Последние предложения Гиммлера — Контакт с правительством Деница — Мои поручения в Стокгольме — Копенгаген ожидает конца войны — Последние переговоры в Швеции — Безоговорочная капитуляция.

Теперь Гиммлером овладела мысль уйти с политической сцены. Он даже говорил о самоубийстве. Встретившись с гросс-адмиралом Деницем, новым главой правительства, Гиммлер до поздней ночи совещался с ним. Он предложил, в частности, устранить Риббентропа и назначить министром иностранных дел графа фон Шверин-Крозигка.

В девять часов утра 1 мая Гиммлер вызвал меня. Он был взволнован. Я сообщил ему о своих переговорах с фон Постом, д-ром Бестом и графом Бернадоттом. Гиммлер сказал, что теперь он не в состоянии предпринимать какие-либо дальнейшие шаги. Единственное, о чем он еще смог поговорить с Деницем, это отставка Риббентропа и назначение фон Крозигка; в остальном, сказал он, гросс-адмирал и его штаб, состоящий главным образом из представителей вермахта, не проявили понимания в отношении его усилий, направленных на достижение договоренности с Западом. Он попросил меня срочно отправиться к Деницу. Может быть, полагал Гиммлер, было бы полезно проинформировать нового главу правительства о наших попытках решить вопрос с Данией и Норвегией, и порекомендовал мне в дальнейшем действовать в качестве ассистента Крозигка. Если бы мне удалось уговорить новое правительство пойти на уход наших войск из Дании и Норвегии без боя, в Швецию можно было бы послать другого человека, а сам я остался бы в резиденции правительства.

В одиннадцать часов утра мы с Гиммлером поехали через Любек в Плен, куда прибыли в два часа дня. В штабе царило большое возбуждение. После встречи с Деницем, Кейтелем и Йодлем я связался с фон Крозигком. От него я узнал, что Дениц и генералы не хотят сдавать Норвегию без боя. Генерал-полковник Беме и Линдерманн, имперский комиссар Тербовен и д-р Бест были вызваны в Плен, чтобы обсудить с Деницем вопрос о Норвегии и Дании. Поэтому я решил вернуться в Копенгаген и осведомить г-на фон Поста о новой ситуации. Гиммлер согласился на это. Он хотел, как он мне сказал, остаться еще на некоторое время в Плене и вместе с фон Крозигком предпринять дальнейшие усилия для мирного решения вопроса. Я покинул штаб-квартиру в три часа утра и в семь часов прибыл во Фленсбург. Там я вместе с д-ром Вирзингом составил план моего будущего сотрудничества с новым министром иностранных дел. Я предложил, в частности, распустить НСДАП, упразднить гестапо и СД и срочно сообщить о принятых мерах по радио. Я заснул мертвым сном, так как больше не мог бороться с охватившей меня усталостью, и д-р Вирзинг сам доработал окончательный вариант плана и отослал его в Плен. Учитывая то, что Кальтенбруннер снял меня с занимаемого мной поста, я посоветовал Вирзингу лететь в Южную Германию и передать моим сотрудникам, что хотя формально они и подчиняются Кальтенбруннеру, я призываю их сохранять личную лояльность по отношению ко мне.

Вечером я отправился в Копенгаген. В Падборге граф Бернадотт предоставил в мое распоряжение свой автомобиль с эмблемой Красного Креста. Это было большой помощью мне, в особенности при проезде через контрольно-пропускные пункты. Хотя я, «замаскировавшись» под шведа, и был защищен от всех случайностей военного времени, положение мое все же было незавидным — население донимало меня своими восторгами, а некоторые даже просили автограф. Моя беседа с фон Постом и Остремом состоялась 3 мая в час ночи. Я кратко обрисовал новую ситуацию, сообщив, что в настоящее время гросс-адмирал Дениц ожидает военное и гражданское руководство Дании и Норвегии, и что у меня есть все основания предполагать, что при поддержке графа Шверина и Гиммлера план капитуляции этих стран будет одобрен. Фон Пост ответил, что теперь он не может заключать какие-либо серьезные соглашения. В принципе, сказал он, вопрос о сдаче в Скандинавии является чисто академическим, так как буквально со дня на день ожидается подписание общей капитуляции. Но, во всяком случае, продолжал фон Пост, я должен незамедлительно сообщать ему о всех заявлениях немецкого правительства. Мы договорились, что я срочно вернусь обратно и буду поддерживать с ним связь по телефону, пользуясь условной фразой: «Я был бы счастлив встретиться с господами». Это должно было означать, что немецкое правительство делает предложение относительно Норвегии со всеми вытекающими из этого последствиями. А слова «… и сообщить им», дополняющие первую часть фразы, свидетельствовали бы о том, что предложение распространяется и на Данию.

В тот же день я вернулся во Фленсбург и ранним утром отправился дальше, в Плен. Эта поездка была одной из самых трудных и опасных, которые мне когда-либо приходилось совершать. На этом коротком отрезке пути не прекращались налеты вражеских штурмовиков, атакующих совершенно забитые дороги, где нескончаемыми колоннами шли отступающие воинские части, лежали горы сожженных автомашин, трупы, подбитые танки. Порой мне приходилось буквально с боем продвигаться вперед, прятаться от обстрела в окопах.

В Плене охрана сообщила мне, что правительство перенесло свою резиденцию в здание морской школы под Фленсбургом. Мне пришлось вернуться и снова проделать путь через тот ад, из которого я только что выбрался. В пять часов вечера я явился к Деницу и Гиммлеру. Я еще раз подчеркнул, что несмотря на ухудшение обстановки, решение вопроса относительно Скандинавии с помощью Швеции имеет величайшее значение. Затем я переговорил с фон Крозигком. Он сообщил мне, что если я захочу остаться при нем, то буду назначен его первым заместителем. В то же время он считал важным, чтобы я отправился в Стокгольм. Мы пришли с ним к единому мнению, что время не ждет и необходимо действовать как можно решительнее. Единственное, что задерживало капитуляцию, было то обстоятельство, что в Богемии и Моравии соединения фельдмаршала Шернера и генерал-полковника Рендулица еще сохраняли боеспособность. В их составе насчитывалось почти 1 млн. чел. , они были оснащены боеприпасами и провиантом в таком количестве, которого хватило бы на семь недель, и в состоянии были оказать серьезное сопротивление русским.

В восемь часов вечера я встретился с Деницем. Сначала он не хотел и слышать о выводе наших войск из Норвегии и интернировании их в Швеции. По всей видимости, его военные советники доложили ему о великолепной стратегической позиции армии Шернера. Даже после того, как я объяснил ему политическое значение мирного решения этого вопроса и сообщил о возможности вмешательства Швеции, он все еще не понимал, какие выгоды такой исход может принести Германии. Я сказал ему, что этот вопрос имеет весьма важные последствия для будущего, не говоря уже о том, что при этом будут спасены тысячи человеческих жизней. Главное в том, подчеркнул я, чтобы расположить к нам мировое общественное мнение. Ведь именно для Германии, потерпевшей поражение, поддержка такой нейтральной страны как Швеция имеет немаловажное значение.

За столом мы продолжили нашу беседу. Кейтель и Йодль были за то, чтобы я остался во Фленсбурге, так как у меня, по их мнению, был некоторый опыт во внешнеполитических делах. Однако я подчеркнул важность своей миссии в Швеции, с чем, казалось, Йодль согласился. В заключение мы обсудили с фон Крозигком вопрос, в каком качестве мне лучше всего отправиться в Стокгольм. Он предложил мне на выбор титулы посла, чрезвычайного уполномоченного и представителя. Я предпочел звание посланника, так как оно в точности соответствовало задачам, стоявшим передо мной. Фон Крозикг вызвал статс-секретарей фон Штеенграхта и Хенке, поручив им подготовить документы, подтверждавшие мои полномочия посланника (см. приложение) и мое право заключать соответствующие соглашения. Утром 5 мая фон Крозигк подписал документы о моем назначении на пост посланника в Швеции. Простившись с Гиммлером, я выехал в Копенгаген.

Через несколько дней Гиммлер покончил жизнь самоубийством.

По прибытии в Копенгаген, я сразу же отправился в Дагмарус, где намеревался встретить д-ра Беста, чтобы проинформировать его о своей миссии. Пока я ожидал его, на улице собралась большая толпа жителей, предвкушавших капитуляцию Германии. За окном послышались выстрелы и сирены полицейских фургонов и карет скорой помощи. Было ясно, что д-ру Бесту не удастся пробиться через это людское месиво. Я больше не мог ждать и решил на свой страх и риск пробраться в шведскую миссию. После длительных переговоров с эсэсовской охраной, стоявшей у ворот Дагмаруса, в колючей проволоке был проделан проход, и я смог выехать в город на машине графа Бернадотта.

Хотя водитель избегал наиболее оживленных улиц, нас окружили тысячи людей, которые сразу узнавали автомобиль Бернадотта и принимали нас за шведов. Стиснутые со всех сторон восторженной толпой, мы остановились, не в силах продвинуться ни взад, ни вперед. Некоторые из наиболее горячих поклонников шведов взобрались на подножки, капот и даже крышу нашего автомобиля. Я наглухо закрыл дверь и поднял стекла, боясь, как бы меня не вытащили из машины. После этого я приказал шоферу ехать вперед, чего бы это нам ни стоило. Мы медленно тронулись. Только благодаря выдержке и мастерству водителя нам удалось ехать без остановок. По дороге я раскланивался направо и налево, в знак приветствия приподнимая шляпу, чтобы окружившая нас толпа ничего не заподозрила. Наконец, я добрался до шведского посольства. Вид у меня был такой, будто я вышел из парной. Когда я встретился с г-ном фон Дарделем и его супругой, шум на улице перед зданием миссии настолько усилился, что мы едва могли расслышать друг друга. Тысячи глоток непрерывно распевали датский и шведский национальные гимны.

Сделав все необходимые приготовления для поездки в Стокгольм, я вернулся в отель «Англетер», чтобы немного отдохнуть. Перед зданием отеля нас еще раз задержали датчане, участники движения Сопротивления, но узнав шофера графа Бернадотта, который заверил их, что я швед, пропустили нас. Утром 6 мая я вылетел на самолете графа Бернадотта, украшенном эмблемой Красного Креста. В 7 часов 15 минут мы приземлились в Мальме, где стояла наготове шведская военная автомашина, на которой я должен был ехать дальше. Через два часа мы были в Брома, где меня встретил фон Острем, сразу же доставивший меня к Бернадотту, после чего начались переговоры с фон Постом и статс-секретарем Боэманном.

Я вручил свои верительные грамоты и объяснил цель своей миссии. После жарких дебатов было решено, учитывая развитие событий в Германии, обсудить весь вопрос с представителями союзных держав. Определенного ответа от них мы получить не смогли, пришлось удовлетвориться сообщением, что в Стокгольм собираются прислать специальных уполномоченных Эйзенхауэра. В заключение я уведомил командующего немецкими войсками в Норвегии генерал-полковника Беме о результатах переговоров и по поручению английского военного атташе в Стокгольме, Сутона Братта, довел до его сведения заявление держав о возможности прямой связи с Англией по коротковолновому радиопередатчику. Возник вопрос, признает ли генералполковник Беме, находившийся в Норвегии, мои полномочия и согласится ли с результатами моих переговоров со шведами. Я предложил послать в Норвегию посланника Том-сена и военного атташе генерала Ульмана, чтобы они разъяснили генералу Беме цель моей миссии. Утром 8 мая Томсен на шведском самолете вылетел в Норвегию, где встретился с одним из высших офицеров штаба Беме. Во второй половине дня Томсен позвонил мне и сообщил, что у него возникли разногласия с немецким командованием в Норвегии, о которых он не может подробно говорить по телефону. Он сказал, что прилетит в Стокгольм в шесть часов. Фон Пост и граф Бернадотт посоветовали мне связаться с Деницем и сообщить ему, что генерал-полковник Беме еще не осведомлен о моих полномочиях.

Мы составили пространное сообщение для гроссадмирала, после чего нам удалось связаться по телефону с Фленсбургом через Осло. Но связь была настолько плохой, что ничего объяснить не удалось. Во второй раз мне удалось все же лично поговорить с фон Крозигком. Он сообщил, что минувшей ночью Германия подписала капитуляцию. Продолжаются соответствующие переговоры. Он посоветовал мне соблюдать осторожность и не раздражать генерала Эйзенхауэра, так как уже ведутся переговоры и по норвежскому вопросу. Фон Крозигк порекомендовал предложить шведскому правительству, если оно еще заинтересовано в этом вопросе, срочно установить контакты с западными державами.

В ответ на такое предложение шведы сообщили, что ничего сделать уже нельзя, так как и норвежский, и датский вопросы являются теперь составной частью общей проблемы капитуляции. Они решили занять выжидательную позицию, предоставляя западным союзникам самим обратиться к Швеции с просьбой о посредничестве. 9 мая 1945 года я в последний раз говорил по телефону с немецким правительством, все еще находившимся у власти. Речь шла о возможном вмешательстве шведского Красного Креста в вопрос об интернировании немецких войск в Норвегии. Мне ответили, что британские военные власти не заинтересованы в таком посредничестве.

Отныне в моих услугах больше не нуждались.