Прогресс в радиотехнике — Атлантический кабель между США и Англией «надрезан» — Микрофотокопирование — Тайные чернила — Феномен-графолог — Успехи в борьбе с английской разведкой — Подделка английских ассигнаций — Операция английских «коммандос»в Норвегии — Неудавшееся покушение на Сталина — Риббентроп готов жертвовать собой.

Ксередине 1944 года нам, наконец, удалось направить за границу первую партию профессионально подготовленных специалистов, частично оснащенных новейшей радиоаппаратурой. Это позволило нам заполнить ощутимые пробелы в нашей работе — ведь было бы неоправданным требовать от необученных в техническом отношении наших сотрудников за границей, например, от учителей и торговцев зерном, квалифицированной информации о научно-технических достижениях в создании радаров, коротковолновой аппаратуры или установок для запуска летающих снарядов. Так как среди наших новых кадров были квалифицированные физики, химики или техники, мы ожидали от их работы решающих успехов. Разумеется, мы предоставляли этим людям все возможности для того, чтобы они сразу же вступили в «боевое соприкосновение» с противником. Внедрение этих агентов должно было производиться с величайшими предосторожностями, чтобы они не вызвали прежде времени подозрений полиции. Поэтому было необходимо найти для них «профессию», с помощью которой они смогли бы незаметно включиться в естественный ритм жизни зарубежной страны.

Я хотел бы на следующем примере показать, какие новинки были освоены нами за это время в области радио-телеграфной связи. После почти целого года работы нам удалось войти в непосредственный радиоконтакт с одним важным лицом из Ватикана, не подвергаясь при этом опасности быть подслушанными вражеской разведкой.

Высокопоставленное лицо из Ватикана согласилось передавать нам важные сведения, касающиеся России, но отказалось поддерживать устную или письменную связь через нижестоящих агентов. Тогда наши техники разработали передатчик, по своим размерам и весу не больше коробки для сигар. Для маскировки прибор был вмонтирован как раз в коробку для сигар. Для пользования им необходимо было только снять верхний ряд сигар — после этого аппарат приводился в рабочее состояние следующим образом: для настройки применялся диск, как в телефоне, с тремя отверстиями. Включив штекер в электросеть и «набрав» первый «номер» (то есть, вращая диск через первое отверстие), можно было передавать сообщение, размером до двух машинописных страниц, как по обычному телефону. Диск автоматически наносил слова шифра по принципу магнитной записи на стальную ленту, помещенную внутри аппарата, и позволял накапливать информацию, записанную азбукой Морзе. Окончив первую стадию передачи, следовало набрать второй «номер» и подождать, пока зеленый огонек не загорится на полную яркость. Этот сигнал говорил о том, что коротковолновый передатчик настроен точно на волну приемника в Германии. После этого нужно было набрать третий «номер», в результате чего через три пятых секунды информация, записанная азбукой Морзе на стальной ленте, начинала передаваться на воспринимающее устройство. Этот прибор работал так быстро, что ни одной службе радиоперехвата невозможно было запеленговать его. Единственная трудность для радиста заключалась в том, что он вынужден был устанавливать у себя в комнате тонкую антенну длиной в семь метров, прикрепляя ее к кровати или выставляя в окно.

Приемник, установленный в Германии, в определенный срок точно настраивался на передатчик в Риме. Аппаратура принимающей центральной станции была настолько сложной, что я не в состоянии, будучи дилетантом в этой области, в точности описать ее. Во всяком случае, в сравнении с небольшим передатчиком, она была невероятно громоздкой — под нее были отведены три большие комнаты. До сих пор у меня перед глазами стоит это сооружение — как молнии, вспыхивают на матовом экране радиоволны, я слышу непрерывный гул и пощелкивание, производимое работой сложного механизма. К сожалению, тогда нам еще не удалось установить двустороннюю связь с Римом.

Еще один немаловажный успех в области коротковолновой техники был достигнут научно-исследовательским управлением имперского почтового ведомства. Его высококвалифицированным сотрудникам удалось «засечь» главный подводный кабель между Англией и Америкой. Токи высокой частоты, проходящие по кабелю, улавливались как самостоятельные короткие волны, несмотря на изоляцию, и в результате страшно сложной обработки трансформировались в буквы. «Засеченный» таким образом кабель служил, главным образом, для непосредственной телефонной связи между Британскими островами и США. Большинство из расшифрованных телефонных разговоров касалось вопросов снабжения, заявок на важные материалы, применяемые в самолетостроении, поставок газолина, а также деталей и запасных частей для артиллерийских орудий и танков. Систематически следя за переговорами, мы могли с известной степенью вероятности определить основные направления и узкие места в области снабжения противника. Полученная информация позволяла нам делать очень важные выводы относительно интенсивности океанских перевозок, благодаря чему наши подводные лодки «наводились» на цель.

Кульминацией наших усилий по подслушиванию явился разговор между Рузвельтом и Черчиллем в начале 1944 года, из которого мы почерпнули много ценных сведений — узнали о расширении военных приготовлений в Англии и о предстоящем вторжении во Францию. Если бы собеседники догадывались, что мы их подслушиваем, Рузвельт наверняка не закончил разговора столь безмятежной фразой: «Ну что ж, постараемся сделать все, что от нас зависит, а теперь займусь-ка я рыбной ловлей».

Большого прогресса достигла также техника микрофотокопирования. Например, мы могли переснимать газетные листы большого формата, уменьшая изображение до размеров булавочной головки. Я сам не раз, когда разъезжал без дипломатического паспорта в кармане, имел при себе ценные документы, переснятые на микропленку и вделанные в специально для этого надеваемый фарфоровый искусственный зуб. Надавив на зуб языком, я мог легко снимать его. Я уже упоминал, что агенты, которым угрожала опасность, пользовались этим приспособлением для хранения яда.

Из-за непрекращающейся угрозы воздушных налетов я распорядился переснять на микропленку все самые важные документы и поместить их в две стальные кассеты. Кассеты, которые можно было носить в папке для бумаг, были сконструированы таким образом, что при попытке открыть их, не зная установленного мной кода, срабатывал фосфорный заряд и содержимое их полностью уничтожалось. Обе кассеты именно так были уничтожены в 1945 году.

Особый отдел занимался изготовлением удостоверений, паспортов, отпускных свидетельств, печатей, чернил для тайнописи, а также подделкой валюты. Я приведу следующий пример «искусства» этого отдела: мне вспоминается курьезный случай, произошедший во время моего ареста американцами в 1945 году. Когда я ответил допрашивавшим меня офицерам, что никогда не был в США, они пришли в неописуемую ярость. Желая уличить меня во лжи, они предъявили туристский паспорт, выписанный на мое имя, на котором стояли въездные и выездные визы, а также пометки о состоянии здоровья, которые делаются для всех, кто посещает Америку. Увидев паспорт, я на самом деле на мгновение пришел в замешательство. Но тут я вспомнил, что один из сотрудников нашего специального отдела подарил мне как-то в день рождения этот фальшивый документ. Я вернул ему «подарок» и забыл об этом случае. Сначала американцы не хотели верить моим объяснениям. Только после длительных исследований они определили, что перед ними мастерская подделка.

Наши химики занимались проблемой чернил для тайнописи. Они разработали состав, который невозможно было обнаружить ни химическими реакциями, ни с помощью инфракрасных лучей. Помнится, что в основе этого материала была человеческая кровь с определенным содержанием гемоглобина. В случае необходимости агент укалывал себе палец, выдавливал каплю крови на кончик пера, где она смешивалась с определенным раствором, и смесь для написания секретных донесений была готова. Сначала строчки были красного цвета, но через несколько минут бесследно исчезали. Только тот, у кого были необходимые химикалии для проявления написанного, мог восстановить запись, которая приобретала при этом зеленый оттенок.

Здесь необходимо сказать хотя бы несколько слов о нашем графологическом феномене — простом канцелярском чиновнике, который в считанные минуты мог подделать любой почерк столь безукоризненно, что лучшие графологи не могли распознать подделку. Эта поражавшая нас способность, благодаря которой он мог исписывать целые страницы чужим почерком, не сбиваясь на собственный, была у него врожденной. Поскольку в то время — после создания так называемого «Национального Комитета Свободная Германия» — до нас дошли первые декларации Комитета, к которым прилагались тексты, написанные генералами фон Зейдлицем и фон Паулюсом, а также письма к их семьям, возник вопрос, не подделаны ли эти рукописные документы. Наш феномен очень быстро опроверг мнения психологов и графологов, убежденных в абсолютной подлинности документов, в доказательство чего он без особых усилий очень точно подделал почерки генералов. В отдельных случаях, когда речь шла о неотложных мероприятиях, я имел право, заранее уведомив по телефону тех, кого это касалось, прибегать к помощи этого человека для подписания срочных документов от лица той или иной инстанции. Однажды пришлось поступить так и с подписью Гиммлера на письме к президенту Швейцарского Красного креста, когда Гиммлер находился в штаб-квартире фюрера.

Постепенно мы добивались заметных успехов и в области контрразведки против англичан, хотя в самой Германии они были не столь выдающимися, как в оккупированных нами странах. Проникнуть в хитросплетения разведывательной сети англичан, которую они сплетали в Германии несколько десятилетий подряд, было крайне трудно, так как она была организована исключительно тщательно и укомплектована особо опытными кадрами. Только по мере того, как события войны требовали все более всеобъемлющей и оперативной информации, англичане допустили ряд промахов в подборе агентов и в организации разведывательной деятельности. Нам удалось раскрыть, благодаря этому, некоторые разведывательные организации англичан в Германии, в том числе и действовавшую на немецких аэродромах английскую «службу наблюдения».

Использовала английская разведка и иностранных рабочих, занятых на наших заводах, стремясь расширить свои связи и охватить двойным кольцом центр военного и административного механизма Германии. Неограниченное использование иностранных рабочих в Германии предоставляло английской разведке настолько широкие возможности, что она в конце концов начала создавать в оккупированных нами странах школы агентов для подготовки рабочих, которым предстояло переехать в Германию, что позволило ей даже засылать собственных сотрудников на территорию рейха, которые под видом иностранных рабочих должны были на месте проводить предварительную проверку поступающих сведений. Превосходная система оповещения, созданная англичанами, упреждала все наши попытки напасть на след вражеских шпионов.

На оккупированных нами территориях, в особенности в Голландии и Бельгии, наша контрразведка действовала более удачно, несмотря на то, что гражданское население относилось к нам все более враждебно и участвовало в подпольной борьбе. Но именно подпольное движение предоставляло нам возможность внедриться во вражескую контрразведку. Здесь мы действовали не столь стремительно, как имели обыкновение поступать, например, в борьбе против советской разведки, так как в противном случае на месте раскрытых сразу же возникли бы новые, неизвестные нам организации. В результате создалась курьезная ситуация, когда мы совместно с англичанами не только «руководили» одной из таких групп сопротивления, но и удовлетворяли собственные потребности во взрывчатке (английская была гораздо лучше нашей), в радиооборудовании, даже в необходимой валюте — все это мы получали из Англии. Однажды я получил через Голландию несколько центнеров взрывчатки, которую англичане в течение десяти дней сбрасывали на парашютах. Столь же успешно использовали мы английскую разведку и как источник валютных поступлений. Со временем нам удалось выкачать из англичан несколько миллионов. Через каждые два месяца я обсуждал результаты этих «дотаций» с рейхсминистром финансов Функом, который мог только приветствовать эту неожиданную помощь.

По мере непрерывного ухудшения нашего положения с валютой в ходе войны, наша разведка начала осуществление операции «Беригард» — она начала изготовлять фальшивые английские фунты для собственных нужд. Наши специалисты затратили два года, чтобы только овладеть способом изготовления бумаги, годной для печатания фунтов. Параллельно велись чрезвычайно сложные граверные работы, которые вообще стало возможным начать только после того, как для каждой банкноты было установлено от семидесяти до ста шестидесяти характерных признаков. После этого граверы работали почти непрерывно в три смены — все они были военнослужащими и давали специальную присягу. Две бумажные фабрики работали по специальным заказам, приравненным к военным, изготовляя бумагу для денег. Множество математиков с помощью сложных формул вычисляли систему регистрации номеров английских банкнот — теперь производство было налажено так, что мы постоянно опережали на сто-двести номеров английский банк, благодаря чему была достигнута полная синхронность в выпуске поддельной валюты. Мы постоянно контролировали оборот наших денег и выяснили, что ни одному самому придирчивому банковскому служащему в Англии не пришло в голову заподозрить новые номера банкнот. Первоначально мы планировали инсценировать «воздушный бой» в небе над Англией, нагрузив самолеты вместо бомб тоннами фальшивых денег, чтобы сбросить их на остров. Это нанесло бы ощутимый удар по английской валюте. Но эту операцию вновь пришлось отложить из-за нехватки горючего.

Впервые мы попробовали обменять фальшивые английские банкноты в Швейцарии. У нашего уполномоченного хватило даже смелости попросить швейцарских банковских служащих проверить эти купюры — он сказал им, что купил валюту на черном рынке.

Банк провел экспертизу, в результате которой большую часть банкнот счел подлинными — только около десяти процентов денег признали поддельными. С этих пор мы развернули изготовление фальшивых денег в широких масштабах, хотя пользовались мы ими весьма умеренно, в небольших количествах. Однажды Кальтенбруннер попытался использовать эти деньги на черных рынках оккупированных районов, но от этой идеи сразу пришлось отказаться, так как это нанесло бы ущерб нашим собственным валютным делам. Было принято решение финансировать в этой валюте крупные заграничные сделки — например, оплачивать услуги жадных до денег агентов, которые сами по себе представляли для нас известную опасность, а также пользоваться при покупке и контрабанде оружия. Ведь везде, где существовало движение Сопротивления и действовали партизаны, как в Италии, Франции, Греции, шла оживленная торговля оружием. Управление вооружений сухопутных войск приветствовало такую поддержку, тем более, что закупалось, главным образом, английское и американское оружие лучшего качества, например, автоматы, которые затем передавались нашим войскам.

Подделкой денег мы поставили англичан в настолько тяжелое положение, что в 1945 году они были вынуждены изъять старые деньги из обращения и напечатать новые образцы.

Незадолго до конца войны мы овладели также сложнейшей технологией изготовления долларовых банкнот. Но напечатать удалось всего лишь несколько сотен купюр.

Однако успехи, достигнутые нашей разведкой в борьбе против Англии, перечеркнула, по моему мнению, операция английских «коммандос» в Норвегии. Английские десантники при поддержке сил норвежского Сопротивления уничтожили наши экспериментальные установки для проведения атомных исследований (производство тяжелой воды). Теперь, оглядываясь назад, можно утверждать, что этот успех англичан оказал решающее влияние на исход войны. Ведь если бы наши работы в этой области были продолжены, теоретически было бы возможно, я думаю, в 1944 году создать в Германии атомную бомбу. Английской разведке также удалось организовать выезд из Дании известного физика-атомщика Нильса Бора, который захватил с собой все свои научные материалы.

Среди новинок, разработанных в то время нашими техниками, было изобретение, о котором я упоминаю только потому, что Риббентроп надеялся найти в нем панацею, гарантирующую успешное окончание войны на Востоке. Рейхсминистр иностранных дел попросил меня приехать к нему по срочному делу в замок Фушль в Австрии. По дороге я заехал к Гиммлеру, который в то время находился в своем специальном поезде в Берхтесгадене. Он сообщил мне в общих чертах, что Риббентроп собирается обсудить со мной вопрос о покушении на Сталина. Самому ему, сказал Гиммлер, очень нелегко отдавать такой приказ, так как он, как и Гитлер, верит в историческое провидение и считает Сталина великим вождем своего народа, призванным выполнять свою миссию. То, что Гиммлер все же согласился устроить покушение на Сталина, свидетельствовало о том, насколько пессимистически он смотрел теперь на наше военное положение.

Когда я прибыл в Фушль, Риббентроп сначала завел разговор о США, о возможности повторного избрания Рузвельта на пост президента и о прочих вещах. Я поддерживал разговор и уже собирался откланяться, как вдруг Риббентроп переменил тон и с серьезным выражением лица попросил меня задержаться. Ему нужно, сказал он, обсудить со мной одно очень важное дело, в которое никто не посвящен, кроме Гитлера, Гиммлера и Бормана. Он тщательно ознакомился с моей информацией о России и считает, что для нас нет более опасного врага, чем Советы. Сам Сталин намного превосходит Рузвельта и Черчилля по своим военным и государственным способностям; он единственный, кто действительно заслуживает уважения. Но все это заставляет рассматривать его как опаснейшего противника, которого необходимо устранить. Без него русский народ не сможет продолжать войну. Риббентроп сообщил, что он уже беседовал с Гитлером на эту тему и заявил ему, что готов пожертвовать в случае необходимости собственной жизнью, чтобы осуществить этот план и, тем самым, спасти Германию. И Риббентроп начал излагать свой план. Необходимо попытаться, сказал он, привлечь Сталина к участию в переговорах, чтобы в удобный момент застрелить его. Правда, Гитлер заметил, сказал Риббентроп, что провидение отомстит за это, но все же поинтересовался, кто мог бы взяться за проведение этого плана в жизнь или кого можно наметить хотя бы в сопровождающие. Тут Риббентроп уставился на меня своим неподвижным взглядом и сказал: «Я назвал фюреру ваше имя». После этого, добавил он, Гитлер поручил ему еще раз как следует обсудить это дело со мной. «Вот почему, — заключил он, — я попросил вас приехать».

Думаю, что лицо мое во время этого монолога не дышало интеллектом, так как план показался мне более чем сумбурным. Но хоть какой-то ответ дать было необходимо. Однако не успел я раскрыть рта, как Риббентроп сказал, что продумал до малейших деталей практическое выполнение плана. Разумеется, сказал он, следует ожидать, что советская охрана будет крайне бдительной, поэтому вряд ли удастся пронести в зал заседаний ручную гранату или пистолет. Но он знает, что наш технический отдел разработал модель авторучки, в корпусе которой вмонтирован револьверный ствол. Пуля обычного калибра, выпущенная из этой «ручки» на расстоянии от шести до восьми метров, попадает точно в цель. Поскольку такая авторучка вряд ли вызовет подозрения охраны, этот план, считал Риббентроп, можно успешно осуществить — лишь бы рука не дрогнула.

Рассказывая, Риббентроп воодушевился до самозабвения, и стал похож на подростка, начитавшегося «индейских» романов о похождениях Виннету. Но отвечать ему было нужно, лишь тщательно взвешивая каждое слово, ведь он обо всем доложил бы Гитлеру. Я сказал, что хотя план представляется мне осуществимым с технической точки зрения, но главная проблема заключается в том, как вообще усадить Сталина за стол переговоров. Опираясь на опыт в делах с русскими, накопленный мной в Стокгольме , я полагал, что это будет очень нелегким делом. Я не утаил также, что вряд ли имеет смысл устанавливать контакты с русскими через меня, так как я уже подорвал свою репутацию в их глазах. Поэтому я предложил Риббентропу попробовать самому установить эти контакты. Если ему это удастся, я всегда готов помочь ему и советом, и делом.

«Я подумаю, — сказал Риббентроп, — поговорю с Гитлером и вновь вернусь к этому вопросу». Этим, видимо, и закончился план о ликвидации Сталина, ибо Риббентроп впоследствии в разговорах со мной ни разу не затрагивал этой темы.

Гиммлер, которого обрадовал мой ответ Риббентропу, считал однако, что определенные шаги в этом направлении необходимо предпринять. Уступая непрерывному давлению сверху, наши специалисты в конце концов разработали специальную аппаратуру, принцип действия которой был таков.

Наш агент должен был прикрепить к одному из автомобилей Сталина небольшой комок клейкого вещества, внешне напоминающего пригоршню глины. Это была высокоэффективная взрывчатка, легко пристающая к любому предмету под нажатием руки. В ней было вмонтировано регулируемое по радио взрывное устройство. Входивший в состав оборудования передатчик распространял ультракороткие волны на расстояние до семи километров, которые автоматически включали взрыватель, в результате чего происходил взрыв. Это задание было поручено двум военнопленным офицерам Красной Армии, которые долгое время проведи в заключении в Сибири и ненавидели Сталина. На большом транспортном самолете, на борту которого находился русский милицейский автомобиль, агентов доставили в окрестности Москвы. Под видом патруля они должны были успешно проникнуть в центр русской столицы, так как не только затратили несколько месяцев на подготовку, но и были снабжены всеми необходимыми документами. Но план все же провалился. Так никогда мы и не узнали, что сталось с этими людьми.