Разлука. - Вдвоем. - Необходимое разъяснение. - Проход затоплен углекислотой. - Переправа через реку. - Новой дорогой. - Взрыв. - Погребены. - Слабая надежда. - Тщетная работа. - Счастливая случайность. - Возможность спасения. - Медлить нельзя. - Страшная минута. - Взрыв мины
Через восемь часов проснувшиеся путешественники застали сэра Муррея занятого приготовлением завтрака. Как и накануне, англичанин воспользовался для разведения огня обширными запасами нефти, хранившимися в пещере.
Но на этот раз только мистер Лекомб с большим аппетитом выпил свою чашку шоколада: остальным было не до завтрака ввиду предстоящей разлуки.
Так как обоим геологам нельзя было рассчитывать на возможность достать пищу в недрах земли, то наибольшая часть взятого запаса была оставлена им. Яблонский и Самойлов брали провизии всего на трое суток, так как по выходе на поверхность Земли они могли рассчитывать на удачную охоту во все время пути от огнедышащей горы до колонии. Из двух имевшихся ружей одно было также оставлено геологам, так как неожиданное приключение, случившееся накануне, заставляло опасаться и на будущее время.
Сэру Муррею и мистеру Лекомбу приходилось, по приблизительному расчету, пробыть одним около пятнадцати суток. В течение половины этого срока они предполагали безостановочно идти вперед, если не встретится непреодолимых препятствий, и на восьмые сутки вернуться обратно, так чтобы через пятнадцать дней всем сойтись у гробницы.
Наконец, настала минута расставания. Сердечно простившись со своими спутниками, Яблонский и Самойлов пошли вверх по течению реки, а оба геолога двинулись по берегу озера. Яблонскому и Самойлову долго виден был свет их ламп, мало-помалу терявшийся в непроглядном мраке пещеры.
Как только Яблонский остался вдвоем со своим товарищем, он тотчас обратился к нему с вопросом:
- Надеюсь, теперь вы объясните мне все случившееся?
Самойлов, по-видимому, ожидал этого объяснения. По крайней мере, взглянув на Яблонского, он только улыбнулся и покачал головой.
- Я жду! - настаивал Яблонский.
- Чего?
- Конечно, объяснения…
- Но ведь вам все и так известно. Не все ли вам равно, зовут ли меня Самойлов или Самойлова, Александр или Александра? Вы теперь знаете, что имеете дело с девушкой, а не с юнгой. Я надеюсь, что вы сохраните эту тайну…
- Будьте уверены. Но я хотел бы знать, что заставило вас решиться на этот маскарад?
- Желание участвовать в вашей экспедиции. Ведь ни вы, ни ваши товарищи не приняли бы женщины, а тем более молоденькой девушки?
- Конечно нет.
- Ну вот видите. А я решила во что бы то ни стало принять участие в вашем предприятии. Поневоле пришлось прибегнуть к маскараду.
- Но ваши документы?
- Они не подложны. Только они принадлежат не мне, а моему брату, который был со мной в заговоре, точно так же, как и мои родители…
- И они решились!?
- О, я всегда была своевольна. Я убедила их в том, что все равно умру с тоски, если они не сделают по-моему. Разве я могла отказаться от мысли быть участницей в осуществлении такого небывалого, грандиозного плана? Я только и жила тем, чтобы узнать великих людей, проявивших столько отваги и гениальности…
- Ба, ведь и я, значит, принадлежу к числу этих великих людей? - смеясь, воскликнул Яблонский.
Молодая девушка устремила на него укоризненный взгляд.
- Без сомнения, - прошептала она. - Только зачем же смеяться надо мной?
- О, нет, вовсе не над вами, даю вам слово. Но только, право, я никак не могу освоиться с титулом великого и гениального. Простите меня!
- Ну, я все-таки останусь при своем мнении. А теперь позвольте мне рекомендоваться вам: Вера Михайловна Самойлова.
- Очень рад!
Яблонский приподнял шапку и почтительно поклонился.
Молодая девушка рассмеялась.
- Только не входите в роль кавалера, - заметила она. - Забудьте о том, что отданный в ваше распоряжение корабельный юнга неожиданно превратился в девушку. Обращайтесь со мной и зовите так же, как прежде…
- А сами вы как будете говорить про себя?
- Я же вам сказала, что я по-прежнему осталась юнгой…
- А зачем же вы говорите «сказала»?
- Вот видите, вы опять смеетесь?..
- Ну, не буду. Только, пока мы с вами вдвоем, я думаю, совершенно лишнее подражать маскарадной интриге…
- Нет, наоборот, необходимо, иначе по возвращении к нашим спутникам, мы можем проговориться…
- Будь по-вашему, Александр Михайлович.
- Спасибо!
Девушка протянула Яблонскому руку, которую тот поцеловал.
- Вот уж это лишнее! - воскликнула она. - Юнгам рук не целуют…
- Последний раз! До вашего вторичного превращения, господин Самойлов!
Самойлов, как мы будем пока называть молодую девушку, покраснел при этом намеке.
Но Яблонский произнес эти слова совершенно искренно: обратив внимание на юнгу, так резко выделявшегося из среды экипажа, и приблизив его к себе, он был изумлен его умом, развитием и воспитанностью; мягкий характер молодого мальчика, каким считал девушку ученый, заставил его искренно привязаться к нему. Когда же неожиданный случай открыл ему глаза, он почувствовал глубокую симпатию к решительной, смелой девушке, давно уже, по-видимому, относившейся к нему неравнодушно.
Взволнованные объяснением, путешественники молча шли тоннелем, вдоль реки.
- А нам предстоит трудный и дальний переход! - заметил Яблонский, прерывая молчание.
- Вы боитесь за меня?
- Нет, нисколько. Вы уже столько раз доказали свою выносливость и неустрашимость.
- Нам придется еще раз доказывать ее при подъеме из этого тоннеля в верхний…
- Да. За целость веревки я не боюсь, тем не менее влезть при ее помощи, цепляясь за едва обозначенные ступени, на отвесную скалу выше ста саженей - подвиг своего рода, достойный лучшего гимнаста.
- Но нам не остается ничего другого, как отважиться на этот подвиг.
- Я думаю, не лучше ли будет поискать другого выхода?
- Во-первых, едва ли мы его найдем, а во-вторых, отправившись по неизвестному пути, мы можем долее проплутать и поставим в затруднительное положение наших товарищей. А главное, у нас самих съестных припасов в обрез.
- Вы правы, - задумчиво произнес Яблонский. - Тем не менее я боюсь этого подъема. Тогда, во время спуска, сгоряча никто из нас не подумал о том, каково будет подниматься…
- Скажите лучше, Павел Михайлович, что тогда вы не так боялись за меня…
- И это правда…
- Ну, смотрите, я окажусь лучшим гимнастом, чем вы, и буду смеяться над вами…
Во время этого разговора они достигли боковой трещины, из которой выходил поток углекислоты; не доходя ее, они позавтракали и отдохнули, так как далее нигде нельзя было опуститься на землю.
Но лишь только вступили они в область течения газа, как почувствовали, что дышать нечем: углекислота, увеличившись в притоке, заполнила собой и верхние слои атмосферного воздуха.
Яблонский едва имел силы выбежать сам и вытащить за собой Самойлова, почти уже потерявшего сознание. Что возможно было предпринять?
Пройти вперед было немыслимо. Сначала путешественники предполагали возвратиться к центральной пещере, чтобы поискать в ней нового прохода, но затем Яблонский вспомнил, что, двигаясь по течению реки, они везде находили в каменноугольном пласте боковые расселины. Такие же боковые ходы можно было предположить и на другой стороне реки; эти ходы могли идти параллельно главному и привести к выходу.
Можно было надеяться, что таким образом, постепенно поднимаясь вверх, можно будет миновать восхождение на высокую отвесную стену, которого так боялся Яблонский.
Следовало начать с переправы через реку, достигавшую в этом месте почти двадцати саженей ширины.
Но тут припомнилось происшествие, жертвой которого едва не сделался мистер Лекомб.
Однако выбирать было не из чего, и переправа была решена.
Попросив удалиться своего спутника, Яблонский разделся и, подняв над головой свое платье, лампу и вещи, вошел в реку; к его удивлению, вода оказалась очень холодной, гораздо холод-нее озерной, в которой ему пришлось выкупаться накануне. Но глубина на всем протяжении была очень незначительна и едва достигала аршина.
Перейдя через реку, Яблонский возвратился назад, оделся и позвал Самойлова. Едва самозваный юнга, удивленный обратным появлением своего товарища, подошел к нему, как он схватил его на руки, вошел в реку и, перейдя на другую сторону, вышел на берег и поставил на землю.
- Я не хотел затруднить вас, - пояснил он в извинение своего своевольного поступка, - переправой. К тому же вода очень холодна. Глубина оказалась настолько незначительной, что для меня не составило никакого затруднения перенести вас. А за самоуправство извините.
Но Самойлов не казался рассерженным.
- Благодарю вас, - отвечал он, - только, если вы будете так продолжать, вы совсем избалуете меня. Кроме того, вы сами говорите, что вода холодна, а теперь вам придется идти в промокших сапогах.
- О, это ничего не значит при ходьбе и особенно при здешней высокой температуре.
- Тем не менее на будущее время предупреждаю вас, что я буду сердиться и могу рассердиться до того, что пойду другой дорогой, одна…
- Один! - поправил Яблонский.
- Ну, один - все равно!..
- Как все равно? Ведь вы же…
- Не придирайтесь. Давайте лучше искать дорогу отсюда. Положение наше вовсе не из очень хороших.
Немного ниже по течению реки толщу каменного угля пронизывал узкий, но высокий боковой ход.
Вступив в него и пройдя несколько десятков сажен, путешественники увидели, что этот боковой ход идет под углом от главного тоннеля и довольно круто поднимается кверху.
Сообразив направление, по которому они шли к озеру, нанесенное на план Яблонским, оба пришли к заключению, что этот боковой ход должен вести непосредственно к выходу из кратера.
Оставалось только решить, не будет ли эта дорога настолько Длиннее прежней, что их запасов не хватит до окончания пути.
Особенно они опасались за недостаток воды, наполнив обе свои фляжки и одну, взятую у геологов, они были обеспечены на пять суток, или на сто двадцать часов. Но что если в дороге им придется пробыть не пять, а шесть-семь суток и если при этом они нигде не встретят источника? Бороться с голодом несравненно легче, нежели с жаждой. Бывали случаи, что приходилось голодать в течение двадцати и даже тридцати дней; лишение же питья даже на сутки причиняет уже страшные мучения.
Но молодые люди были бодры духом и отважны. Смело и весело они шли по мрачному ущелью, полны веры в свои силы и в счастливый исход своего путешествия.
Кроме того, оба они испытывали теперь какое-то особенное возбуждение в присутствии друг друга. Каждый из них чувствовал, что достаточно малейшего повода для того, чтобы высказалось все, скрываемое обоими.
Галерея, которой они шли, то неожиданно спускалась книзу, то поднималась вверх. Часто попадались боковые разветвления, тщательно наносимые на план Яблонским.
Вместе с тем резко менялась и температура, то доходившая до +30 и 35° по Реомюру, то вдруг падавшая до +10 и даже 8°. Яблонский предполагал, что эти изменения зависят от местных химических реакций, происходивших во внутренних слоях Земли.
Прошло более пятнадцати часов с того времени, как они расстались со своими товарищами. По расчету Яблонского, они сделали не менее тридцати или тридцати пяти верст. Пора было подумать об отдыхе. Выбрали место, где боковая стена галереи образовывала глубокую впадину, грот, площадь которого равнялась почти двум квадратным саженям. Пол был покрыт мягкою угольною пылью. Что весьма редко бывает в каменноугольных шахтах, воздух был чрезвычайно сух, и молодые люди, располагаясь на импровизированном ложе, вынуждены были перед сном сделать по лишнему глотку воды.
По расчетам Яблонского, на другой день они должны были достигнуть главного хода кратера, по которому начали свой спуск. Обменявшись несколькими фразами, усталые путешественники пожелали друг другу покойной ночи. Лампы были потушены, и непроглядный мрак, о котором трудно составить понятие на поверхности Земли, окутал спящих.
Прошло часа три, как вдруг отдаленный гул разбудил молодых людей. Не успели они опомниться, как на мгновение яркий синеватый свет прорезал тьму, раздался страшный грохот, оглушивший их, и тотчас все сменилось прежней мертвой тишиной. Поднятая движением воздуха угольная пыль залепляла глаза, набивалась в рот и препятствовала дыханию.
Оглушенные, полузадохшиеся молодые люди не сразу пришли в себя. Но когда наконец они опомнились, первым их движением было надавить пуговки своих ламп. Брызнул яркий свет, и в то же мгновение двойной крик ужаса раздался в пещере.
В смертельном страхе молодая девушка бросилась к Яблонскому.
- Мы погибли! - простонала она, хватая его за руки.
- Боюсь, что так! - отвечал он. - Но разве вам так страшно примириться с мыслью о смерти?
- Нет, если вы будете со мной до последней минуты…
- Ну, так мужайтесь! А пока посмотрим, так ли велика опасность, угрожающая нам, какой она представилась в первую минуту.
Но самый тщательный осмотр принес мало утешительного. Громадные глыбы обрушились, завалили галерею и преградили выход из грота. Молодые люди были заперты в углублении, имевшем площадь около двух квадратных саженей и около трех в высоту.
Нечего было и думать расчистить проход в галерею. Да если бы это и удалось, то положение нисколько не улучшилось бы; было очевидно, что потолки и стены галереи обрушились и загородили проход.
Молодая девушка, все время помогавшая Яблонскому во время осмотра, с тревогой смотрела на него, когда он, окончив работу, сел на пол их вечной тюрьмы.
Яблонский поймал этот взгляд и прочел выражавшуюся в нем смертельную тоску.
Лично он не боялся смерти, но его сердце обливалось кровью при мысли о мучениях, которые ожидали ставшую дорогой для него девушку.
- Мужайтесь, - сказал он, - верьте, что я все сделаю для нашего спасения…
- Да, но что вы можете сделать? Не можете же вы пробить эти стены?
Она указала рукой на стены грота.
- Отлично! - вскричал Яблонский. - Вы дали мне новую мысль! Я все внимание обратил на выход из нашего грота в галерею. Попробуем пробиться через стены!..
- На что вы надеетесь?
- Весьма легко может случиться, что, пробив стену, мы попадем в другую галерею: каменноугольный пласт, в котором мы находимся, очевидно, весь прорезан трещинами в различных направлениях. Попробуем сейчас определить толщину стен.
Он взял молоток-кирку, по счастью взятый им у сэра Муррея, и начал тщательно выстукивать стены в надежде, не раздастся ли где-нибудь особый, характеристичный звук, показывающий присутствие пустоты.
Но только лишь в одном месте при ударах молотка в стену раздавался несколько более звонкий звук.
На этом месте и остановился Яблонский, предполагая, что здесь стена имеет наименьшую толщину.
- Мы тотчас примемся за работу! - решил он. - От нашей энергии и поспешности зависит наше спасение. Придется и вам работать, Вера Михайловна!
- О, - отвечала девушка, ободренная словами Яблонского, - я снова превращусь в исполнительного и неутомимого юнгу! Посмотрите, каким я буду отличным помощником для вас!
Приходилось пробить проход в стене, имевшей не менее двадцати саженей в толщину. В этой стене Яблонский решил пробить отверстие в один квадратный фут. Говоря другими словами, ему приходилось вынуть сто сорок кубических футов каменного угля. Принимая во внимание трудность работы, так как при дальнейшем углублении придется работать лежа, - на это потребуется около ста часов непрерывной работы. Полагая еще на необходимый отдых всего тридцать шесть часов, можно было освободиться из неожиданной тюрьмы только через сто тридцать шесть часов. Между тем в их распоряжении был запас пищи всего на девяносто шесть часов и воды на сто двадцать. А так как при усиленной работе потребность в питье становится гораздо значительнее, то надо было ожидать, что жажда даст себя чувствовать не более как через сто часов.
Наконец, кто поручится, что работа придет к благополучному концу? Может быть, звук был обманчив и стена имеет в толщину не двадцать, а сотни саженей?
Наконец, если б удалось даже пройти в другую галерею, то приведет ли она к выходу?
В самом благоприятном случае им придется по выходе из своей тюрьмы идти в течение сорока восьми часов, чтобы достигнуть земной поверхности! Вынесут ли они?
Для Яблонского было ясно, что на спасение не оставалось почти никакой надежды. Но он не хотел доводить до отчаяния свою спутницу.
«Все равно, - думал он, - пусть хотя эти немногие дни, остающиеся в нашем распоряжении, она будет надеяться на спасение!
Ожидание верной смерти в течение такого сравнительно долгого времени страшнее самой смерти!»
Кроме того, он считал своей обязанностью бороться до последней минуты.
Определив направление, Яблонский тотчас приступил к работе.
В течение первых трех часов ему удалось пробить отверстие диаметром в один фут и глубиною в двенадцать. Но далее работа стала очень трудной. Забравшись в отверстие, Яблонскому приходилось лежа действовать киркой и передавать отбитые куски угля своей помощнице, которая выносила их в грот. Ей тоже выпал тяжелый труд: с каждым футом дальше приходилось ползком забираться в узкий проход и затем пятиться назад, до выхода.
Чтоб облегчить работу, Яблонский решил опорожнить свой ранец и употреблять его для переноски угля. Раскрыв его, он с удивлением воскликнул:
- Да это не мой ранец! Здесь не мои вещи! В моем не было ничего, кроме запаса мясного шоколада и блузы! А здесь какие-то инструменты!
Он достал из мешка три объемистых металлических цилиндра и при взгляде на них вскрикнул от радости.
- Знаете ли вы что это такое? - спросил он Самойлову.
Та отрицательно покачала головой.
- Это патроны, начиненные мелинитом! При помощи их нам удастся, может быть, взорвать стену! По ошибке я взял ранец мистера Муррея!
В довершение всего в ранце оказался несравненно больший запас мясного шоколада, чем был у Яблонского.
Теперь была некоторая надежда на успех.
- Обсудим положение, - сказал Яблонский, когда осмотр был кончен. - По совести говоря, я не хотел вас доводить до отчаяния, но сам я был вполне уверен, что у нас не хватит сил довести работу до конца. Теперь мы можем, как я уже сказал, взорвать стену, отделяющую нас от другого прохода, но здесь является опасность другого рода. Мы сами легко можем сделаться жертвами взрыва. Я приму все меры предосторожности, но от этого опасность уменьшится лишь в весьма незначительной степени.
- Не лучше ли нам сначала попытаться довести работу до конца прежним способом?
- Да, но вы забываете, что у нас мало воды. Кроме того, силы наши истощатся до того, что мы не в состоянии будем достигнуть выхода или присоединиться к нашим товарищам…
- Тогда делайте, как вы находите лучшим. Мне кажется, что смерть от взрыва все же лучше медленной и мучительной смерти от жажды…
- Конечно. Но я теперь положительно думаю не о смерти, а о жизни. Сначала я хотел умереть вместе с вами, теперь я хочу жить…
«Вместе с тобой», - хотелось ему докончить, но он остановился.
Однако молодая девушка успела угадать смысл его слов. Она с улыбкой взглянула на него и протянула свою руку.
- Примемся же за работу!
На этот раз Яблонский работал, не щадя и не соразмеряя своих сил. Однако, чем глубже становился проход, тем было труднее дышать. Ему часто приходилось возвращаться в грот, чтобы отдышаться. Но часа через четыре он к ужасу своему заметил, что и в гроте дышать становится все труднее и труднее.
Не оставалось сомнения в том, что взрыв рудничного газа, от которого произошел обвал, произвел и другие повреждения и преградил доступ атмосферного воздуха.
Ко всему этому присоединилась еще опасность умереть от удушья!
Нельзя было более терять времени. Яблонский сначала хотел скрыть свое открытие от девушки, но она сама скоро заметила, что воздуха не хватает для дыхания.
Прежде Яблонский намеревался пробить отверстие не менее как на восемь саженей и затем произвести взрыв.
Теперь приходилось ограничиться тем, что было сделано. Проход был пробит на глубину трех с половиной саженей.
В распоряжении заключенных оставалось не более шести часов: если по истечении этого срока приток воздуха не возобновится, атмосфера будет переполнена углекислотой, выделяемой при дыхании.
Следовательно, медлить было нельзя.
Еще через три часа Яблонский пробил из конца ранее проделанной трубы два боковых хода под острым углом и заложил в просверленные в них отверстия все три мелинитовых патрона. Затем самые отверстия были плотно забиты мелкими осколками угля и угольной пылью, а фитили выведены в грот.
Дышать становилось почти уже нечем. Взойдя в грот и взглянув на девушку, Яблонский понял, что через полчаса все будет кончено.
Наступала решительная минута.
- Вы не боитесь? - обратился он к своей спутнице.
- Ничего! - проговорила она. - Я чувствую, что все равно задохнусь через несколько минут.
- Во всяком случае неизвестно, уцелеем ли мы. Простимся же!
Он протянул ей обе руки.
Секунду молодая девушка колебалась, но затем чувство взяло верх: она склонилась к своему товарищу и обвила его шею руками.
- Прощай! - прошептала она, целуя его.
- Прощай! - отвечал он, сжимая ее в своих объятиях и покрывая поцелуями ее помертвевшее лицо.
- Иди! - воскликнула она, наконец отрываясь от него.
Еще прошло две-три минуты, в течение которых каждый оставался наедине с своими мыслями.
Затем Яблонский подошел к отверстию мины, зажег фитили, завалил самое отверстие приготовленными глыбами, вернулся к своей спутнице и отвел ее в самый дальний угол грота.
Здесь оба они стояли в ожидании роковой минуты, держа друг друга за руки и как бы получая новые силы от сознания взаимной близости.
Фитили должны были гореть около десяти минут. Эти десять минут казались обоим целою вечностью. Яблонский погасил обе лампы и спрятал их около себя.
В непроглядном мраке, среди мертвой тишины слышно было учащенное дыхание обоих.
Оба задыхались и едва держались на ногах. Обняв девушку, Яблонский почти держал ее на руках, но чувствовал, что и сам устоит недолго.
Но вот стены пещеры дрогнули, раздался страшный толчок, сильный удар в голову ошеломил Яблонского, он выпустил из рук свою бесчувственную спутницу и, потеряв сознание, упал рядом с нею на каменный пол грота…