у нее образование, куда она ходит на службу. Обо всем этом он еще не решался расспросить ее лично.

Разговаривая, они постепенно приходили к согласию. И день за днем Ду-с твердил себе, что с ним случилось нечто необыкновенное. Им серьезно заинтересовалась дама! Все не так уж плохо!

Ночи, например, у него теперь только для сна, как раньше.

Он перестал хмуриться и бормотать. Он теперь все чаще улыбается. А те толстые особы в некрасивых очках, которые ему так ненавистны, вспоминаются уже не чаще трех раз в неделю.

Откуда проистекают его душевный подъем и прежняя уверенность? Из слов одной замечательной дамочки, Полины Ромашковой, сказавшей однажды удивительные слова: «Ну, теперь я вас не отпущу!

Слышите? Как только вы поправитесь, заберу вас к себе!»

Это очень понравилось Ду-су. Сердце его запело.

О, как умеют некоторые женщины замечательно обращаться с мужчинами! Это. несомненно, умные и опытные особы. Спасительницы. Хвала им!

Ду-с с удовольствием повторял эти слова утром и перед сном.

У Полины Ромашковой он начнет жить так, как мечтал все последние годы. По утрам, за чашкой кофе, они будут обсуждать прочитанные книги. Заведут привычку ежедневно гулять по городу, кормить белок в парке. Летом поедут к морю.

Ду-су не терпелось выписаться из больницы.

Он уже ходил с помощью костылей. Врач говорил ему: «Задержитесь еще на неделю или на две», но только потому, что ничего не знал о его жизни.

Ах, если бы доктор знал, как хочется Ду-су уюта и покоя! Тогда бы, наверное, он сам отвез его к Полине Ромашковой.

И вот, наконец, Ду-с покинул больницу. Со своей новой знакомой поехал на такси к ней домой. Она его бережно поддерживала. Подавала ему костыли.

Они поднялись на четвертый этаж пятиэтажного дома. Тут, на площадке, Ду-с почувствовал неприятный запах и подумал, что соседи из квартиры напротив, вероятно, неряшливые люди.

И вошел в жилище Полины Ромашковой…

Ужас парализовал его. В висках застучала кровь. В ушах раздались щелчки.

В невероятно грязной, заваленной мусором квартире царил смрад. Везде на полу вдоль стен лежали и стояли старые, замызганные, изношенные вещи: стулья, кресла, кастрюли, детские коляски, зеркала, цветочные горшки, мягкие игрушки, абажуры, дамские туфли, сапоги и шляпы.

Ду-с догадался, что этот хлам, эту дрянь принесли с улицы, и от страха и отвращения не мог пошевелиться.

Он никогда не видел так много тараканов.

Ему хотелось закричать, завопить как можно громче и ударить Полину Ромашкову костылем. Как он мог угодить в эту навозную яму?

Полина Ромашкова улыбалась. Ей-то, наоборот, было очень хорошо.

Она вытащила из кучи хлама дамскую шляпу, надела ее и повернулась перед зеркалом.

«Тебе нравится, мой дорогой майский жук? Я буду называть тебя майским жуком. Ты не против? Почему ты молчишь? Все эти забавные вещи и твои тоже – бери, что хочешь. Погляди, сколько кукол. Они такие смешные! А вон там – музыкальные пластинки. А там – посуда. Обними же меня! Ну!»

Ду-с был поражен, как никогда прежде.

«Вы – сумасшедшая! – истерично произнес он. – Умалишенная! Оставьте меня в покое навсегда!»

Полина Ромашкова удивилась. А потом громко захихикала.

И пожала плечами.

«Ну и иди себе откуда пришел, – сказала она спокойно. – И не такой уж ты замечательный. И вовсе не майский жук, а дурак».

Ду-с нервно засуетился и, перебирая костылями, отправился на улицу.

Там он кинулся на дорогу. Он хотел вернуться в больницу, к доброму доктору.

Какой-то сострадательный незнакомец на личном автомобиле отвез несчастного, но на лечение Ду-са не приняли – сказали, что раз уж он выписался, то ничего изменить нельзя.

Ошеломленный таким поворотом судьбы, Ду-с стоял на тротуаре, открыв рот.

Он был еще слаб и не мог передвигаться без костылей, и в таком вот ужасном положении ему совершенно некуда было идти!

Его никто не ждал, он никому не был нужен. Судьба послала ему коварную жену, скверных дочерей, потом подослала сумасшедшую женщину с явно вымышленным именем. Как он не разглядел, что перед ним психически нездоровая особа?

Ду-с смертельно испугался. Впервые в жизни испугался так сильно, что стал заикаться.

Раздавленный ужасом, он побрел домой. К счастью, он жил недалеко.

Позвонив у двери, Ду-с затрясся от страха. Дочери выглянули в проем и нахмурились. Их толстые губы недовольно выпятились. Жирные, лоснящиеся пальцы зашевелились, как щупальца.

«Чего тебе надо, гадина?» – спросили женщины.

«Доченьки, пустите меня домой!» – жалобно простонал Ду-с.

«Теперь мы здесь хозяйки, а ты – убирайся. А если хочешь остаться, то вот тебе условие: будешь делать все, как мы скажем. И только попробуй возразить! Иначе мы тебя изобьем. И каждый день будем бить. Понятно?»

Дочери оказались жестокими и жадными. Они кормили отца только консервами и крупой. Хлеб давали только черствый.

А когда он избавился от костылей и вернулся на курьерскую службу, потребовали отдавать им половину всех его денег.

Вскоре они завели привычку покупать к ужину вино. Опьянев, ругались между собой и проклинали жизнь, а также отца и мать.

Ду-с очень боялся дочерей, особенно их кулаков и свирепых гримас. Ему казалось, что от них даже пахнет злобой и жестокостью. По вечерам он замирал и бледнел от ужаса. Ведь он не мог укрыться от этих недобрых женщин – они запретили ему запираться на замок, а однажды и вовсе выломали замок и выбросили.

Несколько раз, выпив достаточно много вина, дочери били Ду-са без причины. Просто так.

И Ду-с погрузился в длительную меланхолию. Он почти совсем перестал разговаривать. И уже не читал книг и газет, не слушал радио и не смотрел телевизор.

И не ухаживал за своей одеждой.

Он только лежал и смотрел в потолок. Кривая, нездоровая улыбка искажала его лицо.